Стефан Малларме
Стефан Малларме
Избранные стихотворения
Избранные стихотворения
Избранные стихотворения, Малларме Стефан, Год: 1898
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Дар поэмы
О, не кляни ее за то, что Идумеи
На ней клеймом горит таинственная ночь!
Крыло ее в крови, а волосы как змеи,
Но это дочь моя, пойми: родная дочь.
Когда чрез золото и волны аромата
И пальмы бледные холодного стекла
На светоч ангельский денница пролила
Свой первый робкий луч и сумрак синеватый
Отца открытием нежданным поразил,
Печальный взор его вражды не отразил,
Но ты, от мук еще холодная, над зыбкой
Ланиты бледные ты склонишь ли с улыбкой
И слабым голосом страданий и любви
Шепнешь ли бедному творению: ‘Живи’?
Нет! Если б даже грудь над ней ты надавила
Движеньем ласковым поблекшего перста,
Не освежить тебе, о белая Сивилла,
Лазурью девственной сожженные уста.
Перевод И. Ф. Анненского.
Гробница >Эдгара Поэ
Лишь в смерти ставший тем, чем был он изначала,
Грозя, заносит он сверкающую сталь
Над непонявшими, что скорбная скрижаль
Царю немых могил осанною звучала.
Как гидра некогда отпрянула, виясь,
От блеска истины в пророческом глаголе,
Так возопили вы, над гением глумясь,
Что яд философа развел он в алкоголе.
О, если туч и скал осиля тяжкий гнев,
Идее не дано отлиться в барельеф,
Чтоб им забвенная отметилась могила,
Хоть ты, о черный след от смерти золотой,
Обломок лишнего в гармонии светила,
Для крыльев дьявола отныне будь метой.
Перевод И. Ф. Анненского.
* * *
Уж славы головня победоносно скрылась
Средь бури золотой и блеска янтаря,
И небо пурпурной завесою покрылось —
О смех! — над мнимою гробницею царя.
От блеска даже искр совсем не сохранилось,
Чтобы нас радовать, наш праздник озаряя,
И лишь твое чело волшебно засветилось,
Ласкающим огнем без пламени горя.
О, сколько радости и сколько наслажденья!
Ты задержать могла светила отраженье
И солнца луч вплела среди тяжелых кос.
Ты спишь, и кажется твоя головка каской
Царицы храбрых дев, а тело — грудой роз,
Чарующих бледно-телесною окраской.
Перевод Платона Краснова.
* * *
…О, зеркало, — холодная вода —
Кристалл уныния, застывший в льдистой раме!
О, сколько вечеров, в отчаянье, часами,
Усталая от снов и чая грёз былых,
Опавших, как листы, в провалы вод твоих
Сквозила из тебя я тенью одинокой…
Но — горе! — в сумерки, в воде твоей глубокой
Постигла я тщету своей нагой мечты…
Перевод М. Волошина.
Лебедь
Могучий, девственный, в красе извивных линий,
Безумием крыла ужель не разорвёт
Он озеро мечты, где скрыл узорный иней
Полётов скованных прозрачно-синий лёд?
И Лебедь прежних дней, в порыве гордой муки
Он знает, что ему не взвиться, не запеть:
Не создал в песне он страны, чтоб улететь,
Когда придёт зима в сиянье белой скуки.
Он шеей отряхнёт смертельное бессилье,
Которым вольного теперь неволит даль,
Но не позор земли, что приморозил крылья.
Он скован белизной земного одеянья,
И стынет в гордых снах ненужного изгнанья,
Окутанный в надменную печаль.
Перевод М. Волошина.
* * *
Ее ногтей ожив, что ожил из пароса,
Тревога, дней порог, маяк — лампадофор,
И вечеровых снов, что преломили косы
Воскрылий Феникса не много ль для амфор
На аналоях зал, пустующих с тех пор,
Как отзвяцал кимвал напрасного вопроса,
И Стиксом пролиты последних плачей росы —
Гордыне мастера неправедный укор?!
Но окон около на ниве златосбора,
Где встал единорог из опаленных роз,
Погребена она — по воле ли узора? —
Единая от никс: оникс ее убора
Был замкнут рамою забвенья, чтобы скоро
Арктический септет сверканьями возрос.
Перевод В. Н. Маккавейского.
* * *
Отходит кружево опять
В сомнении Игры верховной,
Полуоткрыв альков греховный —
Отсутствующую кровать.
С себе подобной продолжать
Гирлянда хочет спор любовный,
Чтоб, в глади зеркала бескровной
Порхая, тайну обнажать.
Но у того, чьим снам опора
Печально спящая мандора,
Его виденья золотя,
Она таит от стекол окон
Живот, к которому привлек он
Ее, как нежное дитя.
Перевод Б. К. Лившица.
Лазурь
Бессмертная лазурь, не зная сожалений,
С беспечностью цветов иронией своей
Преследует поэта несвободный гений,
И он клянет себя в обители скорбей.
Бегу, закрыв глаза, ее великолепья,
Но с силой совести она глядит в упор,
Свергаясь с высоты. Каких ночей отрепья
Набросить на ее презренья полный взор?
Пусть тянется туман, чтоб пепел серых теней,
Взлетев, лохмотьями все небо заволок.
Залив болотный свет той синевы осенней,
Он должен выстроить безмолвный потолок!
И тину, и тростник дорогой сберегая,
Иди сюда скорей, оставь летейский мир
И каждую закрой, о Скука дорогая,
Из этих птицами пробитых синих дыр.
Еще! Пускай дымят, не уставая, трубы,
И сажа зыбкая, и черная тюрьма
Затянет небосвод в чудовищные клубы,
И желтоватый свет пусть уничтожит тьма.
Нет неба! Дай же ты забвенье Идеала
И Преступления, материя, прими
Измученную плоть, чтоб там она дремала,
Где спит счастливый скот, зовущийся людьми.
Я повлекусь туда, я больше не умею.
Опустошался мозг и наконец иссяк.
Я не могу от слез освободить идею,
Зевая в пустоту, в нерасторжимый мрак.
Напрасно! Слышишь, как она поет ликуя
В колоколах. Душа моя, лишь для того
Мучительный металл взывает аллилуйя,
Чтоб лучше праздновать Лазури торжество!
Она, как верный меч, разит старинным звоном
Твой прирожденный страх и мглу бесплодных бурь.
Скажи, куда бежать в восстанье беззаконном,
Настигнут я. Лазурь! Лазурь! Лазурь! Лазурь!
Перевод Николая Оцупа.
Появление
Луна печалилась. И, плача, серафимы
Мечтали. И, смычком их нежным уносимы,
От трепетных виол, скользили вдоль цветов
Рыданья белые к лазури лепестков. —
Ты первый поцелуй в тот день мне подарила.
Мечтанье, что не раз пытать меня любило,
Вдыхало медленно печали аромат,
Которым нас, увы, безжалостно пьянят
Сны воплощенные, лишь только их сорвали.
И вот я шел один, глаза мои блуждали
По старой мостовой, как вдруг среди нея,
И среди вечера тебя увидел я.
Ты с солнцем в волосах, с улыбкой появилась,
И фею я узнал, что часто в детстве снилась,
И сыпала, как снег, в тех снах давно забытых
Букеты белых звезд из рук полузакрытых.
Перевод Рауля Рабинерсона.
* * *
Подавленное тучей, ты
Гром в вулканической низине,
Что вторит с тупостью рабыни
Бесстыдным трубам высоты.
Смерть, кораблекрушенье (ты
Ночь, пенный вал, борьба в стремнине) —
Одно среди обломков, ныне
Свергаешь мачту, рвешь холсты.
Иль ярость оправдаешь рвеньем
К иным, возвышенным, крушеньям?
О, бездн тщета! и в волоске
Она любом, в том, как от взгляду,
В ревнивой, алчущей тоске,
Скрывает девочку — наяду.