Иуда Искариот, Шмидт Элиза, Год: 1848 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 86 минут(ы)

ІУДА ИСКАРІОТЪ

ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА ВЪ ПЯТИ ОТДЛЕНІЯХЪ

ЭЛИЗЫ ШМИДТЪ

… падаютъ прядями черные кудри
Внизъ по широкимъ плечамъ. Строги, серьезны черты,
Мужеской полны красой. Голова же его, превышая
Учениковъ остальныхъ, его мужества видъ завершаетъ.
Клопштокъ. гМессіада‘.

Переводъ съ нмецкаго И. Тюменева

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1909

ОТДЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Въ бдной хижин Лазаря, на разсвт.

Магдалина. Мара. Іохеба, ихъ старая кормилица.

Магдалина — въ легкой блой одежд, съ обнаженными руками и ногами и полуобнаженной грудью, лежитъ, отдыхая, на циновк. Волосы ея на половину закрплены позолоченнымъ гребнемъ, на половину же свободно падаютъ на спину и грудь. Лвая рука подпираетъ голову, правая безсознательно играетъ цвткомъ розы.— Подл нея на полу разбросаны принадлежности ея костюма.

Мара — въ бдномъ одяніи простыхъ еврейскихъ двушекъ. Смуглыя руки и ноги обнажены, но грудь и спина тщательно закрыты.— Нагнувшись впередъ, съ выраженіемъ вопроса, она лвою рукою опирается о пластинку желтой мди (передъ ложемъ Магдалины, служащую веркаломъ), а пальцами лвой руки перебираетъ жемчужную нитку.

Іохеба — съ старыми, рзко опредленными чертами лица,— сидитъ на заднемъ план въ углу, согнувшись надъ ручною мельницею и внимательно прислушивается къ разговору. Лицо ея выражаетъ страданіе, голова опирается на ладонь руки, другая рука, незанятая, лежитъ на колняхъ.— За нею, направо,— низкій кирпичный очагъ, на которомъ тлетъ угасающій огонекъ.

МАРА.

Какъ? Неужли въ подарокъ эту нитку

Теб купецъ богатый отдалъ?

МАГДАЛИНА.

Да.

И онъ сказалъ: моавскими богами,

Вааломъ и Магогомъ я клянусь,

Что ни одна изъ женъ, которыхъ видлъ

Межъ Тигромъ я и вашимъ Іорданомъ,

Съ тобою не сравнится красотой,

Пріятностью и стройностію стана.

И дале сказалъ, когда согласна

Сидть и ждать его я у воротъ,

Онъ принесетъ съ собой сосудецъ мирры,

Чтобъ станъ цвтущій свой я умастила

И, ароматами благоухая,

Въ его объятія легла.

ІОХЕБА [вздыхая].

О горе!

МАРА.

А что, скажи, красивъ ли былъ онъ?

МАГДАЛИНА.

Нтъ!

Обнять его отказывались руки,

Противясь, сердце гнвно билось въ грудь.

Но братъ больной… тяжелая нужда…

Нужда безвыходная!

ІОХЕБА.

Горе! горе!

МАГДАЛИНА.

А на пути обратномъ у воротъ

Мн повстрчалась шайка грубой стражи,

И много натерплась я отъ нихъ!

Одинъ вскричалъ: ‘Глядите, вотъ невинность!

Вотъ два непорочная, что ищетъ

По улицамъ, въ потемкахъ, доброй славы!’

Другой со свистомъ дерзкимъ подхватилъ:

‘Да, огонекъ у ней горитъ всю ночь —

Ея внокъ частенько продается!’

И шли за мною всю они дорогу

И издвались громко надо мной,

И дергали меня за покрывало.—

А мсяцъ такъ покойно освщалъ

Горвшее лицо мое!

МАРА.

Бдняжка!

ІОХЕБА.

Какой позоръ!

МАГДАЛИНА.

А я бжала дальше,

Пылая гнвомъ, отъ стыда сгорая,

И пала здсь я у постели брата,

И горькими слезами залилась,

Что вынесла такое поруганье!

ІОХЕБА.

Ты плакала? Позоръ ты ощутила?

Зачмъ же, дочь, не ходишь ты съ сестрою

Сбирать въ поляхъ забытые колосья,

Чтобъ зернами нашъ голодъ утолить?

Зачмъ ты стала мерзостью предъ Богомъ,

Отверженной Израиля сынами,

Любезной лишь сынамъ Моава гнуснымъ,

Отринувшимъ законъ, Ваала чтущимъ?

МАРА [примирительно].

Довольно, мать, довольно! Перестань!

МАГДАЛИНА [гордо выпрямляясь!.

Ужель мн жить, какъ дочерямъ пастушьимъ

Изъ рода нищихъ, жалкихъ бдняковъ?

Не предки ли высокіе мои

Царями были въ цлой Іуде?

Или не строенъ двственный мой станъ?

Не нжно тло юное мое?

ІОХЕБА.

Съ дтьми Моава ты его позоришь,

Святой Законъ Господень преступая.

МАГДАЛИНА.

А кто Господь? Мы одного лишь знаемъ,

Который скорпіонами бичуетъ,

Когда ему, тснимые нуждой,

Мы не внесемъ на подать десятину.

Пилатъ Понтійскій — вотъ владыка нашъ,

Что правитъ именемъ владыки Рима!

ІОХЕБА.

Не слышь ее, Израиля Господь!

МАГДАЛИНА.

О! Онъ, наврное, не слышитъ насъ!

Давно, давно съ мольбою о Мессіи

Къ нему взываетъ съ плачемъ весь народъ,

А гд жъ его Мессія?

Стучатъ въ дверь.

ІОХЕБА.

На порог

Я узнаю безбожника шаги,

Какъ рчь его въ устахъ твоихъ несчастныхъ.

О Магдалина, милое дитя,

И этотъ-то ужасный человкъ

Вовлекъ тебя въ паденье, въ грхъ, въ презрнье…

Мара отворяетъ дверь, Магдалина закутывается въ покрывало.

МАРА.

Іуда здсь? Искаріотъ?

ІУДА [входя].

Онъ самый:

Привтъ теб, старушка Іохеба!

Маису я принесъ теб въ мшечк,

Чтобъ младшаго сынка ты угостила,

Когда придетъ онъ объ отц справляться,

Хоть ты, бдняга, и сама не знаешь,

Которымъ былъ онъ — третьимъ, иль четвертымъ.

ІОХЕБА [отталкиваетъ мшокъ ногою].

Тотъ мальчикъ — сынъ сестры моей покойной.

Отринь тебя Господь!

Уходитъ въ смежную комнату.

ІУДА [смясь смотритъ ей вслдъ]

Ха-ха! ха-ха!

Стыдливость нжная старуху гонитъ.

[Мар].

А ты, не меркнущій свтильникъ дома,

Когда не свтитъ солнце — Магдалина,—

Усердная домохозяйка Мара,

Не хочешь ли намъ приготовить пищу,

Чтобъ мы теперь же отъ нея вкусили

Въ весельи общемъ?

МАРА.

Хорошо. Иду.

Заботливо поднимаетъ мшокъ и уходитъ съ нимъ.

МАГДАЛИНА.

Іуда!

Протягиваетъ ему руку.

ІУДА [не принимая пожатія, стоитъ, скрестивъ на груди руки, и смотритъ на нее].

Ты прекрасна, Магдалина,

Когда лежишь, полна любовной нги,

И волосы роскошные твои,

Волнами черными клубясь, спадаютъ

На блый мраморъ плечъ, а на ланитахъ

Еще горитъ румянецъ возбужденья,

Весь ликъ твой дышитъ упоеньемъ страсти!

Скажи, гд ночь ты эту провела?

МАГДАЛИНА [отворачивается съ гнвнымъ движеніемъ].

ІУДА.

Да, правда. Ты поистин прекрасна:

Ручей живой воды въ Сахар жизни!

Какъ жаль, какъ жаль, что этому ручью

Приходится въ себ воспринимать

Изображенье всякаго, кто только

Наклонится надъ свтлою струей.

МАГДАЛИНА.

Зачмъ же ты стыдишь меня, Іуда?

Тотъ путь, которымъ я иду, есть плодъ

Нужды моей, любви взаимной нашей

И самаго ученья твоего.

ІУДА.

Ученья моего? Моей любви?

Любовь всегда безумье, а ученье

Лишь очень рдко заключаетъ мудрость.

Хотлъ бы я еще любить тебя!

Не долго длилось славное то время,

Когда и я, безпечно наслаждаясь,

Блуждалъ по цвтнику царя-поэта

И лучшіе цвты его рчей

Срывалъ, чтобъ подарить ихъ Магдалин,

Когда тебя въ восторг называлъ

Я ‘розою, расцвтшею въ Сарон’.

МАГДАЛИНА.

Ты это говоришь мн, и дыханье

Въ груди твоей такъ плавно и покойно?

ІУДА.

Любовь съ тобою наша есть дитя,

Поросшее сдыми волосами:

Такъ молода она, и въ то же время

Такъ опытомъ богата такъ стара!

Да, да, печально, что на этомъ свт

Всему своя пора и свой конецъ.

И только лишь однимъ желаньямъ нашимъ

Не будетъ окончанія вовкъ.

Чмъ большаго успли мы достигнуть,

Тмъ пламеннй они и ненасытнй.

МАГДАЛИНА.

И неужли нигд ужъ не струится

Намъ удовлетворенія источникъ?

ІУДА.

Нигд, нигд — поврь мн, Магдалина!

Вся наша жизнь — лишь медленный недугъ

Одна лишь смна жара и озноба,

А въ заключенье скудная лишь плата,

Которую за нашу смерть природа

Уплатитъ вчности. Желанья наши

Собой напоминаютъ лтнихъ мошекъ:

Покружатся на солнц, полетаютъ,

И, крылья свтомъ истины спаливъ,

На землю падаютъ холоднымъ пепломъ.

МАГДАЛИНА.

Скажи мн, что есть истина?

ІУДА.

Познанье

Ничтожности всего, что существуетъ.

МАГДАЛИНА.

Ты знаешь это и живешь еще?

ІУДА.

Да. Потому-то и живу, что знаю,

Мн сердце радуетъ уничтоженье!

Когда вздуваются подземные потоки

И бурно рвутъ они земли утробу,

Когда по воздуху, раскинувъ плащъ

И разметавъ всклокоченные кудри,

На облачныхъ коняхъ несется въ неб,

Смясь и воя, бшеная буря

И кедры гнетъ она въ горахъ Ливана,

Когда, подобно яростнымъ бордамъ,

Встаютъ на бой синющія тучи,

И молніи, какъ острые ножи,

Сверкая внутренности ихъ пронзаютъ,—

Тогда мн хорошо, тогда я счастливъ!

Когда весь жалкій родъ земныхъ червей

Отъ страха корчится передъ стихіей,

Когда въ отчаяньи бороться долженъ

За жизнь свою и за свое добро

Онъ съ гнвной, одичавшею природой,

И крикъ его къ Іегов безплодный

Въ раскатахъ громовыхъ безслдно тонетъ,—

Тогда вздымаетъ радость грудь мою,

Тогда веселье въ сердц ощущаю!

МАГДАЛИНА.

Ужасенъ ты, Іуда! Никогда

Ты не любилъ меня!

ІУДА.

Нтъ, я любилъ.

Но именно: любилъ! И потому,

Что я любилъ тебя, хочу устроить

Твое отнын счастье, дать теб

Величье, блескъ…

МАГДАЛИНА.

Что замышляешь ты?

ІУДА.

Не будешь больше ты предъ воротами

Сидть, прикрывшись срою накидкой

По обнаженной груди, выставляя

Поддльныя запястья на ногахъ.

Нтъ, пламя этихъ жгучихъ глазъ твоихъ

Въ моихъ рукахъ преобразится въ факелъ,

И имъ могу зажечь я цлый міръ.

Хочу тебя я сдлать, Магдалина,

Владычицей надъ всею Іудеей.

МАГДАЛИНА [пораженная].

Іуда?!

ІУДА.

Пышитъ страсть въ твоихъ лобзаньяхъ

И слаще меда рчи устъ твоихъ.

Кого ты заключишь въ свои объятья,

Тотъ позабудетъ все величье власти

И сложитъ ключъ ея къ твоимъ ногамъ.

МАГДАЛИНА.

О комъ же рчь?

ІУДА.

О Понтіи Пилат,

О той желзной длани, что изъ Рима

Надавлена на наши рамена.

Ты опьянишь его своею лаской:

Разслабнетъ онъ отъ прелестей твоихъ.

МАГДАЛИНА.

И ты меня на это посылаешь?!

А не боишься ты, что въ ту же ночь,

Когда меня его обнимутъ руки,

Въ груди моей воспрянетъ, какъ ехидна,

Давно къ нему питаемая злоба

За кровь, что такъ безжалостно сосетъ

Онъ изъ народа?

ІУДА.

Ба! Ты не Юдиь!

МАГДАЛИНА.

И горе, горе мн, что не Юдиь я!

ІУДА.

Теб ли горевать съ твоей красою?

Сегодня же ты будешь у него.

Дверь отворяется, и Лазарь, блдный, исхудалый отъ болзни, входитъ, опираясь на Іохебу.

ЛАЗАРЬ.

Опять ты здсь, Искаріотъ?!

МАГДАЛИНА.

Увы!

То Лазарь, братъ мой!

ЛАЗАРЬ.

Слушай, рабъ грха!

Зачмъ сквернишь ты близостью своей

Благочестивыхъ души? Или я

Не говорилъ, отверженникъ, теб,

Что ты не долженъ воздухъ тотъ вдыхать,

Гд съ дочерьми отца живу я?!

МАГДАЛИНА.

Лазарь,

Молю тебя я, говори съ нимъ мягче.

Не стой средь насъ, какъ гнвный Моисей,—

Поднявшіеся волосы твои

Меня пугаютъ.

ЛАЗАРЬ.

Будь я Моисеемъ,

Тебя я раздробилъ бы, какъ скрижаль!

Грязнишь собой святое ты ученье,

Которое въ тебя я влилъ, и стала

Позоромъ ты Всевышняго завту!

МАГДАЛИНА.

Меня пугаетъ страшный тотъ завтъ!

ІУДА [шопотомъ].

И ты права, красавица! Онъ горекъ,

Какъ перезрлый плодъ, и отравляетъ

Всю жизни сладость!

ЛАЗАРЬ.

Какъ? Ты здсь еще?

Ты не ушелъ, презрнный совратитель?

Вонъ! Вонъ изъ дома моего, иль силу

Вернетъ мн прежнюю мой ярый гнвъ,

И самъ я выброшу тебя за двери!

ІУДА.

Твой ярый гнвъ забавенъ мн настолько жъ,

Какъ обезьяны бшеной прыжки.

Изображать ты хочешь Моисея?

Скрижаль о камни хочешь разбивать?

Одно мн жаль, что самъ-то ты — лишь Лазарь

И предъ собой самимъ готовъ дрожать.

Ну, подходи!

ЛАЗАРЬ.

О Богъ Іегова!

Іота ни одна въ Твоемъ закон

Отъ взгляда моего не покраснетъ,

Всю жизнь мою его я свято чтилъ,

А этотъ червь глумится надо мною!

О, если Ты мою ослабилъ руку,

То дай же силу, Боже, языку!

Будь проклятъ ты, продавшійся римлянамъ!

Будь проклятъ взоръ твой, видвшій мой домъ,

Нога, что за порогъ сюда вступила,

Душа твоя, занесшая порокъ

Подъ кровлю чистоты благочестивой,

Да не познаешь милости вовкъ!

А ты, сестра, покинь его немедля

И въ рубищ убогомъ, съ головою,

Посыпанною пепломъ, кайся, кайся!

Предъ Господомъ ты тяжко согршила,

Что съ этимъ беззаконникомъ жила!

ІУДА.

Безумецъ ты, коль думаешь, что словомъ

Расторгнуть можешь крпкую ту цпь,

Которой сердце Магдалины прочно

Приковано ко мн!

[Хватаетъ ее и прижимаетъ къ себ].

Навкъ моя ты!

Никто другой владть тобой не въ прав.

Какъ только я! Обвей меня руками!

За мной ты слдовать должна!

ІОХЕБА.

О дочь,

Ужель не внемлешь голосу ты брата?

Вдь онъ твой господинъ. Покинь того!

Дитя мое, любимое дитя!

Мара также съ мольбою и слезами протягиваетъ къ ней руки.

ІУДА [шопотомъ].

Припомни день, когда меня впервые

Волной покрыли волосы твои,

Припомни день, когда съ тобою оба

Мы погрузились въ море наслажденья!

ЛАЗАРЬ.

Сестра, теб еще разъ повторяю:

Оставь его, чтобъ я тебя не проклялъ,

Не оттолкнулъ отъ очага родного!

МАГДАЛИНА.

О горе мн! Что требуете вы!

Онъ первый разршилъ мой поясъ двства,

Ему покорна я,— иду за нимъ!

Бросается ему на шею.
Іуда стоитъ торжествуя, Лазарь закрываетъ лицо, Іохеба и Мара, рыдая, упали на землю.

——

Нсколько часовъ спустя.— Улица въ Іерусалим, площадка передъ зданіемъ общественныхъ бань.

——

ІУДА [ходитъ взадъ и впередъ|.

На то, что неизвстна мн утроба,

Родившая меня, что я не зналъ

Заботливаго матерняго лона

И что не женской грудью былъ я вскормленъ,

На то на все за нсколько столтій

Писанья перстъ костлявый указалъ,

Оно вщаетъ ясно о Мессіи:

‘Никто не будетъ знать, откуда онъ

И родъ его пребудетъ неизвстенъ’.

Но что мн въ томъ, что я произошелъ

Изъ мрака и отчаянья? Что въ томъ,

Что міра скорбь на мн отяготла?

Какая польза мн хотя бы знать,

Что я — тотъ ожидаемый отъ вка,

Когда въ душ я чувствую своей,

Что и меня, въ конц концовъ, ждетъ ложе,

Гд тлніе моей подругой будетъ

А покрываломъ черви? Какъ при этомъ

Величіе свое представить мн?

И кто изъ насъ, хотя бъ на мигъ единый,

Великимъ можетъ чувствовать себя?

А можетъ ли считать себя великимъ

Земной властитель, царь? О да, онъ можетъ.

Онъ не изъ глины, а изъ мди созданъ,

Онъ — зеркало, въ которомъ вс лучи

Свою находятъ точку преломленья.

Передо мной высокая плотина…

Омытая людской волнами крови.

Да будетъ такъ! Мн лучше утонуть,

Переплывая красныя т волны,

Чмъ на солому лечь и отъ удушья

Невыполненной мысли умирать.

[Стучитъ въ ворота бань].

Скоре, Магдалина! Не любуйся

Такъ долго на роскошныя одежды,

Наднь скоре ихъ и выходи.

[Посл нкотораго размышленія]:

Тебя, красавица, -жучокъ блестящій,

Я сдлаю наживой на крючк

И рыбу крупную тобой поймаю.

Листокъ тотъ съ надписью: ‘Пилатъ Понтійскій’,

Я разорву и замню собой

Желзною, тяжелою скрижалью,

Покрытою лишь длинными чертами

Раздумья тяжкаго. Тогда, быть можетъ,

И этотъ міръ въ глазахъ моихъ не будетъ

Такимъ ничтожнымъ, можетъ быть, и самъ

Почувствую тогда свое величье!

[Стучитъ снова].

Открой же дверь! По улиц сюда

Идутъ къ намъ римляне, и имъ тебя

Хочу я передать. Какъ видъ ихъ важенъ!

Тупая раззолоченная глина,

Надутая снаружи, а внутри

Наполненная плотно пустотою!

Я скоро въ черепки ихъ разобью.

Отходитъ въ глубину.

Входятъ: Котта, любимый рабъ Понтія, Флавій, сотникъ, и Марцій, его другъ.

КОТТА.

Какія ждутъ насъ лакомства сегодня!

Роскошные тунцы изъ Халкедона,

Изъ Тартеса прекрасныя муррены,

Изъ Фригіи чудеснйшія куры,

А изъ Этоліи козлята. Нынче

Мы подимъ на славу, господа!

МАРЦІЙ.

Прошу тебя, достопочтенный Котта,

Не отдувайся такъ немилосердно.

КОТТА.

Отъ прежняго желудокъ переполненъ

И надо аппетитъ мн возбуждать.

Иль у тебя къ прекрасному нтъ чувства?

Не знаешь разв ты, что привезли

Павлиновъ съ Самоса и дивныхъ щукъ

Изъ Пессинуса, устрицъ изъ Тарента

И раковины съ Хіоса… Постой же,

Не затыкай ушей и дай мн кончить.

Киликія и Родосъ рыбъ морскихъ

Доставили для ныншняго пира,

Орхи — Тазосъ, финики — Египетъ,

И жолуди — Испанія. Блаженство!

Какъ сладко предвкушать уже заран,

Облизывая губы, прелесть эту!

Она меня высоко вдохновляетъ,

Я чувствую, что буду тамъ на мст!

Замть, что ни одинъ изъ тхъ припасовъ

Намъ не напомнитъ край проклятый этотъ,

Гд мы вдали отъ Рима изнываемъ.

Напомнятъ разв ржавыя т деньги,

Которыя въ жидовскомъ кошел,

Дремля, лежали праздно, а теперь

Такъ весело летятъ въ края иные.

ІУДА [выступая].

Да, много ихъ порхаетъ по чужбин

И нашихъ денегъ кровныхъ и отцовскихъ!

А въ Іуде бдность, у народа

Лишь только своего и есть, что воздухъ

Да Свтъ дневной. Солитъ онъ черствый хлбъ

Своею же слезой, а за обдомъ

Грызетъ гнилой чеснокъ онъ…

КОТТА [вспыхнувъ].

Жидъ!

ІУДА [мняя тонъ].

А впрочемъ,

Открой теперь глаза свои пошире:

Я женщину намренъ показать,

Какой ты, врно, отъ роду не видлъ,

Такъ мягко, такъ роскошно ея тло,

Такъ нжно, такъ бло, какъ самый тонкій

Очищенный десятерицей воскъ,

Къ которому свтъ солнечный ни разу

Еще не прикоснулся. Вотъ она!

Магдалина выходитъ изъ зданія бань.

KOTTA [схватывая ее].

Да, ты былъ правъ! Красавица такая

Для Понтія годится! Вотъ, возьми

Съ сестерціями этотъ кошелекъ

И похвалу отъ Котты, отъ Пилата,

Да, кстати, и отъ тхъ, кому потомъ

Ее онъ передать благоизволитъ.

ФЛАВІЙ [пораженный видомъ Магдалины].

О Марцій, я съ трудомъ собой владю!

Врь, никогда такія звзды-очи

Въ глаза мн кроткой лаской не сіяли,

Не видлъ никогда такихъ пурпурныхъ

И знойныхъ губъ, которыя, надувшись,

Какъ будто гнваются на меня,

Что я, какъ водолазъ, на берегу

Стою еще и медлю малодушно

Въ пурпурное ихъ море погрузиться

И тамъ, среди сокровищъ необъятныхъ,

Забыть и о земл, и о возврат!

[Подходитъ къ ней].

Скажи, прекрасная, съ какихъ высотъ,

Или изъ глубины какой предстала

Ты предо мной? Свое повдай имя!

КОТТА.

Бьюсь объ закладъ: зовутъ — Елизаветой!

Евреекъ сколько я ни зналъ красивыхъ,

Вс звались такъ он.

ФЛАВІЙ.

Елизавета!

‘Божественный покой’ то имя значитъ.

О дивное, о чудное значенье!

Блаженъ, какъ боги, будетъ тотъ счастливецъ,

Кого, красавица, допустишь ты

Покоиться въ своихъ объятьяхъ нжныхъ!

КОТТА [становится между ними].

Ого! Вотъ какъ! Однако ты поспшенъ!

Но только не забудь, центуріонъ,

Что, коль она глаза теб кольнула,

Пилатъ ихъ можетъ выколоть совсмъ.

[Беретъ Магдалину за руку].

Пойдемъ со мной, прекрасная. Какъ звать?

ІУДА.

Ей имя — Магдалина, я ей братъ.

Замолви жъ, не забудь, и за меня

Словечко предъ намстникомъ.

КОТТА.

Изволь.

Теб, рабу, мы разршимъ коснуться

Устами ногъ его. А ты, горячка,

Будь посмирнй. Хоть ты и храбрый воинъ,

Хоть милъ ты Понтію, какъ мечъ, которымъ

Свои онъ опоясываетъ чресла,

Но сами чресла все жъ ему дороже,

Замть себ ты это и оставь

Меня и женщину въ поко. Слышишь?

И Понтію я не скажу ни слова

О томъ, какъ вкусъ развился у тебя.

[Уходя съ Магдалиною].

Прощай, и обрти покой блаженный!

МАРЦІЙ [обнимая друга].

Мой Флавій, не смотри такъ мрачно. Полно!

Пойдемъ со мной. Не будемъ навлекать

Мы гнва Понтія.

ФЛАВІЙ.

Ахъ, этотъ Понтій!

[Въ бшенств сжимаетъ кулаки].

О боги, боги! Гд же справедливость?!

Марцій [увлекаетъ его].

ІУДА [смотря вслдъ Флавію].

Чудакъ! Онъ къ небу кулаки вздымаетъ,

Какъ будто хочетъ пальцами своими

Тамъ облака схватить и бросить гнвно

Въ лицо ихъ божеству! Оставь! Мы можемъ

Достигнуть лишь того, что на земл.

И все же я завидую ему!

О, сколько разной пищи человку

Переварить приходится, покуда

Достигнетъ онъ, какъ я, своей послдней,

Конечной трапезы!

[Ходитъ взадъ и впередъ].

Итакъ, пора!

На всхъ путяхъ разставлена мной стража,

Порукою она мн за успхъ.

Довольно словъ! Теперь являйся дло,

Закованный въ желзо крокодилъ,

Ползи на свтъ изъ темной чащи мыслей

И поглоти враговъ! О Іудея,

Покинутая, скорбная жена,

Женихъ твой — я! Ты не должна отнын

Лить слезы по ночамъ, я осушу ихъ,

За все, за все тебя вознагражу!

И брачный пиръ устрою я веселый,

Глашатаемъ самъ въ горы поднимусь

И созову дтей твоихъ на праздникъ.

Когда жъ возсядешь ты при блеск яркомъ

Свтильниковъ и окружатъ тебя

Сыны твои веселымъ, дружнымъ кругомъ,

Я мощною рукою притащу,

Какъ толстые мхи съ виномъ дешевымъ,

Къ теб на праздникъ римскихъ палачей.

Я силою заставлю ихъ напиться,

Пока они, шатаясь, охмелевъ

Отъ крови собственной, не полетятъ

Въ бездонный, мрачный тартаръ! Да, подруга!

Смотри на этихъ римлянъ, какъ на чаши,

Что охватилъ, десницею я духа,

Какъ змй орла въ изображеньяхъ нашихъ,

Я чокну эти чаши другъ о друга,

Во здравіе моей невсты милой,

И чокну такъ, что чаши разлетятся!

[Беретъ посохъ].

Иду! Мн надо гнвъ мой сохранить,

Скорй! скорй! пока онъ не остылъ

На утренней прохлад размышленья.

Подняться въ горы долженъ я немедля!

[Пройдя ворота, онъ останавливается и шлетъ привтъ по направленію къ городу].

Воскреснешь, Іерусалимъ! Воскреснешь!

[Идетъ дале].

——

Закатъ солнца.

——

На угловомъ камн дворца Понтія сидитъ оборванная женщина, прося милостыню.— Фарисей и Саддукей стоятъ въ созерцаніи противъ нея.

ЖЕНЩИНА [напваетъ].

Была двушка красивая, молодая, нжная

И имла милаго!

Потомъ настало время тяжелое…

О-о! Какъ солнце-то широко свтитъ

И иглы мн во внутренность вонзаетъ.

Дай сребреникъ, сынъ Іерусалима!

Дай сребреникъ Сусанн бсноватой,

Которой надо семь бсовъ кормить,

Живущихъ въ ней. А бсы молодые,

Вс сока винограднаго хотятъ,

И если не могу я напоить ихъ,

Такой ужасный шумъ во мн поднимутъ,

Какъ будто мой животъ — чертогъ для плясокъ.

Сыны Салима, дайте же Сусанн

Хоть нсколько монетокъ вы на сокъ.

[Проходитъ двушка и бросаетъ ей въ колни хлбъ].

Спасибо, дочка. Будь, какъ лань, легка.

Пусть плечи у тебя не будутъ шире,

Чмъ бедра молодыя, сами жъ бедра

Пускай не станутъ тяжелй того,

Чмъ сколько вынесть могутъ твои ноги,

Чтобы съ тобой, бдняжкой, не случилось

Того же, что со мной, и чтобъ сидть

Навки ты безъ мужа не осталась.

[Поетъ]:

У милаго кудри,

Какъ воронъ черны…

Но жить съ Сусанною не захотлъ онъ!—

Когда злой духъ заговоритъ во мн,

То говоритъ моими онъ устами:

‘Я Люциферъ, владыка всего міра,

Мой домъ — звзда, что свтитъ по утрамъ,

Теперь же въ старой женщин живу я,

А иногда и въ іерусалимскомъ

Синедріон’.

ФАРИСЕЙ [прикладываетъ палецъ къ носу].

Правда это, правда!

САДДУКЕЙ [длаетъ то же].

И даже очень правда, очень правда!

ФАРИСЕЙ.

Зачмъ глумишься ты, хулитель дерзкій?

САДДУКЕЙ.

А ты зачмъ, лукавый лицемръ,

Свой гнусный ротъ такъ широко разинулъ,

Что все лицо твое — сплошная яма?

ФАРИСЕЙ [протягиваетъ руку въ его сторону).

Будь проклятъ, какъ Садокъ, какъ Антигонъ,

Какъ вс слпцы, что слдуютъ за ними!

Съ тобой и говорить я не хочу,

Чтобы твоей не оскверниться рчью.

[Поворачивается снова къ нищей].

Да, точно, эта женщина — иббуръ.

Будь у меня съ собой Баара корень,

Его я ей бы къ носу приложилъ,

Чтобъ злого духа изъ нея изгнать.

САДДУКЕЙ.

Ты приложилъ бы лучше къ своему,-

Вдь носъ-то на лиц твоемъ цвтетъ,

Что твой тюльпанъ на пол Гилеада,

И луковицей лобъ виситъ надъ нимъ,

Тюльпанная ты луковица!

[Мальчикамъ, играющимъ на улиц].

Киньтесь

На этого урода къ черной риз.

Онъ скверная лишь только Шелуха

Того, что, само по себ, опять же

Лишь шелуха такой же шелухи.

А въ сущности — ничто!

ФАРИСЕЙ,

Да попалитъ

Сверкающимъ огнемъ своимъ Всевышній

Тебя и секту мерзкую твою!

Проклятые, втираетесь вы всюду,

И въ синхедринъ и въ наше управленье,

Суете руки въ храмовую кружку,

А сами отрицаете величье

И святость Господа! Хвала Ему!

Не врите вы въ воскресенье мертвыхъ,

Не врите въ возмездіе за гробомъ.

Небесныхъ воинствъ силы передъ вами

Вс въ страх отступаютъ, негодуя,

Тогда какъ т же ангелы на насъ

Взираютъ съ радостью и ликованьемъ,

Затмъ, что мы живемъ не такъ, какъ вы,

И что хранимъ то чистое зерно,

Изъ ндръ котораго Господь Всевышній —

Хвала Ему! Мессію намъ воздвигнетъ.

САДДУКЕЙ.

Канючь, канючь! Угодничай предъ Богомъ!

Виляй предъ нимъ хвостомъ, какъ этотъ песъ,

Что у старухи нищей лижетъ руки.

СТАРУХА.

Салимъ, Салимъ! Гд миръ священный твой?

Какъ стогны вс твои полны раздора!

ФАРИСЕЙ [плюетъ].

Ты наглый богохульникъ!

САДДУКЕЙ [плюетъ также].

Песъ продажный!

Громко перебраниваясь переходятъ улицу, мальчишки слдуютъ за ними.

СТАРУХА.

Салимъ, Салимъ! ты сталъ теперь пустыней,

Гіены лишь одн въ теб грызутся.

[Зоветъ собаку].

Иди сюда! Вдь ты не хуже тхъ,

Которые красавиц Сусанн

Когда-то жарко руки цловали,

А тамъ и бросили ее, бднягу,

На смерть голодную. Почти что вс

Лежатъ они теперь въ земл, съ червями,

А души ихъ по небу пронеслись

Въ лучахъ луны и сли въ тло мн.

Иди сюда! Иди ко мн! Не бойся.

Собака вырываетъ у ней хлбъ и убгаетъ.

МАЛЬЧИШКИ [возвращаются съ громкимъ крикомъ].

Реви, реви, реви! Эй ты, Сусанна

Прекрасная, скажи, какъ поживаютъ

Въ теб твои семь бсовъ?

Треплютъ ее.

СУСАННА.

О Израиль,

Отцы твои, что яростные псы,

А дти — хуже псовъ!

Въ конц улицы показываются Котта и Магдалина.

KOTTA.

Я говорю,

Красавица, теб: когда меня

Захочешь ты послушать, то, наврно,

Пилатъ, а съ нимъ весь Іерусалимъ

Теб подвластны будутъ, какъ рабы.

МАГДАЛИНА [про себя].

О сердце гордое, ликуй теперь!

Все прошлое мое забыто будетъ.

На гору оправданья вознесусь

Я предъ очами моего народа

И доброю царицей буду я!

Я удержу игемона десницу,

Когда свой бичъ тяжелый надъ тобою

Подниметъ онъ, святая наша мать,

Цвтущая красою Іудея!

СУСАННА.

Подайте сребреникъ, сыны Салима!..

[Узнаетъ Магдалину].

Что видятъ мои старые глаза?

То Лазаря сестра! Ну, Магдалина,

И какъ же ты роскошно разрядилась?!

КОТТА [Магдалин].

Ты знаешь это рваное лохмотье?

СУСАННА.

Іегова! Меня ли ей не знать?

Меня ль не знать, Сусанну, что такъ часто

У городскихъ сидла съ ней воротъ

И берегла, чтобъ не погасъ огонь

Въ ея свтильник, покуда къ ней

Не подойдетъ кто-либо изъ прохожихъ

И ей не скажетъ: встань, пойдемъ со мной.

КОТТА.

Эй ты, красавица, неужли правду

Старуха говоритъ?

МАГДАЛИНА.

Ты знаешь самъ,

Что бсъ живетъ въ ней, и ея устами

Меня теперь онъ хочетъ погубить.

Я не знакома съ нею,— это ложь!

СУСАННА.

Ложь! ложь! Ха-ха! Мои вс бсы скачутъ,

Гоняясь за крылатою сестрицей.

О горе, горе! Слушай, Магдалина.

Богата ты, красива, молода,

Такой, какъ ты, и я была когда-то.

Гордишься юной прелестью своей

И знать не хочешь бдную Сусанну.

Но часъ придетъ, и ты сдою станешь,

Погрязнешь во грх, противной будешь,

И люди отвернутся отъ тебя!

[Цпляется за ея одежды].

Дай сребреникъ красавиц Сусанн,

Чтобъ соку винограднаго купить

И угостить имъ милаго.

МАГДАЛИНА [съ силой вырывается отъ нея].

Пусти!

Твои лохмотья сыры, пахнутъ затхлью,

Какъ братній домъ! Пусти! Оставь меня!

Пропитана насквозь ты нищетою!

КОТТА.

Войди жъ скорй въ ворота золотыя,

Тебя за ними Понтій ожидаетъ.

Вводитъ ее во дворецъ, ворота за ними закрываются.

СУСАННА [одна].

Какое слово проскрипли петли!

И въ каскахъ головы надъ всмъ карнизомъ

Вытягиваютъ шеи съ любопытствомъ

И странныя гримасы корчатъ. Э!

О если бъ это люди понимали!..

Постой, постой! Я даже и не знаю,

Сама ли говорю, иль это врагъ

Нашептываетъ мн: ‘Ты здсь, бдняжка?

Ты здсь еще? Твои колни пусты?

А улицы давно ужъ опустли,

И лунный свтъ одинъ по нимъ блуждаетъ.

Постой, я сребреникъ теб подамъ’.

[Шаритъ въ кожаномъ мшочк и подаетъ себ серебряную монету].

Благодарю, мой добрый господинъ!

‘Не надо благодарности, вдь это

Имущество слпой твоей сестры’.

О горе! Завтра на твоихъ колняхъ

Возсядетъ снова Люциферъ и станетъ

Завидовать тмъ людямъ милосерднымъ,

Что бросили тебя, на камн этомъ,

Одну, голодной смертью умирать.

——

Нсколько недль позже. Ночь.

——

На угловомъ камн дворца Понтія сидитъ Іуда, скорчившись, съ уставленнымъ впередъ глазами, сломанный посохъ лежитъ у его ногъ.

——

ІУДА [посл нкотораго молчанія].

Крадется тнь, согнувшись, вдоль стны

И тянется къ ногамъ моимъ, все ближе.

Одежда не еврейская на немъ.

Кто онъ, прохожій этотъ?

ФЛАВІЙ [приближаясь].

Магдалина!

Напрасно я горячее лицо

Къ стн холодной страстно прижимаю,

Ища на ней хоть маленькую, щель,

Чтобъ чрезъ нее тебя, тебя увидть!

О Магдалина! рана и бальзамъ

Въ единомъ слов! О когда бъ я былъ

Волною той, въ которой ты теперь

Купаешься, съ какимъ бы восхищеньемъ

Я охватилъ, красавица, тебя

И вчно бы держалъ въ своихъ объятьяхъ!

Когда бъ я былъ тотъ виноградный сокъ,

Который пьешь ты нжными устами,

О, какъ бы я, кипучею струей,

Согрлъ тебя и сладостнымъ блаженствомъ

Навки опьянилъ!…

[Замчаетъ Іуду].

Кто здсь?

ІУДА.

Усталый.

ФЛАВІЙ.

Что замышляешь ты, прижавшись мрачно

Подъ мрачною стной?

ІУДА.

Не легокъ трудъ мой.

Здсь, на досуг, я хочу обдумать,

Какъ звать могли того, кто въ Вавилон

Задумалъ башню строить до небесъ.

ФЛАВІЙ.

Клянусь богами! Я теперь узналъ

Тебя по голосу. Такъ это ты?!

Узнай же, іудей,— сестра твоя,

Та женщина, что отдалъ ты Пилату,

Какъ кажется, живетъ несчастно съ нимъ.

Блднетъ, чахнетъ въ пурпур она,

Погасъ огонь очей, они мерцаютъ

Теперь какъ искры лишь въ зол желанья

И на пирахъ молчатъ ея уста.

ІУДА.

Самъ знаю все.

ФЛАВІЙ.

Какой глубокой грустью

Три эти слова у тебя звучатъ!

ІУДА.

На сердц не легко. Его сдавили

Развалины исторіи разбитой

Народа моего. Какая жалость,

Что невозможно удержать ничмъ

Намъ колеса, катящагося въ бездну!

О если бъ раньше понялъ я преданье

О башн Вавилонской! Въ немъ сокрыта

Глубокая премудрость, и урокомъ

Могла бъ она служить царямъ, народамъ!

ФЛАВІЙ.

Не понимаю рчи я твоей.

ІУДА.

А оттого, что головы въ раздумья

Ты никогда къ земл не опускалъ.

Но загляни въ великую ту книгу,

Которой переплетомъ вчнымъ служатъ

Земля и небо, и прочтешь ты въ ней,

Какъ люди строили неутомимо,

Изъ года въ годъ безъ отдыха трудясь,

Возили камни, длали расчеты,

Съ улыбкой любовались на постройку

И въ радости другъ другу жали руки,

Но лишь хотли увнчать вершину,

Какъ рухнулъ хламъ ихъ весь, и ночь смшенья

Густою пеленой покрыла міръ.

А на другой день утромъ изъ яйца

Повылупились новые народы

И скорлупу отбросили ногой.

И снова сыплется въ часахъ стеклянныхъ

Попрежнему песокъ, и въ нашихъ жилахъ

Струятся капли крови чередою,

Одна другую не опережая!

Я говорю теб, что землепашецъ,

Смотрящій въ лужу грязную свою,

Нисколько не глупе человка,

Стоящаго надъ бурнымъ моремъ міра

И задающаго вопросъ его волнамъ:

‘Откуда’ и ‘куда’ он стремятся?

Тотъ, кто, едва родившись, умираетъ,

Свое исполнилъ такъ же назначенье,

Какъ тотъ, кто прожилъ сотню лтъ и больше.

ФЛАВІЙ.

Но кто жъ ты самъ, скажи, въ твоемъ народ

И къ сект ты какой принадлежишь?

ІУДА.

Перебывалъ давно во всхъ я сектахъ

И наконецъ готовъ, примкнуть лишь къ той,

Ученіе которой — безнадежность..

Я Іудею обошелъ кругомъ,

Я въ Галиле былъ и въ Самаріи

И изъ всего обхода моего

Одну я вынесъ горечь отвращенья.

Противны люди мн, пойми, противны!

ФЛАВІЙ.

Неужели весь умный вашъ народъ

Такъ низко палъ?

ІУДА.

Онъ сгнилъ! онъ сгнилъ, какъ персикъ,

Который ужъ сочится весь. Прощай!

[Идетъ и снова оборачивается].

Ты, кажется, искалъ въ стн отверстья?

Вотъ трещина. И если ты желаешь

По кровлямъ непремнно прогуляться

И увидать красавицу свою,

Вскарабкайся по ней на верхъ стны.

ФЛАВІЙ.

Но гд же?

ІУДА.

Здсь. Я помогу теб.

[Помогаетъ Флавію подняться на стну].

Какой я добрый, на плечи себ

Пускаю звря я. Но этимъ звремъ

Холодная пусть будетъ лучше жаба,

Нмъ муравей, пусть лучше римлянинъ,

Нмъ жидовинъ. Противнй нтъ на свт,

Какъ этотъ жалкій муравьиный родъ!

Ползутъ своими длинными ногами,

Ползутъ, переползаютъ черезъ все,

И все-то возятся, все строятъ, строятъ

До безконечности, позабывая

Про Соломона мудрыя слова:

‘Стремленья вс одинъ лишь трудъ безплодный

И даромъ лишь потерянное время!’

И на себ всю правду изреченья

Мн привелось недавно испытать.

Я цлыми недлями искусно

Пллъ сть мою. Но только лишь была

Для ловли рыбы эта сть готова,

Какъ я, сойдя къ рк, самъ разорвалъ

Съ такимъ стараньемъ связанныя петли

И рыбу, что случайно въ нихъ попала,

На волю выпустилъ, лишь потому,

Что не имлъ огня ее изжарить,

Ножа ее очистить и разрзать,

А главное, охоты не имлъ

Я сть ее!

[Флавій, поднявшійся на стну, вскрикиваетъ отъ восторга].

ІУДА [смотритъ за него].

Передъ безумцемъ, врно,

Открылся чудный видъ! Какъ страстно онъ

Протягиваетъ руки и въ восторг

Чуть не готовъ стремглавъ туда летть.

О юность, юность! если бъ можно было

Вернуть тебя опять! Но позади

Лежишь и ты, какъ многое другое.

[Машетъ рукою въ знакъ прощанія].

Прости же, Іудея, милый край,

Съ твоими пальмами на Елеон,

Съ лсами смоквъ въ долинахъ Вифагіи.

Лежишь больна ты, бдная царица,

А я, твой жалкій врачъ, пью самъ отраву

За то, что корня не могу найти,

Чтобъ исцлить тебя. Прощай! Прощай!

[Проходитъ чрезъ ворота во дворецъ Понтія].

——

Въ то же время.

——

Купальня въ дом Понтія. По средин бассейна — статуя появляющейся изъ моря Венеры, съ восточной стороны — видъ на Іерусалимъ. Открытая кровля поддерживается стройными колоннами, вверху сверкаютъ звзды. Въ золотыхъ сосудахъ курятся драгоцнныя благовонія, горятъ свтильники.
Магдалина только что вышла изъ ванны, ей прислуживаютъ черныя невольницы. У ногъ ея, на корточкахъ, сидитъ Мирра, хранительница женъ Понтія.

——

МИРРА [Магдалин].

Ты слишкомъ молода еще, а я

Между людей состарться успла.

Поврь, достаточно я знаю свтъ

И тхъ, которые воображаютъ,

Что властвуютъ надъ нимъ.

[Невольниц].

Смотри, вонъ капля

Еще осталась въ темныхъ волосахъ

И блещетъ, какъ алмазъ. Сними ее

И голову опрыскай госпож

Душистымъ нардомъ.

О поврь, я знаю,

Какой любви хотятъ отъ насъ мужчины,

Послушай же, тебя я научу.

Ты, госпожа, поистин прекрасна

И дивнымъ этимъ формамъ статуй мраморъ

Завидуетъ въ изяществ рзца,

Такъ пользуйся жъ своею красотою,

Замть, что я скажу. Когда мужчина

Тебя въ свои объятья привлечетъ,

Прижмись къ нему, какъ птенчикъ беззащитный,

Что хочетъ скрыться на его груди.

И врь, тебя за это онъ полюбитъ…

Скорй, рабыня,— надвай запястья

На руки госпож, а пальцы ногъ

Сверкающими перстнями украсишь.

Когда жъ склонится онъ теб на лоно,

Ты голову его прижми покрпче

Къ своей лилейной груди, тихой нгой

Пусть ветъ на него твое дыханье:

Теб тогда онъ станетъ доврять…

Накинь теперь на плечи госпож

Льняную ткань и драгоцнный пурпуръ,

Да завяжи сандаліи.

Извстенъ

Давно мн этотъ свтъ и наша участь

Служить покорно прихоти мужчинъ,

И часто гнвъ намъ сердце наполняетъ

При мысли, что отъ самаго рожденья

На рабство мы судьбой обречены.

И это мы впервые ощущаемъ,

Когда мужчина разрываетъ цпь

Двической стыдливости невинной,

Позорное мы иго ненавидимъ

И, въ то же время, любимъ мы его.

Недаромъ печень у людей содержитъ

И сладострастіе и вмст желчь.

Но ты объ этомъ, госпожа, не думай,

Отъ думы станетъ только тяжеле.

Теперь, рабыня, госпож вплети

Ты въ голову алмазовъ крупныхъ нити,

Чтобъ у нея сверкали въ волосахъ,

Какъ въ тишин ночной на неб звзды.

[Осматриваетъ Магдалину].

Такъ хорошо. Теперь ты смло можешь

Предстать предъ очи нашего владыки.

Прекрасенъ образъ твой, подобный саду,

Цвтущему роскошными цвтами,

Въ глазахъ твоихъ горитъ любви огонь.

Да будетъ же съ тобой навки счастье,

Любимая избранница боговъ!

Невольницы бросаются на землю, цлуютъ ноги Магдалины и удаляются вмст съ Миррою.

МАГДАЛИНА [одна, погруженная въ глубокое раздумье].

‘Отъ думы станетъ только тяжеле’…

Увы мн! но не думать я не въ силахъ…

Окружена я роскошью и блескомъ,

А мысли черныя, какъ привиднья,

Изъ всхъ угловъ встаютъ передо мной!

Нтъ, не такимъ величье представлялось

Моимъ мечтамъ въ убогомъ дом брата.

Тогда еще подругою была

Купцамъ и пастухамъ и продавала

Себя имъ за три сребреника я,

Душа жъ моя всегда была свободна,

И гордо я сносила нищету.

Теперь пресыщено величьемъ чувство,

Красы моей я чую увяданье,

Идутъ за днями дни, а между тмъ

Надъ Понтіемъ я власти не достигла!

Въ крови, съ растерзанными волосами

Лежишь ты, Іудея, наша мать,

А дочь твоя, по доброй вол, служитъ

Простымъ животнымъ вьючнымъ человку,

Который на землю тебя повергъ

И злобно скорпіонами бичуетъ!

Вдали, подъ олеандрами, я вижу

Туманный обликъ сына твоего,

Который всхъ сильне и могуче,

Онъ смотритъ на меня съ упрекомъ горькимъ,

Съ улыбкою презрнья на устахъ!..

Вдь говорила я теб, Іуда,

Что женщина лишь я!!

[Въ горести закрываетъ лицо руками.— Черезъ нсколько времени она вскакиваетъ].

Прочь злыя мысли!

Иль я не Магдалина? Не подруга

Властителя надъ Іерусалимомъ?—

Нтъ женщины мн равной въ Іуде!

Нтъ женщины, которой моя участь

Не поселила бъ зависти въ душ!

Изъ лежащаго вблизи храма доносятся звуки ночного субботняго богослуженія.
Звуки арфъ смшиваются съ громкимъ пніемъ.

ХОРЪ ЖЕНЩИНЪ [на улиц передъ храмомъ].

Великъ Господь,

Богъ Саваоъ,

Нашъ вчный свтъ во мрак ночи!

Въ часъ испытанья, въ скорби часъ,

Когда отъ слезъ тускнютъ очи,

Онъ въ неб бодрствуетъ за насъ!

МАГДАЛИНА [пораженнная].

Он счастливе меня! Ихъ бдность

Надежду на спасеніе питаетъ.

Он меня и выше, такъ какъ Бога

Въ душ своей простосердечной носятъ.

ХОРЪ МУЖЧИНЪ [въ переднемъ двор храма].

Сіонъ! Сіонъ!

Блещетъ твоя красота, велики твои чары,

Сердце жъ твое къ чужеземцу пути твои правитъ.

Помни, Господь безъ отмщенья грха не оставитъ,

Близокъ ужъ день его гнва и праведной кары!

МАГДАЛИНА.

Сама я знаю это! Но, о Боже!

Хотла бы молиться я,— вдь тяжко

Покинутой быть всми,— и невольно

Глаза я поднимаю къ небесамъ,

Чтобъ тамъ найти опору и поддержку.

Но, Господи, зачмъ извстно мн,

Что ты, людямъ вщающій громами,

Раскаянія гршныхъ не пріемлешь,

Что нтъ для нихъ возврата…

РАБЫНЯ [входитъ].

Госпожа!

Изъ-за стола всталъ Понтій и къ теб

Сюда идетъ онъ.

МАГДАЛИНА [отступая съ отвращеніемъ].

Только не теперь!

О, ради высшей святости небесной

Ни слова мн теперь о наслажденьяхъ!

РАБЫНЯ.

Ужъ близко онъ.

МАГДАЛИНА.

Такъ дай же мн вина,

Дай утопить свое мн отвращенье!

Прими покойный видъ, мое лицо.

Подъ маской холода сокрой волненье,

Чтобъ взоръ его не могъ прочесть того.

[Указываетъ на грудь].

Что здсь написано. Вернись назадъ

На щеки блдныя, румянецъ робкій,

И загорайся радостнымъ привтомъ.

Его шаги!..

ПОНТІЙ [отдергиваетъ завсу и, входя, обращается къ оставшимся позади].

Скорй, лнтяи! Сони!

Закройте вс свтильники вы эти,

Что свтъ дневной собой напоминаютъ.

Въ кимвалы бейте громче, веселе,

Цвтами увнчайте чашу мн.

Вы, ликторы, по городу ступайте,

Будите всхъ, чтобы никто не спалъ

Въ ту ночь, когда не спитъ ихъ господинъ

И во дворц своемъ онъ веселится.

[Протягиваетъ объятія Магдалин].

Ну, что жъ, рабыня? Ты вдь быстротой

Должна бъ равняться съ вражеской стрлою,

Которая, едва сорвавшись съ лука,

Уже вонзилась въ сердце. Что же медлишь?

Магдалина идетъ ему навстрчу.

ПОНТІЙ.

Твой легкій шагъ соперничалъ съ газелью,

Сегодня жъ онъ и медленъ, и тяжелъ.

О чемъ грустишь ты?

МАГДАЛИНА.

Нтъ, я весела.

ПОНТІЙ.

Еще и лжешь къ тому. Мн это скучно!

Я шелъ къ теб съ огнемъ, съ одушевленьемъ,

Я въ ванн захватить тебя хотлъ,

Сверкающую нжной близною,

Охваченную темною волной,

Хотлъ предстать я лебедемъ влюбленнымъ,

Ласкать тебя лобзаньями и перья

Сложить въ истом на груди твоей!

А ты такъ холодно идешь навстрчу.

Скорй, скорй, лобзай меня дыханьемъ!

МАГДАЛИНА [подойдя къ нему, содрогается и отступаетъ, руки ея безжизненно опускаются].

Твои уста пылаютъ отъ вина.

Мн жаръ противенъ ихъ. Я не могу!

Сжимаются мои предъ ними губы,

Какъ лепестки цвтка передъ самумомъ.

ПОНТІЙ [раздражаясь].

Несчастная, въ своемъ ли ты ум?.

Кто въ цлой Іуде вашей сметъ

Сказать: ‘я не могу’ иль ‘не хочу’,

Когда ему приказываетъ Понтій?

Но кровь во мн сильне разжигаетъ

Твое упрямство. О приди, приди!

МАГДАЛИНА [убгая отъ него].

Нтъ, нтъ! Оставь меня! Мои вс члены,

Подобные пугливыхъ ланей стаду,

Бгутъ тебя, какъ волка. Дикій трепетъ

Пронзаетъ всю меня насквозь,

Лишь только ты коснешься.

ПОНТІЙ [преслдуя ее].

Надо мною

Ты издваешься? Иль хочешь быть

Сильне ты мужчины? Или Понтій,

По-твоему, ничтожне раба,

Который все же властенъ надъ женою?

[Борется съ нею].

Сдавайся жъ!

МАГДАЛИНА.

Я не въ силахъ! И когда бъ

Себя хотла я къ тому принудить,

Межъ нами что-то темное встаетъ

И гонитъ отъ тебя.

ПОНТІЙ [въ бшенств выхватываетъ кинжалъ].

Такъ умирай же!

Снаружи доносится короткій крикъ и глухой, тяжелый звукъ паденія.

ПОНТІЙ [пораженный, останавливается].

Что было тамъ? Не падаютъ ли стны?

[Выглядываетъ наружу].

Но все кругомъ спокойно, ночь тиха.

[Отбрасываетъ кинжалъ].

Мой жаръ прошелъ, ты не умрешь, рабыня,

Но я смирю тебя! Я нанесу

Такой ударъ, который для еврейки

Чувствительнй всего. Твой блдный страхъ

Окрашу я румянами такими,

Что ты веселой всмъ казаться будешь.

[Злобно ходитъ взадъ и впередъ].

А! Знаешь ли, какимъ путемъ жестокость

Явилась въ міръ? Я это знаю!

[Отдергиваетъ завсы].

Эй!

Входитъ придворная свита Понтія.— Находящіеся въ смежномъ помщеніи евреи, увидвъ Понтія, привтствуютъ его восклицаніями и бросаются на землю.— Между ними стоитъ Іуда.

ПОНТІЙ [одному изъ придворныхъ].

Кто въ тюрьмахъ заключенъ у насъ, скажи мн.

Но называй однихъ евреевъ только.

ПРИДВОРНЫЙ.

Есть двое изъ колна Иссахара

И оба обвиняются въ покраж

Монеты императорской. Давно

Заключены они и до сихъ поръ

Еще не установлено, который

Изъ двухъ укралъ.

ПОНТІЙ.

Распять обоихъ! Дальше.

ПРИДВОРНЫЙ.

Еще есть іудей, который рыбу

Готовилъ къ твоему столу и брошенъ

Въ тюрьму за то, что рдкаго леща

Онъ упустилъ.

ПОНТІЙ.

Казнить немедля. Дальше.

МАГДАЛИНА [закрываетъ лицо и бросается на землю].

И я всему виной! Великій Боже!

[Придворный не ршается продолжать. Свита удивлена. Среди евреевъ поднимается ропотъ].

ОДИНЪ ИЗЪ ЕВРЕЕВЪ [сосду].

Ты слышалъ, Даніилъ, приказъ безбожный?

Когда жъ воззритъ Господь на свой народъ

И покараетъ гнвомъ чужеземцевъ,

Какъ въ дни Мельхиседековы былые?

ДРУГОЙ.

Когда настанетъ тотъ желанный часъ,

Отъ нихъ добычей вс мы поживимся.

У нихъ вдь много денегъ и вещей

Изъ разныхъ странъ, и очень дорогихъ.

ТРЕТІЙ.

Я той собак ножъ въ животъ вонжу,

Какъ нкогда проклятому Сиссар.

ЧЕТВЕРТЫЙ.

А я найду большой и острый гвоздь

И въ мозгъ ему вобью, какъ Іаиль

Благословенная, потомъ возьму

Его я драгоцнныя одежды

Себ и дтямъ, и дтямъ дтей.

ПОНТІЙ [грозно подходя къ нимъ].

Ворчать еще?! Оборванные черви!

ЕВРЕИ [боязливо отступаютъ].

Мы не ворчимъ. Мы, по обыкновенью,

Собрались здсь привтствовать тебя.

Мы обсуждаемъ, какъ начать намъ рчь.

[Робко пятятся во вс стороны, протискиваясь одинъ за другого. Передъ Понтіемъ остается одинъ Іуда].

ІУДА [со скрещенными на груди руками]-

Не врь имъ. Лгутъ. Да нтъ имъ и причины

Любить тебя и счастія желать,

Проклятія теб они шептали.

ПОНТІЙ [мрачно мряетъ его глазами].

А кто ты самъ?

ІУДА.

Я встникъ, или нтъ,

Едва ли встникъ, такъ какъ не желаю

Награды получать, ни въ вид свтлыхъ

Динаріевъ изъ твоего кармана,

Ни въ вид тяжкихъ палочныхъ ударовъ,

Но все жъ отвтить долженъ, что принесъ

Теб извстье я.

ПОНТІЙ.

Ты видомъ смлъ,

А рчь твоя грубй и неуклюжй,

Чмъ рубище, въ которомъ ты одтъ.

Кто шлетъ тебя?

ІУДА.

Я самъ.

ПОНТІЙ.

Такъ говори.

ІУДА.

Въ ущельяхъ Эфраима раздается

Зловщій шумъ и крики, отъ которыхъ

Стада въ испуг убгаютъ съ пастбищъ,

А лошади копытомъ роютъ землю

И весело храпятъ, почуявъ бой.

Колна Манассіи пастухи

Ршили не давать вамъ десятины

И встали вс, какъ человкъ одинъ,

Противъ твоихъ желзныхъ легіоновъ,

Изъ горъ своихъ спшатъ они въ долины

И примыкаетъ къ нимъ голодный людъ,

Искатели добычи, приключеній

И много вдохновенныхъ крикуновъ.

Ихъ вождь Варрава — бшеный убійца,

Его хотятъ царемъ они помазать

И ждутъ, что всхъ онъ васъ, тебя и римлянъ,

Сотретъ съ лица земли.

ПОНТІЙ.

Такъ, значитъ, снова,

Оскаливъ зубы, голову вздымаетъ

Упорство дерзкое! Ну, хорошо жъ!

Я обмакну свой мечъ въ потокахъ крови

И на чел упрямцевъ начертаю

Законы Рима. Флавій! Гд мой Флавій?

Мой юный вождь, испытанный въ бояхъ?

Сходитесь на совтъ и позовите

Мн Флавія.

[Отходитъ съ совтниками въ глубину].

ШОПОТЪ МЕЖДУ ЕВРЕЯМИ.

Ну что, слыхалъ сейчасъ

Ты голосъ изъ пустыни? Къ намъ идетъ

Толпа воровъ, грабителей и нищихъ.

Неужли имъ добро свое отдать?

Остановить для нихъ торговлю нашу?

[Голоса переходятъ въ громкій кривъ].

Мы не хотимъ царя себ иного,

Какъ только кесаря. Хвала ему!

Правителя другого не хотимъ мы,

Ты нашъ правитель, справедливый Понтій!

Хвала теб! Позоръ твоимъ врагамъ!

ІУДА [съ злобной улыбкой].

Скоты длиннобородые! Ползутъ

Съ ярмомъ презрннымъ на спин, но грязи,

И за собой исторію влекутъ!

Какъ низко пали вс! Какъ низко пали!

Купить ихъ можно за гнилую корку.

О, горе и позоръ!

ПОНТІЙ [возвращается].

Скоре, Флавій!

Но гд же онъ? Или его не звали?

КОТТА [громко всхлипывая].

О господинъ! Нашъ Флавій!.. Добрый Флавій!..

Мы подъ стной внизу его нашли,

Какъ зрлый плодъ, разбившійся о землю.

ПОНТІЙ.

Ясне говори.

КОТТА.

О, господинъ,

Какъ говорить, когда и самъ неясно

Усплъ его я разглядть подъ щебнемъ,

Покрывшимъ грудой трупъ его разбитый?

ПОНТІЙ [припоминая].

Такъ вотъ причина слышаннаго мной

Паденья камней.

КОТТА.

Врно, господинъ.

Онъ часть стны увлекъ въ своемъ паденьи.

Я другомъ былъ ему, но и не думалъ,

Что онъ къ стнамъ такую страсть иметъ.

Напротивъ, онъ всегда еще томился,

Межъ четырьмя стнами сидя. Врно,

Хотлъ онъ кладъ какой-нибудь достать.

ПОНТІЙ [подозрительно].

Иль на охот онъ погибъ, какъ соколъ.

И нтъ ужъ въ немъ дыханья?

ОДИНЪ ИЗЪ СВИТЫ [выступая впередъ].

Чудотворецъ

Явился здсь, онъ — врачъ изъ Галилеи,

По имени зовется: Іисусъ,

И самъ я былъ свидтелемъ недавно,

Какъ онъ одну старуху исцлилъ.

Она была бсами одержима

И много лтъ здсь, на углу дворца,

Просила у прохожихъ подаянья.

Я думаю, что если бъ удалось

Найти его, то, вроятно, онъ

Помогъ бы твоему центуріону.

ПОНТІЙ.

Сыскать его!

[Оглядывается на Магдалину].

Когда онъ выгоняетъ

Изъ человка демоновъ, поможетъ

Онъ и рабын этой. Посмотрите:

Сидитъ, молчитъ, широкими глазами

Уставилась во что-то предъ собой.

Клянусь богами Рима, невозможно

И изваянью неподвижнй быть!

Теперь и мн приходится поврить

Народнымъ розсказнямъ, что духи злые

Летаютъ по земл и въ человка

Вселяются.

[Обращается къ совтникамъ].

Ну, что же, мудрецы?

Совтуйте! Мой отуманенъ умъ,

Мн въ кровь заслъ,.какъ шипъ колючій, гнвъ.

Скажите, кто жъ подавитъ этотъ бунтъ,

Коль Флавія рука окоченла

И духъ его изъ тла улетлъ?

ІУДА.

Напрасно время только потеряешь

Ты съ этими, наморщенными важно,

Бровями ихъ, съ поджатыми губами,

Со вздернутымъ для размышленья носомъ.

Они — параграфы безъ содержанья

Предъ знакомъ вопросительнымъ, и снова

За ними ты поставишь знакъ вопроса.

Ужъ лучше я скажу теб, что длать.

ПОНТІЙ.

Въ твоемъ-то рубищ?

ІУДА.

А пурпуръ твой

Не та же ли, со временемъ, ждетъ участь?

Когда ты вришь въ чудеса, такъ помни,

Что и мои лохмотья могутъ стать

Богатымъ пурпуромъ. Ты хмуришь брови?

Такъ, значитъ, также къ тмъ принадлежишь,

Которые въ тюрьму велли бросить

Бднягу нищаго за то, что онъ,

Надвши круглую отъ хлба корку

На голову себ, смясь воскликнулъ:

‘Теперь я царь! Клянусь моей короной’.

А, впрочемъ, что и удивляться? Это

Обычная боязнь у всхъ тирановъ!

Теб жъ замчу только, что давно ужъ

Ты къ смерти ближе былъ, чмъ думалъ самъ.

[Безпокойное движеніе Понтія].

Знавалъ я человка одного,

Остатокъ той породы великановъ,

Что жили здсь во времена Еноха,

Ему вся Іудея представлялась

Разостланнымъ платкомъ, а легіоны

Твоихъ солдатъ — разставленными въ рядъ

На немъ игрушками. Однимъ движеньемъ

Хотлъ онъ сбросить васъ и положить

Платокъ себ въ карманъ! Но по дорог

Наткнулся онъ на путеводный столбъ.

А столбъ ему, и впереди, и сзади,

Развалины одн лишь указалъ.

И человкъ предъ нимъ остановился

И впалъ въ раздумье онъ, и впалъ въ раздумье.

Да. Мочь! Хотть! Не мочь, и не хотть:

Вотъ т углы станка, вотъ т границы,

Въ которыхъ нашей жизни нить снуетъ.

И съ той поры мн этотъ человкъ

Навки сталъ врагомъ.

ПОНТІЙ.

Но кто же онъ?

Скажи его мн имя.

ІУДА.

Погоди!

Теб о немъ поразскажу еще я.

За нсколько недль тому назадъ

Ходилъ онъ въ горы, гд, въ глуши, Варрава

Оспариваетъ ложе у зврей.

Варрав іудеи довряли,

И шла о немъ молва: ‘Вотъ человкъ,

По лютости не вдающій равныхъ,

Народный нашъ герой, надежда наша!

Горитъ его рука всхъ чужеземцевъ

Передавить, какъ виноградъ въ тискахъ!’

И человкъ къ нему поднялся въ горы.

Хотлъ онъ быть рукой могучей той,

Которая возьметъ кинжалъ-Варраву

И навсегда освободитъ Израиль.

ПОНТІЙ.

Скоре имя! имя!

ІУДА.

Погоди!—

Варраву онъ нашелъ въ ущель дикомъ.

Тотъ въ это время убивалъ быка

И весь забрызганъ былъ горячей кровью.

Своими волосатыми руками

Онъ теплый трупъ на части разрывалъ

И мясо лъ съ прожорливостью дикой,

И голосомъ, подобнымъ реву звря,

Онъ говорилъ, что думаетъ возссть

На царство іудейское. Вокругъ

Товарищей его лежала шайка

Нагихъ, голодныхъ, жалкихъ оборванцевъ.

Когда пришлецъ свое сказалъ имъ имя,

Они съ восторгомъ приняли его,

Какъ мхъ, до верха полный преступленьемъ,

Достойный ихъ. И много дней провелъ

Тотъ человкъ съ несчастнымъ этимъ сбродомъ.

Онъ ликовалъ и бсновался съ ними,

А самъ припоминалъ въ душ своей

Былые дни величія и славы

Во время Моисея и царей.—

И вотъ теперь надежда Іудеи

Покоилась на этой гнусной шайк!

И человкъ сказалъ тотъ самъ себ:

‘Хотя бъ изъ года въ годъ неутомимо

Травилъ насъ Римъ, до самой нашей смерти,

Изъ этихъ избавитель не возстанетъ’.

Онъ взялъ свой посохъ и сошелъ въ долины,

Изъ дома въ домъ ходилъ онъ неустанно,

Чтобъ разглядть у братьевъ ихъ сердца.

И ‘всюду видлъ онъ, какъ свой позоръ

Они личиной жалкой закрывали.

Сердца ихъ только строили гримасы,

Языкъ болталъ слова одни безъ дла,

И десять разъ подъ рядъ готовы были

Отъ Бога вс отречься за пять ассовъ.

И, право, хорошо смотрть, что вы

Ихъ прошлое ногами растоптали,

Что настоящее ихъ распинаешь

Ты на Голго, Понтій, на крест

И что двнадцать разъ на дню вбиваютъ

Ему сквозь руки и сквозь ноги гвозди

Служители твои, и столько жъ разъ

Своею тысячью желзныхъ копьевъ

Ему больныя раны вередятъ.

Я говорю, что весело смотрть

На эти вс мученья оттого,

Что сами Іудеи-то готовы

Скорй позорно гибнуть на крест,

Чмъ потерять одну-другую жатву

Въ борьб съ врагомъ за волю и свободу.

И вотъ похоронилъ свои надежды

Тотъ человкъ, и онъ сказалъ себ:

Такой народъ не можетъ быть избраннымъ

И не достоинъ утшенья онъ.

Его не излечить, и лишь презрнье

Его удлъ, какъ и всего на свт.—

Не долженъ приходить къ нему Мессія,

Ни ты — ни кто другой!’

ПОНТІЙ [наступая].

Но говори же,

Кто человкъ тотъ? Гд онъ?

ІУДА.

Погоди!

Варрава разъ иль два ужъ присылалъ

Пословъ къ нему напомнить объ условьи.

А ихъ условье было, что сначала

Изъ странъ нагорныхъ въ Іерусалимъ

Тотъ человкъ тихонько проберется

И здсь тебя онъ тайно умертвитъ,

Тогда сюда жъ, со всей своей ордою,

Съ евреями, способными на битву,

Нагрянетъ съ горъ Варрава и прогонитъ

Пришельцевъ изъ земли благословенной.

И человкъ пришелъ…

ПОНТІЙ.

Онъ будетъ схваченъ!

Но гд же онъ?

ІУДА.

Здсь.

ПОНТІЙ.

Который?

ІУДА.

Это — я.

ПОНТІЙ

Какъ? ты?

ІУДА.

Да, я. И знать мн любопытно,

Что станешь ты теперь со мною длать?

ПОНТІЙ [посл нкотораго раздумья].

А какъ ты думаешь?

ІУДА.

Сказать теб?

Такого камня нтъ, который могъ бы,

Какъ тлу, духу дать я въ изголовье

И властно приказать ему: ‘Ложись

И въ мир спи отнын!’ Потому

Совтую — распять меня скоре.

ПОНТІЙ.

Ты будешь жить!

ІУДА.

Такъ, значитъ, ты задумалъ

Меня въ темницу бросить, чтобы тамъ я

Велъ разговоры съ собственною тнью

До той поры, пока ее за брата

Не стану принимать въ безумьи.

ПОНТІЙ.

Нтъ!

ІУДА.

Во имя Сатаны! Чего жъ ты хочешь?

Давно, по горло, я пресыщенъ жизнью,

И въ мір нтъ такого уголка,

Гд могъ бы переваривать спокойно

Я эту жизнь! Забыться сномъ хочу я!

Но сонъ безъ сновидній — смерть одна.

Надюсь, что меня ты не оставишь

Опять съ людями жить и на свобод?!

ПОНТІЙ.

Оставлю, да. Иди, куда захочешь.

ІУДА.

Жаль, очень жаль! А я ужъ было думалъ,

Что наконецъ раздлался съ собой,

И радовался этому заран.

Ну, если ужъ нельзя иначе быть,

Закину снова за плечи себ

Котомку жизни и, изъ любопытства,

Ее еще немного протащу.

Когда бы зналъ я что-нибудь такое,

За что бы стоило еще приняться!

ПОНТІЙ.

Попробуй людямъ другомъ быть.

ІУДА.

Спасибо!

Скоре десять лтъ готовъ прожить я

Въ сообществ однихъ лишь муравьевъ!

Пошли въ Хевронъ, въ пустынный городокъ,

Гд патріархи прежде судъ творили,

Найдешь Варраву тамъ и всю ихъ шайку.

Прошу тебя, дай имъ побиться вволю,

Какъ мухамъ, до-смерти! О если бъ, если бъ

Я что-нибудь еще придумать могъ,

Чмъ стоило бъ заняться на земл!!

МАГДАЛИНА [въ смежномъ помщеніи, про себя].

Но разв не пора? И разв птички

Не расправляютъ уже въ гнздахъ крыльевъ?

И не поютъ своей прощальной псни

Сверчки ночные?

ІУДА [отзываясь ей].

Что ты шепчешь тамъ,

Какъ будто сновиднья тайный голосъ,

Который спящаго зоветъ съ собой:

‘Вставай, пойдемъ во мракъ за ночью!’ Да.

Заря взойдетъ, но не для насъ съ тобою.

Хотлъ бы я совой ночною быть

И прятаться въ разслинахъ, въ гробахъ,

Отъ свта дня.

ПОНТІЙ [придворному, который только что вошелъ и направляется къ нему]

Что надо?

ПРИДВОРНЫЙ.

Господинъ!

Ты слышишь эти возгласы и крики,

Что издали доносятся, сливаясь?

То іудеи къ намъ сопровождаютъ

Врача изъ Назарета, Іисуса,

Котораго найти ты приказалъ.

КРИКИ НАРОДА [внизу, на площади].

Осанна, Богомъ посланный избранникъ!

Осанна, Эмануилъ!

ПОНТІЙ [отдергиваетъ завсы].

Что за крики?

Пройдите, кто-нибудь, туда на выступъ

И посмотрите, что тамъ происходитъ?

ПРИДВОРНЫЙ [съ выступа].

Кишитъ внизу, на площади, народъ,

Въ рукахъ у многихъ пальмовыя втви,

Цвты они и зелень молодую

Кидаютъ на дорогу. По средин

Стоитъ необычайный видомъ мужъ.

Слпому руку на глаза простеръ онъ

И тихо пальцами провелъ по вкамъ…

Возможно ль? Какъ?! Слпецъ увидлъ свтъ,

И весь народъ въ восторг славитъ чудо!

[Внизу ликующіе крики народа].

ПОНТІЙ.

Его наружность опиши мн

ПРИДВОРНЫЙ.

Нтъ,

Она не поддается описанью!

МАГДАЛИНА [выступая наружу, съ восторженнымъ лицомъ и широко раскрытыми руками].

Молчите вс! Уста онъ открываетъ.

Самъ воздухъ замеръ въ трепетномъ вниманьи.

Вотъ движутся уста. Онъ говоритъ!

[Слышенъ благостный голосъ].

Пріидите ко Мн, вс труждающіеся

И обремененные,

И я успокою васъ.

МАГДАЛИНА [бросаясь на колни].

Къ теб! Къ теб! Вдь ты — сама любовь!

ІУДА [стоитъ потрясенный, затмъ, придя въ себя, онъ скрещиваетъ руки, смотритъ на Іисуса и говоритъ].

По истин — вотъ первый человкъ,

Мое вниманье пробудившій къ людямъ.

ОТДЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Передъ хижиной Лазаря.

——

Полдень того же дня.

——

ІУДА [стоитъ у стны, заглядывая въ окно и прижимая сжатую руку къ сердцу]

Червякъ, когда, при взгляд въ этотъ домъ,

Начнешь въ груди ты снова шевелиться,

Я раздавлю тебя. Беретъ досада

На эту женщину, что такъ слаба,

Такъ неустойчива и такъ безумна!

Лишь появился бдный тотъ пришелецъ,

Питающій народную толпу

Красивыми словами, и она

Ужъ отъ величья власти отказалась

И вновь лежитъ въ своей лачуг бдной,

Какъ жалкій образъ горести и слезъ,

Предъ нею братъ больной, но ей внимаетъ

Безъ состраданья онъ, во всемъ подобный

Той каменной, изломанной доск

Съ закона изреченьями, что подл

Его постели на стн виситъ.

Досадно этой женщины безумье,

Досадно легковріе! А впрочемъ,

И для меня онъ — первый человкъ,

Во мн вниманіе къ людямъ пробудившій.

Начну жъ опять сначала я работу,

Попробую еще. Пораньше встану,

Возьму подъ мышку опытъ прежнихъ дней,

Какъ школьникъ свой урокъ, и поступлю

Къ учителю я новому въ ученье.

Быть можетъ, кое-что я и узнаю

Полезное для жизни, напримръ:

Какъ строить домъ, какъ взять себ жену,

Или тому подобную премудрость.

О Магдалина! Лстниц подобна

Іуды мысль, и ты въ ней составляешь

Немалую ступень. Съ тхъ самыхъ поръ,

Какъ ясный взоръ большихъ твоихъ очей

Покоился съ участіемъ на другомъ,

Ты нравишься мн снова! Оставайся жъ

Погружена съ тоскою въ созерцаніе

Прославленной имъ дкой нищеты,

Пока къ теб я снова не вернусь,

Единственный твой врный утшитель,

И не вкушу забвенья съ устъ твоихъ!

Удаляется.

——

Въ хижин.

——

ЛАЗАРЬ.

Въ тотъ день ее я разв не просилъ?

Не умолялъ? Не плакалъ передъ нею?

Она рванулась изъ моихъ объятій

И изъ дому ушла. Такъ пусть же будетъ

Исторгнута изъ рода навсегда!

МАГДАЛИНА [рыдая у его ногъ].

О, братъ, взгляни! Раскаянья слезами

Твои я ноги съ плачемъ омываю,

Колни въ ранахъ, въ ранахъ мое сердце!

Не встану я, пока ты не простишь!

МАРА.

О, сжалься надъ сестрою бдной!

ЛАЗАРЬ.

Нтъ:

Ей мсто у проклятаго на лож,

Который римлянина ею тшилъ.

МАГДАЛИНА.

Онъ далеко. И я одна, одна!

Назадъ низвергнута въ нужду и горе!

Куда жъ теперь итти?

ЛАЗАРЬ.

Отсюда прочь!

МАГДАЛИНА [громко вскрикивая].

Въ погибель, братъ?!

ЛАЗАРЬ [мрачно отстраняя ее].

Иди, куда ты знаешь,

Но только прочь отсюда!

МАГДАЛИНА [рыдая бросается на землю].

О-о-о!

ЛАЗАРЬ [строго Мар и Іохеб].

Не стойте здсь, не плачьте и молчите!

Охъ, тяжко! Снова боль моя вернулась!

Сведите на постель.

Уходитъ, опираясь на Мару и Іохебу.

МАГДАЛИНА [бросаясь за нимъ].

Лазарь! Лазарь!

[Опускается передъ захлопнувшеюся дверью].

Какъ стонетъ онъ. Какъ онъ страдаетъ, бдный!

Увы, болзнь проникла до костей,

А мн нельзя страдальца и утшить.

Отвергнута, несчастная, я братомъ,

Отъ очага родного прогнана…

Куда жъ теперь? Куда?

ІОХЕБА [возвращаясь изъ комнаты Лазаря].

Не плачь же такъ,

Не плачь моя любовь, моя голубка!

И блескъ очей слезами не мути.

МАГДАЛИНА [бросается къ ней на шею].

О Іохеба! Добрая ты мать!

ІОХЕБА [отирая со щекъ ея слезы].

Да, матерью назвать меня ты можешь.

Вдь это сердце старое мое

Святымъ восторгомъ материнскимъ билось,

Когда, бывало, ты — ребенокъ милый,

Красивый, полненькій,— съ веселымъ смхомъ

Барахталась въ колняхъ у меня,

Когда зубками блыми своими

Хватала грудь ты полную мою.

Нтъ, мать не та, которая родитъ,

А та, которая своею грудью

Ребенка выкормитъ,— дитя мое,

Повдай матери свое ты горе,

Сними его съ души, а братній гнвъ

Я умирю,— не бойся.

МАГДАЛИНА [погруженная въ воспоминанія].

Предъ дворцомъ

Огромная толпа была народа.

Среди толпы, людями окруженъ,

Которые въ восторг лобызали

Его колни, край Его одежды,

Стоялъ тотъ благостный, великій мужъ.

Онъ ростомъ средній былъ, но вся фигура

Дышала благородствомъ и величьемъ ¹),

¹) Но сочиненіямъ Никифора и по описанію Лситула въ письм къ императору Тиверію.

Уста, сіявшія улыбкой кроткой,

Окаймлены волнистой, раздвоенной,

Какъ цвтъ орха, свтлой бородою,

Чело Его,— та сладостная чаша,

Гд искрится вино дражайшихъ мыслей,—

Сіяло, окруженное власами,

Которые, спускаясь съ головы

И кудрями волнистыми спадая

Ему на плечи, ровно раздлялись

Проборомъ посредин, какъ ихъ носятъ

Обычно назаряне. Взглядъ очей

Сверкалъ, какъ молнія изъ темной тучи,

Онъ сердце наполнялъ священнымъ страхомъ

И въ то же время милостью сіялъ!—

И этотъ взглядъ коснулся Магдалины

И въ сердце ей больное онъ проникъ,

Какъ проникаетъ втерокъ весенній

Въ цвтокъ не распустившійся, который,

Отъ дуновенья сладкаго, вскрываетъ

Свой внчикъ ароматный встрчу солнцу!

Я видла Его лишь одного,

Лишь свтлый ликъ, любовью мн свтившій,

И все, что жгло мн грудь,— и мрачный гнетъ,

Давящій насъ, и горькій стыдъ позора,—

Все стихло, все,— при взгляд на Него!—

Пилатъ увидлъ, что къ Нему душою

Стремлюся я и гнвною рукой

Схватилъ и вытолкнулъ, полупагую,

Меня на улицу. Одна, въ слезахъ

Стояла я, отверженная всми

И ставшая посмшищемъ рабовъ,—

А сердце билось лишь однимъ желаньемъ

Итти вослдъ за дивнымъ этимъ мужемъ!

Но Онъ исчезъ, а съ нимъ и весь народъ,

Ему ‘осанна’ радостно кричавшій.

На площади цвты еще лежали,

Растоптанные быстрыми стопами,

Какъ сердце у меня,— и пли птички,

И весело вверху свтило солнце.

Я видла все это лишь глазами,

Но чувствовать-не въ силахъ я была.—

Печально поплелась я къ дому брата,

А онъ меня отвергъ и выгоняетъ.

ІОХЕБА.

Дитя мое, не надо волноваться:

Его съ тобой я примирю еще,

Пусть только онъ отъ боли отдохнетъ.

Но ты теперь въ поля отправься съ Марой.

Она съ полудня каждый день уходитъ

Снопы вязать жнецамъ, за позволенье

Забытые колосья подбирать.

МАГДАЛИНА [въ которой отъ этихъ словъ пробуждается вновь сознаніе своего положенія, разражается горестными жалобами].

О горе, горе мн! Опять стою я

Передъ пустою, голою стной.

Величья блескъ навкъ утраченъ мною

И снова безутшно все вокругъ!—

Чье надо мной проклятье тяготетъ?

Чью горькую судьбу влачить должна?

ІОХЕБА.

Судьба людей, дитя, въ Господней вол.

Поврь, что для тебя гораздо лучше

Выпрашивать забытые колосья,

Чмъ тло продавать свое на грхъ!

МАГДАЛИНА [плачетъ].

Отъ жара вс потрескаются руки,

До крови ноги въ пол исколю!

Увы, увы,— какъ тонкимъ, нжнымъ членамъ

Переносить мучительную боль?!

ІОХЕБА.

Нужда гнететъ своей желзной дланью

И ранитъ больно насъ. Но человкъ

Привыкнуть можетъ ко всему. Вотъ Мара.

МАРА [выходитъ отъ Лазаря съ кувшиномъ и граблями].

Теперь уснулъ онъ, боль полегче стала.

Пойду въ поля, колосья собирать.

ІОХЕБА [указывая на Магдалину].

Возьми съ собой и эту.

МАРА [съ состраданіемъ смотря на удрученную сестру].

Солнце зноемъ

Палитъ теперь, тамъ негд въ тнь укрыться.

Оставь ее ты дома. Я привыкла

И постараюсь насбирать для всхъ.

ІОХЕБА.

Нтъ, нтъ, возьми ее, и тамъ научишь

Снопы вязать и чтить Іегову.

МАРА.

Пойдемъ, сестра.

МАГДАЛИНА [протягивая руки къ утраченному].

О мирра, олеандры!

О дивныя одежды, дымъ куреній!

Какъ больно отказаться мн отъ васъ!

Іохеба мягкимъ усиліемъ направляетъ ее къ выходу. Мара подаетъ ей кувшинъ и грабли, и об удаляются по направленію къ полю.

——

На пол.

——

Іисусъ съ двумя учениками: Іоанномъ Зеведеевымъ и Симономъ Петромъ.

ІОАННЪ.

Наставникъ, милый, и земля прекрасна!

О, посмотри, раскинулась передъ нами —

Среди цвтовъ, среди травы душистой —

Она съ улыбкой ясной, какъ дитя.

Спшатъ къ ней радостно ягнята, козы

И прыгаютъ веселыми прыжками

И кормятся изъ щедрыхъ рукъ ея!

Взгляни, какъ солнышко играетъ съ цвтомъ

И какъ разумно той игр деревья

Зелеными киваютъ головами

И птичкамъ, тихо внемлющимъ, поютъ

О томъ, что снилось имъ весенней ночью.

Взгляни, наставникъ, какъ на стебельк

Съ своею ношей пчелка отдыхаетъ,

И какъ вдали, увнчаны лсами,

Сениръ высокій и Гермонъ стоятъ,

Подобно двумъ священнымъ чашамъ неба,

Изъ темной массы золота отлитымъ,

Доступнымъ лишь святымъ устамъ Творца!

ІИСУСЪ [съ глубокимъ чувствомъ смотря вокругъ себя].

Отецъ все предалъ Сыну, чтобы вы

Увровать могли, принять Его

И получить блаженство.

ІОАННЪ.

Да! Ты свтъ,

Пришедшій въ міръ.

ПЕТРЪ.

Повдай мн, учитель,

Объ этомъ мір. Гд его начало

И гд конецъ? И вчно ли такимъ

Останется онъ въ будущемъ, какъ нын?

ІИСУСЪ.

Начало и конецъ всего — въ Отц,

И то, что заключается межъ ними,

Премудрости своей Онъ предоставилъ.

ІОАННЪ.

Внезапно вспыхнувъ, пламенная мысль

Меня объемлетъ — о кончин міра!

Я вижу, какъ, по манію Творца,

Могучая чета гигантовъ грозныхъ —

Земля и небо — рвутся другъ ко другу,

Я вижу, какъ спшитъ, оковы сбросивъ,

Съ супругою супругъ соединиться.

Какъ развваются, волнуясь, кудри

Ея лсовъ вкругъ яснаго чела!

Какъ высоко она вздымаетъ грудь!

Ея внковъ душистыхъ зелень сохнетъ

Отъ жаркаго огня его дыханья!

Доносится стихій послдній звукъ,

Какъ звукъ трубы, гремящей псню брака!

Ахъ! Расплываясь въ сладостной тоск,

И человчество, слезой послдней,

Течетъ и исчезаетъ въ необъятномъ.

Наставникъ, милый, часто грудь тснитъ

Мн мысль, что люди — только скорбь земли,

И что тогда лишь, какъ мы вс исчезнемъ,

Начнется вчной радости пора.

ІИСУСЪ [задумчиво смотритъ на него и молча направляется дале].

ПЕТРЪ [черезъ нсколько времени].

Наставникъ, посмотри на эту тнь,

Что черезъ поле къ намъ сюда шагаетъ.

Тамъ человкъ идетъ и машетъ намъ,—

Спшитъ,— догнать насъ хочетъ.

ІИСУСЪ [оборачивается].

То Іуда

Искаріотъ. Его замтьте вы!

Ко мн Отцомъ онъ посланъ, чтобъ исполнить

Предсказанное Богомъ чрезъ пророковъ.

ІУДА.

Не ты ли Іисусъ Назарянинъ

Маріи сынъ и ‘Іудейскій царь’,

Какъ прозванъ ты молвой?

ІИСУСЪ.

Ты говоришь.

ІУДА [улыбаясь своею обычною улыбкой].

Тебя ищу, наставникъ! Много слышалъ

Я о теб и сердцемъ возжелалъ

Премудростью твоею насладиться.

ІИСУСЪ.

Поистин, Іуда, лучше бъ было

Теб на свтъ совсмъ и не родиться,

Чмъ въ сердц ложь носить! Изволь! Стряхни

Съ сандалій прахъ. Теб мое ученье

Я изложу, а тамъ иди за мной

И будь мой ученикъ.

ПЕТРЪ.

Вблизи, въ кустахъ,

Течетъ ручей, наставникъ. Тамъ прохладно,

И можно тамъ намъ будетъ отдохнуть.

[Спускаются въ указанную Петромъ мстность].
Магдалина и Мара, об съ кувшинами и граблями, появляются съ противоположной стороны.

МАРА.

Устала? Обопрись-ка на меня,

Итти такъ долго ты вдь не привыкла.

И солнце жжетъ красивую головку.

И больно колютъ срзанные стебли

Твои изнженныя ножки.

МАГДАЛИНА [опираясь на нее]

Мара,

О какъ добра ты, милая сестра!

МАРА.

А вотъ и поле наше. Видишь, тамъ

Одн мелькаютъ головы жнецовъ,

А ихъ самихъ скрываютъ волны хлба.

МАГДАЛИНА.

Ахъ, да!

МАРА.

Богатый нынче урожай,

Какихъ у насъ давно ужъ не бывало,

И посл молотьбы немало зеренъ

Для бднаго въ мякин наберется.

[Подходитъ съ Магдалиною къ жнецамъ].

Привтъ мой вамъ!

СИМЕОНЪ [старшій жнецъ].

А, Мара! Это ты?

Поди, не сладокъ путь теб, смуглянка,

Пришелся къ намъ по этакой жар?

[Протягиваетъ ей кувшинъ].

Поосвжись, попей! Питье изъ яблокъ.

[Замчаетъ Магдалину].

А это кто съ тобою?

МАРА.

Магдалина,

Моя сестра.

СИМЕОНЪ.

Сестра? Не ожидалъ!

Сравнить васъ съ ней, такъ твой отецъ, пожалуй,

Пастухъ коровій былъ, а для нея

Наврное спускался ангелъ съ неба.

ЖНЕЦЫ [смясь].

Да, мать у васъ, пожалуй, и одна,

А вотъ въ отц не скоро разберешься!

СИМЕОНЪ.

Ну, Мара, нынче вонъ туда иди,

Направо,— женщины снопы тамъ вяжутъ.

И ты, красотка, съ нею же ступай,

А кончишь трудъ, гранатными губами

Меня покрпче чмокни, не забудь!

Жнецы принимаются на работу, Мара и Магдалина идутъ дале.

МАРА.

Какой хорошій все народъ они!

Въ ихъ грубости сквозитъ избытокъ силы,

И мужа лучшаго, чмъ Симеонъ,

Себ, пожалуй, я бъ и не желала.

МАГДАЛИНА [глубоко вздыхая].

О, какъ легко теб счастливой быть

Съ такой невинной скромностью желаній!

[Подходятъ къ работающимъ на пол женщинамъ].

МАРА.

Привтъ вамъ, сестры милыя, сосдки!

ЖЕНЩИНЫ.

Прими и нашъ. Стань съ нами здсь въ ряды.

МАРА [Магдалин].

Вотъ посмотри, какъ стану я вязать.

[Начинаетъ работать].

ОДНА ИЗЪ ЖЕНЩИНЪ.

А эта — не сестра ль твоя меньшая?

Не Магдалина ли?

ДРУГАЯ.

Не та ли это,

Которая у Понтія жила?

ТРЕТЬЯ.

Которая на праздникахъ рядилась

И важничала въ пурпур, какъ будто

Она и впрямь — царица Іудеи!

МАРА [успокаивая].

Ну, полноте…

ПЕРВАЯ.

Что надо ей у насъ?

Мы честныя!

ТРЕТЬЯ.

Иль хочетъ, можетъ быть,

Сплести внецъ свой царскій изъ соломы?!

МАГДАЛИНА [про себя].

Учись терпть.

ВТОРАЯ [плюетъ].

Тьфу! Дерзкая двчонка!

Тварь гнусная!

МАРА.

Послушайте же, сестры!

ПЕРВАЯ.

Ужъ нечего сказать, твоя сестрица

Отмнный плодъ! Поврить даже трудно,

Чтобъ на одномъ вы дерев росли.

ВТОРАЯ.

Она въ могил мать свою позоритъ.

МАГДАЛИНА [внезапно выпрямляясь].

Оставьте вы меня! Молчала долго

Я, слушая вс ваши злыя рчи,

И лишь слезой на нихъ я отвчала.

Но кто же вы, въ сравненіи со мной,

Что смете ругаться мн такъ дерзко?

Я — изъ Давида царственнаго рода,

Потомокъ многихъ славныхъ я царей!

Душа моя къ величію стремилась,

Оковы пошлой жизни презирая,

И если я въ пути своемъ ошиблась,

То это дло только лишь — мое.

А вы? Какъ можете мн быть судьями

Вы, въ низости рожденныя, во мрак.

Воспитанныя жалкой нищетой?

Рабыни вы отъ самаго рожденья,

Едва достойныя, чтобъ развязать

Ремни моихъ сандалій!..

ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА [приходя въ себя].

Что я слышу?

И это сметъ говорить она

Намъ — честнымъ женщинамъ?!

ВТОРАЯ.

А мы, давайте,

До пояса все платье ей обржемъ,

На дерев стремглавъ ее повсимъ!

ТРЕТЬЯ.

Позорить насъ распутница дерзаетъ

И цлы у нея еще глаза?!

ВС ЖЕНЩИНЫ.

Хватайте! Бейте! Длинные волосья

Треплите, рвите съ корнемъ ей!

МАРА [загораживая Магдалину].

Назадъ!

Къ моей сестр не смйте прикасаться!

Я васъ не допущу!

ЖЕНЩИНЫ [яростно наступая].

Къ твоей сестр?

Къ развратной дряни!

МАГДАЛИНА [убгая].

Ложе, защити!

ТРЕТЬЯ.

Ага! Бжитъ она, и только пыль

Столбомъ за нею вьется — ха-ха-ха!

Ну, хороша жъ царица!

ВТОРАЯ.

Хороша!

Ужъ лучше и не выдумать! Ха-ха!

ПЕРВАЯ.

Иди къ намъ, Мара, мы тебя не тронемъ,—

Ты двушка вдь честная! Никто

Тебя изъ-за нея винить не станетъ.

Здсь рядомъ становись, вяжи снопы.

МАРА [плачетъ].

Пустите! Прочь! Вы съ нею поступили,

Какъ зври дикіе! Сестра моя!

О милая сестра! Вдь заблудиться

Она въ лсу томъ можетъ.

[Зоветъ].

Магдалина!

Я побгу! я отыщу ее!

[Удаляется въ ту сторону, куда убжала Магдалина, по переставая звать ее].

Послушай, Магдалина! Магдалина!

——

Лсистая мстность.

——

МАГДАЛИНА [вбгаетъ запыхаясь].

Бгутъ еще? Все гонятся за мной?

А тамъ поймаютъ, схватятъ, станутъ бить?

[Опускается на склон холма].

Въ конецъ я уничтожена теперь!

Моя гордыня стала тростникомъ

Надломленнымъ, засохшимъ, чрезъ который

Проносится одинъ лишь втеръ скорби.

Куда я ни приду, меня встрчаетъ

Беззубая и грубая насмшка,

Исчадье нищеты и озлобленья!

О праздность, демонъ злой, зачмъ такъ льстиво

Меня въ свое ты лоно привлекла!

Сіяли предо мной твои одежды,

Сотканныя изъ свтлыхъ, чудныхъ сновъ,

Лицо твое блистало красотою,

Сіяющей, какъ въ первый день въ раю,

А въ глубин твоей нужда скрывалась,

Пресыщенность къ отчаянью вела!

Что длать мн теперь? За трудъ приняться?

‘За трудъ, за трудъ!’ мн шелестятъ деревья,

Украшенныя зрлыми плодами,

‘За трудъ, за трудъ!’ въ втвяхъ щебечутъ птицы,

Пвцы Іеговы, ‘за трудъ!’ мн шепчетъ

Покрытая волнами хлба нива.

И стройно вс дневные голоса

Сливаются въ единомъ вчномъ звук:

‘За трудъ!’ Но я трудиться не могу!

Къ труду въ себ не нахожу я силы.

О сила, сила, первое біенье

Младого сердца, жизни молодой,

Которая изъ мрака темной ночи

Упорно пробивается на свтъ,

Какъ безъ тебя я вырваться могу

Изъ власти палачей моихъ жестокихъ,

Которымъ имя: праздность и привычка?!

О, горе мн! Изъ этого позора

Мн нтъ иного выхода, какъ только

Опять вернуться на скамью къ воротамъ,

При свт мсяца сидть и ждать,

Прикрывши грудь дешевымъ покрываломъ.

[Поникаетъ въ слезахъ на землю].

Іегова! О строгій, грозный Богъ,

Ужели грхъ мой предъ Тобой такъ тяжекъ,

Что въ наказанье далъ Ты мн познанье

Всей глубины его и снова въ бездну

Грха того жъ безжалостно бросаешь?

Глава Твоя, вмщающая небо,

Ужели милосердія не знаетъ?

Ужели мн, покинутой, осталась

Одна лишь скорбь унынья безъ конца?

Твой міръ мн тсенъ, какъ ущелье это,

Онъ для меня тюрьма! Куда ни брошусь,

Желзныя ворота запертыя

Мн отовсюду выходъ преграждаютъ.

Вокругъ меня молчаніе пустыни,

Безчувственное мертвое молчанье!

По лсу, точно полосы тумана,

Проносятся, бля, привиднья

И тянутся ко мн руками. Ужасъ

Охватываетъ всю меня, и нтъ,

Нтъ голоса, который бы утшилъ

И некому излить свои мн слезы!

И въ памяти встаютъ былые дни

И тни милыя,— отецъ и мать,—

Закутанныя въ саванъ облаковъ,

Надъ головой моею пролетаютъ.

Постойте же! Побудьте же со мной!

Взгляните на меня, не покидайте!

Летятъ, летятъ! О, мать моя, отецъ,

Будь вы еще на свт, никогда бы

Такъ низко я не пала!

[Съ рыданіемъ падаетъ на землю].

Іисусъ подходитъ къ ней и кладетъ руку ей на голову.

Миръ теб!

МАГДАЛИНА [при звук его голоса вздрагиваетъ, взглядываетъ на него, затмъ опускаетъ глаза и лепечетъ робко].

Ты здсь? Неужли ты?

ІИСУСЪ.

Да, это я.

Не плачь. Вставай, тебя я успокою

И облегчу.

МАГДАЛИНА.

Но, Господи, меня

Ты знаешь ли? Вдь Магдалина я.

ІИСУСЪ.

Отнын ты должна ‘Маріей’ зваться,

Затмъ, что горе жгучее твое,

Твой зовъ Отцу изъ глубины сердечной

Услышало Господне милосердье.

МАГДАЛИНА.

Какъ кротокъ ты съ твоей рабою гршной!

ІИСУСЪ.

Возстань, Марія, дай свою мн руку

И слдуй мн. Отъ долгаго пути

Устала ты и жаждою томишься.

Я напою тебя, и, если алчешь,

Теб я пищу дамъ.

Марія Магдалина робко подаетъ ему руку.

ІИСУСЪ [ведетъ ее].

Взгляни, дитя,

Какъ тамъ въ кустахъ родникъ высоко плещетъ

И искрится на солнечныхъ лучахъ,

А тамъ волной сребристой ниспадаетъ

И свтлымъ ручейкомъ несется вдаль.

Взгляни туда. Вонъ старыя деревья

Заволокли его густою тнью,

А дальше скалы высятся стной,—

И разобьетъ онъ гордое чело

О твердый камень. Погляди, Марія,

Вонъ капельки его блестятъ, какъ слезы,

Въ задумчивыхъ втвяхъ плакучей ивы.

Дальнйшая судьба его извстна.

Изъ края въ край блуждать онъ долго будетъ,

Пока, лучами солнца привлеченъ,

Не станетъ облакомъ и, снова чистый,

Свободный отъ общенія съ землей,

Прозрачною струею не прольется,

Найдя опять въ источник родномъ

Свою, давно забытую, отчизну!

И наша жизнь похожа на него.

Смотри, дитя, не ушиби ноги ты

Объ этотъ камень и держись меня,

Чтобы найти защиту отъ зми,

Что подъ кустомъ, скрывая ядъ, таится…

Блаженъ, кто можетъ, объ руку со мной,

Къ источнику — къ Отцу — опять вернуться!

МАРІЯ МАГДАЛИНА.

Я все бы шла и слушала тебя!

[Они подходятъ къ роднику].

ІИСУСЪ.

Присядь теперь. Ученики мои

Здсь трапезу вкушали, и довольно

Осталось для тебя вина и хлба.

[Разламываетъ хлбъ и даетъ ей, также и вино].

Вкуси и ты, съ благословеньемъ Божьимъ.

МАРІЯ МАГДАЛИНА [во время ды].

О Господи, давно ужъ пища мн

Такой пріятной, сладкой не казалась,

И вс пиры роскошные Пилата

Ничто въ сравненьи съ трапезою этой

Вблизи тебя, среди травы душистой,

Въ тни деревъ, которыя вокругъ,

Мн кажется, поютъ псалмы святые.

ІИСУСЪ.

Твой миръ души и тло раздляетъ.

МАРІЯ МАГДАЛИНА.

О Господи, молю, не согласишься ль

Прійти къ намъ въ домъ и брата моего

Со мною примирить?

ІИСУСЪ.

Приду, дитя.

МАРІЯ МАГДАЛИНА [смотря на него].

Какъ чуденъ ликъ твой дивный! Не могу

И выразить, какимъ небеснымъ свтомъ

Твоя краса мн душу озаряетъ!

Вокругъ меня дарила ночи мгла,

Теперь взошло, сверкая блескомъ, солнце.

И, кажется, отнын никогда

Вечерняя пора ужъ не настанетъ,

И вчно длиться будетъ свтлый день!

ІИСУСЪ.

Блажены т, кто чувствуетъ, какъ ты,

Кому душа къ познанію открыта.

МАРІЯ МАГДАЛИНА.

Отъ долгаго пути я ослабла,

И голова склоняется на грудь,

А вки, какъ свинецъ, отяжелли.

ІИСУСЪ.

Усни пока на мягкой тамъ трав,

А я здсь буду охранять тебя.

МАРІЯ МАГДАЛИНА.

О, подъ твоею благостной защитой

И волосъ съ головы не упадетъ:

Позволь отъ всей души тебя за благость

Благодарить!

[Засыпаетъ].
[Изъ лса возвращаются три ученика — Іоаннъ, Петръ, Іуда Искаріотъ].

ІОАННЪ.

Потише говорите!

Учитель здсь.

ПЕТРЪ.

Смотрите, что такое

Лежитъ тамъ въ складкахъ блыхъ на трав?

Сдается мн, какъ будто бы одежда?

ІУДА [насмшливо].

А мн сдается, что въ одежд этой

И женщина видна. Иль, можетъ быть,

То ангелокъ, сюда слетвшій съ неба,

Чтобы постель устроить, для забавы,

Съ сверчками полевыми.

ІИСУСЪ [оборачиваясь къ нимъ].

Подойдите.

ІОАННЪ.

О равви, посмотри, какихъ цвтовъ,

Какихъ жучковъ и камешковъ набралъ я,

Чтобы намъ сущность ихъ ты объяснилъ.

ПЕТРЪ.

Наставникъ, кто она?

ІУДА [пройдя къ Магдалин и узнавъ ее, про себя].

А, Магдалина!

ІИСУСЪ.

Заблудшая овечка, Петръ, изъ стада,

Которую хочу, какъ добрый пастырь,

Вернуть опять на правую стезю.

ІУДА.

Проклятье! Съ Нимъ одна была она!

[громко].

И точно, что заблудшая. Вдь это

Не кто иной, какъ Лазаря сестра,

Извстная красотка Магдалина,

Которая у Понтія была

Наложницей.

ІИСУСЪ.

Іуда! О Іуда!

[Простираетъ надъ нею руку въ знакъ благословенія].

Кто здсь изъ васъ ршиться можетъ первый

Въ нее, съ покойнымъ сердцемъ, бросить камень?

ОТДЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

(Жаркая мстность. Перекрестокъ трехъ дорогъ).

——

Іуда. Магдалина.

——

МАГДАЛИНА.

Хотлъ ты, чтобы я пришла сюда…

ІУДА.

Хотлъ.

МАГДАЛИНА.

Покоя я не находила,

Пока сюда, на зовъ твой, не пошла

ІУДА [смется].

Съ раскаяньемъ, какъ гршница, ступая

Босой ногой по жгучему песку.

МАГДАЛИНА.

Вотъ именно, съ глубокимъ сожалньемъ,

Что вновь къ теб должна была итти.

ІУДА [смется].

Привычка старая, мой милый другъ,

Сильне насъ.

МАГДАЛИНА [печально].

Чего же хочешь ты?

ІУДА.

Опять напомнить о любви взаимной.

[Она отшатывается въ ужас].

ІУДА.

Съ чего жъ ты поблднла? Ну, конечно,

Съ тхъ поръ, какъ породнилась съ Богомъ ты,

Теб противенъ сынъ земли, Іуда.

Но только, говорятъ, до васъ, до женщинъ,

Не падокъ, будто, вовсе Онъ.

МАГДАЛИНА [съ омерзніемъ]

Проклятый!

[Хочетъ итти].

ІУДА.

Стой, женщина! Возлюбленнымъ твоимъ

Былъ первымъ я. И что бы ни случилось,

Навкъ ты скована любовью первой.

Крпка та цпь, она нерасторжима.

Борись и извивайся ты, какъ хочешь,

Но отъ меня теб ужъ не уйти.

Твое воображенье вчно будетъ

Стремиться вдаль, къ той сладостной пор,

Когда любовь впервые ты познала.

Въ тиши ночной, на лож одинокомъ

Ты снова слышишь будто легкій шелестъ

Моихъ шаговъ въ трав высокой сада.

Съ небесъ луна сіяетъ. Темной тнью

Вхожу я въ домъ, и ты спшишь въ восторг

На грудь мою… О женская душа,

Я знаю вс мечты твоей изгибы!

МАГДАЛИНА [закрываетъ лицо руками]

ІУДА.

Ты этого стыдишься? Не стыдись.

Вдь вс вы таковы! Простая смсь

Чувствительности нжной съ сладострастьемъ.

Заключены въ скорлупку вы привычекъ

И не подъ силу сбросить вамъ ее.

Иди домой и вспоминай меня.

МАГДАЛИНА [въ страх ломая руки].

Ужели правда, что, подпавъ однажды

Наклонностямъ порочнымъ, ужъ нельзя

Отъ нихъ освободиться, что он,

Какъ вчное проклятье, неотступны?

Ужели жъ правда это? Боже мой!

Мн было такъ покойно, хорошо!

И вотъ… Увлечена, помимо воли,

Должна опять я за тобой итти,

Хотя мн только ужасъ ты внушаешь.

ІУДА [про себя].

Да, чудныя, таинственныя цпи

Скрпляютъ человчество отъ вка,

Чтобы оно распасться не могло!

Съ недавнихъ поръ и мн не разъ пришлось

Серьезно думать о такой же цпи,

Которая все существо мое

Къ единой точк приковать стремится.

[Съ бшенствомъ].

Но демонами всми я клянусь,

Гнздящимися въ сердц человка,—

Я цпь ту разорву и уничтожу,

Хотя бъ пришлось при этомъ раздавить

Тебя и міръ!

МАГДАЛИНА.

Но что задумалъ ты?

ІУДА.

Смла ты, женщина, коль хочешь знать

Т думы, что мужскую грудь волнуютъ!

Вдь, все равно, теб ихъ не понять.

Вы созданы затмъ, чтобы служить

Лишь мягкимъ изголовьемъ духу мужа,

Когда онъ, утомленный, къ вамъ приникнетъ,

Чтобъ отдохнуть,— но слишкомъ слабы вы,

Чтобъ въ мысли и дла его проникнуть.

Иди домой! И помни о любви

Съ тобою нашей. Если я вернусь,

Начну пахать, какъ праотецъ Адамъ,

А ты тогда женой моею будешь.

МАГДАЛИНА [со вздохомъ].

А что же ты теперь?

ІУДА.

Вотъ посохъ мой

И вотъ моя котомка. Я иду

За Галилеяниномъ въ Самарію

Съ Его учениками.

МАГДАЛИНА.

Какъ? Неужли

Его ученикомъ ты сталъ?

ІУДА.

Покуда

Не буду самъ учителемъ Его.

Прощай]

[Они разстаются].

МАГДАЛИНА [возвращаясь домой].

На сердц снова легче стало,

Какъ онъ ушелъ. Когда иду одна,

Цвты мн вновь привтливо киваютъ

И льютъ свой ароматъ, какъ тамъ въ лсу,

Когда Господь сказалъ слова святыя:

‘Блаженъ, кто можетъ, объ руку со мной,

Къ источнику, къ Отцу, опять вернуться’.

[Задумчиво идетъ дале].

——

Самарія. Мстность между горами Эбаль и Гаризимъ.

—-

[Бурная ночь. Дождь. Втеръ].

——

ІУДА [входитъ, осматриваясь].

Пастухъ куда-то скрылся отъ овечекъ,

И заблеяло стадо безъ него.

А я пошелъ Его искать средь ночи,

Какъ будто я — женихъ, а онъ невста,

И этотъ лсъ — нашъ свадебный чертогъ,

А съ неба къ намъ вино на землю льется!

[Отряхивается].

Бррр! Вотъ такъ бшеная ночь! Такія

Не часто здсь у насъ бываютъ ночи.

На наши горы старыя надежда

Плоха теперь. Ихъ стны одряхлли,

Ихъ жидкія знамена треплетъ буря,

Развалиной т крпости лежатъ,

И свищетъ втеръ сквозь пустыя щели.

Ага! Вотъ такъ! Вотъ такъ! Ломи смле!

Ломи! Ты правъ: пора разрушить ихъ!

Чу! Трескъ и шумъ! То рухнули деревья!

По правд, вихрь, воитель славный ты!

Круши сильнй! Хватай вс эти скалы

И костяки безглазые ихъ брось

Въ глубокія, отверстыя могилы,

Чтобъ утро все по-новому нашло!

По-новому! по-новому! Томится

Здсь все ужъ цлое тысячелтье,

Застывъ въ оковахъ непроглядной скуки,

По этомъ новомъ! Брось же скалы, вихрь,

Иль я въ теб разочаруюсь…

[Кто подхватываетъ и гонитъ втромъ].

А! Меня ты принялъ за кусокъ цыновки?

Ну, что жъ! Держись за плащъ, пріятель, крпче!

Смлй! смлй! Прерви мое дыханье,

Сгуби весь міръ,— но дай мн, передъ смертью,

Конвульсіей его полюбоваться!

[Буря усиливается].

У! Какъ деревья въ ужас дрожатъ,

Другъ къ другу жмутся, щелкаютъ зубами!

Какъ треплются зеленыя ихъ перья

На головахъ, согнувшихся подъ вихремъ,

И съ страшнымъ трескомъ валятся на землю

Разбитые, зеленые щиты!

Поистин, они теперь, какъ войско

Разбитое, лежатъ вс на колняхъ

Предъ побдителемъ своимъ могучимъ.

А онъ реветъ надъ ними кличъ побдный

И облачнымъ копьемъ, сверкнувшимъ въ неб,

Дробитъ ихъ въ прахъ! Вотъ это такъ забава!

Забава? Любо мн, когда такъ страшно

Захочетъ позабавиться природа!

[Ревъ бури переходитъ въ глухой рокотъ].

Теперь любовникъ бшеный цлуетъ

Роскошную свою подругу — ночь,

И даже вздумалъ, какъ внкомъ побднымъ,

Внчать ее сіяніемъ луны.

При чемъ же тутъ вступленье громовое?

Казалось мн, что погибаетъ міръ,

А кончилось любовной старой псней.

Какъ это пошло! Нтъ, я замчаю,

Что наша гибель далека еще.

И жалко высятся, какъ прежде, горы,

И вновь проклятое однообразье

Везд кругомъ попрежнему царитъ.

[Съ горькой насмшкой].

Себя саму позоришь ты, природа!

Давно теб бжать бы надо было

Съ постели, на которой держитъ властно

Тебя въ своихъ объятіяхъ старикъ.

Что проку въ томъ, что въ мукахъ непрерывныхъ

Ты вновь и вновь родишь ему дтей?!

Оставь все это, сдлайся безплодной

И, въ бшенств бушующихъ страстей,

Искорени все наше мірозданье!

Но, впрочемъ, что кричать глухому въ уши?

Природа — домовитая хозяйка,

Она добра и дтокъ своихъ любитъ.

Она имъ мать, а онъ — отецъ почтенный,

Который, каждый вечеръ неизмнно,

Лишь солнце сядетъ, съ ней уходитъ спать

И вновь встаетъ при солнечномъ восход.

[Осматривается].

Изъ края въ край свтъ лунный разлился,

И вся теперь освщена долина,

Но все жъ его не видно и слда.

[Зоветъ].

Эй, равви, эй! Любви учитель, гд ты?

Отвта нтъ, лишь скалы дали откликъ,

Да глухо море вдалек шумитъ.

[Нетерпливо топаетъ ногою].

Проклятье! И зачмъ напрасно вышелъ

Пытать я путь Его? Не путь пытать,

А испытать соблазномъ Самого

Мн было бъ легче. О соблазнъ, соблазнъ!

Творенія ростокъ, глубоко людямъ

Засвшій въ сердц, вчно безпокойный

Противникъ смерти! Силою своей

Ты косный духъ влечешь къ движенію, къ жизни!

Въ душ моей царила пустота,

Но ты возникъ, какъ новый въ ней зародышъ,

И противъ жизни цлаго столтья

Меня воздвигъ въ сознаньи мощныхъ силъ.

Къ несчастью, поздно! Міръ былъ зачумленъ,

Заразою насквозь онъ былъ пропитанъ,

Онъ умиралъ, погибели достойный,

И гибнуть предоставилъ я ему.

Теперь сынъ плотника изъ Назарета

Вообразилъ, что призванъ для спасенья,

И старую нелпость Моисея

О ‘родственности съ Богомъ’ повторяетъ.

И вотъ за Нимъ послушной вереницей

Идутъ глупцы, которымъ бы хотлось,

Чтобы изъ облаковъ, въ виду у всхъ,

Спустилась сильная десница Божья

Для выполненья мелкихъ ихъ желаній.

Проклятое людское ослпленье!

Извчное безумье міровое,

Что такъ презрнно мн! И все жъ я самъ?

Меня терзаетъ гнвъ! Но разв самъ я

Не слушаю обманчивыя рчи?

И разв когти ихъ не проникаютъ

Глубоко въ душу мн? и у постели

Не носятся, пуская стрлы въ сердце,

Слова Его ученія? Мой сонъ

Давно уже не сонъ — одно страданье,

Которое яснй лишь открываетъ

Души моей зіяющія раны!

Но надо это кончить. Гд же мн

Его найти? Хотлъ бы я, чтобъ здсь,

Среди стволовъ и скалъ нагроможденныхъ,

Онъ встртился со мной. Здсь не смутилъ бы

Меня Его пріятный, нжный обликъ,

Стихійнымъ разрушеньемъ окруженный.

Нашелъ бы я въ себ и мощь, и силу

Его пересоздать, какъ я хочу!

Ударъ и трескъ! Паденье! Разрушенье!

Во мн есть съ вами кровное рабство!

Съ какою силой, буря, ты разила,

Что треснулъ вковой хребетъ горы!

О, если бъ я присутствовалъ при этомъ!

Теперь въ чернющей утроб скалъ

Потокъ несется, весь бля пной,

И съ молодымъ задоромъ разрываетъ

На берегахъ песчаный желтый саванъ,

Который смерть въ пустын подхватила

И разостлала здсь по тучнымъ нивамъ.

Не тронь его! Пускай онъ ихъ заноситъ.

Не надо плодородія! Оно

Вдь новыя лишь вскормитъ поколнья,

Удлъ которыхъ — гибель безъ слда.

Не тронь его, потокъ! Пускай заноситъ!

И я такимъ же яростнымъ потокомъ

Проникну смло въ глубь Его души,

Я затоплю ее струей холодной

Презрнья безграничнаго! О если бъ

Мн только удалось Его найти!

[Въ поискахъ огибаетъ выступъ скалы].

А здсь луна попрежнему сіяетъ,

Три сосны старыя покойно дремлютъ,

Внизу, въ Сихем, блещутъ огоньки.

Тамъ въ каждой клтк цлый міръ людей,

А въ каждомъ изъ людей міръ цлый моли

И суеты. Великимъ былъ бы онъ,

Когда бы не былъ такъ ничтоженъ, жалокъ!

Но что такое тамъ? Вблизи развалинъ

Колодца древняго, который помнитъ

Дни праотца Іакова, какъ будто

Мерцаетъ надъ лугами красный свтъ.

Не бсы ли изъ бездны преисподней

По адской лстниц поднялись къ намъ

И развели огонь, чтобы погрться?

Я къ нимъ спущусь, съ отродьемъ этимъ адскимъ

Хочу и я знакомство завести,

Какъ съ ангелами нкогда Іаковъ.

[Перебирается черезъ скалы].

Мерцаетъ ближе,— снова исчезаетъ.

Иль это лишь блуждающій огонь?

[Подходитъ ближе].

А, Сатана, не ихъ ли вновь я вижу?

Ученики вдь это! Посл бури

Изъ хлва жаркаго на воздухъ вышли

И наслаждаются прохладой ночи.

Такъ, такъ — они! У самаго колодца

Лежатъ покойно на остаткахъ стнъ,

А посреди огонь, столбомъ высокимъ,

Горитъ и сушитъ влажную траву.

На одного изъ нихъ ужъ я споткнулся.

[Поворачиваетъ его].

Да это Левій соня. Спи еще,

Спи, добрая овца, будить тебя

Я вовсе и не думалъ.

ІАКОВЪ ЛЕВІЙ МОЛЧАЛИВЫЙ [приподнимаясь]:

Это ты,

Искаріотъ? Ты Господа искалъ?

Его нашли мы. Посмотри, вонъ тамъ

Вкушаетъ Онъ покоя краткій мигъ.

Во сн спустились кудри на чело,

А голова покоится на дланяхъ.

ІУДА [съ досадой].

О лицемръ! Ты столько словъ, пожалуй,

Ни разу еще въ жизни не сказалъ,

А высказалъ мн то, чего сегодня

Отнюдь я услыхать бы не хотлъ.

[Идетъ дале].

ОМА СКЕПТИКЪ [бодрствуя, сидитъ у края колодца, уставясь глазами въ темноту. Увидя Іуду, онъ протягиваетъ ему руку и говоритъ, указывая на Іисуса].

Онъ спитъ, какъ и другіе люди!

ІУДА [злобно, съ презрніемъ]

Ба!

Такъ что же въ томъ? Ужли ты, вправду, вришь

Той басн, что родня Его сложила

Про Симеона съ Анной въ храм?

ОМА.

Нтъ.

А все-таки….

ІУДА [толкаетъ его].

У, дьявольскій ублюдокъ!

Ты зародился въ темный часъ, когда

Невріе, исчадье преисподней,

Въ союзъ вступило съ толстощекой бабой,

Которой имя — глупость. Ты готовъ

Однимъ и тмъ же духомъ говорить

И да, и нтъ!

[Ударяетъ его].

Молчалъ бы ужъ, вертячка!

ОМА.

Но свтлыя слова Его?

ІУДА [вытягиваясь].

Слова!

А разв я не могъ бы точно такъ же

Расхаживать въ поляхъ и васъ учить:

[Съ жестомъ]:

‘Взгляните на зеленую землицу,

Взгляните, какъ прекрасныя деревья

Съ любовью клонятся одно къ другому,—

Любите же другъ друга!’ А?

ОМА.

Ха-ха, ха-ха! Передразнилъ отлично!

ІУДА.

Не правда ли? Такъ смйся на здоровье.

Посмйся, добрый мой ома, посмйся:

Всю жизнь мою я посвящу на то,

Чтобъ для тебя придумывать потхи!

Начну теперь я попросту опять:

Примусь я сть, какъ козьи пастухи,

Лишь медъ да молоко, и по стопамъ

Учителя во всемъ ходить я стану.

ОМА.

Смотри, Онъ всталъ. Съ одежды пыль стряхаетъ,

Все такъ же, какъ и мы. На Гаризимъ

Намренъ Онъ подняться, и за нимъ

Идетъ Его любимецъ. Врно, оба

Хотятъ взглянуть на солнечный восходъ.

ІУДА.

А у меня еще, такъ сладко, тло

Полно разымчивой истомой ночи.

Но день приходитъ вновь и прогоняетъ

Ее изъ теплаго гнзда. ома,

Покрпче пристегни мн на плечо

Мшокъ мой съ деньгами. Пойду за Нимъ.

Я солнце заслоню своею тнью,

Чтобъ сдлалось затменье на земл.

[Уходитъ].

——

Путь на высоту Гаризима.

——

Іисусъ и Іоаннъ поднимаются на гору.

——

ІОАННЪ [черезъ нсколько времени Іисусу].

Учитель, я боюсь!

ІИСУСЪ.

Чего?

ІОАННЪ.

Взгляни,—

Одинъ изъ насъ двнадцати, Іуда

Искаріотъ, идетъ къ теб такъ близко,

Что прямо въ слдъ ноги твоей ступаетъ.

Смотри, какъ тнь могучая его

Покрыла насъ. Онъ поднимаетъ руки,—

Какъ крылья мышь летучая,— и ими

По воздуху круги вокругъ насъ водитъ.

Учитель, я боюсь,

ІИСУСЪ [оборачиваясь].

Искаріотъ,

Что длаешь?

ІУДА [смется].

Иду твоей стопой.

[Идутъ дале].

ІОАННЪ [черезъ нсколько времени, Іисусу].

Учитель…

ІИСУСЪ.

Что?

ІОАННЪ.

О посмотри, какія

Тлодвиженья странныя — надъ нами

И сзади насъ, и впереди! Какъ будто

Изъ-подъ земли ползетъ къ намъ темной тнью

Его рука, и тянется когтями

Къ твоей одежд. Жаркое дыханье

Несется въ воздух. Іуды близость

Сжимаетъ грудь мою, тснитъ дыханье.

Учитель, я боюсь!

ІИСУСЪ [снова обращается назадъ].

Искаріотъ,

Что длаешь?

ІУДА [смется]

Иду вослдъ теб.

[Идутъ дале].

ІОАННЪ [черезъ нсколько времени].

Учитель, нтъ, я больше не могу!

Такъ душно въ воздух — я точно сдавленъ

Межъ небомъ и землей!

[Опускается на траву].

ІИСУСЪ.

Такъ отдохни,

Покуда я обратно не вернусь.

[Идетъ одинъ дале, Іуда слдуетъ за нимъ. На вершин горы Іисусъ останавливается и поворачиваетъ лицо къ Искаріоту. Они стоятъ молча другъ противъ друга].

ІИСУСЪ.

Скажи, Искаріотъ, чего ты хочешь?

ІУДА [посл нкотораго молчанія|.

Отвть мн, Іисусъ изъ Назарета,

Воистину ль ты Божій Сынъ, иль нтъ?

ІИСУСЪ.

Ты это говоришь.

ІУДА [топаетъ ногою].

И такъ увренъ!

Не думалъ я, что самъ ты въ это вришь.

Припомни только розсказни, что ходятъ

Съ рожденья твоего межъ Іудеевъ.

Ученики твои, въ своихъ видахъ,

Ихъ подавить стараются, но снова,

Какъ разума холодный лучъ, они

Въ народ все упорнй возникаютъ.

О юноша, что въ силахъ сдлать ты

Съ твоимъ происхожденіемъ!

[Солнце восходитъ. Іисусъ, отвернувъ лицо отъ Іуды, поворачиваетъ его къ солнцу].

ІУДА [подступаетъ къ Іисусъ].

Еще разъ,

Теб я, Іисусъ изъ Назарета,

Вопросъ свой прежній снова задаю.

Воистину ли Божій Сынъ ты?

ІИСУСЪ [полный неописуемаго величія].

Да.

Ты говоришь.

[Іуда смотритъ на него пораженный].

ІИСУСЪ.

Мое происхожденье

Вамъ представляется извстнымъ всмъ,

Но кто меня послалъ сюда на землю,

Для васъ осталось непонятнымъ. Да,

Я Божій сынъ. Страданія людей

Мн тягостны. Святую Божью искру —

Любовь — вношу я въ тсный, жалкій жребій

Земныхъ страданій.

ІУДА [отступая].

Какъ высокопарно!

Ужъ не въ Египт ли, въ уединеньи,

Средь образовъ загадочныхъ его,

Ты высидлъ гнздо такихъ мечтаній,

Пригодныхъ только для однихъ безумцевъ,

Которые разсматривать хотли бъ

Луну сквозь дверья обуви своей.

Твое ученье къ праздности ведетъ,

А праздность — матерь всхъ людскихъ пороковъ

И сдлаетъ изъ насъ глупцовъ и нищихъ!

Тхъ муравьевъ, что тамъ кишатъ внизу,

Ты хочешь довести до совершенства,

А самъ имешь предъ собой Египта мудрость

И вковую участь всхъ пророковъ?

Размысли! Человкъ, самъ по себ,

Есть лишь граница между тьмой и свтомъ

И путь его короткій, средь потемокъ,

Приводитъ только въ звъ открытый смерти.

Его удлъ — тупая близорукость.

Оставь его итти своимъ путемъ!

Зачмъ еще вносить теб свтильникъ

Во тьму его юдоли безутшной

И озарять лишь горе и страданья?

Неужли захотлъ бы ты и т

Немногія пріятныя безумства,

Что жалкую имъ скрашиваютъ жизнь,

Навки отравить жестокой мыслью

О карахъ, ожидающихъ за гробомъ?

Ужели благонравному всю жизнь

Лишь утшать себя однимъ жеваньемъ

Засохшей корки, что зовутъ Безсмертьемъ?

Оставь свою пустую побасенку

О воздаяньи ‘тамъ!’ Я ‘здсь’ живу

И здсь хочу я насладиться жизнью!

Твой Богъ меня не спрашивалъ, желаю ль

Я быть Имъ созданнымъ, зато пускай же

И Онъ меня не учитъ, какъ мн жить.

Я говорю теб: чмъ неудержнй,

Чмъ бшене люди предаются

Своимъ страстямъ,— тмъ боле имъ счастья!

Тмъ боле движенья, наслажденья —

Тмъ больше жизни!! То, что говорю,

Я говорю не о себ.— Мн, лично,

Давно противно дикое смшенье

И мукъ, и слезъ, и радостей людскихъ!

И я давно бъ отсюдова убрался,

Когда бы не удерживала мысль,

Что все же пріятнй самому топтать

Мн кости праотцевъ, чмъ дать топтаться

Воламъ и конямъ на моихъ костяхъ.

Иль ты, быть можетъ, въ силахъ для людей

Предотвратить конецъ послдній этотъ?

А если нтъ, то время жизни краткой

Старайся обратить въ веселый пиръ!

Разрушь тотъ миръ, который съ Моисея

Гнздится въ бдныхъ головахъ глупцовъ!

Разрушь его, рудникъ глубокій этотъ!

[Указываетъ на свой лобъ].

Убей т мысли, что, какъ духи злые,

По лстницамъ невидимымъ упорно

Карабкаются вверхъ и внизъ и портятъ

Мн наслажденье всякое. Убей ихъ,

И за тобой всю жизнь ходить я буду,—

Какъ зврь хвостомъ виляя,— благодарный!

ІИСУСЪ.

О, время извращенное! Въ теб

Я чувствую его біенье сердца.

Такъ вотъ докуда! Боже, Огче мой,

Такъ вотъ дошло докуда! До какой

Границы наикрайней распаденья

Съ самимъ собой должны дойти въ конц

И даровитйшія изъ твореній!..

[Іуд].

Я — сила та, которая отъ порчи,

Въ теб укоренившейся, избавитъ

Грядущій родъ.

ІУДА [съ глухимъ смхомъ].

Грядущій родъ? Ха-ха!

Вотъ до чего пришлось договориться!

Смшно мн слышать! Ха! Грядущій родъ!

Да, Если бъ могъ ты взять другую глину

И вылпить изъ ней другихъ людей

По новымъ образцамъ, тогда, пожалуй,

Но такъ… Допустимъ даже, что положишь

Ты основанье доброе, что самъ

Его ты известью скрпить успешь,

Но минутъ дни, твое настанетъ время

И — плакальщица явится къ теб

И руки накрестъ на груди уложитъ,

И ноздри щекотать начнетъ травинкой,

Чтобъ убдиться, отлетлъ ли духъ?

Безсмертное жъ твое, твой гордый планъ,

Который въ мір этомъ преходящемъ

Утхой былъ теб, въ другія руки,

Къ строителямъ ужъ новымъ переходитъ.

И вотъ они къ работ приступаютъ!

Стучатъ, колотятъ, двигаютъ каменья,

Дерутся межъ собою и кричатъ:

‘Онъ такъ хотлъ!’ — ‘Нтъ, нтъ! Не такъ,— а этакъ!’

И наконецъ, цною пота, крови

И золота, они лачугу слпятъ,

Гд грхъ и стыдъ по темнымъ уголкамъ

Уютно поселиться не замедлятъ!

И это будетъ еще лучшій плодъ

Твоей потерянной напрасной жизни,

Потерянныхъ трудовъ — хотлъ бы я

Чрезъ нсколько столтій вновь воскреснуть

И погулять съ тобою по земл.

Мы подсчитали бъ кругленькій итожецъ

Пролитыхъ слезъ, отчаянья и смерти,

Которыми пришлось платиться зодчимъ

За планъ твоей мечтательной постройки,

Что смло бросилъ ты въ печальный міръ

Посредственности и несовершенства!

ІИСУСЪ.

Кончай.

ІУДА [съ искрящимися глазами пламенно охватываетъ его].

Теперь ты мой? Ты убжденъ?!

ІИСУСЪ [отстраняетъ его. Іуда надаетъ на землю.]

Оставь!

[Подходитъ и становится надъ нимъ].

Запомни! Какъ лежишь теперь

Во прах ты, поникнувъ головою,

Такъ, въ продолженіе столтій цлыхъ,

Лежатъ въ грх, со скрежетомъ зубовнымъ,

Безсильныя людскія поколнья.

Поддавшись власти неизвстныхъ силъ

И робко пресмыкаясь- въ постоянной

Боязни гнва передъ Всемогущимъ,

Они поставили жрецовъ съ царями

Между собою и Господомъ, въ надежд,

Что эти люди,— будучи подобьемъ

Всевышняго въ даяньи благъ земныхъ

И помощи, и утшенья,— смогутъ

Построить мостъ желанный примиренья

Черезъ мрачную, таинственную пропасть,

Которую само же ископало,

На собственную муку и боязнь,

Напуганное ихъ воображенье.

Но лишь добычей горя будутъ люди,

Когда они, изъ рода въ родъ, все той же

Наслдственной ошибк подпадаютъ.

Жрецы ихъ и цари произвели

На свтъ лишь идолопоклонство. Вырвавъ

У человческаго духа власть

Надъ этимъ міромъ, со своей добычей

Они укрылись за щитомъ Творца,

Чтобъ ихъ людей проклятье не постигло.

До днесь, плодомъ ихъ прочнаго союза,

Лежитъ надъ міромъ ночь и иго рабства.

И вотъ я въ міръ съ собой несу свободу,

Начало жизни новой. Родъ людской

Переродиться долженъ весь душою,

Чтобъ вновь найти потеряннаго Бога.

Онъ долженъ взвиться вверхъ, зм подобный,

Преодолвъ гнетущую его

Земную власть. Познанья свтъ и сила

Противу тьмы и силы произвола:—

Вотъ смя, что я сю на земл.

ІУДА [вскакивая].

Хотлъ бы я, чтобъ мысль твоя явилась

Въ моемъ мозгу. Я тотчасъ задавилъ бы

Ее въ минуту самаго рожденья!

Такъ вотъ оно, намренье твое!

Ты вспахиваешь сердце человка

И разсваешь въ немъ слова твои,

Какъ смена для будущаго міра.

Ты имъ даешь взойти, но вмст съ ними

Взойдетъ и свтлый мечъ, который въ руки

Достанется людямъ, какъ бы зарытымъ

Въ скотств и зврств дикомъ. Онъ сначала

Ихъ выбьетъ изъ могилы, но затмъ —

Суметъ ли, скажи, грядущій родъ

Воспользоваться тмъ мечомъ какъ должно?

Одна лишь мысль о томъ должна повергнуть

Въ тревогу нжный, любящій твой духъ!

Неужли же тебя не ужасаетъ

Тотъ страшный взрывъ борьбы межъ угнетеннымъ

И угнетателемъ, что старый міръ

Въ осколки разобьетъ, затмъ, быть можетъ,

Чтобы опять, и въ мір новомъ, слухъ твой

Его ребячьимъ плачемъ наслаждался?!

Ужли настолько ты жестокъ, что можешь

Носить въ душ сознанье Божьей воли

О мір страждущемъ, который долженъ

Спасать себя такою страшной мукой,

Такою мукой долгой, безконечной,

Что и теб придется передъ нею

Блднть подобно хвастуну, который

Для дла исполинскаго такого

Иного людямъ ничего и не далъ,

Какъ лишь безцвтный маленькій зародышъ

Да имя Божіе.

ІИСУСЪ.

Искаріотъ,

Зачмъ меня ты хочешь искусить?

Вдь видишь самъ по слабости людей,

По жизни ихъ позорной и порочной,

Что вс несчастья и страданья эти

Придутъ на родъ людской и безъ меня,—

Но міръ тогда отъ нихъ погибнуть долженъ.

Въ лнивой косности влачитъ онъ дни свои

И постепенно сохнетъ, увядая.

Сперва мечомъ его я разбужу!

И долженъ онъ неистово бороться

Со злйшею наслдственной болзнью,

Которая въ немъ волю разслабляетъ,

Шепча ему коварное: ‘Къ чему?—

Не лучше ль лечь теб въ тни прохладной

И сонъ вкушать, покуда не умрешь’.

Но правд, не было бы на земл

Ни этой тупости, ни тираніи,

Ни этихъ бдъ, когда бы сами люди

Такъ вялы не были, такъ неподвижны.

Знай, гибнетъ не одна лишь Іудея,

Весь міръ стремится къ гибели своей.

И вотъ для погибающаго міра

Являюсь я — спасенія зерномъ.

Я знаю самъ, онъ на меня возстанетъ,

Когда изъ сладкаго покоя рабства

Его я силой выведу на свтъ

Свободной жизни творческаго духа.

Въ горячечномъ бреду мечты и страха

Разрушитъ человкъ сосудъ цлебный,

Вмщающій спасеніе его,

И хорошо еще, когда лекарство,

Пролитое на землю, сохранитъ

И тамъ свою цлительную силу.

Коротокъ день мой. Мало въ немъ часовъ

Осталось мн для покоренья міра.

Ты страстно такъ стремишься къ разрушенью.

Зачмъ желать съ упорностью такою

Того, что такъ печально, безотрадно?

Вернись назадъ! Подумай, поразмысли!

Вдь высшая божественная сила,

Дарованная людямъ, есть способность

Освобожденья отъ оковъ и мрака.

ІУДА [отстраняясь].

Оставь при мн мое презрнье къ людямъ!

Заключена глубокая отрада

Въ презрньи томъ глубокомъ для меня.

Въ немъ также есть подобье божества,

Оно мн жизнь даетъ! Своею мыслью

И мудрой и глубокой покоряй

Себ ты человчество, а мн

Оставь мое презрнье. И когда

Они вс за тобою побгутъ,

Дай имъ законъ, хотя бъ изъ состраданья,

Объ истребленьи женщинъ на земл,

Чтобъ прекратилось всякое рожденье.

Да! Уничтожь въ зародыш людей,

И я паду во прахъ передъ тобою.

И мн и человчеству всему

Ты станешь благодтель величайшій.

ІИСУСЪ.

Оставь меня,— иди отсюда!

ІУДА.

Нтъ!

Не будь такимъ высокимъ и холоднымъ,

Прославь себя и тмъ, что снизошелъ

Къ бесд съ червякомъ и что вникаешь

Въ его совтъ! Поговори со мной.

Скажи мн, что влечетъ тебя къ тмъ слабымъ,

Измнчивымъ, непостояннымъ людямъ,

Которые кишатъ у нашихъ ногъ?

Зачмъ, скажи, ты хочешь навязать

Себя толп той дикой и безумной,

Которая тебя не понимаетъ?

Дави ее ногой! Такіе люди,

Какъ мы съ тобою, ненавидятъ смерть

За то, что жизнь она имъ прекращаетъ,

А тмъ людямъ ударъ ея пяты

Лишь милостію будетъ.

ІИСУСЪ.

Ты не правъ!

Вс люди преходящаго страшатся.

Стремленье отъ него освободиться,

Укрыться отъ него,— старо, какъ міръ,

И молодо, какъ сердце человка.

Но путь къ тому никмъ еще не найденъ.

Я научу людей переносить

Съ терпньемъ неизбжное — любовью.

ІУДА.

Любовью? Ба! Наполненъ воздухъ весь

Ужаснымъ безсердечьемъ, и зараза

Давно ужъ охватила родъ людской.

Такъ гд же здсь отыщемъ мы любовь?

Гд можемъ мы схватить летучій призракъ

И приковать его къ земл цпями?

Нигд, я говорю теб,— нигд.

ІИСУСЪ.

Скажи мн, отчего душа у женщинъ

Покойне и удовлетвореннй,

Чмъ у мужчинъ?

ІУДА.

Да просто оттого,

Что ограниченнй,

ІИСУСЪ.

Наоборотъ,

Душа ихъ совершеннй изначала,

И совершеннй потому, что въ ней

Горитъ любви огонь неугасимо.

Вотъ въ чемъ значенье ихъ! Гласитъ Писанье,

Что Ева первая вкусила плодъ

Отъ дерева познанія и посл

Передала уже тотъ плодъ Адаму.

Но человчество пренебрегло

Достоинствомъ жены высокимъ этимъ,

Оно вконецъ его въ ней исказило

И вотъ за то грозитъ ему погибель.

Не тмъ прогнвалъ Бога человкъ,

Что знанія искалъ. О ра сказка,

Потерянномъ людскимъ непослушаньемъ,

Придумана тиранами нарочно,

Чтобъ заковать имъ борющійся духъ

Въ священныя оковы послушанья

И ложнымъ страхомъ удалить отъ мысли

О божескомъ его происхожденьи.

Богъ — истина. И истину познать —

Одно и то же, что обрсть и Бога.

Я говорю теб, стремясь упорно,

Себя въ себ опять отыщутъ люди,

Жена же предназначена на то,

Чтобъ принести собой спасенье міру.

ІУДА.

Какимъ путемъ? Не понимаю.

ІИСУСЪ.

Слушай!

У ней любви сокровища такія,

Которыя и въ смерти утшенье,

И въ жизни міръ и счастье всмъ дадутъ.

Въ любви и состоитъ людей спасенье.

Освобождая женъ отъ униженья,

Святымъ примромъ матери моей,

Я открываю доступъ чувствамъ кроткимъ,

Спасаю человчество отъ муки —

Желать недостижимаго — и къ свту

Веду его!

ІУДА [прикладывая руку ко лбу].

Темна мн эта рчь.

ІИСУСЪ.

Тотъ свтъ — любовь!

[Наступаетъ долгое молчаніе].

ІУДА.

Теб присуще нчто,

Чему я, поневол, удивляюсь

И что къ теб влечетъ неотразимо.

И непонятно мн оно и страшно!

[Въ глубокомъ раздумьи].

О, если бъ мотъ найти я это нчто,

Которое одно меня смущаетъ!

Его я уничтожилъ бы немедля,

А тамъ,— а тамъ…

[Со страхомъ].

Тебя любить я сталъ бы!

[Молча и значительно смотритъ на Іисуса].

Съ рожденья къ людямъ я любви не зналъ.

Моя душа была покрыта тьмою,

Той тьмою безконечной, вкругъ которой,

Какъ около полночныхъ, темныхъ водъ,

Гнздятся только мысли объ убійств.

Надъ мракомъ тмъ пронесся ты, какъ пламя,

Какъ надъ пустыней бурный ураганъ!

И грудь моя невыразимой мукой

Истомлена, въ ней борются теперь

Вся ярость зла съ благоговньемъ кроткимъ.

Что можетъ значить это все?

[Съ внезапнымъ ршеніемъ].

Послушай.

Никто на свт такъ тебя не понялъ,

Какъ понялъ я! Для остальныхъ ты — притча,

А для меня ты — истина сама.

Тупой бычачій толстый черепъ міра

Твоей высокой мысли не пойметъ

И больно, въ кровь, боднетъ тебя рогами,

Когда ярмо его захочешь снять.

Оставь! Пускай идетъ своей дорогой.

Въ замну жъ за него возьми себ

Вс силы моего существованья!

Великъ тотъ человкъ, который можетъ

Высокой мысли сдлаться творцомъ,

Но еще выше совершитъ онъ подвигъ,

Когда ту мысль въ себ жъ и умертвитъ,

Пока ее въ грязи не затоптали!

Оставь же міръ итти своимъ путемъ,

И я тебя любовно обниму,

И вознесу тебя превыше облакъ,

Куда не достигаетъ дкій запахъ

Людскихъ грховъ, позора ихъ и бдъ.

[Подступаетъ къ нему ближе].

Или не лучше ли встряхнуть тебя мн

И снова пробудить въ крови твоей

Застывшаго отъ думы человка,

Чтобъ могъ ты изъ пустыни размышленья

Вернуться снова къ радостямъ земли.

[Схватываетъ его руки].

Смотри, какъ эти руки хороши!

Но слишкомъ нжны, чтобъ владть скирой.

И все же ты достоинъ быть царемъ!

Страну, что тамъ раскинулась предъ нами,

Добуду я съ оружіемъ въ рук

И подарю теб! Но прежде долженъ

Ты дать ударъ въ лицо своей мечт

И предоставить міръ его паденью!

ІИСУСЪ.

О вчный духъ,— не для того ли посланъ

Лукавый этотъ мн, какъ злое жало,

Чтобъ тмъ врнй свершилъ свое я дло?

[Отстраняется отъ Іуды].

Пусти! Что пользы, если ты сбереть

Хотя бъ и вс земныя силы мрака

И станешь цпь изъ нихъ ковать, ты все же

Не въ силахъ помшать мн, ты не можешь

Ничмъ тотъ часъ грядущій отдалить,

Когда воспрянетъ въ сердц человка,

Во всеоружьи силы, новый духъ.

Я знаю, что приверженцевъ немало

Ты средь людей имешь на земл.

Что за тебя — вся сила тираніи

И гордаго въ душ презрнья къ людямъ.

Имя видъ обычный человка,

Они — лишь зври дикіе въ душ,

И Бога самого — источникъ вчный

Любви и милосердія — безумно

Въ убійцу превращаютъ, заявляя,

Что созданы по образу Его.

Глумясь безстыдно надъ святымъ Писаньемъ,

Они его коварно извращаютъ

И очи человческаго духа

Стремятся выжечь раскаленнымъ словомъ

Ученья своего, что все стремленье

Возвыситься до Божества,— лишь гордость

И пагуба грховная души.

А между тмъ, глубокими чертами,

У человка каждаго въ лиц

Начертаны слова неизгладимо:

‘Вы боги вс и чада Божества’.

Ужли отвергнуть это въ силахъ вы,

Играющіе жизнію людскою,

Какъ лептами плохими. Горе вамъ

Въ тотъ страшный часъ, когда самосознанье

Настолько разовьется въ человк,

Что разобьетъ гнилую скорлупу

Своихъ тысячелтнихъ предразсудковъ,

Когда вс цпи рабства упадутъ

И духъ божественный, живущій въ людяхъ,

Познавъ себя и равный самъ себ,

Возьметъ бразды правленія надъ міромъ!

О, не надйтесь побдить въ тотъ часъ,

Когда вся грязь и вся нечистота,

Накопленныя вашимъ лицемрьемъ

Вокругъ меня,— исчезнутъ безъ слда,

Когда народы, въ радостномъ восторг,

Свободныя ко мн протянутъ руки,

Когда во мн узнаютъ своего

И Сына Человческаго люди

Поймутъ во всемъ величіи Его!

Благодарю Тебя, о Боже, Отче,

Что Ты, въ часы тяжелаго унынья,

Когда смертельно міровою скорбью

Мой духъ отягощенъ, ниспосылаешь

Мн мысль объ этомъ свтломъ торжеств!

И сладостно очами мысли видть,

Какъ безграничный духъ, стряхнувъ оковы,

Теперь уже свободно, безъ препятствій,

Все новыя творитъ и зиждетъ формы,

Какъ открываетъ онъ пространства міра,

Какъ побждаетъ муки вс свои.

Сбывается! и снова человкъ

Потерянную вчность обртаетъ,

Какъ обртаетъ прежнее лишь въ томъ,

Что кажется ему изобртеньемъ.

Сбывается! И есть ли что-нибудь,

Что было бъ невозможнымъ для нея,

Для этой безпредльной высоты,

Которой я предтечей лишь являюсь?

Не бойтесь же Духъ Вчный оскорбить

Стремленьемъ въ высь и жаждою познанья.

Богъ любитъ разумъ, что къ Нему стремится,

И въ томъ великая людей задача,

Чтобъ изъ болота косности подняться

И по ступенямъ мысли, полнымъ горя

И тяжкой муки, вознестись и стать

На равной высот съ Предвчнымъ Духомъ,

Его собой, себя Имъ дополняя.

Вотъ въ чемъ спасенье! И оно придетъ.

ІУДА [глухо].

Въ вкахъ далекихъ мыслью ты витаешь,

Какъ будто бы они уже пришли.

Но жаль, что только ты витать въ нихъ можешь,

Святая, одинокая душа!

Прискорбно: такъ великъ и — одинокъ.

И даже вовсе не живешь ты тломъ,

Оно чуть дышитъ отъ благоговнья

Передъ величьемъ духа твоего:

О, обрати хоть разъ серьезный ликъ

Къ цвтущей жизни, пусть лучи ея

И свтомъ и тепломъ тебя охватятъ!

А мн мое презрніе оставь.

Не отнимай у ногъ моихъ ты почвы,

Послдней почвы, гд стою я твердо:

Съ тхъ самыхъ поръ, какъ лепетать я сталъ,

Ни разу съ просьбой я не обращался

Ни къ дьяволу, ни къ Богу, ни къ людямъ!

[Внезапно преклоняетъ колни].

Но предъ тобой я падаю съ мольбою!

О, не бросай своей ты мысли въ міръ!

Ты ошибаешься въ доврьи къ людямъ,—

Я лучше знаю ихъ. Я убжденъ,

Что мысль великую они подхватятъ

И станутъ съ ней, какъ съ мячикомъ, играть

И станутъ изъ-за ней другъ съ другомъ драться,

Какъ изъ-за всякой вещи, что блеститъ

И кажется завидной имъ и новой.

Мн даже и теперь противно думать

Объ этой свалк ихъ! Прошу тебя я,

Оставь ты міръ итти своимъ путемъ!

Послушай: я тебя прошу!— прошу!

А знаешь ли, что это можетъ значить?

Здсь только три простыхъ, короткихъ слова,

Но если ими ты пренебрежешь,—

Въ нихъ смертный приговоръ и твой [еле слышно] и мой!

ІИСУСЪ.

Стараешься ты въ высь ко мн подняться?

Оставь. Туда не можешь ты достичь.

[Хочетъ итти].

ІУДА, [хватаетъ его за одежду].

Не уходи! Какъ это было? Да.

Я видлъ, какъ остановилъ ты взоръ,

Съ особымъ выраженьемъ, на одномъ

Созданіи прекрасномъ — съ выраженьемъ!

Та женщина — моя, ее теб

Хочу я подарить! Съ красою женской

Ничто на свт, врь мн, не сравнится!

Срывать лобзанья съ юныхъ устъ пурпурныхъ!..

Смотрть въ глаза — источникъ томной нги!..

Вкушать блаженства рая въ обладаньи!..

[Поднявъ руки].

Не убивай себя ты и меня!

Возьми ее и наслаждайся счастьемъ!

Лишь позабудь ученіе свое.

[Іисусъ покидаетъ его].

ІУДА [одинъ].

Хотлъ бы я теперь лишь одного,—

Чтобъ дернъ вокругъ меня лежалъ зеленый

И вороны кружились надо мной,

А я, коренья въ землю погрузивъ,

Стоялъ бы деревомъ, не сознающимъ

Существованья своего. Необходимо

Мн потерять сознанье бытія,

Чтобъ не сойти съ ума! И на кого же

Я бшенство свое излить бы могъ?

На что свою обрушить долженъ злобу?

На камни, землю, воздухъ? Безполезно!

Въ нихъ чувства нтъ. На самого себя?

Но стою ль я того? Когда вся жизнь

Слилась однажды въ замыселъ единый,

То человкомъ сдлала меня.

Негодный то былъ замыселъ! негодный!

Создай она меня простой пчелой,

Я былъ бы ей глубоко благодаренъ.

Вонзилъ бы жало я ему въ языкъ

И умеръ бы, съ жужжаніемъ побднымъ,

Отъ радости, что наконецъ онъ нмъ!

Онъ нмъ! Земля и небо,— вотъ оно!

Такой конецъ такому человку?

Нтъ, слишкомъ мелко, слишкомъ мелко это,

Чтобъ охладить мой жаръ! Пріятнй было бъ

Въ углу, какъ демонъ, тихо притаиться

И постепенно скрадывать лучи,

Свтящіе въ ум его высокомъ,

Пока въ немъ разомъ не настала бъ тьма.

Хотлъ бы я соломинку похитить,

Которая хранитъ великій духъ

Отъ потопленья въ мор безразсудства!

Добудь я міръ, его бъ охотно отдалъ

За ту одну соломинку!

[Вскакиваетъ].

Нашелъ!

Народъ! та почва, что вспахать онъ хочетъ!

Измнчивыя, какъ погода, души,

Вертящіяся по втру, рабы,

Которые, съ безумьемъ дикимъ, биться

Готовы противъ своего спасенья.

Нашелъ! нашелъ! Теперь онъ будетъ мой.

[Протягиваетъ надъ землею руки, для заклинанія].

Насытьте воздухъ ядомъ вашимъ, зми,—

Цвты, смертельный лейте ароматъ,

Чтобъ вашей мн отравой надышаться!

Вы, духи обольщенья, духи лжи,

Изъ царскихъ труповъ скрывшіеся въ землю,

Вставайте снова изъ своихъ расщелинъ

И оживите вс въ моей груди!

Потоки сры вашей адской лейте

Вы на людей! Топите ихъ въ безумьи

И дикую толпу бросайте на него!

Какъ шершень на пол въ воловье ухо,

Вопьюсь я въ человчество и стану

Его колоть и жалить до тхъ поръ,

Пока оно, въ слпомъ остервенньи,

Растопчетъ мысль спасенья своего!

[Вздыхаетъ].

Гд думалъ сять, камни онъ найдетъ.

Въ унынье впасть онъ долженъ, чтобы мн

Утшиться опять. Итакъ, за дло!

[Стремительно спускается съ горы въ сторону Галилейской равнины].

——

Немного времени спустя.— Назаретъ.— Рынокъ — Толпа народа.— Тснота.]

——

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ [своему мальчику].

Эй, Самуилъ, отставь-ка голубей-то

Куда-нибудь подале, къ сторонк,

Того гляди, что клтку намъ раздавятъ.

Скоре! Вонъ идетъ Іоакимъ.

Въ священническихъ ризахъ онъ, въ виссон,

А съ нимъ и важные совта члены.

Очисти мсто! Отойди подальше

Да шитому-то поясу, смотри,

Пониже кланяйся.

ІОАКИМЪ [приближается, громко читая Священное Писаніе. Вокругъ него старйшины города и большая толпа народа].

И рекъ Всевышній,—

Да будетъ славенъ Онъ!— чрезъ Малахію,

Пророка своего: ‘Хранить ученье

Должны уста священниковъ однихъ.

‘Учить Закону долженъ лишь священникъ,

‘Зане Господень встникъ онъ. И все же

‘Въ Израил и въ Іерусалим

‘Творится мерзость’. Мерзость и у насъ,

Въ цвтущемъ нашемъ град Назарет,

Гд славятъ попирателей закона,

Гд молча смотрятъ вс, какъ недостойный

Ученіе Господне извращаетъ.

‘Но Я во гнв истреблю его,

‘Творящаго сіе,— глаголетъ Вышній!—

‘Я истреблю въ Іакова шатрахъ

‘И самого его съ учениками

‘И всхъ, кто станетъ слдовать за нимъ’.

НАРОДЪ [вполголоса].

Аминь! Аминь!

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ [тихо мальчику]:

Смекаешь, Самуилъ?

Тутъ ясно рчь идетъ о дивномъ сын

Іосифа сосда.

ІОАКИМЪ.

И опять

Изрекъ Господь — да будетъ славенъ Онъ!—

Пророку Малахіи: ‘Васъ, сыновъ

‘Іакова, не уничтожу Я,

‘Но вы должны нести Мн безъ обмана

‘Питье и яства въ жертву, чистый хлбъ,

‘И ничего хромого, ни слпого,

‘Но лучшихъ лишь, упитанныхъ тельцовъ.

‘Несите мужескій лишь полъ изъ стада,

‘Не сокращайте жертвъ и отдавайте

‘Всю десятину въ житницу Мою,

‘Чтобъ домъ Господень пищей былъ наполненъ.

‘За это запрещу Я саранч

‘Съдать посвы ваши, отворю

‘Небесныя Я окна, чтобы дождь

‘Лился съ небесъ на землю въ изобильи,

‘И виноградная лоза дастъ плодъ,

‘И нивы ваши будутъ не безплодны.

‘Несите жертвы Мн безъ лицемрья

‘И испытайте благость вы Мою’.

[Читая, идетъ дале, по направленію къ рынку].

САМУИЛЪ.

Отецъ,— а Саваоъ, должно быть, толстый?

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ.

Ну, нтъ, сынокъ. Напротивъ, сухощавъ онъ

И очень строгій, гнвный человкъ,—

А жертвы больше ангелы съдаютъ.

Ну, не звай по сторонамъ. Смотри,

Опять сюда валитъ народъ. Припрячь-ка

Подальше голубей-то.

[Мальчикъ исполняетъ приказаніе. Толпа народа, волнуясь, надвигается ближе, въ толп — Іуда].

ІУДА.

Не кричали ль

Вы вс сейчасъ ‘аминь’ во славу Божью,

Когда Его служитель говорилъ?

ГОЛОСА.

Кричали! Да!

ІУДА.

А есть у васъ каменья?

ДИКІЕ ГОЛОСА.

Каменья есть и кулаки!

[Тснятся впередъ, въ глубину площади].

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ [задумчиво покачивая головой.]

Ну, Самуилъ,

Мн чуется недоброе! Смотри-ка,

Подъ деревами фиговыми тамъ

Стоитъ жена Іосифа съ дтьми.

[Кричитъ черезъ площадь].

Привтъ теб, любезная Марія!

Иди сюда. Съ прилавка моего

Теб удобнй будемъ видть сына

И радоваться материнскимъ сердцемъ.

Скоре, мальчикъ! Будь порасторопнй.

Очисти мсто! Вотъ идетъ сосдка.

Марія кланяясь подходитъ съ дтями.

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ [торопливо очищаетъ свой столикъ].

Вотъ встань наверхъ! Что? Или ты не хочешь?

Да что съ тобой? Смотри, какъ бьется сердце!

Въ рсницахъ дрожь! Теб ли горевать?

Вдь князя родила ты! Ну, признаться,

Моя жена на мст на твоемъ

Наврно вволю бы повеличалась!

Прилавокъ мой ей былъ бы слишкомъ низокъ,

Чтобы стоять, уперши руки въ боки,

Поднявши носъ и чванясь передъ всми,

Что родила такого человка.

Смотрите. Онъ подходитъ. Самуилъ,

Теперь вытягивай получше шею,

Вглядись въ него какъ слдуетъ. Его вдь

Я качивалъ когда-то на рукахъ.

Замолкли вс. Онъ говоритъ имъ что-то.

Досадно,— далеко пришлось стоять!

А тутъ еще, вдобавокъ, дуетъ втеръ

И вс слова относитъ. А скажи,

Сосдушка, не у тебя ль сегодня

Онъ будетъ ночевать? Коль у тебя,

То попроси, чтобъ эти рчи снова

Онъ вечеркомъ мн дома повторилъ.

Ты слушай, Самуилъ, и что поймешь,

Смотри, запоминай, сынокъ, потверже.

Одно-то ухо у меня, признаться,

Давно ужъ на задвижк, а въ другое,

Чуть я его подставлю, дуетъ втеръ,

Какъ будто бы трубачъ въ свою трубу.

МАРІЯ [нагнувшись впередъ, прислушивается съ сильно бьющимся сердцемъ].

О сладкія, о благостныя рчи!

Ужели мой онъ сынъ? Ужель нельзя

Мн, матери счастливой, восхищаться

Плодомъ своимъ?

ГОЛОСА ВЪ ТОЛП.

Богобоязненъ онъ.—

Нисколько. Онъ народъ лишь обольщаетъ.—

Но такъ никто еще не говорилъ.

Наврно онъ — Христосъ!— Не сынъ ли онъ

Іосифа? Что онъ изъ Назарета,

Извстно всмъ. Когда жъ придетъ Христосъ,

Никто не будетъ знать, откуда онъ.

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ.

Чего я не дослышу, вижу глазомъ.

Какой, поистин, прекрасный видъ!

Стоитъ, держа въ рукахъ святую книгу,

И изъ нея народу онъ читаетъ.

Такъ просто у него все, человчно,

Не такъ, какъ наше гордое священство!

Сосдушка, и даже самъ себя

Какъ будто уважать я начинаю,

Когда смотрю на сына твоего.

[Съ веселымъ смхомъ].

Ты только посмотри на гордеца,

Іоакима нашего! Стоитъ

И шелковую желтую одежду

Трясетъ, какъ будто вымочилъ ее.

Ха-ха! Ха-ха! Пыхтитъ, потетъ онъ

И роется въ мшк, должно быть, хочетъ

Потерянныя рчи отыскать.

ІОАКИМЪ [въ бшенств вскидываетъ руки вверхъ, выступаетъ впередъ и громитъ народъ злобными проклятіями, Іуда нашептываетъ ему].

Я вырву волосы свои и брошу

Ихъ между васъ, какъ тысячи проклятій!

Въ священномъ гнв разорву одежду,

Посыплю пепломъ голову и стану

Я вопіять ко Господу, чтобъ Онъ

Проклятія мои на васъ исполнилъ!

Будь проклятъ Назаретъ передъ Всевышнимъ

За то, что богохульника родилъ,

За то, что сыновья твои и дщери

Съ хвалою на устахъ идутъ за нимъ!

Да будетъ проклято отнын лоно

Рождающихъ въ теб! Твои долины

Поля и горы прокляты да будутъ!

Проклятье всмъ земнымъ на нихъ плодамъ!

Да будутъ прокляты людей тхъ души,

Которые въ стнахъ твоихъ умрутъ!

Проклятье имъ и вчный плачъ и скрежетъ

Средь огненныхъ потоковъ Гехиннона!

Проклятье имъ! Проклятье!..

[Падаетъ назадъ съ пною у рта].

НАРОДЪ [мгновеніе стоитъ молча, какъ бы оглушенный, и затмъ съ страшнымъ взрывомъ бшеныхъ криковъ бросается къ Іисусу].

Бей его!—

Тащи каменья!— Бей!— Священникъ правъ.—

Онъ городу погибель принесетъ!

Въ немъ бсъ!— Давай камней!

[Іуда руководитъ толпою].

МАРІЯ [прорывается впередъ].

Мой сынъ! Мужайся!

[Толпа опрокидываетъ ее].

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ [остолбенвъ].

Вотъ ужасъ-то! Вотъ страсти! И никто,

Никто не вступится! Эй, Самуилъ,

Тащи хоть голубей-то изъ толпы!

О бдная, несчастная ты мать!

Но что тамъ? Горе! Съ плечъ его хитонъ

Они пурпурный рвутъ и какъ въ крови

Въ немъ руки тонутъ ихъ. И разбжались

Пугливо вс его ученики.

НАРОДЪ.

Убить его! убить! И самъ онъ проклятъ

И на другихъ проклятье навлечетъ.

Побейте богохульника! Самъ Богъ

Священника устами говорилъ намъ.

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ.

О Господи! Вотъ дожилъ до чего!

И хоть бы кто вступился! Даже братья,

Здоровые такіе молодцы,—

И т молчатъ и въ сторону отходятъ,

Покрывъ лицо. Они въ него не врятъ.

Народъ вопитъ, сжимаетъ кулаки.

А онъ стоитъ межъ нихъ спокойный, твердый.

ІУДА [скрежеща зубами].

О, дьяволы трусливые, впередъ!

Что въ тл мн! Убейте прежде душу!

Камнями бейте! Унижайте, смйтесь!

Старайтесь подчинить его себ!

НАРОДЪ [дико реветъ за нимъ].

Камнями бейте! побивайте! Нтъ,

Пусть псы на улицахъ не лижутъ крови.

Его низринемъ лучше мы съ горы!

Ведите за городъ,— туда, къ обрыву!

А тамъ съ горы! съ горы его!

ІУДА.

Живй!

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ.

Шумятъ, какъ въ мор бшеныя волны!

Такъ вотъ конецъ! Что видть довелось!

Безумные! они его хватаютъ!

Нтъ, слава Богу! Что такое тамъ?

Онъ взоромъ ихъ, какъ молніей, разитъ,

Съ каменьями ихъ руки каменютъ —

И чудо совершается! Они

Какъ зври дикіе вокругъ него,

А онъ спокойно между нихъ проходитъ.

[Въ порыв вдохновенья бросается въ толпу].

Сейчасъ здсь чудо, чудо совершилось!

Послушайте меня вы, старика.

Не чудо ли, что бшеную кровь

Въ сердцахъ у васъ своимъ единымъ взглядомъ

Онъ могъ обледенить? и это чудо

Всевышній явно показалъ надъ нимъ.

Онъ истинно Христосъ! Не сомнвайтесь

И вруйте въ него! Вдь чудеса,

Которыя въ груди у васъ свершились,

О томъ, кто онъ, свидтельствуютъ ясно.

Смотрите, сами камни возмутились

Безумьемъ вашимъ: не могли въ него

Вы бросить ихъ. Послушныя вамъ руки

Остались безъ движенья, потому

Что праведника въ немъ он познали.

Вашъ ротъ открытъ былъ, губы шевелились,

А вашъ языкъ прилипъ у васъ къ гортани.

Слугою вашимъ быть онъ отказался,

Не захотлъ онъ дерзко проклинать

Того, кого благословлять онъ долженъ.

Ужели же сердца у васъ безумнй,

Чмъ руки и языкъ, иль мертвый камень?

Ужели вы избить его хотли

За то, что васъ, рабовъ, онъ пожаллъ?

Взгляните вкругъ себя,— на васъ самихъ

И на дтей на вашихъ! Разсудите,

Не пресмыкается ли весь нашъ родъ

Въ болот нищеты и униженья?

А наши-то священники на насъ

Не виснутъ разв, какъ піявки? Будьте…

СВЯЩЕННИКЪ [быстро перебиваетъ его].

Хулитъ онъ Бога въ избранныхъ Его:

Побейте камнями его немедля!

Во имя Божіе, берите камни!

Въ немъ бсъ соблазна съ вами говоритъ,

Ученьемъ лживымъ уловить васъ хочетъ,

Въ его словахъ — одинъ обманъ и лесть!

[Еще настойчиве].

Зажмите уши ваши! Заглушите

Своими криками вы рчь его,

Чтобы она на васъ не низвела

Проклятія, которымъ Богъ грозитъ

Въ пророчеств святомъ Іереміи:

‘Мечомъ и голодомъ должны погибнуть

‘Пророки эти лживые, а съ ними

‘Погибнуть долженъ вмст и народъ,

‘Который ихъ ученію внимаетъ’.

[Въ толп поднимаются шумъ и крики].

Чего жъ еще стоите вы и ждете?!

Уже Господь послалъ вамъ въ наказанье

И нищету, и тяжкій римскій гнетъ

За то, что вы ругаетесь Ему,

Давая жить межъ васъ людямъ, какъ этотъ.

Или въ конецъ хотите вы погибнуть?

Убейте же его скоре!

НАРОДЪ [бросая камни].

Бей!

Бей крпче, на смерть! Чтобы мсто наше

Во гнв Богъ не обратилъ въ пустыню.

О Боже грозный нашъ! о гнвный мститель!

Взгляни, сраженъ теперь противникъ Твой

Руками нашими. Помилуй насъ!

ТОРГОВЕЦЪ ГОЛУБЯМИ [падая раненый].

О городъ злыхъ убійцъ!

[Со стономъ Іоакиму].

Священникъ хитрый!

Пророка словомъ смерть ты мн принесъ.

О-о! На части рвется мое сердце!

Дрожатъ вс кости! Изъ открытыхъ ранъ

Струится жизнь горячею струей.

[Приподнимаясь].

О горе мн! Отъ боли я умру!

Но пусть предъ вами, мужи Назарета,

Раздастся умирающаго голосъ.

Презрнный, бдный, вами здсь убитый,

Почти мертвецъ, я все же говорю

И исповдую, что Іисусъ

Есть Божій Сынъ, явившійся во плоти!

И все жъ… О, если бы глаза мои

Источниками слезъ могли пролиться!

О если бы моря въ нихъ накопились,

Чтобъ смыть проклятіе съ сердецъ! Но нтъ:

Познать Его вы все жъ не въ состояньи!

Ты раздробилъ мн кости, Назаретъ,

Изъ-за словесъ пророка. Горе! горе!

Другія словеса его я вспомнилъ.

Они проклятьемъ тяжкимъ могутъ лечь

На васъ, мужи, и на дтей на вашихъ.

Часъ смертный наступилъ! Остатокъ силъ

Послдній отдаю. Внимайте жъ мн.

Сказалъ Іеремія: ‘О страна,

Страна, страна! Такъ говоритъ Господь:

‘Несчастьемъ накажу я твой народъ,

‘Ни во единомъ царств на земл

‘Не дамъ ему я прочно поселиться.

‘Для всхъ позоромъ будетъ тотъ народъ,

‘Онъ будетъ басней, притчей во языкахъ.

‘Проклятьемъ станетъ онъ во всхъ мстахъ,

‘Куда его я въ гнв расточу!’

Я расточу… Конецъ! Конецъ… насталъ.

[Умираетъ. Народъ въ трепет стоитъ вокругъ него].

СВЯЩЕННИКЪ [подходя].

Оставьте страхъ! Несчастіе такое

Не можетъ совершиться никогда.

Господь вдь самъ Іакову поклялся,

Что будетъ съ нимъ вовкъ, и Аврааму

Онъ, также съ клятвой, милость общалъ.

Ужли же Онъ свою нарушитъ клятву?

[Ходитъ, успокаивая, въ толп].

ІУДА [въ сторон].

И все-то, все — выводятъ изъ Писанья.

Въ своихъ видахъ имъ пользуется каждый,

И каждый правъ. Я рдко ужасаюсь,

Но эта неопредленность въ книг,

Въ которой люди, какъ безцнный кладъ,

Хранятъ свою завтную святыню,

Поистин меня приводитъ въ ужасъ!

[Подходитъ къ трупу].

И ты, старикъ, замолкъ теперь навки.

Ты самъ убилъ себя, безъ всякой пользы!

А я… Что я-то? Гд жъ моя побда?!

[Уходитъ].

ОТДЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Вианія, Домъ Лазаря.

Вокругъ расположены лежа дти, старики, женщины и мужчины изъ простого народа.

——

Магдалина сидитъ за дверью, на порог, въ колняхъ у нея много цвтовъ.

МАРА [выходитъ].

Ну, Магдалина, радостный денекъ

Насталъ для насъ сегодня. Ожидаемъ

Съ сосдями мы Господа къ себ.

Не правда ли? Да не сиди такъ, молча,

Вмшайся въ нашъ веселый разговоръ.

[Мужчинамъ].

Да укрпитъ васъ Богъ въ поко вашемъ

И финики да будутъ въ здравье вамъ!

Не сбгать ли на ключъ мн за водою?

МУЖЧИНЫ.

Будь такъ добра, любезная хозяйка.

ЖЕНЩИНЫ.

Здсь можно пить спокойно, безъ боязни:

У ней кувшины чисто и опрятно

Содержатся всегда, а это можно

Далеко не про каждую сказать.

МАГДАЛИНА.

О, сладкій видъ спокойствія и мира!

Пріятно, какъ сосди, въ ожиданьи,

Расположились тамъ въ тни прохладной

Зеленаго дворца, а съ неба солнце

Привтливо надъ головами ихъ

Единодушья нити золотыя

Сплетаетъ межъ втвей, и псни тихо

Щебечутъ птички имъ на этомъ пир

Подъ кровлею зеленой.

МАРА [возвращается съ полными кувшинами].

Вотъ вода.

Но пейте тише: холодна, какъ ледъ.

[Оборачивается].

А загляни-ка въ кухню, Магдалина,

На тучнаго козленка полюбуйся!

Онъ только что заколотъ, алый, сочный.

Вертитъ прилежно вертелъ Іохеба

И лижетъ пламя весело его.

Ты чувствуешь пріятный, нжный запахъ?

Давно ужъ я объ этомъ дн мечтала,

Когда откормленнаго мной козленка

Подамъ я Господу.

[Уходитъ въ домъ].

МАГДАЛИНА.

Когда внки

Надлаю изъ этихъ я цвтовъ,

Красиво уберется наша кровля,

По праздничному домъ разубранъ будетъ,

Чтобы его достойно намъ принять.

МАРА [возвращается, держа въ рук сосудъ для помазанія].

Быть можетъ, и Іуда съ нимъ придетъ?

Кувшинчикъ этотъ съ миррой ты вдь знаешь?

Хотлъ онъ взять его съ собой.

МАГДАЛИНА.

Зачмъ?

МАРА.

Тутъ нашимъ кошелькамъ была бы прибыль.

МАГДАЛИНА.

Когда его мн дали,— отъ стыда

Краснть должна я это вспоминая,—

Когда мн дали, я тогда еще

Значенія его не понимала.

Сосудъ, пріобртенный для грха,

Былъ драгоцннымъ полонъ содержаніемъ:

Въ немъ миро для помазанья царей.

МАРА.

Ты, кажется, обдумываешь что-то?

МАГДАЛИНА.

Мн нечего обдумывать, а сердце

Сжимается однимъ вопросомъ только:

Осмлюсь ли?

МАРА.

Да, цненъ этотъ нардъ.

МАГДАЛИНА.

А кто жъ его достойнй, какъ не Онъ?

МАРА.

Іуда хорошо бы заработалъ.

МАГДАЛИНА.

Молчи, молчи!.. ни слова мн о немъ!

Подай сосудъ. Къ прошедшему вернуться

Ничто меня теперь ужъ не принудитъ.

МАРА.

Ты, какъ царя, его помазать хочешь?

МАГДАЛИНА.

Я миро благородное спасу!

[Беретъ сосудъ отъ Мары].

Ликуйте, люди, въ этотъ день веселья,

Спши, Израиль, Господа встрчать!

[лежащему народу].

Вставаніе и весь путь его сюда

Одеждами своими устелите.

И въ самомъ мор пурпура нтъ ярче,

Чмъ пламя нашихъ любящихъ сердецъ,

Возженное къ нему его любовью!

НАРОДЪ [машетъ зелеными втвями].

Осанна Эмануилу! Осанна!

Царь мира, сынъ Давида, слава! слава!

Лазарь и Іохеба спшно выходятъ изъ дома.

ЛАЗАРЬ.

Подходитъ онъ? Да! Я ужъ будто слышу

Знакомый, тихій звукъ его шаговъ.

То другъ мой,— другъ, меня отъ смерти спасшій!

Мн костыля не надо, Іохеба,

Сегодня самъ тебя я провожу.

[Уходитъ съ Іохебою, остальные поспшно слдуютъ за нимъ|.

МАРА [качая головою].

Не каждый день богатаго купца,

Да и влюбленнаго еще, найдешь ты.

Когда бъ Іуда продалъ тотъ сосудецъ,

Хватило бъ денегъ боле, чмъ на годъ!

[Уходитъ за другими].

КЛИКИ НАРОДА [за сценой].

Осанна Эмануилу! Осанна!

Царь мира, сынъ Давида слава! слава!

Іуда входитъ раздраженный. Ученики, Іисусъ, Нарія Магдалина, Мара, Іохеба, Лазарь, народъ.

ІУДА.

И борода еще на подбородк

Моемъ растетъ! Надъ головой его

Она сосудъ разбила не жаля.

Такъ, значитъ, вритъ и она въ него!

Она, она,— воспитанная мною!

Пустыня вкругъ меня, одна пустыня,

А я еще могу мечтать о чемъ-то!..

Приходя въ ярость, грубо хватаетъ ее.

Къ чему была та трата? Непохвальна

Такая расточительность!

Магдалина спасается отъ него къ ногамъ Іисуса.

ІИСУСЪ [простирая надъ нею руку].

Она

Мн добрую услугу оказала,

Помазавши меня для погребенья

МАРА И МНОГІЕ.

Для погребенья? А не какъ царя?

ІИСУСЪ.

Не стуй, Мара.

[Іуд].

Прибыль ты взамну

Получишь отъ другихъ. Иди туда.

ІУДА.

Какъ? Прибыль, прибыль, прибыль? Но, да будетъ!

Дйствительно, въ простого торгаша

Я обращенъ проклятой этой жизнью!

[Уходитъ].

ІИСУСЪ [кротко Магдалин, которая съ плачемъ припала къ нему].

Теб же въ память, добрый твой поступокъ

Въ устахъ людей навки сохранится.

[Обращается къ народу].

Блажены кроткіе, они наслдятъ землю.

Блажены т, кто сердцемъ чистъ предъ Богомъ!

Блажены миротворцы — нарекутся

Они сынами Божьими. Блаженны

И т, кто сердцемъ милостивъ къ другимъ,—

Они за то помилованы будутъ!

Блаженны т, кто алчетъ, жаждетъ правды,-

Они насытятся! Блаженъ, кто плачетъ,—

Утшенъ будетъ онъ! Блаженъ и тотъ,

Кто духомъ нищъ и простъ! Блаженны вс

Гонимые за правду,— ихъ награда

Въ небесномъ царствіи!

МАГДАЛИНА.

Мой страхъ прошелъ.

МАРА.

Боюсь я лишь твоихъ воспоминаній.

МАГДАЛИНА.

Исчезли вс они,— и безъ слда!

МАРА.

Неужли? Удивляюсь я теб!

МАГДАЛИНА

Или тебя, быть можетъ, удивляетъ,

Что власть я надъ собой пріобрла?

Да. Это мн досталось не легко.

Труднй всего была борьба мн эта!

Сто разъ какъ бы невидимыя руки

Хватали сзади за плечи меня

И съ силою влекли назадъ въ погибель.

Съ привтливой улыбкою пороки

Ко мн свои объятья простирали,—

Но трудъ, тяжелый и упорный трудъ

Помогъ мн побдить желанья злыя.

Я честно поработала, сестра!

——

Долина Бенъ Хинномъ ¹).

¹) Расположенная на югъ отъ Іерусалима, долина эта подучила свое названіе отъ молитвенныхъ пснопній жрецовъ и воплей приносимыхъ ими жертвъ. Впослдствіи евреи обратили это названіе въ ‘Гехинномъ’ — геенну, долину осужденныхъ на муку гршниковъ. (Примчаніе автора).

——

ІУДА [подавленный происшедшимъ, идетъ медленно, поворачивая съ юга къ западу].

А! Бенъ Хинномъ? Вотъ гд я очутился!

Въ мозгу моемъ носились бурей мысли,

А ноги шли невдомо куда.

Здсь хорошо душ, покрытой мракомъ

И жаждущей отъ всхъ уединенья.

Стопа людей сюда не проникаетъ,

И лишь орелъ въ проклятомъ этомъ мст

Тревожитъ воздухъ крыльями своими.

Какъ медленно, печально здсь вода

Сочится но скал зеленоватой

И каплетъ, каплетъ внизъ, какъ будто плачетъ

О временахъ Молоха, миновавшихъ.

Здсь даже солнце силы не иметъ,

Приземисты здсь самыя деревья,

Понурыя, безплодныя отъ вка,

И длинныя ползучія растенья

Опутываютъ корни ихъ собою,

Какъ злая мысль — униженное сердце.

Я хорошо здсь чувствую себя!

На той скал, надъ пропастью нависшей,

Присяду я и стану внизъ смотрть,

Пока мои не углубятся мысли

И не найду покоя отъ себя.

Подходитъ къ скал и садится.

[Посл нкотораго молчанія].

А странное ты мсто, Бенъ Хинномъ!

Болзненнымъ желаньемъ полно,

Томишься ты о временахъ величья,

Когда стенанія и вопли жертвъ,

Здсь мучимыхъ, въ одно сливались съ пньемъ

Служителей роскошнаго Молоха,

Которому они дтей народа

Во всесожженья жертву приносили.

Земля твоя еще сыра, быть можетъ,

Отъ слезъ, что въ страх смертномъ здсь лились.

Твои каменья — алтари когда-то —

Хранятъ еще царапины отъ пальцевъ

Цплявшихся за нихъ среди мученій.

Не т ли это камни, что съ презрньемъ

Отталкиваю я теперь ногою?

Я потому людей и презираю,

Что вчно ихъ хваленая премудрость

Имъ служитъ помочами, на которыхъ

Одни другихъ таскаютъ, какъ ребятъ,—

Что то, что было для отцовъ святыней,

Становится посмшищемъ для внуковъ,

А для дтей ихъ снова свято станетъ,—

Что дьявола и Бога представляютъ

Они себ во образ какихъ-то

Двухъ страшныхъ и огромныхъ человковъ,

Которые, столомъ имя міръ,

Костями жъ — добродтель и пороки,

Играютъ межъ собой на души ихъ.

Охъ, эти мн великіе пророки!

Охъ, эти вдохновенные творцы

Людскихъ законовъ, вры, убжденій!

Они свои же собственныя мысли

Въ кумира превращали для людей,

Его своимъ дыханьемъ наполняли

И надували щеки, чтобъ народы

Благоговйно въ прахъ предъ нимъ склонялись.

О Моисей, о Самуилъ, Илья!

Отъ васъ узналъ великую я тайну,

Какъ смя мысли сять въ борозду

Тысячелтій цлыхъ! Но какая

Отъ этого всего была вамъ польза?

Вы умерли, скудельные сосуды,

И вс давно ужъ обратились въ прахъ,

Вернулись снова вс во мракъ, въ ничто,

Изъ коего когда-то вы возникли,

Вдь что же можетъ быть мрачнй утробы,

Родившей насъ, и что еще ничтожнй

Того, едва замтнаго, зерна,

Которому довольно капли квитты,

Чтобъ умереть?!

[Помолчавъ].

Какъ душенъ воздухъ здсь!

Изъ пропасти ползетъ сюда по скаламъ

Удушливая сырость испареній

И крадется къ живущему коварно,

Неся съ собою смерть! Мн стоитъ лишь

Остаться здсь на камн и вдыхать

Тлетворный этотъ ядовитый воздухъ,

На третій день лежалъ бы здсь я трупомъ,

И все, все было бъ кончено тогда!

Раввины учатъ, что самоубійство

Есть самый тяжкій грхъ и утверждаютъ,

Что за него казнитъ Іегова

Проклятьемъ вчнымъ и огнемъ геенны.

Смюсь я надъ глупцами съ ихъ ученьемъ,

Я презираю вьючный скотъ людской

Съ его привязанностью къ благамъ жизни.

Теб, Іегова, высокій Богъ,

А также и теб, верховный дьяволъ,

Бросаю смлый вызовъ: размозжу

Я голову себ объ эти камни

И ринусь внизъ не закрывая глазъ!!

Вы слышите, какъ я глумлюсь надъ вами?

Я — персть и прахъ! Но гд же, гд же вы,

Что терпите такое поношенье?

Да, прахъ ршилъ свое уничтоженье,

И вы его не въ силахъ удержать!!

Отступаетъ нсколько шаговъ для разбга, чтобы кинуться въ пропасть. Изъ чащи на вершин противоположной скалы появляется Іисусъ.

ІИСУСЪ [громко].

Іуда!!!

ІУДА [невольно останавливаясь].

Кто здсь именемъ моимъ

Десятикратный громъ въ ущель поднялъ?

ІИСУСЪ.

То я.

ІУДА.

Сойди! сойди! Вокругъ вершины

Нависли облака, и ими ты

Окутанъ, какъ одеждою туманной.

Или ты Богъ?

ІИСУСЪ [подходя ближе].

Теперь узналъ меня?

ІУДА.

Такъ это ты? Чего же здсь ты ищешь?

ІИСУСЪ.

Ищу тебя я.

ІУДА.

Горе теб, горе!

Ты мысль мою исполнить помшалъ!

Я бросился бы въ бездну и на части

Себя бы тамъ о камни раздробилъ.

О, горе теб, горе, что лишилъ

Меня ты смерти окликомъ своимъ.

IИСУСЪ.

Ты умереть пока еще не долженъ.

ІУДА.

Но кто же ты, что говоришь: не долженъ,

Когда я самъ того хочу?!

[Молчаніе].

О, горе!

Ты прежде страхъ внушалъ мн, а теперь

Могу тебя я только ненавидть

ІИСУСЪ.

Отнын на земл любовь лишь будетъ,

А страхъ исчезнуть долженъ навсегда.

ІУДА.

Проклятіе любви! Она меня

Отталкивала вчно, съ юныхъ дней.

Еще нагимъ и слабымъ червякомъ

Любовь меня на улицу швырнула,

Гд свиньи състь могли меня, иль кони

Копытами своими растоптать.

Проклятіе, проклятіе любви,

Которая родительской завется!!

Нашелъ меня одинъ изъ сильныхъ міра

И, тронувшись моимъ ребячьимъ пискомъ,

Меня онъ взялъ и въ домъ къ себ отнесъ.

Здсь положилъ къ сосцамъ своей собаки

И подъ столомъ своимъ меня, какъ пса,

Онъ сталъ воспитывать. Врагами мн

Такіе жъ псы голодные бывали.

Они хватали у меня т крохи,

Что падали съ трапезы богача.

О, къ ближнему хваленая любовь,

Проклятье отъ меня теб, проклятье!!

Потомъ ребенка вытолкнули въ жизнь,

И жилъ я, всмъ чужой и одинокій.

Со мной сношеній избгали люди,

Они меня глубоко презирали,

Глумились надо мной, и все за то лишь,

Что былъ я бденъ и немного значилъ

Въ глазахъ толпы. Проклятіе, проклятье

Любви высокой вашей къ человку!!

Прекраснйшую женщину на свт

Поработилъ себ я, противъ воли

Ея родни и всхъ ея домашнихъ,

И съ нею вмст разршилъ я тайну

Возникновенья человка, далъ ей

Испробовать вс наслажденья міра,

Но лишь она увидла тебя,

Какъ я былъ ею брошенъ и отвергнутъ.

Проклятіе любви коварной женской!

Но главное тысячекратное проклятье —

Божественной любви, что допускаетъ

Расти и вновь плодиться здсь людей,

Двуполый родъ несчастныхъ бдняковъ,

Которымъ нтъ въ ея владньяхъ дома,

Ни на земл, ни тамъ, на небесахъ.

Безъ родины блуждаемъ мы вокругъ

Игрушкою втровъ и прихоти того,

Кого отъ всей души я проклинаю!!

ІИСУСЪ ХРИСТОСЪ [взглядываетъ на него].

ІУДА [вспыхнувъ]

Чего теб? Зачмъ твои глаза

Такъ смотрятъ на меня?

[Отворачивая лицо].

Увы, какъ цпью,

Сковалъ меня онъ взглядомъ. Какъ ни рвусь я,

Не разорвать той цпи мн.

ІИСУСЪ [кладетъ руку ему на голову].

Іуда!

ІУДА [въ ужас].

А!!!

ІИСУСЪ.

Мужемъ будь, крпись, теперь съ тобою

Я говорить хочу.

ІУДА.

Молчи, молчи!

Твой голосъ, какъ потокъ, меня объемлетъ.

Оставь меня! Иль, Богу вопреки,

Который ввергъ меня въ юдоль людскую,

Я не стоялъ досел, какъ утесъ,

Дробившій волны въ пыль? Иль разв не былъ

Свободенъ я, какъ левъ пустыни, бившій

О землю такъ, что вся она стонала,—

Пока ты не пришелъ?! О горе, горе!

Подъ корень подрубилъ ты кедръ могучій,

Но, падая, онъ и тебя убьетъ!

ІИСУСЪ.

Зачмъ же медлишь ты?

ІУДА.

О Іисусъ!

Къ людямъ, которыхъ ты училъ, пойду я,

Чтобы предать тебя. А люди т,

Которымъ, какъ и мн, ты ненавистенъ,

Тобою овладютъ, схватятъ, свяжутъ…

Твой свтлый ликъ, который до земли

Меня передъ тобой теперь склоняетъ,

Померкнетъ, умирая, и для насъ

Другой, какъ ты, Мессія не возстанетъ.

Но горе, горе этому народу,

Который умертвитъ тебя. Мой гнвъ

Его навки съ корнемъ уничтожитъ.

ІИСУСЪ [протягиваетъ руку къ Іерусалиму].

Вставай же и иди!

ІУДА [невольно повинуется, при выход изъ долины онъ останавливается и смотритъ назадъ].

Его тамъ нтъ.

Въ туман скрылся онъ. Но вотъ теперь

Его я снова вижу на вершин,

Надъ нимъ сіяетъ солнца свтлый лучъ!

А тамъ внизу клубятся испаренья,

И тучи черныя къ гор ползутъ.

Иди, Іуда, отомсти евреямъ

За день, когда родился ты на свтъ.

Иди! иди! Ужъ молніи, какъ стрлы,

Несутся на меня, и втеръ ночи

Чрезъ нивы сжатыя летитъ со свистомъ

Вослдъ за мной. Иди, иди, Іуда!!

[Спшитъ къ Іерусалиму].

ОТДЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Гесиманскій садъ.

—-

Стражники [входятъ].

——

Приказъ намъ данъ, чтобъ связаннымъ доставить

Его къ игемону.

ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИКЪ.

И также Иродъ

Четверовластникъ выразилъ желанье

Его увидть.

ОДИНЪ ИЗЪ СТРАЖНИКОВЪ.

Чмъ-то только это

Окончится, когда его мы схватимъ?

ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИКЪ.

Клянусь Юпитеромъ, не мудрено

Предвидть и развязку. Непокорство

Должно быть сломлено. Вдь называетъ

Его народъ ‘царемъ надъ Іудеей’.

А что же это, какъ не бунтъ прямой?

И потому, выходитъ, онъ — измнникъ —

И бунтовщикъ,— не первый, не послдній,—

А всмъ такимъ иль петля, или крестъ.

ДРУГОЙ СТРАЖНИКЪ.

Теб-то лучше знать, Аристодемъ,

Вдь прежде-то и самъ ты былъ изъ ихнихъ,

А нынче сталъ еще построже ихъ.

ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИКЪ.

Я обращенъ, и чтобы доказать,

Что обращенъ недаромъ, самъ его

Прибью я ко кресту. Подайте цпи!

[Передъ нимъ кладутъ связку цпей].

Тотъ, на кого я цпи наложу,

Не вырвется наврно, и никто

Изъ Назарейской секты ихъ не сможетъ

Освободить его отъ этихъ путъ,

Пока лучъ солнца жгучій не пошлетъ

Ему освобожденья въ высот,

А высотой я называю крестъ,

И эта высота поспорить можетъ

Съ князьями изъ-за первенства во власти!

А станете жалть вы Іисуса

За то, что онъ больныхъ вамъ исцлялъ

И денегъ не просилъ, что съ вами хлбъ

Онъ преломлялъ по дружб,— не забудьте,

Что вислицъ найдется и для васъ.

СТРАЖНИКЪ.

Пророкъ великій онъ и происходитъ

Отъ Вчнаго.

ДРУГОЙ.

И грхъ тяжелый будетъ,

Когда надъ нимъ насилье совершатъ.

ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИКЪ.

Что?! Рабское отродье! Жалкій трусъ!

[Ударяетъ его].

Да будь онъ хоть и Богъ, какъ говорите,

Онъ высшаго изъ всхъ боговъ прогнвалъ,

А этотъ высшій богъ зовется Понтій!

Не только самому, коню его

Еще сегодня вс вы поклонялись!

Такъ разв онъ не высшій Богъ надъ всми?

Нтъ, видно, мн придется самому

По лстниц взбираться съ осужденнымъ,

А на другихъ надяться нельзя.

Къ тому жъ я псню спть умю,

Она подходитъ къ стуку молотка.

Не одному преступнику я ею

Послдній часъ предсмертный усладилъ.

Пока возьмите цпь. А тамъ глядите,

Насколько ваши утшенья смогутъ

Ему въ тотъ часъ страданья облегчить.

[Уходитъ со смхомъ.]

Входятъ военачальникъ въ сопровожденіи воиновъ, знатные іудеи, фарисеи и книжники.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ.

Занять вс выходы! Довольны ль вы?

Вдь предъ нами нтъ вины на немъ.

Онъ подать кесарю платилъ исправно,

Какъ за себя, такъ и за всхъ своихъ,

ОДИНЪ ИЗЪ ТОЛПЫ.

Откуда только деньги онъ беретъ?

ДРУГОЙ.

Ему ихъ, говорятъ, приносятъ рыбы.

Ученики ихъ ловятъ и во рту

Берутъ у нихъ статиры.

ПЕРВЫЙ.

Пустяки!

Хотлось бы мн знать, откуда деньги?

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ.

Откуда бы ни шли, но запахъ денегъ

Пріятнаго въ себ содержитъ мало!

Насъ этотъ человкъ не оскорбилъ.

ФАРИСЕИ И КНИЖНИКИ.

По нашему совту, Іоанна

Казнилъ въ темниц Иродъ, и боимся

Народа мы, когда въ живыхъ оставимъ

И этого.

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ.

Но никакой вины

Не знаемъ мы за нимъ.

ФАРИСЕИ и КНИЖНИКИ.

Хулилъ онъ Бога.

Субботу оскверняль. Въ поляхъ колосья

Ученики его срывали въ день субботній

И ли ихъ!

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ.

Такъ что жъ? Я полагаю,

Что и въ субботу каждый хочетъ сть.

ДРУГІЕ ФАРИСЕИ.

Держалъ себя высокомрно, гордо.

Да много, много есть за нимъ грховъ.

ТРЕТЬИ.

О насъ дурное говорилъ.

ЧЕТВЕРТЫЕ.

Постановленій

Не исполнялъ и за однимъ столомъ

далъ онъ съ гршниками, съ мытарями.

[Тснятся вокругъ военачальника,]

Мы много бы теб поразсказали,

Что было тутъ, что было тамъ…

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ [отстраняя ихъ].

Однако

Вы, фарисеи, врно вездсущи,

Что знаете про вс его дла.

ЗНАТНЫЙ ЕВРЕЙ.

Общественное дло здсь.

ДРУГОЙ [перекрикивая его].

Соблазнъ!

ВС.

Соблазнъ! соблазнъ!

ВОЕНАЧАЛЬНИКЪ.

Ну, будетъ! Вы добились

Приказа, чтобы взять его подъ стражу,—

И для того мы здсь

ФАРИСЕИ И ЕВРЕИ.

Мы подтверждаемъ,

Что требуемъ схватить его немедля.

[Вс уходятъ].

[Розоватое вечернее освщеніе. Входятъ Марія Магдалина и Мара].

МАГДАЛИНА.

Садовникъ гд?!

МАРА.

Не замчаешь ты,

Какое здсь обиліе цвтовъ,

Какъ сладко вс они благоухаютъ!

Взгляни, какъ золотисто крокъ цвтетъ,

Какъ маслины въ вечерній этотъ часъ

Голубоватой дымкою одты,

А въ тхъ роскошныхъ розовыхъ кустахъ

Поютъ перекликаясь соловьи.

МАГДАЛИНА.

Мн не до нихъ!

МАРА.

А если намъ теперь,

По-твоему, не время наслаждаться

Красою ровъ и пньемъ соловьевъ,

Пойдемъ скорй домой. Тогда и мн

Здсь въ Гесиманіи, по правд, жутко,

И псни соловьевъ не веселятъ.

Пойдемъ, пойдемъ! Но что же это значитъ,

Что думаешь о немъ ты объ одномъ,

Его лишь одного повсюду ищешь?

Смотри, не заслужи опять упрека,

Какъ въ тотъ послдній разъ, когда его

Помазала ты миромъ драгоцннымъ.

И что, скажи, подумаетъ садовникъ,

Замтивши навязчивость твою?

МАГДАЛИНА.

Я знаю, что садовникъ ему преданъ.

Его святыя, дивныя слова

Давно садовнику проникли въ сердце,

И онъ наврно защититъ его.

Сжимается душа моя тоскою,

Пока я не найду его. Идемъ!

[Увлекаетъ Мару за собою].

[Входитъ Іисусъ съ учениками безъ Іуды].

ПЕТРЪ [съ горячностью].

Вотъ, Господи, вотъ два меча нашлось!

ІИСУСЪ.

Оставь мечи въ поко. Если бъ думалъ

Отъ нихъ я защищаться, неужели

Не могъ бы попросить о томъ Отца?

Онъ легіоны ангеловъ послалъ бы.

Но сказано въ Писаньи: поражу

Я пастыря, и разбгутся овцы.

По истин, скажу вамъ, въ эту ночь

Вы обо мн вс скоро соблазнитесь.

ПЕТРЪ.

Хотя бъ и вс другіе соблазнились,

Но я теб останусь вренъ.

ІИСУСЪ.

Жаль

Горячности сердечной мн твоей.

О Петръ, не дале, какъ нынче ночью,

И еще прежде пнья птуха

Ты отречешься отъ меня.

ПЕТРЪ.

Когда бы

И умереть пришлося мн съ тобой,

Не отрекусь.

УЧЕНИКИ.

Мы за тебя, учитель,

Готовы вс на смерть, и ни одинъ

Изъ насъ не отречется.

ІИСУСЪ.

Эта ночь

Мн тяжела. Душа моя прискорбна

До смерти. О когда бъ возможно было,

Чтобы меня минула эта чаша.

Такъ бодрствуйте и бдите, неизвстно,

Когда вернется дома господинъ,—

Придетъ ли онъ къ вамъ вечеромъ, иль въ полночь,

Или при пньи птуха, иль утромъ.

Смотрите же, чтобы, явившись къ вамъ,

Онъ не засталъ васъ спящими. И то,

Что вамъ сказалъ я, говорю и всмъ:

Мужайтесь, бодрствуйте!

[Уходитъ. Ученики остаются, нкоторые изъ нихъ садятся].

ІИСУСЪ [возвращаясь]

Не спишь ты, Симонъ?

ПЕТРЪ.

Нтъ, Господи.

ІИСУСЪ.

Оставьте ночи тьму

И сил власть! Написано въ писаньи:

Какъ на разбойника они съ мечами,

Съ дрекольемъ на него пошли толпой,

А между тмъ я каждый день сидлъ

Межъ ними въ синагог. Спишь ты, Симонъ?

ПЕТРЪ.

Нтъ, Господи.

ІИСУСЪ.

Ты спишь. Стоятъ и дремлютъ

Плотская слабость въ нихъ взяла свое,

А надо бы имъ бодрствовать, молиться.

[Уходитъ].

Магдалина и Мара [возвращаются].

МАГДАЛИНА.

Напрасны наши поиски, напрасны!

Мы не нашли его! Ученики

Лежатъ и спятъ.

[Ломаетъ руки].

Христа здсь нтъ межъ ними!

Но гд же онъ? Его мы всюду ищемъ.

Въ гробниц той его легко бъ садовникъ

Укрылъ на это время.

ІИСУСЪ [появляясь].

Я садовникъ!

МАРІЯ МАГДАЛИНА.

О если ты его увидишь, другъ,

Скажи, чтобы спшилъ! Въ саду мечи,

Мы видли, сверкаютъ, а изъ рощи

Доносятся и шумъ, и голоса.

Укрой его въ гробниц отъ враговъ,

Пусть тамъ, хоть годъ, живетъ, отъ всхъ сокрытый,

А мы съ сестрой беремся приносить

И пищу и питье.

ІИСУСЪ [благословляетъ ее].

Любила много ты

И многое за то теб простилось.

[Удаляется].

МАРІЯ МАГДАЛИНА [потрясенная опускается на колни].

Кто это былъ?! Не вспыхнуло ли пламя

На мст, гд стоялъ онъ? Самый воздухъ

Не содрогнулся ль весь, какъ бы отъ грома?

То голосъ былъ — его!

МАРА.

То былъ садовникъ?!

МАРІЯ МАГДАЛИНА.

Его мы не узнали. Гд же были

Глаза мои? Сокрыла ли его

Ночная мгла, иль заслонилъ мой страхъ,

Ужасныя рисующій картины?

Горячій потъ струится по ланитамъ,

Волнуется, кипя, по жиламъ кровь…

Бги за нимъ, моли и заклинай!

Скажи, что мы, мы — врныя ему…

Сама я не могу,— дрожу отъ страха,

Отъ слабости не въ силахъ я бжать.

МАРА.

Я побгу къ нему. И то ужъ польза,

Когда его предупрежу я.

[Убгаетъ въ сторону, куда скрылся Іисусъ].

МАГДАЛИНА [съ трудомъ поднявшись съ колнъ, указываетъ на учениковъ].

Спятъ!

И могутъ спать они! Но и сама,

Увы, слабю я!

[Шатаясь приближается къ ученикамъ].

Лежатъ мечи.

Ихъ только два,— и все-таки довольно!

Одинъ изъ нихъ не взять ли въ руку мн?

[Беретъ мечъ].

Я разбужу народъ! Я дочь народа,

И грудь моя отвагою горитъ.

Вокругъ него, какъ вкругъ царя Сіона,

Мы соберемся дружною толпой,

Прогонимъ смло римскія когорты

И свергнемъ иго рабства своего.

Мессія онъ — посланникъ свтлый Божій!

Мессія онъ и любимъ мы его!

Я разбужу учениковъ, я бодрость

Вдохну опять въ ихъ робкія сердца.

Вставайте, други! Искушеніе близко!

Взгляните, ужъ они идутъ! Идутъ!

Торопятся сюда на злое дло!

[Въ глубин сада показываются Іуда съ воинами, священники, іудеи, фарисеи, книжники и стражники съ факелами, свтильниками и дрекольемъ].

ІУДА.

Заглохни, звукъ, погасни, свтъ творенья,

Пади, природа, въ прежнее ничто,

Погибни, міръ, и навсегда изгладь

И память о своемъ возникновеньи.

МАРА [вбгаетъ, вн себя].

Я видла его въ борьб жестокой,

Съ лица катился потъ, и плакалъ онъ

Горячими, кровавыми слезами.

Два мужа свтлые стояли подл,

И ангелъ утшалъ его. Какое

Ужасное виднье это было!

Всего отсюда на верженье камня.

ПЕТРЪ.

Пусть женщина меня не посрамитъ!

[Вырываетъ мечъ у Магдалины, Іаковъ также вооружается мечомъ. Появляется Іисусъ и направляется къ толп вооруженныхъ.]

ІУДА.

Сладчайшій изъ ядовъ, причина зла,

Смертельнйшая сила тайныхъ силъ,

Пришло и для расплаты время,-

Умри навки на его устахъ.

[Идетъ къ Іисусу и цлуетъ его].

Привтъ мой, равви!

ІИСУСЪ.

Поцлуй любви

Избралъ ты знакомъ для преданья друга?

О жалкій врагъ! За кмъ сюда пришли вы?

ВС.

За Іисусомъ, что изъ Назарета,

Его въ саду мы ищемъ.

ІИСУСЪ [выступая навстрчу толп].

Это я!

[Толпа отступаетъ, нкоторые падаютъ на землю].

Я — Іисусъ! Зачмъ вы отступили?

[Слуги приходятъ въ себя, впереди ихъ рабъ Малхъ съ обнаженнымъ мечомъ].

ПЕТРЪ.

Ты, Малхъ, изъ первыхъ долженъ умереть!

[Онъ и Іаковъ ударяютъ на вооруженныхъ. Схватка. Женщины убгаютъ, моля жестами о помощи].

ІИСУСЪ.

Ужели откажусь я выпить чашу,

Которую отецъ мн посылаетъ?

Оставь оружье, Петръ, и успокойся!

ПЕТРЪ.

Но, Господи, ужъ я сразилъ его!

[Указываетъ на упавшаго на землю Малхв. который молитъ съ крикомъ: ‘Спаситель, исцли меня! Помилуй!’]

ІИСУСЪ [ученикамъ въ то время, какъ его связываютъ].

Не унывайте! Міръ я побдилъ.

[Военачальнику].

Оставьте ихъ итти.

[Военачальникъ знакомъ выражаетъ согласіе].

ІОАННЪ [съ плачемъ бросается на грудь Іисуса].

Учитель! Нтъ,

Тебя я не покину!

ІИСУСЪ.

На меня

Ты положись. Надйся, врь, люби

И страхъ откинь.

ПЕТРЪ И ДРУГІЕ УЧЕНИКИ.

Надялись мы вс,

Что ты спасешь Израиля отъ плна.

Теперь они убить тебя хотятъ,

А ты молчишь.

ІИСУСЪ.

И вы покойны будьте!

Кто разршитъ великую загадку,

Какъ не Господь одинъ, властитель мира?

Я въ васъ, а вы во мн! И потому

Не надо плакать вамъ. Я возвращусь!

Какъ молнія сверкаетъ отъ востока,

Такъ будетъ и пришествіе мое.

Теперь иду, вамъ приготовить мсто

Въ дому Отца, а посл возвращусь

И васъ къ себ возьму, чтобъ тамъ, гд я,

И вы со мною были, какъ сказалъ вамъ:

Гд буду я, тамъ будете и вы,

И станете двнадцатью судьями

Двнадцати Израиля колнъ.

УЧЕНИКИ [между собою].

Двнадцатью? Двнадцатью?! Неужли

Искаріота принялъ ты въ число?

ІИСУСЪ [указывая на Іуду, который стоитъ скорчась, въ сторон].

Когда въ себя придетъ, и покаяньемъ

Омоетъ грхъ, и онъ лишенъ не будетъ

Всей славы той, которую ему

Предуготовалъ я.

[Удаляется, связанный слугами].

ІУДА [съ судорожнымъ смхомъ].

Ха-ха! Ха-ха!

——

Въ тотъ же часъ.

——

Іисусъ передъ совтомъ книжниковъ въ зал Газифъ ¹).

¹) Одна половина этого зала была священна, другая, гд ставили обвиняемыхъ, но считалась священною. Отсюда исходили законы для Израиля. На постановленія этого суда для приговореннаго уже но было апелляціи.

——

КАІАФА.

Ты обвиненъ въ кощунств, такъ какъ ты

Моленье совершалъ не въ храм Божьемъ —

Да будетъ славенъ Онъ!— а межъ нечистыхъ

И въ пол, посреди зврей.

ІИСУСЪ.

По правд,

Первосвященникъ, я скажу теб:

Тотъ храмъ, гд я молился,— Божій храмъ.

РАВВИНЪ.

Я, равви Аши, Левіемъ рожденный,

Свидтелемъ встаю противъ тебя.

Я видывалъ не разъ, какъ ты молился

За синогогою въ любое время

И, отвернувши въ сторону лицо,

Подобно беззаконникамъ, о коихъ

Упоминаетъ мудрый равви Хуна,

Какъ сказано въ Писаніи: ‘окрестъ

Блуждаютъ беззаконники’.

КНИЖНИКЪ.

Вина

Достойна смерти. Мы объ этомъ

Находимъ случай у Абайе равви.

Онъ говоритъ: ‘Однажды человкъ

Молиться началъ сзади синагоги

И отвернувшись отъ нея лицомъ.

Помимо проходилъ Эліахунъ.

Увидвъ это, онъ извлекъ свой мечъ

И умертвилъ мечомъ онъ человка’.

ІИСУСЪ.

О горе вамъ! Годами вы сидите

Въ дому Отца и вншность блюдъ и чашъ

Вы очищаете, не замчая,

Какой нечистоты они полны!

Послушайте, что я сказать хочу вамъ.

Вы на талмудъ свою кладете руку

И думаете Богу угодить,

Когда постановленія людскія

Вы въ точности начнете соблюдать.

Возьму и я теперь одно въ немъ мсто

И васъ спрошу, а вы отвтьте мн.

Когда Давидъ царемъ былъ въ Іуде,

Напала на него однажды скорбь,

Что сосчитать не можетъ онъ часовъ

Межъ первою зарею и второю,

Чему причиною былъ крпкій сонъ,

Въ часъ полночи его одолвавшій.

И ночью Богъ во сн ему явился

И повеллъ на слдующій день

Повсить арфу въ головахъ постели.

Давидъ исполнилъ это повелнье,

На каждой же изъ стнъ опочивальни,

Другъ противъ друга, сдлалъ онъ отверстья.

Когда настала ночь и часъ пришелъ,

Въ который кони ноздри раздуваютъ

И, сдлавъ ими вздоховъ шестьдесятъ,

Встаютъ отъ сна,— въ тотъ часъ повялъ втеръ

Отъ свера къ востоку, и, проникнувъ

Въ отверстія, онъ такъ подулъ на арфу,

Что струны зазвенли и Давидъ

Отъ сна воспрянулъ въ самый часъ полночный,

И въ первый разъ нашелъ онъ для часовъ

И правильную мру и дленье.

И Бога возблагодарилъ Давидъ

И прожилъ жизнь, Писанье изучая,

Свои владнья объзжая часто

И судъ творя народу своему.

Теперь посмотримъ душу человка:

Подобна и она Давида арф.

Дыханіе Предвчнаго надъ ней

Проносится, и коль охватитъ струны,

Он въ восторг пть должны Творца.

И человкъ, гд бъ онъ ни находился,

Спшитъ къ земл склониться въ умиленьи,

Среди ли храма, въ пол ль, повернувшись

На полночь ли, къ востоку ль,— безразлично:

Везд къ нему благоволитъ Господь,

Везд его молитв Онъ внимаетъ.

Какъ втерокъ въ свое явился время,

Чтобъ звуками Давида разбудить,

Такъ и Господь ужъ врно время знаетъ,

Когда Ему коснуться струнъ души.

Иль отрицать хотите вы, раввины,

Что часъ, когда Господь насъ призываетъ,

Есть истинное время для молитвы?

[Они не ршаются дать отвтъ и молчатъ].

НИКОДИМЪ [плача приближается къ Іисусу].

О свтлый мужъ, исполненный величья,

И ты стоять здсь долженъ, какъ преступникъ,

На мст, предназначенномъ злодямъ!

Они молчатъ, передъ тобой — и все жъ,

И все жъ? Ахъ, лучше бъ здсь хотлъ я видть

Ликъ божества, окаменвшій въ гнв,

Чмъ ихъ подвижныя, живыя лица,—

Въ чертахъ ихъ смерть написана твоя!

ІИСУСЪ [подаетъ ему руку].

Ужъ если плакать, Никодимъ, плачь лучше

Объ Іерусалим, о себ,

О томъ, что ты родился Іудеемъ.

Настанетъ скоро ваше горе. Плачь.

КАІАФА [гнвно своимъ].

Смотрите, Никодимъ, ужъ за него,

А тамъ и остальные. Нтъ, ужъ лучше

Пусть этотъ человкъ одинъ умретъ,

Чмъ весь народъ изъ-за него погибнетъ.

[Совтуются].

НИКОДИМЪ.

О Господи, когда бы захотлъ ты,

Ты не стоялъ бы здсь. Вдь весь народъ

Былъ за тебя. Ты могъ бы быть царемъ.

ІИСУСЪ.

Не въ этомъ мір царствіе мое.

Я царь,— ты не ошибся,— и рожденъ,

Чтобъ истину свидтельствовать людямъ.

КАІАФА.

Верховный судъ Израиля, внемли!

Вс мною здсь испробованы средства,

Чтобъ обратить его, но въ немъ упорство

Еще сильнй и непреоборимй,

Чмъ солнца свтъ. Законы наши вс

Нарушилъ онъ, его жъ происхожденье

Ни для кого не составляетъ тайны.

Но все жъ по заповди, данной Богомъ,—

Да будетъ славенъ Онъ!— оберегая

Простой народъ, который ему вритъ,—

Еще разъ я спрошу его при всхъ.

[Торжественно, обращаясь къ Іисусу.

Тебя я заклинаю Богомъ вышнимъ!

Свободенъ ты. Отвть же намъ свободно,

Воистину ли ты провозвщенный

И всми ожидаемый Мессія?

ІИСУСЪ.

О лицемръ! Какая же свобода

Въ оковахъ и цпяхъ? Да и къ чему?

Когда на твой вопросъ отвчу:— да,

То, все равно, ты мн вдь не повришь,

Когда жъ спрошу я: отчего не вришь?

Отвта на вопросъ ты мн не дашь.

Услышать истину ты не желаешь

И хочешь только обвинить меня.

О, горе человку, надъ которымъ

Такой творится судъ. Его погибель

Заране уже предршена. Кончайте!

КАІАФА.

Тебя живымъ я Богомъ заклинаю,

Отвть предъ нами: истинно ль Христосъ

И Божій Сынъ ты?!

ІИСУСЪ.

Да.

КАІАФА [разрываетъ мантію и закрываетъ голову.

О богохульство!

СУДЬИ [выступая].

Изъ устъ его услышали мы слово,

Которое одно достойно казни.

Повиненъ смерти онъ.

ВС.

Повиненъ смерти.

[Покрываютъ головы].
[Никодимъ и немногіе другіе отворачиваются отъ судей и подходятъ къ Іисусу. Іоаннъ проталкивается сквозь стражу и народъ къ своему учителю].

НИКОДИМЪ.

О равви! На устахъ твоихъ улыбка?

ІИСУСЪ.

Зерно сначала умереть должно,

Чтобъ принести плоды. Моя кончина

Въ васъ вру укрпитъ

[По знаку первосвященника слуги окружаютъ Іисуса].

ІИСУСЪ.

Насилья власть

Ужъ начинаетъ длать свое дло.

Не много мн осталось говорить,

Но еще разъ опять вамъ повторяю

Я заповдь мою: живите дружно

Въ единодушьи и въ любви другъ къ другу.

Вдь гд жъ еще любовь съ единодушьемъ

Найдете, кром какъ межъ васъ самихъ?

Іоаннъ рыдая падаетъ предъ нимъ и цлуетъ его руки.

ІИСУСЪ.

Не плачь такъ горько о разлук нашей.

Я только первый въ длинномъ ряд тхъ,

Которые послдуютъ за мною,

И много ихъ въ внцахъ своихъ терновыхъ

Пройдетъ за мной по этому пути,

Пока страданьемъ міръ освободится.

ІОАННЪ.

Останься, Господи, останься съ нами!

ІИСУСЪ [поднимая его].

Вдь я всегда при васъ. На мн познайте,

Какой свободы можетъ человкъ

Въ душ своей достигнуть и къ какому

Высокому служенію онъ призванъ.

Я посланъ въ міръ, чтобъ возвстить объ этомъ.

[Никодиму и Іоанну].

Прочувствовали ль вы мои слова?

ІОАННЪ.

Я не забуду ихъ и посл смерти!

ІИСУСЪ [воинамъ].

Ведите же меня, куда вамъ должно.

[Воины уводятъ его].

НИКОДИМЪ.

О Боже, Боже,— что за человкъ!

[Стоитъ потрясенный, прислонясь къ столбу. На двор поетъ птухъ].

——

Скалистая мстность вблизи Голгоы.

—-

ІУДА [поднимается изъ ущелья].

Покоя нтъ! Мн не найти покоя

Ни здсь, ни тутъ, ни тамъ!— Нигд, нигд!

Я точно зврь, травимый на охот,—

Чуть лишь заслышу крикъ, я встрепенусь

И дале бгу, все дальше, дальше.

Вчера меня невидимое что-то

Схватило за спину и повлекло

Назадъ полями къ Іерусалиму,

Пока не сталъ я предъ его темницей.

Здсь притаился въ дальнемъ я углу

И заглянулъ къ нему черезъ ршетку,

О скалы, вы, не знающія боли,

И даже ненависть такая, какъ моя

Невольно поблднла передъ мукой,

Какую тамъ -страдальцу причиняли.

Я сталъ къ нему спиной, глаза зажмурилъ,

И все жъ его я видлъ предъ собой.

Онъ связанный стоялъ и въ то же время

Какъ будто бы царилъ надъ всей свободой

Земли и неба, ясный взоръ его

Какъ мечъ, огнемъ палящій, херувима

Сверкнулъ во тьм и мн вонзился въ грудь.

И тутъ, земная персть, я только понялъ,

Какъ близки мы съ тобой! Лицо свое

Окуталъ я плащомъ, какъ будто этимъ

Укрыться могъ отъ самого себя.

‘Онъ завтра будетъ распятъ’, говорили

Мучители. Я бросился бжать

Межъ стнъ, черезъ поля, черезъ предмстья.

А ликъ его горитъ во мн, какъ пламя,

И жжетъ, и опаляетъ онъ Іуду.

Взреви, Левіаанъ изъ глубины!

Свои оковы, бури, разорвите!

Дрожи, волнуйся и трясись, земля,

Чтобъ я средь силъ бушующихъ природы

Могъ снова отыскать частицу жизни,

Которую онъ взглядомъ растопилъ!

О если бы не эта тишина!

О если бы стада кругомъ ревли,

Бсились кони, топали о землю

Иль вспыхнулъ бы кругомъ пожаръ, который

Весь міръ испепелилъ бы, чтобы мн

Найти въ себ опять покой желанный!

А эта тишина терзаетъ болью,

Она взрываетъ грудь, какъ ураганъ

Въ меня впускаетъ когти, какъ чума,

Преслдуетъ меня, какъ ангелъ смерти

Своимъ разящимъ, поднятымъ копьемъ!

Какъ холодно смешься ты, природа!

Съ насмшкою глядишь на мой позоръ,

Но отъ тебя я убгу далеко,

Хотя бъ до тхъ невдомыхъ предловъ,

Гд утромъ занимается заря!

Какъ крылья ворона, мои одежды

По втру, раздлившись, поднялись.

Куда жъ меня теперь вы понесете?

Подъ облака иль въ пропасть мрачной бездны?

Куда? Куда?

[Схватываетъ края одежды, раскинувъ руки наподобіе крыльевъ, и скрывается гонимый втромъ].

Куда жъ? Куда, скажите?

[На томъ же мст сходятся три человка].

ОДИНЪ.

Откуда вы?

ДРУГІЕ.

Спускаемся съ Голгоы,

ОДИНЪ.

А я еще туда.

ДРУГІЕ.

Смотрли мы,

Какъ ко кресту его тамъ прибивали,

И плакали невольно.

ІУДА [возвращаясь].

Умеръ онъ?!

ВС ТРОЕ [сторонятся]

Кто этотъ человкъ?

ІУДА.

Кричите громче!

Пробейте скалы этимъ словомъ страшнымъ,

Заставьте треснуть ихъ. Скажите только,

Что умеръ онъ!

[Они молчатъ].

Но нтъ! Еще не могъ,

Не могъ онъ умереть, я это вижу

По вашимъ лицамъ,— свтъ еще на нихъ!

А если бъ это уже совершилось,

Они бъ у васъ ночною тьмой покрылись

И смерть сковала бъ ихъ рукой костлявой,

Отбросило бъ тупыя стрлы солнце,—

А мн, мн было бъ хорошо!

ОДИНЪ ИЗЪ ЛЮДЕЙ.

Признаться,

Когда бы тотъ, который распятъ ими,

Пророкомъ былъ, какъ люди говорятъ,

Иль сыномъ Божіимъ, то неужели

Не въ силахъ былъ бы онъ спасти себя

Отъ муки на крест и смерти?

ІУДА [хватаетъ его].

Жидъ!

Будь проклятъ всякъ, кто думаетъ, какъ ты.

Весь Іерусалимъ, что надо мною

Теперь смется, издваясь,— весь онъ,

Съ своими золочеными верхами,

Падетъ во прахъ за то, что въ ослпленьи

Съ тобой одни онъ мысли раздляетъ.

[Трясетъ его].

О если бъ былъ ты всею Іудеей!

Схватилъ бы я тебя и съ крутизны

Швырнулъ бы внизъ, чтобъ сердце ты о камни

Разбилъ себ, и знай, что для тебя

Такъ лучше было бы — погибнуть сразу,

Чмъ вчное проклятіе носить!!

ВС ТРОЕ.

О горе намъ,— онъ, врно, бсноватый!

[Мгновенно настаетъ глубокая тьма. Воетъ буря. Обломки скалъ проносятся въ воздух. Девятый часъ].

Что съ нами? Иль колеблется скала?

Не движется ль земля? О скорби день!

ІУДА.

День радости, скажите! Кто посмлъ

Ножомъ ударить небо прямо въ сердце?

Я, я пронзилъ его! И солнце никнетъ,

Подобное огромной капл крови,

И гаснетъ помертввшая земля!

ВС ТРОЕ [убгая].

О горе намъ! День судный наступаетъ!

Послдній часъ! Послдній часъ пришелъ!

ІУДА.

Теперь, когда готовъ весь міръ распасться,

Мн снова хорошо! О протяни жъ

Мн, дерево, свой сукъ изъ состраданья,

Я не хочу случайно быть раздавленъ

Осколками земной планеты нашей.

Хочу разстаться съ жизнью я, какъ богъ,

Свободный даже и въ послднемъ вздох!

[Дерево раскачивается изъ стороны въ сторону].

Какъ жалкій прутъ, ты гнешься, гордый стволъ,

Невидимыми силами влекомый

За волосы зеленые. Бери

Съ меня примръ, будь стоекъ, будь силенъ!

[Начинается землетрясеніе].

А! Рвутся ужъ внизу долинъ закрпы,

И горы движутся одна къ другой.

Голгоа показалась, и на ней

Мн виденъ онъ, прибитый ко кресту,

На голов его внецъ терновый

И сердце прободенное открыто

Предъ пораженными глазами міра!

Я вижу это все и не дрожу.

Мн это зрлище — благодянье,

И исцленье мн оно даетъ.

Ты для меня былъ дивнымъ содержаньемъ,

Но, какъ вино, ты вылитъ весь теперь

И опьянилъ вселенную собою!

Пустымъ сосудомъ сталъ я безъ тебя.

Куда онъ годенъ? Для кого онъ нуженъ?

Я уничтожу жалкій тотъ сосудъ!

[Вшается на своемъ пояс].
[Налетаетъ буря, срываетъ его, вырываетъ съ корнемъ дерево и разбиваетъ скалу. Глубокая тьма. Виденъ Распятый].

МОЛИТВА МАРІИ У КРЕСТА.

О Господи, стояла у креста я,

Теперь простерта ницъ передъ Тобой:

Спаси людей отъ тяжкаго страданья,

Пошли имъ свтъ, разсй ночную мглу!

——

Хижина Лазаря.

——

Марія Магдалина. Мара. Іохеба. Лазарь. Два незнакомца. Іуда безъ признаковъ жизни лежитъ на лож Магдалины.

——

НЕЗНАКОМЕЦЪ.

Хотите знать, какъ мы его нашли?

Вамъ, женщинамъ, пожалуй, стало бъ жутко,

Когда бы все, какъ было, разсказать!

Изъ Іерусалима вышли съ братомъ

Еще до свта мы. Пройти хотлось

Намъ прежде въ Эфраимъ, а тамъ въ Дамаскъ.

Вдь мы торговцы оба, а торгуемъ

Съ нимъ аравійской розовой водой

И время все проводимъ мы въ дорог.

По зорьк предъ Великою субботой

Пошли мы въ путь, чтобъ къ вечеру дойти

До Эфраима намъ и сть тамъ агнца,

А оставаться въ Іерусалим

На праздникъ было намъ обоимъ страшно.

Вдь наканун тамъ несправедливость

Великая должна была свершиться:

Сбирались кровь пролить они того,

Кто былъ всего Израиля надеждой.

Глубоко насъ все это огорчало,

Но оба мы вдь маленькіе люди,

Хоть чувствуемъ, а говорить не станемъ.

Такъ, молча, и собрались мы въ дорогу.

Мой братъ сходилъ верблюдовъ нагрузить,

Я заперъ двери, опоясалъ сумку

Съ динаріями свтлыми и вмст

Пошли мы съ нимъ къ Дамаскимъ воротамъ,

Гд ждали верблюды со слугами.

Вдали за нами раздавались крики,

Мы слышали проклятья, богохульство,

Мы видли шумящую толпу,

Но не оглядываясь шли все дальше

Своимъ путемъ. А день былъ очень жаркій,

Какъ точно раскаленными иглами,

Лучами солнце жгло все наше тло,—

Верблюды даже отъ жары томились,

И мы, до трехъ добравшись пирамидъ,

Стоящихъ предъ гробницами царей,

Тамъ, гд глубоко, въ вчномъ полумрак,

Течетъ ручей Силоа, гд согласно

Преданью древнему и страшный судъ

Произойти надъ міромъ долженъ, тамъ

Мы поневол сдлали привалъ.

Знакома, вроятно, вамъ пещера,

Въ которой сиживалъ Іеремія

И плакалъ о погибели Салима?

Укрылись въ ней мы отъ жары несносной,

А предъ пещерою въ тни на отдыхъ

Легли верблюды подъ присмотромъ слугъ.

Когда вы знаете пещеру эту,

То вамъ, наврное, извстно также,

Что Адонаи, всевышній нашъ Господь,

Для своего ужъ дряхлаго раба

Веллъ холоднымъ камнямъ той пещеры

Покрыться теплымъ мохомъ, и что тамъ

На каждомъ стебельк еще висятъ,

Какъ свтлая роса, пророка слезы,

Которыя онъ выплакалъ тогда.

На камень гд когда-то онъ сидлъ,

Прислъ и я, а братъ у ногъ моихъ

На землю легъ, обнявъ меня рукою.

И жутко стало тамъ обоимъ намъ.

Въ стнахъ кругомъ, въ холодномъ, мертвомъ камн

Намъ непрерывно слышались удары

Незримыхъ водъ, какъ бы біенье сердца,

Которое устало жить и хочетъ

Разбить грудной костякъ своей темницы.

И оба мы заплакали невольно.

О чемъ мы съ братомъ плакали тогда,

Я не берусь вамъ точно объяснить,

Но только не могли мы съ нимъ не плакать.

Вдругъ почва вся подъ нашими ногами

Зашевелилась, скалы задрожали,

Мы ринулись на воздухъ изъ пещеры.

Тамъ,— помните?— напротивъ есть скала,

Похожая на обликъ человка,

Задумчиво смотрящій въ небеса.

Хотли тамъ спастись мы, такъ какъ бурно

Земля кругомъ зелеными волнами,

Какъ глубина морская, колебалась.

Но ужасъ намъ оковываетъ ноги:

Скалистая глаза стоитъ живая,

Бровь движется у ней, глаза сверкаютъ!

И медленно склоняется лицо.

Отъ облаковъ къ земл, все ниже, ниже.

А мы все это видимъ и стоимъ,—

Бжать намъ некуда. И вотъ внезапно

Какъ будто мечъ ту гордую главу

Отъ туловища разомъ отскаетъ,

Она летитъ съ ужаснымъ громомъ въ пропасть,

И пыль, поднявшись облакомъ высокимъ,

Скрываетъ душу леденящій видъ.

И ницъ мы оба падаемъ на землю,

Пытаемся молиться, но отъ страха

Не въ силахъ мы ни слова произнесть.

Густая тьма охватываетъ землю,

Надъ нами бурный вихрь несется съ ревомъ,

Отъ ужаса не смемъ мы дышать.

Когда же, много времени спустя,

Открыть глаза мы наконецъ ршились,

Надъ всей природой, окружавшей насъ,

Лежала тишина изнеможенья.

Отъ нашихъ слугъ и отъ верблюдовъ нашихъ

Не видно было даже и слда.

Тамъ, гд подъ пальмами они лежали,

Теперь зіяла бездна. Намъ самимъ

Не меньшая опасность угрожала:

Подъ глыбой, на которой мы ютились,

Уже съ горы шумя бжалъ потокъ

И подмывалъ ее. А подл насъ

Деревья, бурей вырванныя съ корнемъ,

Безпомощно протягивали руки

Въ пустую высь. Обломки скалъ громадныхъ,

Какъ головы, отрубленныя въ битв,

Катились внизъ, и точно волоса,

Раскинувшись отъ пыла боевого,

Растенья блдно срыя космами

Еще трепались вкругъ ихъ черныхъ лицъ.

То, что мы видли, ужасно было,

Но предстоялъ намъ видъ еще ужаснй!

Царей гробницы вскрыты были вс

И въ нихъ, между внцовъ скривленныхъ, ржавыхъ

И скипетровъ полуистлвшихъ, кости,

Лишенныя своихъ одеждъ висонныхъ,

Лежали, ужасая наготою.

А средь костей, которыя когда-то

Руками и ногами назывались,

Въ ужасныхъ судорогахъ билось, корчась,

Живое существо, изъ плоти съ кровью,—

Такой же человкъ, какъ сами мы!

Его мертвецъ костлявый придавилъ

И черепомъ разъденнымъ своимъ

Ему уперся въ самое лицо.

Тотъ человкъ и былъ вотъ этотъ самый,

Котораго сюда мы принесли.

Его мы высвободили изъ страшныхъ

Объятій костяку. Открылъ глаза онъ,

Взглянулъ безсмысленно на насъ, и снова

Закрылъ онъ ихъ. Но намъ не показалось,

Чтобъ умеръ онъ. Въ груди его еще,

Едва замтно, чуялось дыханье.

И вотъ, чтобъ въ немъ спасти остатокъ жизни,

Его и принесли мы.

[Кладетъ руку на грудь Іуды]

Но теперь

Затихло все. Недвижна грудь его.

МАГДАЛИНА.

Затихло все. Предъ нами только трупъ.

ЛАЗАРЬ.

Накинь мой плащъ на тло, Магдалина,

А Мара разведи скорй огонь.

Я домъ поджечь хочу, чтобъ онъ могилу

Нашелъ себ въ огн, а мы вс вмст

Пойдемъ отсюда прочь!

НЕЗНАКОМЕЦЪ.

Пойдемъ и мы.

[Указываетъ на Мару].

Отдай-ка эту смуглую двицу

Мн въ жены и пойдемте вмст съ нами.

ЛАЗАРЬ [отдаетъ ему Мару].

Да снизойдетъ на васъ благословенье!

НЕЗНАКОМЕЦЪ.

Приму крещенье я, и братъ мой также,

Тогда оно пребудетъ съ нами вчно.

МАРА.

А какъ же ты, сестрица Магдалина?

МАГДАЛИНА.

Въ пустыню удалюсь я

МАРА.

Какъ? Одна?

Одна, и безъ защиты?!

МАГДАЛИНА.

Посмотри

На водяную лилію! Она

Качается въ челн своемъ зеленомъ

Надъ водной быстриною, не заботясь,

Что эта быстрина, разбушевавшись,

Ее всецло можетъ поглотить.

И самъ потокъ довріе такое

Въ цвточк беззащитномъ уважаетъ,

И съ лаской кроткой бурная стихія

Охватываетъ слабыя коренья

И бережно цвтокъ она качаетъ

И псни колыбельныя журчитъ.

А я освящена Творца рукою

И неужели меньше я ея?

МАРА.

Сестра, сестра, не покидай насъ!

МАГДАЛИНА.

Мара,

Оставь меня. Ничьи слова другія

Здсь больше раздаваться не должны,

Гд скоплено сокровище такое

Его рчей. Вся жизнь моя отнын

Молитвой благодарственною будетъ!

Какъ чистый звукъ, изъятый изъ напва

Разстроеннаго — жизни человка.

ЛАЗАРЬ [преклоняется предъ нею].

Сестра, благослови насъ — и иди.

[Зажигаетъ хижину].
Марія Магдалина выходитъ, остальные слдуютъ за нею.

ЛАЗАРЬ [Іохеб, въ то время, какъ хижина охвачена огнемъ.]

Покрой лицо отъ пламени, старуха,

Посыпли перстью голову, какъ я,

И плачь со мною о народ нашемъ.

МАРА.

Взгляните,— Магдалина разстается!

Взошла на высоту, остановилась

И намъ рукой привтъ прощальный шлетъ.

Одежда желтоватая ея

Сверкаетъ издали, какъ золотая,

А ликъ подобенъ лику серафима,

Глаза какъ два сіяющихъ топаза

И пряди дивныя волосъ горятъ

Въ лучахъ зари вечерней, какъ огонь,

Который гретъ лишь, не сожигая.

Теперь съ привтомъ руку поднимаетъ

Она къ небесной вышин, какъ будто

Туда желаетъ путь направить свой.

Взгляните же, взгляните! Не сидите

Недвижно такъ, подобно, изваяньямъ

Изъ камня сраго, иль чугуна,

Обросшимъ мохомъ и покрытымъ пылью.

Взгляните, какъ, на посохъ опираясь,

Она отъ насъ уходитъ, дальше, дальше…

Ахъ, гд же наша, наша-то отчизна?

[Незнакомецъ подходитъ и привлекаетъ ее къ себ].

‘Историческій Встникъ’, т. 115, 1909

ІУДА ИСКАРІОТЪ

ЭЛИЗЫ ШМИДТЪ

ОТДЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Читайте также: