Из переписки с архиепископом Иоанном, Зайцев Борис Константинович, Год: 1968 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Из переписки с архиепископом Иоанном

25/XII 1946

Дорогая Вера Алексеевна,

Спасибо Вам и Б. К. за приветы Ваши. Хоть и живу за тридевять земель, как-то совсем не ощущаю расстояний, а так, как будто все мы на пятачке одном. И, хотя давно не видались мы, но и этого как-то не существует также (‘давности’). Видно клеточку земную мы преодолеваем — по всем направлениям из нее просовываемся, в ожидании и полного освобождения, которое придет (не замедлит). Я рад, что смог Вам послужить — мыслию, — ‘во вне клеточки’ направленной, — хорошо все туда глядеть, в этом и вся соль жизни.

Удивительно, до чего здешние души похожи на… европейские, и на все вообще, а то так подумаешь, что ‘тридевять земель’, это что-то особое. Но нет. Все один круг. Много, много дела для сеющих и жнущих… Пишу Вам из раеобразного местечка: Сайта Барбара (2 с половиной часа к северу от Лос-Анжелеса), — эти дни тут окормляю малую группку православных. Маленькую часовню сделали из гаража… Хорошие души. А совсем недавно пришлось пересечь континент, — был на Церк. Соборе в Кливеленде, потом в Нью-Йорке, а обратно вернулся через Вашингтон и Новый Орлеан (где на старом французском наречии говорят)… Как скромен ‘Белый Дом’ Вашингтонский, — очень мне понравилась эта скромность.

Борису Константиновичу понравилась бы долины реки Миссисипи и Мексиканская пустыня, чрез которую я и вернулся в Калифорнию. Как-то едешь и не веришь глазам своим, что никто тут не живет, средь этих волнистых гор и чистых просторов, мягким светом озаренных… Глаз, хоть не верит, но отдыхает и удивляется очень, — привык, бедный, все к жилищам человеческим, к мельканию внешней, не сущностно воспринимаемой человеческой жизни. Но тут ему покой… И удивлялся я еще, как вдруг вырастает в пустыне город, — и оттого что люди, только, потрудились, стали тут качать из глубины воду, — и все расцвело. Слишком явственное указание, куда направлять ‘кипящую энергию’, канализирующуюся к войнам и революциям… Пустыня, — вот выход для всех народов, — и сколько ее еще в мире! А Европа страдает от недостатка пространства… Вся плодороднейшая Калифорния, на юге целый год цветущая, — все это — пустыня, возделанная трудами человека.

Будьте здравы, крепки, — помогите Жуковскому сказать свое бодрое и мягкое слово людям нашего времени.

Призывающий на Вас, на Б. К. и на тех, чьи имена Вы мне послали,

Милостивое Божье Благословение

С любовью о Христе
архим&lt,андрит&gt, Иоанн

* * *

10.1.52

С Праздником Рождества Христова, с Новым годом, дорогой Владыко!

Очень тронут был Вашим письмом-приветствием, столь своеобразным и глубоким. Сердечно благодарю.

На ближайших днях высылаю Вам из ИМКи ‘Жуковского’ — ‘Богу содействующу’, и дойдет.

Оба мы, я и Вера Алексеевна, пока еще живы и здоровы, оба шлем Вам лучшие пожелания на Новый год и просим Ваших св. молитв. Редко приходится с Вами встречаться, но у меня — еще со времен Афона, на который Вы меня натолкнули — сохранился особый оттенок отношения к Вам. Будто невидимая ниточка, а протянута, соединяет.

А с Буниными, к сожалению, все оборвалось. Владыко, помолитесь и о них. Они оба старые, больные… на все и всех раздражены. Мы не встречаемся. Но от уцелевших общих знакомых знаю, что И. А. предельно худ, измучен [болезнию и самим собой], Вера тоже. Жизнь их ужасная.

Господь Вас храни.

Ваш Бор. Зайцев

P. S. Очень благодарю за ‘За Церковь’.

* * *

14-го октября, 1954 г. Сан-Франциско

Дорогой Борис Константинович, Недавно прочел я Вашу книгу о Чехове. Как бережно, заботливо ‘распутали’ Вы его, ‘реставрировали’, воссоздали творение Художника Первого. Добрались до настоящего Чехова. Ничего, кажется, не пропустили, добираясь до его сути, которую он, может, и сам не до конца видел. Ваша книга есть извлечение ‘драгоценного и ничтожного’, по слову Господню, сказанному пророку: ‘если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь, как Мои уста’…

Биография эта, конечно, не только ‘литературная’, а стоит, в сущности, на грани литературы и того, что ‘сердце сердцу говорит в немом привете’. Не все читатели расслышат этот ‘привет’ Ваш, как Чехову, так и читателю его и своему. Но, ‘привет’ Ваш все же коснется многих и заронит в сердца нечто, открывающееся за Чеховым, ради чего мы и живем тут. Это любовь к человеку. А отшелушить в нем все, ради чего не стоит жить и не живем мы тут… Что можно сделать большего в биографии? Тем более — литературной… Писатель-христианин не может быть празден от именно такой любви. Ее надо возвещать.

Вам, вероятно, покажется странным один пункт: но мне, как-то кажется, именно в ‘Архиерее’ открылась узость горизонта Чехова. ‘Архиерей’ сделай как-то очень для меня чуждо. Ни одной черточки нет в нем близкой, в строе его переживаний… Это, конечно, не ‘старец’ Толстого, не ‘Отец Сергий’, но, в чем-то подобен ему. Прямого опыта религиозного не раскрывается в нем. Он весь в плане ‘психологическом’, ‘душевном’. И неудача рассказа в том именно, что хороший человек выведен. Будь он не ‘положителен’, как тип, была бы более оправдана его религиозная безхребетность духовная, безжизненность.

Как-то сердце мое не спокойно за Бунина… Пред самым моим отлетом в Англию [год назад, когда летел через весь мир], совсем поздно, от Струве, мы с сыном П. Б., доктором, заехали, и — посидел я последний раз с Иваном Алексеевичем, не то 1/2 часа, не то час. Он смог пройти в столовую, расположился за столом, и поговорили, не исключая темы и о том мире… Как-то захотелось ему с Мережковским заполемизировать, что, мол, чудак, думал что ‘с Лермонтовым’ встретится там!.. Я все же сказал ему, что та жизнь несравненно реальнее этой. Уходя, крепко обнял его и благословил. Он с полным благоговением это принял и остался сидеть сгорбленный, такой несчастный с виду, словно загнанная мышка в самом последнем уголку подполья своего… И Чеховым, как раз, был занят, когда пришла минута переходить…

Ведь тайна в том, что количества талантов мы не знаем, — ни в себе, ни в других, и оттого никто, ни про себя, ни про другого, не знает, сколько ‘дано’, сколько ‘отдано’ Богу, Кто дал… Талант же главный, разумеется не физический и не душевный [не искусство], но духовный, — талант духовных возможностей и сил… Это проблема неразрешаемая на земле. И оттого нельзя [не то, что не позволяется, но нельзя, по самоочевидности] судить другого: нет ни у кого меры, с которой можно сравнивать данный уровень человека. Но, есть и бывает какой-то ‘вздох несвершенного’, который вьется за человеком. Вздох с непросветленности и непримиренности. О, если бы душа воспрянула, хотя бы в последний миг…

* * *

Великий Понедельник 11 апр. 1960

Дорогой Борис Константинович Спасибо за строчки Ваши, столь ценные мне. Рад сведению, что В. А. крепче. Это ведь любовь Ваша и крепость духа, веры. Этим она выживала и живет, в этом мире… И Вы сами от этого имеете новую силу… Это, как Евангелие Светлой Ночи: ‘благодать во благодати’. Господь любит светло любящих.

В. Смоленскому, прекрасному поэту, имел возможность выслать (чрез одно лицо — с Дарю) 20 долларов. А здесь прилагаемой бумажкой прошу Вас порадовать чем-либо ‘пасхальным’ Веру А. Буду Вам признателен за исполнение этого моего желания.

Как хорошо Вы написали об о. Киприане. Я помню его еще в Лицейском Саду, — он на 4 года был старше меня. Потом, по дороге на Афон (на постриг), встретился с ним в Сербии в 1926 и свершил паломничество во фрушкогорские монастыри. Монашество он вскоре принял, после меня. И был у нас с ним один и тот же духовник, несколько лет спустя в Югославии, — батюшка о. Алексей Нелюбов (туляк), духовник женского хоповского — б. Леснинского — монастыря. — Но позже, уже в Зап. Европе, как-то не наладился с ним братский контакт (как хотелось мне). — И здесь что-то было иррациональное, во что я не хотел вникать, а только жалко… А теперь, опять, все уже перешло в иное. Мы еще — на ниточке — тут, он — там уже. Вы хорошим словом его проводили.

Обнимаю Вас, дорогой Борис Константинович, и призываю на Вас и близких Ваших Милость Божью.

Если приведется быть в Париже больше чем на день-два, надеюсь повидать вас обоих.

А разбить надвое стихи в ‘Р. М.’ было, может быть, лучше (до меня еще не дошли эти NoNo).

P. S. Очень интересное явление: стали доходить до меня письма с разных концов России от… слушателей… (Перестали, оказывается, глушить там ‘Г. А.’). Задают всяческие вопросы… Кое-кто м. б. и по заказу. Но — сколь расширилась ‘аудитория’. Через 40 лет странствий, вхожу в ‘Землю Обетованную’, в образ Царствия Божия, — словом о Христовой Православной вере — родному народу. Вот милость Божья, — за которую ничем нельзя воздать…

* * *

2 июля, 1962 г.

Дорогой Владыко, вот произведение левой руки моей бедной Веры! — Ее лечат сейчас по-грубому [‘reeducation’], результаты есть, если Богу угодно будет, последние ее и мои годы будут озарены. — Спасибо Вам великое за все — главное, за доброту и участие — мы чувствуем это на огромном расстоянии.

Лозинский у меня есть. Он — лишнее подтверждение того, что терцинами переводить почти невозможно. При всем его мастерстве, ему приходится прибегать к ужасным насилиям над русским языком — и это иначе быть не может. [Знаменитый перевод Мина, над которым он работал 25 лет, по-русски читать труднее, чем по-итальянски]. Вообще же, конечно, всякий перс-вод, мой в том числе — бледный снимок с оригинала. И чем оригинал выше, поэтически, тем перевести труднее. [Стихов Пушкина иностранцы не знают, и если читали, находят посредственными]. А вот Бердяев выходит отлично на всех языках.

Просим Ваших св. молитв, любим и ждем в Париже.

Ваш Бор. Зайцев

* * *

9.2.1963

Дорогой Борис Константинович, — приветствую Вас и Веру Алексеевну! Получил Ваше письмо. Какая хорошая мысль — издать ‘свято-русскую’ серию Вашу. Если хотите, чтобы я над этим вопросом подумал, я постараюсь обдумать его, и м. б. найдутся какие-либо ‘координаты’ здесь… Вполне понимаю Ваше отношение к ‘Humanities Fund’. Если что можно будет по другим линиям сделать, я Вам сообщу (не знаю только, связаны ли Вы ‘правами’ с ИМКА-Пресс, на какую-либо из этих книг, — думаю, что тут не будет осложнений…).

Очень интересно, какова была Ваша встреча с Паустовским и о чем говорили Вы и был ли тут какой-либо человеческий контакт (не говорю — с Вашей стороны, тут сомнений нет, а — с его).

Е. по-видимому с какой-то стороны (либо с поэтической, либо с религиозно-философской, м. б. комбинацией сего) был затронут книжечкой ‘Странника’, т. к. читал наизусть оттуда стихи (напр. стр. 62)… Я не думаю, что он ‘коммунист’. Он ловко себя там ‘камуфлирует’ в защитный цвет — ‘полосами’, как парашютист — и действительно духовно там является некиим парашютистом, ‘прыгает’ — с абстрактного коммунистического неба на простую русскую землю… Некий освобожденный гуманизм в нем есть. Эта черта выступает и у других. Любопытно, что тему восьмистишия ‘Тайнодействия’ (стр. 23 ‘Странствий’) он взял темой всей своей книги: ‘Взмах руки’ (1962) и ее первого стихотворения (написанного в том же году, в начале которого вышли ‘Странствия’)… Я получил с приветствием авторским очень лирическую книгу стихов Л. О. Тоже тут преломляется гуманизм (коим преодолевается, думаю, тема ‘коммунизма’ у многих)…

Трогательна все же эта ‘мистика’ — ‘с чернилами пузырьков’ — (как и романтика ‘поездов’ у других там поэтов)… Я думаю все же, что накапливается под ледяной коркой какое-то подснежное царство, коим живут люди… И во все это, право, можно вкладывать то, что в форме церковной и богооткровенной еще недосягаемо…

С любовью призываю на Вас, Веру Алексеевну и милую дочь Вашу, утешающую Вас Божие благословение и укрепление С любовью, Ваш Арх&lt,епископ&gt, Иоанн

То, что хотелось бы Вере Алексеевне, прошу приобрести на прилагаемую бумажку цветную. Надеюсь, у Вас препятствий не будет ее реализовать.

Что надо еще издать и сейчас помышляю о сем: еще не изданную поэму Максим&lt,илиана&gt, Волошина: ‘Святой Серафим’ (напис&lt,ана&gt, им в 1919 г.) Я думал, что она сгорела у меня в Берлине, но нашлась там ее копия и мне прислали… Ценная поэма, — фактически житие преп. Серафима в волошинских (полу-белых) стихах… Хочу и в Россию об этом передать…

* * *

б марта, 1963 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Владыко, задумал я одно литературное предприятие, хочу обратиться к Вам за помощью или советом. Есть у меня книжечки ‘Преп&lt,одобный&gt, Сергий Радонежский’, ‘Афон’ [Вами вдохновленный] и ‘Валаам’. Все это давно разошлось. Достать нигде ничего нельзя. Идейка такая: соединить все вместе, получится книга страниц в 300. Ее можно было бы назвать ‘Святая Русь’, или что-нибудь в этом роде.

Тут Вы начинаете уже понимать, куда все это клонится. Конечно, к тому, чтобы поднять издание материально.

Мысль об этом давно во мне сидит, да все как-то не решался переходить к ‘действию’. Но времени уж остается мало [мне 82 года], а ведь это направлено к прославлению духовной Руси, ныне на Родине заушенной. Кто знает, может быть, со временем книга попала бы и туда, и там кто-нибудь соприкоснулся бы. с удивительным и высоким [а то и высочайшим], что было на земле нашей. ‘Толцыте и отверзится’. Вот и пробую постучать. — Нельзя ли подтолкнуть какое-нибудь американское сообщество — православное или протестантское — на некий меценатский жест? — С Dante я тоже долго колебался, наконец, меня поддержал Humanities Fund, но второй раз обращаться туда неудобно ([тем более, что они несколько поддерживают меня и вообще — ведь Вы понимаете, дорогой Владыко, что заработком в ‘Русской Мысли’ не проживешь и неделю].

Буду очень, очень признателен, если в той или другой форме окажете содействие.

Вера, приблизительно, в том же виде. Держит нас обоюдная любовь и милость Божия. Ваше посещение для нас незабываемо. Был у меня Паустовский. Хороший человек, но совсем из другого теста, чем Вы. А Евтушенко меня удивил: он сказал английскому Оболенскому, что очень ценит Ваши стихи. Я тоже ценю, но я не коммунист и не атеист. А ему как будто и не полагалось бы. Если это не кокетство с его стороны, то тем лучше. Он талантливый человек, но на опасном пути. — Зинаида Алекс, поместила обо мне изящную статью в ‘Revue des deux mondes’ — дай Бог ей здоровья.

Оба мы шлем Вам лучшие пожелания. Помяните нас в Ваших св. молитвах.

С любовию Борис Зайцев

* * *

19 июля, 1965 г.

Дорогой, глубокоуважаемый Владыко, очень рад был получить от Вас светлую, как всегда, весть — Вы и раньше являлись в дом наш светлым лучем [незабываемым], теперь явились в дом осиротелый, но любовь к Вам в нем осталась прежняя. [Ваших молитв и благословений ни Вера покойная, ни я, никогда не забываем].

Несколько слов о ее земном конце: в четверг на Страстной, когда ей было уже плохо, но сознание еще не покинуло, я читал ей и Наташе Двенадцать Евангелий. К концу она устала, дослушала уже в полузабытьи. Но, когда я подошел к ней, на лице ее было блаженное выражение. Потом наступило беспамятство. Оно продолжалось всю пятницу и субботу.

Но представьте, на Первый День, 25 апреля, она проснулась, совсем почти как раньше, с улыбкой и нежностию ко мне и Наташеньке. В этот день к нам зашел давний друг наш итальянский, римский проф. Легатто, который всегда очень к ней хорошо относился — она к нему тоже. Он ее обнял, поцеловал, сказал по-русски: ‘Христос Воскресе!’, она ответила совершенно явственно: ‘Воистину Воскресе’. Весь день был веселый и радостный. Я пел ей ‘Христос Воскресе из мертвых…’ и т. п. Это был последний день. С понедельника опять беспамятство. В четверг некий просвет, улыбнулась, прошептала мне ‘папа’, Наташеньке ‘мама’ [она так нас называла в болезни],— и опять прежнее. Ничего не ела, ничего не пила. Вливали питательную жидкость goutte а goutte, часами, но ничего нельзя было сделать. Почки совсем перестали действовать. 11-го мая в 4 ч. утра, не приходя в сознание, скончалась. Отпевание было на Dam, очень торжественное, море цветов, хор, полный храм. Погребение на St. Genevieve des Bois.

О Вашей болезни узнал, но довольно поздно, душой и сердцем с Вами, рад весьма, что Вы крепнете и вскоре, наверно, начнете свою благовестническую деятельность.

Низко кланяюсь Вам, люблю и посылаю всяческие благопожелания.

Ваш Борис Зайцев

P. S. Простой бандеролью посылаю Вам новую книгу свою ‘Далекое’.

* * *

1 сентября, 1965 г.

Глубокоуважаемый, дорогой Владыко, надеюсь, Вы уже поправились, отошли от Вас докучные дела болезни. Дай Вам Бог сил.

Сердечно благодарю за письмо о Вере. Ваши посещения во время ее болезни и Ваше действие на нее и на меня незабываемы. Кланяюсь Вам земно за любовь и поддержку.

Сейчас чувство, что иду к ней. Как это произойдет, не знаю и не понимаю так же, как некогда в Калуге, шестнадцатилетним гимназистом, не мог ответить старушке-вдове Крич, у которой жил, на вопрос о покойном муже. [‘Вот, Боря, ты умный человек, объясни мне, как я узнаю на том свете моего Жоржа?’]. Жизнь прошла с тех пор, а тайна такая же, но чувствую теперь больше, может быть, потому, что тогда я не был еще прикреплен нитью нерасторжимой ни к кому. [Просто был ‘Зайчик’, первый ученик в классе, сидел на последней парте, откуда удобно было подсказывать].

‘Книгу свидетельств’ читаю медленно, по частям. Некоторые главы потрясают [‘Плимутские братья’]. Вообще же, книга замечательная, и работа, ‘трудничество’ Ваше замечательно, Владыко — это не ‘слова’, не зря сказано.

Дай Вам Бог сил и для дальнейшего благовестия. Всегда благодарный и всегда с любовию Ваш

Борис Зайцев

* * *

16-е сентября, 1965 г. Сан-Франциско

Дорогой Борис Константинович, Получил Вашу весточку от начала месяца. Радостную и грустную. И то, и другое — образы одного благословения, чувства неотмирности в мире этом… Для Вас настал, конечно, самый важный и драгоценный период жизни, не столько — ‘без Веры’, сколько — ‘с Верой — там’… Вот и Федора Августовича Степуна более всего волновал духовно вопрос личной встречи там (когда беседовали мы с ним, совсем перед его смертью, в феврале этого года, в Штуттгарте). Нам, конечно, трудно земным умом себе представить зерно личности своей и близкого человека, мы видим себя и других лишь в душевно-телесных платьицах, в мякине, в шелухе смертной одетых. А там без этого всё. Представить трудно. Ведь Чистота всесожигающая и есть смерть. Да будет она благословенна для всех уже славно прошедших ее воротами, и для нас… Спасибо Вам, дорогой, за ободрение в моем ‘трудничестве’ словесном, благовествовательном. Большое счастье дано мне: ‘поить’ истиной русских людей [миллионы, ведь, слушают [Речь идет о моих ‘Воскресных беседах’ по Голосу Америки, начатых в 1948 г. (продолжающихся доныне), обращенных к России. (Примеч. автора.)])]. И мой опыт литературный ‘светский’ [от юности идущий] помогает мне сейчас в этих простых словах, не условных, а прямых. Господь творит все Свое ‘из ничего’. Помолитесь и Вы за меня. Господь Вам тоже дал молитву. И об общем молитесь. В мире ‘закручиваются вихри’ — Вы видите: это особенно время тихих молитв, славословия Бога из всех углов земных — за все, за всех… Если будем в этом мире, надеюсь, повидаемся с Вами в начале следующего года. Предположена конференция церковная в Женеве.

Может быть, и от милого молодого своего читателя имели Вы какую-либо весть. Та, первая, очень ценна. Обнимаю Вас, дорогой Борис Константинович.

Ваш Архиепископ Иоанн

* * *

10 мая, 1966 г. Сан-Фр&lt,анциско&gt, Кал&lt,ифорния&gt,

Дорогого Бориса Константиновича пасхально обнимаю в день его 85-летия! Невероятно торопится время. И верю, что добрых людей торопят ангелы, и быстрота часов и минут переходит у них в интенсивность [во внутреннюю быстроту] добра… И вспоминается, как молодой, вдумчивый пред духовным миром, ветром афонским освеженный, приезжал Зайцев сорокасемилетний в гости к молодому пастырю-иноку в город, с названием столь символическим — Белая Церковь.

И вот, чрез всё это быстрое множество лет, которые были для Вас не только служением слову, но и словом Слову, чрез весь Американский Континент и чрез весь Атлантический океан и — чрез память о незабвенной, доброй рабе Божьей Вере, — протягиваю я свои руки к Вам, дорогой Борис Константинович, чтобы осенить Вас Честным Животворящим, благословляющим Крестом и — обнять Вас.

Иоанн,
Архиепископ Сан-Франциский

* * *

5, Av. des Chalets, Paris (16)

19 мая, 1966 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Владыко, великое спасибо Вам за письмо-приветствие. На вечере оно было оглашено первым.

Я тоже очень хорошо помню Югославию, Белую Церковь, худенького иеромонаха одного… Но помню его еще и раньше, молодым поэтом Шаховским, у себя на rue Belloni в Париже — это уже более 40 лет назад. Тогда будущий архиепископ издавал и редактировал журнал ‘Благонамеренный’ — и представьте, как раз комплект этого журнала сохранился у меня и доселе [правда, и вышло всего два номера, все же…].

Но особенно запомнилось раннее утро в Сергиевом Подворье, когда в полутьме осенней только что постриженный юный монах рассказывал мне об Афоне, переломившем его жизнь. Если бы утра этого не было, я никогда бы, наверное, на Афон не попал и в жизни моей не сохранилась бы одна из самых светлых и возвышенных ее страниц. Из дали времен кланяюсь Вам земно за то, что как-то заразили меня тогда этим Афоном, и я, не имея ни копейки денег и не отличаясь, вообще, расторопностью, вдруг проявил энергию и выпросил у ‘Последних Новостей’ аванс в 5000 фр. на поездку. [Мне их не хватило, назад возвращался в трюме какого-то cargo греческого. Вера с Наташей сидели тоже без гроша, но все обошлось благополучно. Значит, была на все это не одна наша воля].

Последнее время нередко встречаю Зинаиду Алексеевну, от нее знал [да и из ‘Н. Р. Сл.’] о Вашей болезни. Разумеется, был душой с Вами, как и теперь [теперь считаю Вас уже здоровым].

Господь Вас храни на долгие еще годы — трудника высокого назначения, так нужного и здесь и на Родине, так подымающего всех нас своим неумолчным словом и делом.

С давнею и всегдашнею любовию

Борис Зайцев

* * *

5, Av. des Chalets, Paris (16)

20 июня, 1967 г.

Дорогой и глубокоуважаемый Владыко, сердечно благодарю за письмо, за передачу в Россию. Как ни странно, у меня самого некая связь с Россией растет: не только приходят книги писателей молодых оттуда с дружественно-почтительными надписями, но вот только что получил весть, что выходит мой перевод [и покойной Веры] книги ‘Ватек’, английского писателя Бекфорда, превосходно писавшего по-французски. Небольшая книжка, фантастич. арабская [скорее персидская] сказка — вещь редкостная по красоте мрачной и никак уж к Марксу неподходящая. Вступительная статья П. Муратова — не знаю, оставят они ее или постараются как-нибудь приспособить ‘Ватека’ этого к своим надобностям. Но трудно! Никаких мостков.

Вышел этот ‘Ватек’ в Москве у К. Ф. Некрасова в 1913 г. Корректуру я держал в Риме в 1912, 55 лет тому назад. Да, судьбы не угадаешь.

Вашу передачу и письмо Татьяне Марковне передал ей. Она была очень тронута Вашим вниманием и сказала, что сама Вам напишет и поблагодарит:

Будьте здоровы, дорогой Владыко, дай Вам Бог долгие годы звонить в свой колокол духовный.

С любовию и признательностью

Борис Зайцев

* * *

16 декабря, 1968 г. Дорогой Борис Константинович,

Сердечно благодарю Вас за подарок — присылку книги Вашей, — некоей светлой радугой Вы ее протянули по небу, один конец поставив в Москве прошлого, а другой в Париже настоящего [тоже утекающего в прошлое уже]. В этих проблемах духовных и жизненных Христофорова русского есть уже, Вы показали какой-то ‘отлет’ — какой-то это полусон-полуявь [все те персонажи предреволюционные московские]. И Вы их, конечно, подняли, немножко, над землей… А далее материя уплотняется и одухотворяется по-новому [по-лучшему]… Надо бы теперь переиздать всю Вашу серию литературных образов, больших образов России. Насколько это лучше многих монографий — как-то в них Вы, держась за реальную ткань жизни, делаете ее живой и теплой, — совсем без всякой желчи, без всяких сморщиваний лица, от того, или от другого, а как бы провожая писателя и его творчество и жизнь — на Суд Божий [в виде ангела-хранителя]. И это ‘отольется’ Вам самому. Какой меркой меришь, и тебя такой будут мерить.

Многие дурачки-люди этого не понимают! Надо созидать Царство Божие, творить его и в другом человеке, даже — ушедшем с земли, из того, что он оставил. Творец творит из ничего и дает людям эту власть, как образу Своему, — из ничего, из пустяков, из мелочей [а что не ‘мелочь’, из нашей внешней жизни?], творить новую ткань жизни, расшифровывать вещи во благо. Это высший этаж творчества. И Вам он доступен. Это следствие веры.

Обнимаю Вас и ко дню Рождества Христова желаю Вам, рабе Божией Наталии, ее милому мужу и чадам — мира и радости благословенной.

С любовью

Архиеп&lt,ископ&gt, Иоанн

…помогите Жуковскому сказать свое бодрое и мягкое слово людям нашего времени. — Слова ободрения Зайцеву, работавшему в это время над романом-биографией о В. А. Жуковском (публикация в ‘Новом журнале’ началась в 1947 г., а книга вышла в 1951 г.).

…А с Буниными, к сожалению, все оборвалось. — См. об этом в предисловии к т. 2 нашего собрания.

…от Струве, мы с сыном П. Б., доктором, заехали, и — посидел я последний раз с Иваном Алексеевичем… — Из пятерых сыновей П. Б. (Петра Бернгардовича) Струве(1879—1944) — Глеба(1898—1985), Алексея (1899—1976), Льва (1902—1929), Константина (иеромонаха) и Аркадия о. Иоанн мог навестить И. А. Бунина, предположительно. с Алексеем Петровичем, который многие годы ‘оставался единственным из всей семьи Струве парижским посредником в ее отношениях с Буниным’ (Колеров М. А. Русские писатели и ‘Русская мысль’ // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 19. М., СПб., 1996. С. 242).

…что В. А. крепче. — Речь идет о жене Зайцева Вере Алексеевне.

B. Смоленскому, прекрасному поэту… — Владимир Алексеевич Смоленский (1901—1962) — один из крупных поэтов русского зарубежья. Участник Белого движения в годы гражданской войны в России, эмигрировал в 1920 г.

Как хорошо Вы написали об о. Киприане. — Очерк Зайцева ‘Архимандрит Киприан’, вошедший в его мемуарную книгу ‘Далекое’ (см. т. 6 нашего собрания), архиепископ Иоанн прочитал в газете ‘Русская мысль’ 5 марта 1960 г.

‘Р. М.’ — еженедельная (с 1968 г.) газета ‘Русская мысль’, основана в 1947 г. как орган русских секций французской конфедерации дружинников-христиан, В этой газете Зайцев опубликовал около двухсот произведений.

Перестали, оказывается, глушить там ‘Г. А.’ — ‘Г. А.’ — радиостанция ‘Голос Америки’.

Лозинский у меня есть. — Имеется в виду ‘Божественная Комедия’ Данте в переводе Михаила Леонидовича Лозинского (1886—1955).

…какова была Ваша встреча с Паустовским… — О встрече с Константином Георгиевичем Паустовским Зайцев рассказал в некроложной заметке ‘Паустовский’ (с фотографией ‘К. Г. Паустовский в гостях у Б. К. Зайцева’), опубликованной 25 июля 1968 г. в ‘Русской мысли’. ‘В 1962 г. он был в Париже, — вспоминает Зайцев. — Общие знакомые привезли его ко мне, мы сидели вечером в небольшой моей квартирке, под иконами моей жены мирно беседовали — и то же впечатление, что от писаний, сдержанный и умный, и глубокий человек. Никаких острых тем не трогали. Да если бы и тронули, вряд ли особая разница оказалась бы во взглядах. Расстались дружественно, обменялись книгами с автографами соответственными. Два года назад дочь моя с мужем, в странствии по России, была у него в Москве, нашла сильно ослабевшим и полубольным. Не знаю, писал ли он уже что-нибудь. Но что заступался за преследуемых молодых писателей, знаю. И это снова располагает к нему. А вот третьего дня вычитал, что он скончался, Если б мог, послал бы в Москву венок на могилу. Мир праху. Мир праху достойного, настоящего писателя’.

Е. по-видимому… был затронут книжечкой ‘Странника’… — Е. — поэт Евгений Александрович Евтушенко. В 1960-1970-е годы Странник (Шаховской) издал семь поэтических сборников, среди них — ‘Странствия. Лирический дневник’, о котором в письме идет речь.

…еще не изданную поэму Максим. Волошина: ‘Святой Серафим’ (написан им в 1919 г.). — Поэму ‘Святой Серафим’ Максимилиан Александрович Волошин (1877—1932) завершил 1 апреля 1929 г. ‘во время травли и процессов’ (Купченко В. Странствие Максимилиана Волошина. СПб., 1997. С. 452—453).

…сказал английскому Оболенскому… — Дмитрий Дмитриевич Оболенский — профессор Оксфордского университета.

Зинаида Алекс. — Зинаида Алексеевна Шаховская (род 1906) — поэт, прозаик, критик, журналист. В эмиграции с 1920 г. Сестра архиепископа Иоанна. В 1968—1978 гг. — главный редактор газеты ‘Русская мысль’. Автор мемуарных книг ‘Таков мой век’ (‘Tel est mon siecle’. В 4 т. иа фр. яз.) и ‘Отражения’ (с очерком о Зайцеве, Париж, 1975, М., 1991).

…зашел давний друг наш итальянский, римский проф. Легатто… — Этторе Ле Гатто (1890—1983) — итальянский литературовед-славист, искусствовед, переводчик, автор семитомной ‘Истории русской литературы’ (1927—1945) и двухтомной- ‘Истории русской современной литературы’ (1958), трехтомного труда ‘Итальянские мастера в России’ (1827—1943), мемуаров ‘Мои встречи с Россией’ (с главой о Зайцеве, 1978, русский перевод 1992) м др.

‘Книгу свидетельств’ читаю медленно… — Епископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Книга свидетельств. Нью-Йорк, 1965. Главы из ‘Книги свидетельств’ вошли также в его ‘Избранное’ (Петрозаводск: Святой остров, 1992).

Федор Августович Степун (1884—1965) — философ, социолог, литературовед, историк, прозаик, критик, общественный деятель, автор двухтомных мемуаров ‘Бывшее и несбывшееся’ (Лондон, 1990).

‘Н. Р. Сл.’ — нью-йоркская ежедневная газета ‘Новое русское слово’, издающаяся с 1920 г. (с 1910 до 1920 г. ‘Русское слово’).

…мой перевод (и покойной Веры) книги ‘Батек’… — ‘Запретный’ с 1922 г. Зайцев неожиданно и для него самого, и для советской литературной общественности был представлен переводом ‘арабской сказки’ Уильяма Бекфорда ‘Ватек’ в томе ‘Фантастические повести’, изданном в академической серии ‘Литературные памятники’ (Л.: Наука, 1967). Тогда же распространилась версия, что причастные к изданию перевода крамольного эмигранта были наказаны. ‘Виновник’ же опубликовал 20 апреля 1968 г. в ‘Русской мысли’ дневниковую заметку ‘Рго domo sua.Из давнего’, в которой вспоминал:

‘Однажды, больше полувека назад, в Москве, зашел ко мне ‘Патя’ — так звали мы Павла Муратова, друга нашего — и говорит:

— Вот, Боря, замечательная книга ‘Ватек’ Бекфорда. Такой был англичанин, XVIII века, чудак отчасти, фантазер… но какой писатель!.. Посмотри.

Я взял, прочел. Сказка! Так в подзаголовке указано, а это мрачная фантастическая история, восточная. Глубокого смысла. Погоня необузданного калифа Ватска за всемогуществом при помощи сил дьявольских. Гибель в царстве Эблиса, врага рода человеческого и самого Бога.

Как написано! Вещь замечательная, что говорить.

— Ну, видишь… Хм-м… — да, вот что: переведи ее на русский, я напишу предисловие, Константин Федорович (Некрасов. — Т. П.) издаст. Он уже согласился.

Некрасов дал аванс, подоспели другие авансы, мы закатили с женою в Рим, где зиму 1911-12 гг. и провели.

В незабываемом этом Риме, незабвенной зимой, получал я уже из Москвы корректуры ‘Ватека’. Жили мы как птицы небесные, ни о чем не думая, ничего впереди не предчувствуя…

Пути жизни загадочны. Кто мог подумать, что через пятьдесят шесть лет после московского издания… вновь явится этот ‘Ватек’… не у букиниста набережного, а в Москве пятидесятитысячным тиражом. И как некогда в Рим корректурами, так теперь приплыл самотеком, уже в готовом виде (корректуру в Москве делали, к изданию этому я никак не причастен)’.

…письмо Татьяне Марковне… — жене прозаика Марка Александровича Алданова (1889-19S7).

В этих проблемах духовных и жизненных Христофорова русского… — Христофоров — главный герой повести Зайцева ‘Голубая звезда’.

———————————————————————

Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 7. Святая Русь. — М: Русская книга, 2000. 525 с.

Из переписки с архиепископом Иоанном

Комментарии

Читайте также: