‘Міръ Божій’, No 6, 1895
Journal intime de Benjamin Constant. Paris 1895. (Дневник Бенжамена Констана), Констан Бенжамен, Год: 1895
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Journal intime de Benjamin Constant. Paris 1895. (Дневникъ Бенжамена Констана). Въ политической и литературной исторіи Западной Европы есть личности, къ которымъ современные изслдователи возвращаются все чаще и съ возрастающимъ интересомъ, не смотря на существующія уже многочисленныя изслдованія. Къ числу такихъ счастливцевъ принадлежитъ Бенжаменъ Констанъ. До послдняго времени это имя обыкновенно упоминалось рядомъ съ именемъ г-жи Сталь, и, рядомъ съ блестящей личностью и по истин романической жизнью знаменитой писательницы, Констанъ, какъ человкъ и какъ дятель, производилъ сравнительно блдное впечатлніе. Любопытнйшей главой въ его біографіи считались его отношенія къ геніальной дочери Неккера. Такъ продолжалось до восьмидесятыхъ годовъ, когда наполеоновская эпоха стала возбуждать особенное вниманіе — именно своими психологическими, интимными чертами. Тогда вопросъ о Констан выступилъ на первый планъ и занялъ въ литератур почти такое же мсто, какъ и наполеоновская легенда.
И это положеніе вполн заслуженное, оно до послднихъ дней оправдывается громаднымъ интересомъ всей личности и дятельности автора Адольфа {Прекрасный романъ этотъ, характеризующій интеллигентные типы первой четверти XIX вка, изданъ въ 1894 г. съ портретомъ, біографіей и предисл. князя П. Вяземскаго, см. ‘Моя библіотека’ М. М. Медерле, ц. 40 к.}. Когда, нсколько времени тому назадъ, появился Дневникъ Констана, главнйшіе органы французской печати поспшили познакомить публику съ его содержаніемъ. Дйствительно, предъ читателями была книга, переносившая ихъ къ далекимъ временамъ исповди Руссо: съ такой искренностью и психологической проницательностью авторъ разсказывалъ о себ, объяснялъ сокровеннйшія думы и чувства, возникавшія у него подъ вліяніемъ историческихъ событій и фактовъ будничной жизни, на каждой страниц разсыпалъ мткія характеристики своихъ современниковъ. Онъ, кром того, бросалъ яркій свтъ на центральный вопросъ своей необыкновенно пестрой біографіи,— на романъ съ г-жей Сталь.
Констанъ былъ одаренъ отъ природы блестящими способностями, въ десять лтъ онъ производилъ впечатлніе скоре глубокомысленнаго студента, чмъ только-что начинающаго свое ученіе школьника: до такой степени разумны и тонки его замчанія на счетъ людей и окружающей жизни. Но этимъ талантамъ, развивавшимся съ поразительной быстротой, не суждено было осуществиться ни въширокой общественной дятельности, ни въ безсмертнымъ литературныхъ произведеніяхъ. Констанъ самъ постоянно указываетъ на это трагическое противорчіе, отравлявшее его жизнь до самаго конца.
Чмъ же объясняется неудача?
Авторъ Дневника имлъ несчастіе явиться въ эпоху, мене всего благопріятную для личной оригинальности и возвышенныхъ идейныхъ стремленій. Констана окружало общество реакціи, состоявшее, какъ всегда, изъ разныхъ поколній. Старшее, пережившее революцію и, слдовательно, испытавшее великія разочарованія въ просвтительныхъ задачахъ философскаго вка,— радо было какому бы то ни было общественному порядку, будь это даже казарменный режимъ Наполеона. Дти этого поколнія отчасти были воспитаны наполеоновскимъ режимомъ, для нихъ были смшны и непонятны мечтатели прошлаго, ихъ ‘разумъ’ казался имъ самообольщеніемъ резонеровъ и скептиковъ, не понимавшихъ настоящей исторической философіи. Это было поколніе безцвтное, безличное, сильное своей, такъ называемой, практической мудростью, и здравымъ смысломъ. А это такого рода свойства, рядомъ съ которыми даже сильныя натуры проникаются чувствомъ усталости и отвращенія къ дйствительности.
Констанъ не былъ сильной натурой. Для дятельности ему требовалось вншнее поощреніе, сочувствіе людей близкихъ и единомышленныхъ. Онъ могъ одерживать блистательныя побды на всхъ поприщахъ политики и литературы, но съ однимъ условіемъ, чтобы надъ нимъ бодрствовалъ ‘добрый геній’, олицетворяющій совсть и вдохновеніе. Въ лучшія времена такимъ ‘добрымъ геніемъ’ является духъ самого общества, бодрое настроеніе общественной жизни. Оно захватываетъ даже людей равнодушныхъ и безразличныхъ, а для личностей, лишенныхъ иниціативы, служитъ въ полномъ смысл муpой-руководительницей. Но такого настроенія не было въ теченіи десятковъ лтъ, слдовавшимъ за революціей. Во всей литератур нашелся лишь одинъ писатель, достаточно сильный личною волей и культурными надеждами, чтобы протестовать противъ боговъ современнаго рабства и равнодушія. Й этимъ писателемъ — была г-жа Сталь.
Констанъ превосходно понималъ французское общество первой имперіи, чувствовалъ на себ его тлетворное вліяніе и, естественно, его Дневникъ переполненъ негодованіемъ и презрніемъ къ современнымъ французамъ. Боле жестокой характеристики трудно представить. Въ его глазахъ французская нація лишена ршительно всякихъ задатковъ для серьезной умственной работы правильнаго политическаго развитія. Посл разговоровъ съ французами на боле или мене серьезныя темы, Констанъ чувствуетъ какую-то нравственную тошноту: до такой степени тягостно ему выносить французскую риторику, національную самонадянность и безшабашную бойкость при ршеніи какихъ угодно вопросовъ. Мы постоянно посл этихъ сценъ слышимъ отъ Констана тоскливое желаніе одиночества. Онъ бжитъ изъ салоновъ свтскихъ дамъ и остроумныхъ кавалеровъ, находя ‘умныхъ дамъ’ — чмъ-то врод олицетворенія ‘безцльнаго движенія’ (mouvement sans but), а у салонныхъ острослововъ видя ‘почти столько же монотонности въ разговорахъ, сколько у обыкновенныхъ глупцовъ’ (Journal intime, рр. 7, 85). Констану невыразимо тяжка и ненавистна банальность свтскаго общества, хотя онъ иметъ здсь блестящій успхъ. Этимъ объясняется, почему вся жизнь его проходитъ въ мимолетныхъ вспышкахъ. По временамъ ему кажется, онъ встртилъ оригинальную личность, женщину, не похожую на другихъ, но это только — впечатлнія, приподнятыя вчной жаждой глубокаго сердечнаго чувства. Они разлетаются такъ же быстро, какъ и возникаютъ.
Г-жа Сталь — единственный человкъ, заполонившій всецло душу Констана. Это — интереснйшій эпизодъ въ исторіи французской литературы, своего рода цлая психологическая задача. Въ теченіи длиннаго ряда лтъ Констанъ чувствуетъ надъ собой громадную нравственную силу женщины, почти деспотической въ личныхъ отношеніяхъ, часто прихотливой и необыкновенно страстной въ минуты обиды и гнва. Бдный герой не можетъ не признавать надъ собой ея превосходства — ‘во всхъ отношеніяхъ’, по его неоднократному признанію, и въ то же время изнываетъ подъ гнетомъ одной изъ самыхъ нетерпимыхъ властей въ мір,— власти любящей, но избалованной всеобщимъ преклоненіемъ — женщины. Дневникъ даетъ богатйшій матеріалъ для характеристики героя и героини этой оригинальной романической драмы. Только другая сильная страсть спасла Констана отъ его владычицы, и Констанъ съ обычной откровенностью разсказалъ и объ этомъ, не мене злосчастномъ, приключеніи своей жизни. Это было уже въ эпоху реставраціи, и героиней явилась женщина, отнюдь не похожая на г-жу Сталь духовными дарованіями, но обладавшая весьма простой, и въ то же время врной, тайной очаровывать сердца:— пользуясь вншней красотой, не останавливаться ни предъ какимъ кокетствомъ ради побды и лично сохранять полнйшее равнодушіе и холодъ чувства. Такова была г-жа Рекамье, другая фатальная героиня Констана.
Въ исторіи нтъ примра, чтобы несчастный влюбленный, попавшій въ сти сирены, съ такой откровенностью разсказывалъ о своихъ униженіяхъ, какъ нашъ авторъ Дневника. По его замткамъ искусный художникъ можетъ написать настоящій психологическій романъ, изобразить, какъ часто проницательный умъ, многообразная жизненная опытность, блистательная популярность и свтскіе успхи,— все склоняется во прахъ предъ холодной женской красотой. Г-жа Рекамье могла гордиться, что у нея не было поклонника, который бы съ большимъ умомъ и краснорчіемъ засвидтельствовалъ сказочную власть ея чаръ.
Констанъ и теперь, какъ и всегда, превосходно понималъ предметъ своего увлеченія. Его бглыя замтки о г-ж Рекамье стоятъ цлыхъ трактатовъ, посвященныхъ этой волшебниц. Но никакое пониманіе не спасало страдальца отъ стей,— спасли его ‘сто дней’ Наполеона, эпоха, бросившая его въ круговоротъ политики. Констанъ немедленно записалъ въ своемъ Дневник, что члену государственнаго совта зазорно думать о любви. И онъ сдержалъ свое слово, всми силами души отдался созданію новаго государственнаго строя, твердо вруя въ искреннія стремленія много перетерпвшаго Бонапарта къ политической свобод Франціи. ‘Сто дней’ окончились полнымъ развнчаніемъ цезаря,— Констанъ долженъ былъ на время уйти съ политическаго поприща,— но эти дни ясно показали, что въ натур Констана заключался и боле достойный матеріалъ, чмъ мечты и муки влюбленнаго. Злосчастное время не дало развиться этимъ задаткамъ, толкало нердко Констана на ложные пути дятельности или, по цлымъ годамъ держало его въ состояніи безсильнаго гнва на личное безсиліе. Вообще, жизнь Констана одинъ изъ поучительнйшихъ историческихъ уроковъ, и его ‘Записки’ должны считаться едва ли не драгоцннйшихъ матеріаломъ для общественной психологіи начала нашего вка.