P.M. Хин-Гольдовская
P.M. Хин-Гольдовская
Из дневников 1913 — 1917 гг.
Из дневников 1913 — 1917 гг.
О Марине Цветаевой
О Марине Цветаевой
Примечания
Примечания
Из дневников 1913 — 1917 гг. (О Марине Цветаевой), Хин Рашель Мироновна, Год: 1914
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Понедельник, 18 февраля <1913>
Вчера были у детей, вернулись в 3 часа! Они, в первый раз, принимали своих знакомых, у которых они бывали эту зиму. Центральное место занимала, конечно, вся волошинская компания, которая состоит из двух частей: ‘обормотников’ — сюда входит своеобразная коммуна: мать Волошина {2} (старуха в штанах и казакине!), он сам и две сестры Эфрон —Лиля и Вера {3}. Они живут все на одной квартире, которую они сами окрестили именем: ‘обормотник’… Остальные: Марина Цветаева, двадцатилетняя поэтесса, жена 19-летнего Сережи Эфрона, ее младшая сестра Ася, тоже замужем за каким-то мальчиком (обе эти четы имеют уже потомство — у Марины девочка, 6 месяцев, у Аси такой же мальчик, причем каждый из этих младенцев перебывал у 6 кормилиц — по одной на месяц! Я называю эти ‘менажи’ — ‘Детский Сад’). Марина, Ася, Майя {4} (18-летняя русская француженка, пишет — и как читает! очаровательные французские стихи) — так сказать — естественные сочлены ‘Обормотника’. Толстые — хотя и тесно с ними дружат, но уже понемножечку ‘отодвигаются’ от этого кочевого табора и стремятся занять более солидное положение. Кандауров и Богаевский {5} — что-то вроде почетных, сочувствующих посетителей. Как зрелище вся эта компания забавна чрезвычайно. Сестры Эфрон — очень хороши собой, особенно Лиля. Марина и Ася вдвоем читают Маринины стихи. Стройные, хорошенькие, в старинных платьях, с детскими личиками, детскими нежными голосами, с детскими вздохами, по-детски нараспев они читают, стоя рядышком у стенки, чистые, трогательные, милые стихи… Ужасно странное впечатление! — какое-то далекое-далекое, забытое, не нынешнее, словно на миг мелькнувшее во сне прошлое, которое сейчас-сейчас исчезнет. Майя читала по-французски — про ‘королеву’, ‘pastour’a’ {6}, рыцаря — такие далекие, лунные баллады. Читал и Макс — как всегда хорошо и как всегда аффектированно, он отчеканивал каждое слово. Милый, добрый, ласковый, всезнающий, всех любящий — и ко всем равнодушный Макс!.. Ученый эклектик, перипатетик, поэт, художник, философ, хиромант и божий человек, юродивый ‘без руля и без ветрил’ — русский ‘обормот’ с головой Зевса и животом Фальстафа. Все они точно не живые, какая-то любопытная нелепость… Они ходят, говорят, декламируют, сочиняют, пишут, танцуют, бракосочетаются, рождают детей, едят, пьют, курят папиросы… И все это они проделывают, как выражается Таня, — по-‘игрушкиному’…
Суббота, 12 июля <1914>
В ‘Обормотнике’ (так окрестил сам Макс свой ‘фаланстер’ на Сивцевом Вражке и в Коктебеле) — выбросили за борт все ‘условности’, т.е. всякий порядок, всякую дисциплину… Но как и во всякой ‘коммуне’, там создался свой ‘устав’ — в конце фальшивый и карикатурный. Взаимные восторги перед красотой, свободой и ‘лирической насыщенностью’ каждого ‘момента’… Все любуются друг другом, собой, все на ‘ты’. Брат Эфрон, Сергей, в 16 лет женился на 17-летней поэтессе Марине Цветаевой (очень красивая особа, с решительными, дерзкими до нахальства манерами), сестра этой Марины 15-летняя гимназистка вышла замуж за 15-летнего же гимназиста, кажется, третьеклассника, но зато пьяницу — первоклассного. Этот супружеский ‘детский сад’ обзавелся потомством — у Марины девочка, у Аси — не знаю кто. Марина, богатая и жадная, вообще несмотря на поэзию — баба кулак! Муж ее — красивый, несчастный мальчик Сережа — туберкулезный, чахоточный. Имеется еще брат, старший, Петр {7}, который со смерти матери был в ссоре с сестрами из-за ‘наследства’. Он обвинял сестер в утайке денег. Теперь он третий месяц умирает от злой чахотки, сестры поместили его в лечебницу, а сами расположились во флигеле у Миши! {8} Причем ни Миша, ни Эва {9} не сочли нужным — перед отъездом даже предупредить нас, что они у нас в доме поселили жильцов. А жильцы расположились в доме, как у себя, — целый месяц не давали паспорта, занимали нашу прислугу, запакостили весь флигель. Но и этого показалось им мало. Несколько дней тому назад, никого не предупредив, в два часа ночи — Лиля водворила во флигеле прибывших из Коктебеля Марину, Сережу, их няньку с ребенком и кошку. В четыре часа утра Марина по телефону разбудила Милю {10} (с кот<орым> она едва знакома) и спрашивала — нет ли у него знакомого доктора, так как ее супруг захворал. Утром Он<исим> Бор<исович> {11} уже не мог пить чай и заниматься в своем саду, ибо им уже завладела нянька с ребенком. Постель Миши занял больной, комнату Тани — нянька с ребенком, кабинет — Марина, столовую — Лиля. Дом сразу обратился в хлев. Когда дворник попросил паспорт, Марина ответила: мы его забыли на даче — и по телефону пожаловалась Миле на ‘приставанье’ дворника. Миля сказал, что в Москве — забастовки, и полиция может нас подвергнуть за держание беспаспортных 500 рубл. штрафу. Марина гордо ответила: я тогда сама заплачу! Миля возразил, что за это, кроме штрафа, домовладельцу грозит тюрьма. Поэтесса не смутилась и ответила: Бог милостив, не посадят!
Среда, 16 июля<1914>
Думаю, что дети теперь скоро вернутся. В Москве, в их флигеле, окончательно расположилась вся семья Эфронов. Сестрицы, братец, его жена (совершенно ломовой извощик — эта поэтесса ‘Марина Цветаева’), ребенок, нянька, кошка. Они заполонили весь дом, весь двор, загоняли прислугу. Мы очутились точно в плену у башибузуков. При этом никто из них не только не счел нужным спросить — могут ли они занять флигель, а даже не кланялись с Онисимом Борисовичем. Он, бедный, перестал ходить в сад! Когда дворник просил их дать паспорта, ему отвечали: не стоит, мы скоро уедем. А между тем в Москве введена чрезвычайная охрана! Флигель превратился в хлев. Я решила действовать энергично. Послала Макара, и он объявил, что ‘покорнейше’ просит освободить флигель скорее, т.к. он нам необходим. Цыганский табор снялся. Но ‘дебелая Лиля’ пожелала меня проучить: велела нашему канцелярскому мальчику передать мне конверт — без адреса, — в котором лежала записка — без обращения — гласящая: С.Я. Эфрон не болен заразной болезнью. Подпись: д-р (фамилия неразборчива).
1 Хин Рашель Мироновна (в первом браке Фельдштейн, во втором Гольдовская, 1863—1928) — писательница, драматург. Печ. по: Минувшее. Исторический альманах. Вып. 21. — М.-СПб., 1997.
2 Волошина Елена Оттобальдовна (урожд. Глезер, в замуж. Кириенко-Волошина, 1850—1923) — мать М.А. Волошина, была посаженной матерью на свадьбе М.И. Цветаевой и С.Я. Эфрона 27 января 1912 г. в Палашевской церкви в Москве.
3 Эфрон Елизавета Яковлевна (Лиля, 1885-1976) — сестра С.Я. Эфрона, педагог, режиссер. Эфрон Вера Яковлевна (1888—1945) — сестра С.Я. Эфрона, актриса, впоследствии режиссер художественной самодеятельности.
4 Кювилье Майя Павловна (в первом браке Кудашева, во втором — Роллан, 1895-1985) — поэтесса, переводчица.
5 Кандауров Константин Васильевич (1865—1930) — живописец, театральный художник. Богаевский Константин Федорович (1872—1943) — художник.
6 Пастушка (фр.).
7 Эфрон Петр Яковлевич (1883-1914) — старший брат С.Я. Эфрона, член партии эсеров, участник Московского вооруженного восстания. С 1907 по 1913 гг. скрывался за границей. Актер.
8 Фельдштейн Михаил Соломонович (1884/85—1939) — юрист, сын P.M. Хин-Гольдовской от первого брака, с 1919 г. муж В.Я. Эфрон.
9 Фельдштейн Ева Адольфовна (урожд. Леви, 1886—1954) — художница, в 1909-1918 жена М.С. Фельдштейна.
10 Гингер Эммануил Иванович (1884—1953) — юрист, племянник P.M. Хин-Гольдовской.
11 Гольдовский Онисим Борисович (1856 или 1865—1922) — адвокат, второй муж P.M. Хин.
Источник текста: ‘Живое слово‘