Иван Семенович Богомолов, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1887 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
B. B. СТАСОВА.

Том IV.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Типо-Литографія ‘Энергія’, Загородный, 17.

1906.

Изданіе сочиненій B. В. Стасова началось въ 1894 году. Въ этомъ году вышли въ свтъ первые три тома, заключающіе въ себ статьи и изслдованія B. В. Стасова, написанныя въ продолженіе періода съ 1847 г. по 1886 г. включительно. Эти книги были изданы собраніемъ многихъ русскихъ художниковъ и почитателей В. В. Стасова.

Спустя 11 лтъ, въ 1905 году, другая группа людей, симпатизирующихъ писаніямъ В. В. Стасова, ршила продолжать изданіе полнаго собранія сочиненій его и приступила къ изданію IV-го тома.

Признано было необходимымъ начать печатаніе новаго тома съ воспроизведенія одного большого труда В. В. Стасова, который хотя и былъ уже однажды напечатанъ, какъ и вс предыдущія статьи и изслдованія автора, но подвергся совершенно исключительной, печальной участи. Рядъ статей подъ названіемъ ‘Искусство въ XIX вк’, печатавшійся въ ‘Нив’ 1901 года, претерплъ огромныя урзки. Редакція ‘Нивы’ совершенно правильно и удовлетворительно отпечатала, во всей его полнот, текстъ автора въ отдлахъ, посвященныхъ ‘Архитектур’ и ‘Скульптур’, но что касается остальныхъ двухъ отдловъ: ‘живопись’ и ‘Музыка’, то она, ‘за недостаткомъ мста и времени’, распорядилась выпустить вонъ, не предваривъ о томъ автора, цлую массу текста. Такъ, напримръ, въ отдл о живописи, были выпущены, отъ первой и до послдней строки, вс страницы труда, посвященныя школамъ: итальянской, испанской, голландской, бельгійской, датской, шведской, норвежской и сверо-американской. Въ отдл же ‘Музыка’ произведены были громадные выпуски цлыхъ страницъ. Правда, отъ редакціи ‘Нивы’ было потомъ заявлено автору, что весь выпущенный вонъ текстъ можетъ быть возстановленъ впослдствіи, при имющемся въ виду напечатаніи всего труда ‘Искусство въ XIX вк’. Однако, это ‘впослдствіи’ никогда, не пришло, и та часть публики, которая читала то, что было издано въ ‘Нив’, иметъ до сихъ поръ совершенно неврное понятіе объ изслдованіи B. В. Стасова. Поэтому, издатели IV тома нашли необходимымъ возстановить въ своемъ изданіи, ране всего остального текста, ту работу B. В. Стасова, которая испытала самую печальную участь изъ всего, написаннаго когда-нибудь этимъ авторомъ.

Редакція.

Иванъ Семеновичъ Богомоловъ.

Біографическій очеркъ.

Въ небольшомъ некролог, напечатанномъ мною въ газет ‘Новости’, вскор посл кончины И. С. Богомолова, я взялъ на себя обязательство напечатать впослдствіи боле подробную біографію столь дорогого мн и глубоко-симпатичнаго талантливаго человка. Я тотчасъ же тогда обратился къ роднымъ и друзьямъ Богомолова, съ просьбою сообщить мн все, что имъ извстно объ его жизни. Скоро я получилъ то, чего желалъ: Алексй Семеновичъ Богомоловъ собралъ для меня, въ Москв, среди своихъ родственниковъ и знакомыхъ, свднія о первыхъ юношескихъ годахъ своего брата и сообщилъ мн возможно-обстоятельную записку, которой извстія идутъ до перезда И. С. Богомолова изъ Москвы въ Петербургъ. Товарищъ по ученью и пріятель до конца жизни Богомолова, B. В. Грязновъ, состоящій теперь учителемъ рисованія при виленской гимназіи, прислалъ мн свднія о своемъ покойномъ друг за все время ихъ ученья въ Строгановской школ, въ Москв, и въ Академіи художествъ, въ Петербург. Другой товарищъ и пріятель Богомолова, И. П. Ропетъ, сообщилъ мн многія свднія о немъ за время ихъ ученья въ Академіи и за слдующіе за тмъ годы. Наконецъ, архитекторъ Ник. Мих. Соловьевъ, въ теченіе нсколькихъ лтъ состоявшій помощникомъ при Богомолов, передалъ мн также нсколько свдній о немъ за послднее время. Все это, вмст съ тмъ, что мн самому было извстно изъ устныхъ разсказовъ И. С. Богомолова, составило уже довольно удовлетворительный, хотя, конечно, далеко не полный матеріалъ для біографіи, мною задуманной. Буду очень радъ, если другіе сдлаютъ въ память покойнаго талантливаго русскаго художника что-нибудь боле полное и удовлетворительное.

Въ настоящемъ очерк своемъ я поправилъ многія неврныя даты годовъ, которыя, при быстромъ составленіи моего некролога въ первый же день посл смерти Богомолова, не всегда могли быть получены вполн точными.

——

Иванъ Семеновичъ Богомоловъ родился въ Москв) на Берсеневк, 27 августа 1841-го года. Отецъ его, Семенъ Аиногеновичъ, уроженецъ ярославской губерніи, даниловскаго узда, происходилъ изъ крпостныхъ людей помщицы Шестаковой и ею былъ отпущенъ (или самъ откупился) на волю въ 1838 году, состоя въ то время прикащикомъ въ Москв, въ небольшой лавочк, торговавшей масломъ и свчами. Въ 1851 году, онъ вступилъ въ московское купечество, но фамиліи, ‘Богомоловъ’ не носилъ до 1863 года. Впослдствіи, разбогатвъ, Семенъ Аиногеновичъ завелъ нсколько собственныхъ лавокъ и имлъ каменный домъ, трое его сыновей и до сихъ поръ торгуютъ сахаромъ, кофе и проч. близь собора Василія Блаженнаго.

Шести лтъ, маленькій Иванъ Богомоловъ началъ свое ученіе у пономаря Николо-Берсеневской церкви, а потомъ поступилъ въ городское Якиманское училище. Пройдя здсь два отдленія, онъ, въ 1850 году, поступилъ во 2-е уздное училище и, по окончаніи полнаго курса, выпущенъ оттуда въ 1854 году. Изъ свидтельства, выданнаго ему при этомъ случа (27 мая), мы узнаемъ, что по всмъ предметамъ ученія успхи его были — гд ‘достаточные’, гд ‘хорошіе’, въ рисованіи же и въ черченіи они оказались ‘очень хорошими’. Ни почетный, ни штатный смотрители московскаго узднаго училища, ни законоучитель, ни вс пять учителей, подписавшіеся подъ свидтельствомъ, не ошиблись: стоявшій въ ту минуту передъ ними 12-лтній сынъ купца 3-й гильдіи имлъ довольно мало способности и къ русскому языку, и къ ариметик, и къ геометріи, и къ исторіи, и къ географіи, и къ чистописанію, но за то очень много былъ способенъ къ рисованію и черченію. Еще-бы! Тутъ лежала вся задача его жизни, и вотъ какъ это сильно чувствовалось съ дтскихъ лтъ Богомолова: это смутно увидли даже педагогическіе чины московскаго узднаго училища.

Главнымъ наставникомъ, руководителемъ и помощникомъ маленькаго Богомолова былъ въ это время учитель рисованія въ его уздномъ училищ, Николай Мамоновъ. Онъ его училъ и въ классахъ училища, на недл, да потомъ и въ воскресныхъ классахъ рисованія, состоявшихъ при томъ же училищ, а вдобавокъ ко всему, твердилъ ему, что ‘надо продолжать ученье и посл выпуска, что онъ способенъ, и своего дарованія забрасывать не надо’. Не знаю, живъ ли этотъ старый учитель, Николай Мамоновъ, но какъ-бы я хотлъ, чтобы настоящія мои строки дошли до него, если онъ еще въ живыхъ! Онъ — одинъ изъ тхъ маленькихъ людей, которые и мало видны, и мало знаемы, но много длаютъ пользы. На такого бднаго ‘учителя рисованія’ я наталкиваюсь вотъ уже въ который разъ, когда пишу біографіи русскихъ художниковъ и раскрываю подробности ихъ молодыхъ годовъ! Сколько обязаны были такимъ учителямъ — тихимъ, скромнымъ, безвстнымъ — вс наши самые свтлые таланты художественные, во дни первой своей молодости! Передъ моимъ воображеніемъ проходятъ теперь и старичокъ Васильевъ, учитель Перова, и старичокъ Василевскій, учитель Шварца, и старичокъ Дьяконовъ, учитель Ворещагина, а вмст съ ними многіе другіе старинные учителя рисованія, о которыхъ впослдствіи съ та** кою любовью и симпатіей вспоминали эти высокіе таланты. Перовъ нарисовалъ одного такого старенькаго, ветхаго художественнаго дядьку, всмъ существомъ преданнаго своимъ ученикамъ и длу, и Перова картинка’ Рисовальный учитель’, принадлежитъ къ числу самыхъ глубокихъ и сердечныхъ его созданій. Вс эти ‘бдные учителя’ воспитывались когда-то сами въ Академіи, по недостатокъ ли творческаго таланта, неблагопріятныя ли обстоятельства были тому виною, но только они мало потомъ сдлали шаговъ на пути художественной каррьеры и осли на невидныхъ, малогремящихъ мстахъ учителя. Нужды нтъ! Пускай не произошло отъ нихъ саженныхъ картинъ, которыя красуются по музеямъ, нтъ громадныхъ соборовъ, дворцовъ и палатъ, ими сооруженныхъ на нашихъ улицахъ и площадяхъ (да и Богъ знаетъ, вс ли ‘великія картины’, вс ли ‘великія зданія’, имютъ дйствительное значеніе на всахъ истиннаго художества), все-таки память этихъ людей благословенна: они согрвали и ростили начинающіеся таланты, они слабымъ, но врнымъ пальцемъ своимъ указывали имъ дорогу впередъ, они раздували въ ихъ груди загоравшуюся искорку, устремляли мальчика или юношу на чудный путь. Безвстна почти всегда ихъ дятельность, но она глубоко благотворна, и никогда потомъ ее не забываютъ истинно-талантливые люди, навсегда до глубины сердца проникнутые ихъ теплымъ животворнымъ лучомъ въ т минуты, когда начинала складываться ихъ художественная натура.

Какъ сказано выше, Богомоловъ былъ выпущенъ изъ московскаго 2-го узднаго училища весной 1854 года, 12-ти лтъ. Посл того, онъ нсколько времени (впрочемъ недолго, всего съ годъ) торговалъ у отца въ лавк, а по воскресеньямъ ходилъ рисовать въ Безплатную рисовальную школу. Но его тянуло къ художеству, Мамоновъ продолжалъ поддерживать его въ этомъ намреніи, и вотъ, въ 1861 году, онъ поступилъ въ Строгановское Училище техническаго рисованія, которое лишь незадолго передъ тмъ, съ начала 1860 года, образовалось чрезъ сліяніе двухъ московскихъ рисовальныхъ школъ: ‘Училища живописи и ваянія московскаго художественнаго общества’ и ‘Строгановской рисовальной школы’. Эти дв школы существовали до того времени совершенно раздльно, въ теченіе 20-ти почти лтъ, он были учреждены еще при министр финансовъ граф Канкрин, въ видахъ образованія фабричныхъ и ремесленныхъ рисовальщиковъ, но отъ этой цли уклонились’, какъ говоритъ В. И. Бутовскій въ своей интересной записк: ‘О приложеніи эстетическаго образованія къ промышленности въ Европ и въ Россіи въ особенности’ (Спб. 1870). Въ положеніи же объ учрежденіи Строгановскаго Училища техническаго рисованія было сказано: ‘Цль Строгановскаго Училища состоитъ въ образованіи рисовальщиковъ и орнаметщиковъ для мануфактурныхъ производствъ и мастерствъ, и вообще въ содйствіи къ развитію художественныхъ способностей въ промышленныхъ классахъ’. Такимъ образомъ, поступая въ Училище, девятнадцатилтній Богомоловъ еще ничего другаго не имлъ въ виду, какъ то, чтобы быть впослдствіи орнаментнымъ рисовальщикомъ для какой-нибудь мануфактуры или какого-нибудь ремесленнаго заведенія. Но ему предстояло нчто совсмъ иное, роль несравненно боле высокая.

‘Богомоловъ былъ принятъ въ Строгановское Училище по экзамену — разсказываетъ В. В. Грязновъ — въ спеціальное орнаментное отдленіе. Его посадили со мною вмст. Сошлись мы очень скоро, и съ тхъ поръ, по самую смерть Богомолова, наши дружескія отношенія никогда не измнялись. Въ первое время мн пришлось помогать ему, какъ новичку, но потомъ мы сравнялись и стали уже помогать другъ-другу. Я одинъ только былъ близокъ съ нимъ и былъ принятъ въ его семь. Жили они тогда на Берсеневк, близъ дома Малюты-Скуратова. Отецъ его и мать были почтенные люди, но со старыми замоскворцкими взглядами, и смотрли на насъ, молодыхъ начинающихъ художниковъ, какъ на совсмъ ненужныхъ людей. Они находили, что что-то высшее заключается только въ одной торговл, и были недовольны сильною наклонностью, истиннымъ признаніемъ своего сына, Ивана, къ художеству. Не разъ приходилось мн вступать въ пренія съ ними и доказывать, что ученые рисовальщики, архитекторы, вообще художники, ничуть не хуже купцовъ, потому-что, благодаря имъ, промышленность наша и торговля могутъ улучшиться и обогатиться. Остальные члены семьи были уже люди съ новымъ направленіемъ и относились къ Ивану Богомолову съ участіемъ, но не имли ршающаго значенія. Занятія Богомолова въ Училищ были чрезвычайно успшны’. Въ чемъ состояли въ эту эпоху занятія Богомолова — мы можемъ о томъ имть понятіе изъ текста устава. ‘Въ спеціальномъ орнаментномъ отдленіи Строгановскаго Училища — говорится здсь — преподается рисованіе, примненное для мастеровъ: золотыхъ и серебряныхъ длъ, столярнаго, каретнаго и т. п., комнатная живопись, лпленіе’.

Но этимъ не ограничивались художественныя занятія Богомолова во время учебныхъ его годовъ. Въ устав Строгановскаго Училища былъ, сверхъ всего вышесказаннаго, еще такой параграфъ: ‘Въ каникулярное время ученики занимаются, подъ руководствомъ учителей, рисованіемъ съ натуры цвтовъ, животныхъ, растеній и пейзажей’. Вотъ это-то рисованіе съ натуры играло большую роль у Богомолова во время учебныхъ его годовъ въ Строгановскомъ Училищ. ‘Въ первое же лто посл экзамена — разсказываетъ В. В. Грязновъ — насъ отправили изъ Москвы въ деревню Мазилово, неподалеку отъ знаменитыхъ Филей и прекрасныхъ окрестностей Кунцева, для рисованія тамъ съ натуры, акварелью, видовъ. Изъ нихъ одинъ всегда вислъ у Богомолова въ кабинет даже до послднихъ дней жизни. Исполняли мы эти акварели подъ руководствомъ академика Яновскаго. Онъ былъ истинный педагогъ и другъ, учащихся и умлъ вливать въ нихъ божественную искру, любовь къ природ и творчеству. Онъ-то и напоминалъ намъ не разъ, что нужно идти дальше и не ограничиваться однимъ Училищемъ. Его слова, въ вашихъ глазахъ, имли большое значеніе’.

И такъ, это былъ уже второй человкъ, оснившій юность Богомолова теплымъ художественнымъ дыханіемъ и призывавшій его къ жизни искусства. Посл Мамонова, руководителя его первыхъ, отроческихъ лтъ, Богомоловъ имлъ еще неоцненное счастье имть, въ лиц Яновскаго, такого же симпатичнаго, полнаго искренней любви къ искусству руководителя и въ юношескіе свои годы.

23 января 1863 года, указомъ московской казенной палаты, Иванъ Семеновичъ Богомоловъ былъ отчисленъ изъ сословіи московскаго купечества въ ученые рисовальщики.

‘По окончаніи курса въ Строгановскомъ Училищ — продолжаетъ разсказывать В. В. Грязновъ, — у насъ съ Богомоловымъ родилась мысль хать въ Петербургъ, чтобы поступить въ Академію художествъ. Но у насъ самихъ не было никакихъ средствъ къ осуществленію нашего благого намренія, а родители Богомолова и слышать не хотли объ Академіи. Они были уже и такъ недовольны, что онъ потерялъ время на ученье. ‘Лучше бы торговалъ, чмъ художествами заниматься’—говорили они. Нечего длать! Пришлось ждать, но мы положили во что бы то ни стало хать вмст въ Академію, лишь только соберемъ немного денегъ. По окончаніи Строгановскаго Училища, я поступилъ къ Сазикову на серебряную фабрику, а Богомоловъ началъ давать уроки рисованія дтямъ фабриканта бронзовыхъ издлій Соколова и составлялъ рисунки для его фабрики. По этимъ рисункамъ было много выполнено вещей изъ бронзы. Для изученія орнаментальныхъ стилей, мы въ это время много съ Богомоловымъ посщали музеи, патріаршую и другія ризницы въ Москв, а также магазины на Кузнецкомъ Мосту и въ другихъ мстахъ, составляли альбомы. Эти занятія много развили наше познаніе стилей и всего боле любовь къ русскому стилю’.

‘Собравши своими работами 300 рублей, Богомоловъ, въ август 1863 года, противъ воли родителей, ухалъ въ Петербургъ, мн же пришлось отложить поздку и остаться у фабриканта Сазикова, такъ какъ мн, необходимо было содержать и себя, и свою мать, на заработанныя мною деньги. Такимъ образомъ мы съ Богомоловымъ разлучились. Изъ Петербурга онъ вскор написалъ мн, что въ Академіи все ему удается, все идетъ у него отлично. Но теперь пришла пора остановиться окончательно на томъ или другомъ искусств, и онъ уже ршился идти не по живописи (какъ долгое время прежде думалъ въ Москв), а непремнно по архитектур: онъ всего боле изучалъ и всего лучше знаетъ орнаментъ, въ особенности русскій, который у него и пойдетъ теперь въ дло’.

‘Узжая изъ Москвы, Богомоловъ взялъ съ собою вс свои рисунки, какіе были еще на-лицо, онъ представилъ ихъ въ Академію художествъ, и тотчасъ же былъ принятъ въ число вольнослушающихъ’.

Въ Петербург началась для него новая жизнь. Богомоловъ очутился въ сред цлой массы архитекторовъ, между которыми многіе съ великимъ талантомъ разрабатывали именно тотъ русскій стиль, который всего боле былъ по душ Богомолову. Со времени вступленія на престолъ Императора Александра II и посл крымской кампаніи, многонесчастной для насъ, но послужившей къ подъему и обновленію національнаго нашего духа, начиналось сильное и плодотворное движеніе во всхъ областяхъ русскаго искусства. Литература летла орломъ впереди всхъ остальныхъ сестеръ своихъ и будила повсюду умы и таланты. Живопись горяче всхъ откликнулась на этотъ могучій призывъ и разверзла давно-почивавшія въ непробудномъ сн силы русскаго духа, вынесла на свтъ горячія созданія съ новой силою загорвшагося творчества. Архитектура не осталась позади великаго всеобщаго движенія. Она также застыдилась долгаго своего сна и непростительной своей роли раба, задавленнаго въ каждомъ своемъ сустав, связаннаго по рукамъ и ногамъ, не смющаго пикнуть ни единаго собственнаго слова и только копирующаго со своимъ баръ — Европы. Архитектура наша очнулась, вмст съ наступленіемъ новаго царствованія, и подняла руку для самостоятельной, истинно національной дятельности. Около того самаго времени, когда начались въ Академіи художествъ учебные годы Богомолова, въ сред нашихъ архитекторовъ кипла оживленная дятельность. Профессоръ А. М. Горностаевъ, Истинный творецъ новой русской архитектуры, создавалъ, въ конц 50-хъ и въ начал 60-хъ годовъ, вс значительнйшія и характернйшія свои созданія: соборъ Успенія въ Гельсингфорс, въздныя ворота въ Сергіевскую пустынь, близь Петербурга, усыпальницу князя Пожарскаго въ Суздал, профессоръ А. И. Резановъ сооружалъ, въ начал 60-хъ годовъ, три высоко-изящныхъ своихъ русскихъ храма въ Вильн, часовню во имя Александра Невскаго, тамъ же, академики Китнеръ и Гунъ создавали свой оригинальный проектъ тифлисскаго собора, нсколько другихъ художниковъ также съ большою даровитостью начинали разрабатывать нашу національную архитектуру. Но все это была архитектура каменная. Какъ ни талантлива была она, какъ ни основывалась она на древнихъ образцахъ, все-таки здсь заключалась лишь одна половина дла. Другая оставалась почти вовсе еще не тронутою. Это именно — архитектура, въ которой съ такою особенною силою и красотою выказались характернйшія стороны русскаго національнаго художественнаго духа. И вотъ, это то поняла талантливая архитектурная молодежь начала 60-хъ годовъ, сидя еще на ученическихъ скамейкахъ Академіи художествъ. Новый путь былъ ей указанъ отчасти А. М. Горностаевымъ, отчасти намченъ себ ею же самою, потому что каждый изъ этихъ юношей, съ молодыхъ годовъ своихъ, видлъ и зналъ русскую деревянную архитектуру въ разныхъ краяхъ Россіи, любилъ ее отъ всего сердца и всего боле желалъ продолжать ее. Въ Академіи, Богомоловъ встртилъ нсколько даровитыхъ товарищей, полныхъ, какъ и онъ, горячей любви къ новоявленной русской архитектур, и столько же, какъ и онъ самъ, изучавшихъ ея формы, ея истинный стиль, на безчисленныхъ предметахъ русской старины, уцлвшихъ въ русскихъ церквахъ, ризницахъ, государственныхъ музеяхъ и частныхъ коллекціяхъ. Между всми товарищами Богомолова, особливо симпатичны и дороги ему были двое: А. И. Вальбергъ и И. П. Ропетъ. Оба они носили иностранныя фамиліи, но на самомъ дл были такіе же коренные, истые русскіе, какъ самъ Богомоловъ, даже наврядъ ли знали они какіе-нибудь другіе языки, кром русскаго. Одинаковость вкусовъ, характеровъ и художественныхъ стремленій скоро сблизила этихъ трехъ юношей до такой степени, что они часто работали вмст, вмст сочиняли, чертили и рисовали. Въ Академіи товарищи прозвали ихъ ‘тройкой’. Впослдствіи вс трое вышли замчательными художниками по части національной русской архитектуры.

Въ самые первые мсяцы пребыванія Богомолова въ Академіи, онъ обратилъ на себя вниманіе и товарищей своихъ, и преподавателей, прекраснымъ рисункомъ: ‘Канделябръ’. Въ 1866 году онъ получилъ малую серебряную медаль, въ 1867 году — большую. Въ 1869 году ему дали 2-ю золотую медаль за отличный ‘Проекту воксала’ (не въ русскомъ стил). Въ 1870-мъ году онъ долженъ былъ конкурировать на большую золотую медаль, но пропустивъ, по нкоторой безпечности, время для работы, не посплъ къ обычному сроку экзаменовъ и получилъ уже позже, въ 1871 году, званіе класснаго художника 1-й степени за превосходный проектъ свой: ‘Церковь’, въ русскомъ стил, гд уже выказывались довольно ярко качества его таланта. Эта неудача сильно подйствовала на художника. ‘Неполученіе большой золотой медали — разсказываетъ В. В. Грязновъ — привело Богомолова въ полное отчаяніе и апатію. Его истинные друзья поддерживали его, совтовали забыть все и приняться опять съ большою энергіею за работу, а потомъ, когда можно будетъ, хать за границу на свои собственныя средства, безъ всякихъ вншнихъ стсненій. Они говорили ему: ‘Ты пробудешь тогда заграницей столько, сколько самъ найдешь нужнымъ, чтобы изучить монументальныя постройки и жизнь европейцевъ Мало-по-малу Богомоловъ успокоился и сталъ снова работать’.

Но еще и во время пребыванія своего въ Академіи, Богомоловъ началъ проявлять своеобразную дятельность самостоятельнаго художника. Въ 1864—1865 г. онъ строилъ церковь въ Петров, Псковской губерніи, у помщика Бибикова, которую началъ строить архитекторъ Долотовъ, продолжалъ строить архитекторъ Федюшкинъ и, наконецъ, довершилъ Богомоловъ.

Нсколько лтъ спустя, около 1875 года, онъ сочинилъ для нея великолпный иконостасъ — одинъ изъ оригинальнйшихъ, изящнйшихъ и совершеннйшихъ иконостасовъ всей новой русской школы. Все расположеніе, дленіе общей массы на группы и части, преобладающее значеніе царскихъ, въ чудномъ древне-русскомъ стил, дверей съ аркой, наполненной фестонами надъ ними, прелестные кіоты надъ мстными образами и боковыми дверями, снь надъ Тайной Вечерью вверху, оригинальные клиросы по сторонамъ, со сквозными маленькими арочками на изящныхъ рзныхъ колонкахъ — все это полно красоты, стройности и оригинальности. Иконостасъ этотъ былъ изданъ въ ‘Мотивахъ русской архитектуры’, 1876 г., листы 27—28.

Въ 1885—1886 году Богомоловъ рисовалъ множество образчиковъ деревянной мебели въ русскомъ стил, для фабрики г. Татищева, въ его имніи, новгородской губерніи. ‘Мы часто бывали въ это время съ Богомоловымъ — разсказывалъ мн И. П. Ропетъ — въ гостяхъ у Татищева. Посл обда, бывало, сидимъ мы въ кабинет у хозяина, и среди разговоровъ вдругъ у насъ появятся въ рукахъ карандаши, передъ нами лежитъ бумага. ‘Рисуйте, рисуйте, господа, что-нибудь по части мебели, говаривалъ намъ хозяинъ, вдь вамъ ничего не стоитъ, все равно такъ сидть, да разговариватъ’. Вслдствіе такой благоразумной предусмотрительности, изъ подъ карандаша Богомолова и Ропета выходило множество изящныхъ и оригинальныхъ рисунковъ стульевъ, столовъ и столиковъ, табуретовъ, скамеекъ, которые скоро потомъ бывали выполняемы на фабрик г. Татищева, Ихъ покупали на-расхватъ. Я живо помню, какое впечатленіе произвела на меня эта мебель, до тхъ поръ мн неизвстная, на большой всероссійской выставк 1870 года, въ Соляномъ Городк. Отдлъ Татищева поразилъ меня. Онъ состоялъ изъ двухъ, совершенно различныхъ половинъ. Въ одной находились русскія утварь и мебель, въ самомъ дл народныя, въ самомъ дл созданныя руками русскихъ крестьянъ, и исполняемыя изъ роду въ родъ, по стариннымъ преданіямъ. Это все были прелестныя и наивныя формы, разцвченныя оригинальной раскраской, золотомъ, серебромъ и красками, по краснымъ фонамъ. Я писалъ тогда въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’, въ No 143: ‘Извстное заведеніе Татищева представило на выставку цлую палату, составленную изъ разнообразншихъ сосудовъ и предметовъ комнатнаго убранства, каковы: столы, скамейки, зеркала, шкафы, полки, карнизы, этажерки, ламны, ведра, чаши, блюда, группы изъ составленныхъ вмст сосудовъ и вазъ, наконецъ стулья, изъ числа которыхъ иные оригинальнйшимъ манеромъ составлены изъ павлиновъ, которые, стоя другъ къ другу спиной и распустивъ хвосты, образуютъ спинку, а коньки, тоже другъ къ другу спиной, представляютъ собою нижнюю подпорку стула, замняющую ножки. Все это вырзано изъ дерева, покрыто яркими красками, узорами и позолотой, и произведено руками крестьянъ новгородской губерніи. Какой это интересный, оригинальный уголокъ выставки! За границей, эти народныя, въ высшей степени самобытныя созданія давно уже понравились, и со времени всемірной парижской ‘выставки 1867 года, гд они играли необыкновенно блестящую роль, идутъ въ чужіе края тысячами. Значитъ, должно-быть скоро и у насъ придетъ мода на ихъ затйливыя, необыкновенно любопытныя фирмы и краски — все равно, какъ на русскія кружева. Всегда есть очень много людей, смотрящихъ на національныя издлія подобнаго рода съ крайнимъ пренебреженіемъ — прямое слдствіе невжества и тупаго полузнанія: они будутъ твердить, что тутъ ничего нтъ, кром дикой и нелпой китайщины, до тхъ поръ, пока т, кто имъ кажется барами и существами задающими тонъ, не объявятъ и не докажутъ своимъ примромъ, что это вещи хорошія, и можно, не вредя своей репутаціи, любоваться на нихъ. Еще нтъ надобности быть славянофиломъ, чтобы понимать оригинальность и своеобразное изящество этихъ созданій народнаго духа, будь они не только русскія, но какія угодно — нмецкія, французскія, чухонскія, калмыцкія,— человкъ съ неискалченнымъ художественнымъ вкусомъ не можетъ не любоваться на нихъ и не цнить ихъ. И такъ, подождемъ, когда и для нихъ придетъ у насъ время’.

Среди этихъ, столько интересныхъ и дорогихъ мн созданій народнаго творчества въ Татищевской коллекціи, я былъ удивленъ нсколькими образцами русской мебели, сильно приближавшимися, безъ сомннія, къ остальнымъ и также носившими печать истиннонароднаго характера, истинно изящными и оригинальными, но также носившими на себ печать чего-то чисто новаго, современнаго. Я съ восхищеніемъ разсматривалъ ихъ всякій разъ, когда бывалъ на выставк Соляного Городка. Нкоторыя изъ этихъ удивительныхъ и необходимыхъ для меня созданій были тогда же пріобртены для моего семейства (стулъ и табуретъ), и вотъ уже боле 16-ти лтъ радуютъ вс глаза, въ томъ числ и мои. Лишь гораздо позже, 6—7 лтъ спустя посл выставки Соляного Городка, я получилъ разгадку моего восхищенія: новые наши художники, талантливые и оригинальные, сочиняли эти русскіе стулья и табуреты, вотъ этотъ сочиненъ Богомоловымъ, а вотъ тотъ — Ропетомъ. Только въ т времена я еще не слыхалъ даже и фамилій этихъ даровитыхъ молодыхъ людей, не то, что зналъ ихъ лично. Они были еще ученики, когда сочиняли эту высоко-характерную мебель, ихъ еще никто не видалъ и не зналъ тогда. Но вотъ, на народныхъ элементахъ, они воспитывались и готовились къ будущей національной своей роли.

Въ конц своего учебнаго періода, Богомоловъ нсколько разъ участвовалъ въ конкурсахъ на преміи, устраивавшихся Обществомъ поощренія художествъ. Онъ всякій разъ, когда выставлялъ что-нибудь (конечно безъ имени), непремнно получалъ премію. Его оригинальность и глубоко-художественная національность сильно бросались тутъ въ глаза.

Я до сихъ поръ живо помню, какъ на конкурсной выставк 1873 года я былъ пораженъ тремя ‘печами’ въ русскомъ стил XVII вка, заслужившими премію. Я о нихъ тогда же писалъ въ одной изъ своихъ статей, въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’. Позже я узналъ, кто были тутъ конкуррентами. Первую премію получилъ П. И. Кудрявцевъ, вторую — И. С. Богомоловъ, третью — Л. В. Даль. Оказалось, что вс трое, тогда еще ученики, вышли впослдствіи высоко замчательными русскими художниками, а три ихъ ‘печи’, по своимъ чудеснымъ формамъ и чудесной цвтной орнаментик, принадлежать къ числу замчательнйшихъ рисунковъ музея Общества поощренія художествъ.

Къ этому же времени работы на конкурсы этого Общества относятся еще прекрасные рисунки ‘обоевъ’ въ русскомъ стил: въ средин — изба на курьихъ ножкахъ, по сторонамъ — узоры изъ елокъ, и, среди нихъ, мужикъ съ балалайкою, все это красное но синему фону и въ бронзированныхъ геометрическихъ формахъ. На конкурс 1871 года Богомоловъ получилъ 1-ю премію за чайный росписной сервизъ, гд чайникъ имлъ видъ лежащей на земл насдки, а чашки — цыплятъ. Вс эти рисунки Богомолова были чрезвычайно изящны и оритинацьны.

Въ 1869 году, т. е. еще во время ученья Богомолова въ А на* деміи художествъ, онъ сочинилъ проектъ ‘музея’ для Строгоновгклго Училища техническаго рисованья. Директоромъ училища былъ тогда В. И. Бутовскій. Ему очень хотлось построить новое зданіе музея въ русскомъ стил, и въ числ художниковъ, участвовавшихъ къ конкурс, былъ также и Богомоловъ. Его проектъ (помченный на оригинальномъ рисунк: ’12 января 1870 г.’) не былъ Припять, и музей построенъ по рисункамъ другого архитектора, тмъ не мене этотъ проектъ принадлежитъ къ числу очень характерныхъ и изящныхъ созданій новой русской архитектуры.

‘По окончаніи моимъ братомъ курса въ Академіи — разсказываетъ А. С. Богомоловъ,— родители наши поручили ему построить каменный трехъэтажный домъ, собственно для нихъ самихъ съ семействомъ, въ Москв, по Якиманской улиц. Впослдствіи, лтъ 15 спустя, посл смерти отца, Богомоловъ построилъ еще другой домъ въ Москв, четырехъэтажный, на родительской земл, принадлежавшей ему совмстно съ братьями’.

Въ 1873 г. происходила въ Вн всемірная выставка, и на ней русскій отдлъ и русскія постройки играли очень выдающуюся роль. Описывая выставку въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’, я тогда съ особенною симпатіею указывалъ на дв ‘русскія комнаты’, воздвигнутыя внутри того каменнаго домика, въ стил вашей архитектуры временъ царя Алекся Михайловича, который былъ построенъ въ парк внской выставки по проекту профессора Монигетти. Эти дв ‘русскія комнаты’ были нчто необыкновенно замчательное среди даже самыхъ талантливыхъ созданій новой нашей архитектуры, по красивости и оригинальности своихъ формъ, основанныхъ на настоящихъ народныхъ нашихъ архитектурныхъ элементахъ. Одна комната была ‘спальня’, сочиненная Вальбергомъ, другая — ‘столовая’, сочиненная Богомоловымъ и предназначенная, въ полномъ своемъ состав, для дома г. Варгунина въ Петербург. Эти дв комнаты являлись наидостойнйшими товарищами даже такихъ крупныхъ созданій новйшей русской архитектуры, какъ деревянныя постройки Гартмана на двухъ всероссійскихъ выставкахъ, петербургской и московской, 1870 и 1872 гг., какъ его же дала Мамонтова, въ Москв, какъ красносельскій театръ около Петербурга и зданіе Ботанической политехнической выставки 1872 г., Ропета, какъ комнаты и залы ‘Славянскаго Базара’ въ Москв’ Гуна и Кудрявцева, какъ сельско-хозяйственныя сооруженія Гуна на всемірной парижской выставк 1867 года, и другія отличныя постройки послднихъ 20 лтъ. ‘Столовая’ Богомолова была издана, впослдствіи, въ краскахъ, въ ‘Мотивахъ русской архитектуры’Рейнбота (1878, листы NoNo 20 и 21).

Не дале, какъ черезъ два-три года посл выпуска изъ Академіи художествъ, т. е. прямо съ первыхъ же 70-хъ годовъ, начинается эпоха полнаго разцвта таланта Богомолова. Къ числу замчательнйшихъ его произведеній и, вмст, лучшихъ произведеній новой русской школы, принадлежитъ деревянная церковь, построенная (въ сообществ съ О. С. Харламовымъ) въ имніи Великаго Князя Николая Николаевича, Знаменк. Она — небольшихъ размровъ (5 саженъ ширины, 7 длины, 8 съ небольшимъ вышины, съ куполомъ и крестомъ), но въ высшей степени оригинальна, нова и изящна по формамъ. Освщается она рядомъ оконъ, очень высоко поставленныхъ и имющихъ, каждое, форму креста. Подъ ними идетъ богатый и широкій рзной поясъ, изъ-подъ котораго спускаются расширяясь книзу врознь, бревенчатыя стны окружности. Надъ верхнею изящною главкою и надъ кокошникомъ входной, очень красивой, двери возвышаются прекрасные орнаментальные кресты, изъ нихъ особенно оригиналенъ нижній. Внутренній видъ церкви, съ окнами-крестами вверху и съ превосходнымъ иконостасомъ (хотя уступающимъ Бибиковскому),— крайне оригиналенъ, изященъ и новъ. Колокольня со сквозной галлерейкой въ верхнемъ ярус — того же своеобразнаго склада, какъ и церковь. Об были изданы въ ‘Мотивахъ русской архитектуры’ за 1876 годъ, листы NoNo 14—19.

Вслдъ за тмъ, Богомоловъ создалъ другое капитальное произведеніе — каменный домъ г-жи Зайцевой, на Фурштадской улиц, въ Петербург, No 20. Строился этотъ домъ отъ 1875-го по 1877-й годъ. Издавая его рисунки въ 1878-мъ году (томъ VII, листы 14— 17), органъ петербургскаго Архитектурнаго Общества, журналъ ‘Зодчій’ говорилъ: ‘Это — одинъ изъ первыхъ, если не единственный каменный домъ, фасадъ коего скомпонованъ въ русскомъ вкус. Вообще фасадъ можно назвать удачнымъ, несмотря на нкоторыя формы и детали, которыя самъ авторъ, вроятно, теперь разработалъ бы нсколько иначе. Укажемъ только на слишкомъ грузные балконы, съ ничтожными, по масс, поддержками, на слишкомъ тонкія колонны оконъ второго этажа, съ нсколько запестренными надъ ними арками, и на русты, которые имютъ скоре видъ досокъ, нежели камня. Главный карнизъ тяжелъ, но производитъ прекрасное, чтобы не сказать — величественное впечатлніе. Весьма изящны и типичны орнаменты на фронтонахъ и углахъ балконовъ, а также и подъ ними. То же самое можно сказать и о перилахъ парадной лстницы, хотя здсь своеобразность преобладаетъ нсколько надъ красотой линій’.

Справедливы, или нтъ, эти замчанія — пусть судитъ читатель. Я, съ своей стороны совершенно несогласенъ съ порицаніями критика ‘Зодчаго’, какъ не разъ бывалъ несогласенъ и съ другими критическими отзывами этого журнала.

{Слдующія 26 строкъ были первоначально исключены редакціей ‘Встника изящныхъ искусствъ’ изъ печатнаго текста настоящей статьи, и напечатаны, по требованію автора лишь позже въ слдующемъ No ‘Встника’.} Слишкомъ часто они казались мн выраженіемъ рутиннаго образа мыслей, традиціонныхъ архитектурныхъ привычекъ. Такъ и въ настоящемъ случа: какъ смотрть на такую критику и на такого критика, которые находятъ, что карнизъ, увнчивающій зданіе, ‘производитъ величественное впечатлніе’, но вмст ‘тяжелъ’? ‘Да Богъ съ нею, съ этой тяжелиною — скажетъ всякій человкъ нецеховой, какое мн дло до того, что карнизъ тяжелъ, коль скоро юнъ производитъ впечатлніе величественное? Неужели надо желать, чтобы величественнаго впечатлнія онъ никакого не производилъ, но былъ только непремнно не тяжелъ?’ Вотъ-то ужъ настоящій книжникъ и фарисей, этотъ!.. Pereat mundus, fiat justifia! Да, но какая justifia? Только бы порядки вс были соблюдены, а до самаго дла — и дла-молъ нтъ! Такъ же точно и все остальное у критика: ‘запестрены арки надъ колонками второго этажа’. А въ чемъ состоитъ запестреніе? Въ томъ только, что орнаменты тутъ богаты, плотны, густы и не представляютъ той ‘благородной простоты’, той тощей скудости и умренности, какую любитъ рутинная школа. Вотъ въ чемъ вся бда! Но къ чему намъ останавливаться на этихъ жалкихъ замчаніяхъ? Должно быть много талантливости было въ созданіи Богомолова, когда даже критикъ ‘Зодчаго ‘ находилъ его ‘удачнымъ’. Для насъ домъ Зайцева — созданіе истинно талантливое и оригинальное. Можно только сожалть, что въ 80~хъ годахъ Богомоловъ принужденъ былъ, по требованію хозяевъ, надстринть поверхъ своего ‘тяжелаго, но величественнаго карниза’ еще этажъ и тмъ нсколько ослабить цлостное, стройное и законченное вле* чатлніе первоначальной мысли.

Въ 1875 году Богомоловъ сочинилъ очень эффектную и изящную группу, вычеканенную изъ серебра знаменитой тогда фабрикой Сазикова и поднесенную Преображенскимъ полкомъ бывшему его командиру, принцу Александру Петровичу Ольденбургскому.

Вмст съ тмъ, въ 1875 году началась, и до 1881 года продолжалась постройка деревянной церкви въ сел Райволов (лежащемъ близь С.-Петербурга, по Финляндской желзной дорог). Въ 1883 году, Святйшій Правительствующій Синодъ’преподалъ Богомолову свое благословеніе за безвозмездное составленіе проекта Райволовской церкви и наблюденіе за постройкой оной’.

Эта церковь — одинъ изъ замчательнйшихъ шедевровъ новой русской архитектуры. Общее впечатлніе ея необыкновенно живописно, масса поразительно стройна и легка, каждая отдльная подробность представляетъ высокое изящество и совершенство. Дв галлерейки, идущія въ двухъ этажахъ, одна надъ другой, не въ одной горизонтальной плоскости каждая, а возвышаясь въ середин и снова спускаясь, какъ висячій мостикъ, придаютъ много оригинальности и новизны впечатлнію, рядъ оконъ широкими крестами, также идущихъ, повышаясь и понижаясь, шатровыя маленькія кровельки, составляющія основаніе подъ каждымъ куполомъ и надъ каждою двускатною крышечкою верхней галлерейки, чудесное сооруженіе входной двери, наконецъ, прекрасное высокоизящное внутреннее устройство — все это длаетъ Райволовскую сельскую церковь Богомолова однимъ изъ значительнйшехъ созданій новаго русскаго искусства.

Въ 1878 году Богомоловъ совершилъ путешествіе по Европ, всего боле по настояніямъ своего пріятеля B. В. Грязнова и моимъ. Онъ постилъ парижскую всемірную выставку, гд русскій отдлъ былъ такъ чудесно созданъ его другомъ и товарищемъ И. П. Ропетомъ, затмъ онъ побывалъ въ Италіи и Германіи. Это путешествіе необыкновенно благотворно подйствовало на него. ‘Онъ какъ бы воскресъ къ новой жизни и искусству’, говоритъ B. В. Грязновъ, и съ новыми силами и восторгомъ принялся за работу.

Около 1879 года Богомоловъ построилъ, по заказу одной владлицы, вблизи Сиверской станціи Варшавской желзной дороги, 8 дачъ въ русскомъ и швейцарскомъ стил.

Въ начал 80-хъ годовъ Богомоловъ отдлывалъ внутри домъ г. Варгунина въ Петербург (на Фонтанк, противъ дома графа. Шереметева), причемъ столовая была устроена въ англійскомъ стил временъ королевы Елисаветы, кабинетъ хозяина — во фламандскомъ, женская гостиная — въ стил Помпадуръ, пріемная и гостиная — въ стиляхъ Людовиковъ XIV и XV.

Въ 1880 году Богомоловъ сочинилъ пьедесталъ для памятника Пушкину, сооруженнаго въ Москв по проекту скульптора А. М. Опекушина. Пьедесталъ немало испорченъ банальной фигурой аллегорической ‘лиры’, даже и до сихъ поръ продолжающей обезображивать наши памятники, театры и всяческія художественныя изображенія и гербы, но все-таки, этотъ пьедесталъ въ общемъ — монументаленъ и изященъ.

Посл кончины Императора Александра II, Богомоловъ участвовалъ въ двухъ конкурсахъ: въ одномъ — для храма, который предположено было соорудить на мст, гд смертельно раненъ былъ Императоръ, въ Петербург, другомъ — для памятника въ его честь, въ Москв. На обоихъ конкурсахъ Богомоловъ преміи не получилъ, только на первомъ ему былъ присужденъ почетный отзывъ — присужденіе, по моему мннію, очень несправедливое, если сравнить проектъ Богомолова съ остальными четырьмя, получившими высшія преміи. Его проектъ заключалъ немало оригинальности и красивыхъ формъ, и только колокольня впереди, своею длинною вершиною, далеко неудовлетворительною, невыгодно закрывала красивыя формы храма. Колоссальный же крестъ съ надписью, возвышавшійся на западной сторон, поверхъ колоссальнаго же средняго троечастнаго окна, представлялъ такую говорящую эмблему ‘ мученичества ‘, такъ бросался въ глаза изъ среды всей композиціи, такъ величественно поднимался чудесный формой своей въ самомъ центр всего сооруженія, что все это вмст могуче выдляло эти части проекта Богомолова среди всхъ другихъ проектовъ (между ними, проектъ Гуна и Китнера и другой, Шретера, выказали наиболе изящества и талантливости). Впрочемъ, ни одинъ изъ всхъ проектовъ не былъ утвержденъ и не исполнялся въ натур. Но спустя два года, проектъ Богомолова привлекъ на себя вниманіе болгарскаго правительства и послужилъ, съ нкоторыми, очень существенными, измненіями не къ выгод храма, вслдствіе соображеній экономическихъ,— для постройки собора во имя св. Александра, въ Софіи. Богомоловъ произвелъ эту постройку въ теченіе 1884 и 1885 годовъ.

Проектъ памятника Императору Александру II въ Москв мало удался Богомолову: онъ былъ обширенъ, многосложенъ, съ огромными галлереями вверху, съ огромными залами внутри, для бюстовъ и статуй сподвижниковъ покойнаго Императора, а также для скрижалей или досокъ, назначенныхъ для начертанія на нихъ обширныхъ историческихъ текстовъ. Общій силуэтъ, равно какъ и вс отдльныя части и подробности, были неудачны.

Послдними замчательными работами Богомолова были: монументъ надъ могилой Мусоргскаго, на кладбищ Александро-Невской Лавры (1884—1885), и ршотка къ памятнику Глинки, въ Смоленск (1886). Въ обоихъ этихъ созданіяхъ выразилась вся оригинальность Богомолова. Надгробный памятникъ Мусоргскому, съ русскимъ кокошникомъ вверху и съ большими крестами по бокамъ, съ фортепіанной клавіатурой подъ портретомъ погребеннаго въ медальон (фортепіано — всегдашній спутникъ композитора), съ прелестной ршоткой вокругъ, увнчанной длинной полосой музыкальныхъ тамъ Мусоргскаго, выкованныхъ изъ желза и позолоченныхъ,— все это длаетъ памятникъ яркимъ и великолпнымъ явленіемъ на, страницахъ исторіи русскаго художественнаго творчества. Не могу не вспомнить при этомъ съ удивленіемъ, что проектъ Богомолова вначал не понравился большинству публики, видвшей его, въ 1882 году, на концерт, данномъ А. К. Лядовымъ, въ Музыкально-Драматическомъ Кружк, въ память Мусоргскаго, и состоявшемъ изъ однихъ только произведеній этого композитора. Кто жаловался на ‘фортепіано’, кто на разныя другія подробности. Но когда, вопреки всмъ разногласнымъ мнніямъ, памятникъ былъ исполненъ, онъ всмъ показался прекраснымъ своею оригинальностью и талантливостью.

Ршотка для памятника Глинки, по моему предложенію, уже вся сплошь составлена была изъ музыкальныхъ тэмъ Глинки, выкованныхъ изъ желза и позолоченныхъ. Такая ‘музыкальная ршотка’ — до сихъ поръ совершенно единственная во всей Европ. Архитектурныя же ея формы — крайне изящны.

Въ 1883—1884 годахъ, Богомоловъ выстроилъ огромный каменный домъ купца Корзинкина, въ Москв, въ русскомъ стил, а въ 1884 году — большой деревянный ипподромъ, въ Петергоф.

Богомоловъ былъ въ полномъ разцвт своихъ силъ и таланта, когда вдругъ, совершенно неожиданно, его застигла смерть. Лтомъ и осенью 1886 года, онъ часто длалъ поздки, то въ Гатчину, гд состоялъ архитекторомъ при Гатчинскомъ Сиротскомъ Институт, то въ Москву, гд отстраивалъ домъ, принадлежавшій ему съ братьями. Въ одну изъ такихъ поздокъ онъ заболлъ, повидимому простудившись на желзной дорог. Сначала у него была рожа на лиц, которая быстро перешла на всю голову, а потомъ бросилась на мозгъ. Проболвъ всего нсколько дней, онъ скончался въ Петербург, 24 ноября 1886 г., въ дом г. Варгунина, который весь отстроилъ очень художественно, и гд самъ жилъ послдніе годы. Братья увезли его тло въ Москву и похоронили его на Ваганьковскомъ кладбищ, рядомъ съ отцомъ и матерью. Памятникъ надъ его могилой, необыкновенно оригинальный и изящный (огромный крестъ) сооруженъ по рисунку его искренняго друга и товарища по таланту и русскому искусству, И. П. Ропета.

Встникъ изящныхъ искусствъ, 1887 года, томъ I, выпускъ V, стр. 6783.

Иванъ Семеновичъ Богомоловъ.

Читайте также: