Изъ сибирскихъ воспоминаній.
Изъ сибирскихъ воспоминаній.
I.
II.
III.
IV.
V.
Из сибирских воспоминаний, Белоголовый Николай Андреевич, Год: 1890
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Н. А. Белоголовый. Воспоминанія и другія статьи
Изданіе Литературнаго фонда. СПб, 1901
Это было около 30-ти лтъ тому назадъ. Я по окончаніи курса въ московскомъ университет пріхалъ въ август 1855 г. въ Иркутскъ, гд проживали мои родители и вся -семья. По части врачей тогда была въ Сибири такая бдность, что теперешній недостатокъ представляется сравнительно роскошью: кром инспектора врачебной управы и двухъ ея членовъ, причемъ акушеръ въ то же время завдывалъ больницею Приказа общественнаго призрнія, находился еще городовой врачъ, да и тотъ вскор взялъ отпускъ и ухалъ въ Петербургъ. А потому, когда я сдлалъ визитъ для знакомства къ инспектору врачебной управы K. В. Кинасту, то онъ ухватился за меня, какъ за рдкую драгоцнность и тотчасъ же сталъ уговаривать занять мсто ухавшаго городового врача. Я самъ жаждалъ дятельности и, ‘огласившись безъ всякихъ колебаній, тотчасъ же вступилъ въ отправленіе дотол незнакомыхъ мн служебныхъ обязанностей. Дла было немало, кром завдыванія острожной больницей, въ которой тогда было около 40 человкъ больныхъ, приходилось цлый день рыскать по городу, то длая судебно-медицинскія вскрытія, то разныя экспертизы и т. п., но не усплъ я еще вполн освоиться съ своими занятіями, какъ врачебная управа предложила мн принять на себя кром того должность иркутскаго окружнаго врача и въ то же время ветеринарнаго врача. Получивъ такую бумагу, я сталъ въ тупикъ, да и было отчего: Иркутскъ какъ городъ, имвшій тогда около 27,000 жителей, давалъ мн уже порядочно дла какъ городовому врачу, но такъ какъ я былъ молодъ, нелнивъ, то я дла не бгалъ, и охотно принялъ бы на себя одновременно обязанности ветеринарнаго врача, если бы меня не смущало полное незнакомство съ этою спеціальностью, по которой мн приходилось лечить и свидтельствовать казенныхъ животныхъ, свидтельствовать весь скотъ, пригоняемый въ городъ, а также и вс привозимые припасы, мороженую рыбу, муку, медъ, овощи и т. д. и т. д. Но больше всего казалось невозможнымъ совмстить въ одномъ лиц двухъ такихъ, прямо противоположныхъ должностей, какъ городового и окружнаго врачей: какъ городовой, я долженъ былъ безотлучно находиться въ город, какъ окружный, я долженъ былъ безпрерывно мыкаться по огромному округу, превосходившему размрами любое изъ европейскихъ государствъ, ибо тогдашній иркутскій округъ составлялъ все, что заключаютъ теперь въ себ округа балаганскій, верхоленскій и иркутскій, и между предльными оконечностями его считалось около 1,200 верстъ. Поэтому, увидя въ полученномъ предписаніи совсмъ неразршимую дилемму, я немедленно отправился къ K. В. Кинасту, чтобы попросить у него разъясненія.
Кинастъ былъ въ своемъ род весьма интересная личность, а потому нелишнее на немъ остановиться. Ему было тогда около 35 лтъ, воспитывался онъ въ Дерптскомъ университет, откуда происходилъ и родомъ, человкъ онъ былъ дятельный, ретивый, любилъ свою науку со страстью и постоянно слдилъ за нею, большой помхою ему въ практик являлось то, что онъ былъ изрядно глухъ, а потому и вынужденъ былъ больше сосредоточить свои знанія на хирургіи и акушерств, какъ на отдлахъ, мене требовавшихъ слуха. Какъ служака, былъ онъ дятеленъ и требователенъ, атакъ какъ во всей сибирской администраціи царствовали тогда крайняя распущенность и лнь, то онъ безпрестанно выходилъ изъ себя и ссорился съ подчиненными. Говорилъ по-русски плохо, странно коверкая слова и ударенія, но, будучи человкомъ очень способнымъ, скоро усвоилъ себ навыкъ хорошо и умно писать дловыя служебныя бумаги. Узнавъ его покороче, нельзя было не уважать его за строгое исполненіе долга и за безукоризненную честность, и среди тогдашнихъ врачей въ Иркутск онъ представлялъ прекрасное исключеніе. Когда я пришелъ къ нему за разъясненіями, онъ легко меня уговорилъ принять на себя вс три должности, говоря, что при отсутствіи врачей управ ршительно некому, кром меня, поручить ихъ, и совершенно- успокоилъ, меня общаніемъ, что я буду здить въ округъ только въ крайнихъ, уголовныхъ случаяхъ, въ мене же важныхъ случаяхъ управа будетъ командировать лекарскаго помощника. Я уступилъ, но не прошло и мсяца, какъ сильно раскаялся въ своемъ согласіи: уголовныя вскрытія требовались безпрестанно, и я то и дло долженъ былъ летать въ разныхъ направленіяхъ по огромному округу, дло было зимой, въ декабр и январ, и я, прохавши нсколько сотъ верстъ, долженъ былъ еще жить дня два на мст, въ какой нибудь захолустной деревн, поджидая, пока оттаетъ поднятый трупъ. А затмъ, вернувшись домой, я находилъ цлую кучу бумагъ, требовавшихъ отъ меня исполненія по должности городового и ветеринарнаго врачей, а за-частую и новую бумагу, приглашавшую меня опять хать куда-нибудь въ округъ за 300—400 верстъ. А тутъ подошелъ январь, и съ нимъ вмст составленіе годичныхъ отчетовъ — и для меня опять-таки по тремъ должностямъ!
И вотъ однажды, въ самый развалъ моего служебнаго угара, въ декабр, я получаю отношеніе отъ тункинскаго засдателя, которымъ приглашаюсь для судебно-медицинскаго вскрытія тла одного поселенца изъ безчисленнаго сонма Ивановъ Непомнящихъ, найденнаго удавившимся въ своей изб въ Тункинскомъ селеніи. Селеніе это находится въ разстояніи, помнится, 260-ти верстъ отъ Иркутска, но лежитъ въ одномъ изъ захолустныхъ угловъ округа, вн сти правильныхъ почтовыхъ путей, и съ которымъ зимой прекращалось всякое сообщеніе по причин страшныхъ снговъ, а весной — по причин розлива бурныхъ горныхъ рчекъ. Узнавъ это, я отправился къ Кинасту, чтобы спросить, какъ быть, и къ крайнему удивленію получилъ отъ него отвтъ, что въ такую дикую и отрзанную мстность нечего и думать хать зимой, а надо отложить поздку до лта. ‘Какъ, до лта? а какъ же вскрытіе? а какъ же будетъ трупъ лежать такъ долго’?— вскричалъ я въ порыв своей 20-ти лтней наивности.— ‘Э, ничего,— съ спокойнымъ юморомъ возразилъ мн инспекторъ — вашъ трупъ пролежитъ и больше, если вамъ нельзя его вскрыть теперь, онъ отъ васъ не убжитъ, и россійское царство, поврьте, ничего отъ этого не потеряетъ, учините вы это вскрытіе теперь или полугодомъ поздне. И даже знаете,— продолжалъ онъ, подумавши — у меня прекрасная мысль, и этотъ трупъ намъ сослужитъ даже отличную службу, я какъ разъ хотлъ будущее лто създить въ эту часть округа по должности и между прочимъ постить Нилову пустынь, чтобы осмотрть тамошнія срныя воды, теперь же мы можемъ связать эту поздку и отправиться вмст — и вамъ будетъ веселе, и мн также’. Убдившись изъ словъ своего начальника, что я за такое промедленіе не подвергаюсь никакой отвтственности, я успокоился и, ршивъ, что, стало быть, Иванъ Непомнящій можетъ подождать, припряталъ бумагу въ задній ящикъ.
Пришелъ конецъ и длинной зим, наступила благодатная сибирская весна, о прелестяхъ которой я до сихъ поръ вспоминаю съ восхищеніемъ и съ замираніемъ сердца. Много бродилъ я на своемъ вку йо блому свту, встрчалъ весну подъ различными широтами Европы, въ мстностяхъ, наиболе прославленныхъ своею красотою, но нигд не подмтилъ я, чтобы весна могла производить такое чарующее вліяніе на организмъ, какъ на моей далекой и суровой родин, и нигд не видалъ я такого волшебнаго перехода природы отъ смерти къ возрожденію, такого быстраго превращенія оголенныхъ деревьевъ въ зеленыя кущи, а полей, покрытыхъ чуть не дв трети года высокимъ снгомъ,— въ роскошнйшіе ковры самыхъ разнообразныхъ и прихотливыхъ цвтовъ и растеній, никакой ароматъ цвтущихъ померанцевъ и одуряющихъ геліотроповъ на прибрежь Средиземнаго моря не могутъ изгладить изъ моей памяти благоуханье корявой сибирской черемухи, невзрачнаго багульника и молодыхъ побговъ большущихъ лиственницъ. Но лиризмъ въ моемъ разсказ неумстенъ, а потому возвращаюсь къ повствованію. Чмъ боле подвигалась весна, тмъ чаще моя совсть напоминала мн, что трупъ въ Тунк все въ ожиданіи моего, прізда бременитъ землю и своихъ односельчанъ, а потому я не упускалъ случая, чтобы не напомнить Кинасту, не пора ли намъ хать? Но онъ со свойственной ему флегмой давалъ все одинъ и тотъ же отвтъ: ‘Сидите смирно, не спшите, мн дадутъ знать, когда спадутъ рки, а теперь хать еще совсмъ невозможно’. И такъ, ожиданія мои протянулись до половины іюня, когда однажды вечеромъ инспекторъ зашелъ но мн и сообщилъ, что пора трогаться въ путь, и мы, наконецъ, 17-го іюня, подъ-вечеръ, выхали съ нимъ изъ Иржутска въ легкомъ тарантасик, на козлахъ котораго помстился рядомъ съ ямщикомъ лакей Кинаста.
На первой же станціи въ Введенщин мы остановились ночевать, потому что Кинастъ хотлъ обревизовать тамошняго оспеннаго ученика, да и для всего нашего маршрута это было въ томъ отношеніи удобно, что, не хавши ночью, мы могли лучше познакомиться съ предстоявшими намъ мстностями. На завтра утромъ, на самомъ разсвт, мы были уже на ногахъ, напились на скорую руку чаю и тронулись въ путь. Здсь я долженъ сдлать оговорку и впередъ попросить извиненія у читателей: пускай не ждутъ они отъ меня солиднаго, научнаго и этнографическаго описанія нашей поздки, совершена она была 30 лтъ назадъ, а потому перезабылось многое, я передаю безо всякихъ претензій только то, что удержалось въ памяти. За Введенщиной мы миновали станціи Большія и Малыя Моты, замчательныя, между прочимъ, тмъ, что рдкій изъ жителей не иметъ зоба, а Кинасту удалось найти эту опухоль у встрченнаго нами теленка. Дорога шла съ горы на гору въ мстности, поросшей густымъ высокимъ хвойнымъ лсомъ, на которомъ рзко выдлялась свтлая зелень могучихъ лиственницъ. Помню послдній подъемъ на перезд къ станціи Култукъ, дорога тянется долго въ высокую и крутую гору, и по мр того, какъ мы поднимались, дикая панорама лсистыхъ горъ все расширялась, и наконецъ мы увидали вдали вершину здшняго великана — горы Хамаръ-Дабанъ, достигающую свыше 5,500 футовъ, а при продолжительномъ спуск къ Култуку наконецъ блеснула впереди подъ ногами голубая полоска, которая, постоянно увеличиваясь, обратилась въ громадную неподвижную массу озера Байкала.
Много я потомъ видалъ на своемъ вку видовъ, но это одинъ изъ классическихъ, и я до сихъ поръ помню то сильное впечатлніе, какое онъ на меня произвелъ. За Култукомъ, вытянувшимся своими невзрачными домиками по берегу Байкала, мы повернули на югъ, озеро скоро исчезло изъ глазъ, и передъ нами съ каждымъ часомъ дале стала развертываться совершенно иная мстность и иная растительность, и небольшимъ плоскогорьемъ мы вскор выхали въ Тункинскую степь. День былъ чудный и жаркій, лошади быстро несли насъ по мягкой, черноземной дорог ровной степи, надъ которой звенли жаворонки и блеяли бекасы и несся отовсюду немолчный звонъ разныхъ наскомыхъ, растительность необычайно богатая, и особенно поражало чрезвычайное обиліе цвтовъ, среди которыхъ, кром незабудокъ, желтыхъ лилій, кукушкиныхъ башмачковъ (Cypripedium), прелестныхъ экземпляровъ лютика и жаркова цвтка (Trollius), я впервые увидалъ дикоростущіе кусты расцвтшихъ темно-пурпуровыхъ піоній. Вообще, ни до, ни посл, мн больше никогда не приходилось встрчать такихъ роскошныхъ цвтовыхъ ковровъ, по какимъ теперь мчала насъ удалая бурятская тройка. Поселенія встрчались рдко въ вид бурятскихъ юртъ, и только мстами попадались дома, которые уже тогда наиболе обрусвшіе и зажиточные буряты начинали строить для житья зимою. Часамъ къ 6-ти вечера мы стали замчать вокругъ что-то странное, до сихъ поръ путешествіе наше совершалось по совершенно пустынной и особенно безлюдной степи, а тутъ все чаще и чаще мы начинали обгонять бурятскія двухколесныя арбы, еще издали наполнявшія воздухъ своимъ раздирающимъ уши скрипомъ, безпрестанно нагоняли и гарцовали вокругъ нашего тарантаса верховые буряты, сначала мы полагали, что вся эта толпа возвращается съ полевыхъ работъ по своимъ юртамъ, но когда она увеличилась значительно, и съ десятка два бурятъ запрыгали справа и слва нашего экипажа, составляя какъ бы почетную стражу, мы спросили у ямщика, что это значитъ? Но ямщикъ бурятъ такъ плохо владлъ русскимъ языкомъ, что при всемъ стараніи не могъ дать намъ удовлетворительнаго объясненія, и все указывалъ рукой на что-то впереди. Наконецъ, мы увидали нсколько въ сторон отъ дороги большой одноэтажный домъ казенной постройки, стоявшій одиноко въ степи, и передъ нимъ толпу въ нсколько сотъ человкъ собравшагося народа. Это было зданіе, гд помщалась тункинская степная Дума, тоже что наше волостное правленіе, любопытство насъ разобрало, и мы съ Кинастомъ, видя такое большое скопище въ этой пустын, ршили подъхать.
Только что экипажъ нашъ свернулъ съ дороги, толпа, видимо, оживилась и задвигалась, множество людей высыпало кром того изъ дома на широкое крыльцо. Мы подъхали и вышли, на крыльц толпа бурятъ разступилась, и мы увидали передъ собою высокаго осанистаго бурята представительной наружности, которую, впрочемъ, значительно портило то, что обладатель ея былъ кривъ на одинъ глазъ, одтъ онъ былъ въ богатый халатъ, на ше у него висла золотая медаль. Это былъ тайша (родоначальникъ) тункинскій. Онъ раскланялся съ нами и подалъ руку съ большимъ чувствомъ собственнаго достоинства Мы назвали себя, и тайша повелъ насъ внутрь дома, комнаты котораго были также переполнены бурятами, въ послдней комнат тайша попросилъ насъ ссть на кресла. Онъ говорилъ изрядно по русски и тотчасъ-же объяснилъ, что они сегодня ждутъ изъ Иркутска прізда какого-то совтника для ревизіи. Тайша держалъ себя необыкновенно гордо и солидно, безпрестанно поправляя на ше медаль, и весьма тонно разспрашивалъ насъ о здоровь генералъ-губернатора, гр. Муравьева, губернатора и объ иркутскихъ новостяхъ.
Какъ я узналъ потомъ, это былъ тотъ самый тайша, у котораго съ гр. Муравьевымъ произошелъ слдующій случай: Муравьевъ, однажды объзжая иркутскую губернію, захалъ и въ эти глухія мста, встрча ему была приготовлена въ этомъ же дом, гд мы теперь находились, самая помпезная: еще дотол ни одинъ генералъ-губернаторъ сюда не заглядывалъ, онъ долженъ былъ по заране сочиненному маршруту тутъ и завтракать и обдать. Посл сытнаго завтрака Муравьевъ услся въ одной изъ комнатъ съ сопровождавшими его чиновниками, пригласилъ и тайшу и сталъ разспрашивать его о положеніи длъ, хозяйства и пр. въ подначальной ему Дум. Дикарь-тайша тяготился бесдою съ такимъ высокопоставленнымъ лицомъ, боялся, чтобы не сказать чего нибудь не впопадъ, и вообще вс его помыслы были направлены на то, какъ бы сбыть поскоре съ рукъ приготовленное угощеніе, а вмст съ тмъ и высокаго гостя. А потому не прошло и 2-хъ часовъ посл завтрака, какъ онъ спросилъ Муравьева: не пора ли подавать обдать? Муравьевъ отвчалъ, смясь: ‘э, какъ можно, нтъ еще аппетита, надо подождать’. Тайш слово ‘аппетитъ’ было незнакомо, и онъ, не понявъ отвта генерала, черезъ 1/4 часа снова предложилъ ему обдать, и когда Муравьевъ ему опять отвтилъ ‘нельзя же безъ аппетита обдать, вотъ онъ придетъ, тогда и сядемъ’, то тайша окончательно сталъ втупикъ, онъ понялъ, что гость кого-то поджидаетъ, но кого? Вс власти были на лицо, и адъютанты, и чиновники особыхъ порученій, и исправникъ и пр., стало быть, Муравьевъ упоминаетъ о какомъ-то второстепенномъ чиновник. И вотъ, когда онъ въ третій разъ обратился къ Муравьеву съ тмъ же вопросомъ, и тотъ наконецъ нетерпливо сказалъ: ‘я вамъ сказалъ уже, что безъ аппетита нельзя обдать’,— то тайша ему возразилъ: ‘Ваше и — ство, аппетитъ — маленькій человкъ, ну’ придетъ посл, мы его посл и накормимъ’.
Просидвъ минутъ десять въ Дум, мы отправились дальше. Лошадей намъ дали свжихъ, и мы во весь карьеръ пустились впередъ по степи. Вскор намъ попался навстрчу небольшой тарантасикъ съ сидвшей внутри его духовной особой, въ которой я узналъ иркутскаго миссіонера о. Ф., я замтилъ, что, въ то время, какъ мы старались разъхаться, не зацпившись ступицами на узкой дорог, нашъ ямщикъ почтительно снялъ свою шапку и держалъ въ рукахъ, а потому, когда встрчный экипажъ уже отъхалъ, я спросилъ нашего возницу: ‘Какъ же ты это знаешь русскаго священника?’ — Ямщикъ отвчалъ на коверканно-русскомъ яаык, ‘Какъ же не знать, бачка? онъ меня крестилъ’.
— А, такъ ты крещеный, и много у васъ тутъ крестятся?
— Да почитай вс.
— А какъ же тебя зовутъ?
На этотъ вопросъ бурятъ произнесъ мн какой-то столь странный звукъ, что я попросилъ его повторить, и къ удивленію услыхалъ, что христіанское имя нашего ямщика ‘Тыръ-Тыръ’, ‘Да это не можетъ быть,— урезонивалъ я его — такого имени нтъ, и священникъ не могъ тебя такъ окрестить’. По лукавой усмшк бурята я видлъ, что и его самого немало забавляетъ то, что онъ крещеный и носитъ такое христіанское имя, и онъ въ краткихъ словахъ такъ разсказалъ исторію своего обращенія въ христіанство, пріхалъ священникъ, далъ цлковый рубль и рубаху, окрестилъ, записалъ въ книгу и сказалъ, ‘Ну, теперь тебя зовутъ, какъ того святого, который все здитъ по небу и все гремитъ, знаешь, тыррръ-тирръ’,— прибавилъ батюшка, длая безтолковому неофиту звукоподражаніе грома. Такъ нашъ ямщикъ и сталъ съ тхъ поръ называть себя Тыръ-Тыръ. И въ то старое отдаленное время подобныхъ христіанъ можно было встртить множество среди бурятъ, за рубль серебромъ и за новую рубаху они охотно шли креститься, вносились въ списки христіанъ, а затмъ по прежнему отправляли свое идолопоклонство. Надо думать, что теперь эти патріархальные обычаи уже боле или мене не существуетъ.
Поздно вечеромъ мы пріхали въ Тункинскую слободу остановились на казенной квартир, поужинали привезенными съ собою запасами, напились чаю и стали устраиваться на ночь. Въ изб воздухъ былъ спертый и душный, а потому я предпочелъ лечь въ нашемъ тарантас, стоявшемъ во двор подъ навсомъ. Ночь была свжая, но ясная, надъ моей головой ярко сіяли звзды — и подъ непрерывный лай собакъ, раздававшійся на сел, я уснулъ богатырскимъ сномъ, какъ спится только въ 20 лтъ. Солнце рано разбудило меня, но Кинастъ сидлъ уже у открытаго окна съ сигарою во рту и весело звалъ меня пить чай. Вскор явился староста, чтобы принять отъ меня распоряженія относительно вскрытія мертваго тла, а такъ какъ онъ при этомъ передалъ, что удавленникъ прогнилъ совсмъ, что ‘душина (вонь) идетъ отъ него страшенная’, то я, посовтовавшись съ Кинастомъ, попросилъ старосту перенести тло въ укромное мсто за околицу, чтобы я могъ вскрыть его подъ открытымъ воздухомъ. Такъ и было сдлано, и вскрытіе было произведено при слдующей необычной обстановк: 7 часовъ прелестнаго іюньскаго утра, въ полуверст отъ обширной Тункинской слободы, среди поля съ сочною свжею зеленью и пестрющаго цвтами, стоитъ столъ, а на стол лежитъ совершенно разложившійся и безобразно раздутый трупъ удавленника, прождавшаго около 7 мсяцевъ исполненія надъ нимъ судебно-медицинской формальности: надъ трупомъ съ засученными руками вожусь я, сознавая всю безплодность моей работы и диктуя протоколъ какому-то несчастному грамотю, примостившемуся подл меня, который пишетъ, заткнувши лвою рукой свой носъ отъ ужаснаго трупнаго запаха, запахъ этотъ отогналъ саженъ на 50 отъ стола 12 понятыхъ, которые должны присутствовать при моей операціи, и они группою разлеглись на пригорк. Передъ началомъ вскрытія староста спросилъ меня, что вдова покойника проситъ позволенія, можно ли ей поплакать надъ покойникомъ? Я, конечно, отвтилъ, что можно, и бдная женщина, подобравшись почти къ самому столу, повалилась ничкомъ на землю и стала громко причитать, ея пронзительныя, протяжныя выкрикиванья какимъ-то особено надрывающимъ стономъ разносятся въ чуткомъ утреннемъ воздух.
Наконецъ вскрытіе окончено, понятые приблизились, подмахнули свои кресты подъ протоколомъ, и я отправился на нашу квартиру, удовлетворенный, что наконецъ могу дать разршеніе о преданіи земл по христіанскому обряду этого несчастнаго мертваго тла, цлыхъ 7 мсяцевъ заражавшаго деревню и ожидавшаго своего погребенія.— Кинастъ меня уже поджидалъ, лошади были готовы, и мы немедленно двинулись дале по направленію къ Ниловой пустыни, до которой намъ предстояло прохать сначала верстъ 30 въ тарантас до какой-то деревни, названіе которой я забылъ, а оттуда — верстъ 26 верхомъ. Первая часть шла тою же пустынной степью, какъ и прежде, мстами на ней попадались отдльныя бурятскія юрты, большею частью безлюдныя, потому что обитатели ихъ на лто откочевали въ другія мста, въ двухъ мстахъ тарантасу нашему пришлось въ бродъ перехать рку Иркутъ, воды было немного и мы перебрались благополучно безъ тхъ сюрпризовъ, какіе встртились намъ на обратномъ пути, о чемъ разскажемъ своевременно. Верстахъ въ пяти посл второго брода, мы прохали невдалек отъ оригинальнаго, не лишеннаго своеобразной красоты, дайцана, буддійской кумирной, который ршили осмотрть, когда подемъ назадъ. По мр приближенія къ послднему пункту тарантаснаго пути, на горизонт стали появляться горы, вдали за которыми виднлись высокіе отроги Саянскаго хребта, степной характеръ мстности замтно прекращался.
На этой послдней станціи мы поспшили взять верховыхъ лошадей, чтобы успть пораньше пріхать въ пустынь, тарантасъ и лакей Кинаста остались тутъ ожидать нашего возвращенія. Кавалеристъ я былъ плохой, даже не помню, приходилось ли мн раньше садиться на лошадь, а потому я не безъ сердечнаго трепета думалъ о предстоящемъ трехчасовомъ галопированіи и убдительно просилъ Кинаста принять въ разсчетъ мою неопытность дебютанта, не мчаться, сломя голову, и по временамъ длать привалъ. Я взобрался на маленькую лошадку и, чуть не задвая землю своими длинными ногами, двинулся въ этомъ печальномъ образ Донъ-Кихота за проводникомъ и Кинастомъ. Путь, который намъ предстояло сдлать, самъ по себ не представлялъ особенныхъ трудностей и могъ бы быть даже совершенъ въ экипаж, если бы не лежало на пути 3-хъ бурныхъ рчекъ, черезъ которыя бродъ не только весьма труденъ, но даже опасенъ, такъ года 3 до нашего прозда попробовали въ тарантас провезти какого-то иркутскаго чиновника, разбитаго параличемъ и хавшаго лечиться въ пустынь: экипажъ былъ опрокинутъ быстротою теченія, и больной утонулъ.
День былъ прекрасный, и мы, имя достаточно времени въ запас, хали умренною рысью, что мн было особенно на руку. Но вотъ среди окружавшей насъ тишины послышался какой-то странный отдаленный шумъ, усиливавшійся постепенно по мр того, какъ мы хали дальше, этотъ шумъ былъ признакъ приближенія къ первой рк, и вскор мы ее увидали. На слабонаклонной плоскости клокоталъ и бурлилъ широкій горный потокъ, заваленный огромными валунами — и теперь онъ былъ сажень въ 15 шириною, а посл дождей принимаетъ несравненно большіе размры, названіе онъ носитъ Большой Зангисанъ. Проводникъ нашъ перехалъ первый, попросилъ насъ старательно услдить за мстомъ его брода и руководиться тми пріемами, какихъ онъ будетъ держаться при переправ, а пріемы эти состояли главное въ томъ, чтобы, въхавши въ воду, тотчасъ же повернуть лошадь вдоль берега и головою навстрчу теченію и затмъ, опустивъ поводья, предоставить самой лошади медленно и бокомъ пробраться черезъ клокочущую быстрину. За проводникомъ перебрался Кинастъ, а потомъ пустился и л, ощущать какой бы то ни было страхъ при такой вод не приходилось, а потому я только съ большимъ любопытствомъ слдилъ, какъ осторожно и разсчетливо умная лошадка заносила и ставила свою ногу и крайне медленно пробиралась впередъ поперекъ рки, стараясь не ступить на скользкіе огромные камни. Перебравшись благополучно черезъ это первое препятствіе, мы прискакали черезъ V* часа ко второму такому же барьеру — это былъ Зангисанъ Малый, и, дйствительно, онъ былъ нсколько мене грозенъ, чмъ его старшій братъ, хотя тоже бурлилъ и шумлъ издалека. Миновавъ его, мы нашли, что вправ вознаградить себя получасовымъ отдыхомъ, да и желудки наши порядочно-таки проголодались посл- верховой тряски. Выбравъ для этихъ цлей тнь большой березы, я поспшилъ прежде всего растянуть мои нывшіе члены на мягкой мурав, достали закуску, хлбъ, яйца, кусокъ холоднаго мяса и бутылку наливки. Закусивъ съ аппетитомъ и закуривъ сигары, мы съ особеннымъ наслажденіемъ отдались кейфу, тмъ боле, что главныя преграды нашего пути были уже за спиною, впереди оставалось еще верстъ десять до пустыни, и одна только переправа и та — черезъ мене бурный Иркутъ. Я до сихъ поръ не могу забыть, какъ въ это время, мы, отдавшись блаженной нг, лежа подъ деревомъ, лниво переговаривались и любовались и лазурнымъ небомъ, и окружавшею насъ зеленью декораціею лса. Вдругъ изъ-за деревьевъ появилась какая-то фигура всадника въ блестящемъ, сіявшемъ на солнц, какомъ-то необыкновенномъ головномъ убор, быстро пронеслась по полян и столь же быстро-скрылась въ противоположной чащ деревьевъ, такъ что я едва усплъ разсмотрть гордое, надменное выраженіе на лиц всадника, не удостоившаго насъ даже косого взгляда, вслдъ за нимъ пронеслись съ тою же быстротою дв боле скромныя фигуры бурятъ. Проводникъ объяснилъ намъ, что это одинъ изъ проживающихъ тутъ неподалеку главныхъ монгольскихъ ламъ. На меня появленіе этого оригинальнаго по костюму всадника среди двственной глуши и окружавшаго насъ безлюдья произвело чисто театральный эффектъ.
Получасовой нашъ отдыхъ кончился, мы снова взмостились на лошадей и похали дальше. Переправа черезъ рку Иркутъ не представила никакихъ трудностей: рка въ этомъ мст, хотя и шире обоихъ Зангисановъ, но зато теченіе ея мене быстро и мене бурно. За Иркутомъ мстность уже рзко измняется: высокія горы приближаются все ближе и тсне, и природа принимаетъ суровый альпійскій характеръ. Версты на 4 до Ниловой пустыни мы опять услышали грозный ревъ рки и вскор похали по берегу Эхе-угуна, опять такого же горнаго потока, какъ и Зангисаны, но только еще боле широкаго, а потому и боле шумнаго, а подъзжая къ самой пустыни, шумъ этотъ переходитъ въ немолчный грохотъ, за которымъ намъ стало совершенно невозможно разговаривать между собою, это зависитъ отъ того, что передъ самою пустынью въ Эхе-угунъ впадаетъ съ свера такой же бурный потокъ — Хонхолдой, и воды обоихъ, смшиваясь вмст, производятъ такой адскій шумъ, что даже глухой Кинастъ какъ-то одобрительно смотрлъ на меня и не безъ горделиваго сознанія указывалъ рукою на свои уши.
Но вотъ, наконецъ, и сама Нилова пустынь, заключающая въ себ нсколько зданій, расположенныхъ на берегу Эхеугуна, тутъ гостиница, домикъ для купанья въ минеральной вод и пр. На противоположномъ берегу, на который переброшенъ мостъ, стоитъ деревянная, тогда новенькая церковь. Мстность при сліяніи двухъ бурныхъ потоковъ весьма живописна, противоположный берегъ гористъ и лсистъ, и недалекій отсюда высокій хребетъ Саянъ красиво замыкаетъ горизонтъ. Туранскія или, какъ ихъ здсь часто называютъ, Тункинскія горячія срныя воды давно пользовались извстностью за цлебность у бурятъ, со временемъ стали назжать сюда и русскіе, но долго жизнь здсь для больного человка была лишена самыхъ необходимйшихъ удобствъ. Такъ продолжалось до конца 40-хъ годовъ, когда однажды постилъ эти мста, при своемъ объзд по епархіи, иркутскій архіерей Нилъ, замчательная красота мстности, безпомощность нахавшихъ больныхъ, репутація водъ, привлекавшихъ къ себ много некрещеныхъ, болота и пр.— все это вмст навело его на мысль — устроить здсь миссіонерскій пунктъ для обращенія въ христіанство язычниковъ и въ то же время поднять значеніе минеральныхъ водъ. Планъ этотъ онъ не замедлилъ привести въ исполненіе и, помнится, въ 1850 г. освятилъ выстроенную имъ церковь, гостиницу и зданіе для ванны, мстность получила названіе Ниловой пустыни.
Когда мы подъхали къ скромному зданію гостиницы и слзали съ лошадей, къ намъ вышелъ съ крыльца на встрчу священникъ. Это былъ крпкій мускулистый человкъ лтъ 30-ти съ небольшимъ, скоре прекрасный типъ американскаго скваттера, ведущаго постоянную борьбу съ природою, живого, энергичнаго и брыжжущаго здоровьемъ, чмъ чахлый типъ богослова-книжника. Его открытый взглядъ и покойныя манеры, чуждыя всякаго подобострастія и сдержанности, расположили насъ сразу въ его пользу. Какъ ни устали мы, и особенно я, посл необычной верховой тряски, однако, вмсто отдыха, предпочли теперь же обойти въ сопровожденіи священника пустынь, ибо былъ уже 5-й часъ вечера, а солнце въ горахъ закатывается рано даже въ іюн мсяц. Первый нашъ визитъ, какъ и подобало, былъ сдланъ въ зданіе водъ, оно было самаго примитивнаго устройства и содержало въ себ довольно объемистый резервуаръ, въ который стекаетъ минеральная вода изъ источниковъ, запахъ сроводорода чувствительный, но не сильный, температура свыше 36о. Кинастъ меня уговорилъ выкупаться, и мы, на-скоро раздвшись, погрузились въ воду, но высокая температура ея длала купанье не особенно пріятнымъ, и мы наслаждались не долго. Нтъ ни малйшаго сомннія, что эти Туранскія минеральныя воды могутъ оказать большую и радикальную пользу въ случаяхъ ревматизма, подагры, нкоторыхъ формъ паралича, а также въ сифилис, различныхъ сыпяхъ и др. Формахъ болзней, чистый и свжій горный воздухъ также много долженъ способствовать возстановленію силъ въ организмахъ, ослабленныхъ продолжительною хворью, а замчательная красота мстности можетъ сдлать изъ этого мста во всхъ отношеніяхъ прелестный курортъ, но когда это случится, даже предвидть нельзя, уже одно то, что, чтобы попасть сюда, больной долженъ совершить 5-тичасовой перездъ верхомъ, длаетъ это мсто недоступнымъ для трудно больныхъ, и долго, очень долго онъ будетъ оставаться пустынью, а не курортомъ. Вотъ и теперь, несмотря на лучшій сезонъ для леченія, больныхъ вовсе не было, если не считать двухъ бурятъ, купавшихся, по словамъ сторожа, какъ имъ Богъ на душу положитъ.
Отсюда мы перешли на противоположный берегъ, осмотрли церковь и по довольно утоптанной и некрутой тропинк взобрались на какую-то гору, гд стоялъ незатйливый павильончикъ. Видъ съ этого пункта на долину Эхе-угуна, на монгольскія альпы, на раскинувшіяся подъ ногами постройки пустыни — былъ очень красивъ и сурово-грандіозенъ, но солнце уже закатывалось, а наступившая вечерняя заря и поднимавшійся отъ обихъ ркъ туманъ начинали окутывать все видимое въ полу-мракъ, а потому мы пошли домой, ршивъ, что завтра вернемся сюда, чтобы познакомиться съ окрестностями при лучшемъ освщеніи.
Дома мы поужинали сытно и пробесдовали часа два съ священникомъ. Первое впечатлніе насъ не обмануло: это былъ человкъ неглупый и живой, онъ страстно любилъ свою пустынь, былъ крайне дятеленъ, зналъ много ремеслъ, и въ его разсказахъ о длинной безконечной зим, о его сношеніяхъ съ бурятами и съ пограничными урянхами {Монгольское племя, живущее около русско-китайской границы, которая, если не ошибаюсь, проходитъ въ 20-ти верстахъ отъ Ниловой пустыни.} и проч. слышался какой-то американскій эпосъ, и не звучало ни малйшей ноты сожалнія о своей отрзанности отъ европейскаго міра. Мы ршили весь слдующій день провести въ пустыни, чтобы получше познакомиться какъ съ ея окрестностями, такъ и съ минеральными водами., Смущало насъ одно, что подъ вечеръ небо стало заволакивать тучами, священникъ не разъ выходилъ во дворъ и посматривалъ на небо, а возвращаясь, заботливо качалъ головой. Мы знали, что дурная погода могла испортить весь нашъ планъ, что небольшой дождь въ горахъ могъ затруднить переправу черезъ Зангисаны, и Иркутъ, а продолжительное ненастье — замкнуть насъ на нсколько дней, даже на недлю, въ пустыни, что ни въ какомъ отношеніи не выходило ни въ планы Кинаста, ни мои. Часу въ 9-мъ мы разошлись, и я уснулъ, какъ убитый.
Утромъ, часу въ 5-мъ, меня разбудилъ сильный толчокъ, я открылъ глаза, надо мною стоялъ уже полуодтый Кинастъ и говорилъ: ‘Вставайте, вставайте и одвайтесь скоре, намъ надо поскоре выбираться отсюда’. Я вскочилъ. Въ комнату глядло срое, темное утро, въ окно стучалъ частый дождь. Вошелъ священникъ: ‘Да, надо поторапливаться, а то плохо, и то не знаю, успете ли прорваться черезъ Зангисаны, я самъ хочу васъ проводить, чтобы не было бды. Лошадей уже осдлываютъ, не мшкайте, пейте чай и — айда въ дорогу!’ Въ какія нибудь 20 минутъ все было готово, и мы торопливо садились на лошадей. Священника’ до того простеръ свою любезность, что слышавъ наканун мои жалобы на непривычную верховую зду, осдлалъ мою лошадь сдломъ собственной работы, мягкостью и удобствами котораго не могъ нахвалиться, — и оно, дйствительно, показалось мн очень покойнымъ. Небо было заволочено кругомъ, и упорный, не прекращавшійся ни на минуту дождь поливалъ насъ всю дорогу, такъ что вскор промочилъ насквозь. Мы хали крупною рысью и благополучно миновали одну за другою вс три переправы, хотя воды въ ркахъ уже замтно стало больше, и грохотъ ея раздавался еще оглушительне. Несмотря на мягкость сдла, я, проскакавъ первый часъ сносно, началъ затмъ чувствовать такое утомленіе и разбитость во всхъ членахъ, что понемногу стадъ отставать отъ своихъ спутниковъ, мною овладвало непреодолимое желаніе слзть хоть минутъ на пять съ лошади и полежать на мокрой трав, но спутники мои продолжали скакать и погонять своихъ лошадей, я пробовалъ было кричать, умоляя ихъ подождать меня, но они даже не оборачивались, словно не слышали моего крика — и я волей-неволей, чтобы не остаться одному въ этой дикой, безлюдной мстности, напрягалъ вс мои силы и въ нкоторомъ отдаленіи слдовалъ за своими товарищами, стараясь не потерять ихъ изъ виду. И только передъ самимъ въздомъ въ дер. Шимки, они, задержавъ своихъ лошадей, стали поджидать меня, взбшенный, я подъхалъ къ нимъ и горячо напалъ на Кинаста, говоря, что это было безчеловчно съ ихъ стороны не дать мн немного отдохнуть, но жалкій видъ самого Кинаста, страдальчески сокращенныя черты его лица меня тотчасъ же обезоружили, а священникъ, снисходительно улыбаясь, тотчасъ же принялся мн доказывать, что хотя они отлично слышали мои крики и просьбы остановитьзя, но, по его совту, согласились притвориться, будто не слышатъ, ибо малйшая остановка въ пути грозила имть если не гибельныя, то во всякомъ случа весьма непріятныя послдствія для всего нашего маленькаго каравана. Насилу добрались мы съ Кинастомъ до нашей квартиры, насилу слзли съ лошадей, и охая и хромая, поднялись въ отведенную намъ горницу. Здсь мы тотчасъ же попросили принести нсколько охапокъ сна и, разметавъ ихъ по полу, прикрыли ковромъ и немедленно растянулись, Кинастъ даже охалъ больше моего: ему сдломъ ссадило кожу и пришлось устраивать себ примочки. Онъ занялся этимъ, а меня тотчасъ же охватилъ глубокій сонъ. Мы проспали чуть не вплоть до вечера и, проснувшись, съ радостью увидли, что шедшій чуть не цлый день дождь началъ стихать, тучи мало-по-малу разрывались и тяжелыми облаками ползли по горамъ, замыкавшимъ горизонтъ. Я совсмъ отдохнулъ, но Кинастъ чувствовалъ себя еще сильно разбитымъ, а потому мы ршили остаться ночевать въ Шимкахъ, и только завтра двинуться дале въ обратный путь.
На завтра солнце весело глядло на насъ съ безоблачнаго неба, когда мы проснулись бодрые и совсмъ отдохнувшіе. Не спша и съ комфортомъ, мы напились чаю, приказали заложить нашъ тарантасъ и часовъ въ 10 утра выхали въ Тунку по порядочно-таки размытой дождемъ дорог, весело болтая о вчерашнихъ невзгодахъ. Отъхавъ верстъ 7—8 отъ деревни, мы поровнялись съ дайцаномъ, который обратилъ на себя наше вниманіе при прозд въ передній путь — и теперь мы остановились, чтобы осмотрть его. Память мн измняетъ, и я боюсь, чтобы не впасть въ ошибки, подробно описывая его, помню, что тогда оригинальная внутренность -его на меня сдлала довольно сильное впечатлніе, помню безобразныя статуи изъ металла и изъ дерева монгольскихъ боговъ (бурхановъ) съ многочисленными, стоявшими передъ ними приношеніями или въ вид чашекъ, наполненныхъ зернами ржи, ячменя и т. п., или въ вид разноцвтныхъ лоскутьевъ и платковъ, лоскутья эти (омъ-мани ласк-бад-ма-об-мени-бат-нихумъ) длинными разноцвтными лентами спускались внизъ съ высокаго потолка, помню множество мдныхъ трубъ разныхъ величинъ, употребляемыхъ при богослуженіи, сторожъ. храма, по нашей просьб, взялъ одну изъ большихъ трубъ и извлекъ изъ нея нсколько звуковъ, получилось нчто оглушительное и дикое для европейскаго уха.
Мы похали дальше и черезъ 1/2 часа увидли кучку бурятскихъ юртъ, обратившую на себя наше вниманіе тмъ, что около проходившей подл изгороди, въ одномъ мст стояли десятки привязанныхъ къ ней лошадей, издали доносился до насъ смшанный гулъ многихъ десятковъ голосовъ. На нашъ вопросъ, что тутъ такое происходитъ?— ямщикъ объяснилъ, что свадьба. Гршно было прохать мимо и не полюбопытствовать, и мы снова вылзли изъ тарантаса и пошли на шумъ. Буряты встртили насъ весьма дружелюбно, многіе изъ нихъ были уже порядочно выпивши, сдой и сморщенный, какъ грибъ, отецъ жениха пригласилъ насъ въ свою юрту, гд на почетномъ мст на полу сидли, скрестивъ подъ себя ноги, женихъ и ближайшіе родственники. Нашъ приходъ мало смутилъ компанію, она только раздвинулась, и хозяинъ привтливо насъ попросилъ ссть подл жениха, передъ нами тотчасъ же поставили на деревянной доск по огромному куску жаренаго барана, но такъ какъ сть приходилось съ грязной доски, да еще руками, то мы церемонно отдлались отъ угощенія, зато ужъ никакъ не могли отказаться, когда хозяинъ съ поклонами и упрашиваніями сталъ настаивать, чтобы мы выпили по деревянной чашк поднесеннаго намъ тарасуна (напитокъ совершенно однородный съ кумысомъ, только приготовляемый бурятами изъ коровьяго молока). Мы проглотили по нскольку глотковъ этого кисловатаго, прохладительнаго напитка и, пожавъ руки жениху и его компаніи, пожелали представиться и невст. Насъ безъ затрудненія провели въ другую юрту, въ которой одинъ уголъ былъ отдленъ спускавшеюся сверху пестрою занавсью, и за этою-то занавсью сидла невста, окруженная старыми бурятками, нарядъ ея былъ общебурятскій, и главное украшеніе его составляла масса серебряныхъ монетъ, спускавшихся съ шеи на грудь. Невста видимо смутилась нашимъ приходомъ, а потому мы, не желая конфузить краснокожую красавицу, поспшили выйти вонъ, но уходя, опять таки должны были выпить нсколько глотковъ изъ грязныхъ деревянныхъ чашекъ. Мы тутъ же распростились съ гостепріимными бурятами и, отъхавъ съ версту, сдлали привалъ въ тни, чтобы позавтракать, и тутъ до чиста прикончили остатки взятой съ нами изъ Иркутска провизіи.
Сдлавъ еще нсколько верстъ пути, мы подъхали къ рк (снова Иркутъ) и, хотя и замтили, что она при прозд нашемъ впередъ въ этомъ мст не обратила на себя нашего вниманія, а теперь посл дождей обратилась въ солидную рку, тмъ не мене пустились въ бродъ, тарантасъ -нашъ однако же вскор завязъ посреди рки въ ил затопленнаго острова. Долго бились наши лошади, пока въ конецъ не измучились, ямщики отпрягли одну изъ пристяжныхъ и похали въ только что покинутый нами улусъ, гд праздновалась свадьба, за помощью, а мы остались въ тарантас среди рки, на бду нашу небо заволокло тучами и полилъ дождь. Въ такомъ печальномъ положеніи оставались мы около часу, когда человкъ 10 прибжавшихъ бурятъ подпрягши своихъ свжихъ лошадей, при помощи тестовъ и гиканій насъ освободили. Похали дальше. Дождь продолжалъ упорно барабанить по кож тарантаса — и такимъ образомъ, сдлавъ снова верстъ 15, мы достигли послдней преграды, отдлявшей насъ отъ Тункинскаго села, это былъ снова все тотъ же надодливый Иркутъ, который отъ Иркутска до Ниловой пустыни, т. е. на протяженіи взадъ и впередъ 525 верстъ, намъ пришлось перезжать 14 разъ. Разливъ и въ этомъ мст былъ великъ, а потому Киваетъ удержалъ ямщика, который уже совсмъ приготовился спуститься съ тарантасомъ въ рку, и настоялъ, чтобы онъ предварительно верхомъ попробовалъ, не очень ли глубоко и возможенъ ли перездъ. Результатъ вышелъ не поощрительный: лошадь плыла у самаго берега, и въ какихъ направленіяхъ ни пробовалъ ямщикъ, броду нигд найти не могъ.
Положеніе наше выходило довольно трагическимъ, мы оказывались замкнутыми между двумя рукавами Иркута, и ни вернуться въ Шимки, ни прохать въ Тунку не было возможности, а между тмъ дождь продолжалъ падать, и вода въ ркахъ еще больше прибывала. Мы стали держать съ Кинастомъ совтъ: такъ какъ день приходилъ къ концу, то надо было прежде всего озаботиться о ночлег, на голой какъ ладонь, степной поверхности, гд насъ застигла катастрофа, виднлось нсколько разбросанныхъ бурятскихъ юртъ, но, по словамъ ямщика, такъ называемыхъ зимниковъ, т. е. предназначенныхъ для зимняго житья, на лто же буряты покидаютъ эти жилища, откочевывая со своими стадами въ иныя мста. Мы уже намревались объхать нкоторыя изъ этихъ юртъ и поискать, не найдется ли въ числ ихъ не запертой, гд бы мы могли устроить себ пріютъ на ночь — какъ вдругъ зоркій глазъ ямщика усмотрлъ, что изъ дымового отверстія одной изъ юртъ идетъ дымокъ. Обрадовались мы этому гостепріимному дымку неописанно и тотчасъ же похали въ тарантас цликомъ по степи къ этому жилищу. Въ юрт мы нашли пожилого бурята, весь костюмъ котораго составляли кожаные. штаны — это былъ рабочій плотникъ, возившійся съ топоромъ надъ починкою юрты, нашъ приходъ его очень изумилъ, на нашъ вопросъ, предложенный нами черезъ ямщика — бурятъ по-русски не говорилъ — нтъ ли по близости броду черезъ Иркутъ?— онъ отвчалъ — увы!— отрицательно. Этотъ отвтъ былъ данъ въ такой ршительной форм, что намъ ничего не оставалось, какъ покориться печальной неизбжности и устраивать нашъ ночлегъ въ сырой юрт.
Посреди жилища разведенъ былъ огонь, на которомъ бурятъ приготовлялъ свой незатйливый ужинъ, т. е. кипятилъ въ желзной сковород воду, а въ ней плавало нсколько луковицъ полевой лиліи (сараны). Въ насъ начиналъ подниматься аппетитъ, и мы не разъ упрекали себя, что такъ неосторожно и щедро уничтожили въ это утро весь запасъ своей провизіи, въ погребц остался только чай и сахаръ, и къ счастію были два стакана, а потому мы, давъ буряту кончить его ужинъ, забрали его сковородку, по возможности постарались отмыть ее отъ грязи и вскипятили въ ней воду, въ стаканы мы клали немного чаю и затмъ наливали вскипяченную воду — и такимъ образомъ получался напитокъ, если не особенно вкусный и не питательный, то во всякомъ случа согрвающій въ окружающей насъ сырости, да и приготовленіе его служило намъ развлеченіемъ. Къ числу неудобствъ нашего неуютнаго помщенія прибавлялось то, что сквозь дырявую крышу ветхой юрты дождь проникалъ безпрепятственно внутрь ея, и кром того дымъ отъ разведеннаго огня плохо выходилъ черезъ дымовое отверстіе, стлался по юрт, щипалъ горло и раздражалъ глаза. Напившись чаю, мы съ трудомъ отыскали въ нашемъ помщенія небольшое пространство, боле другихъ защищенное отъ дождя, и, закутавшись въ теплое наше платье, улеглись съ Кинастомъ, плотно прижавшись другъ къ другу.
На утро мы проснулись въ грязи и сырости, но дождь за ночь пересталъ, и солнце всходило на безоблачномъ неб. Опять на вчерашній манеръ мы напились чаю и потолковала о нашемъ положеніи, оно было незавидно, но и называть его безвыходнымъ, конечно, никакъ нельзя было, потому что мы могли послать верхомъ ямщика въ Тункинское село и поручить привезти намъ какого нибудь провіанта. Прежде чмъ ршиться на это, мы согласились пойти въ разныхъ направленіяхъ по берегу и поискать броду, мысль не особенно геніальная, потому что и Кинастъ и я должны были искать этотъ бродъ только при помощи зрнія, ибо ни одинъ изъ насъ лзть въ воду не намревался. И дйствительно, пробродивъ часа полтора по высокой и мокрой трав, я возвращался домой, усталый и отощалый отъ голода, но безъ всякаго утшительнаго результата изъ своей рекогносцировки. Подходя къ юрт, я уже издали увидалъ Кинаста, стоявшаго на ея порог и оживленно махавшаго мн руками, я поспшилъ и тотчасъ же услышалъ радостную всть.
Вскор посл нашего ухода въ поиски за бродомъ, бурятъ разговорился съ нашимъ, оставшимся при лошадяхъ ямщикомъ и прямо объявилъ ему, что есть прекрасный бродъ и что онъ согласенъ намъ его указать, если господа дадутъ ‘ему двугривенный. Двугривенный!— и мы оба хохотали, какъ дти, потому что, попроси съ насъ бурятъ и 5 р., мы бы дали ему съ благодарностью. Наивный дикарь потомъ сознался, что онъ намъ наканун наотрзъ сказалъ, что не знаетъ брода, думая, что посл того мы будемъ сулить ему деньги за то, чтобы онъ намъ какъ нибудь помогъ добраться до Тунки, намъ же посл его ршительнаго невднія брода я въ голову не приходило настаивать, въ убжденіи, что нельзя же создать того, чего нтъ, а между тмъ мы завладли его помщеніемъ и, какъ видлось, надолго, а главное, отобрали его единственную кухонную посуду — сковороду — и онъ ршилъ за двугривенный вернуть насъ въ цивилизованный міръ. Лошади вскор были запряжены, мы покинули нашъ первобытный и голодный отель и, сдлавъ объздъ версты въ четыре, бурятъ насъ доставилъ къ дйствительно весьма удобному броду.
Дальше разсказывать нечего, обратный путь уже описанъ раньше, и на завтра мы вызжали въ Иркутскъ, вполн довольные своею поздкою и ея оригинальными впечатлніями.