ИЗ РАЗСКАЗОВ МАТВЕЯ ИВАНОВИЧА МУРАВЬЕВА-АПОСТОЛА.
Оригинал здесь — http://memoirs.ru/texts/MurAp_RA88K3V11.htm
Муравьев—Апостол.
(Сообщено Августою Павловной Сазанович).
Из рассказов Матвея Ивановича Муравьева-Апостола, Муравьев Матвей Артамонович, Год: 1888
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Муравьев-Апостол М.И. Из рассказов Матвея Ивановича Муравьева-Апостола / Сообщ. А.П. Сазанович // Русский архив, 1888. — Кн. 3. — Вып. 11. — С. 369-372.
1793 года отец мой написал Русскую комедию: ‘Ошибки или ‘Утро вечера мудреннее’. Комедия имела некоторый успех и в 1814 году, когда гвардия возвратилась из заграничных походов, она представлялась в Петербурге. В 1793 году, служа в Измайловском полку, отец получает пригласительный билет в Эрмитажный театр. Комедия его представлялась. По окончании представления, Государыня подзывает отца и благодарит за удовольствие, которое его комедия доставила ей. Государыня назначила отца моего кавалером при двух ея старших внуках.
В год смерти Екатерины II-й, батюшка был дежурным кавалером при Константине Павловиче. Однажды великому князю вздумалось проехать верхом по Петербургу. Дежурный кавалер обязан был сопутствовать в прогулке великих князей. На Царицынском лугу они встречают конногвардейский полк, Константин Павлович подскакивает к полку, берет над ним начальство и производит полное полковое учение. Великий князь был уже женат. Кавалерам предписано было Государынею не допускать ея внуков вмешиваться в дела гвардейских полков, в которых они числились. На другой день, сменившись с дежурства, отец сообщает Салтыкову, воспитателю старших внуков Государыни, о случившемся на его дежурстве, Салтыков говорит отцу, что Государыня будет очень недовольна, что ея приказания не исполняются. В самое то время, когда батюшка выслушивает это замечание, его приглашают в Гатчину к Наследнику. Только что батюшка приезжает в Гатчину, тот же час он введен в кабинет Наследника. Павел Петрович, подходя к батюшке, три раза касается рукою до паркета, говоря: ‘Благодарю, что вы не хотите сделать из моих сыновей пустых людей’. По вступлении Павла I-го на, престол старшие внуки покойной Императрицы вступили в действительную службу, а отец был назначен министром-резидентом в Гамбург.
При тогдашних политических обстоятельствах Гамбургское посольство служило нашему правительству дипломатическим аванпостом. Первые переговоры нашего правительства с Французской республикой вел отец мой. Профессор Гейдельбергскаго университета в своей истории Европы в XIX-м веке отзывается с похвалой о деятельности на дипломатическом поприще отца моего в Гамбурге.
Большая часть Французских эмигрантов съехалась в Гамбурге. Многие из них, бежав из отечества, лишились всего своего состояния, взялись за торговлю, за ремесла. Помню, как по утрам у нас в доме про маркиза-де-Романса говорили, что он, сын Людовика XV, ходил в рабочей куртке, с фартуком, а потом в кмфане сидел за обедом с нами. Этот маркиз сделался обойщиком. Сын его, по ходатайству отца, был определен в первый кадетский корпус, выпущен из него офицером в Александрийский гусарский полк, которым начальствовал эмигрант граф Ламберт. Полк прославился под его начальством. Брат графа Ламберта совершил с Бугенвилем кругосветное плавание и был в Мадрите при батюшке секретарем при нашем посольстве. Молодой маркиз-де-Романс был убит под Аустерлицем.
Революционное правительство Французское требовало выдачи одного эмигранта, проживавшего в Гамбурге. Сенат Гамбургский готовился выдать жертву обреченную на смерть. Отец взял эмигранта под покровительство России и выпроводил его в Петербург. В инструкциях данных батюшке об эмигрантах не было вовсе о том упомянуто. За свое заступничество отец ждал быть отозванным или получить наистрожайший выговор. Отец имел Анненскую ленту, единственный орден, который он имел. Павел остался совершенно доволен заступничеством оказанным эмигранту. ‘М. Mouraviff a agi comme un Dieu’ {Г-н Муравьев действовал побожески.}: вот как выразился Павел о поступке отца моего.
Пятилетний мальчик в красной куртке, изображенный на нашей семейной картине {Т. е. сам М. И. Муравьев-Апостол.}, был ярый роялист. Эмигранты разсказами своими о бедствиях претерпенных королем, королевой, королевским семейством и прочими страдальцами, жертвами кровожадных терористов, его сильно смущали. Отец его садится бывало за фортепияно и заиграет ‘la Marseillaise’, а мальчик затопает ногами, расплачется, бежит вон из комнаты, чтоб не слушать ненавистные звуки, которые сопровождали к смерти жертв революции.
Начальствующий Французскими войсками в Голландии Дюмурье бежал и прибыл в Гамбург. Батюшке поручено было от нашего правительства не приглашать его официальным образом в Россию, подать уразуметь, что у нас его ждет благосклонная встреча. Чтобы успешно исполнить это поручение, батюшка угощал обедами генерала. Во время званых обедов, нас детей приводили в гостинную, и гости вставали из за стола. Дюмурье хотел взять за руки мальчика, чтоб его приласкать. Мальчик отскочил с негодованием и сказал: ‘je deteste, monsieur, un homme qui est traitre envers son roi et sa patrie!’ {Я ненавижу, милостивый государь, человека, который изменил своему королю и своему отечеству.}. Можно себе представить неловкое положение дипломата при неожиданной выходке сынка своего.
В бытность свою в Петербурге несколько дней сряду Дюмурье не был у развода. Павел неотлагательно требовал от всех генералов, своих и чужих, чтобы они являлись ежедневно к разводу. Когда наконец Дюмурье явился, Павел, подозвав его, сказал гневным голосом: General, il у a plusieurs jours que je ne vous ai vu a la parade.— Sire, j’ai fait ma cour aux grands de votre empire,— General, apprenez qu’il n’y a de grands chez moi que ceux aux quels je parle et dans le moment seul ou je leur parle {Генерал, я несколько дней не видал вас на параде.— Государь, я навещал вельможей вашей Империи.— Генерал, знайте, что вельможами у меня только те, с кем я говорю и только на то время, пока я с ними говорю.}.
Монье, живописец Людовика XVI-го, находился между эмигрантами проживавшими в Гамбурге. Помню, как с матушкой и с сестрою Екатериной Ивановной {Крестницею Екатерины Великой, впоследствии супругою Илариона Михайловича Бибикова. П. Б.} я ездил к нему, и он снимал с нас портреты. Больше еще впечатлело в моей памяти эти посещения следующее обстоятельство: в один из наших приездов он угостил нас земляными грушами, привезенными не задолго перед тем в Европу из Америки. Монье был в Петербурге, снял портреты с дядюшки Михаила Никитича, тетушки Екатерины Федоровны, брата Никиты Михайловича и со многих других. Портрет отца моего, писанный знаменитою Анжеликою Кауфман, сгорел в Московском пожаре 1812 года, гравюры не было сделано, и портрет погиб безвозвратно.
Помню, с каким восторгом в Гамбурге праздновались победы Суворова в Италии. Помню дамский головной убор, в роде каски, с Французскою надписью над козырьком: ‘Vive Souvoroff!’.
Когда, по настоянию Венскаго кабинета, Павел вызвал Суворова из ссылки, чтоб его назначить главноначальствующим над нашими и Австрийскими войсками в Италии, недоброжелатели звали Суворова, стариком сумасшедшим. Павел хотел дать в дядьки Суворову генерала Германа, который начальствовал над нашими войсками, высаженными на остров Джердзей. Михаил Иларионович Кутузов должен был заменить Германа. М. И. Кутузов приехал в Гамбург, узнал о поражении Германа в Голандии, провел шесть недель в нашем доме и возвратился в Россию. Всю свою жизнь он был в дружеских отношениях с отцом моим.
Гатчинцы, эти опричники в царствование Павла I-го, много хлопот наделали отцу, часто приходилось краснеть за них. Назначенные к нашим войскам, высаженным на остров Джердзей, они на перепутьи останавливались в Гамбурге, где узнавали, куда им ехать. Один из этих Гатчинцев просил батюшку, чтоб он его представил Гамбургскому королю, просил, чтоб дано было знать на съезжей, что крепостной человек его, котораго он прибил, бежал. Когда батюшка сказал, что в Гамбурге нет съезжей, Гатчинец воскликнул: ‘хорош город, в которомъ нет ни короля, ни съезжей!’ Другой Гатчинец хотел доехать до острова Джердзей сухим путем. Батюшка нам говорил, что мы никогда не поймем громаднаго переворота, совершившагося у нас в России со вступлением Павла I-го на престол. Наши начальствующие генералы 1812 года принадлежали царствованию Екатерины II-й, обхождением и познаниями они резко отличались от Александровских генералов.
По возвращении в Poccию, батюшка разсказал представителю Иностранной Коллегии графу Ростопчину проделки Гатчинцев в Гамбурге. Граф Ростопчин отвечал, что и на его долю досталось немало хлопот от них. Один из этих Гатчинцев, откланиваясь Государю пред своим отъездом, пленил Павла своею наружностью, изображавшею неподражаемо верно Прусскаго генерала во время Семилетней войны, за что пожаловано было ему пятьдесят червонцев. Гатчинец опять к Ростопчину с просьбой быть вновь представленным Государю, чтоб благодарить за оказанную щедрость. ‘Этих денег вам недостанет, чтоб доехать до места’ {Т.-е. в какое нибудь отдаленное место России. П. Б.} — замечает Ростопчин.— Помилуйте, граф, возражает Гатчинец: всякий извощик довезет меня за десять рублей, я знаю городишко, я в нем стоял с ротой’. Гатчинец принимал уездный город Ямбург за Гамбург. Наш первый кадетский корпус славился, как лучшее учебное заведение в Европе. Фельдмаршал князь Николай Васильевич Репнин, некогда объехавший всю Европу, поместил внука своего, котораго он усыновил, князя Николая Григорьевича Волконскаго в первый кадетский корпус, где он кончил свое воспитание. Князь Николай Григорьевич Репнин своим образованием служил лучшею похвалою воспитанию, которым отличались наши офицеры. Прусская муштровка, соблюдаемая Павлом, Александром и Николаем, окончательно убила первый кадетский корпус. Из него стали выходить офицеры, которые едва умели подписать имя свое. Именование Павловским перваго кадетскаго корпуса напоминает слова, сказанныя отцем нашим о громадности переворота, совершившагося у нас со вступлением Павла I-го на престол, переворота столь резкаго, что его не поймут потомки.
В Москве
Октября 1869 г.
Эти рассказы относятся к картине, на которой изображено все семейство Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола. Они записаны покойным декабристом по желанию его молодых родственников и, к сожалению, только начаты. Необыкновенная отзывчивость ко всему современному препятствовала Матвею Ивановичу заняться спокойным изложением своих воспоминаний. А сколько он мог передать любопытнаго и достопамятнаго, он, перевидавший на своем долгом веку множество замечательных людей от Гамбурга и Парижа до рудников Сибирских. Вышенапечатанные разсказы писаны уже в глубокой старости. П. Б.