Иван Иванович Бецкой, Пятковский Александр Петрович, Год: 1867

История
Время на прочтение: 142 минут(ы)
Скачать в PDF

ЗАМЧАТЕЛЬНЫЕ РУССКІЕ ДЯТЕЛИ.

ИВАНЪ ИВАНОВИЧЪ БЕЦКІЙ*)
(Историко-біографическій очеркъ.)

I
Рожденіе и воспитаніе Бецкаго.— Пріздъ въ Россію и поступленіе на службу.— Заграничныя поздки.— Дятельность Бецкаго въ царствованіе Екатерины II-й и отношенія его къ императриц.— Учрежденіе воспитательныхъ домовъ.— Преобразованіе академіи художествъ — Воспитательное общество благородныхъ двицъ и шляхетный сухопутный кадетскій корпусъ.— Вншняя и внутренняя жизнь этихъ заведеніи подъ начальствомъ Бецкаго.— Поднесеніе Бецкому золотой медали въ присутствіи Сената.— Послдніе годы жизни Бецкаго.

*) При составленіи этой статьи мы пользовались слдующими источниками и пособіями: I) Собраніе учрежденіи и предписаніи касательно воспитанія въ Россіи обоего пола благороднаго и мщанскаго юношества. Спб. 1780 г. 2) Уставъ воспитанія двухъ сотъ благородныхъ двицъ, Спб. 1768 г. 3) Уставъ Императорскаго Шляхетскаго сухопутнаго кадетскаго корпуса. Спб. 1766 г. 4) Собраніе равныхъ извстій Императорскаго воспитательнаго дома касательно ссудной и сохранной казенъ. Спб. 1701 г. 5) Матеріалы объ Ив. Ив. Бецкомъ собранные Ив. Caв. Горголи), см. Чтеніе въ Имп. Общ. Ист. и древ. Рос. 1863 г. кн. 4. 6) Словарь достопамят. людей Рус. земли. Бантышь-Каменскаго ч. I. 7) Матеріалы для біографіи Ив. Ив. Бецкаго. Журн. Мин. Нар. Пр. 1853 г. за мартъ. 8.) Сборникъ свденій о военно-учебныхъ заведеніяхъ въ Россіи. T. I. 9). Содержаніе двухъ инструкцій, сочиненныхъ Ив. Ив. Бецкимъ. Отеч. Зап. 1823 г. Ч. XIII., февр. 10) Памятныя записки Храповицкаго Чт. Имп. Общ. Ист. и др. Рос. 1862 г. кн. 2 и 3. 11) Ив. Ив. Бецкій. Иллюстрація T. IV. 1847 г. No 10). Историческій очеркъ столтней жизни Имп. Воспит. Общества благор. двицъ В. Лядова, Спб. 1864 г. 18) Хроника Смольнаго монастыря въ царствованіе императрицы Екатерины II-й Н. Р—ой. Спб. 1864 г. 14) О педагогическомъ значеніи сочиненій Екатерины Великой. Рчь проф. Н. Лавровскаго. 15.) Развитіе педагогич. идей въ Россіи въ XVIII-мъ стол. В. Стоюнина. Рус. Педагогич. Встн. 1857 г. NoNo 7—8, 1858 г., No 1, 10. Историко-статистич. обозрніе учебн. заведеній Спб. учебн. округа. А. Воронова Ч. I. и его же Янковичъ де-Миріево или народн. училища въ Россіи, Спб. 1858 г. 17) Очеркъ исторіи воспитанія и обученія, Л. Модзалевскаго. Спб. 1856 г., 18.) Ж. Ж. Руссо. Собраніе сочиненій T. I, изд. Тиблена, Спб. 1866 г. 10.) Мысли о воспитаніи Дж. Локка Рус. Пед. Вст. 1857 г. 20.) О воспитаніи двочекъ, Фенелона ibid NoNo 3, 5, 8. 21.) Сочиненія, письма и избранныя переводы Ф. Визина. изд. Глазунова. Спб. 1866 г. 22) Сочиненія Имп. Екатерины II-й изд. Смирдина. Спб. 1849—50 г. 23) Живописецъ Н. Новикова, изд. 7. 24.) Челобитная Бецкаго, Рус. Архивъ 1866 г. No 11—12. 25) Записки С. Глинки, Рус. Вст. 1866 г. No 1 и мн. др.
Иванъ Ивановичъ Бецкій родился въ Стокгольм, 3 февраля 1704 года. Онъ былъ сынъ боярина и воеводы (впослдствіи генералъ фельдмаршалъ), князя Ивана Юрьевича Трубецкаго, который далъ ему и свою фамилію, отбросивъ отъ нея первый слогъ. Этотъ обычай сокращать или видоизмнять настоящія фамиліи для побочныхъ дтей былъ довольно распространенъ въ нашемъ обществ прошлаго столтія. Впослдствіи князь Иванъ Юрьевичъ и дочь его Анастасія Ивановна (бывшая два раза въ замужеств: сначала за княземъ Дмитріемъ Кантемиромъ, потомъ за ландграфомъ Гессенъ-Гомбурскимъ), еще въ царствованіе Елизаветы Петровны, упрашивали Ивана Ивановича принять ихъ родовую фамилію, но послдній постоянно отказывался отъ этой чести. Когда же подобное предложеніе было повторено ему при Екатерин II-й, то онъ отвчалъ, что ‘сталъ извстенъ подъ именемъ Бецкаго и съ этимъ именемъ умретъ.’
Отецъ Бецкаго сражался съ Шведами подъ Нарвою, былъ взятъ ими въ плнъ и отправленъ въ Стокгольмъ (1700 г.). Тамъ онъ вошелъ въ избранный кругъ столичнаго общества и влюбился въ молодую, прекрасную двушку — дочь барона Бреде. Скрывъ отъ баронессы, что онъ женатъ и оставилъ свою жену въ Россіи, Трубецкій вступилъ съ нею во вторичный бракъ, отъ котораго и родился сынъ — Иванъ Ивановичъ Бецкій. Много лтъ продолжалось заблужденіе баронессы, пока наконецъ князь Трубецкій не былъ вымненъ (1718 г.) вмст съ другимъ плнникомъ, Головинымъ, на шведскаго генералъ-фельдмаршала Реншильда, взятаго въ плнъ подъ Полтавою. Тогда только поневол обнаружился обманъ: князь Трубецкій ухалъ въ Россію одинъ, оставивъ сына, вдругъ сдлавшагося изъ законнаго побочнымъ, при родной его матери въ Стокгольм. Какъ воспитывался Бецкій въ своемъ первомъ отечеств — до сихъ поръ мало извстно. Изъ записокъ Нащокина и дюка-де-Лиріи видно, что отецъ Бецкаго былъ человкъ добрый, нжнаго сердца, но не большаго ума. Впрочемъ мальчикъ недолго находился подъ его вліяніемъ (въ 1711 году князь Трубецкій былъ уже переведенъ въ городъ Якобштадтъ) и, по видимому, обязанъ своимъ первоначальнымъ развитіемъ семейству барона Вреде. На 12-мъ году онъ былъ опредленъ въ кадетскій корпусъ въ Копенгаген, хотя мы и не знаемъ, почему мать сочла нужнымъ удалить его изъ Стокгольма. Въ этомъ корпус воспитаніе было ведено отчасти на спартанскій ладъ, и малолтніе кадеты должны были содержать наружные караулы, даже въ самые сильные морозы. Но Бецкій (какъ самъ онъ говоритъ) охотно исправлялъ свои суровыя обязанности и даже находилъ въ этомъ большую пользу для военнаго воспитанія вообще. Въ ‘матеріалахъ’ о Бецкомъ, собранныхъ И. С. Горголи, есть еще свденіе, что окончивъ въ Копенгаген курсъ ученія, Бецкій поступилъ въ кавалерійскую службу, но тутъ, во время ученія, лошадь его споткнулась, онъ упалъ съ нея и былъ помятъ эскадрономъ. Вслдствіе ушиба, Бецкій долго лечился и вышелъ изъ военной службы. Потомъ онъ здилъ по Германіи и посщалъ разныя учебныя заведенія съ цлью дополнить свое, должно быть, незавидное образованіе. Между тмъ княгиня Трубецкая — женщина великодушная, но словамъ одной біографіи — узнавъ о томъ, что у ея мужа есть сынъ въ Стокгольм, изъявила желаніе принять его въ свое семейство со всею материнскою ласкою. Года черезъ три, по возвращеніи отца (вроятно въ 1721 г.), Бецкій пріхалъ въ Россію уже хорошо образованный, знающій нсколько языковъ. Петръ Великій помстилъ его на службу въ коллегію иностранныхъ длъ, гд онъ могъ быть весьма полезенъ своимъ знаніемъ иностранныхъ языковъ, отсюда его посылали курьеромъ въ разныя европейскія государства.
Въ 1722 г. мы находимъ его въ Париж секретаремъ при русскомъ посл, княз Василь Лукич Долгорукомъ, по вскор онъ отправленъ былъ въ Кіевъ къ Трубецкому съ депешами по секретнымъ дламъ и съ тхъ поръ находился адъютантомъ при своемъ отц. Въ Кіев онъ занимался, между прочимъ, шелководствомъ, развелъ въ садахъ нсколько шелковичныхъ деревьевъ. Въ 1728 г. императоръ Петръ II произвелъ его отца въ генералъ-фельдмаршалы, а ему далъ чинъ поручика и черезъ годъ — капитана. Числясь адъютантомъ при княз Трубецкомъ и состоя въ тоже время на служб въ коллегіи иностранныхъ длъ, Бецкій обратилъ на себя вниманіе канцлера Остермана и исполнялъ разныя дипломатическія порученія при иностранныхъ дворахъ. Въ царствованіе Анны Іоанновны онъ дослужился до чина полковника, но въ 1740 г. былъ уволенъ отъ дйствительной службы и считался только при генералъ-фельдмаршал по его собственнымъ, домашнимъ дламъ. Въ 1742 г., вскор посл государственнаго переворота, низведшаго съ престола правительницу, Елизавета Петровна пожаловала Бецкаго каммергеромъ бригадирскаго чина. Въ одной біографіи Бецкаго сохранилось извстіе, что онъ былъ даже секретаремъ суда, устроеннаго въ то время надъ ближайшими сотрудниками правительницы. Но Бецкій, но видимому, мало воспользовался милостью новой государыни и въ 1747 г. взялъ полную отставку, ссылаясь на свое разстроенное здоровье. Получивъ при увольненіи отъ службы чинъ генералъ-маіора, онъ отправился заграницу и перезжалъ долгое время изъ страны въ страну, изучая все, что представляла ему интереснаго Европа по части школъ, общественныхъ нравовъ, благотворительныхъ учрежденій. Онъ бывалъ въ лучшихъ, образованнйшихъ кружкахъ Европы, бесдовалъ съ современными знаменитостями, восхищался богатой культурою Германіи, франціи, Голландіи. Многія свои наблюденія онъ внесъ впослдствіи въ свои уставы, касавшіеся русскаго воспитанія. Такъ напр., странствуя но ныншней Бельгіи, онъ замчаетъ, что тамъ во всхъ деревняхъ ‘въ праздничные дни иной забавы не имютъ, кром стрлянія изъ лука въ цль’. Изъ этого онъ выводитъ заключеніе, впослдствіи примненное имъ къ длу, что ‘упражненіе въ натягиваньи лука много здоровью способствуетъ, приводитъ въ движеніе вс мышцы въ рукахъ, въ плечахъ, въ груди, отчего раздается легкое’ и пр. Въ Лейден онъ разсматривалъ у Мушенброка отлично-устроенный приборъ для нагляднаго объясненія движенія планетъ (Уст. шлях. кад. корп., ч. III, гл. II, 6). Изучая жизнь простаго народа, на которую едва ли кто изъ русскихъ обращалъ тогда должное вниманіе, Бецкій убдился на опыт, какъ много значитъ для общества правильное примненіе женскаго труда. ‘Въ чужихъ краяхъ достойно примчанія, говоритъ онъ, что гд женскій полъ, сверхъ обыкновенныхъ и свойственныхъ оному трудовъ, употребляется и во всякія другія работы, тамъ обыватели несказанно довольственне жизнь свою ведутъ, но паче въ чистот, такъ что, възжая въ городъ, ясно оное узнать можно. Нигд такая разность не оказывается, какъ при сравненіи Голландіи съ Италіей. Въ первой земл вся работа отправляется женскимъ поломъ, а въ послдней вся мужскимъ, такъ что женщинъ почти и не видать. Сколько-жь чистота первыхъ не только увеселительна, но и для здравія весьма надобна, столько жизнь вторыхъ гнусна и соединена со всякою неудобностью. Еще для яснаго доказательства, сколько нужно воспитаніе двушекъ, примръ представлю слдующій. Случилось мн, дучи въ Байонну, городъ, лежащій подл испанской границы, примтить, что 1) вся около лежащая земля являла видъ веселый и изобиліе не въ примръ лучше предъ тми мстами, откуда я халъ, 2) възжая въ городъ, но улицамъ и въ обывательскихъ домахъ видлъ я противъ женскаго едва десятую часть мужскаго пола. Любопытство мое скоро удовольствовано было, когда жители изъяснили мн всю вишеписанную о служб женскаго пола добродтель съ такимъ же прибавленіемъ, что мужчины, не находя въ город работы, принуждены при своемъ земледліи оставаться’. (Предувдомленіе къ Генер. Плану Импер. Воспит. Дома). Благотворительныя учрежденія также обращали на себя вниманіе русскаго путешественника. ‘Соболзнованіе къ бднымъ, пишетъ онъ, воспитываемымъ въ такихъ домахъ, столь далеко простирается, что самыя знатныя и богатыя особы, какъ-то герцоги, графы, лорды и пр. принимаютъ на себя управленіе сихъ столь спасительныхъ учрежденій. Знатнйшія дамы или, составляя особливыя сообщества, собственнымъ своимъ иждивеніемъ содержатъ госпиталь для бдныхъ и безпомощныхъ родильницъ, или въ другіе такіе же ходя, спомоществуютъ и служатъ имъ… Особливо у французовъ и итальянцевъ первыя духовныя особы и знатнйшіе господа не только въ такіе дома чинятъ знатныя подаянія или въ управленіе оныхъ съ охотою вступаютъ, но еще сами въ маскахъ, ходя по улицамъ и по домамъ, милостыни и подаянія на оныя собираютъ… Удивленіе мое паче всего умножилось, когда увидлъ я учрежденіе Ліонскаго госпиталя для больныхъ и тогда, забывъ все прежнее, нашелъ многое, чему подобнаго посл ни въ какомъ мст не нахаживалъ. Главный попечитель онаго госпиталя выбирается ежегодно изъ первыхъ тамошнихъ жителей и поврить невозможно, съ какимъ онъ усердіемъ, съ ревностью, трудолюбіемъ и радніемъ наложенную на него должность отправляетъ. Чрезъ все сіе время онъ какъ будто бы забываетъ, что въ Ліон домъ, жену и дтей иметъ… Нельзя также не упомянуть, между прочимъ, и о ныншнемъ заведеніи и учрежденіи госпиталя для бдныхъ родильницъ въ Германіи, въ город Кассел, который, не взирая, что въ бывшую тогда войну самъ неоднократно осадой и взятіемъ раззоренъ, но и вся малая окружность онаго, какова есть гессенская земля, опустошена и приведена въ крайнюю бдность, почелъ однакожь за долгъ богоугодности завести особливый госпиталь для бдныхъ родильницъ и вс свои возможности на то употребить’, (ibid). Воспитательныя заведенія, пріюты и азили, о которыхъ мелькомъ упоминаетъ здсь Бецкій, являются въ разныхъ странахъ Европы въ конц XVII столтія, но имъ не доставало еще тогда правильной организаціи. Воспитательные дома для подкидышей особенно развились въ католическихъ странахъ Европы, гд каждое незаконнорожденное дитя тотчасъ же принималось въ заведеніе безъ всякихъ формальныхъ препятствій. Ни въ XVII и XVIII столтіяхъ эти учрежденія не руководствовались еще началами здравой педагогики и нимало не предохраняли дтей отъ нравственной одичалости и испорченности. Часто дтей отдавали на воспитаніе по деревнямъ, и воспитаніе это было изъ рукъ вонъ плохо: несчастныхъ только эксплуатировали изъ-за скуднаго вознагражденія, назначаемаго за нихъ. Въ самыхъ воспитательныхъ домахъ образованіе дтей ограничивались чтеніемъ, письмомъ, да зубреніемъ катехизиса. Безпрестанное пніе и чтеніе молитвъ, вынужденное хожденіе въ церковь ни мало не развивали религіозныхъ инстинктовъ, а только забивали ребенка одною вншностью и формализмомъ. Внутреннее чувство оставалось при этомъ нетронутымъ и только глохло и ожесточалось. Во всей этой педагогической дрессировк не было главнаго условія успха, а именно — любви и теплаго участія къ дтямъ, и воспитательные дома давали обществу, большею частью, негодяевъ и будущихъ преступниковъ. Только филантропическія идеи Песталоцци, распространившіяся въ Европ, смягчили зло въ этихъ воспитательныхъ учрежденіяхъ, устроенныхъ съ благою цлью, но безъ достаточнаго умнья осуществить ее на самомъ дл. Осматривая эти заведенія. Бецкій не былъ къ нимъ особенно строгъ и взыскателенъ, хотя поздне, въ своемъ собственномъ план воспитательнаго дома, значительно опередилъ эти заведенія въ раціональности педагогическихъ требованій. Снисходительность его объясняется тмъ, что въ Россіи, въ то время, незаконнорожденнымъ дтямъ не давали еще никакого пріюта и самое устройство подобныхъ заведеній почиталось только потворствомъ разврату, а вовсе не добрымъ общественнымъ дломъ. Изъ всего сказаннаго видно, что Бецкій проводилъ Свое время заграницей совсмъ не такъ, какъ большинство его соотечественниковъ, здившихъ въ Парижъ, ‘чтобы перенять разныя моды и со вкусомъ одваться, въ Римъ, чтобы посмотрть на хорошія картины, въ Лондонъ — чтобы побывать на конскомъ ристаніи и на драк птуховъ’. (См. Собес. люб. рос. слова, ч XIII, стр. 37). Наблюдательный умъ Бецкаго, хорошо направленный и развитый, ловилъ все истинно-любопытное въ западно-европейской жизни, не предвидя еще, какую пользу могли принести Россіи эти зоркія наблюденія. Понятно, что впослдствіи, уже начальствуя шляхетнымъ кадетскимъ корпусомъ, Бецкій вспомнилъ ту пользу, какую принесло ему самому путешествіе по Европ и, отправляя заграницу графа Бобринскаго, только-что кончившаго курсъ въ этомъ заведеніи, писалъ ему въ инструкціи: ‘всякое путешествіе въ чужихъ краяхъ должно имть себ предметомъ просвщеніе, пріобртаемое познаніемъ свта, т. о. людей, разностью климатовъ и правленія до безконечности отличаемыхъ, ихъ нравовъ, обычаевъ, великолпныхъ остатковъ ихъ минувшей славы и чмъ нын они славятся, ихъ образа правительства и слдствій онаго, причинствующихъ возвышенію, упадку, благоденствію и удрученію народовъ, ихъ успховъ въ наукахъ и художествахъ, ихъ полезныхъ заведеній, установленій, воспиталищъ и обращенія въ бесдахъ, и словомъ всего того, что достойно похвалы и подражанія, и даже и того, что подвержено осужденію, для избжанія онаго’ и т. д. (Отеч. Зап. 1823 г. Д’ 34, февр.). Такія же точно требованія онъ примняетъ и къ странствованію по Россіи, изъ котораго питомецъ его долженъ былъ вынести ‘полезнйшія свденія о своемъ отечеств, какъ въ разсужденіи даровъ, коими его натура снабдваетъ, такъ и въ разсужденіи человчества, длая свои наблюденія о всемъ, что до него касается, какъ напр. о новомъ учрежденіи намстничествъ, о естественныхъ произведеніяхъ, о Хлбопашеств, о торговл, о правахъ и обычаяхъ жителей, о ихъ привольяхъ и недостаткахъ’. Разстроенное здоровье Бецкаго заставляло его иногда пользоваться теплыми водами въ Ахен и Спа, но чаще онъ отдыхалъ душой у своей родной сестры, ландграфини Гессенъ-Гомбургской, къ которой питалъ самую нжную и искреннюю любовь. Урожденная княгиня Трубецкая, Анастасія Ивановна двнадцати лтъ была выдана замужъ:за бывшаго молдавскаго господаря, князя Дмитрія Кантемира, и въ 1723 г. овдовла еще въ цвтущихъ лтахъ. Пятнадцать лтъ прожила она юной вдовою, плняя многихъ при русскомъ двор своею красотою и душевными качествами, но наконецъ ршилась вступить во второй бракъ съ владтельнымъ ландграфомъ Гессенъ-Гомбургскимъ, который жилъ нкоторое время въ Россіи и имлъ у двора большую силу. Она была, по выраженію одного біографа, геніемъ-покровителемъ Бецкаго. По недолго продолжалось безмятежное счастіе Бецкаго: семейныя потери, одна за другой, поражали его впечатлительное сердце. Въ 1749 г. онъ узналъ о кончин княгини Трубецкой, заступившей для него мсто родной матери, черезъ годъ скончался его отецъ, престарлый фельдмаршалъ, а черезъ пять лтъ оплакалъ онъ и свою любимую сестру.
Оставшись однимъ въ мір, онъ развлекалъ себя путешествіемъ и въ Париж выбилъ три медали въ память дорогихъ умершихъ. Можно предполагать, что въ бытность свою въ Париж онъ зазжалъ и въ С. Сиръ для осмотра тамошняго института (maison royale), основаннаго въ 1686 г. г-жею Пантопонъ. По крайней мр многія правила изъ устава этого заведенія перенесены имъ почти цликомъ въ уставъ воспитательнаго общества благородныхъ двицъ. Въ 1758 г. онъ путешествовалъ по Италіи, потомъ нкоторое время жилъ въ Вн, гд застало его приглашеніе императора Петра III снова вступить въ службу. Но Бецкій считалъ уже себя старикомъ (ему было тогда 54 года), къ тому же душевное горе отразилось замтно на его здоровья, и онъ медлилъ возвращаться въ Россію. На службу онъ уже не разсчитывалъ — и въ такомъ тон написано его первое письмо (отъ 11 янв. 1762 г.) къ новому государю, ограничивающееся сухимъ изъявленіемъ радости о восшествіи его на престолъ. Но вскор посл того, въ Вн получена была эстафета съ повелніемъ Бецкому: ‘ни мало не медля, въ Россію отправиться и дорогою поспшить.’ Въ отвтъ на это Бецкій послалъ второе письмо къ императору, въ которомъ извиняется, что не можетъ скоро хать, а для ‘лучшаго увренія я оправданія своего’ прилагаетъ свидтельства разныхъ докторовъ о своей болзни. Тмъ не мене, когда Бецкій явился къ новому императору, то онъ однимъ указомъ былъ произведенъ въ генералъ-поручики и назначенъ главнымъ директоромъ въ канцеляріи строеній (см. Чт. въ имп. общ. ист. и др. рос. 1863, кн. 4). Съ восшествіемъ на престолъ Екатерины II, положеніе Бецкаго быстро измнилось. Еще во время своего пребыванія заграницей, онъ имлъ случай представиться принцесс Ангальтъ — Цербской, матери русской государыни. Принцесса очень полюбила его и когда дочь ея взошла на русскій престолъ, то не замедлила написать о немъ въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ. Съ этой минуты Бецкій становится однимъ изъ самыхъ приближенныхъ людей императрицы и вступаетъ на тотъ путь, который долженъ былъ прославить его имя въ исторіи русскаго воспитанія. Первымъ свидтельствомъ благоволенія къ Бецкому былъ указъ отъ 2-го іюля 1762 г., въ которомъ прежнее вдомство Бецкого значительно расширено и канцеляріи строеній подчинены ‘вс строенія, сады и дачи, какого бы званія ни были’, которыя прежде и не входили въ кругъ его завдыванія. При этомъ Бецкій подчинился лично императриц и. кром нея, ни отъ кого не завислъ. Сойдясь съ графомъ Орловымъ, Бецкій еще боле усилился при двор, и вс его проэкты и доклады были одобряемы, безъ всякихъ препятствій, высочайшею властью. Бецкій сдлался постояннымъ собесдникомъ и чтецомъ императрицы.
‘Вставъ отъ стола’ разсказываетъ Сумароковъ (см. ‘Обозрніе царствованія и свойствъ Екатерины Великой’, Спб. 1832), императрица вскор посл кофе отходила въ свой кабинетъ, садилась за рукодлье, вязала на длинныхъ спицахъ изъ шерсти одяла, фуфайки, а Бецкій читалъ предъ нею книги. Ея геній парилъ къ изящному, важному. Лейбницъ, Вольфъ, Ньютонъ, Декартъ, Пуффендорфъ, Монтескье, Бюффонъ, Поппе, Локкъ, Мильтонъ, Тассъ, Вольтеръ, Даламберъ, Руссо, Лагарпъ, Дидро и подобные имъ авторы, были ея собесдниками. Гриммъ имлъ порученіе доставлять ей вс достойныя вниманія сочиненія.’ Въ этой должности чтеца, Бецкій пробылъ 9 лтъ (съ 1762 по 1770 г.) и имлъ полную возможность вызнать умственное настроеніе императрицы и поддерживать въ ней интересъ къ педагогическимъ вопросамъ, которые въ то время были доступны, можетъ быть, двумъ — тремъ человкамъ въ цлой Россіи. Съ своей стороны императрица могла оцнить доброе сердце, просвщенный умъ и изящный вкусъ своего приближеннаго. Она указала ему дятельность, вполн соотвтствовавшую его силамъ и стремленіямъ. Кром административно-педагогической дятельности, подъ его руководствомъ воздвигнутъ былъ монументъ Петру Великому, при немъ же устроенъ Невскій мостъ, раскинулась красивая ршетка Лтняго сада, и берега Невы и Фонтанки (говоря стихомъ Пушкина) ‘одлись въ гранитъ’. Достигнувъ глубокой старости, Бецкій отказался de facto отъ государственной дятельности, но до самой кончины онъ сохранилъ за собой вс свои званія: дйствительнаго каммергера, президента академіи художествъ (съ 1763 г.), главнаго попечителя воспитательнаго дома (съ 1763 г.), попечителя общества воспитанія благородныхъ двицъ (съ 1764 г.) и члена совта шляхетнаго сухопутнаго кадетскаго корпуса, который находился подъ его непосредственнымъ наблюденіемъ съ 7 марта 1765 г. по 8 ноября 1786 г., до назначенія графа Ангальта главнымъ начальникомъ этого заведенія.
Во все это время благоволеніе императрицы къ Бецкому не измнялось: въ 1764 г. ему пожалована въ Лифляндіи мыза Нейгаузенъ съ принадлежащими къ ней деревнями, покосами, рыбными ловлями, въ 1767 г. (сентября 22) онъ получилъ чинъ дйствительнаго тайнаго совтника, въ 1768 г. орденъ Андрея Первозваннаго (прежде того, онъ имлъ уже звзду Александра Невскаго). Въ 1782 г., при учрежденіи Владимірскаго ордена (23 Октября), Бецкій пожалованъ первой степенью итого ордена, установленнаго въ воздаяніе гражданскихъ доблестей, и сама императрица, присутствовавшая при первомъ засданіи кавалерской думы, возложила на него орденскіе знаки. Только въ конц царствованія императрицы, когда ея реформаторская дятельность была окончена и приближалось уже время крутой реакціи, мы замчаемъ въ ней нкоторое охлажденіе къ Бецкому. По крайней мр, въ памятныхъ запискахъ Храповицкаго, подъ 1787 г., записанъ слдующій лаконическій отзывъ императрицы: ‘посл обда говорено о Бецкомъ, что многимъ длалъ зло и присвояетъ себя къ слав государской.’
Нужно думать, что Бецкій чувствовалъ свое значеніе и не былъ умышленно скроменъ въ оцнк своихъ государственныхъ заслугъ… Кому же именно Бецкій надлалъ зло, (если тутъ идетъ рчь о личной вражд) трудно добраться въ настоящее время, тмъ боле, что почти вс отзывы современниковъ о Бецкомъ клонятся къ восхваленію его доброты и великодушія, и только одинъ неугомонный Сумароковъ, котораго самолюбіе далеко превышало ею способности и вводило въ столкновеніе и съ генераломъ Салтыковымъ, и съ академикомъ Ломоносовымъ, только онъ одинъ воевалъ съ Бецкимъ, жалуясь на пренебреженіе своихъ трудовъ но изобртенію рисунковъ для академическихъ медалей и монумента Петру Великому {Вотъ что писалъ Сумароковъ къ Екатерин II въ 1768 г.: ..Погибли труды мои и въ изобртеніи монумента, препорученнаго мн И. И. Бетскимъ въ начал нашего владнія (г. е. царствованія), въ чемъ я, трудяся, нсколько уже сочинилъ, а протчее но плану вашего величества мною оставлено, ибо г. Лехскій меня тогда во всемъ замшалъ и чело онъ хотлъ,’ не допытался, примняя ежедневно планъ исполненія, ничего не основая и ничего не утверждая. А хорошо ли мое изобртеніе, въ томъ я не устыжуся всхъ искусныхъ людей, имя о такихъ вещахъ совершенное понятіе, и совершенное знаніе, чая похвалы отъ всхъ упражнявшихся въ свободныхъ хитростяхъ и отъ г. Фалконета, ежели бы онъ то увидлъ, да и увидитъ, имя ко мн взаимственное почтеніе. А академіи, сверхъ прочихъ трудовъ, я вс сочинилъ дипломы и изобрлъ медали. И ежели мои труды негодны, такъ на что они въ дйство произведены, а ежели годны, такъ за что мн и отъ И. И. Бетскова, при многихъ мн учиненныхъ досадахъ, не дано не только образца съ изобртенной мною медали, ниже на слов, и требованіе мое какова нибудь образца моего вымысла съ крайнимъ возвращено противъ меня ругательствомъ. Изобртеніе Сумарокова не сохранилось и потому нельзя ршить, кто виноватъ, кто правъ въ этомъ ‘пререканіи’ по части изящнаго вкуса. (Библіограф. зап., 1858 г. г. I., стр. 423—424).}.
Сколько намъ извстно изъ другихъ источниковъ, Бецкій, напротивъ того, былъ вполн признателенъ къ своимъ дйствительно полезнымъ сотрудникамъ и умлъ выражать свою благодарность съ той теплотою и деликатностью, которая придавала ей еще большую цну. С. Н. Глинка разсказываетъ, что въ половин октября 1778 г. Бецкій сказалъ своему секретарю, Я. Б. Княжнину:
‘Вы, любезный Яковъ Борисовичъ, отказались для меня отъ всхъ лестныхъ предложеній А. А. Безбородко, надобно же и мн приготовить вамъ награду къ вашимъ имянинамъ’.— ‘Награду? отвчалъ Княжнинъ.— Вы обижаете меня, вы знаете мой образъ мыслей и уврены, что лучшею для себя наградою полагаю то, что вы длаете меня участникомъ въ исполненіи цли полезной и благотворительной для нашего отечества’,
‘Мы, возразилъ Бецкій, идемъ оба одинаковымъ путемъ, а потому я и приготовилъ вамъ награду, соотвтственную образу вашихъ мыслей и расположенію вашей души.’Тутъ, взявъ исписанный листъ, онъ подалъ его Княжнину, Яковъ Борисовичъ, пробжавъ быстро об страницы, сказалъ:
‘Это приглашеніе въ академію художествъ всхъ родственниковъ воспитанниковъ академіи?’
— ‘То есть ко дню вашихъ имянинъ. Но это будетъ не торжественный актъ, а просто семейное собраніе, и вы заготовите на этотъ случай рчь о достоинств человка и о личной слав просвщеннаго художника, въ этотъ же день будетъ и выпускъ воспитанниковъ, окончившихъ ученіе въ академіи’.
По этому приглашенію Княжнинъ произнесъ стихи, въ которыхъ говорилъ, между прочимъ, своимъ юнымъ слушателямъ:
Не думайте, чтобы почтеніе обрсть,
Нужна была бы вамъ чиновъ степенна честь.
Позанимался во вкъ о рангахъ споромъ,
Рафаэль не бывалъ коллежскимъ ассесоромъ,
Животворящею онъ кистію одной
Не меньше славенъ былъ, какъ славенъ и герой.
Вообще говоря, Бецкій имлъ искреннее, глубокое уваженіе къ человческой личности, независимо отъ вншнихъ, окружающихъ ее, условій. Своимъ саномъ и положеніемъ при двор, Бецкій пользовался только съ благою цлію: уже въ глубокой старости писалъ онъ письма къ Екатерин, ходатайствуя за разныхъ лицъ, забытыхъ или обойденныхъ царскою милостью, синодальный архивъ (какъ мы слышали изъ врныхъ источниковъ) также хранитъ не мало доказательствъ вниманія и участія Бецкаго къ судьб ближняго.
‘Ни единой бдной женщины — говорится въ устав воспитательнаго дома,— кормилицы или служанки уничтожать, ниже подлыми и презрнія достойными признавать не должно, ибо и самого нижняго чина люди, содйствующіе общему благополучію, великой цны достойны. Кто презираетъ ихъ, тотъ самъ, какого бы рода ни былъ, недостоинъ начальствовать оными.’ Въ инструкціи гр. Бобринскому, упомянутой нами выше, Бецкій совтуетъ молодому аристократу не кичиться предъ своими сотоварищами, дущими на его иждивеніи, ‘недостойною поверхностью, которую часто богатые почитаютъ своимъ правомъ надъ тми, коимъ счастіе мене благопріятно, но если бы, паче чаянія, когда нибудь такая мысль вамъ могла прійти, то предваряя оное, за долгъ мой почитаю вамъ для вашей чести напомянуть, сколь низко и малодушно давать чувствовать свои благодянія, и что суровая гордость, помрачая оныя, теряетъ ихъ цну и отгоняетъ искреннее дружество, которое всего дороже.’ Этихъ человколюбивыхъ и благородныхъ правилъ Бецкій всегда держался въ отношеніи къ людямъ, сколько нибудь зависвшимъ отъ него.
Довріе, которымъ пользовался Бецкій у императрицы, дало ему возможность осуществить свои педагогическіе планы, зародившіеся въ его голов, вроятно, еще во время одинокихъ странствованій по Европ. Въ частыхъ бесдахъ съ императрицею, пользуясь безъ сомннія ея совтами и указаніями, Бецкій выработалъ окончательно свою любимую мысль — о созданіи въ Россіи новой породы людей, боле способныхъ воспринять въ себя начала европейской цивилизаціи, еще только пересаженной на русскую почву, но далеко не усвоенной русскимъ обществомъ. Екатерина ІІ-я, воспитанная на тхъ же литературныхъ произведеніяхъ, какъ и Бецкій, проникнутая тми же самыми умственными интересами, не могла не сочувствовать этой смлой мысли и дала Бецкому средства привести ее въ исполненіе. Такимъ образомъ, задуманъ былъ обширный планъ разъединить воспитаніемъ два снжныхъ поколнія, изъ которыхъ одно, старшее, уже погрязло въ рутин и невжеств, а другому, младшему, грозила бы подобная же участь, если не поставить между ними искусственной преграды, если не закрыть всхъ путей, которыми старые рутинеры, ‘зврообразные и неистовые въ словахъ и поступкахъ,’ распространяли свое вліяніе на юные и незрлые умы подрастающаго поколнія. Этой искусственной преградой должны были явиться закрытыя школы или интернаты, гд предполагалось выдерживать дтей до тхъ поръ, пока не созретъ ихъ умъ и не сложатся привычки въ иной, просвщенной сред. Подобные интернаты у насъ хотли устроить повсемстно и только вслдствіе положительной невозможности поступить иначе (‘невозможно — говорится въ Наказ — дать общаго воспитанія многочисленному народу и вскормить всхъ дтей въ нарочно для того учрежденныхъ домахъ.’) правительство завело открытыя народныя училища — главныя или четырехклассныя и малыя или двухклассныя. Но и отъ этихъ школъ, въ ихъ несовершенномъ вид, Екатерина ожидала большой пользы. ‘Заведеніемъ народныхъ школъ — говорила она — разнообразные въ Россіи обычаи приведутся въ согласіе и исправятся нравы… Въ 60 лтъ вс расколы исчезнутъ, коль скоро заведутся и утвердятся народныя школы, то невжество истребится само собою: тутъ насилія не надобно.’ (см. зап. Храповицкаго). Изъ Наказа императрицы видно также, какое огромное государственное значеніе придавала она воспитанію вообще. ‘Правила воспитанія — говорится здсь — суть первыя основанія, пріуготовляющія насъ быть гражданами. Каждая особенная семья должна быть управляема по примру большой семьи (т. е государства), включающей въ себ вс частныя… Самое надежное и самое труднйшее средство сдлать людей лучшими есть приведеніе въ совершенство воспитанія.’
Къ педагогической мысли — отдлить посредствомъ воспитанія молодое, зрющее поколніе отъ людей стараго закала — присоединилась у Бецкаго не мене важная политическая мысль: создать въ Россіи образованное третье или среднее сословіе (tiers-tat), недостатокъ котораго такъ сильно чувствовался во всемъ нашемъ государственномъ стро. Бецкій видлъ, какъ росло постепенно на запад Европы нравственное и экономическое значеніе этого сословія, какъ забирало оно въ свои руки общественное мнніе франціи, готовясь овладть и политической властью въ стран,— видлъ и вспоминалъ о своемъ отечеств, въ которомъ ‘два чина только установлены: дворяне и крпостные.’, а купцы, мщане и ремесленники или смшивались, по своимъ понятіямъ, съ крестьянскою массой, или же лзли по чиновной лстниц въ дворянское сословіе. Здсь, на этой двственной почв, процвтали Митрофанушки, окруженные своими собственными Еремевнами и Тришками, ябеды и лихоимство сдлались присущими всему чиновническому классу, темное невжество и мелкія плутни господствовали въ торговомъ и промышленномъ сословіи. Этому горю задумалъ помочь Бецкій воспитательными мрами, находившимися въ его рукахъ, не замчая, впрочемъ, что однхъ этихъ мръ было недостаточно для достиженія счастливаго результата. Подробне мы поговоримъ объ этомъ во второй, теоретической половин нашей статьи.— Образовывать людей для средняго сословія предназначалось въ особенности воспитательнымъ домамъ, а также академіи художествъ, устроеннымъ по плану Бецкаго. Но кром того, при обществ благородныхъ двицъ (въ Смольномъ) учреждено было особое мщанское училище (31 янв. 1765 г ), а въ шляхетный сухопутный кадетскій корпусъ велно было принимать чрезъ каждые три года, вмст съ кадетами, отъ 14—16-ти мщанскихъ дтей съ цлью приготовить изъ нихъ для корпуса хорошихъ воспитателей и учителей, привязанныхъ къ тому заведенію, которому одолжены они ‘всмъ своимъ благополучіемъ’ (Полн. Собр. Зак. T. XIX, V 13,895). Учреждая въ Москв воспитательный домъ для приносныхъ дтей (или для ‘подкидышковъ’, какъ ихъ называютъ разныя кумушки въ комедіяхъ Екатерины II-й), Бецкій обращался къ милосердію и благотворительности общества. ‘Будучи побуждены — говоритъ онъ въ своемъ предувдомленіи — состраданіемъ къ бдствующему ближнему, представьте себ, любезная читательница, но мягкости и нжности сердца вашего, что можетъ быть всего ужасне состояніе бдной, отъ всхъ удалившейся или отъ всхъ оставленной родильницы? А что можетъ быть жалостне, какъ новорожденный младенецъ, который всякой помощи лишенъ и неминуемой погибели подверженъ безвинно и безпременно? Не первый ли тотъ предметъ состраданія человческаго быть долженъ? Не главнйшимъ ли и душеспасительнйшимъ дломъ христіанскаго милосердія почесться можетъ подаяніе въ семъ случа по сил и по мр каждаго, и не самый ли то надежнйшій способъ къ снисканію и себ помилованія отъ всевышняго Мздововдаятеля? Таковыя, всему человческому роду общія, а вашему, любезная читательница, нжному полу наипаче свойственныя чувствованія и разсужденія еще сильне должны быть, нежели мои изображенія’. Эти обращенія къ добрымъ инстинктамъ и христіанскому чувству ‘любезныхъ читателей и читательницъ’ были далеко не лишними въ то время:— многіе говорили, что учрежденіе воспитательныхъ домовъ потворствуетъ разврату, облегчая возможность раздлаться съ ребенкомъ, и мнніе это было такъ распространено въ тогдашнемъ обществ, что св. Синодъ разослалъ по всей Россіи 20,000 экземпляровъ увщанія къ народу, въ которомъ говорилось что ‘сіе дло столь полезное, сколь святое и богоугодное, и до цлаго общества всероссійскаго простирается, и всякому рачителю онаго и временнаго благополучія, и вчнаго спасенія ходатайственно’ и приводился въ примръ митрополитъ Іовъ, устроившій нкогда въ Новгород до десяти сиро-питательницъ, гд пріютилось наконецъ до трехъ тысячь сиротъ. Надъ составленіемъ устава Воспитательнаго дома трудился, вмст съ Бецкимъ, профессоръ московскаго университета Барсовъ, авторъ двухъ употребительныхъ въ то время учебниковъ, извстный своей прекрасной рчью о цляхъ воспитанія {‘Конецъ и намреніе ученія — говорится въ этой рчи — есть знаніе. Но знаніе, подобно оружію,— и во благо, и во зло употребить его можно. Надобно умть управлять имъ: управляетъ знаніемъ сердце, а въ немъ добродтель. Знаніе должно быть дверью къ добродтели. Честное сердце предпочитается великому разуму’. Взглядъ этотъ совпадаетъ со взглядомъ Бецкаго, выраженнымъ во всхъ его уставахъ и предписаніяхъ.}. (Исторія Моск. унив г. Шевырева). Проэктъ, разсмотрнный и одобренный кн. Шаховскимъ, Н. И. Панинымъ и гр. Минихомъ, былъ конфирмованъ императрицею 26 авг. 1763 г., а черезъ нсколько дней (1 ссит.) появился высочайшій манифестъ и указъ Правительствующему Сенату объ учрежденіи въ Москв ‘Воспитательнаго дома для приносныхъ дтей съ особливымъ госпиталемъ сирымъ и неимущимъ родильницамъ’. Ломоносовъ написалъ по этому поводу стихи:
Рачители добра грядущему потомству!
Внемлите съ радостью полезному потомству:
Похвально дло есть убогихъ призирать,
Сугуба похвала — для пользы воспитать,
Натура то гласитъ, повелваетъ вра.
21 апрля 1764 г. заложенъ былъ въ Москв, при большомъ стеченіи народа, первый камень новаго зданія. Присутствовавшія при этомъ знатныя лица, съ главнокомандующимъ Салтыковымъ во глав, ‘оказали сами трудъ въ положеніи перваго камня, въ обмазк и пр., употребляя къ тому тафтяные блые запоны, матеріалы и орудія, подносимые имъ на серебряныхъ блюдахъ каменьшиками, коихъ двнадцать человкъ для сего случая одты были пристойнымъ образомъ’. Но важнйшая часть этого торжества (празднуемаго и до нын) состояла въ томъ, что было накормлено большое число нищихъ и обвнчано до 50 паръ чел. бдныхъ мастеровыхъ, получившихъ одежду и деньги на первое обзаведеніе. Епископъ Геннадій, въ своей рчи, восхвалялъ людей, которые призираютъ неимущихъ и ‘милосердствуютъ о сиротахъ’. Онъ говорилъ при этомъ: ‘да облечется въ стыдъ и Эврипидъ, который за верхъ блаженства почиталъ богатство… Но сіе его мнніе несходно съ правдою и тогдашняго вка показалось Афинянамъ и такую въ нихъ произвело на стихотворца сего свирпость, Что они его изъ города совсмъ выгнать согласились, а хотя и выгнанъ не былъ, однако похвальной кончины себ за оное не досталъ… Не можно оправдать и въ томъ давняго вка людей, что они не стыдились себя блаженными называть, когда видятъ и средъ собою стоящихъ множество рабовъ: не сіи ли, какъ видимъ, оставляютъ сходящаго въ гробъ’?
Въ 1770 г. (съ 1 октября) открыто было въ Петербург отдленіе Воспитательнаго дома. При обоихъ отдленіяхъ, московскомъ и петербургскомъ, устроены были: вдовья, сохранная и ссудная казны. Учрежденіе первой изъ нихъ мотивировалось тмъ обстоятельствомъ, что вдовы чиновниковъ, ремесленниковъ, а нердко и купцовъ, по смерти мужей, не только не имютъ средствъ заботиться о приличномъ воспитаніи своихъ дтей, но по бдности претерпваютъ недостатокъ въ пропитаніи и одежд ‘отъ чего дти, возрастающія безъ обученія, сами становятся отцы и матери невжды’. Ссудная казна, выдававшая, подъ цнные залоги, ссуды отъ 10 и до 1000 р., должна была, по мысли учредителя, положить предлъ самовластію ростовщиковъ, сохранная казна длалась надежнымъ прибжищемъ капиталовъ, которыми владльцы не желали рисковать, отдавая ихъ на проценты въ частныя руки. Чтобы заручиться довріемъ публики въ новому учрежденію, Бецкій продалъ свои помстья и полученный капиталъ (400,000 р.) внесъ въ сохранную казну. Кром того, онъ выхлопоталъ высочайшее повелніе — не посылать указовъ въ опекунскій совтъ, этимъ гарантировалась неприкосновенность капиталовъ, довренныхъ воспитательнымъ домамъ. Заботясь о расширеніи матеріальныхъ средствъ новаго института, Бецкій привлекъ къ пожертвованію многихъ состоятельныхъ лицъ, употребляй съ этой цлью различныя приманки и привиллегіи. Такъ напр., если кто изъ дворянъ жертвовалъ въ пользу воспитательнаго дома отъ 600 р. и боле ежегоднаго взноса, тотъ принималъ участіе въ совт опекуновъ, портретъ же его выставлялся на видномъ мст. Если подобное же пожертвованіе длалъ купецъ, то онъ пользовался во всю жизнь ‘чиномъ и почтеніемъ противъ камергера отъ коллегіи’, наконецъ, вносившій единовременно отъ 25 до 1000 р. получалъ за безчестье всю ту сумму, которую вносилъ онъ въ воспитательный домъ, а за увчье вдвое, ‘почему, сказано въ привиллегіяхъ воспитательнаго дома,— кто бы какого званія ни былъ, да не дерзаетъ его рукою или боемъ обидть’. Опекуны, управлявшіе безвозмездно длами своего вдомства, пользовались правомъ, въ случа обиды или притсненія, обращаться съ жалобами, словесно или письменно, къ самой императриц, въ торжественныхъ церемоніяхъ опекунскій совтъ занималъ мсто наравн съ государственными коллегіями, отъ должности своей опекуны удалялись только по собственному желанію. За то каждый опекунъ долженъ былъ постановить себ неизмннымъ правиломъ: ‘чтобы всмъ людямъ безъ изъятія таковую же воздавать справедливость, какой бы самъ онъ бъ подобномъ случа отъ другихъ требовалъ и чтобы собственная его совсть строгимъ была надъ нимъ судьею’. Когда же этого внутренняго обта оказалось недостаточнымъ, чтобы сдержать опекуновъ отъ злоупотребленія своими правами, то ихъ стали приводить и къ присяг, форма которой утверждена въ 1772 г. Но этой форм опекунъ клялся: ‘а ежели каковое либо учиню противу должности честнаго человка безсовстное поползновеніе, то тмъ самымъ явлюся презритель сего моего обязательства и нарицаю такое мое преступленіе истиннымъ святотатствомъ, за что не токмо подвергаю себя суду божію и законамъ гражданскимъ съ строгимъ на мн взысканіемъ, но и имя мое явлено да будетъ отъ собранія опекунскаго совта въ народ за едино съ церковнымъ татемъ‘. Эта угроза была, вроятно, нелишняя. Кром опекуновъ и за — опекуновъ (заступавшихъ мсто первыхъ), Бецкій учредилъ еще, для усиленія контроля и для вншней поддержки своихъ заведеній, званіе почетныхъ благотворителей изъ людей знаменитыхъ своими заслугами, которые обязывались ‘прилагать собственное свое старательство къ отвращенію явныхъ и тайныхъ противу доброй вры хитростію и коварствомъ вкрадывающихся подлоговъ и происковъ’. Независимо отъ особенныхъ правъ, предоставленныхъ всмъ жертвователямъ и опекунамъ, воспитательный домъ пользовался другими, не мене важными привиллегіями. А именно: вс зданія, принадлежащія къ этому учрежденію, освобождались отъ военнаго постоя и всхъ ‘полицейскихъ должностей’, въ длахъ судебныхъ и контрактахъ воспитательный домъ пользовался правомъ неимущихъ, т. е. не платилъ никакихъ приказныхъ пошлинъ, получалъ право разыгрывать лоттереи и заводить всякія фабрики и мануфактуры ‘сколько для обученія и надобности надлежитъ’, отъ всхъ публичныхъ представленій съ платою, четвертая часть дохода шла въ воспитательный домъ и пр.
Въ общественныхъ пожертвованіяхъ на благое дло не чувствовалось недостатка. Сама императрица подавала тому примръ: внезапно постивъ 20 апрля 1707 г. московскій воспитательный домъ, она опустила въ поставленную тамъ кружку большую сумму денегъ, а одинъ изъ питомцевъ, по имени Никита, получилъ въ подарокъ, по времени своего выхода, триста червонцевъ, положенныхъ тогда же въ банкъ для приращенія ихъ процентами. 2 сентября 1771 г. Прокофій Акинфіевичъ Демидовъ прислалъ Бецкому 20,000 р. на открытіе госпиталя для родильницъ при с.-петербургскомъ отдленіи воспитательнаго дома. Это пожертвованіе двинуло впередъ все дло, такъ какъ проэктъ госпиталя, уже упомянутый въ печатныхъ объявленіяхъ опекунскаго совта отъ 1770 г., не могъ осуществиться по недостатку денежныхъ средствъ. Свидтельствуя свою благодарность, Бецкій писалъ въ отвтъ Демидову отъ 10 сент. того же года: ‘….не трудно знать добро, но трудность состоитъ въ твореніи онаго съ ревностью, усердіемъ, любовью и съ надлежащимъ основаніемъ. Вы, государь мой, исполнили сіе: великодушный примръ вашъ доказываетъ, что тотъ прямо можетъ назваться человкомъ, который, будучи благотворителенъ и жалостливъ, отверзаетъ сердце свое бднымъ и отверженнымъ и промняетъ воздыханія неимущихъ и прискорбныхъ въ радость. Симъ-то образомъ любовь въ милосердію и добродтели побуждаетъ васъ къ исполненію должности, налагаемой самимъ естественнымъ закономъ на человка. Общество васъ находитъ добрымъ гражданиномъ: дла ваши то доказываютъ, а наименованіе добраго есть лучшимъ въ свт для человка удовольствіемъ’. Подобная поддержка со стороны частныхъ людей крайне радовала Бецкаго: она поддерживала въ немъ ту вру въ свои полезныя начинанія, которой не разъ приходилось встрчаться съ насмшками и враждебными препятствіями. Возраженія противъ плановъ Бецкаго шли съ разныхъ сторонъ, отъ нихъ надо было отбиваться и поддерживать въ малодушныхъ надежду на счастливый исходъ всхъ этихъ нововведеній. ‘Ваше письмо — писалъ Бецкій гр. Платону Зубову въ 1765 г., т. е. въ начал многихъ задуманныхъ длъ — исполненное дкости, оскорбляетъ и огорчаетъ меня. Вы объясняете все съ дурной стороны: будьте уврены, что это меня сильно печалитъ. А сошлюсь опять на то, что говорилъ вамъ въ послдній разъ: всякое начинаніе трудно и только со временемъ, при большомъ терпніи, можно довести дло до конца’, (см. Чт. въ Имп. Общ. истор. и древн., 1863 г., кн. 4).
Спустя двадцать дней посл пожертвованія Демидова, госпиталь при с.-петербургскомъ отдленіи воспитательнаго дома, былъ открытъ, и на мраморной доск, внутри дома, начертана надпись: ‘госпиталь для родильницъ. Отворена человколюбіемъ Прокофія Акинфіевича Демидова въ 1 день октября 1771 г.’. Но поводу этого и другихъ большихъ денежныхъ пожертвованій Демидова въ пользу воспитательнаго дома, нкто И. Т. сочинилъ даже стихи, помщенные въ С.-петербургскихъ вдомостяхъ 1772 г. (прибавл., No 29), Въ нихъ, между прочимъ, говорилось:
Демидовъ здсь живетъ,
Кой милосердія примръ даетъ:
Свидтель въ томъ
Несчастныхъ домъ.
Что матерь нжная въ Москв сооружаетъ,
И жизни тьмы младенцевъ сохраняетъ и пр. и пр.
Не меньше обрадовало Бецкаго и другое пожертвованіе, присланное въ ночь 3 марта 1774. г.
Письмо было отъ неизвстнаго, съ препровожденіемъ въ особомъ ящик десяти тысячъ р., какъ письмо, такъ и ящикъ запечатаны были печатью, изображавшею солнце, освщающее шаръ земной съ надписью: ‘non sibi, sedpopulis’. Въ письм, написанномъ по французски, мы находимъ слдующія строки: ‘слава величайшихъ побдителей несравненно — ли должна быть мене той, которой достойны толико заведеній основавшіе для учиненія людей лучшими, разумнйшими и добродтельнйшими. Коль неизрченное удовольствіе для тхъ, кои имютъ довольно силъ къ принятію на себя оныхъ благотворительныхъ упражненій! Коль великое счастіе для того, который бы возмогъ подражать имъ!’ Имени своего благотворитель не открылъ, но сказалъ только, что ‘онъ произведенъ на свтъ не въ сей обширной имперіи’, хотя и обязанъ Россіи ‘тысячью несравненно превосходнйшихъ выгодъ’. Сверхъ 10,000 р., доставленныхъ при этомъ письм, неизвстный жертвователь общалъ прислать еще въ два срока но 20,000 р. Бецкій не замедлилъ отвтить печатію незнакомцу. ‘Образъ мыслей и поступка вашего — пишетъ онъ — произвелъ въ сердц моемъ достодолжное дйствіе, а тоже самое учинитъ конечно и во всхъ честію исполненныхъ душахъ: удивитъ же только тхъ, кои никогда не вровали или не хотятъ вровать добродтели, ибо жестокосердые люди бываютъ обыкновенно несправедливы. Я, также какъ и вы, государь мой, мышлю, что слава величайшихъ полководцевъ никакимъ образомъ не можетъ равняться со славою государей творцовъ, наставниковъ и законодавцевъ подданныхъ своихъ. Какое различіе между твореніемъ и разрушеніемъ, между кованіемъ оковъ и разорваніемъ оныхъ! Какая разница между наставленіемъ людей для учиненія ихъ лучшими, полезнйшими и благополучнйшими и между оставленіемъ ихъ стенать въ невжеств, лности и порокахъ отъ нихъ неразлучныхъ’… ‘Дай Богъ, чтобы примръ вашъ убдилъ и жестокосердаго сложенія людей богатыхъ и мощныхъ, и точно бы познали, что забвеніе ближняго есть наиплачевнйшее забвеніе самого себя’. Всю общанную сумму (т. е. 50,000) Бецкій предложилъ отдать въ московскій воспитательный домъ. Опекунскій совтъ пуститъ эти деньги въ ростъ и, такимъ образомъ, будетъ получать ежегодно (считая по 6%) три тысячи руб. Изъ этой суммы, раздленной по частямъ на 300 р., можно будетъ вознаграждать при каждомъ выпуск десять лучшихъ воспитанниковъ, которые сильно нуждаются въ средствахъ для первоначальнаго обзаведенія своимъ хозяйствомъ.

——

Заботясь объ увеличеніи матеріальныхъ средствъ Воспитательнаго дома, Бецкій ни на минуту не терялъ изъ виду своей главной и существенной цли, положенной въ основаніе этого учрежденія. Цль эта была (какъ мы сказали уже) не столько филантропическая, сколько государственная. ‘Пусть не восхваляютъ намъ — писалъ Бецкій — сихъ человколюбивыхъ заведеній, которыя ограничены въ своемъ предмет и сосредоточиваются въ тсномъ круг несчастныхъ, существованіе которыхъ они поддерживаютъ Дло не въ томъ, чтобъ оказать пособіе нкоторымъ изъ нашихъ ближнихъ, но въ томъ, чтобы превратить почти неисчисленное число дтей погибающихъ въ неисчерпаемый источникъ богатствъ для Россіи‘. Мысль о ‘произведеніи новыхъ людей, привыкшихъ къ желаемымъ нравамъ’, того третьяго чина, который у другихъ народовъ ‘заведенъ уже за нсколько вковъ и продолжается изъ рода въ родъ’,— эта мысль высказывается послдовательно во всхъ параграфахъ генеральнаго плана Воспитательнаго дома. Бецкій надялся, что питомцы его, вступивъ въ практическую жизнь, ‘не только заобычайной уже имъ трезвой и трудолюбивой жизни своей не оставитъ, но еще и дтей своихъ равнымъ образомъ воспитывать станутъ, и въ другихъ промромъ своимъ къ подражанію тому же охоту возбудятъ, а по умноженіи и но разсяніи таковыхъ въ обществ, можетъ со временемъ послдовать счастливая перемна въ нравахъ и склонностяхъ той части народа, къ которой они принадлежать будутъ’.Объ нихъ прилагалъ Бецкій свое попеченіе съ той самой минуты, когда они, младенцами, брошены были на пороги Воспитательнаго дома, для нихъ обработывалъ свой превосходный уставъ воспитанія и обученія, въ которомъ ічы найдемъ много поучительнаго даже теперь, спустя сто лтъ посл его появленія. Мннія Локка, Монтана, Руссо пошли въ этотъ уставъ, отчасти переработанныя и примненныя къ потребностямъ русской жизни.
Согласно со второю главою генеральнаго плана Воспитательнаго дома, никакой вопросъ не долженъ смущать лица, приносящаго ребенка: ни о томъ, кто онъ таковъ, ни чьего младенца принесъ, удовлетворялись, при пріем отъ него, отвтомъ на вопросы: крещенъ ли младенецъ и какъ ему ими, но впрочемъ всякое иное добровольное показаніе записывалось въ реэстръ входящей книги, вслдъ за означеніемъ пола, дня и времени пріема въ домъ. Записывались кром того: блье, одежда и наконецъ особыя характеристическія примты, какъ-то природныя паша и знаки на тл, но которымъ можно было бы всегда узнать ребенка независимо отъ номера, поставленнаго въ книг. Такъ какъ петербургское отдленіе Воспитательнаго дона находилось въ 4-хъ верстахъ отъ центра города (а именно возл Воскресенскаго или Смольнаго монастыри), то лица, которымъ попались бы на видъ покинутыя дти, могли бы не взять на себя труда отнести ихъ въ домъ, изъ опасенія этого приказано было приходскимъ священникамъ, начальникамъ богадльней и монастырей принимать всхъ приносимыхъ къ нимъ младенцевъ и немедленно отправлять въ Воспитательный домъ, соблюдая при этомъ необходимыя мры предосторожности для сохраненія ихъ здоровья. Кром того назначено было вначал 2 рубля вознагражденія всмъ небогатымъ людямъ, которые принимали на себя исполненіе человколюбиваго долга, но эти награды были вскор отмнены, но причин разныхъ, весьма понятныхъ злоупотребленій. Когда же оказалось, что отдаленность мста дйствуетъ губительно какъ на беременныхъ женщинъ, приходящихъ въ родильное отдленіе, такъ и на дтей, приносимыхъ въ домъ, то старое помщеніе было брошено, и Воспитательный домъ переведенъ въ большую Милліонную, позади мраморнаго дворца. Не смотря набольшую смертность, число приносимыхъ дтей возрастало съ каждымъ годомъ, такъ что въ періодъ времени отъ 1764 по 1794 г., (т. е. при жизни Бецкого) получили воспитаніе, въ одномъ московскомъ отдленіи дома, 56,509 дтей обоего пола. (См. Чт. въ Москов. Общ. Ист. и древн. 1860 г. кн, 2: ‘Исторія воспит. домовъ’). Воспитаніе дтей предписывалось вести самымъ раціональнымъ образомъ. Слдуя основному положенію Локка: mens sana in corpore sano (т. e. здоровый духъ въ здоровомъ тл), Бецкій, прежде всего, обращалъ вниманіе на физическую сторону воспитанія, съ итого цлью онъ издалъ въ конц 1766 г. ‘физическія примчанія о воспитаніи дтей отъ рожденія до юношества’. Въ этихъ ‘примчаніяхъ’, разосланныхъ по указу императрицы во вс города и присутственныя мста Россіи, говорится, на основаніи лучшихъ иностранныхъ источниковъ, о кормилицахъ, объ одежд и пищ дтей, о сохраненіи ихъ здоровья, о различіи темпераментовъ, объ игр, сн и т. н. За исключеніемъ одной статьи (о польз русскихъ бань) вс мысли, изложенныя въ физическихъ примчаніяхъ, до такой степени были новы и шли въ разрзъ съ тогдашней воспитательной практикой, что врядъ-ли многіе отцы семействъ воспользовались ими въ своемъ частномъ быту. До нтъ сомннія, что Бецкій примнятъ ихъ во всей полнот и строгости въ заведеніяхъ, находившихся подъ его начальствомъ. Сытная, но неприхотливая нища, чистый воздухъ, умренный сонъ, свободныя игры, нестсненныя угрюмымъ видомъ или побоями воспитателей — вотъ условія правильнаго физическаго воспитанія, подготовляющія ребенка къ умственной работ. Что касается до обученія дтей, которому Бецкій придавалъ слишкомъ мало цны, то оно подраздлялось въ Воспитательномъ дом на два періода: 1) отъ пяти лтняго возраста до тхъ поръ, пока дти не начнутъ сами одваться, что бываетъ обыкновенно около 7—9 лтъ, 2) когда дти одваются сами, безъ помощи приставниковъ. Кром того, обученіе видоизмнялось, смотря но категоріямъ, на которыя Бецкій предписывалъ раздлять дтей. ‘Чтобы поступать безъ замшательства и съ дйствительнымъ успхомъ — разсуждаетъ Бецкій — надлежитъ неотмнно раздлить на три разбора дтей, распредляя оныхъ точно по ихъ дарованіямъ, а именно: первому состоять изъ тхъ, которыя очевидно могутъ отличиться въ наукахъ и художествахъ, второму,— и который конечно величайшее число въ себ заключаетъ,— изъ опредленныхъ быть ремесленниками и рукодльниками, а третьему, коихъ понятія тупы, изъ простыхъ работниковъ’. Сообразно съ этимъ ‘дтей, рожденныхъ съ отмнною остротою, Бецкій предписываетъ готовить въ академію наукъ и художествъ, тмъ, у кого проявятся способности къ пнію и музык — избирать учителей — музыкантовъ, мене даровитыхъ — обучать полезнымъ ремесламъ. Способности и влеченія дтей къ тому или другому роду занятій слдуетъ наблюдать пристально и съ самаго ранняго возраста, преимущественно въ играхъ и въ забавахъ, въ которыхъ выражается острота природная’. Курсъ ученія въ Воспитательномъ дом былъ очень не великъ: законъ божій, языки русскіе и иностранные (иностраннымъ языкамъ обучались безъ особенныхъ грамматическихъ подробностей, собственно для того, чтобы ‘изъясняться и разумть книги, до ремесленника или служителя касающіяся’), арифметика, географія, рисованье, домоводство, садовничество и бухгалтерія, которую Бецкій считалъ полезною всмъ русскимъ. Но и этотъ курсъ казался непозволительно большимъ въ то время, когда досужіе люди ломали себ голову надъ разршеніемъ вопроса: стоитъ-ли подкидышей ‘воспитывать въ познаніи наукъ, дворянству только потребныхъ?’ Бецкій отвчалъ на это, что ‘и немного разумющему коммерцію купцу, простому фабриканту, торгующему холстомъ, юфтью, желзомъ и прочими товарами вдать т мста надлежитъ, гд съ наибольшимъ прибыткомъ можно имъ продавать припасы и товары свои’. Еще трудне было многимъ примириться съ обученіемъ на женской половин Воспитательнаго дома. ‘Мы, мужчины,— пишетъ Бецкій въ глав объ обученіи женскаго пола — столь тщеславимся превосходствомъ въ крпости силъ своихъ, столь горды и притомъ столь упрямы и неправосудны, что и въ пріобртеніи наставленій, къ просвщенію разума потребныхъ, препятствуемъ такому полу, которому мы одолжены за первую помощь и сбереженіе, за первое пропитаніе, за первыя наставленія и за первую дружбу, которою въ жизни своей пользуемся’.
Желая создать въ Воспитательномъ дом какъ бы особую атмосферу любви, честности и разумнаго участія къ дтямъ, Бецкій былъ сильно занятъ пріисканіемъ способныхъ и преданныхъ своему длу учителей, надзирателей и приставниковъ. Если сыщется человкъ, полезный для такого мста, то Бецкій не совтуетъ щадить средствъ, лишь бы только удержать его на служб. ‘Все принадлежащее къ воспитанію — такъ думалъ Бецкій — должны пріобртать дти слухомъ и зрніемъ, то есть подражая добрымъ примрамъ, которые бы имъ побудительны были и привлекали ихъ къ себ каждый день и каждую минуту. Сіе подйствуетъ больше всхъ предписаній и больше всхъ правилъ и увщаній. Ежели въ таковыхъ образцахъ, предлагаемыхъ имъ для подражанія, предстоятъ всегда добродтель, трезвость, кротость, снисхожденіе, любовь и пр., нтъ сомннія, что въ дтяхъ заблаговременно вкоренится навки привычка къ добрымъ дламъ… Словомъ, буде начальники сего дома хотятъ, чтобы дти научилися добродтели, должно имъ, прежде всего, учителей и приставниковъ учинить добродтельными и примра достойными’. Понятно, что выходя изъ такого радикальнаго воззрнія, Бецкій требуетъ, чтобы главный надзиратель Воспитательнаго дома (лицо, отъ котораго завислъ весь ходъ воспитанія) былъ ‘человкъ, разумъ имющій, сердце непорочное, мысли вольныя, нравъ къ раболпству непреклонный’, онъ долженъ ‘говорить, какъ думаетъ, а думать, какъ говоритъ, отъ неправды и притворства ври всякомъ случа убгать, какъ отъ самыхъ мерзкихъ длъ’. Подчиненные ему воспитатели должны хранить въ сердцахъ питомцевъ своихъ веселость, вольныя дйствія души и пріятное учтивство… Отвергнуть надлежитъ печаль и уныніе отъ всхъ живущихъ въ дом, быть всегда веселу и довольну, пть и смяться — есть прямой способъ къ произведенію людей здоровыхъ, добраго сердца и остраго разума’. Чтобы не нарушить въ дтяхъ этого веселаго, смющагося расположенія духа, Бецкій запрещаетъ строжайшимъ образомъ вс рабскія тлесныя наказанія — не только надъ самими питомцами, но и надъ простыми служителями, хотя бы эти послдніе были крпостными людьми и привыкли къ палочной расправ. ‘Однажды навсегда говоритъ онъ — ввести въ сей домъ неподвижный законъ (курсивъ въ подлинник) и строго утвердить: никогда и ни за что дтей не битъ, ибо не удары въ ужасъ приводитъ, но страхъ умножается въ нихъ отъ рдкости наказанія, что есть самое дйствительное средство къ ихъ поправленію, да и по физик доказано, что бить дтей, грозить имъ и браниться, хотя и причины къ тому бываютъ, есть существенное зло’. Да и въ самомъ дл, за что было бить и терзать дтей но систем Бецкаго? веселыхъ игръ и забавъ онъ не считалъ преступленіемъ, напротивъ того смотрлъ на нихъ, какъ на искреннія и непосредственныя обнаруженія самой природы, за которыми воспитатель долженъ наблюдать, чтобы составить себ понятіе о природныхъ свойствахъ и сортирующемся характер дитяти, къ ученію же надо было приступать, но словамъ Бецкаго, какъ бы вводя дтей въ пріятное и украшенное цвтами поле. ‘Тернія, въ ономъ находящіяся, раздражаютъ природу, особливо сначала, а сіе происходитъ единственно отъ неразумнія воспитателя’. Нравственныя правила, какъ руководство для человка въ общественной жизни, казались Бецкому — справедливо или нтъ — столь простыми и наглядными, что онъ предполагалъ даже составить особую нравоучительную книжку для дтскаго чтенія, въ которой общественныя обязанности человка излагались бы въ краткихъ отвтахъ и вопросахъ. Въ этой книжк слдовало объяснить дтямъ, что ‘человкъ, питающійся отъ своихъ трудовъ, живетъ и содержитъ себя тмъ, что ему принадлежитъ, а изъ сего происходятъ многія выгоды и не малое удовольствіе какъ ему самому, такъ и друзьямъ его и согражданамъ’, что ‘добродтель есть не иное что, какъ полезныя и пріятныя дла, творимыя нами для себя самихъ и для ближняго съ благопристойностью въ исполненіе закона’. Изъ сознанія общихъ нуждъ вытекаетъ у людей союзъ государственный, такимъ образомъ, происхожденіе верховной власти объясняется въ проэкт книжки необходимостью охранять имніе, честь, счастіе и жизнь гражданъ, это нчто въ род общественнаго договора, только не прямо выраженнаго. На сколько вс эти отвлеченныя опредленія и моральныя сентенціи понятны для дтскаго ума — это другой вопросъ, который разршается въ настоящее время отрицательно, да и тогда уже самъ Бецкій противорчилъ себ, говоря въ другомъ мст устава, что на дтей всего боле дйствуютъ добрые примры, такъ какъ мышленіе ихъ — конкретное, а не отвлеченное. Но для характеристики внутренней жизни Воспитательнаго дома подъ управленіемъ Бецкаго намъ достаточно знать, что и яти нравственныя правила предписывалось выяснять дтямъ, а не вбивать въ голову насильственными. средствами. ‘Я знаю — говорилъ Бецкій — что несравненно легче воспитателю съ лозою въ рукахъ довести юношу до своихъ своенравныхъ поученій, которыя ему для того только угодны, что онъ имъ самъ учился, но священная должность его состоитъ въ томъ, чтобъ образовать человка не ему подобнаго, а полезнаго обществу… Воспитатель получаетъ въ колыбели младенца, коего душа подобна под безъ всякаго примса, то если, вмсто того, чтобы слдуя физическимъ и моральнымъ правиламъ, вести ее по прекраснымъ лугамъ онъ, отъ не искусства ли или отъ упрямства, заставитъ течь но болотамъ, тогда не воспитанниково, а ею собственное будетъ преступленіе’. Что Бецкій не на словахъ только, но и на дл преслдовалъ ату поучительную лозу — доказывается ‘воспоминаніями’ И. С. Горголи. Но его слогамъ, Бецкій имлъ неутомимое попеченіе о всхъ заведеніяхъ своихъ, ежедневно посщалъ ихъ и если видлъ, что воспитанники новоселы были, то замчалъ и спрашивалъ объясненія отъ начальства, въ день имянинъ своихъ и рожденія присылалъ имъ разныя лакомства, за шалости же и проступки не подвергалъ ихъ строгимъ тлеснымъ взысканіямъ, но обращался съ выговоромъ къ начальникамъ за несмотрніе ихъ. Онъ любилъ, чтобы дти всегда были веселы и имли цвтъ лица свжій, требовалъ, чтобы воспитанники кадетскаго корпуса или академіи художествъ не уходили изъ заведеній, гд воспитывались, къ своей необразованной родн, не находились бы съ холопами и не слышали бы отъ нихъ ничего, противнаго ихъ воспитанію {Какъ зорко слдилъ Бецкій за первыми воспитательными вліяніями на дтей, показываютъ слдующія его замчанія: ‘Вс (курс. въ подлин.) отцы, матери, начальники и приставники обыкновенно стараются обучать дтей, какъ скоро они начинаютъ говорить. Иные заставляютъ ихъ непрестанно говорить молитвы и пр. Намреніе само въ себ хорошее, но безпременное въ томъ упражненіе вредитъ слабому еще понятію дтскому. Другіе напротивъ того, какъ и большая часть ослпленныхъ невжествомъ матерей, кормилицъ, бабушекъ и пр., въ удовольствіе себ поставляютъ разсказывать имъ привиднія отъ страшилищъ, дйствій власти діавола, договоры между нимъ и ворожеями, ихъ таинства, повсти о колдуньяхъ и множество другихъ басней но меньше смшныхъ, какъ и безумныхъ, которыя происходятъ только отъ воображенія простолюдиновъ, заразившихся предъувреніями. Вс таковыя наставленія, вс сіи разсказы, вс сіи басни, кои происходятъ либо отъ употребляемой во зло ревности къ вр, или отъ толкованій ей вовсе противныхъ и которыми думаютъ забавлять дтей и произвести въ нихъ ко вниманію привычку, приводятъ напротивъ того смыслъ ихъ въ замшательство и помрачаютъ ихъ ложными понятіями’. (См. уставъ Воспит. дома).}. Однажды начальники 1-го кадетскаго корпуса, не умя справиться съ воспитанниками, просили его дозволить наказывать ихъ розгами, но онъ такъ разгнвался на нихъ, что выгналъ вонъ, сказавъ: ‘Вы хотите воспитанниковъ сдлать холопами, а я забочусь сдлать ихъ дворянами’. Въ этихъ словахъ, вмсто: дворянами можно смло поставить: ‘людьми’, такъ какъ одни дворяне пользовались въ то время нкоторыми человческими нравами, сословнаго же оттнка нельзя искать въ нихъ уже потому, что основныя начала воспитанія были одинаковы, какъ въ Воспитательномъ дом, такъ и въ Шляхетномъ кадетскомъ корпус. Въ воспитательномъ и опекунскомъ совт Бецкій бывалъ ежедневно, какъ предсдатель, и всегда заботился о выгодахъ воспитанниковъ. Кром усерднаго труда, сильно изнурявшаго его слабыя силы (см. его челобитную въ Русск. Архив 1806 г. No 11—12), Бецкій жертвовалъ для своихъ заведеній и матеріальными средствами, изъ его завщанія можно видть, что имъ дано для Воспитательнаго дома 161,995 р., для Общества благородныхъ двицъ (т. е. Смольнаго) 38,999 р., для Кадетскаго корпуса 20,964 р., для Академіи художествъ 33,951 р. Питомцы Воспитательнаго дома пользовались одною важною привиллегіей, которая была совершенно необходима для третьяго, свободнаго чина въ государств. А именно: они не должны были вступать въ супружество съ крпостными и священникамъ запрещалось въ такомъ случа внчать ихъ, если же обманомъ бракъ будетъ заключенъ, то воспитанникъ или воспитанница не только не становились крпостными, но и ‘другая сторона, вступившая съ ними въ бракъ, съ того самаго времени, будетъ вольнымъ человкомъ, а не крпостнымъ’. Исключеніе длалось только на тотъ случай, когда помщикъ могъ доказать, что бракъ совершенъ безъ его вдома: тогда онъ получалъ за свою крпостную выводныя деньги, а крестьянинъ, женившійся на воспитанниц, оставался въ крпостной зависимости. Но жена крпостнаго, и въ этомъ послднемъ случа, ‘своей вольности не теряла, опричь супружеской должности’.
Мы съ намреніемъ изложили довольно подробно вс главныя черты въ устройств Воспитательнаго дома: уставъ этого заведенія есть прототипъ всхъ позднйшихъ уставовъ Бецкаго и, познакомившись съ нимъ, читатель составить себ понятіе о положеніи воспитательной части въ другихъ заведеніяхъ. 4 ноябри 1764 г. изданъ былъ Бецкимъ ‘уставъ императорской академіи трехъ знатнйшихъ художествъ: живописи, скульптуры, архитектуры съ воспитательнымъ при оной академіи училищемъ’. Академія эта основана была въ 1758 г., но — какъ сказано въ устав — ‘надлежащаго узаконенія за кончиною императрицы Елизаветы о томъ не учинено’. Только со времени Бецкаго получаетъ она правильное устройство. Уставъ академіи сходенъ въ общихъ чертахъ съ уставомъ Воспитательнаго дома: тоже раздленіе воспитанниковъ на возрасты (дтскій, отроческій, юношескій), таже забота о пріисканіи хорошихъ воспитателей, ‘склонныхъ къ обученію дтей’. Останавливаться на этомъ устав мы не будемъ. Гораздо интересне для насъ прослдить внутреннюю жизнь Смольнаго монастыря {Учебное заведеніе, извстное подъ именемъ Смольнаго, помщалось сначала при Воскресенскомъ монастыр. На этомъ мст, въ начал XVIII стол., находилась деревня Смольная, въ которой былъ устроенъ дегтярный заводъ, почему она и получила свое названіе. Близь деревни Смольной, въ 1720 г. Петръ великій построилъ загородный дворецъ, который также получилъ названіе Смольнаго и служилъ обыкновенно мстомъ лтняго пребыванія великой княжны Елисаветы Петровны. Но вступленіи ея на престолъ, Смольный дворецъ опустлъ а въ 1748 г., 30 октябри, на его мст заложенъ былъ Воскресенскій двичій монастырь. Въ 1808 г. воспитанницы ‘общества благородныхъ двицъ’ были переведены въ зданіе, занимаемое ими въ настоящее время. (См. очеркъ столт. жизни воспит. общества благородныхъ двицъ, В. Лядова, С.-пб. 1864 г.)} и Шляхетнаго кадетскаго корпуса, матеріалы, находящіеся у насъ подъ руками, дадутъ намъ нсколько живыхъ красокъ для этой характеристики.
Уставъ объ учрежденіи ‘Общества благородныхъ двицъ’ при Смольномъ монастыр подписанъ императрицею 5 мая 1764 г., и разосланъ по всмъ губерніямъ съ тмъ, чтобы ‘вдая о семъ новомъ учрежденіи, каждый изъ дворянъ могъ, ежели пожелаетъ, дочерей своихъ въ младенческихъ лтахъ препоручать сему воспитанію.’ Но замчательно, что на этотъ призывъ почти никто не откликнулся изъ провинціи, и первый пріемъ, воспитанницъ (съ 7 августа 17 64 г. по 26 е іюня 1765 г) состоялъ почти исключительно изъ дочерей столичныхъ жителей, служившихъ въ гвардіи или при двор. Такъ былъ еще распространенъ въ тогдашнемъ обществ взглядъ Простаковой на женское образованіе, выраженный ею въ отвтъ на предложеніе Софьи прочитать письмо отъ Стародума: ‘прочтите его сами! Нтъ, сударыня, л, благодаря Бога, не такъ воспитана: я могу письма получать, а читать ихъ всегда велю другому’ Списки слдующихъ двухъ пріемовъ (1767 и 1770 г.) доказываютъ тоже самое, но просматривая ихъ, нельзя не замтить той особенности, что въ числ принятыхъ двочекъ было очень много сиротъ. Только съ четвертаго пріема (1773 г.), рядомъ съ именами изъ высшаго круга столицы появляются мене извстныя фамиліи провинціальныхъ дворянъ, а число сиротъ стушевывается въ числ двочекъ, помщенныхъ въ заведеніе съ общаго согласія своихъ отцовъ и матерей. Управленіе ‘Общества благородныхъ двицъ’ поручено было начальниц и совту изъ четырехъ особъ, назначенныхъ самою императрицею. Въ этомъ совт Бецкій, какъ составитель устава, былъ самымъ вліятельнымъ членомъ. Первою начальницей заведенія была назначена княжна Анна Долгорукая, а въ помощь ей придана ‘правительница’ (или главная надзирательница) Софья де-Лафонъ. Эта послдняя была,— какъ говоритъ изустное преданіе,— воспитанницею Сенъ-Сирскаго maison royale и въ скоромъ времени сдлалась начальницею института (См. ‘Хронику Смольн. монастыря.’) Въ самомъ устав новаго учрежденія есть нкоторыя черты, заимствованныя изъ maison royale, съ тою разницею, что въ Смольномъ, но словамъ Екатерины 1І-й, вовсе не имла въ виду сдлать изъ двицъ монахинь, какъ въ Сенъ-Сир. ‘Мы воспитываемъ ихъ — писала императрица къ Вольтеру — для счастья семействъ, въ которыя он вступятъ, мы не хотимъ видть ихъ ни слишкомъ щепетильными, ни слишкомъ кокетливыми, но желаемъ, чтобъ он были любезны, способны воспитывать своихъ дтей и вести свое хозяйство.’ По уставу Бецкаго воспитанницы раздлялись на четыре возраста, и каждая воспитанница, поступая не старше шести-лтняго возраста, долина была пробыть въ заведеніи не мене 12-ти лтъ. Родители или родственники, опредливъ двицу, обязаны были дать подписку въ томъ, что они до истеченія положеннаго для воспитанія срока, ни подъ какимъ видомъ обратно требовать ее не станутъ:— предосторожность нелишняя при господств простаковскихъ понятій. Объемъ преподаванія учебныхъ предметовъ былъ не великъ {Предметами обученія въ первомъ возраст (отъ 6—9 лтъ) были: законъ божій, русскій, иностранные языки (французскій, нмецкій и итальянскій), арифметика, рисованье, танцованье, музыка и рукодлье. Во второмъ возраст (отъ 9 до 12 л.д прибавлялись два учебные предмета: исторія и географія, а также положено было начать знакомить воспитанницъ съ домашнимъ хозяйствомъ. Въ третьемъ возраст (отъ 12 до 15 л.) продолжалось преподаваніе тхъ же предметовъ и еще вводились словесныя пауки, состоящія въ чтеніи историческихъ и нравоучительныхъ книгъ, архитектура, геральдика и опытная физика. Архитектура служила, вроятно, пособіемъ при обученіи рисованію, а геральдика ограничивалась ознакомленіемъ съ гербами важнйшихъ дворянскихъ фамилій. Послдній предметъ былъ введенъ, очевидно, въ угоду тогдашнимъ сословнымъ предразсудкамъ, а былъ исключенъ изъ программы въ 1783 г. въ томъ же году внесено въ программу обученіе натуральной исторіи въ 3-ьемъ возраст. Курсъ послдняго возраста (отъ 15—18 л.) состоялъ въ повтореніи всего пройденнаго. Кром того усиливалось занятіе домашнимъ хозяйствомъ, при чемъ воспитанницы не только присутствовали на кухн, по вели счеты и выбирали състные припасы. Въ 1783 г. коммиссія народныхъ училищъ ввела въ этомъ возраст новый предметъ — геометрію. (См. ‘Очеркъ стол. жизни воспит. общ. благ. дв.’ В. Лядова.)}, такъ напр. арифметик предполагалось обучать настолько, насколько это необходимо въ домашней экономіи, т. е. первымъ четыремъ правиламъ. Преподаваніе исторіи и географіи тоже, вроятно, ограничивалось немногимъ, и вообще состояніе учебной части какъ видно изъ отчета коммиссіи народныхъ училищъ — было весьма неудовлетворительно. Особенное вниманіе обращалось только на языки, воспитанницы должны были выучиться исправно читать, писать и говорить, какъ на своемъ родномъ, такъ и на иностранныхъ языкахъ. Обученіе иностраннымъ языкамъ было поручено учительницамъ — иностранкамъ, но эти же иностранки забрали въ свои руки и другіе учебные предметы, такъ что воспитанницы, слыша постоянно чужую, а не родную рчь, почти забывали свой природный языкъ. Надо думать, что крайній не достатокъ въ русскихъ учителяхъ вынудилъ Бецкаго допустить такое широкое вмшательство иностранокъ: вмшательство это состояло въ прямомъ противорчіи съ его же собственною мыслью, высказанною въ генеральномъ план Воспит. Дома. ‘Можно ли — говорится въ глав VIII-й третьей части генеральнаго плана — чтобъ дти признавали иностранныхъ приставниковъ родителями своими и оказывали имъ, какъ долгъ велитъ, любовь и дружбу? Ежели по необходимости употреблены будутъ къ тому иноземцы, могутъ-ли они во всемъ подавать примръ питомцамъ: быть съ ними въ церкви и во всхъ мстахъ, гд правила вры совершаются, во всхъ упражненіяхъ экономическихъ, довольствоваться пищею вмст съ ними, по примру настоящихъ отцовъ и матерей., безъ чего любовь и почтеніе къ нимъ въ сердцахъ у дтей такъ сильно не утвердится’? Въ 1783 г. уже сама императрица обратила вниманіе на это господство иностраннаго элемента и поручила коммиссіи народныхъ училищъ пріискать учителей, которые могла бы преподавать вс предметы на отечественномъ язык, но повелніе ея, какъ извстно, не могло быть приведено въ исполненіе и сохранилось только въ архив институтскаго совта ‘яко превосходный и непремнный законъ премудрыя законодательницы.’ Но за то во французскомъ язык двицы преуспвали сильно, и ихъ отличный ‘прононсъ’ возбудилъ справедливое изумленіе англичанина Кокса. (См. Хронику Смольн. монастыря, стр. 24.) Отъ воспитанницъ и учительницъ Бецкій требовалъ соблюденія тхъ же гуманныхъ правилъ, какія изложены имъ въ устав Восп. Дома. Съ двицами предписывалось обращаться кротко, безпристрастно, чтобъ он не привыкли ни ‘излишне важничать’, ни ‘унылый видъ являть.’ Главнымъ средствомъ исправленія провинившихся служило (по правилу Локка) пристыженіе предъ цлымъ классомъ. 31-го января 1765 г. было учреждено ‘Мщанское училище,’ назначенное состоять подъ управленіемъ начальницы общества благородныхъ двицъ, которой поручалось, ‘заимствуя изъ утвержденныхъ по сіе время и въ народъ выданныхъ учрежденій, снабдить сіе училище равномрными распорядками, дабы учрежденнымъ воспитаніемъ обоего пола юношества произвесть новое порожденіе, отъ котораго бы прямыя правила воспитанія непрерывнымъ порядкомъ въ потомство переходить могли.’ Воспитанницы Мщанскаго училища, но окончаніи курса, который также продолжался 12 лтъ, были выдаваемы замужъ, если находились ‘достойные ихъ состоянію’ женихи или поступали на службу, за особую плату, при Обществ благородныхъ двицъ. Курсъ ученія въ обоихъ заведеніяхъ былъ почти одинаковъ, въ торжественныхъ церемоніяхъ мщанскія двушки участвовали вмст съ ‘двицами благородными’, на выпускахъ он получали т же подарки, хотя нсколько попроще. Только уже впослдствіи, когда оба эти училища поступили подъ непосредственное завдываніе императрицы Маріи еодоровны, курсъ Мщанскаго отдленія былъ значительно сокращенъ и положеніе мщанскихъ двушекъ тоже измнилось сравнительно съ прежнимъ. ‘Я нахожу — писала императрица въ 1797 г.— крайне несообразнымъ смшивать двицъ благородныхъ съ мщанками: обязанности и призваніе послднихъ отличаются, во многихъ отношеніяхъ, отъ обязанностей и призванія двицъ благородныхъ, и смшивать тхъ и другихъ — значитъ вредить ихъ воспитанію.’ Императрица нашла, что напр. обученіе музык и танцамъ ‘будучи существеннымъ требованіемъ въ воспитаніи двицы благородной, становится не только вреднымъ, но даже гибельнымъ (non seulement nuisible, mais mкme pernicieuse) для мщанки и можетъ увлечь ее въ общества, опасныя для добродтели.’ Также точно осудила императрица и ранній пріемъ воспитанницъ, имвшій цлью отдлить, съ младенческаго возраста, дтей отъ зараженныхъ предразсудками родителей. Самая мысль Бецкаго — создать воспитаніемъ новую породу людей — найдена была, хотя не прямо утопическою, но слишкомъ идеальною на томъ основаніи, что ‘прекрасный идеалъ часто вредитъ хорошей существенности.’ ‘Къ чему послужитъ блестящее образованіе — спрашиваетъ императрица — если оно только увеличитъ непріятности дйствительнаго положенія и сдлаетъ его наконецъ невыносимымъ’. Но самъ Бецкій строго поддерживалъ основной характеръ своихъ учрежденій.
Императрица Екатерина ІІ-я весьма часто посщала Смольный монастырь и говорила даже, что ‘минуты, проведенныя ею тамъ, были не потерянными минутами въ ея царствованіе.’ (См. Подлинные анекдоты, объ имп. Екатерин II, 1806 г.) Только въ послднее десятилтіе, начиная съ 1785 г. участіе ея во внутренней жизни института становится незамтнымъ. Не задолго до перваго выпуска двицъ, состоявшагося 30 апр. 1776г., императрица пожертвовала изъ своего кабинета сто тысячъ рублей съ тмъ, чтобы сумма эта была обращена ‘въ капиталъ содержанія и снабженія приданымъ изъ сихъ двицъ тхъ, которыя сей помощи по выход изъ монастыря, а паче, когда посягнутъ въ супружество, ни откуда имть не могутъ.’ въ торжественныхъ случаяхъ, въ Смольномъ устраивались праздники: живыя картины, балеты, концерты и драматическіе спектакли. Великій князь Павелъ Петровичъ также посщалъ Смольный {}, кром того бывали: Калга-султанъ (братъ крымскаго хана,) принцъ Генрихъ (братъ прускаго короля) и король шведскій Густавъ III. Въ архив Смольнаго уцелли до сихъ поръ копіи съ двухъ писемъ смолянокъ къ шведскому королю и его собстпенпоруч- * ный отвтъ. Король, какъ видно, съ удовольствіемъ посщалъ смолышіекихъ затворницъ, шутилъ и игралъ съ ними. Одной двиц онъ подарилъ на память брилліантовое сердечко, другой бросалъ сухарики въ приподнятый передникъ. Въ своемъ отвт Густавъ писалъ: ‘Въ ваши годы и при вашихъ дарованіяхъ легко радовать другихъ, и Вія порадовали меня: я приписалъ доказательство вашего воспоминанія лично себ и отнюдь не своему сану, и впервые почувствовалъ счастіе быть любимымъ ради себя самого, если это заблужденіе съ моей стороны, то прошу васъ оставить его при мн.’ Драматическіе спектакли очень правились Екатерин, хотя она и затруднялась выборомъ репертуара. ‘Двицы исполняютъ свои роли лучше здшнихъ актеровъ — писала императрица къ Вольтеру — ни должно замтить, что число пьесъ, пригодныхъ для нихъ слишкомъ ограниченно, ихъ надзирательницы избгаютъ тхъ, въ которыхъ слишкомъ много страсти, а французскія пьесы почти вс таковы. нелть написать то, что налъ нужно, это невозможно, подобныя вещи не длаются по заказу, ихъ при вводитъ геній! Пьесы пошлыя и глупыя могутъ испортить вкусъ. Какъ же тутъ быть?’
Обь одномъ изъ посщеній Павла Петровича сохранилось извстіе въ запискахъ Семена Порошина: 23 сент. 1765 г.— Въ исход одинадцатаго часа похали мы въ Новодвичій монастыря. Посл обда новый мы въ классы двицъ благородныхъ (раньше того они были и въ мщанскомъ отдленіи), танцевали он въ присутствіи его высочества, пли по итальянски и французскую псню изъ комической оперы, плели блонды и пересказывали наизусть выученныя на франц. язык басни и уроки географическія. Лучше всхъ танцевала и цла двушка Левишна. Собою лучше всхъ Зврева.— По окончаніи упражненій своихъ пошли он въ садъ и тамъ бгали. Мамзели ихъ, по наряду, тутъ же съ ними бгали ври его высочеств. По дворецъ возвратились мы въ исход пятаго часа, Вольтеръ, къ которому императрица обратилась за совтомъ, одобрилъ вообще мысль театральныхъ представленій и, желая быть съ своей стороны полезнымъ этому длу, вызвался самъ передлать нкоторыя пьесы для смоленскаго театра. При этомъ Вольтеръ затруднялся только однимъ обстоятельствомъ: ‘я полагаю, писалъ онъ, что вашъ батальонъ 500 двицъ — батальонъ амазонокъ, по не думаю, чтобы он изгоняли мужчинъ, разыгрывая театральныя пьесы, половина этихъ молодыхъ героинь но невол должна представлять героевъ, но какъ справляются он съ ролями стариковъ!‘ Впрочемъ, пообщавъ приняться за передлку репертуара (въ март 1772 г.), Вольтеръ не исполнилъ своего общанія, по крайней мр, въ институтскомъ архив не сохранилось слдовъ этого исполненія. На институтскихъ спектакляхъ играли Заиру Вольтера, La servante-matresse и др., а изъ рускихъ пьесъ Замиру Сумарокова. Дв изъ воспитанницъ такъ удачно сыграли свои роли въ пьес: ‘La servante-matresse,’ что имъ обимъ посвящены были стихи, напечатанныя въ С. Петерб. вдомостяхъ (1773 с., No 96) — Въ одномъ изъ этихъ стихотвореній говорится:
Какъ ты, Нелидова, Сербину представляла,
Ты маску Таліи самой въ лиц являла
И, соглашая гласъ съ движеніемъ лица,
Пріятность съ дйствіями и съ чувствіями взоры,
Пандолфу длая то ласки, то укоры,
Плнила пніемъ и мысли, и сердца.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Естественной игрой ты всхъ ввела въ забвенье,
Всякъ дйствіе твое за истину считалъ,
Всякъ зависть ощущалъ къ Пандолфу въ то мгновенье
И всякъ на мст быть Пандолфовомъ желалъ.
Эта же Нелидова получила но первомъ выпуск шифръ и была взята фрейлиной ко двору.
Въ 1773 г. воспитанницы Смольнаго покинули въ первый разъ монастырскія стны и показались жителямъ столицы, по желанію императрицы, он здили гулять въ Лтній садъ, въ сопровожденіи Бецкаго, г-жи Лифонъ и своихъ надзирательницъ. По Нев он хали на шлюбкахъ, затмъ, выйдя на берегъ противъ Зимняго дворца, осматривали Эрмитажъ. ‘При вход ихъ въ садъ — гласитъ современное газетное описаніе — кн. Гр. Гр. Орловъ сдлалъ имъ весьма пріятную неожиданную встрчу, которая полюбилась не только двицамъ, но и всми гуляющими была отмнно похвалена. (А гуляющихъ было множество, по словамъ описанія: многочисленная толпа заперла вою улицу и почти совсмъ остановила проздъ.) Онъ нарочно приготовилъ для ихъ прізда въ одной закрытой куртин роговую музыку и приказалъ тотчасъ заиграть, какъ, двицы въ садъ вступятъ, чего ни он, ни прочія гуляльщики не ожидали.
Когда музыка заиграла, то всхъ привела въ нкоторое пріятное удивленіе, а когда узнали т, для кого сіе было сдлано, что это учинено для встрчи, также и о томъ, кто ихъ симъ встрчаетъ, то съ большимъ удовольствіемъ, весьма благопристойно благодарили его свтлость за толь пріятную неожидаемость. Сей его свтлости поступокъ весьма былъ кстати употребленъ, дабы молодыхъ двушекъ, незнающихъ еще свта, но хорошо воспитанныхъ, при первомъ шаг вступленія ихъ въ свтъ, такимъ пріятнымъ образомъ встртить, и привыкшій ихъ вкусъ къ нжности во время гулянья забавлять музыкою’.
‘Он, гуляя въ саду и осматривая вс лучшія мста, между прочимъ заходили въ гротъ. Тутъ большое вниманіе ихъ было ко мраморнымъ статуямъ, кои осматривая, длали примчанія и разсуждали знающимъ и похвальнымъ образомъ о скульптур, равно какъ примтно было ихъ знаніе изъ разсужденій о живописи и о исторіяхъ картинъ, которыя он смотрли, будучи въ эрмитаж въ присовокупленныхъ къ нему галлереяхъ. Потомъ ходили во дворецъ и, осмотри покои Ея Имп. Величества, возвратились черезъ садъ къ пристани, что противъ сего саду. Тутъ, свъ опять въ шлюпки, похали въ свой домъ воспитанія, гд столько для себя и для общества пріобрли он полезныхъ плодовъ’.
‘Во время гулянія всякій могъ примтить въ нихъ благопристойную смлость. Всмъ нравилась ихъ благородная незастнчивость. Множество разныхъ людей начинали съ ними говорить о разныхъ матеріяхъ, гд он со всми и обо всемъ изъяснялись свободно, непринужденно и съ особливою пріятностію и на вс вопросы отвчали къ удовольствію каждаго, любопытствующаго узнать о ихъ понятіи и знаніяхъ. Однимъ словомъ сказать, что данное имъ рачительное воспитаніе столь уже примтно, что всякаго вниманія и похвалу заслуживаетъ. Ихъ таланты уже видны и желаемая отъ воспитанія ихъ польза явно открывается — Весьма пріятно было видть изображенное удовольствіе на лицахъ всего общества, даже что и самый простой народъ, самыми простыми и свойственными его идеямъ выраженіями сихъ двицъ и данное имъ воспитаніе выхвалялъ (?). По люди разсуждающіе, при семъ пріятномъ зрлищ, боле чувствовали въ сердцахъ своихъ удовольствія и благодарности къ нашей всемилостивйшей и премудрой матери Россіянъ, которая ничего того не упускаетъ, чмъ можетъ подданныхъ своихъ усчастливить и что принесетъ имъ пользу — Сіи насажденныя монархинею воспиталища возрастятъ Россіи хорошихъ женъ, попечительныхъ матерей, рачительныхъ хозяекъ, въ мужскомъ пол произведутъ хранящихъ истину судей, остроумныхъ министровъ, славныхъ героевъ, врныхъ друзей и сыновъ, прямо любящихъ отечество свое. Сіи воспиталища проповдуютъ славу великія Екатерины въ роды родовъ, разсютъ полезные плоды Россіи и въ поздніе потомки и нетокмо возвстятъ о побдахъ побдоносныя нашея героини надъ врагами отечества и имяни Христова, но нарекутъ ее нкоимъ божествомъ, побдившимъ врага рода человческаго — невжество, просвтившимъ разумы, исправившимъ сердца и нравы, вліявшимъ новыя чувства и самую природу въ младыхъ Россіянахъ преобразившимъ’.
По словамъ вдомостей ‘Россійскій Парнасъ также не остался безъ дйствія’. Но этому случаю написаны были стихи ‘двицамъ перваго возраста’, въ которыхъ мы находимъ слдующія строфы:
Не нимфы ли богинь предъ нами здсь предстали?
Иль сами ангелы со небеса сошли
Но обитанію межъ смертныхъ на земли,
Что взора и сердца всхъ зрителей питали.
Какъ солнечны лучи, такъ взоры ихъ сіяютъ,
Съ красой небесною краса сихъ нимфъ равна,
Съ незлобіемъ сердецъ невинность ихъ явна,
Конечно божество он въ себ являютъ.
Какъ садъ присутствіемъ ихъ нын украшался,
Такъ будетъ краситься вся Росская страна.
Предбудущая въ нихъ намъ польза ужь видна:
Не тщетно каждый, зря двицъ сихъ, восхищался.
Ихъ воспитаніемъ исправлены умы
Всхъ добродтелей примры въ нихъ представятъ,
Сердца испорченны и нравы злыхъ исправятъ,
Сколь много должны въ нихъ Екатерин мы! и пр. и пр.
Изъ разныхъ обычаевъ, господствовавшихъ въ Смольномъ монастыр, заслуживаетъ упоминанія еще одинъ, о которомъ разсказываетъ англійскій путешественникъ, Уильямъ Коксъ. ‘Когда мы постили это учрежденіе — пишетъ онъ — тамъ былъ приготовленъ обдъ для ста бдныхъ женщинъ, ихъ угощали старшіе члены общества, а молодыя двушки раздавали имъ мелкія серебряныя монеты и по нскольку аршинъ холста. Этотъ обычай установленъ для развитія въ молодыхъ сердцахъ участія къ неимущимъ и готовности облегчать нужду ближняго’ Раздаванье милостыни заведено было здсь по мысли Локка, строго осужденной Ж. Ж. Руссо {Вотъ что говоритъ объ этомъ Руссо: ‘Ребенка заставляютъ давать вещи, которымъ онъ не впасть цны, деньги, изъ которыхъ онъ не можетъ сдлать употребленія. Ребенокъ отдастъ скоре сто червонцевъ, чмъ одинъ пирожекъ. Но пригласите-ка этого щедраго раздавателя милостыни отдать вещи, которыя ему дороги: игрушки, конфекты, завтракъ, и вы скоро узнаете, дйствительно ли сдлали его щедрымъ…. Я подмчалъ въ дтяхъ только два рода щедрости: давать что имъ не нужно’. Дале Руссо оспариваетъ Локка и называетъ такую щедрость ростовщическою.
‘Если ребенку перестанутъ возвращать данное, онъ перестанетъ и давать. Нужно скоре стараться о привычкахъ души, нежели рукъ’. (Сочин. Ж. Руссо, T. I, изд. Тиблена, стр. 72).}.
7-го Марта 1765 г. императрица приняла сухопутный кадетскій корпусъ {Корпусъ этотъ учрежденъ былъ въ 1731 г. по предложенію гр. Миниха, а названіе сухопутнаго получилъ въ 1743 г. Въ 1766 г., названъ Импер. Сухоп. Шляхетнымъ Кад. Корпусомъ.} подъ свое непосредственное вденіе, поручивъ управленіе имъ И. И Бецкому (бывшему тогда въ чин генералъ-поручика) и генералъ-маіору Философову. Впрочемъ философовъ имлъ съ того времени весьма мало вліянія на корпусъ, а съ 10-го мая того же года Бецкій считался уже одинъ начальникомъ этого заведенія. Въ тоже время занялся онъ составленіемъ новаго устава, который и былъ утвержденъ 11-го сент. 1760 г. Въ устройств корпуса произошла, вслдствіе того, огромная перемна. Число кадетъ, по новому уставу не излнилось, по вмсто прежняго механическаго дленія на шесть ротъ, учреждены была пять возрастовъ, первый отъ 5—9 лтъ, второй отъ 9—12, третій отъ 12—15, четвертый отъ 15—18, пятый отъ 18—21 г. До пятаго возраста, т. е. до того времени, пока не сложится характеръ юноши и не обозначатся ясне наклонности юношей,— имъ позволялось перемнять свои званія: военное на гражданское и наоборотъ, но ‘перемну сію — сказано въ устав — не инако чинить, какъ по справедливымъ причинамъ, а именно, для склонности совсмъ противной принятому званію, для сложенія къ тому негоднаго и но другимъ причинамъ достоврно извданнымъ и доказаннымъ’. Перемнъ этихъ не дозволялось уже длать въ пятомъ возраст. Прежде въ корпусъ принимали во всякое время, если только были вакансіи, но новому же уставу положено было принимать въ кадеты только чрезъ каждые три года и не старе шести лтъ охъ роду. Родители обязаны были дать письменное объявленіе, что они помщаютъ дтей своихъ въ корпусъ не меньше какъ на пятнадцать лтъ и до истеченія этого срока не станутъ требовать ихъ обратно. Всякія тлесныя наказанія кадетовъ были отмнены, и мы видли уже, что Бецкій былъ очень твердъ въ своемъ ршеніи. Отъ начальствующихъ требовалось ласковое и кроткое обращеніе съ подчиненными и хотя, говорится въ устав, и принужденъ бываетъ (начальникъ) въ воинскомъ дл оказывать видъ строгости, но прямое его достоинство и дарованіе въ томъ состоитъ, чтобъ сію строгость соединять съ пріятностію и остерегаться, дабы не произвесть въ юношахъ вредительныхъ воображеній страха, которыя трудно истребитъ, Когда единожды вкоренятся.‘ Въ воспитанія кадетовъ по требованію устава ‘елико можно надлежитъ избгать излишнихъ праздностей, нарядовъ и всего того, что жизнь изнжить и въ ослабленіе привести можетъ — Сего ради нсколько строго въ томъ пастою, что завиваніе, пудры, помада и вс некстати уборы излишни, что пища долженствуетъ быть простая, по здоровая и достаточная, что надлежитъ больше тло пріучать къ трудамъ, нежели принуждать разумъ къ размышленіямъ и соображеніямъ, чтобъ блестящая поверхность (курсивъ въ подлинник) не была предпочитаема простымъ и правдолюбивымъ нравамъ, но преимущество давано было трудамъ, постоянству и доброй вр. Тмъ въ ненависть приведены будутъ праздность, лицемріе и ласкательство, пріятной токмо видъ имющія и часто нын прямому достоинству предпочитаемые. Происходящее отъ сихъ наружностей зло есть тмъ большее, что не токмо многія ненужныя и не необходимыя вещи длаются чрезъ то нужными и необходимыми, по и украшающіеся сими притворствами люди, довольствуясь быть учтивы и ласковы, не имютъ уже впрочемъ ни истиннаго усердіи къ отечеству, ни способности къ полезнымъ дламъ, а только самихъ себя любятъ‘. (Сборникъ свд. о военно-учебн. заведеніяхъ, т. I.) Обученіе, по уставу, ‘должно быть практическое, паче нежели теорическое, учиться юношеству больше отъ смотрнія и слышанія, нежели отъ тверженія уроковъ‘. Сообразно съ развитіемъ умственныхъ силъ дитяти, располагался и самый учебный курсъ: въ первомъ возраст учили только закону божіюА иностраннымъ языкамъ, рисованію, танцованію и цыфири (т. е. арифметик), въ четвертомъ возраст начинались уже собственно-военныя науки: навтика, или свденія о морскомъ искуств, фортификація, артиллерія, и оканчивались въ послднемъ возраст {Насчетъ преподаванія въ корпус латинскаго языка, логики, метафизики и пр. Бецкій руководствовался слдующимъ мнніемъ: ‘Наибольшій порокъ ныншняго воспитанія состоитъ въ томъ, что много употребляется времени на сіи науки, для которыхъ учителя заставляютъ насъ тратить лучшую часть жизни и препятствуютъ учиться важнйшимъ и обыкновеннымъ познаніямъ). (См. Разсужденія объ установленіи кадетскаго корпуса часть 2, гл, 2, 59). Вслдствіе этого кадеты были избавлены отъ излишнихъ мукъ и траты времени.}. 20 янв. 1707 г. Бецкій (въ то время уже переименованный въ дйств. тайные совтники) назначенъ былъ старшимъ членомъ корпуснаго совта, а генералъ-директоромъ корпуса опредленъ генералъ поручилъ Брантъ. Тмъ не мене Бецкій продолжалъ быть главнымъ хозяиномъ въ корпус и зорко слдилъ затмъ, чтобы его предписанія не обращались въ пустыя фразы.. Насколько бдителенъ былъ въ этомъ отношеніи надзоръ Бецкаго, водно изъ записокъ И. С. Горголи и С. Глинки, которые, оба воспитывались при немъ въ Шляхетномъ кадетскомъ корпус. Мы уже заимствовали нсколько свденій у Горголи, теперь обратимся къ кемене любопытнымъ, но боле подробнымъ запискамъ С. Глинки.
‘Я поступилъ въ кадетскій корпусъ, пишетъ Глинка въ тотъ самый годъ, когда вышелъ Бобринскій (объ инструкціи, данной Бобринскому для заграничнаго путешествія мы говорили уже въ первой стать). Въ бытность его Екатерина нердко посщала сіе заведеніе, а графъ Григорій Орловъ еще чаще. Обходясь съ кадетами, какъ съ дтьми своими, они отвдывали ихъ пищу и брали съ собою кадетскій хлбъ, говоря, что онъ очень, очень хорошъ — и это была сущая правда. Когда императрица прекратила свои посщенія въ корпусъ, тогда по воскреснымъ днямъ, зимой, человкъ но двадцати малолтнихъ кадетъ назначались во дворецъ для различныхъ игръ съ ея внуками, преимущественно въ веревочку. На сихъ играхъ не видно было Екатерины, царицы полсвта: въ лиц ея представлялась только нжная мать, веселящаяся весельемъ дтей своихъ. Въ тотъ вечеръ, когда довелось мн быть на играхъ, у шестилтняго товарища моего, Фирсова, въ игр на веревочку, спустился чулокъ и упала подвязка. Императрица посадила его къ себ на колни, подвязала чулокъ и поцловала Фирсова. Отпуская насъ въ корпусъ, Екатерина раздавала намъ по фунту конфектъ и говорила: ‘длитесь, дти, длитесь съ товарищами! Я спрошу у нихъ, когда они прідутъ, подлились ли вы съ ними.’ Бецкій, какъ будто по ступенямъ новой жизни, раздлилъ корпусъ на пять возрастовъ {Дленіе кадетовъ на возрасты, а возрастовъ на отдленія снова принято въ ныншнихъ военныхъ гимназіяхъ. (См. Педагогич. Сборникъ, изд. при военно-учебн. заведеніяхъ, No 1, 1867 г.)}. Каждый возрастъ состоялъ изъ пяти отдленій, заключавшихъ въ себ по двадцати дворянъ и пяти мщанъ, первыхъ приготовляли къ военной служб, а вторыхъ къ званію учителей, по въ воспитаніи ихъ не было никакого различія. Кто боле успвалъ въ нравственности и наук, тотъ и получалъ награды. Сынъ мщанина шелъ наряду съ графами и князьями и по достоинству нердко былъ впереди ихъ. Сближеніемъ сословій въ общемъ воспитаніи Бецкій желалъ, такъ сказать, породнить ихъ навсегда…. Гд былъ Бецкій, тамъ была и отеческая заботливость, и привтъ сердечный. Съ какимъ радушіемъ принималъ онъ насъ въ день своихъ имянинъ, съ какою лаской самъ угощалъ насъ и съ какой нжной внимательностью разспрашивалъ насъ о предметахъ нашего ученія! Бецкій обладалъ большими свденіями въ наукахъ и искуствахъ.’
‘Счастливый выборъ Бецкаго далъ намъ въ надзирательницахъ нашихъ (первой возрастъ находился, но уставу, подъ ихъ наблюденіемъ) вторыхъ матерей Безъ книгъ и перьевъ ихъ ласковый голосъ научилъ насъ обыкновенному разговору…. Въ праздничные дни присылали изъ дворца въ каждое отдленіе по корзин конвентъ. Наши надзирательницы обдляли каждаго изъ насъ по порядку и заставляли выговаривать слдующія слова: notre tendre m&egrave,re et notre auguste impratrice daigne nous envoyer des confitures и пр. Въ корпус учрежденъ былъ оспенный залъ. Хотя у меня была еще дома сильная оспа, но она не оставила никакихъ слдовъ, а потому въ числ 80 кадетъ помстили тутъ и меня. По окончаніи оспеннаго искуса, насъ усадили на классныя скамьи. Я умлъ уже читать и потому попалъ въ первый или высшій классъ, гд въ общее и единораспвочное чтеніе намъ предложили всемірную Лекроціеву исторію. И теперь еще помню, какъ учитель нашъ, Аанасьевъ, небольшой ростомъ, но пылкій къ своему длу, для мрнаго распва, притопывалъ ногою и прикрикивалъ: ‘громче, громче’!
‘Въ малолтнемъ возраст насъ пріучили ко всмъ воздушнымъ перемнамъ. По выход моемъ изъ корпуса поступилъ я съ товарищемъ моимъ, Монахтинымъ, въ число адьютантовъ къ князю Ю. В. Долгорукому. Однажды, въ январскій морозъ, князь взялъ насъ съ собою на садку за Прсненскую заставу, вс укутались въ шубы, а мы отправились въ щеголеватыхъ адьютанскихъ мундирахъ. Видя, что не морозъ насъ, а мы проняли морозъ, князь сказалъ: ‘это могутъ вытерпть только кадеты, да черти’. Укрпясь въ дтств противъ суровости нашихъ зимъ, я и въ преклонныя мои лта никогда не ношу мховой одежды. Для укрпленія тлесныхъ нашихъ силъ, насъ заставляли перепрыгивать черезъ рвы, взлзать и карабкаться на высокіе столбы, прыгать чрезъ деревянную лошадь, подниматься на высоты’ и пр.
Разнообразіе и отчасти спартанскій характеръ всхъ этихъ упражненій очевидно навяны были педагогическимъ трактатомъ Руссо: Emile ou de l’ducation. Руссо говоритъ, что его Эмиль долженъ ‘пріучаться ко всмъ перемнамъ погоды и ко всякимъ температурамъ’ и потому отвергаетъ даже т предосторожности въ сохраненіи здоровья, которыя Локкъ считаетъ необходимыми. (Сочни. Руссо, T. I, стр. 105).
‘Изъ перваго возраста — продолжаетъ Глинка — перешелъ я во второй, гд для лтнихъ игръ былъ обширный дворъ, отдленный заборомъ отъ прежняго нашего сада, часто мы подбгали къ нему и въ промежутки забора смотрли на липы, подъ которыми, бывало, играли и сидли, смотрли, не пройдетъ-ли кто изъ нашихъ надзирательницъ или нянекъ. Сердце билось отъ радости, когда взоры наши встрчались съ ихъ взорами, и когда намъ удавалось прокричать: ‘здравствуйте! мы васъ помнимъ, мы васъ любимъ!’ И въ новомъ возраст мы встртили новое свидтельство о томъ, съ какимъ умньемъ и раченьемъ Бецкій выбиралъ людей для нашего воспитанія. Главный начальникъ второго возраста и вс гувернеры были французы. Кто же и въ нихъ вложилъ горячее, безкорыстное усердіе къ польз нашей? Выборъ Бецкаго. Начну съ нашего инспектора, маіора Фромандье. Онъ былъ человкъ ученый, умный и зоркій въ длахъ жизни. Однажды, когда нашъ іеродіаконъ объяснялъ намъ катихизисъ, онъ принесъ Вольтерова Задига, переведеннаго Смирновымъ. ‘Прочитайте, сказалъ онъ іеродіакону, прочитайте имъ главу о пустынник, въ которой Вольтеръ такъ разительно представилъ пути Провиднія ‘.
Искреннее сочувствіе, съ которымъ вспоминаетъ Глинка о первыхъ годахъ своей молодости, проведенныхъ въ кадетскомъ корпус, даетъ намъ право думать, что Бецкій умлъ осуществлять на дл свои педагогическія требованія. Глинка писалъ свои мемуары уже въ старости, но пріятныя воспоминанія дтства такъ глубоко запали ему въ душу, что онъ передаетъ ихъ постоянно въ лирическомъ тон и при этомъ рисуетъ личность Бецкаго въ самыхъ привлекательныхъ краскахъ. Замтимъ кстати, что, по свидтельству современниковъ, Бецкій былъ вообще человкъ холоднаго и серьезнаго обращенія: искушенный опытомъ своей придворной жизни, онъ не для всякаго встрчнаго гостепріимно раскрывалъ свою душу. Но въ обществ дтей, а также лицъ, близко ему знакомыхъ, мгновенно измнялись его обычныя манеры, важный старикъ длался разговорчивъ, дружелюбенъ и предупредительно ласковъ. Бесда его была всегда занимательна. ‘Обо всемъ, что имъ было читано,— говорится въ одной его біографіи,— онъ говорилъ очень хорошо и охотно даже подъ вечеръ своей жизни…. Въ анекдотахъ о придворной жизни, особенно изъ хорошо знакомаго ему времени Петра І-го, у него никогда не было недостатка, и онъ передавалъ ихъ хотя сдержанно, но съ благородною независимостью’.
Труды и матеріальныя пожертвованія Бецкаго въ пользу подчиненныхъ ему заведеній были вознаграждены самымъ торжественнымъ образомъ въ 1773 г. 18-го декабря этого года Бецкій былъ приглашенъ въ собраніе Сената, и тамъ генералъ-прокуроръ, кн. А. А. Вяземскій, сказавъ краткую рчь, вручилъ ему медаль, выбитую ‘въ память его любви къ отечеству’. На лицевой сторон этой медали было сдлано выпуклое, грудное изображеніе Бецкаго съ открытою шеею и обращенное вправо, на оборот представлены въ перспектив соединенные фасады трехъ зданій: Воспитательнаго дома, Академіи художествъ и Общества благородныхъ двицъ, передъ зданіями виднъ памятникъ въ род пирамиды съ изображеніемъ въ щит вензелеваго имени Бецкаго. Около ободка медали, надъ памятникомъ, надпись: ‘за любовь къ отечеству г. Щитъ въ верхней части памятника поддерживается маленькимъ геніемъ, между тмъ, какъ другой геній привязываетъ гирлянду. Предъ памятникомъ, въ вид сидящей женщины, представлено милосердіе, которое привлекаетъ къ себ младенца и кладетъ руку на голову другого малютки, украшающаго гирляндою основаніе памятника. Возл милосердія видны пеликанъ и слонъ: эмблема попечительности, самоотверженія и благоразумія. Принявъ медаль, Бецкій произнесъ нсколько благодарственныхъ словъ въ отвтъ генералъ-прокурору. ‘Недостатокъ въ моихъ словахъ — сказалъ онъ при этомъ — не можетъ ни малйшаго подать правит. сенату сумннія о чувствительности моего признанія или, лучше сказать, самое мое молчаніе прошу принять за чистосердечную благодарность’.
Въ послдніе годы своей жизни Бецкій хотя и сохранилъ вс сбои почетныя званія, но уже не исполнялъ на самомъ дл никакихъ государственныхъ обязанностей. Время реформаторской дятельности Екатерины II прошло безвозвратно, и новыя личности, новые любимцы окружили императрицу. Платонъ Зубовъ длается приближеннымъ къ ней человкомъ. Къ этому-то сильному вельмож часто обращается дряхлый старикъ, обойденный новымъ теченіемъ придворной жизни. Охлажденіе императрицы тревожитъ Бецкаго, и онъ спрашиваетъ Зубова въ одномъ письм: ‘не прогнвалъ-ли онъ чмъ всемилосердную государыню’? Въ другомъ письм (переданномъ Зубову гр. Н. И. Салтыковымъ) г-жа Рибасъ жалуется отъ имени Бецкаго на графа Миниха {Христофоръ Сергевичъ Минихъ, тайный совтникъ, былъ сынъ Эрнста Миниха и внукъ фельдмаршала. Род. въ 1751 г. ум. въ 1824 г. Съ гр. Эристомъ Бецкій былъ въ очень хорошихъ отношеніяхъ, но съ сыномъ его не ладилъ, какъ видно изъ этого письма. Христ. Минихъ назначенъ въ помощники Бецкому, по Воспит. дому, въ 1792 г.} ‘который данъ ему только въ помощники, а онъ воюетъ крпкою и сильною рукою, какъ бы былъ самъ устроитель сего (Воспитательнаго) дома. Я сама, видя его Бецкаго безпрестанно въ слезахъ и въ смятеніи, нахожусь въ превеликой горести, жаля объ немъ и страшась потерять имніе его и свое, которое находится въ ономъ дом. Минихъ не положилъ тутъ ни 20 коп., а беретъ и занимаетъ и другихъ еще награждаетъ нашимъ имніемъ. Въ город такая ужь молва носится, какъ и въ моемъ сердц, что никто не надеженъ ни на что и многіе начали обратно брать свои капиталы’. Г-жа Рибасъ, въ семейств которой Бецкій находилъ себ успокоеніе и отраду по смерти своей сестры, была урожденная Соколова, дочь бднаго художника, и получила воспитаніе въ Париж на счетъ Ивана Ивановича, онъ же выдалъ ее замужъ за маіора де-Рибаса, служившаго въ Шляхетномъ кад. корпус, впослдствіи адмирала, командовавшаго гребнымъ флотомъ при взятіи Измаила. Не имя собственныхъ дтей, Бецкій завщалъ этому семейству вс свои дома и значительную часть своего капитала. Домовъ у Бецкаго было три: одинъ (на Дворцовой площади, нын кн. Гагарина) достался ему отъ сестры его, Анастасы! Ивановны, два другіе онъ выстроилъ самъ близь Лтняго сада. Эти два дома (нын принадлежащіе принцу Ольденбургскому) считались, въ свое время, красою столицы но своей простой но изящной архитектур, они соединялись между собою террассою, на которой находился садъ въ цвтущемъ состояніи. Окна были большія, до самаго паркета, камины мраморные во всхъ комнатахъ, а на терассу вела стеклянная дверь. Все бы то устроено съ большимъ вкусомъ и удобствомъ, и многіе иностранцы любопытствовали осматривать эти дома. Во всхъ комнатахъ, гд нужно было, въ кухн, и даже въ конюшняхъ, проведена была вода изъ Невы. Иванъ Ивановичъ Бецкій былъ очень любознателенъ. Узнавъ, что въ Кита, посредствомъ духовыхъ печей, выводятъ цыплятъ по нскольку тысячъ вдругъ, отъ завелъ у себя въ дом такую печь, выведенные цыплята гуляли по садовой террасс (примыкавшей, въ дом сестры, къ его кабинету), заходили и къ нему въ кабинетъ. На одномъ гравированномъ эстамп онъ изображенъ сидящимъ въ своемъ кабинет, въ рукахъ у него рисунокъ памятника, который сооруженъ имъ надъ гробомъ сестры, вокругъ бгаютъ цыплята. Въ этихъ цыплятахъ Бецкій видлъ эмблему дтства, которому посвятилъ онъ свои заботы. Бецкій не любилъ безумной роскоши, такъ свойственной всмъ знатнымъ вельможамъ того времени: одежда его не блистала золотомъ и драгоцнными камнями: однобортный кафтанъ, камзолъ, шелковое чулки и башмаки съ пряжками все было просто и не бросалось въ глаза. Въ своемъ духовномъ завщаніи, въ которомъ не забыта и прислуга, находившаяся въ разныхъ должностяхъ, Бецкій проситъ ‘предать тло его погребенію безъ всякаго излишняго великолпія, почитая лучше, отнявъ у тщетности, отдать въ помощь страждущему человчеству’. Но у этой простой гробницы собралось много людей, сочувствовавшихъ дятельности покойнаго. Надъ прахомъ 92-лтняго старца, отдавшаго свою жизнь длу воспитанія и благотворенія, Анастасій Братановскій произнесъ краткую, но теплую рчь, сенатъ собрался въ Александро-невской лавр и положилъ на гробницу медаль, за 22 года передъ тмъ поднесенную Бецкому. Державинъ посвятилъ ему одно изъ наиболе удачныхъ своихъ стихотвореній:
Лучъ милости былъ, Бецкій, ты!
Пресклась жизнь, по справедлива
Хвала твоя не умерла:
Тхъ гробъ, тхъ персть краснорчива
О коихъ говорятъ дла,
Воззримъ ли зданіи на громады,
На храмы музъ, на храмъ Паллады,
На брегъ, на домъ Петровъ, на садъ —
И камни о теб гласятъ!
Кто въ браняхъ лилъ потока крови,
Кто грады въ прахъ преобращалъ,—
Ты милосердья полнъ любови,
Спасалъ, хранилъ, училъ, топалъ.
Домикъ Петра, сохраненный заботливостью Бецкаго, набережная Невы, зданіе Академіи художествъ, Лтній садъ — все это памятники, заслуживающіе вниманія, но еще боле должны мы быть благодарны этому безкорыстному дятелю за то ‘храненіе, питаніе и ученіе юношества’, которое дало ему почетное мсто въ исторіи русскаго воспитанія.

(Статья третья и послдняя.)

Характеръ школьнаго образованія при Петр I. Два направленія, схоластическое и практическое. Состояніе духовныхъ школъ. Школы: Навигацкая, Инженерная и Артиллерійская. Первый сухопутный кадетскій корпусъ. Отличіе его отъ другихъ учебныхъ заведеній. Частное преподаваніе того времени, педагоги туземцы и иностранные бродяги. Поворотъ къ лучшему. Н. И. Панинъ, какъ воспитатель великаго князя. Педагогическая система Бецкаго. Заимствованія, сдланныя Бецкимъ у иностранныхъ писателей. Развитіе педагогическихъ идей въ западной Европ. Локкъ, Монтэнь и Руссо. Моральное направленіе въ педагогик. Закрытое воспитаніе, какъ средство къ созданію ‘новой породы’ людей. Причины его неудачи. Общій взглядъ на царствованіе Екатерины II. Характеристика русскаго общества екатерининскаго времени. Значеніе Бецкаго въ исторіи воспитанія.

Въ нашемъ библіографическомъ очерк мы уже заимствовали изъ уставовъ Бецкаго т главныя черты, примненіе которыхъ на практик должно было отразиться извстнымъ образомъ на внутренней жизни воспитательныхъ учрежденій, находившихся подъ вдомствомъ итого замчательнаго государственнаго человка. Эти черты были важны для насъ въ связи съ личнымъ характеромъ Бецкаго и его непосредственнымъ вліяніемъ на судьбу воспитанниковъ. Съ той же цлью была приведены нами небольшіе отрывки изъ воспоминаній Горголи и Глинки, которые оба были живыми свидтелями реформы или, лучше сказать, живымъ матеріаломъ, на которомъ пробовалась новая педагогическая система. Такимъ образомъ, мы покончили съ субъективной стороной этой системы: хорошо или дурно — пусть ршаетъ читатель. Теперь намъ предстоитъ другая половина задачи: разсмотрть педагогическія идеи Бецкаго, независимо отъ личности, приводившей ихъ въ исполненіе, независимо отъ той доли искренности и нравственнаго мужества, которую свтлая личность могла вносить, и дйствительно вносила въ задуманное ею дло. Каковы были эти идеи сами по себ, по своему внутреннему достоинству, какъ логически-построенная и логически-примненная къ жизни теорія воспитанія? Но прежде, чмъ излагать и разсматривать совершенно объективно теоретическую программу Бецкаго, мы должны еще опредлить, какъ шло у насъ воспитаніе до того времени, какими началами руководствовалось оно и насколько соотвтствовало разумнымъ требованіямъ. Необходимо указать, какія именно улучшенія произвела новая система сравнительно съ прежней, иначе заслуга реформатора не будетъ выяснена и оцнена по справедливости. Всякая реформа — педагогическая, экономическая, государственная — есть результатъ своего времени и порождается всею совокупностью соціальныхъ условій, при которыхъ жили и дйствовали наши предки, понятно, что вн этого времени она теряетъ свою жизненность и практичность. Нравственные вопросы и общественныя проблемы, нын утруждающія собой только головы россійскихъ газетныхъ публицистовъ, могли серьезне занимать лучшіе умы прежняго поколнія, надежды и стремленія, уже устарвшія для насъ и сданныя въ архивъ, были юны и свжи лтъ сто тому назадъ. Развитіе мысли иметъ свои ступени, свои переходы, неизбжные во всякомъ органическомъ процесс, но важно знать: впередъ или назадъ велъ реформаторъ современное ему общество. Если общественное сознаніе крпло и расширялось подъ вліяніемъ извстной реформы, если плодотворная мысль, внесенная въ общество, послужила сменемъ для другихъ полезнйшихъ выводовъ, то историческая заслуга реформы не подлежитъ уже никакому сомннію. Еще важне, если нкоторыя мысли, высказанныя при этомъ, не потеряли своей цнности даже до настоящаго времени, и, какъ научныя аксіомы, сдлались достояніемъ всхъ мыслящихъ людей. Въ этомъ заключается уже общее, безотносительное значеніе реформы.
Характеръ школьнаго образованія при Петр I обусловливается двумя чертами, свойственными тому времени вообще: съ одной стороны мы видимъ новыя стремленія, шедшія въ разрзъ съ прежнимъ бытомъ, съ другой — упрямая старина ревниво держится за свои понятія и привычки, выработанныя вками. Сообразно съ этимъ, и въ школьномъ образованіи мы различіемъ дв струи, два противоположныя направленія, изъ которыхъ одно ведетъ свое начало отъ ‘домостроя’ и ‘анфологіи’ Петра Могилы, а другое отъ государственной реформы Петра I. При вступленіи на престолъ Петра I единственными разсадниками образованія были у насъ кіевская духовная академія, называвшаяся тогда коллегіей (основ. въ 1589 г.) и московская духовная академія, носившая названіе греко славянолатинскаго или заиконоспасскаго училища. Въ этихъ академіяхъ получали образованіе не одни только лица духовнаго званія, но въ нихъ поступали и дворянскія дти, даже княжескихъ фамилій. Такъ напр. въ московскую духовную академію, уже въ 1736 г. поступило 158 дворянскихъ дтей и между ними князья Оболенскіе, Прозоровскіе, Хилковы и пр. Было время, когда устройство этихъ училищъ казалось явленіемъ прогрессивнымъ: кіевскіе ученые, сами пропитанные насквозь схоластикой, нетерпимостью и предразсудками, стояли однако много выше современныхъ имъ московскихъ книжниковъ, западная цивилизація, хотя и почерпнутая изъ весьма сомнительныхъ источниковъ, находила себ кое-какой пріютъ въ стнахъ духовныхъ академій. По событія не останавливались, и кіевскіе мудрецы, слывшіе нкогда новаторами въ Москв, оказались староврами предъ лицомъ новыхъ требованій, предъявленныхъ Россіи ея крутымъ преобразователемъ. Немногіе изъ нихъ (какъ напр. еофанъ Прокоповичъ) перешли прямо и открыто на сторону преобразованій. Школьный уставъ, дйствовавшій въ обихъ академіяхъ, такъ и замеръ къ своихъ старыхъ рамкахъ и, въ этомъ вид, имлъ боле или мене вредное вліяніе не только на духовныя, но и на свтскія училища. Схоластическое направленіе было господствующей чертой во всхъ духовныхъ училищахъ: занесенное въ кіевскую академію изъ іезуитскихъ коллегіумовъ, оно безпрепятственно распространялось отсюда по всей Россіи подъ видомъ риторикъ, піитикъ и другихъ псевдо-наукъ, составлявшихъ предметъ школьнаго преподаванія. Схоластикамъ не было никакого дла до содержанія и практической пользы науки, они заботились только о томъ, чтобы подвести вс умственные вопросы подъ условно-составленныя формы, чтобы на каждый изъ нихъ отвтить искуснымъ логическимъ пируэтомъ, вовсе не касающимся сущности дла. При ршеніи вопроса употреблялись одинаковые, опредленные пріемы. Сначала составлялись опредленія и дленія главныхъ понятій въ вопрос, потомъ слдовалъ отвтъ, который также состоялъ изъ нсколькихъ положеній, на каждое изъ нихъ приводились доказательства, заимствованныя не изъ одного только священнаго писанія, но часто изъ мнній схоластическихъ богослововъ, напр. омы Аквитанскаго. Затмъ слдовали возраженія, которыя заключались отвтами. Такъ велось преподаваніе философіи и богословія. Разршался ли дйствительно отвтомъ постановленный вопросъ, на какихъ данныхъ, подлежащихъ анализу, основывалось опредленіе — объ этомъ нечего было и тревожиться академическому педагогу. Лишь бы на каждую рубрику вопроса приходилось по одной рубрик отвта, а что касается до опыта я наблюденія, которыя могли бы вмшаться въ споръ, то они совсмъ не допускались въ сферу отвлеченныхъ, метафизическихъ тонкостей. Такимъ образомъ, логика занималась а priori ршеніемъ вопросовъ: есть ли въ волосахъ жизненная сила, отчего у стариковъ выпадаютъ волосы? Почему у женщинъ не ростетъ борода? и т. п. Богословіе опредлило: сколь великое но объему мсто можетъ занимать ангелъ? могутъ ли ангелы приводить въ движеніе другія тла? Однимъ словомъ, ‘неистолкуемымъ давая толкъ вещамъ,’ схоластики-педагоги забывали цликомъ весь міръ живыхъ явленій, окружавшій мальчика и производившій на него непосредственное впечатлніе. Формализмъ господствовалъ страшный, не въ чемъ было и проявиться самостоятельному мышленію ученика. Описывая въ своемъ классномъ сочиненіи поле, зданіе или рку, юный авторъ не могъ излагать своихъ мыслей въ томъ порядк, въ какомъ он рождались въ его ум, но долженъ былъ непремнно обратиться въ риторик и изъ нея почерпать избитыя, казенныя формы для своего изложенія. Въ риторик заключались правила какъ похвалить и то, и другое, и третье. При похвал зданію слдовало восхищаться мстоположеніемъ, улицей, на которой домъ стоитъ, обширностью крыльца и сней, драгоцнностью дерева, камней, красотою скульптурныхъ изображеній, буде таковыя найдутся и пр. и пр. Составленъ былъ цлый списокъ существительныхъ и прилагательныхъ именъ, пригодныхъ для похвалы или порицанія, цлый арсеналъ словъ будто бы украшающихъ рчь, при чемъ особенно налегали на миологическія названія. Вс науки, кром славянской грамматики и православнаго катихизиса, излагались на латинскомъ язык, на немъ писались вс почти сочиненія, онъ же былъ обязательнымъ разговорнымъ языкомъ вн класса. Только въ 1765 г. извстный Платонъ (впослдствіи митрополитъ Московскій), издавъ на русскомъ язык свое богословіе, поубавилъ нсколько господство латыни. Вслдъ затмъ послдовали и другія преобразованія, въ курсъ духовныхъ училищъ стали входить, мало по малу, исторія, географія, естественныя науки и новйшіе иностранные языки. Но все это произошло уже въ то время, когда начинались реформы Бецкаго, и нельзя сказать, чтобы он не имли въ этомъ случа хотя косвеннаго вліянія, распространивъ въ обществ боле здоровыя педагогическія понятія. Забиваніе латинью началось съ низшихъ грамматическихъ классовъ. Чтобы пріучить учениковъ говорить между собою на язык Горація и Виргилія, употреблялось слдующее курьезное средство, придуманное въ іезуитскихъ школахъ: въ класс ходилъ по рукамъ такъ называемый калькулюсъ, т. е. деревянный футляръ со вложеннымъ въ него листомъ бумаги, на этомъ лист записывалось имя ученика, сказавшаго хотя одно слово не по латыни или но латыни, но съ ошибкою. Провинившійся получалъ футляръ и носилъ его до тхъ поръ, пока не подмчалъ своего товарища въ такой же оплошности, тогда футляръ переходилъ въ другія руки. Хуже всего было тому ученику, у котораго оставался калькулюсъ при вход учителя въ классъ: онъ подвергался неминуемо наказанію. Наказанія въ духовныхъ училищахъ отличались вообще своей строгостью. Такъ напр. въ новгородской епархіи, въ первой половин XVIII вка, наставники длали ученикамъ, за маловажные проступки, до двухъ разъ словесный выговоръ, за третью вину уже смиряли шелепами, за четвертую и пятую — плетьми и тюремнымъ арестомъ. Но чаще конечно, безъ всякой постепенности, прибгали прямо къ плетямъ и розгамъ, даже кроткіе по натур наставники становились свирпыми въ класс и пускали въ дло всевозможныя тлесныя истязанія. Къ чему могутъ повести такія строгости,— ршить нетрудно, въ особенности имя для справокъ ‘Очерки бурсы’ Помяловскаго. Натура мальчика исказилась до послдней степени: въ ней пропадали вс добрые инстинкты, вс честныя побужденія… Запертые въ бурс, какъ зври въ клтк, подъ присмотромъ наставниковъ, вооруженныхъ чуть не калеными желзными прутьями, юноши дичали и озлоблялись, жестокія наказанія, убивъ въ нихъ самолюбіе и чувство стыда, тмъ самымъ развязывали руки на грубйшія шалости, на отвратительнйшія забавы. Физическія условія воспитанія были нисколько не лучше нравственныхъ. Правда, въ духовномъ регламент, составленномъ еофаномъ Прокоповичемъ, указаны были нкоторыя гигіеническія мры для сохраненія веселости духа и здоровья воспитанниковъ. Для отвращенія скуки ученіе должно было смняться ‘играми честными и тлодвижными’, лтомъ въ саду, а зимою въ комнатахъ, на что назначалось каждый день по два часа, одинъ или два раза въ мсяцъ дозволялось длать прогулки по окрестностямъ. Кром того семинаристы, живущіе на казенномъ счету, должны были помщаться не больше какъ но осьми или девяти человкъ въ каждой комнат, для сохраненія чистаго воздуха. Но вс эти прекрасные совты никогда не осуществлялись въ дйствительности: ‘честныя и тлодвижныя игры’ замнялись кулачными боями, не обходившимися безъ увчья, а о чистомъ воздух нельзя было получить и приблизительнаго понятія, живя въ бурс {См. ‘Янковичъ де-Миріево’, соч. Л. Порунова, стр. 6—20.}. Чтобы не говорить голословно, мы приведемъ здсь разсказъ самаго Бецкаго: ‘Памятую сказанное мн отъ господина Саншеса {Докторъ Антоніо Гибейро Саншецъ, родомъ изъ Португаліи, вызванъ былъ въ Россію въ 1731 г. и пробылъ до 1747 г. Онъ служилъ сначала главнымъ врачомъ при кадетскомъ корпус, а въ 1740 г. назначенъ вторымъ лейбъ-медикомъ къ малолтнему Іоанну Антоновичу. На его мннія часто ссылается Бецкій въ своихъ уставахъ.}. Въ 1734 г. призванъ былъ онъ къ архимандриту александро-невскаго монастыря, чтобы посмотрть дтей (т. е. воспитанниковъ семинаріи), коихъ находилось числомъ до 50, и отъ 8 до 15 лтъ, и вс больны цынгою. Съ удивленіемъ увидлъ, что у нихъ были десны гнилыя, шатались зубы, которые можно было вынимать пальцами. У многихъ рты и неба испорчены были до самаго горла. Прежде всего узнать старался, что они дятъ, пьютъ, въ чемъ упражняются, гд и на чемъ спятъ. Спали они въ большой изб, въ нижнемъ жиль, въ спертомъ воздух. Въ углу была деревянная большая печь, вмсто постели доски или нары, какъ во многолюдной караульн, спали часто нераздваясь. Позналъ онъ тотчасъ причину ужасной цынги бдныхъ сихъ дтей!.. (См. Собраніе учрежденій касательно воспитанія въ Россіи. T. I, стр. 209—10.)
Но рядомъ съ этимъ схоластическимъ направленіемъ, и въ противоположность ему, появилось у насъ при Петр I и другое, чисто практическое направленіе въ школьномъ образованіи.
Задумавъ преобразовать Россію и тмъ ввести ее въ кругъ европейскихъ державъ, отъ которыхъ она отстала на нсколько вковъ, благодаря монгольскому игу со всми его прямыми и косвенными послдствіями,— Петръ I не останавливался, какъ извстно, ни передъ какими средствами для достиженія задуманной цли. Школа должна была явиться, по его плану, естественной союзницей преобразованія, нарушавшаго вс старыя основы общественной и государственной жизни, только наука, разгоняя тьму предразсудковъ, могла ознакомить Россію съ ‘басурманской’ цивилизаціей, только она одна, распространяясь въ народ, дала бы возможность царю найти себ преданныхъ слугъ и усердныхъ дятелей реформы. По наука въ своемъ отвлеченномъ значеніи, какъ источникъ нравственныхъ и соціальныхъ идей, развивающихъ общество, была недоступна нашимъ предкамъ, практическій, дловой характеръ реформы требовалъ на первый разъ не идей, а практическихъ же осязательныхъ плодовъ цивилизаціи, о которыхъ не могло бы возникнуть никакого спора и сомннія: дйствительно ли нужно переносить ихъ въ наше отечество? Такимъ образомъ, изъ науки заимствовалась прежде всего ея вншняя, такъ сказать, культурная сторона. Россіи нужны были моряки, инженеры, геодезисты, архитекторы, рудокопы, артиллеристы,— и сообразно съ этимъ устраивались у насъ первыя свтскія школы но европейскому образцу. Въ 1701 году, учреждена была въ Москв Навигацкая школа, послужившая основаніемъ ныншнему морскому корпусу. Въ этой школ преподавались преимущественно морскія науки: незнающіе грамоты, поступали въ первый классъ, называвшійся русскою школою, и затмъ переходили въ ариметическій классъ или въ цифирную школу. Дти разночинцевъ, по большой части, оканчивали здсь ученіе и опредлялись въ писаря, архитекторскіе помощники и т. п. Но дти дворянъ обязаны были продолжать ученіе дале и учиться геометріи, тригонометріи съ приложеніемъ къ геодезіи и мореплаванію, навигаціи, астрономіи и фехтованію. Способнйшіе ученики посылались, но окончаніи курса, за границу для усовершенствованія въ наукахъ: тамъ они или поступали волонтерами на военные корабли для практическаго изученія мореплаванія, или продолжали учиться въ морскихъ школахъ Англіи, Голландіи и др. странъ. Строгіе указы предписывали недорослямъ являться въ школу, за ослушаніе виновныхъ посылали даже на галерныя работы, били батогами и показывали денежнымъ штрафомъ, бжавшихъ изъ школы отыскивали и подъ карауломъ возвращали въ Петербургъ, имнье же отбирали въ казну. Въ распредленіи школьнаго курса, въ изложеніи учебныхъ предметовъ мы не замчаемъ еще никакого желанія приноровиться къ способностямъ, темпераменту и возрасту учениковъ. Малыя дти сидли на одной скамь съ бородатыми юношами, тхъ и другихъ загнали въ школу, не спрашивая ихъ желанія и не развдывая ихъ склонностей, тмъ и другимъ, въ одинаковомъ размр и съ одинаковыми пріемами, преподавались разныя общія и спеціальныя науки. На ученье смотрли, какъ на службу, и если ученики мало преуспвали въ своихъ занятіяхъ, то лность ихъ объяснялась не плохимъ преподаваніемъ, не дурнымъ выборомъ спеціальности, наконецъ не физическимъ разстройствомъ, а злостнымъ намреніемъ уклониться отъ своихъ прямыхъ, служебныхъ обязанностей. Школьныя шалости (къ числу которыхъ принадлежали пьянство, буйство, разбой, воровство и т. п.) разсматривались, какъ преступленія по служб, и виновныхъ наказывали ‘по два дни нещадно батогами или, по молодости лтъ, кошками вмсто кнута.’ Гоняли и шпицрутенами сквозь строй, а потомъ снова сажали учиться… но жестокія наказанія не унимали молодежь, и ‘вольныя квартиры’ учениковъ бывали обыкновенно пріютомъ самой развратной и безобразной жизни. Для соблюденія школьной дисциплины приказано было дядьк во всякомъ класс ‘имть хлыстъ въ рукахъ, а буде кто изъ учениковъ станетъ безчинствовать, онымъ хлыстомъ бить, несмотря какой бы ученикъ фамиліи не былъ’. Посл молитвы, воспитанники должны были расходиться по классамъ и сидть по своимъ мстамъ ‘со всякимъ почтеніемъ и всевозможной учтивостью, безъ всякой конфузіи, не досади другъ другу’. При ученіи грамот способъ ученія употреблялся старинный: за азбукой церковно-славянской печати слдовалъ часословъ, потомъ псалтырь и посл того уже начиналось чтеніе гражданской печати. Учебные предметы преподавались каждый отдльно, т. е. по окончаніи одного приступали къ другому. Отсутствіе разнообразія при этой систем крайне утомляло вниманіе учащихся, ихъ любознательность была мало возбуждена и главную роль въ обученіи играла счастливая память, ученіе производилось здсь на русскомъ язык и по русскимъ учебникамъ, что составляло уже значительный шагъ впередъ сравнительно съ порядкомъ, долго державшимся въ духовныхъ учебныхъ заведеніяхъ. Но слдуетъ прибавить, что изложеніе въ учебникахъ отличалось темнотою и сбивчивостью, такъ напр. ариметика и географія опредлялись слдующимъ образомъ: ‘ариметика или числительница есть художество честное независимое и всмъ удобопонятное, многополезнйшее и многохвальнйшее, отъ древнйшихъ же и новйшихъ въ разныя времена являвшихся изряднйшихъ ариметиковъ изображенное и изложенное’. ‘Географія есть математическое смщенное, изъясняетъ фигура или корпусъ и фикція свойство земноводнаго корпуса, купно съ феноминами, со явленіями небесныхъ свтилъ: солнца, луны и звздъ’. Мудрено было усвоить себ такія опредленія, не вызубривъ ихъ наизусть. Тмъ не мене навигацкая школа принесла въ свое время большую практическую пользу: изъ навигаторовъ, отправленныхъ за границу для практическаго изученія мореходства, образовались будущіе адмиралы: Лотовъ, Головинъ, князь Голицынъ, Соймоновъ и др., отсюда же вышли первые паши инженеры, артиллеристы и геодезисты, т. е. гидрографы, топографы и землемры, въ числ ихъ можно упомянуть Кирилова, составившаго первый полный атласъ Россіи. Въ этой же школ приготовлялись. учителя для первоначальныхъ или цифирныхъ школъ, гд курсъ ученія ограничивался грамотой и цифирью. Навигацкая школа, еще при жизни Петра переведенная въ Петербургъ и названная морской академіей, переименована была въ 1752 г. въ въ шляхетный морской кадетскій корпусъ и продолжала свое существованіе до вступленія на престолъ Екатерины ІІ-й въ томъ же дух и на тхъ же основныхъ началахъ, приготовляя преимущественно морскихъ офицеровъ, штурмановъ, геодезистовъ и учителей. Кругъ спеціалышхі. наукъ нсколько расширился, но преподаваніе ихъ было, по прежнему, практическое: наукъ, необходимыхъ для общаго образованія, почти не было въ курс, даже иностраннымъ языкамъ учились здсь не вс. По этой причин изъ корпуса выходили практическіе люди, труженики, полезные въ своей спеціальности, но съ весьма ограниченнымъ общимъ образованіемъ. Только уже при императриц Екатерин ІІ-й въ учебный курсъ введены были словесныя науки, къ которымъ отнесены философія, мораль, исторія, географія и новые языки. Преобразованіе это совершилось по иниціатив директора корпуса И. Л. Голенищева-Кутузова, одного изъ образованнйшихъ людей того времени. Но и Кутузовъ оставилъ нетронутой въ устройств корпуса одну любопытную и характеристическую черту, а именно при корпус оставленъ былъ существовавшій уже прежде отдльный классъ геодезіи, гд приготовлялись разныя подмастерья и учителя для того же заведенія по предметамъ спеціальнымъ. Замчательно, что ученики этого геодезическаго класса, сами предназначавшіеся въ учители, составляли вмст съ тмъ и прислугу для кадетовъ: до такой Степени роль мастера или учителя стояла низко въ общемъ мнніи современниковъ. Подъ вліяніемъ новыхъ гуманныхъ понятій обращеніе съ кадетами, въ царствованіе Екатерины ІІ-й, приняло также другой характеръ: тлесныя наказанія, хотя и не были изгнаны совсмъ, какъ въ уставахъ Бецкаго, но употреблялись только за большія вины и замнялись въ незначительныхъ проступкахъ лишеніемъ обда, арестомъ, карцеромъ и т. п. {См. Янков, де Мир. стр. 23—4.}.
Кром навигацкой школы, при Петр I-мъ основаны были (въ 1712 г.) инженерная и артиллерійская школы, образовавшія впослдствіи второй с.-петербургскій кадетскій корпусъ. Причина ихъ основанія таже, что и морскаго корпуса, а именно: ближайшая практическая потребность. Учреждая въ Россіи новое регулярное войско вмсто нелпой и буйной ватаги стрльцовъ, воевавшихъ только въ своемъ собственномъ отечеств, Петръ I-й чувствовалъ необходимость имть со временемъ, опытныхъ офицеровъ изъ природныхъ русскихъ, чтобы замнить ими наемныхъ чужестранцевъ, которымъ солдаты очень неохотно повиновались, вниманіе Петра обратилось первоначально на инженеровъ и артиллерію. Инженерная школа была устроена въ Москв, и воспитанники ея обязаны были, для обученія математик и фортификаціи, посщать навигацкую школу, но съ 1719 г., когда подобное же инженерное училище возникло въ С.-Петербург, московская школа стала быстро приходить въ упадокъ, и въ 1724 г. вс остававшіеся ученики ея переведены были въ С.-Петербургъ. Обученіе въ обихъ школахъ происходило такимъ же точно порядкомъ, какъ и въ навигацкой школ: познанія, принмущественно техническія, вбивались въ учениковъ фухтелями и розгами, безъ всякой заботливости о правильномъ распредленіи учебнаго курса. Склонность учениковъ къ тому или другому спеціальному занятію не принималась въ разсчетъ при назначеніи ихъ въ школу, мысль эта была вообще чужда тому времени, и только въ конц своей жизни Петръ І-й напалъ на нее и высказался слдующимъ образомъ при учрежденіи академіи наукъ: ‘каждаго ученика, назначаемаго къ одному изъ академиковъ, именно спросить, къ какой наук онъ боле склоненъ и себя опредляетъ’. Но то, что было признано необходимымъ впослдствіи относительно академическихъ учениковъ, казалось излишнимъ въ отношеніи къ инженерамъ и артиллеристамъ, въ способности послднихъ къ стрльб и военной архитектур никто не имлъ права сомнваться, такимъ образомъ, лность учениковъ и малые успхи въ наукахъ считались, также какъ въ навигацкой школ, результатомъ упрямства и умышленнаго нежеланія учиться. Вслдствіе такого взгляда, въ 1737 г. изданъ былъ указъ, по которому вс ученики артиллерійской и инженерной школъ, достигшіе 16-лтняго возраста, но не оказавшіе успховъ въ ученіи, отсылались ‘въ адмиралтействъ-коллегію для опредленія въ матросы безъ всякаго произвожденія (т. е. безъ выслуги), ибо отъ того никакой пользы ожидать невозможно, который въ обученіи такихъ безтрудныхъ и ему весьма потребныхъ наукъ никакого раднія не показалъ’ {См. Сборникъ свдній о военно-учебн. завед. въ Россіи, т. I, стр. 5 и 21.}. Не должно забывать однако, что подобный взглядъ, до очевидности нелпый въ нашихъ глазахъ, былъ весьма понятенъ и извинителенъ въ свое время: раздленіе учебныхъ предметовъ на общеобразовательные и спеціальные не существовало тогда ни въ теоріи, ни на практик, самая мысль объ общемъ умственномъ развитіи учащихся, высказанная въ конц XVII столтія Джономъ Локкомъ, еще только начинала, да и то не безъ трудной борьбы, распространять свое вліяніе въ западной Европ. Этимъ же суровымъ и глухимъ временемъ объясняются т жесткія взысканія, которыя были въ большомъ ходу въ прежнихъ школахъ, не въ одной Россіи, но и во всей Европ стны училищъ оглашались воплями истязуемыхъ, угрозами истязавшихъ, и ферула педагога висла, какъ дамокловъ мечъ, надъ спиною каждаго ученика. Не даромъ Лютеръ называлъ современные ему разсадники просвщенія ‘ослиными учрежденіями’ и ‘школами дьявола’, немного измнились они и въ теченій первой половины XVII вка. Петръ І-й сознавалъ, хотя и смутно, общеобразовательное значеніе науки, онъ на себ самомъ испыталъ ея эмансипирующее вліяніе, но значеніе это ограничивалось для него, по крайней мр, въ воспитаніи, одной отрицательной стороною, удаленіемъ человка отъ безпутства и вредной праздности. Въ этомъ смысл онъ приказывалъ магистратамъ (въ 1724 г.): ‘стараться прилежно, чтобъ малолтнія не только зажиточныхъ, но и бдныхъ людей гражданскихъ жителей дти читать и писать, и ариметик или цифирному счисленію обучались и для того при церквахъ, или гд пристойно, учреждать школы, чтобъ такія малолтнія, а особливо бдныхъ гражданъ дти, отъ которыхъ впредь граду польза и вспоможеніе можетъ быть, безъ обученія въ непотребство и въ какой нибудь вредъ граду не возрастали‘ {См. статью г. Стоюнина въ Педагог. Встник 1857 г. No 7.}.
Воспитанники инженерной и артиллерійскихъ школъ жили сначала на вольныхъ квартирахъ, но такъ какъ оставаясь безъ надзора, они большую часть времени проводили ‘въ гуляньи и въ прочихъ неприличныхъ честнымъ людямъ поступкахъ’, то скоро замтно стало желаніе поселить ихъ всхъ въ одномъ дом, подъ однимъ общимъ контролемъ. Съ 1722 г. въ артиллерійскую школу принимались сыновья артиллерійскихъ служителей и арсенальныхъ мастеровыхъ, подъ названіемъ пушкарскихъ дтей, и не и они получали казенное помщеніе въ школ, но дворяне оставались по прежнему на вольныхъ квартирахъ. Тмъ не мене мысль сосредоточить воспитанниковъ въ одномъ мст, для удобнйшаго надзора за ними, сильно занимала начальство, и въ 1738 г. уже вс воспитанники инженерной школы размщены были на казенныхъ квартирахъ въ инженерномъ двор и продовольствовались казенною пищею, за которую вычитали у нихъ изъ жалованья по одной коп. съ рубля. Для свиданія съ родственниками учениковъ увольняли въ праздничные дни и по субботамъ посл обда, но ночевать они обязаны были непремнно возвращаться въ школу. Каковы были учители и какъ обращались они въ класс съ учениками, можно видть изъ записокъ маіора Данилова, обучавшагося сначала въ московскомъ, а потомъ въ петербургсктмъ отдленіи артиллерійской школы. ‘Я былъ охотникъ рисовать — разсказываетъ Даниловъ,— зная мою къ рисованію охоту, сидящій близь меня ученикъ Жеребцовъ, сыскавъ не знаю гд-то рисунокъ на полулист, принесъ съ собою въ школу показать мн рисованье. А при учител нашемъ, Прохор Алабушов, были тогда приватные незаписанные ученики: князь Болконскій и князь Сибирскій. Они, по большей части, бродя въ школ но всмъ покоямъ безъ дла, разныя длали шутки и шалости. Изъ оныхъ шалуновъ одинъ, увидя рисунокъ у Жеребцова, вырвалъ его изъ рукъ и побжалъ съ великою скоростью, какъ съ побдою, являть учителю Алабушеву: ‘Жеребцовъ (дескать) ученикъ не учится, а вотъ какіе рисунки въ рукахъ держитъ’. Алабушевъ былъ человкъ пьяный и вздорный, по третьему смертоубійству сидлъ подъ арестомъ и взятъ обучать школу, вотъ каковъ характеръ штыкъ-юнкера Алабушева, а потому можно знать, сколь великій тогда былъ недостатокъ въ ученыхъ людяхъ при артиллеріи. Алабушевъ веллъ Жеребцова привести передъ себя и, не принявъ отъ него никакого оправданія въ невинности, повали его на полъ, веллъ ему рисунокъ положить на спину и скъ Жеребцова немилостиво, покуда рисунокъ розгами разстегали весь на спин, помню, что не одинъ рисунокъ пострадалъ, а досталось и подкладк. Оное странное награжденье, за рисованье оказанное, я, видя, положилъ самъ себ общаніе твердое, чтобъ никогда не носить никакихъ рисунковъ съ собою въ школу и товарищу своему, Жеребцову, совтовалъ тожъ всегда припоминать, что въ нашей школ, вмсто похвалы, наказанье за рисованье учреждено, однако, не устрашило меня Жеребцова наказанье, и я продолжалъ учиться рисовать, только не въ школ.’ ‘Ученики были вс помщены — продолжаетъ Даниловъ — въ четырехъ великихъ свтлицахъ, стоящихъ черезъ сни по дв на сторон, когда позволялось покинуть ученье и идти обдать, или по домамъ, тогда, бывало, учинятъ великій и безобразный во вс голоса крикъ, на подобіе ура, протяжно: ше-башъ’.
Можно представить себ, съ какимъ удовольствіемъ бжали домой изъ классовъ юные артиллеристы, изумляя прохожихъ своей необузданной шаловливостью, на время стертой и задавленной суровыми наказаніями. Недаромъ разсказывается въ одномъ сатирическомъ журнал того времени: ‘выходили мы отъ мастера (т. е. отъ учителя) такъ какъ шальные, раскричимъ себ головы и кажемся добрымъ людямъ такими, которые недавно освободились отъ сильнаго удару. Однако сіе не мшало намъ препроводить остатокъ дня въ рзвости и гуляньи, а домой приходили мы всегда вмст съ ночью’. {Русск. сатирич. журналы, соч. г. Афанасьева, стр. 128.}
Петербургская школа, въ которую перешелъ Даниловъ (въ 1740 г.) была нсколько лучше, и директоръ ея ‘человкъ прилежный и тихій’ не подвергалъ учениковъ такимъ прихотливымъ истязаніямъ. Вообще артиллерійская и инженерная школы приносили весьма незначительную пользу, умственное образованіе воспитанниковъ ограничивалось, за неимніемъ хорошихъ учителей, кое-какими математическими познаніями и первыми началами артиллеріи и фортификаціи, о нравственномъ же развитіи дтей и совсмъ не заботились. Не ране, какъ съ 1756 г., т. е. со времени назначенія генералъ-фельдцейхмейстеромъ графа И. И. Шувалова, внутреннее состояніе этихъ школъ измнилось къ лучшему. Соединивъ об школы въ одну подъ своей непосредственной дирекціей, графъ Шуваловъ сталъ лично входить во вс распоряженія, самъ опредлялъ учителей, присутствовалъ при экзаменахъ и практическихъ ученьяхъ и награждалъ прилежныхъ учениковъ. Къ прежнимъ учебнымъ предметамъ прибавлено было преподаваніе гражданской архитектуры и французскаго языка, а впослдствіи, съ преобразованіемъ школъ въ инженерный и артиллерійскій кадетскій корпусъ, въ учебный курсъ вошли еще химія, физика, исторія и географія. Для чтенія ученикамъ выписывались русскія и французскія газеты, и заведена была небольшая библіотека. Кром общаго образованія, Шуваловъ позаботился также о нравственномъ направленіи дтей, хотя, какъ видно, онъ понималъ это направленіе въ самомъ узкомъ, дисциплинарномъ смысл. Вліяніе среды, окружающей воспитанниковъ, не ускользнуло отъ наблюдательнаго взгляда новаго директора. Прежде, въ случа болзни, учениковъ отправляли въ артиллерійскій и инженерный госпиталь, но чтобы они ‘отъ сообщества съ солдатами не могли принимать привычекъ, несвойственныхъ благороднымъ людямъ’, графъ учредилъ при школ особый лазаретъ. {Въ март 1800 г. этотъ корпусъ подучилъ новое названіе второю кадетскаго, которое и сохранялъ до новйшаго преобразованія его въ военную гимназію. См. Сборн. свд. о воен. уч. зав., T. I, стр. 135.}
Лучшимъ изъ военно учебныхъ заведеній прежняго времени слдуетъ признать кадетскій корпусъ, учрежденный по мысли Миниха въ 1731 г. и открытый 17-го февр. 1732 г. въ большомъ каменномъ дом съ садомъ и службами, принадлежавшемъ нкогда знаменитому любимцу Петра, князю Меншикову. {Домъ этотъ (на Вас. острову) занятъ нын павловскимъ военнымъ училищемъ.} Въ устав этого корпуса мы находимъ нкоторыя новыя черты, выгодно отличающія его отъ другихъ заведеній подобнаго рода. Военныя науки и упражненія (какъ напр фортификація, артиллерія и шпажное дйствіе или фехтованіе) шли здсь своимъ чередомъ, но ‘понеже не каждаго человка (говорится) природа къ одному воинскому склонна, такожъ и въ государств не меньше нужно политическое и гражданское обученіе, того ради имть притомъ учителей чужестранныхъ языковъ, исторіи, географіи, юриспруденціи, танцованія, музыки и прочихъ полезныхъ наукъ, дабы, видя природную склонность, потому бы и къ ученію опредлить’. На этомъ основаніи, при перевод кадетъ въ первый (т. е. старшій) классъ, составлялся совтъ изъ начальства корпуса и учителей для того, чтобы опредлить, кто къ какимъ наукамъ показываетъ боле наклонностей. Въ первомъ класс занимались преимущественно тми науками, къ которымъ кадеты уже выказали раньше свою склонность,, сообразно съ этимъ для воспитанниковъ предназначался тотъ или другой родъ службы. Этотъ намекъ на ‘природную склонность’, которой опредлилась и вся будущая каррьера кадета, представляетъ, безъ сомннія, значительный шагъ впередъ, но ршеніе вопроса предоставлялось все-таки корпусному начальству, сами же воспитанники, повидимому, не имли права заявлять свое собственное желаніе, какъ это длалось позже подъ управленіемъ Бецкаго. Замчательно еще, что нравственная сторона воспитанія, т. е. усвоеніе дтьми понятій и правилъ, пригодныхъ въ общежитіи, отдляется здсь довольно категорически отъ учебной части. Вс кадеты должны были помщаться въ одномъ дом ‘дабы во всемъ, какъ въ ученіи, такъ и въ прочемъ же состояніи и поведеніи, надъ ними непрестанно имть надяирапіе’. Каждый классъ, при своихъ офицерахъ и надзирателяхъ, помщался въ особыхъ комнатахъ но 6 или 7 человкъ въ каждой. При этомъ надзирателямъ вмнялось въ обязанность ‘на нравы, обычаи и поступки воспитанниковъ имть родительское смотрніе, дабы они во всхъ своихъ поведеніяхъ, то еже добродяніе, учтивость, пристойная покорность и честь повелваетъ, всегда чинили, а лжи и неврности, и прочіе, шляхетству непристойные пороки, заране у нихъ весьма искорени были’. Конечно, кроткія мры и родительское смотрніе примнялись не всегда и не ко всмъ воспитанникамъ. Въ корпусъ поступали юноши отъ 13 до 18 лтъ, многіе изъ нихъ, воспитанные въ своихъ деревняхъ, при содйствіи крпостныхъ дядекъ и нянюшекъ до того привыкли къ своевольству и грубой жизни, что не могли уже никакъ подчиниться вншней, а тмъ боле военной дисциплин. Въ корпус стали оказываться побги. Бглецовъ ловили и, для страшенія прочихъ, отсылали въ гарнизонную школу учиться вмст съ солдатскими дтьми, за первый побгъ — на полгода, за второй — на три года. Исправительныя мры, которыми старались укрощать въ этомъ заведеніи домашнія шалости питомцевъ, хотя и не отличались такой строгостью, какъ въ артиллерійской школ, но были очень чувствительны, въ особенности для дтей младшаго возраста. По словамъ Бецкаго ‘кадеты много терпли отъ фухтелей, и нкоторые, по выпуск изъ корпуса, оставались оттого на всю жизнь хворыми’. Тмъ не мене родители охотне отдавали сюда своихъ дтей, чмъ въ другія военныя школы: корпусъ давалъ больше свободы и удобствъ, а, главное, сообщалъ кадетамъ вншній лоскъ, ту блестящую поверхность (по выраженію Бецкаго), которая ‘была предпочитаема простымъ и правдолюбивымъ нравомъ’. Кадеты научались здсь французскому языку, танцованію и пріобртали такъ называемыя хорошія манеры: все это ставило ихъ очень высоко въ мнніи тогдашняго образованнаго общества, не слишкомъ требовательнаго въ дл воспитанія. Впрочемъ, надо сказать правду, питомцы кадетскаго корпуса оказывали дйствительно большіе успхи и въ наук, и въ общемъ интеллектуальномъ развитіи по сравненію съ своими сверстниками — учениками другихъ школь. Относительно кроткое обращеніе начальства и, всего боле, тщательное преподаваніе русскаго языка, доводившее до травильнаго въ письм склада и стиля’, пронесли даже тотъ счастливый результатъ, что къ 1740 г. (или около того времени) кадеты составили между собою ‘общество любителей россійской словесности’, въ которомъ читали другъ другу свои сочиненія и переводы. Одинъ изъ членовъ общества, кадетъ Сумароковъ, возгоря желаніемъ сравниться славою съ первоклассными французскими трагиками, началъ писать, въ подражаніе имъ, русскія трагедіи правильными шестистопными виршами. Произведенія юной музы такъ понравились кадетамъ, что они не только читали ихъ съ удовольствіемъ, но заучивали наизусть отдльными сценами. Наконецъ, въ 1749 г., на святкахъ, кадеты — члены общества любителей россійской словестности — вздумали сыграть домашнимъ образомъ трагедію Сумарокова ‘Хоревъ’ и сыграли ее недурно. Авторъ, произведенный за нсколько мсяцевъ передъ тмъ въ Офицеры, присутствовалъ во время представленія. Подстрекаемый авторскимъ самолюбіемъ и, можетъ быть, увлекшись искусной игрою своихъ товарищей, Сумароковъ разсказалъ о корпусномъ спектакл графу А. Г. Разумовскому, своему покровителю, а тотъ не преминулъ довести интересную новинку до свденія императрицы Елизаветы Петровны. Любопытствуя видть на сцен русскую трагедію, государыня приказала тмъ же кадетамъ представить ‘Хорева’ во дворц и также въ присутствіи автора. Пьеса была дана на придворномъ театр 8 янв. 1750 г. Главныя роли занимали кадеты: Мелиссино, Свистуновъ и Бекетовъ. Императрица приказала выдать имъ изъ царской кладовой богатыя одежды и сама убирала Свистунова, изображавшаго на сцен Оснельду. Успхъ былъ полный: Сумароковъ удостоился высочайшаго благоволенія и вскор назначенъ былъ директоромъ русскаго театра, Кром Сумарокова, въ кадетскомъ корпус получили воспитаніе три другихъ драматическихъ писателя: Херасковъ, Озеровъ и Крюковской. {Сборн. св. воен. уч. зап. T. I, стр. 31—39.} Вс учебныя заведенія, разсмотрнныя нами, какъ духовныя, такъ и свтскія, преслдуя свои спеціальныя цли, не могли имть широкаго, всесторонняго вліянія на общество, хоти крайняя необходимость и загоняла въ нихъ людей, не намревавшихся поступать ни въ военную службу, ни въ духовное званіе Въ виду общихъ цлей образованія, недостаточно достигаемыхъ устройствомъ спеціальныхъ училищъ, допущено было въ кадетскомъ (сухопутномъ) корпус усиленное преподаваніе такихъ наукъ, которыя признавались равно полезными и для спеціалистовъ, и для всхъ образованныхъ людей, мы видимъ уже попытку избирать спеціальность только тогда, когда умственныя способности учащихся разовьются подъ вліяніемъ общеобразовательныхъ учебныхъ занятій. Но несмотря на то, чувствовалась потребность въ другихъ школахъ, къ иной лучшей систем общенароднаго и общедоступнаго образованія. Заведеніемъ цифирныхъ школъ Петръ Великій положилъ начало элементарному образованію народа. По его же мысли (хотя и посл его смерти) учреждена академія наукъ, которая должна была распространять образованіе по всей Россіи. Кром ученыхъ изысканій, академики должны были читать публичныя лекціи и имть, каждый при себ, но два молодыхъ человка изъ природныхъ русскихъ, ‘дабы оные потомъ другихъ россіянъ обучать могли’. Съ этой цлью при академіи устроены были два учебныя заведенія: низшее гимназія и высшее — университетъ. Но регламенту 1747 г. въ курсъ гимназіи входили: латинскій языкъ, чтеніе и письмо, нмецкій, французскій и итальянскій языки, ариметика, геометрія и рисованіе. Но гимназія и университетъ при академіи находились въ самомъ плачевномъ состояніи. По свидтельству Ломоносова, недостатокъ въ преподавателяхъ былъ страшный: въ верхнихъ классахъ ихъ даже и совсмъ не было, а въ низшихъ классахъ ‘почти вс. негодные, у которыхъ школьники время теряютъ, нкоторые изъ нихъ приняты изъ жалости и, получая жалованье, никого въ гимназіи не обучаютъ, а живутъ при дтяхъ у знатныхъ господъ’. При такихъ условіяхъ гимназія почти не доставляла студентовъ университету и студенты набирались преимущественно изъ духовныхъ училищъ. Лекціи читались и прекращались по прихоти профессоровъ, въ 1725 г. по 1732 г. не было въ академіи ни одного русскаго студента, который слушалъ бы лекціи академиковъ. Самыя лекціи были непонятны для большинства, такъ какъ он читались почти исключительно на латинскомъ язык. Обращеніе съ студентами было суровое: по словамъ Ломоносова, ихъ штрафовали подло. Поощреній же и наградъ не было никакихъ, университетъ не производилъ въ ученые степени и не давалъ никакихъ преимуществъ. О нравственномъ развитіи учащихся никто ни прилагалъ ни малйшаго старанія. Тщетно Ломоносовъ, пылая надеждой видть въ Россіи ‘собственныхъ Платоновъ и быстрыхъ разумомъ Невтоновъ’, вопіялъ противъ безобразнаго устройства академіи, тщетно старался отворить ея двери для лицъ податнаго состоянія: его проэкты и жалобы не были услышаны. Но зато въ 1755 г., по мысли Ломоносова и при содйствіи Ив. Ив. Шувалова, открытъ былъ въ Москв университетъ, по образцу академическаго, состоявшій вначал изъ трехъ факультетовъ: юридическаго, медицинскаго и философскаго. При университет основаны дв гимназіи: одна для дворянъ, другая для разночинцевъ, а въ 1779 г. учреждено было кром того, особое дворянское училище подъ именемъ Вольнаго Благороднаго пансіона, гд воспитывались молодые люди на общихъ правахъ съ гимназическими пансіонерами. Окончившіе гимназическій курсъ поступали въ студенты университета. Изъ воспитанниковъ гимназіи для разночинцевъ составился при университет особый театръ, подобно тому, какъ образовался онъ раньше въ сухопутномъ кадетскомъ корпус, на содержаніе этого театра Шуваловъ обращалъ особенное вниманіе. Въ учебномъ курс новыхъ гимназій также замтно сходство съ курсомъ кадетскаго корпуса: и тамъ, и здсь мы видимъ преобладаніе иностранныхъ языковъ, но разница состоитъ въ томъ, что въ университетскихъ гимназіяхъ появляется на первыхъ же порахъ изученіе древнихъ классическихъ языковъ, чего не было въ сухопутномъ кадетскомъ корпус. {См. Янковичъ де Миріево стр. 48—49.} Многоязычіе господствовало такъ сильно въ этомъ курс, что профессоръ Шадемъ, кром древней словесности, предлагалъ еще желающимъ языки халдейской и еврейскій (?) Основаніе университета въ Москв принесло громадную пользу цлой Россіи: здсь долго сосредоточивались наши лучшія умственныя силы, отсюда вышли знаменитые русскіе писатели, {Фонъ Визинъ, Жуковскій и Карамзинъ.} и въ этихъ же стнахъ здравыя педагогическія идеи высказались впервые съ нкоторой полнотою и опредленностью. Но развитіе московскаго университета и польза, имъ принесенная, относятся въ эпох позднйшей, въ то время, когда Бецкій началъ свою многостороннюю дятельность, московскій университетъ былъ очень плохой школой, еще только выходившей изъ своего младенческаго состоянія. Фонъ-Визинъ, оставившій намъ объ этомъ времени любопытныя воспоминанія, самъ отмчаетъ разницу, произведенную въ университетскомъ преподаваніи двумя десятками лтъ. ‘Самая справедливость — говоритъ онъ — велитъ мн предварительно сознаться, что ныншній университетъ уже не тотъ, какой при мн былъ. {Ф. Визинь окончилъ курсъ въ московск. университет въ 1762 г., а свое ‘чистосердечное признаніе’ началъ писать года на три до смерти, т. е. приблизительно въ 1789 г.} Учители и ученики совсмъ нын другихъ свойствъ и сколько тогдашнее положеніе сего училища подвергалось осужденію, столь ныншнее похвалы заслуживаетъ’. Извстно, какъ сдавалъ Фонъ-Визинъ свой гимназическій экзаменъ по латинскому языку и географіи. Преподаваніе въ новооткрытой гимназіи шло крайне плохо: одинъ учитель пилъ смертную чашу, другой по нскольку мсяцевъ не являлся на уроки и, подвергаемый медицинскому освидтельствованію, оказывался всего чаще въ пьяномъ вид, немудрено, что, при такомъ состав преподавателей, экзаменъ не обходился безъ плутней въ род штуки съ камзольными пуговицами, упомянутой въ ‘чистосердечномъ признаніи’ Фонъ-Визина. Нравственное развитіе воспитанниковъ шло не дальше ихъ обученія. Мало учившись и еще меньше видя хорошихъ примровъ передъ глазами, университетскіе студенты, естественно, не могли оріентироваться въ жизни, найти себ прочное и любимое занятіе и опредлить свои отношенія къ обществу: предоставленные на волю судьбы (подобно самому ф. Низину), они тревожно метались изъ крайности въ крайность, отъ одного міросозерцанія къ другому, пока не успокоивались наконецъ въ усыпляющей рутин и вковыхъ предразсудкахъ. Перейдя изъ гимназіи въ университетъ, фонъ-Визинъ накинулся, прежде всего, на какія то соблазнительныя книги, украшенныя эстампами, и безъ удержу началъ поглощать ихъ, а ‘узнавъ въ теоріи все то, что знать было еще рано, искалъ жадно случая теоретическія знанія привесть въ практику’. Случай этотъ скоро представился..Если воспитаніе и обученіе шло такъ дурно въ казенныхъ школахъ, управляемыхъ людьми сравнительно образованными и развитыми, то можно ршить а priori, по двумъ-тремъ ходячимъ типамъ тогдашняго общества, какъ велось это дло въ частныхъ домахъ и школахъ. Не имя подъ руками ни одного опредленнаго факта, можно напередъ и безошибочно сказать, что воспитанія, въ раціональномъ значеніи этого слова, нечего искать въ русскомъ обществ XVIII-го столтія. Немногія исключенія существовали и тогда, но ихъ нельзя брать въ разсчетъ при общей оцнк педагогическихъ взглядовъ того времени. Вс сатирическіе журналы, мемуары и комедіи XVIII-го вка единогласно утверждаютъ, что воспитаніе семейное ограничивалось у насъ (по выраженію Сорванцова въ комедіи Ф. Визина) однимъ лишь питаніемъ, т. е. откармливаньемъ ребенка во сколько хватало матеріальныхъ средствъ. ‘У насъ, говорили старики, изстари положено: для дворянина — шпага, для стряпчаго — перо, а грамота для поповъ’. (См. Русск. сатир. журн., стр. 120.) Но и послдніе не отличались, какъ извстно, особенной грамотностью. Вообще ученіе считалось самымъ непріятнымъ дломъ, и заботливыя матушки, въ род Простаковой, всячески старались сократить для своихъ дтей эту безполезную муку. ‘Какъ я уже приходилъ лтъ подъ десятокъ — разсказывается въ ‘Живописц’ — и батюшка мой началъ преподавать мн первыя начала россійской грамоты, то матушка, любя меня чрезмрно, и опасаясь, чтобъ отъ такого упражненія голова у меня не разломилась или бы по времени не повредился я умомъ, всегда меня отъ книги отрывала и не разъ за то бранила батюшку, что онъ меня къ тому неволилъ’ {См. Живописецъ, изд. Ефремова, стр. ПО — 111.}. Прежде чмъ взяться за независимую книгу, барское дитя, окруженное мамками и няньками, дворовыми мальчишками и двчонками, пробовало на нихъ всевозможныя прихоти и, мало по малу, шутя и забавляясь, всасывало въ себя привычки необузданнаго самодурства. ‘Всякая-всячина’, (журналъ, издаваемый самой императрицею Екатериною) рисуетъ намъ картину подобнаго воспитанія, очевидно списанную съ натуры: ‘Похалъ я однажды къ другу моему и, не нашедъ его дома, вошелъ къ жен… въ дтскую и увидлъ ее посреди четырехъ дтей. Самый маленькій заплакалъ и, чтобъ его растшить, мама заставила его платкомъ бить няню. Сія притворялася будто плачетъ, а мама приговаривала: хорошенько, батюшка, хорошенько дуру бей: она, видишь, дитяти досадила. Дитя же старался крпко ударить няню и чмъ крпче било, тмъ няня боле притворно ревла, а дитя тому смялся. Погодя, другое дитя упало: мать велла ему плюнуть на полъ и топтать ногою то мсто, гд онъ споткнулся. Я подошелъ къ матери и сказалъ ей на ухо: Степанида Богдановна, боишься ли Бога, что позволяешь мам поваживать сына бить людей и смяться воплю да лгать притомъ, будто няня досадила ему. Какое онъ можетъ получить воображеніе о справедливости?… Она мн на то отвтствовала: ихъ, батька! ты всегда умничаешь, будто тоже и съ тобой и со мной не было: какъ же тако съ робятами бытъ?… Я оглянулся и увидлъ, что третье дитя щиплетъ щенка, а возл него большенькій пугаетъ канарейку, бивъ руками по клтк, птичка же бдненькая билася изъ угла въ уголъ.’ Такое же времяпровожденіе описывается въ ‘Живописц’, въ письм отставнаго драгунскаго ротмистра къ сыну своему алалею: ‘мы поговорили довольно, сидя подъ любимымъ твоимъ дубомъ гд бывало ты въ молодыхъ лтахъ забавлялся, вшивалъ собакъ на сучьяхъ, которые худо гонялись за зайцами, и скалъ охотниковъ за то, когда собаки ихъ перегоняли твоихъ. Куда какой ты былъ проказникъ съ молоду! Какъ бывало примешься пороть людей, такъ пойдетъ крикъ такой и хлопотанье, какъ будто за уголовье въ застн скутъ: такъ бывало животики надорвешь со смху’ {См. Живоп, стр. 142—143.}. Впрочемъ не всегда милыя дти видли только одно баловство и уступчивость: случалось и имъ испытывать, подъ роднымъ кровомъ, такую же точно грозу, какую насылали они на свою беззащитную дворню. Суровыя родители, въ род вышеупомянутаго драгунскаго ротмистра, вышедшіе въ отставку ‘посл Ставучанской баталіи’, расправлялись подъ часъ весьма энергически даже со взрослыми дтьми, а Такъ-то ты почитаешь отца твоего — грозно вопрошаетъ отставной воинъ заслуженнаго и почтеннаго драгунскаго ротмистра?— Тому ли я тебя проклятаго училъ?… Да знаешь ли ты, что я тебя за непочтенье къ родителямъ, въ силу указовъ, велю высчь кнутомъ? Меня Богъ и государь тмъ пожаловали, я воленъ и надъ животомъ твоимъ, видно, что ты это позабылъ! Кажется, я теб много разъ толковалъ, что ежели отецъ или мать сына своего и до смерти убьетъ, такъ и за это положено только церковное покаяніе.’ Къ этой угроз мать присовокупляетъ съ своей стороны, остерегая сына: ‘что ты это, другъ мой сердечный, накудесилъ? пропала бы твоя головушка: вдь ты уже не теперь знаешь Панкратьевича. Какъ ты себя не бережешь? Ну-кабы ты, бдненькій, попался ему въ руки, такъ вдь онъ бы тебя изуродовалъ пуще божьяго милосердія. Ничево, алалеюшка, норовокъ-атъ у него, прости Господи, чертовскій, ужь я ли ему не угождаю да и тутъ никогда не попаду въ ладъ. Какъ закуралеситъ, такъ и святыхъ вонъ понеси.’
Посл материнскаго баловства и родительскихъ увщаній наступала таки, къ сожалнію, неизбжная пора садиться за азбуку,— неизбжная потому, что правительство настаивало очень сильно на своихъ предписаніяхъ и подвергало виновныхъ въ ослушаніи боле или мене чувствительнымъ огорченіямъ. При Петр Великомъ недоросли — дворяне ничему не выучившіеся лишались права жениться и поступать на службу. Императрица Анна Іоановна повелла всмъ малолтнимъ дтямъ, начиная съ семи лтъ, записываться въ школы, неуспвшіе въ ученіи опредлились безъ выслуги въ матросы. Принимая во вниманіе домашнія обстоятельства дозволено было нкоторымъ недорослямъ учиться у родителей, но съ тмъ, чтобы по достиженіи ими 20 лтъ, они представили свидтельство въ достаточныхъ познаніяхъ изъ закона божія, арифметики и геометріи. Въ царствованіе Елизаветы недоросли обязывались, указами 1742 и 1747 г., являться два раза на смотръ въ столиц: въ первый разъ семи лтъ, во второй двнадцати. По осмотр распредляли ихъ въ школы, неявившихся приказано было отдавать въ солдаты и матросы {Истор. Русск. Слов. Галахова, T. 1, стр. 416—417.}. Вс эти строгости объясняются петровской традиціей — дйствовать принудительно на общество въ видахъ его собственной пользы, он имли смыслъ въ то время, когда способовъ къ домашнему образованію было очень мало, и казенныя школы были исключительными разсадниками просвщенія. Но средства къ образованію размножились съ теченіемъ времени, кром кадетскихъ корпусовъ, открытъ былъ московскій университетъ, возникли частные пенсіоны и явились иностранцы-гувернеры: тогда особыя постановленія для недорослей потеряли свою силу. Въ царствованіе Елизаветы ослушные недоросли были прощаемы нсколько разъ, а при Екатерин признано совсмъ излишнимъ громить ихъ строгими мрами. Образованіе, тсно связанное съ служебными преимуществами, получило уже въ то время настолько вса въ обществ, что дворяне-родители должны были волей-неволей позаботиться о первоначальномъ образованіи своихъ дтей. ‘Ребенокъ, не выучась, позжай-ка въ Петербургъ — разсуждаетъ Простакова — скажутъ: дуракъ. Умницъ-то нын завелось много, ихъ-то я боюсь.’ Но разставаться съ своими дтьми, т. е. отсылать ихъ въ казенныя школы, Простаковымъ тоже не хотлось, и вотъ они придумали средство соединить обученіе ариметик и граматик съ подовыми пирогами и бганьемъ по голубятн. Стоило только обратиться къ помощи туземныхъ педагоговъ, въ род Кутейкина и Цыфиркина, или пригласить иностранца-гувернера врод Вральмана.
Туземные педагоги, обучавшіе грамот и первымъ правиламъ ариметики, или сами ходили на домъ къ своимъ ученикамъ (какъ напр. Кутейкинъ и Цыфиркинъ), или, напротивъ, ученики высиживали у нихъ за букваремъ опредленное число часовъ. Между тми и другими педагогами (обыкновенно это были пономари, дьячки или семинаристы ‘убоявшіяся бездны премудрости’) мы замчаемъ кровное родство, какъ по пріемамъ обученія, такъ и по взглядамъ на свое дло, только учителя, разносившіе премудрость по домамъ, обращались съ своими учениками, на глазахъ у семейства, съ большею снисходительностью, чмъ осдлые педагоги имвшіе у себя родъ частной школы, въ которой учились приходящія дти. Всмъ читателямъ, безъ сомннія, давно извстно, какъ занимались своимъ дломъ Кутейкинъ и Цыфиркинъ, но немногимъ извстенъ другой типъ деревенскихъ учителей, къ которымъ ученики приходили на домъ. Вотъ что разсказываетъ объ одномъ изъ такихъ наставниковъ знакомый уже намъ артилеріи маіоръ Даниловъ: ‘Былъ я любимый сынъ у моего отца, отъ роду моего лтъ семи или боле (это было около 1717 г.), отдали меня въ томъ же сел Харин, гд отецъ мой жилъ, пономарю Филипу, прозваніемъ Брудастому учиться. Пономарь былъ роста малаго, широкъ въ плечахъ, борода большая, круглая, покрывала грудь его, голова съ густыми волосами равнялась съ плечами его и, казалось, что у него шеи не было, у него въ тоже время учились два брата мои двоюродные Елисей и Борисъ. Учитель нашъ Брудастый жилъ только одинъ съ своею женою, весьма въ малой избушк. Приходилъ я учиться къ Брудастому очень рано, въ начал дня, и безъ молитвы дверей отворить, покуда мн не скажутъ ‘аминь’, не смлъ. Памятно мн мое ученіе у Брудастаго и по днесь, по той можетъ быть причин, что часто меня скли лозою. А не могу признаться по справедливости, чтобъ во мн когда была лность или упрямство, а учился я по моимъ лтамъ прилежно, и учитель мой задавалъ мн урокъ учить весьма умренный, но моей сил, который я затверживалъ скоро, но какъ намъ, кром обда, никуда отъ Брудастаго отпуска ни на малйшее время не было, а сидли на скамейкахъ безсходно, и въ большіе лтніе дни великое мученіе претерпвали, то я отъ таковаго всегдашняго сиднія такъ ослаблъ, что голова моя длалась безпамятна и все, что выучилъ прежде наизусть, при слушаніи урока въ вечеру, и половины прочитать не могъ, за что послдовала резолюція: меня, какъ непонятнаго, счь. Я мнилъ тогда, что необходимо при ученіи терпть надлежитъ наказаніе… Въ одинъ день, когда учитель нашъ былъ въ пол съ женою своею на работ, братъ мой двоюродный Елисей (меня и Бориса, своего брата, постаре, и ко всякимъ шалостямъ поотважне), увидя, что на двор Брудастаго никого кром насъ троихъ нтъ, поймалъ учителева любимаго кота сраго, связалъ ему заднія ноги и повсилъ въ сара, въ которомъ мы учились, на веревк за заднія ноги, скъ кота лозою и, что приговаривалъ, не помню, только то помню, что мы, на его шутки глядя съ Борисомъ, со страху, чтобъ не засталъ Брудастый, дрожали. И въ тотъ часъ, якобы на избавленіе своего кота, явился во дворъ свой нечаянно нашъ учитель. Елисей отъ сего явленія ороблъ, не усплъ кота съ пытки освободить, кинулся безъ памяти на скамейку за книгу свою учиться, потупя глаза въ книгу и духъ свой притаилъ, не могъ дышать свободно. Брудастый, увидя кота, висящаго на веревк, отъ досады и жалости остолбенлъ, потомъ пришелъ въ такое бшенство что ухватилъ метлу, связанную изъ хворосту, случившуюся въ сара, зачалъ стегать разъ за разомъ, безъ разбора, по Елисею и по книг, и оною метлою отрывая, подымалъ вверхъ листы изъ книги, которые по всему сараю летали. Брудастый былъ въ великомъ сердц, какъ бшеный, стегая Елисея, тою же метлою доставалъ нсколько страждущаго но близости на веревк повшеннаго кота, который чаятельно усмирилъ зврскій тогдашній гнвъ его своимъ мяуканьемъ и тмъ сохранилъ остатки листовъ въ книг. Мы отъ сей драки съ Борисомъ, кром страха, ничего не претерпли отъ Брудастаго, а Елисею, достоврно сказать можно, что не меньше книги досталось, которая великую отъ метлы претерпла въ листахъ трату.’
Маіоръ Даниловъ, въ то время, когда писалъ свои записки (въ 1771 г.), уже чувствовалъ отвращеніе къ педагогу-циклону, готовому метать цлые утесы на шаловливыхъ ребятъ, онъ находитъ даже, что такіе ‘безпутные и ни къ чему негодные’ учителя сами виноваты во всхъ гнусныхъ порокахъ своихъ питомцевъ, но большинство современниковъ почтеннаго маіора такъ и оставалось всю жизнь съ убжденіемъ, что ‘необходимо при ученіи терпть надлежитъ наказаніе’. Изъ этого стариннаго взгляда, неразрывно соединяющаго ученіе съ побоями, возникла и до сихъ поръ держится поговорка: ‘за битаго (т. е. за ученаго) двухъ небитыхъ даютъ’.
Такъ шло частное преподаваніе въ деревняхъ и селахъ. Въ городахъ. же бывали еще такъ называемые мастеры, изстари извстные на Руси, они учили у себя на дому чтенію и письму, и метода ихъ ученія отличалась весьма мало отъ методы Брудастаго.
Кром педагоговъ туземнаго происхожденія, кром Брудастыхъ, Цыфиркиныхъ и россійскихъ мастеровъ разнаго рода, на Руси сталъ выработываться съ теченіемъ времени, особый типъ иностранныхъ бродягъ, отправлявшихся въ ‘московитскую’ землю съ спеціальной цлью — сдлаться наставниками юношества. Историческія условія способствовали у насъ образованію этого типа. Со временъ Петра Великаго, искоренившаго у насъ китайскій предразсудокъ, въ силу котораго вчное проклятіе грозило тому, кто усвоитъ себ хоть одно басурманское нарчіе,— знаніе иностранныхъ языковъ стало распространяться, мало по малу, въ верхнихъ слояхъ русскаго общества. Сначала этимъ знаніемъ отличались только молодые люди, отправленныя за границу самимъ царемъ, но потомъ, замтивъ, что выгодная карьера связана съ европейскимъ образованіемъ, многіе русскіе вельможи, уже по собственному побужденію, отправляли своихъ дтей въ чужіе края. Нсколько позже, прослышавъ о томъ, что въ Россіи богатые люди охотно учатся иностраннымъ языкамъ, нмецкіе и французскіе авантюристы начали сами являться къ намъ съ предложеніемъ своихъ услугъ. Господство французскаго или нмецкаго языка въ частномъ обученіи зависло отъ того: какому изъ нихъ отдавалось преимущество при двор. Долгое время при двор господствовалъ нмецкій языкъ, но въ царствованіе Елисаветы Петровны онъ былъ вытсненъ языкомъ французскимъ, боле благозвучнымъ и удобнымъ для салонной бесды. Вслдствіе этого, увеличился наплывъ французскихъ гувернеровъ и гувернантокъ. ‘Мы были осаждены,— пишетъ де-ла-Мессальерь, секретарь французскаго посольства при Елисавет — тучею французовъ всякаго рода, изъ которыхъ большая часть, испытавъ непріятности съ парижской полиціей, отправилась заражать сверныя страны. Мы были изумлены и оскорблены, найдя у многихъ знатныхъ вельможъ — дезертировъ, банкротовъ, распутниковъ и женщинъ такого же покроя, которымъ, по предубжденію въ пользу французовъ, поручено было важное дло воспитанія дтей, видно по всему, что эта дрянь, выброшенная изъ нашего отечества, раскинулась до самаго Китая, по крайней мр я находилъ ее везд. Посланникъ думаетъ предложить русскому министру изслдовать поведеніе ихъ, сдлать между ними разборъ, чтобы самыхъ подозрительныхъ выслать обратно за границу’. Слова Мессальера подтверждаются указаніями, разсянными во многихъ литературныхъ произведеніяхъ XVII-го вка. Изъ ‘Бригадира’ мы знаемъ, до какихъ геркулесовыхъ столбовъ доходило у насъ безсмысленное увлеченіе всмъ французскимъ, начиная отъ модныхъ париковъ и кончая молодыми идеями или, лучше сказать, фразами, выхваченными изъ французскихъ книжекъ. Иванушка ф. Низина корчитъ изъ себя настоящаго француза, онъ усвоилъ себ вншній лоскъ французскаго обхожденія, и до него долетли также отрывки матеріалистическихъ понятій, бывшихъ въ ходу во французскомъ обществ того времени. Онъ ‘знавалъ fort honntes gens, которые божбу ни во что ставятъ’, онъ глумится надъ почтеніемъ къ родителямъ, ибо ‘читалъ въ прекрасной книг… le nom m’est echapp…. что одинъ сынъ въ Париж вызывалъ отца своего на дуэль’ на томъ основаніи, что ‘ни одинъ щенокъ не обязанъ респектовать того пса, кто былъ его отцомъ’. Болтая такимъ образомъ о равенств личныхъ правъ, Иванушки, конечно, не задавались вопросомъ: почему долженъ респектовать ихъ самихъ, обреченный на неволю, крпостной людъ, и почему этотъ людъ обязанъ расплачиваться за ихъ увеселительныя прогулки въ Парижъ? Въ ‘Быляхъ и Небылицахъ’ говорится про одного господина, что онъ ‘на сихъ дняхъ вздумалъ гнушаться природнымъ своимъ языкомъ и четыре дня мы, кром исковерканныхъ словъ и слоговъ, ничего не слыхали. Мы не знали съ женою, что ему сдлалось, наконецъ уже узнали, что заходилъ во французскую комедію’ {Сочин. Екатерины II, т. 3, стр. 117.}. Гоняясь за усвоеніемъ французскаго языка и манеръ, наше беззащитное, въ нравственномъ смысл, общество радушно принимало въ свои ндра всякаго проходимца, называвшаго себя французомъ. Порошинъ разсказываетъ въ своихъ ‘Запискахъ’, что у одного московскаго дворянина чухонецъ нанялся въ учители, назвавъ себя французомъ и выучилъ всхъ дтей, вмсто французскаго языка, чухонскому. Невжество и шарлатанство этихъ учителей обратило на себя, наконецъ вниманіе правительства, и въ 1757 г. вс иностранцы, занимавшіеся профессіей воспитанія и обученія, обязаны были выдержать экзаменъ въ академіи наукъ или въ московскомъ университет. Но и посл этой мры зло не уменьшилось, объ аттестатахъ, выдаваемыхъ учителямъ, графъ Сепоръ отзывался слдующимъ образомъ: ‘забавно, иногда даже смшно было видть, какихъ странныхъ людей удостаиваютъ въ С.-Петербург и въ провинціяхъ званія учителей (comme outchitel) или гувернеровъ и гувернантокъ къ дтямъ. Русскіе должны были бы винить себя за эту непростительную доврчивость, съ какою они принимаютъ къ себ въ домъ людей, неимющихъ никакихъ несомннныхъ ручательствъ въ своихъ знаніяхъ, талантахъ и честности’. Въ запискахъ Болотова есть свденіе, что даже образованные иностранцы были такъ мало подготовлены къ своему учительскому званію, что ршительно не умли взяться за дло. Такъ напр. нкто Длшш, учитель дтей генералъ-аншефа Маслова, былъ (но словамъ Болотова) ‘хотя и ученый человкъ’, но и тотъ мучилъ дтей списываніемъ статей изъ большаго французскаго словаря, изданнаго французской академіей, а потомъ заставлялъ списанное вытверживать наизусть. Кром невжества и неспособности учителей, успху обученія много мшало еще и то обстоятельство, что родители, а въ особенности родительницы учениковъ, ревниво смотрли затмъ, чтобы наставники не слишкомъ обременяли премудростью головы Митрофанушекъ. Во ‘Всякой Всячин’ разсказывается случай, какъ обошлись въ дворянскомъ семейств съ однимъ французомъ, который сначала уговаривалъ мальчика учиться, а потомъ, выведенный изъ терпнія, слегка ударилъ его линейкою по рук. Бабушка, матушка и вс нянюшки, узнавъ о такой бд, ‘бранили бднаго учителя всми ругательствами, какія только злоба ихъ могла выдумать, наконецъ бросились на него и, еслибъ онъ не ускорилъ спрятаться, то конечно выцарапали бы ему глаза’. Вообще церемониться съ домашнимъ учителемъ было нечего, по понятіямъ того времени.— Немного лучше, чмъ въ частныхъ домахъ, шло обученіе въ пансіонахъ и школахъ, заводимыхъ иностранцами. По отчету ревизіи, сдланной этимъ школамъ въ 1784 и 1785 г. видно, что программа преподаванія почти нигд не исполнялась въ точности, многіе существенно важные предметы (какъ напр. русскій языкъ) совсмъ упускались изъ виду, и сами содержатели пансіоновъ оказывались иногда круглыми невждами. Но въ самомъ жалкомъ состояніи найдены, на этотъ разъ, русскія школы, вслдствіе чего вс он были закрыты въ Петербург, а учащимся въ нихъ предложено было перейти во вновь открытыя тогда народныя училища.
Все, что говорили мы выше, относится только до воспитанія мужескаго пола, обученіе же двочекъ почиталось, въ то время, совершенно излишнимъ и даже вреднымъ занятіемъ. ‘Кабы у меня дочь была — разсуждаетъ Чудихина въ комедіи: ‘О время!’ — меньше бы я имла заботы. На что двку учить грамот? имъ ни къ чему грамота не надобна: ‘меньше двка знаетъ, такъ меньше вретъ’. Въ той же комедіи разсказывается про одну двушку: ‘она ни чему не учена, и грамот украдкой у меня училась, для того что бабушка ея всегда боялась, чтобъ она, научась грамот, не стала писать любовныхъ писемъ. Никого она не видала и до 12 лтъ платья не знала, а бгивала для легкости всегда въ одной сорочк, когдажь прізжали посторонніе къ намъ люди, то прятали ее въ спальн за печкою’ {Соч. Екат. II, т. II, стр. 29, 51—52.}. Затворничество женщинъ, противъ котораго боролся Петръ Великій, ихъ отчужденіе отъ остальнаго общества продолжалось еще много лтъ на практик: чмъ меньше знала двушка и чмъ больше держалась въ сторон отъ другихъ людей — тмъ выше стояла она въ глазахъ Простаковыхъ и Чудихиныхъ.
Только не задолго до Бецкаго начали пробиваться въ русскомъ обществ новые, живые взгляды на воспитаніе, выразителями ихъ являются профессора московскаго университета: Шаденъ, Поповскій и Барсовъ. Профессоръ Поповскій перевелъ въ 1759 г. на русскій языкъ книгу Локка о воспитаніи, Барсовъ составилъ учебники латинской и русской граматики, и былъ главнымъ сотрудникомъ Бецкаго по составленію устава воспитательнаго дома. Какъ Поповскій, такъ и Барсовъ, уже высказывали новый взглядъ на воспитаніе, не ограничивая его однимъ лишь усвоеніемъ знаній. ‘Знаніе — говорилъ Барсовъ — подобно оружію: и по благо и во зло употребить его можно… знаніе должно быть дверію къ добродтели. Честное сердце предпочитается великому разуму’. Этими словами Барсовъ ставилъ для воспитанія (и притомъ очень крайнимъ образомъ) новую цль — содйствовать развитію въ питомцахъ строгихъ нравственныхъ убжденій, которыя выражаются въ общественной дятельности и не допускаютъ человка до грязныхъ сдлокъ съ своею совстью. Поповскій, первый, заговорилъ о великомъ значеніи примра для нравственнаго развитія юношества. Въ своемъ стихотворномъ посланіи къ И. И. Шувалову о польз наукъ (1756 г.) онъ высказываетъ слдующія мысли:
Но много ли такихъ родителей сыскать,
Чтобъ честности дтей старались наставлять?
Неправеднымъ житьемъ, продерзкими длами
Дорогу имъ ко злу показываютъ сами.
Когда ты, деньгами обклавшися, дрожишь,
Полушки нищему одной не удлишь,
Надешься ль, чтобъ сынъ не зналъ къ богатству страсти,
Чтобъ бдныхъ, искупалъ изъ скудости, напасти?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты въ роскоши уснулъ, по сладости погрязъ.
Друзьямъ и недругамъ ты лжешь на всякій часъ:
А хочешь, чтобъ былъ сынъ воздерженъ и умренъ,
Чтобъ тайну сохранялъ и въ слов былъ бы вренъ?
За то же ремесло, за кое и отецъ
Примается и сынъ, смотря на образецъ.
Купеческій сынокъ смекаетъ, какъ взять втрое.
Смекаетъ, какъ продать за цлое гнилое,
О картахъ и дитя съ слугами говоритъ,
Котораго отецъ надъ оными сидитъ, и проч., и проч.
Профессоръ Шаденъ извстенъ, какъ даровитый преподаватель и учредитель извстнаго пансіона, въ которомъ обученіе шло не въ примръ лучше, чмъ въ другихъ частныхъ школахъ того времени. Знакомый съ теоріями передовыхъ европейскихъ педагоговъ Шаденъ перевелъ въ 1768 г. книгу Аммоса Коменіуса: Orbis visibilis и тмъ положилъ начало новому, боле осмысленному преподаванію языковъ, въ основ котораго лежалъ главный принципъ Коменіуса: ‘Слова безъ знанія предметовъ — пустыя слова’. На этомъ основаніи въ книг Коменіуса было изображено въ рисункахъ все, что могло занимать дтскій умъ, къ картинамъ прилагались описанія или объясненія. Т же картины должны были служить пособіемъ при изученіи иностранныхъ, особенно древнихъ языковъ. {См. очерки воспитанія и обученія Л. Модзолевскаго, T. II, стр. 378.}
Подобное же знакомство съ сочиненіями передовыхъ европейскихъ писателей можно предположить и у Никиты Ив. Панина, назначеннаго въ 1759 г. воспитателемъ къ великому князю Павлу Петровичу, по крайней мр, въ своемъ план воспитанія, поданномъ императриц Елизавет, этотъ государственный человкъ высказывалъ мысли, замчательно сходныя съ мыслями Локка, Монтэня и другихъ. ‘Когда наслдникъ трона, говорилъ Панинъ, достигаетъ эпохи зрлости, въ которую развивается съ быстротою мысли жадное понятіе о достоинств каждаго, (тогда онъ) очень скоро принимаетъ къ своему сердцу одно полезное, чего отъ природы самый добрый государь, если не былъ руководимъ истиннымъ назначеніемъ, не запечатлетъ въ памяти. Онъ не вознесется и до доброй славы, если пренебрежетъ свой уставъ, отечество и его благо. Наставникъ особенное долженъ обращать попеченіе на то, чтобы ничего не длали и не говорили передъ питомцемъ споимъ, что могло бы хотя малйше повредить или ослабить сердце по въ тихимъ добродтелямъ, напротивъ еще обязанъ наклонять мягкую и юную душу къ добру и честности, обогащать умъ его разительными примрами торжества заслугъ и посрамленія людей недостойныхъ. Чтобы возросли въ молодомъ сердц плоды добра, не только надобно отвратить охъ всего дурнаго, но даже отъ того, что несовмстно съ скромностью. Во все продолженіе воспитаніи нужно питать пышность и все то, что легко портитъ юность. Украшеніями его чертоговъ должны быть доброта и чистота души, время не опоздаетъ привлечь тьму ласкателей. Наставники, пока еще не окончится его воспитаніе, обязаны и по закону, и по долгу развивать въ немъ нравственныя мысли и предохранять ихъ отъ порочныхъ направленій, они и сами въ обращеніи съ нимъ должны быть во всемъ осторожны’. {См. Педаг. Встн. 1857 г. No 7. ст. Стоюнина.} Здсь Ланинъ придаетъ большое значеніе образу жизни и характеру наставниковъ, онъ устраняетъ изъ воспитанія пышную обстановку, лесть окружающихъ и другія вредныя вліянія: вс эти мысли встрчаются, въ той или другой форм, въ сочиненіи Локка: Some thougths concerning education. Также точно желая дйствовать на своего питомца посредствомъ стыда (мра, рекомендуемая Локкомъ), Панинъ приказалъ печатать особыя вдомости ‘изъ Петербурга’, въ которыхъ упоминалось о всхъ проступкахъ и шалостяхъ великаго князя, и малютку увряли, что эти вдомости разсылаются по всей Европ. Но между отвлеченной мыслью и ея практическимъ выполненіемъ лежитъ еще цлая бездна. Заботясь объ устраненіи отъ великаго князя всхъ дурныхъ вліяній, Панинъ мало наблюдалъ за самимъ собою и за дйствіями своихъ помощниковъ: изъ записокъ Порошина мы видимъ, что его юный питомецъ очень рано подмтилъ (и частію перенялъ) у своихъ приближенныхъ нкоторыя далеко непохвальныя качества и наклонности, напр. пренебреженіе ко всему русскому, неосновательную рзкость въ приговорахъ и т. п. {См. Графы Никита и Петръ Панины, соч. г. Лебедева.}
Въ такое то время и при такихъ условіяхъ началъ Бецкій свою педагогическую реформу.

——

Не смотря на нкоторыя хорошія начала, уже пробивавшіяся въ литератур и отчасти въ школьной жизни, теорія и практика русскаго воспитанія находилась до Бецкаго въ самомъ жалкомъ, необработанномъ состояніи. На школу смотрли, какъ на государственную фабрику, изъ которой выпускались въ опредленный срокъ ходячія машины, способныя палить изъ пушекъ, строить корабли, возводить укрпленія, объ умственномъ развитіи этихъ субъектовъ не прилагалось почти никакого старанія.— Конечно, отвдавъ европейской науки, хотя бы и въ сжатомъ, неудовлетворительномъ вид, многіе юноши не останавливались на этомъ и, собственнымъ трудомъ, добивались кое-какого умственнаго развитія, но такіе юноши встрчались не часто и составляли выгодное исключеніе въ толп грубой и неотесанной молодежи. Объ одной изъ лучшихъ школъ, а именно о сухопутномъ кадетскомъ корпус, Бецкій отзывался слдующимъ образомъ, въ моментъ его преобразованія: ‘Хотя происходящая государству отъ кадетскаго корпуса польза совершенно соотвтствуетъ тому намренію, съ каковымъ основанъ оный съ начала, но Ваше императорское Величество прозорливо усмотрли, что сія польза можетъ быть несравненно большею и важнйшею. Тогдашнее намреніе состояло только въ томъ, чтобъ изъ сего корпуса получать для арміи исправныхъ офицеровъ, Ваше Имп. Величество желаете теперь, чтобъ училище искусныхъ офицеровъ было училищемъ и знатныхъ гражданъ, и отечеству бы сугубую пользу приносило. Должно справедливость отдать, что изъ офицерскаго токмо училища и воспитанія произошло много знаменитыхъ мужей, но и признаться надобно, что за то счастливой ихъ паче природ, склонностямъ и собственному ихъ раченію, нежели воспитанію сего училища, благодаритъ надлежитъ. Происходили бы и впредь изъ онаго достойные къ отправленію важныхъ государственныхъ должностей люди, но Ваше Имп. Величество не соизволяете, чтобы толикое добро зависло отъ одной удачи: хощете, чтобы оное было плодомъ предусмотрительнаго государственнаго попеченія’. (См. Разсужденія объ установленіи кад. корпуса). На этомъ основаніи, въ новомъ устав кадетскаго корпуса, признано необходимымъ: ‘учредить его такъ, чтобы наученію въ немъ военной и гражданской наук, по самый выпускъ кадета, яко часть никогда неотдляемая въ юнош, всегда сопутствовало воспитаніе, пристойное его званію и добродтельное’. Духовныя школы не приготовляли даже практически полезныхъ людей, ограничиваясь одною сухой и лишенной смысла схоластикой, частное обученіе въ рукахъ Брудастыхъ и Вральманову стояло ниже казеннаго. Физическая сторона въ воспитаніи также пренебрегалась, какъ и нравственная.
Все это видлъ Бецкій и понималъ вредъ, отсюда проистекающій, знакомый съ лучшими педагогическими сочиненіями того времени, онъ уже выяснилъ себ т вопросы, надъ которыми и не задумывалось большинство его соотечественниковъ. Вліяніе физическаго здоровыя на умственное развитіе дитяти, дурные пріемы въ преподаваніи, наконецъ безобразная обстановка семейнаго быта, являющаяся преградой для всхъ благихъ намреній воспитателя:— все это было взвшено и оцнено Бецкимъ прежде, чмъ онъ взялся за приложеніе своихъ взглядовъ къ практической жизни. Пользуясь особенной благосклонностью Екатерины ІІ-ой, Бецкій въ частыхъ и продолжительныхъ бесдахъ съ нею развивалъ, безъ сомннія, свою любимую мысль, что ‘воспитаніе длаетъ въ насъ т изгибы, которые, созидай наши тлесныя и душевныя сложенія, навки неизгладимы остаются и которыхъ, прямы ли они или кривы, никакъ совершенно ни испортить, ни исправить невозможно’. Императрица, въ свою очередь интересовавшаяся педагогическими вопросами, затронутыми въ европейской литератур, со вниманьемъ выслушивала любопытныя наблюденія Бецкаго и длала на нихъ свои замчанія, которыя умный собесдникъ не пропускалъ мимо ушей, но ловилъ тщательно и затмъ формулировалъ про себя въ строгой связи и послдовательности. Когда яти бесды пришли къ опредленнымъ результатамъ, т. е. когда Бецкій нашелъ возможнымъ установить главныя точки зрнія на предметъ,— онъ подалъ Екатерин (12 марта 1764 г.) свое ‘Генеральное учрежденіе о воспитаніи обоего пола юношества’,
‘Рдко великіе государи — писалъ Бецкій въ своемъ знаменитомъ доклад — о такихъ длахъ крайнее имютъ попеченіе, которыхъ плоды медлительны и которые чмъ большую общаютъ пользу для потомства, тмъ большаго труда и неистощимаго великодушія требуютъ. Слава скоротекущихъ длъ чаще упражняетъ самыя величайшія души: въ ней находятъ они и скорое подвиговъ своихъ воздаяніе, и новое къ онымъ поощреніе. Преодолть суевріе вковъ, дать народу своему новое воспитаніе и, такъ сказать, новое порожденіе, есть дло, совокупленное съ невроятными трудами, а прямая оныхъ польза остается вся потомству’. Боздавъ справедливость благому намренію императрицы заняться дломъ, которое принесетъ не скорые, но врные плоды, Бецкій формулируетъ такимъ образомъ ея и свои собственныя мысли. ‘Съ давняго уже времени иметъ Россія академію и разныя училища и много употреблено иждивенія на посылку россійскаго юношества для обученія наукамъ и художествамъ, но мало, буде не совсмъ ничего, существительныхъ отъ того плодовъ собрано. Разбирая прямыя тому причины, не можемъ мы жаловаться на провидніе и малую въ россійскомъ народ къ наукамъ и художествамъ способность, но можно неоспоримо доказать, что къ достиженію того не прямые токмо пути избраны были, а чего совсмъ не доставало, о томъ совсмъ и помышляемо не было. Изъ посланныхъ еще при государ император Петр Великомъ дворяне съ хорошими возвратились успхами въ томъ, чему они обучаться назначены были, но по возвращеніи, имя путь и право къ большимъ чинамъ и заслугамъ, не могли они въ томъ упражняться. Другіе, изъ простаго народа къ наукамъ взятые, также весьма скоро успвали въ оныхъ, по скоре еще въ прежнее невжество и самое небытіе возвратились, отъ чего и людей такого состоянія, которое въ другихъ мстахъ третьимъ степенемъ или среднимъ называется, Россія до сего времени и произвести не могла. Искусство доказало, что одинъ только украшенный или просвщенный науками разумъ не длаетъ еще добраго и прянаго гражданина, но во многихъ случаяхъ паче во вредъ бываетъ, если кто отъ самыхъ нжныхъ юности своей лтъ воспитанъ не въ добродтеляхъ и твердо оныя въ сердце его не вкоренены, а небреженіемъ того и ежедневными дурными примрами привыкаетъ онъ къ мотовству, своевольству, безчестному лакомству (т. е. взяточничеству) и непослушанію. При такомъ недостатк смло утвердить можно, что прямаго въ наукахъ и художествахъ успха и третьяго степени людей въ государств ожидать — всуе себя и ласкать’.
‘Посему ясно, что корень всему злу и добру воспитаніе, достигнуть же послдняго съ успхомъ и съ твердымъ исполненіемъ не иначе можно, какъ избрать средства къ тому прямыя и основательныя. Держаться сего неоспоримаго правила единое токмо средство остается, то есть произвести сперва способомъ воспитанія, такъ сказать, новую породу или новыхъ отцовъ и матерей {Мста, отмченныя у насъ курсивомъ, напечатаны такимъ же образомъ въ подлинник. (См. Собр. учрежд. и предпис., Генер. учрежд. стр. 3—10).}, которые могли бы дтямъ своимъ т же прямыя и основательныя воспитанія правила въ сердце вселить, какія получили они сами, и отъ нихъ дти предали бы паки своимъ дтямъ и такъ слдуя изъ родовъ въ роды на будущіе вки. Великое сіе намреніе исполнить нтъ совсмъ инаго способа, какъ завести воспитательныя училища для обоего пола дтей, которыхъ принимать отнюдь не старе, какъ по пятому и но шестому году. Излишне было бы доказывать, что въ т самые годы начинаетъ дитя приходить въ познаніе изъ невднія, а еще неразсудительне врить, яко бы по прошествіи сихъ лтъ еще можно поправить въ человк худой нравъ, чмъ онъ уже заразился и, поправляя его, т правила добродтелей въ сердце его вкоренить, кои ему имть было потребно. И такъ о воспитаніи юношества пещися должно неусыпными трудами, начиная, какъ выше показано, отъ пятаго и шестого до осьмнадцати и двадцати лтъ безвыходнаго въ училищахъ пребыванія. Во все же то время не имть имъ ни малйшаго съ другими сообщенія, такъ что и самые ближніе сродники хотя и могутъ ихъ видть въ назначенные дни, но не инако, какъ къ самомъ училищ, и то въ присутствіи ихъ начальниковъ. Ибо неоспоримо, что частое съ людьми безъ разбору обхожденіе вн и внутрь онаго весьма вредительно, а наипаче во время воспитанія такого юношества, которое долженствуетъ непрестанно взирать на подаваемые примры и образцы добродтелей’.
‘При сихъ воспитательныхъ учрежденіяхъ первое прилагать должно стараніе, чтобъ вселять въ юношество страхъ божій (что понималъ Бецкій подъ этимъ страхомъ — будетъ объяснено ниже), утверждать сердце въ похвальныхъ склонностяхъ и пріучать ихъ (т. е. юношей) къ основательнымъ и приличествующимъ состоянію ихъ правиламъ: возбуждать въ нихъ охоту къ трудолюбію и чтобъ страшились праздности, какъ источника всякаго зла и заблужденія, научить пристойному въ длахъ ихъ и разговорахъ поведенію, учтивости, благопристойности, соболзнованію о бдныхъ и несчастливыхъ и отвращенію отъ всякихъ продерзостей, обучать ихъ домостроительству во всхъ онаго подробностяхъ и сколько въ ономъ есть полезнаго, особливо же вкоренять въ нихъ собственную склонность къ опрятности и чистот какъ на самихъ себ, такъ и на принадлежащихъ къ нимъ, однимъ словомъ, всмъ тмъ добродтелямъ и качествамъ, кои принадлежатъ къ доброму воспитанію и которыми въ свое время могутъ они быть прямыми гражданами, полезными общества членами и служить оного украшеніемъ {Директоръ сухопутнаго кадетскаго корпуса долженъ былъ (всегда имть сношеніе и разсуждать съ опредленными къ воспитанію благородныхъ, какъ бы въ нжныя ихъ сердца вложить смена истинной добродтели, пріучить къ благопристойному поведенію и учтивству, словомъ, вселить въ нихъ такія мысли, кои съ праводушемъ и человколюбіемъ совершенно сходствуютъ, дабы заблаговременно предохранить ихъ отъ примровъ, къ злонравію влекущихъ’. При этомъ самъ директоръ обязывался слдовать своимъ собственнымъ правиламъ и обращаться со всми, а особливо съ питомцами, ‘съ кротостью, учтивствомъ и любовью.’ (Уставъ кад. корпуса, глаза 2, 2.)}. Такія и тому подобныя правила, когда посются къ сердцахъ воспитываемаго юношества, надяться можно, тмъ лучшій плодъ произведутъ, что согласоваться будутъ съ младостью и непорочностью ихъ возраста. Просвщая притомъ ихъ разумъ науками и художествами по природ, полу и склонности каждаго, обучаемы быть должны съ примчаніемъ такимъ, что, прежде нежели отрока обучать какому художеству, ремеслу или наук, надлежитъ разсмотрть его склонности и охоту и выборъ оныхъ оставить ему самому {‘Инспекторамъ, воспитателямъ и учителямъ — говорится въ устав кадетскаго корпуса — въ немалое поставится искусство и похвалу, когда они стараться будутъ точно узнавать склонности учащихся, дабы дли пользы ихъ можно было употреблять заблаговременно приличныя средства. ‘(Глава V, подраздл. XI, 3.) Это же правило предписывалось соблюдать во время экзаменовъ, при раздач наградъ: ‘по время сихъ свидтельствъ сравнивать настоящіе успхи и поведеніе питомцевъ съ прежнимъ ихъ состояніемъ, дабы испытать склонности учащихся, узнать, къ чему природа ихъ приглашаетъ и возбудить въ нихъ ревнованіе къ успхамъ справедливыми преимуществами, назначивая оныя во время публичныхъ сравненіи прилежанія однихъ съ нерадніемъ другихъ. ‘(Гл. 6, 1.) Вс другія мысли, высказанныя въ ‘Генеральномъ учрежденіи’, приведены также послдовательно въ уставахъ Бецкаго.}. Душевныя его склонности всемрно долженствуютъ въ томъ надъ всми прочими уваженіями преимуществовать, ибо давно доказано, что не предъуспетъ онъ ни въ чемъ томъ, чему будетъ прилежать по невол, а не по своему желанію, притомъ весьма еще важное, примчаніе имть должно въ сихъ воспитательныхъ училищахъ, то есть: дабы для юношества все то наблюдаемо было, что къ жизни, цлости здравія и крпости сложенія служить можетъ, какъ то: въ построенныхъ жилищахъ проводомъ чистаго воздуха, неупотребленіемъ всякаго званія мдной посуды, также и всякими невинными забавами и играми оное юношество увеселять и чрезъ то мысли его приводить всегда въ ободреніе, а напротивъ того искоренять все то, что токмо скукою, задумчивостью и прискорбіемъ назваться можетъ, и сего правила изъ памяти не выпускать. Отъ сихъ первыхъ учрежденій зависитъ все воспитаніе, какое дано будетъ первому отъ оныхъ новой породы происхожденію. Почему само собою понятно, какая потребна осторожность и благоразуміе въ выбор учителей и учительницъ, а особливо главныхъ надъ воспитательными учрежденіями директоровъ и правителей. Въ послднихъ сихъ вся важность и затрудненіе состоитъ: имъ надобно быть всмъ извстной и доказанной честности и праводушія, а поведеніе ихъ и нравы долженствуютъ быть напередъ вдомы и непорочны, особливо же надлежитъ имъ быть терпливымъ, разсмотрительнымъ, твердымъ и правосуднымъ и, однимъ словомъ, таковымъ, чтобы воспитывающееся юношество любило ихъ и почитало и во всемъ доброй отъ нихъ примръ получало’.
‘Сего ради остается въ дополненіе изъяснить, что все сіе единственно зависитъ отъ особливаго учрежденія и даваемыхъ наставленій, кои надлежитъ сочинить съ великимъ размышленіемъ и осторожностью, дабы все соображено было ясно, внятно и точно, и чтобъ ничего того пропущено не было, что надлежитъ до учителей, учениковъ, до поведенія тхъ и другихъ и до общаго въ сихъ училищахъ наблюдаемаго порядка. Ибо, при начинаніи сего надобно сперва за точное принять правило: или длать и длать цлое и совершенное, или такъ оставить и не начинать‘.
Исполняя волю государыни и свое собственное желаніе, Бецкій усердно принялся за составленіе уставовъ и инструкцій, въ которыхъ было бы соображено ‘ясно, внятно и точно’ все то, что могло способствовать врнйшему осуществленію радикальной мысли, высказанной въ Генеральномъ учрежденіи о воспитаніи. Мы соберемъ изъ этихъ уставовъ вс важнйшіе взгляды и правила, которыми характеризуется педагогическая система Бецкаго.
Боепитаніе, по взгляду Бецкаго, должно разсматривать съ четырехъ сторонъ: 1) со стороны физической, 2) физико-моральной, 3) собственно моральной и 4) дидактической или обученія. Физической сторон въ воспитаніи Бецкій придавалъ большое значеніе и указывалъ для нея весьма раціональныя правила, преимущественно заимствованныя у Локка, съ прибавкою нкоторыхъ совтовъ доктора Саншеса. ‘Пользуясь — говоритъ Бецкій — тмъ неопровержимымъ правиломъ, что натура въ произведеніяхъ своихъ дйствуетъ единообразно, т. е. все рождается, ростетъ, созрваетъ, и могу сравнять младенца съ самою новою отраслью, которую искусный садовникъ легче, нежели уже нсколько застарлую, обращая но вол своей, можетъ изъ нея произвести здоровое, лучшее и плодоноснйшее растеніе въ своемъ род, но не долженъ никогда противу здраваго разсудка и возможности хотть, чтобы напр. яблоня производила ананасы. А потому часть физическая есть средство слдовать по стопамъ натуры, не превозмогая ее и не переламывая, но, способствуя ей, наклонять мало по малу отъ вреднаго къ полезному’. (См. Собр. учрежд. и предпис. T. I. Предварительн. объясненіе). Физическое воспитаніе подраздлялось, смотря по возрастамъ: 1) отъ рожденія дтей до отнятія ихъ отъ груди, 2) по отнятіи отъ груди до пяти или шести лтъ, 3) отъ пяти до десяти лтъ, 4) отъ 10 и 12-и до 15-и и 16-и лтъ. На каждый возрастъ мы находимъ въ физическихъ примчаніяхъ особые совты. Главнйшее вниманіе обращается на воздухъ, одежду и пищу. Дтямъ слдуетъ чаще быть на свжемъ воздух, въ особенности во время движенія: ‘труды и вольный воздухъ укрпляютъ въ дтяхъ тлесное сложеніе, умножаютъ веселье и отъ всхъ будущихъ недостатковъ предохраняютъ: напротивъ того, отъ лности и худаго воздуха выроста ютъ они такъ слабы, что весь свой вкъ въ болзняхъ препровождаютъ’. Заботясь о физическомъ развитіи дтей, Бецкій осуждаетъ однако излишнюю бережливость въ сохраненіи ихъ здоровья, онъ совтуетъ пріучать дтей съ ранняго возраста къ перенесенію стужи, влаги и непостоянной погоды, позволять имъ бгать въ ясные и пасмурные дни по песку, но точкамъ, по пашн, по горамъ и крутымъ мстамъ, ходить босикомъ по каменному полу и оставаться даже въ стужу съ открытой головою и грудью. ‘Если жъ, говорится въ физическихъ примчаніяхъ, случится нечаянно, что дитя простудится, то продолжать все то же, не пользуя ничмъ инымъ, кром воздержности въ пищ. Не должно въ семъ случа слдовать совтамъ малодушныхъ, но стараться, чтобъ жили дти въ хорошемъ воздух, отдаленномъ отъ тхъ мстъ, гд оный зараженъ худыми парами’. Привычка къ чистому воздуху, укрпляя дтскій организмъ, избавляетъ, по мннію Локка, отъ необходимости прибгать къ лекарствамъ, которыя должны быть употребляемы только въ самыхъ крайнихъ случаяхъ и отнюдь не въ вид предосторожности противъ возможныхъ, но еще не наступившихъ болзней. Въ пищ Бецкій устраняетъ все, что можетъ разстроить и ослабить физическій организмъ ребенка, какъ то: кофе, шоколадъ, вино, водки, пряные коренья. ‘Всего лучше — говоритъ онъ — вести жизнь нсколько сурово, привыкать сть все, что сть только можно и въ выбор приправъ къ кушанью не быть прихотливу, но стараться, чтобъ было все, сколько можно, просто, притомъ за врное утвердить можно, что всхъ лучше позывъ на ду происходитъ отъ тлодвиженія’. Что касается до тлодвиженій или дтскихъ игръ, то имъ не только не должно препятствовать и принуждать дтей быть въ поко противъ ихъ склонности, но надобно вымышлять и изыскивать различныя гимнастическія упражненія, которыя полезны какъ для возбужденія хорошаго аппетита, такъ и для того, чтобы дти не впадали въ уныніе и, по этой причин, не слабли и не сохли. ‘Склонность (по словамъ Бецкаго), которую вселяетъ природа въ сіи блаженныя лта къ игр и къ увеселенію, есть главное средство къ умноженію здоровья и къ укрпленію тлеснаго сложенія’. Когда же въ этихъ играхъ и рзвостяхъ дти чмъ нибудь зашибутъ себя, то родители худо сдлаютъ, если будутъ бранить ихъ или наказывать, результатъ можетъ выйти тотъ, что дти, боясь наказанія, никому не скажутъ о своемъ ушиб и поврежденіи и скроютъ болзнь до тхъ поръ, пока она не приметъ серьезныхъ размровъ. ‘Сколько жалки т бдныя дти — восклицаетъ авторъ физическихъ примчаній — которыя за игру и невинныя забавы, лтамъ ихъ необходимо потребныя, предаются столь часто на жертву ненавистному гнву и своенравію родителей или дядекъ: приличне называть таковыхъ тиранами, нежели воспитателями’. Одежда дтей должна быть также проста и невзыскательна, какъ ихъ нища: ‘не давать дтямъ одянія узкаго и не стягивать ихъ тугою вязкою, въ дорогое или богатое платье не одвать, дабы они свободно и безпрепятственно играть, прыгать и работать могли, не подвергая себя строгости’. Мховое платье дозволялось употреблять только въ долгомъ пути или на большомъ мороз, обычай кутаться въ шубу при малйшемъ холод названъ безразсуднымъ. Съ развитіемъ физическаго организма, все больше и больше опредляется въ человк свойство его темперамента, такъ что около 15-ти лтъ уже начинаетъ обнаруживаться замтно для наблюдателя. Для распознаванія этихъ темпераментовъ ‘физическія примчанія’ указываютъ много врныхъ примтъ, сообразно съ которыми должна направляться и дятельность воспитателя. Такъ напр., если воспитанники будутъ сложенія флегматическаго или сираго, то ‘надлежитъ ихъ поощрять къ тлодвиженіямъ нсколько труднымъ, ибо они склонности къ тому не имютъ, удалять ихъ отъ покоя, который имъ всего пріятне’. При темперамент вспыльчивомъ (холерическомъ) полезно, наоборотъ, воздерживать излишнюю пылкость природы, потому что ‘такой человкъ добровольно бываетъ во всегдашнемъ упражненіи’, вино и вс раздражающіе напитки особенно вредны холерику. Самымъ лучшимъ сложеніемъ придается сангвиническое, худшимъ — меланхолическое, которое обнаруживается позже другихъ и, всего чаще, переходитъ по наслдству отъ родителей. Коль скоро замчена будетъ въ дитяти наклонность къ меланхоліи, обусловленная темпераментомъ, то ‘надлежитъ пріучать его къ упражненіямъ пріятнымъ, но непродолжительнымъ… стараться всячески, безъ принужденія, развеселять и разбивать задумчивыя его мысли, удалять его отъ людей печальныхъ, вывозить на увеселительныя позорища’ и пр. Съ темпераментомъ надо сообразоваться не только въ физическихъ упражненіяхъ и въ выбор пищи, но также и въ способахъ нравственнаго вліянія на воспитанника. ‘Есть темпераменты или сложенія (говорится въ предварительномъ объясненіи къ уставу воспитательнаго дома) иные горяче, другіе холодне: вотъ вся разность, съ которою натура производитъ людей. Умть первыхъ удерживать, другихъ поощрять — вотъ великое искусство воспитанія, потому что правила не инаковы быть могутъ какъ общественны, а степени сложеній безчисленно многообразны… При медленныхъ же успхахъ иныхъ не должно отчаиваться, ибо бываютъ умы, которые не въ примръ поздне созрваютъ, но пришедъ въ зрлость, превосходятъ прочихъ. Многіе, бывшіе даже въ совершенномъ возраст съ тупыми понятіями, посл сдлались искусными и въ своемъ дл великими людьми’. Придавая такое значеніе физической сторон въ воспитаніи, Бецкій пускался въ подробности и высказывалъ вещи крайне новыя и странныя для большинства тогдашняго общества, поэтому онъ, собираясь говорить о важности здоровой пищи и чистаго воздуха, предупреждаетъ своихъ читателей, что многіе поверхностные умы ‘почитаютъ подробности воспитанія не стоющими вниманія, упорствуютъ всмъ шутить’ и готовы даже на колкости, лишь бы отстоять свои невжественные и ограниченные взгляды. ‘Но я дерзаю утверждать — говоритъ Бецкій,— что никакое дло, а наипаче толь трудное и запутанное, не можетъ быть совершенно исполнено, если вс его и послднія мелкости не выработаны… и желаю лучше подвергнуться колкости, нежели обвинить себя въ совсти, что пропустилъ малйшее для пользы человчества и общества’.
Физическое воспитаніе, укрпляя тло, способствуетъ вмст съ тмъ, развитію душевныхъ способностей, и для воспитателя является полая обязанность — направлять физическія упражненія такимъ образомъ, чтобы они имли образовательное вліяніе на душу ребенка. ‘Хотя физическая часть — разсуждаетъ Бецкій — укрпляетъ здоровье, безъ котораго человкъ не можетъ быть ни къ чему способенъ, однако безъ моральнаго оное будетъ только питаніе или воскормленіе, а не воспитаніе. И для того приступимъ теперь къ попеченію о правахъ. Прежде, нежели дойдемъ до объясненія одной душевной морали, надлежитъ сказать, что съ оною физика должна быть тсно связана и одна другой помогать. То еще немного, что человкъ здоровъ, если привыкъ къ лни и бездйствію. Какая польза въ жизни его, когда онъ наклоненъ всегда къ покою, къ нг, и достоинъ ли жить, содлавшись лнивцемъ, тунеядцемъ, ненаходящимъ въ себ самомъ никакихъ способовъ и потому старающимся жить на счетъ другихъ, что производитъ вс пороки, нетерпимые ни въ какомъ обществ. Кажется, что таковыхъ сама натура наказываетъ, ибо пребывающій въ безпрестанномъ спокойствіи портитъ кровь, цпенетъ и наконецъ погибаетъ’. Здсь начинается въ воспитаніи новая часть, которую Бецкій называетъ физики-моральной и въ основаніи ея кладетъ мысль, что ‘праздность — мать всхъ пороковъ, а трудолюбіе — отецъ всхъ добродтелей’. ‘Одними трудами по мр силъ своихъ — говоритъ онъ — и непрестаннымъ тлодвиженіемъ, отгоняя лность, уныніе, грусть, сіи предшественники дурныхъ нравовъ, человкъ сохраняетъ силу, бодрость и веселость духа толь нужныя и для здоровьями для доброты сердца’. Поэтому, какъ скоро дти начинаютъ сознавать свои дйствія (‘двухъ лтъ или около того — сказало въ физическихъ примчаніяхъ — чувствительная въ дтяхъ происходитъ перемна: они начинаютъ понимать, разсуждать, помнить’ и пр.), вс старанія воспитателей должны быть устремлены къ тому, чтобы пріучать ихъ не только къ мастерствамъ и рукодльямъ, но какъ человка участь неизвстна и онъ ко всему долженъ быть готовъ, то и ко всмъ домашнимъ и хозяйственнымъ работамъ, однако такъ, чтобы дти сами находили въ томъ удовольствіе, ибо все то отвратительно, что отягощаетъ’. Пріученіе это слдуетъ вести разумнымъ образомъ, смотря но лтамъ, силамъ и способностямъ дитяти, ‘Знать всему всъ и мру,— осторожно замчаетъ при этомъ Бецкій, — кажется сіе слово самое простое, однако, если прилагая мысль его ко всему, прилежно разобрать, то сіе только одно составляетъ весь разумъ человческій, а безъ того никто ничего съ успхомъ сдлать не можетъ, а наипаче воспитатели. Во всемъ прочемъ можно перевсить хотя и не безъ вреда, но въ человк отъ того зависитъ счастіе и несчастіе. Чтобы дти въ свободные часы отъ работъ и въ праздничные дни не чувствовали приманки къ спанью и лежанью, спальни ихъ запираются замками съ того времени, когда дти встанутъ и сами однутся до того, когда спать ложатся. Входъ же и выходъ должны быть на столько удобны, чтобъ дти могли отворять и затворять сами за собой двери, отправляясь въ то мсто, гд на вольномъ воздух для нихъ приготовлены разныя игры, которыя должны служить къ сильному тлодвиженію, какъ-то: бганье, скаканье, рытье рвовъ, дланье горъ зимой для катанья и все прочее, что разнообразіемъ можетъ возбуждать ихъ безпрестанное удовольствіе, такъ какъ юношество любитъ частыя перемны въ играхъ и занятіяхъ. Смотрители обязаны наблюдать, чтобы вс нужныя для игръ вещи находились готовыми на мст и чтобы он при томъ были сдланы прочно и не могли причинить вреда играющимъ дтямъ. Какъ бы ни казались опасными дтскія игры, воспитатели и приставники не должны выказывать страшливости, потому что излишняя предосторожность видитъ бду тамъ, гд нтъ ея и чрезъ то лишаетъ духъ бодрости’. Предводительствовать дтей въ играхъ также не надлежитъ (по словамъ предварит. объясненія къ уст. восп. дома), ибо но приказанію веселиться невозможно, а тмъ мене дтямъ, которымъ всякое принужденіе несносно, слдовательно оставлять сіе имъ на собственное произволеніе, примчая только, чтобы не было какой неблагопристойности’. ‘Могутъ быть — прибавлено къ этому — изъ дтей и сложенія печальнаго (т. е. меланхолическаго), сіе приставникамъ должно отъ нихъ какъ отраву отвращать, лучшій способъ къ тому есть тотъ, чтобъ они сами были всегда веселаго духа и старалися, съ ласкою и благопріятствомъ, такихъ соединять съ рзвыми и игривыми’. Быть можетъ, говоритъ Бецкій, въ заключеніи физико-моральной части, невникающему въ существо воспитанія покажется нестоющимъ о томъ и говорить, по тмъ не мене дтскія игры и рукодлья, разумно устроенныя, не только укрпляютъ здоровье и умножаютъ физическія силы, но пріучаютъ также къ трудолюбію, питаютъ бодрость и веселость духа, искореняютъ злоумышленіи и коварства, происходящія между дтьми отъ праздности и, наконецъ, соединяя дтей въ общихъ забавахъ, располагаютъ ихъ къ дружескимъ чувствамъ и служатъ къ выраженію природныхъ способностей, о чемъ необходимо знать воспитателямъ. Согласно съ этими мыслями, въ устав кадетскаго корпуса предписано воспитателямъ: ‘длать прилежно опыты склонностямъ питомцевъ, дабы узнать, кто къ которому званію способне — къ воинскому ли или къ гражданскому. Подъ опытами разумется то, чтобъ въ разныхъ родахъ наукъ и экзерцицій примчать, къ чему точно они способны окажутся во время гулянья, забавъ и при другихъ случаяхъ… для того стараться, дабы вс игры и гулянья служили имъ и въ пользу, и въ увеселеніе и оставлять имъ благопристойную вольность выбирать оныя по своимъ лтамъ, такъ чтобы самыя забавы не казались имъ должностью. Симъ способомъ спознавать ихъ склонности, дабы тмъ удобне употребить оный въ пользу’.
За частью физико-моральною слдуетъ душевная мораль или нравоученіе, которому отведено самое почетное мсто въ педагогической систем Бецкаго. Приступая къ объясненію этой важнйшей части, Бецкій длаетъ прежде всего слдующую оговорку: ‘Здсь не должно разумть мораль школьную, но которой люди, не исправлялся, выученное наизусть такъ добродтельно говорятъ и такъ порочно поступаютъ. Зная, что не все то до сердца доходитъ, что разумъ понимаетъ, здсь должно быть нравоученію самому естественному, а именно, во первыхъ, удалять отъ слуха и зрнія все то, что хотя тнь порока иметъ‘ (См. предв. объясн., стр. XII—XIII). ‘На сіе-то — продолжаетъ онъ — надлежитъ устремлять весь свой разумъ, какъ на самое труднйшее и важнйшее дло для составленія истиннаго благонравія, ибо безъ сего вс наставленія никуда не годятся.’ Но тутъ представлялось новое возраженіе, которое Бецкій оспариваетъ, впрочемъ довольно слабо: ‘Быть можетъ, спросятъ, какимъ же образомъ предостеречься отъ зла, его не зная? и можно ли гнушаться порокомъ, когда неизвстно, что онъ такое? Сей вопросъ подобенъ тому, что если бы человкъ безпрестанно наслаждался при солнечномъ сіяніи зрніемъ однихъ красотъ натуры, не видя ея безобразій,— не ужаснулся ли бы онъ, когда бы вдругъ настала мрачная и ненасливая ночь? Конечно боле, нежели тотъ, который уже привыкъ.’ Сродствомъ къ устраненію отъ порока служило закрытое воспитаніе. ‘Но вторыхъ, какъ еще мало только не знать порочнаго, а надлежитъ быть добродтельнымъ, полезнымъ и угоднымъ обществу и какъ въ гибкихъ и чувствительныхъ сердцахъ юношества всякое дйствіе видимое сильно впечатлвается, то надлежитъ въ дтей обоего пола вкоренить живыми, ихъ воспитателей и смотрителей, примрами, которые всякой словесной морали дйствительне, все то, что нужно для благонравія, какъ-то: чувствительность благодарности, ибо неблагодарный не достоинъ никакихъ благодяній, почтеніе къ начальникамъ, дружелюбіе, откровенность, благопріятность къ равнымъ, снисхожденіе и человколюбіе къ меньшимъ, бережливость, опрятность, чистоту, угодливость, учтивость, терпніе, трудолюбіе и прочія добродтели, которыя въ жизни столько же необходимы, какъ и сама жизнь и безъ чего никто недостоинъ носить имя человка. Паче же всего истреблять въ нихъ гордость и высокомріе, показывающія слабодушіе и въ счастливыхъ людяхъ, а пагубныя для сиротъ. Наконецъ, какъ человкъ, вообразившій слишкомъ высоко о себ, не можетъ не только никогда достигнуть ни до чего, но и себя теряетъ, то внушать въ нихъ столько самолюбія, дабы, не думая никогда, что уже совершенны старались они часъ отъ часу лучше бытъ. Сіе весьма удобно произвести поселеніемъ между ними соревнованія чрезъ похвалы и награжденія, свойственныя и безпристрастныя. Должно сказать, что только разумно управляемое воспитаніемъ чести желаніе, котораго смена врождени въ сердц каждаго человка, даетъ душ крылья, возносящія ее до того степени, до котораго достигнуть можетъ. На семъ правил благовоспитаннымъ, въ случа ихъ проступковъ, наказаніе однимъ выговоромъ или охужденіемъ несравненно дйствительне всякихъ свирпостей, которыя, никогда не исправляя, только ожесточаютъ, приводятъ духъ въ застнчивость, въ робость, длая подлыми, коварными, унижаютъ до чреды животныхъ и лишаютъ здравія и всхъ способностей.’
И такъ ‘живой примръ’ есть главная дйствующая сила въ моральномъ воспитаніи: отъ него зависитъ успхъ или неуспхъ всего дла. Бецкій отлично понималъ ршительное вліяніе обстановки на дтскій возрастъ, и хотя та же мысль промелькнула прежде у H. И. Панина, въ его план обученія наслдника, но далеко не съ такою полнотою и отчетливостью. Къ родителямъ, не признающимъ итого вліянія, Бецкій обращался съ горькою укоризною: ‘Имя крпостныхъ людей, не думаетъ онъ (отецъ семейства), чтобъ они полезны и надобны были къ иному чему, кром обыкновенной въ дом службы, либо за нимъ здить. Утверждаетъ притомъ смло, что наставленіе въ нравоученіи, касающемся до гражданской жизни, имъ не только не потребно, но еще неполезно и вовсе ненадобно. Въ заключеніе суровымъ голосомъ скажетъ: ‘не хочу, чтобъ философами были т, кои мни, служить должны!’ Коль бденъ человкъ, такимъ образомъ ослпившійся! Иль того ты не видишь, что тотъ самый крпостной, котораго ты столь презираешь и всми мрами длаешь свирпымъ звремъ, первый будетъ наставникъ твоему сыну, въ которомъ однакожъ ты все свое полагаешь благополучіе и всю надежду. Тотъ самый крпостной или крпостная — первый будетъ наперсникъ или наперсница, первый другъ или подруга сыну твоему или дочери твоей. Дти твои, коихъ ты любишь, какъ утробу свою, напитаются съ первымъ млекомъ, въ первые годы возраста, всми пороками, всею грубостью, всми худыми разговорами отъ сихъ рабовъ, которыхъ столь гордо и столь надменно пренебрегаешь. Дти твои будутъ у ни.въ въ рукахъ и въ полной власти до самаго времени юношества и дале. Отъ сообщества съ ними наслдствуютъ они невжество, свирпство, развратные правы, въ ихъ мысли вперяются разсказы тмъ гнуснйшіе и тмъ опаснйшіе, чмъ величаве и сурове поступаешь съ рабами. Такіе-то плоды пріобртаетъ человкъ, воспитанный тамъ, гд глупость и коварство, гд общества подлыхъ рабовъ, осмысленныхъ кормилицъ и безстыдныхъ служанокъ обитаютъ. Жалуются непрестанно, что несчастныхъ имютъ дтей, нсоказывающихъ почтенія родителямъ, ненавидящихъ всякое наставленіе и трудъ, праздныхъ, живущихъ въ нечистот и утопающихъ въ пьянств или зврскомъ буйств. Отецъ (говорю о разумномъ, потому что многіе родители и того не чувствуютъ) болзнуетъ непрестанно о своемъ сын, всему полагаетъ причиною злую природу бднаго сего юноши, думаетъ, что родился подъ худою планетою. Смшная мечта, съ давняго времени за справедливую почитаемая, но никогда въ мысль ему (отцу) не приходить, что сіе отъ того единственно произошло, когда у сихъ дтей подлые рабы первыми учителями, сверстниками и друзьями были и вкоренили въ ихъ сердце и разумъ то, что ему толь горестно кажется’ (См. уставъ моск. восп. дома, ч. III, гл. VI, стр. 225—8).
Но этимъ соображеніямъ, особенно справедливымъ въ примненіи къ русскому быту, Бецкій много заботился о томъ, чтобы дурныя нравственныя вліянія не проникали въ училища, созданныя по его плану. Въ устав кадетскаго корпуса было запрещено кадетамъ держать свою собственную крпостную прислугу, что дозволялось имъ въ прежне время {Уст. над. корп. Гл. VIII, 7.}. Вс воспитатели, учители и даже простые служители, съ своимъ начальникомъ во глав, должны были образовать, по мысли Бецкаго, какъ бы одну любящую семью, въ которой жилось бы привольно и хорошо всмъ воспитываемымъ дтямъ. Главный надзиратель воспитательнаго дома, также точно, какъ генералъ-директоръ корпуса и начальница Смольнаго института, должны были служить образцомъ кроткаго и человколюбиваго обращенія, чтобы ихъ подчиненные ‘служили съ удовольствіемъ, а вышедши, вспоминали бы объ нихъ съ похвалою.’ Не только съ воспитателями и учителями, но и съ комнатными служителями ‘кои родились и воспитаны въ рабств’ начальники должны поступать ‘пріятно, ласково и съ учтивствомъ, дабы такое обхожденіе поверженный ихъ— духъ возвышало и чрезъ то бы въ благополучіе себ вмняли быть въ семъ дом’. ‘Какое изящество, какая добродтель, какое праводушіе могутъ произрасти въ сердцахъ сиротъ нашихъ (т. е. дтей восп. дома) — спрашиваетъ Бецкій — когда съ тми, коихъ они родителями себ по справедливости признаютъ и почитаютъ, поступать будутъ какъ съ невольниками?’ Главный надзиратель восп. дома (человкъ несвоенравный, правдолюбивый и вольномыслящій, по требованію устава) долженъ былъ и кругомъ себя водворять ту же атмосферу нравственной свободы и независимости, директоръ корпуса, какъ человкъ военный, могъ быть нсколько строже, но и ему вмняется въ обязанность соединятъ ‘строгость съ пріятностью’ и не дйствовать на своихъ подчиненныхъ однимъ ‘вредительнымъ страхомъ’. Только въ крайнемъ случа прямаго нарушенія обязанностей позволялось начальнику отршать отъ должности подчиненнаго или длать ему строгіе выговоры и замчанія, но и тутъ строгія мры сопровождались въ устав разными оговорками, съ цлью положить предлъ произволу начальниковъ. ‘Строгость и твердость — говорится въ устав воспитанія благородныхъ двицъ — суть иногда великія добродтели, по бываютъ времянно и такіе случаи, въ коихъ требуется особливое искусство, чтобъ оныя согласить съ порядкомъ и тишиною во всемъ училищ’. Если начальствующія лица и воспитатели будутъ сами удовлетворять всмъ условіямъ, требуемымъ отъ нихъ по уставу, то вліяніе ихъ на воспитанниковъ принесетъ громадную и врную пользу. Бсцкій не ставитъ даже никакихъ границъ этому вліянію, злой природы въ дтяхъ, онъ не признаетъ вовсе, и потому дурной результатъ воспитанія въ заведеніи, устроенномъ но его плану, падаетъ исключительно и безраздльно на голову воспитателей. ‘Направленія сердца и разума къ добродтели — говоритъ онъ въ устав коммерческ. училища {Планъ коммерческаго воспитательнаго училища составленъ Бецкимъ въ 1773 г. для заведенія, учрежденнаго на счетъ Прокофія Акинфіевича Демидова и причисленнаго къ вдомству восп. дома.} — не инако достигать можно, какъ во всю ихъ бытность въ училищ никогда не дать такого случаи ни видть, ни слышать, чтобъ могло произвесть худыя впечатлнія… При таковомъ стараніи и наблюденіи, когда худы будутъ воспитанники, т. е. своенравны, сердиты, упрямы и прочіе имя отвратительные поступки, то вина почесться должна буйству и нераднію начальниковъ, воспитателей, мастеровъ (т. е. учителей), а не дтей, сіе на практик каждому доказать легко’. Но хотя вс наставленія безполезны, а когда приставники сами не окажутъ примровъ исполненія честностью своею, скромностью и трезвостью,’ хотя ‘въ ихъ особ и въ ихъ поступкахъ представляются питомцамъ вс нравоучительныя книги’, но вс-таки Бецкій, не выдержавъ на этотъ разъ послдовательности, совтуетъ завести и нравоучительныя книжки, и даже моральныя надписи на стнахъ въ такомъ дух: 1) не длай зла и не досаждай никому, 2) не вреди никакому животному и не озлобляй его, 3) не лги, 4) не будь праздненъ. Полезность нравоучительной книжки Бецкій доказываетъ тмъ, что ‘общество людей дйствуетъ больше отъ подражанія, нежели отъ разсужденія и сравненій умственныхъ’ и что всякій ‘полагается на одно то утвердительное правило, которое извдалъ и призналъ за полезнйшее.’ Такими-то правилами должны были явиться для каждаго юноши правила, изложенныя въ нравоучительной книг, которую надо писать не теоретически, но просто, явственно и ощутительно для дтей. Въ этомъ проектируемомъ руководств предполагалось объяснить юношамъ, въ ясныхъ и понятныхъ выраженіяхъ, вс главнйшія обязанности человка — религіозныя, семейныя и общественныя. Изложеніе религіозныхъ обязанностей проникнуто въ план Бецнаго деистическимъ взглядомъ, заимствованнымъ у европейскихъ писателей, не останавливаясь совсмъ на догматической сторон, Бецкій налегаетъ главнымъ образомъ на то, что предписанія добродтели, разумно понятыя, совпадаютъ съ пользой и собственнымъ благополучіемъ отдльнаго индивидуума и что, длая полезное и потребное обществу, человкъ тмъ самымъ угождаетъ верховному существу. Обязанности къ семейству и къ обществу выводятся также эмпирически изъ того положенія, что вс нужды человка не могутъ быть удовлетворены имъ самимъ, безъ помощи и сочувствія другихъ людей. Наши первыя нужды удовлетворяются родителями, которые длаются такимъ образомъ нашими первыми благодтелями и наставниками. ‘Но понеже самыя т же нужды умножаются ежедневно, чмъ ближе приходимъ въ возрастъ мужества, а умножаются еще больше, когда къ старости преклоняемся: слдуетъ, что нужно намъ правосудіе для сохраненія своего имнія, чести, счастія и жизни (курс. въ подлин.). Нужда имть мудраго вождя есть самая большая и важнйшая. Безъ его законовъ, безъ его попеченія, безъ его домостроительства, безъ его правосудія растерзали бы насъ дикіе зври въ жилищахъ нашихъ, не было бы у насъ свободныхъ дорогъ, ни земледлія, ниже другихъ художествъ, жизни человческой потребныхъ, не считая множества выгодъ, коими пользуемся и безъ которыхъ бы жить не могли.’ — По нравственная солидарность между людьми распространяется и за предлы ихъ отечества: она связываетъ между собою общностью мыслей и интересовъ не только гражданъ одной земли, но вс націи и государства. Поэтому Бецкій.предписывалъ ‘внушать питомцамъ, что каждый особливо и мы вс вообще принимаемъ участіе въ злоключеніи, отъ котораго страждутъ ближніе наши сосды и единоземцы, не меньше же и въ томъ несчастій, которому чужія государства подвергаются отъ потопа, опустошающаго ноля, отъ мороваго повтрія, отъ пожара, цлые города въ пепелъ обращающаго и проч. Хотя не прямо ввергаемся мы въ сіи несчастія, по въ послдующее время, по обстоятельствамъ, взаимно сопрягающимся, и мы принимаемъ участіе въ семъ разореніи и ущерб. Разумть имъ должно, что мы обязаны помогать и пользу приносить друзьямъ нашимъ, согражданамъ и единоземнымъ, ибо со всми поступать надобно, какъ съ братьями. Когда признаемъ, что мы участіе имемъ въ злоключеніяхъ единоземныхъ и сосдей нашихъ, надобно признавать, что равномрно участвуемъ и въ благополучіи, коимъ они пользуются. Потому и употреблять мы должны вс силы быть для нихъ полезными, ибо, трудясь о ихъ благоденствіи, трудимся купно и о своемъ.’ Нельзя не замтить, что и это правило, сильно ограничивая всепоглощающій національный эгоизмъ во имя общечеловческихъ интересовъ, весьма благоразумно само въ себ, но, высказанное отвлеченно, безъ фактовъ и въ вид афоризма, оно врядъ ли могло принести всю ту пользу, на которую разсчитывалъ Бецкій — Изъ всего вышесказаннаго вытекаютъ четыре главнйшія добродтели: 1) страннопріимство, 2) миролюбіе, 3) терпніе и 4) непрерывные труды съ пріобртаемымъ отъ нихъ искусствомъ. Каждый видъ добродтели объясняется въ проэкт книжки посредствомъ вопросовъ и отвтовъ. Любопытенъ отвтъ на вопросъ: что есть терпніе? ‘Въ обществ, гд мы находимся или гд жить принуждены, есть по несчастій люди развратнаго поведенія, испорченныхъ нравовъ, легкомысленны, зврообразны, неистовы въ словахъ, въ поступкахъ и въ коварныхъ разговорахъ своихъ такъ нахальны и злы, что родилися, кажется, только для произведенія вражды въ обществ и для истребленія онаго. Примръ: кто слышитъ крикъ лютаго звря или бшанаго человка, ума лишившагося, тотъ конечно отъ нихъ удаляется: равномрно убгать должно и сихъ людей, отъ человчества отрекшихся. Ежели намъ сего учинить не можно для того, что мы принуждены необходимо жить съ ними въ одномъ дом, путешествовать и пр., въ такомъ случа должно имть терпніе, спокойно сносить вс приключенія и слдовательно быть совершенно терпливыми. Такимъ же образомъ поступать со всми, коихъ мннія съ нашими не сходствуютъ, которые инако думаютъ въ длахъ до гражданства, до всей жизни человческой и наипаче до вры копающихся. Ежели услышишь самода, хвалящагося язычествомъ, татарина — магометанствомъ и прочихъ, полагающихъ непорочность въ своей вр: сноси, не противоборствуй ни словами, ни дломъ, будь терпливъ, ни малйшаго права не имешь управлять разумомъ другаго: онъ такой же человкъ какъ и ты.’ {См. уст. восп. дома, ч. III, гл. X, стр. 245—260.} Здсь высказалась въ довольно опредлительной форм идея вротрпимости, уже распространенная тогда между многими мыслящими людьми въ Европ, благодаря въ особенности раціональному направленію литературы.
Мы говорили уже, что Бецкій придавалъ всесильное значеніе доброму примру воспитателей и ихъ нравственному вліянію на дтей, изъ этого само собою слдуетъ, что онъ не могъ признавать и дйствительно не признавалъ, никакой пользы за строгими наказаніями, съ помощью которыхъ старые рутинеры вбивали въ головы своихъ питомцевъ и науку, и дисциплинарныя правила. ‘Ежели съ младенчества поступятъ съ такимъ предусмотрніемъ и осторожностью, какъ узаконено — говорится въ глав о наказаніяхъ, употребительныхъ въ воспит. дом — есть надежда, что наказанія будутъ весьма рдки и безполезны.’ Чтобы предохранить дтей отъ мелочныхъ и придирчивыхъ внушеній начальства, Бецкій даетъ воспитателямъ кадетскаго корпуса весьма мудрый и практическій совтъ: ‘Хотя рдко примчено, однако весьма вроятно, что у дтей, во всякомъ возраст, особливыя бываютъ свойства, мысли и разговоры. Если кто наказываетъ ихъ за всякія погршности, шутки и неосторожности, какъ обыкновенно длаютъ угрюмые педанты, тотъ либо не иметъ о сей вещи понятія, либо хочетъ ихъ погубить и сдлать имъ жизнь несносною. Если дитя воспитываемо въ непрестанной невол и всегда понуждаемо будетъ наблюдать маловажныя правила,— вселится въ немъ ненависть къ повиновенію… Словомъ, надлежитъ истребить вс мелочныя или пустыя наставленія… малыхъ ошибокъ, кои происходятъ отъ молодости, важными никогда не признавать, ниже выговаривать за оныя. Худую имлъ бы я о десяти или двнадцатилтнемъ дитяти надежду, если бы оно столько же постоянно, тихо и осторожно было, какъ человкъ тридцати лтъ.’ Противъ тлеснаго наказанія Бецкій возстаетъ съ рзкостью, объясняемой крайнимъ злоупотребленіемъ училищной власти. ‘Не должно никогда — говоритъ онъ — кадета бить шпагою или фухтелемъ. Сіе толь вредительное злоупотребленіе происходило прежде. Кто не видитъ, что жестокое сіе наказаніе отнюдь неприлично нжному ихъ возрасту… Болзненное сіе наказаніе, производя ужасъ, заражаетъ чувствія. Благородную душу должно воздерживать опасеніемъ пренебреженія или безчестія, а не страхомъ тлеснаго или вредительнаго наказанія’ (См. разсужд. объ установл. кад. корпуса, ч. I, гл, VIII.). ‘Тлесныя наказанія — читаемъ въ устав восп. дома {См. уст. восп. д., ч. I, гл. V, 10.} — крайне запрещаются и надъ самыми нижними служителями, дабы юношество не пріобучить къ суровости.’ Людей, прибгающихъ къ такимъ мрамъ, Бецкій называетъ ‘угрюмыми, развратно живущими, въ страстяхъ и порокахъ утопающими.’ Вмсто побоевъ и розогъ, Бецкій разршаетъ, въ случа необходимости, слдующія исправительныя мры: 1) заставлять дтей одинъ или два часа, смотря но лтамъ, стоять на одномъ мст, ни на что не опираясь, 2) не пускать съ другими гулять, сіе весьма чувствительно дтямъ, ибо отъ природы не любятъ покоя и насилія, что и доказывается въ молодыхъ животныхъ, 3) длать выговоръ наедин, побуждая къ раскаянію, 4) пристыжать публичнымъ выговоромъ, 5) хлбъ и вода на 12 или на 24 часа сносны для возраста отъ 5 до 10 лтъ, 6) смотря по ихъ возрасту, заставлять и поститься, т. е. лишать завтрака, иногда и обда, но никогда не отымать ужина {См. уставъ воспит. дома, ч. III, гл. XI, стр. 263.}’. Подобныя же наказанія были введены и въ кадетскомъ корпус и къ нимъ прибавлены еще: 1) стоянье въ класс на колняхъ и 2) нарядъ въ караулъ на нсколько времени. Но и въ этихъ наказаніяхъ Бецкій желалъ умрить, сколько возможно, произволъ воспитателей, съ этою цлью онъ предписалъ составить ‘краткое сочиненіе’, въ которомъ подробно опредлялись бы наказанія за лность, кражу, обиду и пр. Не приступая еще въ наказанію, воспитатель долженъ былъ объяснить на словахъ виноватому какъ его вину, такъ и соотвтствующее ей наказаніе, чтобы дти знали, ‘что не по пустому воображенію, не но прихоти и не по страсти, но праведно осуждаются отъ начальниковъ своихъ и наказываются силою устава’. Строгость, употребленная не но важности вины, бываетъ (по словамъ институтскаго устава) обыкновенно поводомъ къ преступленію, совершенно опровергаетъ порядокъ добраго воспитанія и приводитъ въ уныніе питомца, коего ожесточившееся тмъ сердце отвратится отъ своего воспитателя’. Кром того запрещалось совершать наказаніе или длать выговоры въ моментъ личнаго раздраженія {См. уставъ восп. двухсотъ благор. двицъ изд. 1768 г. стр. 30.}. Вс эти человколюбивыя правила приходились, конечно, далеко не по сердцу большей части тогдашнихъ педагоговъ, привыкшихъ къ ежедневному избіенію младенцевъ, по правилу домостроя: ‘аще жезломъ біеши сына, не умретъ, по здравъ будетъ’. Мы говорили уже въ своемъ мст, что подобные воспитатели, оставшись совсмъ безъ практики, обращались къ Бецкому съ просьбою возстановить тлесныя наказанія. Бецкій гналъ вонъ отъ себя такихъ просителей, но за то онъ умлъ цнитъ и награждать людей, дйствительно способныхъ выполнить его гуманныя предписанія. Для хорошихъ воспитателей онъ совтуетъ не щадитъ денегъ, такъ какъ они ‘убытку приносятъ меньше, нежели худые, не взирая, что сіи и малымъ довольствоваться могутъ {Чтобы судить о томъ, насколько улучшилъ Бецкій нравственное и экономическое положеніе лицъ, занимающихся воспитаніемъ, слдуетъ припомнить ‘кондиціи для учителя дома Дурыкина’. Беремъ изъ этихъ кондицій самыя существенныя: ‘на годъ дамъ ему двсти рублей… (жалованье обыкновенно не доплачивалось) жить онъ будетъ у меня въ дом, обдать съ каммердиноромъ… При гостяхъ въ наше присутствіе онъ садиться не долженъ… При мн и при жен моей ни шляпы, ни колпака отнюдь не надвать. Но изъ человколюбія въ зимнее время дозволяю накрываться, и то когда мятель большая… Но худо, еслибъ онъ взялъ на себя вести мои приходныя и расходныя книги, а притомъ умлъ бы причесать ребятамъ моимъ волосы, также и парикъ бы мой взялъ подъ свой присмотръ. Онъ долженъ исполнять все сіе условіе подъ опасеніемъ въ противномъ случа быть выгнату по ше изъ дома, ибо я признаюсь, что нравъ у меня бшеный, да и будучи въ генеральскомъ чин, можетъ быть, не могу воздержать себя противъ студента). (См. соч. Ф. Визина, изд. Глазунова, стр. 231).}’.
Возвысивъ значеніе моральнаго воспитанія, Бецкій оттснилъ на задній планъ дидактику или обученіе, которому не придавалъ почти никакой цны. Воспитатели въ его заведеніяхъ и по классу должности, и но жалованью, стояли выше учителей: они были главными дйствующими липами и руководили всмъ ходомъ воспитанія, тогда какъ роль учителей была, до послдней степени, маловажная и ограниченная. Здсь Бецкій повторилъ ошибку тхъ писателей, у которыхъ заимствовалъ свои основные взгляды. наука являлась для него чмъ-то отдльнымъ отъ воспитанія, какимъ-то случайнымъ и ненадежнымъ подспорьемъ нравственности, иногда эта наука ведетъ къ добру, но ‘во многихъ случаяхъ паче во вредъ бываетъ, если кто отъ самыхъ нжныхъ юности своей лтъ воспитанъ не въ добродтеляхъ и твердо оныя въ сердце не вкоренены’,— какъ будто сама добродтель не видоизмняется, не становится чище и выше, смотря но степени умственнаго развитія. Воспитательное значеніе науки было не вполн ясно для Бецкаго: онъ не видлъ тсной связи между нею и тми нравственными идеями, которыя предписывалъ внушать своимъ питомцамъ. Но и не видя этой связи (заблужденіе общее всмъ лучшимъ писателямъ того времени), Бецкій высказалъ много прекрасныхъ замчаній о характер и способахъ обученіи. Прежде всего нападаетъ онъ на принудительный элементъ въ обученіи: ‘надлежитъ или отрещись отъ воспитанія, или дтей вести, такъ сказать, играя и съ пріятностью. А паче всего, внушая вкусъ ко чтенію, открывать истинный путь природному разуму, который, если умютъ давать ему свободу самому дйствовать, летитъ на крыльяхъ, когда же налагаютъ на него бремя педантической методы, то едва двигался ползетъ. Сіе можно доказать несмтными примрами: какое множество на свт ученыхъ и сколь мало прямо разумныхъ! Нкоторый изъ славныхъ писателей говоритъ: ‘многоученіе, а особливо безмрное, наизусть, слишкомъ наполняя умъ мелочами, лишаетъ его природной силы. Тогда ученый, не столько на здравый разсудокъ, сколько на свою память надлся, все знаетъ, что другіе думали, а самъ ничего не уметъ мыслить. Къ сему должно присоединить, что отъ упорства слдовать издревле принятой метод, всмъ безъ мры и безъ вса навьючивать умъ, которая кажется потому только хороша, что старинная, бываетъ часто къ стыду своему профессоромъ родившійся быть ремесленникомъ’. (См. предвар. объясн., стр. XIX). ‘Если учители — говоритъ онъ въ другомъ мст — будутъ поступать съ благоразсужденіемъ и наставлять питомцевъ своихъ съ любовью и ласкою, если учить ихъ станутъ больше разговорами и разсужденіями, нежели заставляя безпрерывно сидть надъ урокомъ въ принужденномъ и здоровью ихъ вредительномъ наклоненіи, то юношество окажетъ великіе во всемъ успхи, чего только отъ возраста его требовать можно. Отвергнемъ на часъ грозный и повелительный взглядъ, и голосъ учителей и дядекъ, увидимъ съ удовольствіемъ, какъ дитя подражаетъ намъ поступками, разговоромъ и самымъ произношеніемъ. Паки подтверждаю: все зависитъ отъ удачнаго выбора начальствующихъ и учителей, одаренныхъ здравымъ разумомъ и благонравіемъ, а не заразившихся надутымъ видомъ и угрюмостью’. Вс эти совты были, безъ сомннія, не лишними въ то время, когда наши доморощенные педагоги старались всми силами доказать, что корень учены горекъ, да и плоды-то не особенно сладки… Но различію умственныхъ способностей Бецкій длилъ сиротъ восп. дома на три категоріи, и изъ нихъ (какъ мы говорили уже во второй стать) только самые бойкіе мальчики приготовлялись въ академію художествъ и въ московскій университетъ, остальные же (наибольшее число) предназначались къ ремесленнымъ трудамъ разнаго рода. Кром различія способностей, Бецкій обратилъ вниманіе на различіе возрастовъ: въ первомъ період, продолжающемся отъ пяти лтъ до тхъ поръ, пока дти сами могутъ одваться, обученіе ограничивалось первыми понятіями о Бог, рисованьемъ и началомъ чтенія ‘для того только, чтобъ зрніемъ дти привыкали къ познанію литеръ’. Съ тхъ поръ, какъ дти сами могутъ одваться (съ семи до одиннадцати лтъ), они ходятъ въ школу ‘но одному часу на каждый день’ и продолжаютъ учиться чтенію и закону Божію, въ этомъ же возраст начинается обученіе иностраннымъ языкамъ, арифметик и географіи. Въ такой же постепенности распредленъ былъ учебный курсъ въ сухопутномъ кадетскомъ корпус: только со втораго возраста начинались тамъ, и притомъ въ сокращенномъ вид, исторія, географія и арифметика, а первый спеціальный предметъ — воинская архитектура — отнесенъ уже къ третьему возрасту (отъ 12 до 1 5 лтъ). Обученіе грамот начиналось съ русскаго, а не съ церковно-славянскаго языка,— на томъ основаніи, что ‘всякому человку въ обществ должно знать всю силу и все пространство языка своего отечества, безъ сего познанія не будетъ разумть правъ, уложенія и законовъ, издаваемыхъ отъ монарховъ, не можетъ надежно вступать въ обязательства, въ нужную переписку и того меньше въ важные договоры’. Обычай начинать съ церковно-славянскаго языка Бецкій называетъ ‘смха достойнымъ’, хотя и не отрицаетъ пользы, приносимой изученіемъ этого языка для лицъ, желающихъ писать по русски ‘правильно и краснорчиво’. Въ этомъ случа Бецкій подчинялся господствовавшему мннію, что славянскій языкъ входитъ, какъ элементъ, въ высокій стиль языка русскаго и слдовательно необходимъ всякому, кто намренъ посвятить себя спеціальному занятію наукой или искусствомъ. По этой причин славянскій языкъ введенъ, со втораго возраста, въ учебный курсъ кадетскаго корпуса, но въ восп. дом онъ оставленъ только для ‘дтей отмнно понятныхъ и назначенныхъ къ особливымъ искусствамъ’. Вс науки должны были преподаваться на русскомъ язык, этого желалъ Бецкій, приводилъ къ тому основательные резоны, и если намреніе его плохо осуществлялось, напр. въ Смольномъ, то викою былъ не онъ, а недостатокъ учителей изъ русскихъ, которымъ можно было бы поручить преподаваніе. Обученіе письму слдовало начинать уже тогда, когда дти пріобртутъ навыкъ въ рисованіи: ‘писать и изображать цыфирь легко уже покажется имъ, какъ скоро свободно рисовать начнутъ’. При этомъ учащіе должны показывать, какъ держать карандашъ и перо въ рук, какъ бумагу и руки класть безъ принужденія и въ какомъ положеніи слдуетъ быть тлу, чтобы насильственная и неловкая поза не разслабляла понапрасно ребенка и не повредила его здоровью. Въ дальнйшемъ обученіи Бецкій предписывалъ держаться правила Монта ни: что ‘истинному для юношества наставленію должно входить ушами подобно какъ бы въ него вливалося, но потеряны будутъ и труды, и время, если непрестанно читать и наизусть учить станутъ’. Обязанность директора наукъ (котораго должно отличать отъ генералъ-директора, какъ главнаго начальника заведенія) состояла, между прочимъ, въ томъ, чтобы распредлять уроки въ кадетскомъ корпус и ‘предписывать легчайшіе способы къ обученію’. Практичность и наглядность преподаванія — вотъ главныя требованія отъ учителя. Такимъ образомъ, иностраннымъ языкамъ требовалось обучать ‘паче употребленіемъ, нежели тверженіемъ грамматики’, арифметик и геометріи — больше опытами на твердыхъ тлахъ, нежели чертежами. Не присыпая еще къ географіи, слдовало дать понятіе дтямъ о движеніи небесныхъ тлъ посредствомъ прибора, изобртеннаго Мушенброкомъ, въ которомъ отъ придланнаго поворота ясно видно движеніе планетъ около солнца. Географіи дти обучались на большомъ глобус, а не но картамъ, въ то же время проходили они и исторію въ сокращенномъ очерк, примняясь къ географическимъ описаніямъ. (Разсужд. о устан. кадет. корп., ч. 2, гл. II). Преподаваніе закона Божія также подчинялось общему правилу — не обременять память дтей безполезнымъ заучиваньемъ, по содйствовать, по возможности, ихъ нравственному развитію, возбуждая въ нихъ добрыя и человколюбивыя чувства. ‘Довольно для отроческаго возраста — говоритъ Бецкій — когда вытвердятъ и поймутъ Отче нашъ, символъ вры, десять заповдей и сочиненныя нарочно для воспитательныхъ домовъ молитвы вечернія и утреннія. Тотъ время драгоцнное заставляетъ терять, кто приказываетъ имъ твердить уроки по ныншнему обыкновенію. Въ великую слабость приводятъ сложеніе тла ихъ, порабощая разумъ и требуя отъ нихъ то знать, чего не понимаютъ и вовсе не разумютъ’. Кром того запрещалось преподавателямъ {Г. Лядовъ, имвшій случай работать въ архив Смольнаго, предполагаетъ даже, что преподаваніемъ закона Божіи занимались въ институт не только духовныя, но и свтскія лица. Въ бумагахъ архива учитель закона Божія нигд не называется священникомъ. (См. Очеркъ столтн. жизни воспит. общ., стр. 20, примч.).} устрашать дтей грозительными разсказами о мученіяхъ въ ад, такъ какъ ‘нжныя сердца, единожды ужасомъ пораженныя, во всю жизнь длаются робкими и боязливыми’ {См. генер. планъ воспит. дома ч. III, гл. IV.}. Слдуетъ замтить, что Бецкій (раздляя мнніе Локка) считалъ бухгалтерію необходимымъ учебнымъ предметомъ для всхъ сословій, чтобы каждый могъ завести стройный порядокъ въ своемъ домашнемъ хозяйств: ‘Но несчастію — прибавляетъ онъ тутъ же — удобне желать, нежели приводить въ дйствіе, ибо не малое сему причиною злоупотребленіе, которое вошло по невол въ обычай: большая часть нашихъ доходовъ состоитъ въ собираніи състныхъ припасовъ не для чего, какъ для содержанія большаго числа служителей, причиняющаго только неустройство и замшательство’. Если учитель увидитъ, что одинъ или два ученика особенно успваютъ въ его предмет, то онъ долженъ поручать имъ обученіе товарищей, отчего между ними появится соревнованіе, а учитель ‘увидитъ съ удовольствіемъ и въ другихъ ученикахъ успхи, и себ облегченіе получитъ’. Чтобы возбудить это соревнованіе въ еще большей степени, въ послднихъ двухъ возрастахъ кадетскаго корпуса раздавались, посл экзамена, достойнйшимъ ученикамъ золотыя и серебряныя медали различной величины. Мы видли уже, что цль нравственная (сообщеніе человколюбивыхъ понятій) совпадаетъ, при обученіи закону Божію, съ цлью дидактической (знаніе священной исторіи и догматовъ церкви), но такое совпаденіе является случайнымъ и одинокимъ въ систем Бецкаго: оно допускается только потому, что здсь уже слишкомъ очевидна связь между фактомъ и нравственнымъ выводомъ, тогда какъ въ другихъ учебныхъ предметахъ связь эта требуетъ проницательнаго изслдованія и не бросается такъ рзко въ глаза. Столько же случайно должности учители и воспитателя, раздленныя такъ, что одинъ можетъ совсмъ обойтись безъ помощи другого,— сближаются между собой въ одномъ пункт устава. Основаніемъ къ сближенію служитъ добрый примрь — мотивъ, которому придается такое ршительное значеніе въ нравственномъ воспитаніи. ‘Вкусъ къ ученію — говорится въ физич. примчаніяхъ — могутъ дти получить скоре отъ добраго примра и отъ обхожденія съ благоразумными людьми, нежели отъ руководства учителей, развратно живущихъ. Часто случается, что дти сверхъ чаянія сами собою пріобртаютъ знанія только отъ того, что видятъ и слышатъ, а что сами длаютъ, о томъ размышляютъ и у другихъ спрашиваютъ’. То есть, но мннію Бецкаго, естественное любопытство, развиваясь постепенно въ ребенк, само побудитъ его обратиться къ учителю за разъясненіемъ возникающихъ вопросовъ, важно только, чтобы учитель не оттолкнулъ его отъ себя своимъ грубымъ и непривтливымъ обхожденіемъ. О развитіи этой естественной любознательности должны были заботиться и воспитатели, которые стоятъ ближе другихъ къ дтямъ и имютъ больше возможности привлечь къ себ ихъ любовь и довріе. ‘Дти — гласитъ генер. планъ восп. дома — какъ новые путешественники въ мір, когда только насиліемъ не угнетаются, отъ природы и подражанія, обыкновенно любопытствуютъ знать все, что видятъ и слышатъ. Польза требуетъ, чтобы воспитатели отвтствовали на вс ихъ вопросы, но важность состоитъ, чтобы въ семъ случа наставляли благоразумно, основательно и съ ясностію, дтскому понятію приличною. Можно во время гулянья приводить ихъ къ различнымъ предметамъ, дабы чрезъ то умножать въ нихъ любопытство’. (Ч. III, гл. IX). Вс эти совты и замчанія не лишены основательности, но такъ какъ ученіе занимало послднее мсто въ генеральномъ план восп. дома, а директору корпуса предписывалось наблюдать, чтобы »Прилежаніе къ наукамъ было умренное’, то легко сообразить, что эта часть не могла особенно процвтать въ заведеніяхъ Бецкаго. Правило ‘учить играючи’ весьма полезно для перваго возраста, когда воспитателю приходится поддерживать и осторожно развивать зарождающуюся любознательность ребенка, но съ теченіемъ времени въ это дло долженъ необходимо привзойти новый элементъ — самостоятельнаго труда, безъ котораго ни одна наука не можетъ быть усвоена вполн прочно и сознательно. Для этого труда не было мста въ дидактической теоріи Бецкаго, и дурные результаты такого взгляда скоро обнаружились. Небрежности и упущенія стали замтны въ преподаваніи, къ 1784 г. они усилились уже до такой степени, что напр. въ кадетскомъ корпус, ни въ одномъ возраст, не проходился вполн учебный курсъ, назначенный по уставу. Коммисія училищъ, занимавшаяся въ это время пересмотромъ и исправленіемъ учебныхъ программъ, нашла, что въ первомъ возраст ‘по причин слабости понятія дтей’ были выпущены законъ божій и нмецкій языкъ, во второмъ возраст — географія, исторія, геометрія и славянскій языкъ, въ третьемъ возраст не преподавалась военная и гражданская архитектура ‘по незнанію ариметики и геометріи’, а бухгалтерія — по незнанію ариметики. Такимъ образомъ, цпляясь одинъ за другой, откладывались учебные предметы до послдняго возраста, а тамъ или проходились кое-какъ или совсмъ упускались изъ виду. Тоже самое найдено было, годомъ раньше, и въ обществ благородныхъ двицъ, только стараніями Янковича де-Миріево учебная часть въ обоихъ заведеніяхъ была приведена въ нкоторый порядокъ. (См. Янков. де-Мир., стр. 42). Впрочемъ, когда случились эти большія неисправности, Бецкій былъ уже дряхлъ и потерялъ свою прежнюю энергію, вскор посл того (а именно въ 1786 г.) онъ и совсмъ оставилъ шляхетный кадетскій корпусъ. Все сказанное здсь о воспитаніи Бецкіи примнялъ, съ нкоторымъ различіемъ, какъ къ мужескому такъ и къ женскому полу — и въ этомъ заключается одна изъ важнйшихъ заслугъ его реформы. Положимъ, что воспитанницы Смольнаго не выносили оттуда ни особенныхъ познаній, ни блистательнаго развитія, но ими началось въ Россіи женское образованіе, противъ котораго всего дольше и усердне воевали защитники доброй старины. Петръ Великій нарушилъ гаремное заключеніе женщинъ и выпустилъ на волю бдныхъ затворницъ, ‘умывавшихъ свои лица слезами’, по выраженію Котошихина. Сбросивъ сарафаны и душегрейки, русскія дамы и двицы стали появляться на ассамблеяхъ, къ ужасу своихъ благоврныхъ мужей и родителей, весьма непріятно озадаченныхъ и мэнуетами, и кубками ‘большаго орла’. Но участіе женщинъ въ вашихъ общественныхъ собраніяхъ ограничивалось, долгое время, одними танцами и нарядами: образованіе, самое элементарное, считалось для нихъ положительно лишнимъ. ‘Меньше двка знаетъ, такъ меньше вретъ’ — лаконически говорили старики и старушки. Бецкій первый понялъ, что вліяніе женщинъ на общество можетъ быть на столько сильно, что объ немъ стоитъ но заботиться и направить его боле полезнымъ и разсудительнымъ образомъ. ‘Сей нжный полъ (говорится въ извстіяхъ восп. дома отъ 1779 г.) {Извстія эти издавались при воспит. дом, съ 1 янв. 1778 г., для ‘пріобртенія общественной довренности’. Въ нихъ печатались отчеты по управленію воспит. домомъ, письма жертвователей и пр.}, обладающій сердцами, имя сильное вліяніе на нравы обществъ, можетъ своею добродтелью способствовать къ исправленію оныхъ или, въ противномъ случа, ослабляя души, преклонять къ пороку. Сіе доказано быть можетъ цлыми народами, торжествовавшими во слав многія столтія. Когда мужественныя спартанки, отпуская своихъ ближнихъ сражаться за отечество, говорили имъ, чтобъ они со щитомъ или на щит возвращалися, тогда спартанцы были непобдимы, и едва ли не съ добродтелью римлянокъ окончилось геройство римлянъ, обладавшихъ міромъ’. Педагогическая система Бецкаго изложена нами подробно и обстоятельно, но мы преувеличили бы заслугу реформатора, еслибъ умолчали о тхъ источникахъ, изъ которыхъ почерпнулъ онъ свои основные взгляды на воспитаніе. Достоинства и недостатки этой системы опредлятся ясне въ зависимости отъ философскаго направленія, неотразимо дйствовавшаго на всхъ мыслящихъ людей того времени.
Вкъ, въ который жилъ Бецкій, пользуется у однихъ очень хорошей, а у другихъ очень дурной репутаціей, но вс безъ исключенія согласны въ томъ, что въ это горячее, тревожное время выработались идеи, которымъ принадлежитъ будущее въ исторіи человчества. Кто радуете, я этому факту, кто горюетъ объ немъ, но никому еще не приходило въ голову отрицать то громадное, продолжительное и неизгладимое вліяніе, какое оказывала философія XVIII вка на умы европейскаго общества. Свободныя идеи, подрывавшія послдній кредитъ къ средневковымъ учрежденіямъ и понятіямъ, коснулись всхъ сторонъ общественной жизни — религій, политическаго устройства, семейнаго быта и воспитанія. Бецкій не былъ чуждъ умственному движенію своего времени и, занявшись преимущественно педагогическими вопросами, разршалъ ихъ въ дух свободы и человколюбія, свойственномъ всмъ тогдашнимъ авторитетамъ педагогической литературы. Съ тмъ вмст перешелъ къ нему и односторонній взглядъ на науку, который возникъ у авторитетныхъ писателей вслдствіе важныхъ историческихъ обстоятельствъ. Объ этихъ историческихъ обстоятельствахъ, предшествовавшихъ появленію теоріи Локка и Руссо, мы должны сказать нсколько словъ, чтобы выяснить читателямъ постепенное развитіе педагогическихъ идей въ западной Европ.
Въ эпоху возрожденія наукъ, классическіе языки съ ихъ литературами обратили на себя исключительное вниманіе образованнаго міра. Богатство научныхъ свденій, сравнительно съ жалкимъ хламомъ средневковой учености, свободная мысль, выраженная въ прекрасной форм — вотъ что придало значеніе классической литератур, сдлавъ ее, со временъ Лютера, единственнымъ открытымъ источникомъ, откуда заимствовались хоть какія нибудь реальныя познанія и трезвый взглядъ на явленіи природы и общественной жизни. Древніе историки и натуралисты стояли неизмримо выше средневковыхъ схоластиковъ: на ихъ сочиненіяхъ отдыхалъ умъ, утомленный суеврными бреднями и діалектическими тонкостями современныхъ риторовъ. Эразмъ требовалъ, чтобы грамматикъ, т. е. филологъ, зналъ многое, безъ чего онъ не въ состояніи понимать классиковъ всестороннимъ образомъ и причислилъ сюда такія пауки, какъ напр. ариметику, геометрію, естествовдніе. Извстно также, что Меланхтонъ, во время своей ученой дятельности въ Тюбинген, отнюдь не ограничивался одной филологіей, но изучилъ, кром нея, физику, математику, астрономію и медицину, такъ что, по мннію первыхъ классиковъ, общее образованіе должно было заключать въ себ, кром древнихъ языковъ, и другіе реальные предметы {См. Очеркъ истор. восп. и обуч. т. I, стр. 301—334.}. Сами древніе языки служили только средствомъ къ овладнію тми умственными сокровищами, которыя представляла для среднихъ вковъ классическая литература. Къ такой общеобразовательной форм изученіе классическихъ языковъ перешло изъ жизни въ школу. ‘Но здсь,— справедливо говоритъ г. Н. Лавровскій, авторъ добросовстнаго изслдованія ‘о педагогическомъ значеніи сочиненій Екатерины II’, повторилось то общее историческое паленіе, что каждый переворотъ въ жизни, наук и искусств неизбжно влечетъ за собою крайность: интересы изслдователей были возбуждены такъ сильно, что они не замедлили преувеличить важность и значеніе предмета, а вслдъ затмъ породили мысль, что классическіе языки и литературы составляютъ единственный и исключительный источникъ всякаго знанія и обученія. Увлеченіе не остановилось и на этой мысли: въ своемъ дальнйшемъ развитіи оно получило боле тсную форму убжденія, что знаніе древнихъ языковъ и преимущественно латинскаго, составляетъ верхъ образованія, а слдовательно и конечную цль обученія. Можно себ представить, какъ гибельны были слдствія этого убжденія, когда оно проникло въ семейства и школы, и овладло умами тхъ, въ вдніи которыхъ находилось воспитаніе и образованіе молодаго поколнія.’ Знаніе литературы отступило уже на второй планъ или совсмъ стушевалось изъ учебной программы — и на первомъ мст водворились грамматическія тонкости мертваго языка, дйствующія яко бы благодтельно на развитіе умственныхъ способностей. Цлью изученія классицизма стало уже не ‘пріученіе юношескаго духа къ соразмрности, стройности и гармоніи, къ пластик слова и логик мысли’, но умнье говорить на древнемъ (преимущественно, латинскомъ) язык и вставлять, кстати и не кстати, въ свой разговоръ цитаты изъ древнихъ писателей, такъ какъ, но словамъ іезуитовъ, ‘рчь, испещренная множествомъ различныхъ красивыхъ выраженій, сама длается прекрасне и совершенне’. Такъ шло дло и въ протестантскихъ, и въ іезуитскихъ школахъ. ‘Знакомство съ писателями древности — говорится въ устав іезуитскихъ школъ — должно имть въ виду лишь языкъ эллиновъ и римлянъ, усвоеніе котораго образуетъ стиль: ничего боле и ничего дале’. Это усвоеніе стиля, притомъ высокопарнаго и уродливаго, составляло главную заботу учителей, къ нему прибавлялось еще діалектическое искусство играть словами и отражать въ спор хотя бы и врную мысль, остальные учебные предметы: исторія, географія, геометрія допускались только въ вид аксессуара, для доставленія школьной ‘эрудиціи’, то есть нелпой и безсвязной массы фактовъ и цифръ. Знаніе латыни достигалось различными мрами: въ іезуитскихъ школахъ старались возбудить въ мальчик ложный стыдъ, усаживая его за лность на позорную скамью или ‘адскую лстницу’, украшая дурацкимъ колпакомъ и т. п. Къ розгамъ прибгали въ крайнемъ случа. Но въ протестантскихъ школахъ латинская грамматика омочалась буквально слезами учениковъ. На базельскихъ учителей жаловались, что они иначе не называютъ своихъ учениковъ, какъ сволочью и др., оскорбительными прозвищами и иначе не обращаются съ ними, какъ посредствомъ пинковъ и затрещинъ. Чтобы умрить нсколько рвеніе педагоговъ, въ школьныхъ уставахъ предписывалось имъ: не бить дтей но голов, не заставлять ихъ въ наказаніе стоять на четверенькахъ или лакать (но собачьему), не давать щелчковъ по носу, не бить палками и дубинами, но наказывать въ необходимыхъ случаяхъ розгами. Розги являются здсь только какъ ріа desideria, и надо еще было убдить педагоговъ отказаться отъ другихъ способовъ расправы. Но за то въ іезуитскихъ школахъ, боле щадя тло ребенка, коверкали до нельзя человческій смыслъ: тщательный уходъ за больными, сравнительно кроткое обращеніе съ здоровыми, награды, религіозныя увщанія — все употреблялось іезуитами съ исключительной цлью подавить самостоятельное мышленіе мальчиковъ и создать изъ нихъ врныхъ рабовъ панскаго престола, для которыхъ личная воля вполн замняется волей начальника. Противъ этого безобразнаго воспитанія, сведеннаго классиками на одно обученіе древнимъ языкамъ, появилась оппозиція во имя той же религіи, которую искажали и компрометировали іезуиты. Янсенисты во франціи завели новыя школы, съ цлью смягчить нравы и облагородить чувства посредствомъ религіи, эти школы отличались благоустройствомъ, и воспитаніе дтей было проникнуто теплою любовью къ нимъ, доходившей до самоотверженія. Къ обученію было примнено много новыхъ, боле легкихъ и естественныхъ методовъ, грамматики, составленныя но хорошей систем и толково изложенныя, не внушали, по крайней мр, отвращенія къ языкамъ. Конечно, этотъ прогрессъ въ старыхъ рамкахъ былъ въ сущности не очень значителенъ… Въ томъ же кроткомъ, гуманномъ дух писалъ и дйствовалъ извстный Фенелонъ. Вопросъ о лучшемъ воспитаніи юношества постоянно занималъ этого благороднаго прелата, и онъ посвятилъ ему, кром своей практической дятельности, дв книги: ‘Телеманъ’ и ‘О воспитаніи двушекъ’. Въ первой книг, возбудившей противъ автора преслдованіе со стороны любовницъ Людовика XIV, Фенелонъ представляетъ намъ образецъ мужского воспитанія, во второй указываетъ цль и средства къ образованію женщинъ. Въ своихъ теоретическихъ разсужденіяхъ Фенелонъ высказываетъ иногда очень здравыя мысли, которыя совпадаютъ во многомъ съ мыслями Ловка, хотя этотъ послдній аргументируетъ нсколько иначе свои воззрнія, выводя ихъ изъ другого, боле раціональнаго начала. Такъ папр. въ книг: De l’ducation de filles, Фенелонъ сильно заботится о физическомъ развитіи ребенка и не совтуетъ начинать ученія прежде, чмъ укрпится дтскій организмъ, въ первоначальномъ воспитаніи онъ нападаетъ на запугиванье дтей страшными разсказами о привидніяхъ и нечистыхъ духахъ, такъ какъ подобные разсказы только ‘ослабляютъ душу и занимаютъ ее вздоромъ въ ущербъ другимъ высшимъ предметамъ’. При дальнйшемъ воспитаніи авторъ требуетъ, чтобы ‘дтей окружали люди, подражать которымъ полезно’, ‘чтобы воспитатели дйствовали на своихъ питомцевъ любовью и ласкою, прибгая къ наказаніямъ только въ случа крайняго непокорства {См. Рус. Педаг. Встн 1857 г. No 4, 6 и 8.} стараясь замнить ихъ пристыженіемъ наедин или гласно, въ присутствіи постороннихъ лицъ. Говоря объ ученіи дтей, фенелонъ стуетъ на то, что ‘вся скука сосредоточивается для нихъ въ ученіи, все удовольствіе въ играхъ’, онъ обращаетъ вниманіе на развитіе въ дтяхъ естественной любознательности, которую нужно расширять и поддерживать, и считаетъ вреднымъ раннее обученіе латыни. Защищая необходимость образованія женщинъ, Фенелонъ опасается правда, чтобы ‘женщины отъ излишняго ученія не сдлались смшными’, но все-таки считаетъ нужнымъ сообщить имъ кое-какія познанія, а главное позаботиться объ ихъ нравственномъ развитіи, потому что разсудительная и благоразумная женщина бываетъ душою обширнаго семейства, и ‘самые мужчины, въ рукахъ которыхъ находится общественная власть, не могутъ своими разсужденіями произвести что либо доброе, если женщины не помогутъ имъ привести въ исполненіе результаты ихъ совщаній’. Такъ какъ женщины, по взгляду Фенелона, призваны исключительно къ семейной жизни и только чрезъ посредство семьи могутъ оказывать вліяніе на общество,— то для нихъ является необходимымъ ‘знать способъ употребленія нужныхъ (для домашняго обихода) вещей, настоящую цну каждой изъ нихъ и вообще все то, что составляетъ сущность хозяйства.’ Эти познанія, разсуждаетъ Фенелонъ, не должны быть пренебрегаемы никмъ: ‘вс должны имть ихъ, но въ особенности же они необходимы для двушекъ.’ Мысли педагога — прелата осуществились отчасти въ сенъ-сирскомъ королевскомъ институт, учрежденіе котораго имло цлью въ первое время (съ 1684 по 1707 г.) non pas de multiplier les couvents, mais de donner l’tat des femmes bien leves.’ {Впослдствіи цлъ эта была забыта, и сенъ-сирскій институтъ обратился въ настоящій монастырь, гд не было другихъ воспитательницъ и наставницъ, кром монахинь, только немногія изъ воспитанницъ возвращались въ свои семейства или выходили замужъ, остальныя же вс принимали монашество. Такъ было уже во время Екатерины и Бецкаго, и этимъ объясняются нсколько строкъ въ письм Екатерины къ Вальтеру, приведенномъ нами во второй стать.} Кром учебныхъ занятій распредленныхъ по четыремъ возрастамъ, сепъ-сирскія воспитанницы обязаны были присматривать за бльемъ, за кухней, а также сами покупать провизію pour acqurir toutes les connaissances utiles et ncessaires des bonnes m&egrave,res de famille. Изъ сенъ-спрскаго устава эти черты были заимствованы Бецкимъ при учрежденіи общества благородныхъ двицъ: другихъ образцовъ не было подъ руками, такъ какъ институтъ, основанный для развлеченія м-ме Ментенонъ, считался въ то время лучшимъ женскимъ училищемъ. Если преподаваніе наукъ въ Сенъ-сир шло незавидно, а нравственное развитіе было весьма сомнительной пробы, то этому нечего удивляться: само общество того времени не доросло еще до высшихъ требованій, и великій радикалъ Руссо, изрекавшій афоризмы въ род того, что ‘женщины всю жизнь нуждаются въ стсненіи и покорности’, или что ‘искусство мыслить не чуждо женщинамъ, но он должны лишь слегка касаться наукъ, требующихъ размышленія’ — ушелъ не такъ-то далеко отъ Фенелона.
Между тмъ, какъ педагоги-классики все боле и боле съуживали свои программы, обративъ классицизмъ въ безплодную долбню грамматикъ и словарей, европейская наука подвигалась безъ задержки въ своемъ прогрессивномъ развитіи и оставила позади себя всхъ этихъ, жестоко осмянныхъ Вольтеромъ:
…Les Daciers, les Saumaises,
Gens hrisss de savantes fadaises Le teint jauni, les yeux rouges et 1) secs,
Le dos courb sous un tas d’auteurs grecs etc,
1) См. Le temple du got.
Со временъ Бэкона, указавшаго въ своемъ капитальномъ труд (Jnstauratio magna и Novum organon) индуктивный методъ для изслдованій природы, наука сбросила съ себя вериги схоластики и пошла новымъ боле широкимъ и плодотворнымъ путемъ. ‘Прежняя логика — говорилъ Бэконъ — скоре служила къ закрпленію ошибокъ, чмъ къ изслдованію истины. Отчего же это? Гд причина итого жалкаго положенія наукъ? Причина въ томъ, что он оторвались отъ своего корня, т. е. отъ природы и опыта, а виною этого были въ свою очередь многія обстоятельства: во 1-хъ, старый, глубоко укоренившійся предразсудокъ, будто бы человческій разумъ унижаетъ свое достоинство, если онъ много и постоянно занимается опытами и матеріальными предметами, во 2-хъ, суеврія и слпой фанатизмъ, искони бывшій самымъ непримиримымъ противникомъ натуральной философіи, въ 3-хъ, исключительное занятіе этикой, политикой и теологіей и пр. Вс эти причины повели за собой упадокъ наукъ. Ихъ реформа зависитъ отъ двухъ условій: объективное условіе заключается въ возвращеніи науки къ опыту и къ философіи природы, субъективное — въ очищеніи чувствъ и разума отъ всякихъ отвлеченныхъ теорій и перешедшихъ по преданію предразсудковъ. Оба эти условія вмст даютъ правильную методу естествознанія, которая есть не иная, какъ индукція (наведеніе), отъ правильнаго наведенія зависятъ вс успхи, все процвтаніе наукъ.’ Первая задача индуктивнаго метода состоитъ въ томъ, чтобы точно обслдовать и твердо установитъ отдльные факты, образующіе собой элементарный составъ науки. Затмъ одинаковые факты, подлежащіе нашему наблюденію, сравниваются, при видимомъ сходств явленія иногда различаются сопровождающія его условія, иногда же, при сходств условій, замчается различіе явленія, въ конц концевъ, изъ врнаго сравненія фактовъ выводится общій законъ или принципъ, по которому дйствуетъ природа. По ученію Бэкона, вс понятія, почерпаемыя не изъ самой природы вещей, суть идолы, которые затемняютъ умъ человка и закрываютъ отъ него природу, (См. очеркъ истор. восп. и обуч. т. ТТ, стр. 336—361).) наука, направленная такимъ образомъ, должна была въ скоромъ времени,— и гораздо дйствительне, чмъ идеалистическая оппозиція янсенистовъ,— положить предлъ вреднымъ увлеченіямъ классиковъ.
Почти одновременно съ Бэкономъ жилъ и писалъ Монтэнь (1533—1592), имя котораго упоминается, какъ авторитетъ, въ уставахъ Бецкаго. Монтэнь явился горячимъ и остроумнымъ противникомъ схоластики, педантства и формализма въ дл воспитанія, онъ требуетъ, чтобы педагогическій матеріалъ переработывался самостоятельно въ голов ученика и чтобы воспитатели, заботясь объ умственномъ развитіи своихъ питомцевъ, съ тмъ вмст пріучали ихъ къ нравственному образу дйствій. ‘Какъ растенія вянутъ отъ излишной поливки — говорить Монтэнь — какъ лампы гаснутъ отъ излишняго масла, также бываетъ и съ нашею мыслительною способностью при изученіи слишкомъ обильнаго матеріала, ибо умъ нашъ при этомъ обиліи различныхъ понятій длается неспособенъ къ самостоятельному развитію: ихъ непомрный грузъ производитъ въ немъ какъ бы вывихи и искривленія.’ Но съ другой стороны Монтэнь признаетъ, что ‘наша душа растетъ именно но мр того, какъ она наполняется понятіями,’ слдовательно нельзя и оставить ее совсмъ безъ познаній. Чтобы выйти изъ этого противорчія, Монтэнь предлагаетъ сократить до послдней степени учебный курсъ и высказываетъ парадоксъ (впослдствіи блистательно развитый Руссо въ его извстномъ трактат), что усиленное занятіе науками скоре губитъ, чмъ возвышаетъ общества. Насчетъ преподаванія языковъ, составлявшихъ въ то время важнйшую часть обученія, Монтэнь говоритъ: ‘я желалъ бы прежде всего хорошенько научиться своему родному языку, а потомъ языку моего сосда, съ погоримъ у меня бываетъ боле всего сношеній. Конечно, въ греческомъ и латинскомъ языкахъ есть много изящнаго и возвышеннаго, но только покупается все это слишкомъ дорогой цной. Языкамъ надо учиться безъ грамматикъ и правилъ, безъ розогъ и слезъ, а въ обращеніи съ людьми, съ которыми пришлось бы говорить напр. не иначе, какъ по латыни, по нмецки’ и т. д. Другимъ предметамъ, какъ-то логик. Физик, геометріи, мальчикъ долженъ учиться отъ части изъ бесды съ учителемъ, отчасти изъ книгъ, когда недостаточно одной бесды, ипритомъ ‘не на фразахъ, а на дл.’ Но ученость не столь важна, какъ нравственная жизнь — и потому воспитаніе важне обученія, отъ воспитанія зависитъ направленіе воли, слдовательно характеръ человка. Замчательно, что Монтэнь возстаетъ противъ семейнаго воспитанія, ибо ‘естественная любовь длаетъ даже благоразумныхъ родителей черезъ чуръ нжными и снисходительными,’ и совтуетъ поручать его постороннимъ лицамъ, т. е. гувернерамъ. Физическая сторона въ воспитаніи была оцнена какъ должно Монтинемъ, тлесныя упражненія не должны быть опускаемы изъ виду воспитателемъ, и вншній видъ дтей долженъ развиваться вмст съ ихъ душевными способностями. Къ сожалнію, книг Монтэня (Essais) не достаетъ системы, и его мысли о воспитаніи имютъ видъ отрывочныхъ замтокъ и случайныхъ, боле или мене, врныхъ наблюденій.

——

Реальное направленіе, приданное наук Бэкономъ, не замедлило отразиться и въ педагогик, хотя Бэконъ и не говоритъ объ ней прямо, какъ объ особой отрасли научныхъ изслдованій. Индуктивный методъ былъ примненъ къ педагогик — въ Германіи Амлосомъ Коменіусомъ, въ Англіи Локкомъ. Первый изъ нихъ, смотрвшій на трудъ Бэкона, какъ на ‘восходящую зарю новаго вка для философіи,’ отстаивалъ въ воспитаніи естественность и жизненность, и своею книгой: Orbis visibilis, проложилъ путь наглядному обученію {Вотъ нкоторыя изъ дидактическихъ правилъ Коменіуса (или Коменскаго, какъ сто называютъ чехи-соотечественники): 1) чтобы знать предметъ, надо изучать его, 2) при обученіи слдуетъ обращать вниманіе на жизненную и полезную сторону предметовъ, подходи къ нимъ, какъ можно ближе, 3) избгать всякихъ околичностей и фразъ, чтобы всякое питіе было непосредственно, реально, 4) все изучаемое изучать, какъ оно есть и бываетъ, въ связи съ причиной и слдствіемъ’ и пр.}. Дятельность Локка, какъ педагога и философа, имла вліяніе не только на Англію (гд имя Локка пользуется до сихъ поръ огромною популярностью), но и на всю Европу: эмпирическое направленіе завоевало себ мсто и въ наук, и въ школ. Nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu, т. e. умъ нашъ перерабатываетъ только то, что дается ему чувственнымъ воспріятіемъ — вотъ основная точка, изъ которой выходитъ Локкъ въ своихъ философскихъ и педагогическихъ воззрніяхъ. Прирожденныхъ идей онъ не признаетъ вовсе. Вс понятія и идеи наши происходятъ изъ опыта, который бываетъ двоякаго рода: или онъ происходитъ чрезъ познаніе вншнихъ предметовъ посредствомъ органовъ чувствъ, и тогда мы называемъ его ощущеніемъ (sensatio), или онъ есть результатъ внутренней дятельности нашей души — и тогда называется рефлексіей. Ощущеніе и рефлексія даютъ разуму вс его идеи. Идеи подраздляются у Локка на простыя и сложныя: простыя идеи — это представленія, усвоенныя пассивно, путемъ вншнихъ чувствъ, сложныя (какъ-то модусъ, субстанція, отношеніе) относятся къ видоизмненіямъ пространства, времени, мышленія, и при развитіи ихъ душа является въ состояніи активномъ, какъ рефлектирующая сила. Выше тхъ и другихъ стоитъ въ этой философской градаціи идея познанія, которая рождается изъ комбинаціи простыхъ и сложныхъ идей и относится къ нимъ, какъ обобщающее грамматическое положеніе къ буквамъ, слогамъ и словамъ. Въ душ Локкъ, какъ деистъ, видитъ самостоятельную силу, субстанцію, имющую реальное бытіе, но онъ затрудняется опредлить, въ чемъ состоитъ первообразъ этой субстанціи. Въ воспитаніи Локкъ стремится дйствовать прежде всего на физическую сторону питомца, чтобы развить въ немъ способность къ правильнымъ ощущеніямъ и укрпить его организмъ, на основаніи латинскаго изреченія: mens sana in corpore sano. Свои разсужденія о тлесномъ воспитаніи Локкъ формулируетъ такимъ образомъ: ‘самое необходимое для ребенка — свжій воздухъ, тлесныя упражненіи и сонъ, нища его должна быть проста, вина и крпкихъ напитковъ вообще не надобно давать ему совсмъ, лекарстви рдко или лучше никогда. Не должно одвать его въ слишкомъ узкое и теплое платье или держать въ тепл его голову и ноги и, въ особенности, эти послднія стараться пріучать къ холодной вод, не защищая притомъ ихъ отъ сырости’ {См. Русск. Педаг. Вст. 1857 г. Мысли о воспитаніи Локка.} Переходя затмъ къ образованію души, Локкъ говоритъ, что твердость души, точно также какъ и крпость тла, состоитъ преимущественно въ способности переносить трудности, быть добродтельнымъ — значитъ ‘не слушаться своихъ внутреннихъ влеченій, противодйствовать своимъ наклонностямъ и неуклонно слдовать тому, что разумъ признаетъ за лучшее, хотя бы внутреннее расположеніе влекло въ противную сторону.’ Главнымъ факторомъ въ нравственномъ воспитаніи Локкъ считаетъ пріученіе (у Бецкаго — подражаніе) и удивляется тому, что ‘не довольно рано начинаютъ пріучать дтскую душу къ покорности извстнымъ правиламъ и велніямъ разсудка.’ Родители думаютъ, что вполн благоразумно потворствовать маленькимъ гршкамъ дтей, а между тмъ, говоритъ Локкъ, ‘испытайте надъ собакой, лошадью или другимъ какимъ нибудь животнымъ,— и вы увидите, легко ли бываетъ отвадить ихъ посл отъ дурныхъ привычекъ, пріобртенныхъ ими съ раннихъ поръ.’ Но чтобы пріученіе это было благотворно, необходимо, чтобы питомецъ былъ съ дтства окруженъ добрыми примрами, которымъ полезно подражать. ‘Я желалъ бы знать — спрашиваетъ Локкъ — какого порока не бываютъ причиною родители или вообще люди, находящіеся при дтяхъ?’ На этомъ основаніи онъ совтуетъ родителямъ строго выбирать не только воспитателей, по и прислугу для своихъ дтей, воспитатель долженъ быть добрымъ и нравственнымъ человкомъ, и вс живущіе въ дом обязаны выказывать къ нему ‘глубокое почтеніе,’ такъ какъ, въ противномъ случа, перестанетъ уважать его и питомецъ,— а въ этомъ уваженіи заключается вся сила нравственнаго воспитанія. Если дти провинятся въ чемъ нибудь (Локкъ не считаетъ виною неосторожную игру и суматоху дтей, потому что игра вообще полезна для физическаго развитія), то воспитатель долженъ выразить сначала недоумніе и оставить проступокъ безъ наказанія, дальше онъ можетъ прибгнуть къ стыду и порицанію, и только въ случа крайняго упрямства дтей ему дозволяется приняться за розгу. Сдлавъ эту уступку господствующему обычаю, Локкъ приводитъ даже въ примръ ‘умную и добрую мать’, которая восемь разъ сряду выскла свою маленькую дочь, пока не переломила ея упорства. Но вообще, по мннію Локка, ‘однажды утвержденное въ душ дтей уваженіе къ родителямъ (или воспитателямъ) лучше, чмъ брань, побои и другія рабскія наказанія’. Кром нравственныхъ качествъ, образцовый воспитатель Локка долженъ обладать пріятными манерами, чуждыми аффектаціи, и вообще быть, что называется, джентльменомъ. Это условіе очень важно: свой планъ воспитанія Локкъ предлагалъ для людей богатыхъ, принадлежащихъ къ англійской джентри, и на этомъ основаніи онъ толкуетъ въ особой глав о ‘вншнихъ манерахъ дтей’, причемъ обращаетъ вниманіе на танцы, поклоны, надванье шляпы etc. Но учить музык Локкъ не считаетъ полезнымъ: ‘между талантливыми и дловыми людьми — говоритъ онъ — я такъ рдко слышалъ похвалу кому нибудь за особенное искусство въ музык, что, я думаю, ему должно отвести послднее мсто между всми возможными искусствами’. Эта же крайняя мысль выражена Екатериною въ инструкціи кн. Салтыкову: виршамъ и музык учить не для чего, тмъ и другимъ много времени теряется, дабы достигнуть искусства’. Бецкій также допустилъ обученіе музык только въ одномъ Смольномъ монастыр.— Стоитъ замтить еще, что, рекомендуя дйствовать на дтей посредствомъ убжденій и доводовъ, Локкъ осуждаетъ ‘длинныя рчи и философскія разсужденія’, которыя сбиваютъ съ толку незрлый умъ, но желаетъ, чтобы воспитатели доказывали дтямъ, простымъ и попятнымъ языкомъ, что ‘вс предписанія и запрещенія ихъ истекаютъ изъ внушеній разума и желаній добра’. Въ противоположность Монтегю Локкъ защищаетъ семейное воспитаніе и предпочитаетъ его общественному: ‘образованіе сердца и нравственности — говоритъ онъ при этомъ — требуютъ постояннаго наблюденія и особаго надзора за каждымъ мальчикомъ въ отдльности, а это ршительно невозможно при соединеніи большаго числа дтей въ одномъ заведеніи’. Нравственную сторону въ воспитаніи Локкъ считаетъ важнйшей, а о пріобртеніи познаній говоритъ въ самомъ конц своей книги ‘какъ о самомъ маловажномъ дл’. По и тутъ, не смотря на свой односторонній взглядъ, Локкъ высказалъ много полезныхъ правилъ. ‘Если что поселяетъ въ дтяхъ отвращеніе къ тому, чмъ мы хотимъ занимать ихъ — говоритъ онъ — такъ это насиліе, принужденіе. Мы представляемъ имъ ученіе какимъ-то тяжелымъ трудомъ, суровостью и раздражительностью собственнаго поведенія поселяемъ въ нихъ какой то страхъ: возможно ли, чтобы при такой обстановк дти охотно принимались за дло? Если ученикъ охотно занимается дломъ, то мы держимъ его за нимъ слишкомъ долго, до совершеннаго утомленія и пресыщенія. Вс подобныя дйствія воспитателей составляютъ незаконное посягательство на ту естественную свободу, которая такъ пріятна дтямъ и которою они такъ дорожатъ’. Въ обученіи языкамъ Локкъ сходится съ Монтэнемъ: начинать слдуетъ съ роднаго языка, потомъ перейти къ французскому, ‘языку сосдей’, изъ древнихъ же языковъ полезенъ для джентльмена одинъ латинскій, но и то обучать ему нужно практически, не надодая грамматикой: цль этого изученія состоитъ не въ томъ, чтобы усовершенствовать стиль или добиться какого-то формальнаго развитія (о которомъ хлопочутъ новйшіе классики), но единственно въ томъ, чтобы ученикъ могъ свободно читать и понимать произведенія римской литературы. Распредленіе учебныхъ предметовъ зависитъ у Локка отъ степени умственнаго развитія учениковъ:, географія относится къ нагляднымъ познаніямъ, и потому ее слдуетъ начинать раньше арифметики, которая представляетъ уже первый родъ отвлеченнаго мышленія. При обученіи географіи надо тотчасъ показывать дтямъ глобусъ и карту. Астрономію Локкъ причисляетъ къ географіи и совтуетъ приступать къ ней посл того, какъ дти привыкнутъ къ счисленію. По геометріи онъ указываетъ на шесть книгъ Эвклида и къ числу пособій но этому предмету относитъ также глобусъ. Вообще онъ старается связать между собой вс предметы въ преподаваніи, придавъ обученію характеръ единства и практичности. Образовательное значеніе исторіи Локкъ ставитъ весьма высоко, но оно начинается уже тогда, когда умъ воспитанника созретъ настолько, что будетъ въ состояніи усвоить себ основныя идеи правды и неправды, изъ которыхъ выводятся наши общественныя обязанности. Сначала слдуетъ читать латинскихъ историковъ, а потомъ переходить къ книгамъ Пуффендорфа и Гуго Гроція. Риторику и логику Локкъ не признаетъ за отдльные предметы и сильно охуждаетъ тогдашній пріемъ — развивать на диспутахъ логическія способности. ‘Правильное сужденіе, но словамъ Локка, исходитъ не отъ однихъ лишь предикаментовь и предикабилей, равно какъ и не выражается только одними заучеными формами, тропами и фигурами. Если только назначеніе и цль правильнаго мышленія та, чтобы хорошо понимать и здраво судить о вещахъ, различать истину отъ лжи, хорошее отъ дурного и согласно съ этимъ дйствовать,— то отнюдь не допускайте вашего сына до искусства и формальностей диспута… Вмсто благоразумнаго человка вы сдлаете изъ него мелочнаго спорщика, сварливаго собесдника… Онъ возьметъ себ наконецъ въ голову, что во всхъ разговорахъ дло не въ сущности предмета, а собственно въ томъ, Чтобы выиграть диспутъ, упорствуя передъ очевидною правдой’.
Еще энергичне и радикальне Локка возсталъ противъ современнаго ему воспитанія Ж. Ж. Руссо въ своемъ педагогическомъ роман: Emile ou de l’ducation. Локкъ длаетъ нкоторыя уступки рутин и обычаю и, кром того, педагогическій планъ, предложенный въ его книг, пригоденъ не для всхъ: по крайней мр, самъ авторъ предназначаетъ его для людей извстной страны и даже извстнаго общества въ этой стран, хотя основные взгляды его примнимы ко всякому воспитанію. Руссо идетъ уже гораздо дальше его, но при этомъ самъ впадаетъ въ крайность и, желая вполн отдлаться отъ предразсудковъ, теряетъ изъ подъ ногъ фактическую, реальную почву. Исходный тезисъ какъ педагогическихъ, такъ и политическихъ воззрній Руссо, состоитъ въ томъ, что намренія природы, всегда благія и полезныя, искажаются въ человческомъ обществ, и вковая традиція убиваетъ самостоятельность и здравый смыслъ отдльнаго индивидуума. На этой противоположности между природой и человческимъ заблужденіемъ Руссо строитъ свою философскую систему: личная воля и разумъ человка для него выше всхъ общественныхъ, гуртовыхъ понятій и предразсудковъ. Нтъ спора, что эта мысль, высказанная страстно и увлекательно, принесла большую пользу: многія общественныя явленія (а тмъ боле современныя Руссо) дйствительно не удовлетворяютъ естествепной справедливости, и подвергнуть ихъ критик, во имя этой справедливости, было дломъ необходимымъ для дальнйшаго развитія общества, но провести рзкую границу между природою и человческимъ обществомъ, отнеся все дурное къ людямъ и все хорошее къ природ,— невозможно уже потому, что природа дйствуетъ не всегда благотворно. и истребляетъ подъ часъ плоды разумнаго человческаго труда. Впрочемъ, Руссо и самъ ежеминутно сбивается: подъ этой утопической природою онъ то разуметъ представленіе, образовавшееся въ насъ путемъ чувственныхъ воспріятій (собственно вншняя природа), то разуметъ понятіе, которое можно выразить лучше словами: соотвтствіе съ законами природы и человческаго развитія. Выраженіе естественность Руссо часто употребляетъ вмсто нормальный порядокъ, а слово природа ставитъ тамъ, гд нужно бы сказать: здравый смыслъ или здравая логика. Въ своемъ ‘Эмил’ Руссо часто цитируетъ Локка и почти постоянно оспариваетъ его {См. Соч. Руссо у т. I, стр. 54, 72, 106—7, 201, 270. Въ одномъ мст Руссо называетъ даже методу Локка — ‘методой предразсудковъ, суеврія и заблужденія’ (стр. 270.)}. Такъ напр., одобряя у Локка программу физическаго воспитанія, Руссо отрицаетъ т немногія предосторожности, которыя предписываются Локкомъ для сохраненія здоровья и безстрашно совтуетъ, чтобы дти пили, разгорячась, холодную воду и ложились спать на сырой земл. Но еще больше расходится онъ съ англійскимъ эмпирикомъ во взглядахъ на нравственное воспитаніе. Прежде всего онъ ставитъ воспитанію совсмъ другую цль: оно должно приготовлять человка не для какого нибудь опредленнаго общественнаго положенія, по вести его такъ, чтобы онъ былъ способенъ занять всякое мсто въ обществ. ‘При естественномъ стро, говоритъ онъ, гд вс люди равны, общее для всхъ призваніе — быть человкомъ, а кто хорошо воспитанъ для этого, тотъ не можетъ дурно выполнить должностей, которыя могутъ ему выпасть на долю’. Однимъ словомъ, цль воспитанія — создать человка природы (l’homme de la nature), въ противоположность человку искусственному (l’homme de l’homme). Чтожъ такое природа и гд начинается въ насъ вліяніе искусственной среды? ‘Мы родимся чувствительными, отвчаетъ на это Руссо, и съ самаго рожденія окружающіе предметы производятъ на насъ различныя впечатлнія. Какъ скоро мы начинаемъ, такъ сказать, сознавать наши ощущенія, является расположеніе искать или избгать предметовъ, которые ихъ производятъ. Эта склонность развивается и укрпляется по мр того, какъ мы становимся чувствительне и просвщенне, но, стсняемая нашими привычками, она боле или мене измняется въ зависимости отъ нашихъ мнній. До такого измненія склонности эти составляютъ то, что я называю въ насъ природою’. (Соч. Руссо, T. 1, стр. 3 и 4). Идя къ другой цли, воспитатель Руссо долженъ употреблять и средства, различныя отъ тхъ, которыя рекомендуются Локкомъ. Авторъ ‘Эмиля’ отвергаетъ пріученіе мальчика къ извстному житейскому порядку: ‘вся наша жи тсйская мудрость, говоритъ онъ, заключается въ раболпныхъ предразсудкахъ, вс наши обычаи ничто ипое, какъ повиновеніе, стсненіе, насилованіе. До тхъ поръ, пока человкъ сохраняетъ свой человческій образъ, онъ скованъ нашими учрежденіями’ (стр. 7). Вліяніе воспитателя должно ограничиваться одними отрицательными мрами, т. е. онъ долженъ удалять отъ своего питомца все то, что могло бы произвести на него дурное впечатлніе. Руссо соглашается, что изолировать мальчика отъ всякаго вліянія среды — вещь довольно затруднительная и что, пожалуй, придется искать ему мста ‘на лун или на необитаемомъ остров’, но онъ признаетъ однако, что при извстномъ стараніи вс эти трудности могутъ быть побждены воспитателемъ. Разсуждать съ мальчикомъ (по совту Локка), урезонивать его, въ случа проступка, различными доводами, указывая на долгъ, нравственность, презрніе другихъ людей, Руссо считаетъ излишнимъ: ‘не длайте вашему воспитаннику, говоритъ онъ, никакихъ выговоровъ, предоставьте ему получить ихъ изъ опыта, не наказывайте его — онъ не знаетъ, что значитъ быть виноватымъ, никогда не заставляйте его просить прощенія — онъ не можетъ васъ оскорбить’. Въ первомъ возраст питомца, его нужно воздерживать не разсужденіемъ или запрещеніемъ, но единственно силою вещей, уздою необходимости, нужно устроить дло такъ, чтобы мальчикъ не имлъ возможности поступить иначе и самъ отступалъ передъ вншними препятствіями. ‘Пусть онъ (т. е. воспитанникъ) всегда думаетъ, что онъ господинъ, лишь бы на дл господиномъ всегда были вы. Нтъ боле полнаго подчиненія, какъ то, которое иметъ видъ свободы… Разв вы не располагаете относительно ребенка всмъ, что его окружаетъ? Разв вы не властны въ его ощущеніяхъ? Разв его занятія, игры и пр. не въ вашихъ рукахъ? Конечно, онъ долженъ длать только то, что хочетъ, но онъ долженъ хотть только тою, чего вы хотите, чтобъ онъ длалъ, онъ не долженъ ступить шага, котораго вы не предугадали бы’. Здсь Руссо впадаетъ уже въ противорчіе съ самимъ собою: предоставляя воспитателю право выбирать всю обстановку для воспитанника, распредлять (хотя и нечувствительно) его игры и занятія, авторъ ‘Эмиля’ нарушаетъ свою шаткую границу между отрицательнымъ и положительнымъ вліяніемъ на ребенка. Что можетъ быть положительне вліянія обстановка на человка? Съ лтами Руссо замняетъ законъ необходимости стимуломъ пользы (стр. 158) и только въ послднемъ період воспитанія (отъ 15 лтъ до женитьбы) совтуетъ познакомить юношу, посредствомъ изученія исторіи, ‘съ соціальными отношеніями, съ естественнымъ и гражданскимъ неравенствомъ людей’. Въ это же время слдуетъ давать и первыя наставленія въ религіи, которой сверхчувственная сторона была бы непонятна въ дтскомъ возраст, по этому вопри,у Руссо опять расходится съ Локкомъ. Собственно обученіе, въ план Руссо, занимаетъ такое же незначительное мсто, какъ и у Локка, но, отрицая традицію въ нравственномъ воспитанія, Руссо отрицая и, ее и въ учебныхъ занятіяхъ. ‘Возбудите, говоритъ онъ, въ вашемъ воспитанник вниманіе къ явленіямъ природы, и скоро онъ сдлается любопытнымъ… Дайте ему доступъ къ вопросамъ, и предоставить ему самому разршать ихъ. Пусть онъ достигаетъ знанія не чрезъ васъ, а чрезъ самого себя, пусть онъ не заучиваетъ науку, но выдумываетъ се самъ’. Ради этой самостоятельности мышленія, Руссо отвергаетъ вс учебныя пособія, какъ то: книги, карты, глобусы, циркули, машины и проч. Инструментъ, пригодный для обученія, долженъ быть изобртенъ, хотя бы и въ грубомъ вид, самимъ воспитанникомъ при легкой помощи его наставника, и, во всякомъ случа, опытъ долженъ предшествовать инструменту. Въ этой части ‘Эмитя’, рядомъ съ крайностями и увлеченіями, Руссо высказываетъ великолпныя педагогическія мысли: такъ напр. ouь, первый, предложилъ начинать обученіе географіи съ того мста, гд живетъ воспитанникъ и первый же обратилъ вниманіе педагоговъ на многія обыденныя явленія, въ которыхъ выражается просто и наглядно извстный научный законъ. Раньше 12 или даже 15 лтъ не слдуетъ, по мннію Руссо, учить дтей иностраннымъ языкамъ. ‘Если бы, говоритъ онъ, изученіе языковъ состояло только въ изученіи словъ, то это изученіе могло бы годиться для дтей, но языки, измняя обозначеніи, измняютъ также идеи, обозначаемыя ими. Складъ головы зависитъ отъ языка, мысли принимаютъ оттнки нарчій’, а этихъ оттнковъ не можетъ усвоить себ невполн развитый дтскій умъ. ‘Чтобы скрыть неспособность дтей къ изученію языковъ — продолжаетъ Руссо — ихъ заставляютъ изучать преимущественно мертвые языки, относительно которыхъ не существуетъ судей, которыхъ нельзя было бы отвергнуть.’ Эмиль читаетъ впослдствіи древнихъ писателей, но не съ филологической цлью, а съ тмъ, чтобы воспользоваться у нихъ уроками политической мудрости. Кром обученія наукамъ, Эмиль долженъ еще выучиться какому нибудь ремеслу, но притомъ грубому и полезному для всхъ. ‘Я не хочу, говоритъ онъ, чтобы Эмиль былъ золотошвеемъ или золотильщикомъ, или лакировщикомъ, какъ дворянинъ Локка… Мн лучше хочется, чтобы онъ былъ башмачникомъ, нежели поэтомъ, мн лучше хочется, чтобы онъ мостилъ большія дороги, нежели рисовалъ цвты на фараюр.’ Такимъ образомъ, выходя съ Локкомъ изъ одного общаго начала,— изъ опыта и наблюденія,— Руссо демократизировалъ его взгляды и довелъ ихъ до крайняго логическаго предла.
Не смотря на уступчивость Локка и болзненную мечтательность Руссо, ихъ педагогическія системы принесли, въ свое время, громадную пользу и открыли дорогу новому, реальному направленію въ воспитаніи и обученіи. Свобода, самостоятельность въ развитіи учениковъ, жизненность въ преподаваніи — эти великіе принципы, провозглашенные ими, вошли въ жизнь европейской школы и, подвергнувшись дальнйшей разработк, подорвали мертвый классицизмъ въ такой степени, что его обаянія не воскресишь теперь ни ‘дтскими страшилами’ ловкихъ журналистовъ, ни представленіями Плавта на сцен московскихъ пансіоновъ. Но вмст съ важными достоинствами это направленіе въ педагогик имло также и свои недостатки. Эти недостатки обусловливаются оппозиціоннымъ характеромъ, съ которымъ появились на свтъ новыя системы: въ прежнихъ школахъ обученіе имло чисто формальный и принудительный характеръ, розги и слезы (по выраженію Монтэня) были необходимыми его атрибутами, противники же этого порядка впали въ другую, противоположную крайность и, желая изгнать изъ школы элементъ принужденія, ослабили въ ней элементъ труда. Въ учебномъ труд, въ пріобртеніи разностороннихъ познаній, Локкъ не замтилъ сильнаго воспитательнаго средства, которое не меньше, чмъ добрый примръ наставниковъ, способствуетъ нравственному развитію питомцевъ. ‘Незнаніе никогда не было причиною зла… я съ сожалніемъ смотрю на того, кто гоняется за познаніями’, говоритъ, вслдъ за нимъ, и Руссо. Нравственность является у нихъ чмъ-то отдльнымъ и вполн независимымъ отъ умственнаго развитія человка. Между тмъ, въ такомъ пониманіи нравственности кроется капитальная ошибка. Нравственныя истины неподвижны, но это неподвижность формы, въ которую можно вложить то или другое содержаніе. ‘Длать добро другимъ — говоритъ Бокль — жертвовать для ихъ пользы своими желаніями, любить ближняго, сдерживать свои страсти — въ этомъ и немногомъ другомъ состоятъ существенныя начала нравственности, но он были извстны много тысячъ лтъ тому назадъ’. Ничему же, спрашивается, общественное развитіе въ Европ стоитъ выше, чмъ гд нибудь въ Японіи или на Отаитскихъ островахъ? Причина заключается единственно въ превосходств умственнаго развитія, которое дается познаніями. Образованный европеецъ не такъ понимаетъ добро — свое и своего ближняго, у него не т желанія и не такія страсти, какъ у отаитскаго дикаря, вслдствіе того измняется и содержаніе нравственныхъ формулъ. Невжество въ соединеніи съ чистйшею нравственностью производило въ исторіи гораздо боле вреда, чмъ пользы се Еслибъ вы могли уменьшить искренность (а слдовательно и нравственное достоинство) такихъ людей — говоритъ тотъ же Бокль — или подмшать лигатуры въ ихъ побужденія, вы уменьшили бы также и зло, ими производимое.’ Идя дальше, до комическаго, мы могли бы припомнить крыловскихъ музыкантовъ, которые, при отличномъ поведеніи, все-таки немилосердно драли уши своею музыкой… Но повторяемъ: крайности Локка и Руссо объясняются и оправдываются тмъ временемъ, въ которое они жили.— Моральное направленіе въ педагогик, обходя Европу, зашло и къ намъ: оно выражается въ ‘Недоросл’ (въ рчахъ Стародума), въ сочиненіяхъ императрицы Екатерины II, въ ректорской дятельности Платона и въ уставахъ Бецкаго. Читатель видитъ теперь, что въ нравственномъ воспитаніи Бецкій держался взглядовъ Локка, въ физическомъ воспитаніи заимствовалъ многое у Руссо, а относительно потребностей женскаго образованія сходился съ мнніемъ фенелона. Обученію онъ отводилъ второстепенное мсто, также какъ Монтэнь, Локкъ и Руссо. Въ вопрос о тлесномъ наказаніи Бецкій поступилъ радикальне Локка, но за то, сочиняя проэктъ нравственной книжки для нагляднаго обученія добродтели, онъ отступилъ (и не онъ одинъ, а также Екатерина въ своей инструкціи) отъ здравой мысли Локка, считавшаго безполезнымъ всякое сухое нравоученіе. Къ чести Бецкаго слдуетъ прибавить, что воспитаніе, рекомендованное Локкомъ, только для дворянъ, онъ примнилъ къ лтомъ изъ нисшихъ сословій. Обученіе ремесламъ, въ устав восп. дома, могло быть заимствованно изъ ‘Эмиля’ Руссо. Вс эти заимствованія сведены въ стройную и зрло обдуманную систему.— Но, сходясь съ Локкомъ и Руссо въ своихъ педагогическихъ взглядахъ, Бецкій отличается отъ нихъ одной существенно важною чертою. Эта черта — государственная цль, положенная въ основаніе его реформы. Бецкій дйствовалъ не на Сферу семейнаго воспитанія, какъ Локкъ, онъ не желалъ также воспитывать людей для всхъ странъ и народовъ по имлъ въ виду создать въ Россіи новую породу дтей, а вмст съ нею и новое, третье сословіе, къ которому отнесены: 1) не дворяне и не хлбопашцы, упражняющіеся въ художествахъ, наукахъ, мореплаваніи, торговл и ремеслахъ, 2) не дворяне, вышедшіе изъ воспитательныхъ домовъ и училищъ духовныхъ и свтскихъ, 3) дти приказныхъ. Эта черта сближаетъ Бецкаго съ французскимъ министромъ Тюрго, который (но уже гораздо позже) задумалъ было, посредствомъ централизаціи воспитанія, измнить нравственную физіономію страны. Чтобы достигнуть своей цли, Бецкій придумалъ и новое средство: оно состоитъ въ закрытомъ воспитаніи, которое должно было отдлить плотною стною, и на много лтъ воспитывающееся юношество отъ грубыхъ и необразованныхъ семействъ. Черезъ эту искусственную преграду не могли проникнуть, по мннію Бецкаго, и повліять на дтей невжество и предразсудки отцовъ. Закрытое воспитаніе, упрочившись въ Россіи, послужило впослдствіи средствомъ — не къ уничтоженію, а къ сохраненію предразсудковъ, но мы беремъ мысль Бецкаго въ ея первоначальной чистот. Посмотримъ, какимъ путемъ пришла къ нему эта мысль, и насколько дйствительно было средство, предложенное имъ, какъ для созданія ноной породы, такъ и для утвержденія, на прочныхъ началахъ, третьяго образованнаго сословія?
Мысль о созданіи новой породы людей, и именно посредствомъ закрытаго воспитанія, принадлежитъ лично Екатерин и Бецкому и не заимствована ими прямо ни у какого европейскаго писателя. Правда Аммоссъ Коменіусъ питалъ надежду произвести раціональнымъ воспитаніемъ новое лучшее поколніе, правда, что Монтэнь осуждалъ семейное воспитаніе, но отсюда еще далеко до плотно закупоренныхъ интернатовъ. Врне, что мысль эта пришла къ Екатерин и Бецкому путемъ такихъ соображеній: ‘если — могли думать императрица и ея приближенный сановникъ — добрый примръ наставниковъ иметъ такое неотразимое вліяніе на питомцевъ, какъ утверждаютъ лучшіе европейскіе писатели, если, наоборотъ, окружающая среда (особенно въ Россіи) представляетъ только помху для этого полезнаго вліянія.— то почему не учредить закрытыхъ заведеній, въ которыхъ тяготніе дурной среды было бы устранено вполн, а вліянію воспитателей предоставленъ полный просторъ?’ Такимъ образомъ, мысль эта могла явиться, какъ выводъ изъ знакомства со многими педагогическими сочиненіями,— выводъ нсколько спеціализированный и примненный къ извстной стран. Но препятствія къ осуществленію новой системы не замедлили явиться одно за другимъ. Прежде всего оказалось невозможнымъ изолировать воспитанниковъ и воспитанницъ такъ, чтобы вліяніе среды не пробилось совсмъ за стны училища. Бецкій старался обставить свои заведенія людьми честными, образованными: онъ былъ строгъ въ выбор воспитателей и даже прислуги, но старанія его не всегда увнчивались успхомъ. Глинка разсказываетъ въ своихъ запискахъ слдующій случай: ‘однажды няньки наши распустили молву, пойманную ими на улиц, будто бы скоро ударитъ часъ свтопредставленія и будто бы черезъ три дня пойдетъ по небу звзда огромная, которая заднетъ хвостомъ землю и умчитъ ее съ собою. Я не врилъ этому, но умышленно поддерживалъ и усиливалъ молву. ‘Братцы, говорилъ я товарищамъ, бросьте вашу бумагу, перья и карандаши. На что вамъ это все теперь, вдь звзда все унесетъ.’ Хитрость моя удалась: товарищи мои все бросали, а я подбиралъ.’ Предразсудки, стало быть, проникали и въ малолтнее отдленіе шляхетнаго кад. корпуса, и уберечься отъ нихъ не было никакой возможности, хорошо еще, если бы эти предразсудки распространялись только няньками, а не самими воспитателями. Но и за воспитателей, строго нравственныхъ, но недостаточно образованныхъ, тоже нельзя было поручиться, что они не отольютъ,— конечно отъ чистаго сердца,— ноздревской пули о голубыхъ лошадяхъ.— Другое препятствіе было еще серьезне и опасне. Предположимъ, что воспитанники выходятъ изъ заведенія образованными и строго нравственными людьми, они горятъ желаніемъ распространять въ обществ здравыя идеи и нравственныя понятія: что тогда? достаточно ли одного этого желанія, чтобы передлать общество но иному, лучшему образцу! Легко ли будетъ юношамъ бороться съ заблужденіями и предразсудками, когда отъ нихъ скрывали самую перспективу борьбы? Бецкій предвидлъ это препятствіе и заране высказывалъ свои опасенія. ‘Когда разсудимъ,— говоритъ онъ въ устав восп. дома,— что люди единымъ между собою сопряженные обществомъ, рдко ведутъ себя но разуму, но почти всегда по воображенію и прихотямъ, а особливо купцы и фабрикаты, брадоносцы, ложною честью и мнимымъ правовріемъ ослпленные, когда разсмотримъ, говорю, обыкновенія и нравы сихъ людей, между которыми нашимъ общаго пола питомцамъ необходимо обращаться должно, найдемъ великія трудности въ произведеніи желаемой нами пользы, ибо большая часть таковыхъ но ненависти уже одной пренебрегутъ и отвергнутъ отъ ндръ своихъ, отъ сожитія и общества своего новыя сіи растенія… Трудно одолть застарвшую ненависть, упрямство, упреканія и зависть, кои причиною худаго ихъ воспитанія и противъ питомцевъ нашихъ неминуемо возстанутъ, не меньше опасно, чтобъ нкоторая часть новыхъ сихъ жителей нечувствительнымъ образомъ таковыхъ худыхъ примровъ не обратили себ въ правило и не переняли бы злыхъ нравовъ и обычаевъ, которые истребятъ вс плоды добраго ихъ воспитанія)) (Ген. пл. вос. д., ч. 3, гл. 13). Чтобы избавить воспитанниковъ отъ такой печальной будущности, Бецкій предложилъ завести при восп. дом мануфактуры и фабрики, на которыя поступали бы воспитанники и были бы содержимы тамъ ‘сходно съ ихъ воспитаніемъ.’ Въ ‘разсужденіяхъ объ установленіи кад. корпуса’ Бецкій выражался еще опредлительне: ‘почти невозможно, чтобы воспитаніе нкотораго числа людей превозмогло надъ общимъ примромъ.’ Много лтъ спустя (въ 1779 г.), убдившись повидимому, что случаи нравственнаго паденія воспитанниковъ будутъ повторяться довольно часто, Бецкій ставитъ это въ вину обществу и выгораживаетъ себя отъ всякой отвтственности. ‘Еслибы случилося — читаемъ мы въ извстіяхъ восп. дома — чтобы исшедшій въ свтъ, получа воспитаніемъ все, что должно, уклонился бы отъ пути, на которомъ онъ поставленъ, то сіе уже не можетъ относиться къ отроческому воспитанію.’ Дальше приводится примръ, ‘когда бы садовникъ искусствомъ и стараніемъ своимъ возрастилъ дерево и, покрытое цвтомъ, предвщающимъ обиліе будущихъ плодовъ, возвратилъ его тому, отъ кого принялъ его въ то время, когда оно было еще малйшимъ быліемъ, кому бы то приписать въ вину, если бы оное, по нкоторомъ времени, вмсто того, чтобы плоды приносить, стало увядать: конечно, не садовнику.’ Бецкаго, дйствительно, нельзя обвинять на это. Въ то время, когда онъ подавалъ Екатерин свои доклады, императрица, проникнутая либеральными стремленіями, готовила для Россіи многія политическія реформы, которыя, идя параллельно съ реформой педагогической, могли бы сильно облегчить задачу Бецкаго. Екатерина не одобряла существованія крпостнаго права и можно было надяться, что она наложитъ руку на это коренное зло, зараза котораго проникала во вс поры общественной жизни: съ тмъ вмст она желала поубавить господство бюрократіи и отдать самому обществу частицу заботъ о своихъ интересахъ. Этимъ либеральнымъ настроеніемъ объясняются: ея переписка съ французскими энциклопедистами, сознаніе коммисіи для составленія новаго уложенія, наказъ, данный этой коммисіи, устройство сословнаго самоуправленія и, наконецъ, литературная дятельность императрицы, направленная къ истребленію ложныхъ понятій и невжественныхъ предразсудковъ русскаго общества. Еслибъ вс хорошія мысли, высказанныя Екатериною, были приведены его въ исполненіе, то нтъ сомннія, питомцы Бецкаго встрчали бы, съ каждымъ выпускомъ, все боле и боле освжающуюся атмосферу. Съ уничтоженіемъ крпостнаго права, дававшаго празднымъ людямъ привиллегированное положеніе и возможность жить на счетъ чужаго труда,— принципъ личнаго труда былъ бы возвышенъ въ народной жизни, а вслдъ затмъ возвысилось бы и уваженіе къ общественнымъ классамъ, живущимъ этимъ трудомъ. Праздность, соединенная съ чванливостью, не имла бы никакой приманки, и трудолюбивое сословіе, ‘упражняющееся въ наукахъ, торговл и пр.,’ получило бы гарантіи для прочнаго и безобиднаго существованія. А безъ этого условія положеніе купцовъ, мщанъ и вообще лицъ недворянскаго званія было вовсе непривлекательно. и самые бойкіе изъ нихъ стремились добиться высшихъ правъ, чтобы изъ угнетаемыхъ сдлаться, въ свою очередь, угнетателями. ‘Сей вельможа — разсказывается въ Трутн про нкоего г. Недоума — ежедневно иметъ горячку величаться своею породою. Онъ производитъ свое поколніе отъ начала вселенной, презираетъ всхъ тхъ, вой дворянства своего, по крайней мр, за пятьсотъ лтъ доказать не могутъ… Тотчасъ начинаетъ его трясти лихоманка, если кто тредъ нимъ упомянетъ о мщанахъ или крестьянахъ. Онъ ихъ въ противность моднаго нарчія не удостаиваетъ ниже имени подлости, а какъ ихъ назвать, того еще въ пятдесятъ лтъ безплодной своей жизни не выдумалъ.’ Вслдствіе такого взгляда образованные купцы и мщане бросали свое подлое званіе, и въ немъ оставались только личности, забитыя или нищія духомъ, притерпвшіяся къ своему ярму. Ничего нтъ удивительнаго, что въ этой сред господствовали дикость и ‘злые нравы.’ Бецкій не былъ заинтересованъ ни нравственно, ни матеріально въ сохраненіи крпостнаго права и, конечно, сочувствовалъ благимъ намреніямъ императрицы. Но большая часть дворянства, а въ особенности придворной знати, сильно возстала противъ освобожденія крестьянъ, а Екатерина, любившая ссылаться на примръ Петра I-го, не нашла въ себ его ршимости преодолть упрямство противниковъ. Такъ было въ начал ея царствованія, въ самый разгаръ реформаторской дятельности, но съ теченіемъ времени измнились и либеральныя наклонности императрицы, и она все строже и ревниве стала охранять существующій порядокъ. Вскор наступила новая, столько же преувеличенная боязнь революціонной пропаганды, распространявшейся изъ Франціи,— и блистательное царствованіе, начавшееся Наказомъ и дружбой съ энциклопедистами окончилось политическими, процессами и дятельностью очень извстнаго Шешковскаго. Чтобы судить о томъ, насколько измнился образъ мыслей императрицы, мы возьмемъ два факта изъ двухъ разныхъ періодовъ ея царствованія. При сознаніи коммисіи для составленія проэкта уложенія, императрица обратилась за совтомъ къ знаменитому въ то время литератору — Сумарокову. Этотъ послдній съ охотой изложилъ свои мннія и, какъ слдовало ожидать, либеральничая для кратны штиля въ своихъ трагедіяхъ, оказался непроходимымъ консерваторомъ въ дйствительной жизни. Нкоторыя его мннія приведены, вмст съ отвтами на нихъ Екатерины, въ стать г. Соловьева: ‘Разсказы изъ русской исторіи XVIII столтія’. Вотъ любопытнйшія изъ нихъ, касающіяся уголовныхъ законовъ, политической свободы и крпостнаго права. ‘Умренности — пишетъ Сумароковъ ~ правосудіе не терпитъ, а требуетъ надлежащей мры, а не строгости, и не кротости’. Екатерина отвчаетъ на это: ‘изображеніе (т. е. воображеніе) въ поэт работаетъ, а связи въ мысляхъ понять ему тяжело’. Сумароковъ говоритъ: ‘вольность и корон больше приноситъ пользы, чмъ неволя, но своевольство еще и неволи вредне’. Екатерина возражаетъ: ‘нигд не найдете похвалы своевольству’. Подъ своевольствомъ Сумароковъ разумлъ и предполагавшееся освобожденіе крестьянъ, между крпостнымъ и невольникомъ, по его мннію, большая разница: ‘одинъ привязанъ къ земл, а другой къ помщику’. ‘Какъ это сказать можно? отверзите очи’! вразумляетъ его императрица. Сумароковъ пишетъ: ‘сдлати русскихъ крпостныхъ людей вольными нельзя: скудные люди ни повара, ни кучера, ни лакея имть не будутъ и будутъ ласкать слугъ своихъ, пропуская имъ многія бездльства, дабы не остаться безъ слугъ и безъ повинующихся имъ крестьянъ, и будетъ ужасное несогласіе между помщиковъ и крестьянъ, ради усмиренія которыхъ потребны будутъ многіе полки, непрестанная будетъ въ государств междоусобная брань и вмсто того, что нын помщики живутъ покойно въ вотчинахъ, вотчины ихъ превратятся въ опаснйшія имъ жилища, ибо они будутъ зависть отъ крестьянъ, а не крестьяне отъ нихъ. Примчено, что помщики крестьянъ, а крестьяне помщиковъ очень любятъ, а нашъ низкій народъ никакихъ благородныхъ чувствій не иметъ‘. На послднее замчаніе Екатерина отвчаетъ коротко, но сильно: ‘и имть не можетъ въ ныншнемъ состояніи’. Дале Сумароковъ плачется: ‘продавать людей, какъ скотину, не должно, по гд же брать, когда крестьяне будутъ вольны? и только будутъ (вольны) къ опустошенію деревень. Холопей набери, а какъ скоро чему нибудь его научишь, такъ онъ и отойдетъ къ знатному господину, ибо тамъ ему больше жалованья, а дворяне учатъ людей своихъ брить, волосы убирать, кушанье варить и пр. И такъ всякъ будетъ тратить деньги на другихъ, выучивая. Малороссійскій подлый народъ отъ сей воли почти несносенъ’. Но на эту жалкую іереміаду Екатерина отвчаетъ уже насмшкой: ‘господинъ Сумароковъ — хорошій поэтъ, но слишкомъ скоро думаетъ, чтобъ быть хорошимъ законодавцемъ, онъ связи довольной въ мысляхъ не иметъ, чтобы критиковать цпь, и для того привязывается къ наружности колецъ, составляющихъ цпь, и находитъ, что здсь или тамъ ошибки есть, которыхъ пороковъ онъ бы оставилъ, еслибъ понялъ связь’. Совершенно иначе отнеслась императрица въ 1790 г. къ книг Радищева: ‘Путешествіе изъ Петербурга въ Москву’. Стованія Радищева на крпостное право подвергаются дкимъ замчаніямъ: ‘детъ оплакивать плачевную судьбу крестьянскаго состоянія, хотя и то неоспоримо, что лутчее судьбы нашихъ крестьянъ у хорошаго помщика нтъ во всей вселенной… уговариваетъ помщиковъ освободить крестьянъ, да никто не послушаетъ’. Событія 1793 г. произвели на императрицу потрясающее впечатлніе, которое любопытно прослдить по запискамъ Храповицкаго (отъ 31 января по 3 марта). L’galit est un monstre, qui veut tre Roi! сказала однажды императрица, въ другой разъ самъ Храповицкій, желая попасть въ тонъ ея мыслей, произнесъ такую фразу: ‘les chinois sont des bonnes gens, du moins ils sont tranquilles’ на что получилъ отвтъ: ‘c’st vrai’ {Мнніе Екатерины о франц. революціи можно найдти въ запискахъ Грибовскаго (изд 1847, стр. 54) и въ Сборник историч. анекдотовъ подъ названіемъ Духъ Екатерины ІІ-ой’.}. Чмъ больше измнялось настроеніе императрицы подъ вліяніемъ вншнихъ обстоятельствъ, тмъ меньше можно было ожидать радикальныхъ преобразованій, которыя должны были облагородить сколько нибудь нашу общественную среду и расчистить въ ней дорогу воспитанникамъ Бецкаго. Мечта о новой пород людей была, разумется, забыта, а старые порядки пришлось защищать отъ новыхъ требованій. Императрица охладла и къ Бецкому, и къ гуманнымъ идеямъ, лежавшимъ въ основаніи его учрежденій. Великодушный старикъ, заживо угасавшій подъ бременемъ лтъ, доживалъ, забытый, свои дряхлые годы, а вмсто него, на придворной сцен, фигурировали уже лица, о которыхъ такъ рзко отозвался Александръ I въ своемъ письм къ Кочубею…
И такъ воспитанники Бецкаго, посл долговременной отлучки, возвращались снова въ то самое общество, отъ котораго заботливо ограждали ихъ стнами училища. Каково же было это общество и какъ отражалось на нихъ его вліяніе? Общество раздлялось, какъ мы сказали уже, на дв группы, изъ которыхъ первая, меньшая по численности, жила и продовольствовалась на счетъ другой, гораздо большей. Обрисуемъ первую группу словами ‘Живописца’ — одного изъ лучшихъ сатирическихъ журналовъ того времени. ‘Что въ наукахъ, говоритъ Наркисъ. Астрономія умножитъ ли красоту мою паче звздъ небесныхъ? Нтъ: на что же мн она? Математика прибавитъ ли моихъ доходовъ? Нтъ: чортъ ли въ ней! физика изобртетъ ли новыя таинства въ природ, служащія къ моему украшенію? Нтъ — куда она годится! и пр. и пр. Такъ разсуждаетъ Наркисъ. Достоинства его слдующія: танцуетъ прелестно, одвается щегольски, поетъ, какъ ангелъ: красавицы почитаютъ его Адонисомъ, а солюбовники — Марсомъ и вс его трепещутъ, да есть чего и страшиться, ибо онъ уже принялъ нсколько уроковъ отъ французскаго шпагобойца (т. е. взялъ уроки фехтованія). Къ дополненію его достоинствъ играетъ онъ во вс карточныя игры совершенно, а притомъ разуметъ по-французски.— Худовоспитанникъ говоритъ: науки никакой не могутъ мн принести пользы. Я опредлилъ себя къ военной служб, и я имю уже офицерскій чинъ. Пауки сдлаютъ ли меня смле?.. Моя наука вся въ томъ состоитъ, чтобы умть кричать: пали! коли! руби! и быть строгу до чрезвычайности къ своимъ подчиненнымъ.— Кривосудъ, получа судейскій чинъ, говоритъ: по наукамъ ли чины раздаются? Я ничему не учился и не хочу учиться, однакожь я судья. Моя паука теперь въ томъ состоитъ, чтобы знать наизустъ вс указы и въ случа нужды умть ихъ употреблять въ свою пользу. Науками ли получаютъ деньги? Науками ли наживаютъ деревни.— Щеголиха говоритъ: въ слов умть нравиться вс наши заключаются науки. За науки ли любятъ насъ до безумія?.. Нтъ, право нтъ! Пусть ученая женщина покажется въ ту бесду, въ которой будутъ вс наши щеголи (о щегол Нарвис см. выше), украшающіе собой мужской полъ, пусть она туда покажется — чортъ меня возьми, ежели тамъ съ нею хотя одно слово промолвятъ. А ежели она говорить начнетъ, то вс мужчины звать станутъ… Напротивъ того, ежели я пріду въ такое собраніе, то въ мигъ окружатъ меня вс мужчины. Станутъ наперерывъ хвалить меня: одинъ удивляется красот моего лица, другой хвалитъ руки, третій станъ, иной походку… Вс кричатъ: вотъ прекрасная, пріятная и любезная женщина!’ Если къ этимъ типамъ прибавить — съ женской стороны Бригадиршу и Простакову, а съ мужской Скотинина или Змяна (въ Трутн), который ‘надсдаяся, кричитъ, и увщеваетъ, чтобъ всякій помщикъ, ежели хорошо услуженъ быть хочетъ, былъ тираномъ своимъ служителямъ’,— то картина выйдетъ довольно полная. Исключенія, попадавшіяся въ этой сред, не могутъ быть принимаемы въ разсчетъ при общей оцнк ея вліянія. Можно поврить Глинк, что воспитанники кадетскаго корпуса, попавши въ это общество, или бывали ограблены, или ‘не стерпя пронырливыхъ подысковъ, угасали на зар жизни.’ Такая же участь постигла, вроятно, и многихъ воспитанницъ Смольнаго монастыря. О другой групп — ‘брадоносцевъ, ложною честью и мнимымъ правовріемъ ослпленныхъ въ которую входили питомцы воспитательныхъ домовъ, не стоитъ много распространяться: въ этой безличной масс, слпо подчинявшейся двойному ярму предразсудковъ и матеріальной нужды, были свои темныя стороны, обусловленныя забитостью и невжествомъ, вліяніе ея на свжихъ и неиспорченныхъ людей тоже не могло быть благотворно.
Наша бесда съ читателями затянулась дольше, чмъ мы предполагали, но мы не торопились кончать ее, потому что обильные факты, бывшіе у насъ подъ руками, характеризуютъ, хотя бы и съ одной только стороны, интереснйшую эпоху въ новой русской исторіи. Мыслящій человкъ, стоявшій высоко въ тогдашнемъ правительств, задумалъ перенести къ намъ послдніе выводы европейской науки:— любопытно было прослдить до конца это грандіозное, но, увы, далеко невполн удавшееся предпріятіе. Подобныя попытки, если он даже не достигаютъ своей цли по вншнимъ препятствіямъ, поучительны въ высшей степени, он даютъ свтлую страницу исторіи и полезный урокъ будущемъ поколніямъ. Реформа Бецкаго не принесла всхъ плодовъ, на которые разсчитывалъ самъ реформаторъ, она не дала намъ третьяго сословія, такъ какъ воспитательныхъ средствъ было для этого недостаточно, но она внесла къ наше общество много прекрасныхъ идей, изъ которыхъ не одна провозглашалась у насъ, какъ новинка, въ конц пятидесятыхъ годовъ и не одна также забыта, къ стыду современной педагогической литературы.
Чтобы опредлить точне заслуга Бецкаго въ исторіи русскаго воспитанія, а вмст припомнить читателямъ все сказанное нами прежде, мы заканчиваемъ нашу статью слдующими тезисами:
1) Образованіе при Петр I имло исключительно спеціальный характеръ. Въ ученика, какъ въ готовую форму, влипали массу познаній, преимущественно техническихъ, и выпускали его на свтъ инженеромъ, морякомъ и пр. Педагогическихъ пріемовъ въ воспитаніи и обученіи не было никакихъ: съ дтьми обращались, какъ съ взрослыми и за малйшій проступокъ били ихъ хлыстомъ, а иногда наказывали фухтелями. Индивидуальная сторона мальчика, его склонности, способности и темпераментъ совсмъ не брались въ разсчетъ школою.
2) Бецкій, напротивъ того, мало заботился объ обученіи: знаніе и нравственное развитіе не зависятъ, по его мннію, одно отъ другаго. Можно быть свдущимъ человкомъ и дурнымъ гражданиномъ. Наука теряетъ у него свое образовательное значеніе и главнымъ, почти единственнымъ, педагогическимъ рессурсомъ является хорошій выборъ воспитателей, которые должны были своимъ примромъ и кроткимъ обращеніемъ научать дтей нравственной жизни. Крайній взглядъ Петра объясняется практическимъ направленіемъ его реформы, крайній взглядъ Бецкаго вытекаетъ изъ философско-тенденціознаго характера той эпохи, въ которую жилъ онъ.
3) Бецкій, первый, призналъ въ ребенк развивающуюся личность, на которую нужно дйствовать не насиліемъ, а убжденіемъ и любовью, по этой причин онъ отмнилъ всякія тлесныя наказанія. Боепитаніе и обученіе должно, по его мннію, сообразоваться съ возрастомъ, темпераментомъ и природными наклонностями дитяти.
4) Теорія Бецкаго принесла большую пользу, научивъ цнить въ человк его нравственную личность, а не мастера и техника, недостатокъ ея заключался въ томъ, что нравственное развитіе, не подкрпленное познаніями, не прочно само въ себ и ведетъ часто къ фразерству и верхоглядству.
5) Мысль Бецкаго о созданіи новой породы людей посредствомъ закрытыхъ заведеній не заимствована имъ прямо ни изъ какого иностраннаго источника, но возникла какъ результатъ его знакомства съ современными педагогическими сочиненіями.
6) Созданіе новой породы людей и образованнаго третьяго сословія не могло осуществиться: во-первыхъ, потому, что нтъ физической возможности отдлить воспитанника непроницаемой стной отъ того общества, изъ котораго онъ взятъ и въ которое снова долженъ вернуться, во вторыхъ (и это главная причина), потому, что задача педагогической реформы не была нисколько облегчена соотвтственной политической реформою.
Кром того Бецкій возвысилъ общественное положеніе наставниковъ и положилъ начало образованію женщинъ въ Россіи {Статья эта должна была окончиться печатаніемъ бъ 8-ой книжк ‘Дла’, но авторъ, уже въ корректурныхъ листахъ, счелъ нужнымъ нсколько распространить ее для большей, полноты и доказательности своихъ выводовъ. Такимъ образомъ, педагогическая система Бецкого изложена имъ вполн и съ необходимыми объясненіями, а къ очерку воспитанія въ Россіи прибавленъ довольно подробный очеркъ развитія педагогическихъ идей въ зап. Европ. Читатели, конечно, не постуютъ ни на насъ, ни на автора за эти необходимыя дополненія. Ред.}.

А. ПЯТКОВСКІЙ.

‘Дло’, NoNo 4, 5, 7, 8, 9, 1867

Пятковский Александр Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Русская журналистика при Александре I-ом, Пятковский Александр Петрович, Год: 1868
  2. Русская журналистика при Александре I-ом, Пятковский Александр Петрович, Год: 1867
  3. Русская журналистика при Александре I-ом, Пятковский Александр Петрович, Год: 1868
  4. Русская журналистика при Александре I-ом, Пятковский Александр Петрович, Год: 1868
  5. Взгляд на русскую историю, Погодин Михаил Петрович, Год: 1832
  6. Иоанн Федоров, первой московской типографщик, Калайдович Петр Федорович, Год: 1813
  7. Вступительная лекция в новую историю, Кудрявцев Петр Николаевич, Год: 1848
  8. Замечания о двух маловажных исторических ошибках, Брусилов Николай Петрович, Год: 1810
Электронная библиотека