Перейти к контенту
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Три встречи
(Поэма)
I
Сегодня ей минуло тридцать лет.
И в этот день — для женщины печальный,
Когда красы и молодости цвет
Сияет ей улыбкою прощальной —
Весь этот день, задумавшись, она
Безмолвная сидела у окна,
И, не сводя рассеянного взгляда
С густых аллей запущенного сада,
Где осыпались жёлтые листы,
Как прежних лет отрадные мечты…
Она, бледна, с косою белокурой,
С изящною и тонкою фигурой,
Вся в трауре…
Вечерняя роса
Легла кругом, зарделись небеса
Оттенком роз и бледной позолоты,
Когда она неспешно перешла
Чрез комнату и, с круглого стола
Взяв ящичек изысканной работы,
Вернулась с ним к окошку. На щеках
Разлился вдруг румянец, и в глазах
Блеснул огонь. Она, вздохнув, открыла
Шкатулку, где тринадцать лет хранила
Воспоминания о дорогих часах,
Что были так мучительны и сладки,
И как хранят засохшие цветы
Иль дневника старинные листы —
Она хранит поблёкшие перчатки…
Их — три. Духов чуть слышный аромат
В ней оживил воспоминаний ряд
Из прошлого, когда с наивной верой
От жизни ждут и счастья, и добра.
Вот с этою перчаткой светло-серой
Пред ней встаёт волшебный час утра,
Старинный парк, тенистый и зелёный,
Зеркальный пруд, цветами окружённый,
И молодость, и счастье, и весна!
Невольного смущения полна —
Она, дрожа как будто в лихорадке,
Когда на миг рука её в перчатке
Коснулася протянутой руки
Приезжего, который из столицы
Заехал к ним — потупила ресницы…
А яблони душистые цветки
Над головами их благоухали,
Струи воды за лодкою бежали,
Безоблачно синели небеса,
Её подруг весёлых голоса
Неслися ввысь, как жаворонка трели.
Он тихо грёб, глаза его блестели,
На бледный лоб спускались волоса…
На берегу, под сению каштана,
Где слышалось журчание фонтана,
Ждала их мать. С зарёй другого дня
Уехал гость, но свято сохраня
Перчатку ту, которой он рукою
Коснулся раз — наедине с собою
Сказать: люблю! не смела бы она…
II
Прошли года. Примерная жена
И мать — она казалась примиренной
С судьбой своей, и муки затаённой
В её душе не угадал бы свет.
Ей двадцать семь исполнилося лет,
На вид она была вполне счастливой,
Лишь иногда ей память прихотливо
Являла вдруг любимые черты,
И отгонять подобные мечты
Ей было жаль… Обуреваем сплином,
Скитался он ‘свободным гражданином’
В чужих краях, безделием томим,
Не зная сам, что ею был любим
В былые дни… И вот, на шумном бале
Они в толпе друг друга повстречали.
Он подошёл, опять в своих руках
Он сжал её трепещущую руку.
Как описать восторг её и муку?
Но всё ж она сдержала на устах
Слова любви: казалася бесстрастной,
Холодною… Он сильно постарел,
Но взор его глубоких глаз горел
И чаровал какой-то негой властной…
Испугана, душою смущена,
Чрез восемь дней уехала она
Из города, но увезла с собою
Перчатку ту, которой он рукою
Коснулся в тот блаженно чудный час,
Когда они, под звуки уносясь
Волшебные, кружилися по зале —
Счастливые на этом скучном бале.
III
И вот пред ней лежит ещё одна —
Последняя из дорогих перчаток.
О, если б слёз горячих отпечаток,
Безумных слёз — могла хранить она!
Увы! судьба с насмешкой роковою
Решила всё: к себе она вдовою
Вернулася, ребёнка схоронив
И мужа. В ней, когда прошёл порыв
Отчаянья — надежда на свиданье
Воскресла вновь и трепет ожиданья.
Тянулися мучительные дни
И вот опять увиделись они —
Но как? В кружке друзей её старинных,
В одной из тех интимнейших гостиных,
Куда на днях заехала она —
Сидел и он, а с ним — его жена!
Он был женат почти уже полгода.
Женат! К чему ж ей поздняя свобода?
О, тайных мук тяжёлые года!
Жена его любима, молода…
И в первый раз тоски ревнивой жало
Кольнуло грудь. Соперницу желала
Она найти ужасною… но та
Так весела, приветлива, проста
Казалася, так детски миловидна —
Что ей в душе тотчас же стало стыдно!
Муж также был беспечен и влюблён,
С ней дружески разговорился он,
Болтал, шутил — счастливый безотчётно.
И лишь, когда, прощаяся, она
Приподнялась серьёзна и бледна —
Глаза его печалью мимолётной,
Противоречившей улыбке беззаботной,
Подёрнулись… Возможно ли, чтоб мог
Он сожалеть? Иль это был упрёк?..
Не ей решить подобную загадку!
Да и к чему? Но чёрную перчатку,
Которая в тот вечер на руке
Её была — в заветном уголке
Она хранит и бережёт ревниво…
Спустилась ночь — тиха и молчалива,
Как тихая, безмолвная печаль.
Вдова глядит в темнеющую даль
Из глаз её струятся тихо слёзы.
О, светлые утраченные грёзы —
Как жалко их, как бесконечно жаль!
Безумная! К чему во имя долга
Она с собой боролася так долго!
Вся жизнь прошла без счастья, без любви,
Без радостей! Стремления свои
Она в душе сурово заглушила,
И ей судьба жестоко отомстила:
Года борьбы, волнений и тревог,
Мучительной душевной лихорадки,
Три старые ненужные перчатки —
Вот жизнь её, вот радостей итог!
1887 г.
У тихой пристани
Поэма
I
Ночною мглой, как саваном одета,
С Распятием, черневшим на стене,
Печальною казалась келья эта,
Где разговор вели наедине
Чуть слышный две подруги-инокини.
В одной из них твердило о кручине
Глубокой всё: и бледные уста,
Где скорбная виднелася черта,
И взор очей, горевших лихорадкой.
С отрадою мучительной и сладкой
Она душой жила ещё в былом,
И этих грёз молитвой и постом
Она изгнать доселе не успела.
Другая — вся сияла чистотой
Душевною и вешней красотой,
Она, любви не знавшая, всецело
Себя отдать решилася Творцу.
И всё ж теперь, подобная пловцу,
Что бездною невольно привлечённый
Стоит над ней у берега смущённый, —
Она, дрожа, готовилась рассказ
Сестры своей услышать первый раз…
‘Двенадцать лет, — ей молвила другая,
Прошло с тех пор, как я, изнемогая,
Пришла сюда, но память о былом
Живёт во мне: пред Божьим алтарём
Я не нашла желанного забвенья,
Не охладил холодный мрамор плит
Того огня, что всё ещё горит
В груди моей. Молитвенное пенье
Тяжёлый вздох души не заглушит,
И мысль моя стремится за ограду,
Она летит к тому земному аду,
Что раем был когда-то для меня, —
Летит к тому, кого любила страстно,
Кого люблю и разлюбить не властна’.
Как юный лес при первом свете дня
Трепещет весь, внезапно пробуждённый,
Так девушка с тревогой затаённой
Речам таким внимала в первый раз,
Желая знать и знания боясь…
Тут старшая внезапно сжала руки
Её в своих: ‘Прости, я не тебе
Должна б сказать… но, Боже, эти муки
Так много лет таила я в себе,
Так жаждала сочувствия порою!
Прости, дитя. Я всё тебе открою.’
II
‘В Париже том, где жизнь кипит ключом,
Волнуяся, как вспененное море —
Есть уголок, что многим незнаком.
Там дышится привольно на просторе
Больших садов, и куполы церквей
Издалека сияют меж ветвей.
Наш дом стоял среди большого сада,
Где я бродить порой бывала рада
По целым дням. Прозрачней чем листы
Весенние цвели тогда мечты
В душе моей. Не рассуждая много,
Опекуном воспитанная строго,
В семнадцать лет я вышла за того,
Кто мне в мужья назначен был. Его
Я всей душой глубоко почитала,
Но умер он — и я вдовою стала
Наивною, как девочка. Вполне
Счастливой жизнь тогда казалась мне.
Цветы, рояль и бедных посещенья,
Кружок друзей — иного развлеченья