Н. М. Пржевальский
Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки
СОДЕРЖАНИЕ
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/p05_01.jpg)
ПЕРВОЕ ТИБЕТСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ Н. М. ПРЖЕВАЛЬСКОГО
Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки, Пржевальский Николай Михайлович, Год: 1883
Время на прочтение: 15 минут(ы)
М., ОГИЗ, 1948
Под редакцией и со вступительной статьей Э. М. Мурзаева
Первое тибетское путешествие Н. М. Пржевальского Э. М. Мурзаев.
Предисловие. Н. Пржевальский.
Глава I. Снаряжение экспедиции в Зайсане. Путь по Чжунгарии дчлиною р. Урунгу. План и состав экспедиции.— Окончательное снаряжение в Зайсане: запасы продовольственные, боевые и охотничьи, для научных работ, одежда, обувь и жилище, подарки туземцам, деньги, укладка багажа, экспедиционные животные.— Важность вооружения экспедиции.— Предположенный путь.— Проводник Мирзаш.— Выступление из Зайсана.— Мысли у порога пустыни.— Первые дни путешествия.— Местность от Зайсана до оз. Улюнгура.— Описание этого озера.— Городишко Булун-тохой.— Река Урунгу.— Ее нижнее течение.— Местная флора и фауна.— Соседняя пустыня.— Среднее течение Урунгу.— Путь наш вверх по этой реке.— Зимовка бежавших киргизов.— Верхняя Урунгу.— Река Булугун.— Охота на кабанов.— О торгоутах
Глава II. От Алтая до Тянь-шаня. Чжунгарская пустыня.— Форма ее поверхности.— Лёсс.— Орошение.— Климат.— Причины центрально-азиатских бурь.— флора описываемой пустыни: саксаул, дырисун.— фауна: дикая лошадь, дикий верблюд.— Наш путь от озера Гашун-нор.— Обманчивость расстояний.— Равнина к югу от Алтая.— Состояние погоды.— Горы Хара-сырхэ и Куку-сырха.— Общий характер пройденной пустыни.— Предгорья Тянь-шаня.— Всегдашние затруднения с проводниками.— Выход в Баркульскую равнину
Глава III. От Варкуля до Хами. Обыденный порядок нашей походной жизни: ночевка, снимание бивуака, движение в пути, устройство нового стойбища, продовольствие и ежедневные занятия, двойные переходы, дневки.— Баркульская равнина.— Город Баркуль.— Дальнейшее наше движение.— Дороги вдоль Тянь-шаня.— Прелестная стоянка.— Пройденный Тянь-шань.— Леса северного его склона.— Перевал.— Южный склон.— Переход до Хами
Глава IV. Оазис Хами и Хамийсвая пустыня. Общие условия образования оазисов Центральной Азии.— Описание оазиса Хами.— Туземцы.— Стратегическое и торговое значение Хами.— Наше там пребывание.— Осмотр города.— О китайских войсках.— Их безобразное состояние.— Сборы в дальнейший путь.— Выступление.— Топографический рельеф Хамийской пустыни.— Ее ужасающая дикость.— Памятный ночной переход.— Станция Ку-фи.— Горы Бэй-сянь.— Кое-что о переходе через пустыню.— Река Булюнцзир.— Прибытие в оазис Са-чжеу
Глава V. Оазис Са-чжеу. Предгорья Яань-шаня. Общая характеристика оазиса Са-чжеу.— Его флора, фауна и население.—Окрестности описываемого оазиса.— Наш в нем бивуак.— Назойливость городской толпы.— Недружелюбие китайских властей.— Закупка продовольствия.— Продолжение пути.— Святые пещеры.— Переход до р. Дан-хэ.— Обман проводников.— Передовой уступ Нань-шаня.— Среднее и верхнее течение р. Дан-хе.— Разъездами отыскиваем путь.— Случайная встреча монголов.— Они указывают нам дорогу в Цайдам.— Прекрасная стоянка.— Причины подозрительности китайцев
Глава VI. Хребет Нань-шань. Две характерные части Центральной Азии.— Хребты Гумбольдта и Риттера в Нань-шане.— Связь этого последнего с Алтын-тагом.— Нань-шань близ Са-чжеу.— Средний пояс северного склона описываемых гор.— Его флора и фауна.— Область альпийских лугов.— Пояс каменных россыпей.— Область вечного снега.— фауна альпийской области.— Климат западного Нань-шаня.— Сравнение этих гор с их восточной окраиной
Глава VII. Наше пребывание в Нань-шане. Отдых в горах.— Новый марал.— Перебираемся в альпийскую горную область.— Неудачные здесь охоты.— Посещение ледника.— Возвращение на прежнюю стоянку.— Переход за главный кряж Нань-шаня.— Описание его южного склона.— Новая поездка к ледникам.— Пропажа унтер-офицера Егорова, поиски его, неожиданная встреча.— Переход в равнину Сыртын.— Оригинальные подножья центральноазиатских гор
Глава VIII. Цайдам. О Цайдаме вообще.— Местные монголы.— Грабежи их оронгынами.— Северный Цайдам.— Его флора и фауна.— Равнина Сыртын.— Ее жители.— Избранный нами путь.— Мираж.— Большой безводный переход.— Местность до оз. Ихэ-цайдамин-нор.— Описание этого озера.— Дальнейшее наше движение.— Пашни цайдамских монголов.— Хармык.— Тамариск.— Князь Курлык-бэйсе.— Крутое наше с ним обращение.— Комическая закупка продовольствия.— Озера Курлык-нор и Тосо-нор.— Климат августа.— Крайне бесплодная местность.— Река Баян-гол.— Невольные ошибки.— Выход на старый путь.— Возня с князем Дзун-засаком.— Результаты первого периода путешествия
Глава IX. Северный Тибет. О Тибете вообще.— Его малоизвестность.— Тому причины.— Различные части Тибета.— Окрайние горы северной половины этой страны.— Куэн-лунь.— Внутреннее плато.— Хребты на нем.— Их общий характер.— Равнины.— Озера и реки.— Климат.— флора.— фауна: млекопитающие, птицы, пресмыкающиеся и земноводные, рыбы.— Минеральное царство.— Жители
Глава X. Наш путь по Северному Тибету. Неблагоприятные нам напутствия.— Обходная дорога.— Номохун-хото.— Хитрость князя Дзун-засака.— Хребет Бурхан-Будда и ущелье р. Номохун-гол.— Урочище Дынсы-обо.— Догадливый монгол.— Юрта взамен палатки.— Перемена абсолютной высоты и климата.— Хребет Шуга.— Река Шуга-гол и ее долина, окрайние горы.— Баснословное обилие травоядных зверей.— Птицы и рыбы.— Наша охота.— Оригинальная долина.— Перевал Чюм-чюм.— Трудное положение.— Снег и морозы.— Глазная болезнь—Равнина по р. Напчитай-улан-мурень.— Утешительные предзнаменования.— Дурное топливо,— Хребет Куку-шили.— Новооткрытый медведь.— Изгнание проводника
Глава XI. Наш путь по Северному Тибету (Продолжение). План дальнейшего движения.— Выход из гор Куку-шили.— Опять равнина.— Хребет Думбуре.— Разъезды для отыскания пути.— Горы Цаган-обо.— Следы прежних кочевок.— Верхнее течение Голубой реки.— Охота на диких яков.— Кратковременная дорога.— Трудности пути.— Река Токтонай-улан-мурень.— Затруднительность летнего движения через Северный Тибет.— Неожиданная услуга.— Переход через р. Мур-усу.— Плато и хребет Тан-ла.— Ёграй и голыки.— Наш подъем на Тан-ла.— Нападение ёграев.— Горячие минеральные ключи.— Спуск с Тан-ла.— Новое повышение местности.— Тревожные вести.— Встреча тибетских чиновников.— Необходимость остановки
Глава XII. Остановка близ горы Бумза. Гора Бумза и ключ Ниер-чунгу.— Кочевые тибетцы.— Их наружный тип, одежда, жилище, пища, скотоводство, нравственные качества, семейная жизнь, язык и обычаи, административное разделение.— Тягостная наша стоянка.— Охота за ягнятниками и снежными грифами.— Сношения с местными жителями.— Тибетские солдаты.— Неудачная посылка в Напчу.— Торговый тибетский караван.— Монголы-переводчики.— Сведения, ими сообщенные: маршрут от Напчу до Лхасы, об этом городе, о далай-ламе, о населении Тибета.— Приезд посланцев из Лхасы.— Мое решение возвратиться.— Четвертый раз не попадаю в столицу Тибета
Глава XIII. Возвращение в Цайдам. Неудовлетворительность нового снаряжения.— Проводник Дадай.— Возможность обхода Тан-ла.— Вновь поднимаемся на это плато.— Легенды о злом духе и о каменном граде.— Спуск по северному склону Тан-ла.— Охота за уларами.— Тройной караванный путь.— Остановка в горах Цаган-обо.— Геологическое действие тибетских бурь.— Охота на медведя.— Новый наш путь.— Нахальство тибетских хищников.— Белогрудый аргали.— Климат декабря.— Переход за хребет Марко Поло.— Описание этих гор.— Снежный буран.— Выносливость туземных лошадей.— Место размножения антилоп оронго.— Хребет Гурбу-найджи.— Река Найджин-гол.— Зимующие птицы.— Выход в Цайдам.— Сведения о западной части этой страны.— Переход по южному Цайдаму.— Неприятности нашего вожака.— Прибытие в хырму Дзун-засак
Глава XIV. Из Цайдама на Куку-нор и в Синин. Третий период путешествия.— Стоянка у Дзун-засака.— Восточный Цайдам.— Наш путь по нему.— Болото иргицык.— Южно-Кукунорский хребет.— Дабасун-гоби.— Еще о горах Южно-кукунорских.— Река Бухайн-гол.— Недолгая остановка на Куку-норе.— Описание этого озера: его бассейн, климат, флора, фауна и население.— Идем по южному берегу Куку-нора.— Река Ара-гол.— Остановка возле пикета Шала-хото.— Поездка в г. Синин.— Население его окрестностей: китайцы, дунганы, киргизы, тангуты, далды и монголы.— О Синине.— Свидание с местным амбанем.— Курьезные рассказы китайцев.— Снаряжение в дальнейший путь
Глава XV. Исследование верховьев Желтой реки. Общая характеристика бассейна верхней Хуан-хэ.— Частное описание того же верхнего ее течения.— Хара-тангуты.— Их шаманы.— Наш караван на вьючных мулах.— Переход в урочище Балекун-гоми.— Отрадная здесь стоянка.— Бедность флоры и фауны.— Состояние погоды.— Следование вверх по Желтой реке.— Безводное плато.— Хребет Сян-сн-бей.— Река Бага-горги.— угрозы хара-тангутов.— Малозаметный пролет птиц. Ушастый фазан.— Охота за ним.— Гора и кумирня Джахан-фидза.— Обилие лекарственного ревеня.— Переход к р. Уму.— Продолжение пути.— Растительная жизнь и погода в апреле.— Стоянка на р. Чурмын.— Новые разъезды.— Переход на Хуан-хэ.— Местность близ ее истоков.— Невозможность дальнейшего следования
Глава XVI. Исследование верховьев Желтой реки (Продолжение). Возвращение на р. Бага-горги.— Прелестные здесь уголки.— Следование в Балекун-гоми.— Начало летних дождей.— Новый путь.— Урочища Ха-гоми и Доро-гоми.— Переход на переправу через Хуан-хэ.— Оазис Гуй-дуй.— Горы к югу от него.— Их флора и фауна.— Наше пребывание в этих горах.— Охотничьи экскурсии.— Восхождение на гору Джахар.— Возвращение в Гуй-дуй.— Переход на Кукунорское плато
Глава XVII. Летнее посещение оз. Куку-нор. Вторичное обследование Восточного Иань-шанн (гор Гаиь-су). Идем долиной р. Ара-гол.— Стоянка на берегу Куку-нора.— Следование по восточной его стороне.— Растительность береговой полосы.— Джума.— Бивуак на устье р. Балема.— Охота за горными гусями.— Выбор возвратного пути через Ала-шань.— Местность от куку-нора до кумирни Чейбсен.— Наше здесь следование.— Постоянные дожди.— Старые знакомцы в Чейбсене.— Водяная молельня.— Хребет Южно-Тэтунгский.— Растительность его альпийского пояса.— Флора лесной области.— Фауна тех же гор.— Местные тангуты.— Наше пребывание в описываемых горах.— Кумирня Чертынтон.— Хребет Северо-Тэтунгский.— Последние впечатления гор.— Переход до города Да-и-гу.— Спуск с Тибетского нагорья к Ала-шаню
Глава XVIII. Путь через Ала-шань и срединою Гоби. О Гоби вообще.— Местные условия почвы, климата, растительной и животной жизни.— Ала-шань, его климат, флора, фауна и население.— Общее впечатление от пустыни.— Наш путь из г. Даджина.— Пески Тынгери.— Сульхир и Pugionram.— Одичавшие лошади.— Неожиданный пролет птиц.— Переход в г. Дын-юань-ин.— Алашанские князья.— Следование по северному Ала-шацю.— Аймак уротов.— Общий характер средней Гоби.— Новый аргали.— Путь наш до хребта Хурху.— Описание этих гор.— Дальнейшее наше следование.— Новые караванные пути.— О монголах.— Климат сентября.— Степная полоса северной Гоби.— Прибытие в Ургу.— Переезд до Кяхты.— Итог научных результатов моих путешествий в Центральной Азии.— Благодарность спутникам.— Заманчивость страннической жизни
Примечания и комментарии редактора
Список латинских названий животных с указанием их русских названий
Список латинских названий растений с указанием их русских названий
Таблицы перевода мер, употреблявшихся Н. М. Пржевальским, в метрические меры
Содержание
1879—1880 гг. Н. М. Пржевальский совершил третье центрально-азиатское путешествие, которое он назвал первым тибетским путешествием {Такое название не совсем правильно, так как в первом своем ‘монгольском’ путешествии он, в сущности, также был в Тибете.}.
Это путешествие было организовано Пржевальским вскоре после возвращения из Лобнорской экспедиции, когда уставший и измученный болезнью наш путешественник: прерывает свои работы и по вызову из Петербурга уезжает туда лечиться и набираться новых сил. Но недолго продолжается этот перерыв. С фанатической страстью рвется Пржевальский в новое путешествие: Тибет попрежнему не исследован, неизвестность манит, высокая заветная страна влечет путешественника. Расставаясь с Зайсаном и уезжая больным в Петербург, Пржевальский записывает в своем дневнике:
‘Хотя остановка экспедиции совершилась не по моей вине и притом я сознаю, что это самое лучшее при настоящем состоянии моего здоровья,— все-таки мне крайне тяжело и грустно ворочаться назад. Целый день вчера я был сам не свой и много раз плакал. Даже возвращение в Отрадное меня мало радует…’.
В конце дневника лаконичная, но выразительная подпись, отмеченная 31 марта 1878 г.: ‘Перерыв, но не конец дневника’. И действительно, через год — 21 марта 1879 г.— из того же Зайсанского поста, направляясь в Центральную Азию, вновь выходит экспедиция Пржевальского. Длинной цепочкей протянулся караван, состоящий из 35 верблюдов и 5 верховых лошадей. Мерная поступь, неторопливый ход, изредка слышится недовольный рев верблюда, и опять тишина и безмолвие.
‘Итак, мне опять пришлось итти в глубь Азиатских пустынь! Опять передо мною раскрывался совершенно иной мир, ни в чем не похожий на нашу Европу! Да, природа Центральной Азии действительно иная! Оригинальная и дикая, она почти везде является враждебной для цивилизованной жизни. Но кочевник свободно обитает в этих местах и не страшится пустыни, наоборот, она его кормилица и защитница’.
Туда, в пустыни и высокие, холодные, неприветливые горы Центральной Азии, всегда тянет Пржевальского, этого ученого — рыцаря путешествий. Нет места беспокойному и мятущемуся путешественнику в большом городе, с его академиями, музеями, приемами и театрами, церемониями и условностями. Как истый отшельник, он тоскует, когда остались позади пустыни и окончен опасный путь, а следующая экспедиция будет только через два-три долгих и скучных года.
Эта книга заканчивается рассказом о заманчивости страннической жизни.
‘Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мною, лишь только пройдут первые порывы радостей по возвращении на родину. И чем далее бежит время среди обыденной жизни, тем более и более растет эта тоска, словно в далеких пустынях Азии покинуто что-либо незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе… Притом самое дело путешествия для человека, искренно ему преданного, представляет величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознанием пользы для науки. Трудности же физические, раз они миновали, легко забываются и только еще сильнее оттеняют в воспоминаниях радостные минуты удач и счастья.
Вот почему истому путешественнику невозможно позабыть о своих странствованиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования. День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счастливого прошлого и манить: променять вновь удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь’.
Трудно представить себе Пржевальского вне его путешествий, вне его научных работ в Центральной Азии, ведь для него время между экспедициями было только необходимым перерывом, который нужно было использовать для обработки привезенного научного материала, для написания полного отчета, для составления и утверждения нового плана работ опять в Центральной Азии.
Все путешествия Пржевальского — подвиг! Удивительный подвиг, вернее, целая цепь подвигов, совершенных русским человеком, величие которого подчеркивается тем, что для него они явились обычной работой на благо своего народа, принесшего за это Пржевальскому глубокую благодарность. Не случаен приказ Пржевальского по поводу окончания четвертого путешествия, приказ, обращенный к своим верным спутникам: ‘Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах я поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную от имени науки, которой мы служили, и от имени родины, которую мы прославили’.
Третье путешествие в Центральную Азию Пржевальского является одним из самых интересных и плодотворных, богатых научными результатами. Маршрут этой экспедиции охватил Джунгарию, Восточный Тянь-шань, Нань-шань, Тибет, Куку-нор и верховья Желтой реки (страна Амдо), Ала-шань, Монголию.
К главнейшим научным результатам третьего путешествия следует отнести:
1. Съемку на карту более 8 тысяч км пути по новым, неизвестным и не посещенным ранее районам. Съемка эта опиралась на определяемые Пржевальским астрономические и гипсометрические пункты.
2. В течение всего времени путешествия ежедневно, трижды в день, проводились метеорологические наблюдения, давшие ценнейший материал для суждения о климате Центральной Азии. Именно на основании этих исследований Пржевальский ставит вопрос о границах воздействия индийских муссонов в Восточном Тибете, об образовании сильных и тяжелых центральноазиатских бурь, их геологической деятельности.
3. Был открыт ряд новых горных хребтов в Северном Тибете, они получили названия, данные им Пржевальским, пройден тибетский хребет Танла [Тангла] и найден путь к Лхасе, к которой путешественник ближе всего приблизился именно в этой экспедиции.
4. Плодотворны были сборы растений и животных, которые явились собранием ряда уникальных, неизвестных до этого науке видов. Одним из таких видов является дикая лошадь — джунгарский скакун,— получивший название лошади Пржевальского. Помимо флористического и фаунистического материала, неменьшую ценность для науки представляют записки о перелете птиц, о жизни животных в условиях Центральной Азии и Тибета, по апологии растений.
5. Этнографические исследования, к которым часто и охотно обращается путешественник, подробно, хотя и не всегда объективно, описывая народы, встречающиеся по маршрутам. В этом отношении интересны характеристики тибетцев, тангутов (северных тибетцев), китайского населения оазисов Нань-шаня, китайской администрации и т. д.
6. Большое значение этой экспедиции состоит еще в том, что Пржевальский своей ‘научной рекогносцировкой’ в Тибете показал сюда пути для последующих русских путешественников по Центральной Азии. Это прекрасно понимал и сам Пржевальский и гордился этим, что видно из следующего: ‘Но утешительно для меня подумать, что эти быстролетные исследования в будущем послужат руководящими нитями, которые поведут в глубь Азии более подготовленных, более специальных наблюдателей. Тогда, конечно, землеведение и естествознание, в своих различных отраслях, обогатятся сторицей против того, что им дали нынешние наши путешествия’. Впрочем, это замечание полностью относится и к предыдущим экспедициям.
7. В третьем путешествии в Центральную Азию Пржевальский выступает уже как опытный путешественник, на себе испытавший тягости путешествий по пустыням и высоким нагорьям, выработавший свою методику комплексных научных рекогносцировок. В настоящей работе уже содержится немало рекомендаций по технике путешествий, по методам научно-исследовательской работы. На этот раз одним из помощников Пржевальского оказался В. И. Роборовский, сопровождавший Пржевальского и в четвертом путешествии по Центральной Азии, а затем работавший в Тибетской экспедиции М. В. Певцова и, наконец, возглавлявший большую экспедицию Русского Географического общества в Центральную Азию в 1893—1895 гг. Всеволод Иванович Роборовский — достойный ученик Николая Михайловича Пржевальского, продолжавший его дело, и если бы не тяжелая болезнь {Был разбит параличом 28 января 1895 г. во время экспедиции в горах Амнэ-мачин.}, приковавшая навсегда Роборовского к дому, мы, без сомнения, были бы свидетелями еще многих плодотворных путешествий этого исследователя. Таким образом именно в третьем путешествии начала формироваться школа русских географов-путешественников, которую можно назвать школой Пржевальского, сделавшей так много для славы русской географической науки.
Помимо В. И. Роборовского, на этот раз Пржевальского сопровождал также Ф. Л. Эклон, уже ходивший вместе с ним в Лобнорское путешествие на Алтын-таг и по Джунгарии до Гучена.
Третья центральноазиатская экспедиция нелегко далась Пржевальскому и его спутникам. Не говоря уже о тяжести путешествия в пустынях Гоби и в Тибете, обстоятельства здесь осложнились в результате упорного нежелания китайских и тибетских властей допустить русских в Южный Тибет, в Лхасу, к которой всю жизнь стремился наш путешественник. Какие только хитрости и угрозы не приходилось обходить Пржевальскому, который только своей волей и решимостью, находчивостью и бесстрашием гениального исследователя смог достичь того, что ему удалось сделать, и проникнуть в Центральный Тибет, дойдя почти до хребта Ниенчин-танла.
Вот некоторые интересные для читателя факты, с которыми пришлось столкнуться Пржевальскому при следовании в Тибет.
Китайская администрация в оазисе Са-чжоу всячески старалась отговорить путешественника следовать в Тибет, ссылаясь при этом на трудности путешествия, на бескормицу в пути, на разбойничьи племена Северного Тибета, наконец на пример венгерского путешественника графа Сечени, который послушался благоразумия китайцев и повернул в сторону, по пути, указанному администрацией.
‘Нам с первого же раза отказали дать проводника не только в Тибет, но даже в соседние горы, отговариваясь неимением людей, знающих путь. При этом китайцы стращали нас рассказами о разбойниках-тангутах, о непроходимых безводных местностях, о страшных холодах в горах и т. д. На все это я поставил один категорический ответ: дадут проводника — хорошо, не дадут — мы пойдем и без него…
Самое большое препятствие, которое труднее всего было преодолеть, это тайный приказ китайцев всему населению, всем феодальным князьям, всей администрации на местах не давать проводников русским, не сообщать никаких сведений, вообще не общаться с путешественниками.
Пржевальский же был тверд в своем намерении выполнить задачи экспедиции, он шел без проводников, нередко сбиваясь с пути, отыскивая правильную дорогу и вновь ее теряя. В пустынных, редко населенных местах Северного Тибета, где тропинка часто пропадает, нелегко было ориентироваться, а неправильный вариант приводит к тупику в ущелье, к невозможности перевалить через высокие и труднодоступные горы Нань-шаня или Тибета. Часто было плохо с продовольствием, с топливом, особенно с кормами для животных. Один за другим гибли верблюды от бескормицы и холодов. Голодные животные съели свои седла, набитые соломой, путешественники вынуждены были набивать седла волосами дикого яка.
Холодной, суровой зимой, уйдя в пустыни Тибета, населенные воинственными тангутскими племенами, Пржевальский надолго исчез из поля зрения китайской администрации. Подвергшись нападению тангутов, экспедиция с боем пробилась через их окружение и невредимой вышла в Центральный Тибет.
Пока шли трудные экспедиционные будни, в Пекин доносились вести об исчезновении Пржевальского, о его гибели. Слухи распространялись очень быстро, и уже скоро русская столичная печать писала о смерти путешественника. В поисках следов Пржевальского усиленно переписывался русский поверенный в делах в Пекине А. И. Кояндер с китайскими министрами. Последние ссылались на то, что Северный Тибет населен непокоренными тангутами, не признающими власти китайских чиновников, на труднопроходимые горные перевалы, занесенные снегом, и говорили, что при таких условиях гарантировать жизнь путешественников китайское правительство не может.
Ссылка на несостоятельность китайского влияния в Тибете явно имела характер дипломатического хода. В то время в Лхасе жили постоянные китайские резиденты, на их помощь напрасно надеялся Пржевальский, когда полагал, что выдача ему китайского паспорта и визы для следования в Тибет обеспечит защиту и поддержку китайских представителей при далай-ламе. Наоборот, программа китайского правительства состояла в том, чтобы всеми силами не допускать иностранцев в Тибет, ибо их проникновение сюда грозило Китаю потерей политического влияния и торговой монополии. Это легко понять, учитывая отдаленность Тибета от восточных, наиболее важных и производящих областей Китая, труднодоступность Тибета и свободолюбие его кочевых скотоводческих племен.
Давая Пржевальскому визу в Тибет, китайское правительство одновременно приняло все возможное для недопущения его в Лхасу. Сделать это было не так трудно через своих резидентов в Лхасе. Помимо лхасских представителей, Китай располагал еще целым сонмом чиновников во всех крупных населенных пунктах Тибета. Во второй столице Тибета — Шйгатце — постоянно пребывал китайский амбань. В пограничных пунктах Тибета стояли китайские пикеты, строго следящие за путниками, направляющимися в Тибет. Пржевальский справедливо подозревал китайскую администрацию в лицемерии, когда они отговаривали его не ходить в Тибет, не давали ему проводников, чинили всяческие препятствия.
В своем очередном письме китайскому правительству 12 января 1880 г. А. И. Кояндер писал:
‘Хотя, если судить по донесениям этих властей, в тех краях и господствует почти полная анархия, однако по сведениям, полученным из других источников, можно заключить, что картина рисуется вашими начальниками более страшная, нежели действительность, доказательством чему служит вполне безопасность проследования через эти места того же полковника Пржевальского и в 1872 году. Все эти соображения, а также известная осторожность и энергия нашего путешественника, не оставляют во мне сомнения в том, что он благополучно проследовал через пустыни Северного Тибета и достиг местностей, где начинается оседлое население и где властям почтенного государства не может представиться затруднительным оказывать ему должную защиту и покровительство’ (по Н. Ф. Дубровину, Н. М. Пржевальский, СПб., 1890, стр. 322).
Впрочем, тот же Кояндер, не имея в течение полугода никаких известий от Пржевальского и от китайского правительства, сам очень сомневался в вопросе о судьбе экспедиции, и в письме в Министерство иностранных дел в Петербург он пишет: ‘…что ввиду пустынности проходимых мест китайские власти не могут быть ответственными за случайности. Что означают эти донесения? Простую ли предосторожность, принимаемую властями на всякий случай, или же желание подготовить меня к более тревожным и неприятным вестям,— определить трудно. Газета ‘Голос’ призывала отправиться на поиски Пржевальского и возмущалась, что ‘Ливингстона искали, Пайера {Юлиус Пайер, путешественник — исследователь Арктики, открыл землю Франца-Иосифа, его экспедиция была спасена на Новой Земле русскими зверопромышленниками.} искали, Норденшельда искали, а Пржевальского никто искать и не думает’.
За границей также интересовались судьбой нашего путешественника. Через графа Сечени, вернувшегося из Китая, стало известно, что с Пржевальским что-то неладно. Газеты писали, что весь конвой разбежался, что Пржевальский ограблен и так оставлен в пустынях Тибета, где ему грозила верная смерть, наконец, сообщалось, что он убит.
Между тем Пржевальский продолжал свое дело, он стоически преодолевал трудности, поставленные ему природой и людьми, расширяя территорию своих исследований. Коллекции его росли, распухали дневники, куда путешественник ежедневно и аккуратно своим размашистым и крупным почерком вносил все виденное и замеченное. Экспедиционная жизнь текла своим чередом, впрочем, об этом гораздо интереснее и полнее расскажет сама книга.
Книга ‘От Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки’ впервые появилась в печати в 1883 г. В 1881 г. Пржевальский принялся за обработку своих полевых материалов, за писание этого труда. В обработке коллекций приняли участие виднейшие русские ученые: академики К. И. Максимович и А. А. Штраух, профессора А. А. Иностранцев, С. М. Герценштейн, К. В. Шарнгорст, а позже и А. И. Воейков. Данные этих ученых Пржевальский частично включил в настоящий том, полностью же они были опубликованы в специальных выпусках, выходивших под общим названием ‘Научные результаты путешествий Н. М. Пржевальского по Центральной Азии’.
В первом издании книга была иллюстрирована многочисленными рисунками с натуры, сделанными спутником Пржевальского — В. И. Роборовским. Роборовский не профессионал-художник, но его иллюстрации хорошо дополняют текст и являются также документами путешествий Пржевальского. Внимательно просматривая рисунки Роборовского, замечаешь, как хорошо удавались ему зарисовки животных, людей, этнографические картинки. Хуже, по нашему мнению, исполнены рисунки, изображающие рельеф и вообще пейзаж. Индивидуальная манера стилизации пейзажных рисунков лишила их реалистичности и в научном отношении, конечно, снизила их ценность. В настоящем издании мы оставляем часть, по нашему мнению, наиболее удачных рисунков В. И. Роборовского, которые очень оживили текст. Известно, что первые два отчета Пржевальского: ‘Монголия и страна тангутов’ и ‘Из Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор’ в первом издании были без иллюстраций.
Книга ‘Из Зайсана через Хами в Тибет’ в свое время была очень тепло принята в России, и уже через год после выхода ее из печати в Петербурге она появилась в переводах за границей. Замечательная манера, принятая Пржевальским в своих отчетах,— совмещать увлекательность и красочность описания путешествия со строгой научностью, сделали эту книгу интересной не только для специалистов. Ею зачитывались все и всюду. Писательский талант Пржевальского, его непосредственность и искренность сразу же располагают читателя к книге, к ее автору.
Известный русский общественный деятель М. И. Семевский (умер в 1892 г.), историк и редактор ‘Русской старины’, поздравил Пржевальского с выходом книги и написал ему:
‘От всей души благодарю Вас за наслаждение, какое доставило мне чтение Вашего ‘Третьего путешествия в Центральную Азию’. Я только что кончил чтение этого превосходного труда и под живым впечатлением восторга написал отзыв в ‘Русскую старину’. Изложение сжато, просто, никаких вычурностей, ни слова лишнего, а между тем — ничего сухого, нет и тени той вялости, какую зачастую встречаешь в описаниях других путешественников. Необходимо будет сделать дешевое, популярное издание этой книги, в особенности для юношества. В заключение повторяю: я в восторге от Вашей книги. Давно, очень давно не читал ничего с таким удовольствием. Как прочел ее, и в моем воображении — вслед за Вами: от Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. Крепко жму Вам руку и горжусь тем, что имел случай первым выразить, в торжественном заседании С.-Петербургской городской думы, общее желание моих сограждан — видеть Вас почетным гражданином столицы дорогого нашего отечества’ {Цитирую из книги Л. С. Берга ‘Всесоюзное Географическое общество за сто лет’, М.— Л., 1946, стр. 91—92.}.
Не говоря уже о большом научном материале, содержащемся в этой книге, изложение порою дается настолько мастерски — точно и в то же время в блестящей литературной форме, что чтение отдельных мест доставляет читателю большое удовлетворение.
Не могу не обратить внимания на некоторые такие разделы. Третья глава начинается с описания походной ‘обыденной’ жизни. Это описание просится в географическую хрестоматию:
‘Перенеситесь теперь, читатель, мысленно в центральноазиатскую пустыню к нашему бивуаку и проведите с нами одни сутки,— тогда вы будете иметь полное понятие о нашей походной жизни во все время путешествия.
Ночь. Караван наш приютился возле небольшого ключа в пустыне. Две палатки стоят невдалеке друг от друга, между ними помещается вьючный багаж, возле которого попарно спят казаки. Впереди уложены верблюды и привязана кучка баранов, несколько в стороне наарканены верховые лошади. Утомившись днем, все отдыхают. Только изредка всхрапнет лошадь, тяжело вздохнет верблюд или бредит сонный человек…
В сухой, прозрачной атмосфере ярко, словно алмазы, мерцают бесчисленные звезды, созвездия резко бросаются в глаза, млечный путь отливает фосфористым светом, там и сям промелькнет по небу падучая звезда и исчезнет бесследно… А кругом дикая, необъятная пустыня. Ни один звук не нарушает там ночной тишины. Словно в этих сыпучих песках и в этих безграничных равнинах нет ни одного живого суще