‘Кто хорошо начал, тот половину дела сделал‘. Что это такое, загадка ли, пословица или нравоучение? По природному моему чистосердечию открываюсь, что доподлинно и сам не знаю, или в этот только случай не угадал возможного, некогда и весьма трудную задачу решил я очень скоро. Спросили у меня, будет ли когда-нибудь февраль-месяц состоять из 30 дней, на что отвечал я без всякой трусости и не дрожащим голосом: ‘Нет!’, чем и удивил всё собрание, которое за сие почитает меня ныне больше, нежели пономаря приходской нашей церкви. Можно сказать опять и то, что разум во мне не совершенен, следовательно, всего на свете познать невозможно, ибо рассуждению нашему положен где-то предел.
Предпринимая писать ‘И то, и сё’, должен я непременно говорить обо всём, то есть о том, о чём мне возможно и о чём имею я действительное сведение, хотя не вдруг, однако каждое за каждым по порядку. В начале — о хорошем, потом о посредственном, а, наконец, и о худом, для того что и из худа выходит иногда изрядное дело. Под именем худа разумею я малые вещи, а кто их презирает, тот о больших никогда понятия иметь не сможет. Не бывши учеником, учителем не будешь.
‘Тот половину сделал, кто хорошо начал‘: сие нравоучение поставить я умел, но в начале первого листа позабыл ему последовать. Итак, вижу, что начал я недовольно хорошо, что делать: ‘На всякого мудреца довольно простоты’. Однако знаю опять и это: ‘Признание прегрешения — половина исправления‘, а ‘повинную голову и меч не сечёт‘. Я намерен извиниться и оказать моё почтение, а кому и для чего, о том моими устами и моими мыслями, по моему желанию и приказания, изъяснится ‘И то, и сё’ обстоятельно, и каким порядком, извольте слушать, оно уже начинает.
Государыня моя госпожа ‘Всякая всячина’! Не прогневайся на меня, что я наименую тебя родною моей сестрою, и сестрой ещё большой или старшей, для того что прежде ты вышла в свет из природной утробы, и прошу в том извинения, что я причитаюсь тебе роднёй. Ты родилась на Парнасе, да и я неподалёку оттуда, тебя производила муза, да и меня, я думаю, так же: следовательно, близки мы так друг к другу, как Солнце к огню, которые греют и освещают, и ежели люди пренебрегать ими станут, то они вредны, а ежели с рачением присмотрят за ними, то больше всего на свете полезны.
Я не из числа тех людей, у которых прибиты шапки к голове алтынными гвоздями, и которые, увидев на дороге человека почтенного и достойного всякой чести, охотнее обойдут три (3) улицы и ещё несколько переулков, единственно для того что б не встретиться с ним и не помять головной своей покрышки, хотя оная даже сотой доли не составляет от их имения. Некоторых принуждает к тому зависть, для чего он не на такой ступени, как тот, других — гордость, а иных, глупость, и кажется мне, что сей род глупости помягче несколько совершенного дурачества.
Сие уменьшая я для того, что я от природы человек снисходительный и смирный и предпочитаю неважный мир славному сражению. Потому не называю никого в глаза глупым, без каковых, как мне кажется, обойтись невозможно (неможно), я видал их в домах, на улице и в поле, однако исправлять их не берусь и титул народного учителя принять на себя не отваживаюсь, потому что я недостоин, и сверх же того учить людей не умею по той причине, что я и сам серёдка на половине.
Итак, что б от того мне удалиться, то я в защиту себя скажу эту пословицу: ‘Исправит горбатого могила, а глупого случай‘, ибо он только один дурацкий учитель.
Итак, государыня моя сестрица госпожа ‘Всякая всячина’, извини меня за то, что я позабыл мой долг и в первом листе не сделал тебе почтения, прочем, сама ты ведаешь, что ‘конь о четырёх ногах, однако и тот спотыкается‘! Начинать учиться и каяться в своих преступлениях никогда не поздно и это-то мне делает ободрение и подаёт великую надежду к получению от тебя прощения. Я снисходителен, а ты, может быть, ещё и больше меня, что не порок, то добродетель, а добродетель — неоценимое сокровище на свете. Я следовал тебе и следовать буду, за что, я чаю, гневаться ты на меня не будешь, и это моё усердие сочтёшь знаком моей к тебе преданности, которая останется во мне до конца моей жизни.
Прости, государыня моя сестрица, впредь до свидания.
Твой покорный брат и слуга.
Ежели мало ‘И того, и сего’, так изволь принять меня за всё.
М. Чулков.
1769 г.
Источники текста:
‘И то, и сё’, 1769 г. Т. 1, No 3.
Л. Б. Лехтблау, Н. К. Гудзий, ‘Русские сатирические журналы XVIII века’: Избранные статьи и заметки: учебное пособие для высших учебных заведений. М., ‘Учпедгиз’, 1940 г. С. 60 — 61.