Из общественной и литературной жизни Запада, Булгаков Федор Ильич, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

Изъ общественной и литературной жизни Запада.

Ренанъ и Тэнъ.— Біографія Тэна.— Его позитивизмъ, пессимизмъ и аристократизмъ.— ‘Маленькій лордъ Бэконъ’.— ‘Ахиллесова пята’ Тэна-историка.— Противорчіе въ изслдованіи о Наполеон I. — Заслуга Тэна относительно критики французской революціи.— Тэновскій методъ литературной критики.— Анатоль Франсъ о теоріи ‘среды’.— Новйшее мракобсіе.— О медіумическихъ опытахъ Евзаніи Паладино.— Разоблаченіе ихъ Торелли.— Протоколъ 17 медіумическихъ сеансовъ, подписанный семью учеными.— Можетъ ли наука изслдовать все?— Заразительность эпидеміи суеврій.— Стэдъ — главный апостолъ мистицизма въ Англіи.— Процвтаніе спекуляціи мистицизмомъ въ Лондон.— Общаемая газета съ телеграммами духовъ.— Газета-телефонъ въ Буда-Пешт.— Англійскій богословъ о прелестяхъ ада.— Дарвинистская теорія ада.— Рекламы въ Англіи.— Стованія ‘Times’ на ихъ рекламное безчинство.— Воздушныя и огненныя рекламы.— Художественныя рекламы.— Интересный найденышъ.— Пьеса Жюля Леметра изъ театральныхъ нравовъ.

‘Вслдъ за Ренаномъ Тэнъ!’ Такое сопоставленіе двухъ именъ въ некрологахъ французской печати, посвященныхъ памяти недавно скончавшагося Тэна, ясно показываетъ, что онъ не уступаетъ знаменитому Ренану въ значеніи, какъ блестящій писатель Франціи, какъ художникъ слова, какъ ученый изслдователь и мыслитель. Разница между ними та, что Ренанъ считался выразителемъ идеальной и спиритуалистической стороны французскаго ума XIX вка, а Тэнъ съ неменьшей оригинальностью и блескомъ — выразителемъ его матеріалистической и скептической стороны. Тэнъ {Тэнъ родился 21-го апрля 1828 г. въ Вувье, въ департамент Арденъ, yчился въ парижской ‘cole normale’, затмъ былъ преподавателемъ въ разныхъ провинціальныхъ лицеяхъ, но вслдствіе независимости своихъ взглядовъ не ладилъ съ начальствомъ и, бросивъ преподавательскую дятельность, переселился въ Парижъ, гд началъ свою литературную карьеру въ ‘Revue de l’instruction publique’. Фирма Гашеръ, издававшая этотъ педагогическій журналъ, поручила ему составить путеводитель по Пиринеямъ, а онъ написалъ ‘Voyage aux Pyrnes’ — книгу, обратившую общее вниманіе на его литературное дарованіе. Затмъ онъ занялся изученіемъ философіи. Въ результат этого изученія въ 1856 г. явилась книга, вызвавшая сенсацію въ философскомъ кругу Франціи, ‘Les Philosophes franais du XIX si&egrave,cle’. Съ тхъ поръ, ежегодно печатались этюды Тэна по философіи, критик и исторіи. Въ 1862 г. его ‘Histoire de la littrature anglaise’ произвела цлую бурю въ лагер спиритуалистовъ. Несмотря на высокія научныя достоинства этого труда, французская академія не увнчала его преміей въ виду протестовъ клерикаловъ. Какъ бы въ вознагражденіе за это Тэнъ, при содйствіи Наполеона III, получилъ профессуру исторіи искусствъ въ ‘cole des beaux-arts’. Къ этому періоду относятся замчательные труды Тэна по искусству: ‘Philosophie de l’art en Italie’ и ‘Voyage en Italie’, ‘Idal dans Part’ (это — собраніе его лекцій въ ‘cole des beaux-arts’), ‘L’art dans les Pays-bas’, ‘L’art en Gr&egrave,ce’. За этими трудами послдовало опять возвращеніе къ философскимъ занятіямъ въ монографіи ‘De l’Intelligence’, а четыре года спустя — въ 1874 г.— появилась его ‘Contre le suffrage universel’. Въ 1875 г. вышелъ первый томъ капитальнйшаго историческаго изслдованія Тэна ‘Les Origines de la France contemporaine’. Тутъ былъ начисто осужденъ ‘старый режимъ’ Франціи: жизнь распутнаго дворянства обрисована въ яркихъ краскахъ. Слдующіе три тома (‘L’anarchie’, ‘La Conqute Jacobine’ и ‘Les Gouvernements rvolutionnaires’) посвящены изслдованію исторіи французской революціи. Авторъ пользуется здсь огромнымъ матеріаломъ, документальнымъ и архивнымъ, изъ всевозможныхъ библіотекъ. Изъ литературы касательно революціи едва ли что-нибудь ускользнуло отъ вниманія Тэна. Главная заслуга его въ томъ, что онъ впервые низвелъ до человческихъ пропорцій ‘божественную’ легенду революціи, и съ тхъ поръ началась настоящая расчистка поля изслдованія этого предмета. Съ 1878 г. Тэнъ засдалъ въ числ сорока ‘безсмертныхъ’ французской академіи. Въ 1890 г. изданъ и первый томъ второго отдла ‘Les Origines’, носящаго названіе ‘La France moderne’. Въ этомъ том охарактеризованъ Наполеонъ I и его режимъ. Оставалось обрисовать ‘Новйшую Францію’, вышедшую изъ этого режима, и на это предназначался послдній томъ ‘Les Origines’, который долженъ былъ выйти черезъ три мсяца, но смерть прервала изумительно труженическую жизнь Тэна.} былъ позитивистомъ чистой воды, безъ малйшей примси мистицизма, что теперь рдко встрчается во Франціи. Онъ врилъ только въ факты и въ т выводы, къ какимъ могло привести терпливое и методичное наблюденіе ихъ. Только любовь въ факту и культъ знанія, культъ, впрочемъ, безъ вры въ непогршимость знанія и въ всемогущество его, вдохновляли этого писателя. Такой позитивизмъ останавливается у порога всего таинственнаго и признаетъ себя просто неспособнымъ проникать въ неразгаданныя тайны. Тутъ нтъ ни враждебности къ таинственности, ни равнодушія. Это скоре уваженіе передъ невдомымъ, нежели боязнь его.

Какъ моралистъ, Тэнъ былъ тмъ, что обыкновенно именуется пессимистомъ, т. е. онъ считалъ человка дурнымъ и почти неспособнымъ къ добру. Человкъ для него всегда былъ ‘гориллой кровожаднымъ и похотливымъ’ или, точне, никогда не можетъ избавиться отъ свойствъ натуры первобытнаго хищника.

Въ политик Тэнъ былъ аристократомъ, какъ это и подобаетъ ожидать отъ пессимиста, мизантропа и поклонника англійской культуры. Въ данномъ случа онъ признавалъ такую доктрину, что въ силу наслдственности народъ есть организмъ и вслдствіе цивилизаціи организмъ весьма сложный. А къ сложнымъ организмамъ, будь то машины, животныя или народы, примняется законъ раздленія труда. Самое низшее животное обладаетъ лишь однимъ органомъ для пищеваренія, для размышленія и развлеченія. Высшее животное иметъ много способностей и столько же органовъ, сколько способностей, безъ этого оно не могло бы существовать. Раздленіе труда въ обществахъ называется спеціальностью или компетентностью. И такъ, чмъ значительне народъ и чмъ многосложне его составъ, тмъ боле каждый составной элементъ въ немъ долженъ знать, что ему длать, и длать только то, что ему надлежитъ. Проще сказать, отъ каждой отрасли труда слдуетъ строго требовать возможно больше компетентности. Стало быть, предоставлять законодательство въ распоряженіе тхъ, кто уметъ длать только обувь, неблагоразумно. А такъ какъ демократія сводится къ тому, чтобъ ставить законодателей въ зависимость отъ тхъ, кто уметъ длать только обувь, и замнять многочисленныя колеса однимъ единственнымъ колесомъ или, по крайней мр, многочисленныя колеса ставить въ такую зависимость отъ универсальнаго колеса, что они всецло поглощаются имъ, то демократизмъ является безсмыслицей. Авторъ ‘Les Origines de la France contemporaine‘ старался доказать это фактически, считая, что деспотизмъ и анархія одно и тоже, т. е. одно и тоже ‘импульсивность одного мозга’, который не признаетъ для себя никакихъ резоновъ, или импульсивность коллективнаго мозга, который невдомо куда увлекается инстинктами и не размышляющей душой толпы.

* * *

Ипполитъ Тэнъ былъ весьма разносторонне одаренной натурой и серьезно изучалъ такія области, которыя не имли связи съ его прямой спеціальностью — исторіей. Робертъ де-Боньеръ въ воспоминаніяхъ о немъ не безосновательно называетъ его ‘маленькимъ лордомъ Бэкономъ, который для своей спеціальности пользовался всми отраслями человческаго знанія и умъ котораго живо интересовался самыми разнородными предметами’. Раньше, чмъ приняться за свой историческій трудъ ‘Les Origines de la France contemporaine’, Тэнъ уже пріобрлъ себ извстность, какъ филологъ, философъ, эстетикъ, историкъ искусства и литературы, наконецъ, какъ мастеръ по части художественныхъ путевыхъ описаній. Уже тогда онъ пользовался большимъ авторитетомъ глубокаго и остроумнаго критика и независимаго мыслителя, который, не взирая на благосклонность или неблаговоленіе литературнаго цеха и общественнаго мннія, не заботясь о выгодахъ для своего матеріальнаго положенія, безъ малйшихъ слдовъ амбиціи высказывалъ то, что считалъ за правду. Насколько Ренанъ иронизировалъ надъ самимъ собой, когда ему приходилось излагать результаты своихъ занятій, настолько же Тэнъ неизмнно старался оставаться борцомъ за свои воззрнія.

Эта-то самоувренность относительно непогршимости результатовъ его изслдованій, самоувренность, несвободная отъ догматическаго усердія, и была ‘Ахиллесовой пятой’ историка Тэна. Отсюда и вытекали противорчія между его методомъ историческаго изслдованія и его практическимъ примненіемъ, обнаружившіяся ярко въ ‘Les Origines de la France contemporaine’. Его методъ былъ собственно индуктивный, реалистическій, долженствующій изслдовать каждый объектъ безъ предвзятыхъ мнній и не обращая вниманія на заключительные выводы, какіе логически могутъ получиться изъ сдланныхъ наблюденій. Но ‘маленькому лорду Бэкону’ не суждено было провести съ строгой послдовательностью эту систему. Реалистическій историкъ, сторонникъ индуктивнаго метода, не могъ отдлаться отъ свойствъ философа, раньше занимавшагося метафизическими изслдованіями, и у Тэна постоянно попадаются положенія чисто апріористическія. Поэтому и его остроумные парадоксы зачастую вызываютъ возраженіе.

Вотъ, напримръ, онъ задумалъ объяснить характеръ Наполеона Великаго изъ корсиканской среды его юности, изъ разбойничьихъ традицій его фамиліи, изъ тосканскаго происхожденія ея и изъ общественной и духовной атмосферы Корсики, гд нравы и воззрнія XIV вка оставались нетронутыми позднйшей культурой вплоть до французскаго завоеванія этого острова. Онъ и охарактеризовалъ Наполеона Бонапарта, какъ послдняго изъ итальянскихъ кондотьери и тирановъ ранняго періода Возрожденія, но при изложеніи исторіи Наполеоновскаго режима знаменитый историкъ впалъ въ противорчіе съ самимъ собой, блистательно обрисовавъ перваго консула и перваго императора французовъ, какъ водворителя общественнаго и государственнаго порядка во Франціи, какъ величайшаго государственнаго человка. Очевидно, тутъ факты, отысканные Тэномъ и добросовстно повданные имъ, сами собой пришли въ противорчіе съ заране построеннымъ отвлеченнымъ образомъ героя.

Этому историку-реалисту, когда онъ брался за перо, очевидно ничто не было свято, за исключеніемъ только того, что онъ самъ считалъ за истину. Онъ какъ бы не признаетъ никакого величія французской славы, никакого идеальнаго завоеванія, невритъ въ то, что уже одно желаніе народа имть своихъ великихъ героевъ есть нчто хорошее. Тмъ боле безпощаденъ Тэнъ относительно историческихъ легендъ. Дятели французской революціи выставлены имъ съ фотографической точностью во всей своей нагот безъ малйшаго прикрытія фиговымъ листкомъ, съ ихъ алчностью, кровожадностью и хищничествомъ. Правда, и раньше ‘Les Origines’ длались попытки отнестись критически къ революціи, но только трудамъ Тзна удалось оказать ршительное вліяніе на перемну во взглядахъ относительно этой эпохи.

* * *

Реалистическая школа въ литератур Франціи не безъ основанія опиралась на Тэна, на его эстетическіе и критическіе этюды. Именно онъ подорвалъ значеніе романтическаго направленія, въ годы его молодости господствовавшаго во Франціи, и старался доказать, что только міръ дйствительности долженъ быть предметомъ всякаго художественнаго творчества, что поэтъ долженъ черпать свои созданія изъ этого міра, что средой опредляется образованіе и развитіе характера и рядомъ съ средой въ настоящемъ ршающее значеніе иметъ прошлое семьи и класса общества, изъ которыхъ вышелъ индивидуумъ. Какъ естествознаніе объясняетъ развитіе всего вліяніями окружающихъ условій, климата, мстныхъ особенностей и способа питанія, такъ и Тэну прежде всего требовалось изслдовать, изъ какой расы вышелъ такой-то иксъ, въ какое время онъ росъ и какое направленіе было тогда, какимъ вліяніямъ подвергался этотъ иксъ отъ окружающихъ условій, личныхъ и общественныхъ. Затмъ онъ искалъ ршенія боле мелкихъ вопросовъ въ письмахъ и архивахъ. По происхожденію, по времени и сред онъ заключалъ о сущности икса, по вншнимъ моментамъ и вліянію ихъ судилъ о внутреннемъ содержаніи. Эту мрку онъ прилагалъ къ поэтамъ, художественнымъ произведеніямъ и цлымъ эпохамъ.

По этой теоріи писатели классифицировались лишь какъ выразители общества, расы, среды. По замчанію одного выдающагося изъ новйшихъ французскихъ критиковъ (Эмиля Фаге) выходитъ отсюда, что не писатели участвуютъ въ сочиненіи книгъ гораздо боле, чмъ ихъ авторы, и Корнель, напр., выражаетъ мысль своихъ добрыхъ сосдей гораздо боле, чмъ свою собственную. Съ этой точки зрнія на писателя лишь какъ на точный историческій документъ, какъ на точное выраженіе духа времени, въ ‘Petit Journal’врне искать свидтельства о состояніи души французскаго народа 1890 г., нежели у Тэна или Ренана. Вдь писатели этой широко распространенной газетки для историка могутъ служить самыми цнными выразителями интеллектуальнаго состоянія новйшей Франціи, и если теорія Тэна врна, то помянутые писатели суть настоящіе французскіе авторы XIX вка, достойные того, чтобъ ихъ изучать.

Къ счастью, самъ Тэнъ практически не слдовалъ своему методу. Онъ примнялъ его какъ разъ наоборотъ. Онъ бралъ знаменитыхъ авторовъ, которые блистали просто потому, что обладали геніемъ, основательно изучалъ ихъ и по нимъ-то старался воскресить духъ ихъ времени. И тутъ уже не трудно было показать, что они-то и были настоящими выразителями этого духа времени. Иначе сказать, Тэнъ сперва составлялъ себ врную идею объ извстномъ автор и потомъ боле или мене прилаживалъ къ ней духъ времени. Весьма понятно, что отъ этого страдалъ иногда ‘духъ времени’, случалось и то, что критикъ, желавшій быть только историкомъ, сочинялъ плохія историческія страницы, потому что оставался хорошимъ критикомъ, и образцовыхъ страницъ по части критики у Тэна цлыя сотни.

Тэнъ въ конц 50-хъ и начал 60-хъ гг. имлъ очень большое вліяніе на литературную молодежь во Франціи, гораздо большее, чмъ Ренанъ, который не такъ легко поддавался усвоенію. Вліяніе Дарвина и Спенсера пришло во Францію лишь посл вліянія Тэна. Новое поколніе удаляется отъ этого направленія и старается создать ‘новую метафизику’, открыть двери сверхчувственному. Анатоль Франсъ, превосходный критикъ изъ среды той молодежи, которая нкогда увлекалась Тэномъ, сознается, что тогда онъ еще не зналъ, что всякія теоріи, искусно сочиненныя, одинаково хороши въ такомъ-же смысл, какъ этажерки, необходимыя для размщенія фактовъ по отдламъ. А этажерки Тэна къ тому же сдланы были превосходнымъ мастеромъ.

‘Великая философская истина походитъ на градусы долготы и широты, обозначенные на картахъ. Они съ точностью опредляютъ положеніе всхъ пунктовъ земного шара. Въ шесть лтъ, — говоритъ Франсъ, — когда я увидлъ первую карту земного шара, я думалъ, что линіи, тамъ начерченныя, соотвтствуютъ осязательной дйствительности. Во время своихъ прогулокъ въ Тюльери я отыскивалъ ихъ и не находилъ. Это было мое первое разочарованіе въ научномъ отношеніи. Идея, что теорія среды не можетъ быть безусловно врной, была вторымъ или третьимъ такимъ же разочарованіемъ’.

Такимъ образомъ ни эрудиція Тэна, ни масса фактовъ, собиравшихся имъ, не упрочила его метода, и насмшки надъ этимъ позитивистскимъ, серьезно-научнымъ, детерминистскимъ методомъ оказались для него гораздо важне и серьезне, чмъ глупая злоба оскорбленнаго партійнаго гонора на мнимаго ‘реакціонера’. Новйшее литературное поколніе отвернулось отъ доктринъ ‘англійской школы’ Тэна и стало прислушиваться въ голосу другихъ руководителей.

* * *

Одинъ изъ характерныхъ признаковъ новыхъ ‘вяній’ — возвращеніе въ спиритуализму, такъ горько осмянному Тэномъ въ лиц французскаго философа Виктора Кузена (въ книг ‘Philosophes franais’), смутная склонность къ мистицизму. Но вмст съ этой склонностью въ мистицизму водворяется и суевріе совсмъ не хуже того, что было тысячу лтъ назадъ. Очевидно, мракобсіе, неотступно слдующее за человческимъ родомъ по всей его исторіи, какъ зловщая тнь, только мняетъ методы своего владычества. Прежде суевріе и глупость пользовались для своихъ цлей народными массами. Теперь, когда и толпа стала образованне и разумне, чмъ прежде, мракобсіе заигрываетъ съ самой наукой и, подъ маской научнаго изслдованія, начинаетъ плнять даже ученыхъ. И посмотрите, сколько обртается у него прозелитовъ. За нимъ бгутъ слдомъ, какъ на новымъ крысоловомъ, безразсудно опьяняются опіумомъ его мистики, изучаютъ всякія безсмысленныя причуды его страшно разросшейся литературы и все это покрываютъ мантіей научнаго авторитета. То какой нибудь факиръ интересуетъ ученыхъ. То почтеннйшая миссъ Абботъ смущаетъ легковрныхъ физиковъ своими фокусами. То даже въ ученыхъ обществахъ поднимаются толки объ экспериментахъ профессора Рише въ Париж, профессора, который обладаетъ такимъ мужествомъ, что утверждаетъ, будто бы существуютъ люди, которые однимъ мышленіемъ и волей могутъ оказывать опредленное вліяніе на другихъ людей, живущихъ вдали. А вотъ теперь всплыла на поверхность необыкновенная женщина-медіумъ. Объ опытахъ ея въ Милан въ присутствіи ученыхъ напечатанъ оффиціальный отчетъ въ лейбъ-орган спиритовъ, издаваемомъ въ Лейпциг и Нью-Іорк нашимъ соотечественникомъ ‘статскимъ совтникомъ’ Александромъ Аксаковымъ, подъ названіемъ ‘Psychische Studien’.

Дло въ томъ, что въ Италіи проживаетъ таинственная синьора Евзанія Паладино. Она чувствуетъ въ себ вс задатки медіума, могущаго находиться въ сношеніи съ міромъ духовъ. И уже давно она кружитъ головы своимъ соотечественникамъ. Импрессаріо ея — сеньоръ Эрколе Біаня. Эта-та женщина (изъ неаполитанскихъ крестьянокъ), кажется, и обладаетъ вышеупомянутой открытой Рише способностью въ вліянію на дальнія разстоянія. Знаменитый туринскій профессоръ психіатріи Ломброзо уже посвятился въ кунштюки сеньоры и сталъ спиритомъ. Это не могло не произвести сенсацію въ научномъ мір. И вдругъ, какъ бомба, ворвалась въ этотъ споръ статья Торелли-Віоллье, издателя консервативнаго органа ‘Corriere dlia sera’. Торели утверждаетъ, что онъ самъ сперва былъ обманутъ медіумомъ Евзаніей, но потомъ разоблачилъ эту даму и, графически показавъ въ своей газет, въ чемъ заключался фокусъ медіума, объявилъ, что онъ обязуется уплатить 3.000 франковъ, если медіумъ съуметъ доказать хоть одно изъ своихъ чудесъ въ присутствіи врачебной коммиссіи, въ которой половина членовъ должна быть избрана имъ самимъ. Медіумъ не согласился на такое предложеніе.

* * *

Но въ конц концовъ мракобсіе взяло верхъ. Въ Via monte di Pietа, въ Милан, стоитъ домъ сеньора Джорджіо Финци, ‘доктора физики’. Туда-то Кіаня привезъ своего медіума, сеньору Паладино, и, по приглашенію г. Аксакова, явились семь ученыхъ изъ Италіи, Германіи и Франціи, съ цлью научно изслдовать спиритическія штуки Евзаніи Паладино и К.

И теперь толки о Паладино и о ‘необычайныхъ феноменахъ’, имвшихъ мсто, благодаря медіумическимъ опытамъ, перешли уже за предлы Италіи. Протоколы 17 медіумическихъ сеансовъ въ Милан подписаны именами слдующихъ присутствовавшихъ на засданіяхъ лицъ: Александръ Аксаковъ, редакторъ газеты ‘Psychische Studien’ въ Лейпциг, Цезаре Ломброзо, профессоръ медицинскаго факультета въ Турин, Джіованни Скіапарелли, директоръ астрономической обсерваторіи въ Милан, Карлъ дю-Прелъ, докторъ философіи въ Баваріи, Анжело Брофферіо, профессоръ философіи, Эрмакора, докторъ физики, Джероза, профессоръ физики въ земледльческой академіи въ Портичи, Финци, докторъ физики, Шарль Ригне, профессоръ медицинскаго факультета въ Париж, извстный ученый физіологъ и редакторъ ‘Revue Scientifique’.

Сеансы эти происходили въ Милан, между 9 час. веч. и 12 ч. Собранныя наблюденія касаются троякаго рода феноменовъ: 1) тхъ, которые производились при свт, 2) тхъ, которые получены были въ потемкахъ, 3) феноменовъ, до сихъ поръ происходившихъ лишь въ темнот, а у Финци полученныхъ при свт, когда медіумъ былъ на виду у всхъ.

Феномены первой категоріи довольно заурядны. Сюда относятся: боковое поднятіе стола, отъ прикосновенія рукъ медіума, сидящаго на одномъ изъ боле короткихъ концовъ его, полные поднятіе стола, измненія вса тла медіума, помщавшагося на одной изъ чашекъ всовъ, произвольное движеніе предметовъ, колебаніе стола безъ всякаго къ нему прикосновенія, удары и появленіе звуковъ въ стол.

Феномены второй категоріи точно также небезъизвстны. Сюда относятся: перемщеніе на стол медіума вмст со стуломъ, на которомъ онъ сидитъ, шумъ, производимый хлопаньемъ рукъ одна о другую, прикосновенія таинственной руки къ платью присутствовавшихъ, производившія на послднихъ впечатлніе прикосновенія теплой, живой руки, появленіе одной или двухъ рукъ, въ вид очертаній на фосфорической бумаг или на слабо освщенномъ окн.

Феномены третьей категоріи, согласно показаніямъ ученыхъ, присутствовавшихъ при ихъ совершеніи, до сихъ поръ оставались вполн неизвстными. Засвидтельствованіе этихъ-то феноменовъ учеными, имена которыхъ приведены выше, и возбудило всюду интересъ въ медіумическимъ опытамъ Евзаніи.

Усыпленіе Евзаніи Паладино произведено было Эрколе Кіаня, ея импрессаріо. Для того, чтобы та часть комнаты, гд находились присутствовавшіе, осталась темною, комната была раздлена занавсомъ. Затмъ медіума посадили передъ занавсомъ, противъ продланнаго въ занавс отверстія, спиной въ неосвщенной части комнаты, тогда какъ руки и кисти рукъ Евзаніи, а также лицо оставались освщенными. Позади занавса поставили маленькій стуликъ съ колокольчикомъ, на разстояніи около полуметра отъ медіума. Наконецъ, на другомъ стул, нсколько дале, помстили сосудъ съ мокрой глиной, поверхность которой была совершенно гладкая.

Къ освщенной части присутствовавшіе заняли мста кругомъ стола, помщеннаго передъ медіумомъ. Руки Евзаніи не выпускались изъ рукъ двухъ ея сосдей — Скіаппарелли и Карла дю-Преля. Комната, сперва освщавшаяся всего одной свчей, черезъ минуту освтилась стекляннымъ фонаремъ съ красными стеклами, поставленнымъ на второмъ стол.

Евзанія подвергалась такимъ условіямъ впервые.

Во избжаніе какой-либо неточности въ передач наблюдавшагося на этомъ сеанс приведемъ самый протоколъ, подписанный докторомъ Рише, Ломброзо и поименованными выше учеными.

‘Феномены, — говорится въ этомъ примчательномъ документ, — появились немедленно, даже при освщеніи одной свчкой. Занавсь стала вздуваться на насъ. Когда же сосди медіума приложили руки въ матеріи, то ощутили сопротивленіе, одинъ изъ нихъ почувствовалъ, какъ стулъ его сильно рванули. Затмъ раздались пять ударовъ въ занавсь, что обозначало требованіе боле сильнаго освщенія, тогда мы зажгли красный фонарь и надли на него красный абажуръ. Вскор, однако, мы могли снять этотъ абажуръ и даже поставитъ фонарь на нашъ столъ передъ медіумомъ. складки отверстія занавси были укрплены по угламъ стола. По желанію медіума, он были переложены на ея голов и прикрплены поверхъ булавками. Посл этого на голов медіума начались какія-то явленія, повторявшіяся по нсколько разъ. Аксаковъ всталъ, просунулъ свою руку въ отверстіе занавси, поверхъ головы медіума и объявилъ, что въ рук его прикасаются чьи-то пальцы, затмъ руку его схватили сквозь занавсь, наконецъ, онъ почувствовалъ, что ему что-то сунули въ руку. То былъ маленькій стулъ. Онъ взялъ стулъ, потомъ отъ него снова отняли стулъ, и послдній свалился на полъ. Вс присутствовавшіе поочередно клали руки поверхъ занавси и чувствовали прикосновеніе рукъ. На темномъ фон отверстія на голов медіума нсколько разъ появлялись огоньки.

‘Скіаппарелли сильно толкнули черезъ занавсь въ спину и въ бокъ. Голова его покрылась занавсью и была втянута въ темную часть, причемъ онъ продолжалъ лвой своей рукой держать за руку медіума, а правой — Финци. Въ этомъ положеніи онъ чувствовалъ прикосновеніе голыхъ и теплыхъ пальцевъ и видлъ огоньки, описывавшіе круги въ воздух и нсколько освщавшіе руку и тло, которые его перемщали. Затмъ онъ снова занялъ свое мсто, посл чего въ отверстіи стала появляться рука, не торопясь скрываться, и такимъ образомъ ее можно было разглядть довольно ясно. Медіумъ, не видвшій никогда ничего подобнаго, подняла голову, чтобы поглядть, и рука немедленно прикоснулась въ лицу Евзаніи. Не оставляя руки медіума, Карлъ дю-Прель ввелъ свою голову въ отверстіе поверхъ головы медіума, и сейчасъ же почувствовалъ сильное прикосновеніе къ различнымъ частямъ тла и въ нсколькимъ пальцамъ. Между двумя головами опять показалась рука.

‘Дю-Прель снова слъ на свое мсто. Аксаковъ подалъ карандашъ въ отверстіе. Карандашъ былъ схваченъ, а затмъ снова выброшенъ черезъ занавсь на столъ. Одинъ разъ надъ головой медіума появился сжатый кулакъ, который медленно раскрылся и показалъ намъ открытую руку съ раздльными пальцами. Рука эта появлялась столько разъ и столько разъ трогалась нами, что сомнваться боле было немыслимо. То была дйствительно человческая и живая рука, до которой можно было дотронуться.

‘Въ конц сеанса дю-Прель сообщилъ намъ объ отпечатк на глин, на которой дйствительно ясно была видна форма правой руки. Это послужило намъ объясненіемъ, почему данный кусокъ глины былъ брошенъ на столъ черезъ отверстіе въ занавси, въ конц сеанса, какъ очевидное доказательство, что мы не были подвержены обману чувствъ.

‘Факты эти повторялись нсколько разъ въ той же форм. Для большей увренности къ лвой рук медіума привязали эластичный шнурокъ, связывавшій ей отдльно пальцы и дававшій возможность наблюдать, какой рукой Евзанія держала каждаго изъ своихъ сосдей.

Явленія неизмнно совершались также и при строгомъ и бдительномъ контрол Скіаппарелли и Шарля Рише’.

* * *

Какое заключеніе можно вывести изъ всхъ этихъ фактовъ, когда они подтверждены собраніемъ такихъ почтенныхъ лицъ? Прежде всего удивительно, что спиритическое царство духовъ состоитъ все изъ какихъ-то глупыхъ головъ: ни одной разумной мысли не услышишь отъ нихъ, и только какія-то ребяческія продлки. И тмъ не мене знаменитый астрономъ, три физика, два философа и два физіолога, готовы принести въ жертву все сокровище своихъ научныхъ познаній, чтобъ удостоврить сверхъестественную способность какой-то женщины или двицы Евзаніи, заставляющей ‘духовъ’ производить эти продлки.

Кажется, во всемъ этомъ дл заключается одна принципіальная ошибка, именно — вра въ то, что наука должна изслдовать все, потому что это, молъ, соотвтствуетъ ея характеру объективности. Такое мнніе фальшиво въ самой основ своей. Есть вещи, отъ которыхъ отрекается разумъ. Вдь ни одинъ настоящій натуралистъ не станетъ помышлять о томъ, возможно-ли, что солнце вдругъ начнетъ всходитъ на запад. А то представьте себ, что ученому вдругъ почудится призракъ какого-то старика, который и станетъ уврять его, что ему тысяча лтъ и что онъ самъ видлъ паденіе римской имперіи. Такого ученаго пригласятъ разв для освидтельствованія въ лечебницу душевно-больныхъ. Между тмъ какъ тутъ какая-то дама поднимается на воздухъ вмст со стуломъ, и семеро ученыхъ объявляютъ о вроятномъ существованіи какихъ-то новыхъ силъ природы, ускользавшихъ отъ вниманія мыслителей, отъ Галилея до Гельмгольца. Позволительно допустить, что эти семь ученыхъ заране врили въ возможность спиритическихъ чудесъ, и въ такомъ случа не могли разоблачить фокусовъ медіума. Недаромъ одинъ извстный психіатръ (Мейнертъ), не задолго до своей смерти, сказалъ въ одномъ ученомъ обществ: ‘да, суевріе эпидемично, и эта эпидемія стала такъ сильна, что даже профессора физіологіи заражаются ею’.

Въ виду такихъ явленій невольно ставишь себ вопросъ: ‘куда мы идемъ?’Говорятъ, что мы живемъ въ вкъ просвщенія, а въ тоже время пытаемся вернуться къ вр въ духовъ. Эта ‘духовная’ эпидемія проникаетъ и въ такой кругъ, отъ котораго ей подобало бы ожидать сильнйшаго отпора. Сами патентованные представители прогресса и просвщенія поддаются ея дйствію. Одной изъ роковыхъ жертвъ этого заблужденія оказывается и выдающійся англійскій публицистъ, Вильямъ Стэдъ, извстный издатель журнала ‘Review of Reviews’, бывшій главнымъ редакторомъ ‘Pall Mail Gazette‘. Въ европейской журналистик онъ сталъ чуть ли не самымъ страстнымъ апостоломъ мистицизма. А ужь если такой публицистъ, выдающійся и по уму, и по искренности, превращается въ передового барана въ стад, то найдется не мало овецъ, которыя запрыгаютъ по слдамъ его, и заклинанію духовъ широко раскроются двери въ кругъ людей просвщенныхъ.

Всего поразительне въ данномъ случа двойственность англійскаго законодательства. Оно и здсь, по отношенію къ медіумизму, мряетъ богача и бдняка разною мркою. Какая нибудь гадалка, которая за нсколько пенсовъ предсказываетъ пріятное влюбленнымъ горничнымъ, общая исполненіе всхъ ихъ сердечныхъ желаній, безжалостно осуждается на три мсяца въ тюрьму за невиннйшія прорицанія. А элегантныя дамы, промышляющія такимъ же чародйствомъ для элегантнаго круга, взимая не дешевле половины гинеи за каждое предсказаніе, могутъ безнаказанно заниматься этимъ и даже трубить во всхъ газетахъ объ успшности своего гешефта. Ими пускается въ ходъ и гороскопъ, и хиромантія. Кому нельзя лично прибыть къ этимъ гадалкамъ, тотъ можетъ послать имъ прядь волосъ, и гешефтъ, спекулирующій на суевріе, процвтаетъ отмнно.

Новйшіе заклинатели духовъ снимаютъ сливки со всего. Ни одинъ духъ не остается пощаженнымъ ими. Они вызываютъ изъ мертвыхъ кого вамъ угодно, покоющихся вчнымъ сномъ хоть тысячи лтъ назадъ. Александръ Македонскій, Юлій Цезарь, люди, передъ которыми міръ трепеталъ, поэты, начиная отъ Гомера до Тенисона, вс они выходятъ, какъ послушные пудели, на зовъ самыхъ игнорантныхъ заурядныхъ людишекъ. Въ Англіи даже духовныя лица врятъ въ этихъ духовъ и въ длиннйшихъ статьяхъ расписываются въ своемъ легковріи. И вс эти духи, являющіеся съ того свта, Шекспиръ и Мильтонъ, Горацій и Ювеналъ, оказываются самыми банальными и тривіальными существами, ибо болтаютъ всякій вздоръ, каковымъ при жизни наврное не погршали никогда.

Въ Лондон теперь нтъ квартала, гд не было бы медіума. За нсколько шиллинговъ вы можете вступить въ сношеніе съ любымъ изъ покойниковъ и видть его духъ. И Стэдъ перешелъ въ разрядъ ‘врующихъ’, а его редакціонное бюро превратилось въ настоящій пріютъ для духовъ. Тамъ его постили уже Тенисонъ, Гете, Наполеонъ и цлый рядъ другихъ великихъ и малыхъ духовъ. У него есть свой лейбъ-духъ, который, какъ лейбъ-камердинеръ, вводитъ къ нему всякаго покойника, по его приказанію.

Курьезне всего, что неизвстно, принадлежитъ ли то, что теперь пишетъ Стэдъ, ему, Стэду, или духамъ. По его увренію, онъ можетъ сдлать свою правую руку совершенно невольной и предоставляетъ ее для писанія духовъ. Онъ чувствуетъ ихъ близость, и невидимая сила водитъ его рукой. Онъ пишетъ и самъ не знаетъ именно, что такое онъ пишетъ. Но за то ясновидящія дамы, которыя засдаютъ вмст съ Стэдомъ въ Лондон, всегда видятъ фигуры, которыя водятъ его рукой, и сообщаютъ ему, какая наружность у этихъ призраковъ и какъ они жестикулируютъ. Выходитъ, что отнын большая часть статей Стэда должна получаться съ того свта.

Во всякомъ случа, самъ Стэдъ всегда писалъ умне своихъ духовъ, но теперь онъ пресерьезно вруетъ, что съ помощью этихъ духовъ онъ достигнетъ наибольшаго тріумфа въ журналистик и по части новостей превзойдетъ вс другія газеты. Онъ утверждаетъ даже, что путемъ передачи мыслей и съ помощью своихъ спеціальныхъ репортеровъ четвертаго измренія можетъ во всякую минуту узнать, что совершается въ томъ или иномъ уголк міра. Вс агентства Рейтера, Дальзіеля, Гаваса могутъ, значитъ, закрыть свои лавочки. Телеграфнымъ линіямъ угрожаетъ банкротство. Спеціальные корреспонденты не нужны. Стэдъ увренъ, что вскор онъ будетъ имть возможность печатать такую газету, которая изъ часа въ часъ будетъ приносить вс послднія извстія со всхъ странъ свта, включая и торговыя свднія, и при этомъ не заплатитъ ни гроша телеграфу. Остается неизвстнымъ только одно, будутъ ли достоврны эти ‘телеграммы духовъ’?

* * *

Пока Стэдъ соберется завести такую удивительную газету, настоящія зати fin de si&egrave,cle не заставляютъ себя ждать. Вотъ одна изъ такихъ затй — газета-телефонъ. Это нововведеніе народилось въ Буда-Пешт. Иниціатива его принадлежитъ Теодору Бусказу, главному инженеру и директору компаніи телефоновъ въ этомъ город.

Общая идея зати крайне проста и заключается въ томъ, чтобы централизировать наибыстрйшимъ способомъ извстія со всего міра и немедленно по телефону передавать ихъ жителямъ венгерской столицы.

Вотъ какимъ образомъ Бусказъ привелъ въ исполненіе свой планъ. Въ No 6 Magyarutea онъ помстилъ редакціонное бюро, непосредственно соединенное телефономъ съ биржей, палатой депутатовъ, метеорологическимъ институтомъ, центральнымъ справочнымъ агентствомъ и пр. Въ этомъ бюро у аппаратовъ дежурятъ стенографы, которые немедленнозаписываютъ получаемыя ими свжія новости. Записи ихъ передаются во второе бюро, гд полученныя извстія редактируются по венгерски и по нмецки, такъ какъ добрая часть столичнаго населенія не владетъ еще національнымъ языкомъ.

Войдемъ въ передаточное зало. Помщеніе узкое и стны обиты войлокомъ, чтобы, по возможности, изолировать аппараты отъ шума съ улицы. За столомъ, надъ которымъ прившенъ записывающій микрофонъ, занимаютъ мста двое служащихъ. Одинъ изъ нихъ читаетъ вслухъ передъ аппаратомъ только-что сообщенный ему листокъ, затмъ второй повторяетъ тже извстія по нмецки.

Для прочтенія этого листка требуется около четверти часа, для обоихъ чтеній, на венгерскомъ и на нмецкомъ языкахъ, чередующихся одно посл другого, — часъ, по истеченіи котораго доставляется новый листокъ. Справочное бюро открывается въ девять часовъ утра и закрывается въ девять часовъ вечера. Абонементъ стоитъ всего 1 ¹/₂ флорина, т. е. около 1 р. 20 к. въ мсяцъ.

Абонентъ получаетъ небольшой весьма несложный аппаратъ-пріемникъ, помощью котораго во всякое время дня онъ можетъ быть au courant текущихъ событій всего міра.

Одинъ журналистъ имлъ случай пользоваться въ Буда-Пешт этимъ новымъ аппаратомъ и свидтельствуетъ, что передача имъ извстій вполн ясная. Онъ узналъ самыя свжія новости того часа, въ который находился у аппарата, а именно: поверхность воды въ Дуна въ то время только-что достигла 5,45 метра, графъ Апоньи только-что произнесъ замчательную рчь въ палат депутатовъ, солнечные часы показывали ровно 10 час. 25 мин., президентъ французскаго сената де-Роне объявилъ, что подаетъ въ отставку, по болзни.

* * *

До сихъ поръ адъ считался антиподомъ не только неба, но и земного рая. Вообще признается, что радости, ожидающія въ немъ людей, скудне даже тхъ, какія дарованы намъ въ земной юдоли скорби. Но англійскій богословъ Мивартъ на этотъ счетъ иного мннія. Послднее напечатано въ серьезнйшемъ англійскомъ журнал ‘Nineteenth Century’, гд онъ описываетъ прелести ада.

Выводы свои онъ основываетъ на сочиненіи достопочтеннаго мистера Оксенгэма ‘Catholic Eschatology and Universalism’. Адъ вовсе не страшное исправительное заведеніе для гршниковъ, это — мсто, гд сходятся души, не исповдывавшія истинной вры. Въ такомъ случа адъ можно принять за пріятное, счастливое мстопребываніе, превосходящее вс наши самыя смлыя мечты о счастьи, такъ что вся присущая человку способность къ счастью тамъ можетъ найти себ полное удовлетвореніе. И, — прибавляетъ мистеръ Мивартъ, — самый строгій католическій богословъ не можетъ отрицать, что съ этой точки зрнія въ аду обртается истинное и вчное счастіе.

Для правоврнаго католическаго пастора такое мнніе несомннно покажется поразительнымъ. По Миварту, адское наказаніе заключается просто въ лишеніи лицезрнія Всевышняго, и т, кто не предвкушалъ этого чрезмрнаго блаженства, кому оно никогда не было даровано, не въ состояніи измрить той утраты, какая постигаетъ ихъ.

Дале, по Миварту, адъ рисуется такими мрачными красками исключительно вслдствіе человческаго безсилія изобразить идеалъ совершенства и счастья. Данте, напр., гораздо лучше удалось описать адъ, нежели хоры серафимовъ. По народному представленію, адъ — это только усиленная степень человческихъ мученій. Чтобы изобразить абсолютное совершенство, безмятежное счастье, люди могли указать лишь на противоположное тому, что они видли сами. Здсь, на земл, человкъ трудится неустанно, и вотъ тамъ, на небесахъ, онъ долженъ отдыхать вчно. Здсь онъ борется за свои потребности, тамъ борьба эта прекращается, ибо превращаются самыя потребности, и въ вчномъ блаженств люди наслаждаются чистыми, духовными радостями. Здсь царятъ перемна и вчное движеніе вещей во времени и въ пространств, а тамъ — постоянство, экстазъ безконечнаго благоговнія. Народное представленіе объ ад, по мннію Миварта, несовмстимо съ всеблагостью Всевышняго.

Боле глубокое пониманіе Св. Писанія показываетъ, что адъ точно также иметъ свою ‘эволюцію’, свою исторію развитія. Пребываніе въ немъ стало сноснымъ, для большинства даже весьма пріятнымъ. Каждый иметъ надежду на постоянное улучшеніе своего положенія и, дйствительно, участь каждаго время отъ времени улучшается, хотя ‘небеснаго блаженства’ избранныхъ никто не достигаетъ, ибо кто разъ попалъ въ адъ, тотъ тамъ уже и остается. ‘Что-же мшаетъ намъ принять, что, подобно тому, какъ окаянные устроили себ собственный адъ собственными своими длами, такъ и здсь они находятъ извстную гармонію съ собственнымъ духовнымъ состояніемъ. Естественно, что въ аду они встрчаютъ общество душъ, одинаковыхъ съ ними склонностей, и несутъ свои цпи сообща и охотно, такъ какъ любятъ дятельность и низменныя желанія, составлявшія ихъ счастье и утшеніе на земл’.

Мивартъ длитъ населеніе ада на дв группы. Къ первой, наиболе многочисленной, относятся умершіе безъ крещенія, начиная отъ каменнаго вка до нашихъ дней. Представители этой категоріи вполн счастливы, какъ и полагается на основаніи самой элементарной справедливости, ‘ибо Всевышній не можетъ же подвергать хотя-бы самомалйшему наказанію людей за то, что отъ нихъ не зависло’.

Въ составъ второй группы входятъ гршные христіане. Они уже не такъ счастливы. Но все таки Мивартъ утверждаетъ, что даже имъ въ аду совсмъ не такъ скверно. На этомъ основаніи Мивартъ выводитъ изъ высказанныхъ имъ положеній довольно странное для христіанскаго богослова заключеніе: въ виду будущей жизни, по его мннію, лучше быть язычникомъ, чмъ христіаниномъ.

Во всемъ этомъ удивительно не то, что въ fin de si&egrave,cle проповдуется такая дарвинисткая теорія ада, а именно то, что она излагается отъ имени богослова и находитъ себ мсто въ видномъ и серьезномъ журнал. Не есть ли это только новое доказательство того, что Англія была и останется страною противорчій.

* * *

Въ этой стран встрчается не мало причудъ. Возьмите любую англійскую газету въ руки и неожиданно вамъ попадется безъ всякихъ комментарій фраза: — ‘Съ добрымъ утромъ!’

Чего бы, кажется, безобидне такого привтствія. А между тмъ, вы невольно спрашиваете: ‘что сей сонъ значитъ? Пошутить ли кто вздумалъ, или интриговать захотлъ кого нибудь?’ Такимъ образомъ, вниманіе ваше возбуждено, и цль оказывается достигнутой.

Въ отдл объявленій различныхъ англійскихъ газетъ и самыхъ почтенныхъ журналовъ громадными буквами, чуть ли не въ полстраницы, а также и по угламъ улицъ красуется это ‘Good morning!’ Когда оно успетъ всмъ намозолить глаза, при немъ появляется кратенькое добавленіе: ‘Have you used… ‘s soap?’ И такъ, то была реклама мыльнаго фабриканта, который съ материнской заботливостью освдомляется у публики, мылась ли она его мыломъ?

‘Добрый вечеръ! Да, но я предпочитаю мыло такого-то…’ появляется затмъ вдругъ новый анонсъ.

Факты эти могутъ служить иллюстраціей того, какимъ образомъ коммерческіе люди въ Англіи сорятъ деньгами на рекламы, или правильне, — какимъ образомъ наживаютъ они громадныя состоянія! Саморекламированіе практикуется, конечно, и въ другихъ странахъ, но нигд рекламное дло не производится съ такими денежными затратами, какъ въ Англіи! Одна мыльная фабрика израсходовала на это въ короткое время до четырехъ милліоновъ рублей.

Конечно, противъ объявленій вообще протестовать не приходится. Съ прекращеніемъ объявленій, пожалуй, тысячи людей остались бы безъ куска хлба. Говорятъ, что безъ объявленій журналистика не могла бы существовать при современномъ своемъ развитіи, такъ какъ эти объявленія покрываютъ ей значительную часть ея расходовъ, нердко не возмщаемыхъ даже успшной подпиской.

Противъ газетныхъ или журнальныхъ объявленій ничего не возражаетъ и газета ‘Times’, съ нкоторыхъ поръ открывшая походъ противъ ‘Advertising plaque’. Правда, еще старая англійская поговорка гласитъ: ‘Good wine needs no bush’, т. е. доброе вино не нуждается въ рекомендаціи. Иныя же изъ гигантскихъ рекламъ, очевидно, указываютъ также и на нчто совершенно обратное, т. е. Что ‘Good bush needs no wine’. А между тмъ, еще покойный Барнумъ, этотъ король рекламы, сравнивалъ всякаго, имющаго товары для продажи и не рекламирующаго ихъ, съ кавалеромъ, улыбающимся хорошенькой двушк въ темнот. Какъ бы то ни было, вс, такъ или иначе, готовы согласиться съ тмъ, что объявленіе, даже реклама, — между ними трудно иногда установить разницу, — или афиша отнюдь не подлежатъ обязательному изгнанію. Интересно только, въ какой форм и въ какихъ размрахъ будутъ он предлагаться почтеннйшей публик. И вотъ тутъ-то стованія ‘Times’а’ умстны вполн.

* * *

Стованія эти прежде всего направляются противъ гигантски разростающихся ‘плакатовъ’, которыми сверху до низу оклеиваются высокія стны, а подчасъ и лса на постройкахъ, и которые, по возможности, наиболе яркими красками и нердко ржущими глазъ иллюстраціями расхваливаютъ то чудотворное лкарство, то новый порошокъ для чистки посуды. Даже выдающіеся актеры, — или, по крайней, мр, т, которые желали бы считаться такими, — не прочь отъ того, чтобы ихъ изображали такимъ же манеромъ на стнахъ въ человческій ростъ, и даже больше того, предпочтительно въ самыхъ ужасныхъ сценахъ, въ какихъ они выступаютъ на театральныхъ подмосткахъ, такъ что нердко одна страшная картина убійства чередуется съ другой, изображающей стычки и взрывы. Больше всего кидаются въ глаза эти плакатныя чудовища на желзнодорожныхъ станціяхъ. Едва успваете вы подъхать къ тому мсту, гд поздъ замедляетъ свой ходъ, какъ можете быть уврены, что направо и налво, а нердко и въ чистомъ пол — найдете воздвигнутой эту назойливую картинную галлерею. Такимъ образомъ, до прибытія на станцію вамъ приходится какъ бы пройти сквозь строй, причемъ и по другой сторон васъ ожидаетъ бичеваніе тми же шпицрутенами, пока, наконецъ, поздъ мало по малу не достигнетъ обычной скорости. Но и тогда еще вы не всегда бываете спасены отъ нихъ. Если бы вамъ вздумалось, — говоритъ одинъ очевидецъ, — на самыхъ станціяхъ прочесть названіе этихъ станцій, — причемъ надо замтить, что въ одномъ Лондон слишкомъ 200 желзнодорожныхъ станцій, — то можете быть уврены, что все, что угодно, найдете раньше, чмъ нападете на названіе станціи. ‘Brown’s Soap’ ‘Tones’s Mustard’ и ‘Robinson’s Cocoa’, — вс эти объявленія лзутъ вамъ въ глаза, нкоторыя десятками разъ, и именно въ тхъ мстахъ, гд прежде всего слдовало бы разсчитывать встртить названіе станціи. Наконецъ, если вы совсмъ не будете смотрть изъ оконъ вагоновъ, то и въ такомъ случа плакатовъ вамъ не избжать, ибо, заполняя стны, пристроились они и въ купэ. Въ конно-желзныхъ дорогахъ и въ омнибусахъ тоже самое: больше объявленій о театральныхъ представленіяхъ и чистильномъ порошк, о художественныхъ выставкахъ и сапожной вакс, нежели о направленіи и конечной цли данныхъ поздовъ. Подобное безобразіе проникло, конечно, и въ другіе города Европы, но въ англійской столиц, при усиленномъ наплыв въ нее иностранцевъ, при растянутой и запутанной сти ея путей сообщенія — это вдвойн непріятно.

Очевидно, настоящіе герои рекламы несомннно задаются цлью надость публик, елико возможно, лишь бы имъ удалось подсунуть ей нсколько словъ или иллюстрацій. Но въ конц концовъ и на земл имъ не хватаетъ мста. Они пускаютъ по городу воздушные шары, чтобъ съ поднебесныхъ высей освтить имя какого нибудь фабриканта подтяжекъ или цну полдюжины носовыхъ платковъ. Теперь еще завелась мода по ночамъ кидать на облачное небо огненныя буквы,имющія своимъ назначеніемъ рекомендовать вамъ тотъ или другой товаръ. Когда Гейне говоритъ, что онъ вырветъ могучій стволъ изъ мрачныхъ еловыхъ лсовъ Норвегіи, окунетъ его въ жерло Этны и такимъ гигантскимъ перомъ, напоеннымъ огнемъ, напишетъ на небесныхъ облакахъ: ‘Агнеса, я люблю тебя’, то это ни для кого не обременительно, такъ какъ надписью этой любоваться никто не обязанъ, кром того, у кого оказалась потребность намалевать ее. Если же вамъ станутъ длать небесныя объявленія огненными буквами о томъ, что такой-то лондонскій листокъ пользуется ‘largest circulation in the world’ (самымъ широкимъ распространеніемъ въ мір), хотя это грубая ложь, ибо наибольшимъ распространеніемъ въ мір пользуется извстный маленькій ‘Petit Journal’ — или что миссъ X изъ театра Т считаетъ пудру Z за лучшую, въ такомъ случа придется обязательно хлопотать объ учрежденіи общества охраненія небесъ отъ такихъ безобразій.

Примръ о пудр переноситъ насъ въ другую область рекламы, пользующуюся въ Англіи особымъ успхомъ, которую можно бы назвать двуствольнымъ анонсомъ, гд прежде всего выхваляется публик назначенный на продажу товаръ, а затмъ также и ‘авторитетъ’, согласившійся связать свое имя съ рекламой. Иной фабрикантъ шоколада изображаетъ принца Уэльскаго съ супругой, распивающими его шоколадъ. Другіе приплетаютъ въ рекламамъ медицинскіе авторитеты. Авторитетными судьями мыла, пудры и тысячи другихъ туалетныхъ принадлежностей выставляются примадонны сцены, кстати хвастающія своимъ прекраснымъ цвтомъ лица. Но въ этой категоріи рекламъ есть и такія, гд покупателямъ навязываются мннія второстепенныхъ артистовъ, что уже мене говорить въ пользу товара. Но за то этотъ ‘puff’ рекламируетъ одновременно и фабрикантовъ, и ‘авторитеты’, такъ что въ издержкахъ по реклам, вроятно, участвуютъ об партіи.

‘Times’ всячески старается найти средства для обузданія этихъ пошлыхъ выходовъ законной рекламы. Предлагается, во-первыхъ, обложить налогомъ вс объявленія, что и практикуется уже въ нкоторыхъ государствахъ, а затмъ разршать къ выпуску, въ вид рекламы, только такія иллюстраціи, которыя не противны эстетическому чувству. Нкоторыя изъ рекламирующихся фирмъ озаботились уже придать художественную физіономію своимъ плакатамъ. Одна изъ мыльныхъ фабрикъ, особенно прославившаяся своими рекламами, заказала сэру Джону Миллэсь, одному изъ первоклассныхъ живописцевъ Англіи, написать извстную картину, изображающую хорошенькаго мальчика, пускающаго мыльные пузыри, и заплатила ему за нее тысячу фунтовъ стерлинговъ. Въ количеств ста тысять экземпляровъ копія съ этой картины распространилась по всему міру, съ подписью имени фирмы. То же самое случилось и съ подражаніемъ извстной стату ‘Грязный мальчикъ, котораго моетъ мать’. Это художественное произведеніе, надлавшее столько шума на Парижской выставк 1878 года, было пріобртено тою же фирмой за высокую цну.

* * *

Изъ той же страны противорчій…

Нсколько времени тому назадъ въ вагон третьяго класса на одной шотландской станція найдена была корзинка. Нашедшій, бдный поденщикъ, не разслдовавъ содержимаго корзинки, прямо передалъ ее начальнику маленькой станціи. Тотъ вскрылъ корзинку въ присутствіи рабочаго. Каково же было удивленіе ихъ обоихъ, когда они увидли тамъ спящаго ребенка, не боле трехъ недль, завернутаго въ теплыя одяла. Начальникъ поспшно закрылъ корзинку, объявивъ, что не можетъ принять такую находку къ себ, что жена его ‘объяснитъ это по своему’, что и безъ того она ревнуетъ его, что онъ не можетъ оставить ребенка даже до слдующаго утренняго позда, въ виду полнаго неумнья няньчиться съ дтьми, какъ его собственнаго, такъ и бездтной его жены. Ребенокъ, пожалуй, еще умретъ, прежде чмъ его отправятъ на главную станцію, и онъ, начальникъ станціи, не желаетъ, да и не можетъ навязывать себ никакой отвтственности и никакихъ хлопотъ и огорченій. Онъ предлагалъ нашедшему взять находку себ или же передатъ ее полиціи.

Бдный поденьщикъ уныло чесалъ затылокъ, пробовалъ уговаривать начальника, наконецъ, осторожно поднялъ корзинку съ словами:

— Не дамъ же погибнуть бдному брошенному червячку. На восьмерыхъ дтишекъ работаю, однимъ больше, однимъ меньше — не все ли равно.— И онъ двинулся съ этой ношей въ темную ночь черезъ пустынное болото по направленію къ своей хижин. Что-то скажетъ жена его?— думалось ему. У нея въ это время былъ также грудной ребенокъ, а онъ тащилъ ей еще второго. Хорошій подарокъ! Сердце у него ёкнуло. Но вдь что же ему было длать? Разв онъ, могъ броситъ ребенка на произволъ судьбы? Разв онъ не зналъ добраго сердца своей жены? И онъ бодро зашагалъ впередъ и скоро добрался до своей хижины.

Дти уже спали. Только жена сидла, въ ожиданіи его, у печки, гд горло нсколько полньевъ. Трепещущій свтъ ихъ скользилъ по полу и по стнамъ, выкрашеннымъ блой краской, и освщалъ комнату.

— Что ты тамъ принесъ съ рынка? — спросила жена, замтивъ корзинку подъ мышкой у мужа.

— Находку, — запинаясь отвчалъ мужъ.

— Находку?

— Да.

— Да гд же ты ее нашелъ?

— Въ вагон желзной дороги. Эта корзинка стояла подъ скамьей.

— Джемсъ, — робко замтила жена, — теб не слдовало присвоивать ее себ. Слдовало передать ее начальнику станціи.

— Я такъ и сдлалъ, — возразилъ мужъ спокойно, — но онъ ничего знать не хотлъ объ этой находк и заставилъ меня взять ее обратно.

— Ну, ужь если тотъ отказался, значитъ, это что нибудь отмнное, — горячо воскликнула жена.— Что же это такое?

— Посмотри сама, — сказалъ Джемсъ, поставивъ корзинку въ ногамъ своей жены. Она съ любопытствомъ откинула крышку, и при вид ребенка слегка вскрикнула, съ оттнкомъ удивленія и досады. Она вскочила и сердито обратилась въ мужу съ словами:

— Да въ ум ли ты притащить это домой? Кажется, довольно съ насъ и своихъ дтей? Я не стану возиться съ подкидышемъ.

— Что же мн было длать!— тихо проговорилъ Джемсъ, — мн стало жаль бднаго, брошеннаго червяка.

Ребенокъ, очевидно, находившійся подъ вліяніемъ сонныхъ капель, все еще лежалъ неподвижно. Жена ни слова не отвтила своему мужу, отерла свои глаза, взглянула на ребенка и опустилась на колни передъ корзинкой. Красный отблескъ пламени скользилъ по миловидному, зарумянившемуся отъ сна личику ребенка. Долго простояла она, не отрывая глазъ отъ маленькаго сони. Затмъ вздохнула, и слезы тихо заструились по ея щекамъ.

— Бдное дитя! — сорвалось съ ея устъ.— Вытолкнутое на улицу! Какая безсердечная, безсовстная мать! Бдное дитя! Бдное дитя!

Она наклонилась, поцловала малютку, который открылъ при этомъ свои большіе, красивые, голубые глазки и, молча, взглянулъ на нее. Жена поденьщика еще разъ поцловала его, затмъ взяла на руки, сла и приложила найденыша въ своей груди, — брошенное дитя обрло новую мать.

Тутъ мужъ подошелъ въ своей жен, поцловалъ ее и при этомъ кинулъ взглядъ на корзинку.

— Тутъ лежитъ какая-то записка, — замтилъ онъ и передалъ жен маленькій листокъ бумаги, на которомъ дамскимъ почеркомъ написаны были слдующія слова: ‘Кто сжалится надъ этимъ мальчикомъ, тотъ никогда не будетъ терпть нужды’.

— Дай-то Богъ! Мы хорошо знакомы съ нуждой!— сказала жена.

Мужъ снова вернулся въ корзинк.

— Тамъ лежатъ еще какія-то вещи!— проговорилъ онъ и вынулъ небольшое, но роскошное дтское приданное. На дн корзинки нашелъ онъ кошелекъ съ деньгами, въ которомъ лежала вторая записка: ‘Тому, кто сжалится надъ ребенкомъ!’ и при записк тщательно сложенныя ассигнаціи и золотые — всего же нсколько сотъ фунтовъ стерлинговъ.

Въ эту ночь у Джемса и его жены о сн не было и помину. Доброе дло ихъ было вознаграждено сторицей и оба они бодрствовали надъ маленькимъ принцемъ, какъ они назвали дитя, повидимому ниспосланное имъ самимъ небомъ. На слдующее утро Джемсъ отправился къ пастору, по совту котораго крестилъ ребенка на свое имя и записалъ себя и свою жену пріемными родителями найденыша. Священникъ обязалъ Джемса ничего никому не разсказывать объ этомъ дл и Джемсъ дйствительно держалъ его въ тайн. Тмъ не мене молва о счастливой находк распространилась и скоро дошла до начальника станціи.

Услышавъ о томъ, какое сокровище обрлъ Джемсъ въ корзинк, начальникъ немедленно побжалъ въ поденьщику и сталъ требовать обратно его находку. При своемъ бездтномъ супружеств онъ и его жена ничего-де боле не желаютъ, какъ усыновить ребенка, останься корзинка на станціи, онъ наврное принялъ бы къ себ ребенка, Джемсъ и права не имлъ взять ее, онъ подлежитъ наказанію за утайку и будетъ преслдоваться судомъ. Джемсъ посмялся надъ угрозами начальника станціи такъ же, какъ и надъ его просьбами. Тогда начальникъ станціи подалъ на Джемса жалобу въ судъ съ требованіемъ выдачи всей находки, включая и ребенка. Само собой разумется, что внезапно полюбившій дтей начальникъ станціи получилъ отказъ въ своей жалоб. Но судъ опубликовалъ эту замчательную исторію, и вс немедленно заинтересовались необычайнымъ найденышемъ и его матерью. Но кто эта мать? Вопросъ этотъ занимаетъ въ Лондон всхъ, и судя по газетнымъ намекамъ, ее надо искать въ самыхъ высшихъ слояхъ англійскаго общества.

* * *

Изъ театральныхъ новинокъ Парижа нельзя не отмтить весьма любопытную пьесу бытового характера ‘Flipote’ извстнаго критика Жюля Леметра, иллюстрирующую закулисные нравы театральнаго міра, директоровъ, актеровъ и актрисъ, драматическихъ авторовъ, газетныхъ репортеровъ, ютящихся около театра. Флипотъ, мелкая парижская артистка, случайно замнивъ свою заболвшую соперницу Лидію, которой покровительствуетъ самъ директоръ театра, дебютировала съ большимъ успхомъ на одной изъ бульварныхъ сценъ. Это — восходящая звзда, и она служитъ центромъ интересовъ этого особаго мірка. Въ чемъ заключаются эти интересы и какова нравственная физіономія главныхъ персонажей, показываетъ нижеслдующая сцена — одна изъ наилучшихъ въ пьес. При Флипотъ состоитъ тетка — двица Англошеръ, замняющая ей мать. Эта двица, державшая раньше учебное заведеніе и получавшая академическія преміи за назидательныя книги, исповдуетъ ту теорію, что актрис выходить замужъ не подобаетъ. А Флипотъ непремнно хочетъ сдлаться женой актера Леплюше, котораго она любитъ и считаетъ многообщающимъ дарованіемъ, тогда какъ онъ просто безталанное ничтожество и въ нравственномъ отношеніи можетъ быть названъ Альфонсомъ сцены. Впрочемъ, и любовь Флипотъ оказывается не особенно прочной.

И такъ, къ Флипотъ является директоръ театра Курбузонъ съ цлью заключить съ ней контрактъ.

M-lle Англошеръ (замтивъ, что Курбузонъ окидываетъ маленькую гостиную взглядомъ коммиссара-оцнщика). Надюсь, вы извините насъ, г. директоръ, мы еще не устроились.

Курбузонъ. Конечно, конечно… быть можетъ, вы удивляетесь, что видите меня у себя?.. Я шелъ мимо… и мн вздумалось подняться на верхъ и узнать, какъ вы себя чувствуете?.. Такъ, значитъ, это маленькое нездоровье не разыгралось ничмъ?..

Флипотъ. Ршительно ничмъ, какъ видите.

Курбузонъ. Волненіе, неизбжное при первомъ успх… Ну ужь и апплодировали же вамъ вчера вечеромъ. Прочувствуйте хорошенько это удовольствіе, малютка. Не сомнваюсь, что у васъ будетъ еще много хорошихъ вечеровъ. Но радость неожиданности завладванія публикой, которая васъ, такъ сказать, открываетъ и въ восторг отъ своего открытія… этого никогда не повторяется, предупреждаю васъ. Первый успхъ — это все равно что первая любовь… Теперь только надо позаботиться, чтобы и остаться на той же высот… или, по крайней мр, длать видъ, что вы не сходите съ пьедестала… Это не такъ-то легко въ нашемъ священномъ Париж. Сколько подобныхъ репутацій на часъ промелькнуло на моихъ глазахъ!

M-lle Англошеръ. Однако, и стараетесь же вы ободрить человка.

Курбузонъ. Предупредить на этотъ счетъ, значитъ — оказать услугу… (Замчая, что Флипотъ взволновалась и съ трудомъ удерживаетъ слезы). Это васъ огорчаетъ? бдняжечка, ну, полноте! Да вдь все это я говорю вамъ по дружб… Ну-же, улыбнитесь доброму директору!.. и не разстраивайте себ печени въ данный моментъ… У васъ будетъ возможность немножечко отдохнуть. Лидія написала мн сегодня, что сегодня же вечеромъ снова выступаетъ въ своей роли.

Флипотъ. Лидія опять выступаетъ въ моей роли… сегодня вечеромъ?

Курбузонъ. Это ея право.

Флипотъ. Но это подлость! Вдь она только пять минутъ тому назадъ писала мн совсмъ другое.

Курбузонъ. Нтъ! (Смясь). Ну я узнаю ее въ этомъ.

Флипотъ. Васъ это только забавляетъ?

Курбузонъ. Да, какъ состязаніе женщинъ, это не дурно… Хотите, я дамъ вамъ совтъ? Отнеситесь къ этому съ легкимъ сердцемъ. Скажите себ, что Лидія дорого-бы дала, чтобы быть на вашемъ мст. Вс козыри у васъ теперь на рукахъ. Мы устроимъ вамъ отмнное положеніе. Въ самомъ дл, разъ уже мы съ вами тутъ съ глазу на глазъ, давайте-ка поговоримъ о серьезныхъ длахъ? Срокъ настоящаго вашего ангажемента истекаетъ уже черезъ четыре мсяца. Я полагалъ, что вы дружески предложите мн уничтожить его. Такъ и сдлаемъ. Я самъ иду къ вамъ на встрчу, такъ какъ живо интересуюсь вами.

Флипотъ. Что же вы мн предлагаете?

Курбузонъ. Мы сейчасъ къ этому вернемся… Я вступилъ въ соглашеніе съ Монтріе. Я ставлю одну его вещь посл ‘la Fille а Marcassin’. У васъ будетъ очень хорошенькая роль.

Флипотъ. Первая роль?

Курбузонъ. Конечно.

Флипотъ. Лидія будетъ участвовать въ пьес?

Курбузонъ. Ну, разумется…

Флипотъ. Въ такомъ случа я отказываюсь.

Курбузонъ. Почему?

Флипотъ. Посл ея поступка…

M-lle Англошеръ. Да не говори же глупостей.

Флипотъ. Какая же у ней будетъ роль?

Курбузонъ. Другая главная женская роль, ихъ тамъ дв.

Флипотъ. Такая же большая роль, какъ моя?

Курбузонъ. Ну, знаете, строкъ я не считалъ.

Флипотъ. Я очень рада съ ней играть! Вдь я уступчива. Но я не желаю собой жертвовать ради нея, это было-бы слишкомъ глупо! Я имла больше успха въ той роли, въ которой замняла ее, будущность за мной, я подымаюсь какъ разъ въ то время, когда она идетъ подъ гору, мн девятнадцать лтъ…

Курбузонъ. Pardon, малюточка, двадцать два.

Флипотъ. А ей, по крайней мр, сорокъ пять.

Курбузонъ. Нтъ, сорокъ одинъ, и она еще очень мила, это неоспоримо. И притомъ это старая слава. Публика къ ней привыкла. Ее хватитъ еще на пять-на шесть лтъ, прежде чмъ замтятъ, что она утратила свою прелесть… Да что разсуждать на этотъ счетъ. Или принимайте, или отказывайтесь.

M-lle Англошеръ. Мы принимаемъ, г. директоръ.

Курбузонъ. Теперь остается вопросъ объ условіяхъ. Буду говорить безъ обиняковъ. Вы получите шестьсотъ въ мсяцъ и по десяти разовыхъ. Надюсь, это удовлетворитъ васъ? И намъ только останется подписать.

Флипотъ. Вы шутите, не правда-ли?

Курбузонъ. Но…

M-lle Англошеръ. Послушайте, monsienr Курбузонъ. Вы поступаете положительно не хорошо. Я ужь и то говорила себ: не даромъ онъ такъ любезничаетъ и ршился потревожить себя, чтобы провдать Флипотъ. Теперь я понимаю, зачмъ вы пришли. Видя, что Флипотъ занимаетъ весьма скромную маленькую квартирку и живетъ честной двушкой, и что некому защитить ее, вы полагаете, что ее можно скрутить сразу… Нтъ, этому не бывать! Я тетка ея, тутъ на лицо. Мы не одолженія какого добиваемся, и вы не милость какую намъ оказываете. Это просто общее наше дло, — и вы первый посмялись бы надъ нами, уходя отсюда.

Курбузонъ. Допустимъ! Чего же вы желаете? Назовите какую нибудь цифру.

Флипотъ. Шестьдесятъ тысячъ…

M-lle Англошеръ. Сдлай мн удовольствіе, помолчи. (Курбузону). Я требую дв тысячи въ мсяцъ и двадцать пять разовыхъ.

Курбузонъ. Mademoiselle Англошеръ… mademoiselle Флипотъ… честь имю откланяться. (Онъ уходитъ.— Молчаніе).

Флипотъ. Однако, тетя, надо его вернуть.

M-lle Англошеръ. Оставь пожалуйста. (Курбузонъ возвращается). Ты видишь!

Курбузонъ (m-lle Англошеръ). Я готовъ сдлать глупость… Конечно, я поступаю опрометчиво, но я вижу, что вы такъ настойчивы. Тысячу въ мсяцъ и двсти разовыхъ.

M-lle Англошеръ. Нтъ, господинъ директоръ.

Курбузонъ. Нтъ?

M-lle Англошеръ. Предлагаю вамъ компромисъ. Полторы тысячи въ мсяцъ и пятьдесятъ разовыхъ. Это приблизительно выйдетъ то-же самое, что я давеча спросила у васъ, но за то у васъ будетъ та выгода, что вы заплатите ей мене, если она будетъ рже играть. Это мое послднее слово. Я не хуже васъ понимаю рыночную цну Флипотъ и, въ свою очередь, говорю вамъ: принимайте или отказывайтесь.

Курбузонъ. Mademoiselle Англошеръ, вы тверже меня. Вы меня подводите, но вы мн нравитесь… Полторы тысячи и пятьдесятъ разовыхъ, идетъ… Ангажементъ на пять лтъ?

M-lle Англошеръ. Нтъ, г. директоръ. Флипотъ весьма легко можетъ сдлаться звздой первой величины гораздо ране пяти лтъ. Тогда она стала бы оплачиваться мене своей стоимости. Ангажементъ на одинъ годъ, если вы согласны.

Курбузовъ. Чтобы она бросила меня въ конц этого года и отправилась длать сборы какому нибудь другому театру той самой репутаціей и успхами, какихъ она достигнетъ въ моемъ.

M-lle Англошеръ. Это основательно. Положимъ два года.

Курбузонъ. Четыре…

M-lle Англошеръ. Два.

Курбузонъ. Да будетъ по вашему. Мы положимъ сто тысячъ неустойки, не такъ-ли?

М-Не Англошеръ. Нтъ, г. директоръ.

Курбузонъ. Почему-же? Значительность неустойки служитъ лучшей гарантіей для обихъ сторонъ и притомъ это — честь, воздаваемая таланту артиста… Я достаточно дорожу m-lle Флипотъ, чтобы…

M-lle Англошеръ. Несоразмрная неустойка существуетъ лишь къ тому, чтобы дать возможность директору обращаться съ своими артистами какъ съ неграми и, при случа, эксплоатировать ихъ легкомысліемъ, на которое ему очень легко подбить ихъ… Неустойка въ пятьдесятъ тысячъ кажется вполн достаточна.

Курбузонъ. Mademoiselle Англошеръ, я, конечно, сдлалъ ошибку, завернувъ къ вамъ. Я много бы выигралъ, просто пригласивъ Флипотъ въ свой кабинетъ. Наконецъ…

M-lle Англошеръ. Вы вернете свое на какой нибудь другой.

Курбузонъ. Надюсь…. Ну что же, все въ порядк?

Флипотъ. А красная строка? У меня будетъ красная строка?

Курбузонъ. Само собой разумется.

Флипотъ. Въ заголовк афиши?

Курбузонъ. Нтъ, посл Лидіи.

Флипотъ. Тогда на той же строк.

Курбузонъ. Это мы увидимъ.

Флипотъ. Я желаю быть на той же строк. Я охотно соглашаюсь быть посл Лидіи, такъ какъ она старше меня, но никакъ ее подъ нею.

M-lle Англошеръ. Боже мой, какъ ты меня раздражаешь, Флипотъ.

Флипотъ. Ахъ, вотъ еще вопросъ о туалетахъ.

Курбузонъ. Это вопросъ, улаженный заране. Вы запасетесь городскими туалетами, по обыкновенію.

Флипотъ. Это, любезнйшій г. директоръ, хорошо кокоткамъ. А честной двушк, которой приходится разсчитывать только на себя самоё, — какъ вы хотите, чтобы съ двадцатью пятью или тридцатью несчастными тысячами франковъ…

Курбузонъ. Но, милый другъ, я вовсе не обязываю своихъ артистокъ быть честными… Впрочемъ, я не обязываю ихъ и справлять свадьбы… Все это меня не касается.

M-lle Англошеръ. Ну, сдлайте доброе дло. Заплатите ей за половину ея туалетовъ.

Курбузонъ. Нтъ, ужь это ни за что!… На этотъ счетъ у меня самые строгіе принципы… И притомъ я уже довольно уступалъ въ другихъ пунктахъ. Повторимъ вкратц: полторы тысячи и пятьдесятъ разовыхъ, ангажементъ на два года, пятьдесятъ тысячъ неустойки. Завтра мы подпишемъ. Флипотъ, я васъ буду ожидать въ театр, въ пять часовъ. Полагаю, что мы все переговорили. (Прощаясь). Mesdames… (Онъ подходитъ къ двери).

Флипотъ. Pardon. А Эммль?

Курбузонъ (возвращаясь). Какой Эниль?

Флипотъ. Г. Леплюше. (Вкрадчиво). Милйшій г. директоръ, вы должны мн отдать справедливость, что я была очень любезна, совсмъ не требовательна… Ну, а теперь вы, въ свою очередь, доставите мн большое удовольствіе, увеличивъ окладъ Леплюше.

Курбузонъ. Вотъ ужь этого бы мн и въ голову не пришло… Съ чего это, чортъ возьмы, вздумалось вамъ, чтобы я прибавлялъ Леплюше?

Флипотъ. Съ того, что я выхожу за него замужъ.

Курбузонъ. Вы выходите замужъ… (Обращаясь къ m-lle Англошеръ). Она выходитъ замужъ за Леплюше?

M-lle Англошеръ. Увы!

Курбузонъ. И вы допускаете это?

M-lle Англошеръ. Я отказалась отъ борьбы. Повидимому тутъ любовь, настоящая, которая людей превращаетъ въ идіотовъ.

Курбузонъ. Леплюше? Нтъ, это безуміе! (Обращаясь къ Флипотъ). И не только потому, что у Леплюше нтъ никакой будущности и что это для васъ плохая афера, но и потому, что это и мн не подъ стать, по той же причин. Я совсмъ не гонюсь за тмъ, чтобы держать въ своей трупп замужнихъ актрисъ. Это отдаляетъ отъ техъ, которые создаютъ успхъ театра, подобнаго моему…. Я не желаю быть осужденнымъ на лицезрніе этого молокососа вчно при вашихъ юбкахъ. Искренно клянусь вамъ, что если бы я заране предвидлъ Леплюше… Впрочемъ, есть еще время помшать вамъ сдлать глупость. Если вы выходите замужъ за Леплюше, все уничтожается, ангажементъ не можетъ тогда состояться… Согласны?

Флипотъ (плачетъ уже нсколько минутъ, сквозь слезы). Я люблю его…

Курбузонъ. Это не резонъ!

Флипотъ (также). Конечно, это резонъ.

M-lle Англошеръ (обращаясь къ Курбузонъ). Оставьте ее. Это не надолго!

Курбузонъ. Знаете-ли, я просто не могу придти въ себя отъ удивленія? Послушайте, Флипотъ, вы глупы, дитя мое, но, честное слово, вы меня трогаете. Сколько получаетъ этотъ вашъ Леплюше. Тысячу двсти? Ну, я дамъ ему тысячу восемьсотъ. Вы видите, что я, съ своей стороны, стараюсь…

Флипотъ. Тысячу восемьсотъ? Ему?… Да нтъ-же, милйшій г. директоръ, поймите, что у этого юноши есть собственное достоинство и что я сама была бы стснена такимъ неравенствомъ вашихъ положеній…. Обращаюсь къ вашему такту…. Конечно, я не прошу васъ дать ему столько же, сколько мн….

Курбузонъ. Напрасно стсняетесь.

Флипотъ. Я не прошу васъ о томъ, хотя и убждена, что современемъ у него будетъ громадный талантъ, за это я вамъ ручаюсь, не правда-ли? Тутъ я понимаю кое-что… По крайней мр, устройте ему сносное положеніе, за которое ему не пришлось бы краснть передъ своей женой и подумайте, что Леплюше….

Курбузонъ (раздраженно). Леплюше чижикъ! Я ему не дамъ ни единаго су и при первомъ случа вытолкаю его за дверь, этого Леплюше! Ясно? (Снова поднимается).

Флипотъ (опять принимаясь всхлипывать). Боже! какъ я несчастна!

(Въ отвтъ на умоляющее движеніе тетки Курбузонъ опять возвращается).

Курбузонъ. Нтъ, я не могу такъ уйти…. она положительно обезоруживаетъ меня…. Утшьтесь, Флипотъ, мн пришла мысль…. Вы хотите, чтобы Леплюше прибавлено было жалованья? Такъ прибавьте ему сами.

Флипотъ (не нереставая плакать). Какимъ же это образомъ?

Курбузонъ. Очень просто. Я предложу ему ангажементъ на пять — на шесть тысячъ — цифра для меня безразлична — которыя я обязанъ буду взять изъ своей кассы, но которыя вы примете въ уплату вашего жалованья. Такимъ образомъ и уладится все.

Флипотъ. А какъ-же мое жалованье, по прежнему будетъ полторы тысячи и пятьдесятъ разовыхъ.

Курбузонъ. На бумаг, да…. вамъ придется только дать мн маленькую контръ-росписку.

Флипотъ. Тетя, кажется, такъ можно устроиться?

M-lle Англошеръ. Ну и устраивайся, дитя мое.

Курбузону. И такъ, мадамъ Леплюше, будьте любезны сами назначить окладъ вашего супруга. Пять тысячъ? Восемь тысячъ? Десять тысячъ?

Флипотъ. Пяти тысячъ довольно, не правда-ли, тетя?

M-lle Англошеръ. Предоставляю теб ршить, дитя мое.

Флипотъ. Да, такъ довольно, пятьсотъ въ мсяцъ.

M-lle Англошеръ. На одинъ годъ!

Курбузонъ. Ршено.

Флипотъ. Ршено.

Курбузонъ. И такъ, до завтра! Все будетъ готово. Постарайтесь только придти раньше Леплюше.

Флипотъ. Ахъ, милйшій г. директоръ, какъ я вамъ благодарна…

Курбузонъ. Право, не за что. (Уходитъ).

Флипотъ выходитъ замужъ за своего товарища Леплюше. Она любитъ его до тхъ поръ, пока чувствуетъ свое превосходство надъ нимъ. Но случается такъ, что Леплюше, играя роль кретина, иметъ успхъ въ одной пьес, гд ее самое принимаютъ дурно. Любовь Флипотъ не переживаетъ этого оскорбленія для ‘jalousie de mtier’, супруги расходятся. Супругу возвращается его независимость, а супруга принимаетъ дворецъ, предложенный ей барономъ des Oeillettes, ея поклонникомъ, которому покровительствуетъ добродтельная тетушка артистки. Таковъ финалъ комедіи, согласный съ особенной логикой, управляющей театральными нравами и закулиснымъ міромъ…

. Б.

‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 4, 1893

OCR Бычков М. Н.

Изъ общественной и литературной жизни Запада.

Читайте также: