Изъ воспоминаній о сотрудничеств въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’.
Мои воспоминанія о сотрудничеств въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ относятся къ дальнему времени.
Въ начал 1878 г. братъ мой Павелъ Ивановичъ Бларамбергъ, приглашенный къ соучастію въ редакціонной работ ‘Русскихъ Вдомостей’ въ качеств переводчика и сотрудника по политическому отдлу, тяжко заболлъ.
Врачи предписали продолжительный отдыхъ на юг. П. И. долженъ былъ покориться, но, желая закрпить за собой свое сотрудничество, онъ обратился ко мн съ просьбой замстить его на время его отсутствія, которое могло продлиться семь-восемь мсяцевъ и даже боле.
Редакторъ ‘Русскихъ Вдомостей’ выразилъ согласіе на мое замстительство, и наканун своего отъзда изъ Москвы братъ ввелъ меня въ редакцію и представилъ H. С. Скворцову, его помощнику, В. Н. Невдомскому и А. И. Лукину (Скромный Наблюдатель) и вкратц познакомилъ меня съ его работой. Онъ чувствовалъ себя настолько нездоровымъ, что каждое усиліе войти въ боле подробныя объясненія вызывало въ немъ утомленіе, и потому я, не докучая ему разспросами, удовольствовалась тми бглыми, элементарными указаніями, которыя онъ счелъ возможнымъ мн дать о ход своей повседневной газетной работы.
Признаюсь не безъ робости вошла я на слдующій день въ редакцію.
Я не была новичкомъ въ литературномъ труд, съ переводами и компиляціями была давно знакома, но ближайшаго участія въ повременной ежедневной пресс, даже въ скромной роли переводчицы, я не принимала.
Редакція ‘Русскихъ Вдомостей’ помщалась тогда въ Юшковомъ пер., близъ Мясницкой.
Сама редакція занимала дв комнаты… Одна поменьше — кабинетъ редактора, другая — свтлая, просторная — служила рабочей комнатой для всхъ остальныхъ членовъ редакціи.
Здсь за однимъ и тмъ же широкимъ, длиннымъ столомъ, день за днемъ и по ночамъ, работали совмстно вс члены редакціи.
Сознавая свою неопытность, я приходила раньше другихъ, чтобы во время справиться съ пачками газетъ — французскихъ, англійскихъ, нмецкихъ — сложенныхъ, вмст съ длинными полосками блой писчей бумаги, на стол передъ моимъ кресломъ.
Нкоторыя были уже отмчены цвтными карандашами, и я тотчасъ же принималась за переводъ или компиляцію отчеркнутыхъ статей. Вскор посл меня появлялся помощникъ редактора, Василій Николаевичъ Невдомскій, главный завдующій политическимъ отдломъ, и усаживался на конц стола, рядомъ со мной.
Это былъ человкъ лтъ сорока пяти, высокій, плотный, но не толстый,
нсколько чопорный, онъ имлъ видъ скоре вице-директора департамента, чмъ журналиста. Весьма образованный, пунктуальный до педантизма, онъ многимъ не нравился своей холодной сдержанностью, не допускающей фамильярности, и своей требовательностью. Очень самолюбивый и по тому самому вншне высокомрный, всегда готовый какъ-бы дать отпоръ мнимымъ посягательствамъ на его авторитетъ помощника редактора,— онъ былъ человкъ вполн воспитанный и съ нимъ несмотря на его въ сущности безобидныя слабости работать было легко.
Совершенную противоположность представлялъ собой Александръ Петровичъ Лукинъ. Насколько Невдомскій являлъ собой типъ петербуржца, настолько Лукинъ — типъ москвича того далекаго времени, то-есть конца семидесятыхъ годовъ девятнадцатаго столтія.
Говорливый, веселый, беззаботный Лукинъ былъ тогда въ расцвт своихъ силъ. Его юморъ, не всегда тонкій, порой лавировалъ между дозволеннымъ и недозволенныхъ въ области строгой литературной этики ‘Русскихъ Вдомостей’, не брезгая иной разъ касаться даже и не провренныхъ слуховъ… Редакція не одобряла пріемовъ, не соотвтствующихъ направленію серьезной газеты.
А. П. былъ самолюбивъ, не легко шелъ на уступки, но уступки все-таки достигались благодаря такту и миролюбію редактора.
Въ кругу читателей талантливые фельетоны А. И, имли большой успхъ какъ въ Москв, такъ и въ провинціи, и воскресные фельетоны за подписью ‘Скромный Наблюдатель’ читались нарасхватъ.
Помимо еженедльныхъ фельетоновъ на Лукин лежало и завдываніе внутреннимъ отдломъ… Онъ садился на другой конецъ стола, противъ Невдомскаго, и нкоторое время наша совмстная тройственная работа ничмъ не нарушалась.
Съ двухъ часовъ редакціонная комната начинала оживляться. Приходили сотрудники… Иные приносили свои статьи, иные присаживались къ нашему столу дописывать свою рукопись, или прокорректировать свою статью, входили и выходили репортеры… Около Лукина шелъ порой негромкій, но оживленный говоръ. На нашемъ конц стола разговоръ велся краткій, исключительно дловой. Невдомскій съ изысканной вжливостью привтствовалъ сотрудниковъ, сжато и кратко отвчалъ на обращенныя къ нему просьбы и также кратко, дловито и вжливо давалъ требуемыя отъ него свднія или указанія и, уклоняясь отъ недловыхъ разговоровъ, углублялся въ свою работу.
Приблизительно около четырехъ часовъ приходилъ редакторъ. Дружески пожавъ намъ руки, Николай Семеновичъ торопливой, неслышной походкой проходилъ въ свой кабинетъ.
Когда, я вызываю въ памяти то далекое прошлое, уже затуманенное забвеніемъ, я съ трудомъ улавливаю черты лица H. С.— Мн вспоминается только тихій спокойный голосъ, спокойныя движенія, трудоспособность безъ устали, безъ отдыха, не выдвигая себя и оставаясь какъ бы въ сторон, но, какъ казалось мн тогда, тридцать пять лтъ тому назадъ, такъ кажется теперь, когда прошлое вновь всплываетъ передо мной, что печать порядочности, бережнаго до щепетильности отношенія къ печатному слову, первоначально далъ газет, заслужившей уваженіе какъ московскихъ, такъ и провинціальныхъ читателей, именно Николай Семеновичъ.
Умя привлекать лучшихъ сотрудниковъ, онъ предоставлялъ имъ полную свободу, и молодые профессора московскаго университета, избравъ ‘Русскія Вдомости’ для своей научно-публицистической дятельности, всегда встрчали въ скромномъ редактор этой газеты сочувствіе и умлую поддержку.
Какимъ я видла H. С. въ теченіе свыше восьми мсяцевъ въ редакціи, такимъ онъ оставался и у себя.
Лто 1878 г. онъ жилъ въ Сокольникахъ на дач Мазаева.
Однажды посл невыносимо душнаго дня, проведеннаго въ редакціи,
А. П. Лукинъ предложилъ мн прохать въ Сокольники. На возвратномъ пути мы захали на дачу Мазаева.
Николай Семеновичъ благодушествовалъ, сидя на ступенькахъ своего балкона и отдаваясь непривычному отдыху. Увидавъ насъ, онъ спустился съ крылечка и поспшилъ навстрчу, протягивая намъ об руки. Улыбка удовольствія расплылась на его добромъ лиц, на которомъ трудъ и заботы уже начертали глубокія морщины. Усадивъ насъ на балкон за чайный столъ, онъ, стуя, что Ольги Ивановны, его жены, нтъ дома и мн придется довольствоваться его неумлымъ хозяйничаніемъ, самъ слъ за самоваръ, ршительно отклонивъ мое предложеніе заварить чай и съ той же довольной усмшкой сталъ усердно угощать насъ и чаемъ и вареньемъ и проч.
Лукинъ былъ въ удар. Онъ такъ и сыпалъ анекдотами и забавными замчаніями, заставляя меня смяться до слезъ… Смялся и Николай Семеновичъ, одобрительно кивая головой, какъ бы говоря: ‘Вотъ это я понимаю!.. Вотъ, это юморъ. Настоящій юморъ!.. Тонкій и безобидный!’..
Часы летли незамтно. Мн казалось, что я продолжаю сидть въ редакціи, только не запахъ типографскихъ чернилъ и бумаги, а ароматъ левкоя и резеды благотворно обвваетъ мою утомленную голову, во всемъ остальномъ это была та же дружеская атмосфера, та-же мягкость, порядочность, вдумчивость…
Съ двухъ часовъ наша редакція, какъ я сказала выше, оживлялась… Сотрудники и лица, имющія то или другое отношеніе къ нашей газет, появлялись въ редакціонной комнат. Одни присаживались къ нашему столу, вели корректуру своихъ статей, или исправляли еще не набранную рукопись, другіе одинъ за другимъ проходили въ кабинетъ редактора для личныхъ переговоровъ.
На фон этихъ лицъ, боле или мене хорошо мн извстныхъ, выдляется свтлый обликъ Александра Ивановича Чупрова.
Кто въ Москв, въ университетской, въ общественной, въ научно-литературной сред, не зналъ А. И. Чупрова и кто, зная его, или даже просто мелкомъ встрчая, не подпадалъ подъ вліяніе его обаятельной личности? Подобно тому, какъ онъ, при большой эрудиціи, обладая выдающимся даромъ слова, овладвалъ съ каедры вниманіемъ своей аудиторіи,— такъ на страницахъ ‘Русскихъ Вдомостей’ онъ вызывалъ горячія симпатіи читателей яснымъ, сжатымъ и при томъ изящнымъ слогомъ своихъ талантливыхъ, научно-публицистическихъ статей.
Простота, мягкость А. И. не имли себ равныхъ, и въ редакціи ‘Русскихъ Вдомостей’ его авторитетъ признавался столь же неоспоримымъ и благотворнымъ, какъ и въ стнахъ университета.
Во время моего 8-ми-мсячнаго сотрудничества вншнія политическія или внутреннія общественныя явленія вносили въ редакціонную среду то или иное настроеніе. Свтъ и тни чередовались, но многіе факты уже изгладились изъ моей памяти.
Припоминается мн лишь одинъ, это такъ-называемая ‘мясницкая исторія’.
Въ кіевскомъ университет произошли безпорядки… Случай незаурядный для того времени. Нсколькихъ студентовъ арестовали и присудили къ высылк. Арестованные по доставленіи ихъ въ Москву прослдовали въ закрытыхъ экипажахъ съ вокзала на вокзалъ въ сопровожденіи довольно большой толпы московскихъ студентовъ, пожелавшихъ проводить кіевскихъ товарищей до пункта ихъ отправленія изъ Москвы. Путь шелъ черезъ Охотный рядъ. Здсь,— кому изъ чиновъ полиціи пришла злосчастная и преступная мысль разсять толпу студентовъ при помощи мясниковъ Охотнаго ряда,— осталось неизвстнымъ, — произошло нчто безобразное!.. Избивали беззащитныхъ людей, избивали ни въ чемъ неповинныхъ прохожихъ, прозжающихъ стаскивали съ пролетокъ… Студенты спасались бгствомъ за ограду университета, въ стнахъ университета, въ аудиторіяхъ, гд въ то время шли лекціи…
Всть объ избіеніи быстро разнеслась… Въ редакціи царило смятеніе… Одинъ за другимъ приходили репортеры все съ новыми, и новыми негодованіе вызывающими, встями. Ночью, слдующей за тмъ памятнымъ днемъ, очередной номеръ ‘Русскихъ Вдомостей’ былъ отпечатанъ и снятъ со станка въ присутствіи чиновъ полиціи.
Въ теченіе восьми слишкомъ мсяцевъ здоровье моего брата настолько окрпло, что онъ могъ снова приняться за работу, а я вскор ухала въ Петербургъ, затмъ за границу и въ Москву на жительство боле не возвращалась.
Лишь десять лтъ спустя я приняла снова участіе въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’, перешедшихъ за смертью H. С. Скворцова въ собственность товарищества на паяхъ.
Дло товарищества пошло блестяще. Редакція перешла въ свой собственный домъ въ Чернышевскомъ переулк, занявъ обширное помщеніе, ничего общаго не имющее по простору и комфорту со скромнымъ помщеніемъ въ Юшковомъ переулк.
Въ іюл 1888 г. былъ напечатанъ мой первый фельетонъ: ‘Въ чаду’ (Эскизъ), и съ той поры я помстила на страницахъ ‘Русскихъ Вдомостей’ около шестидесяти статей.
Перехавъ въ 1889 г. на жительство въ Среднюю Азію, я годами не покидала нашей дальней окраины и бывала въ Москв только проздомъ. Имя въ своемъ распоряженіи только нсколько часовъ отъ позда до позда, я не упускала случая захать въ редакцію и повидаться съ редакторомъ В. М. Соболевскимъ.
Рдкія свиданія и мимолетныя бесды всегда вызывали во мн чувство уваженія и симпатіи къ руководителю газеты, въ которой я такъ долго сотрудничала. Несмотря на тяжкую болзнь и все усиливающуюся мучительную глухоту Василій Михайловичъ, оставаясь врнымъ традиціямъ эпохи великихъ реформъ и не поступаясь своими убжденіями, не покидалъ своего труднаго поста, хотя смерть, расширяя кругъ одиночества, скосила почти всхъ тхъ сотрудниковъ, съ которыми онъ началъ свою редакторскую дятельность…