Алексей Недогонов
Алексей Недогонов
Из дневника 1943
Из дневника 1943
Публикация подготовлена Т. Кошелевой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из дневника, Недогонов Алексей Иванович, Год: 1943
Время на прочтение: 6 минут(ы)
ПРОМЕТЕЙ. 6
Алексей Иванович Недогонов тоже воспитанник Литературного института поэт. Родился в 1914 году в шахтерском поселке. Начал печататься в 1934 году. После окончания института много работал в поэтическом жанре. В финскую войну был на фронте. Писал очерки и стихи о боевых делах красноармейцев.
В годы Великой Отечественной войны работал корреспондентом армейской, а затем фронтовой газеты ‘Советский воин’. Как работнику фронтовой печати Недогонову приходилось заниматься массой самых разнообразных дел: писать фельетоны и частушки, оформлять боевые листки и стенгазеты, писать поэмы и очерки о героических подвигах советских солдат и развозить фронтовые газеты по передовым позициям. В короткие минуты затишья он работал над ‘Историей Первой гвардейской армии’.
Во фронтовых записях Недогонова, простых и будничных, отражена повседневная, многотрудная, полная опасностей и фронтовых тягот работа военного корреспондента.
Умер А. И. Недогонов в 1948 году.
Начало февраля. Несколько дней в Новом Айдаре. Переезд в Лисичанск. Давно не видел Баукова, там его встретил. Переночевали у него. Были соседи. Население радо приходу Красной Армии. Вымирали люди в этом городе. Шахты не работали, учреждения тоже. Запустение, нищета, голод. В Лисичанске немцы расстреляли более 400 человек. Всех юношей вывезли в Германию, всех девушек выловили и в рабство отправили…
18 марта 1943 года группа редакционных работников едет на передовую. 22 марта из-под Святогорска приезжает редактор без Л. Вышеславского. Леонид лег в госпиталь.
24 марта приходит телеграмма из Политуправления фронта, в которой говорится, что дивизионных, корпусных, армейских писателей освободить на 8—9 дней от всяких обязанностей с тем, чтобы они написали одну вещь о герое, поныне действующем в наших частях. Ночью меня вызывают в редакцию. Дают читать телеграмму. Спрашивают, на ком бы я хотел остановиться. Я выбрал довольно колоритную фигуру — трижды орденоносца снайпера Ник. Ив. Галушкина.
С 25 по 27 марта написал командировочное удостоверение и пешком отправился в Ванное. Шел — Донский хутор, Лозовая, Кравцовка, Яски, Коровий Яр, Шандрыголовка, Новоселовка, Яровая, Татьяновка: около 40 километров.
Дошел лишь до Шандрыголовки. Жутко устал. Переночевал у одного небедного мужичка. Покушал кислого молока с добротным домашним хлебом. Вышеславского не нашел — госпиталь выехал на 1 час раньше.
Итак, я в Татьяновке, что по ту сторону Северного Донца. Переправу миновал по льду. За мной следовал обоз. Взрыв разорвавшегося снаряда похоронил подо льдом лошадей. Точно корректируют огонь. Я спасся в неглубоком ерике на берегу Донца. 200 метров прошел хозяйским шагом. У плетня спросил Галушкина.
— Я Галушкин, — сказал бледнолицый молодой лейтенант. Познакомились. Вошли в хату.
Стали разговаривать на ‘ты’. Николай был взволнован: сегодня немец вывел из строя двух отличных снайперов их полка — Василия Литвинова, сибиряка, и Григория Турганова, татарина. Они были ученики Николая, друзья хорошие. Галушкин ушел к майору Харламову, комполка. Я остался один. Входит санинструктор:
— Товарищ лейтенант, принесли тяжелораненого. Ваш? Посмотрите.
Я вышел на улицу. На носилках с забинтованной головой лежит боец. Смертельно бледное лицо. Кровавые подтеки. Ранение тяжелое — в череп.
— А где Турганов? — спрашиваю я. Раненый с трудом показывает пальцем
на правую сторону груди. Я подумал, что у него осколки в груди. Подходит Николай Галушкин. Посмотрел и тут же отошел.
— Это Турганов, — говорит он мне, — отойдемте, не расстраивайте.
Николай рад, что Турганов жив. А ведь говорили, что он был насмерть поражен. Мы в хате. Входит старик хозяин, Кирилл Трифонович Кирпач.
— Гриша жив, дедушка, — говорит Николай старику, который очень любил татарина.
— Жив? Слава богу… — Встает и крестится так искренне и долго. — Хороший був хлопэц.
До вечера разговариваю с Николаем. В хату вваливается человек. Подержанная шуба, на поясе одна РТД, две лимонки, драные валенки, винтовка…
— Это Чапай, — говорит мне Галушкин.
Я уже слышал о Чапае Абдулле. Я усаживаю Абдуллу рядом.
— Ну, с монастыря, Абдулла?
— Да.
— Сколько убил?
— Мало. Пять штукы.
И мило, добродушно улыбается. Абдулла говорит очень и очень забавно. Он говорит ‘снапери’ и др.
— Весь землем засипали, немца ротным минам била, начал пулем била…
Фрицев считает штуками. О последней жертве так рассказал:
— Немца смотрела в труба. Знаешь, труба такой?
— Знаю, знаю, Абдулла, это стереотруба.
— Да, стерватруба. И вот я — пук! Она верых нагама! Ну, Чапай, говорила каман-дыра, ты метко стирляешь. А чего же, говорю, иха жалети…
Чудил Чапай здорово… Мы с Николаем хохотали до упаду.
— Чапай, знаешь ли, на какой колокольне ты сидишь? — спрашивает Николай.
Николай становится на стул и вилкой показывает. На стене картина ‘Вид Успенской Святогорской общинной пустыни’… Николай показывает вилкой монастырь:
— Вот здесь, Абдулла.
— Эге, вот куда мы забрался, — заинтересованно говорит он. А потом удивленно: — А где же памятник Артема?
Мне кажется искренне детским его вопрос.
— Чапай, дорогой, ведь эту картину монахи рисовали 50 лет тому назад, а памятник Артему 15 лет стоит. Тут его нет.
Абдулла понимает и, улыбаясь, качает головой. Согласен.
…К ночи трое полезли к Артему. Я взял лимонку, и, кроме нее и пистолета, у меня ничего на вооружении не было. Добрались до Артема. Луна. Артем весь издырявлен пулями и осколками. До немецкой обороны 40 метров. Монастырь рядом. Чапай Абдулла со своей неизменной улыбкой пожелал нам всего хорошего и полез на ‘охоту’.
На следующий день, раздобыв около четырехсот патронов для ТТ, я отправился к себе…
29 — 30 — 31 марта. Писал поэму ‘Фронтовики’. Первый день ни строки не вышло, а затем — сразу около 200. Прочел редакторам — понравилось. Сделали замечания по ряду мест. Переделать не пришлось — стали собираться к отъезду…
6 апреля из фронта приехал редактор т. Киперман. Был на совещании. Привез мне привет от поэта Ивана Молчанова, который на совещании говорил о моей поэме ‘Тринадцать’ с положительной стороны. Я очень рад, что два месяца с лишним тому назад напечатана моя поэма о тринадцати, а сегодня узнаю, что моим героям правительство присвоило звание Героев Советского Союза.
8 апреля. Вечером меня вызывает т. Хейфец и предлагает 9 апреля ехать в ‘увлекательную’ командировку: от армейской базы, через обменный пункт, дивизионные ППС следовать за газетой до полка, батальона, роты, взвода, окопа. Выехал с 6 утра. До Радьковских песков доехал на машине, оттуда пешком за таратайкой с экспедитором 35 километров до Дробыше-ва. Вечером присутствовал на операциях. Прекрасный ведущий хирург Владимир Викторович Харитонов (?) оперировал двух бойцов (заворот кишок и аппендицит). Смело резал, орудовал с кишками, как хозяин. Я через 10 минут почувствовал головокружение, тошноту — не мог перенести. Вышел из операционной. Пошел вторично. Также не вынес ! Смеялись надо мной. Этот хирург за свою короткую деятельность произвел свыше 15 000 операций, из них сложных — более 3 тысяч.
На следующее утро двинул в 49-й стрелковый полк.
В лесу встретил артиллеристов. Представился. Взял много интересного материала. Оказывается, с 6 по 11 апреля в Татьяновке шел грандиозный бой. ‘Маленьким Сталинградом’ называют его бойцы.
Неполнокомплектный наш батальон разбил два немецких полка, недавно прибывших из Франции: 680 и 681. Более 700 трупов валялось на улицах Татьяновки и на вершине, вокруг памятника Артему. Здесь немцы наступали при поддержке бешеного артогня, бомбежки с воздуха и 18 танков. И батальон бился шесть дней!
Не опрокинули в С. Донец русских! И те и другие, потрепанные в бою, отошли.
12 апреля встретил Николая Галушкина. Разговорились… Он за эти бои уничтожил 53 немца. На его счету сейчас 186 гитлеровцев…
…На следующий день ходил на берег С. Донца к минометчикам. Наблюдательный пункт приютился на крыше дачного домика, чудом уцелевшего, в застекленной беседке. В бинокль рассмотрел сектор правого берега в один километр, Артем поковырян, но стоит еще с подставленной ладонью дождю. Фрицы строят укрепление. Слышно — стучат топоры, визжат пилы. Догадываемся, к переправе, наверное, готовятся.
Два дня брал материал у стрелков, минометчиков, разведчиков. В ночь на 29-е или 30-е группа разведчиков в составе 41 чел. ходила в тыл к немцам за 4—5 километров с целью разгромить штаб, захватить документы командира батальона, порвать связь, в общем, как говорят разведчики, ‘шухеру наделать’. Трогательная сцена! Сдают ребята в палатке документы — партийные и комсомольские билеты, фотографии матерей, жен, невест, оставляют письма. И шутят! Как будто на гулянье веселое идут. На рассвете они вернулись, не все. Один убит, восемь раненых. Убитого вытащить не смогли. Не удалась разведка. Фрицы предупредили эту дерзкую вылазку наших ребят — переехали на несколько часов раньше в лес, в землянки. Но зато несколько десятков фрицев поперебили разведчики.
…С 8 по 10 мая, по сведениям агентурной разведки, немцы во всех батальонах и полках проводили химические учения.
11-го нам выдали противогазы.
По слухам, во фронт, а затем в армию пришла шифровка из Москвы о готовящемся наступлении немцев в районе Изюма, Орла или Брянска. О готовности предупреждены.
13 июня…
Хейфец сообщил мне, что моя персона включена в работу по истории 1-й гвардейской армии.
Когда начнется работа?
С 15 июня по 10 июля обычная жизнь. Пишу для книги ‘История Первой гвардейской армии’ начальную главу — период формирования дивизий перед наступлением. Закончил перед отъездом под Изюм…
25—26 июня ждали немецкого наступления. Минуло.
1—3 июля также были предупреждены Ставкой о предполагаемом немецком наступлении. Минуло (точно даты не помню!). 10 июля армия передвинулась к Изюму. По слухам, приехал маршал Тимошенко. До 15 июля должны идти в наступление. Ждем.
10—11-го переехали в село, 18 километров от Изюма.
Закончил по 4-му и 6-му корпусам главу о формировании армии. Приступил к главе ‘Прорыв обороны противника в р-не Ср. Дона’. Редактор стал чуть-чуть помягче. Взаимоотношения налаживаются. После такого редактора любая газетная работа не будет страшна. Пришел к выводу, что он настоящий газетчик.
13 июля. Слушали сицилийские раскаты орудий, ждем нашего наступления. Что будет завтра, послезавтра? Должно быть, что-то приятное.
ЦГАЛИ СССР, ф. 2178, оп. 1, ед. хр. 49.