Изъ воспоминаній придворной дамы о Тюльери 50-хъ гг.
Изъ воспоминаній придворной дамы о Тюльери 50-хъ гг.
. Булгаковъ.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 6, 1893
Из воспоминаний придворной дамы о Тюльери 50-х гг., Булгаков Федор Ильич, Год: 1893
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Графиня Стефанія Ташеръ де-ла-Пажери — дочь графа Ташера де-ла-Пажери, который при второй имперіи во Франціи былъ сенаторомъ и гофмаршаломъ императрицы Евгеніи, находилась въ числ приближенныхъ при двор Наполеона III и могла видть тамъ воочію очень многое. Поэтому ея воспоминанія, напечатанныя подъ заглавіемъ ‘Mon sjour aux Tuileries (1852—1858), должны возбуждать любопытство интересующихся исторіей этого двора. Графиня Стефанія, правда, очень скромна, но все-таки и въ ея показаніяхъ есть не мало занимательнаго и даже характернаго. Прежде всего посмотримъ на портреты самыхъ вліятельныхъ дамъ двора Наполеона III.
Королева Гортензія (мать Наполеона III):
‘Я помню королеву Гортензію, спускавшуюся къ намъ на встрчу по ступенькамъ своего крыльца, всегда съ шляпой на голов,— съ, этой шляпой она никогда не разставалась. Я не успла еще разглядть ее, но была уже очарована ея голосомъ, звукомъ неподражаемаго голоса, какого я ни у кого потомъ не слыхала. Онъ былъ такой трепетный, такой ясный, такой нжный и такой вкрадчивый.
‘Осмлившись взглянуть на нее, я залюбовалась этимъ величіемъ, внушавшимъ мн страхъ,— но смягчавшимся прелестью, безцеремонной простотой, исполненной очарованія, и въ которомъ чувствовалось столько доброты, столько любви.
‘Она не была и никогда не могла быть красавицей, въ строгомъ смысл этого слова. По крайней мр, черты ея не отличались красотой. Но синіе глаза ея отражали нжную и поэтическую душу.
‘У нея длинный носъ, ротъ съ толстыми губами совсмъ не былъ красивъ, а между тмъ чувствовалось, что весь изящный, элегантный и томный ensemble этой женщины способенъ былъ внушить нжное чувство, породить страсть. Тмъ боле, что она богато была одарена съ духовной стороны, импровизировала и пла свои романсы съ неподражаемой прелестью, рисовала и писала красками не безъ искусства’.
Императрица Евгенія:
‘Императрица Евгенія средняго роста, тонкая и изящная гармонія ея пропорціональности неоспорима. Она могла бы служить моделью скульптору для Гебы или Психеи — на столько линіи ея тла правильны и тонки.
‘Продолговато-овальная голова, какъ мн казалось, гршила нсколько вздутіемъ щекъ въ нижней части лица, но правильность линій оттого не страдала, и профиль походилъ на камею.
‘Если коснуться деталей, то лобъ у нея высокъ и изящно выпуклый, съ такой прозрачной кожей, что можно прослдить синія жилки, которыя тянутся по вискамъ. Этотъ лобъ возвышается надъ овальными глазами, восхитительными по измнчивости ихъ выраженія, весьма часто томнаго и рдко очень оживленнаго. Носъ напоминаетъ классичность статуи. Это красивое лицо завершается очаровательно-пропорціональнымъ ртомъ.
‘Эта восхитительно вылпленная голова покрыта слегка золотистыми волосами и покоится на классически красивой ше. Такой же красоты бюстъ, плечи и руки’.
Графиня Стефанія де-ла-Пажери смотрла на императрицу глазами подруги. Современники, непричастные двору, увряютъ, что императрица была скоре маленькаго роста, и что пышная красота ея бюста непріятно портилась короткой таліей, какъ это, впрочемъ, наблюдается у всхъ испанокъ.
Самая красивая дама при двор Наполеона III была Кастильонэ:
‘Въ числ женщинъ, присутствовавшихъ на этомъ празднеств, была одна, которую неотъемлемая слава ставила выше другихъ. То была итальянка, красавица изъ красавицъ, m-me Кастильонэ. Появленію ея предшествовала необычайная репутація, и она настолько съумла оправдать послднюю, что стоило ей только показаться, какъ вс взгляды устремлялись на нее.
‘Она несомннно была настоящая красавица, красавица съ головы до ногъ, но, на мой взглядъ, въ ней была красота тлесная, а не духовная. Этотъ родъ женщинъ скоре производитъ на меня впечатлніе художественныхъ предметовъ, пригодныхъ для украшенія салона и для занятія людей праздныхъ, но мало способныхъ трогать сердце.
‘Нельзя сказать, чтобы мужчины вполн раздляли такой взглядъ, включая самого хозяина дома, бывшаго весьма горячимъ поклонникомъ блестящей итальянки и выражавшаго къ ней весьма явную склонность. Мн казалось, что онъ уже слишкомъ забывалъ о томъ, что вся Европа была поражена его бракомъ по любви и еще не опомнилась отъ этого удивленія.
‘Кастильонэ производила на меня впечатлніе вполн спокойной и холодной личности, подготовлявшей и разсчитывавшей свои эфекты и стремившейся неуклонно къ предначертанной себ цли. Настоящимъ удовлетвореніемъ для нея являлось удовлетвореніе самолюбія.
‘Владя въ высшей степени искусствомъ привлекать и удерживать на себ вниманіе, на вечерахъ она была вся въ прозрачной кисе, въ шляп, отдланной ореоломъ изъ благо марабу. Волосы ея, казалось, нельзя было закрутить — до такой степени разсыпались они по плечамъ. То былъ туалетъ привиднія,— говорила я себ,— съ цлью произвести безумный эфектъ. Сколько надо было добродтели, чтобы устоять противъ нея, а между тмъ мужчины на такого рода собраніяхъ если и могли похвалиться, то никакъ не добродтелью’.
Если мужчины не могли похвалиться добродтелью, то вдь и не было тамъ женщинъ особенно строгихъ нравовъ. Объ этомъ можно судить даже по жиденькой замтк, въ которой графиня Стефанія занесла первыя впечатлнія, вынесенныя ею отъ императорскаго двора: ‘Я чувствовала себя словно потерянною посреди всего этого beau monde’а. Сколько роскоши! Какіе туалеты! Императрица показывала сама въ томъ примръ’. ‘Правда, это состязаніе въ изяществ имло нкоторыя неудобства: многія молоденькія и хорошенькія женщины ни за что не хотли отставать отъ другихъ, и расходы, потребные на удовлетвореніе этой роскоши, повлекли за собой многія искушенія. Конечно, клеветы, порождавшейся подчасъ по этому поводу, было больше чмъ правды, тмъ не мене не подлежитъ сомннію тотъ фактъ, что во многихъ случаяхъ вс эти туалеты женъ оплачивались не ихъ мужьями’.
Въ разсказахъ графини де-ла-Пажери о первыхъ годахъ второй Имперіи и о бракосочетаніи императора, о поздк въ Англію и о путешествіи королевы Викторіи во Францію нтъ ничего новаго. Все сводится главнымъ образомъ къ этикету и ничего больше. За то ею набросана весьма любопытная картинка компьенскихъ ‘series’. Если положиться на показанія графини, то придется признать это пребываніе на императорской дач столь же скучнымъ, какъ дождь.
Послобденное время проходило за охотой или на боле или мене забавныхъ экскурсіяхъ. Затмъ, вотъ какъ заканчивался день обдомъ и ‘кружкомъ’ государей: ‘во все время обда раздается превосходная военная музыка, взятая изъ различныхъ полковъ въ Компьенскомъ гарнизон. Подаютъ такъ скоро, что боле часу никогда не остаются за столомъ. Затмъ начинается придворный вечеръ, походящій на вс придворные вечера, какіе давались и будутъ даваться впредь. Присутствіе государей длаетъ его боле натянутымъ и безжизненнымъ.
‘Это вполн естественно, такъ требуется этикетомъ. И даже, еслибы императоръ удалился съ вечера, этотъ этикетъ парилъ бы невидимкой посреди собранія и сохранилъ бы его характеръ. Это, впрочемъ, хорошо для обаянія, какимъ должны быть окружены царственныя особы. Въ самомъ дл, Дворъ, гоняющійся за слишкомъ свободными или черезчуръ шумными удовольствіями, такъ легко подвергается осужденію! Чего только ни говорили о празднествахъ въ Компьен и въ Фонтенебло! А между тмъ, Богъ видитъ, что по справедливости ни одинъ голосъ не могъ бы раздаться, чтобы сказать, что вс развлеченія не были приличны’.
Правда, всегда оставалась ночь и утро для тхъ, кто обладалъ воображеніемъ, энергіей и иниціаторскимъ духомъ, необходимыми для того, чтобы внести нкоторое разнообразіе въ удовольствія офиціальной дачной жизни. Графиня не даетъ на этотъ счетъ никакихъ разъясненій. Повидимому, она сохранила о Компьен впечатлнія монотонности. Быть можетъ, не вс приглашенные подчинялись, подобно ей, скучной серіи установленныхъ входовъ и выходовъ. Они только приглашали въ участію въ своихъ увеселеніяхъ графиню Ташеръ, которую гарантировало ея положеніе двицы, обойденной замужествомъ, и это забвеніе, конечно, не было обидой. Но тмъ не мене, для нея не было тайной, что среди императорскихъ приближенныхъ существовалъ ‘кланъ’ прожигателей жизни, требовавшихъ отъ деревни кое чего иного, помимо буколическихъ вдохновеній. И представителямъ ‘клана’ было совсмъ не худо при двор. Графиня замтила это во время пребыванія своего въ Фонтенебло.
‘Это молодые, въ большинств случаевъ холостяки, въ нихъ именно хотлось бы мн встртить ту учтивость, связанную съ прекрасными и изящными манерами, которую должно было внушать имъ памятованіе о дворцовой обстановк. Къ сожалнію, избалованные нкоторыми дамами полусвта, вокругъ которыхъ они тяжеловсно увивались, они ничуть не отвчали тому идеалу, какой я составила себ о нихъ. Ихъ безцеремонность и веселость, нердко неумстныя, весьма мн не нравились. Императрица терпла ихъ, хотя и не поддерживала ихъ своимъ молчаніемъ, я иногда сожалла о томъ’…
Всегда снисходительная и сдержанная, графиня Стефанія, повидимому, скоре готова была притупить свое перо, нежели заострить его, и пожертвовать нкоторой правдой, ради любви къ молчанію. Однако-же, при императорскомъ двор были такія дв-три личности, которыхъ она не стсняется немного позлословить: ‘М-me Валевская справедливо считается одной изъ красивйшихъ женщинъ при двор: она съумла внушить весьма горячую симпатію императору и не мене горячую — императриц, что вдвойн говоритъ въ ея пользу. Въ ней больше практичности, нежели ума, но она уметъ нравиться всмъ,— такая она вжливая, любезная, пріятная, избгаетъ напускать на себя важность и никогда не кичится великимъ фаворомъ, какимъ пользуется при двор. Она наврное лучшая страница въ портфел своего мужа’.
‘Графъ Валевскій, дйствительно, очень красивый лицомъ и положительно похожій на Бонапарта,— никогда не обладалъ талантомъ жены. Для него невдомо искусство создавать себ друзей. Онъ скоре отталкиваетъ, нежели привлекаетъ къ себ. Онъ съ страшной афектаціей позируетъ великимъ дипломатомъ, вчно обремененнымъ длами. Прелестная его жена въ данномъ случа гораздо искусне его. Если онъ сочиняетъ и подписываетъ бумаги, то она создаетъ и поддерживаетъ его положеніе. Для своего мужа она — лучшій документъ въ министерств’.
Довольно длинная глава посвящена подвигамъ ‘медіума’ Юма, надлавшаго много шума въ свое время. Графиня Стефанія де-ла-Пажери присутствовала на нкоторыхъ изъ сеансовъ, на которыхъ ‘духи’, вызванные Юмомъ, проявляли себя императору и его приближеннымъ, предсказывая будущее, помощью ножекъ столовъ и креселъ. Въ теченіе нсколькихъ недль вс столы — и вс головы — вертлись въ какомъ-то неистовомъ шабаш. Повидимому, никому не принадлежавшія руки, шалили въ драгоцнностяхъ и дамскихъ уборахъ. Духъ великаго Наполеона заговорилъ однажды. Цлые канделябры, сами по себ, приближались къ хорошенькимъ любопытнымъ дамамъ, блондинкамъ и брюнеткамъ, стукаясь объ ихъ смущенныя головки, издававшія при томъ глухой звукъ полой и пустой фаянсовой посуды. Генеральша де-Лурме, вдова, вызвала своего мужа, и къ ней приблизился стулъ покачиваясь, совсмъ такъ, какъ покачивался покойный генералъ.
Графиня Стефанія видла все это или нчто въ томъ же род. Разсказавъ эти вещи, она заключаетъ, что во всхъ данныхъ чудесахъ дло не обходится безъ ‘чрезмрно возбужденнаго воображенія’. Вотъ это дйствительно здравое размышленіе!
‘Mon sjour aux Tuileries’ заключается 1858 годомъ. Въ этомъ году графиня Стефанія совершила путешествіе въ Германію. По возвращеніи ея императоръ и императрица встртили ее весьма дружелюбно и бесдовали съ ней въ теченіе почти двухъ часовъ. На этомъ своемъ тріумф графиня прекращаетъ свои признанія, не скрывая своей радости. Она была тогда, видимо, въ такомъ же настроеніи, какъ нкогда г-жа де-Севинье, польщенная вниманіемъ Людовика XIV. И она явно сдерживается, чтобы не сказать, подобно знаменитой писательниц: ‘по истин у насъ великій императоръ’.