Из прошлого и настоящего японской литературы, Фриче Владимир Максимович, Год: 1903 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Изъ прошлаго и настоящаго японской литературы.

Японія уже въ древности обращала на себя вниманіе наблюдательныхъ путешественниковъ.

Одинъ изъ китайскихъ императоровъ называлъ ее земнымъ раемъ, а знаменитый Марко Поло описывалъ ее, какъ настоящее эльдорадо.

Въ наши дни Японія заняла видное мсто на міровомъ рынк. Съ каждымъ десятилтіемъ увеличивается спросъ на японскія шелковыя матеріи, чайную посуду, бронзовыя издлія. Японскіе часы и колеса побиваютъ продукты европейскаго производства. Японскія спички вытснили во всей Азіи шведскія. Стран принадлежитъ, несомннно, блестящее будущее въ экономической жизни народовъ. Вмст съ тмъ растетъ ея политическое могущество.

Быть можетъ, небезынтересно вспомнить главные моменты литературнаго развитія этого даровитаго и умнаго народа, получить нкоторое представленіе о творчеств его романистовъ и драматурговъ.

Посл того, какъ въ VII в. китайская императрица Джинго завоевала Корею, находилась политическая и умственная жизнь Японіи долгое время подъ сильнымъ вліяніемъ Небесной Имперіи.

Законодательство носило слды китайскихъ образцовъ, науки преподавались по китайскимъ источникамъ, поэты и поэтессы пользовались исключительно китайскимъ языкомъ, и сама страна называлась отнын не Ямато, а по-китайски Ниппонъ.

Начиная съ IX в., вліяніе Небесной Имперіи замтно слабетъ.

Глубокій общественный и нравственный упадокъ, замчаемый тогда въ Кита, поднялъ въ японцахъ чувство собственнаго достоинства, внушилъ имъ презрніе къ прежнимъ учителямъ.

Пробуждавшееся національное самосознаніе нашло въ X в. убжденнаго проповдника въ лиц генерала, дипломата и литератора Мичигане, который всю жизнь перомъ и словомъ боролся противъ китайскаго престижа. Посланный однажды съ дипломатическимъ порученіемъ въ Китай, онъ вернулся оттуда съ сознаніемъ безнадежнаго упадка прежней культурной метрополіи. ‘Китай такъ отсталъ и въ своихъ политическихъ учрежденіяхъ, и своей общественной нравственности,— говорилъ онъ,— что мы можемъ заимствовать оттуда разв одно только плохое’. Имя этого перваго защитника японской самобытности до сихъ поръ свято чтится въ стран: школьники, знакомясь съ его жизнью и трудами, величаютъ его не иначе, какъ — тенджинъ-санъ, т.-е. Господь Богъ.

Проповдь Мичигане постепенно принесла свои плоды. При двор рядомъ съ обществомъ Ши, поддерживавшимъ китайскія традиціи, возникъ кружокъ Ута, ратовавшій за развитіе національной литературы. Между ними разгорлась жаркая война, устраивались поэтическія состязанія, въ которыхъ дятельно участвовали и придворныя дамы.

Подъ вліяніемъ подобныхъ художественныхъ состязаній поэзія развивалась очень быстро. Въ эту эпоху пробуждавшагося національнаго самосознанія японцы изобрли, наконецъ, и свой собственный шрифтъ или Кана — что значительно облегчило занятія литературой, такъ какъ прежде писателямъ приходилось паломничать въ Китай и тамъ на мст изучать китайскую азбуку. Долголтняя борьба за національную литературу была завершена въ XVIII столтіи трудами Атоутапе, автора древнйшей исторіи Японіи, слпого Хокинчи, собравшаго богатйшую въ стран библіотеку, и, въ особенности, поэта-филолога Норинага, который считается родоначальникомъ самобытной японской литературы.

Теперь японскій языкъ совершенно вытснилъ китайскій, и только научныя сочиненія пишутся особымъ слогомъ, въ которомъ перемшаны китайскія и японскія слова.

По мр того какъ слабло вліяніе Небесной Имперіи, обнаруживалось въ японской интеллигенціи все возраставшее тяготніе къ европейской цивилизаціи. Однимъ изъ главныхъ представителей этого западническаго теченія былъ человкъ универсальнаго ума, дипломатъ Хакусеки, занимавшійся политической экономіей, исторіей, филологіей, богословіемъ и литературной критикой. Въ своихъ двухъ главныхъ сочиненіяхъ ‘Извстія изъ Европы’ и ‘Исторія Голландіи’ онъ старался ознакомить соотечественниковъ съ европейскимъ бытомъ и европейской культурой.

Въ конц XIX в. вліяніе европейскихъ образцовъ сказывается все замтне въ творчеств японскихъ писателей. Одни подражаютъ нмецкимъ и англійскимъ писателямъ, другіе переводятъ Толстого и Тургенева, третьи увлекаются Гюго и Зола. Появляются романы съ опредленной политической тенденціей, встрчаются попытки создать соціальный романъ въ дух Зола {Tomitsu Okasaki: Geschichte der japanischen Litteratur von den ltesten Zeiten bis zur Gegenwart.}.

II.

Восемнадцатое столтіе было въ японской жизни ознаменовано не только торжествомъ національнаго самосознанія, а также побдой буржуазіи надъ феодалами.

Два города стояли тогда въ центр жизни. На запад въ едо селилась преимущественно аристократія — военная и чиновничья. Здсь господствовали еще рыцарскія нравы, законы долга и чести, литература поэтизировала приключенія и поединки. Къ востоку, въ мстности, окружавшей городъ Осака, жило богатое купечество — чонинъ. Не играя никакой политической роли, оно искало только развлеченія, жаждало роскоши и наслажденій. Любимымъ авторомъ японской буржуазіи былъ Ибара Сапкаку, герои котораго живутъ исключительно для собственнаго удовольствіе. ‘Вокругъ нихъ сіяетъ солнце,— говоритъ одинъ японскій писатель,— порхаютъ бабочки, цвтетъ весна и поютъ соловьи’. Величайшій драматургъ XVIII въ Монзанмонъ, написавшій около 100 пьесъ, въ которыхъ, ‘какъ живая, встаетъ восточная Японія съ ея мечтательными преданіями, зеленющими горами и старинными храмами’, обработывалъ точно также одни только эротическіе мотивы.

Въ середин XVIII в. буржуазія вытснила феодаловъ и въ город едо и наложила на всю жизнь отпечатокъ своихъ эпикурейскихъ настроеній. Погоня за богатствомъ и наслажденіями охватила вс классы общества, чайные дома были переполнены гейшами, безнравственность писателей дошла до того, что правительство запретило публичное чтеніе художественныхъ произведеній, даже школьники интересовались ученіемъ Конфуція меньше, чмъ вопросомъ, красива ли была его жена.

Въ XIX в. буржуазія стала господствующимъ классомъ, и литература продолжала описывать прелести гейшъ и тайны чайныхъ домовъ. Особенной популярностью пользовались такіе писатели, какъ Кводенъ, Квозанъ, Бакинъ… ‘Тщетно будете вы искать у нихъ возвышенныхъ идеаловъ, благородныхъ порывовъ и глубокихъ мыслей. Авторы всецло ушли въ настоящее и не интересуются ни прошлымъ, ни будущимъ. Они не думаютъ надъ загадкой жизни и говорятъ больше всего о д’ {T. Okasaki: l. c.}.

Недавно въ Токіо произвелъ большую сенсацію романъ о куртизанк Имамурасаки, разсказанный разсказчикомъ Иншіо и потомъ напечатанный въ журнал, который читаетъ императрица. Этотъ романъ можетъ дать нкоторое представленіе о вкусахъ японской публики.

При двор владтельнаго принца жили два преподавателя фехтовальнаго искусства, два благородныхъ рыцаря или самураи, по имени Шимива Наоки и Тсеруга Деннаи. Въ виду постоянныхъ столкновеній между ихъ учениками изъ-за вопроса, кому должна принадлежать пальма первенства, принцъ ршилъ покончить распри дуэлью соперниковъ. Тсеруга былъ побжденъ. На майскомъ праздник во время пира онъ предательски убилъ побдителя и скрылся. По законамъ чести, обязательнымъ для всхъ самураи, сынъ убитаго долженъ мстить за убійство. Цлыхъ пять лтъ искалъ молодой Нао Сабуро убійцу отца. Такъ очутился онъ въ город Йошивар, гд въ чайномъ дом познакомился съ красавицей-куртизанкой Имамурасаки, въ которую влюбился. Они видались каждый день, и отъ взоровъ гейши не укрылось его вчное безпокойство. Выслушавъ разсказъ самураи, Имамурасаки посовтовала ему не бывать больше въ квартал цвтовъ: она сама отыщетъ убійцу, и тогда пусть онъ придетъ и совершитъ кровавое дло. Нсколько недль спустя самураи получилъ письмо отъ куртизанки и поспшилъ на улицу цвтовъ. Когда онъ вошелъ въ чайный домъ, Имамурасаки быстро поднялась, извинилась у своихъ гостей и сказала ему:

— Вчера вечеромъ здсь былъ одинъ человкъ и пригласилъ мою подругу Тамасако. Онъ очень напомнилъ мн убійцу твоего отца. Я его спросила, кто онъ. Онъ отвтилъ, что онъ — странствующій учитель фехтованія и зовутъ его Тсеруга Деннаи.

— Это онъ — вскричалъ Нао. Гд онъ живетъ?

Имамурасаки оказала адресъ.

— Сегодня же вечеромъ я буду у него.

Когда самураи сталъ прощаться со своей возлюбленной, сердце его дрогнуло, и онъ пробормоталъ:

— Я плохо дерусь. Мой противникъ меня убьетъ. Если ты завтра услышишь о смерти одного самураи,— знай, это я. Помолись за мою душу и зажги благовонныя куренья за ея упокой.

Голосъ его дрожалъ, и на глазахъ показались слезы. Имамурасаки вскочила съ своего мста и сказала съ презрительной усмшкой:

— Если бы мн приходилось зажигать благовонныя куренья каждый разъ, когда умираетъ одинъ изъ моихъ любовниковъ, у меня не хватило бы времени. Ты слишкомъ большого о себ мннія.

И, обратившись къ служанкамъ, она воскликнула:

— Этотъ самураи сошелъ съ ума. Смйтесь надъ нимъ, двушки.

Служанки валились громкимъ смхомъ, а Нао въ бшенств покинулъ чайный домъ. Онъ ршилъ сначала раздлаться съ убійцей отца, а потомъ убить коварную гейшу. Отыскавъ Тсеруга Деннаи, онъ условился встртиться съ нимъ на другой день рано утромъ въ уединенной алле, недалеко отъ буддійскаго храма. На зар они сошлись. Тсеруга скоро понялъ, что передъ нимъ слабый боецъ, и замахнулся ршительнымъ ударомъ. Вдругъ изъ темной аллеи, изъ-за ограды буддійскаго храма показалась фигура замаскированнаго самураи, она быстро приближалась, точно привидніе, старикъ въ оцпененіи остановился, и сабля противника вонзилась ему прямо въ грудь. Обливаясь кровью, упалъ Тсеруга на землю.

— Ты отомщенъ отецъ?— воскликнулъ Нао. Потомъ онъ бросился на колни передъ незнакомцемъ, стоявшимъ у изголовья трупа, въ таинственной маск.

— Кто ты?— спросилъ онъ, полный благоговйнаго ужаса.

Незнакомецъ снялъ маску и сказалъ, улыбаясь:

— Поздравляю тебя съ побдой, Нао.

Самураи угналъ куртизанку.

— Такъ это ты,— воскликнулъ онъ удивленно,— ты, которая вчера такъ жестоко надо мной издвалась.

— О Нао,— перебила она его. Когда вчера ты уходилъ отъ меня, казалось, что ты наполовину умеръ. Я и хотла разжечь твое мужество. Посл твоего ухода я выпросила у одного изъ моихъ гостей его платье и саблю. Я всю ночь шла за тобой и спряталась за деревьями аллеи.

— Какой ты рыцарь, — сказалъ въ восторг Нао. Вся моя жизнь принадлежитъ теб. Я выпрошу у принца позволенія жениться. И самураи обвнчался съ куртизанкой {Revue des deux Mondes 1901. Avril. Beilesort. Voyage Japon.}.

III.

Старинная японская драма даетъ не мало цннаго матеріала для выясненія постепенной эволюціи этого литературнаго жанра.

На низкихъ ступеняхъ культуры драма предстаетъ передъ нами исключительно въ вид безсловесной пантомимы: напримръ, у алеутовъ или австралійцевъ. Пантомима превращалась потомъ, вроятно, въ діалогъ, сопровождаемый соотвтствующими жестами: такія пантомимы-діалоги пользуются большой популярностью у эскимосовъ. Слдующей затмъ стадіей въ развитіи драматическаго искусства нужно, очевидно, пригнать словесную пантомиму, снабженную пояснительными замчаніями, вложенными въ уста посторонняго лица.

Въ этомъ отношеніи очень любопытна японская пьеса ‘Достоврная исторія Асагао’, авторомъ которой является Ямада Какаши.

Молодая двушка Міюки, по прозванію Асагао, всюду ищетъ исчезнувшаго возлюбленнаго. Отъ вчныхъ слезъ она лишилась зрнія. Слпой нищей приходитъ она въ мстечко Шимада, гд находитъ пріютъ въ гостиниц и развлекаетъ гостей пніемъ и игрой на цитр. Случайно черезъ мстечко прозжаетъ ея женихъ Комазава и останавливается въ той же харчевн. Угнавъ отъ хозяина трагическую исторію слпой двушки, онъ проситъ послать за ней.

Слдующая сцена можетъ дать представленіе о томъ фазис въ эволюціи драмы, когда послдняя совмщала въ себ пантомиму, діалогъ и пояснительный текстъ. Въ японскомъ театр эти объясненія, произносимыя нараспвъ, речитативомъ, подъ звуки музыкальнаго инструмента, даются актеромъ, сидящимъ въ закрытой лож спиной къ публик.

Служанка.

Барышня Асагао, васъ зовутъ, барышня Асагао.

Речитативъ.

На громкій зовъ служанки

Появляется Міюки, дочь Акитсуки,

Бдная, достойная сожалнія,

Подавленная тяжестью безпредльной тоски,

Словно слпая птичка поздней ночью,

Потерявшая свое гнздо.

Такъ идетъ Міюки, ступая по камнямъ

Двора, осторожно нащупывая дорогу,

Вотъ она достигла комнаты, садится и говоритъ:

Міюки.

Здсь находится тотъ господинъ, который меня звалъ! Не мастерица я играть, но моя псня, быть можетъ, васъ развлечетъ.

Речитативъ.

Когда Комазава угналъ въ слпой двушк свою невсту, онъ подавляетъ слезы, подступающія въ горлу при вид несчастной. Онъ сидитъ молча. А его спутникъ, рыцарь Иваширо, ничего не подогрвающій о ихъ отношеніяхъ, говоритъ.

Иваширо.

Вставай, жалкая дрянь и убирайся.

Комазава.

Какъ вамъ не совстно, рыцарь Иваширо, такъ грубо говорить. Она пришла сюда по моему приглашенію, и я угналъ въ въ ней… угналъ… Бранить несчастную недостойно рыцаря… Если моя просьба теб не въ тягость, спой мн псню, Асагао.

Речитативъ.

Его сердце полно тоски. А Иваширо, который ни о чемъ не догадывается, говоритъ, надувъ щеки:

Иваширо.

Вижу, вижу, рыцарю Комагава ужъ очень хочется слушать. Ну, пой же, слпая.

Асагао.

Какъ прикажете.

Речитативъ.

Она не догадывается, что возлюбленный, котораго такъ жаждетъ увидть ея сердце, находится около нея. Дрожащей рукой беретъ она цитру и надваетъ на палецъ кольцо изъ слоновой кости. Она начинаетъ играть скорбную прелюдію, словно эхо ея собственной скорби, и затмъ поетъ:

Только утромъ, обрызганная сверкающей росой,

Цвтетъ и живетъ анемона,

Когда же солнце взойдетъ, оно губитъ

Своими горячими лучами бдную анемону,

Изсушая жемчужины росы.

О, если бъ небесный дождь снова вернулъ ее въ жизни.

Комазава.

Что за трогательная мелодія? Сколько въ ней нжной тоски, будящей отзвукъ и въ нашемъ сердц, и т. д.

Другая еще и теперь очень популярная японская пьеса ‘Деревенская школа’ даетъ наглядное представленіе о нравахъ феодальной эпохи. Она является собственно отрывкомъ изъ большой исторической трагедіи, озаглавленной ‘Зерцало каллиграфическаго искусства, завщаннаго потомству министромъ Мичигане’. Надъ ней работало нсколько авторовъ, и среди нихъ создатель японскаго театра Такеда Ивумо, скончавшійся въ 1740 г. Отрывокъ, озаглавленный ‘Деревенская школа’, часто ставится на сцен и производитъ всегда сильное впечатлніе. По содержанію онъ нсколько напоминаетъ трагедію Лопе де Вега. ‘El gran duque de Moscoviа’ или драму Грилльпарцера ‘Ein treuer Diener seenes Herrn.’

Дйствіе происходитъ въ X вк.

Министръ Мичигане произвелъ въ рыцарское званіе трехъ сыновей своего арендатора. Оба старшихъ служили ему врой и правдой, какъ подобаетъ вассаламъ, младшій — Матсуо — измнилъ своему господину и поступилъ на службу къ его заклятому врагу, второму министру Токихира. Оклеветавъ Ачигане, Токихира добился его отставки и, боясь мести его родичей, убилъ ихъ всхъ, исключая младшаго сына Шусаи. Послдняго спасаетъ одинъ изъ вассаловъ Мичигане, Гензо, и, выдавая его за собственнаго ребенка бжитъ въ деревню Серіо, гд открываетъ школу. Однажды во время его отсутствія появляется неизвстная дама съ мальчикомъ. Она объясняетъ жен учителя Тонами, что пріхала недалека, и проситъ на время пріютить сына: она скоро за нимъ вернется. Не успла дама уйти, какъ домой возвращается учитель съ озабоченнымъ лицомъ. Вдругъ его взоръ падаетъ на мальчика, оставленнаго неизвстной дамой, и лицо его свтлетъ…

Тонами.

Опять такое мрачное лицо. Скажите, что съ вами, что случилось. Прошу васъ.

Гензо.

Насъ выдали. Министру донесли, что мы скрываемъ принца. Теперь онъ жаждетъ крови мальчика, боясь его мести, когда онъ подрастетъ.

Тонами.

Ужасно! Я это предчувствовала. Какъ вы угнали это!

Гензо.

Я былъ на пирушк у старосты, какъ вдругъ камергеръ министра, Гемба, подошелъ ко мн во глав сотни воиновъ и сказалъ: Намъ все извстно, Гензо. Если черезъ два часа ты намъ не выдашь голову принца, мы сами за ней придемъ.— Такъ говорилъ онъ, а я… я былъ готовъ отвтить ударомъ меча. Однако, я притворился покорнымъ и просилъ только нсколько часовъ отсрочки. Теперь слушай, какъ намъ дйствовать. Бжать невозможно. Мы со всхъ сторонъ окружены. Необходимо достать чью-нибудь голову, похожую на голову принца. Нашъ новый воспитанникъ удивительно напоминаетъ его. Жена, здсь виденъ перстъ неба. Боги хотятъ спасти нашего господина* Мы убьемъ его, покажемъ его голову министру, а сами убжимъ съ нашимъ юнымъ господиномъ туда, гд будемъ въ безопасности отъ всякаго преслдованія.

Тонами.

О часъ мученій. Бдное дитя. Несчастная мать. Горе и намъ. Вмсто того, чтобы замнить ребенку родителей, мы должны стать его убійцами.

Въ эту минуту входитъ во глав вооруженнаго отряда Гемба, а съ нимъ на носилкахъ больной Матсуо, обязанный засвидтельствовать подлинность головы принца. За ними по пятамъ слдуетъ толпа крестьянъ.

Крестьяне.

Почтенные господа, будьте милосердны. Наши дтки тамъ учатся. Впустите насъ.

Первый мужикъ.

Мой сынокъ только что началъ учиться грамот. Отпустите его.

Второй.

Моего внука тоже. Если вы по ошибк снесете ему голову, его потомъ не воскресишь. Отпустите его, благородные рыцари.

Третій.

Будьте осторожны. Мой сыновъ ровесникъ принца.

Вс.

Впустите насъ, благородные рыцари.

Гемба.

Проклятыя, назойливыя твари. Жужжатъ, точно жуки навозные. Убирайтесь. Берите вашихъ парней и убирайтесь въ чорту. Дураки. Воображаютъ, что ихъ мужицкія рожи примутъ за лицо благороднаго самураи.

Матсуо (выходя изъ носилокъ).

Подожди, Гемба. Я долженъ отвчать за голову принца. Кто знаетъ, быть можетъ они въ заговор, и одинъ изъ нихъ выдаетъ своего сына за Шусаи. (Къ крестьянамъ). Успокойтесь. Зовите вашихъ ребятъ по именамъ. (Вс мужики орутъ разомъ). Тише, одинъ за другимъ.

Первый мужикъ.

Чома! Чома. (Мальчикъ выходитъ изъ сосдней комнаты).

Матецо.

Хорошо онъ вымазался тушью. Отпустить его. Это не принцъ.

Второй.

Ивама, Ивама.

Ивама.

Здсь, ддушка.

Матсуо.

Веселый онъ у тебя мальчуганъ, круглый, какъ свжее яйцо. Убирайся.

Третій.

Токусанъ, эй, Токусанъ. Пожалуйста, не смшайте его съ принцемъ. Онъ у меня красавецъ. (Токусанъ длаетъ попытку прошмыгнуть. Матсуо его останавливаетъ).

Матсуо.

Стой, паренекъ, стой. Совсть не чиста, что ли? Дай-ка я на тебя посмотрю. Лицо, какъ дыня. Фи, какой грязный. Бги, маршъ. Когда вс ребятишки разбжались, Гензо быстро идетъ въ сосднюю комнату, убиваетъ мальчика, сына неизвстной дамы, и выноситъ его голову. Матсуо долго и нжно вглядывается въ черты лица, потомъ удостовряетъ, что голова принадлежитъ принцу. Оставшись наедин, учитель съ женой возносятъ Будди благодарственныя молитвы, какъ вдругъ въ дверь раздается стукъ. Входитъ незнакомка,— это Чийо, жена Матсуо.

Чийо.

О господинъ, я заклинаю васъ, окажите, мой сынъ умеръ. Палъ онъ жертвой за своего сюзерена Шусаи. Окажите мн всю правду.

Гензо.

Какъ? Жертвой? Разв вы его нарочно сюда привели.

Чийо.

Мое милое, дорогое дитя! Да, я пожертвовала сыномъ, чтобы спасти жизнь его господина.

Гензо.

Вы пугаете меня. Я васъ не понимаю. Кто вы? Кто вашъ мужъ?

Въ комнату входитъ подавленный горемъ Матсуо.

Матсуо.

Моя мужественная жена. Плачь, ты имешь право плакать. Прости Гензо, если родительское сердце не вытерпло.

Гензо.

Я все еще не могу очнуться. Не во сн ли я? Вдь ты, Матсуо, вассалъ Токихиры, и долженъ быть нашимъ врагомъ. А между тмъ…

Матсуо.

Ваше удивленіе законно. О, злополучная судьба, заставившая меня сойти съ пути правды. Тяжело я страдалъ. Видно, въ прежней жизни я много гршилъ. Но я раскаялся. А теперь я совершилъ послдній свой долгъ и приношу богамъ благодарность, что дали мн возможность искупить свою вину. Генэо, мой мальчикъ зналъ, что его ожидаетъ смерть. Я ему все сказалъ. Добровольно пошелъ онъ на смерть, какъ истинный герой. Скажи, какъ умеръ онъ? Молилъ онъ о пощад.

Гензо.

Нтъ! Мужчина не взглянетъ мужественне въ лицо смерти. Когда я вынулъ мечъ, онъ съ милой улыбкой протянулъ свою шею…

Матсуо.

Мой храбрый сынъ. Ты умеръ врнымъ слугой своего господина. Прости, Гензо… слезы мшаютъ мн говорить.

Тмъ временемъ прізжаетъ мать спасеннаго принца, и вс ршаютъ бжать въ провинцію Кавачи {Об эти драмы цликомъ переведены на нм. язык. проф. Флоренцъ. Japanische Dramen. Terakoya und Asagao. Изданіе на японской бумаг съ японскими рисунками.}.

IV.

Въ послдніе годы XIX столтія въ японской литератур замчается несомннное оживленіе. Въ Токіо возникъ цлый рядъ кружковъ, стремящихся возбудить интересъ въ поэзіи. Первое мсто среди нихъ занимаетъ ‘общество любителей чернильницы’ — главный разсадникъ японcкаго натурализма. Предсдателемъ этого популярнаго кружка является писатель Озаки Ковіо, авторъ большого еще неоконченнаго романа ‘Демонъ золота’, гд на судьб героевъ показано гибельное вліяніе денегъ. Молодая двушка измняетъ бдному студенту и выходитъ замужъ за богатаго купца: она скоро разочаровывается въ окружающей ее роскоши, и ей становится совстно за себя и своихъ родителей. А ея женихъ поступаетъ на службу къ ростовщику и мститъ за поруганную любовь, доводя до отчаянія и гибели несостоятельныхъ должниковъ. Другой писатель этого кружка Изуми Кіокува прославился романомъ, гд, наоборотъ, студентъ измняетъ гейш и женится на богатой двушк: раскаявшись, онъ возвращается къ покинутой возлюбленной, и они кончаютъ самоубійствомъ.

Рядомъ съ ‘обществомъ любителей чернильницы’ возникъ въ Токіо другой литературный кружокъ, проводящій принципъ идейнаго товарищества. Предсдателемъ этой группы является Кода Роганъ. Лучшій его романъ озаглавленъ ‘Пятиэтажная пагода’.

Въ Токіо живетъ талантливый архитекторъ. Не желая заискивать у сильныхъ и богатыхъ людей, онъ предпочелъ стать простымъ столяромъ. Когда одинъ изъ наиболе извстныхъ строителей отказался отъ постройки пятиэтажной пагоды, на его мсто былъ назначенъ герой повсти. Съ лихорадочнымъ увлеченіемъ принялся онъ за исполненіе своего художественнаго замысла. Онъ хотлъ показать міру, что можетъ создать геній, независимый отъ прихотей заказчика, будь то милліонеръ или толпа. Все было противъ него. Одинъ изъ учениковъ архитектора, вообразившій, что послдній устраненъ отъ постройки вслдствіе интригъ, ршилъ отомстить: подкравшись къ художнику, упоенному творческой работой, онъ нанесъ ему рану въ спину. Но тотъ продолжалъ работу, необращая вниманія на струившуюся изъ раны кровь.

Вдругъ поднялся страшный вихрь. Онъ выворачивалъ деревья, опрокидывалъ дома. Закачалась подъ его напоромъ и пятиэтажная пагода. Художникъ замеръ въ ужас. Онъ видлъ, какъ само небо вооружается противъ его творчества. Быстро вбжалъ онъ на пятый этажъ. По небу неслись тучи, блистала молнія, ревлъ ураганъ, и безпомощно качалась пагода изъ стороны въ сторону. Но художникъ стоялъ безбоязненно тамъ на верху, кидая смлый вызовъ грому и бур. Онъ гналъ, что небо также безсильно уничтожить вдохновенный трудъ генія, какъ и люди. И тучи разсялись, затихъ ураганъ, прояснилась лазурь и солнце заливало потоками свта пятиэтажную пагоду — символъ честнаго и мужественнаго служенія искусству {Revue des Revues, 1900, Dec. Le roman japonais par Hitomi. 1901. Aot. Le roman japonais par Tebla.}.

B. Фриче.

Сборникъ ‘Итоги’. Изданіе газеты ‘Курьеръ’. М., 1903 г.

Изъ прошлаго и настоящаго японской литературы.

Читайте также: