Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть третья, Скотт Вальтер, Год: 1819 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 81 минут(ы)

ИВАНГОЕ,
ИЛИ
ВОЗВРАЩЕНІЕ
изъ
КРЕСТОВЫХЪ ПОХОДОВЪ.

Сочиненіе Валтера Скотта.

ЧАСТЬ ТРЕТІЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи А. Смирдина
1826.

Печатать позволяется:

съ тмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ Типографіи, представлены были въ С. Петербургскій Цензурный Комитетъ семь экземпляровъ сей книги, для препровожденія куда слдуетъ, на основаніи узаконеній. С. Петербургъ, 9 Марта 1825.

Цензоръ Александръ Бируковъ.

Глава I.

Сенешаль, увидвъ Вамбу, одетаго въ рясу, покрытаго капюшономъ и подпоясаннаго веревкою, подошедшаго къ воротамъ замка, спросилъ у него, какъ его зовутъ и что ему нужно?

‘Я убогій братъ, Францисканецъ, — отвчалъ Вамба — пришелъ для исполненія моей обязанности при содержащихся въ этомъ замк плнникахъ.’

‘Ты слишкомъ смлъ, — отвчалъ Сенешаль — ты зашелъ въ такое мсто, гд боле двадцати лтъ, исключая недавно умершаго нашего Капелана, не пвала ни одна подобная теб птица.’

‘Совсмъ тмъ, доложи обо мн своему господину. Я теб отвчаю, что онъ велитъ меня впустить, и птица такъ громко запоетъ, что во всемъ замк будетъ слышно.’

‘Хорошо, только ежели меня будутъ бранить за то, что я оставилъ мой постъ для извщенія о твоемъ приход, тогда берегись.’

Сенешаль, сказавъ это, отправился къ Регинальду, съ донесеніемъ о необыкновенномъ постител, о монах, просящемся въ замокъ, и къ большему удивленію, получилъ приказаніе немедленно его впустить. Онъ возвратился къ воротамъ, взявъ съ собою изъ предосторожности нсколько воиновъ, и поспшилъ отворить оныя для подложнаго инока.

Почти вся смлость Вамбы, ршившагося на столь отважный поступокъ, исчезла, когда онъ увидлъ себя предъ грознымъ Регинальдомъ. Представъ предъ него, онъ сказалъ: ‘Миръ вамъ!’ почитая это выраженіе приличнйшимъ, но голосъ его показывалъ робость, которая впрочемъ не возродила никакого подозрнія въ Регинальд, привыкшемъ видть людей всхъ состояній, робющихъ передъ нимъ.

‘Кто вы, почтенный отецъ, — спросилъ онъ — и откуда?’

‘Я убогій служитель Святаго Франциска, — отвчалъ Вамба — захваченный въ этомъ лсу разбойниками, пославшими меня для исполненія моей обязанности при плнныхъ, заключенныхъ въ этомъ замк и приговоренныхъ вашимъ правосуднымъ ршеніемъ къ смерти.’

‘Хорошо. А какъ велико число этихъ разбойниковъ?’

‘Храбрый Рыцарь, я отъ страха порядочно этаго не разсмотрлъ, но думаю, что, вмст съ крестьянами, наберется сотъ до пяти.’

‘Какъ!— сказалъ Бріанъ, вошедшій въ это время — Эти осы собрались въ такомъ множеств? Давно пора истребить этотъ ядовитый родъ.’

Онъ отвелъ въ сторону Региналда и спросилъ, знаетъ ли онъ пришедшаго монаха.

‘Нтъ.— отвчалъ Регинальдъ — Онъ изъ отдаленнаго монастыря, я его никогда не видывалъ.’

‘Въ такомъ случа, не благоразумно вврять ему наше порученіе на словахъ, а должно приказать, чтобъ онъ доставилъ къ вольнымъ воинамъ Маврикія письменное повелніе о немедленномъ при бытіи на помощь къ своему начальнику. Между тмъ, чтобъ не подать ему подозрнія, пусть онъ идетъ и приготовляетъ къ смерти Саксонцевъ.’

Регинальдъ позвалъ служителя, и приказалъ проводить Вамбу въ комнату, въ которой находились Цедрикъ и Ательстанъ.

Цедрикъ, сердяся, ходилъ такъ скоро по комнат, какъ будто гнался за непріятелемъ, или устремлялся чрезъ проломъ стны на приступъ. Онъ, то говорилъ самъ съ собою, то обращался къ Ательстану, который съ стоическою непоколебимостію ожидалъ развязки приключенія и не очень заботился о плн, полагая, что оный, подобно многимъ таковымъ же, кончится, ежели будетъ угодно Богу.

‘Миръ вамъ!’ Сказалъ Вамба, вошелъ и перемни голосъ.

‘Зачмъ вы пожаловали къ намъ, Святый отецъ?’ Спросилъ Цедрикъ.

‘Приготовить васъ къ смерти.’ Отвчалъ Вамба.

‘Къ смерти! Это не возможно!— вскричалъ Цедрикъ — Сколь бы они ни были низки и дерзновенны, они не осмлятся этого сдлать!’

‘Увы!— продолжалъ Вамба — полагаться на нихъ, тоже, что на шелковинку, когда надобно удержать бшеную лошадь.’

‘Слышите ли вы, почтенный Ательстанъ?— сказалъ Цедрикъ — Возвысимъ сердца наши въ горняя и приготовимся къ послднему дйствію нашей жизни. Лучше умереть человкомъ, нежели жить узникомъ.’

‘Я готовъ на все., что ихъ низость можетъ изобрсти, — отвчалъ Ательстанъ — и пойду на смерть съ такимъ же спокойствіемъ, какъ къ обду.’

‘Итакъ, почтенный отецъ!— сказалъ Цедрикъ — приготовляйте насъ къ смерти.’

‘Погоди, погоди, дядюшка, — сказалъ шутъ обыкновеннымъ своимъ голосомъ — можно еще два раза подумать прежде, нежели на это ршиться.’

‘Что это значитъ?— сказалъ Цедрикъ — Этотъ голосъ мн знакомъ.’

‘Это голосъ вашего врнаго слуги, вашего дурака, — сказалъ Вамба, открывъ капюшонъ — и ежели бы вы его послушались прежде, не попались бы сюда, если же послушаетесь теперь, долго здсь не останетесь.’

‘Что ты говоришь?’ Спросилъ Цедрикъ.

‘Я говорю, что надвъ мою рясу и капюшонъ, и подпоясавшись этою веревкою, вы можете свободно вытти изъ замка, а я надену вашъ поясъ и епанчу, и буду здсь представлять ваше лицо.’

‘Тебя оставить здсь на моемъ мст!— воскликнулъ Цедрикъ, удивленный предложеніемъ — Да они тебя, бднаго дурака, повсятъ.’

‘Такъ что жь? Надюсь, что это васъ не обезчеститъ.’

‘Хорошо, Вамба, я принимаю твое предложеніе, но съ тмъ, чтобъ ты перемнился своимъ платьемъ не со мною, а съ почтеннымъ Ательстаномъ.’

‘Ни за что въ свт, на это нтъ никакой причины. Справедливость требуетъ, чтобъ сынъ Вишлеса жертвовалъ собою за сына Геревальда, но онъ не такъ глупъ, чтобъ хотлъ умереть за человка, котораго предки были для него посторонними.’

‘Негодный!— вскричалъ Цедрикъ — предки Ательстана были Англійскими Королями.’

‘Это можетъ быть, но голова моя слишкомъ прямо держится на плечахъ, чтобъ я захотлъ для него покривить ее. Итакъ, мой добрый господинъ, или примите мое предложеніе сами для себя, или дозвольте мн вытти изъ замка также свободно, какъ я въ него вошелъ.’

‘Оставь погибнуть старое дерево, — сказалъ Цедрикъ — и сбереги молодое, составляющее надежду всего лса, сохрани почтеннаго Ательстана, другъ мой, Вамба. Это обязанъ сдлать всякой, въ чьихъ жилахъ течетъ кровь Англичанина. Мы съ тобою двое предадимся нашимъ угнтателямъ, а онъ, на свобод и въ безопасности, позоветъ нашихъ согражданъ для отмщенія за насъ.’

Ательстанъ, котораго чувства достойны были его высокаго происхожденія, когда какое обстоятельство выводило его изъ обыкновенной нечувствительности, взялъ за руку Цедрика и сказалъ: ‘Нтъ, отецъ мой, нтъ. Я соглашусь лучше остаться въ этой комнат цлую недлю на хлб и вод, обыкновенной пищ заключенныхъ, нежели воспользоваться, для избавленія себя, тмъ, на что ршился этотъ рабъ для спасенія своего господина.’

‘Послушайте и вы дядюшка, почтенный Цедрикъ, и вы братецъ, почтенный Ательстанъ. Говорятъ, что вы люди умные, а я не боле какъ дуракъ, но видно дураку-то и должно ршить это дло и прекратить ваши вжливые споры. Я вамъ скажу ршительно, что я похожъ на коня Джона Дука, который никому не дозволяетъ на себя садиться, кром своего господина. Я желаю спасти моего, и ежели онъ того не хочетъ, то уйду, какъ пришелъ, и никого боле избавлять не намренъ.’

‘Согласитесь, почтенный Цедрикъ, — сказалъ Ательстанъ — не пропускайте этаго случая. Ваше присутствіе побудитъ нашихъ друзей ршиться на всякое предпріятіе для нашего спасенія, безъ васъ же, намъ останется здсь погибнуть.’

‘А можно ли, вышедъ изъ замка, найти вспоможеніе въ скоромъ времени?’ Сказалъ Цедрикъ.

‘Можно ли найти?— повторилъ Вамба — Знайте, что предлагая ету рясу, я вамъ предлагаю одежду главнокомандующаго: пять-сотъ человкъ находятся въ двухъ-стахъ шагахъ отсюда, и я ныншнее утро былъ однимъ изъ главныхъ ихъ предводителей. Моя дурацкая тапка была шлемомъ, а деревяшка настоящимъ мечемъ. Увидимъ, много ли они выиграютъ, когда умный человкъ займетъ у нихъ мсто дурака? Въ самомъ дл, я боюсь, чтобъ прибавленіе ума не убавило у нихъ храбрости.’

Говоря такимъ образомъ, онъ перемнился платьемъ съ Цедрикомъ.

‘Прощай, мой добрый господинъ, — сказалъ онъ, переодвшись — будь милостивъ къ бдному Гурту и его собак Фангу, и вели повсить мою дурацкую шапку въ большей Ротервудской зал, въ память того, что я отдалъ жизнь мою за моего господина, какъ настоящій дуракъ, по какъ врный и преданный ему дуракъ.’

Онъ выговорилъ послднія слова голосомъ вмст шуточнымъ и важнымъ, который Цедрика тронулъ до слезъ.

‘Память о теб, бдный дуракъ, сохранится, докол преданность и врность не перестанутъ уважаться на земл, но я надюсь найти средство спасти и почтеннаго Ательстана, и дорогую мою Лэди Ровену, и тебя, бдный мой Вамба, не думай, чтобъ я забылъ о теб.

‘Прощайте, почтенный Ательстанъ, прощай, бдный дуракъ, у котораго сердце лучше головы. Я васъ спасу, или умру спасая. Кровь нашихъ Саксонскихъ Королей не прольется, докол хотя капля моей останется у меня въ жилахъ, и ни одинъ волосъ не погибнетъ на голов этаго врнаго раба, подвергшаго опасности все для спасенія своего господина, довод рука Цедрика въ состояніи будетъ двигаться для его защиты. Прощайте.’

‘Прощайте, почтенный Цедрикъ.’Сказалъ Ательстанъ. ‘Прощайте дядюшка!’ Прибавилъ Вамба.

Цедрикъ, оставивъ своихъ товарищей, очутился въ низкомъ и темномъ коридор, которымъ надялся пройти въ большую залу, и встртившись съ молодою женщиною, посторонился, чтобъ дать ей дорогу, но она остановилась и сказала ему: ‘Сдлайте милость, почтенный отецъ, удостойте доставить утшеніе раненому плннику, находящемуся въ этомъ замк, окажите ему снисхожденіе, къ которому обязываетъ васъ ваше званіе.’

‘Дочь моя, — отвчалъ въ замшательств Цедрикъ — время, которое мн дозволено было остаться въ этомъ замк, уже кончилось, я долженъ немедленно изъ него вытти, и къ этому меня обязываетъ такое дло, которое касается до опасности въ жизни.’

‘Не отказывайте мн, отецъ мой, умоляю васъ.’

‘Провались эта встрча!’ Вскричалъ Цедрикъ и хотлъ продолжать свои гнвныя выраженія, очень мало приличествующія его наряду: но въ это время послышался близь нихъ визгливый голосъ другой женщины, и они увидли предъ собою Урфриду, старую жительницу башни.

‘Такова-то твоя благодарность за то, что я тебя освободила изъ тюрьмы: ты принуждаешь почтеннаго отца гнваться и кричать, чтобъ избавиться отъ жидовки.’

‘Отъ жидовки!’⁴ — вскричалъ Цедрикъ, желая воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобъ выпутаться — ‘Не троньте меня, пустите.’

‘Пожалуйте сюда, — сказала старуха — вы не знаете замка, я васъ провожу, подите сюда, мн нужно съ вами поговорить. Что жь касается до тебя голубушка, возвратись въ комнату раненаго, оставайся тамъ до моего прихода и берегись, безъ моего дозволенія, изъ нее выходишь.’

Ревекка ушла обратно въ комнату къ Вильфриду, куда введена была предъ тмъ Урфридою, которая сдлала это, узнавъ о приход въ замокъ монаха и желая съ нимъ говоришь безъ свидтелей. Ревекка, взявшая на себя съ удовольствіемъ смотрніе за раненымъ, разочла, что монахъ можетъ имъ помочь, или дать совтъ, и потому, предваривъ о немъ Вильфрида, дожидалась его при выход въ коридоръ, въ надежд возродить въ немъ участіе къ плннымъ, и мы видли ее неудачу.

Глава II.

Урфрида, принудивъ Ревекку удалишься, ввела Цедрика въ небольшую комнату и заперла за собою дверь, потомъ, поставя на столъ вино и два серебреные стакана, и посадивъ его, сказала голосомъ, изъявлявшимъ боле подтвержденіе, нежели вопросъ: ‘Вы Саксонецъ, отецъ мой, не запирайтесь, звуки моего природнаго языка пріятны моему слуху, хотя я ихъ почти ни отъ кого не слышу, исключая угнтаемыхъ Норманцами несчастныхъ Саксонскихъ крестьянъ. Такъ это врно, что вы Саксонецъ, почтенный отецъ, выговоръ вашъ это доказываетъ, и мн пріятно было его услышать.’

‘Разв Саксонскіе Священники рдко посщаютъ вашъ замокъ?— сказалъ Цедрикъ — Мн кажется, что утшать и поддерживать своихъ соотечественниковъ принадлежитъ къ ихъ обязанности’.

‘Я объ этомъ очень мало знаю. Въ продолженіи десяти лтъ, я, кром одного Норманскаго Священника, не видала здсь никакой духовной особы, но вы Саксонецъ, и потому должны выслушать мое покаяніе.’

‘Я точно Саксонецъ, въ этомъ сознаюся, но недостоинъ вашей довренности: отпустите меня. Я къ вамъ пришлю Священника такого, который будетъ имть боле на это права.’

‘Нтъ, это можетъ быть уже поздо, хладъ смерти до того времени можетъ уже остановить языкъ, говорящій съ вами, я же не хочу сойти во гробъ, подобно какъ жила, истиннымъ скотомъ. Но надобно, чтобъ вино придало мн силы открыть вамъ вс ужасныя мои дянія.’ Сказавъ это, она палила и выпила стаканъ вина, и продолжала: ‘Вино еще воспламеняетъ мое воображеніе, по уже не производитъ радости въ моемъ сердц.’ Наконецъ, наливъ еще два стакана, одинъ для себя, другой для Цедрика, прибавила: ‘Вамъ тоже должно сдлать, отецъ мой, чтобъ имть силы меня выслушать.’

Цедрикъ желалъ избавить себя отъ этаго, но отчаянный ея видъ заставилъ его уступишь ея вол. Они оба выпили свои стаканы, и она продолжала:

‘Я родилась не въ томъ несчастномъ состояніи, въ которомъ вы меня видите. Я была свободна, знатнаго происхожденія, богата, счастлива, любима и уважаема, наконецъ была игралищемъ страстей моихъ властелиновъ, докол имла красоту, и содлалась предметомъ ихъ презрнія, посмянія и ненависти, потерявъ оную. Посл этаго, не удивляйтесь и моей ненависти къ людямъ вообще и въ особенности къ поколнію, содлавшему меня злополучнйшимъ существомъ въ мір. Старая, дряхлая, безобразная женщина, которой отчаяніе питается одними тщетными проклятіями, можетъ ли забыть, что она дочь человка, котораго наморщенное чело заставляло трепетать тысячи вассаловъ, что она дочь знатнаго Тана Торквильстонскаго?’

‘Ты дочь Торквила Вольфгаигера?— воскликнулъ Цедрикъ, вскочивъ со стула — Ты дочь этаго почтеннаго Саксонца, друга и сослуживца моего отца?’

‘Твоего отца!— повторила Урфрида — Слдовательно предо мною Цедрикъ Саксонецъ, потому что почтенный Геревардъ Ротервудскій имлъ только одного сына, который сдлалъ имя свое извстнымъ между согражданами. Но ежели ты точно Цедрикъ Ротервудскій, то зачмъ въ этомъ плать! Неужели, отчаяваясь спасти свое отечество, ты принужденъ былъ въ стнахъ монастырскихъ искать убжища отъ притсненій нашихъ гонителей?’

‘Все равно, кто бы я ни былъ — отвчалъ Цедрикъ, свъ опять — продолжай, несчастная женщина, свое ужасное и, безъ сомннія, наплненное преступленіями повствованіе.’

‘Да, ты услышишь о преступленіяхъ, о преступленіяхъ ужасныхъ, въ которыхъ я не имю надежды получить прощенія, которыя подобно гор тяготятъ мою совсть, и которыхъ не можетъ очистить никакой огонь чистилища…. Да, въ этомъ самомъ замк, обагренномъ благородною и чистою кровію моего отца и моихъ братьевъ, жить для удовлетворенія преступныхъ желаній и для раздленія удовольствій ихъ убійцы, быть вмст и невольницею его, и участницею въ его безпорядкахъ, не значитъ ли, съ каждымъ дыханіемъ очернять себя новымъ преступленіемъ?’

‘Несчастная!— сказалъ Цедрикъ — итакъ, въ то время, когда друзья твоего отца, когда вс истинные Саксонцы проливали кровавыя слезы о его ужасной смерти, о смерти твоихъ братьевъ и даже о твоей собственной, въ которой вс были уврены, ты жила только для того, чтобъ сдлаться достойною нашей ненависти и презрнія, ты жила близь ужаснаго убійцы, истребившаго все, что ты имла драгоцннйшаго въ свт, омывшаго свои руки въ крови младенцевъ, чтобъ не оставишь ни единой отрасли мужескаго пола отъ знатнаго поколнія Торквила Вольфгангера, ты была соединена съ нимъ преступнымъ союзомъ любви.’

‘Да, точно преступнымъ союзомъ, по не союзомъ любви, которую скоре можно встртить въ предлахъ самаго ада, нежели подъ этими ужасными сводами. Нтъ, въ этомъ я не ‘югу себя упрекать. Ненависть къ Фрондбефу и ко всему его поколнію была единственнымъ моимъ чувствомъ, даже и въ т минуты, въ которыя я казалась утопающею въ удовольствіяхъ.’

‘Ты его ненавидла, и онъ оставался живъ.— сказалъ Цедрикъ — Разв въ замк не возможно было найти ни кинжала, ни ножа и ни какого орудія для прекращенія его жизни? Разв ты сама такъ дорого цнила свою жизнь, что позоръ предпочитала потери оной?.. Если это такъ, то ты очень счастлива, что стны Норманскаго замка не проницаемы, подобно гробниц. Когда бы я могъ только подозрвать, что дочь Торквила влачитъ такую преступную жизнь съ убійцею всего ея семейства, тогда бы мечь мой, мечь истиннаго Саксонца, пронзилъ бы ея въ объятіяхъ самаго ея развратителя.’

‘Ежели ты точно могъ это сдлать, то по истинн заслуживаешь данное теб названіе Саксонца. Находясь окруженною этими достойными проклятія стнами, покрывающими преступленія непроницаемою тайною, я, сколь ни была преступна, сколь ни была недостойна, радовалась, когда слышала о имени Цедрика, воображая, что есть еще человкъ, который можетъ сдлаться отмстителемъ за Саксонцевъ Я и сама наслаждалась удовольствіемъ мщенія, я посявала раздоръ между моими врагами, превращала пиры ихъ въ кровопролитныя побоища, глаза мои съ радостію видли текущую ихъ кровь, уши мои съ восхищеніемъ слышали ихъ стенанія…. Взгляни на меня, Цедрикъ, не найдешь ли еще ты въ лиц моемъ, обезображенномъ преступленіями и старостію, чего-нибудь такого, чтобы могло теб напомнить Торквиловъ?’

‘Не требуй отъ меня этаго, Ульрика (это было настоящее ея имя),— отвчалъ Цедрикъ, голосомъ, изображавшимъ вмст и огорченіе, и ужасъ.— Это сходство подобно тому, которое представляетъ трупъ, изводимый изъ гроба злымъ духомъ.’

‘Врю, по это страшное лице было прелестнымъ, когда я произвела вражду и ненависть между Регинальдомъ Фрондбефомъ и его отцемъ. Мрачность ада долженствовала бы сокрыть ея послдствія, но мщеніе должно разодрать завсу, скрывающую злодяніе, удобное вызвать мертвыхъ изъ гробовъ ихъ. Раздоръ давно уже потрясалъ свои пламенники надъ главою тирана и, равнаго ему въ жестокости, его сына, давно уже я въ тайн лишала ужасную къ нимъ ненависть и жаждала мщенія, наконецъ, я привела его въ исполненіе посреди ночнаго пиршества. Притснитель мой, убійца моего отца и моихъ братьевъ, за собственнымъ своимъ столомъ, палъ подъ ударами собственнаго своего сына…. Такова тайна, сокрытая подъ этими сводами … Обруштесь стны!— воскликнула она, обращая во вс стороны блуждающіе взоры — и погребите подъ вашими развалинами всхъ участниковъ этаго злодянія, этаго ужаснаго злодянія!’

‘Что же послдовало съ тобою, дочь преступленія и бдствій! по смерти ужаснйшаго изъ враговъ твоего поколнія?’

‘Вообрази это самъ, ежели не ужаснешься, но не спрашивай меня объ этомъ…. Я продолжала здсь мою позорную жизнь до того времени, когда старость, преждевременная старость напечатлла на чел моемъ отвратительный образъ моей души. Тогда я увидла себя презрнною и униженною въ томъ самомъ замк, гд прежде самовластно повелвала, принужденною ограничить мое мщеніе тщетными проклятіями и осужденною изъ назначенной для моего жительства башни внимать радостнымъ отголоскамъ пиршествъ, въ которыхъ прежде сама участвовала, и слышать крики и стенанія заключаемыхъ въ темницы новыхъ жертвъ жестокости.’

‘Ульрика, — сказалъ Цедрикъ — ежели сердце твое груститъ еще и теперь о томъ, что ты сошла съ поприща преступленіи, то какъ осмливается ты говоришь съ человкомъ, одетымъ въ это Священное платье?’

‘Не отвращайся отъ меня, жестокій предрекатель гнва Божія! и скажи: чмъ окончатся мои новыя и ужасныя ощущенія, отравляющія мое уединеніе? Отъ чего преступленія, столь давно совершенныя, теперь непрестанно являются передо мною во всей своей гнусности? Каркая участь ожидаетъ за гробомъ ту, которой вся жизнь была послдствіе злополучій? … Я лучше бы согласилась возвратишься къ Одену, Мист, Скрогул И ко всмъ языческимъ божествамъ нашихъ предковъ нежели претерпвать преждевременно ужасный страхъ, ощущаемый мною непрестанно въ продолженіи дня и доставляющій меня даже во время самаго сна.’

‘Я не Священникъ, — сказалъ Цедрикъ, отвратясь съ негодованіемъ отъ этаго живаго образа преступленія, злополучія и отчаянія — я не Священникъ, хотя и одтъ въ это платье.’

‘Все равно. Ты первое существо, боящееся Бога и унижающее людей, которое я увидла въ продолженіи двадцати лтъ. Велишь ли ты мн предаться отчаянію?’

‘Я убждаю тебя разкаяться. Молись: да снидетъ на тебя милосердіе Божіе. Но я не могу доле съ тобою остаться.’

‘Постой, не оставляй еще меня, сынъ друга отца моего, и бойся, чтобъ алой духъ, соблазнявшій меня во всю мою жизнь, не внушилъ мн желанія отмстить и теб за твое презрніе и жестокость, не думай, чтобъ Регинальдъ, увидвъ въ своемъ замк переодтаго Цедрика, оставилъ его живымъ. Уже глаза его устремлены на тебя, подобно глазамъ ястреба на добычу.’

‘Пусть же — сказалъ Цедрикъ — клювъ и кохти хищной птицы растерзаютъ меня. Я не выговорю никогда ничего, несогласнаго съ моими чувствами, и умру Саксонцемъ, врнымъ своему слову и чистосердечнымъ въ своихъ дйствіяхъ. Удались, не прикасайся ко мн. Видъ самаго Регинальда будетъ мн мене противенъ, нежели образъ существа, подобно теб унизившагося и исказившагося.’ ‘Хорошо, я тебя боле не удерживаю. Поди и забудь въ жестокой своей добродтели, что злополучная женщина, предстоящая теб, одолжена жизнію другу отца твоего, поди. Ежели страданія мои сдлали меня чуждою всмъ людямъ, и даже самымъ тмъ, отъ которыхъ я почитала себя въ прав ожидать помощи, то я одна произведу отмщеніе. Узнаютъ вс: что не устрашусь я совершить. Прощай. Твое презрніе прервало послднюю лишь, привязывавшую меня къ людямъ. Я вижу, что всхъ моихъ ужасныхъ мученіи недостаточно для возбужденія состраданія ни въ одномъ человк.’

‘Ульрика!— сказалъ Цедрикъ, тронутый послдними ея словами — неужели ты прежде для того сохраняла свою жизнь посреди преступленіи и бдствій, чтобъ предаться отчаянію въ то время, когда глаза твои открылись и когда раскаяніе долженствовало бы найти путь къ твоему сердцу?’

‘Цедрикъ, ты мало знаешь человческое сердце … Чтобъ поступать, какъ я поступала, чтобъ мыслить, какъ я мыслила, надобно было соединять бшеную страсть къ удовольствіямъ съ ненасытною жаждою мщенія и съ сумазброднымъ желаніемъ безпредльной власти. Эпт чувства слишкомъ сильны, чтобъ предавшись имъ, можно было сохранять способность раскаиваться. Я пережила лта страстей. Старость не знаетъ удовольствій, морщины никому не нравятся, и самое мщеніе въ старости обращается въ тщетное желаніе. Тогда являются угрызенія совсти со всми своими ехиднами, сопровождаемыя безполезнымъ сокрушеніемъ о прошедшемъ, и хотя въ это время угрызенія совсти и проникаютъ, противъ нашей воли, въ сердце наше, но оно остается неприступпымъ для раскаянія. Сверхъ того, ты возродилъ во мн новую душу, ты справедливо сказалъ, что для презирающаго смерть нтъ невозможнаго, ты далъ мн понятіе о мщеніи особаго рода, и врь, что я этимъ воспользуюсь. До сего времени, чувство мести обладало мною совокупно съ прочими страстями, теперь же я предамся ему одному, и ты скажешь, что какова ни была жизнь Ульрики, смерть ея достойна дочери Topквила. Вокругъ этаго замка собраны непріятельскія силы. Поди, прими надъ ними начальство, и когда на восточной башн увидишь разввающееся красное знамя, нападай ршительно на Норманцевъ, имъ довольно будетъ хлопотъ внутри замка и, не смотря на ихъ луки и арбалеты, твои воины легко взойдутъ на стны. Прощай, иди, куда ведетъ тебя твоя участь, и предоставь меня моей.’

‘Цедрикъ хотлъ распросить ее подробне о ея намреніи, по въ самое это время раздался громкій голосъ Регинальда: ‘Чмъ занимается этотъ монахъ? Я искрошу его въ мелкіе куски, ежели онъ посяваетъ здсь смяна измны.’

‘Нечистая совсть догадлива, — сказала Ульрика — но не безпокойся объ этомъ, поди, возгласи военныя восклицанія Саксонцевъ и, ежели Норманцы будутъ отвчать на нихъ военною пснію Ролло, то самъ мщеніе возгласить къ ней припвъ.’

Сказавъ это, Ульрика скрылась чрезъ потаенную дверь, и Регинальдъ вошелъ въ комнату. Цедрикъ, не безъ труда, принудилъ себя поклониться, съ притворною униженностію, надменному Барону, который отвчалъ ему легкимъ наклоненіемъ головы.

‘Ваши кающіеся, почтенный отецъ, долго съ вами разговаривали, и хорошо сдлали, потому что это послдній ихъ разговоръ. Приготовила ли вы ихъ къ смерти? ‘

‘Они готовы были на все, — отвчалъ* Цедрикъ, какъ могъ, по-французски — они всего ожидали, узнавъ у кого находятся во власти.’

‘Что это, почтенный отецъ, у тебя совсмъ Саксонскій выговоръ?’

‘Я воспитанъ въ монастыр Св. Витольда Буртонскаго.’

‘Лучше бы теб родиться Норманцемъ, и для меня это было бы лучше, но въ нужд нельзя выбирать повренныхъ. Ты долженъ мн оказать услугу.’

‘Дозвольте мн узнать вашу волю.’ Сказалъ Цедрикъ, едва скрывая свое чувство.

‘Ступай за мною этимъ коридоромъ, я тебя выпущу въ малыя ворота. Ты выдашь, почтенный отецъ, это свиное стадо Саксонцевъ, осмлившихся! окружить мой замокъ. Скажи имъ все, что можешь придумать о слабости эта то замка, чтобъ удержать ихъ при немъ сутокъ двое, и немедленно доставь это письмо, но, постой, умешь ли ты читать? ‘

‘Писаное? нтъ, — отвчалъ Цедрикъ,— но могу читать печатное.’

‘Такой-то повренный мн и надобенъ,— сказалъ Регинальдъ сквозь зубы.— Возьми же это письмо и доставь его въ замокъ Филиппа Мальвуазина. Скажи ему, что оно отъ меня, написано Рыцаремъ Храма Бріаномъ Буа-Гильбертомъ, и что я прошу его доставить какъ можно скоре оное въ Іоркъ. Къ этому прибавь, чтобъ онъ объ насъ не безпокоился и что найдетъ насъ живыхъ и здоровыхъ въ замк. Намъ стыдно бы было бояться толпы жалкихъ людей, привыкшихъ бжать при первомъ появленіи нашихъ знаменъ и при первомъ топот нашихъ коней. Я теб повторяю, придумай какъ нибудь убдить ихъ остаться на своемъ мст до прибытія нашихъ товарищей. Мщеніе мое возбудилось. Оно, подобно соколу, не можетъ уснуть, не овладвъ добычею.’

‘Клянусь, — сказалъ Цедрикъ, съ жаромъ, нсколько неприличнымъ его рол — что ни одинъ изъ Саксонцевъ не удалится отъ этихъ мстъ, ежели только я въ состояніи буду ихъ удержать.’

‘А, а!— сказалъ Регинальдъ — ты разгорячился. Можно бы подумать, что побда надъ Саксонцами теб будетъ пріятна, а между тмъ, ты самъ Саксонецъ.’

Цедрикъ неискусенъ былъ въ притворств, ему бы въ это время могъ быть хорошимъ помощникомъ Вамба для сдланія отвта, до нужда есть мать изобртенія, говоритъ старая пословица, онъ отдлался, пробормотавъ себ что-то подъ носъ.

Регинальдъ, принявшій это за желаніе Цедрика сказать, что эти люди бунтовщики и преступники, сказалъ ему: ‘Ты правъ, они точно таковы.’

Въ это время они подошли къ малымъ воротамъ и, перешедъ по доск чрезъ ровъ, прошли чрезъ небольшой редутъ, изъ котораго были ворота въ поле, защищаемыя укрпленіемъ.

‘Ступай, — сказалъ Регинальдъ — и ежели возвратится сюда посл сраженія, то увидишь довольно валяющихся Саксонцевъ, я же тебя постараюсь отблагодаришь.’

‘Я надюсь, что мы увидимся.’ Сказалъ Цедрикъ.

‘Между тмъ возьми это, — сказалъ Регинальдъ, всунувъ Цедрику, противъ его воли, въ руку золотую монету — но ежели ты мн измнишь, то прощайся не только съ рясою, но и съ кожею своею.’

‘Я вамъ дозволяю это сдлать, — отвчалъ Цедрикъ, удаляясь скорыми шагами — ежели вы, при свиданіи нашемъ, не найдете меня достойнымъ иной награды.’ Наконецъ, отошедъ довольно далеко отъ замка, оборотился къ Регинальду и бросивъ къ нему назадъ золотую монету, вскричалъ: ‘Проклятый Норманецъ! чтобъ и теб также погибнуть, какъ твои деньги!’

Регинальдъ не разслушалъ словъ, но видвъ движеніе Цедрика, получилъ подозрніе. ‘Стрлки!— вскричалъ онъ часовымъ, стоявшимъ на стн — пустите залпъ стрлъ въ этаго монаха.’Они натянули луки, и немедленно исполнили его повелніе, но Цедрикъ былъ уже дале выстрла.

‘Неужели онъ осмлится мн измнить?— сказалъ Регинальдъ, входя въ замокъ.— Но все равно, можно вступишь въ переговоры съ плнными Саксонцами. Эй! Жилль! сюда Цедрика Ротервудскаго и этаго другаго чудака, его товарища. Какъ его зовутъ? Кажется Ательстаномъ Конингсбургскимъ. Эти варварскія Саксонскія имена такъ трудны для выговора Норманцу. Приготовь мн вина въ военной зал и введи туда плнниковъ.’

Повелніе Регинальда было исполнено. Онъ, вошедъ въ готическую залу, украшенную трофеями изъ оружія, пріобртеннаго имъ въ битвахъ и завоеваннаго отцемъ его, нашелъ тамъ обоихъ Саксонцевъ подъ стражею четырехъ воиновъ, и вино, поставленное на большемъ дубовомъ стол. Избгая всякаго сношенія съ своими сосдами Саксонцами, онъ рдко вызжалъ изъ своихъ владній, и потому мало зналъ Цедрика. Это обстоятельство, соединяясь съ темнотою залы и съ искусствомъ Вамбы скрывать епанчею и шапкою свое лице, препятствовало ему узнать, что не было предъ нимъ важнйшаго его плнника.

Регинальдъ выпилъ стаканъ вина и, оборошлсь къ плннымъ, сказалъ:

‘Hy, храбрые Саксопцы, каково вамъ въ Торквильстон? Чувствуете ли вы, чего достойны дерзость и кичливость, оказанныя вами на праздник у Принца Анжуйскаго дома? Помните ли, какъ вы возблагодарили Іоанна за его гостепріимство, котораго никогда не были достойными?… Ежели вы не представите мн богатаго выкупа, то я велю васъ повсить за нога у этихъ железныхъ ршетокъ, которыя вы видите въ окнахъ, и оставить васъ тутъ, пока вороны склюютъ подлыя тла ваши. Ну же, говорите, какую сумму вы даете за презрнную свою жизнь? Г. Цедрикъ, что ты даешь?’

‘Ни выденаго яйца.— отвчалъ Вамба — Съ тхъ поръ, какъ живу на свт, я всегда ходилъ головою вверхъ, совсмъ тмъ, говорятъ, что у меня мозгъ не на мст, можетъ быть, когда вы меня повсите головою внизъ, мозгъ мой придетъ въ порядокъ, и это не худо испытать.’

‘Что я слышу?— вскричалъ Регинальдъ — Кто бы это былъ?’

Сказавъ это, онъ ударилъ по шапк, бывшей на Вамб, сшибъ ее, потомъ развернулъ его епанчу и увидлъ ошейникъ, доказывающій его рабство.

‘Жилль, Клементъ, несчастные! кого вы ко мн привели?’

‘Кажется, я могу вамъ это объяснить:— сказалъ Маврикіи, вошедшій въ это время — это Цедриковъ дуракъ, который такъ неустрашимо сражался съ Исаакомъ Іоркскимъ за мсто въ галлере.’

‘Я ихъ помирю, — сказалъ Регинальдъ,— велю обоихъ повсить на одной вислиц, ежели его господинъ и этотъ Конингсбургскій боровъ не выкупятъ ихъ очень дорогою цною. Цедрикъ долженъ отдать все свое владніе, прогнать эту шайку разбойниковъ, стоящихъ подъ стнами замка, отказаться отъ своихъ воображаемыхъ преимуществъ, признать себя вассаломъ и рабомъ, и почитать себя очень счастливымъ, ежели я дозволю ему дышать воздухомъ. Подите, — сказалъ онъ воинамъ — отыщите мн настоящаго Цедрика, я прощаю вамъ вашу ошибку, потому что вы Саксонскимъ Франклиномъ сочли дурака.’

‘Но — сказалъ Вамба — ваше рыцарское высокомочіе найдетъ здсь боле дураковъ, нежели Франклиновъ.’

‘Что говоритъ этотъ рабъ?’ Спросилъ Регинальдъ у приведшихъ его воиновъ, которые, съ нкоторою запинкою, отвчали ему, что ежели это не Цедрикъ, то они не понимаютъ, куда онъ девался.

‘Я увренъ, — сказалъ Маврикій — что онъ ушелъ въ плать монаха.’

‘Возможно ли?— сказалъ Регинальдъ — такъ я самъ выпустилъ въ малыя ворота этаго Ротервудскаго борова!… Чтожь касается до тебя, котораго глупость провела дурака, глупаго боле самаго тебя, я велю содрать съ тебя кожу и сбросить тебя съ стны замка. Твое ремесло забавляться, позабавься же теперь.’

‘Вы, почтенный Рыцарь, поступаете со мною лучше, нежели полагаете.— отвчалъ Вамба, котораго и самое приближеніе смерти не могло удержать отъ острого словца — Я пришелъ къ вамъ простымъ монахомъ, а благодаря красной одежд, о которой вы говорите, выйду отсюда кардиналомъ.’

‘Чудакъ хочетъ и умереть, не измняя своему званію.— сказалъ Маврикій.— Я прошу васъ пощадить его, Регинальдъ, подарите его мн, онъ будетъ забавлять все мое вольное войско. Что ты окажешь, тутъ, принимаешь ли мое предложеніе, хочешь ли слдовать за мною на войну?’

‘Охотно, — отвчалъ Вамба — только, разумется, съ дозволенія моего господина, потому что вы видите это,— прибавилъ онъ, указавъ на ошейникъ.— Этотъ нарядъ я могу скинуть только по его приказанію.’

‘Не хлопочи объ этомъ, — сказалъ Маврикіи — добрая Норманская пила также можетъ освободить тебя отъ ошейника.’

‘Нестыдно ли вамъ, Маврикій, — сказалъ Регинальдъ — заниматься дуракомъ, когда замку угрожаетъ разореніе? Вы видите, что наши депеши перехвачены, и что намъ не возможно ожидать помощи, и все это по милости этаго презрннаго дурака, котораго вы объявляете себя покровителемъ. Мы должны ежеминутно ожидать приступа.’

‘Итакъ, на стны!— вскричалъ Маврикій — на стны! Вы, думаю, никогда не видали меня мене веселымъ въ минуты опасности. Позовите Рыцаря Храма, пусть онъ, защищая свою жизнь, окажетъ хотя половину той храбрости, съ которою защищалъ свой Орденъ. Разставьте всхъ по мстамъ. Я съ своей стороны щадить себя не стану, и поврьте мн, что столько же легко будетъ этимъ Саксонскимъ бродягамъ взлесть на небо, какъ взять приступомъ замокъ Торквильстонъ. Сверхъ того, ежели вы хотите вступить съ ними въ переговоры, для чего не обратитесь къ этому достойному Франклину, котораго глаза давно такъ страстно смотрятъ на это вино. Возьми, Саксонецъ — сказалъ онъ Ательстану, подавая ему стаканъ Бина — выпей, ободрись и скажи: что ты дашь намъ за себя выкупа?’ ‘Тысячу серебреныхъ марокъ, — отвчалъ Ательстанъ — впрочемъ, только въ такомъ случа, если вы освободите вмст со мною и моихъ товарищей.’

‘А поручишся ли ты, — сказалъ Регинальдъ — что разбойники, окружающіе замокъ, уйдутъ отъ него.’

‘Я употреблю вс средства, какія отъ меня зависятъ, для склоненія ихъ къ этому, и увренъ, что почтенный Цедрикъ въ томъ мн поможетъ.’

‘Итакъ мы согласились.— сказалъ Регинальдъ — Ты и вс твои товарищи свободны и миръ между нами возстановленъ. Остается представить деньги, но знай, что наше условіе не простирается на Исаака.’

‘Ни на дочь его Ревекку.’ Сказалъ Бріанъ, вошедъ въ залу.

‘Ни на свиту Цедрика.’ Присовокупилъ Регинальдъ.

‘Ни на Лэди Ровену.— сказалъ Маврикій.— Этой добычи никто у меня не отниметъ иначе, какъ съ оружіемъ въ рукахъ.’

‘Ни на этаго презрннаго шута.— сказалъ Регинальдъ — Я намренъ показать надъ нимъ примръ, для страха всмъ забавникамъ, желающимъ вмшиваться въ важныя дла.’

‘Я Христіанинъ, — сказалъ Ательстанъ твердымъ и ршительнымъ голосомъ — я договаривался не съ неврными. Длайте что хотите, но я, предлагая вамъ тысячу серебреныхъ марокъ въ выкупъ за себя и за своихъ товарищей, разумю подъ этимъ названіемъ всю свиту Цедрика. Что жь касается до Лэди Ровены, она моя невста, и скоре вы меня растерзаете на части дикими лошадьми, нежели принудите отъ нее отказаться. Равнымъ образомъ, я скоре самъ лишусь жизни, нежели соглашусь, чтобъ Вамба, спасшій сегодня жизнь почтенному Цедрику, лишился хотя одного волоса съ головы своей.’

‘Твоя невста,— вскричалъ Маврикій.— Лэди Ровена твоя невста, невста подобнаго теб вассала, ты бредишь, Саксонецъ, ты воображаешь, что твои семь королевствъ еще существуютъ. Знай, что государи Анжуйскаго дома не выдаютъ замужъ сиротъ, которыхъ они законные опекуны, за людей подобнаго теб происхожденія.’

‘Происхожденіе мое, надменный Норманецъ, — отвчалъ Ательстанъ — беретъ свое начало отъ источника чистйшаго и древнйшаго, нежели происхожденіе Французскаго бродяги, который добываетъ себ хлбъ, торгуя кровію шайки разбойниковъ. Предки мои были обладателями здшней страны, они были храбрыми въ войн, мудрыми во время мира, и питали во дворцахъ своихъ большее число сошелъ своихъ достойныхъ подданныхъ, нежели ты иметъ бродягъ, скитающихся съ тобою. Слава моихъ предковъ воспта пвцами, ихъ бренные остатки преданы земл съ честію посреди святыхъ моленій, и великолпные храмы вознеслись надъ ихъ гробницами.’

‘Что ты на это скажешь, Маврикій?— спросилъ Регинальдъ, который, по врожденной злоб, находилъ удовольствіе видть униженіе и своего друга — Саксонецъ мтко попалъ.’

‘Такъ мтко, — отвчалъ равнодушно Маврикій — какъ можетъ плнный, у котораго связаны руки и оставленъ на свобод языкъ. Но твои прекрасныя слова, пріятель, — сказалъ онъ Ательстану — не освободятъ Лэди Ровену.’ Ательстанъ, который рдко такъ много говорилъ и о самыхъ вяленыхъ для него длахъ, ничего боле не отвчалъ. Въ это время вошелъ войнъ доложить, что еще монахъ пришелъ къ малымъ воротамъ и проситъ дозволенія войти въ замокъ.

‘Что это значитъ?— сказалъ Регинальдъ — настоящій ли это монахъ, или еще обманщикъ? Осмотри его хорошенько и распроси прежде, нежели впустишь, но берегись въ другой разъ обмануться.’

‘Я отвчаю всмъ,— сказалъ Жилль — ежели это не настоящій монахъ. Вашъ оруженосецъ Іоцелинъ его знаетъ. Его зовутъ Амвросіемъ, и онъ присланъ отъ Жорвольскаго Пріора.’

‘Впусти же его, — отвчалъ Регинальдъ — можетъ быть онъ намъ скажетъ что-нибудь хорошее. Отведите назадъ плнниковъ, а ты, Саксонецъ, подумай о томъ, что я теб говорилъ.’

‘Я требую — сказалъ Ательстанъ — чтобъ со мною поступали сообразно съ ‘, моимъ званіемъ и какъ съ человкомъ, съ которымъ ведутъ переговоры о выкуп, а за отнятіе у меня свободы, я вызываю того изъ васъ, который себя почитаетъ храбре прочихъ, на смертельный поединокъ. Вызовъ этотъ, думаю, сообщенъ уже теб отъ твоего кравчаго, но ты не обратилъ на него вниманія и долженъ будешь мн за это отвчать. Вотъ моя перчатка.’

‘Я не принимаю вызова отъ своего плнника — сказалъ Регинальдъ — и никто изъ друзей моихъ его не приметъ. Жилль, подними перчатку, повсь ее здсь на оленьи рога и пусть она тутъ останется до того времени, какъ онъ будетъ свободенъ. Тогда, ежели онъ осмлится возобновить свои требованія, или утверждать, что онъ былъ мною взятъ въ плнъ незаконно, найдетъ во мн человка, который никогда не отказывался отъ встрчи съ непріятелемъ, ни съ пшимъ, ни съ коннымъ, ни въ единоборств, ни предводительствуя вассалами.’

Плнники вышли и вошелъ Амвросій, который казался въ замшательств и оробвшимъ.

‘Наконецъ я въ безопасности и между Христіанами.’ Сказалъ монахъ.

‘Точно, — отвчалъ Маврикій — ты и въ безопасности, и между Христіанами.’

‘Вы друзья и союзники нашего почтеннаго Пріора Аймера, — продолжалъ монахъ, не обращая вниманія на отвтъ Маврикія — и вы, какъ Рыцари и какъ Христіане, обязаны ему оказать защиту, потому что….’

‘Почему?— прервалъ Регинальдъ — Что ты хочешь сказать? Намъ теперь не до тебя.’

‘Боже мой!— воскликнулъ монахъ — какъ эти миряне вспыльчивы. Узнайте, храбрые Рыцари, что разбойники, не имющіе ни къ чему уваженія…’

‘Послушай, братъ, — сказалъ Бріанъ — мы знали напередъ, какъ ты ихъ назовешь, скажи намъ просто, Пріоръ попался къ нимъ въ плнъ, что ли?’

‘Увы!— отвчалъ Амвросій — онъ въ рукахъ дтей Бааловыхъ, оскверняющихъ эти лса.’

‘Вотъ еще новая работа нашимъ копьямъ, — сказалъ Регинальдъ — итакъ, вмсто того, чтобъ намъ помочь, онъ нашей же проситъ помощи, но посмотримъ, чего отъ насъ требуетъ.’

‘Ему сдлано большое притсненіе отъ этихъ дтей Вааловыхъ.— сказалъ Амвросій — Они его ограбили, отняли двсти серебреныхъ марокъ и требуютъ еще боле за освобожденіе его. Онъ проситъ насъ, какъ достойныхъ своихъ друзей, спасти его, или уплатою за него выкупа, или силою вашего оружія, какъ вы разсудите.’

‘Какъ бы то такъ, — сказалъ Регинальдъ — онъ съ ума сошелъ. Гд видано, чтобъ Норманскій Баронъ выкупалъ монаховъ? Я силою оружія мы не можемъ сто освободить, потому что люди, захватившіе его, вдесятеро многочисленне насъ, и что мы сами ежеминутно ожидаемъ приступа.’

‘Я объ этомъ самъ хотлъ вамъ сказать, по вы перебили мою рчь: въ двухъ стахъ шагахъ отсюда находится лагерь и приготовляются къ приступу.’ На стны! на стны!— закричалъ Маврикій.— Посмотримъ, что они придумаютъ.’ Говоря такимъ образомъ, онъ вошелъ въ другую комнату и, взглянувъ въ окно, закричалъ своимъ товарищамъ: ‘Въ самомъ дл, молахъ сказалъ правду, они ставятъ машины противъ замка и множество стрлковъ у края лса кажутся черными облаками, предшествующими бур и граду.’

Регинадьдъ подошелъ и, увидвъ расположеніе непріятеля, затрубилъ въ рогъ, собралъ всхъ своихъ воиновъ и приказалъ каждому итти на свое мсто.’

‘Маврикій, — сказалъ онъ — займитесь защитою замка съ восточной стороны, гд стны мене возвышены. Почтенный Бріанъ, вы, знавъ искусство защищаться также, какъ и искусство нападать, обратитесь западной сторон, я же самъ отправлюсь къ малымъ воротамъ. Между тмъ, друзья мои, не ограничивайтесь защитою одного пункта, сегодня должно находиться вдругъ во всхъ мстахъ и каждому изъ насъ нужно какъ бы раздлиться, чтобъ успть помогать и ободрять везд, гд нападеніе будетъ сильне. Насъ не много, но храбрость и дятельность можетъ замнить недостатокъ количества, потому что мы имемъ дло съ мужиками.’

‘Но, благородные Рыцари, — сказалъ Амвросій, сохранявшій свое хладнокровіе — разв никто изъ васъ не хочетъ выслушать того, что мн велно вамъ пересказать? Прошу васъ, выслушайте меня, почтенный Регинальдъ.’

‘Не когда мн тебя слушать. Эй! велите грть масло и смолу для отраженія тхъ, которые полезутъ на стны, приготовьте луки и арбалеты, выставьте мое знамя съ бычачьею головою. Эти негодяи скоро увидятъ, съ кмъ имютъ дло.’

‘Но, почтенный Регинальдъ, — сказалъ монахъ, настаивая обратить его вниманіе — подумайте о томъ, что я общалъ исполнить данное мн повелніе, и дозвольте мн вамъ пересказать что велно.’

‘Избавьте меня отъ него.’ Сказалъ Регинальдъ.

Между тмъ Бріанъ осмотрлъ дйствія осаждающихъ съ лучшимъ вниманіемъ, нежели запальчивый Регинальдъ и его втреный товарищъ.

‘Они располагаютъ приступомъ — сказалъ онъ — съ лучшимъ порядкомъ, нежели я ожидалъ Посмотрите, какъ они искусно пользуются каждымъ деревомъ, каждымъ кустомъ, какъ управляютъ машиною, подвигая се къ замку, и защищая ею себя отъ стрлъ. Я не вижу у нихъ никакого знамени, но готовъ побиться объ закладъ о своей золотой цпи, что ими управляетъ какой-нибудь Рыцарь, кто-нибудь изъ имющихъ большія свднія въ военномъ дл.’

‘Въ этомъ нтъ сомннія, — сказалъ Маврикій — я вижу шлемъ и доспхи Рыцарскіе. Замчаете ли вы человка въ черныхъ латахъ, который распоряжаетъ стрлками? Я думаю, что это тотъ самый, котораго мы назвали Безпечнымъ Черныъм Рыцаремъ и который въ Ашби на турнир выбросилъ васъ изъ сдла, Регинальдъ.’

‘Я очень радъ.— сказалъ Регинальдъ — Онъ конечно явился со мною сразиться, и долженъ быть очень неважною особою, потому что не осмлился показаться посл турнира для полученія награды, предоставленной ему слпымъ случаемъ. Мн бы трудно было отыскать его между Рыцарями, и я радъ, что нашелъ его, хотя между этими бродягами. ‘

Непріятель усиливалъ движенія, разговоръ прекратился, Рыцари отправились распоряжать защитою съ небольшимъ количествомъ людей, которыхъ не достаточно было для занятія всхъ стнъ, и ожидали съ неустрашимостію приступа.

Глава III.

Намъ слдуетъ нсколько возвратиться назадъ, для сообщенія читателю свдніи о нкоторыхъ обстоятельствахъ, нужныхъ для составлена полнаго понятія о повствуемыхъ нами происшествіяхъ. Собственная его проницательность могла ему открыть, что когда Ивангое лишился силъ и казался всми оставленнымъ, тогда Ревекка неотступною прозьбою убдила своего отца взять Рыцаря въ домъ, занимаемый ими въ то время въ Ашби.

Во всякомъ другомъ случа не трудно бы было ей убдить Исаака это сдлать, потому что онъ былъ человколюбивъ и благодаренъ, но тутъ ему нужно было бороться съ предразсудками и предубжденіями своего поколнія.

‘Увы!— вскричалъ онъ — несчастный молодой человкъ! сердце мое обливается кровію, видя, какъ его кровь обагряетъ драгоцнное его одяніе. Но послушай Ревекка, намъ не возможно его взять, онъ Христіанинъ, а мы, кром длъ торговыхъ, не должны имть никакихъ сношеній съ Христіанами.’

‘Не говорите этаго батюшка, — сказала Ревекка — мы не должны раздлять съ ними нашихъ удовольствій, но когда они ранены и несчастны, мы обязаны объ нихъ заботишься.’

‘Мн бы хотлось прежде знать, какъ объ этомъ думаетъ Равнинъ Іаковъ Бенъ-Туделла, — сказалъ Исаакъ — но молодой человкъ не долженъ погибнуть безъ помощи. Сифъ! Рувимъ! отнесите его въ Ашби.’

‘Прикажите лучше его положить въ мою повозку.— сказала Ревекка — Я поду верхомъ.’

‘Это подвергнетъ тебя дерзкимъ взорамъ.’ Сказалъ Исаакъ, смотря съ безпокойствомъ на Рыцарей и оруженосцевъ, наполнявшихъ поприще. Но Ревекка уже приказала исполнить свое добродтельное намреніе, не слушая словъ своего отца, который, дернувъ се за платье, сказалъ ей тихо: ‘Что ты длаешь? Ну, ежели этотъ храбрый человкъ умрешь въ нашемъ дом, кто знаетъ, не обвинятъ ли насъ въ его смерти, не подвергнемся ли мы за это взысканію?’

‘Онъ не умретъ, — сказала Ревекка, освободивъ свое платье — онъ не умретъ, ежели мы ему поможемъ, но, ежели оставимъ его безъ помощи, будемъ виновными въ его смерти предъ Богомъ и предъ людьми.’

‘Да, признаюсь, каждую каплю вытекающей его крови мн также тяжело видть, какъ бы золотую монету, выходящую изъ моего кошелька. Я знаю, что наставленія Маріи, дочери Раввина Мансоя Византійскаго, научили тебя искусству лечить, и что теб извстны свойства растеній и силы ихъ соковъ. Длай что хочешь. Ты добрая двица, истинное мое утшеніе.’

Опасенія Исаака были основательны: великодушная благотворительность его дочери дйствительно подвергла ее, во время возвращенія въ Ашби, дерзкимъ взорамъ Бріана Буа-Гяльберта. Рыцарь, замтивъ дущую прекрасную Іудеянку, получилъ желаніе ее лучше разсмотрть, и, прозжая мимо ее нсколько разъ взадъ и впередъ, бросалъ на нее пламенные взоры. Мы уже видли послдствія дйствія, произведеннаго надъ нимъ ея красотою.

Ревекка велла внести раненаго въ свое временное жилище, осмотрла его рану и сама ее перевязала. Наши юные читатели, знакомые съ рыцарскими романами, должны помнить, что женщины, въ этихъ, такъ называемыхъ, вкахъ невжества, нердко знали таинства науки леченія, и что влюбленный Рыцарь нердко бывалъ обязанъ излеченіемъ своихъ ранъ красавиц, которой глаза наносили сердцу его несравненно сильнйшія раны.

Въ это время Іудеи и Іудеянки знали Медицину и занимались леченіемъ болзней. Могущественные Бароны и сами Короли ввряли себя ихъ леченію. Христіане почти вообще врили, что Раввины Іудейскіе имли глубокія познанія въ умозрительныхъ наукахъ и особенно въ кабалистик, которая заимствовала свое названіе и начало отъ мудрецовъ Израильскихъ, а Раввины не старались уничтожать этаго мннія, потому что оно уменьшало презрніе къ нимъ Христіанъ. Прекрасная Ревекка имла боле познаній, нежели можно было ожидать отъ ея лтъ и пола, и отъ времени, въ которое жила. Она научена была искуству леченія старою Іудеянкою, любившею се, какъ дочь свою, и содлавшеюся жертвою фанатизма своего времени.

Ревекка, отличная своими свдніями и красотою, была уважаема отъ всхъ въ своемъ поколніи. Отецъ ея, по вниманію къ ея дарованіямъ и по неограниченной своей любви къ ней, давалъ ей боле свободы, нежели дозволяли обычаи и, какъ мы видли, даже самъ ея слушался.

Вильфридъ былъ безъ памяти, отъ потерянія большаго количества крови, когда внесли его къ Исааку. Ревекка приложила къ его ранамъ лекарства показала своему отцу, что ежели не сдлается воспаленія, котораго впрочемъ не должно было и ожидать, потому что онъ потерялъ много крови, то жизнь его не будетъ въ опасности, и что его можно будетъ, въ слдующій день, перевезти съ собою въ Іоркъ. Это сначала испугало Исаака. Его великодушіе охотно бы ограничилось оставленіемъ раненаго въ томъ дом, въ которомъ онъ уже находился, и заплатою за то хозяину дома что слдовало. Но Ревекка тому возпротивилась по многимъ причинамъ, изъ которыхъ мы упомянемъ только о двухъ, потому что они показались уважительными ея отцу. Первая причина заключалась въ невозможности вврить другому лекарство, нужное для довершенія леченія, не подвергаясь опасности сдлать извстною тайну состава онаго, вторая причина состояла въ томъ, что Рыцарь Вильфридъ Ивангое былъ любимцемъ Ричарда Львинаго Сердца, Исааку же, ссудившему Іоанна большими денежными суммами для исполненія его возмутительныхъ намреній, нуженъ былъ сильный покровитель при Корол.

‘Все это справедливо и благоразумно.— сказалъ ея отецъ, уступая сил ея убжденій — Было бы преступленіемъ открыть тайну лекарства, что жь касается до называемаго Англичанами Львинымъ-Сердцемъ, нтъ сомннія, что лучше мн попасться въ челюсти льва Идумейскаго, нежели въ его руки, когда онъ узнаетъ о всемъ что я длалъ для его брата. Я соглашаюсь съ твоимъ мнніемъ, этотъ храбрый молодой человкъ подетъ съ нами въ Іоркъ, домъ нашъ, до выздоровленія его, будетъ его домомъ и ежели Львиное-Сердце возвратите.! сюда, какъ слухъ наносится, то этотъ Вильфридъ Ивангое будетъ моимъ защитникомъ отъ королевскаго гнва, ежели же онъ не возвратится, то Вильфридъ заплатитъ мн издержки, когда завоюетъ какую-нибудь добычу, какъ вчера я сегодня. Онъ храбръ и вренъ своему слову, возвращаетъ занятое, платитъ должное и помогаетъ даже Израильтянамъ, когда они бываютъ окружены разбойниками и дтьми Бааловыми.’

Вильфридъ опомнился не прежде вечера. Онъ какъ бы пробудился отъ сна, умъ его былъ еще разстроенъ и воображеніе смшено, какъ обыкновенно случается съ людьми въ подобномъ положеніи. Онъ нкоторое время былъ не въ состояніи вспомнить обстоятельствъ, предшествовавшихь его безпамятству, и представить себ въ связи происшествія, въ которыхъ участвовалъ въ послдніе два дни. Чувствуя страданіе отъ ранъ и слабость, онъ представлялъ себ безъ всякаго порядка бывшую битву, удары Рыцарей, падающихъ всадниковъ, скачущихъ копей, звукъ оружія и крики сражающихся. Сдлавъ усилія открыть занавсъ и, хотя не безъ труда, отдернувъ оный, онъ удивился, увидвъ себя въ комнат, убранной великолпно въ восточномъ вкус, въ которой подушки замняли стулья. Сначала онъ подумалъ, что перенесенъ во время своего безпамятства въ Палестину, и это мнніе еще боле подкрпилось, когда онъ увидлъ женщину, одтую въ платье, употребляемое въ Азіи, входящую въ это время въ его комнату съ осторожностію въ сопровожденіи черной невольницы.

Почитая все это мечтою, Рыцарь хотлъ начать говорить, но вошедшая женщина, приложивъ ко рту палецъ, подала ему знакъ, чтобъ онъ молчалъ. Служанка открыла рану Ивангое и прекрасная Іудеянка съ удовольствіемъ увидла, что труды ея будутъ имть успхъ. Ревекка отправляла должность медика при раненомъ съ такою скромностію я пріятностію, и съ такимъ благородствомъ, которыя и въ вк, боле просвщенномъ, заслужили бы уваженіе. Она казалась не прекрасною молодою двицею, заботящеюся о больномъ мущин, но благотворнымъ геніемъ, старающимся облегчить страданія и отвратишь смерть. Ревекка приказала черной служанк перевязать рану Рыцаря, который въ первый разъ въ это время услышалъ ея голосъ.

Звуки чужестраннаго языка обыкновенно кажутся грубыми для того, кто ихъ не понимаетъ, но голосъ Ревекки уподоблялся голосу благодтельной волшебницы, Вильфридъ не понималъ ея словъ, но пріятный ихъ звукъ и взоръ ея, исполненный чувствительности, проницали въ его сердце. Онъ сохранялъ молчаніе до окончанія перевязки раны, посл же ршился сказать по-Арабски:

‘Прелестная двица, благодарю васъ за попеченіе ‘

Но милая ученица Эскулапа его остановила. ‘Г. Рыцарь, — сказала она — я говорю по-Адглійски и родилась въ Англіи, хотя мое платье и поколніе и принадлежатъ иной стран.’ Выговоривъ это, она усмхнулась, и улыбкою одушевила свое задумчивое и даже печальное лице.

‘Благородная двица.’ Сказалъ Ивангое. Но Ревекка поспшила его остановить, въ другой разъ.

‘Не называйте меня такъ, г. Рыцарь, надобно, чтобъ вы теперь же узнали, что двица, занимающаяся вашимъ леченіемъ, Іудеянка, дочь Исаака Іоркскаго, недавно столько вами одолженнаго. Справедливость требуетъ, чтобъ онъ и его семейство, въ настоящемъ случа, оказали вамъ всю зависящую отъ нихъ помощь.’

Не извстію, была ли бы Лэди Ровена довольна чувствомъ Рыцаря, съ которымъ онъ смотрлъ до сего времени на прелестное лице Ревекки и на ея глаза, блистающіе сквозь длинныхъ рсницъ, которые пвецъ сравнилъ бы съ вечернею звздою, сіяющею сквозь жасминныхъ кустовъ, но Вильфридъ былъ слишкомъ добрымъ католикомъ, чтобъ сохранить подобныя чувства къ Іудеянк. Ревекка это предвидла и потому именно поспшила предварить его о своемъ состояніи. Прекрасная дочь Исаака послдовала въ этомъ случа своему благоразумію, но совсмъ тмъ она не была совершенно чуждою слабостей человческихъ и не могла не вздохнуть, увидвъ, что уважительный и даже нжный взглядъ Вильфрида вдругъ превратился въ холодный, который изъявлялъ одну принужденную и даже тяготившую его благодарность. Впрочемъ Ревекка была слишкомъ справедлива, чтобъ обвинять въ этомъ Вильфрида, и не переставала стараться о излеченіи его. Она предварила Рыцаря, что отецъ ея долженъ хать въ Іоркъ и намревается перевести и его туда же для окончанія тамъ его леченія.

Вильфридъ тому возпротивился, и, стараясь смягчить свой отзывъ, сказалъ, что онъ не хочетъ боле обременять своихъ благодтелей.

‘Не возможно ли отыскать въ окрестностяхъ Ашби — сказалъ онъ — какого нибудь Франклина изъ Саксонцевъ, или, хотя какого-нибудь богатаго крестьянина, который бы согласился помстить у себя раненаго соотечественника, до того времени, какъ онъ будетъ въ состояніи владть оружіемъ, или, нтъ ли близко монастыря, въ которомъ бы меня приняли, или, не возможно ли доставишь меня до Бюртона въ монастырь Св. Витольда къ родственнику моему, тамошнему игумну?’

‘Самая безпокойная хижина — сказала Ревекка съ горькою улыбкою — была бы для васъ пріятне жилища Іудея, но вамъ не возможно перемнишь мсто пребыванія, не разлучившись съ своимъ медикомъ. Причемъ, я почитаю должнымъ вамъ сказать, что хотя поколніе наше не получило въ удлъ храбрости, отличающей васъ въ сраженіяхъ, но иметъ свднія, нужныя для излеченія ранъ, на оныхъ получаемыхъ, и что семейству нашему въ особенности извстно тайны лекарственной науки, издавна сохраняемыя въ ономъ, которыхъ полезныя послдствія вы уже испытали, наконецъ, я могу васъ уврить, что ни одинъ Христіанскій медикъ во всей Великобританіи не въ состояніи поставить васъ въ возможность надть латы въ продолженіи четырехъ мсяцевъ.’

‘А сколько времени для этаго потребно будетъ вамъ?’ Спросилъ Вильфридъ съ нетерпливостію.

‘Не боле недли, ежели вы будете, исполнять мои совты.’

‘Посл этаго, я не почитаю грхомъ оставаться здсь. Мы живемъ въ такое время, въ которое всякой добрый Рыцарь долженъ желать быть въ дл. Ежели ты исполнишь свое общаніе, молодая двица, я дамъ теб полный шлемъ мой денегъ, какъ скоро буду ихъ имть.*’

‘Я его исполню, и вы будете въ состояніи чрезъ недлю владть оружіемъ, ежели наградите меня тмъ, чего я потребую вмсто денегъ.’

‘Въ чемъ же заключается твое требованіе? Ежели исполненіе его возможно для Рыцаря, въ отношеніи къ лицу нашего поколнія, то я его исполню съ удовольствіемъ.’

‘Я требую отъ васъ, чтобъ вы впредь врили, что и Іудеянинъ можетъ оказать услугу Христіанину, не имя въ виду никакой награды, исключая благословенія Отца всхъ людей.’

‘Мн преступно бы было въ томъ сомнваться, молодая двица. Я въ полной мр надюсь на твое искусство и увренъ, что чрезъ восемь дней въ состояніи буду надть латы. Но дозволь мн спросить, не извстно ли теб, гд теперь Цедрикъ съ своею свитою и прелестная…— Тушъ онъ остановился, какъ бы не ршаясь выговорить имени Лэди Ровены — прелестная двица, провозглашенная Царицею турнира?’

‘И которую вы возвели на это достоинство, г. Рыцарь, съ разборчивостію, заслужившею уваженіе, подобное заслуженному вашею храбростію.’

Потеря крови не возпрепятствовала Вильфриду нсколько покраснть, когда онъ увидлъ, что желая скрыть участіе свое въ Лэди Ровенъ, боле далъ оное замтить.

‘Мн хотлось знать не столько о ней, — сказалъ онъ — какъ о Принц Іоанн. Да гд двался мой врный оруженосецъ, для чего нтъ его при мн?’

‘Дозвольте мн — сказала Ревекка — прибгнуть къ правамъ медика, и попросить васъ не говорить и стараться быть спокойнымъ во время моего разсказа. Принцъ Іоаннъ вдругъ прервалъ турниръ и поспшно отправился въ Іоркъ съ знатными дворянами, Рыцарями и другими людьми, принадлежащими къ его сторон, собравъ столько денегъ, сколько могъ собрать и добровольно и силою отъ тхъ, которые почитаются здшними богачами. Говорятъ, что онъ иметъ намреніе овладть престоломъ своего брата.’

‘Ричарда!— сказалъ Вильфридъ, усиливаясь встать — Это будетъ не легко, докол хотя одинъ врный подданный останется бъ Англіи. Я вызову храбрйшихъ сподвижниковъ Іоанна, буду сражаться съ двумя вдругъ, ежели захотятъ.’

‘Но чтобъ быть въ состояніи это сдлать — сказала Ревекка, дотронувшись тихо до его плеча — должно исполнять мои приказанія и избгать всякаго сильнаго движенія.’

‘Ты справедлива, молодая двица, я буду столько спокоенъ, сколько дозволяетъ наше время. Что же ты скажешь о Цедрик и его свит?’

‘Его управитель сейчасъ былъ у моего отца и сказывалъ, что Цедрикъ и Ательстанъ Коннигсбургскій оставили дворецъ Принца въ большемъ неудовольствіи, и что они готовы возвратиться къ себ.’

‘Не было ли съ ними на праздник какой дамы?’

‘Лэди Ровена туда не похала, — сказала Ревекка — и управитель говорилъ, что она возвращается съ Цедрикомъ въ въ Ротервудъ, оруженосецъ же вашъ Гуртъ…

‘Какъ!— сказалъ Вильфридъ — теб извстно его имя? Да, я вспомнилъ, онъ вчера изъ рукъ птоихъ, великодушная двица, получилъ сто цехиновъ.’

‘Не говорите объ этомъ, — сказала Ревекка — я вижу, сколь легко языку открыть тайну, которую желаемъ скрывать.’

‘Но честь моя требуетъ, — сказалъ съ важностію Вильфридъ — чтобъ я отдалъ эти деньги твоему отцу.’

‘Чрезъ недлю вы можете длать все, что вамъ угодно, но до того времени не говорите ни о чемъ, не думайте ни о чемъ что можетъ замедлить ваше излеченіе.’

‘Хорошо, малая двица, я былъ бы неблагодарнйшимъ человкомъ, ежели бы не послдовалъ твоему совту, но одно слово о бдномъ Гурт, и я боле не спрошу ни о чемъ.’

‘Мн жаль, что я должна вамъ сказать, что онъ связанъ, по повелнію Цедрика, но — прибавила она, видвъ, что это огорчило Вяльфрида — управитель Освальдъ сказывалъ, что Гуртъ пользуется милостію своего господина и, впавъ въ преступленіе единственно изъ приверженности къ его сыну, будетъ, какъ полагаютъ, прощенъ Цедрикомъ, ежели никакое новое обстоятельство не усилитъ его неудовольствія. Сверхъ того, товарищи Гурта, и въ особенности шутъ Вамба, ршились доставить ему средства скрыться во время пути, ежели гнвъ Цедрика не укротится.’

‘Я желалъ бы, чтобъ они въ этомъ успли, — сказалъ Вильфридъ — но мн кажется, что я назначенъ судьбою сообщать несчастіе всмъ любящимъ меня и принимающимъ во мн участіе. Мой король отличалъ и жаловалъ меня, и вотъ братъ его готовъ вооружиться для отнятія у него короны, женщина, украшеніе своего пола, отъ моей преданности введена въ непріятное положеніе, и врный служитель, котораго вся вина состоитъ въ усердіи и привязанности ко мн, можетъ сегодня погибнуть отъ гнва моего отца. Видишь, молодая двица, какая несчастная участь преслдуетъ человка, которому ты помогаешь, поспши его оставить, докол несчастіе его не распространилось и на тебя.’

‘Слабость ваша и огорченіе — сказала Ревекка — заставляютъ васъ такъ худо перетолковывать то, что съ вами случается. Вы возвращены отечеству въ самое то время, когда оно встртила надобность въ благородномъ сердц и сильной рук, вы унизили гордость своихъ враговъ и враговъ своего короля, тогда какъ они не знали границъ, и наконецъ, даже между тми самыми людьми, которыхъ вы наиболе презираете, нашли человка, имющаго возможность излечить ваши раны. Итакъ ободритесь и положитесь на Бога. Простите. Выпивъ лекарство, которое я вамъ пришлю, старайтесь успокоишься, чтобъ завтра быть въ состояніи пуститься въ путь.’

Вильфридъ убдился этими разсужденіями. Присланное ему успокоивающее и усыпляющее лекарство произвело въ немъ тихій и крпкій сонъ. Поутру благодтельная Іудеянка увидала, что жаръ совершенно прошелъ и что для Вильфрида путешествіе было неопасно.

Его положили въ ту же повозку, въ которой привезли съ турнира, Ревекка приняла вс нужныя мры для его излеченія и только не могла упросить отца своего тише хать и чаще останавливаться для спокойствія Вильфрида. Исаакъ, подобно обогатившемуся путешественнику десятой Ювеналовой Сатиры, имлъ всегда передъ глазами призракъ разбойниковъ. По сей-то причин онъ усплъ опередить Цедрика, выхавшаго въ одно съ нимъ время, но пробывшаго долго въ монастыр Св. Витольда. Путешествіе не сдлало никакого вреда Вильфриду, и когда онъ попался съ прочими въ руки Маврикія Браси, сначала никто не обратилъ вниманія на его повозку., и даже, можетъ быть, оставили бы се на мст, ежели бы любопытство Маврикія не побудило его въ нее заглянуть. Онъ, открывъ повозку, не мало удивился, увидя въ ней раненаго Рыцаря, который полагая, что попался въ руки Саксонскихъ браконьеровъ, и надясь, что имя его можетъ послужить ему защитою и защитить его товарищей, сказалъ Маврикію, что онъ Вильфридъ Ивангое.

Маврикій, не смотря на свою втреность и безпорядочную жизнь, сохранялъ нкоторыя правила рыцарства. Онъ ничего не дозволилъ себ противъ беззащитнаго Вильфрида и даже не сказалъ о немъ Регинальду, который не остановился бы избавить себя отъ человка, имющаго право на Ивангойское владніе. Но въ этомъ заключалось все, что Маврикій въ состояніи былъ сдлать, даровать же свободу своему сопернику, предпочитаемому Лэди Ровеною, было свыше его добродтели. Онъ окружилъ повозку своими оруженосцами, приказалъ никого къ ней не допускать и сказывать, что это повозка Лэди Равены, въ которую они положили раненаго своего товарища. Оруженосцы, по прізд въ Торквильстонъ, пользуясь общимъ замшательствомъ, перенесли Вильфрида въ особую комнату, не обративъ на себя вниманія, и остались при немъ, называя его своимъ товарищемъ. Когда Регинальдъ, обходя замокъ, нашелъ ихъ въ этой комнат и упрекалъ, зачмъ не поспшаютъ на стны, тогда они отвчали, что находятся при своемъ раненомъ товарищ.

‘При раненомъ товарищ!— вскричалъ онъ съ удивленіемъ и гнвомъ — Не мудрено, что мужики и браконьеры осмливаются нападать на замки, ежели воины длаются смотрителями больныхъ. Негодяи! на стны! или я переломаю вамъ ребра.’

Они отвчали съ твердостію, что сами ничего такъ не желаютъ, какъ отправиться защищать замокъ и что готовы это сдлать, ежели онъ возметъ на себя оправдать ихъ передъ ихъ начальникомъ, приказавшимъ имъ оставаться при страдающемъ.

‘При страдающемъ!— воскликнулъ Регинальдъ — Я вамъ отвчаю, что не замедлимъ мы и вс быть страдающими, ежели не окажемъ боле дятельности. Но будьте спокойны, я васъ смняю. Эй! Урфрида!— вскричалъ онъ громкимъ голосомъ — Старая хрычовка! Саксонская колдунья! не слышишь ты, что-ли? Ступай скоре сюда, смотри за этимъ раненымъ, а вы, къ ружью! Вотъ вамъ арбалеты. Бгите къ бойницамъ и чтобъ каждая ваша стрла попала въ сердце Саксонца.’

Оба оруженосца, презиравшіе столь же бездйствіе, какъ любившіе сраженіе, съ радостію отправились къ назначенному мсту.

Глава IV.

Минута погибели часто бываетъ такою, въ которую сердце боле предается ощущеніямъ нжности, Сильное внутреннее волненіе заставляетъ насъ забываться, и мы противъ воли своей открываемъ чувства, которыя утаили бы въ иномъ случа. Ревекка, въ самое то время, когда окружена была неизбжною опасностію и готова была предаться отчаянію, пришла въ восхищеніе, увидвъ вновь Вильфрида. Она спрашивала Ивангое о состояніи его здоровья такимъ голосомъ, который объяснялъ боле, нежели она желала, ея чувства. Рука ея трепетала, когда она дотронулась до его пульса, и слова замирали на устахъ ея. Но холодный вопросъ Вильфрида: ‘Это вы, молодая двица?’ привелъ ее въ себя, принудивъ вспомнить, что чувства ея не были и не могли быть раздляемы. Она вздохнула такъ, что вздохъ ея едва былъ слышенъ, и спокойнымъ голосомъ повторила вопросъ о состояніи его здоровья. ‘Я чувствую себя лучше, нежели могъ надяться, — отвчалъ Вильфридъ — благодаря вашему попеченію, дорогая моя Ревекка!’

‘Онъ назвалъ меня дорогая моя Ревекка, — подумала она — но равнодушіе, съ которымъ онъ это выговорилъ, не согласно съ этими словами. Его рыцарскій конь, его борзая собака, для него дороже Іудеянки, къ которой чувствуетъ одно презрніе.’

‘Мои тлесныя страданія — продолжалъ Вильфридъ — мене тягостны для меня, нежели безпокойства душевныя. Изъ разговоровъ бывшихъ при мн оруженосцевъ я узналъ, что я въ плну, а въ Рыцар, отославшемъ ихъ, увидлъ Регинальда Фрондбефа, и изъ этаго заключаю, что нахожусь въ его замк. Ежели это дйствительно такъ, то какое средство сдлать помощь Лэди Ровен и отцу моему?’

‘Онъ не говоритъ ни объ Исаак, ни объ его дочери, — подумала Ревекка — мы не имемъ ни малйшаго мста въ его мысляхъ.’

Ревекка разсказала Рыцарю, что замокъ окруженъ непріятелями, но что она не знаетъ, кто эти непріятели, и прибавила, что вошелъ въ замокъ монахъ, которому конечно это боле извстно.

‘Монахъ,— сказалъ Вильфридъ,— Мн надобно его увидть. Употреби вс старанія отыскать его и привести ко мн, скажи ему, что человкъ, опасно раненый, проситъ его духовной помощи, скажи все, что можешь выдумать, только постарайся, чтобъ я его увидлъ, мн надобно что-нибудь длать, но не знавъ что происходитъ вн замка, я ничего не могу предпринять.’

Ревекка, снисходя на желаніе Вильфрида, употребила старанія, успху которыхъ воспрепятствовалъ приходъ Ульрики. Он об караулили монаха при выход его отъ Цедрика, и Ревекка, возвратившись къ Вильфриду, сказала ему о своей неудач.

Онъ не имлъ свободы долго предаваться сожалнію объ этомъ. Шумъ, неперестававшій съ нкотораго времени въ замк, причиняемый приготовленіями къ защит, вдругъ усилился до чрезвычайности. Скорые шаги воиновъ, поспшавшихъ на стны, раздавались по узкимъ коридорамъ и по лстницамъ, ведущимъ къ бойницамъ и прочимъ частямъ замка. Рыцари возбуждали своимъ голосомъ воиновъ и отдавали повелнія, заглушаемыя часто звукомъ оружія и криками воиновъ. Вс эти приготовленія наводили ужасъ, усиливающійся еще боле воображеніемъ послдствій оныхъ, но соединяющійся съ какимъ-то чувствомъ, для котораго пламенная душа Ревекки была овтерста, даже и въ эти минуты страха. Глаза ея блистали, хотя блдность и покрывала ея лице, и въ голос ея изъявлялось смшеніе страха и восторга, въ то время, когда она говорила Вильфриду: ‘Виднъ блескъ копій и щитовъ, слышанъ свистъ летающихъ стрлъ, раздаются въ воздух повелнія предводителей и восклицанія воиновъ.’

Въ это время Вильфридъ уподоблялся военному коню: онъ трепеталъ отъ нетерпнія, видвъ себя на лож, и отдалъ бы все на свт за то, чтобъ имть возможность участвовать въ настоящей битв.

‘Ежели бы я могъ дойти до эта то окна, — сказалъ онъ — чтобъ покрайней мр видть дйствіе оружія!… Ежели бы могъ пустить хотя одну стрлу, сдлать хотя одинъ ударъ бердышемъ, для нашего освобожденія!… Тщетныя желанія!… Тло мое безсильствустъ, рука безоружна.’

‘Не безпокойтесь такъ, благородный Рыцарь, — сказала Ревекка — шумъ прекратился и, можетъ быть, сраженія не послдуетъ.’

‘Ахъ! ты этаго не понимаешь.— сказалъ Вильфридъ съ нетерпніемъ — Эта совершенная тишина кратковременно, она единственно доказываетъ, что вс воины находятся уже на своихъ мстахъ и ожидаютъ повелнія начать сраженіе. Мы до сего времени только слышали шумъ, предшествовавшій отдаленной бур, но теперь, она явится во всемъ своемъ ужас… Да, надобно мн постараться приближиться къ окну.’

‘Вы въ этомъ не успете,— сказала Ревекка — и замедлите ваше излеченіе, но я сама стану у окна — присовокупила она, видя его нетерпніе — и буду вамъ разсказывать обо всемъ, что увижу.’

‘Ты этаго не сдлаешь, я теб это запрещаю.— вскричалъ съ жаромъ Вильфридъ — Всякое окно, всякое отверстіе будетъ цлію для стрлковъ, и стрла, пущенная на удачу….

‘Я очень буду ей рада.’ Сказала тихо Ревекка, всходя на ступени, находившіяся подъ окномъ.

‘Ревекка, дорогая Ревекка, — продолжалъ Вильфридъ — это не двичьи забавы. Не подвергайся быть раненою и даже можетъ быть и убитою. Неужели ты захочешь, чтобъ я вчно себя въ томъ упрекалъ? чтобъ это воспоминаніе отравило остатокъ моей жизни, сохраненной любою?… Покрайней мр, закройся этимъ старымъ щитомъ, который по случаю здсь находится.’

Ревекка послдовала его совту, и, взявъ щитъ, стала противъ окна, такимъ образомъ, что, не подвергаясь большой опасности, могла видть все, что происходило, и разсказывать Вильфриду о приготовленіяхъ къ нападенію на замокъ. Положеніе комнаты было для этаго очень удобно, она находилась на углу главнаго укрпленія, выше редута, составлявшаго наружное и прикрывавшаго малыя ворота, въ которыя Регинальдъ выпустилъ Цедрика. Этотъ редутъ отдлялся отъ главнаго укрпленія рвомъ, съ котораго, снявъ мостъ, состоявшій изъ нсколькихъ досокъ, можно было отрзать непріятелю сообщеніе съ замкомъ и въ то время, когда бы онъ овладлъ редутомъ. Въ редут было двое воротъ, одни противъ моста, соединяющагося съ воротами замка, другія наружныя, и толстый палисадъ окружалъ весь редутъ. Ревекка заключила по количеству людей, находившихся въ этомъ пункт, что нападеніе должно было произойти съ этой стороны. Сказавъ объ этомъ Вильфриду, она присовокупила, что множество стрлковъ находится на краю лса, но что не возможно было сдлать заключенія о ихъ количеств, потому что большая часть ихъ скрывалась за деревьями.

‘Подъ какими знаменами они идутъ?’ Спросилъ Вильфридъ.

‘Я совсмъ не вижу знаменъ.’ Отвчала Ревекка.

‘Это необыкновенная новость. Кто видалъ, чтобъ не распустя знаменъ, длали приступъ къ замку? Не замчаешь ли ты предводителей?’

‘Примтне прочихъ, Рыцарь въ черныхъ латахъ. Онъ одинъ вооруженъ съ ногъ до головы, и вс окружающіе его ему повинуются.’

‘Какой гербъ на его щит?’

‘Что-то похожее на желзный запоръ и на цни, все синяго цвта на черномъ пол.’

‘Желзный запоръ и цпи. Я не знаю, чей бы это былъ гербъ, но мн кажется, что онъ приличенъ и мн въ теперешнемъ положеніи. Не можешь ли прочесть девиза?’

‘Отсюда едва можно разсмотрть и самый гербъ, и то только въ то время, когда солнце освщаетъ щитъ.’

‘Не видишь ли другихъ предводителей?

‘Никого не замчаю. Можетъ быть, онъ на другой сторон замка, который, думаю, осажденъ не въ одномъ мст. Но вотъ двинулись впередъ.’

‘Боже милосердый! какое ужасное зрлище. Передніе воины закрываются огромными щитами и подвигаютъ передъ собою родъ дощатой стны, прочіе, слдуя за ними, натягиваютъ луки и накладываютъ стрлы.’

Разговоръ ея былъ прерванъ раздавшимися пронзительными звуками Саксонскихъ роговъ и отвтствовавшимъ на оные со стнъ громомъ Норманскихъ трубъ и литавръ. Это было знакомъ къ началу сраженія, и въ то же время раздались крики осаждающихъ: Св. Георгій! за Англію! и возглашенія осажденныхъ: Бозеанъ! Бозеанъ! Впередъ, Браси! Поражай, Фрондбефъ!’

Но не одними криками должно было кончится дло. Осажденные противополагали сильное сопротивленіе отчаянному нападенію осаждающихъ. Стрлки браконьеры, привыкшіе стрлять въ лсу, имли такой врный глазъ, и такъ мтко стрляли, что всякое отверстіе въ стнахъ, въ которомъ являлись воины, длалось цлію для нсколькихъ стрлъ, рдко непопадавшихъ въ оную.

Они не пускали стрлъ на удачу, но направляли ихъ на вс отверстія, въ которыхъ усматривали, или предполагали непріятеля. Этотъ порядокъ нападенія, постоянно выдерживаемый, стоилъ жизни нсколькимъ человкамъ гарнизона, и многіе изъ онаго были ранены. Между тмъ воины Регинальда и его союзниковъ, защищаемые положеніемъ укрпленія и надющіеся на свою крпкую броню, осыпали осаждающихъ каменьями и стрлами, которые осаждающимъ боле длали вреда, нежели они могли наносить осажденнымъ, потому что осаждающіе были мене защищены мстнымъ положеніемъ и не имли такъ хорошей брони. Свистъ стрлъ прерываемъ былъ только криками, когда на той, или на другой сторон длалось значущее пораженіе.

‘А я долженъ оставаться здсь подобно монаху въ кель, — говорилъ Вильфридъ — въ то время, какъ другіе ршаютъ: быть ли мн свободну, или погибнуть? Взгляни еще разъ въ окно, добрая Ревекка, но старайся хорошо закрыться щитомъ, взгляни и скажи мн, продолжаютъ ли осаждающіе итти впередъ?’

Ревекка подошла вновь къ окну, принявъ предосторожность, чтобъ не быть примченною снаружи.

‘Что же ты видишь, Ревекка?’

‘Тучу стрлъ, сквозь которую ничего не можно разсмотрть.’

‘Они не много успютъ, — сказалъ Вильфридъ — ежели не ршатся на приступъ. Что могутъ сдлать стрлы противъ каменныхъ стнъ? По постарайся разсмотрть, что длаетъ Черный Рыцарь, потому что каковъ начальникъ, таковы и воины.’

‘Я его не вижу?’

‘Презрнный трусъ! Неужели онъ бросилъ кормило во время самой бури?’ ‘Нтъ нтъ, онъ тамъ, предводительствуя воинами, приближается къ наружнымъ воротамъ редута, рубитъ бердышемъ палисадъ, большое черное перо разввается на его шлем…. Они сдлали проломъ въ палисад и въ него устремились … Ихъ прогоняютъ … Регинальдъ предводительствуетъ защищающими редутъ. Я узнаю его по исполинскому росту … Осаждающіе вновь устремляются … Проломъ оспоривается упорно обими сторонами … Боже мой! какое зрлище! они уподобляются двумъ бурнымъ морямъ, возстающимъ одно на другое.’

Сказавъ это, Ревекка отворотилась, глаза ея, непривыкшіе къ подобному зрлищу, не могли доле смотрть на оное.

‘Посмотри, Ревекка,— сказалъ Вильфридъ, познавшій причины, по которой она оставила окно — теперь теб мене опасности, потому что сражаются блымъ оружіемъ, продолжай мн разсказывать что длается.’

‘Боже мой!— вскричала Ревекка, взглянувъ вновь на сражающихся ‘— Регинальдъ и Черный Рыцарь бьются другъ съ другомъ въ пролом, посреди восклицаній ихъ воиновъ, которые, кажется, пребываютъ неподвижными, ожидая, чмъ ршится битва ихъ предводителей. Да поможетъ Небо угнтеннымъ!…. Онъ упалъ, — вскричала она — онъ упалъ!’

‘Кто упалъ? Ради Бога! Кто упалъ?’

‘Черный Рыцарь.— сказала горестно Ревекка, но вдругъ воскликнула — Нтъ, нтъ, слава Богу! онъ всталъ, онъ сражается съ непостижимою силою… Боже мой! мочь его разлетлся въ дребезги…. Онъ выхватываетъ у воина бердышь…. Нападаетъ на Регинальда…. Осыпаетъ его ударами…. Великанъ шатается, какъ дубъ отъ секиры дровоска… падаетъ упалъ!’

‘Кто, Регинальдъ?’ Вскричалъ Вильфридъ.

‘Да, Регинальдъ … Его воины устремляются къ нему на помощь, надменный Рыцарь Храма ими предводительствуетъ, они уносятъ Регинальда въ замокъ … Черный Рыцарь принуждается остановиться.’

‘Но осаждающіе удержались ли внутри палисада?’

‘Удержались, удержались: они гонятъ осажденныхъ къ самой стн редута, приставляютъ къ оной лстницы, становятся другъ другу на плеча, на нихъ бросаютъ со стны камни, бревны, они падаютъ раненые, мста ихъ заступаютъ другіе.’

‘Которая сторона одолваетъ?’

‘Лстницы падаютъ, люди сбрасываются съ нихъ, они, изувченные, не могутъ встать, осажденные одерживаютъ поверхность.’

‘Боже мой! Неужели осаждающіе такъ оробли, что бгутъ?’

‘Нтъ, нтъ, они съ неустрашимостію наступаютъ вновь. Черный Рыцарь все впереди. Онъ приближился съ бердышемъ къ наружнымъ воротамъ редута. Слышите ли его удары? Они раздаются громче оружія и крика сражающихся. На него сыплются каменья, какъ градъ, валятся бревны, но онъ объ нихъ не боле заботится, какъ о перьяхъ, или о снг.’

‘Клянусь!— воскликнулъ Вильфридъ, приставъ на своей постел.— Я знаю только одного человка въ Англіи, который можетъ это сдлать. Ахъ! для чего я не могу помогать ему?’

‘Ворота разломаны, — сказала Ревекка — осаждающіе въ нихъ устремились, редутъ въ ихъ власти. Боже мой! они сбрасываютъ въ ровъ воиновъ, защищавшихъ ворота.’

‘Но мостъ, соединяющій редутъ съ замкомъ, во власти ли осаждающихъ?’

‘Его сняли, какъ скоро Рыцарь Храма вошелъ въ замокъ. Слышите ли вопли неуспвшихъ перейти черезъ мостъ воиновъ Регинальда. Увы! я вижу, что минута побды представляетъ горестнйшее зрлище, нежели самая битва!’

‘Что теперь длается? Посмотри хорошенько. Не въ подобныхъ случаяхъ видъ текущей крови долженъ отвращать зрніе.’

‘Ее боле не проливаютъ.— сказала Ревекка.— Друзья наши укрпляются въ завоеванномъ редут, который защищаетъ ихъ отъ стрлъ, пускаемыхъ изрдка изъ замка.’

‘Они конечно не оставятъ своего предпріятія, посл такого славнаго начала. Я имю большую довренность къ храброму Рыцарю, котораго бердышь поразилъ Регинальда и разрубилъ ворота. Я никогда бы не поврилъ, чтобъ были на свт два человка, имющіе такую неустрашимость и такую силу. На щит его желзный запоръ и цпь! Что бы это значило? Не видишь ли ты еще чего, отличающаго Чернаго Рыцаря?’

‘Нтъ, вся его броня черна, какъ ворона крыло. Ничто не отличаетъ его боле. Но видвъ одинъ разъ его неустрашимость и силу, кажется, я узнала бы его между тысячью воиновъ. Онъ устремляется въ толпу сражающихся, какъ на пиръ. Въ немъ видна не одна сила тлесная. Вся душа его, вс способности, кажется, соединяются при каждомъ удар, наносимомъ отъ него непріятелю. Зрлище ужасное и великое: рука и сердце одного человка торжествуютъ надъ множествомъ непріятелей.’

‘Ревекка, ты изображаешь героя. Но, безъ сомннія, осаждающіе предаются мгновенному успокоенію для возстановленія своихъ силъ, или для приготовленія моста черезъ ровъ. Ни страхъ, ни погибель несильны заставить ихъ отказаться отъ своего благороднаго предпріятія въ то время, когда имютъ подобнаго предводителя, трудность только умножаетъ славу ихъ. Я согласился бы претерпть десятилтнее заточеніе за то, чтобъ сражаться подл этаго храбраго Рыцаря въ подобномъ случа.’

‘Увы!— сказала Ревекка, подошедъ къ Вильфриду — пылкость этихъ желаній, безпокойная жажда славы и сожалніе ваше о своей слабости, могутъ замедлишь ваше леченіе. Возможно ли вамъ помышлять о нанесеніи ранъ другимъ, когда не закрылись еще ваши собственныя?’

‘Ты не можешь понимать, Ревекка, что человку, воспитанному въ истинномъ дух Рыцарства, не возможно быть спокойнымъ, видя себя въ бездйствіи, подобно женщин, въ то время, когда отличные подвиги совершаются почти предъ его глазами. Любовь къ сраженію составляешь стихію нашей жизни, пыль, поднимающаяся посреди сражающихся, есть воздухъ, въ которомъ мы дышемъ свободне, мы не живемъ, не желаемъ жить иначе, какъ побждая и прославляясь. Таковы, молодая двица, законы Рыцарства, которымъ мы клянемся повиноваться, которымъ жертвуемъ всмъ, что есть драгоцннйшаго.’

‘Увы! храбрый Рыцарь, что же вы пріобртаете цною проливаемой вами крови, переносимыхъ вами трудовъ и безпокойствъ и причиняемыхъ вами слезъ, когда смерть низвергаетъ васъ съ копей вашихъ?’

‘Что мы пріобртаемъ?— сказалъ Вильфридъ — Что мы пріобртаемъ? Славу, юная двица, славу, позлащающую наши гробницы и длающую безсмертными имена наши.’

‘Слава — сказала Ревекка — уподобляется трофеямъ, составленнымъ изъ покрытаго ржавчиною оружія, висящаго надъ памятникомъ, воздвигнутымъ надъ бренными остатками воина, уподобляется надписямъ, изглаженнымъ рукою времени, которыя самый искусный чтецъ едва можетъ объяснить любопытному путешественнику, разсматривающему оныя. Неужели это награждаетъ за пожертвованіе нжнйшими ощущеніями для того, чтобъ вести несчастную жизнь и длать другихъ несчастными, неужели грубыя пснопнія скитающихся бардовъ могутъ вознаградить за пожертвованіе спокойствіемъ и благополучіемъ желанію сдлаться героемъ какой-нибудь баллады бродящаго пвца, поющаго оную на пиршествахъ знатныхъ людей, въ то время, какъ гости упиваются виномъ и пивомъ?’ ‘Боже мой!— воскликнулъ Рыцарь съ нетерпніемъ.— Ты говоришь, молодая двица, о томъ, чего не понимаешь. Ты желаешь погасить чистйшее пламя Рыцарства, которое отличаетъ благородство отъ подлости, Рыцаря отъ раба, которое заставляетъ честь предпочитать жизни, которое даетъ намъ силы переносить вс безпокойства, вс труды и вс опасности, и которое научаетъ насъ страшиться только одного потерянія чести. Ревекка, ты не можешь чувствовать цны возвышенныхъ свойствъ, заставляющихъ трепетать грудь благородной двицы, когда любимый ею Рыцарь сдлаетъ славный подвигъ, оправдывающій оказанное отъ нее ему предпочтеніе. Рыцарство лишаетъ живйшую и чистйшую привязанность, защищаетъ утшенныхъ, исправляетъ несправедливости и удерживаетъ притснителей. Безъ Рыцарства, самое благородство было бы пустымъ названіемъ.’

‘Вы справедливы, г. Рыцарь, мн неприлично говорить о военныхъ подвигахъ.’

Ревекка, награжденная отъ природы столь же нжными, какъ и возвышенными чувствами, выговорила это печальнымъ голосомъ, согласно съ тмъ что чувствовала. Она вспомнила о своемъ происхожденіи и, можетъ быть, огорчилась, видя, что Вильфридъ не иметъ о ней того мннія, котораго она была достойна,

‘Сколь мало знаетъ онъ мое сердце,— думала она — ежели, потому только, что я не одобряю ихъ романическаго Рыцарства, заключаетъ, что оно чуждо возвышенныхъ ощущеній.’

Она взглянула на Вильфрида и сказала: ‘Онъ спитъ, утомленіе доставляетъ ему спокойствіе, отъ котораго онъ убгалъ и которое ему столь нужно… Увы! неужели я длаю преступленіе, смотря на него? Можетъ быть, чрезъ нсколько мгновеній, его благородное лице не будетъ выражать той пламенной души, которая придастъ ему такое величіе даже и во время сна, можетъ быть, глаза его померкнутъ, губы посинютъ, смертная блдность покроетъ его щеки, и самый презрнный изъ служителей замка будетъ попирать ногами бездушные остатки храбрйшаго и благороднйшаго изъ Рыцарей, который уже не будетъ въ состояніи отмстить за обиду…. А отецъ мой!… Неужели свтлорусые волосы Рыцаря должны заставишь меня забыть о его сдинахъ?… Быть можетъ, что вс бдствія, могущія насъ постигнуть, будутъ наказаніемъ дочери, заботящейся боле о плнномъ иностранц, нежели о плнномъ отц своемъ…. Но я исторгну изъ моего сердца эту слабость, хотя бы это стоило мн жизни.’

Сказавъ это, она опустила свое покрывало, сла въ нкоторомъ разстояніи отъ постели Вильфрида, оборотилась къ нему спиною и старалась вооружиться твердостію, не только противъ бдствій, ей угрожавшихъ, но и противъ собственныхъ чувствъ своихъ, которыхъ боле всего страшилась.

Глава V.

Въ то время, когда сраженіе, посл первыхъ успховъ, полученныхъ осаждающими, прекратилось, и когда одна сторона готовилась воспользоваться своими выгодами, а другая старалась изобрсти новыя средства къ защит, Бріанъ и Маврикій длали совщаніе въ большой зал.

‘Гд же Регинальдъ?— спросилъ Маврикій, находившійся во время сраженія на другой сторон замка.— Правда ли, что онъ убитъ, какъ мн сказывали?’

‘Онъ еще живъ, — отвчалъ равнодушно Бріанъ — но хотя бы у него была голова, подобная изображенной на его щит, и защищалась бы десятые шлемами, онъ и тогда не устоялъ бы отъ послдняго удара бердыша. Еще нсколько часовъ, и Регинальдъ отправится къ своимъ предкамъ. Это большая потеря для Принца Іоанна.’

‘И большое пріобртеніе для сатаны.’ Сказалъ Маврикій.

‘Ты съ ума сошелъ!’ Вскричалъ Бріанъ.

‘Г. Рыцарь!— сказалъ Маврикій — не угодно ли вамъ быть осторожне въ выраженіяхъ?’

‘Ахъ! теперь не до того. Подумаемъ о защит. Каково эти бродяги дрались на вашей сторон!’

‘Какъ съумастедшіе. Они приближились къ стнамъ подъ предводительствомъ, кажется, того стрлка, который получилъ награду на турнир. Я его узналъ по рогу и перевязи. Вотъ слдствіе политики старика Вальдемара Фитзурса, они осмлились противъ насъ явно бунтовать. Стрлокъ семь разъ цлился въ меня, и ни одна стрла не пролетла мимо. Ежели бы латы мои не были такъ толсты, я былъ бы прострленъ, какъ дикая коза въ лсу.’

‘Однако вы удержали свой постъ, а на сторон Регинальда мы потеряли редутъ, не смотря на приведенное мною ему подкрпленіе.’

‘Это очень худо, потому что непріятели, подъ прикрытіемъ этаго редута, могутъ удобне нападать на замокъ. Они, при малйшей нашей неосторожности, могутъ забраться въ него чрезъ какое-нибудь забытое окно въ оставленной безъ защиты башн, потому что у насъ слишкомъ мало людей для занятія всхъ мстъ, если же они войдутъ въ замокъ, то мы не въ состояніи будемъ имъ противиться, притомъ люди наши оробли: они жалуются, что не могутъ нигд показаться, несдлавшись цлію для тучи стрлъ, а Регинальдъ умираетъ, и его дерзкая отважность не можетъ боле намъ помогать. Итакъ, мн кажется, что намъ должно по необходимости сдлаться добродтельными и помириться съ этою сволочью, выдавъ имъ плнниковъ.’

‘Какъ!— вскричалъ Бріанъ — выдать плнниковъ: признать себя за людей, которые ночью нечаянно лапали на беззащитныхъ путешественниковъ, и которые не могли удержаться въ укрпленномъ замк противъ бродягъ и изгнанниковъ, предводительствуемыхъ пастухами свинаго стада и шутами, исчадіями рода человческаго. Это бы было слишкомъ для насъ унизительно. Прежде развалины этаго замка погребутъ меня подъ собою, нежели я соглашусь на такое постыдное условіе.’

‘Слдовательно опять къ ружью!— отвчалъ равнодушно Маврикій — Нтъ на свт человка, который бы мене меня думалъ о жизни, но совсмъ тмъ жаль, что теперь здсь нтъ нсколькихъ десятковъ человкъ моего вольнаго войска. Ахъ! ежели бы вы знали, мои удалые молодцы, въ какомъ нахожусь я положеніи, немедленно бы знамя мое явилось передо мною, разввающееся посреди васъ, и эти бродяги побжали бы отъ васъ, не оглядываясь.’

‘Сожалйте, о чемъ хотите, но станемъ защищаться, какъ можемъ, съ остаткомъ нашихъ воиновъ, изъ которыхъ большая часть ненавидимы Саксонцами за свои дерзости и притсненія.’

‘Тмъ лучше: они будутъ чувствовать, что имъ выгодне защищаться до послдней капли крови, нежели подвергнуться мщенію нападающихъ на насъ мужиковъ. Итакъ, идемъ по мстамъ, и вы увидите, Бріанъ, что Маврикій будетъ поступать, какъ должно храброму и благородному Рыцарю.’

‘На стны!’ Вскричалъ Рыцарь Храма. Они отправились, соглашаясь что пунктъ, боле прочихъ опасный, былъ противъ редута, которымъ уже овладли нападающіе, потому что, хотя замокъ и отдлялся отъ онаго рвомъ, препятствовавшимъ входу въ малыя ворота, бывшія противъ редута, но Бріанъ и Маврикій полагали, что непріятель сдлаетъ тутъ сильное нападеніе, для привлеченія на этотъ пунктъ и съ вниманія и будетъ стараться проникнуть въ замокъ въ другомъ мст. Все, что они могли придумать для предупрежденія этихъ послдствій при маломъ количеств людей., заключалось въ расположеніи такъ часовыхъ, чтобъ они видли одинъ другаго, и въ приказанія, чтобъ они немедленно давали знать о всякомъ происшествіи. Бріанъ долженъ былъ, съ двадцатью человками запаснаго войска, быть готовъ явиться тамъ, гд потребуетъ надобность, а Маврикій отправился защищать малыя ворота.

Потеряніе редута очень было важно для осажденныхъ. Они, не смотря на высоту стнъ замка, не могли видть приближенія къ редуту новаго войска, потому что къ наружнымъ воротамъ редута примыкалъ лсъ. Вообще они находились въ такомъ положеніи, что не знали ни количества непріятелей, съ которыми должно сражаться, ни пункта, который должно защищать, и поставлялись въ необходимость быть готовыми на все. Самые ихъ воины, при всей своей неустрашимости, начинали робть, видя вокругъ себя непріятелей, во власти которыхъ находились и время, и мсто нападенія.

Между тмъ владтель замка лежалъ на постел, претерпвая ужасную боль тлесную и величайшія страданія душевныя. Насталъ часъ, въ который должны были исчезнуть предъ нимъ вс земныя сокровища и вс прелести міра. Окаменлое его сердце начало ощущать ужасъ, когда онъ стремился проникнуть въ мракъ бездны будущаго. Въ послднія минуты своей жизни онъ чувствовалъ ужасныя угрызенія пробудившейся въ первый разъ совсти и бореніе закоренлыхъ страстей, стремившихся заглушить оную. Онъ былъ страдальцемъ, коего вопли безъ надежды, угрызенія совсти безъ раскаянія, и страданія не уменьшаемы и безконечны.

‘Я слыхалъ — сказалъ онъ — о молитв, но мн молиться!…. Нтъ, я не осмлюсь этаго сдлать.’

‘Регинальдъ Фрондбефъ, — вскричалъ пискливый голосъ у его постели — неужели остается живымъ только для того, чтобъ наконецъ сказать, что онъ не осмлится чего-нибудь сдлать?’ Регинальдъ, слабый и терзаемый угрызеніями совсти, вообразилъ, что слышитъ голосъ злаго духа, которыхъ полагали присутствующими при умирающихъ и препятствующими имъ предаваться душеспасительнымъ размышленіямъ. Онъ содрогнулся и чело его покрылось холоднымъ потомъ, но ободрившись, хотлъ отдернуть занавсъ у своей постели и не имвъ силы это сдлать, вскричалъ: ‘Кто здсь? Кто ты, осмливающійся повторять мои слова зловщимъ голосомъ, подобнымъ крику ночной птицы? приближся, чтобъ я могъ тебя увидть.’

‘Я твой злой духъ.’ Отвчалъ голосъ.

‘Прими образъ, который можетъ сдлать тебя видимымъ для глазъ моихъ.— сказалъ умирающій Рыцарь.— Не думай, что я тебя испугаюсь. Ахъ, ежели бы я могъ бороться съ ужасомъ будущаго, такъ какъ съ опасностями здшняго міра, то ничего бы не страшился!’

‘Вспомни свои преступленія, Регинальдъ, возмущенія, грабежи, убійства. Кто возбудилъ Іоанна къ возстанію противъ своего отца, покрытаго сдинами, и противъ брата, столько его любящаго?’

‘Кто бы ты ни былъ,— вскричалъ Регинальдъ — волшебникъ, или духъ, ты клевещешь. Это сдлалъ не я, покрайней мр не я одинъ. Пятьдесятъ Бароновъ, цвтъ Рыцарства, храбрйшіе изъ Рыцарей, подали ему этотъ совтъ. Неужели я одинъ долженъ отвчать за преступленія всхъ. Адское существо, кто бы ты ни былъ, слушай: ежели ты смертный, дай мн умереть спокойно, ежели ты духъ, удались, часъ твой еще не насталъ.’

‘Теб умереть спокойно! Нтъ, въ самую минуту смерти вс твои злодянія предстанутъ предъ тобою, стенаніе, которыя повторяли своды этаго замка, раздадутся въ ушахъ твоихъ, кровь, которая его обагряла, задымится предъ твоими глазами.’

‘Я не испугаюсь словъ твоихъ,— сказалъ Регинальдъ, съ принужденнымъ смхомъ — Что жь ты не продолжаешь стращать меня, исчезъ ты, или замолчалъ?’

‘Нтъ, презрнный отцеубійца!— отвчалъ голосъ.— Вспомни о своемъ отц, вспомни о его смерти, вспомни о зал, въ которой онъ сидлъ за столомъ въ послдній разъ и которая обагрилась его кровію…. кровію, пролитою рукою собственнаго его сына.’

‘А!— вскричалъ Баронъ, посл мгновеннаго молчанія.— Ты истинно злой духъ, когда это знаешь. Я полагалъ, что этой тайны никто не знаетъ, исключая меня и соблазнительницы Люси, участницы моего преступленія. Оставь меня. Есть Ульрика, Саксонская чародйка: она одна знаетъ, что совершилось въ глазахъ нашихъ, она изгладила вс признаки преступленія, омыла кровь, схоронила трупъ и дала насильственной смерти видъ естественной кончины, она была причиною и ужасною наградою этаго злодянія. Отправься къ ней, найди ее и дай ей ощутить предчувствія адскихъ мученій.’

‘Они уже терзаютъ ее, — сказала Ульрика, отдернувъ занавсъ и показавъ ему себя — она давно уже пьетъ эту горькую чашу, но утшается, видя, что и ты раздляешь ее съ нею…. Не скрежещи зубаліи, Регинальдъ, не обращай такъ своихъ глазъ, не принимай грознаго вида, вспомни, что ужасная рука твоя уже безсильствустъ, что самая та Ульрика, которою ты осмливался презирать, теперь твоя повелительница.’

‘Презрнная злодйка! достойная дщерь ада!— вскричалъ Регинальдъ — такъ это ты пришла наслаждаться зрлищемъ отчаянія, въ которое ввергли меня твои вроломлые совты?’

‘Да, Регинальдъ, я, Ульрика, дочь Торквила Вольфгангера, убіеннаго тобою, сестра братьевъ, въ крови которыхъ ты омылъ свои руки, требующая отъ тебя своего отца, своихъ братьевъ, своей чести, своего имени, всего что у все похищено преступною твоею рукою…. Ты былъ моимъ злымъ духомъ, теперь я буду твоимъ, и мои проклятія не престанутъ поражать твоего слуха до послдняго твоего издыханія.’

‘Гнусная Фурія!— вскричалъ Регинальдъ — этаго теб не удастся. Эй! Жилль! Клементъ! Евстафій! Мауръ! Стефанъ! возмите эту презрнную женщину и сбросьте се съ стны замка…. Да гд же вы? измнники! какъ смете не повиноваться моему повелнію?’

‘Ты можешь звать ихъ, сколько теб угодно, могущественный человкъ, — сказала съ насмшкою старуха — угрожать имъ заточеніемъ и смертію, ежели осмлятся не исполнить твоихъ повелній, но знай, что не дождется отъ нихъ ни отвта, ни помощи. Вслушайся въ звуки оружія и въ крики сражающихся. Не доказываетъ ли это теб, что приступаютъ къ замку, и не предсказываетъ ли теб паденія твоей фамиліи. Могущество Фрондбефовъ, утвержденное кровію, уже колеблется въ своемъ основаніи и падетъ подъ ударами такихъ непріятелей, которыхъ они наиболе презирали. Саксонцы нападаютъ на твои укрпленія, Саксонцы, Региплльдъ. Зачмъ же ты не отражаешь ихъ? Они всходятъ на стны твоего замка.’

‘Ахъ! для чего не могу я хотя на одно мгновеніе возвратить силъ своихъ, чтобъ броситься въ средину непріятелей и погибнуть достойнымъ моего имени образомъ? ‘

‘Не помышляй объ этомъ, надменный Рыцарь, ты не умрешь на пол чести, ты погибнешь подобно лисиц, задушенной дымомъ въ нор своей.’

‘Нтъ, презрнная тварь! мои воины отразятъ непріятеля. Стны моего замка крпки и высоки, а друзья мои Бріанъ и Маврикій не устрашатся цлой арміи Саксонцевъ, хотя бы она была подъ начальствомъ Генгиста и Горзы. Голоса Рыцаря Храма и начальника вольныхъ войскъ громко раздаются. Мы побдимъ и радостные огни, которые зажжемъ, торжествуя побду, пожрутъ тебя. Я еще доживу до того, чтобъ услышать, что ты уже перешла изъ земнаго пламени въ огнь ада, не извергавшаго никогда на землю подобнаго теб чудовища.’

‘Восхищайся этою надеждою.— сказала Ульрика, съ ужасною улыбкою.— Увидишь, совершатся ли твои ожиданія….. Но нтъ, надобно, чтобъ ты теперь же узналъ объ ожидающей тебя участи, отъ которой ни сила твоя, ни могущество, ни неустрашимость не въ состояніи тебя избавишь, не смотря на всю слабость руки, уготовавшей теб оную…. Замчаешь ли ты густой дымъ, начинающій наполнять эту комнату? Не почитаешь ли его за призракъ, мечтающійся твоимъ глазамъ? Нтъ, Регинальдъ, это не мечта. Помнишь ли, что главный запасъ дровъ находится подъ этою комнатою?’

‘Неужели ты ихъ зажгла?— вскричалъ Регинальдъ — Такъ, я чувствую дымъ, и немедленно весь замокъ будетъ въ пламени!’

‘Оно быстро распространится.— сказала спокойно Ульрика.— Условленный знакъ извститъ о томъ осаждающихъ, и они воспользуются этимъ случаемъ…. Прощай, Регинальдъ, желаю, чтобъ Миста, Скрогула, Чернобогъ и вс древнія божества Саксонцевъ, которые не иное что, какъ злые духи, явились при смертномъ одр твоемъ, на которомъ оставляетъ тебя Ульрика… Знай, что и Ульрика туда же отправится, куда и ты. Можетъ быть, теб послужитъ утшеніемъ свдніе о томъ, что она будешь участницею въ наказаніи твоемъ, подобно какъ участвовала въ твоихъ преступленіяхъ. Прощай навсегда, отцеубійца! Да повторяетъ теб это имя каждый камень сихъ сводовъ,— докол уши твои не лишатся способности слышать!’

Она вышла изъ комнаты и заперла двери клюнемъ. Рыцарь, лишась всякой надежды, пришелъ въ отчаяніе. Онъ громко кликалъ друзей своихъ я прислужниковъ, но никто не слыхалъ его голоса. ‘Стефанъ! Мауръ! Клементъ! Жилль! неужели вы не хотите помочь мн? Храбрый Бріанъ Буа-Гильбертъ! Неустрашимый Маврикій Браси! помогите! помогите! Васъ просить другъ вашъ. Неужели вы оставите своего союзника, сподвижника? Вроломные и безчестные Рыцари! А вы, измнники, вассалы! ужели осмливаетесь мн не повиноваться? Да обратятся на главу вашу вс проклятія, достойныя предателей, оставившихъ меня въ часъ погибели безъ всякой помощи….. Но они не могутъ меня слышать, шумъ сраженія заглушаетъ мой голосъ…. Дымъ безпрестанно сгущается…. Ахъ! сколь дорого заплатилъ бы я за возможность подышать чистымъ воздухомъ….. Пламя проникаетъ сквозь полъ…. Злые духи являются предо мною въ своеи стихіи… Удалитесь чудовищи! Я не могу слдовать за вами безъ моихъ соучастниковъ въ преступленіяхъ. Все, что заключается въ стнахъ этаго замка, есть ваше адское стяжаніе. Неужели вы повлечете одного Регинальда? Нтъ! вроломный Бріанъ, развратный Маврикій, преступная Ульрика, воины, участники въ моихъ злодяніяхъ, презрнные Саксонцы и проклятые жиды, мои плнники вс, вс должны быть вами увлечены вмст со мною. Не прекрасная ли, не блистательная ли составится изъ насъ свита, шествующая за вами къ аду?..’ Въ это время онъ судорожно засмялся и своды повторили смхъ его. ‘Кто осмливается такъ хохотать? Не Ульрика ли?— вскричалъ Регинальдъ.— Да, только одна ты, или самъ злой духъ могутъ смяться въ такія минуты…’ Наконецъ, лишась совершенно надежды на избавленіе себя отъ погибели, онъ предался ужасному бшенству. Мы не ршаемся описывать его положенія и оканчиваемъ эту главу оставленіемъ отцеубійцы достойнымъ его мученіямъ.

Глава VI.

Цедрикъ не полагался совершенно на слова Ульрики, но разсказалъ о ея общаніи Черному Рыцарю и Локслею. Они обрадовались, услышавъ, что имютъ въ самомъ замк человка, готоваго вспомоществовать имъ въ овладніи онымъ. Вообще вс соглашались въ томъ, что приступъ есть единственное средство для овладнія замкомъ и освобожденія плнныхъ.

‘Королевская кровь Альфреда въ опасности.’ Сказалъ Цедрикъ.

‘Честь благородной двицы вопіетъ о защит.’ Продолжалъ Черный Рыцарь.

‘Даже для избавленія отъ опасности Вамбы — сказалъ Локслей — я готовъ на все ршиться.’

‘И я также.— сказалъ Тукъ — Хотя онъ и не боле какъ дуракъ, но дйствуя такъ искусно и будучи столь неустрашимымъ, заслуживаетъ вниманія не мене всякаго мудреца.’

‘Хорошо, — сказалъ Черный Рыцарь — но теперь, любезный Локслей, не должно ли отдать начальство почтенному Цедрику?’

‘Сохрани меня Богъ!— сказалъ Цедрикъ — Я не умю ни брать, ни защищать этихъ варварскихъ замковъ, взгроможденныхъ въ нашей несчастной странъ Hopманцами. Я не могу быть съ пользою предводителемъ, но стану сражаться въ первомъ ряду и надюсь, что боле принесу пользы, исполняя обязанность воина, нежели начальствующаго.’

‘Когда вы на это ршились, почтенный Цедрикъ,— сказалъ Локслей — то я возьму на себя начальство надъ стрлками, и повсьте меня на высочайшемъ изъ этихъ деревьевъ, ежели воины, которые будутъ появляться на стнахъ замка, не также будутъ нашпигованы стрлами, какъ рождественскій окорокъ гвоздишными головками.’

‘А я — сказалъ Черный Рыцарь — готовъ тхъ, которые захотятъ слдовать за настоящимъ Рыцаремъ, вести на приступъ съ неустрашимостію воина и опытностію человка, многократно начальствовавшаго въ подобныхъ случаяхъ.’

По раздленіи такимъ образомъ должностей между начальствующими, былъ сдланъ первый приступъ, котораго послдствія мы уже знаемъ.

Черный Рыцарь, взявъ редутъ, извстилъ о томъ Локслея и поручилъ ему длать фальшивый приступъ съ другой стороны замка, дабы развлечь симъ непріятели и воспрепятствовать ему симъ способомъ сдлать вылазку и отбить обратно редутъ. Эта военная хитрость тмъ боле нужна была для Чернаго Рыцаря, что его воины, непривыкшіе къ подобному сраженію, хотя отчаянно дрались сначала, но не могли долго выдерживать онаго противъ опытныхъ и хорошо вооруженныхъ со противниковъ, составлявшихъ гарнизонъ замка.

По прекращеніи сраженія, Черный Рыцарь приказалъ сдлать мостъ для перехода чрезъ ровъ. Изготовленіе онаго требовало нкотораго времени, о потер котораго не сожалли, ожидая исполненія общанія Ульрики, хотя и не знали еще что она сдлаетъ.

По изготовленіи моста. Черный Рыцарь сказалъ: ‘Я не могу боле ожидать, солнце склоняется уже къ западу, а дла мои не дозволяютъ мн остаться съ вами дале сегодня, сверхъ того, не возможно, чтобъ войска, находящіяся въ Іорк, не пришли на помощь осажденнымъ, намъ же удобне кончить прежде ихъ прихода. Дайте знать Локслею, чтобъ онъ опять началъ фальшивое нападеніе на замокъ съ другой стороны, а вы, храбрые Англичане, слдуйте за мною на настоящій приступъ. Отворивъ редутныя ворота, набросьте немедленно чрезъ ровъ приготовленный мостъ, устремитесь чрезъ оный за мною и помогите мн выломить ворота въ замокъ, прочіе пусть останутся въ редут, натянутъ свои луки и стрляютъ въ каждаго, кто осмлится показаться на стн замка. Благородный Цедрикъ, не угодно ли ламъ принять надъ ними начальство?’

‘Нтъ, — отвчалъ Саксонецъ — я не ищу начальствовать надъ другими, но пусть потомство покроетъ проклятіями мою гробницу, ежели я не послдую за первымъ, который поведетъ меня на приступъ, дло идетъ о моей обид, и мн неприлично оставаться назади.’

‘Но вспомните, почтенный Цедрикъ, что на васъ нтъ латъ, и что вся ваша защита состоитъ въ легкомъ шлем, небольшемъ щит и меч.’

‘Тмъ лучше, мн легче будетъ лесть на стну. Я не хочу хвалиться, г. Рыцарь, по вы увидите сегодня, что Саксонецъ не страшится сражаться съ открытою грудью, также какъ Норманецъ, покрытый стальною бронею.’

‘Итакъ, съ Богомъ! отворяйте ворота и бросайте мостъ чрезъ ровъ.’

‘Ворота отворились и въ одно мгновеніе чрезъ ровъ брошенъ быль мостъ, по которому могли пройти свободно два человка рядомъ. Черный Рыцарь, знавъ, сколь полезно было неожиданное непріятелемъ нападеніе, устремился чрезъ мостъ и, послдуемый Цедрикомъ, безпрепятственно перебжалъ чрезъ оный къ малымъ воротамъ замка. Они немедленно начали рубить ворота, и остатокъ изломаннаго Фрондбефомъ моста, приставленный къ стн, послужилъ имъ защитою отъ стрлъ я бросаемыхъ съ стны каменьевъ. Воины, послдовавшіе за ними по мосту, неимвшіе подобной защиты, подверглись ударамъ осажденныхъ, первые два были прострлены стрлами и упали въ ровъ, прочіе же принуждены были возвратиться въ редутъ.

Положеніе Чернаго Рыцаря и Дедрика сдлалось очень опаснымъ, но было бы еще опасне, ежели бы появлявшіеся на стнахъ воины небыли прогоняемы пускаемыми изъ редута стрлами. Они принуждены были, для избжанія оныхъ, скрываться и, показываясь на одно мгновеніе, пускать свои стрлы, не успвая цлиться. Совсмъ тмъ, Черный Рыцарь и Цедрикъ находились въ большой опасности, которая непрестанно увеличивалась.

‘Какой стыдъ!— вскричалъ Маврикій воинамъ — Вы почитаете себя искусными стрлками, а допускаете двухъ человкъ однихъ удерживать за собою мсто подъ самою стною замка. Сбросьте на нихъ часть парапета, ежели не умете ничего лучше сдлать и раздавите ихъ каменьями. Скоре! рычаги! ломы!…. Начинайте съ этаго камня.’ Сказалъ онъ, указавъ на огромный камень, находившійся прямо надъ воротами.

Въ это самое время на западной башн явилось красное знамя, о которомъ Ульрика предваряла Цедрика. Локслей прежде всхъ оное замтилъ. Онъ, узнавъ, что приступъ начался, оставилъ часть своихъ воиновъ для продолженія фальшивой атаки, и явился съ храбрйшими изъ своихъ стрлковъ въ редутъ.

‘Возможно ли оставлять храбраго Чернаго Рыцаря и почтеннаго Цедрика однихъ у воротъ замка?— сказалъ онъ — Впередъ! храбрые стрлки! впередъ! замокъ палъ. Посмотрите на это красное знамя, это условленный знакъ, вспомните о чести, о добыч, еще одно усиліе, и мы овладемъ замкомъ.’

Сказавъ это, онъ натянулъ лукъ и пустилъ стрлу въ воина, который, по по велнію Маврикія, старался сдвинуть съ парапета огромный камень и сбросить его на Цедрика и Чернаго Рыцаря. Стрла повергла воина возл камня. Другой взялъ рычагъ у своего умирающаго товарища, и заступилъ его мсто, но пущенная вновь Локслеемъ стрла немедленно прострлила и его, посл чего никто не ршался заступишь его мсто.

‘Трусы!— вскричалъ Маврикій — подайте мн рычагъ самому.’

Сказавъ это, онъ самъ принялся за работу, и камень началъ примтно двигаться. Этотъ камень былъ такъ великъ, что упавши раздробилъ бы нетолько доски, служившія прикрытіемъ Цедрику и Черному Рыцарю, но и самый мостъ чрезъ ровъ. Осаждающіе видли опасность и никто, самый отважнйшій изъ нихъ, не осмливался ступить на мостъ. Локслей пустилъ въ Маврикія три стрлы, которыя только зазвнели, ударившись о его броню, но не пробили ее.

‘Чтобъ провалъ побралъ этотъ Гишпанскій паицырь, — вскричалъ съ досадою Локслей — ежели бы онъ былъ сработанъ Англійскимъ панцырникомъ, то стрлы мои пробили бы его, какъ бумажный листъ.’ Сказавъ это, онъ громко закричалъ: ‘Товарищи! друзья! Черный Рыцарь! почтенный Цедрикъ! назадъ! назадъ! огромный камень на васъ падаетъ.’

Громкіе удары, повторяемые непрестанно Чернымъ Рыцаремъ и Цедрикомъ, заглушали его голосъ, и они не слыхали онаго. Тутъ врный Гуртъ хотлъ броситься на мостъ, чтобъ, жертвуя своею жизнію, увдомить своего господина объ угрожавшей ему опасности, но уже было поздно: камень, непрестанно подвигаемый усиліями Маврикія, уже готовъ былъ потерять равновсіе и обрушиться. Къ счастію, въ это время голосъ Рыцаря Храма остановилъ руку Маврикія, готовившагося сдлать послднее усиліе для сверженія камня.

‘Все погибло!— закричалъ Рыцарь — Маврикій! все погибло! весь замокъ въ пламени!’

‘Въ пламени! Въ ум ли вы?’ Вскричалъ Маврикій, отскочивъ отъ камня.

‘Да, сейчасъ вы увидите пламя надъ восточною башнею, я тщетно усиливался погасить его.’

Бріанъ въ короткихъ словахъ объяснилъ своему товарищу о происшествіи съ спокойствіемъ, составлявшимъ основаніе его свойства, но Маврикіи неравнодушно его выслушалъ.

‘Боже мой!— вскричалъ онъ — Что же остается намъ длать?’

‘Слушайте: — сказалъ Бріанъ — соедините всхъ своихъ воиновъ и сдлайте вылазку въ малыя ворота. Черезъ мостъ усплъ перейти только этотъ адскій Рыцарь съ однимъ товарищемъ. Сбросьте ихъ въ ровъ и нападите на редутъ. Я же съ остальными воинами выйду въ главныя ворота и нападу сзади на осаждающихъ. Ежели мы ихъ и не прогонимъ совсмъ отъ замка, но укрпимся въ немъ до того времени, какъ получимъ вспоможеніе, или заключимъ выгодный миръ.’

‘Это хорошо,— сказалъ Маврикій.— Я исполню, что вы мн поручаете, но исполните ли вы то, что общаете сдлать?’

‘Клянусь честію Рыцаря! но ради Бога не теряйте ни минуты.’

Маврикій, собравъ всхъ своихъ воиновъ, отправился къ малымъ воротамъ, но, подошедъ къ нимъ, уже не имлъ нужды ихъ растворять, потому что въ самое это мгновеніе они упали отъ ударовъ Рыцаря и Цедрика, которые немедленно напали на первыхъ, имъ встртившихся, и двое воиновъ, бывшихъ впереди, въ одно мгновеніе пали отъ меча Рыцаря, прочіе же попятились назадъ, не смотря на вс усилія Маврикія остановить ихъ.

‘Трусы!— кричалъ Маврикій,— не уже ли вы дозволите двумъ человкамъ не пропустить насъ послднимъ путемъ, остающимся къ нашему спасенію?’

‘Это не человкъ, — отвчалъ старый воинъ, старавшійся защитить себя отъ ударовъ Чернаго Рыцаря — это не человкъ, у него не человческая сила.’

‘Кто бы онъ ни былъ, можно ли отъ него бжать въ то время, когда нигд нтъ спасенія отъ погибели? 3амокъ въ пламени. Несчастные! неужели и самое отчаяніе не въ состояніи ободрить васъ? Дайте мн дорогу, я самъ сражусь съ этимъ страшнымъ соперникомъ. ‘

Маврикій въ этомъ случа поддержалъ славу, пріобртенную имъ въ междоусобныхъ войнахъ того времени. Своды коридора, ведущаго къ малымъ воротамъ, стенали отъ ударовъ Рыцарей. Наконецъ, Черный Рыцарь, поразивъ Маврикія по шлему, повергъ его на землю.

‘Отдайся въ плнъ, Маврикій Браси,— сказалъ Черный Рыцарь, наклонившись къ нему, и устремивъ кинжалъ противъ мста, незащищеннаго латами.— Отдайся въ плнъ, или тебя не будетъ на свт.’

‘Напередъ, скажи мн, кто ты, или располагай моею жизнію.— отвчалъ Маврикій — Я не отдамся въ плнъ неизвстному.’

Черный Рыцарь сказалъ ему что-то на ухо.

‘Я вашъ плнникъ.’ Отвчалъ Маврикій, замнивъ надменный тонъ почтительною покорностію.

‘Идите въ редутъ, — сказалъ побдитель повелительнымъ голосомъ — и ожидайте тамъ моихъ повелній.’

‘Прежде дозвольте мн васъ предварить о томъ, что вамъ нужно знать.— сказалъ Маврикій.— Вильфридъ Ивангое раненый въ плну въ замк, и можетъ погибнуть въ пожар, ежели оставленъ будетъ безъ помощи.’

‘Вильфридъ Ивангое въ плну! Раненъ! Подвергается опасности! Вс находящіеся въ замк мн будутъ отвчать за него жизнію. Гд онъ, гд его темница?’

‘Эта круглая лстница ведетъ къ комнат, которую онъ занимаетъ. Угодно ли, чтобъ я васъ туда проводилъ?’

‘Нтъ, подите въ редутъ и ожидайте тамъ моихъ повелній, я на васъ не полагаюсь, Маврикій.’

Въ продолженіи битвы и краткаго разговора, послдовавшаго за оною, Цедрикъ съ отрядомъ стрлковъ, перешедшихъ чрезъ мостъ, преслдовалъ оробвшихъ и пришедшихъ въ отчаяніе воиновъ, которые, или отдавались въ плнъ, или тщетно сопротивлялись, или бжали во внутренность замка.

Маврикій, оставшись одинъ, слдовалъ глазами за побдителемъ съ униженнымъ видомъ. ‘Онъ на меня не полагается…. но не иметъ и причины полагаться.’ Сказалъ онъ, поднимая свой мечь, потомъ, снявъ шлемъ въ знакъ повиновенія, вошелъ въ редутъ и вручилъ свой мечь встртившемуся ему Локслею.

Мжду тмъ, по мр разпространенія пожара, признаки онаго сдлались видимыми изъ комнаты, въ которой Ревекка помогала Вильфриду. Его разбудилъ шумъ отъ возобновившагося сраженія, и добрая Іудеянка, по убдительной его просьб, подошла опять къ окну взглянуть, но густой дымъ, выходящій изъ сосдственной башни, не дозволялъ ничего видть, и крики, ‘пожаръ! пожаръ! давайте воды!’ заглушали голоса сражающихся и звуки оружія.

‘Замокъ весь въ пламени.— сказала Ревекка — Какъ намъ спастись?’

‘Поди немедленно, Ревекка, — сказалъ Вильфридъ — удались въ безопасное мсто, меня же никакая человческая помощь не можетъ спасши.’

‘Я не удалюсь отъ васъ, или мы оба избавимся, или погибнемъ вмст. Но, великій Боже! что будетъ съ моимъ о ищемъ?’

Въ это время отворились двери и вошелъ Рыцарь Храма. Видъ его былъ ужасенъ, его позлащенная броня была изсчена и покрыта кровію, и перо на шлем его обгорло.

‘Наконецъ, я тебя нахожу,— сказалъ онъ Ревекк.— Ты видишь, что я сдержалъ слово, я готовъ раздлять съ тобою счастіе и несчастіе, одно средство остается къ избавленію отъ погибели, и я презрлъ вс опасности, чтобъ предварить тебя объ этомъ. Встань и слдуй немедленно за мною.’

‘Я одна за вами не послдую, — отвчала Ревекка,— но ежели женщина питала висъ молокомъ своимъ, ежели хотя нсколько извстно вамъ чувство состраданія, ежели сердце ваше не также твердо, какъ ваши латы, то спасите моего стараго отца, спасите этаго Рыцаря.’

‘Ревекка, — отвчалъ Бріанъ, съ обыкновеннымъ своимъ равнодушіемъ,— Рыцарь долженъ привыкнуть видть смерть, слдуетъ ли она за копьемъ, или является въ пламени, о жид же никто заботиться не станетъ.’

‘Жестокосердый!— воскликнула Pевекка.— Я скоре погибну въ пламени, нежели приму отъ тебя вспоможеніе.’

‘Ревекка, ты не можешь выбирать. Одинъ разъ вывернувшись изъ моихъ рукъ, ты въ другой этого не сдлаешь.’ Сказавъ это, онъ схватилъ ее и унесъ изъ комнаты, несмотря ни на просьбы, ни на вопль ея, и не обращая вниманія ни на угрозы, ни на упреки Ивангое, кричавшаго громкимъ голосомъ:

‘Разбойникъ! безчестный Рыцарь! поношеніе своего Ордена! оставь эту молодую двицу, вроломный Бріанъ Буа-Гильбертъ! вся кровь твоя прольется за наносимую ей обиду.’

‘Безъ твоего крика, Вильфридъ,— сказалъ Черный Рыцарь, вошедшій въ это время въ комнату, съ опущеннымъ забраломъ — я не нашелъ бы тебя.’

‘Ежели вы Рыцарь, — сказалъ Вильфридъ — то оставьте меня, и преслдуйте этаго подлаго похитителя, спасите Лэди Ровену, и отыщите почтеннаго Цедрика.’

‘Всякому будетъ своя очередь, — отвчалъ Черный Рыцарь — а теперь твоя.’

Сказавъ это, онъ взялъ на руки Вилъфрида, понесъ его съ такою же легкостію, съ какою Бріанъ Ревекку, дошедъ же съ своею ношею до малыхъ воротъ, поручилъ ее попеченію двухъ стрлковъ и возвратился въ замокъ спасать прочихъ плнниковъ.

Огонь отъ башни распространился по всему замку. Толстота стнъ и прочность сводовъ замедляли дйствіе пламени. Въ тхъ частяхъ замка, въ которыя оно еще не проникло, воины преслдовали изъ комнаты въ комнату осажденныхъ, удовлетворяя своему мщенію. Одни изъ преслдуемыхъ бились отчаянію и дорого продавали жизнь свою, другіе же молили о пощад, не получая оной. Воздухъ колебался отъ звука оружій и отъ стенанія побждаемыхъ, кровь раненыхъ и умирающихъ струилась по комнатамъ.

Посреди сего зрлища, Цедрикъ, въ сотовариществ врнаго Гурта, бгалъ илъ комнаты въ комнату, искавъ везд Лэди Ровену. Гуртъ, во время сраженія, не отставалъ отъ своего господина и отражалъ неожиданные удары, на него устремлявшіеся. Цедрикъ имлъ счастіе найти свою питомицу въ то время, какъ она, потерявъ уже всю надежду избавиться отъ погибели, держала въ рукахъ крестъ, бывшій у нее на ше, и возносила къ Небу молитвы, почитая настоящія минуты послдними въ жизни. Онъ вврилъ ее Гурту и приказалъ проводишь въ редутъ. Непріятели тогда уже были неопасны, и дорога къ редуту еще не была пресчена пожаромъ.

Цедрикъ продолжалъ поиски въ замк, ожидая найти Ательстана, и ршался на вс опасности для спасенія послдней отрасли Королей Саксонскихъ, но, прежде нежели онъ дошелъ до залы, въ которой содержался Ательстанъ, изобртательный умъ Вамбы помогъ Конингсбургскому Тану найти средство къ освобожденію себя. Во время второго приступа замтивъ, что сраженіе усилилось, Вамба принялся кричать изо всей силы: Да здравствуетъ Англія! замокъ нашъ! и началъ стучать старымъ оружіемъ, висвшимъ на стн. Часовой, стоявшій у дверей залы, вообразивъ, что непріятели влезли въ оную чрезъ окна, ороблъ и побжалъ извстить о томъ Рыцаря Храма, оставя дверь незапертою. Посл его ухода, плнники вышли безпрепятственно изъ залы и достигли до двора замка, на которомъ еще продолжалось сраженіе. Вокругъ Бріана собрались и конные, и пшіе воины, ршившіеся вмст съ нимъ пробиться сквозь непріятелей и удалиться отъ замка. Бріанъ веллъ опустить подъемный мостъ, но переходъ чрезъ оный былъ затруднителенъ и опасенъ, потому что часть нападающихъ устремилась чрезъ оный въ замокъ, дабы участвовать въ грабеж прежде нежели обрушатся вс зданія, и заграждала путь Рыцарю въ то время, какъ другая часть гнала его сзади. Собравшееся вокругъ его небольшое количество воиновъ оказывало чудеса храбрости и сопротивлялось превосходящему въ силахъ непріятелю. Ревекка, сидвшая на кон вмст съ однимъ изъ Азіатскихъ невольниковъ Бріана, находилась посредин, и Рыцарь Храма, не смотря на свое трудное и опасное положеніе, непрестанно заботился объ ея безопасности. Являясь везд, гд было нужно, онъ возвращался къ Іудеянк, закрывалъ ее своимъ щитомъ и, защищая ее, забывалъ о собственной своей безопасности, потомъ, вновь устремляясь съ крикомъ на непріятелей, поражалъ сильнйшихъ изъ нихъ и вновь являлся къ ней и закрывалъ ее щитомъ.

Ательстанъ, сколь ни былъ медленъ и безпеченъ, не имлъ недостатка въ храбрости. Онъ, увидвъ женщину подъ покрываломъ, о которой столько заботился Рыцарь Храма, почелъ ее за Лэди Ровену и полагалъ что Бріанъ, не смотря на вс препятствія, ршился се увезти.

‘Я вырву изъ рукъ его Лэди Ровену,— вскричалъ онъ — и вроломный Рыцарь Храма погибнетъ отъ моей руки.’

‘Подумайте прежде о томъ, что вы предпринимаете.— сказалъ ему Вамба.— Не поймайте кокушки, вмсто ястреба. Я бьюсь объ закладъ, что это не Лэди Ровена. Взгляните только на ея черные волосы, разввающіеся по плечамъ. Неужели вы не можете отличить чернаго цвта отъ благо? Впрочемъ длайте что хотите, только я за вами не послдую, я не хочу подвергаться опасности, не знавъ за кого, притомъ вспомните, что вы безъ латъ и безъ шлема. Не думаете ли, что ваша шелковая шапка можетъ защитить васъ отъ меча?’ Сказавъ это, онъ выпустилъ изъ рукъ полу Ательстанова платья, за которую держалъ его.

Выхватить у перваго раненаго мечь, устремиться на воиновъ Бріана, поразить всхъ встртившихся и повергнуть ихъ на землю, для Ательстана, которому гнвъ придалъ новыя силы, было дломъ одного мгновенія. Онъ скоро приближился къ тому, котораго искалъ, и закричалъ ему: ‘Отступникъ! вроломный Рыцарь Храма! освободи ту, къ которой ты недостоинъ прикасаться! Защищайся!’

‘Презрнный Саксонецъ!— отвчалъ Бріанъ, заскрежетавъ зубами — Я тебя научу, какъ порицать Рыцарей Храма!’

Сказавъ это, онъ подскакалъ къ Ательстану и, приподнявшись на стременахъ, нанесъ ему ужасный ударъ по голов.

Вамба справедливо говорилъ, что шелковая шапка не защита противъ меча: Рыцарь Храма такъ сильно ударилъ Ательстана своимъ мечемъ, что мечь Саксонца, которымъ онъ хотлъ отразить ударъ, разлетлся въ дребезги, и ударъ Бріанова меча съ такою силою пришелся по головъ Ательстана, что онъ упалъ безъ чувствъ на помостъ.

‘Да погибнутъ подобнымъ образомъ вс, осмливающіеся порицать Рыцарей нашего Ордена!’ Сказалъ Бріанъ, и видвъ, что паденіе Ательстана поразило всхъ Саксонцевъ, воспользовался этою минутою закричалъ: ‘Кто хочетъ избжать смерти, тотъ слдуй за мною,’ и съ этими словами поскакалъ съ Ревеккою, съ своими Азіатскими невольниками и съ нсколькими воинами, и перехалъ мостъ. Туча стрлъ полетла вслдъ за ними, по никто не хотлъ ихъ преслдовать: грабежъ замка для всхъ былъ привлекательне отнятія жизни у бгущихъ.

Бріанъ подъхалъ къ редуту, полагая, что, можетъ быть, Маврикіи овладлъ онымъ.

‘Маврикій Браси!— закричалъ онъ, приближась — здсь ли вы?’

‘Да, — отвчалъ Маврикій — только въ плну.’

‘Не могу ли я вамъ помочь?’

‘Нтъ, спасайтесь сами, соколы на свободъ. Поставьте море границею между собою и Англісю. Я не смю сказать вамъ боле.’

‘Итакъ, когда вы остаетесь здсь, то общаніе мое уничтожается, что жь касается до соколовъ, я объ нихъ не забочусь, кто бы они ли были, стны темплестовскаго командорства дадутъ цапл убжище, въ которомъ можно будетъ ей не заботиться о ихъ когтяхъ.’

Сказавъ это, онъ поскакалъ съ своею свитою, и скрылся изъ вида.

Воины, не имвшіе возможности за нимъ послдовать изъ замка, продолжали сражаться, ршась дорого продать свою жизнь, и погибли до единаго.

Наконецъ, пламя разпространилось почти по всему замку, и Ульрика, виновница пожара, явилась наверху башни, уподобляясь фуріи древнихъ поэтовъ. Она громко пла военную псню, каковыя пвали Скальды во время сраженія Саксонцевъ, бывшихъ еще язычниками. Втеръ разввалъ ея распущенные сдые волосы, глаза ея блистали восторгомъ удовлетвореннаго мщенія, и изображали помшательство въ ум. Она держала въ рукахъ пряслицу, подобно Парк, прядущей нить человческой жизни и перерзывающей оную. Преданіе сохранило нкоторыя строфы изъ ея псни.

‘О, дщери Генгиста! свтильникъ возмите,

Не юной красы, къ супругу идущей,

Невинное сердце возжечь вы спшите,

А смертныхъ вокругъ, рукою могущей,

Вы адское пламя разпространите.

‘О, дти дракона! вы мощной рукою

Блестящую сталь проворно возмите.

Не въ пиршествахъ брашна, съ спокойной душею,

Длить, пть! Быстрй на того устремите,

Котораго должно пролить кровь ркою.

‘Желзомъ, какъ класы, главы здсь пожнутся.

Вокругъ меня все должно истребиться.

Ахъ! скоро ль вс пламенемъ адскимъ пожрутся

И паша обида имъ грозно отмстится?

Съ вселенною вмст на смерть я ршуся.’

Наконецъ, огонь преодоллъ вс препятствія и пламя возвысилось столбомъ, видимымъ на нсколько миль въ окружности. Постепенно обрушались башни и прочія части замка, побдители, принужденные оставить валящіяся зданія, соединились на большемъ двор и смотрли на пламень, обнявшій весь самокъ, отражавшійся на ихъ лицахъ и блиставшій на ихъ оружіи. Почти вс, избжавшіе смерти, изъ числа побжденныхъ, погибли подъ развалинами горящихъ зданій, и едва нсколько человкъ нашли средство скрыться въ сосдственный лсъ. Башня, на которой стояла Ульрика, сопротивлялась доле прочихъ дйствію огня и старая Саксонка, стоя на оной, длала разныя движенія руками, какъ бы повелвая всеразрушающимъ пламенемъ. Наконецъ и эта башня обрушилась съ ужаснымъ громомъ и погребла подъ своими развалинами и Ульрику, и ея притснителя. Посл сего настала мертвая тишина.

Локслей первый прервалъ оную, сказавъ: ‘Стрлки! жилище притснителей боле не существуетъ. Отправьте добычу къ Гартвиль-Валкскому большому дубу. Завтра, на разсвт, мы ее раздлимъ между собою и между своими достойными союзниками, вспомоществовавшими намъ въ совершеніи блистательнаго подвига правосудія и мщенія.

Глава VII.

Заря начала освщать находящіяся въ лсу поляны, на каждомъ листк заблистали капли росы, лань повела дтей своихъ изъ густоты лса пасочную траву и ни одинъ охотникъ не стерегъ еще величественнаго оленя, предшествующаго своей подруг.

Стрлки-браконьеры находились у большаго Гартвиль-Валкскаго дуба, при которомъ провели ночь посл трудовъ своихъ, одни пивши вино, другіе спавши, иные же, разговаривая о происшествіяхъ прошедшаго дня и о количеств полученной ими добычи, которая, не смотря на истребившій многое пожаръ, была немаловажна. Стрлки, незаботящіеся объ опасности въ подобныхъ случаяхъ, успли захватить все, что было драгоцннйшаго въ замк: оружіе, военные доспхи, запасы разнаго рода, дорогое блье, платье, серебро и, что было непослднею драгоцнностію, сундукъ, заключавшій суммы, полученныя Регинальдомъ въ выкупъ съ притсняемыхъ и захватываемыхъ имъ людей.

Законы общества стрлковъ-браконьеровь были столь строги и съ такою точностію соблюдались, что ни одинъ изъ нихъ не осмливался ничего себ присвоить. Все было доставлено на сборное мсто и оставалось тамъ до раздленія добычи начальникомъ.

Старый Гартвинь-Валкскій дубъ величественно возвышался посреди поляны, уподоблявшейся амфитеатру и отстоявшей отъ сгорвшаго замка не дале полумили. Подъ густыми втвями этаго дуба находился тронъ Локслея: дерновая скамья. Онъ возслъ на оный, предложивъ подл себя мста Цедрику и Черному Рыцарю, товарищи же его вс сли противъ него полукругомъ.

‘Извините меня, почтенные господа!— сказалъ онъ Саксонцу и Рыцарю — Я въ этомъ лсу Король, и мои подданные не одобрили бы моего поступка, ежели бы я въ своемъ владніи уступилъ кому-нибудь первенство. Да гд нашъ Тукъ?’ Никто не зналъ, куда онъ девался. ‘Неужели мы его лишились?— продолжалъ Локслей.— Не видалъ ли его кто нибудь посл взятія замка?’

‘Я его видлъ, — сказалъ Менье — онъ въ подземельи хлопоталъ около дверей погреба, говоря, что непремнно хочетъ отвдать Гасконскаго и Лангедокскаго вина, запасеннаго Регинальдомъ Фрондбефомъ.’

‘Ужъ не тамъ ли онъ и теперь? не засыпанъ ли онъ развалинами? Отправся туда Менье, возми съ собою двнадцать человкъ, поищи его, и запасись водою, чтобъ было чмъ залить огонь. Я готовъ вс камни переворочать, чтобъ его отыскать.’

‘Между тмъ, — сказалъ Локслей — займемся нашимъ дломъ, потому что какъ скоро разпространится слухъ о нашихъ подвигахъ, войска Маврикія Браси, Филиппа Мальвуазина и прочихъ союзниковъ Регинальда Фрондбефа, пойдутъ противъ насъ. Благоразуміе требуетъ, чтобъ мы позаботились о своей безопасности. Благородный Цедрикъ! я раздлилъ добычу на дв равныя части, изберите ту, которую вамъ угодно, для раздачи помогавшимъ вамъ вашимъ вассаламъ.’

‘Храбрый стрлокъ!— отвчалъ Цедрикъ — сердце мое поражено горестію. Благородный Ательстанъ, послдняя отрасль Саксонскихъ Королей, уже не существуетъ. Съ нимъ погибла послдняя надежда. Никакія человческія усилія не могутъ воспламенить искры, угасшей въ крови его … Мои вассалы ожидаютъ только моего прибытія для перенесенія печальныхъ его остатковъ въ замокъ его предковъ. Лэди Ровена желаетъ возвратиться въ Ротервудъ, и ей нужно достаточное прикрытіе. Я давно бы уже васъ оставилъ, ежели бы не ожидалъ, не части въ добыч, потому что, ни я, ни мои вассалы не возмемъ изъ нее ничего, но времени, въ которое вы соберетесь, чтобъ принести вамъ и вашимъ товарищамъ мою благодарность за сохраненіе чести и жизни моей благородной воспитанницы.’

‘Мы сдлали только половину дла, — сказалъ Локслей — и потому возмите половину добычи, для раздачи своимъ сосдамъ и вассаламъ.’

‘Я довольно богатъ, — сказалъ Цедрикъ — чтобъ наградить ихъ, не бракъ ничего отъ васъ, притомъ нкоторые изъ нихъ и сами не забыли себя, они отправились не съ пустыми руками.’

‘Въ этомъ ихъ воля, — отвчалъ Локслей — законы наши налагаютъ обязанность на однихъ насъ.’

‘Но тебя, добрый дуракъ, — сказалъ Цедрикъ Вамб, обнявъ его — тебя, который не устрашился возложить на себя оковы своего господина, который жертвовалъ своею жизнію для спасенія его жизни, чмъ могу я наградить?’

Слезы блистали въ глазахъ почтеннаго Тана во время этаго разговора, слезы, которыми онъ не жертвовалъ даже и смерти Ательстана: услуга, оказанная ему Вамбою, производила въ немъ чувство сильнйшее самой горести.

‘Ежели вы за мои услуги — сказалъ Вамба, стараясь изъ почтенія избавишься отъ объятій своего господина — будете мн платить слезами, то и мн надобно будетъ плакатъ, тогда прощай мое ремесло. Но, послушай дядюшка, ежели ты хочешь меня наградить, то прости моего товарища Гурта въ томъ, что онъ отнялъ у тебя недлю службы и отдалъ ее твоему сыну.’

‘Его простить!— воскликнулъ Цедрикъ — Онъ не то заслуживаетъ, я обязанъ его наградишь. Приближся Гуртъ и стань на колно.’

Гуртъ немедленно повиновался.

‘Ты боле не рабъ, — сказалъ Цедрикъ, дотронувшись до него тростію — ты свободный человкъ, въ город и въ деревн, въ лсу и въ пол. Сверхъ того, я даю теб десять акръ земли въ моемъ Валбругхамскомъ владніи, которую ты получаешь отъ меня и отъ моихъ, въ собственность свою и своихъ, отнын навсегда, и да поразитъ того проклятіе Небесное, кто осмлится ее у тебя отнять!’

Гуртъ, восхищенный своею свободою, обрадованный подареннымъ ему имніемъ, вставъ, вспрыгнулъ отъ радости аршина на два отъ земли.

‘Пилу! пилу!— вскричалъ онъ — этотъ ошейникъ не долженъ безчестить вольнаго человка. Почтенный мой господинъ! ваше великодушіе удвоило мои силы: впредь я вдвое неустрашиме буду за васъ сражаться. Все перемнилось въ глазахъ моихъ. Ахъ! это ты, Фангъ, узнаешь ли ты меня?’

,.Да, — сказалъ Вамба — мы съ Фангомъ оба тебя узнаемъ, въ ошейник ли ты, или безъ ошейника, но ты самъ, можетъ быть, скоро не будешь насъ узнавать.’

‘Скоре я забуду самого себя, нежели тебя, моего врнаго товарища,— сказалъ Гуртъ — и ежели бы свобода могла быть теб полезною, почтенный Цедрикъ даровалъ бы теб ее прежде нежели мн.’

‘Нтъ, нтъ, — сказалъ Вамба,— я еще не столь глупъ, чтобъ теб завидовать, другъ мой, Гуртъ. Я сижу спокойно, не забочусь ни о квартир, ни о пищ, а Ольдгельмъ Мальмсбури говоритъ, что лучше быть дуракомъ въ пиру, нежели умнымъ въ драк. Сохрани меня Богъ отъ свободы.’

Въ это время послышался лошадиный шопотъ и явилась Лэди Ровена, дущая на прекрасномъ кон, великолпно одтая и окруженная многочисленною свитою оруженосцевъ, радующихся, видя на свобод свою госпожу. Лэди Ровена приняла опять свою важную осанку. Одна блдность ея лица напоминала о претерпнныхъ ею непріятностяхъ, и на ономъ изображался остатокъ огорченія, вмст съ надеждою на будущее и благодарностію.

Ей было извстно, что Вильфридъ Ивангое живъ, а Ательстана не было уже на свт. Первое свдніе ее радовало, а второе, хотя нсколько и огорчало, но она утшалась мыслію, что не будетъ боле подвергаться настояніямъ Цедрика, непрестававшаго убждать ее согласиться вытти за Ательстана замужъ.

Когда Лэди Ровена приближилась, Локслей и вс стрлки встали, по естественному чувству учтивости. Щеки ея покрылись пріятнымъ румянцемъ и она, низко поклонившись, изъявила въ короткихъ словахъ свою благодарность храброму стрлку и прочимъ своимъ освободителямъ. ‘Да наградитъ васъ Богъ, храбрые люди, — сказала она — за принятіе участія, съ такою готовностію и подвергаясь толикимъ опасностямъ, въ положеніи притсненныхъ. Ежели кто изъ васъ будетъ имть нужду, вспомните, что Ровена богата и признательна, ежели Норманцы вытснятъ васъ изъ этаго лса, вспомните, что Ровена владетъ лсами, въ которыхъ вы можете охотиться, сколько пожелаете.’

‘Благодарю васъ, почтенная двица,— сказалъ Локслей,— благодарю за себя и за своихъ товарищей. Величайшая награда, какую мы могли получить за нашу услугу, заключается въ томъ, что успли васъ освободить. Мы не всегда длаемъ похвальныя дла, но избавленіе Лада Ровены замнитъ многія изъ нихъ.’

Лэди Ровена еще разъ поклонилась и, оборотивши своего коня, ожидала прощавшагося Цедрика. Въ это время она увидла Маврикія Браси, стоявшаго въ глубокой задумчивости подъ деревомъ и, казалось, ее невидавшаго, но онъ, по кратковременной нершительности, приближился къ Лэди Ровен, взялъ за поводъ ея коня и сказалъ:

‘Удостоитъ ли Лэди Ровена вниманіи плннаго Рыцаря, обезчещеннаго воина?’

‘Г. Рыцарь!— отвчала она — въ подобныхъ вашимъ предпріятіяхъ истинное безчестіе можетъ заключаться только въ успх въ оныхъ.’

‘Пріятность побды должна уменьшить вате неудовольствіе. Дозвольте мн только узнать, удостоиваетъ ли Лэди Ровена простить слдствіе жестокой и несчастной страсти Маврикію Браси, который не замедлитъ доказать, что онъ уметъ ей служить благороднйшимъ образомъ?’

‘Я васъ прощаю, г. Рыцарь,— сказала Лэди Ровена — но не иначе, какъ по обязанностямъ Христіанки, забытъ же бдствій, причиненныхъ вашимъ безразсудствомъ, не могу.’

‘Оставь повода!— вскричалъ Цедрикъ, подъхавъ въ это время — Клянусь, что ежели бы я не почиталъ для себя унизительнымъ пригвоздишь тебя копьемъ къ этому дереву, то сейчасъ бы это сдлалъ. Знай, Маврикій Браси, что ты дорого заплатить за участіе въ этомъ дл.’ ‘Неопасно угрожать плннику, — отвчалъ Маврикій — но Саксонцу была ли когда извстна вжливость?’ Сказавъ это, онъ оставилъ поводъ и отошелъ.

Цедрикъ, прежде отъзда, изъявилъ особенную признательность Черному Рыцарю и упрашивалъ его хать вмст въ Ротервудъ.

‘Я знаю, — говорилъ онъ — что вы, Рыцари, любите искать приключеній и случаевъ къ оказанію своей храбрости, но слава, пріобртаемая оружіемъ, не постоянна, и храбрйшій человкъ чувствуетъ иногда желаніе имть спокойное пристанище. Вы его имете, благородный Рыцарь, въ замк Ротервудскомъ. Цедрикъ довольно богатъ, чтобъ заставить васъ забыть неблагорасположеніе къ вамъ Фортуны: все, что онъ иметъ, принадлежитъ его избавителю. Итакъ постите Ротервудъ, не какъ гость, но какъ сынъ, или братъ мой.’

‘Цедрикъ уже наградилъ меня, — отвчалъ Рыцарь — онъ подалъ мн случай узнать неустрашимость Саксонцевъ. Я пріду въ Ротервудъ и пріду скоро, почтенный Саксонецъ! но теперь важныя и нетерпящія времени дла призываютъ меня совсмъ въ другую сторону, пріхавъ же къ вамъ, я, можетъ быть, попрошу васъ о томъ, на что вамъ, при всемъ вашемъ великодушіи, трудно будетъ согласиться.’

‘Я напередъ даю слово исполнить ваше требованіе, — сказалъ Цедрикъ, подавъ руку Рыцарю — даю слово исполнить его, хотя бы оно касалось до половины всего моего имнія.’

‘Не спшите общаніемъ, — продолжалъ Рыцарь — впрочемъ я не сомнваюсь, что вы сдержите ваше слово.’ ‘Мн остается вамъ сказать,— присовокупилъ Цедрикъ — что во время похоронъ почтеннаго Ательстана я буду въ замк Коннигсбург, который будетъ отворенъ для всхъ желающихъ участвовать въ поминовеніи бывшаго его владтеля, и говорю именемъ почтенной Эдиы, матери покойнаго, послдняго потомка королей Саксонскихъ, что Конингсбургъ и никогда не будетъ затворенъ для.того, кто столько храбро сражался для освобожденія ея сына отъ оковъ Норманскихъ.’

,.Да, да,— сказалъ Вамба, вступившій въ свою должность при Цедрик — поминки будутъ славные, какъ жаль, что почтенный Ательстанъ самъ не можетъ въ нихъ участвовать.’

‘Молчи!— сказалъ Цедрикъ, которому не правилась эта шутка, но который не могъ бранить Вамбу, посл оказанной имъ важной услуги — Пора хать.’

Лэди Ровена съ пріятностію поклонилась Черному Рыцарю, Цедрикъ сказалъ, что онъ желаетъ ему успха во всхъ его предпріятіяхъ, и они отправились въ путь.

Скоро, посл того, показалась печальная процесія, идущая отъ Торквильстона въ томъ же направленіи, какое взялъ Цедрикъ и его свита. Вассалы Ательстана несли тло его, помщенное въ великолпной гробниц, которую предназначалось поставить въ мст погребенія фамиліи Генгистовъ, отъ коей происходилъ покойный. Множество принадлежавшихъ ему вассаловъ сопровождали его тло, изъявляя знаки большой горести. Вс стрлки, увидвъ приближающуюся процессію, встали и отдали усопшему почтеніе. Тихое шествіе процесіи и протяжное пніе монаховъ, предшествовавшихъ гробниц., напомнило имъ о нкоторыхъ изъ погибшихъ ихъ товарищей. Но подобное чувство не могло долго занимать людей, которыхъ вся жизнь была не иное что, какъ послдованія опасныхъ предпріятій. Пніе еще было слышно, а вниманіе ихъ уже обращено было на иной предметъ. Предстояло раздлить добычу.

‘Храбрый Рыцарь!— сказалъ Локслей Черному Рыцарю — выберите для себя, что вамъ угодно, въ память нашего бывшаго товарищества, и не скромничайте слишкомъ, никто на это не иметъ права боле васъ, безъ вашей головы и вашей руки, мы ничего бы не сдлали.’

‘Я принимаю ваше предложеніе отъ всего сердца, и прошу васъ отдать въ мое распоряженіе Маврикія Браси.’

‘Онъ и безъ того вамъ принадлежитъ, онъ вашъ плнникъ, и долженъ почитать это большимъ для себя счастіемъ, потому что, въ противномъ случа, я веллъ бы давно повсить его на самомъ высокомъ суку этаго дуба, и назначаю таковую же участь каждому воину его вольнаго войска, который попадется въ мои руки, но онъ вашъ плнникъ, и хотя бы онъ былъ убійцею моего отца, участь его зависитъ отъ однихъ васъ.’

‘Браси!— сказалъ Черный Рыцарь — ты свободенъ, удались. Человкъ, взявшій тебя въ плнъ, не знаетъ низкаго удовольствія мстить, онъ забываетъ прошедшее, но впредь будь остороженъ, Маврикій.’

Маврикій почтительно ему поклонился, и готовъ былъ удалиться, но услышавъ, что стрлки упрекали его насиліями, длаемыми имъ и его вольнымъ войскомъ, остановился, повернулся къ нимъ, сложилъ руки и, взглянувъ на нихъ надменно, сказалъ:

‘Маврикій Браси презираетъ ваши упреки также, какъ гнушается вашими похвалами, подобные вамъ разбойники, скрывающіеся во мрак лсовъ, должны молчать, когда за милю отъ ихъ вертепа только имя благороднаго Рыцаря выговаривается.’

Эта выходка, могла бы ему очень дорого стоить, ежели бы Локслей не поспшилъ остановить стрлковъ. Онъ даже дозволилъ Маврикію взять коня, изъ числа найденныхъ въ конюшняхъ Фрондбефа, и Маврикій поскакалъ во весь опоръ.

Локслей, возстановивъ спокойствіе, снялъ съ себя рогъ и перевязь, полученные имъ на турнир при Ашби, и подалъ ихъ Черному Рыцарю.

‘Благородный Рыцарь!— сказалъ онъ — ежели не противно вамъ будетъ принять рогъ, который былъ на мн, то удостойте сохранить его, въ память вашихъ вчерашнихъ подвиговъ. Въ лсахъ между Трента и Тиса можетъ всякому храбрйшему Рыцарю встртиться нужда въ помощи. Когда это случится съ вами затрубите въ этотъ рогъ и, можетъ быть, найдете людей, готовыхъ васъ защищать.’

Сказавъ это, онъ протрубилъ нсколько разъ встовой знакъ, чтобъ оставить его въ памяти Рыцаря.

‘Я принимаю твой подарокъ, храбрый стрлокъ! и въ крайней необходимости не буду искать лучшихъ защитниковъ, какъ ты и твои товарищи.’ Сказавъ это, онъ протрубилъ встовой знакъ, слышанный отъ Локслея.

‘Врно и сильно.— сказалъ Локслей — Можно бы подумать, что вы также привыкли къ войн въ лсу, какъ противъ крпостей, и я увренъ, что также были въ свое время охотникомъ. Товарищи! припомните этотъ встовой знакъ, это позывъ Чернаго Рыцаря, на щит котораго изображены: желзная полоса и цпи, и кто, услыша оный, не устремится немедленно къ нему на помощь, тотъ будетъ изгнанъ изъ нашего общества, съ переломленіемъ его лука объ собственныя его плеча.’

‘Да здравствуетъ нашъ начальникъ!— закричали стрлки.— Да здравствуетъ Черный Рыцарь! Да встртится намъ скоре случай доказать на дл, сколь мы желаемъ быть ему полезными!’

Посл сего, Локслей приступилъ къ раздлу добычи и произвелъ его съ совершеннымъ безпристрастіемъ, разршая съ большимъ искусствомъ всякое недоумніе. Вс стрлки съ покорностію повиновались его ршенію, и Черный Рыцарь немало удивлялся, видя, что люди, пеповинующіеся общимъ законамъ, управлялись столь порядочно и безпристрастно.

Въ это время голосъ Тука возвстилъ о его приход.

‘Пропустите!— кричалъ онъ — пропустите меня и моего плнника! Я возвращаюсь, г. начальникъ, подобно орлу, держащему въ когтяхъ добычу.’

Онъ прошелъ мимо товарищей, громко хохотавшихъ, и явился, какъ побдитель, держа въ одной рук бердышъ, а въ другой конецъ веревки, обвязанной вокругъ шеи несчастнаго Исаака Іоркскаго, который, съежась отъ горести и отъ страха, слдовалъ за нимъ съ униженнымъ видомъ.

‘Гд Алленъ Даль?— вскричалъ Тукъ — Онъ долженъ сочинить балладу въ честь мн. Этотъ болотный соловей всегда уходитъ, когда ему должно показать свои дарованія.’

‘Другъ мой!— сказалъ Локслей,— я вижу, что хотя еще и очень рано, но ты уже довольно потрудился, да что за дичину ты намъ притащилъ?’

‘Плнника, побжденнаго моимъ копьемъ и мечемъ, или, лучше сказать, пущенною мною изъ лука стрлою и моимъ бердышемъ. Онъ хотя и въ плну, но избавленъ мною отъ заточенія, несравненно ужаснйшаго. Говори, жидъ! не вырвалъ ли я тебя изъ дьявольскихъ когтей?’

‘Боже мо! неужели никто не сжалится надо мною и не избавитъ меня отъ этаго сумазброда?’ Сказалъ Исаакъ.

‘Ба, ба! что это значитъ?— вскричалъ Тукъ, принявъ грозный видъ.— Берегись, жидъ! будь покоренъ и кротокъ.’

‘Перестань!— сказалъ Локслей.— Разскажи намъ лучше, какъ ты взялъ его въ плнъ?’

‘Я нашелъ его тамъ, гд искалъ лучшаго товара. Занимаясь обозрніемъ погребовъ замка, желая удостовриться, не можно ли чего-либо спасши изъ находящагося въ оныхъ, и, увидвъ боченокъ съ Канарскимъ виномъ, я началъ было кликать кого-нибудь на помощь, чтобъ его вынести, но въ самое это время замтилъ толстую желзную дверь съ большимъ замкомъ, въ которомъ находился ключъ. А, а! вотъ тутъ-то, подумалъ я, хранится жидкое сокровище, и негодный погребщикъ, заторопившись, забылъ въ замк ключъ. Я отперъ ключемъ дверь, отворилъ ее и вошелъ въ какую-то конуру, гд ничего не нашелъ, кром цпей, большой заржавленной желзной ршетки и этаго жида, который, немедленно, безъ моего требованія, отдался мн военноплннымъ. Посл, я продолжалъ осматривать погреба, таская своего плнника за собою, и, увидвъ нсколько бочекъ, едва усплъ удостовриться, что въ нихъ было лучшее Гасконское вино, какъ вдругъ раздался ужасный громъ, все строеніе надъ нами обрушилось и насъ завалило каменьями въ погреб, котораго своды къ счастію были такъ крпки, что ихъ не раздавило. Посл этаго я представилъ себ, что унизительно оставить свтъ въ сотовариществ жида, и потому взялся было за бердышъ, чтобъ отправить его впередъ, во остановился нсколько, желая прохладить свое засохшее горло виномъ, и Гильбертъ съ Виббальдомъ знаютъ, въ какомъ я былъ положеніи, когда они меня отрыли.’

‘Мы точно можемъ засвидтельствовать, — сказалъ Гильбертъ — что, вошедъ въ погребъ, нашли бочку до половины пустою, жида полумертвымъ, а его полупьянымъ.’

‘Неправда, — сказалъ съ досадою Тукъ,— вы сами съ своими товарищами осушили бочку, въ которой вино было такъ вкусно, что я хотлъ его сохранить для нашего начальника, но вы меня не послушались и сказали, что вамъ надобно выпить утреннюю порцію.’

‘Перестаньте!— сказалъ Локслей,— намъ надобно заняться другимъ. Теб, жидъ, я думаю, не нужно сказывать, что твое присутствіе не можетъ быть для насъ пріятнымъ, итакъ сообрази скоре и скажи, что ты можешь дать за себя выкупа?’

‘Много ли захватили воиновъ Регинальдовыхъ?’ Спросилъ Черный Рыцарь.

‘Ни одного такого, отъ котораго бы можно было надяться выкупа, и я ихъ всхъ освободилъ. Ну, что же ты придумалъ, Исаакъ?’

‘Что мн придумать, почтенные господа? Я уже вамъ докладывалъ, что я бднякъ, у меня ничего нтъ въ виду, кром разоренія и отчаянія, ежели я вамъ заплачу хотя пятдесятъ кронъ, то нищенскій костыль останется единственнымъ моимъ богатствомъ.’

‘Это несправедливо.— сказалъ Локслей — Говорятъ, что у тебя въ дом много серебра и золота, и добрые Христіане оскорбляются, видя, что подобныя теб піявицы богатютъ отъ процентовъ и взысканій.’

‘Не гнвайтесь такъ, — сказалъ Исаакъ,— я никого де принуждаю занимать у меня деньги. Когда просятъ у меня ихъ въ заемъ, тогда со мною не такъ обращаются, тогда говорятъ: ‘Любезный Исаакъ, сдлай мн одолженіе, не ужели ты захочешь отказать своему другу въ крайней нужд? Мы врно заплатимъ теб въ назначенный срокъ.’Но когда срокъ придетъ, тогда кричатъ: ‘Нечестивый жидъ! да постигнуть тебя вс бдствія Египетскія.’ И прибавляютъ все, что можно выдумать, обиднаго.’

‘Хотя это и правда, но я назначаю твой выкупъ въ тысячу кронъ.’ Сказалъ Локслей.

‘Браво, браво!’ Сказали вс стрлки.

‘Боже отцевъ моихъ!— воскликнулъ Исаакъ — Неужели вы хотите ввергнуть въ нищету несчастнйшаго человка? Вчера я лишился своей дочери, а сегодня вы хотите меня лишить всхъ средствъ къ существованію.’

‘Ежели у тебя теперь нтъ дочери, то тмъ мене нужно теб богатство.’ Сказалъ Локслей.

‘Увы!— отвчалъ Исаакъ — Ревекка, дочь моей любезной Рахили. Ежели бы вс листья этаго огромнаго дуба превратились въ золотыя монеты и принадлежали мн, то я отъ всего сердца отдалъ бы все это сокровище за то, чтобъ знать о судьб твоей въ этотъ несчастный день.’

‘Дочь твоя — сказала, одинъ изъ стрлковъ — не имла ли на себ вышитаго серебромъ покрывала?’

‘Да,— сказалъ поспшно старикъ, дрожа, не отъ страха, а отъ нетерпнія — Не можешь ли ты мн сказать, что съ нею сдлалось?’

‘Вчера Рыцарь Храма, кажется, увезъ ее съ собою. Я натянулъ было лукъ, хотя пустить въ него стрлу, но не ршился этаго сдлать, опасаясь ранить молодую двицу, которую онъ везъ и которая изпускала ужасный вопль.’

‘Ахъ! для чего не пронзилъ ты грудь ея! Мн легче бы было ее видть въ гробниц отцевъ моихъ, нежели во власти жестокаго Рыцаря Храма. Слава души моей помрачена.’

‘Друзья мои!— сказалъ Локслей,— этотъ старикъ, хотя и жидъ, но горесть его меня трогаетъ. Ну, Исаакъ, говори ршительно, скажи мн: уплата тысячи кронъ выкупа совсмъ ли тебя разоритъ?’

Этотъ вопросъ, сдланный Исааку въ то время, когда отеческая любовь заставила замолчать самую привязанность къ деньгамъ, лишилъ его обыкновеннаго присутствія ума, и онъ, почти не знавъ что говоритъ, сказалъ: ‘Нтъ, не совсмъ.’

‘Хорошо, однако мы не поступимъ съ тобою немилосердо. Безъ денегъ, теб также трудно будетъ выручить свою дочь изъ плна отъ Рыцаря Храма, какъ застрлить дикую козу тупою стрлою. Заплати намъ только половину назначеннаго выкупа, другая у тебя останется для выкупа твоей дочери. Блескъ золота Рыцарямъ Храма также пріятенъ, какъ и блескъ прекрасныхъ глазъ, но не теряй времени: Рыцарь Бріанъ, сколько мн извстно, теперь долженъ быть въ Темплестон. Согласны ли вы со мною, товарищи?’

Все, предлагаемое. Локслеемъ, всегда было одобряемо всми его товарищами.

Исаакъ, узнавъ, что дочь его жива, получилъ надежду ее выкупить и обрадовался, услышавъ уменьшеніе половины требуемаго съ него выкупа. Въ знакъ своей благодарности, онъ бросился къ ногамъ Локслея, коснулся бородою до его обуви и хотлъ поцловать полу его зеленаго кафтана.

Локслей, отскочивъ отъ него на нсколько шаговъ, сказалъ: ‘Встань, жидъ, встань! Я Англичанинъ и не люблю принятыхъ на восток унизительныхъ знаковъ уваженія. Повергайся предъ Богомъ, а не предъ подобнымъ мн гршникомъ.’

Потомъ, отведя его въ сторону, сказалъ: ‘Исаакъ! размысли хорошенько о томъ, что теб должно длать. Для тебя нетяжелъ никакой выкупъ, не думай, чтобъ я врилъ, что ты бденъ, ты мн боле знакомъ, нежели полагаешь, мн даже извстенъ и большой сундукъ съ мшками серебра, и камень подъ яблонею въ твоемъ саду въ Іорк, закрывающій небольшую лстницу, ведущую подъ своды подземелья.’

Исаакъ, услышавъ это, поблднлъ какъ смерть.

‘Впрочемъ, ты меня не опасайся. Мы старые пріятели. Помнишь ли ты о больномъ, стрлк, котораго въ Іорк дочь твоя выкупила изъ оковъ, оставила въ своемъ дом до излеченія и отпуская наградила золотою монетою? Хотя ты и ростовщикъ, но никогда не давалъ въ займы денегъ за такіе проценты: это золотая монета сегодня сохранила у тебя пятьсотъ кронъ.’

‘Такъ это вы, Дикконъ Бендбовъ? Я чувствовалъ, что голосъ вашъ мн Знакомъ.’

‘Да, я и Бендбовъ, и Локслей, и имю еще третье имя.’

‘Но, великодушный Бендбовъ! вы ошибаетесь на счетъ подземелья съ сводами. Въ немъ ничего нтъ, изключая небольшаго количества товаровъ, которыми я охотно съ на мы подлюсь. Я пришлю вамъ съ удовольствіемъ аршинъ сто зеленаго Яникольскаго сукна на платье вашимъ стрлкамъ и сотню Гишпанскихъ луковъ съ шелковыми тетивами лучшаго разбора, только, великодушный Бендбовъ, сохраните тайну о подземель.’

‘Я сохраню ее, и чистосердечно говорю теб, что сожалю о несчастій твоей дочери. Но я ничего не могу для нее сдлать. Темплестонъ не такая дичь, которую бы можно было стрлять нашими стрлами. Я нашелъ бы, можетъ быть, средство освободить ее, ежели бы зналъ это прежде, но теперь только могу попросить теб помощи у Пріора.’

‘Ради Бога, добрый Бендбовъ, помогите мн.’

Локслей, послдуемый Исаакомъ, который не отставалъ отъ него, подобно тни, подошелъ къ Пріору и просилъ его написать къ Бріану Буа-Гильберту письмо о возвращеніи Исааку его дочери.

‘Хорошо, жидъ!— отвчалъ Пріоръ — ежели уже мн суждено участвовать въ этомъ дл, то дай мн свою чернильницу и перо, но нтъ, я ни за что не захочу прикоснуться къ перу жида, а другаго негд взять.’

‘Я сейчасъ вамъ его представлю.’ Сказалъ Локслей, и съ этими словами натянулъ лукъ и пустилъ стрлу въ дикаго гуся, летвшаго въ это время надъ ними, передъ стаею своихъ товарищей, къ отдаленнымъ и дикимъ озерамъ Гальдернесскимь. Гусь упалъ къ его ногамъ.

Пріоръ, написавъ письмо къ Бріану я отдавъ его Исааку, сказалъ: ‘Вотъ твой паспортъ въ Темплестонъ, я думаю, что онъ теб поможетъ возвратитъ свою дочь, ежели не будешь скупиться.’

Оставалось удостовриться въ представленіи отъ Исаака выкупа, о доставленіи котораго онъ написалъ къ другому Іоркскому Еврею письмо и запечаталъ его своею печатью, сказавъ: ‘Братъ мой Шева иметъ ключи отъ моихъ кладовыхъ, онъ выдастъ и пятьсотъ кронъ и товары, въ этомъ письм означенные.’

‘И отъ подземелья ключи у него же?’ Спросилъ Локслей тихонько у Исаака.

‘Нтъ, нтъ, сохрани Богъ! я думалъ, что этой тайны никто, кром меня, не знаетъ.’

‘Никто ее не узнаетъ и отъ меня.— сказалъ Локслей.— Но что же ты сталъ, неужели сожалніе о пяти-стахъ кронахъ заставляетъ тебя забыть, что ты отецъ и что дочь твоя въ опасности?’ Исаакъ содрогнулся. ‘Нтъ, Дикконъ! я ду, прощай.’

‘Будь щедръ, — сказалъ Локслей — и не щади своего кошелька, когда нужно избавить теб свою дочь. Знай, что деньги, которыхъ ты пожалешь въ этомъ случа, въ послдствіи причинятъ теб такое же мученіе, какъ бы растопленныя, влитыя теб въ горло.’

Исаакъ отвчалъ ему тяжкимъ вздохомъ и отправился въ путь, въ сопровожденіи двухъ стрлковъ, которымъ приказано было показать ему дорогу и охранять его до вызда изъ лса.

Черный Рыцарь, смотрвшій съ участіемъ на все происходившее, подошелъ въ свою очередь проститься съ Локслеемъ и не могъ не изъявить своего удивленія въ разсужденіи порядка и повиновенія, виднныхъ имъ между людьми, свергнувшими съ себя узы обыкновенныхъ законовъ общества.

‘Дурное дерево — сказалъ Локслей — иногда производитъ хорошіе плоды, и дурное время не всегда причиняетъ одинъ вредъ. Изъ числа людей, которыхъ обстоятельства вовлекли въ шинъ образъ жизни, безъ сомннія беззаконный, многіе, г. Рыцарь, желаютъ, чтобы свобода, доставляемая сею жизнію, была сопровождаема нкоторою умренностію, другіе же, даже сожалютъ о необходимости продолжать этотъ образъ жизни.’

‘Я увренъ, — отвчалъ Рыцарь,— что говорящій теперь со мною принадлежитъ къ симъ послднимъ.’

‘Г. Рыцарь! каждый изъ насъ иметъ свою тайну. Я не спрашивалъ у васъ о вашей, дозвольте и мн сохранить мою, вы можете обо мн заключать что вамъ угодно, также, какъ и я о васъ, и, можетъ быть, оба ошибемся.’

‘Извини меня, храбрый стрлокъ, ты говоришь правду, но можетъ быть, что мы увидимся въ такое время, когда тайна съ обихъ сторонъ уже не будетъ существовать, до того же времени надюсь, что мы разстаемся пріятелями.’

‘Вотъ вамъ моя рука въ подтвержденіе сего, рука истиннаго Англичанина, хотя и изгнанника.’

‘Вотъ и моя рука, мн пріятно теб ее подать. Тотъ, кто длаетъ добро, имя средства безотвтственно длать зло, достоинъ похвалы не только за сдланное имъ добро, но и за то, что не сдлалъ зла, которое могъ сдлать. Прощай, храбрый стрлокъ.’

Они разстались какъ пріятели, и Рыцарь, свъ на своего коня, поскакалъ по дорог, ведущей изъ лсу.

Глава VIII.

Въ Іоркскомъ дворц былъ большой праздникъ. Принцъ Іоаннъ угощалъ тамъ знатное духовенство, дворянство и Рыцарей, на вспомоществованіе которыхъ надялся въ исполненіи своихъ честолюбивыхъ видовъ. Вальдемаръ Фитзурсъ, его политическій Агентъ, старался искусно внушишь имъ смлость, нужную для объявленія себя на сторон Іоанна. Исполненіе сего предпріятія останавливалось единственно за отсутствіемъ нкоторыхъ изъ главныхъ участниковъ въ заговор. Для успха въ ономъ, нужна была дерзкая и слпая неустрашимость Регинальда Фрондбефа, смлость и расторопность Маврикія Браси, и смтливость, опытность и храбрость Бріана Буа-Гильбергаа. Іоаннъ и его сообщники проклинали ихъ отсутствіе и не понимали причины онаго, но не осмливались безъ нихъ сбросить съ себя личину. Еврей Исаакъ также былъ имъ нуженъ, безъ него не было надежды отыскать значущей суммы денегъ, въ которыхъ недостатокъ могъ ихъ привести въ большое затрудненіе.

На другой день, посл разоренія Topквильстона, распространился въ Іорк слухъ, что Маврикій Браси, Регинальдъ Фрондбефъ и Бріанъ Буа-Гильбертъ взяты въ плнъ, или убиты Саксонцами. Вальдемаръ, сказывая о семъ Принцу Іоанну, присовокупилъ, что онъ тмъ боле почитаетъ это вроятнымъ, что они отправились съ малымъ количествомъ людей, въ намреніи захватишь Цедрика Саксонца и всю его свиту.

Во всякое другое время подобный поступокъ Рыцарей доставилъ бы Іоанну одну забаву, но въ настоящемъ случа это растроивало его виды, и потому, услышавъ объ ономъ, Принцъ Іоаннъ разсердился, и, принявъ тонъ, приличный Королю Альфреду, обвинялъ ихъ въ нарушеніи законовъ и общественнаго спокойствія, и въ присвоеніи себ силою чужой собственности.

‘Разбойники!— вскричалъ онъ — развратные! Ежели я когда-нибудь буду Англійскимъ Королемъ, то велю всхъ ихъ повсить противъ подъемныхъ мостовъ ихъ замковъ.’

‘Но чтобъ сдлаться Англійскимъ Королемъ, — сказалъ холодно Вальдемаръ — надобно не только сносить поступки этихъ разбойниковъ, этихъ развратныхъ людей, но даже оказывать имъ покровительство, не смотря на похвальное ваше стремленіе къ поддержанію нарушаемыхъ ими безпрестанно законовъ. Каково намъ будетъ, ежели предположеніе ваше, повсить Норманскихъ Бароновъ у подъемныхъ мостовъ ихъ замковъ, Саксонцы привели уже въ исполненіе? А у Цедрика Саксонца достанетъ на это дерзости. Вы знаете, что безъ помощи Регинальда Фрондбефа, Маврикія Браси и Рыцаря Храма, опасно малйшее движеніе впередъ, и что мы слишкомъ далеко зашли, чтобъ отступить, не подвергаясь опасности.’

Принцъ Іоаннъ, въ досад, ударилъ себя по лбу и началъ большими шагами ходить по комнат.

‘Вроломные,— вскричалъ онъ — измнники! Оставлять меня въ такомъ важномъ случа.’

‘Скажите лучше: съумасшедшіе, втреники, занимающіеся сумазбродствами въ то время, когда должно думать о важныхъ длахъ.’

‘Что же теперь длать?’* Сказалъ Принцъ, остановившись вдругъ предъ Вальдемаромъ.

‘Ничего боле, кром исполненія моего распоряженія. Я пришелъ сказать вамъ о бд не прежде, какъ принявъ мры къ ея отвращенію.’

‘Ты рдкій человкъ, Вальдемаръ, и царствованіе Іоанна, при такомъ Канцлер, какъ ты, будетъ славное въ нашихъ лтописяхъ. На какіаже ты принялъ мры?’

‘Я приказалъ Людовику Винкельбраду, начальнику Маврикіева вольнаго войска, немедленно отправиться къ замку Регинальда Фрондбефа на помощь къ нашимъ друзьямъ.’

Принцъ вспыхнулъ отъ гнва, какъ обидившійся избалованный ребенокъ.

‘Какъ вы осмлились, Вальдемаръ, — вскричалъ онъ — взять на себя, отдавать подобныя повелнія и приказывать играть на трубамъ и распускать знамена въ томъ город, въ которомъ я самъ нахожусь, не испросивъ на то моего соизволенія?’

‘Извините меня въ этомъ, — отвчалъ Вальдемаръ — я почиталъ моею обязанностію взять на себя эту отвтственность и ни на минуту не останавливаться въ сдланіи распоряженія, отъ котораго зависятъ ваши величайшія выгоды, и малйшее отлагательство котораго могло быть пагубно.’

‘Я васъ прощаю, Вальдемаръ.— сказалъ съ надменностію Принцъ — Намреніе ваше извиняетъ вату дерзкую поспшность. Но кто сюда идетъ? Боже мой! это Маврикій Браси, и въ какомъ вид.’

Въ самомъ дл, вошелъ Маврикій, весь покрытый пылью и потомъ, и измученный безпокойною и скорою здою. Лице его раскраснлось, латы его были изсчены и окровавлены, и все показывало, что онъ, только что оставилъ жестокое сраженіе. Вошедъ, онъ разстегнулъ свой шлемъ, снялъ его, положилъ на столъ и остановился молча, какъ бы собираясь съ силами.

‘Прошу сказать, Маврикій, — сказалъ Принцъ — что все это значитъ? Точно ли Саксонцы взбунтовались?’

‘Говорите же, Маврикій, — сказалъ Вальдемаръ, почти вмст съ Принцемъ — гд Рыцарь Храма? Что сдлалось съ Регинальдомъ Фрондбефомъ?’

‘Рыцарь Храма бжалъ, — отвчалъ Маврикій — а Регинальда вы боле уже не увидите. Онъ погребенъ подъ горящими развалинами своего замка, изъ котораго, думаю, я одинъ вышелъ живой, чтобъ сказать вамъ объ этомъ.’

‘Вы говорите о пожар, о сожженіи замка, слишкомъ холодно.’ Сказалъ Вальдемаръ.

‘Я еще не увдомилъ васъ о самомъ худшемъ.— сказалъ Маврикій и, приблизясь къ Принцу, продолжалъ, понизя голосъ, съ выразительнымъ видомъ — Ричардъ уже въ Англіи, я его видлъ и съ нимъ говорилъ.’

Принцъ поблднлъ, зашатался и оперся на задокъ креселъ, подобно человку, пораженному внезапно стрлою.

‘Вы бредите, Маврикій, — сказалъ Бальдемаръ — это не возможно.’

‘Однако это справедливо, что я съ нимъ говорилъ и былъ у него въ плну.’

‘Въ плну, у Ричарда Плантагенета?’

‘У Ричарда Плантагенета, у Ричарда Львинаго Сердца, у Ричарда Англійскаго.’ ‘Слдовательно онъ предводительствуетъ арміею?’

‘Нтъ, у него подъ начальствомъ было только нсколько стрлковъ, родъ бродягъ, которые не знали, кто онъ. Присоединясь къ нимъ единственно для вспомоществованія въ овладніи Торквильстономъ, онъ оставляешь ихъ.’

‘Точно — сказалъ Бальдемаръ — эта черта достойна Ричарда, истиннаго странствующаго Рыцаря, ищущаго приключеній, желающаго прославиться силою своей руки, подобію Амадису или Галаору, и не заботящагося ни о длахъ своего королевства, ни о собственной безопасности. Какое же теперь ваше намреніе, Маврикій?’

‘Мое намреніе?… Я предлагалъ ему мои услуги, но онъ мн сказалъ, что на меня не надется, и мн остается съ своимъ вольнымъ войскомъ отправиться въ Гулль, овладть какимъ-нибудь кораблемъ и переправиться въ Фландрію. Благодаря нашему времени, Рыцарь всегда найдетъ службу. А вы, Вальдемаръ, не ршитесь ли также, оставя политику, приняться за копье и щитъ, и раздлять со мною удачу и неудачу.’

‘Я слишкомъ старъ для этаго, Маврикій, притомъ у меня есть дочь. Я не могу ее оставить.’

Выдайте ее за меня, Вальдемаръ, и, съ помощію моего меча, я поддержу ея знатность.’

‘Нтъ, нтъ,— сказалъ Вальдемаръ — я скроюсь у здшняго Архіепископа: онъ мн другъ.’

Между тмъ, какъ они разговаривали, Принцъ Іоаннъ вышелъ изъ положенія, въ которое повергло его неожиданное извстіе, и со вниманіемъ слушалъ ихъ разговоръ.

‘Они меня оставляютъ, — думалъ онъ — они также прочно ко мн привязаны, какъ осенью во время бури изсохшій листъ къ питавшему его дереву, но неужели я безъ нихъ совсмъ погибну?’ Лице его сдлалось ужасное, когда онъ принужденнымъ смхомъ прервалъ ихъ разговоръ.

‘Поистинн, вы очень благоразумно разсуждаете,— сказалъ онъ, хохотавши — мудрость и неустрашимость ваша безпримрны, вы жертвуете богатствомъ, знатностію, удовольствіемъ въ то время, когда одинъ смлый шагъ достаточенъ для увнчанія успхомъ нашего предпріятія.’

‘Я этаго не понимаю.— сказалъ Маврикій — Ричардъ едва появится, многочисленная армія соберется подъ его начальствомъ, и мы пропали. Я бы совтовалъ Вашему Высочеству поспшить во Францію и прибгнуть къ покровительству Королевской матери.’

‘Я, собственно для себя, ничего не опасаюсь, — сказалъ надменно Іоаннъ — мн стоитъ сказать брату одно слово, и я ничему не подвергнусь, что жь касается до васъ, господа, мн непріятно будетъ видть надъ Клиффордскими воротами ваши головы. Не думайте, Вальдемаръ, чтобъ Архіепископъ могъ васъ защитить отъ Ричарда, а вы, Маврикій, не забудьте, что Робертъ Эстутвиль съ своими войсками отрзываетъ вамъ въ Гулль дорогу и что Графъ Эссексъ вооружаетъ всхъ своихъ вассаловъ. Ежели мы имли нкоторыя основанія страшиться ихъ до возвращенія Ричарда, то теперь должны еще боле ихъ опасаться. Извстно, на чьей они будутъ сторон, а Робертъ Эстутвиль одинъ довольно силенъ, чтобъ изрубить въ куски все ваше вольное войско.’

Вольдемаръ и Маврикій печально посмотрли другъ на друга.

‘Къ нашему спасенію одна дорога: — продолжалъ Іоаннъ, съ мрачнымъ видомъ — человкъ, наводящій на насъ страхъ, теперь детъ одинъ, надобно отправиться къ нему на встрчу.’

‘Я отъ этаго отказываюсь, — сказалъ Маврикій — онъ меня взялъ въ плнъ и даровалъ мн свободу, я не коснусь до пера его шлема.’

‘Кто же вамъ приказываетъ до него касаться?— сказалъ надменно Іоаннъ — Вы, пожалуй, скажите еще? что я повелваю вамъ его и убить, нтъ, достаточно заключить его въ темницу. Не всели равно, въ Англіи, или въ Австріи будетъ онъ въ заточеніи? Когда же это сдлается, тогда все останется въ такомъ же положеніи, въ какомъ было до его возвращенія, а вс наши надежды, не на томъ ли единственно основывались, что Ричардъ будетъ всегда оставаться въ Германіи, въ заточеніи, подобно дяд нашему Роберту, неосвободившемуся до смерти своей изъ Кардиффскаго замка?’

‘Справедливо,— отвчалъ Вальдемаръ — только разность въ томъ, что корона тверже была на голов отца вашего Генриха, нежели можетъ быть на вашей. Я утверждаю, что лучшая темница есть та, которую устроиваютъ землекопы, и что нтъ крпости такъ надежной, какъ склепъ подъ церковью.’ ‘Темница, или гробъ, — сказалъ Маврикій — я умываю мои руки и не буду участвовать ни въ томъ, ни въ другомъ.’

‘Несчастный!— вскричалъ гнвно Принцъ — неужели ты хочешь быть нашимъ предателемъ!’

‘Я никогда имъ не былъ — отвчалъ съ гордостію Маврикій — и не привыкъ къ подобному тону.’

‘Не горячитесь, г. Рыцарь, — сказалъ Вальдемаръ — а вы, Принцъ, простите храброму Маврикію его нершительность, я надюсь его убдить.’

‘На это не достанетъ вашего краснорчія, Вальдемаръ.’ Отвчалъ Рыцарь.

‘Любезный Маврикій, — сказалъ хитрый политикъ — не горячитесь такъ и уважьте, покрайней мр, положеніе вещей. Не правда ли, что не прошло еще двадцати четырехъ часовъ, какъ вы боле всего желали сразиться съ Ричардомъ, ежели бы его встртили? Не повторяли ли вы этаго сто разъ?’

‘Да, я говорилъ, что желаю съ нимъ сразиться, какъ Рыцарь, но никогда не изъявлялъ желанія напасть на него внезапно въ лсу.’

‘Вы не истинный Рыцарь, Маврикій,— сказалъ Вальдемаръ — ежели это васъ можетъ удерживать. Въ сраженіи ли Ланцелотъ и Тристрамъ пріобрли свою славу? Нтъ, нападая на своихъ ужасныхъ непріятелей посреди дремучихъ лсовъ, необитаемыхъ мстъ и необозримыхъ степей.’

‘Однако, я васъ увряю, что ни Ланцелотъ, ни Тристрамъ не владли такъ копьемъ и мечемъ, какъ этотъ Ричардъ. Сверхъ того, полагаю, что не нападаютъ на одного Рыцаря съ цлою ротою воиновъ.’

‘Вы Богъ знаетъ что говорите, Маврикій, исполненіе нашего предложенія относится къ истинной вашей обязанности. Не служите ли вы съ вашимъ вольнымъ войскомъ Принцу Іоанну изъ жалованья? Не обязаны ли вы защищать его своимъ мечемъ? Имете ли вы право удерживаться разными уваженіями, знавъ страшнйшаго его непріятеля, и видвъ, что это можетъ ршить участь вашего повелителя и касается до жизни и благополучія всхъ вашихъ товарищей?’

‘Я уже сказалъ вамъ, что Ричардъ мн даровалъ жизнь, — отвчалъ Маврикій ршительнымъ тономъ — и хотя онъ не принялъ моихъ услугъ и веллъ мн отъ себя удалиться, слдовательно избавилъ меня отъ обязанности служить ему, но со всмъ тмъ, я никогда не подниму на него руки.’

‘Это и не нужно.— сказалъ Принцъ — Людовикъ Винкслбрандъ съ двадцатью вашихъ воиновъ можетъ это пополнить по вашему приказанію.’

‘У васъ самихъ довольно способныхъ на это людей,— отвчалъ Маврикій — изъ моихъ же ни одинъ не захочетъ участвовать въ подобномъ дл.’

‘Неужели вы такъ непреклонны, Маврикій?— продолжалъ Іоаннъ — Неужели вы захотите оставить меня безъ помощи, посл толикихъ увреній въ усердіи своемъ и преданности.’

‘Нтъ, Принцъ, я готовъ на всякую вамъ услугу, приличную благородному Рыцарю, и на турнир, и въ пол, но подобныя дйствія мн несвойственны и не относятся къ моей обязанности.’

‘Послушайте, Вальдемаръ, — сказалъ Принцъ — не злополученъ ли я? Отецъ мой Генрихъ имлъ преданныхъ друзей, онъ едва выговорилъ одно слово, и кровь возмутителя Томаса Беккеша пролилась на самомъ подножіи алтаря. Увы! гд ваша ршительность и неустрашимость, храбрые и достойные подданные: Траси, Бритонъ, Морвилль? Она исчезла съ вантми именами. И хотя у Регинальда Фитзурса остался сынъ, но онъ не наслдовалъ ни неустрашимости, ни врности отъ своего отца.’

‘Онъ ихъ наслдовалъ, — сказалъ Вальдемаръ — и ежели Маврикій отказывается отъ исполненія нашего предпріятія, то я самъ его исполню. Сколь ни дорого купилъ отецъ мой имя преданнаго Генриху друга, но я превзойду его въ преданности моей къ вамъ, потому что ршаюсь сразиться съ самимъ Ричардомъ Львинымъ Сердцемъ. Маврикій Браси, примата въ свое начальство Принцевыхъ тлохранителей и старайтесь внушить благопріятныя расположенія тмъ изъ лихъ, которые еще колеблются. Ежели вы получите отъ меня такія извстія, какія я надюсь вамъ доставить, то уже ничто не воспротивится успху нашего предпріятія.’

Посл этаго, Вальдемаръ призвалъ своего пажа и сказалъ ему: ‘Бги скоре домой, прикажи моему оруженосцу изготовить мои латы и оружіе, а Веттералю, Торссби и еще троимъ изъ Спіивг’ ховскихъ воиновъ быть готовыми за мною слдовать, начальнику же отводныхъ карауловъ Гугу Бардону скажи, чтобъ ожидалъ моихъ приказаній. Прощайте, Принцъ. Будемъ надяться, что обстоятельства перемнятся.’

Сказавъ это, онъ вышелъ изъ комнаты. ‘Онъ также легко отправляется брать въ плнъ моего брата, — сказалъ Принцъ, по выход его, Маврикію — какъ бы брать какого-нибудь Саксонскаго Франклина. Я надюсь, что онъ въ точности исполнитъ мое повелніе и сохранитъ къ особ моего любезнаго брата все должное уваженіе.’

Маврикій усмхнулся.

‘Я васъ увряю, Маврикій, что я именно ему это приказывалъ, хотя можетъ быть вы этого и не слышали, бывши отъ насъ не близко,— сказалъ Принцъ.— Я ршительно приказалъ ему беречь жизнь Ричарда и не подвергать его ни малйшей опасности, и сохрани Богъ, ежели онъ этаго не исполнитъ!’

‘Не отправиться ли мн, повторить ему это приказаніе?— сказалъ Маврикіи — Можетъ быть онъ, также какъ я, не вслушался.’

‘Нтъ, нтъ, — сказалъ Принцъ, съ досадою — я увренъ, что онъ все очень хорошо слышалъ, притомъ мн есть надобность съ вами поговорить, дайте мн вашу руку, Маврикій. Я очень усталъ.’

Они прошли нсколько разъ но комнат, въ этомъ пріятельскомъ положеніи, потомъ Принцъ сказалъ ему съ видомъ чистосердечной откровенности: ‘Что вы думаете объ этомъ Вальдемар Фитзурс, любезный Маврикій? Онъ надется быть нашимъ Канцлеромъ, но мы долго подумаемъ прежде, нежели ввримъ столь важную должность человку, который, принимая на себя съ такою готовностію и поспшностію исполненіе предположеніи противъ Ричарда, доказываетъ ясно свое неуваженіе къ вашему поколнію. Вы, думаю, безъ сомннія полагаете, что, отказавшись ршительно отъ сего непріятнаго дла, уменьшили мою къ вамъ дружбу, но, напротивъ, добродтельное ваше сопротивленіе, еще боле усилило мое къ вамъ уваженіе. Есть случаи, въ которыхъ необходимы люди, готовые на все, но мы ихъ не можемъ ни любишь, ни уважать, т же, которые иногда отказываются отъ исполненія нашихъ повелніи, пріобртаютъ этимъ самымъ, отказомъ новыя права на наше уваженіе и милость. Взятіе въ плнъ нашего брата не есть еще столь неоспоримое право на высокое достоинство Канцлера, какъ неустрашимый и благородный отказъ отъ участія въ томъ на жезлъ Англійскаго Фельдмаршала. Подумайте объ этомъ, Маврикій, и начните съ сего же часа исправленіе этой должности.’

‘Обманщикъ,— думалъ Маврикій, выходя изъ комнаты.— Глупъ будетъ тотъ, кто на тебя положится, не извстно еще, кому достанется мсто Канцлера, общанное столь давно Вальдемару, ежели ты достигнешь до своей цли. Но званіе Англійскаго Фельдмаршала — прибавилъ онъ, протягивая руку, какъ бы желая уже схватить Фельдмаршальскій жезлъ, и поднявъ съ надменностію голову — конечно стоитъ того, чтобъ за него похлопотать.’

По выход Маврикія, Принцъ веллъ позвать къ себ Гуга Вардана, начальника отводныхъ карауловъ, шайки лазутчиковъ и шпіоновъ. До его прихода, Іоаннъ ходилъ по комнат неровными шагами съ заботливымъ и безпокойнымъ видомъ.

Чрезъ нсколько минутъ вошелъ Гугъ и Принцъ спросилъ у него, что ему приказывалъ Вальдемаръ?’

‘Онъ потребовалъ у меня — отвчалъ Гугъ — двухъ человкъ, готовыхъ на все, знающихъ совершенно лса Сверной Англіи и искусныхъ находить по свжимъ слдамъ пшаго и коннаго человка.’

‘И ты даль ему точно такихъ?’

‘Ваше Высочество, можете на меня въ томъ положиться: я далъ ему одного уроженца графства Гексгамскаго, привычнаго находить по слдамъ разбойниковъ въ лсахъ Тинскихъ и Тевіотскихъ, подобно ищейной собак, другаго, уроженца графства Іоркскаго, недлавшаго никогда безполезнаго поиска въ лсахъ Шервудскихъ: отсюда до самаго Ричмонда ему знакомы вс перелски, рощи и кустарники.’

‘Хорошо! А самъ Вальдемарь отправился ли съ ними?’

‘Отправился сейчасъ.’

‘Кого онъ съ собой взялъ еще?’

‘Безстрашнаго Товби, жестокаго Ветераля, прозваннаго мднымъ сердцемъ, и троихъ воиновъ, принадлежавшихъ на свер къ шайк Ральфа Медлетона, называемыхъ Спіингховскими молодцами.’

‘Хорошо!— сказалъ Принцъ, потомъ, помолчавъ немного, продолжалъ — Гугъ, мн нужно, чтобъ ты обратилъ особенное вниманіе на вс дйствія Маврикія Браси, но такимъ образомъ, чтобъ онъ того никакъ не замтилъ. Надобно, чтобъ ты зналъ, съ кмъ онъ видается, что говоритъ, что длаетъ и какія иметъ намренія, и чтобъ ты о леемъ меня извщалъ. И приказываю теб, исполнить это въ точности, подъ опасеніемъ за малйшее упущеніе строжайшей отвтственности.’

Гугъ, почтительно поклонился и вышелъ.

‘Ежели Маврикій мн измнитъ, чего поведеніе его заставляетъ опасаться,— сказалъ Принцъ, оставшись одинъ — то голова его слетитъ при первомъ появленіи Ричарда предъ Іоркскими воротами.’

Конецъ 3-й Части.

ИВАНГОЕ,ИЛИВОЗВРАЩЕНІЕизъКРЕСТОВЫХЪ ПОХОДОВЪ.