Изнанка цивилизации, Мечников Лев Ильич, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 81 минут(ы)

ИЗНАНКА ЦИВИЛИЗАЦІИ.

Per me si va tra la perduta gente.
Dante.

I.
Европейскіе варвары.

‘Межъ тмъ какъ Франція среди рукоплесканій и кликовъ радостныхъ’ празднуетъ всемірное торжество новйшаго индустріализма, выставляя напоказъ досужимъ зрителямъ въ роскошнйшихъ дворцахъ, галереяхъ и павильонахъ Трокадеро многообразнйшіе и блестящіе трофея побдъ, одержанныхъ трудомъ, знаніемъ и предпріимчивостью на всевозможныхъ промышленныхъ поприщахъ, — мы считаемъ нелишпимъ обратить вниманіе читателя на обратную сторону этой блестящей медали. Мы хотимъ разоблачить во всей его безобразной нагот тотъ мрачный, скорбный, загнанный міръ, который копошится подъ ногами этихъ ликующихъ культурныхъ бойцовъ, гнздится въ зловонныхъ подпольныхъ и подземныхъ трущобахъ, по тюрьмамъ, по кабакамъ и тому подобнымъ пріютамъ горя, нищеты и разврата. Безъ такого сопоставленія картина современнаго быта, рисуемая парижской всемірной выставкою, остается слиткомъ одностороннею и неполною. Въ этнографическихъ и антропологическихъ галереяхъ Трокадеро, случайно или преднамренно, пропущенъ одинъ знаменательный типъ,— типъ европейскаго варвара конца XIX столтія, который, однакожь, гораздо больше задваетъ насъ за-живое, чмъ вс эти австралійскіе, средне-африканскіе или гиперборейскіе дикари.

Существованіе этого типа во всхъ и даже преимущественно въ наиболе передовыхъ и просвщенныхъ странахъ не станетъ, конечно, отрицать тотъ, кто знаетъ современную европейскую жизнь, хотя-бы только по произведеніямъ лучшихъ новйшихъ романистовъ. Новйшую белетристику Франціи, Англіи и Италіи несправедливо было-бы упрекать въ томъ, что она будто-бы намренно отворачивается отъ скорбной и мрачной изнанки цивилизаціи или идеализируетъ ее изъ какихъ-бы то ни было эстетическихъ или филантропическихъ соображеній. Совершенно напротивъ: новйшія литературныя произведенія, какъ публицистическія, такъ и т, которыя предназначаются для боле легкаго чтенія, а слдовательно, и для боле многочисленнаго и разнообразнаго круга читателей, все боле и боле принимаютъ свойственный имъ чисто-этнографическій характеръ и раскрываютъ передъ нами этотъ трущобный міръ безъ литературныхъ прикрасъ, точно также, какъ путешественники добраго стараго времени раскрывали передъ нами жизнь отдаленнйшихъ и наимене извстныхъ островитянъ. Достаточно напомнить только имена Гринвуда, Мэгью (Mayhew), Эмиля Золя и пр., которыхъ произведенія пользуются такою громкою извстностью. Само собою разумется, что мы не имемъ претензія собрать здсь на немногихъ страницахъ то громадное количество крайне интересныхъ и въ высшей степени поучительныхъ данныхъ о быт отверженныхъ классовъ европейскаго общества, которое можно извлечь изъ вышеупомянутыхъ белетристическихъ и публицистическихъ произведеній, стоившихъ своимъ авторамъ боле труда, боле энергіи и наблюдательности, чмъ, можетъ быть, самое пресловутое путешествіе Стэнли по слдамъ Ливингстона. Вс они имютъ характеръ по-преимуществу^бытовой, и въ этомъ отношеніи дороги для насъ обиліемъ и богатствомъ списанныхъ съ натуры подробностей. Мы охотно ссылаемся на нихъ и потому, чтобы не имть необходимости дланными разглагольствованіями, статистическими цифрами и цитатами доказывать существованіе того отверженнаго міра, о которомъ мы намрена говорить. Но чтобы изобразить этотъ міръ въ сжатыхъ и опредленныхъ чертахъ, мы вынуждены обратиться къ инымъ пріемамъ и къ инымъ источникамъ, пользующимся гораздо меньшею популярностью. Прежде, чмъ говорить о главномъ предмет, мы должны сказать нсколько словъ о самомъ матеріал, имющемся у насъ подъ рукою, а матеріалъ этотъ слишкомъ своеобразенъ и слишкомъ новъ, такъ-что мы не можемъ охарактеризовать его вскользь и безъ нкотораго отступленія.

Тотъ отверженный міръ, которому мы посвящаемъ эту статью, относится, вообще говоря, довольно безучастно къ преобладающему строю общеевропейской культурной жизни, но онъ живетъ въ слишкомъ непосредственномъ, въ слишкомъ тсномъ сосдств съ нимъ, а потому и вынужденъ ежеминутно вступать въ общеніе съ этимъ преобладающимъ культурнымъ строемъ. Общенія этихъ двухъ, столь существенно отличныхъ одинъ отъ другого міровъ, весьма естественно имютъ грубый, насильственный, часто совершенно варварскій характеръ. Самую обычную форму такихъ общеній составляетъ преступленіе. Этимъ мы вовсе не хотимъ еще сказать, чтобы европейскій дикарь неизбжно долженъ былъ совершать свое появленіе на культурномъ поприщ въ столь неблаговидной и неблагодарной роли преступника, хотя нкоторые очень ученые и очень добросовстные, по слишкомъ близорукіе и односторонніе изслдователи утверждаютъ именно это. Многіе изъ этихъ дикарей кончаютъ свою жизнь, не ознакомившись съ уголовнымъ судомъ, ни даже съ исправительною полиціею. Нкоторые ежечасно оказываютъ культурному человку разнаго рода услуги. Получивъ за эти услуги подобающее имъ вознагражденіе, европейскіе варвары снова исчезаютъ въ преисподнихъ трущобахъ, культурный-же европеецъ, за исключеніемъ очень немногихъ любопытныхъ изслдователей и филантроповъ, вовсе не интересуется ими. Надо признаться, что съ эстетической точки зрнія они дйствительно представляютъ очень мало интереснаго. Совершенно иное дло, когда европейскій дикарь является передъ нами съ ярлыковъ преступника. Тогда имъ начинаютъ завиваться, потому что въ этомъ вид онъ непосредственно угрожаетъ жизни и имуществу миролюбивыхъ гражданъ и даже ложится очень ощутительною тяжестью на государственный бюджетъ: для него строются тюрьмы, противъ него содержится многочисленная рать всевозможныхъ охранителей и блюстителей общественнаго спокойствія и порядка…

Какихъ-нибудь полтораста или даже всего только сто лтъ тому назадъ, до малйшему подозрнію въ нарушеніи законовъ страны, людей жгли на медленномъ огн, кипятили въ масл или въ смол, рвали клещами на части и т. п. Во Франціи въ 1780 году, г. о. наканун сознанія генеральныхъ штатовъ, одного колесовали за покражу куска сыра, другой за похищеніе нары изношеннаго платья подвергся той-же самой участи, наравн съ убійцею, варварски задушившимъ свою жену. Разсуждая заднимъ умомъ объ этихъ ужасахъ, нкоторые новйшіе юристы хотятъ подвести варварскую уголовную процедуру добраго стараго времени то подъ теорію интимидаціи или устрашенія будущихъ преступниковъ примрами жестокой казни, то подъ теорію возмездія или мщенія^ На нашъ взглядъ, подобныя объясненія прежнихъ юридическихъ жестокостей крайне поверхностны, и уголовное міровоззрніе нашихъ ддовъ и праддовъ не можетъ быть подведено ни подъ какую идею или сознательную теорію. Достаточно вспомнить только, что самую свирпую сторону отжившей уголовщины составляла пытка, которой подвергались по уличенные еще преступники, а только лица, подозрваемыя въ преступленіи. ‘Несчастная! говорилъ одинъ сердобольный нмецкій судья женщин, пытаемой по обвиненію въ волшебств: — охота-же теб переживать тысячу смертей. Признайся скоре, хоть-бы ты и не была виновна, тогда умрешь только одинъ разъ, а вдь это для тебя несравненно легче’.

Пытка показываетъ вамъ, что уголовныя воззрнія прошлыхъ столтій нельзя примирить даже съ идеею полнаго безправія и безотвтственности лица передъ обществомъ. Въ самомъ дл, съ какой стати судьи выпытывали-бы у подсудимаго собственное его признаніе, еслибы нравственно они считали себя вправ распорядиться его судьбою по своему произволу? Тутъ, конечно, мы имемъ дло съ замчательнымъ извращеніемъ колективной умственной и психической дятельности, съ тмъ патологическимъ состояніемъ общества, объясненія котораго надо искать въ самыхъ бытовыхъ условіяхъ его жизни.

Нельзя не обратить вниманія на то, что уголовное законодательство прошлыхъ столтій свирпствовало всего больше противъ такихъ преступленій, которыя приписывались навожденію нечастой силы, а слдовательно и во могли быть предотвращены страхомъ наказанія. Вопросъ о вмняемости такъ мало возникалъ въ умахъ прежнихъ судей, что они, напримръ, нисколько но конфузясь, приговаривали къ сожженію, наравн съ другими колдунами и еретиками, кобылу, продлывавшую на площадяхъ и въ балаганахъ какіе-то фокусы, принятые по невжеству за колдовство. Очевидно, это длалось не въ видахъ интимидаціи всхъ будущихъ кобылъ, которыхъ хозяева вздумаютъ обучить тому-же бсовскому искуству. Замчательно, что однимъ изъ главнйшихъ поводовъ къ осужденію во Франціи этой кобылы послужило то, что она была родомъ изъ Англіи, страны, какъ извстно, по преимуществу еретической. Съ другой стороны, очень не трудно было понять, что варварскія наказаніи, опредляемыя прежнимъ законодательствомъ за ничтожныя преступленія, часто даже за проступки, должны были вести не къ уменьшенію числа преступленій, а только къ увеличенію ихъ, потому что они создавали многочисленныя массы бродягъ, которымъ нечего било терять, которые отъ закона не могли ждать себ пощады. Нтъ ни малйшаго сомннія, что европейскіе законодатели XVIII или даже XVII и XVI столтій легко-бы поняли это, еслибы ихъ взгляды на преступленіе и наказаніе вытекали дйствительно изъ какихъ-бы то ни было цлесообразныхъ побужденій.

Нашъ взглядъ на кровавую уголовщину добраго стараго времени значительно выяснится, если мы вспомнимъ, что вс европейскія государства, такъ далеко забжавшія теперь на пути прогреса, начали свое историческое поприще въ томъ полудикомъ состояніи, когда публичное приношеніе человческихъ жертвъ было религіознымъ обычаемъ у всхъ безъ исключенія индо-германекихъ народовъ. Въ эпоху первоначальной неурядицы въ жертву приносились военноплнные, въ которыхъ при постоянной вражд между собою племенъ не могло быть недостатка. но какъ скоро всеобщее броженіе стало устанавливаться въ опредленныя феодальныя и государственныя формы, войны не только сдлались рже, но и стала исключительнымъ достояніемъ привилегированнаго сословія. Воинъ, рыцарь, даже попадаясь въ плнъ къ своему заклятому врагу, не переставалъ считаться существомъ высшаго порядка. Онъ могъ быть убиваемъ благороднымъ образомъ, но не обращаемъ въ раба, а еще мене въ жертву.

Возвращаясь къ человческимъ жертвоприношеніямъ, мы повсюду замчаемъ, что по мр того, какъ въ людяхъ исчезаетъ обычай сть мясо принесенныхъ въ жертву плнниковъ, а съ другой стороны, становится трудне доставать большое количество плнниковъ на закланіе, въ выбор жертвъ обнаруживается значительное измненіе. Мы даже можемъ указать два различные пути, которыми измненіе это идетъ у различныхъ народовъ. Одни стремятся, такъ-сказать, замнить количество жертвъ, закалываемыхъ ими своимъ богамъ, качествомъ этихъ жертвъ, т. е, начинаютъ требовать, чтобы закалываемая жертва была непорочною какъ въ физическомъ, такъ и въ нравственномъ отношенія. Къ этому очень часто присоединяется новое требованіе, чтобы жертва шла добровольно на казнь, иногда сопровождаемую всевозможнаго рода мученіями. Иногда обращается особенное вниманіе на то, чтобы закалываемая или сожигаемая жертва была особенно дорога той семь, тому племени или народу, которые обрекаютъ ее своимъ богамъ. Сообразно съ этимъ воззрніемъ мы видимъ, что въ жертву приносятся чистыя двы, непорочныя дти или доблестные нужи, спасители и благодтели отечества, добровольно жертвующіе собою. Однакожь, такъ-какъ подобные герои находятся не всегда и не везд, то и человческія жертвоприношенія у такихъ народовъ скоро перестаютъ быть правильными, періодическими, къ нимъ прибгаютъ только въ чрезвычайныхъ случаяхъ, по повелнію оракула или для того, чтобы спасти общество отъ грозящей ему внезапной бды: моровой язвы, голода, непріятельскаго нашествія и т. п. Многочисленные примры этому находятся во всхъ историческихъ учебникахъ и мы считаемъ излишнимъ повторять ихъ здсь. Но у многихъ другихъ народовъ метаморфоза совершается нсколько иначе: недостающихъ плнниковъ начинаютъ замнять рабами или другими субъектами, жизнь которыхъ въ глазахъ жертвоприносителей не иметъ никакой цпы. Этимъ путемъ обреченіе на жертву пріобртаетъ очень скоро характеръ наказанія, казни, безъ всякаго, однакожъ, соотношенія къ возмездію или справедливости. Хозяинъ, отдававшій своего раба на жертву, очень естественно останавливалъ свой выборъ на такомъ, котораго потеря была-бы для него наимене чувствительна. Такъ, напримръ, римскій патрицій отсылалъ въ циркъ на съденіе зврямъ повара, дурно приготовившаго его любимый соусъ, или сводника, несъумвшаго доставить ему какую-нибудь соблазнительную красавицу и т. п. А между тмъ римляне имли очень опредленное понятіе о прав и даже насъ научили множеству юридическихъ кляузъ. Само собою разумется, что римскій патрицій временъ имперіи вовсе не считалъ неумнье изготовить хорошій соусъ преступленіемъ, заслужноающимъ примрной смертной казни. Но что-жь длать! Въ его согражданахъ былъ сильно развитъ вкусъ къ кровавымъ зрлищамъ цирка, давно уже утратившимъ религіозное значеніе, по сохранившимся въ силу атавизма отъ тхъ временъ, когда приношеніе человческихъ жертвъ неуклонно предписывалось религіей.

Христіанство измнило и смягчило этотъ взглядъ, по законъ атавизма по-прежнему оставался въ сил. Жажда къ кровавымъ зрлищамъ, вками вкоренившаяся въ западно-европейскихъ нравахъ, не только не могла отказаться отъ своего удовлетворенія, во очень скоро даже подсказала новые мотивы для того, чтобы узаконить свои порожденія въ обновленномъ мір. Она обрушивается прежде всего на дйствительныхъ или мнимыхъ враговъ христіанства. Дйствительно, мы видимъ, что не только въ начал среднихъ вковъ, но и значительно позже, почти до конца XVIII ст’ во всхъ странахъ Европы устраиваются въ опредленные сроки избіенія язычниковъ, цыганъ, жидовъ, колдуновъ, еретиковъ и т. п., имющія нкоторую юридическую обстановку, но по своей сущности вполн напоминающія кровавые языческіе обряды въ честь Діонизоса, Хроноса, Молоха и т. п. Обыкновенные уголовные преступники исчезаютъ почти незамтно въ общей масс жертвъ, умирающихъ въ невообразимыхъ мукахъ на площадяхъ большихъ городовъ, въ виду многочисленной толпы зрителей, стекающихся на лобныя зрлища со всхъ сторонъ вовсе не для того, чтобы искать тамъ поученія, потрясающихъ исправительныхъ примровъ, а единственно въ видахъ удовлетворенія безсознательно унаслдованной отъ предковъ жажды къ кровавымъ празднествамъ. Чтобы придать публичнымъ средневковымъ казнямъ ихъ первобытный видъ человческихъ жертвоприношеній, недоставало только того, чтобы присутствующіе ли куски мяса жертвъ и пили ихъ кровь, какъ это и теперь длается у нкоторыхъ полудикихъ племенъ, даже вышедшихъ изъ состоянія обычнаго людодства. Впрочемъ, исторія новйшаго варварства наводитъ насъ на слды подобныхъ явленій даже въ ныншнемъ столтіи. Бывали примры, что нкоторые, черезчуръ наэлектризованные зрители бросались на эшафотъ и жадно лизали горячую, только-что пролитую кровь обезглавленнаго преступаника. У большей части европейскихъ простолюдиновъ до сихъ поръ еще существуетъ суеврное убжденіе, что кровь казненныхъ преступниковъ иметъ цлебныя свойства. Въ Италіи, по свидтельству извстнаго професора и эксперта судебной медицины Чезаре Ломброзо (см. его только-что отпечатанное вторымъ изданіемъ замчательное сочиненіе ‘l’Homo delinbtiente’), нкоторые крестьяне собираютъ колекціи череповъ казненныхъ преступниковъ, конечно, не съ цлью краніометрическихъ изслдованій. Въ сравнительно просвщенной Ломбардіи Ломброзо случайно познакомился съ такимъ любителемъ канибальскихъ рдкостей и предлагалъ ему большія деньги за собранные имъ 12 или 15 череповъ. Но крестьянинъ объявилъ наотрзъ, что онъ не продастъ своей колекціи ни за какія деньги, даже еслибы ему приходилось умирать съ голоду. Онъ признался, что и самъ онъ, и большая часть его собратій смотрятъ на подобные останки, какъ на святыню. Признаніе это подтверждается нкоторыми народными пснями какъ сверной, такъ и южной Италіи. Весьма интересно было-бы прослдить географическое распространеніе подобнаго отношенія народныхъ массъ къ останкамъ казненныхъ преступниковъ, но у насъ нтъ подъ рукою достаточныхъ данныхъ для такого разслдованія. Можно, однакожъ, смло утверждать, что оно не ограничивается однми только южно-европейскими народностями. Нкоторые слды его можно найти во Франціи, въ Швейцаріи и въ Германіи.

Что-же касается римскаго права, несомннно игравшаго очень видную роль въ развитіи западно-европейскихъ народовъ, то мы замтимъ прежде всего, что его вліяніе гораздо существенне въ области государственнаго и гражданскаго, чмъ уголовнаго права. А бытовое вліяніе римлянъ могло дйствовать только въ темъ именно смысл, о которомъ мы здсь говоримъ. Римляне, правда, довольно рано вышли изъ періода обычныхъ человческихъ жертвоприношеній. Римскіе историки утверждаютъ, что еще Нума Помпилій замнилъ человческія жертвы разными символами: маковыми головками и луковицами, изображавшими человческія головы, куклами, листьями и т. и, Но обычай чрезвычайныхъ и добровольныхъ жертвъ сохранялся у нихъ во все время республики. Начиная-же съ эпохи Цезарей, по какому-то странному круговороту историческихъ судебъ, человческія жертвоприношенія снова становятся у римлянъ правильными и періодическими и снова пріобртаютъ на-время утраченное чисто-религіозное значеніе, безъ всякой примси гражданскихъ мотивовъ. Въ жертву приносятся главнйшимъ образомъ рабы, которыхъ владльцы отдаютъ добровольно я по своему произволу, не стсняясь ихъ добронравіемъ или преступностью. Къ рабамъ присоединяются провинившіеся солдаты, а также и другіе преступники. Впослдствіи-же на эту трагическую роль обрекались, какъ извстно, христіане. Такимъ образомъ, весьма легко понять, что этотъ римскій складъ кровавыхъ казней перешелъ по традиціи и къ ближайшимъ наслдникамъ Западной имперіи. Складъ этотъ существенно характеризуется тмъ, что преступность, нарушеніе законовъ страны, служитъ только вншнимъ поводомъ къ тому, чтобы субъектъ обрекался на роль жертвы, предназначенной погибнуть при ближайшемъ кровавомъ празднеств. Что-же касается рода смерти, на которую осуждался субъектъ, а слдовательно, и большей или меньшей мучительности казни, то она обусловливалась вовсе не степенью преступности лица, а атавистическимъ характеромъ празднества, на которомъ ему предназначено было умереть.

Этотъ взглядъ на уголовную практику добраго стараго времени, къ сожалнію, не развитъ ни въ одномъ изъ извстныхъ ламъ спеціальныхъ, а тмъ мене популярныхъ сочиненій, а потому мы беремъ его на свою собственную отвтственность. Впрочемъ, вс его элементы собраны нами очень тщательно изъ довольно многочисленныхъ трактатовъ по исторіи первобытной культуры вообще и исторія языческихъ религій (Зеппъ, Вутке, Бэсакъ и пр.) въ частности. Карлъ Фогтъ въ своей превосходной рчи о людодств и человческихъ жертвоприношеніяхъ въ связи съ религіозными врованіями,— рчи, произнесенной имъ та антропологическомъ мигрес въ Болоньи въ 1874 г., — подходитъ опель близко къ этому воззрнію, но онъ самъ замчаетъ, что ему, какъ естествоиспытателю и антропологу, этнографическое поприще нсколько чуждо. Онъ выступаетъ на немъ для того только, чтобы высказать нсколько чрезвычайно мткихъ и смлыхъ догадокъ, предоставляя спеціалистамъ проврить его гипотезы и развить изъ нихъ полную теорію. Мы намреваемся посвятить этому предмету отдльную работу, здсь же мы вынуждены изложить наше воззрніе нсколько вскользь и мимоходомъ, избгая цитатъ и фактовъ, многіе изъ которыхъ, впрочемъ, и безъ насъ очень хорошо извстны каждому образованному читателю. На первый разъ существенно было показать только, что антропологическій взглядъ на уголовную процедуру и на преступность съ перваго-же шага расходится совершенно съ юридическимъ міровоззрніемъ, придающимъ слишкомъ преувеличенное значеніе діалектическимъ тонкостямъ и метафизическимъ формуламъ и совершенно упускающимъ изъ виду этническую, бытовую преемственность.

Представленіе о возмездіи или мщеніи, связываемое обыкновенно — особенно-же въ непривыкшихъ къ строгому анализу и логическому мышленію умахъ — съ представленіемъ о наказаніи, вытекаетъ весьма естественно изъ того, что уже выше сказано о кровавыхъ казняхъ и зрлищахъ. Какъ-скоро на жертву обрекаются только люди, провинившіеся передъ лицомъ закона или хотя-бы только передъ лицомъ всевластнаго произвола своего хозяина (съ нашей историко-антропологической точки зрнія это ршительно все равно), то извстная доля мести примшивается къ длу сама собою. Римскій патрицій, посылавшій своего раба, въ циркъ на съденіе дикимъ зврямъ единственно для того, чтобы потшить своихъ согражданъ, непремнно выбиралъ въ жертвы того изъ своихъ невольниковъ, который всего больше возбудилъ его гнвъ. Если провинившихся было нсколько, то нкоторая градація казни или наказанія должна была уже возникнуть непремнно, хотя-бы только потому, что лишиться разомъ нсколькихъ рабовъ хозяину было невыгодно. Онъ посылалъ наиболе провинившагося въ циркъ, откуда тотъ уже не могъ возвратиться къ своимъ обычнымъ занятіямъ, а мене провинившихся подвергалъ какому-нибудь домашнему исправительному наказанію, выкалыванію глазъ, отрзанію носа или ушей или т. п., недлавшему ихъ окончательно неспособными къ дальнйшей служб.

Прогресъ государственности повсюду заключался въ томъ, что безсословная и безличная центральная власть обуздывала произволъ сословій или кастъ, постепенно поглощая въ себя привилегіи высшихъ сословій. Такимъ образомъ, въ дл уголовнаго права государство, лишая феодаловъ возможности по своему усмотрнію распоряжаться жизнію и здоровьемъ своихъ васаловъ, становилось всеобщимъ мстителемъ всхъ обидъ. Оттнокъ возмездія сталъ все боле и сознательне примшиваться къ первоначальному. чисто-атавистическому характеру площадныхъ казней. Месть, такимъ образомъ, утрачивала свою страстность и лицепріятность, такъ какъ мстилъ уже не самъ оскорбленный, а постороннее и притомъ собирательное лицо. Такимъ путемъ возникаетъ возможность нкоторой градаціи наказаній, которая и дйствительно начинаетъ въ разное время и въ разной степени проявляться въ томъ или другомъ европейскомъ государств. Такъ, напримръ, въ венеціянской республик уже въ 1332 г. былъ изданъ цлый систематическій тарифъ, оцнивавшій въ разнаго рода увчьяхъ и тлесныхъ поврежденіяхъ, наносимыхъ публично палачомъ, такъ-сказать, стоимость каждаго преступленія или проступка противъ лица и имущества гражданъ или республики. За воровство на сумму отъ 10 до 20-ти лиръ вору выкалывался глазъ и рубилась рука, отъ 20 до 30-ти лиръ — выкалываются оба глаза, отъ 30 до 40 — выкалываются оба глаза и рубится правая рука (Полетти. ‘Теорія уголовной опеки’, Туринъ 1878 г.), и т. д. Дальше подобныхъ тарифовъ градацію общественной мстительности повести, однакожь, не удалось. Не вдаваясь въ дальнйшія подробности, замтимъ только, что уголовныя законодательства, основанныя на принцип возмездія или мстительности, отличались еще и въ XIX вк вопіющею несообразностью наказанія съ преступленіемъ: тутъ дйствіе, неимющее въ себ ничего преступнаго, наказывалось смертію (во многихъ католическихъ государствахъ, напримръ, еврей, уличенный въ связи съ христіанкою, даже и проституткою, очень недавно еще осуждался на смерть), тамъ, напротивъ того, вопіющее преступленіе, даже убійство, остается при нкоторыхъ условіяхъ безнаказаннымъ (по французскому кодексу мужъ, заставшій свою жену съ любовникомъ на мст преступленія, можетъ безнаказанно убить обоихъ). Да и то сказать, возмездіе или мщеніе никакими діалектическими ухищреніями не можетъ быть возведено на степень принципа, изъ котораго логическимъ путемъ можно бы было выводить послдовательную теорію наказанія. Мы не имемъ ршительно никакого мрила для того, чтобы опредлять, какое именно членовредительство соотвтствуетъ тому или другому преступленію или проступку. Да и разсуждать объ этомъ серьезно едва-ли выищутся охотники съ тхъ поръ, какъ криминалисты той школы, которая породила у насъ братьевъ Баршевыхъ, исчезли съ лица земли.

Пока месть предоставлена оскорбленному лицу, она соразмряется съ темпераментомъ и умственнымъ развитіемъ (въ обратной пропорціи) самого мстителя. Становясь безличною, систематизированною, она логически и естественно приходитъ къ самоотрицанію. Не было такого періода, въ которомъ-бы положительное уголовное законодательство какой-нибудь страны созидалось-бы единственно на представленіи возмездія или мести, хотя этого рода соображенія и примшиваются въ разное время и въ различной степени къ атавистическимъ бытовымъ основамъ уголовнаго кодекса всхъ странъ. Смсь эта усложняется присутствіемъ еще многихъ другихъ безсознательныхъ стремленій. Нкоторые изъ нашихъ читателей, вроятно, еще полнятъ то время, когда, въ послдніе годы существованія крпостного права въ Россіи, помщики лишены были права тлесно наказывать своихъ крестьянъ и обязаны были представлять ихъ ‘для исправленія на тл’ мстной полиціи. Относясь къ этому явленію исторически, невозможно было не замтить, что подобное распоряженіе правительства имло чисто-переходный характеръ, было временною сдлкою. И дйствительно, вскор вслдъ за нимъ послдовалъ и вожделнный освободительный указъ 19 февраля. Совершенно такой-же переходный моментъ, но только въ гораздо боле общей форм и широкой мр, переживали западно-европейскія государства уже съ конца XVI столтія. Ставъ единственнымъ законнымъ мстителемъ всхъ частныхъ обидъ, государство въ западной Европ могло на извстное время, въ вид уступки, низвести себя на роль исполнителя чуждыхъ приговоровъ, но оставаться долго въ этой роли оно не могло, подъ опасеніемъ уронить свою верховную власть въ глазахъ своихъ подданныхъ. Взявъ исключительно въ свои руки право наказывать, оно тмъ самымъ поставлялось въ необходимость судить… но во имя чего?

О кофидицированіи атавистическихъ основъ не могло быть и рчи, потому что общество уже слишкомъ отдалилось отъ эпохи, породившей эти основы.

На принцип возмездія или мстительности возможно было остановиться, потому что, какъ выше уже было сказано, это не есть принципъ, изъ котораго логическимъ путемъ можно-бы было вывести необходимую градацію наказуемости и наказанія.

Итальянецъ Чезаре Беккарія отвтилъ на этотъ вопросъ и далъ новому уголовному законодательству требуемый раціональный принципъ своимъ замчательнымъ трактатомъ о преступленіяхъ и наказаніяхъ (dei dolitti е della pene).

Существеннйшая сторона его ученія сводится къ тому, что государству принадлежитъ право и обязанность ограждать общественное спокойствіе и порядокъ, что уголовное законодательство должно имть единственно въ виду не воздаяніе за зло, совершенное преступникомъ, а по возможности исправленіе уже причиненнаго зла, пресченіе его и предотвращеніе его въ будущемъ. ‘Наказанія не должны переступать за предлъ, необходимый для охраненія общественной безопасности’, категорически утверждаетъ онъ самъ, а соотечественникъ и послдователь его Карминьлпи добавляетъ, что уголовное законодательство должно имть въ виду во месть за преступленіе, а огражденіе общества отъ потрясеній, вызываемыхъ преступленіями.

Очень легко понять, что положенія, провозглашенныя Чезаре Беккаріи, не даютъ еще практически-руководящихъ началъ для созданія новаго уголовнаго законодательства, совершенно свободнаго отъ атавистическихъ вліяній. Его принципомъ можно освтить и теорію интимидаціи или запугиванія преступниковъ свирпостью ожидающей ихъ кары, и даже отчасти теорію мести или воздаянія за содянное зло, отговариваясь, якобы страхъ этого воздаянія можетъ служить единственною уздою для будущихъ злоумышленниковъ. Многіе ученые криминалисты, привыкшіе искони смотрть на свой предметъ какъ на особаго рода шахматную игру въ слова и діалектическія посылки, не преминули, конечно, воспользоваться этою возможностью. Но тмъ не мене основныя положенія Беккарія и его школы открываютъ вмст съ тмъ и возможность совершенно иного, логическаго и даже научнаго изслдованія уголовныхъ вопросовъ. Вмсто того, чтобы на метафизическихъ утонченностяхъ и психологическихъ загадкахъ основывать т уголовныя законоположенія, отъ которыхъ всего непосредственне зависитъ судьба и даже самая жизнь нсколькихъ десятковъ тысячъ гражданъ ежегодно, многіе уже предпочитаютъ изучать фактически то вліяніе, которое то или другое преступленіе способно, по ихъ мннію, оказывать на общественный строй, то значеніе, которое различныя законодательныя мропріятія могутъ имть въ смысл предотвращенія и пресченія преступленій. Развитіе уголовной и такъ-называемой нравственной статистики втеченіи всего ныншняго столтія подготовляетъ вполн пригодную почву для подобныхъ фактическихъ изслдованій уголовныхъ вопросовъ. Къ тому-же, такъ-какъ изъ провозглашенныхъ Чезаре Беккарія началъ логически слдуетъ, что наказаніе можетъ быть примняемо только къ такимъ случаямъ, гд преступникъ иметъ, по крайней мр, сознаніе совершеннаго имъ зла, то къ разслдованію уголовныхъ вопросовъ необходимо начинаютъ привлекаться врачи, т. е. люди, воспитанные на точности и строгости естественно-научныхъ пріемовъ. Въ глазахъ такихъ спеціалистовъ я скептиковъ по ремеслу, юридическая фразеологія не можетъ имть, конечно, никакого серьезнаго значеніи. Видя, что отъ ихъ приговора часто зависитъ счастье и самая жизнь подсудимыхъ, лучшіе изъ такихъ экспертовъ естественно стремятся основать эти свои приговоры на возможно незыблемыхъ, точныхъ научныхъ данныхъ.

Правда, юридическая практика предоставляетъ ршенію медицинскихъ экспертовъ только вопросъ о томъ: находился-ли подсудимый во время совершенія преступленія въ здравомъ ум, или-же его слдуетъ считать поврежденнымъ, умалишеннымъ, помшанныхъ и т. п., т. е. неотвтственнымъ за свои дйствіи? Но при ныншнемъ состояніи психіатріи отвтъ на такой вопросъ возможенъ только подъ условіемъ подробнйшаго и всестороннйшаго изученія всхъ условій, при которыхъ совершено преступленіе. Часто одно посмертное вскрытіе можетъ отвтить съ надлежащее) достоврностью на этотъ вопросъ. Теперь уже извстно не мало такихъ случаевъ, когда въ черепахъ казненныхъ преступниковъ при вскрытіи обнаруживались органическія поврежденія, неоставляющія ни малйшаго сомннія насчетъ того, что преступники эти не были въ здравомъ ум, а тмъ не мене при жизни паціентовъ даже самые образованные и гуманные врачи не могли наши въ нихъ повода къ смягчающимъ вину обстоятельствамъ. Существуетъ-ли дйствительная грань между умственнымъ поврежденіемъ и такимъ психическимъ состояніемъ, при которомъ человкъ долженъ считаться безусловно или хотя-бы только условно отвтственнымъ за себя? Какъ установить этотъ заповдный предлъ, который устранилъ-бы разъ навсегда возможность тхъ печальныхъ ‘юридическихъ ошибокъ’, исправленіе которыхъ часто длается невозможнымъ? Въ какой мр самое преступленіе можетъ считаться за мрачный эпизодъ въ жизни человка, необусловленный какою-нибудь постороннею, вншнею необходимостью? и т. д.

Таковъ длинный рядъ вопросовъ, уяснить которые стремятся нкоторые лучшіе медицинскіе эксперты во всхъ передовыхъ странахъ Европы,— уяснить настолько, чтобы, по крайней мр, избавятъ себя отъ тяжелой альтернативы либо отдавать невиннаго въ руки палача, либо-жи становиться потворщиками, а слдовательно и сообщниками преступленія, такъ-какъ теорія невмняемости покоится до сихъ поръ все еще на филантропическихъ и субъективныхъ, а вовсе не на безпристрастныхъ научныхъ основахъ.

Въ отвтъ на такіе-то вопросы возникаетъ уже ка всхъ европейскихъ языкахъ обширная литература, въ которой самымъ ближайшимъ и тснйшимъ образомъ сходятся на одномъ общемъ поприщ самыя разнообразныя отрасли науки и мысля, отчасти даже художественнаго творчества. Между тмъ какъ позитивисты и нкоторыя другія философскія школы, безспорно прогресивныя и почтенныя, еще только разсуждаютъ теоретически о необходимости подчинить одному точному научному методу изслдованія какъ простйшихъ біологическихъ, такъ точно и сложнйшихъ соціологическихъ задачъ, — на указываемомъ нами поприщ подчиненіе это уже можетъ считаться за совершившійся фактъ. Такъ труды такихъ почтенныхъ спеціалистовъ-врачей, какъ Томпсонъ, Вильсонъ, Модели, Деснинъ, Гольцендорфъ и мног. друг., идутъ уже рука объ руку съ трудами публицистовъ, почти беллетристовъ, какъ, наприм., А. Мэгью, Максимъ дю-Канъ, и т. п. Этнографы, путешественники, даже романисты (не считая любителей, какъ, напр., тирольскій католическій священникъ г. Руфъ, котораго работа о ‘Противорчіяхъ уголовнаго права’ заслуживаетъ полнаго нашего вниманія) несутъ туда каждый свою посильную лепту. Именемъ итальянца Беккарія начинается это въ высшей степени благодтельное и многознаменательное, хотя до сихъ поръ только еще чисто-теоретическое движеніе. Вроятно, этому обстоятельству мы обязаны тмъ, что новйшая Италія, на всхъ другихъ теоретическихъ поприщахъ значительно отставшая отъ передовыхъ странъ, въ области уголовной криминологіи занимаетъ, безспорно, первое мсто. Имена такихъ новйшихъ итальянскихъ ученыхъ, какъ Бельтрани-Скалья, Томази-Крудели, Буччелати, Пессина и нсколько другихъ, пользуются уже повсюду вполн заслуженною извстностью. Наконецъ, вышеупомянутый д-ръ Чезаре Ломброзо, професоръ судебной медицины въ Турин, воспитавшій цлую школу молодыхъ врачей-криминалистовъ, издалъ недавно полнйшій сводъ антропологическихъ изслдованій о преступленіи. Его замчательная книга ‘L’Homo delinquente’ (преступный человкъ), оконченная въ 1870 году, теперь уже появилась вторымъ изданіемъ, исправленнымъ и дополненнымъ теоріею уголовной опеки, развитою адвокатомъ Полетти. Переводъ этого сочиненія на вс европейскіе языки, конечно, не замедлитъ осуществиться очень скоро. Мы-же, мало интересуясь въ этой стать юридическою стороною дла, черпаемъ изъ помянутыхъ выше трудовъ только т указанія и данныя, которыя позволятъ намъ въ немногихъ, по опредленныхъ и точныхъ чертахъ обрисовать мрачный типъ европейскаго дикаря второй половины ХІХ-го столтія, совершенно независимо отъ какихъ-бы то ни было предвзятыхъ юридическихъ или экономическихъ воззрній.

——

Привычка относиться къ уголовнымъ вопросамъ съ исключительно юридической, карательной точки зрнія приводитъ насъ къ крайне разнообразнымъ, но всегда запутаннымъ и субъективнымъ взглядамъ на преступленіе. Но за то, по крайней мр, для судьи мы для прокурорскаго надзора самый фактъ преступленія представляется чмъ-то вполн опредленнымъ и осязательнымъ. Коль скоро доказано, что та или другая статья уголовнаго кодекса, господствующаго въ стран, нарушена, то для нихъ сомнніе можетъ существовать только насчетъ степени вмняемости или наказуемости этого нарушенія, но преступникъ въ ихъ глазахъ неизмнно тотъ, кто сознательно совершилъ воспрещаемый законами поступокъ. Для антрополога или для естествоиспытателя не существуетъ, къ сожалнію, даже и этой элементарнйшей опредленности, потому что актъ, считаемый съ юридической точки зрнія за несомннно преступный, можетъ часто съ точки зрнія антропологической оставаться совершенно безразличнымъ. О какихъ-нибудь общихъ однообразныхъ мрилахъ тутъ еще не можетъ быть и рчи. Такъ, напримръ, мужъ, убившій свою жену и любовника, въ объятіяхъ котораго онъ ее застаетъ, въ Англіи съ юридической точки будетъ считаться двойнымъ убійцею и, какъ таковой, легко можетъ быть повшенъ, въ Россіи его признаютъ виновнымъ въ двойномъ убійств, но заслуживающимъ большей или меньшей степени снисхожденія, во Франціи онъ будетъ вовсе оправданъ, т. е. совершенное имъ двойное убійство не будетъ вовсе считаться за преступленіе. Юристъ каждой изъ этихъ странъ долженъ просто стоять на точк, принятой уголовнымъ кодексомъ этой страны, но спрашивается: на какую-же изъ этихъ трехъ точекъ зрнія долженъ стать антропологъ въ отношеніи къ подобнымъ явленіямъ? Уголовные законы довольно еще разнорчивы въ разныхъ странахъ даже въ дл преступленій противъ личности, составляющихъ одну изъ опредленнйшихъ криминалистическихъ категорій. Какъ скоро мы коснемся преступленій противъ собственности, наиболе многочисленныхъ во всхъ европейскихъ странахъ, то разногласіе это становится еще значительне, еще существенне. Злоупотребленіе довріемъ (abus de confiance) во Франціи составляетъ одинъ изъ наиболе преступныхъ видовъ мошенничества, а въ американскихъ Соединенныхъ Штатахъ оно вовсе даже не подлежитъ судебному преслдованію. Особенно въ банковыхъ и промышленныхъ спекуляціяхъ грань, отдляющая преступленіе отъ дйствія, дозволеннаго закономъ, по необходимости должна оставаться чисто-формалистическою, уже потому только, что никакое законодательство не въ силахъ услдить и предусмотрть заране вс возможныя усложненія и хитросплетенія современной биржевой дятельности. Законы уголовные въ разныхъ странахъ различны, а законы антропологическіе везд одни и т-же. Но еми-бы даже вс просвщенныя государства сговорились между собою насчетъ объединенія своего уголовнаго законодательства, то и это мало упрости.то-бы дло, потому что объединеніе это ни въ какомъ случа не могло-бы произойти подъ вліяніемъ однихъ только чисто-антропологическихъ соображеній. Антропологически мы можемъ говорить о кровожадномъ человк, о человк съ хищническими побужденіями, съ ненормально возбужденными половыми инстинктами и т, п. Но антропологія не можетъ дать налъ никакого ручательства за то, что кровожадный человкъ непремнно станетъ убійцею въ юридическомъ смысл этого слова и что каждый убійца — непремнно кровожадный человкъ. Удовлетвореніе любостяжательныхъ или любострастныхъ инстинктовъ точно также легко можетъ переходить за предлы, считаемые антропологами за нормы (хотя, кстати замтить, подобныя нормы нигд еще не установлены), но по вести къ поступкамъ, возбраняемымъ положительнымъ законодательствомъ… Мы уже и не говоримъ о тхъ многочисленныхъ несовершенствахъ, которыя присущи и самымъ развитымъ европейскимъ законодательствамъ, какъ и всмъ другимъ человческимъ, особенно-же колективнымъ организаціямъ.

Короче говоря, антропологическія изслдованія надъ преступнымъ человкомъ должны-бы необходимо начинаться съ категорическаго опредленія своего предмета, съ замны формалистическаго уголовнаго воззрнія на преступленіе инымъ. Можно карать преступника, видя въ немъ только искупительную жертву за общественные грхи, но нельзя изучать преступность, не зная достоврнйшимъ образомъ, въ чемъ именно она заключается. А это незнаніе и составляетъ, по нашему мннію, Ахилесову пяту всхъ, имющихся у насъ подъ рукою уголовно-антропологическихъ изслдованій. Авторъ небольшой статьи, спеціально посвященной этому предмету въ одномъ изъ послднихъ выпусковъ недавно основаннаго въ Париж журнала ‘]а Science Politique’, скоре обходитъ этотъ проблъ, чмъ пополняетъ его, а только-что помянутый докторъ Ломброзо, авторъ полнйшаго изъ извстныхъ намъ трактатовъ криминалистической антропологіи, повидимому, даже вовсе не подозрваетъ самаго существованія этого пробла, котораго мы, съ своей стороны, не беремся пополнять, такъ-какъ по находимъ въ себ ни достаточной подготовки, ни склонности къ подобнымъ изслдованіямъ. Самая криминалистическая антропологія интересуетъ насъ только въ той мр, въ которой она открываетъ передъ вами новыя стороны психической и анатомической организаціи современнаго человка вообще, а вовсе ne фиктивнаго и неуловимаго ‘homo delinquents’ (т. е. преступнаго человка) въ частности.

‘Антропологическое изслдованіе преступнаго человка, говоритъ докторъ Ломброзо въ сакомъ начал своей первой главы (обзоръ 101 черепа преступниковъ),— должно прежде всего опираться на т первичные физическіе признаки, которые могутъ дать намъ только одн анатомическія таблицы’.

Это очень хорошо. Но слдовало-бы сперва доказать, что существуетъ та своеобразная разновидность, которую вы собираетесь изучать. Вдь говоритъ-же парадная пословица, что случай длаетъ вора. До сихъ поръ одни только спеціалисты въ дл съискной полиціи да тюремщики, вс эти Видаки, Канлеры, Моро-Кристофы и имъ подобные, врили въ существованіе какого-то особеннаго отверженнаго міра, le monde des coquins, помченнаго своимъ особымъ неизгладимымъ клеймомъ. Ломброзо и другіе антропологи-криминалисты придаютъ ихъ показаніямъ большое значеніе, основываясь на томъ, что люди этого сорта всего ближе и тсне ознакомились съ этимъ отверженнымъ міромъ, а многіе изъ нихъ даже принадлежали ему. Опытные съищики отличаются всюду какимъ-то непонятнымъ для простого смертнаго ‘верхнимъ чутьемъ’, т. е. обладаютъ замчательною способностью угадывать преступника до своеобразнымъ признакамъ, совершенно неуловимымъ для неполицейскаго глаза. Для д-ра Ломброзо и для многихъ его собратій вся задача сводится, повидимому, только къ тому, чтобы научно сформулировать признаки преступности, чтобы съ математическою точностью очертить ту грань, которая отдляетъ этотъ, обреченный на преступленіе, если не на погибель, міръ отъ всего непорочнаго человчества. Въ существованіи этого міра онъ самъ,— точно также, какъ и англичанинъ Метью, сказавшій, что воры, какъ и поэты, не длаются, а рождаются таковыми,— не сомнвается ни на минуту. Онъ прилагаетъ антропологическіе пріемы изслдованіи къ категоріи, установленной условнымъ, формалистическимъ путемъ, но онъ твердо вритъ, что въ результат этихъ изслдованій должно оказаться научное подтвержденіе его предположенія, будто преступность, даже въ ныншнемъ ея юридическомъ опредленіи, составляетъ опредленную антропологически-бытовую форму, естественный и наслдственный удлъ боле или мене многочисленныхъ группъ современнаго просвщеннаго человчества. Самый порядокъ его изслдованій расположенъ такъ, чтобы наивозможно рельефно выдвинуть на первый планъ и освтить особенно яркимъ свтомъ именно этотъ ихъ результатъ, имющій въ нашихъ глазахъ совершенно побочное, второстепенное значеніе. Затмъ онъ самъ путается въ техническихъ трудностяхъ подобнаго изслдованія, какъ мы это покажемъ ниже. Въ основ его воззрній лежитъ чрезвычайно гуманная мысль, что преступленія слдуетъ не карать, а лечить: уголовную процедуру Нашего времени онъ хотлъ-бы преобразовать въ терапію преступленій. Въ этомъ мы всею душою можемъ только сочувствовать ему. Вся бда въ томъ, что если-бы его основныя положенія имли дйствительный научный всъ, то они легко могли-бы привести многихъ очень добросовстныхъ и очень послдовательныхъ читателей къ діаметрально противоположному заключенію.

Если человкъ рождается преступникомъ, какъ рождается русскимъ, испанцемъ или готентотомъ, если вс стремленія исправить однажды испорченную личность должны бороться съ почти непреодолимыми природными препятствіями, — то какое же значеніе могутъ имть вс разсужденія д-ра Ломброзо о томъ, что наши тюрьмы служатъ только школою порока и преступленія? Какъ, наконецъ, примирять съ этимъ его воззрніемъ т неожиданно-благодтельные результаты, которые даютъ англійскіе raged-Schools и нкоторыя американскія учрежденія, основанныя не на уголовномъ, быть можетъ, даже не на антропологическомъ, а просто только на добромъ, гуманномъ основаніи? Въ голов д-ра Ломброзо вс эти противорчія до извстной степени примиряются его, такъ-сказать, медицинскимъ дилетантизмомъ. Преступленіе въ его глазахъ составляетъ своеобразную, прирожденную и наслдственную болзнь, аналогичную съ съумасівествіемъ, чахоткою и т. п. Неизлечимый больной для доктора, горячо любящаго свое дло, часто представляетъ интересъ, котораго не иметъ въ его глазахъ паціентъ, излечимый легко и способный даже дорого платить за визиты. Этотъ-то чисто-спеціальный и любительскій интересъ д-ръ Ломброзо переноситъ и на преступника, котораго онъ хотлъ-бы видть заключеннымъ въ особаго рода пріютъ, ‘manicomio par delinquent!’ (съумасшедшій домъ для преступниковъ), гд-бы онъ жилъ подъ неусыпнымъ надзоромъ спеціалистовъ-врачей, отнюдь неувренныхъ въ возможности его исцленія. Жестоко было-бы казнить чахоточнаго за то, что онъ неизлчимъ, или холернаго за то, что болзнь его прилипчива. Но даже самыя богатыя и просвщенныя государства нашего времени едва-ли имютъ возможность усвоить фактически это гуманное, хоть и любительское воззрніе уголовно-антропологической школы на преступленіе. Вс они готовы скоре отвтить словами станового въ стихахъ Некрасова:

Куда тутъ еще изучать,

И высчь-то всхъ не успешь…

Не странно-ли, что въ то именно время, когда естествоиспытатели со всею убдительностью Дарвина и лучшихъ его послдователей показываютъ папъ, что видъ въ растительномъ и животномъ царств представляетъ собою нчто измнчивое и крайне зависящее отъ условій среды, антропологи-криминалисты усиливаются оградить какою-то заповдною чертою видъ homo delinquens, искуственно изолируя его отъ всего остального человчества? Это жалкое недоразумніе нельзя объяснить себ ничмъ инымъ, кром помянутаго выше пробла, заключающагося въ томъ, что антропологи-криминалисты берутъ безъ проврки готовую категорію изъ области, совершенно чуждой ихъ изслдованіямъ.

Впрочемъ, Ломброзо самъ чувствуетъ, что тутъ что-то неладно, и пытается изъ юридической категоріи преступниковъ выбросить нкоторую часть, для которой преступность составляетъ не какъ-бы сродную стихію, а только случайный эпизодъ, мрачный моментъ въ жизни, несостоящій въ уловимой связи съ общею организаціею субъекта. Вмст съ англичаниномъ Веттинджеромъ, посвятившимъ этому предмету особый трудъ (Crimes of passion), онъ называетъ субъектовъ этого разряда ‘преступниками по увлеченію или по страсти’, но тутъ-же замчаетъ, что это названіе не совсмъ удачно, такъ-какъ вс преступленія совершаются подъ вліяніемъ страсти, доведенной до чрезмрнаго и иногда извращеннаго развитія, въ ущербъ общему равновсію нравственнаго организма.

По этому предмету онъ длаетъ нсколько чрезвычайно интересныхъ замчаній, подтверждаемыхъ, по обыкновенію, очень уважительными. числомъ статистическихъ данныхъ и фактовъ, непосредственно заимствованныхъ изъ судебной практики разныхъ странъ. Такъ, напримръ, мы узнаемъ, что преступленія этого порядка повсюду въ Европ составляютъ очень ничтожную часть, не боле, какъ отъ 5 до 6% всего числа преступленій, подвергающихся преслдованію и кар закона. Замчательно, что процентное отношеніе это довольно постоянное даже въ странахъ столь различныхъ между собою, какъ, напримръ, Пруссія, Швейцарія и атлантическіе штаты сверной Америки. Впрочемъ, со времени Кетле и Бёкля, мы уже не можемъ удивляться тому, что явленія, повидимому, совершенно случайныя, т. е. неуправляемыя подлежащими вашему изслдованію и предвиднію законами, проявляются, однакожь, постоянно съ нкоторою статистическою правильностью и не терпятъ значительныхъ колебаній въ близкіе промежутки времени. Рядомъ съ этимъ мы узнаемъ также и то, что страсти или увлеченія, порождающія всего боле преступленій этого порядка, относятся къ такъ-называемымъ благороднымъ или возвышеннымъ побужденіямъ, какъ, напримръ, любовь, не только половая, но и родственная, щекотливость въ длахъ чести, патріотическія и гражданскія побужденія и т. п. На каждыя 50 уголовныхъ преступленій, обусловленныхъ порывами этихъ благородныхъ или возвышенныхъ страстей, приходится только одно, которое можетъ быть отнесено къ проявленію страстей подлыхъ, какъ, напримръ, скупость, зависть и т. п. Маркъ замчаетъ по этому поводу, что удовлетворенная половая любовь никогда не ведетъ къ преступленію, за исключеніемъ только случаевъ несомнннаго психическаго разстройства, satyriasis maniaca, но какъ скоро дло касается того, чтобы сколько-нибудь опредлительно ограничить эту область преступленій по увлеченію, то тотчасъ-же обнаруживается коренная слабость этой антропологической школы, переносящей точные научные пріемы изслдованія къ плохо-установленному предмету. Когда намъ говорятъ, напримръ, что преступленія этого рода почти вовсе не представляютъ случая рецидива то это явствуетъ само собою уже изъ одного того, что они отнесены къ категоріи случайныхъ, экстренныхъ преступленій. Вдь не каждый-же день, въ самомъ дл, нашимъ возвышеннымъ чувствамъ наносятся такія смертельныя оскорбленія, которыя могутъ побудить даже скромнаго и миролюбиваго человка схватиться за ножъ. ‘Въ обычныхъ преступленіяхъ, говоритъ Ломброзо,— причина, послужившая вншнимъ стимуломъ, обыкновенно бываетъ ничтожная и мелкая, тогда какъ въ преступленіяхъ по увлеченію, постоянно замчается соразмрность между причиною и послдствіемъ’. Это опять-таки плеоназмъ, потому что самая эта категорія преступленій по увлеченію или преступленій случайныхъ создана именно для того, чтобы выдлить вс преступленія, имющія себ легко попятную вншнюю причину, изъ общей массы (95%) преступленій, корня которыхъ гнздятся будто-бы въ плохо-понятной намъ антропологической порочности организма. Когда-же Локатели увряетъ васъ, что убійцы по увлеченію ограничиваются обыкновенію однимъ только ударомъ, что преступленіе въ этихъ случаяхъ слдуетъ немедленно за нанесеніемъ оскорбленія, что преступникъ по увлеченію никогда не убиваетъ изъ-за угла, то мы просто стараемся пропустить мимо ушей яти ни къ чему неведущія разглагольствованія.

Антропологи-криминалисты по отрицаютъ того, что преступленія зависятъ отъ множества, вншнихъ или постороннихъ вліяній, и Ломброзо въ своей книг посвящаетъ особую (XIV) главу этіологіи преступленій, но ужо посл того, какъ онъ установилъ антропологическіе признаки ‘преступнаго человка’. Недовольный, однакожъ, тмъ, что эта, столь интересная для насъ сторона вопроса сама собою относится уже такимъ образомъ на задній планъ, является второстепенною, побочною, онъ категорически высказываетъ въ небольшомъ своемъ введеніи къ этой глав, что преступленіе, какъ тифъ, бугорчатая чахотка или другія болзни, можетъ встрчать среду, боле или мене пригодную или благопріятную для своего развитія, но что оно тмъ не мене должно быть разсматриваемо какъ продуктъ, главнымъ образомъ, специфическихъ и органическихъ причинъ.

Такъ-какъ для насъ во всемъ этомъ замчательномъ сочиненіи интересно совсмъ не то, что авторъ хочетъ доказать, а т факты, на которые онъ опирается въ своихъ изслдованіяхъ, то мы и позволяемъ себ порушить тотъ порядокъ, котораго держится самъ авторъ, и начнемъ съ бглаго обзора тхъ вншнихъ вліяній на преступленіе, которыя въ глазахъ антропологической уголовной школы хоть и считаются за второстепенныя, но которыя для насъ имютъ ровно столько-же цны, какъ и ихъ краніометрическія и антропологическія изысканія.

На первомъ мст въ ряду этихъ второстепенныхъ вліяній помчаются климатическія или, ближайшимъ образомъ, температурныя вліянія.

Герри (Guerry) замчаетъ, что во Франціи и въ Англіи убійства и преступленія, порождаемый половыми инстинктами, преобладаютъ въ жаркіе лтніе мсяцы. Купчіе подтверждаетъ то-же самое для Италіи. Въ Англія изъ всего числа преступленій, совершаемымъ противъ личности, на лтніе мсяцы приходится 31,7%, на осенніе 24,3%, на зимніе 17,7%, весною же цифра эта быстро поднимается до 26,2%. Число убійствъ въ Англія (по Герри) превышаетъ 1.000 въ іюн и іюл, въ август и мн 900, а въ зимніе мсяцы всего только 600 или немногимъ больше. Въ Италіи-же максимумъ убійствъ приходится на августъ, который здсь дйствительно самый жаркій мсяцъ въ году. Число убійствъ постепенно возрастаетъ съ мая (288), доходитъ до 301 въ іюн, въ іюл до 307 и, наконецъ, до 343 въ август, а къ зим быстро начинаетъ уменьшаться и достигаетъ наименьшаго предла (236) въ декабр. Точно также и число преступленій, обусловливаемыхъ половыми побужденіями, распредляется по временамъ года пропорціонально средней температур. Въ Англіи такахъ преступленій совершается въ каждомъ изъ четырехъ лтнихъ мсяцевъ вдвое больше, чмъ въ ноябр и въ январ, и втрое больше, чмъ въ декабр. Въ Италіи эти преступленія достигаютъ максимума въ іюл и август, а въ октябр, ноябр и декабр число ихъ уменьшается втрое. Эти числа показываютъ связь, дйствительно существующую между извстными преступленіями и атмосферическими явленіями, гораздо лучше, чмъ простое географическое распредленіе преступленій. Мы знаемъ, напримръ, что въ трехъ южныхъ государствахъ, въ Испаніи, Италіи и Греціи, убійствъ совершается гораздо больше (сравнительно), чмъ въ Англія, въ Россіи или во Франціи, но это можетъ быть объяснено различіемъ историческихъ антецедентовъ и общественнаго строя этихъ странъ гораздо боле, чмъ атмосферическими различіями.

Мори (Maury) въ своемъ ‘Mouvement moral de la Socit* приводитъ множество фактовъ, свидтельствующихъ о связи, несомннно существующей между всми родами преступленій и временами года, хотя это не даетъ еще намъ права сказать, чтобы эти преступленія зависли непремнно отъ атмосферическихъ явленій. Такъ, напримръ, преобладаніе въ зимніе мсяцы преступленій противъ собственности можетъ быть отчасти объяснено тмъ, что въ конц года по всхъ торговыхъ домахъ и конторахъ сводятся счеты, а слдовательно всего боле является поводовъ и къ открытію уже прежде совершенныхъ мошенничествъ и подлоговъ, и къ совершенію новыхъ. Къ то му-же въ зимнее время бдному люду живется тяжеле. Какъ-бы то ни было, но д-ръ Ломброзо, подводя общіе итоги множеству собранныхъ имъ изъ разныхъ источниковъ статистическихъ давнихъ и цифръ, составляетъ слдующій календарь преступленій, подобно тому, какъ у насъ прежде составлялись цвточные календари:

Въ январ — преобладаютъ фальшивые монетчики и воровство въ церквяхъ.

Въ феврал — дтоубійство и выкидыши (это мсяцъ наибольшихъ зачатій).

Въ март — то-же, а также половыя преступленія и насилованіе малолтнихъ.

Въ апрл — нтъ типическихъ преступленій.

Въ ма — на первомъ мст бродяжничество и половые преступленія (attentats aux moeurs), затмъ отравленія.

Въ іюн — половыя преступленія и изнасилованія, выкидыши, на третьемъ мст отцеубійство.

Въ іюл — половыя преступленія, особенно изнасилованіе малолтнихъ, наяесевіе ранъ и драки съ членовредительствомъ.

Въ август — поджоги въ деревняхъ, половыя преступленія, лжесвидтельства.

Въ сентябр — воровство и злоупотребленіе довріемъ, мошенничества и подлоги, дтоубійства и выкидыши (это мсяцъ наибольшихъ рожденій).

Въ октябр — грабежи съ убійствомъ на улицахъ и на большихъ дорогахъ, убійство вообще и отцеубійство въ особенности. Мошенничества.

Въ ноябр — подлоги, мошенничества, вымогательства и т, и.

Въ декабр — тоже.

Хотя географическое распредленіе преступленій, какъ мы только-что замтили, но указываетъ на непосредственную ихъ зависимость отъ температурныхъ или вообще атмосферическихъ явленій, во оно тоже подтверждаетъ, что максимумы преступности отвчаютъ, по крайней мр, въ Европ, максимумамъ температуры. Въ сверной полос Италіи одинъ преступникъ считается на 6,179 жителей, въ средней — на 2,129, въ южной — на 849 и на островахъ Средиземнаго моря — на 838. Цифра эти относится только къ преступленіямъ противъ личности. Число-же преступленій противъ собственности возрастаетъ хоть и не въ такой точно прогресіи, по точно также отъ свера къ югу. Во Франціи убійства и половыя преступленія на юг вдвое многочисленне, чмъ на свер (за то подлоги и мошенничества господствуютъ на свер почти въ такой-же пропорціи, но здсь это объясняется тмъ, что главные промышленные и торговые центры находятся въ сверной полос)… Въ Россіи (по свидтельству г. Анучина) убійства вообще и отцеубійства въ частности возрастаютъ отъ сверо-востока къ юго-западу, а дтоубійство и нкоторые виды воровства всего многочисленне на юго-восток.

Тюремные смотрители и лица, состоящія въ ежедневномъ общеніи съ преступниками, утверждаютъ, будто узники въ большей части случаевъ обнаруживаютъ усиленную воспріимчивость къ атмосфернымъ явленіямъ и становятся буйными мы возбужденными при наступленіи грозы. То-же самое можно замтить и объ умалишенныхъ, какъ это явствуетъ изъ приведенной докторомъ Ломброзо таблицы.

Но еще несомннне и ршительне вліяютъ на преступленія условія экономическія, и мы считаемъ за большую ошибку уголовно-антропологической школы именно то, что она, усиливаясь выдвинуть на первый планъ специфическія, прирожденныя или усвоенныя причины преступленіи, отводитъ экономическимъ вліяніямъ среды только второстепенное мсто. Ломброзо такъ упорно старается показать, будто нищета не играетъ первостепенной роли въ дл порожденія преступленій, что впадаетъ въ противорчіе съ самимъ собою и даже въ ребячество. Опираясь на показанія Герри, свидтельствующаго, что только 1% всхъ случаевъ осужденнаго воровства иметъ предметомъ състные припасы, онъ утверждаетъ, что на 100 воровъ даже 1 не можетъ быть оправданъ нищетою или голодомъ, ‘такъ-какъ въ Лондон воровство хлба занимаетъ всего 43-е мсто въ ряду всхъ судимыхъ случаевъ воровства, похищеніе же мяса и сластей — 30 е мсто, а кража птицъ, дичи, колбасъ и т. п. деликатесовъ стоитъ на 13-мъ мст’. Значитъ, говоритъ нашъ ученый психіатръ-криминалистъ, и этотъ 1% воровства больше, чмъ на половину, долженъ быть приписавъ жадности или чревоугодію, а не голоду. Не правда-ли, оригинальная аргументація? Доктору Ломброзо, повидимому, и въ голову не приходитъ, что краюшку хлба гораздо трудне стащить, чмъ золотое кольцо или часы, за которыя можно пріобрсти сто краюшекъ хлба, или, быть можетъ, онъ разсчитываетъ на то, что въ общей масс собраннаго имъ дйствительно драгоцннаго матеріяла эти наивности пройдутъ незамченными, какъ дутыя стеклянныя бусы въ нитк жемчуга. А между тмъ одъ-же самъ приводитъ цлую таблицу, обнимающую шестилтній періодъ въ Пруссіи и свидтельствующую, что каждому повышенію цпъ на хлбъ, картофель и т. п. предметы первой необходимости соотвтствуетъ и извстное повышеніе преступленій противъ собственности. Чуть только понижаются цны на хлбъ, число этихъ преступленій тотчасъ-же уменьшается. Правда, каждому уменьшенію числа преступленій противъ собственности соотвтствуетъ нкоторое увеличеніе числа преступленій противъ лицъ и въ особенности половыхъ преступленій. Д-ръ Ломброзо особенно старается обратить наше вниманіе на этотъ паралелизмъ. Онъ, дйствительно, замченъ въ Пруссіи, но во Франція, напримръ, въ 1847 г. мы замчаемъ совершенно обратное. При всеобщемъ вздорожаніи тамъ състныхъ припасовъ въ годъ, предшествовавшій революціи, число преступленій противъ собственности возрасло внезапно на 24% я число преступленій противъ личности также возросло, хоть и въ гораздо слабйшей степени. Это совершенно понятно: многіе, будучи доведены до крайности, легко ршаются на воровство, по немногіе отвяжутся на убійство.

Уменьшеніе задльной платы вызываетъ совершенно т-же уголовныя послдствія, какъ и вздорожаніе състныхъ припасовъ. Это тоже не удивитъ никого, такъ какъ оба эти явленія и съ экономической точки зрнія совершенно тождественны.

Категорія экономическихъ вліяній на преступленіе такъ обширна, ч то мы не могли-бы исчерпать ее здсь на немногихъ страницахъ, да къ тому-же она принадлежитъ къ числу наилучше разслдованныхъ сторонъ этого дла. Мы-же на этотъ разъ общали читателю не сводъ антропологическихъ изслдованій о преступности, которыя, по вашему мннію, слишкомъ еще преждевременны и вс безъ изъятія гршатъ неустановленностью и неопредленностью своего предмета. Труды антропологовъ-криминалистовъ дороги для насъ потому, что они одни даютъ намъ возможность обрисовать въ немногихъ опредленныхъ чертахъ мрачный и печальный образъ того современнаго европейскаго дикаря, котораго разсянные парижане забыли или не удостоили помстить въ этнографическую галерею Трокадеро, Антропологи-криминалисты по мдоразумнію, изслдуя до крайности живой и реальный образъ этого дикаря, на каждомъ шагу смшиваютъ его съ условной и вовсе не антропологической категоріею преступника, а это не замедлитъ, конечно, повести къ ошибочнымъ умозаключеніямъ и выводамъ, которые, будучи прикрыты тяжеловснымъ научнымъ авторитетомъ многихъ уважаемыхъ именъ, могутъ имть практически вредныя послдствія. Для того, чтобы насъ не упрекнули въ умышленномъ искаженіи ихъ ученія, мы считаемъ необходимымъ высказать его противорчія и его слабыя стороны на первыхъ-же порахъ и но возможности словами самого автора, котораго мы считаемъ за наиболе надежнаго проводника по этимъ трущобамъ. Во всякомъ другомъ дд можно-бы было держаться боле прямыхъ путей, но здсь самая неопредленность воззрній на преступленіе, господствующихъ въ публик, обязываетъ насъ ко всякаго рода обходамъ и извилинамъ. Всякое теоретическое изслдованіе интересуетъ непогрузившагося въ него по уши читателя только тою своею стороною, которою оно способно освтить передъ винъ тотъ или другой реальный вопросъ, выдвигаемый самою жизнью. Такимъ вопросомъ въ уголовной области въ настоящее время является дилема о наказуемости или ненаказуемости преступника, т. о., говоря другими словами, вопросъ о вмняемости или невмняемости преступленій. Но тутъ-то именно самые противоположные взгляды и воззрніи сталкиваются и переплетаются такимъ перекрестнымъ огнемъ, среди котораго невозможно не потеряться новичку, тмъ боле, что сами стрляющіе рдко видятъ дальше своего носа и никогда по даютъ себ труда оставаться до конца послдовательными однажды провозглашеннымъ ими самими началамъ.

Приверженцы теоріи вмняемости во что-бы то ни стало смотрятъ на преступленіе, какъ на продуктъ порочной вол преступника, которая должна быть обуздана, въ видахъ-ли отвлеченнаго принципа справедливости или въ видахъ охраненія общественнаго спокойствія, какъ учили Беккарія, Романьози и старая итальянская школа вообще.

Народное воззрніе на преступленіе, какъ на продуктъ случайности (l’occasion fait le larron) кажется боле мягкимъ и гуманнымъ на первый взглядъ. Оно, дйствительно, иметъ въ себ одну смягчающую, гуманную сторону, въ томъ смысл, что оно видитъ въ преступник не отверженца, а такого-же обыкновеннаго смертнаго, какъ и мы вс, но только неустоявшаго въ борьб съ такимъ неблагопріятнымъ сцпленіемъ случайностей, противъ котораго не устоили-бы, можетъ быть, и мы, еслибы, по вол судебъ, насъ не минула эта горькая чаша. Но тмъ не мене легко усмотрть, что въ отношеніи къ наказуемости оба эти воззрнія легко могутъ быть слиты въ одно. Положимъ, что голодъ и нищета приводятъ меня къ соблазну украсть плохо положенную вещь, не разсчитывая на наказаніе, я могу поддаться этому искушенію, но коль-скоро передо мною возникаетъ въ перспектив страшный призракъ законной кары, грозящей мн еще худшими мученіями, чмъ т, которая я терплю, то простой, своекорыстный разсчетъ уже подскажетъ мн, что мн въ данномъ случа выгодне воздержаться отъ похищенія. Вотъ почему народъ, оставаясь до конца послдователенъ своимъ воззрніямъ, оказывается крайне неумолимъ и свирпъ въ расправ съ тми преступниками, которые наносятъ ущербъ его ближайшимъ интересамъ: съ конокрадами, поджигателями и т. п. Суды Линча представляютъ намъ прямой продуктъ воззрнія, обыкновенно выражаемаго словами, что преступникъ такой-же человкъ, какъ и мы, что несчастье, неблагопріятное сцпленіе случайностей сдлали его преступникомъ. А между тмъ эту общераспространенную формулу очень часто приводятъ, какъ аргументъ, въ пользу гуманнаго обращенія съ преступниками. Идеаломъ-же или единственнымъ логическимъ предломъ такого гуманнаго отношенія можетъ быть только безусловная ненаказуемость преступленій.

Люди, пріученные къ строгому мышленію и къ научной точности выраженій, давно уже увидли коренное противорчіе этого, кажущагося гуманнымъ и свтлымъ, взгляда на преступниковъ и на преступленія. Нтъ, говорятъ они, преступники но такіе-же люди, какъ и мы, предположеніе, будто та или другая законодательная мра вызоветъ въ ихъ психическомъ стро именно т послдствія, которыхъ мы ждемъ отъ нея, совершенно неосновательно уже потому, что у васъ своя логика, а у нихъ своя. Но какіе-же они люди? И какая у нихъ логика! Этого до сихъ поръ не съуллъ намъ сказать ни одинъ ученый спеціалистъ по уголовнымъ вопросамъ.

Извстная англійская филантропка миссъ Карпентеръ, посвятившая всю свою жизнь и все свое имущество на то, чтобы съ чисто-гуманными цлями облегчать горькое существованіе жертвъ общественной мстительности или кандидатовъ въ эти жертвы, говоритъ, что преступника — это взрослыя дти. Сравненіе это можетъ считаться очень удачнымъ, и, сообразуясь съ мимъ, миссъ Карпентеръ достигала на практик очень хорошихъ результатовъ. Но вдь сравненіе не есть еще опредленіе, къ тому-же мы и съ дтьми не научились еще обращаться сколько-нибудь раціонально, такъ что вполн законно сомнваться въ томъ, будетъ-ли большая польза для преступниковъ или для общества, если даже уголовное законодательство всхъ странъ и усвоятъ себ эту глубоко-женственную точку зрнія.

Привлеченіе медицинскихъ экспертовъ къ участію въ уголовныхъ слдствіяхъ часто проливаетъ, конечно, совершенно новый и вполн научный свтъ на многіе частные случаи преступленій и спасаетъ отъ казни многихъ безумцевъ. Но оно показываетъ вмст съ тмъ, что обществознаніе или не научилось еще такъ ставить свои вопросы, чтобы на нихъ былъ возможенъ категорическій научный отвтъ, либо естествознаніе но привыкло еще къ тому, чтобы давать отвты на живые, конкретные общественные вопросы, или-же, наконецъ, и то, и другое вмст. Прокурорскій надзоръ требуетъ отъ медицинскаго эксперта, чтобы онъ ршилъ, безуменъ-ли подсудимый или умственно здоровъ, сообразуя съ медицинскимъ отвтомъ наказуемость или невмняемость преступленія. Но лучшіе психіатры нашего времени говорятъ, что многія, даже очень существенныя органическія поврежденія мозга могутъ обнаружиться только по вскрытіи черепа, т. е., что прежде нужно снять голову съ подсудимаго, а потомъ ршать, виноватъ-ли онъ или нтъ. Да къ тому же мы еще ршительно не знаемъ, гд лежитъ роковая грань между безуміемъ и предполагаемымъ здоровымъ состояніемъ психической дятельности. Мы не знаемъ даже, существуютъ-ли такія своеобразныя состоянія нашего психическаго я, которыя не могутъ быть отнесены ни къ здоровому состоянію, ни къ безумію. Вывали вдь и такіе примры: подсудимый притворяется съумасшедшимъ, въ надежд такимъ образомъ избжать наказанія, но, по своему невжеству въ психіатріи, онъ неудачно пародируетъ такой видъ умственнаго разстройства, котораго у него на самомъ дл нтъ. Добросовстный врачъ нердко, однакожь, открываетъ къ своему удивленію, что паціентъ этотъ дйствительно одержимъ безуміемъ, но совершенно иного вида, чмъ то, которое онъ хочетъ заставить предполагать въ себ. Тмъ не мене предположеніе, будто преступленіе есть непремнно только одинъ изъ видовъ безумія, въ свою очередь не выдерживаетъ никакой критики. Д-ръ Ломброзо показываетъ, что между психическимъ состояніемъ многихъ закоренлыхъ преступниковъ и безуміемъ существуетъ во многихъ отношеніяхъ поразительная аналогія, во во многихъ другихъ не мене существенныхъ отношеніяхъ эти два психическія состоянія расходятся совершенно. Модели посвятилъ этому длу свое замчательное сочиненіе ‘Преступленіе и безуміе’…

Короче говоря, антропологическое изслдованіе частныхъ случаевъ преступленія дало уже много результатовъ, драгоцнныхъ съ весьма разнообразныхъ, точекъ зрнія. Но время обобщенія, т. е. сознанія антропологической теоріи преступленія, еще не пришло. Оно должно начаться съ примненія естественно-научныхъ пріемовъ изслдованія не къ однимъ только вопросамъ вмняемости. а къ самымъ критеріумамъ преступности. Это легко сказать, но если принять во вниманіе, что уголовное законодательство всякой страны есть продуктъ многообразнйшихъ условій, включающихъ въ себя, между прочимъ, и всю исторію этой страны, отъ эпохи людодства и человческихъ жертвъ до одиночной тюрьмы, то едва-ли можно надяться на скорое пополненіе того пробла, который мы намтили въ самомъ начал этой главы. При существованіи-же этого пробла антропологическія изслдованія надъ уголовщиною могутъ представлять крайне разнообразный и поучительный интересъ, но только совсмъ не тотъ, который думаютъ придать имъ слишкомъ рьяные творцы антропологической теоріи преступленій.

Отправляясь въ туринскую центральную тюрьму для того, чтобы искать тамъ необходимой антропологической базы для своей теоріи, докторъ Ломброзо производитъ въ ней рядъ краніологическихъ и антропометрическихъ изслдованій, вполн заслуживающихъ вашего вниманія.

Начиная съ окружности черепа, которую онъ измрилъ у 101 узника, онъ нашелъ преобладаніе у этихъ арестантовъ микроцефалій (т. е. уменьшеннаго мозгового объема) въ гораздо боле значительной степени, чмъ даже у съумасшедшихъ. Оно приближаетъ ихъ къ кафрамъ и готтентотамъ, какъ это явствуетъ изъ нижеслдующихъ цифръ: максимумы черенной окружности, которые по изслдованіямъ Фриша (Die Eingeborenenen Sd. Africa’s, Берлинъ, 1873 г.) у южно-африканскихъ дикарей не встрчаются вовсе и которые вращаются у высшихъ культурныхъ расъ между 590 и 550 милиметрами включительно, найдены имъ всего только у 5 туринскихъ заключенныхъ, между тмъ какъ у съумасшедшихъ, обслдованныхъ тмъ-же докторомъ Ломброзо, эти высшіе предлы развитія черенной окружности встрчаются въ размрахъ боле 13%. Наилучше развитый готтентотскій черепъ выражается окружностью 540, но на каждые 7 южно-африканскихъ дикарей съ такою окружностью приходится въ туринской центральной тюрьм только 3 заключенныхъ. 50% южно-африканскихъ череповъ имютъ окружность отъ 510 до 520 включительно, и въ туринской тюрьм 47 человкъ изъ 101 оказались съ такою-же точно формаціею черепа, тогда-какъ почти 65% съумасшедшихъ достигаютъ гого-же самаго или даже значительно высшаго предла. Съ окружностью 500, черепа готтентотовъ, туринскихъ заключенныхъ и съумасшедшихъ встрчается почти въ равномъ числ. Ниже этого предла численный перевсъ остается уже на сторон южно-африканскихъ череповъ (46%), затмъ слдуютъ съумасшсднне (около 35%), а заключенные являются только въ размр около 15%. Но за то минимумъ черенной окружности, найденный у 1 туринскаго заключеннаго = 450, не встрчается ни у съумасшедшихъ, ни у кафровъ и готтентотовъ.

Переходя къ изслдованію средняго объема мозга, который для взрослыхъ итальянцевъ мужескаго пола оказался, по измреніямъ Калори,= 1,551 куб. сантиметру, Ломброзо нашелъ, что у 101 туринскаго заключеннаго онъ значительно ниже этого предла, т. е. всего только 1,466. У 8 человкъ онъ спускался до минимума, отъ 1,100 до 1,200, а у 44 колебался между 1,300 и 1,400.

Эти цифры несомннно показываютъ, что итальянскій антропологъ встртилъ въ туринской центральной тюрьм представителей какой-то низшей породы людей, выказывающей одинъ изъ характернйшихъ признаковъ дикихъ расъ — малое развитіе черепа, микроцефалію. Но одно дло измрять черепа, другое дло — выводить изъ добытыхъ такимъ образомъ цифръ соціологическія или даже антропологическія заключенія. Т-же самыя наблюденія д-ра Ломброзо свидтельствуютъ какъ нельзя лучше на нашъ взглядъ, что эти несомннные анатомическіе признаки одичалости изучаемой имъ въ туринской тюрьм породы людей не имютъ никакого прямого отношенія къ преступности. Такъ, напримръ, десять узниковъ изъ 101 представили мозговой объемъ =1,600 куб. санъ и выше, т. е. значительно развите средняго европейскаго уровня (1,500), и средняго итальянскаго, установленнаго Калори, но тмъ не мене эти-то именно субъекты и были почти вс самые заклятые злоди. Въ ихъ числ мы находимъ знаменитаго своею свирпостью Артузіо, атамана пьемонтской разбойничьей шайки, и его не мене жестокаго есаула Віолины. Къ нимъ-же относится и монахъ изъ Брешіи, осужденный за неоднократные грабежи, сопровождавшіеся зврскими убійствами. Нтъ также недостатка и въ кровавыхъ прелюбодяхъ въ этой небольшой групп, обладающей съ антропологической точки зрнія вполн нормальнымъ черепомъ. Въ ней-же мы видимъ и семидесятилтняго разбойника Сольдати, представляющаго такой максимумъ мозговой вмстимости, который мы не всегда найдемъ даже у знаменитйшихъ мыслителей и ученыхъ нашего времени (1,633). А между тмъ минимумы черепного развитія (отъ 1,100 до 1,200, г. е. меньше, чмъ Карлъ Фогтъ нашелъ у полинезійцевъ и готтентотовъ) принадлежать групп изъ 8 человкъ, среди которыхъ есть простые воры, поджигатели и убійцы, но нтъ ни одного выдающагося изъ ряда злодя.

Цифры, собранныя докторомъ Ломброзо, не настолько многочисленны, чтобы на эти противорчія мы имли право смотрть какъ на исключенія, будто-бы только подтверждающія общее правило. Мы думаемъ, что почтенный докторъ самое общее правило выводитъ по надлежащимъ дутомъ. Въ туринскую центральную тюрьму узники были загнаны не для антропологическихъ наблюденій, а по приговору суда, руководившагося совершенно итого рода соображеніями, поэтому-то здсь и встрчаются субъекты, крайне разнородные съ естественно-исторической точки зрніи: встрчаются и такіе высоко развитые въ антропологическомъ отношеніи индивиды, какъ Сольдати и другіе вышеупомянутые убійцы по ремеслу, по гораздо многочисленне т европейскіе дикари, которымъ мы собственно и посвящаемъ этотъ этюдъ. Мы только за тмъ и обратились къ уголовно-антропологической литератур, чтобы заимствовать у нея краски И черты для обрисовки этого крайне интереснаго типа, для опредленія мста, подобающаго ему въ ряду развитіи человческихъ существъ, начиная отъ обезьяно-подобныхъ микроцефаловъ и кончая лучшими представителя ни высшей культурной породы. Европейскіе дикаря непремнно должны оказаться наиболе многочисленными среди народонаселенія тюремъ, но они точно также необходимо будутъ преобладать и въ каждомъ другомъ трущобномъ мір, неимющемъ въ себ ршительно ничего преступнаго. Д-ръ Ломброзо находитъ, что средняя мозговая вмстимость изучаемаго имъ, но все-же таки остающагося фиктивнымъ итальянскаго homo delinquente = 466 куб. сант. Но таковая-же вмстимость изслдуемаго ними современно-европейскаго дикаря должна быть значительно ниже, потому что эта цифра получена изъ произвольной смси этихъ дикарей съ субъектами гораздо высшаго антропологическаго порядка, хотя въ уголовномъ и даже въ нравственномъ отношеніи именно эти-то высшіе субъекты и играютъ самую неблаговидную роль. Мы видли въ туринской тюрьм восемь европейскихъ дикарей съ черепами боле звроподобными, чмъ черепа австралійцевъ и готтентотовъ, т. е. съ мозговою вмстимостью отъ 1,100 до 1,200. Но какова средняя мозговая вмстимость нашихъ дикарей — этого мы не можемъ ршить, благодаря смшенію идей, господствующему въ уголовно антропологической литератур. Въ общихъ-же чертахъ мы имемъ несомннное право замтить, что въ просвщенной Европ существуетъ многочисленная низшая порода людей, по черепному развитію приближающаяся къ южноафриканскимъ и австралійскимъ дикарямъ гораздо больше, чмъ къ типу того средняго культурнаго европейца, котораго мы обыкновенно имемъ въ виду, говоря объ антропологическомъ развитіи нашего племени. Изучать эту породу людей въ тюрьмахъ очень удобно, потому что врачъ по своему офиціальному положенію иметъ возможность продлывать тамъ вс необходимыя для него измренія и изслдованія. Но только не слдуетъ забывать, что тюрьма вовсе не есть жилище, самою природою предназначенное для европейскихъ дикарей, и что тамъ, какъ и вн ея, они живутъ въ смшеніи съ совершенно иными антропологическими разновидностями.

‘Слишкомъ часто, говоритъ Ломброзо — встрчаются преступники съ обширною мозговою вмстимостью и съ прекраснымъ анатомическимъ развитіемъ вообще. Такъ Лафатеръ въ своемъ ‘ Опыт физіономики’ говорить объ одномъ убійц, чертами лица напоминавшемъ прекраснйшаго изъ ангеловъ Гвидо Реци. Фантастическій полковникъ Понтисъ де-Сант’Элена, замчательно тонкій мошенникъ и, вроятно, убійца, блиставшій втеченіи нсколькихъ лтъ въ высшемъ обществ, Ласенеръ, Буше и многіе другіе, прославившіеся своими злодяніями, были замчательно красивы и хорошо сложены… Бандитъ Еарбопе иметъ красивую и почти миловидную физіономію, то-же самое можно сказать и о нсколькихъ другихъ южно-итальянскихъ разбойникахъ, изъ числа которыхъ особенно Франко соединялъ съ симпатичной наружностью самую зврскую жестокость… Воръ Роняти поражалъ меня своимъ умомъ и благообразіемъ, его спокойное и величавое лицо напоминало одного изъ лучшихъ и извстнйшихъ нашихъ министровъ’.

Ломброзо вс эти, имъ самимъ замчаемыя противорчія, считаетъ за исключенія. Но для насъ и этихъ исключеній вполн достаточно для того, чтобы признать случайность и необязательность совпаденія юридической категоріи преступниковъ съ чисто-антропологическою категоріею дикарей, имющею во всхъ европейскихъ тюрьмахъ и вн тюремныхъ стнъ боле или мене многочисленныхъ представителей.

Изучать прекрасную половину этой дикой породы людей въ тюрьм оказалось уже неудобнымъ. Сдлавъ очень много антропометрическихъ измреній надъ узницами туринскаго центральнаго острога, д-ръ Ломброзо замтилъ, что по развитію черепа женщины этой породы очень незначительно разнятся отъ мужчинъ, точно также, какъ и у многихъ первобытныхъ племенъ, отсталыхъ въ культурномъ развитіи. Впослдствіи мы увидимъ, что и дти этой дикой породы гораздо раньше достигаютъ полнаго своего развитія (какъ физическаго, такъ и умственнаго), или, по крайней мр, меньше отличаются отъ взрослыхъ субъектовъ обоихъ половъ, чмъ дти та къ-называемаго хорошаго общества. Это тоже можетъ служить только новымъ подтвержденіемъ уже засвидтельствованнаго эмбріологіей закона, что организмы высшіе или боле совершенные допускаютъ обыкновенно и больше индивидуальныхъ уклоненій по поламъ, возрастамъ и т. п.

За неимніемъ въ тюрьм пригоднаго матерьяла для его изслдованій надъ женскою половиною своего фиктивнаго типа homo delinquents итальянскій антропологъ долженъ былъ выйти изъ криминалистическихъ рамокъ, въ которыя онъ произвольно загналъ себя въ ущербъ своимъ теоретическимъ выводамъ. Онъ обращается къ проституткамъ, предварительно распространившись о томъ, что ‘проституція для женщины служитъ тмъ-же, чмъ преступленіе для мужчины’.

Ingegna ti se puoi d’esser paless! (старайся, если можешь, яснымъ быть).

скажемъ мы ему словами его великаго соотечественника Данта. Преступленіе для мужчинъ состоитъ въ такомъ нарушеніи господствующихъ въ стран законовъ, за которыя виновный подвергается опредленному наказанію. Законъ не длаетъ никакого ограниченія для обоихъ доловъ, и юридическое опредленіе преступленія одно и то-же для женщинъ, какъ и для мужчинъ, а другого опредленія преступленія намъ не даютъ и антропологи-криминалисты. Проституція, — именно тотъ ея видъ, который изслдовалъ Паранъ-Дюшатле (Parent-Duehiltelet), д-ръ-же Ломброзо пользуется главнйшимъ образомъ его изслдованіями,— не включена ни однимъ европейскимъ уголовнымъ кодексомъ въ число преступленій, такъ что мы совершенно не понимаемъ, чмъ мотивируется отождествленіе этихъ явленій, неожиданно устанавливаемое новою quasi-научною школою криминалистовъ. Съ нашей точки зрнія, мы ршительно ничего не имемъ противъ того, чтобы самка европейскаго дикаря изслдовалась въ публичныхъ домахъ, такъ-какъ мы уже выше замтили, что эта жалкая разновидность кишитъ во всхъ притонахъ порока, нищеты и разврата, но только не одна она пользуется печальною привилегіею поставлять паціентовъ уголовному суду, тюрьм и каторг. Но мы не понимаемъ, на какомъ основаніи итальянскій антропологъ не ограничивается однми только проститутками, а старается смшать ихъ въ одну общую группу съ немногими извстными преступницами, о физической организаціи которыхъ у него имются хоть какія нибудь данныя. Преступницы эти принадлежали по большей части къ высшему свту, какъ, напримръ, маркиза Бренвидье, Эберцани, Лафаржъ. Относительно этой послдней нельзя не замтить, что самая преступность ея по меньшей мр не доказана. Обвинительный актъ, на основаніи котораго она была осуждена очевидно враждебными ей присяжными, можетъ служить образцомъ велно и пристрастно веденнаго уголовнаго дла, такъ-какъ королевскій прокуроръ не далъ себ даже труда доказать, что мужъ этой ‘знаменитой отравительницы’ дйствительно былъ отравленъ, а трижды повторенная медицинская экспертиза не оставляетъ никакого сомннія въ томъ, что онъ умеръ во всякомъ случа не отъ мышьяка, найденнаго у его вдовы. Впрочемъ, въ сочиненіяхъ, претендующихъ на ученое значеніе, давно бы ужь пора перестать пользоваться такимъ сомнительнымъ матеріаломъ. Благодаря этимъ промахамъ, изслдованія Ломброзо надъ проститутками и преступницами вмст далеко не даютъ такихъ отчетливыхъ результатовъ, какъ вышеприведенныя измренія череповъ туринскихъ арестантовъ. Симптомы списаны съ субъектовъ черезчуръ очевидна разнородныхъ. Уже и въ числ проститутокъ непремнно должны-бы были оказаться женщины разныхъ антропологическихъ типовъ развитія, но въ публичныхъ домахъ, какъ и во всякомъ пріют нищеты, было-бы нкоторое основаніе предполагать преобладаніе одичалой разновидности. Но съ чего-же причислять къ той-же разновидности, напримръ, г-жу Лафаржъ, которой преступность по меньшей мр еще сомнительна, а острый умъ и замчательное литературное образованіе блещутъ въ каждой строк оставленныхъ ею мемуаровъ? Замтьте то, что, предполагая въ проституткахъ численное преобладаніе дикой или одичалой разновидности, мы вовсе не вносимъ въ наши изслдованія крайне неопредленныхъ еще съ антропологической точки зрнія нравственныхъ элементовъ, которые только усложняютъ вопросъ. Желтый билетъ выдается женщинамъ не психически-безнравственнымъ, а только тмъ изъ нихъ, которыя вынуждены изъ безнравственности длать себ открытое ремесло. Въ борьб же за существованіе культурный человкъ иметъ надъ своимъ дикимъ сверстникомъ такія неоспоримыя преимущества, что онъ весьма естественно долженъ былъ предоставить ему одн только отвратительныя или позорныя професіи.

Ломброзо ле ограничиваетъ своихъ изслдованій одними только черепными измреніями. Онъ разсматриваетъ своихъ паціентовъ и паціентокъ сперва анатомически со всхъ сторонъ и старается выразить въ среднихъ цифрахъ ростъ, всъ и мускульную силу представителей фиктивнаго своего типа homo dlinquante. Но такъ-какъ категорія эта разнохарактерна, то и результаты его антропометрическихъ операцій въ среднихъ выводахъ непремнно смягчены и далеко не всегда вразумительны. Относительно роста преступниковъ онъ даже впадаетъ въ прямое противорчіе съ изслдованіями Томпсона и Вильсона, которые, идя такимъ-же точно путемъ, нашли, что обитатели англійскихъ тюремъ, вообще говоря, ростомъ ниже средняго уровня. Самъ Ломброзо это противорчіе объясняетъ тмъ, что въ числ его пациентовъ преобладали разбойники и грабители, у которыхъ вообще замчается меньше признаковъ физическаго вырожденія, чмъ у городскихъ воровъ, которыхъ преимущеетвенно изучали англійскіе криминалисты антропологи. Это замчаніе необходимо принять къ свденію, такъ-какъ оно снова подтверждаетъ, что между антропологическимъ одичаніемъ и преступностью не существуетъ того прямого отношенія, которое уголовная школа пытается розыскамъ и которое мы отрицали а priori. Это-же замчаніе подтверждаетъ предположеніе, что европейская раса мене дичаетъ и вырождается даже среди пустынь Базиликаты и Капитанаты, служащихъ пріютами многочисленнымъ разбойничьимъ шайкамъ, чмъ среди такихъ всесвтныхъ культурныхъ центровъ, какъ Лондонъ, гд разбои и грабежи замтно исчезаютъ, по за то воровство возрастаетъ въ гораздо сильнйшей степени если не съ каждымъ годомъ, то, по крайней мр, съ каждымъ вздорожаніемъ състныхъ припасовъ и пониженіемъ поденнаго заработка.

Затмъ разбираемый нами авторъ переходитъ къ изученію вншняго вида и физіономіи преступниковъ. Эта часть его труда иметъ, однакожъ, гораздо больше литературный, чмъ ученый характеръ. Въ числ рисуемыхъ имъ портретовъ убійцъ, разбойниковъ, половыхъ преступниковъ всякаго рода и вида, замчается не мало физіономій, представляющихъ несомннные признаки антропологическаго вырожденія, часто чистйшихъ микроцефаловъ. Но едва-ли еще не многочисленне т физически-прекрасныя головы, о которыхъ уже выше было говорено, такъ что сдлать хоть какое-нибудь криминалистическое обобщеніе на этотъ счетъ намъ кажется, ршительно невозможнымъ. Однакожъ, антропометрическая діагноза даетъ, какъ мы уже видли, средніе результаты, ршительно благопріятные для убійцъ: у нихъ и черепъ лучше сформированъ, они и ростомъ выше не только мене преступныхъ своихъ собратій, но даже и средняго тина добродтельныхъ своихъ согражданъ. На первой литографированной таблиц, изъ шести прекрасно нарисованныхъ головъ, только дв поражаютъ идіотическими формами: одинъ неаполитанскій воръ, а другой — пьемонтскій фальшивый монетчикъ. Отравитель и мошенникъ Дерю (Desrues) отличается, напротивъ, правильными, тонкими чертами лица, прекрасно развитымъ лбомъ и умнымъ, мягкимъ, по нсколько насмшливымъ выраженіемъ, съ нервнымъ подергиваніемъ рта. На второй таблиц тоже только одинъ неаполитанскій воръ выглядитъ кретиномъ, четыре разбойника не представляютъ ничего особенно выдающагося, а извстный и свирпый атаманъ разбойничьей шайки, уже помянутый Карбоне, обращаетъ на себя вниманіе не только животнымъ, но и умнымъ лицомъ. Вообще изъ убійцъ и разбойниковъ, изображенныхъ перомъ или карандашомъ въ книг Ломброзо, только совершенно второстепенные субъекта представляютъ иногда рзкіе признаки антропологическаго вырожденія. Вс-же сколько-нибудь выдающіеся изъ ряда и отличавшіеся хотя-бы только свирпостію своихъ злодяній представляютъ вполн нормальный типъ. Истинныхъ причинъ ихъ преступленій можно искать въ чемъ угодно, но мы не имемъ основанія отнести ихъ къ той пород выродившихся или одичалыхъ европейцевъ, которая, повидимому, даже въ преступленіи осуждена на подчиненную роль.

Приводя къ нкоторому единству показанія д-ра Ломброзо и нкоторыхъ другихъ, мы можемъ обрисовать вншній видъ этого европейскаго дикаря нижеслдующими чертами: роста ниже средняго (по Вильсону и Томпсону), съ черенною вмстимостью, значительно приближающеюся къ типу австралійскихъ и южно-африканскихъ дикарей, съ ршительною наклонностью къ брахіоцефаліи (т. е. большему развитію поперечнаго діаметра головы) даже въ странахъ, гд средній типъ народонаселенія долихоцефалическій (длинноголовый). Уши большія и торчащія по сторонамъ, глаза почти всегда косые или несиметричскіе, губы мясистыя и отвислыя (при выдающихся впередъ челюстяхъ), передніе зубы часто видны и лицо иметъ глупо или животно-тупое выраженіе, скулы широкія и выдающіяся, лобъ низкій и отклоняющійся назадъ. Волосы чаще всего черные или, по крайней мр, темные. Паранъ-Дюшатле замчаетъ, что проститутки отличаются въ большей части случаевъ обиліемъ и длиною волосъ. То-же самое Ломброзо говоритъ и о мужчинахъ, но за то у послднихъ рдко встрчаются густые усы и бороды, а бакенбарды почти никогда. Это послднее обстоятельство въ значительной степени способствуетъ тому, что у многихъ мужчинъ этого типа лицо я общій складъ фигуры иметъ женственный видъ, который Ломброзо замтилъ у многихъ преступниковъ, въ особенности у осужденныхъ за педерастію или обнаружившихъ эту порочную привычку въ тюрьм. Женщины-же, наоборотъ, имютъ часто мужественный видъ, низкій, грубый голосъ и легко принимаютъ привычки мужчинъ: страсть въ табаку, къ спиртнымъ напиткамъ и т. н. Вообще, какъ мы уже имли случай замтить, морфологическаго различія между мужчинами и женщинами намчается меньше, чмъ въ среднемъ европейскомъ тип, но только у женщинъ этого типа обнаруживается примтная склонность къ отучненію, а у мужчинъ наоборотъ, эта-же самая черта замчена и у монгольскихъ (но не тюркскихъ) народовъ. Женщины этого типа отличаются также большою, сравнительно съ мужчинами, головою. Кожа у тхъ и другихъ иметъ обыкновенно темноватый оттнокъ, даже при блдности, часто являющейся, какъ результатъ негигіеническаго образа жизни, излишествъ или лишеній. Мускульная система развита слабо. Ломброзо но нашелъ особенно сильныхъ людей даже между разбойниками, славившимися своимъ удальствомъ и гимнастическими подвигами, но многіе изъ нихъ за то были необыкновенно ловки и изворотливы. Все это даетъ вамъ несомннное право сказать, что въ просвщенной Европ, вроятно, длиннымъ, по неизслдованнымъ еще досел рядомъ регресивныхъ измненій, перерожденій и атрофій, выработался и вполн установился даже анатомически-своеобразный одичалый типъ. Многія черты этого типа представляютъ поразительную аналогію съ дикарями южной Африки и Австраліи, но всего ближе одичалый европеецъ нашего времени подошелъ въ этомъ регрессивномъ развитіи къ монгольскому типу.

Прежде, чмъ покончить съ вншнимъ видомъ этой породы туземныхъ западно-европейскихъ дикарей, мы должны сказать еще нсколько словъ объ одной, крайне замчательной его особенности. Особенность эта не анатомическая, не естественная даже, а искуственная, но громаднаго значенія ея не станетъ отрицать ни одинъ этнографъ: мы говоримъ о татуированіи. Всмъ извстно, что обычай этотъ крайне распространенъ едва-ли не у всхъ первобытныхъ народовъ, но что онъ повсюду исчезаетъ съ распространеніемъ культурнаго образа жизни и нравовъ. У римлянъ и у грековъ въ историческія времена обычай этотъ уже не существовалъ, но у кельтійскахъ племенъ онъ долгое время держался въ Европ. Пикты (расписанные) были такъ названы римлянами потому, что они удивляли ихъ разнообразіемъ и богатствомъ своей татуировки. Но немногимъ изъ нашихъ читателей, можетъ быть, извстно, что этотъ варварскій обычай, съ которымъ средній культурный европеецъ разстался, повидимому, разъ навсегда съ тхъ поръ, какъ христіане, переставъ быть томимою сектою, отбросили обыкновеніе накалывать у себя на рукахъ и на груди знаки креста,— что обычай татуировать, говоримъ мы. сохранился въ значительной сил въ тонъ подпольномъ или трущобномъ мір, о которомъ мы говоримъ. Тардье и Гютенъ (Hutin) разслдовали этотъ вопросъ во Франціи. Ломброзо собралъ въ своей книг множество интересныхъ фактовъ о татуированіи въ Италіи. Въ тюрьмахъ между взрослыми арестантами онъ нашелъ около 8 татуированныхъ, между дтьми, содержимыми въ исправительныхъ заведеніяхъ, пріютахъ для малолтнихъ бродягъ и т. п., отношеніе это доходитъ до 405.

Легко объяснить, что матросы, особенно комерческихъ судовъ, побывавшіе на островахъ Тихаго Океана, только изъ подражанія и отъ скуки могли перенять отъ дикарей этотъ странный обычай. Мы знаемъ даже, что многіе офицеры возвращаются изъ кругосвтнаго плаванія съ рисунками преимущественно на рук. Но здсь идетъ дло о распространеніи татуированія у такихъ классовъ европейскаго народонаселенія, которые не имютъ ни малйшаго понятія даже о существованіи какихъ-нибудь заморскихъ дикарей. Въ Италіи татуируются всего больше пьемонтцы и ломбардцы, т. е. Жители именно тхъ областей, которыя лежатъ вдали отъ моря. Всего боле склонности къ этому обнаруживаютъ здсь крестьяне и каменьщики, а на юг пастухи. Во Франціи существуютъ спеціалисты-татуировщики, живущіе преимущественно въ мстахъ, куда стекается много богомольцевъ на поклоненіе святымъ мстамъ, то-же самое нашелъ Бертонъ и въ сверной Италіи, при монастыр Лоретской Богородицы, и т. п. За плату отъ 60 до 80 сантимовъ они иглою выводятъ на кож набожныхъ любителей кресты или священные символы. Операція эта не такъ невинна, какъ можно думать: многихъ приходится поплатиться за нее боле или мене продолжительною болзнью, лихорадкою, рожею или т. п. Бертонъ говорить, что ему даже нсколько разъ приходилось отрзывать члены, въ которыхъ вслдствіе татуированія обнаруживался актовъ огонь.

Но главнымъ разсадникомъ татуировки въ Италіи, какъ и во Франціи, да, вроятно, и въ другихъ странахъ, служатъ казармы, тюрьмы и каторга. Рдко кто покидаетъ особенно эти два послднія учрежденія безъ того, чтобы не вынести на кож какихъ-нибудь неизгладимыхъ рисунковъ, выведенныхъ часто рукою опытнаго артиста и всегда напоминающихъ мелочную законченность и тщательное исполненіе подробностей, характеризующія живопись отсталыхъ народовъ. Иногда рисунки эти такъ сложны, что нужно предположить замчательное притупленіе чувствительности у паціента, ршившагося выдержать такую мучительную операцію безъ всякой нужды. Ламброзо даетъ рисунокъ одного бывшаго моряка, расписаннаго такъ, какъ уже рдко расписываются даже отдаленные дикари. Эти послдніе оставляютъ, до крайней мр, нетронутыми дтородныя части, за единственными исключеніями таитянокъ и жительницъ острововъ Вити. Но у моряка, изображеннаго въ книг Ломброзо, даже и на этотъ, по преимуществу чувствительномъ мст, красуется Савойскій гербъ. Впрочемъ, Ломброзо насчитываетъ 8 примровъ подобнаго-же татуированія всего тла отъ ключицъ и до колнъ. Тардье видлъ, кажется, въ Тулоп одного арестанта, который вытатуировалъ на всемъ своемъ тл адмиральскій мундиръ со звздами и цлымъ шитьемъ. Въ подобныхъ случаяхъ не знаешь, чему боле удивляться: психическому-ли строю, порождающему въ человк подобныя склонности, или-же физическому огрубнію организма, способнаго переносить такія операціи. Не надо упускать изъ вида, что въ особенности для каторжниковъ татуировка представляетъ еще и то существенное неудобство, что она облегчаетъ поимку ихъ въ тхъ случаяхъ, когда имъ удается бжать. Видокъ совершенно основательно указываетъ на это, какъ на примръ непонятнаго легкомыслія большей части арестантовъ и неспособности ихъ къ послдовательному мышленію. Каждый обитатель Тулона или Шербурга только и живетъ мыслью о побг, но ни одинъ изъ нихъ по преминетъ въ первые-же мсяцы своего пребыванія въ тюрьм изобразить на своемъ тл какой-нибудь отличительный злакъ, который очень немногіе изъ нихъ умютъ впослдствіи вытравлять уксусною кислотою.

Какъ у заморскихъ, такъ и у европейскихъ дикарей, обычай татуированія распространенъ гораздо меньше между женщинами. Нкоторыя крестьянки сверной Италіи накалываютъ, однакожь, себ крестъ или священные символы на рукахъ. Во Франціи изъ женщинъ татуируются только нкоторыя проститутки. Тардье обращаетъ вниманіе на то, что ни у одной изъ изслдованныхъ имъ проститутокъ онъ не видалъ неприличныхъ символовъ, подписей или рисунковъ, которые такъ часто встрчаются у мужчинъ. Большая часть татуированныхъ проститутокъ выбираютъ, напротивъ, символы пламенной и платонической любви, т. е. накалываютъ у себя на живот пылающее сердце, пронзенное стрлою, или имя перваго любовника и т. п. Меньшее распространеніе татуировки у женщинъ объясняется большею ихъ воспріимчивостью къ боли.

Разсуждая о причинахъ, побуждающихъ европейскихъ дикарей украшать свое тло мучительно наколотыми на немъ рисунками, Ламброзо находитъ ихъ тождественными съ тми, которыя вызываютъ подобныя-же явленія у другихъ отсталыхъ народовъ: желаніе похвастать нечувствительностью къ физической боли или сохранить воспоминаніе о какомъ-нибудь важной’ или дорогомъ для нихъ событіи, суевріи и т. п. Всего же боле подражательность и скука продолжительнаго бездйствія въ казармахъ и въ тюрьм. Но иногда татуировка европейцевъ иметъ даже и то значеніе контракта или обязательства, носимаго на собственномъ тл, которое придаютъ ей незнакомые съ письменностью дикари. Члены всхъ подпольныхъ братствъ, воровскихъ и т. п. обществъ, повидимому, иногда вынуждаются помтить себя какимъ-нибудь особеннымъ значкомъ.

Во всякомъ случа, мы видимъ здсь крайне замчательный примръ того, что въ исторіи развитія принято называть атавизмомъ.

Левъ Мечниковъ,

(Окончаніе слдуетъ.)

‘Дло’, No 10, 1878

ИЗНАНКА ЦИВИЛИЗАЦІИ.

(Окончаніе.)

II.
Европейскіе дикари.

Когда европейскіе завоевателя, купца и мисіонеры проникаютъ въ какую-нибудь отдаленвую страну, населенную боле или мене первобытными племенами, то туземное народонаселеніе, обыкновенно, начинаетъ очень быстро развращаться физически и нравственно, вырождаться и, наконецъ, вымирать цлыми семействами, родами и общинами. На практик нетрудно прослдить т столбовыя дороги, которыми шло это вымираніе отсталыхъ народовъ передъ лицомъ побдоносной и экспансивной западно-европейской культуры. Мы но говоримъ о тхъ случаяхъ, когда носители и сятеля такъ называемой цивилизаціи охотятся съ ружьемъ и собакою за своими темнокожими братьями, какъ, напримръ, англичане въ Новой Зеландіи, или, для препровожденія времени, топятъ своими пароходами утлыя ладьи и джонки съ десятками туземныхъ матросовъ: это, хоть, къ сожалнію, и не рдкія, но все-же безобразныя исключенія, самою своею рзкостью обращающія на себя всеобщее вниманіе и подлежащія единодушному осужденію всхъ порядочныхъ людей. Но даже тамъ, гд непрошеные просвтители не позволяютъ себ такихъ зврскихъ шалостей, участь насильственно просвщаемыхъ немногимъ лучше, и вымираніе ихъ не терпитъ значительнаго замедленія въ своемъ ход, такъ-какъ ему энергически способствуютъ десятки довольно разнообразныхъ, но вполн заурядныхъ причинъ, не обращающихъ на себя ничьего особеннаго вниманія, не вызывающихъ ни филантропическаго негодованія, ни платоническихъ воплей. Не желая вдаваться въ подробности, мы только перечислимъ вскользь нкоторыя главнйшія изъ непосредственныхъ причинъ вырожденія и вымиранія инородческихъ племенъ при продолжительномъ столкновеніи ихъ съ высшею европейскою или американскою культурой. Такъ, прежде всего, просвщенные промышленники, неразборчивые въ средствахъ наживы, слишкомъ склонны пользоваться беззащитностью дикарей и въ эксплоатація ихъ не знаютъ ршительно никакого иного регулятора, кром собственной хищности, съ ихъ стороны пускаются, обыкновенно, въ ходъ вс возможныя то зврски-грубыя, то дьявольски-утонченныя средства для того, чтобы поставить дикарей въ самыя невыгодныя условія торговой и промышленной конкуренціи, чтобы пріобртать продукты ихъ продолжительнаго и нердко опаснаго труда въ обмнъ на совершенныя бездлицы. Всмъ извстно, съ какою наглостью и безпощадностью европейскіе просвтители эксплуатируютъ въ свою пользу общую всмъ отсталымъ народамъ страсть къ опьяняющимъ и одуряющимъ напиткамъ. Спаиваніе дикарей всякаго рода вредными помсями, продаваемыми имъ по дорогой цн, подъ видомъ водки, опіума, виски и т, п. является однимъ изъ надежнйшихъ и наиболе распространенныхъ средствъ къ истребленію отсталыхъ или первобытныхъ племенъ. Средствомъ этимъ равно пользуются и наши отечественные торгаши между инородцами Сибири, и янки въ Америк и Сандвичевыхъ островахъ, и англичане во всхъ уголкахъ земного шара, и китайцы въ пограничныхъ съ ихъ имперіею русскихъ предлахъ, и японцы на Йезо и на Сахалин… Почти всюду этотъ способъ сживанія дикарей съ лица земли принимаетъ такіе ужасающіе размры, что мстныя власти въ видахъ охраненія просвщаемыхъ оказываются вынужденными издавать стснительныя мры противъ продажи спиртныхъ, и наркотическихъ напитковъ. и этимъ значительно ухудшаютъ дло: кром страшно дорогихъ цнъ за самый напитокъ, дикари поставляются, такимъ образомъ, въ необходимость ублажать офиціальныхъ надзирателей боле или мене драгоцнными подачками, чтобы они не мшали ихъ отравителямъ сбывать имъ запрещенный товаръ. Даже въ ркъ исключительно рдкихъ случаяхъ, когда офиціальные блюстители законности являются неподкупными, дло все-же принимаетъ не мене пагубный характеръ. Промышленники, забирающіеся въ населенныя первобытными дикарями трущобы ради легкой и быстрой наживы, стсняются предписаніями начальства такъ-же мало, какъ и предписаніями нравственности, но они всегда сообразуютъ барыши съ рискомъ предпріятія. Можно смло утверждать, что административныя мропріятія противъ продажи спиртныхъ напитковъ инородцамъ повсюду только придаютъ этому виду эксплоатаціи особенно рзкій характеръ. Да и вообще говоря, просвтительная администрація въ странахъ, населенныхъ первобытными или отсталыми племенами, является, обыкновенно, однимъ изъ сильнйшихъ пособниковъ вырожденія и вымиранія самыхъ этихъ племенъ. Оставимъ въ сторон т слишкомъ хороню всмъ извстные примры, когда управленіе инородческими територіями становится достояніемъ привилегированной касты офиціальныхъ грабителей, какъ это случается въ Америк и во многихъ другихъ странахъ, но даже тамъ, гд администрація вполн безкорыстна и благонамренна, она отличается всего чаще абсолютнымъ свдніемъ нравовъ и быта управляемыхъ ею дикарей. Создавая многочисленный рядъ непривычныхъ и непонятныхъ для дикарей стсненій (часто, однакожъ, придуманныхъ единственно для охраненія интересовъ этихъ-же самыхъ дикарей), она заставляетъ ихъ нердко бжать отъ благодтельнаго надзора чиновниковъ въ такія трущобы, гд человческое существованіе становится уже ршительно невозможнымъ, гд злополучные бглецы погибаютъ очень быстро отъ голода, холода и отъ дикихъ зврей. Упрекнуть насъ въ преувеличеніи могутъ только т, которымъ совершенно неизвстна исторія, хотя-бы только одной русской колонизаціи Сибири. А между тмъ пальма первенства совершенно безкорыстнаго и благонамреннаго истребленія цлыхъ инородческихъ племенъ принадлежитъ все-же-таки не нашимъ сибирскимъ піонерамъ, а скоре французской колстіяльной администраціи. Вспомните, что говоритъ г. Щедринъ о Держимордахъ вообще и о ихъ халатности и о habeas corpus — двугривенномъ… Тамъ, гд у дикарей не оказывается подъ бокомъ неприступныхъ трущобъ, благодтельная административная опека легко вызываетъ ихъ на вооруженное возстаніе. Мы еще не видали офиціальныхъ отчетовъ о неподавленномъ и до сихъ поръ возмущеніи канаковъ во Французской Новой Каледоніи, но впередъ можно быть увреннымъ, что причины его легко могутъ быть отнесены къ этой категоріи благонамренно-невжественныхъ охранительныхъ мръ. Какъ-бы то ни было, но какъ скоро возстаніе вспыхнуло, дло вымиранія или, точне говоря, выпариванія инородцевъ принимаетъ сугубо-успшный, острый ходъ. Ружья Шаспо направленныя противъ голыхъ и первобытно вооруженныхъ канаковъ, нтъ сомннія, оцивилизуютъ ихъ, кто знаетъ, сколько человческихъ существъ придется истребить французскимъ благодтельнымъ администраторамъ — сперва для спасенія собственныхъ своихъ шкуръ, а потомъ для внушенія ужаса, кому слдуетъ.

Не мене энергически, чмъ промышленники и администраторы, содйствуютъ вымиранію я вырожденію отсталыхъ инородческихъ племенъ также и мисіонеры, католическіе и протестантскіе. Впрочемъ, эта тема кажется намъ уже достаточно разрабо, тайною и избитою, а потому мы, для обстоятельности, сошлемся только на общеизвстный примръ душеспасительной дятельности католическихъ пастырей на островахъ Сандвичевыхъ и Товарищества, гд они вынуждали туземныхъ двушекъ покупать себ коленкоровыя рубашки и платья цною проституціи, подъ тмъ предлогомъ, что ихъ первобытная нагота будто-бы безнравственна съ клерикальной точки зрнія. Конечно, въ этомъ случа почтенные проповдники руководились вовсе не духовными соображеніями о выгодномъ сбыт привозимыхъ ими съ собою товаровъ, но не мало подобнаго-же зла совершается еще повсюду въ отдаленныхъ краяхъ подъ вліяніемъ одного только религіознаго фанатизма.

Мы указали вскользь три главныя направленія, по которымъ блая цивилизація, распространяемая среди первобытныхъ племенъ, дйствуетъ гибельно на своихъ новыхъ адептовъ. Конечно, этимъ мы далеко не исчерпали затронутый здсь вопросъ, о которомъ мы уже имли случай высказаться нсколько обстоятельне въ другихъ статьяхъ на страницахъ нашего журнала. Нтъ сомннія, что хищничество купцовъ и промышленниковъ, отваживающихся на выселеніе въ далекіе края, корыстолюбіе или невжество колоніальныхъ чиновниковъ, лицемріе и фанатизмъ мисіонеровъ, состоятъ съ самою цивилизаціей въ очень поверхностной и совершенно случайной связи. Намъ кажется совершенно яснымъ, что вырожденіе и вымираніе низшихъ культурныхъ расъ при ихъ столкновеніи съ передовыми народами Европы и Америки должны ставиться вовсе не на счетъ самой цивилизаціи, а только на счетъ того, часто очень значительнаго запаса варварства, который очень удобно уживается въ насъ самихъ съ плодами самой утонченной культуры. Нельзя не замтить, что европейская цивилизація послдняго времени иметъ характеръ исключительно дловой, индустріально-торговый, съ преобладающимъ значеніемъ капиталистическаго господства, отодвинувшаго высшіе человческіе интересы на задній планъ. Мамона руководитъ всмъ и всми, а до крайности напряженная конкуренція оставляетъ намъ слишкомъ мало времени для внутренняго самоусовершенствованія и развитія боле глубокихъ интеллектуальныхъ силъ. Просвщеніе для насъ самихъ слишкомъ часто сводится на чисто-вншнее, почти механическое усвоеніе нкоторыхъ цеховыхъ совершенствъ новйшихъ техническихъ изобртеній и т. п. При сколько-нибудь внимательномъ изученіи исторіи европейской культуры очень не трудно было-бы дать себ отчетъ въ тхъ условіяхъ, которыя породили этотъ печальный и неудовлетворительный во всхъ отношеніяхъ строй нашего собственнаго развитія. Не имя, однакожъ, возможности вдаваться здсь въ подобныя изслдованія, мы только вкратц замтимъ, что вся бда въ этомъ случа проистекаетъ, но нашему мннію, единственно отъ того, что идеи политическія и общественныя въ Европ, какъ и въ Америк, развивались втеченіи всего ныншняго столтія гораздо медленне, чмъ разныя спеціальныя и техническія отрасли званія. Какъ только нкоторое равновсіе въ этомъ направленіи будетъ достигнуто, внутренняя цлостность культурнаго человка будетъ возстановлена, то и пріобщеніе къ цивилизованной жизни отсталыхъ народовъ получитъ возможность идти совершенно инымъ путемъ, чмъ оно шло до сихъ поръ. Конечно, возстановленіе этого вожделннаго равновсія, строго говоря, не гарантировано ни чмъ, какъ не гарантировано никакое историческое будущее. Нельзя, однакожъ, не замтить, что даже ныншній односторонній прогресь, ведетъ тмъ не мене къ накопленію постоянно возрастающаго запаса положительныхъ знаній. Знанія-же до извстнаго только предла могутъ оставаться разрозненными и отрывочными въ нашихъ мозгахъ, за этимъ предломъ они ужо необходимо начинаютъ обобщаться и слагаться исподволь въ одно стройное и послдовательное міросозерцаніе. Самое одностороннее и спеціальное знаніе служитъ все-таки превосходною гимнастикою для ума, и когда воспитанная на этомъ здоровомъ упражненіи мысль и энергія просвщенныхъ людей обратится, наконецъ, на нравственныя и политическія поприща, которыя она въ значительной степени обходила до сихъ поръ подъ вліяніемъ только-что помянутыхъ историческихъ условій, то она, безъ сомннія, очень скоро наверстаетъ то, чего еще не успла сдлать до сихъ поръ и пополнитъ тотъ печальный проблъ нашего собственнаго развитія, которому одному мы приписываемъ мрачный и непривлекательный ходъ дла распространенія цивилизаціи среди отсталыхъ народовъ.

Совершенно иными глазами смотрятъ на это дло многіе очень почтенные ученые и писатели, которые въ вымираніи культурно отсталыхъ расъ передъ лицомъ побдоносной западно-европейской цивилизаціи видятъ неотразимый провиденціальный законъ и считаютъ это вымираніе за могущественнйшій факторъ прогреса, По мннію ихъ, даже скорбть объ участи этихъ, ежегодно сживаемыхъ со свта человческихъ существъ могутъ только умы сантиментальные, дряблые, неспособные къ суровой и мужественной культурной борьб:

Даромъ ничто не дается, борьба жертвъ искупительныхъ проситъ!

Пусть такъ! Пусть вс эти злополучные юраки и сіу, юкатры и ботокуды, камчадалы и таитяне погибнуть безслдными жертвами, если только на ихъ жалкихъ трупахъ дйствительно должно водвориться царство свта и правды. Мы слишкомъ привыкли каждый передовой историческій шагъ омывать въ человческой крови, и притомъ не только въ крови какихъ-нибудь отдаленныхъ и почти невдомыхъ намъ дикарей. Мы слишкомъ часто льемъ этотъ драгоцнный жизненный сокъ и безъ всякаго историческаго передоваго шага. Но та картина, которую мы въ предыдущей глав нарисовали, на основаніи ученыхъ трудовъ доктора Ломброзо и другихъ, не наводитъ-ли на очень горькія сомннія?

Пока наша экспансивная и неразборчивая на средства цивилизація истребляетъ путемъ торговаго хищничества, административной неурядицы и мисіонерскаго фанатизма во всевозможныхъ отдаленныхъ уголкахъ земнаго шара всякихъ краснокожихъ и чернокожихъ полуварваровъ и полудикарей, существованіе которыхъ яко-бы несовмстно съ ея дальнйшимъ преуспяніемъ, — въ главнйшихъ центрахъ и разсадникахъ самой этой цивилизаціи возникаетъ и сравнительно процвтаетъ новое племя точно такихъ-же полуварваровъ и полудикарей, представляющихъ несомннные антропологическіе признаки физическаго и нравственнаго вырожденія, регресивной метаморфозы, отсталости. Это туземное варварской племя не разслдовано до сихъ поръ никакими этнографами. Мы но знаемъ ни его численности, ни откуда оно взялось, ни какъ сложилось оно. Даже т немногіе врачи-криминалисты, у которыхъ мы черпаемъ эти отрыночныя свденія о немъ, остаются въ полномъ заблужденіи на его счетъ, смшивая его съ крайне-сбивчивой и вовсе не антропологической категоріей преступниковъ, за какую-то проклятую, отверженную породу каторжниковъ. Не ясно-ли, что, шествуя этимъ путемъ, наша цивилизація осуждаетъ себя на нескончаемую работу Данаидъ, на томительное черпанье воды ршетомъ или на толченіе ея въ изящной, но облитой кровью ступ?

Краніометрическія и антропологическія изслдованія д-ра Ломброзо надъ заключенными въ туринской тюрьм ‘la Generate’ и надъ преступниками нкоторыхъ итальянскихъ городовъ, а также указанія нсколькихъ французскихъ и англійскихъ писателей, уже поименованныхъ на предыдущихъ страницахъ, не оставляютъ въ насъ никакого сомннія на этотъ счетъ. Да, точно: отсталая, сравнительно первобытная порода людей, нещадно и безцеремонно истребляемая блыми цивилизаторами на отдаленныхъ островахъ и материкахъ, возрождается съ новою силой въ подпольяхъ и разныхъ трущобахъ наиболе передовыхъ европейскихъ столицъ и городовъ и даже наимене передовыхъ, въ род Палермо, Неаполя, и т. п. Найдется она, всеконечно, и у насъ, но только теперь пока еще не добрались до нея никакіе изслдователи.

Нельзя, однакоже, не признать, что вышенарисованная картина еще слишкомъ неполна. Эта неполнота отчасти проистекаетъ отъ того, что изслдователи, дающіе намъ матеріалъ или черты для подобнаго изображенія, направлены не въ надлежащую сторону, а на чистофиктивный предметъ ‘преступнаго человка’. Въ значительной степени неполнота ея обусловливается еще тмъ, что современная антропологія вообще плохо еще выработала антропометрическія основы для сколько-нибудь раціональной, генеалогической или преемственно-прогресивной классификаціи человческихъ расъ. Факты, изложенные въ первой стать, даютъ намъ неотъемлимое право утверждать, что среди просвщеннаго европейскаго общества рядомъ всякого рода атрофій, непонятныхъ метаморфозъ, совершенно неизслдованныхъ еще движеній развитія вырабатывается и установляется антропологически-низшая порода, являющая многіе признаки, весьма сходные съ симптомомъ такъ-называемой желтой или монгольской расы, а именно: жесткіе и обыкновенно черные или темные волосы (лейострихія), не обычную у западныхъ европейцевъ, и особенно у итальянцевъ, ширину скулъ (эвригналія), выдающіяся скулы (истинный прогнатизмъ), необычное для европейцевъ размщеніе и форму глазъ, напоминающую типическую косоглазость большей части монголовъ, темный цвтъ кожи и т. п. Но самое монгольское или желтое племя представляетъ уже въ новйшей этнографіи понятіе довольно неопредленное и сбивчивое, такъ-что простою ссылкою на него мы еще очень мало можемъ уяснить истинную роль или антропологическій ростъ этихъ вырождающихся европейскихъ варваровъ въ общей цпи человческихъ существъ, мы еще не способны оцнить, какъ далеко эти злополучные отверженцы ушли назадъ въ своемъ понятномъ движеніи. Выше мы уже подмтили за европейскими дикарями одну такую черту, которая заставляетъ насъ приравнивать ихъ даже не къ китайцамъ или японцамъ, не къ калмыкамъ или бурятамъ, а къ народамъ, стоящимъ еще значительно ниже на ступени культурнаго преуспянія. Мы говоримъ о татуировк, доведенной у многихъ представителей нашего отверженнаго міра до такой степени совершенства, которая уже не встрчается у отдаленныхъ дикарей, мало-мальски затронутыхъ высшею культурою.

Легко можетъ показаться, что мы придаемъ этому не анатомическому, но крайне характерному признаку слишкомъ преувеличенное значеніе. Великая важность, скажутъ вамъ, что люди, среди скуки тюремнаго заключенія или казарменной жизни, задумаютъ росписать на своемъ тл боле или мене пестрые, боле или мене красивые узоры. И какъ-будто одичаніе невозможно безъ татуировки или татуировка безъ одичанія. Первое совершенно справедливо: если не одичаніе. то, по крайней мр,дикость, въ особенности на самыхъ низшихъ ступеняхъ, очень удобно обходятся безъ нея. Обезьяноподобные дикари на Суматр, на Борнео, въ индійскихъ горахъ и проч. еще не очеловчились даже на-столько, чтобы выводить на своемъ тл какіе-нибудь узоры, для нихъ татуированіе составляетъ еще не осуществленный до сихъ поръ прогресъ. Совершенно иное дло, когда рчь идетъ объ уроженцахъ какихъ-нибудь большихъ европейскихъ торговыхъ городовъ или хотя-бы даже и деревень, лежащихъ однакожъ не за-тридевять земель отъ культурныхъ центровъ. Не подлежитъ никакому сомннію, что скука тюремнаго заключенія и казарменной жизни, дурные примры и тому подобные нелегко-уловимые мотивы играютъ въ этомъ дл немаловажную роль. Но мы вдь и не думали утверждать, будто одичаніе извстныхъ слоевъ народонаселенія по иметъ въ себ уловимой и осязательной причины. Скука и вс другіе факторы, способствующіе притупленію чувствительности и воспріимчивости, несомннно должны играть очень видную роль въ ряду этихъ причинъ. Способность-же переносить для собственнаго удовольствія мучительную процедуру накалыванія узоровъ даже на самыхъ чувствительныхъ частяхъ тла естественно наводитъ на мысль, что воспріимчивость кожи у изслдуемыхъ нами субъектовъ находится въ крайне-ненормальномъ состояніи.

Руководимый этимъ вполн законнымъ предположеніемъ д-ръ Ломброзо принимается экспериментально изучать воспріимчивость своихъ заключенныхъ, какъ накожную, такъ и психическую. Нигд однакожъ неустановленность предмета его изслдованій не вредитъ ему такъ сильно, какъ въ этомъ случа. Смшивая одичалаго европейца съ преступникомъ, онъ на первыхъ-же норахъ попадаетъ въ просакъ, т. о. натыкается просто на сумасшедшаго, объ изумительномъ приступленіи нервовъ которыхъ уже Гризингеръ сообщаетъ много интересныхъ данныхъ. ‘Одинъ старый воръ, разсказываетъ нашъ докторъ-криминалистъ на стр. 89 своего ‘Homo Deliquente’,— далъ себ приложить раскаленное желзо къ мошенк, даже не вскрикнувъ. Потомъ онъ совершенно спокойно спросилъ, кончена-ли операція, какъ-будто она вовсе и не касалась его’.— Нсколько дней спустя оказалось, что онъ страдалъ однимъ изъ хроническихъ видовъ безумія. Почти подобный-же случай разсказываетъ Легранъ (Legrand. Les alins devant les tribunaux). Съ нашей точки зрнія, конечно, подобные случаи по имютъ ршительно никакого значенія или даже хуже того: они отнимаютъ у насъ возможность длать изъ фактовъ, собранныхъ криминалистами-антропологами и врачами, какія-бы то ни было скоросплыя обобщенія. Безуміе, хроническое или острое, вовсе не входитъ, какъ ингридіентъ, въ изучаемое нами одичаніе, однакожъ, точныхъ границъ установить здсь нельзя. По свидтельству почти всхъ спеціалистовъ, безуміе та къ-же не иметъ въ себ уловимыхъ предловъ, какъ и то состояніе психическихъ способностей, которое принято считать нормальнымъ или здоровымъ. Это, необходимо, вноситъ въ наши соображенія и выключенія нкоторую запутанность и усложненность, довольно неумстныя въ журнальной стать. но какъ быть? Огуловыя обобщенія и скоросплые выводы отжили, свой вкъ и въ глазахъ нашего практическаго поколнія не пользуются довріемъ… Приходится вооружиться терпніемъ и длать выборъ изъ имющихся подъ рукою фактовъ.

Изъ собственной своей практики въ итальянскихъ тюрьмахъ Ломброзо выноситъ слдующее: одинъ преступникъ, которому пришлось отрзать ногу, шутилъ и смялся во все время этой операціи и, по окончаніи ея, схватилъ отрзанную ногу и сталъ выдлывать въ воздух уморительныя эволюціи для потхи окружающихъ. Разбойникъ, отсидвшій въ заключеніи продолжительный срокъ, умолялъ директора тюрьмы, чтобы его до конца дней не выпускали изъ кельи, такъ-какъ онъ не имлъ ни малйшей надежды заработать себ на вол пропитаніе честнымъ или безчестнымъ трудомъ, когда-же ему ршительно отказали, то онъ, вооружившись первымъ попавшимся ему орудіемъ — тюремною ложкою — вымоталъ изъ себя кишки и умеръ черезъ нсколько часовъ на тюремной койк, не испустивъ ни одного стона. Одинъ арестантъ, имвшій на щек какую-то, компрометировавшую его отмтку, имлъ терпніе выскоблить ее, т. е. содрать себ кожу почти съ половины лица обломкомъ стекла, другой взорвалъ себ часть верхней губы порохомъ… Къ этимъ и тому подобнымъ единичнымъ фактамъ можно-бы прибавить множество другихъ, засвидтельствованныхъ экспертами разныхъ странъ и показывающихъ, что среди, вообще говоря, крайне воспріимчиваго къ нервнымъ возбужденіямъ европейскаго народонаселенія попадаются сплошь и рядомъ (и не въ однихъ только тюрьмахъ) субъекты, обладающіе безчувственностью, сильно напоминающею стоицизмъ краснокожихъ индйцевъ, который мы знаемъ изъ романовъ Купера. Что преступность субъектовъ не играетъ при этомъ ни какой роли — это понятно само собою, наблюденія надъ арестантами важны для насъ въ этомъ случа только потому, что до сихъ поръ они одни велись съ нкоторою методичностью и послдовательностью. Въ англійской пенитенціарной тюрьм въ Чатам въ 1871 г. насчитывали 483, а въ 1872 г.— 358 случаевъ, когда заключенные наносили себ добровольныя раны и увчья, столь чувствительныя, что многимъ изъ нихъ приходилось ампутировать поврежденные члены.

Ломброзо но безъ нкотораго основанія замчаетъ, что эти примры очевидной нечувствительности къ физической боли состоятъ въ непосредственной связи съ крайне-переусиленною возбужденностью нкоторыхъ другихъ сторонъ нервной дятельности, съ необузданностью страстныхъ порывовъ. Это-то и создаетъ между нервною организаціею одичалыхъ европейцевъ и стоицизмомъ краснокожихъ и нкоторыхъ другихъ дикарей аналогію, доходящую до полнаго тожества. Вообще воспріимчивость дикарей представляетъ въ этомъ отношеніи замчательную парадоксальность и свидтельствуетъ о томъ, что уподобленіе дикарей дтямъ передовыхъ народовъ, — уподобленіе, возведенное въ научный законъ школою французскихъ позитивистовъ по Огюсту Конту,— можетъ быть допущено только съ нкоторыми ограниченіями и оговорками. Возбуждаемые, дйствительно, легко, какъ наши дти, въ иныхъ направленіяхъ, дикари самою этою переусиленною возбужденностью гарантированы отъ доступности такимъ непосредственнымъ ощущеніямъ, которымъ дти вообще гораздо доступне, чмъ взрослые, уже по тому одному, что ихъ кожа гораздо нжне. Когда краснокожій индецъ, попавши въ плнъ врагамъ, умираетъ въ страшныхъ мученіяхъ, не испустивъ ни малйшаго стона, то это тоже можетъ быть объяснено непомрно-развитымъ въ немъ чувствомъ пренебреженія къ врагу, вытекающимъ изъ чудовищно разросшагося самолюбія, если хотите — хвастовства, въ совершенно недоступныхъ для просвщеннаго человка размрахъ. То-же самое наблюдается и въ большей части случаевъ замчательной нечувствительности къ боли, которые удалось подмтить въ европейскихъ тюрьмахъ. Ломброзо приводитъ нсколько примровъ романьоловъ, доведенныхъ до состоянія несомннной безчувственности сильнымъ порывомъ мстительности. Это послднее качество развито у итальянцевъ вообще значительно сильне, чмъ у другихъ европейскихъ народовъ, но романьолы даже и въ Италіи славятся въ особенности тмъ, что они не прощаютъ обидъ, нанесенныхъ ихъ самолюбію. Легко можетъ быть, что въ другихъ европейскихъ странахъ мстительность будетъ играть нсколько мене значительною, чмъ въ Италія, роль. Но въ нашихъ глазахъ сравнительное изученіе этого вопроса представляетъ мало интереса. У дикарей мстительность является также какъ очень распространенный мотивъ кажущейся недоступности къ физической боли, да къ тому-же. въ конц концовъ, самая мстительность является только, какъ продуктъ непомрно-развитаго самолюбія и естественно ослабваетъ съ просвщеніемъ, т. е. съ установившеюся привычкой объяснять явленія, я не непосредственно концентрировать ихъ вокругъ своего чудовищно раздутаго я… Впрочемъ, въ нкоторыхъ изъ вышеприведенныхъ примровъ, безчувственность къ физической боли никоимъ образомъ не можетъ быть названа кажущеюся. Такъ, напримръ, старый арестантъ, покончившій свое земное странствіе добровольнымъ выматываніемъ изъ себя кишокъ ложкою, выказалъ несомннно стоицизмъ или физическое притупленіе нервной воспріимчивости, которому могли-бы позавидовать и самые огрублые негры.

Это притупленіе чувствительности, дйствительное или только кажущееся, иметъ легко понятнымъ своимъ послдствіемъ то равнодушіяхъ жизни, которое у передовыхъ культурныхъ народовъ встрчается какъ рдкое исключеніе, а у всякаго рода и вида дикарей можетъ считаться за нормальный фактъ. Старый палачъ Пантони говорилъ доктору Ломброзо, что большая часть казненныхъ имъ преступниковъ шла на эшафотъ безъ всякаго смущенія и мало заботилась о близкой трагической развязк. Одинъ вогезскій бандитъ, пользуясь тмъ, что приговореннымъ къ смертной казни длаютъ въ тюрьм всякія поблажки, потребовалъ вареную курицу и сълъ ее всю за нсколько минутъ до совершенія казни. Валле, убійца изъ Александріи, идя на эшафотъ, плъ во все горло извстные стихи Метастазіо:

Non е var che sia la morte,

Il peggior di tutti i mali,

Eil solievo dei mortali

Che son stanehi di patir *).

*) Неправда, будто смерть — худшее изъ золъ, она утшеніе для смертныхъ, уставшихъ страдать.

Нкто Понсэ передъ казнью писалъ палачу, прося его выслать ему двадцать пять франковъ въ счетъ тхъ денегъ, которыя онъ получитъ за его голову. Многіе, по объявленіи имъ смертнаго приговора, обнаруживали желаніе познакомиться съ палачемъ, который будетъ ихъ казнить. То-же самое замчено и въ другихъ странахъ. Видокъ разсказываетъ объ одномъ гранатномъ злод, казненномъ въ Париж, который съ насмшкою говорилъ увязывавшему его палачу, указывая на ножъ: ‘это альфа, вырытый ровъ — омега, а вы beta. Онъ отъ души смялся своему каламбуру, основанному на томъ, что по-французски вторая буква греческой азбуки называется такъ-же, какъ и дуракъ. Конечно, частные примры въ подобномъ случа покажутся мало убдительными, а мы уже объяснили, почему статистическія обобщенія невозможны въ этой сфер. Кажущееся или дйствительное равнодушіе преступниковъ къ смерти или, по крайней мр, къ казни (а это далеко не все равно, самая публичность казни придаетъ ей чуть не нкоторую прелесть въ глазахъ дикихъ и одичалыхъ людей, которые нердко однако-же трусятъ передъ смертью, когда она встрчаетъ ихъ съ-глазу на-глазъ) доказывается еще лучше тмъ, что на воровскомъ язык всхъ странъ (argot) вс атрибуты площадной смерти обозначаются шутливыми, а иногда ласкательными именами. Французскіе и итальянскіе отверженцы называютъ гильотину вдовушкой (vinda, veuve), палачъ — мировой судья, казнить — укоротитъ, създить въ Фулинье или въ Казоль-Бужжано (по итальянски), а по-нмецки быть повшеннымъ называется вернуться домой (heimgangen).

‘Это-же равнодушіе, говоритъ д-ръ Ломброзо,— подтверждается также тмъ, что любимою темою разговоровъ, слышанныхъ мною въ тюрьмахъ, служитъ, обыкновенно, смертная казнь. Много разъ уже было замчено, что посл площадныхъ экзекуцій, число убійствъ не уменьшайся, а увеличивается. Это можетъ служить крайне-убдительнымъ аргументомъ для отмны смертной казни. Страхъ ея удержалъ отъ преступленія едва-ли даже немногихъ, а сколькихъ несчастныхъ эти кровавыя зрлища подвинули на убійство въ силу, съ одной стороны, плохо еще изслдованнаго психическаго закона подражательности, вліянію котораго всего сильне подлежатъ темныя народныя массы (ivolghi), а съ другой стороны, въ силу того героическаго или мученическаго внца, которымъ народное воображеніе украшаетъ чело даже отъявленныхъ казненныхъ злодевъ. Въ Лондон, по изслдованіямъ Ливи, изъ 167 казненныхъ, 164 присутствовали при смертной казни’. Основательность этого аргумента настолько уже признана всми компетентными людьми, что во Франціи, даже при сильномъ желаніи ныншнихъ ея законодателей удержать во чтобы-то ни стало смертную казнь, поднятъ уже въ настоящее время вопросъ объ отмн публичности. кровавыхъ экзекуцій.

Не подлежитъ никакому сомннію, что и это равнодушіе къ смерти или къ казни большей части преступниковъ и одичалыхъ людей въ такой-же степени кажущееся, какъ и вышепомянутая ихъ нечувствительность къ физической боли,— говоря иначе, оно точно также въ значительной степени объясняется преобладаніемъ въ нихъ чудовищно-развитаго самолюбія, чванства, хвастовства, желанія произвести впечатлніе на зрителей. Но въ нашихъ глазахъ это ршительно не иметъ существеннаго значенія, такъ-какъ мы интересуемся этими мрачными картинами единственно потому, что он неотразимо свидтельствуютъ о существованіи въ сред самыхъ передовыхъ европейскихъ обществъ цлаго контингента людей, которыхъ психическій строй,— такъ-же, какъ и анатомическая организація,— представляютъ поразительное сходство съ дикарями. Происходитъ-ли это у нашихъ, какъ и у чужеземныхъ дикарей, отъ непомрнаго развитія хвастливыхъ и чванливыхъ инстинктовъ или-же отъ недостаточно развитаго инстинкта самосохраненія? Это совершенно посторонній и притомъ очень сложный психологическій вопросъ. Для насъ совершенно достаточно того, что на высшихъ культурныхъ ступеняхъ исчезаетъ это явленіе.

Человкъ способенъ цнить своего ближняго только въ той мр, въ какой онъ цнитъ самого себя. Пренебреженіе къ своей жизни и къ своимъ страданіямъ, весьма естественно длаетъ дикарей очень склонными къ убійству. Если принять во вниманіе, что наши европейскіе дикари къ тому-же вынуждены, въ большей части, переносить голодъ, нужду, что они гораздо больше высшихъ культурныхъ слоевъ подвержены вліянію всхъ тхъ постороннихъ условій, которыя ведутъ къ преступленію,— то, даже не принимая теоретическихъ уголовныхъ воззрній доктора Ломброзо, мы можемъ признать, что его категорія uomo delinquent! на практик можетъ въ значительной степени совпадать съ нашей теоріей одичалыхъ европейцевъ. Мы, однако-же, твердо стоимъ на томъ, что преступленіе и въ жизни этихъ жалкихъ существъ является все-таки случайнымъ эпизодомъ. Очень многіе изъ нихъ кончаютъ свое существованіе, не найдя случая довести свою одичалость до такого проявленія, которое подлежало бы кар закона. Съ другой стороны, высшіе культурные индивиды очень нердко являются въ рядахъ осужденныхъ даже за очень тяжкія преступленія, Мы уже видли, что и нашъ итальянскій авторъ въ сущности признаетъ это дленіе и пытается выдлить изъ сферы своихъ изслдованій цлую группу преступниковъ случайныхъ, преступниковъ по страсти или по увлеченію. Но при сбивчивости его терминологіи и его пріемовъ опредленіе этой группы дается ему не легко. Тмъ не мене, мы имемъ основаніе предположить, что самая обширная категорія преступниковъ обычныхъ состоитъ почти поголовно изъ представителей одичалаго типа, точно такъ-же, какъ и многочисленный классъ проститутокъ, изслдованныхъ съ антропологической точки зрнія французомъ Паранъ-Дюшатле. Однимъ изъ характерныхъ признаковъ этого рода преступниковъ, какъ-бы до призванію или по ремеслу, Ломброзо выставляетъ ничтожность мотивовъ, часто ведущихъ къ тяжкому преступленію этихъ злополучныхъ отверженцевъ европейской культуры. Но эта-то ничтожность мотивовъ и есть прямой результатъ того пренебреженія къ собственной и чужой жизни и особ, которое свойственно вообще дикарямъ. Такъ, напримръ, одинъ каторжникъ въ туринской тюрьм убилъ своего товарища за то, что онъ ночью храплъ и мшалъ ему спать, другой заставлялъ боле слабаго своего товарища постояно чистить себ сапоги по-утрамъ, а когда тотъ однажды отказался, то онъ гвоздемъ пропоролъ ему брюхо. Примры убійства, совершеннаго самымъ варварскимъ образомъ, ради нсколькихъ копеекъ, очень нердки въ уголовной практик ршительно всхъ странъ. Достаточно напомнить читателю нсколько недавнихъ процесовъ подобнаго рода въ Петербург, въ Париж, въ Лондон. Ломброзо вообще замчаетъ, что убійства съ цлью грабежа не составляютъ обыкновенно боле 6% всего числа судимыхъ убійствъ.

Эта-же легкость, съ которою одичалый или дикій человкъ ршается на убійство, однако-же не слдуетъ смшивать съ кровожадностью. Кровожадность предполагаетъ въ субъект ощущеніе. нкотораго зврскаго наслажденія при вид крови и страданія. Но большинство обыкновенныхъ преступниковъ вовсе не представляютъ этого страннаго свойства, являющагося иногда результатомъ совершенно своеобразнаго устройства психическаго механизма, но нердко вызываемаго просто привычкою къ кровавымъ занятіямъ, напр., мясничеству, палачеству и т. п. Часто-же кровожадность является въ связи съ половыми возбужденіями, объ этомъ ея вид мы будетъ имть случай переговорить нсколько подробне впереди. Большинство обыкновенныхъ убійцъ чувствуютъ къ такимъ кровожаднымъ убійцамъ непреодолимое отвращеніе, иногда страхъ, доходящій до суеврнаго обожанія. Вообще же одичалые, какъ и дикіе люди, далеко не лишены чувства, заставляющаго ихъ видть во вред, который они наносятъ своему ближнему, нчто непохвальное и нежелательное. Но только самаго ничтожнаго возбужденія ихъ дикихъ инстинктовъ оказывается достаточнымъ для того, чтобы они преодолли въ себ эту удержь. Только въ очень рдкихъ случаяхъ даже одичалый человкъ доходить до того, чтобы безъ всякаго возбужденія совершить убійство вполн равнодушно, какъ самое обыкновенное дло. Иные достигаютъ этого индиферентизма привычкою. Ласенэръ, правда, говорилъ въ своихъ предсмертныхъ запискахъ, что видъ умирающаго съ перваго-же начала преступной дятельности не производилъ на него ршительно никакого впечатлнія. Онъ даже удивлялся, что встрчаются люди, находящіе въ убійств наслажденіе. ‘Я же, говоритъ онъ,— убиваю, какъ выпиваю стаканъ вода’. Но тотъ, кто читалъ записки Ласензра, знаетъ очень хорошо, что преобладающимъ мотивомъ въ немъ постоянно было желаніе рисоваться, обращать на себя вниманіе. Наканун эшафота онъ хвастается своимъ безстрашіемъ и своимъ равнодушіемъ къ убійству, какъ дикарь похваляется продтой сквозь носъ бусой, или украшающими его пестрыми птичьими перьями. Съ психической точки зрнія записки Ласенэра, такъ-же, какъ знаменитой маркизы Бренвилье, отравительница, представляютъ очень много поучительнаго. Такъ, напримръ, он даютъ намъ ключъ къ разгадк многихъ парадоксальныхъ явленій, происходящихъ въ нравственномъ мір антропологически-недоразвитыхъ или уродливо развитыхъ субъектовъ. Ласенэръ остается совершенно равнодушнымъ къ смертному приговору, во приходитъ въ ярость отъ недоброжелательной критики его посредственныхъ стихотвореній. Готовясь къ смерти на эшафот, или даже желая ея, какъ онъ самъ говоритъ, онъ заботится единственно о томъ, чтобы произвести блестящій эфектъ, чтобы о немъ много говорили въ журналахъ и въ обществ. А, между тмъ, онъ былъ трусъ и совершенно не обладалъ столь часто встрчающимся въ преступникахъ невозмутимымъ спокойствіемъ духа. Онъ терялся при малйшей неудач или опасности и становился способнымъ длать всякія глупости, компрометировать и себя, и своихъ сообщниковъ. Но примръ Ласенэра, столь поучительный во многихъ другихъ отношеніяхъ, для насъ не иметъ особенной цны, какъ илюстрація нашей идеи: это замчательный случай психическаго уродства, но мы не имемъ основанія относить Ласенэра къ той скорбной пород одичалыхъ культурныхъ людей, которой посвящены эти этюды.

Сколь ко-бы мы ни подбирали подобныхъ примровъ, мы повсюду увидимъ, что въ большей части заурядныхъ преступниковъ, т. е. одичалыхъ культурныхъ людей, преобладаютъ два основные мотива: во-первыхъ, огрубніе воспріимчивости, побуждающее ихъ слишкомъ дешево цнить свою и чужую жизнь, оно-же въ значительной степени ослабляетъ въ нихъ отвращеніе и ужасъ отъ совершеннаго преступленія, во-вторыхъ, усиленная возбуждаемость нкоторыхъ себялюбивыхъ побужденій (всего больше мстительности и хвастовства, но также жадности, сластолюбія и пр.), играющихъ точно такую-же всепоглощающую роль и въ психическомъ стро всхъ отдаленныхъ дикарей, безъ различія цвта кожи, анатомическаго строя и свойствъ ихъ волосной системы.

——

Углубляясь дале и дале въ изслдованіе психическаго быта своихъ скорбныхъ паціентовъ, итальянскій авторъ открываетъ передъ вами цлый своеобразный міръ чувствъ, привязанностей, понятій, поражающихъ неожиданностью того, кто привыкъ о европейской цивилизаціи судить по ея казовому концу и воображаетъ, будто мы отдлены какою-то пропастью отъ эпохи почти первобытнаго варварства.

Насъ, конечно, не поразитъ неожиданностью то, что въ душ наиболе закоренлыхъ и одичалыхъ злодевъ открываются ежечасно святыя и глубокія привязанности, которыя нердко изсякаютъ и глохнутъ въ психическомъ стро людей, способныхъ служить лучшими представителями высшихъ ступеней культурнаго развитія. Дикарь повсюду есть человкъ непосредственности, чувства, порыва, по преимуществу. Грань между культурнымъ и дикимъ человкомъ не можетъ быть установлена никоимъ образомъ въ сфер привязанностей и афектовъ, а только въ способности подчинять свой психическій строй верховному владычеству разума. Пресловутый убійца Тропмалъ, безъ сожалнія и раскаянія избивавшій женщинъ и дтей, отличался самою пламенною привязанностью къ своей матери. Итальянка Сола, которая признавалась, что родныя дти были не дороже ея сердцу, чмъ первые попавшіеся котята или щенки, убившая любовника, съ которымъ она прожила нсколько лтъ, питала нжнйшую дружбу къ своей сосдк Азаріо, она вообще славилась примрною добротою, просиживала по цлымъ ночамъ у постели больныхъ, которыхъ едва знала въ лицо и, живя сама почти въ нищет, щедро раздавала милостиню. Видокъ въ своихъ запискахъ разсказываетъ объ одной парижской пьянистк La Noel, которая страстно любила своего единственнаго сына. Когда онъ за какое-то преступленіе былъ осужденъ на каторгу, несчастная мать посвятила всю свою жизнь преступникамъ и осужденнымъ, квартира ея обратилась въ притонъ бглыхъ каторжниковъ, она съ любовью погрузилась въ та къ-называемый ‘преступный міръ’, изучила его языкъ, нравы, проводила всю свою, жизнь въ сообществ разбойниковъ, грабителей и воровъ, становилась покровительницею и сообщницею самыхъ жестокихъ злодевъ. Пьемонтскій разбойникъ Моро нжно любилъ своихъ дтей, нянчилъ ихъ и съ особенною любовью собственноручно мылъ и пеленалъ ихъ каждый вечеръ, другой, по имени Феронъ, ограбивъ убитаго имъ прохожаго, тотчасъ-же накупилъ лакомства дтямъ своей любовницы. Слишкомъ многіе знаменитые злоди всхъ странъ были примрными мужьями и отцами семействъ. А сколько примровъ можно-бы набрать изъ уголовной практики всхъ странъ, свидтельствующихъ о томъ, что сильныя и чистыя привязанности не только уживаются въ душ человка рядомъ съ самымъ возмутительнымъ злодйствомъ, но часто даже служатъ непосредственнымъ поводомъ къ преступленіямъ, требующимъ отъ совершающаго ихъ значительной степени одичалости и притупленія воспріимчивости.

Привязанности половыя тоже играютъ въ изучаемомъ нами мрачномъ мір очень видную роль, и мы нердко находимъ среди даже крайне-одичалыхъ преступниковъ любовниковъ и любовницъ, боле пламенныхъ и боле страстныхъ, чмъ въ какой-бы то ни было другой общественной сред. Однакожь, мы не имемъ никакого основанія утверждать, чтобы эти половыя привязанности преобладали исключительно въ нашей отверженной сред, или чтобы он подавляли въ ней боле чистыя, родственныя, семейныя или дружескія связи. Несправедливо также было бы утверждать, будто половыя привязанности неизбжно принимаютъ здсь грубый, животный характеръ. Совершенно наоборотъ: платоническія страсти здсь встрчаются отнюдь не рже, чмъ и въ высшихъ культурныхъ слояхъ. Разбойникъ д’Аванцо, доводившій свирпость до того, что онъ жарилъ и лъ сердца своихъ жертвъ, пылалъ платоническою страстью къ нкоей La Gala и въ честь ея сочинялъ сантиментальные стихи. Французъ Писамберъ убилъ жену изъ любви къ женщин, съ которою не имлъ и не искалъ физической связи… Ошибочно было-бы предполагать, будто платоническая любовь есть продуктъ высшихъ культурныхъ условій. Правда, мы мало знаемъ о существованіи ея у чужеземныхъ дикихъ и полудикихъ народовъ, но это можетъ происходить и отъ того, что вообще интимный бытъ отдаленныхъ дикарей намъ еще недостаточно знакомъ во всхъ своихъ подробностяхъ. За то, напримръ, мы очень хорошо знаемъ, что платонизмъ и романтизмъ въ любви былъ особенно распространенъ въ западной Европ въ т времена, когда общій культурный уровень былъ тамъ, еще очень низокъ, а слдовательно явленіе это вполн совмстимо съ значительной степенью одичалости.

Паранъ-Дютатле говоритъ, что особенною склонностью къ чистымъ, сантиментальнымъ привязанностямъ отличаются особенно проститутки. Это-же самое подтверждаютъ и многія другія показанія. Нкоторые замчаютъ за такими привязанностями проститутокъ склонность перерождаться въ такъ-называемую лесбійскую любовь, по сантиментальность и романтизмъ состоятъ въ тсной связи съ извращеніемъ половыхъ удовлетвореній. За то и въ книг Ломброзо, и во многихъ другихъ, посвященныхъ тщательному изслдованію психическаго строя публичныхъ женщинъ, мы находимъ множество доказательствъ тому, что даже наиболе падшія изъ нихъ способны къ очень сильнымъ и вполн чистымъ, безкорыстнымъ симпатіямъ. Когда одной изъ обитательницъ публичнаго дома случается родить (а это случается вовсе не такъ рдко, какъ думаютъ), то и родильница, и ребенокъ становятся предметомъ самой нжной заботливости цлаго заведенія. Ломброзо разсказываетъ, что, когда одна изъ проститутокъ въ Турин, будучи при смерти, хотла исповдаться, а священникъ отказался идти къ ней въ ея притонъ, то подруги ея тотчасъ-же сложились и на общія средства наняли особенную квартиру для несчастной. Анонимный англійскій докторъ въ очень распространенномъ на всхъ языкахъ и попомъ уже сочиненіи ‘Principles of Social Science’ собралъ значительное число фактовъ подобнаго-же рода. Мы не станемъ повторять ихъ здсь, во замтимъ вообще, что падшія женщины, которыя по справедливому замчанію Ломброзо могутъ считаться за представительницъ прекраснаго пола нашего одичалаго человчества, отличаются особенной, сильнйшей противъ средней склонностью къ сильнымъ и чистымъ привязанностямъ… Ближайшій выводъ изъ всего сказаннаго можно сдлать одинъ: никакія возвышенныя чувства и привязанности не облагораживаютъ человка. Самыя святыя и чистыя изъ нихъ равно свойственны человку на всхъ культурныхъ ступеняхъ, на низшихъ — темъ, гд тупетъ воспріимчивость къ боли и даже ослабваетъ нсколько инстинктъ самосохраненія, эти чувства и привязанности проявляются какъ-бы съ большею интенсивностью. Въ сравнительной психологіи фактъ этотъ не новъ и вытекаетъ, повидимому, какъ логическое послдствіе изъ того, что культура ведетъ главнйшимъ образомъ къ развитію центровъ, задерживающихъ рефлексъ и, слдовательно, направляется какъ-бы въ ущербъ непосредственной чувствительности. Впрочемъ, сравнительная психологія представляетъ еще такое непочатое поле, такой двственный лсъ, что мы даже не посягаемъ на сколько-нибудь научное объясненіе этого явленія. Несомннно только, что у многихъ животныхъ семейныя чувства и добродтели развиты больше, чмъ у человка. Разсуждая а priori, можно-бы было предположить, что въ нашемъ одичаломъ мір, отчужденномъ отъ культурныхъ утонченностей, грубая чувственность, неумренная жажда половыхъ наслажденій играетъ особенно важную роль. Имющіеся у насъ подъ руками источники не оправдываютъ, однакожь, этого предположенія или, по крайней мр, не даютъ ему фактическаго основанія. Изъ этнографіи мы знаемъ, что нкоторые отсталые островитяне Тихаго океаяа отличаются особеннымъ любострастіемъ, но это, кажется, зависитъ отъ какихъ-нибудь побочныхъ, а не культурныхъ условій. Слишкомъ многіе несомннные дикари отличаются наоборотъ большою умренностью въ дл плотской любви и примрною чистотою нравовъ. Существуетъ даже мнніе, будто половой развратъ возрастаетъ вмст съ успхами цивилизаціи и культуры. Слово развратъ допускаетъ два довольно различныхъ физіологическихъ опредленія: въ одномъ смысл имъ обозначаютъ только усиленную жажду половыхъ возбужденій и ощущеній, въ другомъ — онъ примняется ко всмъ извращеніямъ удовлетворенія половыхъ инстинктовъ… Въ первомъ своемъ значеніи онъ дйствительно составляетъ одинъ изъ выдающихся пороковъ высшихъ культурныхъ породъ, у дикарей-же встрчается случайно. Мы не знаемъ примра, чтобы боле отсталые дикари прибгали къ возбуждающимъ афродистическимъ средствамъ, которыя составляютъ одну изъ главнйшихъ отраслей шарлатанской медицины китайцевъ, римлянъ временъ упадка и современныхъ европейцевъ въ наиболе передовыхъ и многолюдныхъ центрахъ цивилизаціи. По свидтельству Ломброзо, развратъ въ этомъ отношеніи развитъ довольно слабо въ изучаемыхъ имъ одичалыхъ слояхъ европейскаго общества, точно такъ-же, какъ и обжорство. Правда, на стр. 121 онъ говоритъ, что люди этого закала неспособны питать къ женщин благородную страсть, что ихъ любовь скотская, но эти слова почтеннаго автора прямо противорчатъ тому, что онъ говорилъ выше о способности преступниковъ и проститутокъ къ платонической, сантиментальной любви. Эту способность ихъ онъ подтверждалъ многочисленными примрами, второе-же свое показаніе онъ основываетъ единственно на томъ, что обитатели тюремъ являются обыкновенно уже съ очень раннихъ лтъ посвященными во вс тайны физической любви. Но вспомнимъ, что въ Россіи еще въ ныншнемъ столтіи женили и выдавали замужъ совершенныхъ дтей, а общественная нравственность не терпла отъ этого ни малйшаго ущерба. Во всякомъ случа, Ломброзо не даетъ ни одного убдительнаго примра тому, чтобы скотское сластолюбіе составляло дйствительно выдающуюся черту одичалаго человчества. А. Метью напримръ, свидтельствуетъ, что лондонскіе воры въ зрломъ возраст, отличаются нердко довольно похвальною чистотою нравовъ, живутъ супружески съ одною подругою, гнушаются неприличныхъ бесдъ и зрлищъ, никогда не поютъ развратныхъ псень, между тмъ какъ сантиментальные романсы у нихъ въ большомъ ходу. Ломброзо посвящаетъ цлую главу разбойничьей и воровской литератур и приводитъ много псень и стиховъ, сочиненныхъ по большей части неизвстными поэтами изъ интересующей насъ отверженной категоріи. Въ нихъ мы не находимъ ни одного сальнаго намека, и въ общей сложности они гораздо нравственне и чище тхъ многочисленныхъ произведеній новйшей французской беллетристики, которыми зачитываются благовоспитанныя барышни всхъ просвщенныхъ обществъ.

Извстно, что у первобытныхъ народовъ, точно такъ-же, какъ у многихъ четвероногихъ, обладанію самкой неизбжно предшествуетъ борьба, часто принимающая очень трагическіе и кровавые размры. Карлъ Фогтъ утверждаетъ, что даже скромный и безобидный кротъ доходитъ въ этой борьб до полнаго изступленія: прежде чмъ приблизиться къ самк, онъ съдаетъ побжденнаго противника, забывая, что по зоологической таблиц о рангахъ и по устройству зубовъ ему повелно числиться въ травоядныхъ. Несомннно, что и человку на первыхъ ступеняхъ культуры приходится выдерживать за женщину или съ женщиною тоже упорное и, быть можетъ, кровавое состязаніе. Браку повсюду предшествовало насиліе, брачные обряды всхъ европейскихъ странъ сохранили въ себ связи первоначальнаго похищенія невстъ или насильственнаго ея отнятія у родственниковъ. По мннію двухъ помянутыхъ итальянскихъ ученыхъ, эти зврскія половыя извращенія непонятною игрою природы сохранились отъ того отдаленнаго времени, когда у нашихъ предковъ сладострастныя представленія необходимо должны были связываться съ представленіями борьбы и кровопролитія.

Вообще сфера чувствъ и привязанностей у одичалыхъ людей представляетъ, какъ мы уже сказали, мало характерныхъ особенностей, если не считать за особенность,— или, по крайней мр, за необходимость,— уже то одно, что зврскія или скотскія побужденія вовсе не находятъ себ здсь того простора, какъ предполагаютъ а priori. Страсти венерическія, а также чревоугодія я другія плотскія побужденія являлись у громаднаго большинства преступниковъ, изслдованныхъ докторомъ Ломброзо, совершенно ничтожными въ сравненіи съ ихъ страстями къ пьянству и игр. Эти два порока, по свидтельству Дюшатле, преобладаютъ также и у проститутокъ. Надо-ли прибавлять, что и вс, извстные намъ дикари — отчаяннйшіе игроки и пьяницы. По свидтельству Тацита древніе германцы проигрывали въ кости не только все свое имущество, женъ и дтей, но даже самихъ себя: проигравшій безпрекословно давалъ себя связать и продать въ рабство. Казалось-бы трудно превзойти ихъ на этомъ поприщ, однако-же гунны шли еще дале: проигравъ коня, оружіе, все, что было у нихъ за душою, доблестные предки ныншнихъ мадьяръ продолжали игру на самоубійство. Что-же касается пьянства, то оно для всхъ первобытныхъ дикарей составляетъ совершенно неотразимую потребность. Цивилизація ихъ европейскими эксплуататорами собственно съ этого и начиналась… Т немногія племена, которыя не знаютъ опьяняющихъ напитковъ, довольствуются тмъ, что продлываютъ толовою втеченіи долгаго времени особаго рода движенія, имющія результатомъ припадокъ головокруженія или морской болзни.

‘Но, говоритъ Ломброзо на стр. 123 — страсти любовныя, чувственныя, страсть къ пьянству и игр, даже самая мстительность слабютъ у преступниковъ передъ одною, общею всмъ имъ склонностью къ буйному веселью. Эти существа, отверженныя обществомъ и сами ежечастно нарушающія его законы, выказываютъ однако-же непреклонное влеченіе къ жизни общественной, но по своему образцу, разгульной, шумной, полной тревогъ и непремнно на-виду и на-міру. Я полагаю, что даже самое вино и игра привлекаютъ ихъ главнымъ образомъ только потому, что служатъ поводомъ къ многолюднымъ и шумнымъ сходбищамъ. Сходиться имъ нужно во что-бы то ли стало, все равно съ кмъ. Они сходятся съ соперниками по ремеслу, сходятся вопреки самому элементарному, благоразумію, сходятся съ завдомыми доносчиками и съ агентами тайной полиціи. Едва совершивъ преступленіе, едва бжавъ съ каторги или изъ тюрьмы, они непремнно постятъ т притоны, которые они привыкли посщать, гд опытные сыщики ловятъ ихъ, какъ рыбу въ садкахъ’… При пенитенціарномъ заключеніи, арестантъ всего боле страдаетъ отъ обязательнаго молчанія, отъ недостатка въ собесдницахъ и нердко отъ этого сходитъ съума’.

Слишкомъ часто представители этого отверженнаго міра поражаютъ насъ такою неожиданностью и своеобразностью психическихъ процесовъ, что мы склонны считать ихъ за съумасшедшихъ, если одичалость ихъ чмъ-нибудь и отличается примтно отъ болзненнаго психическаго разстройства, то разв только вышепомянутою ихъ склонностью къ сходбищамъ и общественности, тогда какъ дйствительные съумасшедшіе всегда боле или мене склонны къ бирючеству, къ нелюдимству. Д-ръ Ломброзо указываетъ еще и другую отличительную черту, снова приближающую нашихъ обычныхъ преступниковъ гораздо больше къ дикарямъ, чмъ къ съумасшедшимъ, а именно — лность. Какъ-бы ни была безплодна вчно-напряженная дятельность умалишенныхъ, какъ-бы ни казалась она намъ нецлесообразною и непослдовательною, тмъ не мене съумасшедшіе ршительно не могутъ оставаться долго безъ дла, которому они всегда съумютъ придать систематизированный и даже педантическій характеръ. Логичностью и послдовательностью съумасшедшіе превосходятъ очень нердко даже нормальныхъ людей, такъ, напримръ, одна помшанная, взявшись переплетать книги, ради симетричности стала обрзывать вс ихъ по формату той, которая первая попалась ей въ руки. Этого-то характера послдовательности и обстоятельности совершенно недостаетъ одичалымъ европейцамъ. Всякая работа ихъ тяготитъ, и, даже будучи осуждены работать по часамъ, они все-же длаютъ ее такъ, какъ-будто хотятъ поскоре отъ нея отдлаться. Ихъ идеалъ — бездйствіе факира или совершенно праздное времяпровожденіе въ странномъ обществ. Очевидно, они очень недалеко ушли отъ тхъ негровъ, которые рубили себ руки, для того, чтобы избавиться отъ работы или отъ тхъ тасманійцевъ, которыхъ даже золотомъ нельзя подвинуть на систематическій трудъ. ‘Ужь если все равно страдать, говорятъ они,— такъ мы ужь лучше поголодаемъ, чмъ будемъ работать’.

Но главною всепоглощающею, наиболе характерною чертою одичалыхъ европейцевъ остается все-таки ихъ непомрное тщеславіе, хвастовство, гордость, о которыхъ мы уже говорили и которыя доходятъ въ нихъ очень часто то до смшныхъ, то до героическихъ размровъ. ‘Тщеславіе преступниковъ, говоритъ по этому поводу Ломброзо,— превосходитъ даже тщеславіе поэтовъ, художниковъ и актрисъ’. Оно способно принимать самыя разнообразныя и неожиданныя формы. Итальянскій экспертъ положительно утверждаетъ, что желаніе порисоваться передъ публикой, обратить на себя вниманіе, составляетъ самую общераспространенную причину разнообразнйшихъ преступленій. Онъ приводитъ множество примровъ, въ которыхъ убійцы прямо признавались ему, что ихъ подвинуло на злодяніе желаніе ‘поддержать свою честь’, пріобрсти средства къ ‘почетному существованію’ и т. п. Въ обществахъ воровъ и убійцъ этикетъ, предписанія моды соблюдаются съ безпримрною даже въ высшемъ фешенебельномъ обществ щепетильностью. Видокъ разсказываетъ въ своихъ запискахъ, что, какъ скоро одинъ изъ корифеевъ этого трущобнаго міра заводилъ себ какой-нибудь новый изысканный нарядъ, вс остальные лезли изъ кожи вонъ, чтобы не отстать отъ него. Въ одинъ день ему удалось захватить 22 вора, благодаря единственно тому, что вс они имли на себ одинаковый жилетъ, недавно пущенный въ ходъ какимъ-то извстнымъ мошенникомъ.

Хвастаются они ршительно всмъ. Новички очень часто щеголяютъ своею дйствительною или притворною непорочностью, но очень скоро, наоборотъ, они начинаютъ щеголять своею закоренлостью и нераскаянностью въ злодйств. Бывало не мало примровъ тому, что начинающій совершалъ первое убійство единственно для того, чтобы было чмъ похвалиться передъ товарищами. Различныя шайки лондонскихъ воровъ щеголяютъ другъ передъ другомъ ‘чистотою работы’, устраиваютъ чуть-что не правильные турниры и готовы даже въ газетахъ публиковать о своихъ особенно удачныхъ подвигахъ. Разбойники относятся съ величайшимъ презрніемъ къ ворамъ. Воры высшей категоріи считаютъ себя неизмримо выше мелкихъ своихъ собратій. Фальшивые монетчики составляютъ ршительную аристократію преступнаго міра. Ледрю Ролленъ въ своихъ этюдахъ ‘De la dcadence d’Angleterre’ приводитъ обиженный отвтъ одного уличеннаго грабителя, котораго вздумали посадить на одну скамью съ ganof, т. е. съ мелкимъ воришкою: ‘я могу быть грабителемъ, но я, благодаря Бога, порядочный человкъ, и мн не подъ — стать мшаться со всякою сволочью!’ Очень часто преступники, попавшіеся въ мелкомъ мошенничеств, выдумываютъ на себя гораздо боле тяжкія преступленія исключительно для того, чтобы явиться передъ публикою въ боле эфектномъ, по ихъ мннію, свт.

Эшафотъ, гильотина со своею мрачною, но все-же парадною обстановкою оказываетъ на воображеніе одичалыхъ европейцевъ гораздо боле магическое, чарующее, чмъ потрясающее вліяніе. Мы уже знаемъ, что въ глазахъ простонародья многихъ европейскихъ странъ казнимый всегда представляется въ мученическомъ и героическомъ свт. Но въ глазахъ обыкновеннаго, мелкаго мошенника или преступника, присутствующаго при казни какого-нибудь пресловутаго злодя, этотъ послдній является, какъ недосягаемый идеалъ геройства. Сравнивая его судьбу съ своею, онъ доходитъ до того, что завидуетъ ей: быть героемъ такой торжественной и парадной процесіи, сосредоточивать на себ всеобщее сочувственное вниманіе!.. Все это кажется ему тмъ боле вожделнною перспективою, что въ себ самомъ онъ чувствуетъ страхъ, недостатокъ ршимости на крупное злодяніе. И онъ, конечно, употребитъ весь запасъ своей энергіи на то, чтобы преодолть въ себ этотъ страхъ, этотъ недостатокъ ршимости, осуждающій его безславно покончить жизнь въ острог или на каторг осужденнымъ за такое преступленіе, которое не стяжаетъ ему даже уваженія товарищей. Не странно-ли, что всю свою жизнь во всевозможныхъ метафизическихъ и психологическихъ утонченностяхъ, до сихъ поръ, однакожъ, еще не усмотрли того неизбжнаго вліянія, которое смертная казнь съ своею торжественною обстановкою, дйствительно, оказываетъ на ребячески-впечатлительные умы одичалыхъ, но не непремнно порочныхъ классовъ европейскаго народонаселенія. Не подлежитъ, однакожъ, никакому сомннію, что осужденный на казнь преступникъ является какъ-бы повышеннымъ въ важный чинъ въ глазахъ преступной падшей мелкоты, занимающей низшія ступени мрачной лстницы одичанія. Сами корифеи этихъ зрлищъ тоже нердко считаютъ, что ихъ самолюбіе вполн удовлетворено, какъ-бы совершеніемъ опаснаго, но доблестнаго подвига. Ломброзо говоритъ, что въ его рукахъ находится подлинное письмо, писанное наканун смерти однимъ осужденнымъ на казнь обыкновеннымъ убійцею. Оно начинается словами: ‘in questa per me onorevale posizione (въ этомъ почетномъ для меня положеніи).

Характерно во всемъ этомъ намъ особенно кажется то, что многочисленныя массы европейскаго населенія руководятся въ своей жизни совершенно тми-же побужденіями, которыя безраздльно господствуютъ и въ психическомъ стро отдаленныхъ дикарей. Но странно только то, что свое понятіе о собственномъ достоинств они соображаютъ съ идеями, обращающимися въ ихъ темномъ царств, а не въ окружающей ихъ высокой культурной сред, съ которой они либо не успли органически сростись, или-же были выкинуты изъ нея рядомъ совершенно неизслдованныхъ еще, но безъ сомннія медленныхъ, вковыхъ и непрерывно дйствующихъ процесовъ.

——

Ломброзо посвящаетъ большую половину своей VIII главы обстоятельному изслдованію нравственныхъ понятій, имющихъ ходъ въ изучаемомъ имъ печальномъ мір. Предметъ этотъ, довольно сбивчивый самъ по себ и мало допускающій возможности скорыхъ обобщеній, значительно усложняется еще и тмъ, что для нашего почтеннаго доктора-криминалиста кто не пойманъ, тотъ и не воръ, и, наоборотъ, всякій осужденный непремнно преступникъ, такъ-что его категорія іюню delinguenti, является уже черезчуръ разношерстною. ‘Вы называете меня воромъ, говорилъ итальянецъ Росси на суд безъ малйшаго оттнка ироніи, во съ глубокою душевною скорбью,— однако, позвольте замтить, что я не присвоилъ себ ни одного куша меньше десяти тысячъ франковъ. Я полагаю, что это даетъ мн нкоторыя права называться уже не воромъ, а спекуляторомъ’. Элегантные юноши, ограбившіе банкъ Породи въ Гену, систематически отрицали на суд всякую мораль. Когда ихъ уличали въ насиліи противъ сторожей или приказчиковъ, они отвчали: ‘вы надваете на насъ колодки роди вашей безопасности, мы вынуждены были связать ихъ для своей, — гд-же тутъ разница?’ Съ уголовной точки зрнія они могутъ оказываться боле преступными, чмъ многіе боле тяжкіе злоди. Но мы разсуждаемъ здсь не о преступности. Кого и какъ наказывать — это начальство разберетъ, наше дло — только обратить вниманіе читателя на цлый рядъ болзненныхъ явленій, неизлечимыхъ и не предотвратимыхъ ршительно никакими карательными мрами, потому что они являются результатомъ сложныхъ, глубоко-скрытыхъ и недостаточно еще выясненныхъ для васъ причинъ. Мы хотимъ только показать, что рядомъ съ прогрессивными процесами культурнаго совершенствованія современнаго европейскаго человчества, идутъ и совершенно другіе, паралельные, но обратные процесы одичанія его. Преступленіе-же состоитъ съ одичаніемъ, какъ мы уже повторили много разъ, только въ случайной, такъ-сказать, попутной связи. Въ этихъ джентльменахъ-грабителяхъ, цитирующихъ въ Италіи французскихъ авторовъ, выражающихся изящнымъ и изысканнымъ слогомъ, заявляющихъ нкоторыя притязанія на названіе спекулаторовъ и т. п., мы не усматриваемъ никакихъ признаковъ антропологическаго вырожденія или одичанія, а потому мы и ставимъ ихъ на-счетъ того общественнаго тунеядства, которое такъ свойственно современной цивилизацій.

Обращаясь къ масс заурядныхъ преступниковъ, мы встрчаемъ въ ихъ нравственныхъ понятіяхъ совершенный хаосъ, которому не легко подвести общіе итоги. ‘Я знаю, что поступаю дурно, признавался доктору Ломброзо одинъ воръ:— еслибы кто-нибудь мн сказалъ, что я поступаю хорошо, то я зналъ-бы наврное, что онъ такой-же негодяй, какъ и я. Но общать исправиться — по совсти, не другой, повидимому, твердо убжденъ, что воровство такое-же ремесло, какъ и вс другія. ‘Я грабилъ, говоритъ одинъ бандитъ,— это правда, но вдь и адвокатъ грабитъ, и купецъ грабитъ’. Иные, уличенные въ похищеніи чужаго добра со взломомъ, угрозами, членовредительствомъ и пр., признаютъ, что грабить очень нехорошо, но только не могутъ призвать, я, повидимому, вполн искренно, чтобы ихъ дйствія можно было считать за грабежъ и т. п.

Во Франціи довольно развита литература мошенническаго міра. Многіе преступники сами оставили намъ свои мемуары, но не говоря уже о томъ, что искренность ихъ признаній въ большей части случаевъ не гарантирована ни чмъ, что большая часть изъ нихъ склонны изображать себя лучше или хуже, но непремнно иными, чмъ они были въ дйствительности, преступникъ, способный написать боле или мене объемистое литературное произведеніе, составляетъ рдкое исключеніе въ интересующемъ насъ отверженномъ или одичаломъ мір. Литераторы-сыщики: Моро-Кристофоръ, Катръ и пр. оказываются очень плохими наблюдателями, принимаются за дло съ предвзятыми узкими взглядами. Видокъ, который санъ былъ и каторжникомъ, и сыщикомъ, стоить на рубеж этихъ двухъ литературъ и соединяетъ въ себ недостатки ихъ обихъ: онъ хвастливъ и самодоволенъ, какъ Ласенеръ, и въ то-же время вполн раздляетъ полицейскія воззрнія на міръ преступниковъ. Такимъ образомъ, пользоваться данными вышепомянутой литературы слдуетъ съ большой осторожностью. Признанія самихъ преступниковъ передъ судомъ тоже имютъ мало значенія, такъ-какъ и къ суду, и къ просвщеннымъ филантропамъ, посщающимъ ихъ въ тюрьмахъ, они обыкновенно относятся очень недоврчиво и говорятъ имъ то, что считаютъ для себя выгодне. Одни просто лицемрятъ, пытаются выставить себя жалкими заблуждающимися жертвами, другіе-же, напротивъ, щеголяютъ своею порочностью, рисуютъ себя хуже, чмъ они въ дйствительности, думая произвести на собесдника выгодное для себя впечатлніе своимъ удальствомъ, сдоимъ искуствомъ въ преступной дятельности, дйствительнымъ или вымышленнымъ… Вообще, на основаніи имющихся у насъ подъ рукою данныхъ, мы можемъ сдлать только немного отрицательныхъ выводовъ. Такъ, напр., большинство заурядныхъ преступниковъ вовсе не относится къ общепринятой морали систематически-отрицательно, воры въ значительномъ большинств вовсе не отвергаютъ права собственности или другихъ основъ ныншняго общественнаго строя: они или не думаютъ о нихъ вообще, какъ о принципахъ, или-же самымъ искреннимъ образомъ убждены въ ихъ законности. Даже наиболе одичалые изъ нихъ, вращаясь постоянно около высшей культурной среды, заимствуютъ изъ нея нсколько ходячихъ нравственныхъ истинъ, вовсе не провряя ихъ своею критикою. Но вообще эти истины рдко органически сростаются съ ними. Немногіе изъ нихъ способны сказать съ наивностью того дикаря,— котораго Войдъ прославилъ въ своей Anthropologie der Naturvlker: ‘добро — когда мн удастся стащитъ что-нибудь у другого, зло — когда другой стащитъ что-нибудь у меня’. Одичалый психическій строй тмъ именно и характеризуется, что всякіе отвлеченные принципы играютъ въ немъ совершенно ничтожную роль. Дикарь есть попреняуществу человкъ непосредственности, увлеченія. Въ каждую данную минуту онъ поступаетъ такъ, какъ ему нравится, вовсе не думая проводить черезъ всю свою дятельность какую-нибудь послдовательную руководящую нить. Тамъ, гд подобная руководящая нить, опредленныя мрила добра и зла, усвоены ими извн, у нихъ просто не хватаетъ характера оставаться послдовательными, однажды признаннымъ ими началамъ. Типична въ этомъ смысл одна сицильянская разбойничья псня, заключающая въ себ горькія стованія на то, что судьба раскрасила зло черезчуръ привлекательными красками, и что доброму молодцу ршительно невозможно воздержаться отъ него. Но если вы пойдете уврять какихъ-бы то на было злодевъ, что то, что они творятъ, не есть зло,— они либо подумаютъ, что вы морочите ихъ, или-же сочтутъ васъ за негодяя. Опасенія, будто бы какая-бы то ни была пропаганда принциповъ можетъ оказать вліяніе на количество совершаемыхъ въ стран преступленій или на характеръ этихъ преступленій,— опасенія, слишкомъ часто высказываемыя государственными людьми разныхъ странъ, основана только на незнакомств съ психическимъ строемъ тхъ одичалыхъ классовъ народонаселенія, которыя поставляютъ наиболе многочисленный контингентъ преступниковъ.

Въ интересующемъ насъ подпольномъ царств, поклоненіе сил, ловкости, удальству, гораздо больше играетъ практически-руководящую роль, чмъ какіе-бы то ни было принципы и отвлеченныя начала. Большинство представителей этого типа такъ-же мало способны удержаться отъ удалаго подвига, хотя-бы онъ по ихъ собственнымъ понятіямъ былъ великимъ зломъ, какъ мало способенъ удержаться отъ дуэли французскій журналистъ, хотя-бы онъ и проповдывалъ на страницахъ своего изданія, что убійство ни коимъ образомъ не можетъ составлять доблестнаго поступка. Эта психическая черта трущобныхъ классовъ европейскаго народонаселенія давно уже подмчена нкоторыми писателями. Опираясь на нее, они собственнымъ умомъ создали изъ этого исходнаго пункта цлый кодексъ будто-бы самостоятельной мошеннической морали, который они популяризовали во множеств романовъ. Но идя такимъ путемъ, они значительно обогнали наличную дйствительность. Все то, что мы достоврно знаемъ о быт европейскихъ воровъ и грабителей, позволяетъ намъ утверждать, что у нихъ нтъ въ запас такого законченнаго своеобразнаго нравственнаго кодекса, который еще находимъ у многихъ дикихъ или полудикихъ хищническихъ или рыцарскихъ племенъ, вполн отожествляющихъ представленія силы, удальства и безстрашія съ представленіями нравственности и добра. Парижскіе воры, проводящіе всю свою жизнь въ борьб съ полиціею, вовсе не ненавидятъ и не гнушаются ею такъ, какъ, напримръ, кавказскій джигитъ ненавидлъ и презиралъ гяура. Они, напротивъ того, чувствуютъ себя даже польщенными, когда имъ удается быть принятыми въ число тайныхъ полицейскихъ агентовъ, они для этого очень нердко (по свидтельству Видока и др.) выдаютъ даже ближайшихъ своихъ сообщниковъ и пріятелей, которые потомъ мстятъ имъ жестоко за измну, но вовсе не презираютъ ихъ, какъ доносчиковъ. Даже Ласенеръ, любившій разыгрывать роль трущобнаго рыцаря и говорившій на каждомъ шагу, что онъ будетъ выдавать только измнниковъ, въ дйствительности, однакожъ, не чуждался доносовъ и считается даже изобртателемъ очень распространеннаго въ настоящее время въ Париж chantage, т. е. вымогательства подъ угрозою доноса въ небываломъ преступленіи.

Однакожъ, зачатки извстнаго нравственнаго кодекса въ общеевропейскомъ одичаломъ трущобномъ мір дйствительно существуютъ, только корней ихъ слдуетъ искать не въ отвлеченныхъ представленіяхъ о добр и зл, а въ необходимости вншней и внутренней самозащиты.

Столько-же по свойству своихъ занятій, какъ и по своей природной соціальности, воры и разбойники повсюду образуютъ многочисленныя общества или союзы, которые были-бы ршительно немыслимы и невозможны безъ особыхъ статутовъ, уставовъ или кодексовъ, имющихъ точкою отправленія съ одной стороны огражденіе самой корпораціи отъ вреда извн, съ другой — огражденіе колективныхъ интересовъ отъ произвола нкоторыхъ членовъ. Эти воровскія и грабительскія братства легко могутъ быть отнесены къ одному изъ двухъ противоположныхъ политическихъ типовъ, установленныхъ еще Макьявелемъ: къ деспотическому или республиканскому. Къ первому относятся почти вс безъ исключенія разбойничьи шайки, ко второму — воровскія общества, очень многочисленныя во всхъ большихъ городахъ, и такія полу-разбойничьи, полу-воровскія асоціаціи, какъ неаполитанская камора, мафія и т. п. Отвлеченныя соображенія справедливости, правды, добра и зла не играютъ ршительно никакой роли въ этихъ уставахъ.

Ломброзо имлъ случай обстоятельно изучить организацію разбойничьихъ шаекъ, съ которыми итальянское правительство и до сихъ поръ не можетъ еще справиться въ бывшихъ неаполитанскихъ провинціяхъ. Изо всхъ южно-итальянскихъ разбойничьихъ атамановъ,— говоритъ онъ,— одинъ только, знаменитый въ начал шестидесятыхъ годовъ. Скьявоне управлялъ своею шайкою безъ вопіющаго нарушенія общепринятыхъ и самыхъ элементарныхъ понятій справедливости. Скьявоне былъ довольно дюжинный бандитъ, кажется, даже безграмотный. Но мы не должны забывать, что онъ велъ свое дло гораздо боле на политическихъ, чмъ на разбойничьихъ основаніяхъ. Онъ состоялъ въ непрерывныхъ и очень дятельныхъ сношеніяхъ съ ватиканскимъ дворомъ и съ изгнаннымъ неаполитанскимъ королемъ, снабжавшимъ его не только оружіемъ, но и деньгами. Кардиналъ Антонели пытался сдлать изъ Скьявоне нчто въ-род клерикальнаго реакціоннаго Гарибальди. Ему былъ данъ чинъ бурбонскаго генерала: въ его шайку отправляемы были въ полномъ состав цлые ряды разбитой арміи Франциска ІІ-го. Онъ могъ открыто въ Рим вербовать и вооружать своихъ волонтеровъ. При немъ постоянно находились совтники изъ римскихъ поповъ и неаполитанскихъ офицеровъ. Примръ Скьявоне, слдовательно, совершенно не подходитъ къ данному случаю. Если-же мы возьмемъ любую изъ южно-итальянскихъ разбойничьихъ шаекъ, хотя-бы и прикрывавшихся тисненъ политической реакціи, и получавшихъ субсидіи изъ высшихъ сферъ, но, предоставленныхъ собственнымъ своимъ организаторскимъ средствамъ, то мы легко убдимся, что изъ всхъ литературныхъ опредленій права къ нимъ примнимо только одно протагоровское: сила есть право. Все вниманіе атамановъ сосредоточивается на томъ, чтобы набрать въ свои ряды возможно большее число удалыхъ сообщниковъ. Нердко раззоряются поля и сожигаются дома даже дружественно расположенныхъ крестьянъ единственно для того, чтобы нуждою заставить ихъ идти въ свою шайку. Въ распредленіи добычи никогда не соблюдается справедливость: атаманъ старается привлечь къ себ боле сильныхъ и смлыхъ особенно щедрыми подачками для того, чтобы при ихъ содйствіи держать въ повиновеніи другихъ. За то всякій, въ комъ предводитель начинаетъ усматривать себ соперника, устраняется самымъ безпощаднымъ и безцеремоннымъ образомъ. Коппа приказалъ растрлять родного брата за то, что онъ сдлалъ удачный набгъ безъ его приказанія. Впрочемъ, вс вообще наказанія отличаются варварскою жестокостью. Тотъ-же Коппа приказалъ варварски убить двнадцать человкъ изъ своей шайки за ничтожное непослушаніе. Часто атаманы умышленно выказываютъ передъ своими подчиненными зврскую кровожадность для того только, чтобы произвести потрясающее впечатлніе на ихъ воображеніе. Нердко они стараются прослыть при этомъ за колдуновъ. Въ асоціаціяхъ противоположнаго типа дло идетъ нсколько иначе. По свидтельству Метью, лондонскіе воры отличаются примрнымъ безпристрастіемъ въ распредленіи добычи, но и здсь требованія справедливости, интересы отдльныхъ членовъ приносятся безпощадно въ жертву колективности. Малйшее нарушеніе уставовъ наказывается обыкновенно смертью. Подозрваемому рдко представляется возможность оправдываться или защищаться. Тамъ-же, гд существуетъ нкоторое подобіе разбирательства или точне испытанія, оно отличается первобытною наивностью и нердко напоминаетъ средневковыя ордаліи или божьи суды. Напористы очень часто ршаютъ свои распри поединками въ присутствіи старйшихъ членовъ общества. Побдитель всегда считается правымъ и вступаетъ въ рангъ побжденнаго, если тотъ стоялъ выше него на іерархической лстниц. Подозрваемому въ измн противъ братства, они подсылаютъ отравленное блюдо макаронъ. Если подозрваемый не състъ этого блюда, то преступность его считается доказанною, и его убиваютъ кинжаломъ. Если-же онъ състъ его, но оно оказалось неотравленнымъ, то онъ признается оправданнымъ. Во всякомъ случа, смерть или доносъ сложатъ единственными наказаніями за всякое нарушеніе колективнаго интереса. Къ послднему, весьма естественно, прибгаютъ только въ тхъ рдкихъ случаяхъ, когда преданный въ руки полиціи не можетъ повредить братству своими признаніями. Такимъ образомъ, преступленіе, сравнительно ничтожное, иногда наказывается смертью, между тмъ какъ отъявленное вроломство часто ведетъ за собою нсколько мсяцевъ тюремнаго заключенія по приговору общественнаго суда.

Вс эти юридическія и нравственныя понятія, господствующія во всхъ европейскихъ трущобахъ, должны казаться крайне первобытными и возмутительными. Поэтизировать дикость можно только до тхъ поръ, пока остаешься при тхъ понятіяхъ о ней, которыя создаются теоретическимъ путемъ, безъ близкаго знакомства съ дйствительностью. Впрочемъ, и въ самомъ трущобномъ мір есть много индивидовъ, которые подчиняются этикъ уставамъ только изъ необходимости и изъ страха наказанія. За то многіе другіе совершенно сживаются съ этими юридическими и нравственными воззрніями, удовлетворяются ими и не ищутъ себ иныхъ руководящихъ принциповъ.

Во время междоусобій на юг Италіи въ 1860 г., все чиновничество и надзиратель тюрьмы каторжныхъ на островк Сан-Стефано разбжались во вс стороны, предоставивъ надзираемыхъ самимъ себ. Послдніе, вроятно, не очень-бы смутились этимъ обстоятельствомъ, но бда въ томъ, что на остров припасено было състныхъ припасовъ въ очень недостаточномъ количеств, а средствъ сообщенія съ материкомъ не было никакихъ, лодки были захвачены первыми бжавшими, такъ что даже нкоторые надзиратели съ женами и дтьми вынуждены были остаться среди враждебной имъ, внезапно освобожденной колоніи. Къ ихъ немалому удивленію, вмсто пагубной анархіи, которая по ихъ предположенію должна была тотчасъ-же воцариться на остров, каторжные тотчасъ-же собрались и собственною иниціативою организовали временное правительство или распорядительный совтъ, составленный въ ровномъ числ изъ представителей двухъ обнаружившихся между ними враждебныхъ партій и изъ одного предсдателя или суперъ-арбитра, выбраннаго большинствомъ этихъ старшинъ. Совтъ тотчасъ-же объявилъ, что всякая попытка насилія и грабежа, противъ кого-бы то ни было направленная, противъ самихъ-ли каторжныхъ, или противъ надсмотрщиковъ, теперь попавшихся подъ надзоръ съ ихъ женами и дтьми, будетъ строго наказана. Обстоятельный отчетъ объ этомъ замчательномъ примр внезапно импровизированнаго управленія въ общественной сред, считаемой обыкновенно наиболе отверженною и опасною, напечатанъ въ ‘Rivista dei dibattimenti celebri’ за 1872 г. Каторжный кодексъ этотъ не отличается, однакожъ, никакими особенностями, кром чрезмрной строгости наказаній. Нкто Орси, уличенный въ покраж небольшаго количества муки, былъ приговоренъ къ 50 палочнымъ ударамъ и къ тюремному заключенію на цлый мсяцъ, другому, укравшему у крестьянина два толстыхъ бревна, привязали эти бревна на плечи и гнали его такимъ образомъ по цлому острову. Случаевъ грабежа и насилія не представилось ни одного. Но нкто Сабіа, укравшій козу у окрестнаго пастуха, былъ по приговору страшнаго трибунала побитъ каменьями, несмотря на то, что у него были деньги, и онъ Предлагалъ отдать ихъ вс, какъ подкупъ судьямъ или какъ пеню за преступленіе. Три другихъ каторжника, уличенные въ томъ, что Сабія ихъ угощалъ украденной козой, были освобождены отъ преслдованія, такъ-какъ имъ удалось доказать, что они ничего но знали о покраж. Одинъ изъ нихъ, самъ бывшій членомъ верховнаго совта, хотя и признанный невиннымъ, былъ все-же отставленъ отъ должности.

Ломброзо совершенно основательно утверждаетъ на основаніи выше приведенныхъ примровъ, что юридическія и нравственныя понятія нашего отверженнаго населенія представляютъ поразительное сходство съ такими-же понятіями и учрежденіями полудикихъ народовъ вообще и что они развиваются тмъ-же самымъ путемъ, т. е., исходя не изъ внутреннихъ побужденій, а изъ вншней необходимости самозащиты. Мы прибавимъ только, что очень сродные кодексы мы находимъ почти у всхъ хищническихъ и кочевыхъ племенъ. Къ тому-же иниціатива нашихъ одичалыхъ единоплеменниковъ значительно стснена тмъ, что они живутъ среди высшей культурной сферы, къ которой они поставлены во враждебныя отношенія. Каторжный кодексъ Сан-Стефано замтно развите и выше уставовъ всевозможныхъ разбойничьихъ и воровскихъ шаекъ, за то онъ и возникаетъ въ то время, когда этотъ островокъ является отрзаннымъ отъ цлаго свта.

—-

Отправляясь отъ той, неподлежащей никакому оспариванію данной, что христіанскія истины при ихъ правильномъ пониманіи глубоко-нравственны, принято считать точно также не подлежащимъ никакому сомннію и то, что низкій уровень нравственности въ тхъ слояхъ населенія, которые боле всего поставляютъ преступниковъ, объясняется будто-бы безбожіемъ этихъ слоевъ, преобладаніемъ въ нихъ разныхъ скептическихъ, противорелигіозныхъ воззрній. Однакоже. нкоторое знакомство съ дйствительностью не только но подтверждаетъ этого предположенія, но еще и приводитъ насъ къ тому заключенію, что между набожностью народонаселенія и количествомъ совершаемыхъ въ стран преступленій ршительно не существуетъ никакой уловимой связи. Это отчасти объясняется уже тмъ, что большинство заурядныхъ преступниковъ слишкомъ неразвиты психически для того, чтобы воздерживаться отъ преступленій даже въ тхъ случаяхъ, когда они сами считаютъ его зломъ (вспомните вышеупомянутую сицильянскую псню). Но въ значительной степени это объясняется еще и тмъ, что самыя возвышенныя истины въ одичалыхъ умахъ существенно извращаются и способны давать совершенно неожиданные результаты. Такъ, напримръ, святое христіанское правило, что не слдуетъ проливать кровь своего ближняго, навело инквизиторовъ на мысль, ‘что критиковъ слдуетъ жечь на медленномъ огн. А вдь какой-нибудь Торквемада или Пьетро Арбуэзъ, хоть они жили около трехсотъ лтъ тому назадъ, гораздо ближе подходили къ нашему типу культурнаго развитія, чмъ т жалкіе субъекты, которыми по-преимуществу переполнены наши тюрьмы, и которые анатомическимъ строеніемъ и нравственными воззрніями такъ сильно напоминаютъ монгольскихъ кочевниковъ.

Изъ всего числа преступниковъ, о которыхъ доктору Ломброзо удалось собрать достоврныя свднія, только трое или четверо парижанъ (Ласенэръ, Лемэръ, Лапомерэ) были безбожники, но изъ нихъ ни одинъ не можетъ быть отнесенъ къ пород одичалаго человчества. На всхъ воровскихъ и разбойничьихъ нарчіяхъ существуютъ почтительные термины для обозначенія высшаго существа, душа повсюду у нихъ называется вчной, церковь — спасительницей. Изъ 102 татуированыхъ арестантовъ, изслдованныхъ нашимъ авторомъ, 31 были помчены благочестивыми символами, свидтельствовавшими о томъ, что они совершали путешествія къ какимъ-нибудь святымъ мстамъ. Конечно, у многихъ изъ нихъ набожность могла быть только лицемріемъ. Это подозрніе легко можетъ быть допущено относительно того стараго тряпичника, который не пропускалъ ни одной обдни, ни одного крестнаго хода, участвовалъ во всхъ благочестивыхъ предпріятіяхъ и сборищахъ, раздавалъ нищимъ на паперти гроши, и за которымъ въ-конц-концовъ обнаружилось боле тридцати убійствъ. Но за то въ громадномъ большинств другихъ случаевъ, мы не только не имемъ никакого основанія предполагать лицемріе, но даже видимъ, что преступники и проститутки тщательно скрываютъ свою набожность, особенно-же въ большихъ городахъ. По свидтельству Паранъ-Дюшатле, многія публичныя женщины, позволяющія себ богохульство и кощунство при постителяхъ, потомъ подвергаютъ себя мучительнымъ эпитеміямъ, длаютъ щедрые вклады въ церкви и т. п. Въ Италіи недавно обнаружилось, что богатая часовня Св. Пасквиле въ Неапол была основана и поддерживаема камористами, считающими этого святого своимъ спеціальнымъ покровителемъ. Въ Палермо, въ конц 60-тыхъ годовъ, самимъ архіепископомъ составляемы были такъ называемыя componenda, т. е. правильные прейсъ-куранты индульгенціямъ за всевозможныя преступленія. Продажа этихъ индульгенцій доставляла церквамъ громадные доходы, такъ-какъ многочисленные въ Сициліи грабители и разбойники спшили откупаться по дорогой цн отъ вчныхъ мукъ, ожидавшихъ ихъ за содянныя злодянія. Вс разбойничьи шайки на юг Италіи устраиваютъ себ часовни и даже цлыя церкви въ горахъ и очень усердны къ богослуженію. Даже въ Тоскан, гд католическій фанатизмъ далеко не такъ силенъ, какъ въ бывшихъ неаполитанскихъ владніяхъ, цлая шайка разбойниковъ, посаженныхъ въ тюрьму въ Пиз, отказалась сть что-бы то ни было въ пятницу. Смотритель, думая, что они ршились уморить себя голодомъ, стадъ убждать ихъ отказаться отъ такого намренія. ‘Да что вы насъ за безбожниковъ что-ли считаете, чтобы мы стали сть въ постные дни’, возражали они съ негодованіемъ. Читатели, вроятно, помнятъ случай въ Россіи съ крестьяниномъ, убившимъ богомолку отъ голода, но нетронувшимъ печеныхъ яицъ, бывшихъ въ ея сумк, чтобы не оскоромиться. Мэтью утверждаетъ, что лондонскіе воры вс. читаютъ библію съ большимъ вниманіемъ и присутствуютъ при богослуженіи не для того только, чтобы очищать карманы прихожанъ.

Книга Ламброзо переполнена фактами, свидтельствующими несомннно, что религіозныя чувства у большей части закоренлыхъ преступниковъ развиты очень сильно и нердко переходятъ въ самыя грубыя и упорныя суеврія. Мы знаемъ нсколько примровъ воровства, совершеннаго съ цлью сдлать вкладъ въ церковь или заказать обдню католическимъ патерамъ, которые охотно разжигаютъ народный фанатизмъ, но не любятъ предлагать ему свои услуги безплатно. По послднимъ статистическимъ даннымъ мы видимъ, что въ Италіи 40 уголовныхъ преступленій приписаны ‘религіознымъ страстямъ’ и 226 ‘суевріямъ’. Но мы не знаемъ, гд именно уголовная статистика полагаетъ границу между тми и другими. Становясь достояніемъ огрублыхъ и одичалыхъ умовъ, самыя возвышенныя религіозныя доктрины существенно перерождаются, принимаютъ не только языческій, но даже фетишистскій характеръ… По форм, отверженные классы европейскаго народонаселенія считаются исповдующими христіанство, но оно у нихъ до такой степени перемшивается съ атавистическими остатками языческихъ врованій самыхъ разнобразныхъ эпохъ, со всевозможными кабалистическими и демоническими обрядами, что мы должны-бы были изучать его, какъ вполн своеобразный продуктъ одичалаго творчества.

Въ старые годы основатели преступныхъ ассоціацій обыкновенно выказывали также при этомъ и еретическія тенденціи, отлагались отъ господствующей церкви и создавали свой собственный культъ, часто совершенно демоническій. Изъ недавно изданныхъ архивовъ Бастиліи мы узнаемъ, что въ конц XVII-го вка процвтавшее въ Париж общество отравительницъ прямо поклонялось дьяволу и имло свой особенный ритуалъ. Оно насчитывало въ числ своихъ членовъ множество богатыхъ и блестящихъ представительницъ парижской знати, а также и духовныхъ лицъ обоего пола. Одна знаменитая Ла-Вуазенъ обвинялась въ томъ, что она посредствомъ отравы погубила около 2,500 зародышей. Нсколько лтъ тому назадъ въ Марсели надлалъ много шума уголовный процесъ, показывающій, что остатки этой возмутительной чертовщины уцлли до сихъ поръ даже въ большихъ городахъ южной Франціи. Во время революціи и втеченіи первыхъ 20-ти или 25-ти лтъ ныншняго столтія, въ большей части департаментовъ Франція свирпствовали превосходно организованныя шайки зажигателей, составившія вс вмст одно тайное общество, тоже отложившееся отъ церкви и основавшее свою особенную религію, хотя главной цлью общества былъ простой грабежъ. О религіи этой мы знаемъ очень мало, но только она имла очень сильно развитую обрядовую сторону. Браки въ ней совершались, напримръ, нижеслдующимъ образомъ: брячущіе являлись передъ членомъ общества, исполнявшимъ должность жреца. ‘Оборвышъ, хочешь ты взятъ за себя оборвашку!’ спрашивалъ онъ у жениха и при утвердительномъ его отвт, заставлялъ обоихъ прыгать черезъ какую-то мистическую палку, приговаривая кабалистическія слова. Посл этого бракъ считался нерасторжимымъ, и всякое нарушеніе супружеской врности наказывалось очень строго. Супругамъ даже не позволялось разлучаться на продолжительное время…

Въ настоящее время, однакожъ, мы уже нигд въ Европ не видимъ стремленія преступныхъ или одичалыхъ классовъ создавать себ новую вру, они остаются по вншности врными сынами господствующей въ ихъ стран церкви, хотя и приплетаютъ къ общепринятымъ ученіямъ и преданіямъ собственныя свои бредни. Изъ матеріяловъ, собранныхъ покойнымъ Губинскимъ въ юго-западномъ кра Россіи, мы узнаемъ, что крестьянство этихъ мстъ съумло вставить, такъ-сказать, цлый фетишистскій и порою политеистическій культъ въ рамки православнаго ученія. То-же самое длается въ настоящее время въ большей части католическихъ странъ, но только тамъ эти языческія варьяціи становятся исключительнымъ достояніемъ наиболе одичалыхъ классовъ. Почти вс бандиты юга Италіи поклоняются особенному святому Сан-Оимо, о которомъ они говорятъ, что онъ былъ атаманомъ разбойничьей шайки во время язычества и обратился въ христіанство. Сицильявцы считаютъ разбойничье ремесло самымъ почтеннымъ и разсказываютъ по этому случаю нижеслдующую легенду: св.. Петръ однажды голодалъ и обратился съ просьбою о помощи къ пастухамъ. Они насмялись надъ нимъ и прогнали его, не давъ ему ни хлба, ни сыру. Тогда онъ обратился къ разбойникамъ, и т накормили его вдосталь. Тогда онъ сказалъ: ‘возлюблю-же я разбойниковъ больше, чмъ честныхъ людей, потому что у нихъ сердце добре ‘.

Всмъ извстна та подстрекающая роль, которую католическое духовенство играло и играетъ и до сихъ поръ въ развитіи разбойничества на юг Италіи. Большей набожности, какъ та, которую мы встрчаемъ у неаполитанскихъ убійцъ, случайныхъ или по ремеслу, невозможно себ и представить. Оны, обыкновенно, носятъ на себ цлый арсеналъ крестовъ, образовъ, ладонокъ, которымъ придаютъ чисто-языческое значеніе. Они не ступятъ и шагу безъ того, чтобы не очистить себя молитвою. Убивая своего ближняго, они никогда не преминутъ дать ему отпущеніе грховъ in extremis или отслужить по его душ панихиду. Почти каждый изъ нихъ иметъ своего привилегированнаго святого, которому онъ молится усердно передъ началомъ всякаго предпріятія. Одинъ двадцати-четырехлтній неаполитанецъ, убившій своего отца палкою, разсказывалъ доктору Іомброзо при множеств свидтелей, что, ршившись на преступленіе, онъ пламенно молился Мадонн della Catena. ‘И она, Заступница, помогла мн, говорилъ онъ съ умиленіемъ: — какъ только я грохнулъ его по голов, такъ онъ и упалъ на-земь, ошаллъ совсмъ. Тутъ я и докончилъ его. А одному-бы мн никогда не совладать. Онъ здоровенный такой, а я безсильный’. Но ошибочно было-бы думать, что подобные примры встрчаются въ однихъ только бывшихъ неаполитанскихъ владніяхъ… Деспинъ приводитъ нсколько совершенно-сходныхъ случаевъ и во Франціи. Одно не подлежитъ сомннію, а именно то, что южно-итальянскіе бандиты, снискавшіе себ репутацію самыхъ набожныхъ и придающіе своей дятельности посл 1860 г. характеръ религіозной войны, представляютъ единственный въ настоящее время въ Европ примръ одичанія, доходящаго до людодства. Мы не только можемъ насчитать множество случаевъ, когда разбойники Базиликаты бросались на своихъ жертвъ, сосали кровь изъ ихъ ранъ по суеврному убжденію, будто свжая кровь придаетъ здоровье и силу, рвали ихъ на части и пожирали ихъ мясо или жарили и съдали ихъ сердца, но нердко они устраивали правильныя антропофагическія пиршества посл побды надъ карабинерами или надъ небольшимъ военнымъ отрядомъ. А въ нкоторыхъ деревняхъ той-же самой мстности жены и любовницы разбойниковъ продавали на всъ мясо убитыхъ карабинеровъ и католическихъ священниковъ, присягнувшихъ итальянскому королевству и за то отлученныхъ папою отъ церкви. Это совершенно подтверждаетъ мысль, высказанную Карломъ Фогтомъ на антропологическомъ конгрес въ Болоньи въ 1873 г., что сохраненію людодства у многихъ дикарей способствуетъ не столько экономическая нужда, сколько суеврный фанатизмъ.

Изслдовавъ нравственныя и религіозныя особенности изучаемаго имъ преступнаго міра, д-ръ Ломброзо разсматриваетъ интелектуальныя его способности и средній уровень образованія преступниковъ разныхъ категорій. Но мы спшимъ кончить и посвящаемъ этому интересному отдлу его книги только нсколько словъ.

Какъ и слдовало ожидать, по отношенію къ умственнымъ способностямъ преступники представляютъ собою всевозможные оттнки отъ абсолютнаго идіотизма, сопровождаемаго микроцефаліей), до положительной геніальности, проявляющейся изобртеніемъ новыхъ орудій для взлома или вскрытія замковъ и т. п. Но и въ этихъ высшихъ сферахъ умъ ихъ сохраняетъ все-же одинъ изъ несомннныхъ атрибутовъ дикости: неспособность къ правильной, систематической работ. Что-же касается образованія, то тамъ, гд начинается оно, естественно, кончается одичаніе, а, слдовательно, оно совершенно выходитъ уже за предлы нашей статьи. Замтимъ только, что и распространеніе граматности въ народ не сопровождается непосредственно уменьшеніемъ общаго числа преступленіи въ стран, а иногда даже дйствуетъ и въ обратномъ смысл. Это ясно показываетъ, что наша категорія европейскихъ дикарей никоимъ образомъ не должна быть отожествляема съ категоріей преступниковъ. По свидтельству того-же итальянскаго автора, съ успхами граматности можетъ не уменьшаться, а даже возрастать число мошенничествъ, подлоговъ и т. п., но за то неизбжно и примтно уменьшается число преступленій кровавыхъ, варварскихъ, а на первый разъ былъ-бы весьма желателенъ даже и этотъ условный прогресъ.

Мы далеко не исчерпали ни содержанія книги Ломброзо, вмщающей въ себя до 750 страницъ большого формата, напечатанныхъ убористымъ шрифтомъ, ни, еще мене, самого затронутаго нами предмета. Да его и невозможно исчерпать въ нсколькихъ журнальныхъ статьяхъ. Спеціальная литература не собрала еще до сихъ поръ для того достаточныхъ данныхъ. Антропологія, слишкомъ занятая до сихъ поръ своею систематическою стороною, своими домашними длами, не выработала себ еще правильнаго, независимаго отъ предвзятыхъ мнній подхода къ этого рода вопросамъ и не пріобрла еще даже права совщательнаго голоса въ дл ршенія важнйшихъ общественныхъ задачъ, а спекулятивныя фантазіи, подбитыя зефиромъ благонамренности на какой-бы то ни было ладъ, всмъ давно уже набили оскомину, Пока мы ищемъ философскаго камня или живой воды, имющей излечить насъ однимъ глоткомъ отъ вками накопившихся смердящихъ язвъ, — одичаніе цлыхъ классовъ нашего населенія идетъ своимъ путемъ: роетъ свой смрадный лабиринтъ, подъ изящнйшими и роскошнйшими дворцами, переполненными утонченнйшими продуктами изысканнйшаго индустріализма. Утомительное и нелегкое дло слдить за подъемной работою этого слпого, чудовищнаго крота, неимющаго даже демонической величавости баснословнаго сфинкса.

Левъ Мечниковъ.

‘Дло’ No 11, 1876

ИЗНАНКА ЦИВИЛИЗАЦІИ.

I.Европейскіе варвары.

ИЗНАНКА ЦИВИЛИЗАЦІИ.

II.Европейскіе дикари.

Читайте также:

I.
Европейскіе варвары.

II.
Европейскіе дикари.