Из современных записок, Лонгинов Михаил Николаевич, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

ИЗЪ СОВРЕМЕННЫХЪ ЗАПИСОКЪ ¹.

¹ См. Литературное обозрніе и замтки Русскаго Встника, 1861 кн. 4, стр. 106.

Толки и недоразумнія.

Статья моя о княз П. А. Вяземскомъ, напечатанная въ No 4 Русскаго Встника за ныншній годъ, вызвала, какъ слдовала ожидать, нсколько возраженій въ нашей журналистик. Споръ о заслугахъ князя Вяземскаго и его дарованіи еще продолжается.

По моему мннію, почтенный авторъ самъ будетъ лучшимъ адвокатомъ въ своемъ дл, и готовящееся собраніе избранныхъ его стихотвореній само будетъ говорить за себя передъ судомъ публики, на которомъ онъ предстанетъ и съ нкоторыми уже извстными своими произведеніями, и еще съ большимъ числомъ такихъ, которыя знакомы лишь немногимъ. Мн хочется только разъяснить кое-какія недоразумнія и отвчать на нкоторые главные вопросы, выраженные въ статьяхъ, противорчащихъ мнніямъ, высказаннымъ мною. Несмотря на это, я спшу отдать справедливость этимъ статьямъ въ томъ, что они чужды всякой враждебности къ противнику и написаны по большей части съ соблюденіемъ столь рдкой у насъ литературной учтивости.

Авторъ статьи въ Искр спрашиваетъ, отчего я такъ возстаю на хулителей князя Вяземскаго, и такъ мало нападаю на графа Соллогуба? Отвтъ на это очень простъ: я писалъ противъ несправедливыхъ нападеній на князя Вяземскаго, а о восхваленіяхъ графа Соллогуба говорилъ только мимоходомъ, слдя за статьей С&#1123,верной Пчелы. Но и ту гъ я не разъ упоминалъ, что не раздляю его мнній и согласенъ съ моими противниками насчетъ преувеличеній въ его стихахъ, которымъ впрочемъ придаютъ, кажется, боле значенія чмъ стоятъ праздничные куплегы, проптые на пиру, которому сами они придаютъ характеръ боле частный. Дале авторъ длаетъ какой-то непонятный для меня намекъ на какія-то таинственныя причины, которыя могутъ будто бы побуждать кого-либо къ тому, чтобы щадить графа Соллогуба. Я не имю никакихъ поводовъ ни щадить его, ни наgадать на него. Первое я уже доказалъ въ моей стать, высказавъ свое мнніе безъ всякихъ обиняковъ. Что же касается до нападокъ, то если он будутъ несправедливы, я не только не соглашусь съ ними, но готовъ напередъ объявить, что буду протестовать и противъ нихъ. Если напримръ скажутъ, что у графа Соллогуба не было никогда никакого таланта, я, несмотря на то, что имя и повсти его теперь не въ мод, скажу во всеуслышаніе, что это неправда, что теперь онъ выписался, а что Исторія двухъ галошъ, Большой свтъ, Аптекарша принадлежали къ числу немногихъ лучшихъ повстей своего времени и прочесть ихъ даже гораздо пріятне чмъ читать многія современныя имъ ‘психологическія развитія’, какъ говорили тогда. Если будутъ говорить, что графъ Соллогубъ не игралъ роли въ литератур, я возражу, что довольно пожилъ на свт, чтобы помнить какое впечатлніе производили его повсти и какъ за нимъ бывало ухаживали журналисты. А все это нисколько не помшаетъ мн потшаться надъ Фразами его Чиновника и надъ его Французскимъ авторствомъ не мене всякаго другаго, или сказать, какъ я и сдлалъ, что ‘закланіе настоящаго во славу прошлаго’ есть нелпость, если только оно совершено не для краснаго словца.

Статья Русской Рчи, боле благопріятная, слегка коснулась къ сожалнію такихъ вопросовъ, разъясненіе которыхъ очень затруднительно у насъ. Еслибы такое разъясненіе было возможно, то очень вроятно, что вопросы эти не повторились бы боле въ печати. Мн остается только выразить мнніе, что одно изъ положеній автора очевидно не обнимаетъ сущности дла вполн, и упускаетъ изъ виду главный пунктъ полемики, то-есть мысль мою о томъ, что нигд такъ ршительно какъ у насъ не отрицаютъ дарованій и заслугъ человка, который по какимъ-либо причинамъ не пріобрлъ симпатіи современныхъ журналовъ. Авторъ спрашиваетъ: неужели же и во Франціи напримръ г. Дюпенъ, несмотря на свои прежнія заслуги, не былъ бы встрченъ холодно, еслибы вздумать теперь искать сочувствія между писателями новаго поколнія? Положимъ, что сочувствія этого и не оказалось бы ни въ насъ и нигд. Но дло не въ томъ. Поставьте вопросъ такъ, чтобъ онъ прямо относился къ предмету моей статьи, то-есть такимъ образомъ: неужели г. Дюпенъ и пр. не былъ бы объявленъ во Франціи человкомъ безъ познаній, безъ талантовъ, не принесшимъ никакой пользы, не игравшимъ никакой роли, не бывшимъ въ числ передовыхъ гражданъ Франціи? Тогда я прямо отвчу: нтъ. Сочувствія г. Дюпенъ не возбудилъ бы, но всякій сказалъ бы, что это ученйшій юристъ, славный адвокатъ, краснорчивый ораторъ, образцовый писатель, что онъ защищалъ въ теченіи многихъ лтъ права своихъ согражданъ, и что онъ былъ однимъ изъ передовыхъ политическихъ дятелей. Всего этого не забыли бы Французы, хотя бы и не любили и не уважали боле г. Дюпена. Противное этому ршились бы пропищать или прогорланить только голоса, имющіе значеніе не боле ‘кимвала бряцающаго и мди звенящей’, напримръ нкоторые жалкіе Хлестаковы и Ноздревы, попавшіе въ члены законодательнаго собранія 1849—1851 годовъ, благодаря всеобщей подач голосовъ, и съ которыми г. Дюпенъ, какъ постоянный президентъ этого собранія, поневол долженъ былъ иногда обращаться почти какъ съ школьниками, какими они и въ самомъ дл были. Но вдь до нихъ нтъ никакого дла ни обществу, ни литератур. А у насъ, пожалуй, все это высказалось бы и во многихъ органахъ, считающихся серіозными, и при этомъ нагородили бы безъ конца пустозвонныхъ вразъ, какими изобилуетъ всякая эпоха на потребу каждому, кто желаетъ показать публик, что вотъ молъ мы каковы!

Отечественныя Записки сознаются, что мы плохо знаемъ прошедшее нашей литературы и спрашиваютъ: да въ чемъ же заслуги князя Вяземскаго въ литератур и вліяніе его на нее? Я указаль для ршенія этихъ вопросовъ данныя, которыя слдовательно не стоитъ повторять. Тутъ же заявилъ я, что не имю притязаній выводить изъ нихъ окончательную оцнку дятельности князя Вяземскаго. Я привелъ нкоторыя его стихотворенія. Авторъ статьи не находитъ въ нихъ поэзіи. На вкусъ товарища нтъ. Недавно Время готово было проливать слезы надъ незначительною строфой любезнаго поэта г. Полонскаго, млло передъ пластическими стихами талантливаго стихотворца г. Мея, признало истинною поэзіей мысли умнаго человка, умющаго высказывать ихъ римованными строчками, надлило граціозную музу г. Фета цлою отдльною областію поэзіи и затмъ объявило, что Хомяковъ лишенъ всякаго значенія, какъ поэтъ. Я же дерзаю ‘смть свое сужденіе имть’ и вижу въ стихотвореніяхъ Хомякова не стихоплетство, такъ же какъ смю думать, что въ нсколько лтъ у насъ не появилось стихотворенія, въ которомъ было бы боле великолпной и вмст съ тмъ умиляющей поэзіи чмъ въ Палестин князя Вяземскаго. Но я уже сказалъ, что довольно скоро самъ онъ выступитъ своимъ адвокатомъ съ книгой своихъ стихотвореній. Пусть прочтутъ ее безъ предвзятой мысли, безъ предубжденія, пусть не сердятся за то, что въ ней не понравится по личнымъ взглядамъ и отношеніямъ, а смотрятъ преимущественно на достоинства, стоящія выше или вн такихъ частныхъ воззрній, и тогда безпристрастные цнители отдадутъ ей справедливость. Неужели такъ трудно отдлаться отъ предубжденій? Что же касается до тхъ, которые въ самомъ дл не понимаютъ поэзіи, то о нихъ не можетъ и быть рчи, только бы ужь сами-то о ней не судили.

Страннымъ показался мн упрекъ, сдланный князю Вяземскому въ той же стать за то, что онъ ни въ одномъ журнал не игралъ роли сотрудника и слдовательно общественнаго дятеля. Вопервыхъ это не справедливо. Телеграфъ въ лучшее свое время, когда онъ такъ рзко и ярко отдлялся отъ всхъ выходившихъ въ то время журналовъ, обязанъ своимъ успхомъ дятельнйшему участію князя Вяземскаго, который былъ боле чмъ сотрудникомъ, соредакторомъ Полеваго. А заслуги Телеграфа того времени не подвергаются сомннію. Кром того князь Вяземскій еще гораздо прежде игралъ одну изъ первыхъ ролей въ войн Арзамасцевъ съ Шишковистами, которая была литературнымъ событіемъ, потомъ толковалъ Кавказскаго Плнника и Бахчисарайскій фонтанъ публик, взятой врасплохъ новостію и смлостію такихъ явленій, поздне онъ первый написалъ дльный разборъ Гоголевскаго Ревизора въ Пушкинскомъ Современник. Можно сказать напротивъ, что мало кто изъ людей его поколнія затрогивалъ столько живыхъ и разнообразныхъ стоявшихъ на очереди вопросовъ и принималъ большее участіе въ ихъ ршеніи, чмъ князь Вяземскій. Неужели же онъ не общественный дятель, потому что не былъ всю свою жизнь журнальнымъ сотрудникомъ, то-есть не являлся каждую недлю или каждый мсяцъ въ смси или фельетон того или другаго журнала или газеты? Такимъ образомъ наши X., Y., Z, или NN, упражняющіеся въ этомъ род, пожалуй, будутъ общественные дятели, а князь Вяземскій никогда таковымъ не бывалъ. Признавая вполн значеніе журналистики въ Россіи, все-таки можно’ усомнихься въ томъ, что нельзя быть общественнымъ дятелемъ, не будучи журнальнымъ сотрудникомъ.

Еще одно слово. Въ стать Отечественныхъ Записокъ сказано, что стихи князя Вяземскаго слдовало бы помщать въ какомъ-нибудь французскомъ, а не русскомъ журнал. Князь Вяземскій, даже въ стихотвореніяхъ такого содержанія, которое наиболе доступно пониманію иностранцевъ, отличается удачнымъ употребленіемъ въ дло поговорокъ, пословицъ, сравненій, оборотовъ, выраженій, остротъ, чисто-русскихъ, народныхъ, составляющихъ одно изъ отличительныхъ достоинствъ его произведеній и непереводимыхъ ни на какой языкъ. Весь этотъ міръ народныхъ представленій и выраженій такъ присущъ ему, что врывается въ его думы и вдохновенія везд, всегда, и онъ не можетъ отъ него отршиться ни при вид живописныхъ ландшафтовъ Германіи, ни на вершинахъ Альповъ, ни въ шум парижской жизни. А что сказать о такихъ піесахъ, какъ напримръ Зимнія карикатуры, На церковное строеніе, Память живописца Орловскаго и пр.? Они непереводиме чмъ самыя народныя изъ басенъ Крылова. Неужели же это не чисто-русскія произведенія? Сказать, что имъ слдовало бы являться въ Французскихъ журналахъ — гораздо странне чмъ высказать мысль, что рисунки Орловскаго приличне всего издавать при англійскихъ кипсекахъ.

Блинскій и его лже-ученики.

Та же статья Отечественныхъ Записокъ замчательна слдующимъ сознаніемъ: мы мало знаемъ свою собственную литературу, мы не уважаемъ бывшихъ дятелей ея, все такъ, но мы уважаемъ ихъ теперь все-таки больше, нежели уважали двадцать лтъ назадъ, исторія взяла свое, выставила свои требованія, и по этимъ требованіямъ сдлана боле справедливая оцнка нежели какъ это было двадцать лтъ назадъ. Мысль справедливая, однако желательно, чтобы прошедшее нашей литературы узнали и оцнили не только боле прежняго, но и вполн удовлетворительно. А для этого исполненія требованій исторіи нужно именно, чтобы занятія по изученію литературы были чужды всякаго предубжденія, которое ведетъ къ заключеніямъ въ род мысли о печатаніи стиховъ князя Вяземскаго во французскихъ журналахъ. Въ дл такого изученія ничто не замнитъ преданія, особенно у насъ, гд область литературной гласности была такъ ограничена и по недостатку наличныхъ силъ въ немногочисленной Фаланг писателей, и по нравамъ и привычкамъ самаго общества, которое сдерживалось условіями и часто ложными понятіями о приличіи,— наконецъ по причин множества обстоятельствъ, понятныхъ и извстныхъ всякому. Безъ этихъ преданій вы не поймете вполн характера писателей и нкоторыхъ существенныхъ сторонъ литературныхъ явленій, вы не доберетесь до подробностей и смысла событій въ мір литературы, важныхъ и знаменательныхъ въ ход ея развитія. Читайте старые журналы и старинныя книги — они будутъ для васъ мертвою буквой, вамъ надостъ такое занятіе, и вы скажете, иногда съ полнымъ убжденіемъ, что оно вовсе безполезно. Вы не отыщете Факта въ намек, намекъ примете за выраженіе, не имющее значенія и тмъ мене успете связать ихъ или статью съ цлою партіей, съ цлымъ направленіемъ. Цлые кружки, игравшіе роль, цлые оттнки направленій будутъ вамъ незнакомы, а безъ этого вы можете получить только смутное и неврное представленіе о картин литературы въ то или другое время. Поэтому-то нужно ловить достоврныя преданія, дополняющія и объясняющія печатное слово прежняго времени и сохранять ихъ въ цлости. Какъ же не возставать на явленія, подобныя обстоятельству, выведенному на свжую воду Я. К. Гротомъ, который доказалъ, что разные крикуны, выдающіе себя послдователями и учениками Блинскаго, не читали хорошенько даже и его сочиненій? Чего же ждать отъ этихъ господъ, когда они заговорятъ о боле отдаленномъ времени?

Между тмъ главный источникъ недостатковъ Блинскаго заключается именно въ томъ, что, по ложно ли понятому чувству собственнаго достоинства, по убжденію ли въ томъ, что заявляемыя въ наше время требованія историческихъ изученій не такъ важны, по увренности ли, что достаточно собственной его проницательно сти, чтобъ объяснить вполн то или другое явленіе, онъ считалъ какъ бы обязанностію держать себя совершенно вн круга литературныхъ преданій. Если скажутъ, что это доказываетъ независимость его характера, то все-таки нельзя не пожалть въ интерес литературы, что человкъ, весь посвятившій себя ей и имвшій такое сильное вліяніе, добровольно отказался отъ путеводной нити въ области, темной для его поколнія и вообще мало-изслдованной. Если скажутъ, что онъ не могъ бы ужиться съ людьми, отъ которыхъ могъ бы узнать многое, для него важное и любопытное, то и на это можно отвчать, что ему совсмъ не нужно было бы поступаться своими убжденіями, а только пользоваться отъ нихъ тмъ, чего узнать онъ не могъ ни отъ кого, кром нихъ. Но Блинскій ршительно сталъ вн преданій, даже и тхъ, которыя, хотя и не соотвтствовали его воззрніямъ, все-таки были и остаются и всегда будутъ хорошими преданіями литературы и никогда не заслуживали того, чтобъ отъ нихъ отворачиваться съ презрніемъ. Уединившись такимъ образомъ, замкнувшись навсегда въ тсный кружокъ, Блинскій доказалъ цльность своей натуры, но въ ущербъ пользамъ литературы. Ему оставались почти вовсе незнакомы факты, гораздо боле крупные чмъ многое, что онъ однако считалъ достойнымъ примчанія и что онъ могъ узнать изъ книгъ, помимо литературныхъ старожиловь. Онъ многое врно угадывалъ своимъ проницательнымъ умомъ, общій смыслъ главныхъ явленій часто характеризировалъ онъ съ изумительною ясностію. Когда же дло доходило до непрерывнаго, будничнаго, закулиснаго, но тмъ не мене столь важнаго хода литературной жизни, до оттнковъ, до характеристики дятелей, особенно второстепенныхъ, но бывшихъ когда-то вліятельными, до работы, происходившей въ обществ и готовившей тотъ или другой Фазисъ развитія литературы, до отношеній писателей между собою, объясняющихъ столь многое и т. д.,— Блинскій, говоря обо всемъ этомъ, впадалъ въ безпрерывныя ошибки и въ анахронизмы, или же долженъ былъ обходить такіе предметы, потому что ничего не зналъ о нихъ. Чтобы не уходить далеко въ древность, возьмите хоть то, что онъ говорилъ о Пушкин, который былъ еще живъ, когда Блинскій выступилъ на литературное поприще. Кром многочисленныхъ сужденій о славномъ поэт, разсянныхъ въ разныхъ статьяхъ, Блинскій написалъ о немъ цлый томъ. Въ немъ вы найдете множество страницъ не только дльной критики, но и вообще взглядовъ свтлыхъ и глубокихъ. Но вмст съ этимъ, не говоря уже объ отступленіяхъ, вовсе не нужныхъ, и о блестящихъ тирадахъ публициста, которыя онъ внесъ сюда, только придравшись къ удобному случаю,— сколько несообразностей, ошибокъ, невднія исторіи прежней литературы! Какое полное отсутствіе знакомства съ обстановкою семейною, общественною, дружескою, литературною, офиціальною и т. д., окружавшею поэта, на жизнь котораго все это имло такое вліяніе и образовало его характеръ! Какое незнаніе вообще обстоятельствъ самой жизни Пушкина, которая до такой степени связана съ его поэзіей, что понять послднюю безъ знанія первой совершенно невозможно критику, который не ограничивается ея эстетическою оцнкой, а разсматриваетъ ее, какъ Блинскій, также со стороны философскихъ и политическихъ убжденій!

Незнакомый съ такимъ множествомъ необходимыхъ предметовъ, Блинскій не только лишилъ публику многихъ полезныхъ статей, но часто и портилъ прекрасныя статьи, наполняя ихъ ненужными отступленіями и обходя многое существенное. Затмъ онъ впадалъ въ ошибки и вовлекалъ въ нихъ читателей, между большинствомъ которыхъ авторитетъ его былъ несокрушимъ. И они врили на слово созданнымъ въ его воображеніи призракамъ, которые никогда не существовали на дл и опровергались малйшими Фактами такъ же легко, какъ карточные домики первымъ дуновеніемъ. Нельзя, напримръ, не посмяться, читая какъ докторально и подробно описываетъ Блинскій искусъ и церемоніи, черезъ которые будто бы должны были проходить литературные дебютанты во время оно, чтобы добиться чести попасть въ печать. Онъ хотлъ характеризировать вкъ вельможества, меценатства, поклоненія кумирамъ. Онъ съ полною добросовстностію уврилъ себя, а слдовательно и читателей, что новичокъ долженъ былъ льстить и кланяться авторитетамъ, если не тридцать, то двадцать лтъ, пока они одобрятъ его стихи къ напечатанію, и подробно разказывалъ, какія ‘степени злодйства’ проходилъ въ это время насчастный. Кто-то еще въ то время возразилъ на это въ какомъ-то журнал очень просто: онъ сличилъ годы рожденія и появленія въ печати первыхъ опытовъ, старшихъ изъ живыхъ писателей. Оказалось, что такой-то сталъ печататься въ 18 лтъ, другой — въ 17, третій — даже въ 16, такъ что еслибы Блинскій былъ правъ, то представленіе меценату первыхъ стиховъ едва бы могло совпадать съ рожденіемъ автора. А Блинскій такою чертой думалъ лучше всего дать понятіе о нравахъ цлаго періода нашей литературы!

Можно предположить, что изолированіе Блинскаго въ тсномъ кружк друзей, въ которомъ онъ по справедливости пользовался особеннымъ ихъ почетомъ, не мало способствовало развитію его исключительности до громадныхъ размровъ. Оно доводило его, уже и безъ того склоннаго по натур къ пристрастію, до явныхъ несправедливостей. Извстно, что онъ, прочитавъ Бдныхъ Людей г. Достоевскаго, объявилъ Гоголя побжденнымъ, и восторгался тми юношескими грхами г. Тургенева которые теперь не признаются самимъ авторомъ ихъ. При извстныхъ условіяхъ онъ готовъ былъ безгранично увлекаться въ ту или другую сторону. Такъ, напримръ, отрицалъ онъ всякій талантъ въ Хомяков. И таково обаяніе имени Блинскаго, что недавно въ журнал Время было сказано, что онъ умышленно иногда не понималъ Хомякова, что въ разбор его стихотвореній у него встрчаются цлыя страницы придирокъ, что Блинскій ошибался, считая Хомякова неискренно-убжденнымъ (шутка сказать!), а въ заключеніе говорится, что въ эстетическомъ отношеніи мнніе Блинскаго все-гаки справедливо, и Хомяковъ лишенъ всякаго таланта.

Рзкость приговоровъ Блинскаго совершенно гармонируетъ съ рзкостью его образа мыслей. Онъ былъ искрененъ. Онъ не могъ видть, какъ это длали многіе изъ друзей его, не мене честные чмъ онъ, достоинства въ своихъ противникахъ. Живи онъ теперь, онъ не сталъ бы отдавать имъ той доли справедливости, до которой они довоевались даже во мнніи враждебнаго имъ лагеря.

Иногда одно проскользнувшее слово, повидимому незначительное, ведетъ къ открытію цлаго ряда фактовъ очень знаменательныхъ. Это случилось недавно со мною, когда я просматривалъ вновь статью Блинскаго о Пушкин, въ 8-мъ том его сочиненій. Въ обозрніи русской литературы до Пушкина, Блинскій приводитъ (стр. 109) отрывокъ изъ предисловія Хераскова къ повсти его Полидоръ, вышедшей въ 1794 году. Въ этомъ предисловіи авторъ обращается къ извстнымъ русскимъ писателямъ. У Хераскова имена ихъ обозначены первыми буквами ихъ Фамилій. Блинскій выставляетъ полныя имена Ломоносова, Державина, Карамзина, Нелединскаго, Дмитріева, Богдановича и Петрова. Но тутъ же вышло и загруднені. Посл обращенія къ Л. (Ломносовуі, Херасковъ говоритъ: Можетъ ли кто не плниться нжными и пріятными звуками С? Очевидно, что Херасковъ разумлъ тутъ А. П. Сумарокова, съ которымъ много лтъ шелъ по одному пути, какъ лирикъ и драматургъ, и сочиненіями котораго продолжалъ плняться до своей смерти, подобно многимъ современникамъ. Но Блинскій длаетъ при букв С. слдующую выноску: Должно-быть дло идетъ о Евстафіи Станевич, весьма плохомъ піит того времени.

Въ наше время занимающіеся русскою литературой знаютъ, кто быльстаневичъи когда онъ жилъ. Но лтъ около двадцати тому назадъ никто изъ новйшихъ литераторовъ и не слыхалъ вроятно этого имени, которое мало интересно само по себ. Тутъ, такъ какъ и во многихъ мстахъ сочиненій Блинскаго, видно, что онъ считалъ нужнымъ для себя, какъ для критика, заглядывать въ старыя книги и знать имена забытыхъ авторовъ. Но тугъ же видно, что онъ длалъ это безъ системы, не зналъ послдовательно событій исторіи литературы, отношеній писателей между собою, и что ему почти вовсе неизвстны любопытныя стороны ея исторіи.

Въ 1794 году, когда Херасковъ писалъ предисловіе къ Полидору, о Станевич не было и слуху въ литературномъ мір. Еслибъ онъ и напечаталъ тогда что-нибудь въ журналахъ, Херасковъ не поставилъ бы его рядомъ съ Ломоносовымъ и Державинымъ. Такой промахъ обличаетъ совершенное отсутствіе пониманія литературныхъ нравовъ и отношеній въ данную эпоху. Появленіе книгъ Станевича въ печати относится къ 1804 году, и съ перваго же раза поставило его въ антагонизмъ съ московскими писателями Карамзинымъ, Дмитріевымъ и пр., бывшими въ лучшихъ отношеніяхъ къ старику Хераскову. Станевичъ, такъ же какъ и многіе другіе плохіе писатели, Палицынъ, Карабановъ и т. п., явился на литературной арен клевретомъ Шишкова и восхвалялъ въ проз и въ стихахъ его книгу О старомъ и новомъ слог, вышедшую въ 1803 году, посл чего она и сдлалась знаменемъ, подъ которое стеклись подобные ему писаки, составившіе въ |1811 году Бесду любителей русскаго слова. Собраніе сочиненій Станевича подверглось въ 1806 году безпощадной критик В&#1123,стника Европы, который издавался Каченовскимъ при участіи самого Хераскова, Державина, Дмитріева, В. Пушкина, Мерзлякова, В. Измайлова, Воейкова и Жуковскаго. Кругъ этотъ составляетъ совсмъ другой міръ. Въ немъ соединяются уже прежнія знаменитости съ молодымъ поколніемъ, которое сейчасъ такъ блистательно выступитъ на сцену и поведетъ войну противъ готовящейся, а въ послдствіи и учредившейся Бесды. Станевичъ игралъ въ ней значительную роль и неоднократно былъ осмянъ въ сатирическихъ стихахъ Батюшкова, Жуковскаго, Измайлова, въ рчахъ Арзамаса, и исчезъ со сцены около 1820 года, когда кончилась эта долголтняя тяжба между бездарностію и талантомъ, рутиной и оригинальностію, безвкусіемъ и вкусомъ. Если вы не знаете стиховъ, статей и рчей, гд говорится о Станевич, и того, когда и почему они были написаны, то вы не узнаете настоящихъ литературныхъ портретовъ Жуковскаго, Батюшкова, вы незнакомы съ подробностями движенія, даннаго литератур Арзамасомъ, исторія котораго слилась съ дебютами Пушкина и положила на него свою неизгладимую печать. Вотъ вамъ и связь преданій. Могу ли я посл этого ждать отъ васъ полной характеристики Пушкина? Если вы не слыхали имени Прадона, я не жду отъ васъ точной біографіи Расина.

Вообще исторія литературы самая слабая сторона въ сочиненіяхъ Блинскаго. Въ ней то и дло проблы и ошибки. Онъ введетъ васъ въ заблужденіе тамъ, гд инстинктъ его даровитой натуры не могъ дать ему угадать истинную связь событій, тамъ, гд требуется воспитаніе на живой почв преданія и познаніе тхъ оттнковъ и подробностей, безъ которыхъ нтъ настоящей картины. Обо многомъ онъ вамъ ничего не скажетъ, потому что ему негд было узнать того или другаго.

Все это нисколько не мшаетъ тому, что это былъ талантливйшій человкъ, лучшій журнальный критикъ своего поколнія, замчательный въ своемъ род публицистъ. Это былъ неутомимый боецъ за то, что считалъ правымъ, будившій лнивыхъ, подстрекавшій даже бойкихъ. Это была натура отважная, честная и неподкупная ничмъ… кром увлеченія собственныхъ страстей и пристрастій.

Поэтому нельзя принимать безусловно всхъ его литературныхъ приговоровъ, писанныхъ иногда въ ослпленіи пристрастія. Это могутъ длать только нкоторые рьяные фельетонные витязи, о которыхъ сказано въ одномъ неизданномъ стихотвореніи:

Затмъ на скопищ клевретовъ

Ршилъ верховный ихъ совтъ,

Что, такъ какъ нтъ авторитетовъ,

Блинскій будь авторитетъ.

Они умли занять у Блинскаго только его недостатки и довести ихъ до крайностей, не имя и тысячной доли не только его таланта, но даже познаній.

Итакъ, спросите вы, Блинскій принесъ вредъ литератур? Да, отвчу я, хотя отрицать его дарованія и заслуги конечно буду не я. Отчего бы и не такъ? Даже всякое благо можетъ принести съ собою вредъ при легкомысліи и неразуміи, которыя не сумютъ извлечь изъ него одной пользы. Поставьте Блинскаго въ примръ людямъ, самонадяннымъ и невжественнымъ, они дойдутъ до нелпости, парадируя и преувеличивая именно его темныя стороны. За эти недостатки подлежитъ и Блинскій нелицепріятному суду, какого онъ самъ требовалъ для всхъ и который такъ же безпристрастно отдастъ справедливость его заслугамъ и достоинствамъ. Остается желать, чтобы чаще приходилось говорить о польз, имъ принесенной, чмъ о вред, котораго онъ былъ причиною, и состоящемъ въ распложеніи самодовольныхъ и пустозвонныхъ горлановъ, думающихъ заставить человчество забыть все, что было до появленія ихъ на журнальное поприще, вотъ родоначальства которыхъ, конечно, отказался бы самъ Блинскій.

Михаилъ Лонгиновъ.

28 іюня 1861 г.

‘Русскій Встникъ’, No 6, 1861

ИЗЪ СОВРЕМЕННЫХЪ ЗАПИСОКЪ 1.

Толки и недоразумнія.

Блинскій и его лже-ученики.

Читайте также:

ИЗЪ СОВРЕМЕННЫХЪ ЗАПИСОКЪ ¹.