Из переписки с Л. Н. Бахметевой и И. С. Аксаковым, Гагарин Иван Сергеевич, Год: 1875

Время на прочтение: 16 минут(ы)
Федор Иванович Тютчев / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1988. — Кн. 2. — (Лит. наследство, Т. 97).

ТЮТЧЕВ В МЮНХЕНЕ

(ИЗ ПЕРЕПИСКИ И. С. ГАГАРИНА С Л. Н. БАХМЕТЕВОЙ И И. С. АКСАКОВЫМ)

Вступительная статья, публикация и комментарии А. Л. Осповата
Личные и эпистолярные контакты Тютчева с Иваном Сергеевичем Гагариным (1814—1882) продолжались недолго. В 1833—1835 гг. Гагарин, младший сослуживец Тютчева по дипломатической миссии в Мюнхене, входил в его ближайшее окружение, а в 1836 г. он — по собственной инициативе — стал литературным агентом поэта в России1. Последняя их встреча состоялась летом 1837 г. в Петербурге, а переписка оборвалась в 1838 г.
Около этого времени на Гагарина падает подозрение в составлении анонимного пасквиля, полученного Пушкиным в ноябре 1836 г. Мнение о причастности его к гибели Пушкина, печатно высказанное в 1863 г., довольно широко бытовало в XIX — начале XX в., но после исследования П. Е. Щеголева всерьез уже не аргументировалось2 (обвинения в адрес Гагарина, которые содержатся в некоторых популярных статьях последнего времени, носят вполне безответственный характер3).
Продолжая служить по дипломатическому ведомству, Гагарин занимал небольшие посты в русских посольствах — в Париже (1838—1842) и в Вене (1842)4, что не мешало ему подолгу находиться в России. Зимой 1839—1840 гг. он входил (вместе с Лермонтовым и др.) в петербургский кружок ‘шестнадцати’5, а с начала 1840-х годов стал посещать московские сходки славянофилов, куда его ввел Ю. Ф. Самарин6.
В 1842 г. Гагарин принял католичество. К этому решению, подготовленному всем ходом интенсивных духовных исканий, его склоняли также примеры П. Я. Чаадаева, с которым он познакомился в 1835 г., и С. П. Свечиной — хозяйки католического салона в Париже (тетки Гагарина по матери)7. ‘Понять можно, — записал Герцен после доверительной беседы с Гагариным, — аристократ, вероятно не получивший серьезного образования, ни сильного таланта, — между тем ум и горячее сердце <...> Дома-то черно, страшно. Путь человечества неизвестен <...> А тут <...> перед непривычным глазом развертывается в первый раз учение, мощно развитое из своих начал…’8 (ср. в позднейшем письме А. И. Тургенева К. С. Сербиновичу от 1/13 октября 1844 г.: ‘Не он во всем виноват, а мы, т. е. вы, я, Фил<арет>, Мур<авьев> и весь летаргизм нашего православия’9). 12 августа 1843г. в Париже Гагарин принял послушничество в Ордене иезуитов10 и, пройдя двухлетний новициат, стал священником.
Реакция Тютчева на перелом в судьбе Гагарина нам неизвестна. 1/13 октября 1843 г., по приезде в Мюнхен, он сообщил родителям, что узнал ‘много подробностей об И. Гагарине’11, и с тех пор имя бывшего сослуживца не возникает в его переписке12. У него была возможность увидеть Гагарина в 1844 г., когда он более трех месяцев провел во Франции (с мая по август). Но встречи со своим мюнхенским знакомым он, по-видимому, не искал.
В дальнейшем, занимаясь миссионерской и издательской деятельностью (в 1862 г. его попечением увидело свет первое собрание сочинений и писем Чаадаева13), Гагарин выступал с публицистическими работами, в которых развивал идею воссоединения восточной и западной церквей в католицизме. Это, на его взгляд, гарантировало бы независимость русской церкви от самодержавия, а также свободу совести14. Как политические мыслители Тютчев и Гагарин занимали противоположные позиции, что обусловило полемические выступления последнего против статьи Тютчева ‘Папство и Римский вопрос’15.
Прожив долгую жизнь, Гагарин так и не оставил труда, который соответствовал бы его дарованию и энергии. Биограф объясняет это особенностью его характера: ‘быстро переходить от одного предмета к другому, начинать самому и предоставлять другим развитие начатого’16.

0x01 graphic

Русские дела постоянно составляли один из главных интересов Гагарина, переписку с соотечественниками он вел регулярно, причем в числе его корреспондентов были лица, отнюдь не разделявшие его взгляды. К числу последних принадлежала, в частности, Александра Николаевна Бахметева (рож. Ховрина, 1823—1901), с которой он познакомился зимой 1842—1843 гг. в Москве. В московских салонах заметную роль играла ее мать — Мария Дмитриевна Ховрина (рожд. Лукина, 1801—1877), и Александре Ховриной (домашнее прозвище ‘Шушу’), так сказать, ‘по наследству’ досталось расположение Вяземского, А. И. Тургенева и иных знаменитостей. Юной Ховриной поочередно увлекались Н. В. Станкевич и И. С. Тургенев17, радушно принял ее и славянофильский круг. В 1849 г. она вышла замуж за Петра Владимировича Бахметева (1818—1896), который много лет был предводителем дворянства Дмитровского уезда. После замужества Бахметева посвятила себя благотворительной деятельности и литературному труду: она написала ряд книг для детей исторического и религиозного содержания18.
Близкая подруга дочерей Тютчева, Бахметева, естественно, знала о его приятельских отношениях с Гагариным в мюнхенский период. В письме от 28 августа 1874 г. она обещала своему корреспонденту в скором времени прислать биографию Тютчева, написанную Аксаковым19. Однако отдельный оттиск ‘Русского архива’ послал Гагарину сам Аксаков, который надеялся получить от него ‘неизданных стихотворений Тютчева первой заграничной поры 61 пиэсу’20. Этот расчет оправдался вдвойне: Гагарин не только вернул на родину автографы поэта, но и поделился воспоминаниями о нем в письмах к Бахметевой, которая познакомила с ними Аксакова. Аксаков тогда же вступил в переписку с Гагариным, высказав ему ряд собственных суждений о Тютчеве. Отвечая ему, Гагарин во многом дополнил и разъяснил сообщения, содержавшиеся в его письмах к Бахметевой. Таким образом, переписка Гагарина с Бахметевой и его же переписка с Аксаковым представляют собой единое целое в той их части, которая связана с Тютчевым.
Главная тема этой ‘переписки из двух углов’— философские и политические воззрения Тютчева в 1820—1830-е годы. Здесь обнаруживается расхождение между Гагариным, не склонным всерьез относиться к его ‘славянофильской’ тенденции той поры, и биографом поэта, который (как и Бахметева) не находил противоречия между историософской концепцией зрелого Тютчева и некоторыми поэтическими репликами его на события 1820—1830-х годов. В контексте современного научного обсуждения этой проблемы21 (которая безусловно требует новых разысканий) особую ценность имеют именно способ аргументации и личные впечатления оппонентов (не столько даже сами выводы, ими сделанные), отметим в данной связи, что Гагарин едва ли не первый почувствовал — и сформулировал — характерную особенность личности Тютчева: его ‘горацианство’, специфический духовный статус, позволяющий свободно воспринимать самые разнородные идеи (в ходе интенсивных интеллектуальных контактов), но одновременно — и дистанциироваться от них, утвердиться в амплуа ‘зрителя’. Наблюдения подобного характера, а также целый ряд ценных сведений о жизни Тютчева в Мюнхене придают публикуемым письмам значение важнейшего биографического источника.
Другой сюжет этой переписки — судьба той части рукописного наследия Тютчева, которая находилась с 1836 г. в руках Гагарина, а в 1874 г. была передана им Аксакову.
В октябре—ноябре 1874 г. и в январе 1875 г. Гагарин послал Бахметевой шесть писем. Беловые автографы их до нас не дошли, за исключением одного — от 9 ноября 1874 г. (Собр. Пигарева). Однако в архиве Гагарина все эти шесть писем сохранились — в черновиках (9, 21 и 15/27 ноября 1874 г.) и в писарских копиях с правкой Гагарина (28 октября и 4 ноября 1874 г., январь 1875 г.), там же хранятся: незавершенный черновой автограф (дата: ‘Октябрь 1874’), представляющий собой первоначальную редакцию первых двух писем Гагарина, письма Бахметевой Гагарину (Biblioth&egrave,que Slave, Paris. Section des manuscrits. Archives Gagarine (Славянская библиотека, Париж. Отдел рукописей. Архив Гагарина.}. Далее — ВS). Все письма написаны на французском языке.
Переписка Гагарина с Аксаковым относится к тому же времени, что и переписка его с Бахметевой. Ее составляют четыре письма Аксакова (беловые автографы — BS) и четыре письма Гагарина, одно из писем Гагарина (29 октября/10 ноября 1874 г.) сохранилось в беловом автографе (Собр. Пигарева), одно (26 ноября 1874 г.) — в черновике (BS) и два (30 ноября/12 декабря 1874 г. и 26 января 1875 г.) — в беловых автографах (Собр. Пигарева) и в черновиках (BS). Вся переписка велась на русском языке.
Письма Гагарина к Бахметевой неоднократно привлекали внимание исследователей. Однако обилие разрозненных цитации22 только подчеркивает необходимость полной публикации этих документов в той их части, которая касается Тютчева. Такая публикация была задумана еще в 1920-х годах Н. О. Лернером и Е. П. Казанович (независимо друг от друга), но работа их не была завершена. Оба исследователя располагали машинописными копиями, полученными из Biblioth&egrave,que Slave. Эти копии хранятся в архивах Лернера (ЦГАЛИ, ф. 300, он. 1, ед. хр. 400) и Казанович (ГПБ, ф. 326, ед. хр. 305).
Переписка Гагарина с Аксаковым опубликована Л. Шуром в малотиражном журнале ‘Символ’ (издание Biblioth&egrave,que Slave, 1984, No 11). Источником публикации послужили автографы, хранящиеся в Biblioth&egrave,que Slave. Поэтому в нее вошло не восемь, а семь писем (вместо письма Гагарина от 29 октября/10 ноября 1874 г., автограф которого в его архиве не сохранился в публикацию включено краткое резюме содержания письма, сделанное самим Гагариным).
В настоящую публикацию входит только та часть переписки Гагарина с Бахметевой и Аксаковым, которая имеет отношение к Тютчеву. В ряде публикуемых писем сделаны соответствующие сокращения (п. 6, 8, 10—13). Кроме того, полностью опущено письмо Гагарина Аксакову от 26 января 1875 г., поскольку упоминания о Тютчеве в нем отсутствуют.
Все письма печатаются в едином хронологическом порядке, поскольку, как уже было сказано, переписка Гагарина с Бахметевой и переписка его с Аксаковым составляют, в отношении Тютчева, единый документальный комплекс.
В Приложении печатается первоначальная редакция первых двух писем Гагарина к Бахметевой (октябрь 1874 г.). При наличии ряда совпадений с окончательным текстом этих писем (п. 1 и 2) первоначальная редакция содержит ряд существенных деталей, дополняющих и уточняющих факты, в них изложенные.
В основу публикуемого текста писем Гагарина к Бахметевой положен черновой перевод Лернера (ЦГАЛИ, ф. 300, он. 1, ед. хр. 47). Перевод отредактирован редакцией ‘Литературного наследства’ и уточнен по присланным из Biblioth&egrave,que Slave фотокопиям с упомянутых черновиков и писарских копий (п. 1, 2, 6, 8, 13 и Приложение — ЦГАЛИ, ф. 1049, оп. 1. ед. хр. 5), а также по беловому автографу (п. 3 — Собр. Пигарева).
Письма Гагарина к Аксакову печатаются частью (п. 4 и 10) по беловым автографам (Собр. Пигарева), частью (п. 7) по указанной публикации в ‘Символе’. По этой же публикации воспроизводятся письма Аксакова Гагарину (п. 5, 9, 11, 12).
В комментариях используются выдержки из писем Бахметевой к Гагарину, машинописные копии которых хранятся в архиве Казанович (ГПБ, ф. 326, ед. хр. 305, на франц. яз.).

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См. в наст. томе (кн. I) публикацию переписки Тютчева с Гагариным. См. также: Пигарев, с. 82—87, Л. Шур. И. С. Гагарин — издатель Ф. И. Тютчева и хранитель его литературного наследства.— ‘Символ’, 1984, No 11, с. 197—214, см. также в наст. кн.: А. А. Николаев. О неосуществленном замысле издания стихотворений Тютчева. 1836—1837.
2 (А. Н. Амосов). Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина. Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта Константина Карловича Данзаса. СПб., 1863, с. 9—10, П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. Исследование и материалы: М.— Л., 1928, с. 475—488.
3 М. Яшин. К портрету духовного лица.— ‘Нева’, 1966, No 2, с. 169—176, 1966, No 3, с. 186—199 (ряд сведений, впервые здесь обнародованных, не придает доказательности тем денциозному выводу), Л. Вишневский. Еще раз о виновниках пушкинской трагедии..— ‘Октябрь’, 1973, No 3, с. 206—215. Критику этой версии см.: А. С. Бутурлин. Имел ли И. С. Гагарин отношение к пасквилю на А. С. Пушкина? — ‘Изв. АН СССР. Серия лит-ры и языка’, т. XXVIII, вып. 3, 1969, с. 277—285, С. Л. Абрамович. Пушкин в 1836 году. (Предыстория последней дуэли). Л., 1984, с. 81—85.
4 Л. Шур. К биографии И. С. Гагарина.— ‘Символ’, 1984, No 12, с. 202—203.
5 Э. Г. Герштейн. Судьба Лермонтова. М., 1964, с. 93—94, 267—273, 304—305, 307—308.
6 Ю. Ф. Самарин. Иезуиты и их отношение к России. Письма к иезуиту Мартынову. М., 1868, с. 342—346.
7 П<ирлинг П.>. Софья Петровна Свечина. (Ее жизнь и переписка).— PC, 1900, No 10, с. 159—161.
8 Запись в дневнике от 8 января 1843 г.— Герцен, т. II,с. 257—258. Гагарин послужил прототипом Анатолия Столыгина в неоконченной повести Герцена ‘Долг прежде всего’ (впервые отмечено Н. П. Анциферовым.— ЛН, т. 62, с. 61—62, см. также: М. П. Алексеев По следам рукописей И. С. Тургенева во Франции.— РЛ, 1963, No 2, с. 75).
9 PC, 1882, No 5, с. 454. Имеются в виду книги митрополита Филарета ‘Разговор между испытующим и уверенным о православии восточной греко-латинской церкви’ (СПб., 1815) и А. Н. Муравьева ‘Правда вселенской церкви о Римской и прочих патриарших кафедрах’ (СПб., 1841). О впечатлении, произведенном этими книгами на Гагарина, см. П. А. Вяземский. Записные книжки (1813—1848). М., 1963, с. 284—285.
10 Тогда же Гагарин лишился права вернуться на родину, о чем записано в паспорте, выданном ему в Париже в 1843 г. (Як. Полонский. Литературный архив И. С. Гагарина. — ‘Временник Об-ва друзей русской книги’, т. III. Париж, 1932. с. 139, прим. 2)
11 Соч. 1984, т. 2, с. 90.
12 Насколько известно, Тютчев никак не отозвался и на заявление Гагарина о своей непричастности к дуэли Пушкина (‘Оправдание иезуита Ивана Гагарина по поводу смерти Пушкина’. — ‘Биржевые ведомости’, 1865, No 154, 16 июля, РА, 1865, No 8, стлб. 1031 — 1036).
13 ‘Oeuvres choisies de Pierre Tchadaieff <...>‘. Paris—Leipzig, 1862. До этого Гагарин опубликовал французский оригинал ‘Философического письма’ в составе своей статьи ‘Tendances catholiques dans la socit russe’, напечатанной в 1860 г. во французской газете’ Correspondant’ и в том же году изданной в Париже отдельной брошюрой (ранее ‘Философическое письмо’ было известно только в сокращенном русском переводе — ‘Телескоп’. 1836, No 15).
14 Основная работа Гагарина — ‘La Russie sera-t-elle catholique?’ (Paris, 1856, рус. пер. И. Мартынова: ‘О примирении русской церкви с римскою. Париж, 1858), была переведена на ряд европейских языков и вызвала оживленную полемику.
15 Гагарин дважды полемизировал с этой статьей Тютчева. См. об этом: Р. Лэйн. Публицистика Тютчева в оценках западноевропейской печати конца 1840-х—начала 1850-х годов.— Наст. том, кн. I, с. 240, 244.
16 П. Пирлинг. Гагарин И. С.— ‘Русский биографический словарь’, т. . M., 1914, с. 73. Новейшую сводку данных и литературы о Гагарине см. в указанных выше (прим. 1, 4) публикациях Л. Шура, а также: В. И. Мильдон, А. Л. Осповат. Гагарин И. С. — ‘Энциклопедический словарь русских писателей’, т. I. M., 1989.
17 ‘Переписка Н. В. Станкевича. 1830—1840’. М., 1914, с. 182—185, И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем. Изд. 2-е. Письма, т. I. М., 1982, с. 151, 173—174.
18 H. H. Голицын. Библиографический словарь русских писательниц. СПб., 1889, с. 21, ‘Словарь членов Об-ва любителей российской словесности при Московском университете. 1811-1911’. М., 1911, с. 28.
19 ГПБ ф. 326, ед. хр. 305, л. 59 (копия, на франц. яз.).
20 Письмо И. С. Аксакова П. И. Бартеневу от 17 сентября 1874 г. Цит. по ст.: А. Л. Осповат. И. С. Аксаков и ‘Русский архив’: К истории издания первой биографии Ф. И. Тютчева.— ‘Федоровские чтения. 1979’. М., 1982, с. 76.
21 Из новейших работ см.: R. Lane. Russia and the Revolution in Tutchev’s Poetry: Some Poems of 1828—1830.— ‘Slavonic and East European Review’, 1973. v. LI, p. 214—230, А. Л. Осповат. К построению биографии Тютчева.— ‘Тыняновский сборник. Вторые тыняновские чтения’. Рига, 1987, с. 267—273, Он же. К стихотворению ’14-ое декабря 1825′ (Тютчев и декабризм). — В кн.: ‘Тютчевский сборник’. Таллин, 1989.
22 См. например: Тютчевиана, с. 20—21, Урания, с. 175, К. В. Пигарев. Ф. И. Тютчев и проблемы внешней политики царской России.— ЛН, т. 19—21, с. 182—183, Пигарев, с. 55—56, 62, 73—75, 93—94, 125, R. Lane. Tyutchev in the 1820s—40s: An unpublished Correspondence of 1874—75.— ‘Irish Slavonic Studies’, 1982, No 3, p. 3—9.

1. И. С. ГАГАРИН — A. H. БАХМЕТЕВОЙ

Париж. <16>/28 октября 1874

Тысячу раз благодарю вас, любезнейшая Александра Николаевна, за биографию Тютчева, которую я прочел с живейшим интересом1. Г-н Аксаков упомянул обо мне и сделал это в чрезвычайно благожелательных выражениях2, которые меня растрогали, прошу вас сказать ему об этом и передать мою признательность. Сейчас я заказываю копии нескольких писем Тютчева, а также одного моего письма к нему, не знаю, каким образом черновик его сохранился среди моих бумаг. Оно не лишено интереса, поскольку уточняет, когда именно Вяземский, Жуковский и Пушкин оценили поэзию Тютчева3. Я разыскал еще составленный нашим поэтом проект депеши, которую мой дядя не пожелал отправить, так как она показалась ему недостаточно серьезной, но во всяком случае она была весьма занимательна, и потому я сохранил ее черновик, копию коего вы вскоре получите. Эта депеша имеет отношение к поездке, которую Тютчев совершил не на Ионические острова, как говорит Аксаков, а в Греческое королевство — в Навплию, или Наполи ди Романья, которая тогда была его столицей4. Вот как было дело. В течение нескольких месяцев греческий престол занимал король Оттон, сын Людвига Баварского. До совершеннолетия молодого короля управление осуществлялось регентством, состоявшим из трех баварцев — графа Армансперга, г-на Маурера и г-на Гейдегга. Петербургский кабинет был неудовлетворен тем, как это регентство исполняло свои обязанности, и император Николай выразил свое неудовольствие королю Людвигу, который, если мне не изменяет память, сделал замечание графу Арманспергу и его коллегам5. В этих обстоятельствах русский посланник в Мюнхене вынужден был отправить депешу коллеге в Навплии. Нужен был курьер, чтобы отвезти ее. Я охотно взялся бы, но мой дядя рассудил, что Тютчев, который был лично знаком с регентами, мог бы в беседах с ними лучше разъяснить им, что именно в их образе действия давало повод к неудовольствию. Итак, он предложил Тютчеву совершить эту поездку, на что тот с радостью согласился. Ионические острова лежали на его пути, тем не менее, целью его путешествия была Навплия, а не Корфу, тогда находившаяся под протекторатом Англии. Из депеши вы увидите, какого мнения он был о баварском регентстве6.
Но еще до того, до моего прибытия в Мюнхен, а я прибыл туда в июне 1833 г., Тютчев совершил другое путешествие — в Тироль и, мне кажется, также в Северную Италию вместе с женой и Генрихом Гейне. Во всяком случае я убежден, что они были вместе до Инсбрука. Об этом путешествии рассказано в ‘Reisebilder’ (‘Путевые картины’ (нем.).}. Тютчевы там не упомянуты, воображение Гейне разукрасило рассказ множеством выдумок, но по существу все передано верно7.
Не знаю, на какой источник опирается г-н Аксаков, утверждая, что в этот первый период жизни Тютчев несколько раз посещал Париж и различные столицы Германии. Мои воспоминания не согласуются с этим утверждением. Я даже склонен думать, что до 1859 г. Тютчев никогда не был в Париже, и выдержки из парижских писем, процитированные в биографии, укрепляют меня в этом мнении (см. стлб. 345, 3 первые строки)8. Он говорит не как человек, который сравнивает прежние впечатления с нынешними, но как человек, который видит впервые.
Почти то же скажу и по поводу германских столиц. Несомненно, он не раз проезжал и Дрезден, и Берлин, которые находятся на пути из Мюнхена в С.-Петербург, он мог останавливаться там на несколько дней, но никогда там не жил.

0x01 graphic

Две недели он провел в Вене (это было в 1836 г., если я не ошибаюсь)9, но до назначения в Турин он жил только в Мюнхене. Мюнхен был для него средоточием Европы, точнее, это была некая ложа, из которой он наблюдал Европу10.
Несомненно, король Людвиг превратил свою столицу если не в новые Афины, то во всяком случае в замечательное средоточие искусств. Среди профессоров Мюнхенского университета были и помимо Шеллинга люди весьма достойные11. Но все это составляло особый мир, с которым Тютчев соприкасался лишь изредка, от случая к случаю.
Конечно, общество, в котором мы жили, было весьма приятно. Там можно было встретить любезных женщин и умных мужчин, но все же Мюнхен не принадлежал к числу тех крупных центров, куда стекаются выдающиеся люди и избранные умы.
В доказательство того, что мы жили в окружении отнюдь не идеальном, могу привести слова Ганштейн, тетки первой жены Тютчева со стороны матери, которая жила вместе с ними: ‘Tutchef, geben Sie mir bitte ein Buch’. — ‘Aber was fr ein Buch?’ — ‘Nu, ein Lesebuch’ (‘Тютчев, дайте мне, пожалуйста, книгу’. — ‘Какую книгу?’ — ‘Ну, книгу для чтения’ (нем.).}. Это под стать слуге Чичикова.
А вот другой анекдот, в ином духе. Однажды вечером в одной из гостиных некая прелестная дама сказала Тютчеву: ‘Я читаю историю России’.— ‘Сударыня, вы меня удивляете’.— ‘Это история Екатерины II…’ — ‘Это меня меньше удивляет’.— ‘…г-жи д’Абрантес’.— ‘Это меня уже совсем не удивляет’12.
Я должен еще многое рассказать вам о пребывании Тютчева в Мюнхене. Оставим это, если хотите, до следующего раза.
P. S. Я только что просмотрел ‘Reisebilder’. Время путешествия — весна 1828 г., но нет и тени намека на Тютчевых.
Вторая жена Тютчева, урожденная Пфеффель, была в первом браке замужем не за бароном Дрнгеймом, а за бароном Дрнбергом, Иоганном Фредериком Карлом (1796-1833)13.
Письмо бар<она> Пфеффеля действительно было адресовано г-ну Лоранси, но г-н Лоранси — редактор ‘L’Union’, a не ‘L’Univers’. И опубликовано оно было в ‘L’Union’14.
1 По заказу Аксакова были напечатаны ‘особые’ оттиски его труда (‘Федор Иванович Тютчев. Биографический очерк’.— РА, 1874, No 10). Тираж их (125 экз.) печатался в два приема, сначала Аксаков снабдил оттисками членов семьи Тютчева, а затем разослал их ряду литераторов и знакомых поэта (А. Л. Осповат. И.С. Аксаков и ‘Русский архив’…, с. 77). 9 ноября/28 окт. 1874 г. получил от него оттиск и Гагарин (см. п. 4). Кто послал экземпляр, за который последний благодарит Бахметеву, неизвестно, но не она отправила его (см. п. 3).
2 ‘Русская литература обязана искреннею благодарностью князю Ивану Гагарину за то, что он извлек из-под спуда поэтические творения Тютчева (которые без того, вероятно, погибли бы или растерялись) и отнесся с ними прямо к Пушкину’ (Аксаков 1874, стлб. 46, см. также стлб. 103).
3 Имеется в виду письмо Гагарина от 12/24 июня 1836 г.— См. в наст. томе, кн. I: Тютчев — Гагарину, п. 3.
4 Об этой поездке см. в наст. кн.: А. Глассе. Дипломатическая миссия Тютчева в Грецию, ‘Тютчев в дневниках А. И. Тургенева’ (запись от 11 апр. 1834 г.).
5 В соответствии с договором между Англией, Францией и Россией, заключенным 7 мая 1832 г., на греческий престол был возведен второй сын Людвига I Баварского — несовершеннолетний принц Оттон. В нач. 1833 г. Оттон прибыл в Навплию вместе с тремя регентами — бывшим министром финансов Баварии Ф. Арманспергом, профессором Мюнхенского университета К. Маурером и полковником К. Гейдеггом, их политика с самого начала была враждебна интересам России (С. С. Татищев. Внешняя политика имп. Николая первого. ?Пб., 1887, с. 296—302, А. Глассе. Указ. ст.).
3 По возвращении из Навплин Тютчев составил проект депеши министру иностранных дел, в котором, в частности, говорилось: ‘Волшебные сказки изображают иногда чудесную колыбель, вокруг которой собираются гении-покровители новорожденного. После того, как они одарят избранного младенца самыми благодетельными своими чарами, неминуемо является злая фея, навлекающая на колыбель ребенка какое-нибудь пагубное колдовство, имеющее свойством разрушать или портить те блестящие дары, коими только что осыпали его дружественные силы. Такова, приблизительно, история греческой монархии. Нельзя не признать, что три великие державы, взлелеявшие ее под своим крылом, снабдили ее вполне приличным приданым. По какой же странной, роковой случайности выпало на долю баварского короля сыграть при этом роль злой феи? И право, он даже слишком хорошо выполнил эту роль, снабдив новорожденную королевскую власть пагубным даром своего Регентства! Надолго будет памятен Греции этот подарок ‘на зубок’ от баварского короля’ (на франц. яз.— ‘Изв. АН СССР по рус. яз. и словесности’, 1928, т. I, кн. 2, с. 533, проект депеши опубликован Ф. И. Тютчевым-внуком по копии, присланной Гагариным Аксакову).
7 Вместе с женой и ее сестрой К. Ботмер Тютчев побывал в Тироле ‘в самом начале 1828 г.’ (Лигарев, с. 62, прим. 46). Гейне приехал в Мюнхен 26 ноября 1827 r.(F. Mеndо. Heinrich Heine. Chronik seines Lebens und Werkes. Berlin, 1970, S. 65), зимой 1827—1828 гг. он много болел, и сведений о том, что в это время он ездил в Тироль, нет. Самое знакомство Гейне и Тютчева произошло, вероятно, не ранее февраля 1828 г. (А. Кerndl. Studien ber Heine und Russland. II. Heine und Tjutev.— ‘Zeitschrift fur slawische Philologie’, 1956, Bd. XXIV, Hf. 2, S. 285). Путешествие в Италию, описанное в третьей части ‘Путевых картин’, Гейне совершил в июле — ноябре 1828 г., Тютчев же в это время находился в Мюнхене (Пигарев, с. 61—62). Существует предположение, что пассаж о России в ‘Путевых картинах’ (ч. III, гл. XXX) отражает воззрения Тютчева (Ю. Н. Тынянов. Тютчев и Гейне.— В кн.: Ю. Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977, с. 31, Г. И. Чулков. Тютчев и Гейне.— ‘Искусство’, 1923, No 1, с. 363—364).
8 Имеется в виду письмо Тютчева жене от 31 июля/12 авг. 1854 г. (Аксаков 1874, стлб. 345). 2/(14) ноября 1874 г. Бахметева возражала Гагарину: ‘Тютчев положительно был в Париже до 1859 г. и, может быть, даже не один раз. Вскоре после женитьбы он был там со своей первой женой, слушал лекции в Сорбонне и находился в положении довольно обычном для русских за границей: без денег и в ожидании денег’ (на франц. яз.— ГПБ, ф. 326, No 305, л. 60). Действительно, Гагарин ошибался, оспаривая утверждение биографа (Аксаков 1874, стлб. 29): до 1859 г. Тютчев не менее четырех раз побывал в Париже (Пигарев, с. 56, прим. 28, Летопись, с. 63 и 93, наст. кн.: ‘Карл Пфеффель о Тютчеве’ и Р. Лэйн. Заграничная поездка Тютчева в 1853 г.).
9 Известно, что Тютчев побывал в Вене в феврале 1834 т., в феврале 1835 г. и в июне 1836 г. (Летопись, с. 38, наст. том, кн. I: Тютчев — Гагарину, п. 4), наст. кн.: ‘Тютчев в дневниках А. И. Тургенева’.
10 В дальнейшем Гагарин развернул эту метафору (см. п. 3).
11 О взаимоотношениях Тютчева с профессорами Мюнхенского университета см. в наст. кн. во вступ. статье к публикации ‘Тютчев в дневниках А. И. Тургенева’.
12 В нач. 1830-х годов большой популярностью пользовались многотомные ‘Записки’ французской писательницы Луизы д’Абрантес (Louise d’Abrant&egrave,s. Mmoires et souvenirs, v. I—XVIII. Paris, 1831—1835). Успех этих живо написанных мемуаров, не отличавшихся, впрочем, точностью, предопределил интерес к другой ее книге, посвященной истории царствования Екатерины II (L. d’Abrant&egrave,s. Cathrine II. Paris, 1834). Эту книгу отлипали те же черты — внешняя занимательность и фактическая недостоверность.
13 Гагарин исправляет ошибку, допущенную Аксаковым в биографии Тютчева (Аксаков 7874, стлб. 31).
14 При перепечатке заметки К. Пфеффеля о Тютчеве, написанной в форме письма редактору газ. ‘L’Union’ Пьеру Лоранси, Аксаков допустил отмеченную Гагариным ошибку в названии газеты (Аксаков 1874, стлб. 393). Русский перевод этого письма см. в наст. кн.: ‘Карл Пфеффель о Тютчеве’ с. 36—37.

2. И. С. ГАГАРИН — А. Н. БАХМЕТЕВОЙ

Париж. (23 октября)/4 ноября 1874

Если бы в Мюнхене мне сказали, что со временем Тютчев будет в петербургских салонах исполнять роль некоего православного графа де Местра1, что он станет ревнителем восточной церкви, славянофилом и приверженцем русификации, я был бы необыкновенно поражен. Правда, если бы мне в то время сказали, что впоследствии я сделаюсь католиком, священником и иезуитом, я удивился бы не меньше. Но не касаясь вопроса об этой столь необычайной перемене, совершившейся во взглядах Тютчева, я ограничиваюсь заявлением, что в ту пору, когда я его знал, он был совсем иным. Его религией была религия Горация, не могу найти другого определения, мне довольно трудно поверить, что он не остался при этой религии в Петербурге так же, как и в Мюнхене. К тому же есть немало общего между латинским поэтом и русским, я говорю не о стихах того или другого, а о характерах двух людей, об их образе мыслей, об их поведении. Во всех этих отношениях Тютчев мог бы также напомнить Лафонтена, но между ним и баснописцем есть глубокие различия, и я продолжаю указывать на Горация.
Было бы серьезной ошибкой воображать, что Тютчев, который прожил двадцать два года в Мюнхене, все это время был погружен в германскую стихию. Несомненно, он прочитал изрядное количество немецких писателей, в течение нескольких месяцев часто виделся с Гейне2, иногда беседовал с Шеллингом3, но по обществу, среди которого жил, по чтению, которое его занимало, и по всем навыкам своего ума он был более подвержен французским влияниям, чем германским4. Близость Италии и Франции живо ощущалась в столице Баварии, и, не говоря о дипломатическом корпусе, который отличался более или менее космополитическим характером и составлял то общество, которое мы главным образом посещали, в самом баварском обществе существовали французские и итальянские элементы, которые, не нарушая немецкого благодушия, весьма способствовали устранению всякой чопорности и сообщали мюнхенским гостиным необычайное изящество и привлекательность. Разговоры всегда велись по-французски. Здесь были осведомлены обо всем, что печаталось в Париже, особенно читали парижские газеты, а германской прессой, германской литературой, германскими делами все это общество интересовалось очень мало. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что германские дела в то время (1833—1835) почти целиком сводились к борьбе между полицией и студентами.
Тютчев читал много и умел читать, т. е. умел выбирать свое чтение и извлекать из него пользу, но думаю, что не ошибусь, если скажу, что особенно он увлекался чтением ‘Globe’ последних лет Реставрации. Как сейчас вижу эти тома в 4-ую долю листа, в картонных обложках почти черного цвета, с легкими мраморными или пестрыми разводами. Он обращал на них мое внимание, давал читать, и сам время от времени к ним возвращался.
Вы слишком мо
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека