Избранные поэтические переводы
Избранные поэтические переводы
Адельстан и Роза
Адельстан и Роза
Брат тучи
Брат тучи
(Из ‘Рассказов прапорщика Столя’)
Избранные поэтические переводы, Лебедев Владимир Петрович, Год: 1913
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Владимир Лебедев
1869, Москва — 1939, Ленинград
Оставшись сиротой, воспитывался в доме дяди — прозаика Н. К. Лебедева (1846-1888). Первые публикации относятся к 1888-1889 годам. Много печатался в периодике, был участником ‘пятниц’ К. К. Случевского. Издал поэтические сборники: ‘Тихие песни: стихотворения 1889-1900’, СПб, 1901, ‘Стихотворения’, Гельсингфорс, 1913, а также поэму ‘Сказание о княгине Ольге’, СПб, 1913, помимо этого — ряд прозаических произведений, в основном на темы русской истории. В 1900-1910-е годы — ближайший сотрудник ‘Финляндской газеты’ (Гельсингфорс), где, помимо прочего, регулярно публиковал переводы финских и шведских писателей (предлагаемый вниманию читателей перевод из основного классика шведскоязычной литературы Финляндии, И. Л. Рунеберга, впрочем, найден на страницах ‘Вестника Европы’). После октябрьского переворота жил в Ленинграде, писал драматические произведения и оперные либретто, с 1925 года — член Ленинградского общества драматических и музыкальных писателей.
(Евгений Витковский).
Людвиг Генрих Гёльти
(1748-1776)
Покинул рыцарь Адельстан
Придворный, шумный круг,
Пред ним — село, простор полян,
Река и свежий луг.
В селеньи мирном он живет,
И часто вечерком
Пред ним смуглянок хоровод
Сплетается кружком…
Его мечту одна из них
Влечет своей красой —
С горячим взором глаз живых,
С тяжелою косой.
Красавец знатный Розе мил,
В нем -страсть вскипела вновь…
Их поцелуй соединил,
Венчала их любовь!..
Но скучно рыцарю в селе!
Где шум и блеск двора?
И конь пред ним, и он — в седле…
Прости, любви пора!
Слабеет Роза с каждым днем:
Ей — вечность каждый день…
Глаза горят больным огнем,
Она бледна, как тень!
И вот над ней — могильный крест!
Куда ж,спеша, спеша,
Из этих мест, родимых мест
Летит ея душа?
На пышном ложе Адельстан
Не спит, тоской томим…
Чей милый лик, знакомый стан —
Чей призрак перед ним!?..
Он понял все!.. Скорей коня!..
Летит в полночной мгле…
И вот еще, до блеска дня,
В знакомом он селе!
Стоит у той могилы он,
Где Розы бренный прах,
И рыцарь бледен и смущен, —
Кинжал в его руках…
Кругом ползет сырой туман,
И мрак — среди могил…
И в сердце рыцарь Адельстан
Кинжал себе вонзил!..
Йохан Людвиг Рунеберг
(1804-1877)
В чаще леса хижина ютилась,
В стороне от той большой дороги,
По которой шли войска на битву,
И враги туда не проникали,
И тропа, виясь лесной трущобой,
Не была никем чужим открыта.
Только ворон с карканьем зловещим,
Только цапля, прячась в хвойной чаще,
Только волк с добычею кровавой,
Пробегая по глухим оврагам,
Весть сюда несли о битвах грозных…
Здесь, в каморке, за столом убогим,
Молча под вечер сидел хозяин,
Отдыхая от дневной работы,
В тихой думе голову склонивши,
Опершись рукой на стол дощатый…
Хмурый взор его блуждал тревожно,
Ничего кругом не замечая.
Тут же сын его сидел приемный,
Тут же дочь его была родная,
Но старик вниманьем не дарил их.
И рука с рукой, в глубокой думе,
Близко, близко прислонясь друг к другу,
В стороне они сидели оба…
Наконец старик прервал молчанье.
Про себя, но всё ж довольно ясно,
Словно думам тайным отвечая,
Он запел… Неслось за словом слово…
‘Королем лесов зовут медведя,
Красят лес раскидистые сосны,
В чем же, в чем цель жизни человека?
Кто игру судьбы предугадает?..
В зимний вечер в хижину лесную
Ты, дитя, пришел искать приюта —
Непогодой загнанная пташка,
Из-под шапки вился светлый локон,
Таял снег на обуви дырявой,
Из-под куртки рваной грудь сквозила.
Кто он был — пришельца не спросили,
Не имел он ни родных, ни крова,
Зимний вихрь примчал его случайно,
Был он братом тучи многоснежной…
Занесен сюда как снег, налипший
На ногах прохожего усталых…
Но тот снег наутро не растаял,
Тучи брат, он не умчался с тучей —
Мальчик вырос юношею сильным.
Первый год он ничего не делал,
На второй рубил дрова прилежно,
А на третий — уж сразил медведя,
Что сквозь чащу подобрался к стаду.
Где ж теперь его отвага, удаль,
О которой шли в лесах рассказы?
Что отцу приемному он скажет?..’
Сумрачно сидит старик в каморке,
О войне он думает, о битвах…
Спасена ли родина — не знает,
Крик орлиный, карканье воронье
Ничего ему не открывают,
В глушь лесную не доходят вести,
А отважный юноша теряет
День за днем, лишь о любви мечтая…
Словно ветер пробежал по чаще,
В тишине вечерней, молчаливой,
Дуновеньем острым и холодным
Гладь лесного озера волнуя —
В час, когда не дрогнет лист заснувший
И цветы молчат в траве прибрежной,
Отражаясь в глубине озерной, —
Так, суровой речью уязвленный,
Чутко вздрогнул юноша… смутился,
В сердце с болью скрыл упрек отцовский…
Вечер весь он просидел с невестой,
На покой ушел он и, казалось,
Раньше всех заснул в своей каморке.
Но едва заря зажглась на небе,
Прежде чем все в доме пробудились,
Он ушел из-под родимой кровли.
День настал и солнце засияло, —
Но в лесном жилище только двое,
Только двое за столом сидели
В комнатке уютной за обедом,
Третьего не видно было с ними.
Не грустил еще старик-хозяин,
Дочь его не проливала слезы,
Но пропал для них покой воскресный,
Праздник светлый был уже не праздник…
И потом, когда ревела буря,
Клочья туч пересыпая градом,
Ласково сказал старик, вздыхая:
‘Дочь моя, неблизко до селенья,
На пути ручьи, холмы, овраги,
Нет мостов, всё залито водою…
Кто пошел туда на ранней зорьке,
Тот наверно к ночи лишь вернется’…
Так он молвил, но, в себе замкнувшись,
Как цветок, что в сумраке вечернем
Лепестки пугливо закрывает,
Дочь его молчала в грустной думе.
Но недолго так она сидела,
Как листок засохнувший — с зарею
Блещет свежей капелькой росистой,
Так в очах ее сверкнули слезы,
Голову склонив, она запела:
‘Если сердце отвечает сердцу,
Всё вокруг становится им чуждо —
Небо, солнце, родина, родные…
Мир для них особый возникает,
Очи их иное видят небо!
Каждый вздох взаимный им дороже,
Чем слова родных, знакомых, близких…
Неземная власть в любви таится
И ее оковы неразрывны…
Для влюбленных нет пучины моря,
Нет вершин и гор неодолимых…
Он вернется, он вернется раньше,
Хоть его и ждешь ты поздней ночью’…
И старик сперва ее не понял,
Но потом, тревожась и тоскуя,
За ушедшим в поиски он вышел.
Он оставил домик свой и тихо
По тропе лесной побрел навстречу.
Лишь к полудню сквозь лесные дебри
До жилья ближайшего дошел он.
Но печальна, как лесная чаща,
Молнией спаленная, — лежала
Перед ним соседняя усадьба.
Над младенцем, спящим в колыбели,
Одинокой он нашел хозяйку.
Словно птица в трепетном испуге,
Услыхав внезапный гулкий выстрел,
Крыльями взмахнет и встрепенется —
Так хозяйка, задрожав, вскочила,
Чуть лишь дверью стукнул он, но вскоре
Успокоилась, узнав соседа,
Подошла и протянула руку,
Проливая горестные слезы.
‘Ты пришел? — воскликнула. — Спасибо!
И еще за то тебе спасибо,
Что прислал к нам юношу на помощь,
К нам, в обитель ужаса и горя.
Сядь, отец мой, отдохни немного…
Всё тебе поведаю я, слушай…
Знаешь ты, война уж долго длится.
Грабят край и наши, и чужие,
Пощажен лишь тот, кто безоружен.
Наш отряд — мужья, отцы и братья —
Двинулся на днях врагам навстречу,
Весь приход — все села и деревни…
Только счастье нашим изменило,
Разметало их, как листья бурей,
И немногие спаслись от смерти.
И враги нахлынули потоком,
Избивая слабых, безоружных,
В гневе не щадя ни жен, ни старцев.
И сюда пришли они с зарею,
Чуть в селеньи колокол ударил —
Разразилась ярость их повсюду…
Нет, всего я рассказать не в силах!
Муж был брошен связанный на землю,
Кровь текла, неистовство царило…
Помощи мы даже и не ждали…
Билась я в руках врага жестоких