Из Стасовскаго архива, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1923 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 43 минут(ы)

ИЗЪ СТАСОВСКАГО АРХИВА.

I
ИЗЪ АРХИВА ВЛАДИМІРА ВАСИЛЬЕВИЧА СТАСОВА.

Владиміръ Стасовъ въ Италіи (1851 — 1854).

Печатаемыя ниже два неизданныхъ письма Владиміра Стасова относятся ко времени его Wander ja lire — путешествія по Европ и жизни въ Италіи съ 1851 по 1854 г.

Т 8 лтъ, со времени окончанія курса въ Училищ Правовднія въ 1843 г. и до выхода его — 27-лтняго юноши — во временную отставку въ 1851-мъ г., которыя въ офиціальномъ послужномъ списк его значатся, какъ первыя 8 лтъ его служебной карьеры, по существу должны быть названы Lehrjahre, такъ какъ гораздо боле, чмъ службой, онъ занимался тмъ, что (по словамъ его Автобіографіи) съ самаго ранняго дтства ‘составляло его страсть и жизнь’ — искусствомъ. Онъ ревностно, пытливо и жадно изучалъ вс т произведенія искусства — архитектуры, скульптуры, живописи, гравюры,— какія только можно было видть въ тогдашнемъ Петербург, продолжалъ, какъ въ годы своего пребыванія въ Правовдніи и горячей дружбы съ Сровымъ, узнавать, проигрывать и анализировать созданія великихъ композиторовъ, разыскивалъ и читалъ, что только могъ, по части исторіи искусствъ, художественной критики, эстетики и философіи искусства, и такимъ образомъ сознательно и безсознательно самъ готовился къ своей будущей художественно-литературной дятельности. Но вскор пришелъ къ заключенію, что всего того, что онъ могъ видть въ Петербург — въ Эрмитаж, Академіи, Публичной Библіотек, частныхъ коллекціяхъ и въ разныхъ изданіяхъ и воспроизведеніяхъ, мало, что безъ изученія сокровищъ европейскаго творчества на мстахъ, безъ ознакомленія съ подлинной культурой и природными красотами Европы не можетъ быть истиннаго художественнаго образованія. Служба его была ему не по сердцу. Кром того и чисто романтическія причины заставляли его желать бжать изъ Петербурга.

И вотъ, когда свтл. князь Григорій Петровичъ Волконскій — тогда завдовавшій Археологической Комиссіей въ Рим и состоявшій попечителемъ надъ русскими художниками въ Италіи и большой пріятель отца Стасова — обратился къ нему съ предложеніемъ принять мсто личнаго секретаря князя Анатолія Николаевича Демидова и похать на нсколько лтъ къ нему въ Санъ-Донато, Владиміръ Васильевичъ съ радостью ухватился за это предложеніе, вышелъ въ отставку и ухалъ заграницу.

Изъ переписки В. В. Стасова съ Волконскимъ видно, что В. В. очень былъ озабоченъ вопросомъ о томъ, чтобъ его должность не носила и тни какой-нибудь зависимости, чтобы обезпечить себ, если не полную свободу, то достаточное количество свободнаго времени для собственныхъ занятій и работы, и, наконецъ, чтобъ ему было гарантировано,— если къ тому явятся причины и поводы, — немедленное возвращеніе на родину.

Ухалъ онъ изъ Петербурга въ ма 1851 г. черезъ Кронштадтъ и Ростокъ въ Берлинъ, оттуда черезъ Кельнъ, Калэ и Дувръ въ Лондонъ, гд съхался съ Демидовымъ и прожилъ тутъ нсколько времени. Потомъ побывалъ въ Париж, въ Швейцаріи и наконецъ поселился на все почти остальное время своего заграничнаго пребыванія во Флоренціи, длая впрочемъ оттуда экскурсіи по всей Италіи и проживая иногда по нскольку мсяцевъ въ Рим, Неапол или Венеціи. На обратномъ пути въ Россію онъ побывалъ опять въ Швейцаріи, Мюнхен, Дрезден, Вн и вернулся на родину черезъ Варшаву.

Везд онъ ревностно изучалъ произведенія искусства, памятники старины, осматривалъ музеи, библіотеки, храмы и дворцы, посщалъ театры, концерты, выставки, ателье художниковъ и частныя собранія коллекціонеровъ, а также не пропускалъ случая знакомиться съ выдающимися людьми во всхъ отрасляхъ знанія, науки и искусства.

Италія совершенно захватила Стасова и навсегда осталась для него любимою страною, а въ ней — Флоренція — самымъ, драгоцннымъ, очаровательнымъ и дорогимъ, по воспоминаніямъ молодости, городомъ. Вотъ что онъ самъ писалъ о Флоренціи много лтъ спустя, въ 1880 году, въ письм оттуда къ одной своей молодой родственниц:

…’А у меня, знаешь, сударыня, тутъ тоже и сильныя впечатлнія были, цлыхъ два дня сряду. Въ первый же вечеръ прізда я совершенно неожиданно забрелъ въ переулочекъ или кривенькую улицу, гд я три года прожилъ (1851—1854), даромъ что ее зовутъ degli agli, а я ненавижу лукъ не то что во множественномъ, а и въ единственномъ числ и черезъ этотъ фруктъ ушелъ было разъ за 1 ¹/₂ версты отъ Шевченки, когда онъ повстрчался со мной на Невскомъ, закабалилъ мою руку, по которой похлопывалъ дружески и любовно своею красною толстою ладонью, а самъ для наиболе эстетическаго уснащенія вонялъ мн прямо въ носъ лукомъ и водкой. Но тутъ, по счастью, не было и тни этой проклятой ботаники. Напротивъ, несло кипарисомъ, который я всегда такъ любилъ во Флоренціи и цлую одну свою комнату наполнилъ кипарисовыми рамками вокругъ гравюръ — тутъ его и черезъ 25—26 лтъ все по прежнему любятъ. Этотъ запахъ, вдругъ перенесшій меня за четверть столтія назадъ, этотъ видъ стариннаго моего дворца Palazzo Ricci-Aldovisi, съ рядомъ моихъ полукруглыхъ оконъ вверху, съ портономъ и широкими входными ступенями, столько мн памятными, все Это такъ сильно пахнуло на меня прежнимъ и мелькнувшими вдругъ воспоминаніями, точно кто-то стальнымъ острымъ концомъ кольнулъ меня куда то внутрь. Такія воспоминанія, когда столькихъ ужъ нтъ, я теб скажу, это — пребольно. Просто захлебнешься вдругъ. Впрочемъ это скоро и прошло. Я сказалъ себ: ‘А разв теперь не лучше въ сто разъ? И чего тутъ поминать старую ветошь, отношенную и сброшенную? Прежняя Флоренція и ныншняя!!! Это какъ небо и земля. То, что народилось и процвло — не лучше ли это въ милліонъ противъ стариннаго, что при мн было! Такъ чего же жалть, что вспоминать?’ И снова заиграло и заблестло все вокругъ.— Да, но вотъ вчера опять ударъ ‘острой стали’ возобновился. Я взялъ да забрался въ. Санъ-Донато. Мн не только хотлось его просто такъ посмотрть еще разъ, но мн нужно было освжить, подчистить, перетрусить свои воспоминанія мстности, вдь теперь въ моихъ ‘Запискахъ, что пойдутъ въ ‘Русск. Старин’ въ будущемъ году, скоро рчь дойдетъ до моего заграничнаго житья, Флоренціи {Въ ‘Русск. Стар.’ 1880г., напечатана была глава изъ Автобіографіи В. Стасова ‘Учил. Правовднія 40 лтъ назадъ’, но продолженія ея не появлялось.}. Я хорошо сдлалъ, потому что на дняхъ и послдніе люди вызжаютъ отсюда на вс четыре стороны. Этотъ дуракъ и подлецъ П. А., никого не предупредивъ, объявилъ по телеграфу и черезъ прізжихъ чиновниковъ своей петербургской канцеляріи, что теперь, когда все продано, они могутъ убираться. У кого были прежнія пенсіи отъ Анатолія Демидова, тотъ тмъ и проживетъ, а новый баринъ, довольно уже здсь покуражившійся и больше всхъ надовшій самому себ, какъ бшеная собака, ужъ не знающій куда и броситься со своими праздными рублями — ровно никому не намренъ давать и одного гроша. Какое сравненіе прежній Анатолій. Тотъ былъ полусумасшедшій, безпутный, но великолпный человкъ и притомъ съ истинно-талантливой душой. Я его знатно пропишу и картинами, сценами нарисую въ своихъ ‘Воспоминаніяхъ’. Но теперь, вчера, какъ я пошелъ по прежнимъ заламъ и комнатамъ, гд столько моей и красивой жизни прошло, какъ я сталъ опять глядть на эти стны и знакомые рзные потолки съ золотомъ и перспективы на садъ и горы, и какъ я вошелъ въ покинутую библіотеку, гд больше трехъ лтъ я проработалъ и прохлопоталъ, самъ тутъ же учась поминутно, какъ мн представилась разомъ вся тогдашняя жизнь — опять такъ щипнуло, такъ защемило, что пожалуй заревлъ бы благимъ матомъ’…

Въ этомъ письм, кром поэтическихъ строкъ о Флоренціи, вниманіе всякаго привлекутъ слова Стасова объ Анатоліи Демидов. Очень жаль, что онъ не привелъ въ исполненіе своего намренія нарисовать этотъ портретъ Демидова, дать его полную характеристику, и лишь тамъ и сямъ въ письмахъ или статьяхъ можно прочесть отдльныя, отрывочныя строки, относящіяся до Демидова. Такихъ людей, при всхъ ихъ недостаткахъ, самодурств, прихотяхъ, самомнніи, капризахъ, Стасовъ умлъ цнить всегда и прощать имъ эти недостатки за крупныя и свтлыя черты ума и характера, а всего боле за преданность искусству, любовь къ просвщенію и энергическій починъ въ длахъ художественныхъ и научныхъ. Выходили у него съ Демидовымъ и стычки и временныя размолвки, и тмъ не мене Стасовъ провелъ съ нимъ три года и, когда похалъ вмст съ нимъ въ Россію, чтобы прохать и въ Сибирь, то сначала намревался даже вернуться въ Санъ-Донато, но потомъ его личныя обстоятельства измнились, и онъ распрощался съ княземъ, несмотря на вс просьбы послдняго не оставлять своей службы у него.

Съ самаго перваго момента своихъ сношеній съ Демидовымъ Стасовъ поставилъ себя совершенно независимо и самостоятельно, и Анатолій Демидовъ, человкъ дйствительно недюжинный и чуткій ко всему талантливому, сразу оцнилъ не только его умъ, знанія, способности, но и его прямой, открытый характеръ, чувство собственнаго достоинства и безкорыстіе. Такъ напр. Стасовъ упорно отказывался, — при всей своей всегдашней матеріальной необезпеченности,— отъ вознагражденія за т мсяцы, которые проводилъ въ Рим или Неапол, такъ что Демидову приходилось упрашивать его черезъ другаго секретаря или управляющаго длами, Мелькіора, принять отъ него хотя нкоторую сумму ввид аванса или подарка, упорно отказывался Стасовъ и отъ всякаго другого рода и вида ‘подачекъ’, какъ онъ говорилъ, но твердо требовалъ за то исполненія всхъ пунктовъ ихъ уговора или договора. Демидовъ вскор поручилъ ему всю свою иностранную корреспонденцію какъ съ выдающимися европейскими учеными, такъ и съ офиціальными лицами, хотя кром Стасова у него были и другіе секретари (благодаря чему Стасовъ вошелъ въ сношенія со многими знаменитостями), доврилъ ему всецло пріумноженіе и организацію своей библіотеки и коллекцій въ Санъ-Донато, наконецъ съ радостью поручилъ ему заняться устройствомъ и украшеніемъ домовой церкви, устроенной и обставленной совсмъ не на русскій, не на православный, а на какой-то французскій, наполовину свтскій, наполовину католическій ладъ, словомъ — сдлалъ Стасова какъ бы своимъ ‘совтникомъ’ по всмъ художественнымъ дламъ своимъ, предпріятіямъ и затямъ.

Письмо Стасова къ тетк Анн Абрамовн Сучковой, родной сестр его матери, рисуетъ именно эту сторону дятельности и жизни Стасова въ Санъ-Донато. Уже и въ т годы, какъ и въ средній періодъ своей кипучей дятельности, какъ и до послднихъ лтъ жизни, онъ былъ вчно полонъ разныхъ затй, новыхъ предпріятій, начинаній, иниціативы, выдумокъ, любилъ, устраивая что-нибудь, входить во вс подробности, всегда хлопоталъ о чужихъ длахъ такъ горячо, какъ будто это было его собственное, и, какого бы характера это дло ни было, чтобы этотъ характеръ былъ выдержанъ до конца. На этотъ разъ онъ именно такъ отнесся къ длу устроенія Санъ-Донатской церкви, и хотя въ это время В. В. уже далеко не былъ тмъ врующимъ православнымъ, какимъ былъ въ ранней юности, онъ постарался, чтобъ все было сдлано и исполнено какъ приличествуетъ настоящему русскому православному храму, съ соблюденіемъ всхъ традицій въ убранств его и всхъ освященныхъ вковыми привычками особенностей каждой вещи и предмета. Совершенно такъ же впослдствіи Стасовъ много разъ хлопоталъ о постановк кому-нибудь изъ великихъ русскихъ людей памятника, ршетки къ нему, объ устройств какого-нибудь юбилейнаго торжества со всевозможными подношеніями, затйливыми адресами, оригинальными внками, или о малйшихъ деталяхъ какого-нибудь художественнаго изданія, врод напр. закладокъ изъ подлинной сапожниковской парчи, сотканной изъ подлинныхъ константинопольскихъ золотыхъ нитокъ, а не мишурныхъ, и изображающей подлинный рисунокъ мозаики въ св. Софіи — для изданія ‘Византійскія Эмали’ Звенигородского. Такимъ образомъ это письмо къ тетк или ‘тіотушк’, Анн Абрамовн (какъ всегда ей писали вс ея племянники, такъ какъ она сама такъ подписывалась) является очень характернымъ для Стасова и показываетъ, какъ онъ уже въ молодые свои годы являлся совершенно тмъ же опредленнымъ, ярко-индивидуальнымъ человкомъ, какимъ вс его знали въ теченіе всей его позднйшей жизни.

Вторая половина этого письма, посвященная описанію народнаго праздника въ Рим, является отраженіемъ тхъ яркихъ, колоритныхъ впечатлній, которыя съ упоеніемъ впитывалъ увлекающійся и отзывчивый на все живописное, національное, бьющееся живымъ пульсомъ народной жизни Стасовъ и о чемъ съ увлеченіемъ писалъ и роднымъ, и друзьямъ, и читателямъ русскимъ въ ряд частныхъ и журнальныхъ писемъ. Узжая изъ Флоренціи, то на короткій, то на продолжительный срокъ въ Римъ, или Неаполь, онъ, какъ за 50 лтъ до него молодой Гёте, жадно набирался этихъ итальянскихъ впечатлній, изучая не только итальянское искусство, но и итальянскій народъ его, бытъ, нравы, обычаи, праздники и будничную жизнь, костюмъ и простонародный говоръ, и привычки и особенности итальянской аристократіи, среди которой имлъ не мало друзей.

Въ эти же годы онъ близко познакомился и подружился съ жившей тогда въ Италіи извстной русской писательницей, впослдствіи — издательницей ‘Собранія романовъ’ Елизаветой Николаевной Ахматовой, постить которую его просилъ ихъ общій Петербургскій пріятель, Викторъ Павловичъ Гаевскій, и съ сестрами Руновскими, изъ которыхъ одна — Софья Ивановна, въ замужеств Снессорева, женщина рдкой красоты, и вншней и душевной, впослдствіи тоже немало потрудилась на литературномъ поприщ (она много переводила и писала на религіозныя темы), а младшая — Марія Ивановна вскор вышла замужъ за итальянскаго доктора Тарситани и большую часть жизни прожила въ Италіи, лишь посл смерти мужа вернувшись въ Россію. Дочь ея была крестницей Владиміра Васильевича. Дружескія сношенія съ этой семьей В. В. сохранилъ до самой смерти. Ахматова была тогда опасно больна, и В. В., видя ея полное одиночество на чужой сторон и полную безпомощность, ухаживалъ за больной, какъ истая сестра милосердія, хотя всю жизнь по всей своей натур считалъ себя всегда ‘совершенно неспособнымъ на дла милосердія’. Это было одно изъ его трогательныхъ заблужденій на собственный счетъ. Ахматова же всю свою жизнь съ умиленіемъ вспоминала, какъ В. В. самоотверженно и заботливо выхаживалъ ее и, можетъ быть, спасъ отъ смерти. И это она особенно цнила, зная, что время, посвященное этимъ заботамъ, Стасовъ отрывалъ отъ своихъ кратковременныхъ наздовъ въ Римъ, гд у него завязалась безумно-страстная любовь съ одной красавицей римлянкой, по имени Ниной. Объ этой Нин Стасовъ не могъ равнодушно вспоминать даже въ самые послдніе годы своей жизни (напр., въ письмахъ къ своему старому другу В. П. Энгельгардту), а литературнымъ отголоскомъ этой римской любви являются т ‘Три письма’, (изъ которыхъ одно — ‘Первое письмо къ Нин’ — поя вилось въ 1853 г. въ ‘Библіотек для Чтенія’, безъ подписи) и то ‘Письмо изъ Италіи’, которое было напечатано въ 1853 же году въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’ за подписью ‘В. С.’ и въ которомъ Стасовъ живо и талантливо описываетъ знаменитые октябрьскіе народные праздники въ Рим. Эти статьи обратили на себя вниманіе Аполлона Григорьева, признавшаго въ автор ихъ большой литературный талантъ. Кром того, В. В. написалъ тогда же ‘Разсказы знакомымъ’ и ‘Она разсказываетъ’ — полубеллетристическое, полуавтобіографическое произведеніе — и кром того задумалъ два произведенія чисто беллетристическія, одно подъ заглавіемъ ‘Elysium — листки изъ я,урна я а умершаго’ — ‘свиданіе въ другомъ свт душъ любившихъ здсь’, и Исторію Двы Маріи, отъ дтства и до смерти Сына, не называя ее, а лишь передавая всю поэтическую и трагическую сторону радостей и страданій Матери великаго подвижника.

Этюдъ ‘Она разсказываетъ’ какъ и ‘Письмо къ Нин’, дышетъ увлеченіемъ, просто необузданной страстью и въ то же время истиннымъ преклоненіемъ предъ ‘святыней красоты’. Эти два разсказа, равно какъ ‘Второе письмо къ Нин’, ‘Письмо Нины’ и ‘Отрывокъ изъ письма по случаю смерти Брюллова — съ подзаголовкомъ: ‘Что-то врод посвященія Маріи Ивановн Руновской’ — остались ненапечатанными и принадлежатъ нын тоже архиву Пушкинскаго Дома. Своимъ домашнимъ — тремъ братьямъ, двумъ сестрамъ и ‘тіотушк’, и близкимъ друзьямъ: Кларкамъ, Горностаевымъ, Сровымъ, Собольщиковымъ, В. В. писалъ во все время своего пребыванія въ чужихъ краяхъ, кром отдльныхъ, частныхъ писемъ каждому въ отдльности,— большія письма для общаго прочтенія, нчто врод ‘путевыхъ записокъ’ или журнала. Перечитывая ихъ теперь, невольно припоминаются слова М. П. Мавромихали-Анастасіевой, писавшей Стасову, что читая эти ‘безподобныя письма которыя такъ живо рисуютъ Италію’, она словно сама переносится въ эту страну. Старая пріятельница Стасова, мать Срова, Анна Карловна, бывшая въ т годы въ постоянной переписк съ В. В., въ одномъ изъ своихъ отвтныхъ писемъ такъ передаетъ впечатлнія свои при чтеніи Стасовскихъ писемъ: ‘Сколько я вашихъ писемъ перечитала за это время, да какихъ еще отличныхъ… Когда Саша читалъ мн въ вашемъ письм о ней (пвиц Донтагъ), то мн все время хотлось плакать, и сколько я ни удерживалась, а все-таки слезы удовольствія сами текли, такъ точно, какъ бываетъ со мною въ театр, и то же самое чувство наполняло меня всю, какъ въ хорошей пьес, что я плачу, и мн такъ хорошо, я чувствую такое наслажденіе, которое не промняю ни на что’…

Сынъ же Анны Карловны, А. Н. Сровъ угадалъ по этимъ письмамъ будущее призваніе своего друга и писалъ ему объ этомъ совершенно убжденно и увренно: ‘Что за досада, что кром Дмитрія, мн ршительно не съ кмъ наслаждаться твоими письмами {Очевидно Сровъ не зналъ или не догадывался, какимъ цнителемъ Этихъ писемъ была его мать. Впрочемъ, онъ и вообще недостаточно умлъ ее цнить, по словамъ Стасова.}. Какъ бы я читалъ ихъ Сонечк {Софья Николаевна Дютуръ, сестра Срова, жила тогда съ мужемъ въ Лисин, гд ея мужъ служилъ по лсному вдомству.} и М[аріи] П[авловн]. Какъ бы вмст со мною он об вливали въ себя все безподобное, что ты намъ такъ щедро даришь въ каждомъ твоемъ письм… Какъ бы я хотлъ тутъ же разомъ перелить въ другихъ то, что волнуется у меня въ душ при чтеніи твоихъ ныншнихъ писемъ, такъ горячо и такъ славно писанныхъ, что во мн ни малйшего сомннія не остается насчетъ твоей настоящей писательской дятельности. Отчего же бы въ теб зародилась такая страсть къ писанію, еслибъ теб не назначено было выработать изъ себя автора и автора не безъ силы и не безъ значенія въ мір искусства. Вдь когда же нибудь выскажется огненная твоя душа во всеуслышаніе — вдь будетъ же то время, когда вс твои умственныя силы получатъ достойное тебя направленіе — все приведется къ одному знаменателю, и тогда теб нельзя будетъ ограничиться письмами къ твоимъ близкимъ… Я увренъ, что этого не долго ждать. Поздка твоя въ Италію во многомъ перемнитъ тебя, вышлифуетъ и натолкнетъ тебя на твою настоящую дорогу’… {Въ одномъ его автобіографическомъ отрывк.}

Должно дйствительно безъ обиняковъ признать теперь, когда Стасовъ уже окончилъ свое дло на земл, что письма его — одно изъ характернйшихъ и прекраснйшихъ доказательствъ его литературнаго таланта и что они въ то же время явились, по его собственному признанію, 9 столько же, какъ и по вышеприведенному мннію Срова, первымъ выраженіемъ этого таланта, ареной, гд впервые онъ выступилъ, какъ критикъ художественныхъ произведеній, формулируя и свои мимолетныя, только что вынесенныя впечатлнія, и свои коренныя требованія отъ искусства, литературы и жизни.

Проживая подолгу — по нскольку мсяцевъ подрядъ — въ Рим, онъ особенно часто посщалъ мастерскія русскихъ художниковъ Брюллова, Иванова, Баскакова, Іордана, Моллера, итальянцевъ Carlo Morelli и Squanquarelli, особенно подружился съ Іорданомъ и Баскаковымъ и подлился своими свдніями и съ русскими читателями, напечатавъ въ ‘Спб. Вд.’ 3 и 4 сентября 1852 г. (NoNo 196 и 197) статьи ‘Работы русскихъ художниковъ и Рим’ и ‘Еще о работахъ русскихъ художниковъ’ {Статьи эти не вошли ни въ Собр. Соч. Стасова, ни въ печатный списокъ его сочиненій, вошедшій, въ томъ посвященныхъ его памяти Воспоминаній.} и въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ 1852 г. статью ‘Письмо изъ Неаполя: Послдніе дни К. П. Брюллова и оставшіяся въ Рим посл него произведенія’ и поздне — въ ‘Русск. Худ. Листк’ 1856 г. статейку: ‘Три рисунка съ нкоторыхъ изъ числа послднихъ произведеній К. П. Брюллова’ и въ ‘Русскомъ Встник’ 1856 г. замтку: ‘Новая картина Моллера: Іоаннъ Богословъ на Патмос.’,

Въ тоже время онъ усердно изучалъ и античное, и старинное итальянское искусство и съ той поры навсегда сохранилъ особую любовь — и это надо замтить и нашимъ доморощеннымъ ‘открывателямъ’ и мнимымъ просвщеннымъ цнителямъ прерафаэлитовъ — къ примитивамъ: къ Джотто, Мазаччіо, Гади, Беато-Анджелико, Ботичелли Они восхищали его особенно своею искренностью и силой чувства, наивностью неподдльнаго выраженія и глубокой вры, и чистотою линій и краски. И уже съ тхъ дальнихъ лтъ Стасовъ признавалъ, что если въ двухъ послднихъ отношеніяхъ Рафаэль выше ихъ, то именно первыми качествами прерафаэлиты казались ему неизмримо превосходящими этого царя вншней красоты, всегда считавшагося Стасовымъ слишкомъ академичнымъ. Съ такимъ же глубокимъ интересомъ изучая старинную и средневковую скульптуру и архитектуру, Стасовъ точно также навсегда полюбилъ Микель-Анджело и Донателло и произведенія ихъ зналъ въ совершенств. Мн лично пришлось въ этомъ лишній разъ убдиться, сдлавъ съ нимъ и съ моимъ отцомъ путешествіе по Италіи въ 1881 г. Цлые часы простаивали мы съ нимъ въ общественныхъ музеяхъ и во всевозможныхъ частныхъ коллекціяхъ, дворцахъ и церквахъ, гд находилась хоть какая-нибудь картина Джотто или Мазаччіо, Беато Анджелико или Гади, и онъ съ жаромъ и убжденнымъ Знаніемъ объяснилъ мн и другой молодой двиц, нашей спутниц — вс достоинства и великія красоты этихъ старыхъ мастеровъ.

Съ другой стороны весьма часто выводилось изъ его писаній и утверждалось въ печати, что онъ ‘врагъ Ренессанса’: онъ былъ лишь врагомъ Ренессанса, переносимаго или перенесеннаго на Русскую почву, Ренессанса подражательнаго, обезъянничающаго, а Ренессансъ настоящій, итальянскій, подлинный всегда оставался предметомъ его восхищенія, и возвращаясь періодически въ Италію, Стасовъ всякій разъ съ новымъ наслажденіемъ вновь и вновь разсматривалъ и разглядывалъ его памятники, совершенно такъ же, какъ любовно разсматривалъ готику въ Милан, Кельн или Шартр, романскіе соборы сверной Италіи и Германіи, и романо-византійскоарабскіе — въ Сициліи, и романо-византійскаго Санъ Марко въ Венеціи.

Стасовъ любилъ и цнилъ все своеобразное, подлинное, создавшееся органически, и ненавидлъ всякую подражательность, повтореніе съ чужого голоса. Оттого онъ восхищался въ Италіи тмъ, что казалось ему несноснымъ перенесенное въ Петербургъ, Вну или Москву. Архитектура же всегда оставалась искусствомъ, особенно близкимъ его сердцу, наравн съ музыкой. Потому онъ неустанно изучалъ ее въ годы пребыванія за-границей и особенно въ Италіи.

Такъ же старательно онъ разыскивалъ все, что можно, и по части старинной — средневковой и позднйшей — музыки и въ этомъ отношеніи особенно оцнилъ богатую коллекцію нотныхъ автографовъ и копій аббата Санти ни въ Рим, о которой написалъ большую статью, напечатанную во Флоренціи по-французски отдльной брошюрой, разосланной имъ какъ въ нкоторыя иностранныя библіотеки, такъ и отдльнымъ выдающимся музыкантамъ и меценатамъ и любителямъ искусства въ Европ, а по-русски въ нсколько сокращенномъ вид въ ‘Библіотек для Чтенія’ 1852 г. Кром того, Стасовъ заказалъ копію со всхъ этихъ музыкальныхъ сокровищъ аббата Сантини и принесъ ее въ даръ Имп. Публичной Библіотек. И это дло Стасова опять таки характерно для него: сколько путешественниковъ и музыкантовъ или путешествующихъ музыкантовъ и знатоковъ постили и посщали это собраніе,— въ томъ числ и Мендельсонъ, — но никому не пришло въ голову и въ сердце — повдать міру объ этой музыкальной сокровищниц, чтобы она не оставалась, какъ свча подъ спудомъ, а служила къ просвщенію музыкантовъ всей Европы, и никому въ голову не пришло сказать и указать всмъ, какое великое дло сдлалъ скромный собиратель-аббатъ въ Рим, Стасовъ же не прошелъ равнодушно мимо, не промолчалъ, а какъ впослдствіи десятки, если не сотни разъ длалъ въ своей жизни,— тотчасъ же прославилъ этотъ тяжкій подвигъ на пользу искусства и музыкальной науки.

Второе печатаемое здсь письмо — къ Глинк — не мене характерно для Стасова, и въ немъ, какъ въ фокус, сконцентрированы вс типическія черты отношенія его къ великимъ талантамъ, съ которыми не то, что судьба сталкивала его въ жизни, а которыхъ самъ онъ всю жизнь искалъ, шелъ имъ навстрчу, служилъ имъ, чмъ могъ.

Съ Глинкой Стасовъ познакомился въ конц 1840-хъ годовъ черезъ Срова, а видлъ его впервые въ 1843 году въ концерт Листа въ Дворянскомъ Собраніи. Въ одномъ (неизданномъ) письм 1899 года Л. Ив. Шестаковой къ Стасову говорится, что первый разъ онъ былъ у Глинки въ Царскомъ Сел, гд тогда М. Ив. жилъ съ Л. И. на дач, въ день рожденія Глинки — 20 мая 1849 года. Вскор В. В. Стасовъ, вмст съ братомъ Дмитріемъ, В. П. Энгельгардтомъ, К. Вильбуа, Сровымъ, Сантисомъ и нкоторыми другими, сдлался постояннымъ гостемъ тхъ интимныхъ музыкальныхъ собраній у Глинки, на которыхъ нашъ великій,— увы! тогда еще такъ немногими признаваемый въ Россіи за генія,— композиторъ находилъ отраду и утшеніе отъ окружавшаго его тупого непониманія и толпы и мнимыхъ знатоковъ. Этотъ небольшой кружокъ Глинка, по примру первой своей пріятельской компаніи конца 1830-хъ и начала 1840-хъ годовъ, прозвалъ ‘братіей’ или ‘нашей компаніей’. В. В. Стасовъ посщалъ эти вечера вплоть до своего отъзда заграницу въ 1851 г. Когда, весною 1852 года. Глинка самъ собрался за границу — во Францію и Испанію, — то ‘поспшилъ напомнить о себ’ Стасову коротенькимъ письмомъ {Напечатано въ Полномъ собраніи писемъ Глинки, изд. И. О. Финдейзеномъ.}, и такъ какъ В. В. Стасовъ тогда тоже собрался предпринять изъ Флоренціи небольшое путешествіе по Испаніи (даже запасся отъ Демидова рекомендательными письмами къ разнымъ губернаторомъ, консуламъ и др. властямъ, а также серьезно учился испанскому языку у двухъ испанцевъ), то Глинка ‘заране радовался встртить его на берегахъ Гвадалквивира’ и прибавлялъ при этомъ: ‘для этого братецъ вашъ по моей просьб увдомитъ васъ о моемъ вызд отсюда’. Однако, какъ извстно, Глинка въ Испанію въ это свое, предпослднее, путешествіе за границу не дохалъ, захворавъ и въ особенности подвергшись припадкамъ своего сплина, или носталгіи, какъ онъ выражался, онъ вернулся съ полдороги къ Пиренеямъ въ Парижъ и тамъ остался на долгое житье, вплоть до весны 1854 г. Поздка Стасова въ Испанію тоже не состоялась, разныя и художественныя, и романическія, и чисто практическія причины задержали его во Флоренціи, а затмъ въ Рим и Неапол, и онъ такъ и отказался отъ своего намренія тогда же побывать въ Испаніи. Попалъ онъ туда впервые съ братомъ и племянницей почти черезъ 30 лтъ, въ 1881 году, а затмъ повторилъ это путешествіе съ Рпинымъ въ 1883 г.

Зимою 1853 г., когда онъ былъ въ Рим, М. И. Желзновъ, ученикъ и другъ Брюллова, побывавшій незадолго передъ тмъ въ Париж, привезъ Стасову привтъ и поклонъ Глинки и передалъ маленькую французскую визитную карточку ‘Michel de Glinka’, на оборот этой карточки Глинкой написано: ‘В. В. Стасову во Флоренціи’, но вышло такъ, что получилъ ее Стасовъ въ Рим (карточка эта бережно сохранялась Стасовымъ всю жизнь и теперь лежитъ въ архив его въ Пушкинскомъ Дом). И вотъ, въ отвтъ на это дружеское напоминаніе о себ, — онъ написалъ Глинк помщаемое ниже письмо (единственное изъ писемъ В. В. къ Глинк, находящееся въ томъ же архив) {Оно было переслано Глинкой Л. И. Шестаковой: для прочтенія его и ‘братіей’.}.

В. В. Стасовъ, какъ уже сказано, кром занятій по своей служб у Демидова и изученія художественныхъ твореній, стремился знакомиться съ самими творцами и не упускалъ случая повидать кого только могъ изъ знаменитыхъ людей, жившихъ тогда въ Рим, Неапол или Лондон. Вслдствіе этого, онъ не преминулъ познакомиться и съ Россини. Вотъ объ этомъ то онъ и захотлъ прежде всего написать Глинк, — съ какой затаенной цлью — будетъ ясно изъ прочтенія самого письма. Но и помимо этой цли безпристрастное мнніе и чуткость въ пониманіи художественной натуры знаменитаго автора ‘Цирульника’, сквозящія въ этихъ строкахъ, всегдашнее стасовское горячее отношеніе къ встрч съ отмченными печатью генія людьми — опять таки очень характерны для молодого будущаго критика, тогда только еще выходившаго на свою собственную писательскую дорогу.

Письмо это характерно и для отношенія его къ Глинк, какъ одно ихъ первыхъ проявленій его дйственнаго служенія автору ‘Руслана’, и въ то же время, какъ образецъ вообще его отношеній къ художникамъ во всхъ сферахъ искусства: стремленіе поддержать талантъ въ тяжелыя, переживаемыя этими творцами красоты минуты, бережное и любовное прикосновеніе къ ‘больнымъ мстамъ’, желаніе ободрить, вдохнуть новыя силы, показать свою любовь и преданность и тмъ подвигнуть, съ врой въ свое призваніе, на новыя дянія и творенія. Только, когда Стасовъ писалъ это письмо въ 1853 г., онъ дйствовалъ почти безсознательно, по инстинкту и чуткости, а черезъ 6 лтъ, когда Глинки уже не было въ живыхъ, а Стасовъ только что напечаталъ его [біографію — до сихъ поръ единственно полную біографію Глинки — Стасовъ въ одномъ изъ своихъ писемъ къ М. А. Балакиреву, такое отношеніе сознательно поставилъ цлью, задачей и девизомъ всей своей дятельности: ‘быть полезнымъ другимъ, коли самъ не родился творцомъ’.

Итакъ, въ этомъ письм къ Глинк Стасова три пункта особенно должны остановить наше вниманіе: отзывъ о Россини, — какъ самъ себ, такъ и по затаенной цли, съ которой Стасовъ о незамирающей художественной жизненности итальянскаго маэстро написалъ Глинк, любовное и восторженное отношеніе къ самому Глинк и, наконецъ, свднія о старинной итальянской музык и аббат Сантини.

Свднія были Глинк по вкусу, а тонъ самого письма и одушевлявшее его чувство произвели то самое на Глинку дйствіе, какого желалъ Стасовъ, — это видно изъ писемъ Глинки и къ сестр, и къ Д. В. Стасову, и къ самому Владиміру Васильевичу (котораго Глинка въ первомъ своемъ письм по забывчивости назвалъ Василіемъ). М. И. говоритъ и повторяетъ въ этихъ письмахъ на вс лады, что ‘получилъ премилое письмо отъ В. В. изъ Флоренціи’, что ‘это письмо его весьма обрадовало’, наконецъ самому В. В. Глинка писалъ: ‘Ваше дружеское и ласковое письмо порадовало меня до такой степени, что я переслалъ его сестр, которая не замедлитъ сообщить его нашей Петербургской братіи, въ числ коей обртается и милый братецъ вашъ Дмитрій Васильевичъ. Весьма пріятно мн такъ же и то, что вы сблизились съ Россини. Ваше мнніе о немъ не удивляетъ: Фридрихъ Dehn въ Берлин, а прежде него (въ 1832 г.) Pollinі въ Милан не могли говорить о немъ безъ восторга. Но мы вс боле или мене эгоисты, и я признаюсь, что ваша обильная жатва древней Итальянской музыки мн ближе къ сердцу, чмъ вс совершенства Россини. Ежели Великій Аллахъ сподобитъ, въ Ма будущаго 54 г. я долженъ быть въ Петербург и провести тамъ зиму. Какъ бы весело было, если бы и вы къ намъ пожаловали. Едва бы нашли гд либо столь ревностныхъ любителей классической музыки. Вашъ братецъ, Сровъ, нкто Энгельгардтъ, я и пр. въ зиму съ 51 на 52 годъ не мало потшились всмъ, чмъ только можно, но стариковъ Итальянцевъ плохо знаемъ — ихъ у насъ нтъ. Итакъ, ежели возвратитесь къ 54 г., привезите все собранное, ежели же обстоятельства задержатъ васъ въ Италіи, соблаговолите сообщить намъ при удобномъ случа отъ 20 до 25 пьесъ (отдльныхъ, цлыхъ мессъ исполнять средствъ не имемъ) церковной Итальянской древней музыки по вашему выбору на 2, 3 и 4 голоса преимущественно безъ аккомп. или токмо съ аккомп. одного органа’.

Санъ-Донато ¹⁸/₃₀ Апрля 1852.
1 и 2 Мая. Пятница.

Анн Абрамовн.

Милостивая Государыня тіотушка, пожалуйста не показывайте Этого письма Софь Николавн, госпож Дютуръ {Письма, получавшіяся въ семь Стасова въ Петербург по большей части читались и всей семьей Сровыхъ и другими его друзьями.}, потому что нынче я собрался писать Вамъ опять больше по хозяйственной части, а эта госпожа терпть не можетъ этихъ длъ и чтобъ я про нихъ говорилъ — и мн опять достанется, какъ разъ досталось. Мн очень хочется разсказать вамъ всякія всячины, которыя бы самъ разсказалъ вамъ, еслибъ теперь воротился въ Петербургъ, если пропустить ихъ нынче, пройдетъ пожалуй цлый годъ, прежде чмъ случится.мн разсказывать, а вамъ слушать, ныньче же я становлюсь такимъ старикомъ, что ничего не помню, пожалуй до будущаго года все перезабуду: отъ этого-то я, Милостивая Государыня тіотушка, ршаюсь подъ секретомъ писать къ Вамъ обо всхъ длахъ, объ которыхъ мн хочется. Что намъ съ вами длать, когда намъ двумъ интересны многія вещи, до которыхъ другимъ нтъ дла? Неужели же запереть свой ротъ и замолчать, побросать перья и не писать? Говоритъ пословица: ‘на всякое чиханье не наздравствуешься’, на вс вкусы не придешься. ‘Для меня нужно всякій разъ прійтись только по своему собственному вкусу, да еще по вкусу того, кому пишу, нынче пишу вамъ и желаю, чтобъ мое письмо было интересно вамъ однимъ…— Такъ какъ я очень скоро узжаю отсюда, то мн хочется теперь разсказать и пересчитать вамъ все, что моего дланья останется здсь, въ С.-Донато, надланного въ цлый годъ (почти) моего житья, исключая всхъ писанныхъ бумагъ, бумажекъ, писемъ, рапортовъ, докладныхъ записокъ и проч., чего нельзя перечесть, потому что я не помню и не знаю. Больше всего осталось моего въ церкви: она теперь совсмъ не похожа на ту, какую я нашелъ, пріхавши сюда. Сверху иконостаса было поставлено по три высокихъ подсвчника съ каждой стороны, съ длинными двухъ-аршинными свчами, какія стоятъ на катол. престолахъ, также стояли католическія вазочки съ букетами цвтовъ и на верху иконостаса и на престол. Все это вмст давало церкви какой-то католическій видъ (выдумалъ это нсколько лтъ тому назадъ старый-старый дьячокъ, который лтъ уже 3,0 живетъ въ Италіи, по разнымъ миссіямъ, а теперь у Демидова и перезабылъ все русское). Я тотчасъ же веллъ все это снять и заказалъ надъ сверными и южными дверями деревянныя, вызолоченныя группы церковныхъ вещей, какъ это всегда у насъ бываетъ: съ одной стороны шапка Аарона, кадильница, 7-рожковый свтильникъ, заповди и проч., и проч., съ другой: крестъ, евангеліе, лстница, копіе, губка и проч.— На рзныхъ орховыхъ крылосахъ были наверху католическіе (такъ называемые пизанскіе) кресты такой формы {Въ текст письма сдланъ рисунокъ креста.}, которые мн рзали глаза,— я ихъ веллъ тоже снять и сдлать наши {Опять рисунокъ.} — не то, чтобъ для меня это составляло въ сущности какую нибудь разницу — мн право это все равно, какъ вы знаете,— но я привыкъ всякую вещь (хотя-бы очень маленькую) поправить какъ можно лучше и какъ она должна въ самомъ дл быть, если только я могу запустить свою лапу.— Отыскалъ я отличный коверъ (у Демидова ихъ цлые магазины) и положилъ его изъ-подъ престола сквозь царскія двери впередъ въ церковь, чтобъ выходить священнику, выписалъ изъ Россіи образки золотые и повсилъ на царскихъ дверяхъ, чтобъ священнику цловать..По своему рисунку веллъ выбить купель, на ней, какъ у насъ заведено, 3 маленькихъ шандальчика для свчекъ и крестъ спереди выбитъ барельефомъ, но и вся купель и шандальчики эти очень красивой формы, а не такіе уродливые чаны, какъ у насъ всегда и везд видишь. Потомъ ставятъ у насъ купель на стулья или Богъ знаетъ на что. Я сдлалъ нарочно деревянную хорошую, подъ орхъ, базу, и такъ какъ ножка купели круглая, а база четвероугольная, то на остающіеся уголки священникъ можетъ класть свою книжку, платокъ для обтиранія рукъ и т. д. Другую вазу поменьше и тоже на деревянномъ пьедестал я сдлалъ для освященія святой воды въ Крещенье, об эти вазы стоятъ въ двухъ углахъ церкви. Самъ я заказывалъ также по собственнымъ рисункамъ хоругви. Посовтовавшись съ Борисп[ольцемъ] {Русскій живописецъ, жившій тогда въ Италіи, пріятель Стасова. Въ послдніе годы своей жизни онъ ослпъ.}, я купилъ шелковую холстинку для написанія тонкихъ 4 образковъ на хоругви, заказывалъ нарочно шелковую пурпуровую матерію и потомъ первой здшней золотошвейк росписалъ, какъ что должно быть вышито золотомъ — что матомъ, что прямо, что вкось ниткой. На этихъ хоругвяхъ лопасти наполнены длинными, точно нитяными арабесками, очень легкими и сквозными, остающіяся ршетки наполнены звздами. Кисти, бахрому точно также разсказалъ какъ сдлать, по особливому дешевому способу, эти хоругви висятъ на своихъ блыхъ съ золотомъ кое-гд палкахъ, на лентахъ той же матеріи, я же нарисовалъ и заказалъ вдланныя на лапкахъ въ крылосъ кольца бронзовыя, вызолоченныя, фонарь для ходовъ (блый съ золотомъ, въ вид византійского куполика, прорзного и вызолоченного) и внутри свчка вотъ какъ сдланы {Нарисованъ фонарь.}: деревянный шандальчикъ поддерживается четырьмя выгнутыми прутиками, идущими изъ угловъ шестиугольного фонаря {Нарисованы эти прутики.}, весь низъ фонаря открытъ и фонарь прикрпленъ къ палк шестью деревянными листиками {Рисунокъ листиковъ, прикрпляющихъ фонарь къ палк.},— Этотъ фонарь я приказалъ вставлять на задней стн церкви въ два въ род bras, идущіе отъ стны, выше головъ присутствующихъ (что впрочемъ еще не сдлано). Сдлалъ я еще треножникъ подл престола (былъ столикъ на четырехъ ножкахъ) и много другихъ мелочей. Заказалъ прекраснйшіе подсвчники, которые не готовы еще, но будутъ очень хороши, потому что длаются аккуратно не только по большому данному рисунку, но еще по поправленной мною деревянной модели въ настоящую величину. Сдлалъ я изъ широчайшего ліонского бархата и очень хорошихъ позументовъ черныя облаченія для престола, жертвенника, выносного столика и аналоя, (для экономіи бархата верхнюю площадку каждого этого стола подъ большимъ покрываломъ, которую, значитъ, не видать, я сдлалъ изъ недорогой черной шелковой матеріи). Сдлалъ я еще плащаницу всю и трехступенчатую площадку для нея. Пьедесталу подъ плащаницей я далъ форму гробницы (4го я видлъ очень умно сдланнымъ въ московской церкви,— въ одной кажется въ Петербург {Рисунокъ плащаницы.} У меня весь прекрасный ліонскій бархатъ остался не разрзанъ, а однимъ кускомъ, потому что мн жалко было его рзать, плащаница три браччіо длины и 1 ¹/₂ ширины (браччіо поменьше ³/₄ аршина) — привезена старая изъ Россіи Волконскимъ, значитъ въ окружности 9 браччіо, я взялъ бархату 15, веллъ прибить его кругомъ рамки, къ угламъ привсили. 4 тяжелыя золотыя кисти, а концы приподнялъ золотыми шнурками, въ род того, какъ цвтами приподняты тюники маркизъ Людовика XV, весь же бархатъ внизу обшитъ бахрамой, наверху галуномъ. Вышло все очень хорошо, но при этомъ мн случилось выдержать диспутъ и натискъ (какъ и во многихъ др. церковныхъ вещахъ) здшняго русского священника — монаха Кіевской Лавры: у нихъ тамъ, кажется, въ церквахъ длается иначе, чмъ у насъ, и онъ настаивалъ, чтобы плащаница состояла изъ просто написанного, но по натянутого ни на что холста, который бы за 4 его угла носили бы, а потомъ положили на престолъ, обвшанный нарочно бархатомъ или шелковой матеріей, снятой со стола низенького, на которомъ Пятницу и Субботу должна лежать на Страстной недл Эта мягкая плащаница. Впродолженіе всего года эту плащаницу у нихъ вшаютъ на стну церкви, безъ всякой рамки даже, какъ образъ.— Однако же я сдлалъ по-своему, по человчески,— теперь же, чтобъ бархатъ не портился, его сняли съ плащаницы и положили въ магазинъ (чего на будущій годъ уже не случится, если я буду въ Санъ-Донато тогда, потому что я велю сдлать стеклянный футляръ, что теперь было некогда, да и не хотлось Больше тратиться). Въ Вербную субботу стояли въ церкви по моему распоряженію съ оливковыми втвями, потому что это дерево теперь именно распускается, и именно объ немъ и идетъ рчь въ евангеліи Страстной недли. Но я уже при этомъ не присутствовалъ. потому что въ Субботу Страстной {Вербной — т. к. ‘Страстной’ написано по ошибк.} недли ухалъ въ Римъ. Но ухалъ, устроивши все: только что пріхали въ это время изъ Россіи прекрасныя ризы священнику, блыя съ золотомъ, которыя я выписалъ отъ Лихачева. Я ихъ и назначилъ на Пасху, оставилъ подробное описаніе (по французски Демидову), какъ сдлать ходы въ Пятницу и въ ночь заутрени кругомъ всего дома — во второй разъ съ хоругвями, фонаремъ и проч. Шефу кухни оставилъ очень пространное наставленіе съ рисунками формъ (для пасхи заказалъ нарочно деревянную форму съ крестами, по нашему), какъ длать куличъ, творогъ и изъ него пасху, сметану, четверговую соль и яйца.— Воротившись, я узналъ, что все исполнилось — и отлично — буквально по моимъ росписаніямъ. Я же и не разгавливался и не былъ у заутрени, — не случилось. Даже не договлъ (не помню, написалъ ли я это въ своемъ римскомъ письм), потому что въ понедльникъ вечеромъ хотя и исповдовался съ Гедеоновымъ въ посольской церкви, но во вторникъ, въ Благовщенье, опоздалъ въ церковь, не замтивши въ Ватиканскомъ музеум, что время уже давно прошло. Что же длать? Опоздалъ, опоздалъ. Желаю только, чтобъ Милостивая Государыня тіотушка не забранилась за этотъ пассажъ, впрочемъ, ненарочный, боюсь я этого потому, что нынче вс меня бранятъ и я сталъ очень трусливъ. Некому было пть (потому что настоящаго дьячка тутъ давно уже нтъ а русскій, который поетъ по воскресеніямъ, не знаетъ великопостной службы), то и выписалъ изъ Ливорно солдата изъ славянскихъ австрійскихъ полковъ. Чтобъ кончить про церковь, скажу вамъ, что великіе князья Николай и Михаилъ третьяго дня пріхали сюда и были въ Санъ-Донато въ церкви, потому что это былъ день рожденія Наслдника. Они здсь на 3 дня, взяли весь Htel d’Italie (первый здсь, гд однажды останавливались Государь и Государыня) и платятъ за одну квартиру по 1000 р. асс. въ сутки, всхъ другихъ прізжихъ хозяинъ отеля на это время выпроводилъ въ другой свой отель. Я имъ не представлялся, потому что считаю за стыдъ представляться, служа не въ госуд. служб, но вс другіе русскіе были у нихъ, въ томъ числ и Борисполецъ, котораго большую исторію съ Демидовымъ (разумется денежную) я напишу Бонжуру {Прозвище Александра Васильевича Стасова.}, философовъ же и Бутеневъ (нашъ посланникъ въ Рим) сдлали, что Бориспольцу не хочется даже и плюнуть на Демидова, такъ онъ ему теперь малонуженъ. Великіе князья знаютъ тоже всю эту исторію (въ которой я игралъ очень важную роль за кулисами), и всему этому будутъ свои послдствія. Демидова великіе князья не приняли (вроятно, вслдствіе петербургской инструкціи, Лейхтенб[ергскій] тоже очень холодно и сухо принялъ его только разъ.) Таковы мои подвиги насчетъ церкви, но это еще не все: государыня прислала въ церковь Санъ-Донато (гд говла въ 1846) образокъ Св. Александры на золотомъ фон, вершковъ въ 6 или 7, въ золотой рамк, съ сіяніемъ надъ головой изъ брилліантовъ и изумруда. Я сказалъ Демидову, что надо сдлать въ церкви кіотъ, онъ согласился, и я сочинилъ опять таки въ русскомъ вкус, рзать будетъ здшній рзчикъ Barbetti, которого вещи были на Лондонской всемірной выставк. Вотъ какой этотъ кіотъ {Рисунокъ рзнаго кіота.}: въ план, т. е. на задней деревянной стнк съ выступающими пилястрами {Планъ кіота въ разрз.}, будетъ повшенъ образъ, кругомъ, него между трехъ маленькихъ группъ ангельскихъ головокъ, большое сіяніе изъ орхового же дерева, какъ все остальное, — подъ образомъ на той же задней стнк родъ рзной славянской балюстрады, спереди дв тоненькія рзныя узорчатыя славянскія колонки, надо всмъ сквозной куполъ надъ византійскимъ высокимъ карнизомъ, составленнымъ точно изъ кокошниковъ. Передъ образомъ будетъ висть хрустально-серебряная лампада съ надписью кругомъ славянскими буквами, барельефомъ. Надъ входной дверью церкви не было образа: разумется я его повсилъ.

Другія мои работы здсь останутся: надписи славянскими буквами, которыя я сдлалъ на надгробныхъ памятникахъ Орлова (брата Алекс. едор.) и негритянки Калимы, окрещенной у Демидовыхъ и называвшейся Надеждой. Я даже самъ рисовалъ надписи прямо на мраморъ, чтобъ не сдлали ошибокъ, вырзывая. Вообще всякихъ надписей русскихъ и славянскихъ для тысячи вещей, большихъ и маленькихъ, — я сдлалъ пропасть. Первую я сдлалъ въ Лондон для удивительного портрета Петра Великого, который всегда и везд стоитъ передъ Демидовымъ, куда бы онъ ни похалъ, точно образъ, онъ небольшой, круглый (вершка въ три) сдланъ въ Париж, но безподобно. Рамка кругомъ золотая настоящая, точно вся изъ крупинокъ золота, я присовтовалъ подписать Пушкина стихи:

То академикъ, то герой,

То мореплаватель, то плотникъ,

Онъ всеобъемлющей душой

На трон вчный былъ работникъ.

Отлично вырзали эту надпись въ Лондон, а для Екатерины I, его же:

Чудотворца — исполина

Чернобровая жена.

И Демидовъ (когда я ихъ ему перевелъ) и позже Волконскій, были въ большомъ восторг отъ этихъ стиховъ, которые они, какъ истинные русскіе, никогда не знали.— Но пересчитать вс придуманныя.и сдланныя мною надписи на металлахъ и на мрамор нельзя, потому что, какъ говоритъ Анна {Жившая въ дом Стасовыхъ кухаркой, жена стараго слуги ихъ отца, кормилица младшаго брата Владиміра Васильевича.}, имъ ‘нсть конца’. Кром канцелярской работы, сочиненія писемъ и дланія переводовъ со всхъ языковъ (потому что, кром французскихъ писемъ, и е остальныя, которыя Демидовъ получалъ, онъ ни одного не читалъ иначе, какъ въ моемъ перевод), главное мое занятіе была всегда библіотека. Я долженъ былъ разсматривать книги, которыя присылали ему разные авторы, и подавать ему рапортъ о ихъ содержаніи и моемъ заключеніи. Значитъ — опять таки мое любезное дло — тамъ выдуманныя, заказыванья, а тутъ — критика. Потомъ, когда я сказалъ Демидову, что у него слишкомъ много недостаетъ въ библіотек, онъ сталъ присылать мн просматривать каталоги разныхъ библіотекъ, въ то время точно нарочно продававшихся (въ томъ числ Луи-Филиппа), и все, что я назначилъ, было куплено, нисколько не справляясь съ цнами.

Вы очень удивляетесь, милостивая государыня тіотушка, что я видалъ здсь много разъ собакъ въ церкви. Но я больше вашего удивился, когда нашелъ то же самое и въ Рим, и еще въ церкви Св. Петра во время папского служенія, или въ Сикстинской капелл — имъ не мшаютъ многочисленные часовые всхъ сортовъ, которыми обыкновенно чуть не наполовину полно то мсто, гд служитъ Папа. Во-первыхъ, всегда тутъ есть папскіе швейцарцы въ старинномъ испанскомъ костюм — широкіе штаны до колнъ, точно мшки, родъ куртки съ буграми на рукавахъ, на ногахъ чулки или какое то трико, но все это полосатое вдоль всего человка, красное, желтое и синее, что очень смшно, надты на нихъ латы и въ рукахъ длинныя алебарды, на головахъ прескверные желзные шлемики. Во-вторыхъ, всегда торчитъ тутъ папская почетная благородная стража — родъ нашихъ кирасировъ — всегда она стоитъ съ обнаженными палашами. Въ церкви же Петра къ этимъ двумъ войскамъ прибавляются гренадеры вс въ золот и въ мховыхъ шапкахъ~(похожіе на нашу дворцовую роту по костюму, только у нихъ не красное, а малиновое на мундир) и еще цлый баталіонъ (человкъ 300 или больше) какого то папского полка въ Рим. Вс эти солдаты стоятъ въ церкви въ киверахъ.и каскахъ, съ ружьями или саблями и образуютъ кругомъ папы длинную и широкую крпость, въ Сикстинской капелл они стоятъ толпой у входа къ отдленію капеллы у золотой ршетки, за которою Папа. (У насъ нтъ этихъ предосторожностей и страховъ: конечно, около митрополита стоитъ иной будошникъ, но только такъ, для порядка, а не изъ страха). Собаки же не боятся никого изъ всхъ этихъ стражей и бгаютъ по церкви до самаго Папы, чуть не дергаютъ зубами его ризу — м. б. и дергаютъ даже.

Въ Субботу вечеромъ, наканун Пасхи, я былъ въ кондитерской Nazzari (первая въ Рим на Piazza di Spagna) и за мороженымъ разсуждалъ съ Боткинымъ {Михаилъ Петровичъ Боткинъ, извстный художникъ.}, братомъ писателя, и 2 другими русскими, съ которыми я познакомился на пароход (они вс 3 хали вмст изъ Парижа и Лондона), разсуждали о смерти Гоголя стихахъ Некрасова и письм Боткина, написанныхъ по этому случаю, какъ вдругъ прибжалъ къ намъ живописецъ Ивановъ, хорошо Знакомый Боткину, и разсказалъ, что сейчасъ же надобно хать по всему Риму смотрть праздникъ колбасъ. Взяли коляску и похали мы въ пятеромъ по всмъ улицамъ римскимъ, гд есть большія колбасныя,— а въ итальянскихъ городахъ он на каждомъ шагу. Вы не вздумайте судить о нихъ по Петербургскимъ — и сравненія никакого нтъ съ нашими.— Нтъ, милостивая государыня тіотушка, итальянская колбасная лавка можетъ быть сравнена только разв съ мясной лавкой въ Лондон, а это почти что все равно, что Парижская кондитерская, такъ все хорошо, чисто и прекрасно. Когда я бывало ходилъ по Лондонскимъ улицамъ вечеромъ, я сначала бывало все думалъ, подходя издали къ великолпно освщенной газомъ лавк, точно дворецъ какой-нибудь, съ огромными стеклами и золотыми рамами, за которыми наставлены какіе то изящныя формы, — думалъ я всегда, что это галантерейная или бронзовая лавка — подойдешь, лежатъ огромные куски говядины, дичины (venaison), омары и все остальное для обда, что у насъ продаютъ въ такихъ гадкихъ и кровавыхъ лавкахъ. Въ Италіи нтъ такихъ оконъ, такихъ стеколъ, напротивъ колбасныя лавки скоре темныя, потому что загромождены до такой степени, но какая чистота, а главное — какая живописность! Въ Пятницу же и Субботу Страстной недли, въ Рим, эти лавки въ самомъ дл въ настоящемъ своемъ праздник, точно театръ въ бенефисъ. У дверей и потомъ въ лавк выставлены упирающіяся въ высокій потолокъ толстыя колонны изъ круговъ сыра, темно-зеленыя (потому что наружная корка у пармезана этого цвта) и перевитыя зеленью. Весь потолокъ представляется точно рзной выпуклый (какъ во всхъ итальянскихъ palazzi XIV, XV и XVI вковъ), потому что плотно и сжато навшаны цлые сотни маленькихъ окороковъ и толстыхъ болонскихъ колбасъ. Свиное сало (на которомъ въ Рим готовятъ, какъ у насъ на коровьемъ масл, а въ прочей Италіи на постномъ, чего я не могу терпть — особливо яичницу), свиное сало стоитъ по стнамъ, точно квадратныя большія блыя полна, со звздочками и разными фигурами изъ цвтной бумаги, налпленными на нихъ. Надъ масломъ точно настоящіе скульпторы работали и вылпили, и вырзали изъ него сто разныхъ группъ, орнаментовъ, статуй и фигуръ маленькихъ: изъ него сдланы и агнецъ Пасхальный, и Іисусъ Христосъ, и апостолы, и фонтаны, изъ которыхъ бьетъ вода, — обложено все зеленью, свжею и яркою, а сосиски висятъ везд въ лавк и въ дверяхъ на улицу цпями, гирляндами. Безчисленныя маленькія восковыя свчки горятъ везд между сырами, зеленью, блымъ блестящимъ саломъ и длаютъ въ этой лавк такой свтъ, какой бываетъ въ бальной зал. Но, что всего лучше, въ этой бенефисной, расцвченной всми красками и сіяющей комнат, эта перспектива яицъ, прямо противъ самыхъ дверей. На аршина 1’/₂ отъ полу, въ четвероугольной пещерк, прорытой между саломъ и ветчинами, лежатъ въ одинъ рядъ безчисленныя яйца, въ глубин пещерки установлено зеркальцо, которого никогда не увидишь самъ и не догадаешься, если не разскажутъ, длается отъ этого зеркала перспектива яицъ точно въ версту длиной, вся освщенная опять таки огоньками, еще съ улицы увидишь эту прелесть и остановишься поневол съ десятками мальчиковъ, двочекъ и чудесныхъ самыхъ римлянокъ стоять у дверей, разсматривать этотъ необыкновенный итальянский праздникъ колбасъ. Въ этотъ вечеръ я вылзалъ 50 разъ, я думаю, изъ коляски — смотрть каждую лавочку, и еще больше т лица и т глаза, которые разглядывали эти лавочки. Вотъ, что длалъ въ Страстную Субботу вашъ племянникъ, между тмъ какъ вы преспокойно почивали на широкой желтой кровати подъ кіотомъ. Ни съ кмъ я не христосовался въ Пасху — чтожъ длать, я васъ увряю всми святыми, что въ Р и и не за мной бы дло стало. Еслибъ мн дали, я бы до сихъ поръ все христосовался съ римлянками.

В. С.

Такъ какъ я говорилъ уже вамъ о собакахъ въ этомъ письм, то вотъ вамъ еще подробности объ нихъ: вообразите себ, что во всхъ австрійскихъ {Тогда было время австрійскаго владычества въ Рим.} военныхъ музыкахъ огромная собака возитъ большой барабанъ, а не человкъ носитъ его. Мн опять стало противно это видть, какъ однажды противно было въ Германіи. У Демидова есть огромная старая прекрасивая меделянская собака, прежде служившая въ одномъ австрійскомъ полку и раненая въ разныхъ сраженіяхъ пулями. Однако же орденовъ у ней нтъ. Въ первый разъ, въ Чивитта-Веккія, видлъ я маркитантокъ (6) въ мундирахъ ихъ, маршировавшихъ при полк французскомъ. Он идутъ сзади саперовъ полка (идущихъ въ мховыхъ шапкахъ, съ топорами на плеч, въ фартукахъ и рукавицахъ кожаныхъ), маркитантки въ красныхъ панталонахъ и юбкахъ, въ черныхъ лакированныхъ шляпахъ и черныхъ корсетахъ, съ клеенчатыми котомками. Дв были прехорошенькія и премолодыя, прочія — старые уроды.

Вотъ что еще: у Дем[идова] и вообще на всхъ обдахъ здсь подаютъ спаржу и ветчину посл жаркого, а артишоки, безъ верхнихъ листьевъ, длаютъ въ кострюл, нарзанные съ яичницей, что очень хорошо.

* * *

Флоренція. ¹⁸/₃₀ Ноября 1853 г.

Милостивый Государь
Михаилъ Ивановичъ

Когда Вы отдавали Желзнову свою визитную карточку для меня, Вы, конечно, не могли вообразить себ двухъ вещей: первое, что я получу ее вовсе не во Флоренціи, а въ Рим, а второе — До какой степени она обрадуетъ меня, и какое счастье принесетъ мн этотъ маленькій лоскутокъ лакированной бумаги съ Вашимъ именемъ. Но случай (или судьба, ad libitum) гораздо лучше насъ все знаетъ и все устраиваетъ. Она знала, что большія радости и большія удовольствія становятся еще лучше, еще больше, когда падаютъ на насъ съ неба или Богъ ихъ знаетъ откуда, именно въ тхъ мстахъ, которыя для насъ и дороже и чудесне всхъ остальныхъ: она знала, что съ тхъ поръ, какъ-я ухалъ изъ Россіи и брожу по всмъ концамъ Европы, ни одно мсто мн такъ не было и не будетъ мило и любезно, какъ Римъ. Знала она тоже, какая мн будетъ радость вдругъ посл страшно долгой паузы увидать, что Вы меня не забыли, даже посреди Парижа, и что попрежнему еще обо мн помните.

Вотъ эта-то судьба сблизила и сложила въ одну пороховую кучку все, что я люблю, а потомъ и зажгла этотъ чудесный фейерверкъ. Вы бы посмотрли потомъ, какъ жадно я принялся разспрашивать про Васъ Желзнова въ этомъ маленькомъ, темномъ, запачканномъ, закоптломъ Caf Greco, гд, конечно, и Вы во время оно не разъ сиживали съ разными россійскими компаніями, и гд я теперь случайно встртился съ желзновымъ. Но не его одного, еще и другого человчка, разспрашивалъ я помногу часовъ сразу про Васъ — это Гедеоновъ (Степ. Алекс.), которого я очень хорошо Знаю и съ которымъ провожу по крайней мр ³/₄ всего времени, что бываю въ Рим (а бываю я тамъ довольно часто, — съ 1852 года по сихъ поръ я уже былъ тамъ 5 разъ). Что тутъ удивительнаго, что я много разспрашивалъ ихъ обоихъ про Васъ: кто же про Васъ не распрашиваетъ, кто только хоть минутку зналъ Васъ въ своей жизни? Но эти разговоры только раздразнили меня, потому что только напомнили мн 1849-й и 1850-й года, когда я столько времени былъ съ Вами вмст и такъ часто видалъ Васъ. Гедеоновъ, между прочимъ сказалъ мн, что одно время Вы собирались похать въ Римъ и пожить тамъ порядочно долго. Что, еслибъ въ самомъ дл это вдругъ исполнилось. Не только я Васъ (по всей вроятности) увидалъ бы во Флоренціи проздомъ, но еще много видлъ бы Васъ въ Рим, потому что крпко надюсь не одинъ разъ попасть туда снова. Потомъ мн представляется, что въ Рим Вамъ было бы чудесно-хорошо, въ настоящемъ художническомъ воздух, отъ котораго становится всегда такъ тепло душ, были бы посреди нашего хорошаго, добраго русскаго обожанія, въ которомъ Вы мн кажется выросли въ Петербург и который (мн воображается) ни одинъ городъ не въ состояніи такъ повторить, какъ Римъ. Теперь Римъ много овдовлъ въ послднее время на сильныя, творческія, русскія натуры — нтъ тамъ больше Брюллова, нтъ тамъ больше Гоголя, которые туда опустились, какъ орлы на высокія свои гнзда,— нтъ и той веселой ватаги прежнихъ русскихъ художниковъ, которые принимались за свои мастерскія, прокутивши напередъ первыя 10 лтъ, теперь изъ настоящихъ талантовъ остались тамъ только — Ивановъ и Моллеръ. Что, еслибъ къ намъ прибавилось еще одно знаменитое русское имячко, которое теперь вдругъ вздумало гд-то заснуть, или по крайней мр задремать въ уголку! Или же и въ самомъ дл Парижъ лучше всего?— Что касается до меня, я снялъ съ Италіи самую богатую жатву и нашелъ для себя такія вещи, которыхъ и не подозрвалъ, людей конечно мало — узналъ я всего одного только, но кого — Россини!

Не знаю, были ли Вы когда нибудь съ нимъ лично знакомы, но я нашелъ глупе всего, что ни есть самого глупаго на свт, т безчисленные толки объ Россини, которые тысячу разъ въ эти годы печатали объ немъ по журналамъ, длали его какимъ-то разжирлымъ, отупвшимъ обжорой и кретиномъ. Tф-ли я нашелъ! Я нашелъ въ немъ ту художническую душу, прекрасную и простую, на которую я всегда _ирадовался и въ Васъ (хотя у него въ характер нтъ Вашего огня), и я провожу съ нимъ чудесные Be4epа, толкуя про все, что только ни существуетъ въ музык и что никогда не переставало захватывать всего его. Скоро я напечатаю объ немъ статью, какъ въ прошломъ году напечаталъ такую статью объ Брюллов.

Потомъ, нашелъ я въ Рим одного аббата Сантини, у которого существуютъ, точно въ незнаемыхъ глубинахъ земли, въ какихъ то пропастяхъ, куда никто не спускался, чистыя жилы золота, серебра и цлыя скалы алмазовъ и изумрудовъ. У него собраны кажется вс отъ первой до послдней ноты музыкальныя (древней церковной музыки итальянской, мотетной и мадригальной), которыя только написаны были въ Италіи. Палестрина у него ршительно весь, какъ конечно нигд больше на свт, а потомъ вс-вс, кто только былъ чудесенъ въ музык. Для меня написаны копіями цлыя груды нотъ этой музыки, и когда я стану ворочаться въ Россію, со мною подетъ просто караванъ. Потомъ у меня есть съ собою довольно и Баха, и Генделя, и Моцарта, и Бетховена, и иныхъ, а Глюка — вс партитуры.

Потомъ книгъ, у меня здсь — сколько хочу, и какія хочу, про галлереи и церкви итальянскія Вы уже сами знаете про итальянскихъ женскихъ {Вроятно, описка, вмсто женщинъ.} (NB римскихъ вроятно еще больше) — представьте же себ, Михаилъ Ивановичъ, какую жизнь я здсь [веду], притомъ же еще съ разными собственными проэктами въ голов. Вроятно, когда Вы были въ Италіи, и Вы тоже недурно въ ней пожили. Неужели же теперь ее совсмъ полюбили и разлюбили? Нтъ, не можетъ быть: не въ Вашей натур перестать любить, или приняться любить меньше кого-нибудь или что-нибудь. Я такъ думаю, потому что слишкомъ давно знаю, какъ Васъ никто не могъ разлюбить или позабыть, а это кажется бываетъ такъ только въ отношеніи [тхъ], кто сами — un foyer clatant de lumi&egrave,re et d’amour. Кончаю по-французски, чтобъ немножко сблизиться съ Вашимъ Парижемъ.

Весь Вашъ
В. Стасовъ.

ИЗЪ АРХИВА ДМИТРІЯ ВАСИЛЬЕВИЧА СТАСОВА.

ПИСЬМА ГЕРЦЕНА, ОГАРЕВА, В. П. БОТКИНА, РАССЕЛИ, графа В. А. СОЛЛОГУБА, А. А. САБУРОВА, ЧЕРНЫШЕВСКАГО, ОТРЫВКИ ИЗЪ ПИСЕМЪ ПОБДОНОСЦЕВА, В. и Д. СТАСОВЫХЪ.

Письма изъ архива Д. В. Стасова тоже относятся къ заграничному путешествію, а именно къ первому заграничному путешествію самого Дмитрія Васильевича, сдланному имъ въ 1859 году.

Познакомившись въ август 1856 г. съ Катковымъ — во время коронаціонныхъ Московскихъ торжествъ, въ которыхъ Д. В., служившій т₍огда оберъ-секретаремъ въ Департамент Герольдіи Сената, участвовалъ въ качеств герольдмейстера (а благодаря этому знакомству завязались сношенія и Владиміра Стасова съ редакторомъ ‘Русскаго Встника’, гд въ 1858 г. онъ помстилъ свою извстную біографію Глинки), — Д. В. Стасовъ, другъ Кавелина, часто видавшійся іъ т годы и съ Тургеневымъ, когда тотъ прізжалъ въ Россію, и съ В. П. Боткинымъ, Салтыковымъ, Некрасовымъ, и во время пребыванія брата за границей ведя за него сношенія съ редакторами и издателями (‘Библіотеки я я я Чтеи ія’, ‘С.-Петербургски хъ Вдомостей’ и т. д.), былъ, съ одной стороны, своимъ человкомъ въ литературныхъ кругахъ Петербурга и отчасти Москвы.

По этому же случаю необходимо указать на слдующій, мало кому извстный фактъ изъ біографіи Д. В. Стасова. Вслдствіе своей необычайной скромности, Д. В. всегда столь же тщательно умалчивалъ о своей дятельности и замалчивалъ свои самые плодотворные и важные труды и начинанія, какъ другіе кричатъ о своихъ дяніяхъ и рекламируютъ себя. Поэтому ни при жизни Д. В. (особенно въ послдніе его годы), ни посл смерти его никто не говорилъ, да и не зналъ о его причастности къ литератур, собственно къ журналистик. А между тмъ, его перу принадлежитъ не мало статей и замтокъ, появившихся какъ въ общей печати, такъ и въ спеціальныхъ изданіяхъ, но статьи эти были подписаны либо однми буквами, либо, на англійскій ладъ, вовсе не подписаны. Въ 50-хъ годахъ (около времени коронаціи) Д. В. напечаталъ въ ‘Русскомъ Встник’ статью о концертахъ князя Ю. Н. Голицына. Затмъ онъ писалъ въ ‘Журнал для акціонеровъ’ Трубникова и въ ‘Журнал Экономистовъ’, издававшемся проф. Вернадскимъ (съ 1857 по 1860 г.). Въ ‘Журнал Министерства Юстиціи’ (съ 1859 по 1863) — при редакторств Ал. Мих. Троицкаго онъ велъ хронику иностранныхъ судовъ и процессовъ и помщалъ переводы съ англійскаго, французскаго и нмецкаго языковъ (со времени основанія журнала въ теченіе 4 лтъ). Поздне, въ 1880-хъ годахъ, сотрудничалъ въ ‘Художественныхъ Извстіяхъ’, издававшихся Андр. Ив. Сомовымъ — велъ иностранную художественную лтопись. Въ ‘Русской Музыкальной Газет’ помстилъ ‘Воспоминанія’ о положеніи музыкальнаго дла въ Петербург до основанія Имп. Русскаго Музыкальнаго Общества и объ основаніи этого Общества, здсь же напечаталъ ‘Письма Мусоргскаго’ съ примчаніями и рядъ всевозможныхъ замтокъ и сообщеній (тоже по большей части безъ подписи). Наконецъ, въ ‘Быломъ’ напечаталъ свои ‘Воспоминанія’ о первомъ политическомъ процесс (1866 г.).

Съ другой стороны, около 1858 года, въ виду готовившейся и какъ бы уже висвшей въ воздух судебной реформы, у Д. В. Стасова, вмст съ его нсколькими ближайшими пріятелями, зародилась мысль объ основаніи Юридического Общества, которое подготовило бы будущихъ дятелей новаго суда къ предстоящей имъ дятельности, — и тогда же эта мысль была приведена въ исполненіе {Интересно отмтить въ одномъ изъ писемъ Владиміра Стасова къ Дмитрію Стасову, адресованномъ ему какъ разъ въ этомъ, 1859 году за границу, слдующія слова (по поводу характеристики всхъ членовъ ихъ семьи въ ту эпоху): ‘Признаться сказать, можетъ быть ты одинъ самый предпріимчивы и изъ насъ всхъ и скорй остальныхъ бросаешься впередъ и на новое, начинаешь новые клубки’… Чрезвычайно любопытно сопоставить это мнніе брата Д. В. со словами Валентина Срова, писавшаго, пятьдесятъ лтъ спустя, портретъ Д. В. и сказавшаго, что, по его мннію, характерною чертою Д. В. для него, В. Срова, является всегдашнее стремленіе впередъ, и что такимъ онъ и хотлъ бы передать его на полотн.}: организовался частный юридическій кружокъ, поставившій своею задачею какъ разсмотрніе иностранныхъ ученій и теорій судопроизводства, такъ и практическій примрный разборъ процессовъ и длъ изъ западно-европейской и русской уголовной судебной практики. Кружокъ этотъ, вначал состоявшій изъ 5 лицъ: Д. Б. Бэра, К. К. Арсеньева, Д. В. Стасова, А. А. Книрима и В. В. Самарскаго-Быховца, къ которымъ вскор примкнули еще человкъ пятнадцать, такъ что къ 1861 г. всхъ членовъ было около 20-ти, поочередно собирался всего чаще на квартир Д. В. Стасова, а затмъ у Бэра или Самарскаго. Засданія его, чрезвычайно оживленныя {Въ семь Стасовыхъ эти собранія носили прозвище ‘Колокольныхъ собраній’, такъ какъ предсдатель, ведшій пренія, какъ всегда полагается въ правильно-организованныхъ собраніяхъ, звонилъ въ колокольчикъ. Объ этомъ кружк см. К. К. Арсеньева. ‘Воспоминанія о времени введенія судебныхъ уставовъ’ — ‘Право’ 1899 г. No 48.}, продолжались въ теченіе нсколькихъ лтъ, являясь самой полезной школой для будущихъ судей, прокуроровъ, адвокатовъ и слдователей, а въ частности лично Д. В. Стасовъ, благодаря этой серьезной подготовительной работ, могъ въ моментъ созданія судебныхъ уставовъ принять самое дятельное участіе въ обсужденіи и редактированіи первоначальнаго проекта уставовъ, фактъ, опять таки до сихъ поръ совершенно почти никому неизвстный или даже тщательно замалчиваемый писавшими о дятеляхъ судебныхъ реформъ, но доподлинно доказываемый письмами и записками С. И. Заруднаго и собственноручными замчаніями Д. В. Стасова на поляхъ проекта Судебныхъ Уставовъ, равно какъ и документами, сохранившимися въ архив С. И. Заруднаго. Замчу, по этому поводу, что К. П. Побдоносцевъ, вышедшій изъ Правовднія годамъ ране Д. В. Стасова, служившій тогда въ Москв и въ т времена далеко еще не выявившійся тмъ Побдоносцевымъ, какого впослдствіи знала вся Россія, а между 1847 и 1862 г. часто переписывавшійся со Стасовымъ (главнымъ образомъ по поводу новыхъ книгъ, высылавшихся ему постоянно Дмитріемъ Васильевичемъ, по его просьб, а также и по поводу разныхъ длъ въ Сенат) писалъ Стасову въ письм отъ 5 мая 1860 г., между прочимъ, слдующее:

‘Любезнйшій другъ мой Дмитрій Васильевичъ… Квачевскій {Квачевскій, Александръ Андреевичъ, членъ юридическаго кружка Стасова, впослдствіи прокуроръ въ Минск.} разсказалъ мн много интересныхъ подробностей объ учрежденіи и занятіяхъ Вашего собранія. Представь, что я только весьма недавно, недли дв, изъ письма Калачова {Калачовъ, Николай Васильевичъ, юристъ, археологъ, академикъ.}, узналъ объ его существованіи. Прізжіе изъ Петербурга обыкновенно разсказываютъ разный вздоръ, а такого не разсказываютъ. Между тмъ, поистин это такое доброе смя, изъ котораго великое дерево можетъ вырости. Истинно радовалось мое сердце. Не могу теб разсказать, какъ радуешься, когда распознаешь что нибудь дльное, положительное среди дикихъ фантасмогорій и напыщенныхъ возгласовъ, отъ которыхъ теперь рябитъ въ глазахъ и въ ушахъ звенитъ. Дай Богъ вамъ успху и прочнаго развитія. На первыхъ порахъ главное дло, чтобы составъ вашего общества былъ дльный, чтобъ оно состояло только изъ годныхъ серьезнодятельныхъ людей, искренно преданныхъ длу, чтобы не допускалась въ него-и и ебр ат і я, отъ которой распадаются всякія общества’…

Наконецъ, въ годы предшествовавшіе его заграничной поздк Д. В. Стасовъ былъ особенно близокъ музыкальнымъ кругамъ Петербурга (начиная съ того интимнаго кружка, который согрвалъ своимъ участіемъ и утшалъ Глинку въ самые послдніе годы его жизни на родин), съ конца 1840-хъ годовъ Д. В. Стасовъ принималъ дятельное участіе и во всхъ концертныхъ предпріятіяхъ Петербурга: Концертномъ Обществ, основанной А. . Львовымъ, въ Университетскихъ концертахъ, въ квартетахъ, учрежденныхъ при помощи Д. В. Стасова небольшой компаніей конногвардейскихъ офицеровъ (Кавелинымъ, А. . Мирковичемъ, Киревымъ и Михалковымъ), и, наконецъ, вмст съ Ан. Рубинштейномъ, В. А. Кологривовымъ, Д. В. Каншинымъ и М. Ю. Віельгорскимъ, только что весною этого самого 1859 г., основалъ Русское Музыкальное Общество, уставъ котораго написанъ былъ Стасовымъ и представленъ чрезъ графа Віельгорскаго на Высочайшее утвержденіе {9-го іюля 1857 г. Владиміръ Стасовъ писалъ брату Дмитрію за границу… ‘Віельгорскій недавно прислалъ на твое имя Высоч. утверж. уставъ Общества и отношеніе Игнатьева съ тмъ, чтобы ты все это сообщилъ прочимъ Директорамъ и чтобъ созвать ихъ собраніе, но я отвчалъ ему, что я распечаталъ этотъ конвертъ (по твоему порученію), никакихъ Директоровъ здсь теперь нтъ — Каншинъ тоже ухалъ, и что я оставляю вс бумаги у себя впредь до распоряженія его, Віельгорскаго’…}.

И вотъ, отправляясь въ 1859 г. въ это первое свое заграничное путешествіе, Д. В. Стасовъ, во-первыхъ, сговорился изъ Кронштадта до Ростока на пароход, и дале въ Берлинъ, хать вмст съ Катковымъ (съ женою), Спасовичемъ, Кавелинымъ, Калиновскимъ, Расселли и проф. Н. И. Виттомъ {Въ письм къ брату Александру Васильевичу, Дж. Вас. по поводу этого путешествія на пароход между прочимъ пишетъ: ‘Компанія была очень хорошая, безъ умолку хохотали и болтали, компанія профессоровъ, т. е. Кавелина, Спасовича, Калиновскаго (его статья въ послднемъ ‘Современник’) и еще нкоторые знакомые трунили все надо мною, что я аристократъ, потому что ду въ 1-мъ класс, покоя не было впрочемъ никому отъ приставанія обоюднаго. Н. Ив. тоже сошелся со всми хорошо. Катковъ очень серьезенъ и мало сообщителенъ вообще, да къ тому же обладаетъ несносно-толстою женою… но и съ ними не мало говорили, а въ Суб. и Воскр. играли въ карты по 1/10 сер…. Кстати о ‘Русск. Вст.’, К. мн говорилъ, что повсть Льва Толстого, которая въ немъ помщена, чуть ли не лучшая его. Читали ли Вы ее? Скоро тамъ будетъ помщена большая повсть Тургенева, который съ нимъ сошелся снова. Катковъ очень нахваливалъ Володю Кавелину, и отчасти мн, и по прізд въ конц Сентября въ Поргъ очень хочетъ быть у насъ, теперь же не усплъ, потому что былъ слишкомъ мало времени въ Порг и долженъ былъ все показывать жен’…}. Съ Кавелинымъ Д. В. Стасовъ уговаривался съхаться вмст и въ Лондон, гд оба намревались постить Герцена, къ которому Стасовъ взялся доставить въ ‘Колоколъ’ — это очень интересно опять таки отмтить — какую то собственноручную корреспонденцію остававшагося лечиться въ Берлин, у знаменитого Грефе, Каткова, — тогда еще не разорвавшаго связей со своими Московскими единомышленниками изъ кружка Грановскаго и Станкевича и вообще, какъ и Побдоносцевъ, не сдлавшагося еще тмъ Катковымъ, какимъ онъ оказался посл Польскаго возстанія 1863 года.

В. П. Боткинъ, узнавъ отъ Каткова о поздк Стасова въ Лондонъ и главнымъ образомъ именно къ Герцену, поспшилъ снабдить его рекомендательнымъ письмомъ къ нмецкому эмигранту Мюллеру-Стрюбингу, бжавшему посл переворота 1851 г. изъ Франціи, близкому пріятелю Полины Віардо, Жоржъ Сандъ и Герцена. Это былъ тотъ самый Мюллеръ-Стрюбингъ, который явился посредникомъ при обращеніи Герцена къ Жоржъ Сандъ съ письмомъ, гд Герценъ просилъ ее быть судьею въ вопрос о поведеніи Гервега въ дл супружеской катастрофы Герценовъ и о собственномъ его, Герцена, отношеніи къ этой катастроф {Письмо это обнародовано было мною впервые на страницахъ ‘P. Мысли’ въ стать ‘Герценъ, Бакунинъ и Жоржъ Сандъ’ и входитъ въ 8 главу ненапечатаннаго III (послдняго) тома моей книги ‘Жоржъ Сандъ, ея жизнь и произведенія’. В. К.}. Разумется, адресуя Стасова къ Стрюбингу, Боткинъ желалъ, чтобы Мюллеръ оказался для Д. В. полезнымъ чичероне при осмотр всевозможныхъ музеевъ и другихъ достопримчательностей Лондона, но прежде всего Боткинъ руководствовался мыслью облегчить Стасову наискорйшій и наиврнйшій путь къ Герцену {Владиміръ Стасовъ, говоря о томъ, что В. П. Боткинъ навстилъ его, В. В., въ Публичной Библіотек, пишетъ брату въ письм отъ 26-го іюня…. ‘Ты врно уже давно видлъ этого, какъ его зовутъ, я не знаю хорошенько — Мюллера или Мейера, котораго рекомендовалъ Боткинъ, и врно отъ него самого ужъ узналъ, что онъ очень близкій пріятель съ родственниками Сергя Львовича [т. е. Левицкаго, двоюродного брата Герцена, — В. К.] — значитъ, вроятно нечего теб толковать еще объ этой стать’…}.

Во-вторыхъ, въ Лондон же, главной музыкальной приманкой котораго лтомъ 1859 г. для Стасова являлся Генделевскій фестиваль, Д. В. сговорился съхаться съ Антономъ Рубинштейномъ и хать съ нимъ потомъ въ Шотландію, посл того, какъ Рубинштейнъ дастъ свой концертъ въ Лондон, гд, во время сезона, одновременно съ нимъ должны были концертировать и Венявскій, и Іохимъ и Клара Шуманъ.

Черезъ Рубинштейна Стасовъ познакомился съ знаменитымъ изслдователемъ и знатокомъ Генделя — Кризандеромъ. А съ Кларой Шуманъ познакомился, просто отправясь къ ней безъ всякихъ иныхъ рекомендацій {Это разсказывается въ письм его къ роднымъ отъ 27/15-го іюня 1859 г.} и безъ всякихъ предлоговъ, кром своего поклоненія Роберту Шуману и основательного знакомства съ его произведеніями. Клара Шуманъ сразу оцнила такое отношеніе молодого русского дилеттанта къ геніальному покойному своему мужу, а также къ Францу Шуберту, о судьб неизданныхъ произведеній котораго онъ хотлъ узнать отъ нея, зная о дружб, связывавшей обоихъ великихъ композиторовъ, и о культ Шуберта посл его смерти со стороны Шумана.

Объ этомъ Стасовъ разспрашивалъ Клару Шуманъ въ это первое съ нею свиданіе. И результатомъ этого первого визита было то, что Клара Шуманъ пригласила Д. В. Стасова въ этотъ же вечеръ постить ее вторично, много играла ему и одна, и съ Іохимомъ, общала и въ слдующія его посщенія играть ему произведенія мужа и Бетховена и наконецъ общала побывать зимою въ Петербург и играть въ одномъ изъ концертовъ только что основавшагося Русскаго Музыкального Общества, если только не удетъ на концертное турнэ въ Америку. Свое общаніе однако она сдержала лишь въ 1864 году, когда, пріхавъ въ Петербургъ, не разъ навстила и Д. В. Стасова, къ тому времени уже женившагося, и запросто играла у него въ домашнемъ кругу.

Наконецъ, интересовавшійся съ юности вопросами общественными, Д. В. Стасовъ, наряду съ желаніемъ посмотрть и изучить въ Европ все, что можно, по части произведеній искусства, памятниковъ старины и красотъ природы, желавшій во время своего путешествія побывать везд въ Парламентахъ, Палатахъ и Рейхстагахъ,— поставилъ себ также цлью присмотрться лично и къ веденію судебного дла въ Германіи, Англіи, Франціи и Италіи и поэтому во всхъ городахъ, гд останавливался, дятельно посщалъ судъ — уголовныя ассизы, суды гражданскіе, мировые и полицейскіе (police согrectionelle) — и старался знакомиться съ выдающимися представителями магистратуры, адвокатуры и, отчасти, юридической профессуры. Въ его путевыхъ записныхъ книжкахъ и письмахъ этого года, наряду съ замтками о наиболе восхитившихъ его картинахъ Корреджіо, Рубенса или Гэнсборо, музеяхъ, соборахъ, о генделевскомъ фестивал въ Лондон и генделевской же ‘Сусанн’ въ Дрезден, о встрчахъ съ К. Шуманъ, Іохимомъ, Кризандеромъ, объ операхъ и драмахъ, виднныхъ имъ (‘Ифигеніи’ Глюка въ Берлин, ‘Фауст’ Гёте съ музыкой князя Радзивилла и Линдпайтнера тамъ же, или ‘Praux Clercs’ въ Париж), о поздкахъ на О-въ Уайтъ (Wight) на Риги, на Везувій, въ Кью-гарденсъ или Кашины — постоянно встрчаются замтки о засданіи въ House of Lords или Commons, въ Old Bailey, Queens’Bench, въ Assises de la Seine, Cour Impriale или Cour de Cassation, о рчахъ Дизраэли, Гладстона, лорда Брума или Wednesdayle, о matre’ {‘Matre’ — титулъ французскихъ адвокатовъ.} такомъ-то, или Rechtsanwalt’ и Staatsanwalt’ такихъ-то, о цломъ ряд процессовъ, выслушанныхъ имъ, Стасовымъ, во всхъ англійскихъ, германскихъ или французскихъ судахъ, о томъ, какъ напр. въ Париж въ отвтъ на его письмо къ представителю ассизъ того года Legouidec, этотъ послдній не только тотчасъ далъ ему билетъ для присутствованія на судоговореніи въ зал ‘Сенскаго Суда’, но распорядился и о томъ, чтобы Стасова и его спутника не удаляли изъ этой залы вмст съ публикой на моментъ совщанія, а пересадили бы на почетныя мста позади самихъ судей {Въ Парижъ его спутниками въ ассизахъ бывали иногда Спасовичъ и Калиновскій (съ ними же онъ здить въ Версаль), а вечерами онъ бывалъ и обдалъ часто вмст съ А. И. Пыпинымъ.}. И т. д. и т. д. Въ Берлин спутниками его въ этихъ посщеніяхъ судовъ были и Кавелинъ и Катковъ, съ которыми вмст, несмотря на страшнйшую жару, онъ высидлъ напр. цлый день въ полицейскомъ. суд на интереснйшемъ политическомъ процесс, возбужденномъ тогдашнимъ либеральнымъ прусскимъ министромъ юстиціи Бетманомъ-Гольвегомъ {Это былъ отецъ современнаго намъ Прусскаго министра-президента.} противъ консервативной ‘Kreuzzеjtung’ и цлой компаніи прусскихъ юнкеровъ-мракобсовъ {…’Т. к. Катковъ былъ съ нами, то вы вроятно скоро прочтете объ этомъ [т. е. о процесс противъ ‘Kreuzzеitung’] въ ‘Русск. Встник’ — пишетъ Д. В. Стасовъ братьямъ въ письм отъ 11 Іюня изъ Дрездена.}.

Съ Кавелинымъ же и Расселли Д. В. Стасовъ сдлалъ экскурсію по Саксонской Швейцаріи, черезъ Дрезденъ, гд Кавелинъ познакомилъ его съ Рейхелемъ и Марко-Вовчкомъ (М. А. Марковичъ) и ея мужемъ. Кавелинъ похалъ оттуда на воды въ Теплицъ, а Расселли въ Спа, но они сговорились со Стасовымъ съхаться, если, можно либо въ Лондон, либо въ Швейцаріи. Но ни то, ни другое не удалось, какъ видно изъ нсколькихъ писемъ (напр., изъ письма Расселли), и съ Кавелинымъ Д. В. увидлся вновь лишь по возвращеніи въ Петербургъ, а путешествіе по Швейцаріи сдлалъ съ Алек. Ив. Бирсъ (рожденной Буниной, одной изъ талантливйшихъ пвицъ-любительницъ), ея мужемъ А. К. Бирсомъ (впослдствіи товарищемъ-министра финансовъ), и бар. Бревеницъ. Марко же Вовчокъ хотла даже сразу хать въ Лондонъ вмст со Стасовымъ, но потомъ и ей пришлось это намреніе отложить, и она лишь просила Стасова немедленно по прибытіи въ Лондонъ сообщить ей точный маршрутъ и стоимость перезда, т. к. была тогда очень стснена въ средствахъ.

Въ Лондон у Герцена Д. В. Стасовъ побывалъ не разъ, познакомился и съ Огаревымъ, и оба наши знаменитые изгнанника побывали нсколько разъ у него на Regent Street, 67, гд онъ остановился, при чемъ Огаревъ передалъ ему и печатаемую ниже публикацію объ уничтоженіи довренности на имя нкоего Гжегелевскаго, прося Д. В. Стасова напечатать эту публикацію въ русскихъ газетахъ. Въ Стасовскомъ Архив Пушкинскаго Дома она лежитъ вмст съ письмомъ Огарева, адресованнымъ имъ уже въ Римъ, вмст съ визитной французской карточкой Герцена, конвертомъ, адресованнымъ неизвстнымъ лицомъ (я полагаю — именно Мюллеромъ-Стрюбингомъ) ‘а Monsieur Stahlоff (sic) 67. Regent Street’ — и запиской на французскомъ язык, печатаемой мною подъ No II.

Въ одно изъ своихъ посщеній Герцена въ Fulham’ Д. В. Стасовъ познакомился съ Борисомъ Исаакіевичемъ Утинымъ, съ которымъ съ этого времени сразу близко сошелся, а другой разъ былъ тамъ съ Утинымъ вмст съ Чернышевскимъ, какъ видно опять-таки изъ пттсвого журнала Д. В. въ одной изъ его маленькихъ дорожныхъ записныхъ книжекъ. И Чернышевскій же взялся по просьб Д. В. отвезти къ его брату Александру Васильевичу то письмо, при которомъ онъ отправилъ въ Россію вышеупомянутую публикацію Огарева. Отвезя въ Петербургъ это письмо и не заставъ дома Ал. Вас., который былъ тогда на дач въ Парголов, Чернышевскій приписалъ на конверт т строки, которыя печатаются вслдъ за публикаціей и письмомъ Дм. Вас-ча.

Печатаемое затмъ шутливое и дружеское письмо Чернышевскаго къ самому Д. В. относится вроятно къ слдующему за этою встрчею въ Лондон зимнему Николину дню.

Наконецъ, въ Лондон же Д. В. Стасовъ часто видлся и предпринималъ мнотня городскія и загородныя экскурсіи съ авторомъ ‘Тарантаса’, извстнымъ писателемъ 50-хъ годовъ, графомъ В. А. Соллогубомъ, съ семьей которого (въ особенности съ дочерью, графиней Елизаветой Владиміровной, бывшей потомъ замужемъ за близкимъ пріятелемъ Стасова, Андреемъ Александровичемъ Сабуровымъ, впослдствіи Министромъ Народнаго Просвщенія) Стасовъ до самой смерти сохранилъ дружескія отношенія. Къ одной изъ такихъ экскурсій и относится печатаемая записка Соллогуба.

Кунцово, 17 Мая 1839.

Я слышалъ, любезнйшій Дмитрій Васильевичъ, что Вы узжаете изъ СПБ. 21 Мая, — это говорилъ мн Катковъ, онъ же сказалъ мн, что Вы отправляетесь на одномъ пароход съ нимъ въ Ростокъ. Вслдствіе этого спшу набросать нсколько словъ пріятелю моему Г. Мюллеру, но только я не увренъ находится ли онъ въ Лондон. Къ сожалнію не помню его адреса, но Вы наврное встртите его въ Readingroom of М-r Wyld, находящейся на Leicester Square.— Спросите о Мюллер у Г. Wyld — тамъ Вамъ скажутъ. Можетъ быть мы гд нибудь встртимся въ Европ, а пока заочно жму Вамъ руку и прошу передать мой сердечный привтъ Владиміру Васильевичу.

Вашъ В. Боткинъ.

P. S. Надобно вамъ замтить, что фамилія Мюллера состоитъ изъ двухъ словъ: Muller S…, но этого второго слова я никакъ не могу вспомнить и именно потому, что называлъ его всегда просто Мюллеромъ, да и вс его зовутъ такъ. Вдь вотъ что досадно, у меня есть и адресъ его, — да онъ въ Москв въ моихъ бумагахъ, а я боюсь, что письмо мое, если я пошлю его позже — пожалуй не застанетъ Васъ. Но во всякомъ случа навдайтесь о немъ въ кабин[ет] чтенія Wyld — тамъ онъ постоянно бываетъ отъ 3 до 5 часовъ и тамъ обыкновенно много нмцевъ, которые его должны знать, равно какъ и самъ М-r Wyld.

На конверт: Его Высокоблагородію Дмитрію Васильевичу Стасову. На Моховой, въ дом Мелиховой, въ С.-Петербург.

Le Monsieur qui а t Samedi Fulham est bien pri de repasser — demain Mardi depuis 3 10 h.

282

III

5 Іюля. Park house, Fulham.

Мы все это время были въ хлопотахъ и потому не успли побывать у васъ. Если вы свободны, не прідете ли завтра, т. е. въ Среду вечеромъ къ намъ. Я ду съ Огар. въ четвергъ дня на два въ St. Leonard искать приморскую квартиру.

Отъ Кав. или лучше объ немъ я имю всть — онъ въ Теплиц и будетъ въ Лондон къ 20 Іюля.

Je vous salue cordialement.

Ал. Герценъ.

На конверт: Monsieur Stassof. 67, Regent Street.

Я, нижеподписавшійся, всякія когда либо для хожденія по моимъ дламъ данныя мною довренности Господину Гжегелевскому симъ уничтожаю и прошу считать недйствительными.

Изъ дворянъ Коллежскій Регистраторъ

Николай Платоновъ Огаревъ.

1859 года Іюля дня.

Когда напечатается прошу No газетъ немедленно выслать Е. В. Б. Николаю Михайловичу Сатину Пензенской губ. въ г. Саранскъ.

Обращаюсь къ теб съ большою просьбою напечатать при семъ прилагаемое объявленіе въ С.-Петербургскихъ или Московскихъ Вдомостяхъ, но лучше въ С.-Петербургскихъ: какъ это сдлать — предоставляю сообразить самому, но я думаю затрудненія быть не можетъ, только лучше не говорить своей фамиліи при выдач квитанціи, или, такъ какъ тебя знаютъ, то можетъ ты найдешь кого отправить другого. Деньги заплати за публикацію и напиши въ г. Саранскъ письмо, пожалуй хоть безъ подписи, по прилагаемому адресу, съ указаніемъ, когда помщено будетъ объявленіе, а мн напиши въ Парижъ, въ какомъ No Вдомостей будетъ помщено объявленіе. Я здоровъ и ду послзавтра или въ четвергъ въ Парижъ, былъ на Wight’, но въ Шотландію не ду, чтобы быть скоре въ Италіи. Лучше не говори никому изъ нашихъ обо всемъ, что я пишу. Я же буду писать теперь изъ Парижа.

Д. С.

11 Іюля 1859.

Лондонъ. 3 часа ночи.

На конверт: Его Высокоблагородію Александру Васильевичу Стасову. Въ Моховой, въ дом Мелиховой.

Предыдущее письмо было послано не по почт, а съ Чернышевскимъ, который на оборот конверта написалъ карандашемъ:

‘Дмитрій Васильевичъ живъ, здоровъ и благополученъ. Я видлся съ нимъ во вторникъ.

Вашъ Чернышевскій.

VII

Дмитрій Васильевичъ.

Если вы намрены не отказывать въ просьбахъ нуждающимся, то будьте добры: постите меня въ воскресенье вечеромъ, тмъ боле, что это день Святителя Николая Чудотворца Мирликійскаго, которому мы помолимся вмст.

Вашъ Н. Чернышевскій.

5 Декабря [1859 г.]. Суббота.

VIII

[Вроятно, понедльникъ 29 Іюля/11 Іюля 1859 г.]

Пишу на желзной дорог. Сегодня въ 6 часовъ отправляемся въ Оксфордъ изъ Виндзора.— Письма имются вдоволь.— Вы насъ застанете или въ Kingsrooms htel или the Star. Въ Среду торжество университетское.— Завтра можно будетъ осмотрть Блейнгеймъ.— Мы Васъ немного подождемъ, и если Вы хотите примкнуть — постарайтесь быть къ часу передъ обдомъ завтра во Вторникъ {Писано рукою графа B. А. Сологуба.}.

Спа.

Прощаясь съ Вами, достойнйшій Дмитрій Васильевичъ, я далъ слово сообщить Вамъ въ Парижъ извстіе о маршрут моемъ для совмстнаго, если можно, путешествія нашего по Швейцаріи. Мн помнится, что Вы не боле 3-хъ недль хотли остаться въ Лондон и столько же въ Париж.— По этому разсчету, настоящее письмо должно Васъ застать еще въ семъ послднемъ город и слдовательно я не опоздалъ съ исполненіемъ моего общанія.

Изъ Спа, куда я пріхалъ для соединенія съ Спасовичемъ (моимъ дальнйшимъ спутникомъ) мы отправимся въ субботу, т. е. 30 сего мсяца, черезъ Кельнъ, по Рейну, до Майнца, и потомъ, черезъ Гейдельбергъ, Базель въ Цюрихъ, такъ что въ Цюрихъ я полагаю попасть 2 Августа и-ст. Если Вамъ сподручно будетъ къ этому времени пріхать туда же, мн пріятно и весело подумать о нашей съ Вами прогулк по вершинамъ Альпъ. Отвчать вы можете сюда, въ Спа.

Здсь пользуется жена Вашего товарища по служб и по воспитанію, М-ме Ганъ — самъ же онъ беретъ ванны въ Ахен. Я познакомился съ нимъ еще въ Киссинген.

Съ Константиномъ Дмитріевичемъ Кав[елинымъ] я переписывался. До сихъ поръ онъ оставался въ Теплиц. Теперь вроятно уже на пути въ Швальбахъ, откуда онъ намренъ былъ завернуть въ Гейдельбергъ. Вотъ еслибы соблазнить его тоже на путешествіе въ Швейцарію?.Да не поддастся. Видлись ли Вы въ Париж съ Спасовичемъ и съ Калиновскимъ?

Постарайтесь, милйшій Дмитрій Васильевичъ, пріхать въ Цюрихъ къ 2 Августа — чмъ одолжите преданнйшаго

Вашего Ф. Рассели.

Письмо сложено конвертомъ, на лист 2 об. адресъ: Parie. Monsieur Dmitri de Stassoff. Rue Richelieu, Htel Louvois.

ПИСЬМО Н. П. ОГАРЕВА.

4 Сент. [Получ. 12 Сент. — рукою Д. В. С.].

Много и много благодарю васъ за письмо. Теперь пишу вамъ только два слова, чтобы сказать, что мы живы и здоровы и помнимъ и искренно васъ уважаемъ, и что я къ вамъ напишу въ Берлинъ poste-restante. Наслаждайтесь пока древнимъ и полудревнимъ Римомъ, създите на мое любимое Альбанское озеро, и я почти что позавидую вамъ середь нашего душнаго и вонючаго тумана.

На конверт: Italy. Roma. Monsieur Stassof. poste restante. Конвертъ запечатанъ сюртучной печатью съ дворянской короной.

Дорогой Дмитрій Васильевичъ

А. Н. Куломзинъ прислалъ мн свою брошюру о Замятнин, прочтя ее я вспомнилъ то счастливое время, когда мы были молоды и съ восторгомъ ожидали судебную реформу. Къ тому же времени относится и наша съ Вами дружба, которая, несмотря на то, что мы рдко съ Вами встрчаемся, осталась неизмнна. Въ виду этого посылаю Вамъ эту брошюру, думая, что и Вы прочтете ее съ интересомъ.

Весь Вашъ А. Сабуровъ.

12 Декабря 1914 г.

‘Сборник Пушкинского дома на 1923 год’

ИЗЪ СТАСОВСКАГО АРХИВА.

IИЗЪ АРХИВА ВЛАДИМІРА ВАСИЛЬЕВИЧА СТАСОВА.

Владиміръ Стасовъ въ Италіи (1851 — 1854).

ИЗЪ АРХИВА ДМИТРІЯ ВАСИЛЬЕВИЧА СТАСОВА.

Читайте также:

I
ИЗЪ АРХИВА ВЛАДИМІРА ВАСИЛЬЕВИЧА СТАСОВА.