Из армянской поэзии, Брюсов Валерий Яковлевич, Год: 1924

 
 Армянская средневековая лирика ---------------------------------------------------------------------------- Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель', 1972 Перевод В. Брюсова ---------------------------------------------------------------------------- Содержание ИЗ ДРЕВНЕЙШИХ ПЕСЕН 2. О царе Арташесе ПЕСНИ ЛЮБВИ 46. 'Я повторять всегда готов...' 47. 'Ах, раствориться и стать водой...' 48. Песня на день преображения 49. 'Как из яблок шербет - твой румяный лик!..' ПЕСНИ О ПРИРОДЕ 57. Песня о временах года 58. 'Как вам не завидовать...' 59. Песня аиста. ОБРЯДОВЫЕ ПЕСНИ 62. Свадебная песня ('Царю что дам я, с ним что схоже...'). КОЛЫБЕЛЬНЫЕ ПЕСНИ 65. 'У меня ль невеста есть...' 66. 'Баю-бай, идут овечки...' ПЛАЧИ 76. 'Был ты жемчугом, мог блистать...'. 79. Плакальщицы-матери 81. Плакальщицы над молодым 82. Жалоба сестер ЗАКЛИНАНИЯ 83. 'Забелелася заря...' 84. 'Погашены огни...' 85. Заклинание на волка 86. 'На подушку я - голову склонил...' 87. Заклятие старух к луне СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ЛИРИКИ МЕСРОП МАШТОЦ 91. 'Море жизни всегда обуревает меня...' 93. 'Рано утром предстану перед тобой...' ИОАНН МАНДАКУНИ 94. 'Преображеньем твоим на горе...' НЕРСЕС ШНОРАЛИ 104. На распятие господне 105. Всем усопшим 106. При восходе солнца 107. Плач об Эдессе. Отрывок. 'Нерсес оставил песню слез...' ОВАНЕС ЕРЗНКАЦИ ПЛУЗ 108. 'Наш мир подобен колесу: то вверх, то вниз влечет судьба...' 109. 'Язык для речи служит нам, речь праведных - что злата звон...' 110. 'Подобен морю мир: сухим остаться, переплыв, - нельзя...' 111. 'Я, все грехи свои собрав, оплакал зло прошедших лет...' КОСТАНДИН ЕРЗНКАЦИ 114. Весна ФРИК 125. Колесо судьбы ОВАНЕС ТЛКУРАНЦИ 132. Песня любви 136. Песня Ованеса о любви 140. К смерти. МКРТИЧ НАГАН 141. Суета мира АРАКЕЛ БАГИШЕЦИ 144. Песня о розе и соловье ГРИГОРИС АХТАМАРЦИ 146. Песнь об одном епископе 147. Песня 148. Песнь о розе и соловье НААПЕТ КУЧАК 152. 'О ночь, продлись! останься, мгла! стань годом, если можешь, ты!..' 153. 'На кровле ты легла уснуть, твоя созвездьям светит грудь...' 154. 'Ты в мире - перстень золотой, а я - алмаз на нем...' 155. 'В ту долгую ночь лишь раз, лишь два я прялку повернуть могла...' 156. 'Ты хвалишься, луна небес, что озарен весь мир тобой...' 157. 'Идя близ церкви, видел я, у гроба ряд зажженных свеч...' НАГАШ ОВНАТАН 321. Песня любви 322. 'Я нарядною тебя видел на заре...' 323. 'Ты мне сказала: 'Настала весна...'' ИЗ ДРЕВНЕЙШИХ ПЕСЕН 2. О ЦАРЕ АРТАШЕСЕ Храбрый царь Арташес на вороного сел, Вынул красный аркан с золотым кольцом, Через реку махнул быстрокрылым орлом, Метнул красный аркан с золотым кольцом, Аланской царевны стан обхватил, Стану нежной царевны боль причинил, Быстро в ставку свою ее повлачил. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Золотой дождь шел на свадьбе Арташеса, Жемчужный дождь лился на свадьбе Сатиник. ПЕСНИ ЛЮБВИ 46 Я повторять всегда готов: 'Не надо роз - они язвят, Люби фиалку без шипов, Ее так нежен аромат. Ты розу пышную нашел? Она увянет,- вот гляди! Люби цветок, что не расцвел, - Он расцветает на груди!' 47 Ах, раствориться - и стать водой, И покатиться - большой рекой, Водой струиться, - ах! ключевой! А яр пришла бы - налить кувшин, Я прожурчал бы - в ее кувшин, С водой поднялся - ей на плечо, Ей грудь облил бы - так горячо! 48. ПЕСНЯ НА ДЕНЬ ПРЕОБРАЖЕНИЯ Роза распустилась под Ваном в саду. Господи! дорогу как туда найду! Милая, малютка, скажи мне: ты чья? Целый мир ответит: ты - моя, моя! Роза распустилась, и петух пропел. Милую в саду я утром подсмотрел. Роза распустилась утром под росой, Милая срывала розы пред собой. Роза распустилась в Воскресенье роз. Ты зажгла любовью рощу моих грез. Милая, малютка, скажи мне: ты чья? Целый мир ответит: ты - моя, моя! 49 Как из яблок шербет - твой румяный лик! Губы - мед у тебя, и сахар - язык! Голос твой - каманча, сердце жаждет - тебя, Словно звезды - твой взгляд, груди - сладостный сад! Если в сад ты войдешь, - как стан твой высок! Поцелует тебе ноги каждый цветок, Все деревья тебе отвесят поклон, И стыдно луне блистать в вышине. Как павлин ты идешь, хороша и стройна, В переливных цветах, и ала и бледна. Да какую из птиц с тобой сравнить? И чайке морской не спорить с тобой! ПЕСНИ О ПРИРОДЕ 57. ПЕСНЯ О ВРЕМЕНАХ ГОДА ВЕСНА Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что каждой весною приходят. Надели зеленый наряд, Надели зеленый наряд, Надели зеленый наряд, Над землею кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нее, Раб умиленный творца. ЛЕТО Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что каждым летом приходят. Надели багряный наряд, Надели багряный наряд, Надели багряный наряд, Над розой кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нее, Раб умиленный творца. ОСЕНЬ Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что осенью каждой приходят. Надели желтый наряд, Надели желтый наряд, Надели желтый наряд, Над сушью кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нее, Раб умиленный творца. ЗИМА Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что каждой зимою приходят. Надели белый наряд, Надели белый наряд, Надели белый наряд, Над снегами кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласий, мне песнь, Я без ума от нее, Раб умиленный творца. 58 'Как вам не завидовать, Горы вы высокие!' - 'Что же нам завидовать - Участь наша горькая: Летом жжет нас солнышко, В зиму - стужа лютая!' 59. ПЕСНЯ АИСТА Здравствуй, аист! аист-друг! Ты вернулся, аист-друг, Разлилась весна вокруг, Веселей нам стало вдруг! Милый аист, к нам спустись, К нам на кровлю опустись, В нашем доме поселись, Свей на ясени гнездо. Я пожалуюсь тебе, Ах, пожалуюсь тебе: Много бед в моей судьбе, Горе сердца - море бед! Ах! когда ты улетел, С нашей кровли улетел, Ветер злой рассвирепел, Иссушил цветы в саду. Омрачился небосвод, Помрачился небосвод, Выпал снег, закрылся лед, И зима цветы смела. От Варагских самых гор, Ах, с Варагских самых гор, Замели снега лростор, Холод выбелил поля. Аист! здесь у нас в раю, Всё занес мороз в краю, Засушил и умертвил Розу милую мою! ОБРЯДОВЫЕ ПЕСНИ 62. СВАДЕБНАЯ ПЕСНЯ 1 Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Зарю ли дам я, что займется, Займется, с этим солнцем схоже? Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не солнце ль дам я, что засветит, Засветит, с этим солнцем схоже? Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не радугу ли дам, что встанет, Что встанет, с этим солнцем схоже? 2 Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не бальзамин ли, что задышит, Задышит, с этим солнцем схоже? Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не розу ль дам я, что заблещет, Заблещет, с этим солнцем схоже? Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не гамаспюр ли, что не вянет, Не вянет, с этим солнцем схоже. 3 Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не абрикос ли, весь цветущий? Цветите, с абрикосом схоже. Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не виноград ли, плод дающий? Давайте плод, с лозою схоже. Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не дуб ли дам я, крепко мощный? Вы будьте мощны, с дубом схоже. Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не василек ли дам пахучий? Благоухай твоя царица! Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не дам ли желтый мак пахучий? Благоухай твоя царица! Царю что дам я, с ним что схоже, С его зеленым солнцем схоже? Не златоцвет ли дам пахучий? Благоухай твоя царица! КОЛЫБЕЛЬНЫЕ ПЕСНИ 65 У меня ль невеста есть, Жениху прямая честь, У меня ли дочка есть кудрявая, Справлю свадебку на славу я, Посреди зеленых свеч, В кудрях с лентами до плеч. Девочка руками двигает, Девочка в постельке прыгает. Я кому ее отдам? Принцу я ее отдам, А в приданое я дам - сто карет С платьями, каких нигде - краше нет, Дам покрыться ей - узорчатый платок, Дам чесаться ей - янтарный гребешок, Дам одеться ей - серебрян поясок, Дам обуться ей - сафьянный башмачок, Всё, что в доме есть, - от крыши по порог. 66 Баю-бай, идут овечки, С черных гор подходят к речке, Милый сон несут для нас, Для твоих, что море, глаз, Усыпляют милым сном, Упояют молоком. Баю-бай! Христос с тобой, Богоматерь над тобой, Богоматерь над тобой, Чтобы ты тихонько спал, Чтоб в постельке ты лежал. Богоматерь - мать твоя, Сын ее - хранит тебя. В церковь божию пойду, Всех святых я попрошу, Чтоб Распятый нас хранил И тебя благословил. ПЛАЧИ 76 Был ты жемчугом, мог блистать, Нить порвали - как жемчуг собрать? Подойдите же, соберите, Нанижите на нить опять! 79. ПЛАКАЛЬЩИЦЫ - МАТЕРИ Твой не мертв, не мертв сынок: Розы он сорвал цветок, Положил себе на грудь, - В сладком запахе заснуть! 81. ПЛАКАЛЬЩИЦЫ НАД МОЛОДЫМ Понесем тебя мы - хоронить в саду, Мы просеем землю через кисею, Над могилою посеем мы цветы, Чтоб за изгородью роз проснулся ты. 82. ЖАЛОБА СЕСТЕР Пойдем мы вдвоем, на холм мы взойдем, Я буду звать, ты будешь - искать. Его не найдем - могилу найдем, И камень могильный будем мы целовать. ЗАКЛИНАНИЯ 83 Забелелася заря, Обозначились кресты, Смилосердился господь, В рай раскрылися врата, В ад закрылися врата, Цепи падают с души, Господи, помилуй нас! 84 Погашены огни, Лукавый отошел. Закрыв лицо, Христос, Меж ангелов своих, С небес теперь сошел, В дом христиан вошел. 'Куда идешь, Христос?' - 'Разожжены огни В кадильницах моих, И нити - из огня. Я люльки обошел, Спешу к обедне я'. 85. ЗАКЛИНАНИЕ НА ВОЛКА Восьмью пальцами, двумя ладонями, Гривой лошади Саркисовой, Тем жезлом ли Моисеевым, Тем копьем ли свят-Егория, Той ли верой свят-Григория, Богоматери святым млеком, Ухвати его, свяжи его, Глаз за глазом ему выколи, Язык в горле привяжи ему, Осени его, одолей его, Ради господа Христа все бедствия Да падут на зверя лютого. 86 На подушку я - голову склонил, Ангелу-хранителю душу поручил: Храни в полночь, Храни всю ночь, Когда петух поет, Когда заря идет, Вверяюсь одному Царю небесному, Во смертном рву лежу, Я сплю, я отхожу, В руки твои, матерь божия, Душу вручаю на ложе я! 87. ЗАКЛЯТИЕ СТАРУХ К ЛУНЕ 'Молодая, молодая, обновленный серп! В полноте ала, зелена в ущерб! Ты стара зашла, ты млада взошла, С края света что нам ты принесла?' - 'Счастье на весь мир, Царям - лад и мир, Покойникам - любовь, Хлебушку - дешовь, Добрым - много дней, Рай - душе твоей'. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ЛИРИКИ МЕСРОП МАШТОЦ (361 - 17 февраля 440) 91 Море жизни всегда обуревает меня. Воздвигает враг валы на меня. Добрый кормчий, ты - оборони меня! 93 Рано утром предстану перед тобой, Царь мой и бог мой! Рано утром преклонишь к мольбе моей слух, Царь мой и бог мой! Молю я: взгляни на молитву мою, Царь мой и бог мой! ИОАНН МАНДАКУНИ (V век) 94 Преображеньем твоим на горе Ты божественную силу явил, Тебя славим, о мысленный свет! Луч славы твоей ты явил, Воссиял и всю твердь осветил, Тебя славим, о мысленный свет! Ужаснулись ученики твои, Явление чудесное зря, Тебя славим, о мысленный свет! Но, восстав от тяжелого сна, К твоей славе прилепились сильней, Тебя славим, о мысленный свет! НЕРСЕС ШНОРАЛИ (1102-1173) 104. НА РАСПЯТИЕ ГОСПОДНЕ Тот жаждал на кресте, как человек простой, Кто создал океан, наполненный водой. Самаритянку тот 'дай мне испить' просил, Кто всю вселенную бессмертьем напоил. И сотник римских войск, желчь с уксусом смешав, Чрез губку напоил царя небесных слав. Днем солнце было мглой затем облечено, Что слово вечное землей оскорблено. И громким голосом господь с креста к отцу 'Или! Или!' воззвал и предал дух творцу. Завета Ветхого порвался завес - в миг, Когда в мучениях даятель жизни ник. Земля потрясена была до глубины, Рассеклись камни скал, гроба потрясены, Темница страшная, восколебался ад, Тьму душ окованных он выпустил назад: От гласа мощного того, кем жизнь дана, Была свобода им в тот час возвращена. Сей жизнедатель наш когда во ад сошел, Он свет затеплил тем, кого в тюрьме обрел, На небо верхнее из бездны их вознес И с бестелесными - их водворил Христос, Их свету причастил в чертоге без греха, Во царстве свадебном святого жениха, - Там, церкви-матери, где первенцы царят И Авраамовых наследников где град, Где праведных ряды пред господом отцом Ликуют без конца о женихе святом. С отцом и святым духом, в век веков, псалом Распятому за нас мы славу воспоем. 105. ВСЕМ УСОПШИМ Когда архангел возгремит трубой И воззовет на Страшный суд всю плоть, В тот страшный день всех помяни, господь, Усопших со святыми упокой. Когда с Востока, славой золотой, Твой лик блеснет, чтоб сумрак побороть, В тот страшный день всех помяни, господь, Усопших со святыми упокой. Ты книгу тайн разверзнешь пред собой, И задрожит от ужаса вся плоть. В тот страшный день всех помяни, господь, Усопших со святыми упокой. 106. ПРИ ВОСХОДЕ СОЛНЦА Свет, света творец, первый свет, чей дворец - неприступнейший свет! Небесный отец! Кто хвалим сонмом духов, созданных от света! Наши души, в свете зари, осияй твоим мысленным светом. Свет, исшедший от света, бог сын, кто один - рожденье отца, Солнце правды, чье имя, до солнц, сонмы духов гимном хвалили, Наши души, в свете зари, осияй твоим мысленным светом. Свет, идущий от света, бог дух, кто вслух чрез пророков гласил, Благ источник, хвалят кого, с сонмом духов, отроки церкви, Наши души, в свете зари, осияй твоим мысленным светом. Свет, кому и названия нет, един, троичен, не разделим. Святая троица, хвалим кого, с сонмом духов, мы, гласы земные, Наши души, в свете зари, осияй твоим мысленным светом. 107. ПЛАЧ ОБ ЭДЕССЕ Отрывок Нерсес оставил песню слёз, Армении католикос, Где вещи сами говорят Размерно на Гомеров лад, Придав стихам печальный склад, Об том, как пал Эдесеы град. То было писано в пятьсот И девяносто третий год, В день двадцать третий, в декабре, В субботу, в час третий по заре. Тогда пошли грозой войны Агари на меня сыны. Сначала зло умерщвлены Ряды детей моей страны, И грады вслед истреблены, Как ряд зубцов одной стены, Разрушены и сожжены, В развалины обращены. Но это всё не в год один, А в сорок с лишним лет войны. Я пала с прежней вышины, И были силы сломлены. Злодеями со стороны Владенья были пленены, Мне все мученья без вины, Все беды были суждены, Хоть были дни мои больны, Лекарства не были даны... Пришла я к краю крутизны, Где двери в ад растворены. . . . . . . . . . . . . . . Был истощен запас съестной, Подвоз отрезан - за чертой, Мы голод лютый и слепой Со всякой ведали нуждой. И ныне рвется голос мой, И сердце сдавлено тугой, И грудь вздымается волной, И мысль томится слепотой, Чуть вспомню день тот роковой С его зловещею зарей, Когда не вспыхнул свет дневной, Но было всё покрыто тьмой. Содомский факел огневой Взлетел до неба полосой, Не дождь из тучи грозовой Упал, но - каменный прибой. И нашей крепости устой Распался, словно пень гнилой, От самой кручи основной, Открылся вход - орде чужой. Но взвод остался удалой, На шаг не отступив ногой, Друг друга убеждали все: Быть твердыми перед враждой, Держаться дружеской четой И над разрушенной плитой Бороться с силою двойной, Презрев врага клинок кривой! . . . . . . . . . . . . . . Их вождь, вместилище грехов, Воззвал к своим, дик и суров: Обрек мечу и грабежу И плену всех моих сынов. Арабы, после этих слов, И всяких варвары родов, Подобно своре диких псов, Накинулись со всех концов, Состава цепи из рядов, Одни вослед другим на зов, Под труб и барабанов рев, Подобный грому с облаков. Дрожал простор о г голосов, Всё потрясавших до основ, Сердца сжимались у трусов, Росла отвага храбрецов: Тот был на смерть лететь готов, Тот в страхе умереть готов. Но было мало удальцов, Чтоб защищать валы и ров. Они устали от трудов, Бессонных, тягостных часов, Прошедщих пред лицом врагов За месяц роковых боев. И вот какой-то из углов Предстал неверным без бойцов. . . . . . . . . . . . . . . И враг, вскарабкавшись, проник Внутрь башни, близ домов жилых. Толпа, узрев в стенах своих Врагов (хоть мало было их), Подъемля безнадежный крик, Бежит вдоль улиц городских... Что видели в веках иных Прискорбней зрелищ таковых? Орда неверных, диких, злых, Свирепствует меж толп людских, Ударами мечей стальных Всех рубит - старых, молодых. Бойцы от валов земляных Бегут в смятеньи напрямик К развалинам ворот былых. Но стая тех зверей лесных Пронзает их клинками вмиг, Овец так волки луговых Преследуют в полях нагих, Из множества ловя любых, Топя их в токах кровяных. Смерть грудей не коснулась чьих? Губили и детей грудных, И старцев, хилых и больных. Что им ребенка нежный лик? Что им священник-духовник? Что даже патриарх-старик? - Всё гибло от врагов лихих, Кровь капала с волос седых, Служители церквей родных, Что кровь лишь в таинствах святых Знавали, - кровью жил своих Святили кровь людей простых. Тиран, неукротим и дик, Убийства радости постиг: Так лев в лесах пускает рык Иль в труп медведь вонзает клык. Меж тех событий гробовых, Для коих нет и слов земных, Как выразит поэта стих Весь ужас бедствий роковых? . . . . . . . . . . . . . . ОВАНЕС ЕРЗНКАЦИ ПЛУЗ (ок. 1230-1293) 108 Наш мир подобен колесу: то вверх, то вниз влечет судьба, Верх падает, и вновь ему взнестись настанет череда. Так плотник мастерит равно и колыбели и гроба: Приходит сей, уходит тот, а он работает всегда. 109 Язык для речи служит нам, речь праведных - что злата звон. Бог людям дал один язык, язык у змия - раздвоен. И у кого два языка, один колюч, другой - червлен, Становится сродни змее и всеми ненавидим он. 110 Подобен морю мир: сухим остаться, переплыв, - нельзя. Как выплыл мой челнок в простор, того и не заметил я. Вот я почти у берегов, но страшно мне подводных скал, Чтоб вдребезги мою ладью один удар не разломал. Но господу я помолюсь - да ветр попутный он пошлет, Осветит мглу и утлый челн в благую гавань приведет. 111 Я, все грехи свои собрав, оплакал зло прошедших лет. Шел к небу караван, и я, сложив грехи, пошел вослед. Но ангел мой, представ, сказал: 'Куда идешь ты, дай ответ! В раю для тех, кто предстает с подобным грузом, - места нет!' КОСТАНДИН ЕРЗНКАЦИ (ок. 1250 - начало XIV века) 114. ВЕСНА Веселье вкруг нас и веселье вдали, Нам ветры веселую песнь принесли. Великая благость господня, - внемли! - Сегодня исходит с небес до земли. Лежала земля, и мрачна и темна, Покрытая льдами, тверда, холодна, Про травы, про зелень забыла она, И снова сегодня она зелена! Зима была темным вертепом тюрьмы, Но снова вернулась весна на холмы И всех нас выводит на волю из тьмы! Вновь солнце на небе увидели мы! Земля, словно мать, велика добротой, Рождает все вещи, одну за другой, И кормит и поит, питает собой... Вот вновь она блещет своей красотой. Дохнул ветерком запевающим Юг, Из мира исчезли все горести вдруг, Нет места, где мог бы гнездиться недуг, И всё переполнено счастьем вокруг. Тихонько гремя над землей свысока, Под Сводом лазурным плывут облака - И падает вдруг водяная река, Луга затопив, широка, глубока. Мир весело праздновать свадьбу готов: Веселье во всем для плодовых дерев, Цветами всех красок и разных родов Раскрашены дали полей и лугов. На море влюбленном - опененный вал, И гад между волн, веселясь, заплясал, Ключи, зазвенев, побежали из скал, И быстрый поток по камням засверкал. А реки, сбегая с возвышенных гор, Гудят как могучий, торжественный хор, Прорезав долины цветущий ковер, Стремятся в морской, им любезный, простор. Спускаются телки и козы к ручьям, Играют и скачут по свежим цветам, И звери, что крылись зимой по лесам, Сбегаются, рады свободным полям. Слетаются птицы, поют над гнездом: Вот ласточка нежно щебечет псалом, Вот - луга певец, улетевший тайком, Приветствует день в далеке голубом. Зверям и скотам так приятно играть, И множиться в мире, и мир наполнять, Сзывает птенцов легкокрылая мать, Их учит на крыльях некрепких летать. И также цветы образуют гряду В больших цветниках и в плодовом саду, Другие вошли покачаться в пруду, И облик их бледный похож на звезду, Но вот наконец прилетел соловей, Чтоб петь возрождение в песне своей, Он строит шатер из зеленых ветвей, Чтоб алая роза зажглась поскорей! ФРИК (XIII - начало XIV века) 125. КОЛЕСО СУДЬБЫ Гей ты, судьба! Нам изменив, ты нас свергаешь с высоты, Ты останавливаешь вмиг коловращенье суеты. От века зыблющийся мир на склоне скользком держишь ты, Подставив меру зла, твердишь: 'Сыпь все заботы и мечты!' Ах, колесо! Злодея ты лелеешь в доме золотом, А честный должен подбирать объедки за чужим столом. Ты в рыцари выводишь тех, кому б сидеть в хлеву свином, Без заступа ты роешь ров и рушишь праведника дом. Скажи: 'Ты не права, судьба!' - и смех услышишь без конца. За что ученых гонишь ты, а любишь злого иль глупца? Из них ты делаешь вельмож, их ты доводишь до венца И шлешь по горам и полям бродить за хлебом мудреца. Теперь еще труднее нам, когда татарин сел на трон, Всех обделил он, и воров поставил господами он. Но ты ни с кем ведь не родня: вновь повернется ось времен, Ударишь ты, и нет царя, исчезнет он, как утром сон. Как верить, колесо, тебе, ведь ты не любишь никого! Нет правды у тебя, нет клятв, нет совести, нет ничего! Сегодня возведешь на трон, а завтра сокрушишь его, Повергнешь в пепл и в прах, лишишь - честей, короны и всего. Лишь, исподлобия взглянув, судьба хребет свой повернет - Что тут бумага, что перо иль даже всадников сто сот! Все терпят: от пинков судьбы и царь спины не сбережет. Не сдержишь - стрелами тебя, и полетишь на дно высот! Судья неправедный! Зачем ты правый презираешь суд? Ты с правым во вражде всегда, а твой любимец - вор иль плут. Ошибки чаще ты творишь, судьба, чем на земле весь люд, Ты землю, море, небо - всё заворожаешь в пять минут. Невежда пред тобой велик, а мудрый головой поник, И что кругом ты неправа, какой не вымолвит язык! Но, слышу, мне судьба в ответ: 'Не лай, как пес, пустой старик, С тех пор как я - судьба, никто еще не лгал, как этот Фрик!' - 'Моя судьба, меня ты бьешь, ты - мой неправедный судья, Но вспомни, что от бога всё и власть - его, а не моя!' Судьба еще: 'Величит бог как бедняка, так и царя, Хоть я - судьба, но вот тебе дать ничего не вправе я! Бог повелит - ты будешь царь, я посажу тебя в чертог, Бог не велит - и будешь ты скитаться нищим вдоль дорог'. - 'Судьба, я замолкаю: всё - прекрасно, что дозволил бог, Но, нашим по грехам, порой - армянский к нам создатель строг'. ОВАНЕС ТЛКУРАНЦИ (XIV - XV века) 182. ПЕСНЯ ЛЮБВИ В сиянии сидела ты Подобной солнцу красоты, Похожа на прекрасный сад, Где роз и лилий аромат Цветы лучистые струят. Твой взор - как гладь морских валов, А брови - сумрак облаков, Меж тонких губ ряды зубов Блестят, как нити жемчугов. Монахи, встретившись с тобой, О книге позабыв святой, Дрожат всем телом в летний зной, Зима ж им кажется весной. С тобой вступить могу ль я в спор? Любовью твердь ты плавишь гор, Ты крепостей крушишь затвор, Ты скалы мчишь в морской простор. Безумец бедный, Ованес! Ты пел златой ковчег чудес, Чтоб, по суду благих небес, Червь тело грыз, а душу - бес! 136. ПЕСНЯ ОВАНЕСА О ЛЮБВИ Я гибну! Сжалься надо мной! Любовь сказала: умирай! Возьми же заступ золотой и мне могилу ископай. Пусть на костре сожгут меня: душа, стеня, взлетит огнем. Кто не знавал сего огня? И сушь и зелень гибнет в нем. Мой бедный прах вином омыв, пускай певец над ним споет, Как в саван, в листья положив, в саду весеннем погребет. Жестокая! Глаза твои учить могли бы палачей, Ты всех влечешь в тюрьму любви, и бойня - камни перед ней! О! сердце ты мое сожгла, чтоб углем брови подвести. О! кровь мою ты пролила, чтоб алый сок для ног найти. Кидайте яблоки в меня! - я нежным ранен языком, Я пленник твой! Мой дух, пьяня, ты поишь сладостным вином. Мне нынче ночью снился сон, что на куски я разнесен: Зверье сосало кровь мою, мой труп достался воронью. Льва надо мной зияла пасть, и всё струилась кровь моя... Твоя искала крови страсть, - являйся, жажды не тая. Землей, что топчет удалец, клянусь: во мне душа - одна! Меня сожгла ты! наконец, пей кровь мою взамен вина! С моей главы на сердце вдруг упали клубы черных туч. Желчь разлилась, туман вокруг, а слез поток - кровав и жгуч. Мы ели за одним столом, из кубка пили одного, Садились вместе, шли вдвоем, ах! что осталось от того! Свои слова и свой обет ты помнишь? Им свидетель - бог! Теперь меж нами связи нет, всё зложелатель превозмог. За зло пусть бог заплатит злом, чтоб враг мог зло свое испить, И добрым пусть воздаст добром, чтоб вновь вдвоем с тобой нам быть. Да мне укажет бог пути! Деревья зацветут в лесах, И древу сердца вновь цвести, и вновь пернатым петь в ветвях! Безумный Ованес! терпи, работай, полно унывать! Надеждой твердой дух крепи: она придет - вновь целовать! 140. К СМЕРТИ Лишь о тебе помыслю, смерть, в душе тоска. Всего ты горче, пред тобой - желчь не горька! Ты горче горького! лишь ты - к себе близка! Пусть горче ад: в него влечет - твоя рука! Ты мстишь Адамовым сынам, ведешь их в ад, Ты - наказанье за грехи, за райский сад. Давида с Моисеем ты берешь подряд, Взят Авраам, и Исаак под землю взят, Тобой низвергнут Константин и Тиридат. Тебя и тысячи врагов не устрашат. Шесть панцирей надень, их все - твой дрот пробьет, В тюрьму всех бросишь и скалой завалишь вход. Ты - тот орел безмернокрыл, чей мощен лет, И волочит концами крыл он весь народ. Блажен, кого в добре найдет его черед, Но схваченных во зле - в огонь твой взмах метнет! О, Тлкуранский Ованес! ты учишь всех, И семь десятков лет ты сам ласкаешь грех! МКРТИЧ НАГАШ (1393- 70-е годы XV века) 141. СУЕТА МИРА О братья, в мире все дела - сон и обман! Где господа, князья, цари, султан и хан? Строй крепость, город иль дворец, иль бранный стан - Всё ж будет под землей приют - навеки дан. Разумен будь, Нагаш, презри грехов дурман, Не верь, что сбережешь добро: оно - туман, Стрелами полный, смерть для всех - несет колчан, Всем будет под землей приют - навеки дан. Мир - вероломен, он добра - нам не сулит, Веселье длится день, потом - вновь скорбь и стыд. Не верь же миру, он всегда - обман таит, Он обещает, но дает - лишь желчь обид. Тех, обещая им покой, - всю жизнь томит, Тех, обещав богатство им, - нуждой язвит, И счастье предлагает всем, - ах, лишь на вид! Уводит в море нас, где бездн - злой зев раскрыт. Проходят дни: вдруг смертный день - наводит страх. И света солнца ты лишен - несчастен, наг. Ах, отроки! ваш будет лик - истлевший прах, Пройдете вы, как летний сон, - в ночных мечтах. Знай, раб! что и твоя любовь - лишь тень во днях, Не возлюбляй же ты мирских - минутных благ. Не собирай земных богатств - с огнем в очах: Одет и сыт? Доволен будь! - иное - прах! Трудись и доброе твори, - бедняк Нагаш! Свои заветы чти: другим - пример ты дашь! Поток греха тебя, пловца, - унес куда ж? И, благ ища, стал - не добра, но зла ты - страж! АРАКЕЛ БАГИШЕЦИ (XIV - XV века) 144. ПЕСНЯ О РОЗЕ И СОЛОВЬЕ Песнь изумительную вы услышите сейчас, И телу и душе она готовит радость в нас. Я буду славить соловья, чей так приятен глас, И розу, чей цветной убор так сладостен для глаз. Так молвит розе соловей: 'Влечешь меня лишь ты! Знай: я тебя люблю, ты - храм любви и красоты! Должна в тебя сойти любовь святая с высоты, Твоей любовью расцветут по всей земле цветы'. Так молвит роза соловью: 'О дивный соловей! Как счастлива, в душе моей, я от твоих речей, Но ты летаешь высоко, я - вечно средь полей: Я слить могу ль свою любовь с любовию твоей'. Так молвит розе соловей: 'Внемли, что я пою: Чтоб сердце поняло твое, до дна, любовь мою, Я, красоту твою ценя, с небес росу пролью, С моей любовью ты сольешь тогда любовь свою'. Так молвит роза соловью и это говорит: 'Боюсь, что молния с небес ко мне с росой слетит, Что яркость лепестков моих то пламя опалит, И станет на смех всем цветам мой искаженный вид'. Так молвит розе соловей: 'Внемли моим словам, И неисчерпный ключ любви тогда тебе я дам: Чтоб чистым и зеленым быть всегда твоим листам, И ток поящих вод пошлю всем на земле цветам'. Так молвит роза соловью, ее ответ таков: 'Меня не разуверил смысл твоих отважных слов: Боюсь, что ключ твой потечет водой без берегов, Что он зальет и унесет красу моих листов'. Так молвит розе соловей: 'Хочу я тучей стать, От солнечных лучей тебя я буду защищать, И с нежностью в палящий день навесом отенять, И сладостной своей росой, в часы зари, питать'. Так молвит роза соловью и это говорит: 'Мне страшно, я боюсь, что гром из тучи загремит, Что лепестки мои, гремя, всех красок он лишит, И станет на смех всем цветам мой искаженный вид'. Так молвит розе соловей: 'Я солнцем стать могу, Свой заревой, свой нежный свет я для тебя зажгу, Я красок тысячу твоих любовно сберегу, И честью всех других цветов ты станешь на лугу'. Так молвит роза соловью: 'Так хрупок мой наряд! Рассветные часы меня пугают и палят, Боюсь я солнечных лучей: они меня пронзят, И упадут все лепестки на луг, за рядом ряд'. Так молвит розе соловей, и так поет певец: 'Достойна ты! ты всем цветам - прекраснейший венец, Что я любовью опьянен, признаюсь наконец! Тебя зеленой навсегда да сохранит творец!' Так молвит роза соловью в ответ на песнь певца: 'Твой нежен голос, веселишь ты всех людей сердца, И песнь на тысячу ладов ты строишь без конца, Ты - честь и ты - краса всех птиц по милости творца!' Так молвит розе соловей: 'Ты всех лекарство зол, Кто болен, исцеленье тот в любви к тебе обрел. Кто страждет и еще к тебе за благом не пришел,- Томим раскаяньем, что он спасенья не нашел'. Так молвит роза соловью: 'О дивный соловей! Откуда песнь твоя, что всех певучей и сильней? Я в умиленьи от твоих властительных речей. - Наверно, равного тебе нет во вселенной всей'. Так молвит розе соловей: 'Есть царь, что надо мной, Дарует всем цветам дары он щедрою рукой, И если жаждешь ты узреть его перед собой - Прославлена в века веков ты будешь всей землей!' Так молвит роза соловью: 'Я завистью полна! Служить ему - тебе судьба бесценная дана! Да, если осыпал тебя он милостью сполна, Понятно мне, я почему томилась здесь одна!' Так молвит розе соловей, и вот его ответ: 'Когда всем сердцем примешь ты мой радостный обет, Тебя, и телом и душой, прославит целый свет, И, как рабы, все будут чтить твой непорочный цвет'. Так молвит роза соловью: 'Спеши мне всё открыть! Я вся желанием горю - твои слова испить! Что есть на сердце, ничего не должен ты таить, Когда любовию меня ты хочешь покорить!' Так молвит розе соловей: 'Несу благую весть: Рабою быть царя - твоя достойнейшая честь! Начнут тебя превозносить все птицы, сколько есть, И песен про тебя спою я столько, что не счесть!' Так молвит роза соловью: 'Тебя благодарю: Служить желаю всей душой подобному царю, Но пред величием его я радостью горю. Чем я пленю его и что ему я подарю?' Так молвит розе соловей: 'Тебе я бодрость дам. Узнай, что снизойти к тебе сей царь желает сам. Ты, в радости безмерной, верь божественным мечтам, Затем, что будешь ты его - нерукотворный храм!' . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Тот соловей, краса всех птиц, - архангел Гавриил, И богоматерь - роза та, святее всех святых, И царь тот - Иисус Христос, владыка вышних сил. В бессмертной розе воплотясь, он к людям нисходил. Всё это, полн земных грехов, писал я, Аракел, Так соловья и розу я, как только мог, воспел, А Гавриила в соловье изобразить хотел, Марию - в розе, и Христа - в царе, как я умел. И всех молю я ныне, кто мои стихи прочтет, И всех, кто на веселый лад иль нежный их споет: Да богу имя он мое в молитве назовет, И за молитву ту господь к нему да низойдет. ГРИГОРИС АХТАМАРЦИ (конец XV - XVI век) 146. ПЕСНЬ ОБ ОДНОМ ЕПИСКОПЕ Лишь утром розы заблестят - Влетает соловей в мой сад, И розу воспевать он рад. И слышу: встань, покинь свой сад! Опустошил я горный скат, - Камнями защитил свой сад, Собрал колючки для оград - И слышу: встань, покинь свой сад! Устроил я в саду каскад, Росу небес он брызжет в сад, Льет не вода - фонтан услад. И слышу: встань, покинь свой сад! В моем саду цветет гранат, Лоз виноградных полон сад, Льнет к зреющим плодам мой взгляд. И слышу: встань, покинь свой сад! И белых роз и алых ряд Расцвел, украсив горный сад, Хочу впивать их аромат... И слышу: встань, покинь свой сад! В точиле мнется виноград, Вином меня утешит сад, Хочу я пить в тиши прохлад. И слышу: встань, покинь свой сад! Сорву я десять роз подряд: Они вино твое, мой сад, Пусть ароматом напоят. И слышу: встань, покинь свой сад! Увы! в цветы вселился яд, Не дышит розами мой сад, Распались камни колоннад... Да! мне пора покинуть сад. Не внемлет роза соловью, Я больше сладко не пою, Кто душу отозвал мою? Ах, бедный раб, оплачь свой сад! 147. ПЕСНЯ Весна пришла! весна пришла! сады - в убранстве роз. И горлинка и соловей поют, поют до слез, Горя любовию к цветку, что краше всех возрос, Чей в зелени румяный лик влечет бессчетность грез! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! О, солнце! о, луна! звезда, встающая с зарей! Венера, льющая огонь лучистый и живой! О, ослепительный алмаз! о, жемчуг дорогой! Пурпуровый цветок в саду! фиалка в мгле лесной! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! Ты - светлый вяз! лилея ты, чей стебль благоухай! На пыльной людной площади зеленый ты фонтан! Что град Катай! что весь Китай! что славный Хоросан! Они - ничто перед тобой, и я любовью пьян! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! Дух бальзамический струят персты, белей, чем снег. Ты - сладкий сахар! ты - миндаль! ты - ладана ковчег! Ты - свежий, сладостный цветник, сад, полный вешних нег! Ты - красный яблок, а к нему зеленый льнет побег! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! Ты - багрянеющий топаз! сверкающий рубин! Ты - беспорочный изумруд! цветной аквамарин! Ты - перл, обточенный волной на дне морских глубин, Отважным добытый пловцом из сумрачных пучин! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! Ты - нунуфар! ты - базилик, цветущий долгий срок! Ты - мирта! нежный бальзамин! ты - лилии цветок! Ты - гамаспюр, в садах весны пустивший свой росток! Ты - лавр, из коего плетут в земном раю венок! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! Все дни мои - что сон! Ты - деревцо, где без плодов зеленой ветки нет! Ты - пальма в почках без конца, ты - пальмы первоцвет! Ты - лес, что острым запахом цветов и трав согрет! Ты - роза и фиалка, ты - над морем алый свет! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! Ты из миндальных деревцов роскошный, пышный сад! Ты - запах амбры! мускус - ты! ты - дивный аромат! Ты - апельсиновых цветов душистее стократ! Ты - кипарис, и ты - платан! ты - кедр, шатер услад! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! О, гамаспюр ты, что, цветя, не вянешь никогда! О, эликсир ты, что целишь все скорби без следа! Прекрасная! будь, как миндаль, зеленой навсегда, Чтоб видели красу твою мы долгие года! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! Да льются милости творца вокруг тебя дождем! Да осеняет он тебя всегда святым крестом! Да направляет он тебя везде прямым путем! Да будешь ты охранена от всяких зол отцом! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! О, чудный образ! ты вовек - прекрасна и чиста! Как ангелы, сияньем ты небесным облита! Твой рот - божественный алтарь и фимиам - уста. А зубы - нити жемчугов, и вся ты - Красота! Я опьянен! я опьянен! любовью опьянен! Я опьянен! я опьянен! при солнце взят в полон! Я опьянен! я опьянен! все дни мои - что сон! 148. ПЕСНЬ О РОЗЕ И СОЛОВЬЕ Когда исчезла роза, в сад явился соловей, Узрев ее шатер пустым, затосковал по ней, Всех спрашивал, не находя возлюбленной своей, В ночи взывал, за часом час плачевней и грустней. 'О сад, с тобой я говорю! Дай мне, о сад, ответ! Ты розы не берег моей, любимой розы нет, Главы, царицы всех цветов, увы, пропал и след, Чей был бессмертен аромат, чей был прекрасен цвет! Так рухнет пусть твоя стена и распадешься ты, Засохнут пусть твоих дерев и ветки и листы, Пусть топчет всякая нога просторы пустоты, Исчезнут злаки, и трава, и корни, и кусты. 'Обильноводный, не теки, - я говорю ручью, - Стряхните, дерева, листву зеленую свою!', Я, без смущенья, говорю, отчетливо пою, Достойнейшую унесли любимицу мою. Ах, розу унесли мою, и ныне я уныл, Отняли свет очей моих, и мрак меня стеснил, Я плачу и при свете дня и при лучах светил, Моей привычкой стала грусть, в душе нет прежних сил. То надо мною учинил садовник, может быть: Он розу от меня унес, чтоб боль мне причинить. Ее мне больше не видать! рабу, мне как же быть? На грусть веселый свой напев я должен изменить. Боюсь, быть может, ветер встал, суровый, страшный, злой, И листья розы оттого увяли под грозой. Иль дуновением ее палящий солнца зной Обжег и розу омертвил с непрочной красотой. Иль, мне завидуя, цветы свершили это всё, Похитив, тайно унесли всё счастие мое. Иль сильный град на розу пал, из туч, как лезвие, Сразив жестоко, от куста отрезал он ее'. Одно в ответ цветы гласят на много голосов: 'Где роза спрятана, об том - нет вести у цветов. Утеха мы тебе, певец - на тысячу ладов, И каждый всё тебе из нас пересказать готов'. На крыльях в воздух соловей взлетел на этот раз, Подумал: 'Расспрошу у птиц я обо веем сейчас. Что знают, пусть об том скорей мне сообщат рассказ, А то, как море, хлынет ток слез у меня из глаз'. 'Вы знаете ль, свершилось что? О птицы, к вам вопрос. Из сада розу унесли, чистейшую из роз! Не знаете ль, куда ушла иль кто ее унес? Вы, может, видели ее иль весть вам кто принес?' А те в ответ: 'Создатель бог то ведает лишь сам, Лишь он один читает всё, что скрыто по сердцам. Иди, лети, ищи ее ты по другим местам, Но розы не видали мы, господь свидетель нам'. И огорчился соловей, сказал: 'Куда пойду! Ведь до рассвета я всю ночь терзаюсь, как в бреду. Мне страшно, что без розы вдруг я смерть свою найду, Тоскуя, с розой разлучен, в могилу я сойду. Хотя б, без розы, дали мне весь мировой простор, Всё будет жалким для меня, презренный, лишний вздор! Пусть песнопевцы мне поют и с музыкою хор, Мне будет сладкий их напев - как тягостный укор. Куда же унесли тебя иль скрыли где тебя? Твою высокую любовь как позабуду я? Страдает сердце у меня, как и душа моя, И увядают все цветы сегодня, грусть тая. Я весь дрожу, вся жизнь моя - как будто сны одни, И самый солнца свет, как мрак, мне кажется в тени. В мучениях и в горести провел я эти дни, И жизни той, что прожил я, в счет не войдут они. Моя разлука тяжела, терпимая едва. Не обо мне ли издавна сказал пророк слова: 'Не хуже ль я, чем пеликан, в стране, где жизнь мертва, И на развалинах не я ль уселся, как сова!'' Пришел садовник и его утешил средь забот, Сказал: 'Не плачь, о соловей, ведь роза вновь придет. Смотри - фиалка уж пришла, предтеча розы - вот, Я с доброй вестью прихожу, несу поклон вперед'. И соловей благодарил и был безмерно рад: 'Дай бог, чтоб ты блаженно жил и дней бессчетных ряд, Пускай твои цветы цветут, распустится твой сад, Пусть обновятся в нем фонтан и камни из оград! Все веточки и все ростки пусть зеленеют в нем, Росой покроются с небес, заплещут как огнем, Размерно зыблются пускай под нежным ветерком, На радость людям аромат пусть разливают днем!' Взяв, розе ко двору снесли посланье от певца, Там розу-астру перед ней избрали, как чтеца. Встав на ноги, она, держа посланье у лица, Прочла от соловья письмо всем громко до конца: 'Душой любимая! тебе я низкий шлю поклон! Блаженная! здорова ль ты, лишь этим я смущен. На господа надеюсь я, кто всем обогащен, Что беспорочной и живой тебя содеял он. Простерши руки, целый день я возношу мольбы, Молюсь, чтоб длились для тебя дни радостной судьбы. Ты - всем земным цветам глава, они - твои рабы, Над ними всеми ты царишь и правишь без борьбы. По цвету несравненна ты, и запах твой хорош, Ты ярче солнечных лучей сиянье утром льешь. Когда увижу я тебя, как будет час пригож: Ведь по природе ты кротка и ненавидишь ложь. Покорнейший пишу поклон тебе издалека, Прошу тебя: вернись ко мне и пожалей слегка. Коль хочешь ведать, как живет покорный твой слуга, Знай: у него и толк, и ум - всё отняла тоска. Покой и мир утратил я, гнезда не создавал, Ни капли сил нет у меня, всю кровь я потерял, Тебя не видя, я дрожу, почти совсем пропал, До утра в бденьи нахожусь, все ночи я не спал. Тоскуя, надрываюсь я: наступит ли весна! В печали, в думах по тебе душа изнурена. Морозная, суровая - зима проведена, Всё горе по тебе, всю скорбь изведал я сполна. С упреком говорили мне: 'Зачем страдать любя! Ты - раб! Царица всех цветов полюбит ли тебя!'' И отвечала роза так, когда закончил чтец: 'Отправлю множество цветов к нелу я, наконец, Да скрасят горы, и поля, и за дворцом дворец, Чтоб с радостью среди цветов мог обитать певец. Мне ехать не пришла пора, немного подожду. Пусть подождет и соловей немногих дней чреду, Что высока его любовь - не подлежит суду. Ему скажите, чтоб меня он поискал в саду'. Услышав это, соловей стал очень ликовать, Сказал: 'Благую нынче весть мне довелось узнать: Прелестнейшая роза - в сад вернется к нам опять. С единой розой твари все возможно ли равнять!' Поднялось солнце в небеса и до Овна дошло. Вдруг туча на небе росой взгремела тяжело, И тысяч тысяча цветов внезапно возросло, Но розы, хоть искал певец, там не было назло. Зеленой розы лист потом он заприметил вдруг, Она была еще светлей и ярче всех подруг, - За завесой, на трон воссев, обозревала луг, И били, как рабы, челом ей все цветы вокруг. 'О боже! - молвил соловей, - тебя благодарю! Все славят господа уста, и я хвалой горю. Всё славословье вознесем небесному царю! Я розу меж кустов узрел в счастливую зарю'. Опомнись, Ахтамарец, ты! в стихах не суесловь! Припомни, что колючий шип - здесь, на земле, любовь: На слезы обречет и скорбь, согрев недолго кровь. Что проку в радости, когда - потом рыдать нам вновь! НААПЕТ КУЧАК (XVI век) О ночь, продлись! останься, мгла! стань годом, если можешь, ты! Ведь милая ко мне пришла! стань веком, если можешь, ты! Помедли, утра грозный час! ведь игры двух тревожишь ты! Где радость? в скорбь ты клонишь нас! ты сладость гонишь темноты! 153 'На кровле ты легла уснуть, твоя созвездьям светит грудь, Позволь же мне к тебе прильнуть, иль укажи домой мне путь!' - 'Тебе нельзя со мной уснуть, нельзя и дома отдохнуть, Но так дрожи и жди, пока - захочет утра свет блеснуть!' 154 Ты в мире - перстень золотой, а я - алмаз на нем, Ты - зелень, нежащая пруд, а я - росинка днем, Ты - яблочко, что берегут, я - лист в венце твоем, И я, когда тебя сорвут, иссохну под лучом. 155 В ту долгую ночь лишь раз, лишь два я прялку повернуть могла, Мне вспомнился желанный яр, я встала, пряжу убрала, И, сладким ковш налив вином, я к двери яра подошла: 'Желанный яр! Открой мне дверь! Стою в снегу, дай мне тепла!' 156 Ты хвалишься, луна небес, что озарен весь мир тобой. Но вот луна земная - здесь, в моих объятьях и со мной! Не веришь? я могу поднять покров над дивной красотой, Но страшно: влюбишься и ты и целый мир накажешь тьмой! 157 Идя близ церкви, видел я, у гроба ряд зажженных свеч: То юношу во гроб любовь заставила до срока лечь. Шептали свечи, воск струя, и грустную я слышал речь: '_Он_ от любви страдал, а _нам_ - должно то пламя сердце жечь!' НАГАШ ОВНАТАН (1661-1722) 321. ПЕОНЯ ЛЮБВИ Зажегся нынче новый свет, От милой слышал я привет, Расцвел в душе весенний цвет, - Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Когда любовь так разлилась, Как жить, от милого таясь? Тебе внемлю я, веселясь, - Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Когда в мой дом вошла ты вдруг, Твоих речей вкусил я звук, И выпало перо из рук. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Не лги мне, золото надев! Твоих младых грудей, созрев, Малы шамамы, как у дев. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Откроем дверцу, вступим в сад... Рукой сжать грудь твою я рад, Бери цветок, а я - гранат. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Здесь на ковре, средь луговин. Расставим мы кувшины вин... Целуй, и да цветет твой сын! Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Играй и мне цветы бросай, С груди руки не отгоняй, Дай сжать, души не отнимай, - Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Тобою мне цветочек дан, Вина ты выпила, я - пьян, Сожжен любовью Овнатан, - Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! 322 Я нарядною тебя видел на заре, Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Вся ты в золоте была, в перлах, в янтаре, Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Лоб fвой бел, твое лицо - розы лепесток, Левой ручкой протяни, подари цветок, Сахар я тебе припас и медовый сок. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Зеркала - твои глаза, золото-мечи, Сумрак шелковых ресниц - стрелы и лучи, Горн - душа моя, огни страсти - горячи. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Полумесяц - бровь твоя, косы - черный мак, От любви я не рыдать не могу никак. Да погибнет, пропадет наш разлучник - враг! Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Сладкозвучный твой язык - соловей ночной, Гиацинт в руке твоей и вино в другой! С родинкой твое лицо - роза под росой. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Сядем здесь под деревцом, будем рвать миндаль. Груди у тебя - шамам, не вкусить их жаль. На тебя гляжу - душа улетает вдаль. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Кипарис - твой стан, в кудрях золото при дне, Дай на стройный стан упасть золотой волне, Долго ль осужден Нагаш изнывать в огне? Ты мой разум отняла, нет покоя мне! 323 Ты мне сказала: 'Настала весна'. Милая, сжалься! 'В час, когда розу осветит луна, Выйду я в сад, грудь открыв и одна'. Милая, сжалься! Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. Розу тебе с письмецом я пошлю. Милая, сжалься! В нем расскажу, как тебя я люблю. Выйди с мазой и с араком, молю! Милая, сжалься! Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. Лик твой прекрасней, чем тысяча роз. Милая, сжалься! Лик твой прекрасен в уборе волос. Ветер весны благовонья принес. Милая, сжалься! Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. Лик твой прекрасней, чем розы весной. Милая, сжалься! Как соловей я пою под луной: Милая, сжалься хоть раз надо мной, Милая, сжалься! Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат! В косы вплети украшения роз. Милая, сжалься! Выйди исполнить желания грез, Вылечить муки, что я перенес! Милая, сжалься! Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. ПРИМЕЧАНИЯ 2. Записано Мовсесом Хоренаци. Последние две строчки даны здесь в переводе Н. Эмина. Арташес - древнеармянский царь, живший во II в. до н. э. Аланы - осетины. См. об этом стихотворении во вступ. ст., с. 11 -12. 48. Ван - город и область в Западной Армении. Воскресенье роз или День роз - то же, что и праздник Преображения господня. Церковный праздник, установленный в честь великого события, которое якобы имело место в жизни Христа. Согласно Евангелию, Христос со своими учениками поднялся на высокую гору и преобразился перед ними: 'И просияло лицо его, как солнце, одежды его сделались белыми, как свет'. 49. Каманча - народный музыкальный инструмент. 62. Гамаспюр - цветок, обладающий, согласно народным преданиям, чудодейственными свойствами. По народному поверью, человек, который съест гамаспюр или натрет им свое тело, приобретет всевозможные знания и умение говорить на всех языках. 85. Саркис (святой Сергий), по преданию, был знатным римским сановником. После того как он принял христианство, его мучили, водили в женских одеждах и с железным обручем на шее по городу. Обезглавлен ок. 296-303 г. Тем жезлом ли Моисеевым. По библейской легенде, пророк Моисей мог превращать свой жезл в змея, вызывать и излечивать проказу, превращать воду в кровь. Тем копьем ли свят-Егория. Имеется в виду святой Георгий, исповедник христианства, обезглавленный после восьмидневных мучений. Согласно традиции, изображался на иконах юношей-воином на белом коне, с копьем, поражающим дракона. Той ли верой свят-Григория. Имеется в виду Григорий Просветитель (IV в.), распространитель христианства в Армении. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ЛИРИКИ МЕСРОП МАШТОЦ (361-17 февраля 440) Родился в селе Хацекац Таронской области. Маштоц - один из образованнейших людей своей эпохи, создатель армянского алфавита (405-406). Перевел со своими учениками на армянский язык Библию. Впоследствии был причислен к лику святых. Один из его учеников, по имени Корюн, написал в середине V в. книгу о жизни своего учителя: 'Житие Маштоца'. Корюн сообщает, что Маштоц и его ученики перевод Библии начали с притчей Соломоновых и что первым предложением, написанным армянскими письменами, был следующий афоризм: 'Познать мудрость и наставление, понять изречения разума'. Маштоц - автор речей, духовных наставлений. Ему приписывается также авторство некоторых духовных стихотворений. ИОАНН МАНДАКУНИ (V век) Был католикосом во время восстания Ваана Мамиконяна против персидского ига (481-485), принимал деятельное участие в освободительном движении. Автор ряда молитв 'Часослова', толкований и речей. Отстаивал монофизитизм - учение о едином божественном естестве Христа, выступая против диофизитов. Перевел с греческого гимн вечерней службы 'Радостный свет'. НЕРСЕС ШНОРАЛИ (1102-1173) Родился в Киликии в замке Цовк, области Мараш. Был одним из образованнейших людей своего времени. В 1126 г. двадцатичетырехлетний Шнорали был посвящен в епископы, а в 1166 г. - избран католикосом. Из многочисленных сочинений (политические, религиозные, педагогические труды, публицистические речи, письма, духовные песнопения, стихи и поэмы) особенно известны стихи на светские темы. Определенное влияние на средневековую армянскую поэзию имела поэма Шнорали 'Элегия на взятие Эдессы', в средние века создавались подражания этой поэме. Новые переводы сделаны по кн.: Нерсес Шнорали, Стихотворения, Венеция, 1830 (на арм. яз.). 104. Согласно Евангелию, изжаждавшегося Иисуса напоила водой из колодца самаритянка из города Сихарь. И сотник римских войск, желчь с уксусом смешав. По преданию, когда Христа распяли, один из римских сотников взял губку, наполнил ее уксусом и дал ему пить. Днем солнце было мглой затем облечено. По евангельскому преданию, когда Иисуса распяли, 'от шестого часа тьма была по всей земле до часа девятого'. 'Или! Или!..' Перед смертью распятый Христос воскликнул, согласно преданию: 'Или, Или! лама савахфани?', то есть 'Боже мой, боже мой! для чего ты меня оставил?'. Завета Ветхого порвался завес - в миг. Имеется в виду смена так называемого Ветхого завета Новым заветом. Авраамовы наследники. Имеется в виду древнееврейский патриарх Авраам, которому было обещано потомство, многочисленное, как звезды на небе и песчинки на морском берегу. 107. Эдесса - древний город в Северной Месопотамии, с 1098 г. - центр Эдесского графства, государства крестоносцев. В 1144 г. Эдессу и Эдесское графство завоевал эмир города Мосула Зенги, что послужило поводом для организации второго крестового похода (1147-1149). Поэма написана в 1145 или в 1146 г. Переведена в отрывках: в подлиннике свыше двух тысяч строк. Католикос - глава армянской церкви. То было писано в пятьсот и т. д., то есть 'в 1144 г. в субботу 23 декабря, в 9 часов утра' (примеч. В. Брюсова). Сыны Агари, или агаряне - арабы. По Библии, Измаил, сын египетской рабыни Агари и патриарха Авраама, стал родоначальником арабских племен, прозванных по имени его матери агарянами. А в сорок с лишним лет войны - 'намек на французское владычество в Эдессе, длившееся 46 лет' (примеч. В. Брюсова). Ани столица средневековой Армении. Царский дом властительных Багратуни (Чей предок - мудрый царь Давид...). Багратуни - древнейшая княжеская фамилия в Армении. Династия Багратуки достигла высшего расцвета в X и в первой половине XI в. Багратуни пришли к власти в 886 г. По преданию, род Багратуни восходит к библейскому царю Давиду. Клирик - священнослужитель. Вардапет - см. примеч. 64. Вишап - дракон, чудовище. Быть как Вардан, как Маккавей. Вардан Мамиконян руководил восстанием армян против Персии в 450-451 гг. Пал в Аварайрской битве в 451 г. Маккавей Иуда - ревностный борец за веру во время гонений Антиоха Епифана Сирийского. Прозвание 'маккавеи' распространилось на всех вообще защитников и исповедников веры. ОВАНЕС ЕРЗНКАЦИ ПЛУЗ (ок. 1230-1293) Плуз - псевдоним поэта. Ерзнкаци Плуз - автор работ по философии, космографии, грамматике. Известен другой Ованес Ерзнкаци - Тцорцореци, младший современник Плуза. Двух этих авторов в недавнем прошлом ошибочно принимали за одно лицо. Ов. Ерзнкаци Плуз был популярным общественным деятелем второй половины XIII в. Известно, например, что в 1280 г. он составил каноны и предписания для ремесленников и торговцев. Подобная обязанность могла быть возложена на человека известного и почитаемого. О популярности Плуза говорят дошедшие до нас легенды о поэте, согласно которым его могила была местом паломничества. Новые переводы сделаны по кн.: Арменуи Срапян, Ованес Еранкаци. Исследование и тексты, Ереван, 1958 (на арм. яз.). КОСТАНДИН ЕРЗНКАЦИ (ок. 1250 - начало XIV века) Сохранилось свидетельство Ерзнкаци о том, что, когда ему было 15 лет, он учился в монастыре. Исследователи полагают, что, рано сложившись как поэт, Костандин Ерзнкаци ушел из монастыря и стал вести светскую жизнь. Судя по стихам поэта, жизнь у него была трудной: неразделенная любовь, враги, преследовавшие его. Известно, что уже в 80-х годах XIII в. Костандин Ерзнкаци был признанным автором: на его смерть Мхитар Ерзнкаци написал плач, который, к сожалению, не датирован. Новые переводы сделаны по кн.: Костандин Ерзнкаци, Стихотворения. Научно-критический текст, исследование и комментарии Арменуи Срапян, Ереван, 1962 (на арм. яз.). ФРИК (XIII - начало XIV века) Биография неизвестна. Время жизни устанавливается по времени написания тех стихов, которые с достоверностью датируются концом XIII в. Полагают, что Фрик - псевдоним поэта. ОВАНЕС ТЛКУРАНЦИ (XIV-XV века) Биография неизвестна. В одном из стихотворений поэт говорит, что ему 70 лет. Стихи Ов. Тлкуранци впервые были опубликованы Акопом Мегапартом в 1513 г. в первом печатном песеннике на армянском языке. До недавнего времени ошибочно предполагали, что поэт Тлкуранци и католикос Ованес Тлкуранци, живший в XV-XVI вв., - одно и то же лицо. Отсюда делали вывод, что Тлкуранци - первый средневековый поэт, стихи которого были изданы при его жизни, в 1513 г. Однако, как теперь установлено, поэт Ованес Тлкуранци жил в XIV-XV вв. и его нельзя отождествлять с католикосом Тлкуранци. Новые переводы - по кн.: Ов. Тлкуранци, Стихи. Научно-критический текст, исследование и комментарии Эм. Пивазяна, Ереван, 1960 (на арм. яз.). 132. Златой ковчег - 'традиционное условное выражение, символизирующее женскую грудь' (примеч. В. Брюсова). 136. В антологии 'Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней' (М., 1916) стихотворение опубликовано как песня некоего Ованеса, жившего в XV-XVI вв. Однако такие ученые, как М. Абегян, Б. Кюлсерян, полагают, что стихотворение принадлежит именно Ованесу Тлкуранци. См.: Манук Абегян, Труды, т. 4, Ереван, 1970, с. 491 (на арм. яз). О! кровь мою ты пролила, чтоб алый сок для ног найти. На Востоке женщины красят ноги хной. Кидайте яблоки в меня!.. По обычаю, яблоками кидают в женихов. 140. Ты мстишь Адамовым сынам. По преданию, сыны Адама, люди, в ответе за то, что их прародители съели запретный плод. Давид - царь древнего Израиля (конец XI - начало X в. до н. э.). Моисей - библейский пророк (XVI-XV вв. до н. э.). Авраам - древнееврейский патриарх. Исаак - сын Авраама. По преданию, испытывая Авраама, бог велел ему принести в жертву любимого сына Исаака. Но когда Авраам занес нож над Исааком, ангел остановил его. Константин - римский император Константин Великий (ок. 285-337). Тиридат (Трдат) - армянский царь (298-330). МКРТИЧ НАГАШ (1393-70-е годы XV века) Поэт и художник, известный церковный и общественный деятель. Сведения о его жизни встречаются в рукописях XV в. Иллюстрировал своими миниатюрами рукописные книги, некоторые из которых дошли до наших дней. Известно, что в начале XV в: (в 1418 или 1419 г.) Нагиш женился. Вскоре жена умерла. Тяжело переживая смерть жены, поэт навсегда покинул родное село Торр. Нагаш наблюдал жизнь своих сородичей на чужой земле, писал о пандухтах - скитальцах, об их горькой жизни под чужим небом. Новые переводы - по кн.: Мкртич Нагаш, Стихи. Исследование, критический текст и комментарии Эд. Хондкаряна, Ереван, 1965 (на арм. яз.). АРАКЕЛ БАГИШЕЦИ (XIV-XV века) Биография неизвестна. Перу поэта принадлежит ряд сочинений в стихах - 'История Овасапа', 'История о семи мудрецах', 'Взятие Константинополя турками' и др. Сам Багишеци датирует время написания 'Взятия Константинополя турками' 1453 г. 144. Переведено в отрывках. Гавриил, то есть человек божий, один из семи архангелов, предсказавший, по преданию, деве Марии рождение Христа. ГРИГОРИС АХТАМАРЦИ (конец XV-XVI век) Был католикосом в Ахтамаре. В армянских рукописях начиная с 1515 г. и до 1610-х годов упоминается 'Григорис католикос Ахтамарский'. Выяснилось, что было три Григориса Ахтамарских и все трое были католикосами и жили в XVI в. Деятельность поэта Григориса Ахтамарци приходится на первую половину XVI в. Установлены даты написания некоторых стихотворений поэта: 1515, 1516, 1519, 1523, 1524 гг. Ахтамарци - автор историко-житийных поэм, любовных песен, принесших поэту популярность. Новые переводы - по кн.: Григорис Ахтамарци, Стихи. Исследование, критический текст и комментарии Маис Авдалбекян, Ереван, 1963 (на арм. яз.). 146. Точило - см. примеч. 95. 147. Град Катай - некогда знаменитый город в Восточном Туркестане. Хоросан - см. примеч. 135. Аквамарин - драгоценный камень сине-зеленого цвета. Hунуфар - кувшинка. Гамаспюр - см. примеч. 62. 148. Поднялось солнце в небеса и до Овна дошло, то есть был март месяц. Овен - зодиакальное созвездие, в начале нашей эры в созвездии Овен лежала точка весеннего равноденствия, солнце вступало в знак Овна в марте. НААПЕТ КУЧАК (XVI век) Достоверных сведений о жизни поэта нет. По преданию, жил в XVI в. в селе Хараконис, расположенном близ Вана. Со временем, как считают исследователи поэта, например М. Мкрян, Кучаку были приписаны стихи, ему не принадлежащие. К таким стихам Мкрян относит айрены, имеющие нравоучительный характер (см.: М. Мкрян, Наапет Кучак. - 'Айреники дзайн', 1971, 10 марта (на арм. яз.). См. также вступ. ст., с. 45). Чтобы избежать разностильности, вернее, чтобы не перебивать стиль одного переводчика переводами другого, айрены Кучака расположены здесь не по тематическим циклам, а по авторству переводчиков и хронологии переводов. 155. Яр - любимый, любимая. НАГАШ ОВНАТАН (1661-1722) Родился в деревне Шорот. В начале XVIII в. был приглашен в Тифлис к Вахтангу VI как придворный художник и поэт (Нагаш означает - художник). Судя по количеству рукописных сборников, в которых сохранились стихи Овнатана, он был очень популярен. Таких сборников только в Матенадаране (хранилище древних рукописей в Ереване) больше пятидесяти. Его любовные и сатирические стихотворения близки по языку, по мотивам народной лирике. Новые переводы - по кн.: Нагаш Овнатан, Стихотворения. Подготовка текста и вступительная статья А. Мнацаканяна и Ш. Назаряна, Ереван, 1952 (на арм. яз.). 323. Маза - закуски (олива, сыр, кусочки омара на хлебе и т. п.). Арак восточная водка. ---------------------------------------------------------------------------- Cредневековая армянская поэзия М., 'Художественная литература', 1981. ---------------------------------------------------------------------------- НААПЕТ КУЧАК 'Как я люблю твой милый лик...' 'Когда умру я от любви...' 'Скажи, мой милый месяц, мне...' * * * Как я люблю твой милый лик: ему луна поет с небес! Твоих я жажду нежных уст: пред ними горек дикий мед! Твои глаза в дуге бровей бездонны, как пучина вод! И чаша с розовой водой - твой алый, твой прекрасный рот! * * * Когда умру я от любви, срежь косу, волосы сними Как факел в руку их возьми, меня ищи не меж людьми. Придя к могиле, все пойми, плиту слезами окайми И, мне шепча: 'Любовь прими!' холодный камень обойми! * * * Скажи, мой милый месяц, мне: куда ты ночью правишь путь? Сквозь окна многих милых дев ты видишь легших отдохнуть, Они полураздеты все: твой луч им падает на грудь И заставляет, отражен, он звезды в свете потонуть! АРУТИН САЯТ-НОВА 'Ты, безумное сердце! мне внемли...' 'Твой силен ум: таким рожден - себя глупцу равнять зачем?..' 'Чужбина - мука соловья: год - сада он родного ждет!..' 'Угодливо, народный раб! служить ступай, Саят-Нова!..' Каманча 'Меня и милую мою година та же родила, знай...' 'Я - на чужбине соловей, а клетка золотая - ты!..' К соловью 'Нынче милую мою видел я в саду...' 'Я в жизни вздоха не издам, доколе джан ты для меня!..' * * * Ты, безумное сердце! мне внемли: Скромность возлюби, совесть возлюби. Мир на что тебе? Бога возлюби, Душу возлюби, деву возлюби! Божий глас внемли и твори добро, В житиях святых слово - серебро, Святых целей три: возлюби перо, Возлюби письмо, книги возлюби. Сердце, пусть тебя скорби не гнетут! Знай, что хлеб и соль люди чести чтут, Но не будь смешным: возлюби свои труд, Мудрость возлюби, правду возлюби. Там, где господин, будь не горд, но тих, Скромным будь всегда у господ своих, Но у всех - душа: возлюби чужих, Бедных возлюби, гостя возлюби. Так, Саят-Нова, мудрость жить велит. Что нам эта жизнь? Страшный суд грозит! Душу сберегай: возлюби и скит, Келью возлюби, камни возлюби! 1 мая 1753 * * * Твой силен ум: таким рожден,- себя глупцу равнять зачем? Меня за свой вчерашний сон презрительно считать зачем? Я издавна горю, сожжен! Опять меня сжигать зачем? Устала ты, поверю я, меня же обвинять зачем? Привет! Ведь ты сильна, как тот Ростом,- сын Зала! - дочь царя! Старинный твой прославлен род, красы зерцало, дочь царя! Коль грешен я, пусть меч не ждет меня нимало, дочь царя! Но господа побойся ты: напрасно враждовать зачем? Кто ранен, позовет врача: не повредит, поможет он, Раба ругают сгоряча, судиться все ж не может он. Кто сердцем светел, как свеча, молву людей отложит он. Я богом истинным клянусь: меня нещадно гнать зачем? Не всем мой ключ гремучий пить: особый вкус ручьев моих! Но всем мои писанья чтить: особый смысл у слов моих! Не верь: меня легко свалить! гранитна твердь основ моих! Так наводненьем без конца их тщетно подрывать зачем? Вьет ветр морской, песок гоня: песка не меньше будет все ж! Живу ль, не станет ли меня,- толпу напев разбудит все ж! Уйду, но в мире с того дня и волос не убудет все ж! В Абаш, к арабам, к индам прах Саят-Новы ссылать зачем? 1753 * * * Чужбина - мука соловья: год - сада он родного ждет! Чтоб подала рука твоя вина мне, сердце снова ждет! С другими ты, и мучусь я: как раб царя земного ждет! Созрел грудей твоих шамам,- сосуда золотого ждет! Слова бессильны пред тобой! Как алый лик твой описать? Как бровь изобразить сурьмой? И золота тут мало взять! И только стан прекрасный твой овалу плеч твоих под стать! А золото твоих волос давно луча дневного ждет! Ты с детства слышишь голос хвал: но славить красоту я рад. Ковчег - твоих грудей овал, чтоб ставить амбру и мускат. Не может, кто тебя встречал, представить лучший миг услад! Рука - самшит, а пальцы - воск: хрустальных спиц он снова ждет. Нет, я не полюблю другой! Сдается: ты мне суждена! Лишь я неделю не с тобой, как рвется каманчи струна! Сам царь иль врач Лохман * со мной, а мне поется: 'Где она?' Им раны не попять моей: она клинка стального ждет! Красавица! В тоске души один брожу, сожжен тобой! Красавица! О, не спеши! дай погляжу, пленен тобой! Красавица! мир чей, реши: сужу, что отнят он - тобой! Доколе жив Саят-нова, тебе ль певца иного ждать! 1758 * Лохман - придворный врач. * * * Угодливо, народный раб! служить ступай, Саят-Нова! Стяжать отличие царя не всяк мечтай, Саят-Нова! И пусть подпосят желчь тебе, ты сахар дай, Саят-Нова! Но от камней свое стекло оберегай, Саят-Нова! Тупицу в школу помести,- от розг не поумнеет он, Покуда из него злой дух покорно не отвеет вон, Кто черен, будет век таким, от мыла не белеет он, Безродный в знать не лезь, кривуль не выпрямляй, Саят-Нова! Когда б ты звезды сосчитал и знал число очей ночных, Погубит злое дело - все: чти жития людей святых! Слова спасителя - жемчуг, прекраснее лилей лесных, И свиньям лал и жемчуга ты не бросай, Саят-Нова Там - радость свадьбы, там - печаль, там - пир и песнопенье - там Там - двое любящих в саду, в церквах богослуженье - там, Коль волю духа ты творишь, может быть и тленья - там, Водой шумящей унесен, не унывай, Саят-Нова! 1758 КАМАНЧА Из всех людьми хваленных лир полней звучишь ты, каманча! Кто низок, не иди на пир: пред ним молчишь ты, каманча! Но к высшему стремись: весь мир, всех покоришь ты, каманча! Тебя не уступлю я: мне - принадлежишь ты, каманча! Ушко - серебряное будь, сверкай на голове - алмаз, Рука - слоновой кости будь, на чреве - перламутр, что глаз, Струна - из злата свита будь, резьбой пленял, железо, нас, Ты - бриллиант и лал! И суд - всех посрамишь ты, каманча, Смычок быть должен золочен, чтоб пышно он блистал, звеня, Певучий волос - быть сплетен из косм крылатого коня, Тем, как бальзам, даришь ты сон, тех ты бодришь всю ночь, до дня, Ты - золотой сосуд с вином, и всех пьянишь ты, каманча. В ашуге две души с тобой: ему и чай и кофе есть, Когда он утомлен игрой, на полке ты находишь Когда ж поет,- вновь пир горой, ты - празднеств и гуляний весть! Собрав красавиц вкруг себя, их всех манишь ты, каманча! Ты всем даешь веселый вид, с тобой опять здоров больной, Чуть сладкий зов твой зазвучит, блажен, кто говорит с тобой. Проси, да скажут: 'Бог продлит - дни нас пленявшего игрой!' Доколе жив Саят-Нова, что не узришь ты, каманча! 1759 * * * Меня и милую мою година та ж родила, знай, И потому я вздох таю, а в сердце кровь застыла, знай, Я днем и ночью слезы лью, а в грезах много пыла, знай, Мой влажен глаз, язык сожжен, уста любовь спалила, знай. Ах, сердце замерло в груди, утомлено борьбой оно, И око тускло, погляди, томится по одной оно, Тьма перед мыслью впереди, лишь пение - со мной оно, Но мне надежды в жизни нет, близка моя могила, знай. Сожжен, изранен, я брожу, приюта нет родного мне, Я острых слов не нахожу, но для чего и слово мне? Тысячекратно я тужу: дано так много злого мне, И мысль и память как в цепях, меня пучина скрыла, знай. Но сердца траурен наряд, и кровь из глаз струится вновь, Как тучи на море лежат, так жаждет грудь упиться вновь. Лечить я рану сердца рад, но можно ль исцелиться вновь? Так истекаю кровью я, ах! Я отвергнут милой, знай! Кто видит, говорит сейчас: 'Ты гибнешь, ах! Саят-Нова! Тебя встречать ли нам не раз, кровь на очах, Саят-Нова! Иль лучшей девы, лучших глаз нет на пирах, Саят-Нова! Вся жизнь прошла, как сон, плодов лоза не подарила,- знай! 1759 * * * Я - на чужбине соловей, а клетка золотая - ты! Пройдешь, как по ковру царей, лицо мне попирая, ты! Твои ланиты - роз алей, как образ дивный рая - ты! Как шаха, я тебя молю, молчишь, не отвечая, ты! О милая! Вошла ты в сад и взорами цветы палишь: Твои глаза огонь струят, ты силой, красоты палишь, А я своим мученьям рад: сгораю я, а ты палишь... Никто так стройно не ступал, как ходишь, всех сжигая, ты! Причти меня к своим рабам! Что я твой раб, не скрою я! Поставь меня к своим вратам: страдать в темнице стою я! Я жив иль мертв, не знаю сам, но болен лишь тобою я! Как море, как Араз *, мечусь: причина - дорогая, ты! Ты, с пятнышком лица, мила, кто видел, тот пленен тобой, Хотя ты мной пренебрегла, но суд произнесен тобой. Ты отвернулась, отошла, не выслушан мой стон тобой, Хотя жизнь можешь даровать, как царь повелевая, ты. Саят-Нова сказал в слезах: 'Я слез не лью, пока могу, Но буду выносить я страх и скорбь свою, пока могу. Хочу быть славным на пирах, тебя пою, пока могу... Когда б со мной, саз золотой, вошла на пир, сверкая, ты!' * Араз - старое название роки Аракс. К СОЛОВЬЮ Откуда ты? (Я соловью.) Не плачь! не плачь! я слезы лью, Ты розу ждешь, я - милую... Не плачь! не плачь! я слезы лью. Пой, соловей, песнь соловья! Счастливой будь тропа твоя! Тебе - цветок, мне - милая... Но ты не плачь! я слезы лью. В душе моей - тоска по ней, Как острый шип в груди твоей. Цветок иль яр? что сладостней? Не плачь! не плачь! я слезы лью. Как кипарис, один стою. Пой, соловей! и я пою. Ты розу ждешь, я - милую... Но ты не плачь! я слезы лью. Певец! мила мне песнь твоя! Пылаем мы, и ты, и я... Саят сказал: 'О милая! Не плачь! не плачь! я слезы лью'. * * * Нынче милую мою видел я в саду, След подковки золотой освятил гряду: Словно розу соловей, я воспел звезду, Взор затмился мой слезой, разум был в бреду. Ах, пусть враг мой попадет, как и я, в беду. Яр моя! твой нежный вид душу тайно жжет, Образ твой - шербет любви, губы - сладким мед. Словом, взглядом многих ты мучишь в свой черед. Что ж, убей, по не скажи, что и я - не тот! Пусть умру, вверяю жизнь - твоему суду. Пряди кос твоих весь год туго сплетены, Мед в устах, могли б им быть груди смочены, Расцветает алый рот между роз весны... Но садовника глаза влагою полны: Посмотри, как соловей, я пою и жду. Ты прекраснее стократ, чем и твой портрет, Если в комнату войдешь, тьмы без лампы нет, Как вином мускатным дом, дух тобой согрет, И в садах перед тобой блекнет каждый цвет, Ветер льнет к тебе, вокруг воздух как в меду! Знай: другой не воспою, ты доколь жива! Выслушай, матах тебе: искренни слова! Хлеб и соль не забывай, волю божества! От любви к тебе - в тюрьме я, Саят-Нова! Я теряю разум, я - вовсе пропаду! * * * Я в жизни вздоха не издам, доколе джан ты для меня! Наполненный живой водой златой пинджан * ты для меня! Я сяду, ты мне бросишь тень, в пустыне - стан ты для меня! Узнав мой грех, меня убей: султан и хан ты для меня! Ты вся - чинарный кипарис, твое лицо - пранги-атлас, Язык твой - сахар, мед - уста, а зубы - жемчуг и алмаз, Твой взор - эмалевый сосуд, где жемчуг, изумруд, топаз. Ты - бриллиант! Бесценный лал индийских стран ты для меня! Как мне печаль перенести? иль сердце стало как утес? Ах, я рассудок потерял! в кровь обратились токи слез! Ты - новый сад, и в том саду, за тыном из роскошных роз, Позволь мне над тобой порхать: краса полян ты для меня! Любовью опьянен, не сплю, но сердце спит, тобой полно: Всем миром пусть пресыщен мир, но алчет лишь тебя оно! С чем, милая, сравню тебя? - Все, все исчерпано давно. Конь-Раш ** из огненных зыбей, степная лань ты для меня! Поговори со мной хоть миг, будь - милая Саят-Новы! Ты блеском озаряешь мир, ты солнцу - щит средь синевы! Ты - лилия долин, и ты - цветок багряный средь травы. Гвоздика, роза, сусамбар и майоран ты для меня! * Пинджан - особый сосуд, фиал. ** Конь-Раш - конь Рустама из персидского эпоса. ПРИМЕЧАНИЯ НААПЕТ КУЧАК Достоверных сведений о жизни поэта нет. Считалось, что автор айренов тот самый Наапет Кучак, который жил в XVI веке в селе Хараконис близ Вана. Но еще в середине 1910-х годов эта точка зрения была подвергнута критике. По языку, по содержанию айрены никак не связываются с Ваном, они написаны на разговорном языке армян Акина. И по времени трудно отнести айрены к XVI веку. Как считают современные ученые, правит нее датировать айрены XIII-XIV веками. АРАКЕЛ СЮНЕЦИ (ОКОЛО 1350-1425) Родился в Вайоц-дзоре (Сюник). Сюнеци - племянник крупнейшего философа и общественного деятеля Григора Татеваци (ок. 1340-1409), ректора Татевского университета. Полагают, что Сюнеци преподавал в Татевском университете грамматику и музыку. Был после Григора Татеваци ректором. До нашего времени дошли работы Сюнеци по грамматике и философии. Сюнеци - автор речей и проповедей. Писал к своим стихам музыку. Одна из его песен ('Сердце мое трепещет...') исполняется и по сей день. Особой известностью пользуется 'Адамова книга' Сюнеци. АРУТИН САЯТ-НОВА (1722-1795) Великий армянский поэт. Стихи писал на армянском, грузинском и азербайджанском языках. Отец поэта, Карапет Саадян, выходец из г. Алеппо, мать, Сарра, уроженка Тбилиси. Творческая жизнь поэта связана с Тбилиси, тогдашним центром культурной жизни Закавказья. Сохранились рукописи (автографы) стихов поэта. Некоторые стихотворения датированы самим поэтом 1742-1759 годами. Недавно была обнаружена новая рукопись поэмы 'Книга скорбных песнопений' Григора Нарекаци, переписанная Саят-Новой в 1761 году в городе Гирян (Персия). Л. Мкртчян ---------------------------------------------------------------------------- Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней в переводе русских поэтов. Издание Московского Армянского Комитета, 1916 ---------------------------------------------------------------------------- Из древнейших песен Рождение Ваагна О построении Вардгеса Песня о рассвете Песни о любви Для милой надо платье сшить... Отнесите меня... Был бы сазом я Ах, дева! твой стан... Джан-гюлюмы Соловей, в мой сад летай... * Звездочкой отмечены переводы, заимствованные редакцией из других изданий (преимущественно из сборника 'Армянская Муза'), остальные переводы были исполнены специально для нашего издания. Ах, в бахче ты возросла... Ты, Араз, меня пойми... Ночь велела людям спать... Статный всадник проскакал... Не умчаться жерновам... Против вашего наш сад... Что ты, парень молодой... Белый конь, тебе ль подкова... Как у нас за домом... Дождь прошел и просверкал... Песни колыбельные Ты, вода, теки... Ты в постельке хороша... Песни похоронные Плач вдовы Заплачка Религиозные. Заклинания На подушку я голову склонил... Заклятие на сглаз Песни о природе, думки и др. Ноктюрн Не пой ты солнцу обо мне Золотая звездочка в небе Песня хариба Плясовая ванцев Военные песни Зейтунский марш Военная эрзерумская песня Песня удальцов Песни средневековья, народные и неизвестных авторов. На пленение короля Левона Юноша и вода О, злая! с черной красотой Песня пахарей Песня о четырех элементах. Весна. Лето. Осень. Зима Подражание народному Друтюн Туманьян. Песня Эпос Владыка Аслан. Сказка Поэзия средневековья и песни ашугов Из Шаракана Месроп Маштоц. Море жизни Он же. Рано утром предстану Иоанн Мандакуни. Преображением твоим на горе Комитас. Из канона спутницам св. Рипсимэ Григорий Нарекский Алмазная роза Песнь на воскресение Христово Нерсес Благодатный На ночь Великого Пятка Из Элегии на взятие Эдессы. I-VII Фрик. Жалобы. Отрывок Иоанн Ерзынкайский. Гномические размышления Наапет Кучак Песни любви и гномы Крунк. Песня хариба XVII-XVIII вв. Иеремия Кемурджиан. Песня любви Нагаш Иоиатан. Песни любви. I-III Степаннос. Песня любви Саят-Нова Ах, почему мой влажен глаз 'Твоих грудей гранат - что меч...' Лункианос Видение Гимн богоматери Дживани Как дни зимы В эту ночь Р. Патканьян 'И теперь нам молчать...' (Из поэмы 'Смерть храброго Вардана Мамиконьяна') Художник Ученый, книгу брось... Ребенка святой колыбелью клянусь... Великий человек Г. Додохьян. Цицернак С. Шах-Азиз. Сон Г. Агаян. Прялка ИОАННЕС ИОАННИСИАН Сонет. 'Все вперед, все наверх!' Легенда о царе Арташесе АЛЕКСАНДР ЦАТУРИАН Рыбак Песня Ов. Туманьян Армянское горе Экспромт Лампада Просветителя Ав. Исаакиан 'Сорванную розу ветке не вернуть...' 'Твоих бровей два сумрачных луча...' 'Безвестна, безымянна, позабыта...' Абул Ала Маари. Касит в 7 сурах Дереник Дэмерчьян Осень Отрывки из поэмы 'Лэнк-Тимур' Ш. Кургиньян Панихида Ваан Тэриан 'Ужель поэт последний я?..' 'Как не любить тебя...' 'Если нет любви...' Тер-Мартиросьян 'Словно звезды...' 'Я теперь ничего не прошу...' Лейли Молитва М. Пэшикташлян К зефиру Алемдага П. Дуриан Моя смерть 'Близ океана голубого...' Ропоты Сипил В монастыре Туча A. Чобаньян 'Вот и снова...' Марина B. Mалэзиан Словно кто-то в тоске M. Mэцаренц Ночь сладостна На рассвете Сонет с кодою Д. Варужан Колыбель армян !!!!!!!!!! ИЗ ДРЕВНЕЙШИХ ПЕСЕН РОЖДЕНИЕ ВААГНА Небеса и Земля были в муках родин, Морей багрянец был в страданьи родин, Из воды возник алый тростник, Из горла его дым возник. Из горла его пламень возник, Из того огня младенец возник, И были его власы из огня, Была у него брада из огня, И, как солнце, был прекрасен лик. Ваагн - божество армянской мифологии, отождествляемое, позднее, с Гераклом. О ПОСТРОЕНИИ ВАРДГЕСА1 Отделился, пошел Вардгес-юноша Из области Тухов к Касах-реке. Он пришел и сел и а Шреш-холме, Близ города Артимед у Касах-реки, Тесать да ваять Еруанда врата. Вардгес - селение, укрепленное, по преданию, царем Вахаршем, Еруанд - полумифический армянский царь. ПЕСНЯ О РАССВЕТЕ Скоро будет светло. Свет есть добро! Птицы - в гнезде, Куры - на своем шесте. Ленивец покоится, спит, Работник на дело спешит. Небесная дверь растворяется: Там трон золотой возвышается, Христос на престоле сидит, Пред ним Просветитель* стоит, Золотое он держит перо, Он пишет, где зло, где добро, Чтоб праведных сонм ликовал, Чтоб грешников сонм возрыдал. * Григорий, Просветитель Армении. ПЕСНИ О ЛЮБВИ * * * Для милой надо платье сшить, А тканью солнце может быть, Подкладкой платью - лунный свет, И лучше тучек - ниток нет, Уборы - пена на волнах, Застежки - звезды в небесах, А ей на грудь цветок - я сам! * * * Отнесите меня к дверям милой моей, Раны сердца открыв, покажите вы ей, Пальцы рук пусть горят, подобно свечам, Пусть засыпан песком, прах струит фимиам, На могилу она пусть глядит у дверей! * * * Был бы сазом* я лежал бы На груди твоей весь день, Был бы поясом шелковым, Оплетал бы я твой стан, Был бы розой, окроплял бы Я тебя росой весь день, Был бы я водой фонтана, Проникал бы я в твой рот, Был бы я струной, звучал бы Для тебя я целый день, Был бы я вином Гренады, Ты меня бы берегла. Быть бы ласточкой желал я И ласкал бы твой язык, Свив гнездо под милой кровлей, Вывел птенчиков, им пел бы, Утолил свою любовь! Я от вечера до утра На твое б лицо смотрел, С наступленьем ночи темной Я б к тебе войти сумел, Я от вечера до утра Близ тебя во мгле сидел, С наступленьем зорьки ранней Я б в гнездо скрывался б вновь, А когда вставало б солнце В божий мир гулять летел! * Саз - народный музыкальный инструмент. * * * Ах, дева! твой стан - что озерный тростник, И груди - что плод, и плечи - что сад! Я бы все целовал румяный твой лик... Ах, богом молю! не клонись ты назад! Без ветра - как жить?- и тоска и беда! Ты скажи мне: твой стан - точил чей резец? Ресницы твои - чертил чей калам?* От любви я иссох, пришел мой конец: Поделим, давай, нашу жизнь пополам! Без ветра - как жить?- тоска и беда! Не с детства ль тебя полюбил я давно, И вырезал имя твое на руке? Ах! сердце мое давно сожжено, Лишь на миг отлучусь - и страдаю в тоске! Без ветра - как жить?- и тоска и беда! * Калам - перо, кисть, которым пишут на Востоке. ДЖАН-ГЮЛЮМЫ* * Джан-гюлюм - хороводная песня в праздник цветов, веснянка. В пении после каждого стиха поется припев, именно - после нечетных (1-го и 3-го): Роза моя! джан! джан! после четных (2-го и 4-го): Цветик мой! джан! джан! (Джан - ласкательное именование). * * * Соловей, в мой сад летай, Песню яра* распевай, Твоей песней мой привет К дому яра передай. * Яр - милый (см. выше, стр. 100). * * * Ах, в бахче ты возросла, Как шамам* сама была. День и ночь - все про тебя Моей песенки хвала. * Шамам - особый ароматичный плод, вроде маленькой дыни. * * * Ты, Араз*, меня пойми, Говори, язык прими, Молви милому: 'Скорей Ты меня в свой дом возьми!' * Араз - Аракс, река. * * * Ночь велела людям спать, Птицам - время замолчать. Что хотят, пусть говорят: Тебя буду целовать! * * * Статный всадник проскакал. Лишь подковой просверкал. Поклонился всем кругом. Меня сжег, а сам пропал. * * * Не умчаться жерновам, Не уйдет с куста шамам. Птица у отца в саду,- Да крылатая я там! * * * - Против вашего наш сад. Кто следят за нами, спят. Ты в постель меня возьми, Иль позволь уйти назад. - Не возьму тебя в постель, Отпускать обратно - мне ль? Нет, до утра ты броди, Стереги по саду хмель. Утром встречусь я с тобой, Роз возьму пучок с росой, По лицу тебя хлестну, Все лицо залью водой! * * * Что ты! парень молодой! Весь забрызганный росой, Про меня в саду поешь? Хорошо мне слушать, пой! Нарвала я сито роз! Их кладу под дождик рос. Вот, на алом на коне, Едет милый под откос. Куртка алая на нем. У него с балконом дом. Счастлив будет день, когда Он ко мне придет царем {*}. Подымают волны гул, Яблок яблочко толкнул, Вот мой милый на коне, Алой шапочкой взмахнул. * Царем, т. е. женихом, жениха и невесту в народе называют царем и царицей (см. дальше - Свадебную песню). 9 Белый конь! тебе ль подкова! - Роза моя, джан! джан! Родинка что чернобровой? - Цветик светлый, джан! джан! Если милой вижу взоры, - Роза моя, джан! джан! Поведу ли разговоры? - Цветик светлый, джан! джан! 10 Как у нас за домом - старый склад, - Роза моя, джан! джан! джан! Парни были - и пошли назад, - Цветик светлый, джан! джан! джан! Протянула руку и поймала - Роза моя, джан! джан! джан! Стали все вокруг - лаллы и кораллы!- - Цветик светлый, джан! джан! джан! 11 Дождь прошел и просверкал, - Роза моя! джан, джан! Ивы лист поколебал, - Цветик милый! джан, джан! Вот мой братец проскакал, - Роза моя! джан, джан! Алый конь под ним играл, - Цветик милый! джан, джан! {*} * Переводы 1-6 передают основной текст веснянок, обычно представляющих одно четверостишие, в переводах 7-8 такие четверостишия более или менее произвольно соединены в два стихотворения, в переводах 9-11 сделана попытка передать и припев. ПЕСНИ КОЛЫБЕЛЬНЫЕ * * * Ты, вода, теки, Тельце детки обойми, Тысяч сон да будь с тобой, Не спать мужу с молодой женой, Моему же мальчику - покой! Баю-бай! ну что ж, ну что ж, Коль до ночи ты заснешь. Баю-бай! к тебе кто зол, Пропадет пускай его осел, Тот осел пойдет на огород, В творог уши обмакнет, Все сожрет он у него, Не оставит ничего. * * * Ты в постельке хороша, Я тебе, моя душа. Месяц в гости приведу Да вечернюю звезду. ПЕСНИ ПОХОРОННЫЕ ПЛАЧ ВДОВЫ Перекинусь я орлом, Сяду под твоим окном, Буду громко там стонать, Чтоб не мог ты больше спать, Пусть отныне спит другой, Не уснуть тебе со мной! ЗАПЛАЧКА Был ты четками жемчужными, Зернами на нити дружными, Да рассыпался жемчуг. Вы, сестрицы, соберитесь, Подбирайте, потрудитесь, Что зерно к зерну, сам друг! РЕЛИГИОЗНЫЕ. ЗАКЛИНАНИЯ * * * На подушку я - голову склонил, Ангелу-хранителю душу поручил: Храни в полночь, Храни всю ночь, Когда петух поет, Когда заря идет, Вверяюсь одному Царю небесному, Во смертном рву лежу, Я сплю, я отхожу, В руки твои, матерь божия, Душу вручаю на ложе я! ПЕСНИ О ПРИРОДЕ, ДУМКИ И ДР. НОКТЮРН Луна нежна, ветер нежен, И сон земледелов нежен, Луна высоко взошла, И голос свирели нежен, Пастух распустил быков, И сон под чинарой нежен, Прохлада веет в листве, И ветер приморский нежен, По камням ручей журчит, И говор струй его нежен, Все птички по гнездам спят, Но свист соловья так нежен, Как сладко пахнет в лесу: То запах розы так нежен! * * * Не пой ты солнцу обо мне, А то оно с тоски затмится, Спой про мою тоску луне, Что каждый месяц вновь родится! * * * Золотая звездочка в небе Любит маленькую рыбку в море. Но не плавать рыбке по тверди синей, Не блистать и звезде в морской пучине. ПЕСНЯ ХАРИБА Деревцом я персиковым рос, Подо мной родимый был утес. Меня выкопали, унесли, Посадили в сад чужой земли. Там шербет из сахара любим,- Мои корни поливали им. Ах, меня верните в край родной, Ах, полейте снеговой водой! ПЛЯСОВАЯ ВАНЦЕВ Мы сошлись однажды вместе пировать,- То лаво! Говорит тут кто-то: 'только не плошать!' То лаво! В сад пойдем и будем на пиру плясать! То лаво! Водку да закуску с плясками мешать! То лаво! Шашлыка вкусней что? с водкой что сравнять? То лаво! Травы под ногами хорошо топтать! То лаво! Пусть Варага скалы вторят нам в ответ, То лаво! Малые, большие звезды льют свой свет, То лаво! Той луной высокой праздник наш согрет! То лаво! ВОЕННЫЕ ПЕСНИ ЗЕЙТУНСКИЙ МАРШ {*} Зейтунцы, в путь! уже светло. Бери ружье, садись в седло, Пойдем вперед! Доколь, доколь хребет склонять, Тирану шею подставлять? Довольно, братья, в рабстве жить Да иго турка выносить! Покуда наш народ согбен, Где наш венец, язык, закон? Зейтунцы! храбрость - наша честь, И к туркам мы лелеем месть. Мы вскормлены не молоком, С младенчества мы кровь сосем! Зейтунцы! нам - стезя одна: Походы, битвы да война! Меч, сабля, пуля да ружье,- Зейтунец, вот - добро твое! Живи, Зейтун, цвети, Зейтун! Свободы наступил канун. Коль у тебя - сыны, как мы, Цвети, Зейтун! живи, Зейтун! * Зейтун - город в горах в пределах бывшего Кнликнйского царства, памятный мужественным восстанием против ига турок в 1895 г. Подробнее - см. Примечания. ВОЕННАЯ ЭРЗЕРУМСКАЯ ПЕСНЯ Поднялся крик с огромных гор, где дремлет Эрзерум, Сердца армян потрясены, заслышав бранный шум. Крестьянин, знавший до того лишь ремесло свое, Бросает старое село, держа в руке ружье. Старик, на посох опершись, с слезами крестит лоб. 'Свободной родину узреть, а там хотя б и в гроб!' Ласкаясь, женщины мужьям сурово говорят: 'Ступай, сражайся и без ран не приходи назад!' И девам легкая их жизнь отныне тяжела, Они торопят женихов на славные дела. Рыдала слишком долго ты, о матерь, Айастан! {*} Пусть голодны твои сыны, но бодр их бранный стан. В объятья их свои прими, прижми к груди своей, Свои священные поля их кровью отогрей! * Гай - армянин, откуда Гайастан (или Айастан) - Армения (см. дальше в разных стихотворениях). ПЕСНЯ УДАЛЬЦОВ Заодно удалец с арабским конем, Не бежать никогда им двоим пред врагом. Престарелый орел знает в добыче толк, И волка детеныш всегда будет волк! Я желал бы взойти к себе на балкон, Веселясь, обнимать, в кого я влюблен. Я б желал оседлать вороного коня, Чтоб туда, где бой, он помчал меня. Идут удальцы гулять по полям, Любы розы им днем, луна - по ночам. Оружье гремит, скалы вторят в ответ, Если брякнут мечи, то врагов вблизи нет. Мне скажет мой сын, что видно в горах. Видя бой удальцов, девы - в слезах. А я вам скажу, ты, ага, и ты, бей: Тот честен, кто пал с верой своей! ПЕСНИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ народные и неизвестных авторов ПЕСНЯ НА ПЛЕНЕНИЕ КОРОЛЯ ЛЕВОНА 1268 г. Увы, увы! Левон Неверными пленен. Наш светоч, матерь божия! Да крест честной хранит - его и нас! Пришел играть на мейтан {*} В мяч золотой султан. Наш светоч, матерь божия! Да крест честной хранит - его и нас! Левону мяч дает: 'Играй ты в свой черед!' Наш светоч, матерь божия! Да крест честной хранит - его и нас! 'Неверным стань, мы все Поклонимся тебе!' Наш светоч, матерь божия! Да крест честной хранит - его и нас! Левон в тюрьме глухой Твердит, в слезах, с тоской: 'О караваны, в Сис идя, Снесите вы отцу - весть обо мне!' Отцу лишь дали знать, Собрал он тотчас рать, Пошел он на неверного И пролил он в полях - ручьями кровь. Вернулся сын Левон, Отцом освобожден. Наш светоч, матерь божия! Да крест честной хранит - его и нас! * Mейтан - площадка для игры в мяч или ипподром для конских ристаний. См. Примечания. ЮНОША И ВОДА С высоких гор, угрюмых гор Вода сбегает на простор. Вот юноша пришел к воде, Помылся юноша в воде, Лицо и руки мыл в воде, Так юноша сказал воде: - С какой горы ты, ключ, бежишь, Мой сладкий ключ, студеный ключ? - Я с той горы струюсь, бегу, Где новый снег, где старый снег. - В какой ручей ты, ключ, бежишь, Мой сладкий ключ, студеный ключ? - Я в тот ручей струюсь, бегу, Где цвет фиалок льнет на брег! - К бахче какой ты, ключ, бежишь, Мой сладкий ключ, студеный ключ? - Я в ту бахчу струюсь, бегу, Садовник где хозяин сам. - Что за кусты там оросишь - Ты, сладкий ключ, студеный ключ? - Я те стволы там берегу, Вкруг коих мягкий дерн возрос, Для агнцев мягкий дерн возрос: Высоких яблонь, пышных роз! Я в те сады струюсь, бегу, Где сладок голос соловья. - В какую ж реку ты бежишь, Мой сладкий ключ, студеный ключ? - Я в ту реку струюсь, бегу, В какой приходит яр {*} твоя, Там воду пьет она, а я, Пока она твердит 'люблю', Ее уста волной ловлю! * Яр - милая (см. выше}. * * * 'О, злая! с черной красотой! о дорогая! ангел мой! Ты и не спросишь, что со мной, о дорогая, что со мной! Как жжет меня моя любовь! о дорогая, жжет любовь! Твой лоб так бел, но сумрак - бровь! о дорогая, сумрак - бровь. Твой взор - как море, я - ладья! о дорогая, я - ладья. На этих волнах - чайка я! о дорогая, чайка - я. Мне не уснуть, и то судьба, о дорогая, то судьба! О, злая, выслушай раба! о дорогая, речь раба. Ты - врач: мне раны излечи, о дорогая, излечи! Я словно в огненной печи, о дорогая, я - в печи! Все дни горю я, стой тая, о дорогая, стон тая, О, злая, ведь не камень я, о дорогая, пламень - я! Мне не уснуть и краткий срок, о дорогая, краткий срок, Тебя ищу - и одинок, о дорогая, одинок! И ночь и день к тебе лечу, о дорогая, я лечу, Тебя назвать я всем хочу, о дорогая, и молчу. Но как молчать, любовь тая, о дорогая, страсть тая? О злая, ведь не камень я, о дорогая, пламень - я! ПЕСНЯ ПАХАРЕЙ Мы с первой зорькой встаем, Идем работать в поля, Простую песню поем, Сердца твои веселя! Темная ночка прошла, Весел зеленый простор, У бога много тепла, Солнце встает из-за гор. Идем! за дело пора! В лесах нам птицы поют. Богат, кто взялся с утра На ниве за скромный труд. Пусть долго спит богатей И ждет он других услуг. Я сжился с долей своей, Хоть ем только хлеб да лук. У меня нет лишних забот, Всегда беспечален я, И пахарь песню поет, Звучней, чем песнь соловья. Едва проснется богач, Клянет он участь свою, Над жизнью, бедный, не плачь: Такая же будет в раю! Мы с первой зорькой встаем, Идем работать в поля, Песню простую поем, Сердца люден веселя! ПЕСНЯ О ЧЕТЫРЕХ ЭЛЕМЕНТАХ Весна Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что каждой весною приходят, Надели зеленый наряд, Надели зеленый наряд, Надели зеленый наряд, Над землею кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нея, Раб умиленный творца. Лето Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что каждым летом приходят. Надели багряный наряд, Надели багряный наряд, Надели багряный наряд, Над розой кружили, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нея, Раб умиленный творца. Осень Вновь прилетели те птицы. Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что осенью каждой приходят. Надели желтый наряд, Надели желтый наряд, Надели желтый наряд, Над сушью кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь. Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нея, Раб умиленный творца. Зима Вновь прилетели те птицы, Опять прилетели те птицы, Снова явились те птицы, Что каждой зимою приходят. Надели белый наряд, Надели белый наряд, Надели белый наряд, Над снегами кружатся, кружат. Пой, соловей, свою песнь, Пой, сизокрылый, мне песнь, Пой, сладкогласый, мне песнь, Я без ума от нея, Раб умиленный творца. ПОДРАЖАНИЕ НАРОДНОМУ ПЕСНЯ Арутюна Туманьяна Ах, если алым стал бы я, Твоим кораллом стал бы я, Тебя лобзал бы день и ночь И снегом талым стал бы я! Я стал бы алым Кораллом, лаллом И снегом талым стал бы я... Ах, если шалью стал бы я, Твоей вуалью стал бы я, Тебя лобзал бы каждый день, Иль бус эмалью стал бы я! Я стал бы шалью, Твоей вуалью, И бус эмалью стал бы я. Ах, если таром {1} стал бы я, Звучать не даром стал бы я. Я разглашал бы гимн тебе, И милой яром {2} стал бы я! Я стал бы таром, Звуча не даром, Ах, милой яром стал бы я! 1 Тар - народный музыкальный инструмент. 2 Яр - милый (см. выше). ЭПОС ВЛАДЫКА АСЛАН Сказка Владыка Аслан сидит в златой горнице, И ест он хлеб, и пьет он вино, Ведет на земле жизнь счастливую, Ни о чем-то чужом не тужит он. И случилося так: хлеба нет, нет вина. Владыка Аслан слугу позвал: 'Вот деньги тебе, на рынок ступай, Там ты хлеба купи, вина купи, Поспеши принеси, пока пир мой идет'. Аслана слуга на рынок пошел, Видит, умер бедняк середь улицы. Он попу отдает с головы чалму, Пояс свой отдает на саван тому. После хлеба купил и вина купил, Но домой припоздал: пир-то кончился. 'Поздно так почему ты назад пришел?' Осердясь, говорит владыка Аслан. 'Не вели казнить!- отвечает слуга,- Как на рынок я шел, Вижу: умер бедняк середь улицы. Тут попу я отдал с головы чалму, И свой пояс отдал на саван тому. Схоронили тогда бедняка в земле, А я потому на твой пир опоздал'. Тут Аслана глаза словно выскочили. Говорит: 'Кто же взял душу мертвого? Коль он смел, пусть придет за моей за душой!' 'Не вели казнить,- отвечает слуга,- То архангел был, с мечом Гавриил, Того бедняка он душу унес'. Владыка Аслан слуге закричал: 'Мне коня подведи, моего Боз-Бедави, Возложи на него с жемчугами седло, Как же взять он смел моего бедняка?' Владыка Аслан на рынок поскакал, Гавриила он к себе позвал. Говорит: 'На что тебе мой бедняк? Зачем бедняка душу ты взял? Коль ты смел, приходи за моей за душой!' Архангел тогда, с мечом Гавриил С Асланом вступил в беспощадный бой. И до полдня они рубились там. Аслана щадя, разил Гавриил, Гавриила с плеча разил Аслан. В полдень грозно взглянул на врага Гавриил. Аслан утомлен возвратился домой, Он на ложе упал, а отец говорит: 'Помилуй меня, любезный сын, Отчего, утомлен, ты на ложе упал?' Говорит Аслан: 'С Гавриилом я рубился весь день, Он хотел прийти за моей душой!' Отец говорит: 'Отдай ты ему коня Боз-Бедави, И отдай еще с жемчугами седло, И саблю отдай, закаленный клинок, И злата отдай семь четвертей, И сребра отдай семь четвертей, Только пусть не берет он души твоей!' В ответ Аслан: 'Ведь то - Гавриил: Ему на что всего мира добро! Он хочет души в обмен на мою'. Отец говорит: 'Мне уж триста лет, Но я как жених с невестой своей, Души не отдам в обмен на твою'. Мать пришла, говорит: 'Помилуй, мой сын, Отчего, утомлен, ты на ложе упал?' Говорит Аслан: 'С Гавриилом я рубился весь день, Он хочет прийти за моей за душой'. Мать говорит: 'Отдай ты ему коня Боз-Бедави И отдай еще с жемчугами седло, И саблю отдай, закаленный клинок, И злата отдай семь четвертей, И сребра отдай семь четвертей, Только пусть не берет он души твоей'. В ответ Аслан: 'Ведь то - Гавриил: Ему на что всего мира добро, Он хочет души в обмен на мою'. Мать говорит: 'Мне уж триста лет, Но как невеста я с женихом своим, Души не отдам в обмен на твою'. Жена пришла, говорит: 'Помилуй, Аслан, Отчего, утомлен, ты на ложе упал?' Говорит Аслан: 'С Гавриилом я рубился весь день, Он хочет прийти за моей за душой'. Жена говорит: 'Отдай ты ему коня Боз-Бедави. И отдай еще с жемчугами седло, И саблю отдай, закаленный клинок, И злата отдай семь четвертей, И сребра отдай семь четвертей, Только пусть не берет он души твоей'. В ответ Аслан: 'Ведь то-Гавриил, Ему на что всего мира добро! Он хочет души в обмен на мою'. Жена говорит: 'Не знала я, Что он хочет души в обмен на твою, За тебя я отдам от сердца свою'. Аслана жену Гавриил призвал, Говорит: 'Почему ты себя отдала? Отец не хотел, не хотела мать, Свою душу зачем ты согласна отдать?' В ответ жена: 'Не знала я. Что ты хочешь души в обмен на его, Я тебе отдаю от сердца свою, Чтоб в мире не быть несчастной вдовой'. К богу тогда Гавриил возлетел, Господу все тогда рассказал: 'Отец не хотел, не хотела мать Свою душу в обмен за сына отдать, А жена отдает от сердца свою'. Говорит господь: 'Поди и возьми Душу отца и матери тож, А супруги пускай двести лет живут Да счастливую жизнь на свете ведут'. ПОЭЗИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ПЕСНИ АШУГОВ V-X вв. ИЗ ШАРАКАНА, ГРИГОРИЙ НАРЕКСКИЙ Из Шаракана 1. 'Море жизни всегда обуревает меня...' (Приписывается св. Месропу Маштоцу, V в.). 2. 'Рано утром предстану перед тобой...' (Тоже.) 3. 'Преображением твоим на горе...' (Приписывается Иоанну I Мандакуни, V в.) 4. Из канона спутницам св. Рипсимэ. (Приписывается католикосу Комитасу, VII в.) Григорий Нарекский 1. Алмазная роза. 2. Песнь на воскресенье Христово. ИЗ ШАРАКАНА 1 Море жизни всегда обуревает меня. Воздвигает враг валы на меня. Добрый кормчий, ты - оборони меня! 2 Рано утром предстану перед тобой, Царь мой и бог мой! Рано утром преклонишь к мольбе моей слух. Царь мой и бог мой! Молю я: взгляни на молитву мою, Царь мой и бог мой! 3 Преображеньем твоим на горе Ты божественную силу явил, Тебя славим, о мысленный свет! Луч славы твоей ты явил, Воссиял и всю твердь осветил, Тебя славим, о мысленный свет! Ужаснулись ученики твои Явление чудесное зря, Тебя славим, о мысленный свет! Но, восстав от тяжелого сна, К твоей славе прилепились сильней, Тебя славим, о мысленный свет! 4 ИЗ КАНОНА СВ. ДЕВАМ, СПУТНИЦАМ СВ. РИПСИМЭ Подражание Наполнили землю голоса с небес, Ибо вы пред Христом - пролитой аромат, Как жертву на алтарь вы себя принесли Беспорочные агницы, посвященные творцу. Красотой блистающей царь ослеплен, Ею все язычники изумлены, Но при зрелище дивной благодатной красы, Святые силы ликуют с людьми. Жива, как в начале, сила творца, Украшается вновь благодатный эдем, Ибо древо жизни, что взрастало в раю, Свой плод принесло - блаженную Рипсимэ. ГРИГОРИЙ НАРЕКСКИЙ АЛМАЗНАЯ РОЗА Алмазную розу одел Алый свет покрывалом благим, А над тем покрывалом благим Жемчугом нунуфар просиял. В огромном просторе морском Отразилось сверканье цветка, И зарделся сверканьем цветка На ветке пылающий плод. Сочный шафрановый плод Густая скрывала листва. Создателя арфа,- листва,- Тобой петого, дивный Давид! В рое торжественном роз Зазвучала стоцветность цветов, Молодых тонкостволых дерев Заалели побеги вокруг. Кипарисы, красуясь, кадят Над чашами роз и лилей, И в долине чаши лилей Под солнцем всходящим горят. На алмазную лилию с гор Сладкий подул ветерок, С полночной горы ветерок Лилею росой окропил. Росой и красой жемчугов Покрылась лилея в долу, Цветы оросились в долу Росой с золотых облаков. И звезды пошли в небесах, Огнями луну окружив, И алмазный крест водрузив Над кругом своим в небесах. ПЕСНЬ НА ВОСКРЕСЕНЬЕ ХРИСТОВО Телега идет с Масиса-горы {*}, На телеге той - высока скамья, А на той скамье - золотой престол, А на том столе - пурпурбва ткань, А на том тканье - сидит царский сын, А по праву с ним - шестикрылые, А по леву с ним - многоокие, А пред самым ним - отроки-краеа, А в объятьях их - то господень крест, А в руках у них - лира да псалтырь, Воспевают те, славословят те: Слава всемогущему Христову Воскресению! Телегу ведут с Масиса-горы, Ведут да ведут, устанавливают, Вот телега стоит и не движется, Колесо-то ее не вертится. Проса шесть снопов, да сто клевера, Да фиалок сноп наваливают, Что по праву-то от Масиса-горы, Наваливают, устанавливают. Л телега стоит и не движется, Колесо-то ее не вертится. У телеги той нити шелковы, Сребряна шлея, золото ярмо, А постромки виты жемчугом. Но телега стоит и не движется, Колесо-то ее не вертится. Впряжены волы черные да белые, Волы в яблоках, быстроногие, И рога-то их крестовидные, Так и шерсть у них - без конца жемчуг. Вот телега стоит и не движется, Колесо-то ее не вертится. Возчик у нее ловок и велик: Стан - что ивы ствол, широки плеча, Перву пару он вот понукивает, На вторую он вот покрикивает, И телега тут с места сдвинулась, С места сдвинулась, покатилася. Покатилася вся телега тут Что по праву-то от Масис-горы, Покатилася, заскрипела ось, И, поскрипывая, в Ерусалим въехала, И Сиона Нового воспели сыны Песню хвалебную: Слава всемогущему Христову Воскресению. * Масис - Арарат. XII в. НЕРСЕС БЛАГОДАТНЫЙ На великий пяток На взятие Эдессы. Отрывки. НА НОЧЬ ВЕЛИКОГО ПЯТКА По всей земле превратил он солнечный свет во тьму, Он в полдень оный покров возложил на свою наготу. В полдень умер Адам, во грехе, и свет померк, В девятом часу воссиял, когда Христос попрал смерть. У креста богоматерь, скорбя, росу проливала слез, Внимая о жажде словам, что сын ее принес. Дали оцет тому, волей чьей - реки в Эдеме текли, Кто в пустыне народ напоил сладчайшей водой из скалы. В третьем часу обольстил Еву праматерь - змей, В шестом часу согрешил Адам, внимая ей. И в третьем часу господь висел, ко кресту пригвожден, Когда ж рай покидал Адам, туда был разбойник введен.- ЭЛЕГИЯ НА ВЗЯТИЕ ЭДЕССЫ Отрывки I 1. Нерсес оставил песню слез, Армении католикос, Где вещи сами говорят, Размерно на Гомеров лад, Придав стихам печальный склад, Об том, как пал Эдессы град. То было писано в пятьсот И девяносто третий год, В день двадцать третий, в декабре, 10. В субботу, в час третий по заре {1}. 1 Т. е. в 1144 г. в субботу 23 декабря, в 9 час. утра. Некоторые подробности о взятии Эдессы см. в Примечаниях. II 593. Тогда пошли грозой войны Агари на меня сыны. Сначала зло умерщвлены Ряды детей моей страны, И грады вслед истреблены, Как ряд зубцов одной стены, Разрушены и сожжены, 600. В развалины обращены. Но это все не в год один, А в сорок с лишним лет войны {1}. Я пала с прежней вышины, И были силы сломлены. Злодеями со стороны Владенья были пленены, Мне все мученья без вины, Все беды были суждены, Хоть были дни мои больны, 610. Лекарства не были даны... Пришла я к краю крутизны, Где двери в ад растворены. 1 Намек на французское владычество в Эдессе. длившееся 46 лет. III Тиран, судьбы свидетель злой, Дракон сей, сходный со змеей, Пополз, изгибистой дугой, Свирепый, ядом облитой, Чтобы в пяту меня стрелой Сразить, таимой за спиной. Он, под личиной тишины, 620. Скрывал коварство за душой, Как волк, живущий под горой И в степь бегущий предо мной. Но имя ты его усвой: Занки,- всех гнусностей герой. Напал нежданной он порой, Нарочно выбрав день глухой, Когда узнал он стороной, Что не было бойцов со мной: Со всех концов, как пеленой, 630. Вмиг окружил меня густой Мохер-арабскою ордой {1}. Не счесть, кто в стае был людской: Элимцы, Кетцы {2}, чередой, Бессчетны, как песок морской! Со сворой псов стоят стеной, Ни выйти, ни пройти домой! Что час, то начинают бой, Меня терзают день-деньской, Что день, стремится новый строй, 640. У всех - оружье под рукой, На шуйце - щит, копье - в десной, Кольчуга, шлем над головой, И дротики, и лук тугой,- Летят и стрел пускают рой! Они, поставив ряд махин, Метали дождь камней, пращей, Крушивших, бивших все с собой, Что созерцала я с тоской. Но сколь ни длили приступ свой, 650. Мы все же дали им отбой. Замыслил тут иной разбой - Наш враг, на хитрости лихой. Как крот, прорыл он под землей Под наши башни ход прямой, И утвердил там, скрытый мглой, Подпоры, ровно под стеной, Чтоб взрыв нас поразил бедой, Что для неверных - не впервой! {3} 1 В подлиннике: арабов-мохракан: последнее слово есть искажение арабского maghrebi (собственно родом из Марокко, вообще африканский), у Матфея Эдесского этому соответствует слово - мохер, для означения египтян (мамелюков). 2 Элимцы и Кетцы (потомки Kheth, хананеяне) - вообще мусульмане. 3 Речь идет, конечно, не о взрыве с помощью пороха, еще не изобретенного в XII столетии, но о поджоге через мину,- способ, применением которого славились в ту эпоху инженеры из Алеппо. IV Потом, представ перед толпой, 660. Он крикнул, с гордой похвальбой: 'Народ! Не спорь с своей судьбой! Чтоб сени минуть гробовой, Ты сам ворота мне открой, Тогда я сжалюсь над тобой!' Но вызов услыхав такой, Герои, храбрецы,- гурьбой Сошлись, толкуя меж собой, Давая клятвы с прямотой: Не отступать перед борьбой, 670. Стоять упорно под грозой, Отвергнув договор худой,- Не растворять стены градской, Ведь лучше сгибнуть всей семьей И быть прославлену молвой, Чем клятве изменить честной И жизнь купить такой ценой: Так Манкавеев круг былой 678. Сражался и Вардан святой! . . . . . . . . . . . . . . 776. Так одному твердил другой, Подобно кабанам весной, Точащим зубы в мгле лесной, Так сына звал отец родной, 780. А сын готовил меч стальной. Призыв на битву, словно вой, Гудел в домах, над мостовой. Вождем - забыт сан боевой, И - рядом с ним бедняк простой: Все стали равны пред бедой, Все мыслью спаяны одной. Священники, епископы Примкнули все к присяге той: 790. Решили твердой стать стопой, Непоколебимой бороздой, И смерть презреть, что лишь покой Дарует жизни остальной. Гласят друг другу: 'Смело стой! Дрожать нам - лишь пред сатаной. Любить того, кто вековой Венок возносит над душой! Брат! Мужество свое удвой, И бог заплатит лучшей мздой!' Друг друга так они с мольбой 800. Поддерживали вперебой. 'Гляди: по тверди голубой, К нам помощь мчится под звездой!' Шептали, сей крепясь мечтой. Потом, за каждою тропой Следя, и днем и в тьме ночной, Все ждали помощи земной, Но не было им - никакой! Никто не двинул и рукой Из христиан страны иной, 810. Земля осталась к нам глухой: Кто чтили крест - не шли войной! {1} . . . . . . . . . . . . . . 1 Раймонд Антиохийский, по своей вражде к Жосселину, не оказал поддержки Эдессе. В Иерусалиме, Мелнсенда, правившая в малолетство своего сына Бодуэна III, отдала приказ о посылке вспомогательного отряда к Эдессе, но расстояние между двумя городами было слишком велика и помощь не могла поспеть вовремя. V 823. Был истощен запас съестной, Подвоз отрезан - за чертой, Мы голод лютый и слепой Со всякой ведали нуждой. И ныне рвется голос мой, И сердце сдавлено тугой, И грудь вздымается волной, 830. И мысль томится слепотой, Чуть вспомню день тот роковой, С его зловещею зарей, Когда не вспыхнул свет дневной, Но было все покрыто тьмой. Содомский факел огневой Взлетел до неба полосой, Не дождь из тучи грозовой Упал, но - каменный прибой. И нашей крепости устой 840. Распался, словно пень гнилой, От самой кручи основной, Открылся вход - орде чужой. Но взвод остался удалой, На шаг не отступив ногой, Друг друга убеждали все: Быть твердыми перед враждой, Держаться дружеской четой, И над разрушенной плитой, Бороться с силою двойной, 860. Презрев врага клинок кривой! . . . . . . . . . . . . . . VI 890. Их вождь, вместилище грехов, Воззвал к своим, дик и суров: Обрек мечу и грабежу И плену всех моих сынов. Арабы, после этих слов, 900. И всяких варвары родов, Подобно своре диких псов, Накинулись со всех концов, Составя цепи из рядов, Одни во след другим на зов, Под труб и барабанов рев, Подобный грому с облаков. Дрожал простор от голосов, Все потрясавших до основ, Сердца сжимались у трусов, 910. Росла отвага храбрецов: Тот был на смерть лететь готов, Тот в страхе умереть готов. Но было мало удальцов, Чтоб защищать валы и ров. Они устали от трудов, Бессонных, тягостных часов, Прошедших пред лицом врагов, За месяц роковых боев. И вот какой-то из углов Предстал неверным без бойцов. VII 921. И враг, вскарабкавшись, проник Внутрь башни, близ домов жилых. Толпа, узрев в стенах своих Врагов (хоть мало было их), Подъемля безнадежный крик, Бежит вдоль улиц городских... Что видели в веках иных Прискорбней зрелищ таковых? Орда неверных, диких, злых, 930. Свирепствует меж толп людских, Ударами мечей стальных Всех рубит,- старых, молодых. Бойцы от валов земляных Бегут в смятеньи напрямик К развалинам ворот былых. Но стая тех зверей лесных Пронзает их клинками вмиг: Овец так волки луговых 940. Преследуют в полях нагих, Из множества ловя любых, Топя их в токах кровяных. Смерть грудей не коснулась чьих? Губили и детей грудных, И старцев, хилых и больных. Что им ребенка нежный лик? Что им священник-духовник? Что даже патриарх-старик? Все гибло от врагов лихих, 950. Кровь капала с волос седых, Служители церквей родных, Что кровь лишь в таинствах святых Знавали,- кровью жил своих Святили кровь людей простых. Тиран, неукротим и дик, Убийства радости постиг: Так лев в лесах пускает рык Иль в труп медведь вонзает клык. Меж тех событий гробовых, 960. Для коих нет и слов земных, Как выразит поэта стих 962. Весь ужас бедствий роковых? XIII-XIV вв. ФРИК ЖАЛОБЫ Ты, боже,- мудр и справедлив, Ты - благ и долготерпелив. Тебе я жалобы несу: О, выслушай ты мой призыв! Чудны деяния творца, Все дивно, странно без конца, И перед тем, что ты творишь, Дивится мудрость мудреца. В раю единый был Адам, И с ним одна лишь Ева там,- Один глагол, пока они К запретным не пришли плодам. И мы, в сознаньи слепоты, Стоим пред тем, что создал ты: Пред сей бессчетностью племен, Возникших от одной четы! И каждый созданный народ С особым языком живет: Тот - армянин, а тот - грузин, Тот - турок, и сириец - тот. Тот - жид, иль иначе - еврей, Тот - агарянин, сын степей, Другой - алан, что Солнце чтит, А тот абаз, поклонник змей. Тот - курд, его в Халдее край, А тот - монгол, чей дом Китай, Из Тогормы татарин - тот, Тот - самаркандец, джагатай. Тот - франк, изнеженный болтун, Тот - венетиец, сын лагун, Тот - римлянин, а этот - грек, А третий - русский или гунн. Испанец - тот, из дальних мест, Тот - далматиец, чей Триест. Но христиан всех единит Крещение и божий крест. В нас веры пламень не потух: Все исповедуем мы вслух: Блаженна, богоматерь, ты, Отец, бог-сын и святый дух! Но мы неверным преданы, Что мучат нас огнем войны, И, храмы божие круша, Возносят знаменье Луны. Враг наших женщин продает, О, сколько между нас - сирот, О, сколько крови пролито, И сколько каждый день невзгод! Доколе будем мы страдать? Доколе в рабстве изнывать? И ты, о боже, терпишь все, Где ж пресвятая благодать! И ты за нас не мстишь, творец!.. Ты бедам не кладешь конец! Ты знаешь, что из плоти мы, А не статуи без сердец! Увы! мы - не тростник речной, Но гибнем в печи огневой: Ты нас покинул на костре, Как траву или куст сухой! За что ты в гневе на армян, Как в недрах аравийских стран, Ты некогда евреев гнал? Изнемогаем мы от ран! Коль мы негодны ни к чему, От света отошли во тьму, И твой мы заслужили гнев, Не внемля гласу твоему,- Пусть истребит нас без следа Единый приговор суда, Коль воля такова твоя, О, боже, праведный всегда! ИОАНН ЕРЗЫНКАЙСКИЙ Так говорили мне цари и каждый так мудрец твердит: 'До самой смерти человек с алчбой глаза на все стремит, И, лишь когда во гробе он и прахом взор его покрыт, Раскаявшись, он говорит: довольно этого! я - сыт!' XVI в. НААПЕТ КУЧАК * * * Чуть соловей примчался в сад, он возле розы сесть был рад. Свой добрый рот раскрыл и пел, до утра, розе песнь услад. Та притворялась, будто спит, но вдруг, струя свой аромат, Разорвала зеленый плащ,- и алым стал ее наряд! * * * Твоих грудей шамамы {*} я - вкушу ль, царица меж цариц? Ах! море - грудь твоя: она - смиряет пламя огневиц. И я желал бы стать чирком, в волнах купаться с роем птиц, А отдыхать на берегу, в тени твоих густых ресниц. {* Шамам - род дыни, обычное сравнение для женской груди (см. выше).} * * * Что ночь - покров твоих волос, а лик твой - что луна высот. Глаза - морская глубина, виски - чудесный, райский плод, Ресницы - стрелы у тебя, а брови - бесподобный свод, Рубины упадают с уст и перлами наполнен рот! * * * Тот поцелуй, что ты дала, был сладостен моим устам. Подобный плод, ах! не растет ни по каким земным лесам! Но был коварен этот плод, как оный, что вкусил Адам: Отец лишился рая, ты - встречаться запретила нам! * * * Ах, милый мой миндальный цвет! ты пожелтел и стал миндаль! Твой сладок рот, в устах - эмаль, уста - алчба, уста - миндаль. Когда ты родилась, едва ль заплакала не ты одна ль? Будь, умирая, весела, но всем тебя да будет жаль! * * * Мне быть бы ласточкой-птенцом: и днем вошел бы я в твой дом, Я б на балконе, под окном, устроился с своим гнездом, Во мгле, когда все полно сном, к тебе б я приникал крылом, А с первым утренним лучом вновь был бы скрыт в гнезде своем. Мне б быть шелковым кушаком и обнимать твой пояс днем, Иль быть гранатовым вином и днем быть в кувшине твоем, Ко мне б ты приникала ртом, а я б лобзал его огнем! Иль золотым воротником мне б облекать тебя тайком! * * * Душа души моей прошла, одета празднично, во храм. И я пошел навстречу ей: 'Бог будет глух к твоим мольбам, Когда меня отвергнешь ты! Я ж для тебя пойду во храм, Молиться буду и просить, чтоб раз припасть к твоим грудям!' Они - что гимны небесам! сосцы их - чистый фимиам! Чтоб только раз обняться нам, в монахи поступлю я сам, Всю жизнь свою отдам псалмам, чтоб раз припасть к твоим грудям. КРУНК {1} Крунк! куда: летишь? Крик твой - слов сильней! Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Стой! домчишься вмиг до семьи своей. Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? {2} Свой покинул сад я в родной стране, Чуть вздохну, душа - вся горит в огне. Крунк! постой! твой крик - нежит сердце мне. Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Пусть мои мольбы тщетно прозвучат, Крик твой слаще, чем - в скалах водопад. Твой в Алеппо путь? иль летишь в Багдад? Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Сердце звало нас,- собрались, ушли, В лживом мире мы братьев не нашли, И тоскуем здесь, от друзей вдали... Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Медленна годов в мире череда. Да услышит бог, растворит врата! Жизнь хариба - грусть, взор - в слезах всегда. Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Боже, пожалей, кто живет изгнан! Грудь хариба - скорбь, сердце - полно ран, Хлеб, что ест он - желчь, ключ, что пьет - поган... Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Праздников мне нет, будни - день за днем! Вертелом пронзен, я сожжен огнем. Но не пламя жжет: память о былом! Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? От Багдада путь до границ далек! Вот, возьми письмо, я даю в залог,- Верности твоей будь порукой бог: Ты снеси, доставь милым мой залог. Я пишу в письме, что мой свет погас, Что ни в ночь, ни днем не открыть мне глаз. Что я здесь томлюсь, милые, по вас! Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей? Осень настает... Что же! поспешай Стаю ты собрал меж бессчетных стай, Не ответив, ты улетел в наш край... Крунк! из этих мест скройся, улетай! 1 Крунк - журавль. 2 В новой редакции В. Я. Брюсов заменил первую строфу более точным вариантом: 'Крунк! Откуда ты? Крик твой жжет без слов? Крунк! не с вестью ль ты из родных краев? К стае долетишь в миг меж облаков! Крунк! не с вестью ль ты из родных краев? (Прим. ред.). 3 Хариб - живущий на чужбине. XVII-XVIII вв. ИЕРЕМИЯ КЕМУРДЖИАН ПЕСНЯ ЛЮБВИ Бог солнце создал, и оно,- покорное судьбе,- Твоим готово быть рабом, во всем служить тебе. Напоминает лунный серп твою ночную бровь, А полная луна твой стан напоминает вновь. Рубин, алмаз, перл, изумруд,- все блекнет в беге дней. Светлей и драгоценней ты, чем бренный блеск камней. Нард, мускус, мирра, фимиам,- все лишь недолго льстит, Но день и ночь твой аромат пленяет и целит. Сосна, самшит, ель, кипарис - цари земных лесов {1}, Но твой волноподобный стан стройнее всех стволов. В зеленых листьях, розы жгут пурпуровым огнем, Но вянут краски роз, а ты - прекрасней день за днем! Блистают лилии, росой склоняемые ниц, Но что они, чуть поведешь ты стрелами ресниц! Чарует море всех, когда прибрежный ветер тих, Но что оно, едва взгляну я в море глаз твоих! Что соловей, что попугай, что феникс, горлинка, павлин! Твоих ногтей иль щек затмит их лепесток один! Что солнце и луна, когда, от счастья заалев, Смеешься иль поешь, ко мне ты на колени сев! Когда, лицо клоня, сама моих ты ищешь рук,- Тебя обняв, восторг в груди, я - тот, кто ожил вдруг! 1 Самшит - кавказская пальма. НАГАШ ИОНАТАН 1 ПЕСНЯ ЛЮБВИ Зажегся нынче новый свет, От милой слышал я привет, Расцвел в душе весенний цвет,- Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан!.. Когда любовь так разлилась, Как жить, от милого таясь? Тебе внемлю я, веселясь. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран! о мой султан! Когда в мой дом вошла ты вдруг, Твоих речей вкусил я звук, И выпало перо из рук. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Не лги мне, золото надев! Твоих младых грудей, созрев, Малы шамамы, как у дев. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Откроем дверцу, вступим в сад... Рукой сжать грудь твою я рад, Бери цветок, а я - гранат. Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Здесь на ковре, средь луговин, Расставим мы кувшины вин... Целуй, и да цветет твой сын! Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Играй и мне цветы бросай, С груди руки не отгоняй. Дай сжать, души не отнимай, Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! Тобою мне цветочек дан, Вина ты выпила, я - пьян, Сожжен любовью Ионатан, Ведь я - изгнан! не наноси мне новых ран, о мой султан! 2 ПЕСНЯ ЛЮБВИ Я нарядною тебя видел на заре, Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Вся ты в золоте была, в перлах, в янтаре, Ты мне разум отняла, нет покоя мне! Лоб твой бел, твое лицо - розы лепесток, Левой ручкой протяни, подари цветок, Сахар я тебе припас и медовый сок. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Зеркала - твои глаза, золото-мечи, Сумрак шелковых ресниц - стрелы и лучи, Горн - душа моя, огни страсти - горячи, Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Полумесяц - бровь твоя, косы - черный мак, От любви я не рыдать не могу никак, Да погибнет, пропадет наш разлучник-враг! Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Сладкозвучный твой язык - соловей ночной, Гиацинт в руке твоей и вино в другой! С родинкой твое лицо - роза под росой. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Сядем здесь под деревцом, будем рвать миндаль. Груди у тебя шамам, не вкусить их жаль. На тебя гляжу, душа - улетает вдаль. Ты мой разум отняла, нет покоя мне! Кипарис - твой стан, в кудрях золото при дне, Дай на стройный стан упасть золотой волне, Долго ль осужден Нагаш изнывать в огне? Ты мои разум отняла, нет покоя мне! 3 ПЕСНЯ ЛЮБВИ Ты мне сказала: 'Настала весна'. - Милая, сжалься!- 'В час, когда розу осветит луна, Выйду я в сад, грудь открыв и одна'. - Милая, сжалься!- Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. Розу тебе с письмецом я пошлю, - Милая, сжалься!- В нем расскажу, как тебя я люблю. Выйди с маз_о_й и с араком, молю! {1} - Милая, сжалься!- Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. Лик твой прекрасней, чем тысяча роз, - Милая, сжалься!- Лик твой прекрасен в уборе волос. Ветер весны благовонья принес, - Милая, сжалься!- Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. Лик твой прекрасней, чем розы весной, - Милая, сжалься!- Как соловей я пою под луной: Милая, сжалься хоть раз надо мной, - Милая, сжалься!- Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат! В косы вплети украшения роз, - Милая, сжалься!- Выйди исполнить желания грез, Вылечить муки, что я перенес! - Милая, сжалься!- Вечером выйди в сияющий сад! Розы струят аромат. 1 Арак - восточная водка, маза - закуски (оливы, сыр, кусочки омара на хлебе, муль и т. п.). СТЕПАННОС ПЕСНЯ ЛЮБВИ Нежная! милая! злая! скажи, Черные очи, яр! {1} черные очи! Что, хоть бы раз, не придешь ты ко мне В сумраке ночи, яр! в сумраке ночи! Много тоски я и слез перенес, Полон любви, яр! полон любви! Лоб у тебя белоснежен, дугой Черные брови, яр! черные брови! Взоры твои - словно море! а я - Кормщик несчастный, яр! кормщик несчастный!' Вот я в тревоге путей не найду К пристани ясной, яр! к пристани ясной! Ночью и днем утомленных очей Я не смыкаю, яр! я не смыкаю. Выслушай, злая! тебя, как твой раб, Я умоляю, яр! я умоляю! Все говорят, ты - целитель души... Вылечи раны, яр! вылечи раны! Больше не в силах я этот сносить Пламень багряный, яр! пламень багряный! Ночью и днем, от любви, все - к тебе, В горести слез я, яр! в горести слез я! Злая, подумай: не камень же я! Что перенес я, яр! что перенес я! Сна не найти мне, напрасно хочу Сном позабыться, яр! сном позабыться! Плача, брожу и назад прихожу - Снова томиться, яр! снова томиться! Ночью и днем от тоски по тебе Горько вздыхаю, яр! горько вздыхаю, Имя твое порываюсь назвать,- И замолкаю, яр! я замолкаю! Более скрытно я жить не могу, Произнесу я, яр! произнесу я! Злая, подумай: не камень же я! Гибну, тоскуя, яр! гибну, тоскуя! Ах, Степаннос! думал ты, что умен,- Все же другим занялся ты, как видно! Бога оставил и девой пленен... Будет на страшном суде тебе стыдно! 1 Яр - милая, возлюбленная. XVIII-XIX вв. САЯТ-НОВА * * * Ах, почему мой влажен глаз и кровь на сердце? жжет она! Болезнь - любовь и этот раз, лекарство в свой черед,- она! Я слег, но взор мой каждый час опять к тебе влечет,- она! Мне надо умереть, ко мне, ах! лишь тогда придет она! Весна настала и манят зазеленевшие края, Фиалковые горы в сад давно послали соловья. Но песни ночью не звучат. Чинара, это месть твоя? Пусть ищет роза соловья: его, ах! не найдет она! Мак, ярко-красный, дал совет: 'Скиталец-соловей влюблен И, верно, вспомнит про букет, что базиликой оплетен, Но ты солги, что розы нет, и что цветок был унесен!' Вот - изгородь, ах, соловей! твой бедный труп несет она. Сладки, сладки - твои слова! язык твой сахар и набат {1}, И твой шербет, гласит молва, хорош, как спелый виноград. Семь дней твердил я, ты ж, резва, семь платьев мерила подряд, Бязь и кумач, но где же ткань, что всех достойней?- ждет она! Язык ашуга - соловей: он славит, не клянет сплеча! Пред шахом он поет смелей, и для него нет палача, Нет правил, судей и царей, он сам спасает всех, звуча, Лишь ты, Саят-Нова,- в беде, пришла, не отойдет она! 1 Набат - кристаллы топленого сахара, лакомство. * * * Твоих грудей гранат - что меч! Самшит твоих бесценен плеч! Хочу у двери милой - лечь! Там прах целую и пою. О, твоего атласа звук! Дай мне испить из чаши рук, Молю целенья в смене мук, Люблю, ревную и пою! Я не садовник в эту ночь, Как тайну сада превозмочь? Я - соловей, где роза? 'Прочь!' Шипу скажу я и пою. Ты - песня! И слова звучат! Ты - гимн! И я молиться рад! Саят-Новы ты - светлый сад! Вот я тоскую и пою. ЛУНКИАНОС ВИДЕНИЕ Рай разверзся. Видел, восхищенный, я Сад, что полн благоухающих цветов: Пели ангелы о благе бытия, Арф десятиструнных был немолчен зов. Зеленел деревьев бесконечный ряд, Ветви заплетались в сладостную сеть, Висли финики, гранаты, виноград, Было сладостно на те плоды смотреть. И царица вышла, в славе, как в огне, На челе с венком, где лалл, алмаз, жемчуг, Праведников сонм приблизился ко мне, Несказанные слова шепча мне вслух. И любви словами был я опьянен, Страсть как никогда познал Лункианос, Ибо он обрел, святыми окружен, Ту возлюбленную, ту царицу грез! * * * ГИМН БОГОМАТЕРИ Отрывок Для всех страдающих, для скорбных всех сердец Есть чаша сладости, о богоматерь - ты! Ты - человечества торжественный венец, И слава всей земли, о богоматерь,- ты! Ты - жизни верный мост, ты - смут святой покой, Престол премудрости и роза чистоты, Ты кротость нежная, что льется в мир людской, И искупление, о богоматерь,- ты! О, милосердная! Ты - упованье нам, Звезда рассветная над чернью темноты! Подобно солнечным слепительным лучам, Сияешь высоко, о богоматерь,- ты! Тобою озарен сей мир, где мрачен грех. Путь для блуждающих и свет для слепоты, В смирении добра и благостна для всех, Пример прекрасного, о богоматерь,- ты! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Поет Луикианос: яви свой облик мне, Я уготовал дух к виденью красоты! О, светлый, чистый ключ! для сердца, что в огне, Противоядие, о богоматерь,- ты! ДЖИВАНИ * * * Как дни зимы, дни неудач недолго тут: придут-уйдут. Всему есть свой конец, не плачь!- Что бег минут: придут-уйдут. Тоска потерь пусть мучит нас, но верь, что беды лишь на час: Как сонм гостей, за рядом ряд, они снуют: придут-уйдут. Обман, гонение, борьба и притеснение племен, Как караваны, что под звон в степи идут: придут-уйдут. Мир - сад, и люди в нем цветы! но много в нем увидишь ты Фиалок, бальзаминов, роз, что день цветут: придут-уйдут. Итак, ты, сильный, не гордись! итак, ты, слабый, не грусти! События должны идти, творя свой суд: придут-уйдут! Смотри: для солнца страха нет скрыть в тучах свой палящий свет, И тучи на восток спеша, плывут, бегут: придут-уйдут. Земля ласкает, словно мать, ученого, добра, нежна, Но диких бродят племена, они живут: придут-уйдут... Весь мир: гостиница, Дживан! а люди - зыбкий караван! И все идет своей чредой: любовь и труд,- придут-уйдут! В ЭТУ НОЧЬ Виночерпица! дай мне вина в эту ночь, Я томлюсь, и душа так мрачна в эту ночь. Чем-нибудь пусть замлеет она в эту ночь, Чтоб не даром страдать мне без сна в эту ночь! Сделай милость, красавица, здесь отдыхай! О, хвалимая, боли моей сострадай! Что в седых погребах, то вино мне подай, На огонь мой лей воду до дна в эту ночь! Дай мне, милая, руку: тобой - я пленен, Мы в одно съединим нежный звук двух имен, Ведь ты видишь: ко мне не придет уже сон. Выйдем в сад, даль - чиста, даль - ясна, в эту ночь. Сколько раз, милый друг, я делил твою боль. Покориться тебе, быть рабом мне позволь. Любишь, нет ли, скажи! ах, солгать - хорошо ль? Доскажи до конца, все сполна - в эту ночь. Ах, внемли! в эту ночь можешь ты мне помочь! Постарайся смущенье свое превозмочь: Если нам друг для друга цвести,- цепи прочь! Будет данная клятва прочна - в эту ночь. I. ПОЭЗИЯ РУССКИХ АРМЯН РАФАЭЛ ПАТКАНЬЯН 1830-1892 гг. ИЗ ПОЭМЫ 'СМЕРТЬ ХРАБРОГО ВАРДАНА МАМИКОНЬЯНА' {1} И теперь нам молчать, о друзья, и теперь. Когда враг нас терзает, как яростный зверь, Прямо в грудь направляет свой меч роковой, Не смущаясь рыданьем и скорбной мольбой?- О, братья-армяне! пора отвечать: И ныне молчать? И теперь нам молчать, когда яростный враг Захватил ухищреньем наш отчий очаг, Имя Гайка низверг, что блистало в былом, И, великий в веках, обесчестил Торгом! {2} Лишил языка, отнял скипетр и рать? И ныне молчать? И теперь нам молчать, когда яростный враг Отнял меч-оборону, унизив наш стяг, У работников плуг вырвал дерзко из рук, Переделал на цепи тот меч и тот плуг? О, горе! в плену мы должны изнывать! И ныне молчать? И теперь нам молчать, когда яростный враг, Поднимая оружье, как гибельный знак, Нас таить заставляет рыданья невзгод, То, что душу гнетет, нам сказать не дает? Чтоб плакать, где свой нам Евфрат отыскать? И ныне молчать? И теперь нам молчать, когда яростный враг, Совершая с надменностью каждый свой шаг, Голос правды в душе у себя заглушив. Гонит нас из страны, от родных наших нив? Скитальцам, нам некуда, братья, бежать! И ныне молчать? И теперь нам молчать, когда яростный враг. Равнодушно взирая на толпы бродяг, Нагло руку простер и, преступно глумясь, Оборвал между братьев последнюю связь? Так близко погибель армян! Что начать? И ныне молчать? И теперь нам молчать, когда яростный враг Нас лишает последних, божественных благ? Нашу церковь гнетет, чтоб сломить нас верней, Волка в шкуре овечьей поставив над ней? Нет храмов, где б нам принимать благодать! И ныне молчать? И теперь нам молчать? Что же скажет весь свет, Если камни и скалы застонут в ответ? Скажут все, что армяне достойны судьбы, Что они по заслугам в плену и рабы! Умели отцы край родной защищать! Доколе ж молчать? Пусть молчит тот, кто нем, чей недвижим язык, Или тот, кто в ярме видеть сладость привык! Но в ком сердце мужчин, кому честь дорога, Пусть бесстрашно идет против злого врага! Кто славой сумел свою смерть увенчать, Тот вправе молчать! 1 Вардан Мамиконьян - армянский национальный герой, погибший в битве с персами на Аварайрском поле (451 г. по Р. X.). 2 Гайк и Торгом - мифические прародители армян (см. Примечания, где объяснения н других строф этого стихотворения). ХУДОЖНИК Взор вперив, без слов, с тайной на челе, Юноша, куда мыслью ты влеком? Кисти пред тобой, краски на столе... Что же ты стоишь, молча, пред холстом? Обрати глаза, оглянись вокруг: Ведь смеется чернь над трудом твоим! Милый! разгони сладостный недуг, Отомсти хоть раз, пробудившись, им! Но прощаешь ты все в душе своей Ропотом мирским дух твой не смущен. Вдруг в глазах твоих вспыхнул блеск огней. Сердце быстро бьет, весь ты опьянен. Кисти ты схватил, в краску обмакнул, К жизни пробудил кисти полотно: В таинствах небес думой потонул,- Тайное другим - знать тебе дано. Ненависть, любовь, гнев и блеск ума, Ты, взмахнув рукой, полотну даешь, Все, пред чем и речь мудреца нема, Красками без слов ты воссоздаешь. Изумлен народ, прибежал, стоит, На твою мечту глядя чрез порог, Преклоняясь ниц, фимиам кадит, Голосом одним вопит: 'Вот - наш бог!' Ах, за подвиг свой ты не жди наград: Несколько монет бросят пред тобой, В свой убогий дом ты пойдешь назад... Но картине быть в раме дорогой! * * * - Ученый, книгу брось: не час - читать! Ты, селянин, оставь быков и плуг! Отец, не время мертвых погребать!- Мать-Айастан - в тоске родильных мук. В тоске родин армянская страна. То новое, что ждем мы век шестой, Теперь она нам подарить должна: Свободу светлую земли родной. Забудем счеты наши, наконец, Отбросим личных выгод жалкий прах. Слепые страсти вырвем из сердец, И вырвем из сердец - наш рабий страх! Мы - дети Гайка {1}, племя христиан: Того довольно! Различать должно ль Католиков, армян-грегориан И лютеран! Армянство - наш пароль! Мать-Айастан - теперь в тоске родин. Ее нам должно муки облегчить: Когда ж придет на свет прекрасный сын, Его - врагам дадим ли задушить? Все - в дар ему, чего б он не спросил! Богатый - деньги, девы - женихов, Герои - храбрость, юный - крепость сил, Эчмиадзин - все громы кондаков! {2} Бог сжалился над нами этот раз, И матери разверз он ложе сна. Когда мы - люди, ждет спасенье нас. Нет? - сгибнешь ты, родимая страна! 1 Гайк - мифологический родоначальник армян. Айастан (Гайастан) - Армения (см. выше). 2 Кондаки - указы католикоса всех армян, имеющего пребывание в Эчмиадзинском монастыре. * * * Ребенка святой колыбелью клянусь, И светлой святыней отцовского гроба! Крещеньем в священной купели клянусь, Родимой, мне жизнь подарившей, утробой! Свидетелем будь мне гора Арарат, Что встала в веках пьедесталом ковчега, И ты, о Аракса живой водопад, Что мать-Айастан орошаешь с разбега! И вы, о строители царства армян, Храните свидетельство клятвы безгрешной: Саак, и Мэсроп, и Хэвонд, и Вартаи, Ашот милосердный, Гагик неутешный! {1} Все отдал тебе я, народ мой родной: Жизнь, радость, богатство,- во имя обета! И только любовь остается со мной... Но, если так надо, возьмите и это! ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК - Ступай, мой сынок, и весь мир обойди, И, признан великим, назад приходи. Отправился сын, много поту пролил, И деньги большие, богатство скопил. Вернулся к отцу, говорит с похвальбой: - Не стал ли великим твой сын дорогой?- - Нет, нет! ты большое богатство снискал. Но все же великим доныне не стал. И снова пошел он - к земным мудрецам, Ученым и гением сделался сам. Вернулся к отцу, говорит с похвальбой: - Не стал ли великим твой сын дорогой?- - Нет, нет! ты великую мудрость снискал, Но все же великим доныне не стал. Пошел в монастырь он, укрылся в леса, Вериги надел и творил чудеса. Вернулся к отцу, говорит с похвальбой: - Не стал ли великим твой сын дорогой?- - Нет, нет! ты великую святость снискал, Но все же великим доныне не стал. Он стал полководцем, был ловок и смел, И много земель покорить он сумел. Вернулся к отцу, говорит с похвальбой: - Не стал ли великим твой сын дорогой?- - Нет, нет! ты великую славу снискал, Но все же великим доныне не стал. Пошел он в страну, где гнездился дракон, Дракона убил исполинского он. Вернулся к отцу, говорит с похвальбой: - Не стал ли великим твой сын дорогой?- - Нет, нет! ты великую доблесть снискал, Но все же великим доныне не стал. Он вспомнил тогда, что в плену его брат, Что братскую руку оковы тягчат. И вновь он на подвиг тяжелый пошел И, выручив брата, свободным привел. Вдруг,- горы, и долы, и море кругом, И люди, все люди, вскричали об нем: - Себя позабыв, ты о брате взыскал! Великим, великим отныне ты стал! 1 Св. Саак, Мэсроп и др.- высокочтимые деятели армянской истории (подробности см. в Примечаниях). ГЕОРГ ДОДОХЬЯН 1837-1890 гг. ЦИЦЕРНАК {1} Цицернак, цицернак, Гость пернатых ватаг, Ты куца же летишь, За зигзагом зигзаг? Чрез поля, чрез овраг Мчись в родной Аштарак, И под кровлей родной Свей гнездо, цицернак! Там, далеко, с тоской, Мой отец, весь седой, Сына милого ждет С каждой новой зарей. Мой привет в этот дом Передай перед сном, И скажи: 'Ах, старик! Плачь о сыне своем!' Расскажи, сколько бед Я терплю много лет, Что все дни я - в слезах, Что полжизни уж нет. Для меня небосклон От зари затемнен, На глаза мои в ночь Не спускается сон. Ах, без пользы вдали Силы сердца ушли. Я - красивый цветок Без родимой земли. Улетай, цицернак! За зигзагом зигзаг, Мчись к армянской земле, В мой родной Аштарак! 1 Цицернак - ласточка. Аштарак - местечко в Эриванской губ., где родился автор. СМБАТ ШАХ-АЗИЗ. 1840-1907 гг. СОН Я услышал нежный голос, К старой матери склонен, - Сердце с радостью боролось... Горе! это был лишь сон. Там журчал ручей струистый, Жемчугами опенен, Как хрусталь прозрачно чистый... Горе, это был лишь сон! Грустной песнею волнуем, Был я детству возвращен... Мать приникла поцелуем. Горе! это был лишь сон. Мать отерла мне в печали Взор мой,- был он затемнен. Ах, но слезы все бежали: Почему то был лишь сон? ГАЗАРОС АГАЯН 1840-1911 гг. ПРЯЛКА Прялка, ты вертись, вертись, Белую кудель пряди, Нитка толстая, тянись: Нужд немало впереди! Масло я влила в ушки, Прикрепила рукоять, Ну, пряди, пряди мотки, Двигай крыльями опять! Прялка, ты вертись, вертись, Колесо свое вращай, Нитка толстая, тянись: Веретена оплетай! Тиграник мой к пастуху Ходит в поле босиком, Габриэл продал чуху, Плачет ночью, плачет днем {1}. Прялка, ты вертись, вертись, Белую кудель пряди, Нитка толстая, тянись: Нужд немало впереди! Ни мешка нет, ни ремня, Ни веревки, ни сумы, Не бывало прежде дня, Чтобы так нищали мы! Ах, невестой я ткала И паласы {2} и ковры, Замуж вышла,- продала Даже войлок с той поры! Красный день мой почернел, Тот пришел, кто в долг давал, С черным сердцем, что хотел, Все унес, все отобрал. Прялка, ты вертись, вертись, Белую кудель пряди, Нитка толстая, тянись: Нужд немало впереди! 1 Тигракик и Габриэл - имена (сына и мужа героини романа, из которого взята песня). Чуха - верхняя одежда. 2 Палас - род ковра. ИОАННЕС ИОАННИСИАН 1864-1929 гг. ИОАННЕС ИОАННИСИАН 1864-1929 гг. НАД РУЧЬЕМ Сонет На берегу журчащего ручья, Весенним днем, б раздумьи я сидел, И, с изумленьем, скорбно, я глядел, Как быстро мчится мутная струя. Букет в руке своей я растрепал, Бросая в воду за цветком цветок, И мутных вод опененный поток Их, безвозвратно, дальше-дальше мчал. Глядя на воду, я шептал без слов: 'Вы дни мои влечете: жизнь и ты, Как мутный ручеек влечет цветы! Вдали исчезнет, как букет цветов, Рой светлых грез, лелеянных в тиши, И степью станет прежний рай души!' * * * Все вперед, все наверх! бесконечен мой путь, Истомилися руки, о где же конец? Где удастся коленям моим отдохнуть? Все вперед, все наверх, непреклонный боец! Пусть твердеют уступы нахмуренных гор, Пусть грозней предвещают стремнины - конец, Есть дыханье в груди, и ногам есть упор, Все вперед, все наверх, неустанный боец. Пусть далеко вершина, светла и чиста, Пусть еще не сегодня страданьям конец, Завтра будет наверно победа взята, Все вперед, все наверх, вдохновенный боец! ЦАРЬ АРТАВАЗД Легенда {1} Бей молотом по наковальне, кузнец! Бей молотом: звенья да крепнут цепей! Врага ненавистного звенья цепей! Бей молотом по наковальне, кузнец! Угрюмые тучи пришли, собрались, Седого Масиса {2} чело облекли. И буря ревет, словно звери сошлись, Свистит, стонет, буйствует ветер вдали. Бей молотом! ну! Дикий рев повторя, Ужасные вопли из бездны звучат: И молния блещет со взоров царя, И искры от гнева высоко летят! Он, мстительный, хочет вернуться опять, Чтоб яд смертоносный страданий своих По лону земли без конца разливать,- Но крепко он стиснут в цепях роковых. Пусть верные псы те оковы грызут, Грызут беспрестанно оковы царя,- Страданья твои, Артавазд, не пройдут, Последняя в мире - далеко заря! Твоей обессиленной злобы порыв Под молотом нашим опять упадет! Мы верим: наш край еще будет счастлив, И грешный народ еще благо найдет! Но, если будем подобны камням, Расслышать не сможем призывов души,- Спасенья купель не откроется нам: Наш молот тогда, Артавазд, сокруши! Когда перестанем мы молотом бить,- Вы, псы, разгрызите железо оков: Пора наступила - царя отпустить, Он ринется в мир, и жесток и суров... Но, нет! не пришла роковая пора! Нам с нового неба затеплился свет! То - радуги, в семь переливов, игра: Свободной и светлой судьбины завет! Бей молотом, бей неустанно, кузнец! Бей молотом, звенья да крепнут цепей! Царя ненавистного тяжесть цепей! Бей молотом по наковальне, кузнец! 1 Легенда говорит, что царь Артавазд, в оковах, заключен в пропасти Арарата, верные псы грызут цепи царя, но раз в году, в страстную пятницу, кузнецы ударяют молотами, и оковы вновь крепнут, выйдет же на волю пленный царь лишь в последний день мира, чтобы внести гибель и разрушение. См. Примечания. 2 Maсис - Арарат. АЛЕКСАНДР ЦАТУРИАН 1865-1917 гг. ПЕСНЯ Желанный май, зеленый май! Как мне приветствовать тебя? Ты кровь и плач принес в наш край, И петь не в силах я, скорбя. Я пел, живой тоской объят, Тебе хвалу, за днями день, Когда твой сладкий аромат Будил в горах и долах лень. Настроив лиру, пел бодрей, Когда светлели дали грез, Я пел, как в рощах соловей, Когда наш край был полон роз. Но что теперь споют мечты, Как мне приветствовать тебя? Шипами стали все цветы {1}, И петь не в силах я, скорбя. Дома у нас руины, прах, Померкли радостные дни, Надежды обратились в страх, И горе - в океан, взгляни! Брат-армянин! Под мраком туч Не вижу твоего лица, Твой долгий плач - уныл и жгуч, И все же мукам нет конца {2}. Желанный май, зеленый май, Как мне приветствовать тебя? Ты скорбь и кровь принес в наш край, И петь не в силах я, скорбя. 1 В первое издание вкралась ошибка (вм. 'цветы' было 'мечты'), исправленная В. Я. Брюсовым при подготовке текста к новому изданию. (Прим. ред.). 2 В новой редакции эта строка имеет и такой вариант: 'И мукам, мукам нет конца'. (Прим. ред.). РЫБАК 'Что ты спешишь к волне ревучей, Рыбак! где у тебя глаза? Смотри, чернея, всходят тучи На голубые небеса. Чу! гром вдали грохочет строго, Весь кругозор - сурово дик. Смотри: и море понемногу Наморщило свой ясный лик!' 'Эх, барин! Не велико горе! Ведь берег - колыбель моя. Все детство я провел на море, Дарами моря вскормлен я. Пусть много сердце повстречало На море бурь, как в жизни бед: Меня волна, как мать, качала, И в море нового мне нет. Отец был у меня,- в пучине Погиб, в глухую ночь пропал: Все братья спят под зыбью синей, Друзей пожрал сердитый вал. Жизнь хороша. Но, с роком споря, Зачем от смерти убегать? Нам хлеб дают просторы моря, И в море будет сладко спать!' Сказал, и смело весла двинул, Направил, с громкой песней, челн, И малой точкой в далях сгинул, Рубя громады черных волн. ОВАННЕС ТУМАНЬЯН 1869-1923 гг. * * * С горных высей стремится ручей, Ниспадая, о камни он бьется, И журчит, и ворчит, и смеется, И звенит под сияньем лучей. Сочетанию радостных звуков Лес кругом слабый отзвук дает, Так старик еле внятно поет, Слыша звонкое пение внуков. Но безмолвствует вечный утес, Наклонившись громадой угрюмой, Он охвачен загадочной думой, Он исполнен неведомых грез... АРМЯНСКОЕ ГОРЕ Армянское горе - безбрежное море, Пучина огромная вод, На этом огромном и черном просторе Душа моя скорбно плывет. Встает на дыбы иногда разъяренно И ищет, где брег голубой: Спускается вглубь, иногда утомленно В бездонный глубокий покой. Но дна не достигнет она в этом море, И брега вовек не найдет. В армянских страданьях - на черном просторе Душа моя скорбью живет. ЭКСПРОМТ ПЕРЕД КАРТИНОЙ АЙВАЗОВСКОГО Восстав, в океане, неистовость вод Тяжелыми всплесками бьет до высот, Под яростный рев строит призраки гор, И буря - безбрежный, безгранный простор Одевает, как в дым, Дуновеньем своим. 'Ни с места!' - воскликнул,- палитра в руках,- Старик-чародей,- и взмутившийся прах Покорен, заслышавши гения зов, И, в бурю, безмолвно громады валов Вот стоят, как во сне, На его полотне. ЛАМПАДА ПРОСВЕТИТЕЛЯ {1} Лампада в полночь, меж светил, Висит, блистая, в небесах, Что просветитель утвердил В армянских темных небесах. Хоть без веревки взнесена Над Арагацом высоко, С престола вышнего она Мир озаряет далеко. И теплится столетий ряд Неугасима в смене дней: Святого слезы в ней горят,- Благоухающий елей. Руке людей не досягнуть До той бессметной высоты, Ее и ветру не задуть, Бродяге - вихрю темноты. Когда наш дивный край лежит Под черным мраком без конца, Когда унылый страх томит Людские слабые сердца, Тот, кто невинен, в ком любовь, Кто твердой верой осиян, Кто бодро ждет, что вспыхнет вновь День лучезарный для армян, Взглянув на небо, видит тот, Что вечный светоч там повис, Как око господа,- с высот Глядящее на землю вниз! 1 Легенда рассказывает, что на высоте горы Арагаца (Алагяза) горит таинственная лампада, возженная Григорием, просветителем армян. Свет этой лампады зрим только для чистых сердцем. ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ * * * Сорванную розу ветке не вернуть, Мигом миновавшим снова не вздохнуть. Что пережила ты - все во сне, в тумане, И любовь и горе - тень воспоминаний. Сохраняй же чистым сердце, доброй будь, Чтоб на память жизни не осела муть, Не спеши... Смерть глянет поздно или рано... Все пройдет бесследно: сны и мгла тумана! * * * Твоих бровей два сумрачных луча Изогнуты, как меч у палача. Все в мире - призрак, ложь и суета, Но будь дано испить твои уста, Их алое вино,- Я с радостью приму удар меча: Твоих бровей два сумрачных луча Изогнуты, как меч у палача. * * * Безвестна, безымянна, позабыта Могила есть в безжизненной степи. - Чей пепел тлеет под плитой разбитой, Кто, плача, здесь молился: 'мирно спи!' Немой стопой столетия проходят, Вновь жаворонка песнь беспечна днем, Вновь ветер волны травяные водит... - Кем был любим он? кто мечтал об нем? АБУЛ АЛА МААРИ Касит в 7 сурах {1} 1 Более подробные объяснения к этой поэме см. в Примечаниях. Вступление Абул Ала Маари, Поэт знаменитый Багдада, Прожил три раза десять лет в великолепном граде калифов, Прожил в усладах и в славе, У вельмож и богатых садился за стол, С учеными и с мудрецами вступал в разговор, Друзей любил и изведал, В землях разных народов бывал, смотря, наблюдал и людей и законы, - И его проницательный дух постиг человека, постиг и глубоко возненавидел. И, так как он не имел ни жены ни детей, Нищим он роздал богатство, Собрал караван из верблюдов, взял несколько старых испытанных слуг, Взял припасы в дорогу, и ночью, когда, Под сладострастные шелесты пальм, в сон погрузился Багдад, на брегах, кипарисами убранных, Тигра, Тайно из города вышел. Сура I И караван Абул Алы, как ручей, что, журча, бежит средь песков, В дремотной ночи неспешно шагал, со звяканьем нежным больших бубенцов. Размеренным шагом путь совершал ночной караван, виясь как змея, И звон сладкозвучный лился, затоплял погруженные в сон немые поля. Облелеянный негой, в дремоте Багдад был истомой объят райски-пламенных грез, В гелистанах газели пел соловей: песни сладкие страсти пел сладко до слез. Водометы смеялись, роняя вокруг адамантовый смех, ясный смех без конца, Благовонных лобзаний лился фимиам от кристальных киосков в преддверьях дворца. Ароматом гвоздики рассказывал ветр сказки древних времен, сказки Шехерезад, Кипарисы и пальмы, в изнеженном сие, у старой дороги качались в ряд. И караваи, виясь как змея, назад не глядел, звенел дальше во мглу, Неизведанный путь несчетностью чар манил и ласкал Абул Алу. И другой караван - бриллиантовых звезд - свой путь совершал по небесным путям. И торжественно-ясный, божественный звон звенел в беспредельных просторах и там Был полон весь мир, очарован во сне беспредельным напевом, перезвоном с небес, И, душой ненасытной, Абул Маари неумолчным внимал перезвонам с небес. 'Иди, все иди, ты мой караван! Шагай все вперед, остановок нам нет!' Так, в душе сам с собой, говорил с тоской Абул Маари, великий поэт. 'В пустыню веди, к безлюдным краям, свободным, святым, в изумрудную даль, К солнцу стремись, торопись! будет мне - в сердце солнца спалить свое сердце не жаль! Вам прости не скажу я, могила отца, материнская люлька, под кровлей родной, С былым мое сердце в ссоре навек: с тобой, отчий дом! память детства с тобой! Когда-то любил я сердечно друзей, и далеких и близких, не всех ли людей, Но стала любовь ядовитой змеей и огненной мучит отравой своей! Я все ненавижу, что прежде любил, что в душах людских мой взор подсмотрел: Тысячу зол я в людях обрел,- отвратных и черных, позорных дел! Но тысячу первым гнушаюсь я злом, - лицемерием гнусным, что хуже всех зол, Я бегу от него, ибо красит оно человеческий лик в святой ореол. Язык человека! души его ад в покров убираешь ты, в сотню прикрас, В лазурный намет, в поцелуй, в аромат,- но правдивое слово сказал ли хоть раз? Язык человека! Отравленный дрот! Мед струя, ты мне сердце пробил, как стрела. В сердце умерло небо любви и надежд, и, как солнце заходит, в нем вера зашла. В пустыню иди, ты мой караван! в безлюдный, и в дикий, и в знойный край! Под грозной стеной медно-рыжих скал там сделай привал, меж зверей отдыхай! Где гнезда ехидн, разобью свой шатер! разобью свой шатер, где спит скорпион! Вдали от людей будет в тысячу раз безопасней, покойней, прекрасней мой сон! Безопасней, чем в дни, когда я преклонял главу утомленно другу на грудь. Ах, другу на грудь, под которой всегда разверстая бездна готова сглотнуть. Доколе Синая седую главу суровое солнце будет палить, И желтые груды в пустыне нагой, как волны морей, волноваться и бить, Я не захочу увидеть людей, друзей былых и кровных родных, Я не захочу услышать об них, об их делах, ничтожных и злых!' В последний раз Абул Маари, обратись, на Багдад уснувший взглянул. Свой морщинистый лоб с отвращеньем отвел и к шее верблюда любовно прильнул. Со сладостной лаской поэт целовал горячим лобзаньем верблюда в глаза, И одна за другой, палящей росой, по ресницам поэта стекала слеза. Со звяканьем нежным, качаясь в песках, спокойно, размерно шагал караван. По пустыне вперед совершал свой поход к голубым берегам неизведанных стран. Сура II И тот караван, виясь как змея, меж пальм горделивых свой путь совершал, И песок поднимал, песка караван, и ветер игривый ту пыль развевал. 'Вперед, караван! что кинули мы, чтоб глядеть, сожалея, на жизнь прошлых лет?' Так, в душе сам с собой, говорил с тоской Абул Маари, великий поэт. 'Что за нами осталось, о мой караваи! чтоб вернуться назад, в отчизну свою? Покинули мы друзей и жену? богатство и славу, родных и семью? Покинули мы людей и народ? закон, справедливость, отчизну, права? Иди и не медли! покинули мы лишь оковы и цепи, обман и слова! Ах! женщина что? кровожадный паук, коварный и лживый, тщеславье без дна, Что любит лишь хлеб твой! и, яд в поцелуй вливая, другому она продана! На ветхой ладье лучше в море плыви, чем женщине, клятве преступной, поверь: Устами ее Иблис {1} говорит! о блудница, в красивом обличии зверь! {1 Иблис - злой дух.} О лилии чистой, лучистой звезде ты мечтал, ты желал спать под светлым крылом. Ждал, что будет она бальзамом для ран, над страдающей жизнью сияющим сном, - Ты грезил о песне, как песнь родника, что влечет и поет в голубых берегах, Жаждал сладостных слез на небесной груди, бессмертной росы на прелестных очах! Но жаждущим душам женщин любовь только горечь сулит, как морская вода. В сладострастном томленьи ты тело лобзал, не насыщен и с новым желаньем всегда! О, бесстыдное тело женщин! змея! преступленья и зла сатанинский сосуд! Упоения горьки, палящие плоть, и на солнце души они тучу несут! Ненавижу любовь, этот буйный прибой обжигающих больно, палящих пучин, Этот сладостный яд, опьяняются чем и жалостный раб и царь-властелин! Ненавижу любовь, что жестока, как смерть, что рождает повсюду зло без узды, Неисчерплемый ключ, что струит на весь мир постыдную тину вместо воды! Ненавижу я женщин, лобзания их, гнушаюсь коварств, оскверняющих нег. От порочного ложа ласки бегу и родильницы одр проклинаю навек! Вас, жестокие роды и боли, кляну! порождаете вы стаю хищных випер, Что, клубяся, шипят и друг друга язвят, чадной страстью сквернят звезды выспренних сфер! Тот бесчестен, себя превратил кто в отца, из блаженного сна вызвал новый росток, В жизни сей стебелек на страданья обрек, и над ним бытия Геенну зажег! 'Согрешил мой отец в былом предо мной, но я ни пред кем греха не свершил!' Напишите так на могиле моей, если мне суждено ведать радость могил. Доколе вокруг изумрудных брегов Геджаса {1} гремит прибоя удар,- {1 Геджас - сев.-зап. берега Аравии.} Желать я не буду женской любви, искать я не стану обманчивых чар. Скорей возжелаю терновник ласкать, его куст целовать, что дик и колюч, Скорей на скалу главу положу, ланитой прильну на камень-горюч!' И караван, стозвучно звеня, свой путь продолжал, виясь как змея, Спокойно и стройно к пустыне нагой он шел все вперед, в золотые поля. Казалось, рыдали в ночи бубенцы, и звонкие слезы по капле лились, Как будто рыдали о том, что в былом любил Маари, и твердили: 'вернись!' Свирели зефиров пели во мгле, так сладко, нежней, чем напевы шарги {1}. {1 Шарга - музыкальный инструмент.} Про раны любви, про тоскливую скорбь, про тихие сны и мечтанья тоски. Были сумрачны думы Абул Алы, и грусть его снов - без конца, без границ, Как путь, что угрюмо тянулся средь мглы, вился меж песков - без конца, без границ. В душе тосковал Абул Маари, безнадежной тоской было сердце полно, К созвездиям нежным он взор устремлял, с безбрежным путем сливаясь в одно. Но назад не глядел на пройденный путь, и душа не горела забытым былым, Отвечать не хотел на приьеты других, и приветов не слал караванам другим. Сура III И караван Абул Алы, как ручей, что журчит посреди тишины, Спокойно и стройно шел все вперед при сладостном свете смиренной луны. И луна, словно грудь юной девы - из тех, что мечтают в Дженнате {1}, прозрачна, светла, {1 Дженнат - рай.} То стыдливо скрывалась во мглу облаков, то зыбко и нежно по небу плыла. В благовонную дрему укрылись цветы, из алмазов надев несравненный убор, Птицы, с крыльями радуг, ласкались, дрожа, доносился их щебет, как радостный хор. Ароматом гвоздики нашептывал ветр сказки древних времен, сказки Шехерезад, Кипарисы и пальмы, в изнеженном сне, у старой дороги качались в ряд. Сказкам ветра внимая, Абул Маари сам с собой говорил, знаменитый поэт: 'Вся вселенная - сказка, полная чар, где нет конца и начала где - нет. Кто же сплел эту сказку, роскошный рассказ, сплел с ней вместе созвездья, бессчетность чудес? Говорит беспрестанно с таким волшебством на бессчетность ладов, говорит, но исчез? Возникают народы, уходят во мглу, но никто разгадать смысла сказки не мог. Лишь поэты порой, что-то в ней угадав, бессмертный напев оставляют в залог. Начала ее не слышал никто, не услышит никто ее конца, Но веками живет каждый жизненный звук, без начала живет, живет без конца. Для каждого, кто приходит в сей мир, прекрасная сказка также нова, Начинается с жизнью, до смерти звучит, пока жив человек, эта сказка жива. Вселенная - сказка, жизнь - некий сон, народы - прохожий, в пути караван, Идущий вперед, с пламенеющим сном, к недвижным могилам неведомых стран. Слепцы и безумцы, не чувствуя сна, упорно не внемля той сказке святой, Вырывают с борьбой друг у друга куски, друг друга толкают к могиле с борьбой. Мы создали сами законов ярмо, паук нам расставил губящую сеть, Волшебную сказку мы сами мертвим, и снам не даем их огнем пламенеть. Злосчастные люди! все будет - лишь прах: ваши злые сердца и дела ваших рук. Безучастное время сотрет все следы кровавой расправы, и славы, и мук! И ветер беспечный будет свистеть над плитами ваших забытых гробов, Ибо вы не сумели упиться вполне этой сказкой волшебной, целебностью снов!' Меж тем караваи бриллиантовых звезд свой путь совершал по небесным путям, И торжественно-ясный, божественный звон звенел неумолчно в просторах и там. Был полон весь мир, очарован во сне беспредельным напевом, перезвоном с высот, И душой ненасытной Абул Маари неумолчным внимал перезвонам с высот. 'Иди, караван мой! сплетая свой звон со звоном небесным, нетленным,- иди! В материнское лоно природы веди, развей мои стоны, назад не гляди! В тот светло-одеждный, неведомый край, к одинокой, далекой, безвестной стране, Где есть мой оаз, где грез моих ключ звенит, освежая, в святой тишине! Молчаливое небо! со мной говори языком твоих звезд и меня утешай! То сердце мое, что мир уязвил, что ужалили братья, в тиши обласкай! Свободен мой дух! над собой не терплю - я ни силы, ни власти, все - воля моя: Нет для меня ни блага, ни зла, ни суда, ни закона, я сам - свой судья! Над моей головою быть не должно ни защиты, ни крова от вечной судьбы, Пусть вне жизни моей - как в темнице темно, пусть там, где не я, цари и рабы! Быть хочу вне пределов, не ведать владык, долга не знать, забыть божество: Быть свободной безмерно, безгранично, во всем,- душа моя жаждет лишь одного!' Караван все вперед совершал свой поход, и сияли над ним,- так смеется дитя,- Очи вечно-свободных, сверкающих звезд, в тверди синей над тихой пустыней блестя. Росою волшебной в дремотной ночи весь искрился путь в бирюзовой дали, В бирюзовую даль, в безмятежную даль верблюды, качаясь, размеренно шли. Сура IV Как гигантская птица, черная ночь широко простерла крылья свои, Огромные крылья нависли, покрыв караван, всю пустыню, оазы, ручьи... И, от дали до дали, сумраки туч разостлали по небу, чернея, кайму, Луна и созвездья утратили свет, и казалось, что тьма окутала тьму. Налетали сурово ветры, стеня, словно кони, сорвавшись с узды иль с цепей, В урагане кружились, крутились в борьбе облака и песок сожженных степей. Смертоносную дрожь вызывали, свистя, и на сто голосов завывали вокруг, Словно звери на воле, от боли рыча, из железных затворов ринулись вдруг. Вились по ущельям, с весельем вопя, листья пальм по оазам крутили, шурша И скорбный псалом запевали потом, словно чья-то в пустыне рыдала душа. 'Иди, караван мой! стойко иди! против ветра вперед! остановок нам нет!' Так, в душе сам с собой, говорил с тоской Абул Маари, великий поэт. 'Войте, лютые ветры! ревите кругом! обвевайте, вы, вихри, главу мою! Вот, робости чужд, с непокрытым челом, я, буйные ветры, пред вами стою. Нет, я не вернусь назад в города, где ликует, бушует мутная страсть, Не вернусь никогда я в те города, где людская царит кровожадная власть. Нет, я не вернусь, бездомный, домой! я сам погасил свой отчий очаг. Горе тому, кто живет в дому, кто не смеет, как пес, отойти ни на шаг! Налетите, о ветры, на отчий мой дом! расшатайте устои, разрушьте в нем все! Развейте по свету безбрежному пыль! дорога без края - мое жилье! Уединенье - отчизна моя! отчий кров мне теперь - в звездах небеса! И караван - теперь мне семья! и мой покой - пустынь голоса! О, чудесный мой путь, неизвестный всегда, вечно полная жизни, отчизна моя! Уводи меня в даль! сердце, полное слез, уводи в те края, где один буду я! И, куда б ни привел, и оттуда спеши: на пути остановка - новая боль! Добрый путь, уводи, дай исчезнуть, пропасть, дай скрыться от всех, затеряться позволь! Что осталось за нами, о мой караван, чтоб вернуться назад, в край близких моих? Покинули мы друзей и жену? богатство и славу: семью и родных? Людей и народ покинули мы? закон, справедливость, отчизну, права? Иди все вперед! покинули мы лишь оковы и цепи, обман и слова! Что слава? Сегодня возносят тебя, именуя, ликуя, к последней черте, А завтра с презреньем каменьями бьют, и топчут, повергнув в своей слепоте, Что честь? или что уваженье людей? чтут золото только, из страха нас чтут, Но чуть поскользнешься,- стал честен другой, над тобой же свершают безжалостный суд. И что же богатство? Им каждый глупец покупает и власть, и талант, и любовь. Богатство - то трупы убитых людей, и слезы сирот, и пролитая кровь. Да что и отчизна? глухая тюрьма! поле брани и злобы, где правит толпа, Где тиран беспощадный во славу свою в пирамиду слагает жертв черепа! Ненавижу отчизну! она богачам тучным пастбищем служит для всяких потреб, А пахарь бесправый кровавой земли голый камень грызет, взирая на хлеб! Ненавижу я чернь! раболепна, тупа, она повторяет любой глупый толк, Но, духа гонитель, насилья упор, она, власть почуяв, свирепа, как волк! И общество что? только лагерь врагов, где все неизменно в презренном плену. Оно не выносит паренья души, стремленья свободной мечты в вышину. Общество - обруч, сжимающий дух! ужасающий бич, свистящий под смех, Ножницы жизни, что режут людей, чтобы равными сделать, похожими всех. Ах! что и законы? самими людьми в руки сильных дается отточенный меч, Чтобы сильных хранить, чтобы слабых губить, чтобы головы бедным безжалостно сечь. Я ненавижу, во гневе святом, людские законы, права и суды. Где властен закон, там бедняк угнетен, где не дремлют суды, там свобода вражды. Путь неведомый мой! бесследно укрой меня вдалеке от кровавых прав! Пусть лучше меня растерзает тигр, чем в силу закона буду я прав. Меня уведи, о мой караван! ехидным доверь, под песком схорони! Шаг в пустыню направь, от закона избавь! да в великой свободе пройдут мои дни!' А в ярости буйной огнистым мечом руки молний рубили по мглистости туч, Дробились в упор о выступы гор, и гром грохотал, непокорно-могуч. Ветры вопили, в оазах вдали, кипарисы и пальмы шумели, треща, И караван, под звон бубенцов, безудержно, быстро бежал трепеща, Бежал он, летел он, под звон-перезвон, песчаным плащом покрывая свой путь, Как будто гонимый незримой рукой, от грозной погони спеша ускользнуть. Сура V Благоухали в полдневном жару нарцисс и затор, дыша, все в цвету, И караван, затерян в пыли, подвигался вперед, утомлен и в поту. 'Иди, караван мой! сквозь бурю и зной, в пустыню войди, остановок нам нет!' Так, в гневе, с тоской, говорил сам с собой Абул Маари, великий поэт. 'Пусть встретит меня обжигающий ветр, след в горючих песках пусть сотрет он навек, Чтоб меня человек не нашел никогда, чтоб рядом со мной не дышал человек. От людей я в пустыне буду спасен, так кого же еще мне бояться теперь? С громким рыканьем в песках на меня пусть нападает яростный зверь! Уже вижу я львов рыжешерстых вдали, что глядят на меня, тая свой порыв, И ветер свевает тысячу искр на желтый песок с их желтеющих грив. О, придите, взываю, я не бегу! придите пожрать уязвленную грудь! Я назад в города не вернусь никогда, в людское жилье не войду отдохнуть. Быть должно с людьми на страже все дни, с оружьем в руках озираться вокруг, Чтоб тебя не обидел, не растерзал, накинувшись вдруг, и недруг и друг. Что люди? Под маской - дьявольский лик! у каждого коготь и жало найдешь' Копыто и клык: их лживый язык всегда ядовит и колет, как нож. Что люди? Им любы крохи твои! вызирает их взгляд, где от денег ключи. Готовы отречься, готовы предать, что стая лисиц, палачи, палачи! Все низкопоклонны, продажны все, малодушны и льстивы во дни нищеты, Все немилосерды, мстительны все, во дни богатства, кичливы, пусты. Обозревши пески, если счесть все шаги, что мой караван по дороге прошел. Несчетность шагов не сравнится с числом в единые сутки свершаемых зол. И вот говорю я: услышьте меня, ты. Север и Запад, ты Юг и Восток! Чьи враждебные ветры внемлют теперь правдивым словам, что путник изрек! Услышьте! развейте жгучую речь, пусть от моря до моря узнает весь свет. Что хуже, постыдней, чем человек, что жесточе его - создания нет. Люблю я шакала и с жалом змею, и лишь к человеку во мне нет любви. Кто столь же нещадно мучил меня? чьи алчные руки столь же в крови? Доколь над пустыней в синей выси огневеет созвездий за взглядами взгляд, Доколь, воздымаясь, волны песка под ветром шумят и как змеи шипят, - Я не захочу человека узреть, не вернусь к прежней жизни в отчизне, как в плен, Пусть вихрь огневой встает предо мной, пусть мне угрожают зубы гиен. Беги, караван мой! от шумных пиров, безумных, развратных, бесстыдных всегда, От гнусных базаров торговли и лжи, от мерзостных скопищ без капли стыда! От женщин беги, и беги от любви, от дружбы и мести беги целый день, Мне ненавистно все, что с людьми, мне ненавистна людей даже тень. Иди, караван мой, иди, попирай копытами землю, права и закон И пылью пути своего покрывай как добро, так и зло,- беги дальше под звон!' Выпрямив выи крутые свои, верблюды бежали, как ветер легки, Бежали под звон, и по их следам, как другой караван, клубились пески. Бежали под звон, по сожженным степям, в даль неведомых стран, к золотистой дали, Оазы, деревни, деревья, поля исчезали за ними в песчаной пыли. Словно испуган, Абул Маари бежал неустанно все к новым местам, Как будто бы люди, женщина, долг гнались беспрестанно за ним по пятам. Под звон-перезвон, проходил караван безвозвратно, не глядя, чрез множество стран, Мимо сумрачных башен больших городов, где наживой и страстью люд алчущий пьян, Мимо скорбных строений глухих деревень, столетья объятых довольством тупым, Бежал неустанно к пустыне нагой, с постоянной тоской, по степям золотым. Караван все бежал, и ночи и дни, свой путь совершал, виясь как змея, И в душе размышлял Абул Маари, нахмурив чело и гнев затая. Он плакал без слез, и в сердце впилась немая тоска, без конца, без границ. А путь его рос, дорога вилась по равнинам песка, без конца, без границ. Не хотел он взглянуть на пройденный путь, и прошлого было не жалко ему, Без ответа приветы других оставлял и приветствий не слал по пути никому. Сура VI И караван Абул Алы, врат пустыни достигнув, стал утомлен. Аравийской великой пустыни предел пред ним простирался, солнцем сожжен. Берега кругозора над далью песков загорались, один за другим, в свой черед,. Черно-бархатный плащ поднимала мгла, в фосфорическом блеске дрожал небосвод. И близ каравана Абул Ала, одинокий, спокойный, задумчивый, сел,. Главу преклонив на златистый утес, он пристально в даль голубую смотрел. 'Как свободен, свободен безбрежно я! Ужель берега пустыни сполна Вместят, заключат свободу мою, обнимут свободу без граней, без дна? Не достигнет рука человека меня, не подсмотрит никто моих пламенных грез. О свобода! ты - светлый, святой аромат роскошных, в раю расцветающих роз! Венком этих роз меня увенчай, свой факел зажги в потемках души! Ты, свобода,- бессмертный, святой Аль-Коран соловьев, что в раю распевают в тиши! Царица пустыня! ты - мир золотой одиночества! здравствуй, святое жилье! Благословен непорочный край, где люди людей не терзали еще! Протянись, расстели мятежных песков безбрежное море во все концы, Покрой всех людей, упокой города, селенья сады, лачуги, дворцы! С драконами бурь, пусть вольность твоя повсюду отныне над миром царит, И, пронзая лазурь, пусть солнце, горя, свободу пустыни везде золотит! Волшебством неисчетным, чарующим сном, все пылая огнем, воздвигает чертог Над вселенною Солнце, раскинув власы: встало Солнце, встал Шемс {1}, кто сильнее, чем бог! {1 Шемс - имя божества.} И пышное солнце встало, горя, над великой пустыней, как шар, заалев, Засверкали, зажглись золотые пески, как восставший гигант, титанический лев. 'Салам тебе, Солнце! шюкр без конца! {1} материнское лоно, бессмертная мать. {1 Салам, шюкр - приветы.} Только ты есть добро, милосердно лишь ты, лишь тебе вел любовь! свят, свят, свят! благодать! Ты бессмертным восторгом наполнило грудь Зороастра - пророка когда-то давно! Завязь, полная жажды, здесь, сердце мое: пурпуровое влей в мое сердце вино! Ты - нетленная чаша вселенной, в тебе - золотых опьянений и радостей хмель, Ты - бездонная чаша негаснущих чар, ты - бессмертных и чистых восторгов купель! Опьяняй же меня! опьяняй же меня! неисчерпиым вином опьяняй меня! Чтоб забыть навсегда скорбь, и зло, и людей, и ночи обман, и насилие дня! Ты сзываешь весь мир на немолкнущий пир, ты - вселенной добро, и сумрак - твой враг! Необориый противник, сражаешь ты мглу! ты сильнее, чем бог! ты - праведный стяг! Опьяняй же меня блаженством твоим, твоей светлостью вечной меня опьяняй! Все, что ранит в былом, да канет навек в благовонный, бессонный, бездонный твой рай! Только ты есть добро, милосердно лишь ты, ты - бессмертная мать, благодать, свят, свят, свят! Поправшее смерть, ты - матерь весны, ты выше чудес, ты прекрасно стократ! Тебя я люблю! тебя я люблю! жги, язви, опаляй меня средь пустынь, Палящей любовью меня обласкай и золото косм мне на душу кинь! Мне уста окровавь, на них наложив, как палящий пожар, золотой поцелуй! Мне объятья раскрой, чтоб с блаженной тоской я кинулся в бурю пламенных струй!' 'Эй, верблюды, пора! поднимайтесь!- вскричал, обратясь к каравану Абул Маари,- От копыт отряхните проклятую пыль прежних, рабских дорог. в свете новой зари! И, в последний раз, внемлите словам: я вас ненавижу, люди земли. Ваших вер не хочу, гнушаюсь я всем, и злом и добром, всем, что вы обрели! Лишь цепи кует, создает человек, лишь тюрьмы рабам, каждый день, каждый час. Я вас ненавижу навек, навек! о, в последний раз ненавижу я вас! Пусть оглохнет мой слух, чтоб его не смущал ненавистный шум, человеческий шум, Пусть ослепнет мой взор, чтоб вовек не желал оглянуться назад, на людской самум! Вперед, караван мой! веками лети! веками мчись к солнцу, взвивайся, как пух. Чтоб в светлых огнях, в пьяных лучах, осоличился я, обессмертил свой дух! О, солнце-родитель! пурпурным плащом мне плечи покрой в моей новой судьбе, Чтоб я, победитель, лазурным путем, стремился мечтой все к тебе, все к тебе!' Сура VII. И, златистые челны,- верблюдов ряды,- прорезавши волны огнистых песков, Помчались, качаясь, взрывая следы, в златистую даль, под звон бубенцов. Никакие самумы палящим крылом не догнали бы их меж песчаных долин, И их не догнал бы звенящим копьем, на быстром коне летя, бедуин. И пальмы оазов, как пэри, светлы, лобзанья дарили Абул Маари, И пламенной сказкой, приветом любви, услаждали его, от зари до зари. Но он не внимал нежным шелестам их, приветам любви, что шептала заря, Он к солнцу, он к солнцу упорно летел, сам солнцу подобен, как солнце горя. За ним расстилалась пустыня одна, залитая светом, лишь светом одним, А знойное солнце, в сапфире волос, пронизанных светом, горело над ним. Недоуздок на воле, мчался верблюд, бесшумно, безумно, рьяно вперед, В желто-пламенном поле, не ведая пут, безраздумно, бездумно и пьяно вперед. Под пылающим сонмом небесных лучей над верблюдами словно горели венцы. Немолкнущим звоном вольней, веселей, свободней звенели везде бубенцы. И, пурпурным плащом одет, Маари, летел, погружен в божественный сон, Лазурным путем, от зари до зари, все к солнцу, все к солнцу летел, опьянен. ДЕРЕНИК ДЭМЕРЧЬЯН 1873-1956 гг. ОСЕНЬ Осень в лесу - роковую, печальную, Тихую песню поет, погребальную, Грусть нагоняя на сердце надгробную, Тихую, грустную, Песню печальную, Стону подобную. Долгую, грустную, Песню прощальную, Песню незлобную. Смерти предвестием душу страдальную, Душу смущая, к борьбе неспособную. ОТРЫВКИ ИЗ ПОЭМЫ 'ЛЭНК-ТИМУР' I Настал жестокий, черный год: зима - бесснежна и тепла, Весна - потоплена в дождях, дни летние - сухая мгла. Как будто кровью полный глаз, стояло солнце в облаках, Вещая кровь, смотрело вниз, и взглядом наводило страх. Из туч, как высохших грудей, струилась ржавчина и яд, Посев не приносил плодов, дышал зловонием распад, И мертвецы из мглы могил, вставали, жалобно стеня: Шел черный год, жестокий год, глад, меч, всемирная резня. II Резня, резня, везде, везде, безумие, убийства, страх! Резня повсюду - в городах, по деревням, в монастырях! Резня нещадная везде! кто жив, кляни свои первых вздох, Кто видит,- лучше бы ослеп, кто слышит,- лучше бы оглох! Ослепнем все, и ослепим мы солнце, этот глаз дневной, И сверху донизу весь мир задернем черной пеленой. Ударьте, ветры, без препон, безудержно трясите твердь, Разверзни чрево, хаос! Пусть грядет последний день и смерть! Что за чудовищный народ, суроволик, великоглаз? Не в трубы ль страшного суда трубят архангелы, восстав? III Сурун, сурун! {1} - то броней звон, Гора гремит и вторит дол, Сурун, сурун! бегите прочь, Гора гремит и вторит дол. Беда, беда родным горам, Беда, беда родным полям, Беда князьям и пастухам, Пришел суровый Лэнк-Тимур... Беги, дитя! беги, старик! Беги, богач! беги, мужик! В пещерах, девы, скройте лик! Пришел суровый Лэнк-Тимур. Грозит мечом, грозит огнем, Наполнил страхом высь и дол, Сурун - сурун! бегите прочь, Гора гремит и вторит дол. 1 Сурун - возглас древних монголов при нападении. Лэнк-Тимур - Тамерлан (см. выше). ШУШАНИК КУРГИНЬЯН 1875-1927 гг. ПАНИХИДА Ни креста, ни плиты: лишь земли бугорок В беспредельной степи, молчалив, одинок. Безмятежно стоит. Кто-то спит под землей, и разбитую грудь Вихри огненных дум не способны взметнуть: Беспробудно он спит! Он прильнул головой к мать-родимой земле, Но рыданий земных он не слышит во мгле, Он уснул, он забыл. Как лампады, горят сонмы звезд в вышине, Фимиамы струят волны трав в тишине,- Миллионы кадил. Над могилой шумит ветер с тихой тоской: Как напев гробовой, говорит: 'Упокой!' Полон сумрачных грез. Ни креста, ни плиты... В свой торжественный час, Он свой крест роковой, ради всех, ради нас, На Голгофу понес! BAAH ТЭРИАН 1885-1920 гг. * * * Скользящей стопой, словно нежным крылом шелестя темноты, Прошла чья-то тень, облелеев во мгле трав белеющий цвет, Вечерней порой,- легковеющий вздох, что ласкает кусты,- Виденье прошло, женский призрак мелькнул, белым флером одет. В пустынный простор бесконечных полей прошептала она,- Не слово ль любви прошептала она задремавшим полям? Остался в цветах этот шепот навек, словно отзвуки сна, И шепот ловя, этот шепот святой, я склоняюсь к цветам! * * * Опять спустилась ночь, опять! и снова Ты - одинока, ты - обнажена, Во власти ты смущения больного, И страхом, страхом снова ты полна! Как лист, встречая ветер предосенний, Трепещешь ты, как стебель камыша, Ты пред собой сама без сил, без охранений, Ты пред собой сама,- моя душа! ГАЗЕЛЛА Дни пришли и ушли эти дни, для меня ничего не осталось. Дуги радуг, огни да огни, для меня ничего не осталось! Как весенних цветов лепестки и как чаши пылающих роз Ветер все разметал, о взгляни! для меня ничего не осталось! И меня кто любил, но кому я не отдал, не отдал души, Все исчезли, исчезли в тени, для меня ничего не осталось. И кого я любил, ах! любил - болью сердца, безумьем моим, Опьянясь, отошли и они, для меня ничего не осталось! И зима над моей головой, холодна, глубока и нема, Ключ иссяк, не звени! не звени! ничего, ничего не осталось. В ВЕСЕННЕМ ГОРОДЕ На улице - шум и топот шагов, На бледности лиц играет улыбка, В пыли золотой - громады домов, И к небу деревья тянутся зыбко. Еще не просох весенний бульвар, Но дети кричать в аллеях так рады, Теперь все слова - исполнены чар, Как стрелы теперь - случайные взгляды. Все стало родным: плита мостовой, И старая песнь, что слышал украдкой, Свобода в душе, безгневный покой, И самое горе сделалось сладко. Все мило теперь,- и девушек взор, Подобных цветам, и необычайный Разряженных дам богатый убор - Все полно сегодня сладостной тайной. Сердца-мертвецы, как в поле цветы, В пыли золотой теперь оживают, Волнением сладким хмелен и ты, Заботы былые - тают и тают... О! благо вам, песнь, мечта и любовь! Привет тебе, жизнь, безгранность стремленья! Привет тебе, ночь страдания вновь! И муки и смерть, вам благословенье! BAAH ТЭРИАН 1885-1920 гг. * * * Ужель поэт последний я, Певец последний в нашем мире? Сон или смерть - та скорбь твоя, О, светлая страна, Иаири? Во мгле, бездомный, я поник, Томясь мечтой об осиянной, И лишь твой царственный язык Звучит молитвой неустанной. Звучит, и светел и глубок, Жжет и наносит сердцу раны. Что ярче: розы ли цветок, Иль кровь из сердца, ток багряный? И стонет, в страхе, мысль моя: 'О, воссияй, мечта, Наири! Ужель поэт последний я. Певец последний в нашем мире?' * * * Как не любить тебя, родная, бедная? В скорби покорной страна опаленная, Снова мечам остроблещущим преданная, Ты - богородица, семь раз пронзенная! Словно урок выполняя заученный, Жертва безвольная, все отдавала ты. Ты не была ль непорочною мученицей, В крестном страдании, кровью залита. Душу, горящую пламенем, дарственно Ты, без вины, отдала за вселенную, Ты, величавая, скромная, царственная, Смерть принимала и муку бессменную. Время! Воспрянь! Жду пурпурно-горящую! Ревность прими, как доспех, богатырскую, Смело затепли, во мраке таящуюся, Огнекрещенную, душу наирскую! * * * Если нет любви,- (о, друг, внемли!). В этом мире злом,- страдать зачем! К лону темному - припав земли, Словно камень, я - пребуду нем. Пусть, холодная,- смеется твердь, Пусть предастся мир - своей судьбе. Если смысла нет,- в тебе, о смерть! Если некому - внимать мольбе! АРТАШЕС ТЕР-МАРТИРОСЬЯН 1892-1937 гг. СЛОВНО ЗВЕЗДЫ... Словно звезды, в безвестность ушедшие, Дни мои - без конца, без начала, Словно письма, тебя не нашедшие. Словно взгляды, что ты не встречала... Чем безумная скорбь растравляется? Свищет ветер над отмелью спящей, Болью жалости мысль воспаляется, Видя бедный тростник, весь дрожащий. Шелест робких колосьев несвязанных, Грусть снопов позабытых, покорных, И дрожание слов недосказанных. Робких слов,- в безвестностях черных! * * * Я теперь ничего не прошу у тебя, Я не буду тобой недоволен теперь, Не кляну, и не славлю, безмолвно любя, И не буду тобой недоволен теперь. Небывалого света горит ореол Под твоим, о, царица! волшебным окном. Издалека тебя навестить я пришел... Под твоим я, царица, волшебным окном. Я молчу, ничего не прошу у тебя, Я бесцельно брожу в очарованном сие, Лишь таинственный свет созерцаю, любя. У тебя, о царица! в волшебном окне. ЛЕЙЛИ 1894-1951 гг. МОЛИТВА Снова лампаду зажгла я во мгле, Пред твоим ликом склоняю колени: - Грешная - я, всем чужда на земле, Грешная - я, как грешна перед всеми! Холод и дождь, и метель на дворе. Келья моя - здесь, над озером льдистым... Спит кипарис, видит сои о заре: Ветер играет ночной с кипарисом. Тихо молюсь я, без вздоха, без слез, Муки души моей знает ли небо? - Пред твоим ликом, пред венчиком роз. Путь потерявшая, грешная дева! Келья моя - в безызвестной глуши, Плачу беззвучно, с безмолвной усладой... - Тяжек мой грех для усталой души... Пред твоим ликом мерцает лампада... МКРТИЧ ПЭШИКТАШЛЯН 1820-1868 гг. К ЗЕФИРУ АЛЕМДАГА. Дитя-зефир, нежнокрылат! Вдоль ручейков, будящих тишь, Меж роз, струящих аромат, Навстречу мне куда летишь? Прохладу льешь, льешь фимиам, Дыханьем сладким льнешь к устам! О, ветерок! люблю тебя, Когда спешишь ко мне прильнуть,. Пляша, свистя, в свой рог трубя, Лаская пламенную грудь! И, освежен, цветок души Для светлых дней цветет в тиши. Мой милый вестник! мчись, лети. Скажи оврагам и холмам, Лесам, стоящим по пути. Где соловьи поют цветам, Что верный друг вернулся к ним, Что он восторгом полн былым! О, радости погибших дней, Вас снова обретаю я: Таились вы в тени ветвей, Под пеной тихого ручья: Вы реете в густых листах И в темных зонтичных кустах. И свеяно с чела, чредой, Так много тягостных забот! И ряд часов, суля покой, Над сердцем: 'ты усни!' поет. Природа, любящая мать, В объятьях хочет заласкать. Гуляет здесь, под вечерок, В тени прохладной, много дев, Взвевал их кудри ветерок, Лицо пылало, заалев. Луна, и дева, и цветок - Любовью созданный венок! О! как, любовь и дружба, вы - Прекрасны, мир лесной деля, Где ваше ложе - глубь травы, Гулянье - вольные поля! В объятьях дружбы, ей дыша, Пусть отлетит моя душа! А ты, зефир, нежнокрылат, Летя вдоль звонкозвучных струй, С цветов свевая аромат, Дари, дари мне поцелуй, Прохладу лей, лей фимиам, Дыханьем сладким льни к устам! ПЕТРОС ДУРИАН 1851-1872 гг. МОЯ СМЕРТЬ Если смерти ангел бледный Мне предстанет, взор склонив, Свеет скорбь рукой победной,- Знайте: я, как прежде, жив! Если светом бледным свечи, Ложе смерти озарив, Мне зальют лицо и плечи,- Знайте: я, как прежде, жив! Если друг, в слезах, быть может, Льдистым саваном обвив, В черный гроб меня положит,- Знайте: я, как прежде, жив! Если колокол застонет - Смерти смех, ее призыв, И мой гроб в толпе потонет,- Знайте: я, как прежде, жив! Если близкие, с рыданьем, Гроб в могилу опустив, Не промедлят с расставаньем,- Знайте: я, как прежде, жив! Если ж та могила станет Всем чужой, и навсегда Память обо мне увянет,- Знайте, что я мертв тогда! * * * Близ океана голубого, Где блещут золотом пески, Когда в золе, покрывшей снова Весь пепел грез, тех роз тоски, Зари засветятся огни. Мою любовь ты вспомяни! Когда опять в листве зеленой, Чью тень любили мы с тобой, Где часто, в час завороженный. Сердец мы пили сладкий зной, Лист дрогнет, как в былые дни. Мои признанья вспомяни! И утром, на заре весенней, Когда простор и ал и чист, Иди в поля, в простор цветении. Смотри, где сух, где зелен лист... Вдруг птичка запоет в тени: Мои мечты ты вспомяни! Чамлы-Чая взойди на кручи, Иль на уступ Бахлар-Баши {1}: Мы любовались там на тучи, Мы там блуждали,- две души! Зефир шепнет тебе 'усни'! Мою судьбу ты вспомяни! Когда ночь летняя приветит Тебя, звездиста и чиста, И, как фонарь, луна засветит, Чтоб озарить твой путь к Мота {2}, Былым мечтам не измени, Мою печаль ты вспомяни! Когда посмотришь ты, угрюмый, На черноликий небосвод, И сдавят сумрачные думы Твое чело и взор, как гнет, Ударит колокол... Вздохни И смерть мою ты вспомяни! 1 Чамлы-Чая, Бахлар-Баши - горы. 2 Мота - известный в свое время ресторан. РОПОТЫ Прощайте, бог и солнце,- мир лучей, Горящий знойно над душой моей! Собой умножу в небесах огни. Что звезды? Не проклятье ли они Несчастных, неповинных душ, чело Браздящих неба горько и светло? О, ружья огненные бога!- вы Основы молний, перлы синевы! Что я сказал? испепели меня, Разбей, о боже! Атом жалкий, я Осмелился стремиться к небесам! Желал взнестись к божественным огням! Молюсь тебе, о боже, в дрожи мук, Цветение и луч, волна и звук, О, снявший розу с моего чела, Огонь - с очей, с уст - трепет, блеск - с крыла! Ты сердцу - вздохи дал и взорам - тьму, Сказал, что в смерти я тебя пойму. За гробом жизнь, о верю, для меня Ты сохранил: молитв, цветов, огня! А если мне исчезнуть суждено, Беззвучно, безответно пасть на дно,- Дай бледной молнией теперь же стать, Над именем твоим восстав, кричать, Что ты - 'бог мести',- впиться в грудь твою Проклятием, подобно острию! Ах, я дрожу, я бледен, я заклят, Во мне вся внутренность кипит, как ад... Меж стонов кипарисов черный вздох, Я - лист осенний, что поблек, иссох. Мне искру дайте, искру, чтобы жить! Как после грез холодный гроб взлюбить? О, боже, как судьба моя черна. Могильной сажей вписана она. О, влей хоть каплю пламени в нее! Я жить хочу, хочу любить еще... Мне в душу падайте, огни небес, Чтоб ваш любовник горестный воскрес! Весна челу ни розы не дает, Ни луч с небес улыбкой не скользнет: Ночь - гроб мой, звезды - факелы, уныл, Блуждает месяц, плача, средь могил. Для тех, над кем никто не сронит слез, Ты этот месяц в небеса вознес. Кто к смерти близки, все же нужны тем Сначала - жизнь, и плакальщик затем. Писали тщетно звезды мне: 'Любовь!' Пел тщетно соловей: 'Люби же вновь!'. Твердили тщетно ветры о любви И отражали ясный лик ручьи! Напрасно лес при мне был молчалив, Молчали листья, тайну затаив, Чтоб не смутить мечты святой моей, Напрасно, я всегда мечтал о ней, Напрасно вы, весенние цветы, Струили ладан на мои мечты! Нет, все смеялись, в злобе торжества, И этот мир - насмешка божества! СИПИЛ 1863-1932 гг. В МОНАСТЫРЕ Здесь, в келье я сижу одна. Вот полночь бьет. Лампады нет, и нет луча на небесах. Последний свет погас в дому и у ворот, И я - одна, погружена в глухих мечтах. Кочует вкруг унылый сонм густых теней, То подойдут, то отойдут, то станут в ряд. И углублен их скорбный стон сильней, больней, Когда они, утомлены, вблизи стоят. Виденья - то моей мечты, печальных дум, Сны молодой, ах, молодой! моей души... Когда звучит холодных дней тоскливый шум, Целенье слез приносят мне они в тиши. Меж грустных лиц склоняюсь ниц, с моей тоской,. Меж строгих дев, для коих нет страстей и гроз, Чьи голоса - молитв напев, псалом святой, Губящий рой, прекрасный рой надежд и грез! Я жить хочу, а мне твердят про небеса! Хочу любви, - они кричат: 'Бог есть любовь!' В рассказах их: Иов, Давид иль чудеса, Внушают: 'Нам надежда - смерть! не суесловь!' Горит заря, и свет дневной, и лунный луч, Людей живя, цветы, поля и весь простор... А предо мной лампадный свет, чуть жив, не жгуч, Которым мой, всегда без сна, томится взор! Я вздоха жду огнистых уст, средь душной тьмы, Порывы дум - ответных слов, страдая, ждут... А мне в кровать, пред тем как спать, дают псалмы, И на ночь крест, на сердце мне, как знак, кладут! Но вижу я во сне всегда - одно, одно: Борьбу за жизнь, бездонный свет, мечту свою! Я в мире - прах, но сердце все ж огнем полно, И небо, ах! его святым я отдаю! ТУЧА Сонет Той туче светлой я свои вручила грезы, На небесах, в лучах серебряной луны, Но туча на клочки разбита, с вышины На землю падают пылающие слезы. С родным сиянием она разлучена, Гонима злобными бичами ветра с силой... Ей в небе жизнь была, земля была могилой, Где радость помыслов навек погребена. И улыбаются просторы высоты, Бесстрастно чуждые всей нашей скорби жгучей, Лелеют новые, в своих объятьях, тучи, Тревоги новые и новые мечты! Меж тем, палимые бессонными страстями, Мы плачем: кто - дождем, кто горькими слезами! АРШАК ЧОБАНЬЯН 1872-1954 гг. * * * Вот и снова ничто превращается в свет. С заалевших вершин тень сдвигается прочь, Волны моря окрашены в пурпурный свет: Это стрелы зари, поражающей ночь! oС заалевших вершин тень сдвигается прочь, Вырывается пламя из бездны небес, Это стрелы зари, поражающей ночь,- Чтобы сумрак, дрожа, отступил и исчез. Вырывается пламя из бездны небес, Тени тают, клубясь, улетая, как дым... Чтобы сумрак, дрожа, отступил и исчез, Солнце, солнце восходит с лицом огневым. Тени тают, клубясь, улетают, как дым, Птицы с пеньем порхают с чинары на вязь, Солнце, солнце восходит с лицом огневым... Возрождение жизни!.. Пленительный час! МАРИНА Над гладью моря вздохи ветерка Лазурный шелк сгибают непривычно, И, в складки ровные согнув слегка, Кладут запутанно, но симметрично. И кажется: прозрачное шитье Голубизной сияет углубленной, Но зелень трав подводных сквозь нее Просвечивает неопределенно. BAAH МАЛЭЗИАН 1873 г. * * * Словно кто-то в тоске, Зашептал вдалеке... Ах, не мысль ли моя Вспоминает! Вечер холодно-мглист... С ветки падает лист... Не надежда ль моя Увядает! Лампа гаснет и в ней Свет слабей и слабей... Не любовь ли моя Умирает. Со свечами вдали Черный гроб пронесли... Не себя ль жизнь моя Погребает! МИСАК МЭЦАРЕНЦ 1885-1908 гг. 1 Ночь сладостна, ночь знойно сладострастна, Напоена гашишем и бальзамом, Я в опьянении, иду - как светлым храмом: Ночь сладостна, ночь знойно сладострастна. Лобзания дарит мне ветр и море, Лобзания дарит лучей сплетенье. Сегодня - праздник, в сердце - воскресенье, Лобзания дарит мне ветр и море... Но свет души, за мигом миги, меркнет, Уста иного жаждут поцелуя... Ночь - в торжестве, луна горит ликуя... Но свет души, за мигом миги, меркнет... 2 НА РАССВЕТЕ Сонет В горах, в монастыре, песнь колокола плачет, Газели на заре на водопой спешат, Как дева, впившая мускатный аромат, Пьян, ветер над рекой и кружится и скачет, На тропке караван по склону гор маячит, И стоны бубенцов, как ночи песнь, звучат, Я слышу шорохи за кольями оград И страстно солнца жду, что лик свои долго прячет. Весь сумрачный ландшафт,- ущелье и скала,- Похож на старого, гигантского орла, Что сталь когтей вонзил в глубины без названья, Пьянящий запах мне бесстрастно шлет заря, Мечтаю меж дерев, томлюсь, мечтой горя, Что пэри явится - венчать мои желанья! 3 СОНЕТ С КОДОЮ Цветы роняют робко лепестки, Вечерний ветер полон ароматом, И в сердце, грезой сладостной объятом. Так сумерки жемчужны и легки. Акации, опьянены закатом, Льют нежный дух, клоня свои листки, К ним ветер льнет, и вихрем беловатым. Как снег, летят пахучие цветки. Как гурии неведомого рая, Сребристых кудрей пряди распуская, Их белый сонм струится в водомет, Вода фонтана льется, бьется звонко, Чиста, прозрачна, как слеза ребенка, Но сладострастно песнь ее зовет... Чу! осыпается коронка за коронкой... ДАНИЭЛ ВАРУЖАН 1884-1915 гг. КОЛЫБЕЛЬ АРМЯН Есть хата, в ней - колыбель, Из кипариса она. Вкруг дико воет метель И сов насмешка слышна. Со сводов виснет седых Бус синих, синих овал. То слезы неба, но их Жестокий холод сковал. Там копоть, сырость, капель... И там безмолвно в тиши Качается колыбель, Как месть в глубинах души. То - место, где армянин Мятежных кормит детей, Где цвет лобзаний - один: Кровавой розы алей. Там нежных слов не слыхать, Под песнь любви не уснуть: И мгла там - строгая мать, А молний вспышка там - грудь. В слезах, лишенный всего, Ребенок должен там жить, Там случай зыблет его И друг приходит кормить. Но там, под синью тех бус, Герой, быть может, сокрыт. Как в яслях спал Иисус, Освободитель там спит! ВААН ТЭКЭЯН СОНЕТ Как брат, что издавна не видел брата, Стал сеять дождь, вкруг и на полях, И я услышал звук, звук поцелуев, ах! И сердце было завистию сжато, И о цветах я вспомнил, что в садах Возносят чаши, полны аромата, И о слезах, не пролитых когда-то, И о морях сияний, о морях Благоуханий: о твоих очах! Ни капли мне то не послало море, Чтоб умягчить вздыбившееся горе! И что ж, дитя, я вновь - в твоих вратах, Пришел, как странник, что приюта ищет, Когда льет дождь и ветер скорби свищет. КОНСТАНТИН ЕРЗЫНКАИСКИЙ Отрывок Как розы стройный куст, возник Передо мной твой дивный лик. Вовек ни отрок, ни старик Красы подобной не постиг. Весь день свою любовь таю, Увидеть жажду тень твою, Чуть вспомню, снова слезы лью: Ты душу унесла мою! Лишь аромат твой разлился, Как потерял свой разум я, Лишь мне предстала тень твоя,- Огня влилась в меня струя. Как полная луна, светла, Вдоль щек ты косы обвила... Ах! многих ты с ума свела! Меня своим лучом зажгла. Каменьев драгоценный ряд К ее груди приникнуть рад. Ее благоуханный взгляд, Как розами расцветший сад. Не жаждать я ее не мог: Так жаждет свежих рос - листок, Так ждем мы в первый вешний срок, Чтоб с юга дунул ветерок. Я в основаньи сокрушен, Что было жизнью, стало - сон, Печаль - отныне мой закон, Души тоска и сердца стой. Этот перевод впервые опубликован Г. Татосяном в ж-ле 'Литературная Армения', 1959, No 3, а также В. Роговым в 'Тетрадях переводчика', М,, 1963. Другой вариант перевода напечатан в сборнике 'Поэзия Армении в переводах и оценке В. Я. Брюсова', Ереван, 1963. (Прим. ред.). НААПЕТ КУЧАК Четверостишие Твои ланиты - цвета роз, глаза черны, чернее бровь, Как мрамор плечи, грудь нежна, но вот ее ты скрыла вновь, Но смерть поглотит в ночь одну, ах! алость всю, всю белизну! Червей могильных не томи, но мне отдай - свою любовь. Впервые опубликовано Г. Татосяном в ж-ле 'Литературная Армения', 1959, No 3, а также В. Роговым в 'Тетрадях переводчика', М., 1963. (Прим. ред.). ЛУИКИАНОС МЕЧТА Когда избранные на небеса взойдут, Блаженство жданное они в раю найдут, Златочеканные венцы приобретут, И перстни на руки - рубин и изумруд. Споет хваление хор ангелов и дев, Влагая в пение божественный напев, И, в умилении таинственном сгорев, Возблещут чистые, как звезды, заалев. О сокровенная мечта, венец мечтам! Присноблажениая, введи меня во храм, В сады нетленные к блаженным небесам, Неизреченный мне вдохнуть дай фимиам! Вариант последней строки: 'Дай мне вдохнуть неизреченный фимиам'. Перевод впервые опубликован В. Роговым в 'Тетрадях переводчика', М, 1963. (Прим ред.). АВЕТИК ИСААКИАН Внемлите все тоске моей! Ты, гиацинт! Вы, розы гор! В саду поющий соловей И ветры, бьющие простор! Померкло небо, нет земли, Бездомен, нищ, рыдаю я! Яр увели, джан увели, Навзрыд, навзрыд рыдаю я. Ах, яр моя! Ушла ты вдаль, Меня забыла и ушла, Мою тоску, мою печаль Не исцелила и ушла. Внемлите все тоске моей! Ты, гиацинт! Вы, розы гор! В саду поющий соловей И ветры, бьющие простор! Впервые опубликовано К. Григорьяном в армянской газете 'Гракантерт' от 30 сентября 1956 г. ПЕТРОС ДУРИАН ИСТИННОЕ СТРАДАНЬЕ Всегда встречать иссякший ключ, Томиться жаждой ожиданья, Как стебль, увянуть в цвете лет,- О нет, не это есть страданье! Свой бледный, свой холодный лоб, Не знавший жгучего лобзанья, На мертвый камень положить,- О нет, не это есть страданье! Ни разу не приникнув к той, Кто вся - улыбка, обаянье, Обнять бесстрастие земли,- О нет, не это есть страданье! Не облегчив души больной Сном, полным сладкого мечтанья, Уснуть под земляным плащом,- О нет, не это есть страданье! Жить в подземелье, в нищете. Где смрадом стеснено дыханье, Всегда терпеть, всегда болеть,- О нет, не это есть страданье! Но в мире быть сухим листом, И, гнет народного страданья Не облегчив, безвестно пасть,- О, только это есть страданье! Этот перевод впервые напечатан в газете 'Утро России' от 14 февраля 1916 г. АРАМ ЧАРЫГ ВИДЕНИЕ Прелестная девочка тринадцати лет Нередко является ко мне по ночам, Возьмет мою голову, и, лаской согрет, Прижавшись к щеке ее,- вверяюсь мечтам. Меня с ненасытностью целует она, Глазами газельими в глаза мне глядит. Шепча лихорадочно, но вся холодна, 'Люблю я, люблю тебя!' - до утра сидит. Прелестная девочка была мне родной, Бывало, на много дней, входила в наш дом, И также шептала мне: 'Ах, радостный мой!' И плакала, плакала,- со мною вдвоем. В те дни с ней расстались мы, увы! навсегда! Не знал я, куда она на свете ушла, Когда ж я спросил об ней, в ответ мне тогда Сказали: 'Увянувши - она умерла!' Умершая девочка тринадцати лет Нередко является ко мне по ночам, Берет мою голову... Я - лаской согрет, Она же, печальная, приникнет к устам. ПРИМЕЧАНИЯ ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ Вступительный очерк, как указано в Объяснениях редакции (стр. 21), отнюдь не притязает на полноту сообщаемых в нем историко-литературных сведений, являясь лишь предисловием к данной книге. Историческая часть очерка основана на работе того же автора: 'Очерк исторических судеб армянского народа с древнейших времен до наших дней, Мск. 1916 г.', где указаны источники, которыми пользовался автор. Для историко-литературной части очерка важнейшими источниками были: работы А. Чобалнана и др., указанные ниже в Библиографии, непосредственное знакомство с созданиями армянской литературы в переводах и, частью, в оригинале, и, особенно, личные разъяснения и указания П. Н. Макинциана и Карэна Микаэляна, которым автор еще раз выражает свою глубокую признательность. Некоторые дополнения к данным, сообщенным во Вступительном очерке, приведены далее в Примечаниях. Орфография армянских слов и собственных имен как во Вступительном очерке, так и во всем сборнике выдержана в согласии с произношением русских армян (включая и имена западноармянских поэтов, за немногими исключениями уже установившихся написаний). При этом редакция имела в виду воспроизвести именно произношение, отчего написание отдельных имен не единообразно. В частности, окончание армянских фамилий имеет в русской транскрипции несколько форм: на - иан (напр., Чобаниан, Исаакиан), на -ьян (напр., Патканьян, Туманьян), на -ьянц (напр., К. Костаньянц) или, иногда, на -ян (напр., Микаэлян). Имена крестные приведены - частью в армянской форме, напр., Петрое Дуриан, частью - в русской форме, напр., Моисей Хоренский, Иоанн Мандакуни, Григорий Магистр, частью - в обеих формах, напр., Елисей (Егише), Лазарь (Газарос), Лев (Левой), также в отдельных случаях различно написание - Иоаннес, Ованнес и др. Редакция решилась допустить такую пестроту написаний, чтобы не нарушать уже установившейся традиции, по которой в русских сочинениях постоянно пишется Моисей, а не Мовсес Хоренский, но Рафаэл, а не Рафаил Патканьян, Ованнес Туманьян, но большею частью - Иоаннес Иоаннисиан, Александр Цатуриан, но - Петрое Дуриан и т. под. Тексты народных песен взяты, преимущественно, из изданий еп. Сервандзциана, Н. О. Эмина, А. Чобаниана и из различных песенников ('ергараны' и 'тагараны'), тексты древнейших песен из нзд. истории Моисея Корейского. Текст сказки о 'Владыке Аслане' основан на изд. К. Костаньянца, эпопеи 'Давид Сасунский' - на изд. Манука Абегиана, некоторых джан-полюмов - на изд. 'Кнар Айкакан' ('Армянская Лира'). Несколько песен заимствовано (П. Н. Макинцианом) из ванских журналов и выписано (нм же) из рукописей Эчмиадзинской библиотеки. Небольшое число песен, главным образом - обрядовых, переведено с французского перевода А. Чобаниана, так как армянский текст этих стихов получить не удалось. Тексты произведений средневековых поэтов и ашугов взяты частью из изд., названных выше (К. Костаньянца, А. Чобаниана, 'Кнар Айкакан'). а также из изд.: арх. Тевканца ('Айерг'), Г. Ахвердова (Саят-Нова), А. Потуриана и др., тексты шараканов - из изд. 'Шаракана' (армянского, сличенного с русским переводом Н. О. Эмина), тексты 'Элегии на взятие Эдессы' и 'Песни о пленении короля Левона' - из изд. Э. Дюлорье. Тексты произведений новых поэтов почерпнуты из изд. их соч. и различных антологии, причем некоторые тексты сообщены самими авторами. НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ. ЛИРИКА. Из древнейших песен, стр. 97-99. 'Древняя армянская литература, пишет А. Чобаниан (Chants populaires Armeniens, LXXI), лишена своей интереснейшей половины: поэзии языческой... Погибли навсегда целые циклы прекрасных эпических и мифологических песен, от которых осталось лишь несколько отрывков, приводимых Моисеем Хоренским и Григорием Магистром'... Соглашаясь с автором этих строк, мы постарались в начале нашего изд. собрать важнейшие из этих скудных отрывков. Рождение Ваагна. Моисей Хоренскин, кн. I, гл. 31, приводя эту песню и называя Ваагна (или Вахагна) сыном царя (мифического) Тнграна Древнего, говорит: 'Мы собственными ушами слышали, как пели эту (песнь), сопровождая ее бамбирном. Затем в песне воспевали борьбу Ваагна с драконами и победу над ними... Воспевали также его апофеозу, и там, в стране Иверов, была ему воздвигнута статуя в рост его, которую чествовали жертвами'. Полагают, что Ваагн - одно из древнейших национальных божеств у армян. В эпоху влияния эллинизма, при Тигране Великом, Ваагна приравняли к Гераклу, чем объясняются слова Моисея Хоренского (там же): 'Все воспеваемое (о Ваагне) имело большое сходство с подвигами Геракла'. Другие армянские писатели (Агафангел, Анании Ширакский) дополняют сведения о Ваагне. Это Ваагн образовал млечный путь, разроняв по пути на небо соломинки из снопа, похищенного у Баршама (по-сирийски - Солнце), женой Ваагна была Астхик (букв.- звездочка) и т. под. Все это позволяет видеть в Ваагне - божество звездное.- См. ниже литературную обработку предания о рождении Ваагна в стихах И. Иоанниснана (стр. 275). О построении Вардгеса. Моисей Хоренский, кн. II, гл. 65, говорит, что царь Вагарш, которого отождествляют с Вагаршем или Вологасом, царствовавшим в Армении в эпоху Септимия Севера (194-211 гг. по Р. X.) и, по преданию, основавшим город Вагаршапат (иначе Нор-Кахак или Кайнеполь, (м. б., современный Эчмиадзин), 'обвел также стеною большое селение Вардгеса, что на реке Касахе, об чем в легенде говорится следующее'... Следует 5 стихов, воспроизводимых нами почти без изменений в переводе Н. О. Эмина, так как его прозаический перевод почти совпадает с ритмом подлинника. Добавим, что последний стих для перевода представляет трудности и может быть истолкован иначе. Другие народные стихи, приводимые Моисеем Хоренским, крайне отрывочны и представляют более исторический, нежели художественный интерес. См. Н. О. Эмин, 'Монсей Хоренский и древний армянский эпос', Е. Dulauries, 'Chants populaires armeniens', и др. Песня о рассвете. Хотя в стихах говорится о Христе и Просветителе (т. е. Григории из царского рода Аршакидов, с именем которого связано крещение царя Тирндата и армян, в самом конце III в.), однако полагают, что эта песня могла возникнуть еще в языческую пору, причем позднее языческие имена и образы были заменены христианскими. Песни о любви, стр. 99-107. Армянские народные песни о любви, как аналогичные народные песни русские и др. народов, прежде всего показывают, как высоко сам народ ценил жизнь чувства. В то время, как интеллигентные печальники горя народного в своих стихах наибольшее внимание уделяют обычно бедствиям родного народа, его тяжкой доле, он сам охотно поет о радостях любить и быть любимым. В стихах о любви, сложенных армянским народом, эстетическое отношение к миру одерживает полную победу, отражая силу духа 'народа-художника'. Вот почему мы сочли нужным дать сравнительно много места этим любовным песням, большинство которых выделяется особой художественностью выражения. Две из этих песен: Для милой платье сшить, стр. 99 и Золотая звездочка в небе были ранее напечатаны ('Огонек', 1915 г.), перепечатано в 'Сборнике армянской литературы', Пгд., 1916) в другой редакции перевода: I Сшейте платье для милой Вы из солнечного света, Лунный свет - подкладка платью, Нитки - облаков волокна, Кружева - морская пена, Звезды яркие - застежки, А на грудь цветок - я сам! II Полюбила звездочка в небе Рыбку малую в синем море, Но не плавать рыбешке в небе, Не блистать и звездочке в море. Джан-гюлюмы связаны с гаданием под праздник. В сосуд с водой, простоявшей всю ночь под розовым кустом и светом звезд, девушки кладут свои метки: утром девочка, 'мать цветов', с лицом, закрытым покрывалом, достает эти метки под пение джан-гюлюмов, чья метка вынется, к тому и относятся слова песни (П. Макинциан, 'Очерк армянской литературы'). Зейтунский марш, стр. 119, до сих пор распространенная песня удальцов. Название Зейтун не упоминается в хрониках Килнкийского царства и встречается впервые в XVI в. Но с того времени Зейтун постоянно оставался горным гнездом, обитатели которого не хотели признавать чужеземной власти. С оружием в руках, все - воины с детства,- зейтунцы упорно обороняли свою свободу и от турецких чиновников и от турецкого регулярного войска, которому затруднительно было бороться с партизанскими отрядами в горной области. В Зейтуне сохранялись патриархальные нравы старины, жили древние песни и предания, в местном монастыре хранилось много старинных рукописей. В 1865 г. туркам хитростью удалось восстановить зависимость Зейтуна, впрочем, первоначально совершенно номинальную. В 1879 г. впервые в Зейтун был введен турецкий гарнизон. Но когда турки стали облагать население Зейтуна тяжелыми податями, жители начали волноваться. Последнее, самое серьезное восстание, в числе причин которого были и систематические избиения армян турками в других вилайетах, произошло в 1895 г. Против Зейтуна была отправлена огромная армия Эдхема-паши с осадной артиллерией. Зейтунцы геройски оборонялись, но, лишенные подвоза боевых припасов, должны были уступить силе. Благодаря посредничеству России, Англии а Франции, условия сдачи были почетны: зейтунцам был гарантирован губернатор-христианин и т. п. Однако впоследствии турки большинства этих условий не выполнили. Лучшая работа о Зейтуне: Aghassi, Zeitun, depuis les origines jusqu'a l'insurretion de 1895. Trad. d'A. Tchobanian. 2 ed. P. 1897. Песни средневековые, народные и неизвестных авторов. О происхождении этих песен см. Вступительный очерк, стр. 63. Песнь на пленение короля Левона, стр. 122, Текст взят из изд. Е. Dularier, Recueil des historiens de croisades. В 1266 г. египтяне (мамелюки) вторглись в Киликию, одержали победу при Терпесаге и взяли в плен Левона, сына короля Гетума I. Левон был уведен в Каир и томился в плену больше двух лет. Наконец, Гетуму, горько оплакивавшему утрату двух сыновей (другой, Торос, т. е. Федор, был убит при Терпесаге). удалось добиться обмена пленными: султан согласился отпустить Левона в обмен на своего эмира, Сонкора-Ашкара, попавшего при взятии Алеппо в плен к татарам, бывшим в то время союзниками армян. Левон вернулся в Киликню и по смерти Гетума I царствовал под именем Левона (Льва) III. Народная песня излагает эти события в том освещении, какого требовала народная гордость. О Сисе, столице Килнкии, см. Вступительный очерк, стр. 38. Арутюн Туманьян, стр. 129 - современный поэт, автор нескольких сборников стихов. ЭПОС Эпос. По свидетельствам Моисея Хоренского и Григория Магистра, древнейшая армянская народная поэзия была богата эпическими созданиями, воспевавшими сказания о богах и героях. Эти песни дохристианской эпохи поглблн для нас, кроме скудных отрывков (см. выше). Дошли до нас лишь позднейшие народные обработки христианских легенд и отрывки обширной эпопеи о Давиде Сасунском, может быть, впитавшие в себя, однако, кое-что из древнейших песен. Поэтому о народном армянском эпосе должно судить, как о скромных остатках некогда величественного целого. Владыка Аслан, стр. 130 и сл. В основе этой сказки лежит общеарийский миф о верной жене, которая отдает свою жизнь в обмен за жизнь мужа. Наиболее известен этот миф в эллинской обработке сказания о царе Адмете и его жене Алкесте, пересказанного в утерянной поэме, приписываемой Гесиоду, в также утерянной драме Фрнннха и в сохранившейся трагедии Еврипида 'Алкеста'. У греческого трагика, как и у армянского поэта, и старик-отец Адмета и его старуха-мать отказываются отдать свою жизнь в обмен за жизнь сына, соглашается пожертвовать за мужа своей жизнью лишь его юная и прекрасная жена - Алкеста. Трагедия Еврипида заканчивается счастливым исходом: Геракл, связанный с Адметом узами гостеприимства, в рукопашном бою отбивает у демона смерти Алкесту и возвращает ее мужу. Такой конец у армянского поэта-христианина заменен вмешательством господней воли. Впрочем, полагают, что сюжет возвратился в Армению через посредство восточных обработок (персидских и арабских). ПОЭЗИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ Поэзия средневековья. К тому, что сказано в нашем Вступительном очерке о поэзии армянского средневековья, мы можем добавить сказанное о ней А. Чобанианом (Chants populaires, LXXIII): 'Эта поэзия свободная, полная живого а чарующего изящества, часто поражающая своим сильным и самобытным складом, составляет наиболее живую и наиболее оригинальную часть древней армянской литературы'. Говоря далее о религиозной поэзия армянского средневековья, тот же автор пишет: 'Ее создания не бледнеют рядом с прославленнейшими творениями мировой литературы христианства'. Такое высокое значение средневековой армянской поэзии и побудило нас отвести ей значительное место в нашем сборнике. Григорий Нарекский, стр. 157-160 и Вступ. оч., стр. 47-48. Очерк о жизни и произведениях Григория И. см. в книге F. Neve, L'Armenie chretienne et sa litterature, Louvain, 1886. Комментаторы считают стихи 'Алмазная роза' аллегорией богоматери, в подлиннике стихотв. щедро украшено аллитерациями, которые переводчик по возможности старался воспроизвести. Об аллегорическом смысле 'Песни на Воскресение Христово' мнения комментаторов расходятся. В образе телеги видят, напр., изображение Армении, погрязшей в язычестве, которую выводит на правый путь христианство. Недавно было высказано мнение, что поэт, аллегоризуя описание верных, через Воскресение Христово, в 'Новом Сионе' описал в своих стихах простое явление природы: из того монастыря, где жил Григорий, созвездие Большой Медведицы представляется в виде колесницы, спускающейся с Арарата (Масиса горы). Нерсес Благодатный, стр. 161-174 и Вступ. оч., стр. 48-49. Характеристику Нерсеса Б. см. в брошюре: A. Tchobanian, L'Armenie son Histoire, sa Litterature, P. 1897. См. также обширный очерк в кннге F. Neve и вступительную заметку Dulaurier в его изд. Recueil etc. Стихи На великий пяток составляют отрывок стихотворения, в котором каждые два стиха начинаются последовательно с новой буквы алфавита (в нашем переводе от К до Т). В Элегии на взятие Эдессы в подлиннике около 4000 стихов оканчивается на одну и ту же рифму (-ни), переводчик по возможности стремился воспроизвести эту особенность оригинала. Некоторые думают, что такой прием стихосложения заимствован армянскими поэтами у арабских, Sant-Martin (в лредисл. к французскому изд. 'Элегии' Jehan Zohrab) приписывает его влиянию франков в эпоху крестовых походов. Должно, однако, напомнить, что подобный прием встречается в армянской поэзии уже у Григория Магистра (ум. около 1058 г.). Автор называет свою поэму 'просопопеей', так как олицетворяет город Эдессу и заставляет ее самое рассказывать о своих несчастьях (отсюда выражения: 'созерцала я...', 'мой', 'у меня' и т. п.). Взятке Эдессы связано с началом наступления мусульман на новые христианские государства Передней Азии в XII в. В 30-х годах этого столетия атабек (визирь Зенги или Заики), правивший Мосулом, как опекун малолетнего сельджукского эмира Альп-Аслана, предпринял завоевание всей Сирин н Месопотамии. Захватив ряд городов, Занки осадил Эдессу. Архиепископ города, ждавший помощи из Иерусалима и Антиохнн, убедил гарнизон и жителей обороняться. Но помощь не подошла (см. примеч. к ст. 811), и в городе начался голод. Занки подкопал стены, зажег бревна, вставленные в подкопы, и этим обрушил стены. Мусульмане ворвались в Эдессу и разграбили город, архиепископ был убит в свалке. Через два дня сдалась и цитадель (декабрь 1144 г.). Мусульманские поэты прославили подвиги Занки. 'Элегия' Нерсеса, помимо своих художественных достоинств, является важным историческим свидетельством современника. В армянской литературе известна другая поэма, которая может быть поставлена в параллель с 'Элегией' Нерсеса Б.: 'Эллегия на взятие Иерусалима' (Саладином в 1187 г.), написанная католикосом Григорием Отроком или Тга (1133-1189 гг.). От Григория Отрока осталось несколько писем по богословским вопросам и 'Элегия', написанная тем же стихом, как поэма Нерсеса Б. Фрик, стр. 177-180 и Вступ. ст., стр. 53-54. Ожидается изд. его соч., в котором должен впервые появиться ряд произведений (под. ред. арх. Тирайра). Из стихотв. 'Жалобы' переведено нами лишь начало: в подлиннике все стихотв. выдержано на одну рифму. Иоанн Ерзынкайский, стр. 181-182 и Вступ. оч., стр.54-55. Иоанн Е. род. в 1250 г., в Ерзынке (Ерзынджан) и ум. около 1326 г. Его называют также Ованнес из Ерзынка, Плуз (т. е. голубоглазый) из Дзорадзора (ибо долгое время жил в Дзордзорском монастыре). Во время пребывания Ованнеса Е. в Кнликии король Левой III устроил ему торжественный прием и поручил управление академией Сиса, тогда же Ованнес Е. изучил латинский яз. и перевел на армянский часть 'Summa Theologiae' Фомы Аквннского. Число соч. Ованнеса Е. (частью не дошедших до нас) весьма велико, в их числе имеется поэма в 1000 стихов о движении небесных тел (на тот же сюжет автором написано прозаическое рассуждение), составленная в Тифлисе. Наапет Кучак, стр. 208-214 и Вступ. ст., стр.59-61. Характеристику Кучака см.: A. Tchobanian, Les Trouveres Armeniens. Принадлежность Кучаку песий 'Крунк' сильно оспаривается: по языку и по манере письма она представляет значительные отличия от стихов, несомненно принадлежащих Наапету Кучаку. Четверостишие XII ('Ах, милый мой миндальный цвет...' стр. 210) в заключительных стихах повторяет мысль, часто встречающуюся у различных поэтов Востока (персидских, арабских, индусских) и заимствованную у них некоторыми немецкими романтиками (Жан Поль Рихтер, Уланд, Глей-Реттих). У нас та же мысль была обработана в четверостишии К. Фофанова: С плачем младенец родился на свет. Все улыбаются, ты только нет. Сделай же так, чтоб на смертном одре, Ты улыбался, а плакали б все. Саят-Нова, стр. 226-236 и Вступ. оч., стр. 63-69. О Саят-Нове существует богатая литература на армянском яз.-работы Ахвердова, К. Костаньянца, Ов. Туманьяна, Н. Агбальяна и мн. др., по-французски см. этюды M. Tcheras в журнале 'l'Armenie' 1893 г., A. Tchobanian и др., по-русски этюды и переводы Я. Полонского, А. Гарденина, Аврелиана и др. Формы своих стихов Саят-Нова брал большей частью у персидских поэтов. Грузинские и татарские стихи Саят-Новы еще не изданы, как, по-видимому, остается в рукописях и ряд его армянских стихотворений. Лункианос, стр. 237-238. Лункианос писал песни на армянском и турецком яз., мистические, эротические, на темы исторические и злободневные. Дошли до нас почти исключительно песни мистические и несколько злободневных. Дживани, стр. 239-240. Память Дживани и поныне жива среди современных ашугов русской Армении, и его песни поныне поются на. празднествах. Дживани был поэт очень чуткий, и на редкое событие, производившее впечатление среди армян, не отзывался песней. Число изданных песен ашугов довольно велико, но мы не использовали их по причинам, указанным на стр. 67. Так, после смерти Г. Ахвердова его наследниками напечатан 2-ой том его собрания песен ашугов' куда вошли произведения Ширина, Азбар-Адама, Мискин-Бурджи и мн. др. ПОЭЗИЯ РУССКИХ АРМЯН Поэзия русских армян распадается на три периода: ее зачинателей, как Р. Патканьяи, С. Шах-Азиз и др., ее расцвета в творчестве И. Иоанниснана, А. Цатуриана, Ов. Туманьяна, А. Исаакиана и др., новых течений, наиболее видным представителем которых является В. Тэриан. Несомненно, что на эту поэзию оказала свое влияние русская литература (см. брошюру Ю. Веселовского, Русское влияние в армянской литературе, М., 1901). В нашем изд. мы старались собрать произведения, отмеченные печатью оригинальности, оставляй в стороне хотя бы и талантливые перепевы мотивов русских поэтов. Р. Патканьян, стр. 243-256 и Вступ. очерк, стр. 75-78. Поэтическая деятельность Патканьяна представляет два раздельных периода. К первому относятся юношеские опыты и затем стихи 1855-1864 гг., в том числе 'Слезы Аракса', появившиеся в пяти сборниках 'Гамар-Катипа' (под этим псевдонимом, присвоенном себе позднее одним Патканьяном, печатали свои стихи члены маленького дружеского кружка, среди них Г. Додохьян). В этот же период Патканьян издал 'Новую азбуку', 'Народный песенник' и др. С середины 60-х годов Патканьян как поэт почти замолкает. Продав маленькую типографию, которую он имел в Петрограде, и прекратив свой журнал 'Север', он живет в Нахичевани, занимаясь педагогической деятельностью. В турецкую войну 1878 г. Патканьян вновь выступает со сборником стихов 'Свободные песни' и уже до конца жизни продолжает дело поэта. По-русски о Патканьяне см. статьи Ю. Веселовского, Гр. Чалхушьяи, Армянская поэзия в лице Паткаиьяна, Р н/Д, 1886, А. Дервиш, Патканьян, М. 1904 и др. Переводили стихи Паткаиьяна Ю. Веселовский, Л. Уманец, С. Головачевский, В. Шуф, Д. Пагнрев, Эллис и мн. др. Из поэмы Смерть Вардана, стр. 245-246. Вардан Мамиконьян Великий был предводителем восстания армян против персидского владычества в V в. вскоре после разделения Армении между Византией и Персией. Одно время во главе движения думал встать Васак Сюнниский, бывший марзпаном (т. е. правителем,- персы часто назначали правителей из природных армян), и ожидалась помощь византийской Армении, где правителем был Васак Мамнконид, а также императора Феодосия, Иберии, Албании (кавказской) и гуннов. Однако надежды на поддержку со стороны не оправдались. Тогда Багратиды, соперничавшие с Мамиконидами (два наиболее влиятельных княжеских дома в Армении), отступились от дела восстания так же, как Васак Сюнннекий (за что и был заклеймен армянскими историками как изменник,- мнение, которое ныне оспаривается). Армянское ополчение под начальством Вардана Великого было в 451 г. по Р. X. разбито и истреблено при Аварайре, близ Аракса. Но персы, встретив сильное сопротивление, сделали различные уступки армянам (в вопросах вероисповедания), так что восстание не пропало даром. Позднее все павшие в бою с Варданом были армянской церковью причтены к лику святых (нардананцы). (См., кроме общих историй, брошюру Н.Адонца, Марзпан Васак). Лет через 30 восстание персидских армян повторилось под руководством племянника Вардана князя Ваана Мамиконнда, который добился назначения его марзпаном (484 г.). Гайк и Торгом - мифические родоначальники армян: по Моисею Хореискому (кн. I, гл. 5) 'Иафет родит Гомера, Гомер - Фираса, Фирас-Форгома (Торгома), Форгом - Хайка (Гайка)'. Современная филология в слове hai (мн. число: haik) видит производное от арийского корня peti, давшего в греческом - peter, в латинском - pater (отец). Отсюда и название Армении Айастан или Haiastan, т. е. 'дом гайков', с помощью корня (иранского происхождения) sfan (дом, область).- Другие переводы (не полные) того же стихотворения принадлежат: Ю. Веселовскому ('Армянская Муза') к С. Шервинскому ('Сборник армянской литературы'). Р. Патканьян Ребенка святой колыбелью клянусь, стр. 254-255. Свв. Месроп и Саак - изобретатели армянского алфавита в V в. по Р. X. Предание говорит, что в самом начале V в. католикос Саак (Исаак) и монах Месроп Маштоц были заняты вопросом о создании азбуки для армян (которые ранее пользовались, может быть, алфавитами греческим и сирийским, не передающими всех звуков армянского языка). Испробовав различные алфавиты, а также 'письмена Даниила', изобретенные 'в древнейшие времена' для армянского яз., Саак и Месроп нашли их не достаточными и изобрели новую азбуку (по преданию, она явилась св. Месроп у в вещем сне), после чего завели школы и стали учить мальчиков новой грамоте. В том же V в. был совершен и великий труд - перевод на армянский язык библии. (Так рассказывают армянские историки Корюн, Лазарь Парпскин и Моисей Хоренский, см. исследование Месропа ТерМовсесяна, История перевода библии на армянский язык, Спб. 1902). Гэвонд-иерей, герой битвы на Аварайрском поле. Ашот Милосердный и Гагик Неутешный - цари Багратидской династии. 'Строители царства армян' - в подлиннике: 'азгшэн', из 'аз' - нация, народ и 'шэн', от глагола 'шинэл' - строить. Георг Додохьян, стр. 257-258 и Вступ. оч., стр. 79-80. Поэт родился в селе Аштараке, как и С. Шах-Азиз. Другие переводы того же стихотв. Ю. Веселовского ('Армянская Муза') и Н. Реулло ('Армянский Вестник', 1916 г.). ПОЭЗИЯ РУССКИХ АРМЯН С. Шах-Азиз, стр. 261-268 и Вступ. оч., стр. 78-79. В русской литературе Шах-Азиз нашел деятельного пропагандиста в лице Ю. Веселовского, издавшего отдельную книгу переводов произведений Шах-Азиза и посвятившего ему несколько статей ('Женская доля в изображении армянских литераторов' в сборнике Литературные очерки, М., 1900, и др. См. Библиографию). Переводили Шах-Азиза, кроме 10. Веселовского, Л. Уманец, С. Головачевский, И. Гриневская, О. Чюмина и др. Др. переводы стихотв. - Сон - Ю. Веселовского ('Армянская Муза'). Г. Агаян, стр. 269-272 и Вступ. оч., стр. 80. Агаян начал литературную деятельность повестями ('Арутюн и Мануэл', 'Две сестры' и др.), котом работал по педагогике (прекрасные учебники), считается лучшим писателем для детей. И. Иоаннисиян, стр. 273-284 и Вступ. оч., стр. 80-82. К сказанному нами добавим суждение П. Макинциана: 'Основателем новоармянской национальной поэзии нужно считать Иоаннисиана. Он впервые внес в поэзию понятие стиля. Он, прекрасно знакомый с народной поэзией, из этого неиссякаемого источника черпал образы и краски для воплощения как личных, так и общественных настроений'. По-русски характеристику Иоаннисиана см. в статье М. Алавердьянца, 'Спб. Ведомости', 1912 г. Иоаннисиана переводили Ю. Веселовский, К. Бальмонт, И. Белоусов, Л. Уманец, Е. Богословский, М. Шагиньян, Л. Зилов и др. Рождение Ваагна, стр. 275-276-литературная обработка древнего стихотв., сохраненного Моисеем Хоренским (см. примеч. на стр. 474). Араз, стр.278-279. Др. переводы того же стихотв.: К. Липскерова ('Сборник армянской лиетратуры') и А. Глобы ('Армянский Вестник', 1916 г.). Новая весна, стр. 277, Снег засыпал все пути, стр. 279-280. Др. переводы этих стихотв. Е. Богословского. Царь Артавазд, стр. 282-283. Моисей Хоренский (кн. II, гл. 61) так рассказывает легенду: 'Артавазд при переезде через мост города Арташата, чтобы охотиться на кабанов и онагров у истоков реки Гина, встревоженный какими-то видениями, долго носился на коне без цели, пока, наконец, не упал в глубокую пропасть и не пропал без следу. Об нем Гохтанские певцы поют так: по случаю смерти Арташеса (отца Артавазда) большая была гибель народу по языческому обычаю. Огорчился, говорят, Артавазд и говорит отцу: 'ты ушел и унес с собою всю нашу землю, как же мне царствовать над развалинами'. За это Арташес проклял его, сказав: 'если ты пойдешь на охоту на свободный (т. е. недоступный людям) Масис (Арарат), тебя захватят каджи (злые духи), там останешься и света не увидишь более'. Старухи также рассказывают про него, что он (Артавазд), связанный железными цепями, заключен в какой-то пещере, что две собаки грызут беспрестанно его цепи, и он силится выйти и положить конец миру, но что от звука ударов кузнечных молотов снова, говорят, цепи укрепляются. Поэтому также и в наше время многие из кузнецов, следуя легенде, по воскресеньям ударяют трижды и четырежды (молотом) о наковальню, чтобы укрепились цепи Артавазда'. С историческими царями Артаваздами (Артавазд I, полумифический царь III в. до Р. X., Артавазд II, 125-95 гг. до Р. X., Артавазд III, 56-33 гг. до Р. X., Артавазд IV, 5-2 гг. до Р. X. .и Артавазд V, ум. в 11 г. по Р. X.) герой легенды имеет мало общего, разве только если принять мнение А. Амфитеатрова (Армения и Рим, Пгд. 1916 г., стр. 297), что 'эти государи солоно пришлись армянскому народу, потому что имя Артавазда осталось в былинах армянского эпоса весьма недалеким от имени злого духа'. Легенда о скованном в пещере царе может быть отголоском персидского мифа о скованном Аримане. А. Цатуриан, стр. 285-294 и Вступ. оч., стр. 85-86. По-русски о Цатуриане см. статью М. Алавердьянца, 'Спб. Ведомости', 1912 г., и др., связанные преимущественно с 25-летннм юбилеем деятельности поэта (праздновавшемся в Московском Литературно-художественном кружке). Переводили Цатуриана Ю. Веселовский, К. Бальмонт, Л. Уманец, И. Бунин, М. Шагиньян, Е. Выставкина и др. В стихотв. Не я пою по желанию автора опущено несколько строф.- Пески, стр. 288-289. Др. перевод этой песни Е. Выставкиной ('Сборник армяанской литературы'). Ов. Туманьян, стр. 295-336 и Вступ. оч., стр. 82-83. Эпический склад творчества Туманьяна сказался, между прочим, в его литературной обработке эпопеи о Давиде Сасунском. Переводили Туманьяна К. Бальмонт, Тхоржевские, Л. Уманец. Эллис и др., отдельно издано 'Парвана', Т., 1913. Голубиный скит, стр. 301 и сл. Легенда относится к эпохе нашествия Тамерлана и могла вырасти из обычая устраивать в некоторых армянских церквах потайные ходы, через которые молящиеся скрывались при приближении врагов (такие церкви сохранились до нашего времени). Ануш, стр. 306 и сл. Поэма появилась в трех последовательных обработках автора. В основу нашего перевода положен последний вариант. В поэму включено автором много мотивов народной песни. Одна капля меда, стр. 332-336 - художественная обработка распространенной на Востоке сказки. А. Исаакиан, стр. 337 и Вступ. оч., стр. 83-85. Последние годы Исаакиан живет как эмигрант в 3. Европе. Переводили Исаакнана И. Бунин, И. Белоусов, С. Головачевский, Эллис, М. Шагиньян и др., отдельно издано 'Цветы Араза', М. 1907. В долине Сално... стр. 342. Др. перевод этого стихотв. А. Глебы ('Армянский Вестник', 1916 г.). Я увидел во сне, стр. 344. Др. перевод этого стихотв. Валерия Брюсова мы помещаем здесь: Мне снился сон: вияся как змея, Шел караван, звеня,- о нежный звон! По склонам гор, извилины вня, Брел караван, звеня: дин-дон, дин-дон! Там, в караване,- милая моя! Наряд невест на ней, блистая, цвел. В огне тоски к ней устремился я... Ах, караван по сердцу мне прошел. И я лежал, раздавлен, на песке, С разбитым сердцем, скорбью сокрушен... Но все еще был слышен вдалеке Звон нежный каравана: дин-дон-дон! Абул Ала Маари, стр. 351 и сл. Поэма написана в форме, любимой арабскими поэтами, откуда название 'касит' (поэма, написанная длинными двустишиями) и деление на 'суры' (песни, как разделен и Коран)). Абул Ала Маари - лицо историческое, действительно арабский поэт, живший в Багдаде, 973-1058 гг., но, конечно, автор под маской арабского поэта изобразил себя самого и свои переживания... Воспроизводя дух арабской поэзии, автор оставил в поэме ряд арабских слов: джэннат ран, гюлистан - цветник роз, rosarium, салам - привет и шюкр - слава, благословение, Шэмс - солнце (древний бог солнца) и др. Некоторые выражения подлинника при всей картинности не поддавались переводу, напр., сура I, ст. 3: путь 'волор у молор', т. е. путь зигзагами (в переводе: 'виясь, как змея'), сура I, ст. 11, караван 'орор у шорор звенел вперед' ('орор у шорор' - звукоподражательное выражение), т. е. подвигался впред, звеня бубенцами, колокольчиками и колыхаясь, колеблясь (в переводе: 'виясь, как змея, звенел дальше во мглу') и др. Кроме объяснений, данных под текстом, должно добавить еще к суре II: Иблис - сатана мусульманской демонологии (искаженное греческое слово diabolos, дьявол), стих - Согрешил мой отец в былом предо мной, но я ни перед кем греха не свершил, начертан на памятнике над могилой Абул Ала Маари. В нашем переводе несколько строф (двустиший) в разных сурах опущено. Д. Дэмерчьян. стр. 371-374 и Вступ. оч., стр. 86, Ш. Кургиньян, стр. 375-377 и Вступ. оч., стр. 87, В. Тэрнан, стр. 373 и Вступ. оч., стр. 91-92. По-русски характеристику В. Тэрнана дал M. Mанучариан, 'Баку', 1911 г. Др. переводы стихов тех же авторов см. в изданиях, указанных в Библиографии. Тер-Мартиросьян, стр. 387 и Лейли, стр. 391 и Вступ. оч., стр. 91-92. ПОЭЗИЯ ТУРЕЦКИХ АРМЯН Поэзия турецких армян развивалась в иных условиях, нежели армянская поэзия в России. Западные армяне имели за собой больший опыт культурного обновления народа. Уже с конца XVIII в. в интеллигентных кругах армянского общества в Турции и на Западе (в колониях) делались попытки создать ноьую национальную литературу (сначала на грапаре). В самом начале XVIII в. в Константинополе был основан целый ряд армянских школ, в 1794 г. в Калькутте возникла первая армянская газета 'Аздарар', а в 1803 г.- вторая, в Венеции, что повело к развитию армянской прессы. Если, однако, иметь в виду только литературу на новом яз., поэзию турецких армян также можно разделить на три периода: первый деятельность зачинателей, М. Пэшнкташляна, П. Дуриана, позднейшие стихи Алишана и др., второй - развитие лирики под господствующим влиянием французской литературы в творчестве В. Тэкэяна, г-жн Сипил, А. Чобаниана, М. Мэцаренца ' др., третий - возвращение к народности, лучшими представителями которого являются Снаманто и Д. Варужан {что и побудило нас, несколько нарушив хронологическую последовательность, поставить этих двух поэтов в самом конце отдела, после М. Мэцаренца, бывшего моложе их по годам, но скончавшегося уже несколько лет назад). Гев. Алишан, стр. 397-400 и Вступ. оч., стр. 70. Алишан замечателен также как один из первых собирателей древней армянской литературы, несколько стихотв. ашугов было издано им с английским переводом (Armenian popular songs, Ven. (1852).- Paздан, стр. 399. Др. перевод того же стихотв. Л. Уманца ('Армянская Муза', где и перевод отрывка из поэмы Алишана). М. Пэшикташлян, стр. 401-408 и Вступ. оч., стр. 71-72. О Пэшикташляне, кроме др. исследований, см. обстоятельный очерк Ю. Веселовского в книге 'Литературные очерки', М. 1900. По-русски Пэшикташляна много переводил Л. Уманец, переведший также стихотв. Мы - братья и О как нежно и прохладно. Алемдаг - местность на родине поэта. Ван - озеро, которое в народных песнях часто именуется морем. Айоц-Дзор - букв. 'армянское ущелье', в Ванском вилайете. О Зейтуне см. выше, стр. 476. П. Дуриан, стр. 409-416 и Вступ. оч., стр. 72-73. О Дуриане, кроме др. исследовании, см. брошюру: Hrand Nazariantz, Bedros Turian, Bari, 1915 (на итальянском яз.). Дуриана переводили Ю. Веселовский, О. Чюмина, И. Гриневская, Л. Уманец и др. Сипил, стр. 417-422, Л. Шант, стр. 423-426, А. Чобаниан, стр. 427-430, Mалэзкан, стр. 431-434, В. Тэкэян, стр. 435-440, М. Mэцаренц, стр. 441-444 и Вступ. оч., стр. 88-90. Все эти авторы пользуются популярностью и в читательских кругах русских армян, ибо разница в языке, которым пользуются писатели турецкой Армении, с языком русской Армении, не велика, сводится к произношению некоторых букв, к употреблению некоторых слов и оборотов и т. п. Л. Шант пишет на языке, предоставляющем нечто среднее между двумя литературными наречиями. Язык западноармянских писателей считается более разработанным и более гибким, хотя близость к древнему армянскому говору, бесспорно, на стороне русских армян (в чем сознается, напр., историк F. Tournebize, Histoire de l'Armenie, p. 813). Стихи названных поэтов переводили 10. Веселовский, С. Головачевскнй, Н. Нович, Эллис и др. Идеал, стр. 420 и Вот и снова, стр. 429. Форма стихотв., несомненно, заимствована из французской поэзии (у Ш. Бодлэра и др.). Лампада Просветителя - см. примеч. на стр. 300 к аналогичному стихотв. Ов. Туманьяна (на ту же тему есть стихотв. И. Иоаннисиана). Песня об армянском языке, стр. 440. Аналогичное стихотв. есть у А. Чобаниана. Сиаманто, стр. 445-450, Д. Варужан, стр. 451-456 и Вступ. оч., стр. 92-93. Судьба этих поэтов ко времени, когда редактируются эти примечания (июль 1916 г.), остается невыясненной. Известно, что в начале Великой войны, после Ванского восстания, они были арестованы турецким правительством в Константинополе в числе 10000 армян (всей местной интеллигенции) н сосланы в глубь азиатской Турции. Перед окнами тюрьмы, в которой были заключены Сиаманто и Варужан, три дня стояли виселицы, причем узникам было категорически заявлено, что они будут повешены. Однако потом виселицы были убраны, а заключенные уведены в другое место. Есть известие, что на пути узники были убиты, но некоторые из беженцев оспаривают это. Хочется верить, что страшная судьба минула талантливейших из представителей молодой поэзии турецкой Армении... Колыбель армян, стр. 455. В подлиннике - 'Колыбель гайков', о значении слова 'гайк' см. выше, стр. 483. Из новых поэтов, не включенных в наш сборник, особого внимания заслуживают: Левой Мануэльян (p. 1864 г., переводы - в 'Армянской Музе'), Леренц, Христофор Татевосян, Оноприос Анопьян, Семен Бабиян, д-р Левой Атабекян (сборн. стихов 1913 г.), Акоп А ко пьян (см. Вступ. оч., стр. 87), Егия Демирчибашьян (см. Объяснения ред., стр. 18-19) и др. БИБЛИОГРАФИЯ Русские переводы стихов армянских поэтов появились в следующих отдельных изданиях: A) сборники: Армянские беллетристы, драматурги и поэты, под ред. Ю. Веселовского и М. Берберьяна, М., 1894. Р. Патканьян, С. Шах-Азиз, М. Бешикташлян (Пэшикташлян), П. Дурнан, Ов. Ованнисьян (И. Иоанниснан), Леренц, А. Цатуриан, Ов. Туманьянц (Туманьян). Стихотворные переводы Ю. Веселовского, М., 1898. С. Шах-Азиз, И. Иоанинсиан, А. Цатуриан, Леренц. Современные армянские поэты, под ред. Л. Уманиа и А. Дервиш, М. 1903. И. Иоанинсиан, А. Цатуриан, Л. Мануэльян, А. Исаакнан. Современная армянская литература, М., 1906. Ов. Туманьян, А. Исаакиан, Тадевосян. Армянская Муза, под ред. Ю. Веселовского и Г. Халатьянца, М., 1907. Р. Патканьян, С. Шах-Азиз, Г. Додохьян, Ов. Ованнисьян (И. Иоаннисиан), Л. Мануэльян, А. Цатуриан, Леренц, Ов. Туманьян, А. Исаакиан, Гев. Алкшан, С. Гекимьян, Хорен Нар-Бей, М. Бешикташлян (Пэшикташлян), П. Туриан (Дуриан), А. Чобаниан, Малэзиан, Сибиль (Сипил). Сборник армянской литературы, под ред. М. Горького, Пгд. 1916. Р. Патканьян, С. Шах-Азиз, И. Иоанинсиан, А. Цатуриан, Ов. Туманьян, А. Исаакиан, Д. Дэмерчьян, В. Тэриан. B) отдельные поэты.