H. И. Северинъ.
Исторія одного развода.
РОМАНЪ
РОМАНЪ
ВЪ 2-ХЪ ЧАСТЯХЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Шредера. Гороховая, No 49.
1882.
ЧАСТЬ I.
ЧАСТЬ I.
I.
——
——
II.
III.
История одного развода, Северин Н., Год: 1881
Время на прочтение: 233 минут(ы)
Давали какую-то новую комедію въ Маріинскомъ театр. Публики набралось такъ много и у вшалки для верхняго платья было такъ тсно, что Дмитрію Николаевичу Таманскому пришлось прождать довольно долго, прежде чмъ знакомый капельдинеръ не узналъ его и не кинулся въ его сторону съ такимъ торопливымъ и почтительнымъ — ‘пожалуйте, ваше п-во’, что толпа невольно оглянулась и даже немножко разступилась передъ господиномъ невысокаго роста, съ моложавымъ лицомъ и блокурыми волосами, къ которому относилось это воззваніе.
Высокій брюнетъ, снявшій съ себя пальто съ мховымъ воротникомъ и протягивавшій его служителю, такъ и остался съ вытянутыми впередъ руками, въ глупой поз человка, не знающаго, куда двать свою ношу. Онъ началъ искать глазами другаго капельдинера, а молодая женщина, пріхавшая съ нимъ, продолжала немилосердно теребить его за рукавъ.
— Подержи мой платокъ, Коля, я сниму шубку, — повторила она тономъ капризнаго ребенка.
— Подожди. Сейчасъ… Ты видишь, мн некому отдать пальто. Этотъ скотъ кинулся подслуживать какому-то генералу, — проговорилъ брюнетъ довольно громко и такимъ ровнымъ и спокойнымъ голосомъ, какъ будто онъ разговаривалъ не въ публичномъ мст, а на своей квартир, между самыми близкими людьми.
Многіе изъ присутствовавшихъ улыбались Г. Астафьевъ тоже улыбался, хладнокровно озираясь по сторонамъ, а дама его, между тмъ, продолжала волноваться. Но она говорила очень тихо, близко пригибаясь къ его уху и видимо, досадуя на то, что онъ и не думаетъ поддерживать разговоръ въ томъ же тон.
— Я теб говорила, что лучше раздться внизу, — здсь вкъ не дождемся…
— Слуга покорный, чтобы простудиться!.. Внизу… этого еще не доставало!.. Пойдемъ лучше дальше.
— Нтъ ужь, все равно, подождемъ здсь.
— Какъ знаешь, но въ такомъ случа перестань же меня дергать по крайней мр… Я не понимаю, почему ты не хочешь подняться лсенкой выше… Вонъ тамъ, у той вшалки, почти никого нтъ… И при выход будетъ легче разобраться…
— Нтъ ужь, лучше здсь, — повторила она.
— Не понимаю!— съ усмшкой пожалъ онъ плечами.
Гд же Николаю Ивановичу Астафьеву было понять, что жен его не хочется проходить по корридору въ поношенной шубк, крытой сукномъ и во многихъ мстахъ наскоро зашитой самымъ безобразнымъ образомъ? Стоило только мелькомъ взглянуть на него, чтобъ убдиться, какъ равнодушно, относится онъ къ такимъ пустякамъ, какъ приличный костюмъ и тому подобные знаки отличія, изобртаемые людьми для возбужденія зависти другъ въ друг. Но подругу его старенькая шубка начала смущать съ первыхъ ступенекъ ярко-освщеннаго подъзда, когда вокругъ нея затснилось такое множество щегольскихъ пальто и красивыхъ мховыхъ ротондъ, что хоть провалиться сквозь землю, такъ въ ту же пору.
Марья Алексевна не ожидала, что будетъ такъ свтло и надетъ столько нарядной публики. Она такъ давно не была въ театр, что успла уже забыть все это… Паша ей сказала: Надньте старый салопъ сударыня, — жаль новый-то трепать на извощик въ такую мокроть, да и ночь къ тому же. Сейчасъ при вход снимите, — кто васъ увидитъ?— ‘Кто увидитъ… Глупая эта Паша!.. Да вс видятъ!.. Очень нужно было ее слушать, какъ будто нельзя было самой сообразить, что въ такой шубк неприлично хать въ театръ’.
Маръя Алексевна начала торопливо стаскивать несчастную шубку, а также большой вязаный платокъ съ головы.
— Я отойду къ лстниц, — прошептала она, нагружая мужа этими вещами.— Здсь ужасно тсно… У меня голова кружится отъ духоты.
Она пробралась къ одному изъ углубленій въ корридор, ведущемъ въ партеръ, и начала приводить въ порядокъ свой перемятый нарядъ, спустила трэнъ, выправила ленты и банты. Все это она длала торопливо, не поднимая глазъ на тснившуюся вокругъ толпу и серьезно поджимая губки, чтобы показать, что она не замчаетъ, какъ засматриваются на нее мужчины, что ей все равно… Но ей было не все равно, — о, нтъ! Слишкомъ рдко сталкивалась она со свтомъ, чтобъ оставаться равнодушной къ его вниманію. Сегодня же вниманіе это проявилось такъ рзко, — ей приходилось выдерживать столько нахально-пристальныхъ взглядовъ, что смущеніе ея увеличивалось съ минуты на минуту.
Все чаще и чаще оглядывалась она въ ту сторону, гд застрялъ ея мужъ, мысленно досадуя на его невозмутимость и равнодушіе. Да и было на что досадовать, — Николай Ивановичъ не думалъ торопиться. Онъ и металлическіе билеты, врученные ему капельдинеромъ, укладывалъ такъ медленно въ карманъ, что за это время человкъ десять успли пройти мимо его жены и найти ее замчательно-красивой.
— Удивительно-хороша! — произнесъ вполголоса тотъ господинъ, котораго капельдинеръ величалъ превосходительнымъ и для котораго такъ невжливо обошелся съ остальною публикой.— Это такая, не знаете?— обратился онъ къ знакомому, пріхавшему вмст съ нимъ и тоже засмотрвшемуся на г-жу Астафьеву.
— Не знаю, право… Она кого-то ждетъ… Можетъ-быть по кавалеру можно будетъ узнать… Вотъ онъ!
Окончивъ, наконецъ, свою возню съ капельдинеромъ, высокій брюнетъ подходилъ къ своей спутниц.
— Какъ ты долго, Коля!— проговорила молодая женщина, фамильярно продвая свою руку подъ его руку.
— А теб бы все скоро, — небрежно усмхнулся онъ ей въ отвтъ, направляясь ко входу въ партеръ.
— C’est un mari, — продолжалъ вслухъ свои наблюденія знакомый Таманскаго, — mais nous jouons du malheur, figure parfaitement inconnue.
Дмитрій Николаевичъ ничего не возражалъ. Ему лицо высокаго брюнета показалось очень знакомо, но онъ никакъ не могъ припомнить, гд именно съ нимъ встрчался.
Брюнетъ же тотчасъ узналъ его и приподнялъ слегка шляпу, когда они поровнялись.
— Кто это?— спросила у него шепотомъ жена.
— Посл, посл!— проговорилъ Астафьевъ, нетерпливо сдвигая брови.
Отвчая на поклонъ Астафьева, Таманскій снова внимательно посмотрлъ на его жену. Вблизи она показалась ему еще красиве. Черты ея лица были замчательно-правильны и тонки, цвтъ кожи ровный, матово-блдный съ легкимъ розовымъ оттнкомъ на щекахъ, губы пурпуровыя. И такой прелестный разрзъ глазъ, такія длинныя, пушистыя рсницы!
У входа въ партеръ Таманскій потерялъ ее изъ вида. Ему надо было идти къ тому креслу въ первомъ ряду, которое онъ всегда занималъ въ этомъ театр, а Марью Алексевну мужъ провелъ на боле скромное мсто, подъ ложами.
Едва только Астафьевъ усплъ усадить жену и самъ ссть, какъ снова тотъ же вопросъ защекоталъ его ухо.
— Кто это?— спрашивала Марья Алексевна, указывая головой въ пространство передъ собой.
— Про кого ты говоришь?— спросилъ онъ, вынимая бинокль и принимаясь обводить имъ залу.
— Да тотъ господинъ, съ которымъ ты кланялся въ корридор.
— Ты вотъ про кого!.. Это — Таманскій.
— Таманскій? — повторила она съ удивленіемъ.
— Ну, да. Что же тутъ сверхъестественнаго?.. Какая ты смшная, Маня!
— Я представляла его себ совсмъ другимъ, — проговорила она задумчиво.— Мн казалось, что онъ долженъ быть хорошъ собой…
— Вотъ идея-то! Съ чего ты это взяла? Никогда не былъ онъ красавцемъ. Въ немъ и представительности нтъ ни малйшей… Но это не мшаетъ ему быть умнымъ человкомъ. Оно, впрочемъ, и по рож его видно.
Марья Алексевна вспомнила большую голову съ тонкими блокурыми волосами, вьющимися у висковъ, усмшку красиваго рта и выразительный взглядъ маленькихъ срыхъ глазъ, такъ настойчиво устремленныхъ на нее минутъ десять тому назадъ, и она подумала, что мужъ ея правъ, — лицо у Таманскаго было преумное.
Она начала припоминать все, что слышала объ этомъ человк, про его способности, быстроту соображенія и разносторонность познаній. Въ ихъ дом рчь часто заходила о Дмитріи Николаевич Таманскомъ. Астафьевъ служилъ подъ его начальствомъ и отъ него зависло отчасти благосостояніе семейства Николая Ивановича, — не мудрено, что имя это постоянно припутывалось ко всмъ ихъ планамъ на будущее, ко всмъ разговорамъ о настоящемъ, начиная отъ важныхъ, какъ, напримръ, осуществленія завтной мечты — полученія мста съ казенною квартирой, и кончая пустяками, въ род отпуска на лтнее время или командировки въ такое мсто, а не въ такое-то, и тому подобное.
Какая досада, что Марья Алексевна не знала раньше имени господина, засмотрвшагося на нее въ корридор.— она бы, въ свою очередь, обратила на него побольше вниманія! Такого удобнаго случая ознакомиться хотя бы съ наружностью его можетъ-быть никогда не представится. Встрчаться имъ негд, общихъ знакомыхъ у нихъ нтъ, а публичными удовольствіями, какъ, напримръ, театръ, Марья Алексевна пользуется такъ рдко, что не находитъ въ нихъ никакой прелести. Актеровъ она не знаетъ настолько хорошо, чтобы судитъ объ ихъ игр, слдить за интригой пьесы — утомительно и скучно, сидть на узкомъ, непокойномъ кресл и смотрть на сцену черезъ море незнакомыхъ головъ — такъ неудобно. Духота, тснота, близость множества чужихъ лицъ и дыханій — все это, съ непривычки, такъ раздражительно дйствуетъ на нервы. что, право же, Марья Алексевна долго, долго не будетъ думать о театр иначе, какъ съ отвращеніемъ.
Другое дло — пріхать сюда въ своей карет, не заботясь о томъ, чтобы не испачкать и не измять платье на извощик, и войти въ ложу, не помышляя ни о храненіи шубки, ни о томъ, чтобы не растерять въ тснот билеты, деньги или бинокль. Ей знакомо ощущеніе пріятной свжести и уютнаго уединенія среди толпы, испытываемое въ этихъ гнздышкахъ, такъ комфортабельно устроенныхъ для тхъ избранниковъ міра сего, которые имютъ возможность бросить пятнадцать-двадцать рублей за одинъ вечеръ.
Было время, когда она не могла себ представить театральное представленіе иначе, какъ изъ ложи, и когда она понятія не имла объ извощикахъ. Нельзя сказать, чтобъ она была особенно счастлива въ это время, нтъ, она даже старалась какъ можно рже возвращаться мысленно къ этому прошлому, — такъ мало было въ немъ привлекательнаго… Вотъ только въ такихъ случаяхъ, какъ сегодня… Хорошо, что Коля не догадывается, какъ ей скучно и неловко въ театр: съ какимъ удивленіемъ спросилъ бы онъ ее: чего теб?— и съ какимъ обиднымъ равнодушіемъ прибавилъ бы къ этому, пожимая плечами: не понимаю!
По временамъ она взглядывала на мужа и чувство зависти и досады шевелилось въ ея сердц. Ему было такъ хорошо, онъ съ такимъ искреннимъ интересомъ прислушивался къ каждому слову актеровъ, такъ весело улыбался каждой удачной острот или врно воспроизведенной сцен… Ему ршительно все равно, гд ни сидть, чмъ ни дышать. Его крупная фигура, довольно неуклюжая, утонула въ юпкахъ окружающихъ его, со всхъ сторонъ, женщинъ, онъ, по своему обыкновенію, согнулся въ три погибели и, опершись локтями на колни, медленно потираетъ себ ладони одну объ другую, вытягивая впередъ всклокоченную голову… Ну, вотъ, точь-въ-точь какъ дома, когда онъ сидитъ въ плетеномъ кресл у своего письменнаго стола, а маленькая Аня пляшетъ передъ нимъ, прищелкивая пальчиками и припвая одну изъ тхъ смшныхъ псенокъ, которыхъ она знаетъ такъ много. ‘Везд онъ какъ дома. Смшной, право!’ мелькало въ голов Марьи Алексевны.
Во время антракта Николай Ивановичъ вышелъ покурить и отыскать знакомыхъ по корридорамъ. Пріятелей у него было множество и ему стоило только показаться въ какомъ-нибудь публичномъ мст, чтобы натолкнуться на котораго-нибудь изъ нихъ. Все это былъ народъ бдный, загнанный судьбой и людьми, стремящійся всми силами къ умственному развитію, съ неистощимымъ запасомъ мудреныхъ проектовъ въ голов и великихъ, возвышенныхъ мечтаній въ сердц, съ завтными, имъ однимъ понятными, иллюзіями и надеждами.
Николай Ивановичъ былъ уроженецъ одной изъ отдаленнйшихъ губерній южной Россіи. Въ Петербург онъ чувствовалъ себя на чужбин и былъ вполн счастливъ только въ сред земляковъ. У самаго глупаго, самаго неразвитаго изъ нихъ прорывалось иногда такое словцо, такое движеніе, по которому можно было тотчасъ же признать уроженца родныхъ степей, а съ такимъ человкомъ у Николая Ивановича всегда находилось о чемъ поболтать и посмяться.
Жена его съ ними не сближалась, но мало-помалу она такъ привыкла къ присутствію этой застнчивой и немножко дикой молодежи въ ихъ дом, что теперь ей показалось бы странно провести цлый вечеръ наедин съ мужемъ, — странно и даже, пожалуй, скучно немножко.
Вообще, люди эти не вносили въ ихъ семью ни безпорядка, ни раздора и стсняться ихъ присутствіемъ не было никакого основанія. Скоре Марья Алексевма стсняла ихъ: сколько разъ ей приходилось замчать, что веселый смх и шумныя пренія смолкали при ея появленіи въ кабинетъ мужа. Можетъ-быть поэтому и входила она туда такъ рдко, можетъ-быть по той же причин она и сегодня отказалась отъ предложенія Николая Ивановича походить по фойе во время антракта.
Партеръ опустлъ. Въ первомъ ряду осталось человкъ пять-шесть, не больше, и между ними Таманскій, да тотъ господинъ, съ которымъ у него завязался оживленный разговоръ тотчасъ посл того, какъ опустился занавсъ. Но по мр того, какъ публика рдла. Дмитрій Николаевичъ все разсянне возражалъ своему собесднику и, наконецъ, совершенно пересталъ слушать его.
Онъ стоялъ повернувщись спиной къ оркестру и теперь Марь Алексевн было отлично видно его. Она замчала, какъ онъ старательно отыскиваетъ кого-то взглядомъ, какъ онъ щурится и каждую минуту подноситъ къ глазамъ то бинокль, то pince-nez. Она вспомнила, какъ пристально смотрлъ онъ на нее въ корридор и ей сдлалось досадно на мужа. Зачмъ онъ не настоялъ на томъ. чтобъ она вышла вмст съ нимъ? Если этотъ баринъ опять будетъ такъ дерзко ее разсматривать, это будетъ очень непріятно.
Нтъ, здсь онъ себ этсго не позволилъ, онъ удовольствовался тмъ, что отыскалъ ее въ темномъ углу, въ которомъ она сидла, почти тотчасъ же опустилъ руку съ биноклемъ и обратился съ вопросомъ къ господину, еще молодому, но совершенно почти лысому, стоявшему рядомъ съ нимъ.
— Алеша Витязевъ?.. Вы говорите, что потеряли его изъ вида?.. Не мудрено, — онъ давно умеръ.
И лысый господинъ довольно громко засмялся.
— Умеръ въ бдности, почти въ нищет, — продолжалъ онъ уже боле серьезнымъ тономъ.— Мн случалось потомъ встрчаться съ его женой… знаете, у Немирскихъ. Она искала мста директрисы или инспектрисы гд-то… Потомъ я слышалъ, что она ухала за границу съ семействомъ князя Безродаго и умерла тамъ, а дочь ея вышла замужъ за какого-то чиновника… Attendez donc, son nom m’chappe… Un certain monsieur, monsieur… Mais j’у pense!.. — Онъ слегка ударилъ себя пальцами по лбу.— Вы должны его знать. Мн говорили недавно, что онъ служитъ въ вашемъ департамент… А propos, de quoi мн это говорили, я хорошенько не помню, но дло въ томъ, что чиновникъ этотъ, ее monsieur…
— Астафьевъ!— подсказалъ Таманскій.
— C’est cela, Astafieff… Онъ надялся врно получить за нею приданое, но, кром хорошенькой жены, ничего не получилъ. Ха-ха-ха!
— Да, она очень хороша собой, — замтилъ Дмитрій Николаевичъ, снова принимаясь смотрть въ ту сторону, гд сидла Марья Алексевна.
— Вы съ нею встрчались?.. Гд? За границей, врно?.. Вотъ уже лтъ десять, какъ я потерялъ ее изъ вида.
Таманскій повернулся къ своему собесднику.
— Посмотрите на даму въ мстахъ подъ ложами, пятое кресло съ лвой стороны.
Лысый господинъ навелъ бинокль по указанному направленію и почти тотчасъ же его гладко выбритое лицо осклабилось улыбкой.
— Это она, дочь Алекся Витязева!.. И представьте себ, очень мало измнилась!.. C’est prodigieux!.. Quelle ravissante crature!.. Съ такимъ личикомъ она могла бы сдлать боле блестящую партію… Интересно знать, гд они познакомились, car enfin, ее monsieur n’est pas de leur monde… Княгиня Безродая, у которой она воспитывалась, такихъ господъ не принимала, я это знаю наврное.
Еслибъ этотъ вопросъ предложили Николаю Ивановичу Астафьеву, онъ отвчалъ бы, что это случилось очень просто. Правда, онъ не принадлежалъ къ тому обществу, въ которомъ родилась и выросла его жена, но, будучи еще студентомъ, онъ часто ходилъ къ одной старушк въ Москв, у которой былъ свой домъ у Стараго Пимена. Старушку эту навщало самое разнообразное общество. Въ ея гостиной можно было встртить монаховъ, генераловъ, учителей, барынь-аристократокъ и даже актеровъ. Весь городъ приходился ей сродни, вс въ ней заискивали.
Вотъ у этой-то старушки, звали ее Любовью Александровной, Астафьевъ и встртился однажды съ хорошенькой барышней, Маней Витязевой. Съ перваго раза онъ не обратилъ на нее особеннаго вниманія, но когда ему разсказали, что барышня пренесчастная, что она — круглая сирота и живетъ въ качеств бдной родственницы въ чванной княжеской семь, онъ, при вторичной встрч, занялся ею пристальне и нашелъ ее еще миле. чмъ въ первый разъ.
Николай Ивановичъ сталъ ходить къ своей старой пріятельниц очень часто. Случалось такъ, что и барышню Витязеву начали каждую недлю отпускать къ Любови Александровн то одну, то съ маленькими кузинами и съ ихъ гувернанткой. Иногда и сама княгиня завозила ее сюда, отправляясь на какой-нибудь балъ или раутъ.
Въ одинъ прекрасный день Астафьевъ замтилъ, что ему весело и пріятно въ одномъ только мст, а именно у Любови Александровны, когда у нея въ гостяхъ барышня Витязева. Сначала чувство это немножко озадачило его, но онъ очень скоро привыкъ къ нему и привелъ его въ надлежащую ясность. Чувство было хорошее, честное, глубокое и бороться противъ него было бы глупо, тмъ боле, что со стороны барышни и ея благодтелей препятствій не предвидлось. А тутъ еще Любовь Александровна подсобила.
Вотъ что отвчалъ бы Астафьевъ, еслибъ у него спросили, какъ это случилось, что онъ женился на Марь Алексевн Витязевой, племянниц княгини Безродой.
Антрактъ кончился, публика нахлынула въ залу и снова взвился занавсъ. Начался второй актъ драмы, одной изъ тхъ траги-комедій изъ вседневной будничной жизни сренькихъ, темненькихъ людей, до которыхъ такая охотница русская публика — потому ли, что воспитаніе не подготовляетъ насъ къ принятію боле возвышенныхъ ощущеній, или потому, что намъ сама природа вкладываетъ въ душу то отвращеніе къ отвлеченностямъ, къ фальшивымъ и условнымъ представленіямъ, противъ которыхъ въ настоящее время и западники начинаютъ бороться.
Заметались на сцен пьяные чиновники, опошленныя средою жертвы тупаго, безобразнаго деспотизма и низкаго разврата. Публика рукоплескала. Зрителей, не раздлявшихъ всеобщаго увлеченія, было очень мало, но Марья Алексевна принадлежала къ числу этихъ послднихъ: ее вовсе не интересовала плохо одтая двушка съ вульгарными ухватками и грубою рчью, которая ищетъ въ самоубійств спасеніе отъ домашней обстановки, она думала о другомъ, и еслибы кто-нибудь сказалъ ей, что между ею и этою двушкой очень много общаго, она не захотла бы этому врить. Въ сущности же разница между ними заключалась только въ томъ, что семейный гнетъ заставилъ героиню комедіи утопиться, а ее, Марью Алексевну Витязеву, давленіе подобнаго же рода бросило въ другую крайность, заставило выйти замужъ за Астафьева.
Съ тхъ поръ прошло восемь лтъ и сегодня была годовщина ихъ свадьбы. Съ самаго утра Николай Ивановичъ былъ очень веселъ и придумалъ поздку въ театръ, чтобъ ознаменовать какимъ-нибудь необыкновеннымъ удовольствіемъ этотъ достопамятный день. На вопросъ жены, чему онъ сегодня такъ радуется, Николай Ивановичъ отвчалъ, что тмъ хуже для нея, если она не хочетъ вспомнить, какое событіе напоминаетъ ему сегодняшнее число.
— Я скажу теб это сегодня вечеромъ, когда мы вернемся изъ театра.
Она не настаивала. Шумная веселость мужа и дочери раздражала ее сегодня больше обыкновеннаго и какое-то тягостное предчувствіе давило ей душу. Она была такъ не въ дух, что даже Аня замтила это.
— Отчего это, папа, — спросила она посл обда, когда мать ея ушла въ свою спальню, а онъ прислъ ли коверъ, заваленный куклами и игрушками, и началъ, по просьб двочки, чинить какой-то ящичекъ, — отчего это вы никогда не бываете вмст добрые: когда ты веселый, мама сердится, — а когда ты злой, она добрая?
Отецъ отвчалъ ей на это, что эдакъ лучше: все, значитъ, въ мру — и строгости, и ласка.
— Вдь хуже было бы, еслибъ мы оба напустились на тебя заразъ. Куда бы ты убжала тогда, представь только себ?
Аня скорчила серьезную мину, подумала немножко и объявила, покачивая головкой, что этого никогда не можетъ быть.
По окончаніи втораго акта Таманскій еще разъ посмотрлъ на г-жу Астафьеву, прежде чмъ ссть на свое кресло, но когда занавсъ опустился въ третій разъ, онъ вышелъ вмст со всми изъ залы и весь остальной вечеръ не безпокоилъ ее больше своимъ вниманіемъ. Но у выхода они опять столкнулись и на этотъ разъ Дмитрій Николаевичъ первый снялъ шляпу передъ Астафьевымъ.
— Что значитъ имть хорошенькую жену!— смялся Николай Ивановичъ, окончивъ свои хлопоты съ отыскиваніемъ извощика и возню съ усаживаніемъ жены въ сани.— Можно было бы нарисовать отличную каррикатуру на нашу сегодняшнюю встрчу съ начальствомъ и озаглавить ее такъ: поклонъ No 1 и поклонъ No 2. Непремнно разскажу Савину, — онъ мастеръ на такія штуки.
— Очень нужно!— проговорила Марья Алексевна недовольнымъ тономъ.
Подъзжая къ большому дому, въ четвертомъ этаж котораго Астафьевы занимали маленькую квартиру, Николай Ивановичъ улыбнулся какой-то мысли, неожиданно мелькнувшей въ его голов.
— Я пари держу, что Анька не спитъ. Для нея такая рдкость оставаться одной дома, что она отъ волненія не могла заснуть, вотъ увидишь.
— Паш приказано уложить ее въ девять часовъ, — замтила на это Марья Алексевна, — я ей раза три это повторила, а также и Ан.
— Мало ли что! — продолжалъ смяться Астафьевъ. — Вотъ увидишь, что она не спитъ.
Сани остановились у запертыхъ воротъ съ дремавшимъ передъ ними дворникомъ. Николай Ивановичъ растолкалъ этого послдняго, расплатился съ извощикомъ и, переступивъ порогъ калитки, посовтовалъ жен пробираться осторожне.
— Тутъ какой-то болванъ положилъ камень, чортъ его побери совсмъ! Самъ чуть не упалъ… Держись за меня! — продолжалъ онъ, протягивая руку въ ея сторону.
Но отвта не послдовало и Николай Ивановичъ зашагалъ дальше, не разслышавъ легкій стонъ, вырвавшійся у его жены. Дло въ томъ, что его предостереженіе явилось слишкомъ поздно, — она уже успла споткнуться и зашибить себ ногу о камень. Чтобы сохранить равновсіе, пришлось выпустить изъ рукъ шлейфъ. Темень была страшная, дворъ ихъ содержался довольно неопрятно — и волочить длинныя юбки, отдланныя свжими воланами, по лужамъ и кучамъ мусора было очень непріятно. Николай Ивановичъ ничего этого не сообразилъ и продолжалъ путь къ крыльцу, не оглядываясь и не подозрвая, въ какомъ критическомъ положеніи находится его спутница.
— Да погоди немного, Коля! — проговорила она, наконецъ, дрожащимъ голосомъ, въ которомъ слышались слезы.— Я ушибла ногу… мн ужасно больно…
Онъ поспшно подошелъ къ ней.
— Что-жь ты раньше не сказала? Я предлагалъ теб помочь…
— Да, когда я ужь ушиблась… Ты всегда такъ!.. Не дергай меня, ради Бога! У меня не такія огромныя ноги, какъ у тебя, — я не могу такъ шагать…
Онъ пошелъ тише, осторожно поддерживая ее и поминутно спрашивая:
— Ну, что, легче теперь?.. Почему ты не опираешься на меня крпче?
Онъ даже раза два предложилъ донести ее на рукахъ до ихъ двери, но она ничего не отвчала. Ей было на все и на всхъ досадно — на себя, на мужа, на темный, грязный дворъ, на высокую лстницу съ крутыми, скользкими ступенями, на скуку, испытанную въ театр, на наглые взгляды, которыми ее тамъ обдавали со всхъ сторонъ.
Этотъ вечеръ, съ тратами на извощиковъ, на храненіе верхняго платья и на афишу, обошелся имъ около шести рублей, а удовольствія было такъ мало, такъ мало! Не лучше ли было бы просидть дома, кончить платьице Ани или дочитать начатую повсть?
Мужъ ея думалъ о другомъ. На одной изъ площадокъ лстницы онъ остановился единственно для того, чтобъ объявить, что видлъ свтъ въ окн ихъ столовой.
— Врно, Аня лампу зажгла. Бсенокъ… сама заправила и зажгла!— повторялъ онъ со смхомъ.
Ихъ дожидались. Не усплъ Николай Ивановичъ дотронуться до звонка, какъ дверь съ шумомъ растворилась и двочка лтъ семи, вся растрепанная, въ ситцевомъ темномъ капотик, накинутомъ наскоро и кое-какъ прямо на сорочку, въ стоптанныхъ башмачонкахъ на босу ногу, выскочила къ нимъ на встрчу.
— Папочка, папочка!— пищала она, хватаясь за бортъ его пальто и подпрыгивая, чтобы достать губами до его лица.— Папочка! у насъ былъ Юркинъ и Миша съ братомъ… маленькій такой гимназистикъ, знаешь? Я ему хотла показать мою новую книжку, но онъ не хотлъ смотрть, все у окна торчалъ да торопилъ брата, чтобъ идти домой… Потомъ пришелъ тотъ, длинный, помнишь? Я ему сказала, что вы въ театр. Онъ сказалъ: дайте мн карандашъ, я напишу вашему отцу записку… Я повела его въ кабинетъ и сказала: тутъ все есть, пишите… Онъ написалъ… Это ничего, папа?
Не дожидаясь отвта, она обернулась къ горничной, снимавшей съ ея матери теплыя ботинки:
— Я теб говорила, что онъ ничего не скажетъ, — я ужь знаю!.. Вотъ къ ней я бы его не повела, — продолжала Аня, указывая головой на мать.— Гриша просилъ газету, я ему сказала: никакъ нельзя-съ, газета у барыни въ спальн, а туда безъ ихъ позволенія входить не приказано-съ…
Она произнесла послднюю фразу такъ комично, разводя руками, и съ такою прелестной гримаской, подражая при этомъ съ такою врностью жестамъ и интонаціи Паши, что сама Паша улыбнулась, а Николай Ивановичъ громко расхохотался и, приподнявъ ее съ поду, покрылъ ея лицо звонкими поцлуями.
Удивительно-подвижная и выразительная физіономія была у этой двочки! Она была очень похожа на отца: тотъ-же короткій и немного широкій носъ съ подвижными ноздрями, крупныя губы, открывающія при каждомъ слов рядъ блыхъ и ровныхъ зубовъ, маленькіе каріе глаза, полные огяя и беззаботнаго веселья, довольно большой подбородокъ и вьющіеся черные волосы, спадающіе безпорядочными кудрями на узкій, выпуклый лобъ. Даже складомъ тла Аня уродилась въ отца: такая-же сильная, мускулистая, съ большими руками и ногами, талія обрубкомъ. Щегольскіе костюмы сидли на ней отвратительно и мать, волей-неволей, принуждена была отказаться отъ удовольствія наряжать ее по мод.
Да и мало-ли отъ чего должна была отказаться Марья Алексевна въ дл воспитанія дочери и обращенія съ нею… Такъ ли держала бы себя Аня, еслибы мать имла на нее вліяніе? Николай Ивановичъ и пріятели его много занимались двочкой — это правда, и благодаря имъ она много знала для своихъ лтъ, но когда Марья Алексевна сравнивала ее съ дтьми той среды, въ которой она сама выросла, ей стыдно длалось за дочь и она отъ души радовалась, что никто изъ этой среды не видитъ ея.
— Пусти, пусти!— взвизгивала Аня, въ промежуткахъ между поцлуями, которыми осыпалъ ее отецъ.— Мн надо теб сказать… Ты не знаешь, я тутъ безъ васъ накуралесила ужасно какъ… Паша грозилась пожаловаться, но я ей сказала, что я сама все скажу…
— Что такое? Что такое? — повторялъ Николай Ивановичъ, не переставая тормошить двочку.
— Нтъ, ты прежде пусти меня, — этого нельзя такъ говорить… надо серьезно…
Онъ опустилъ ее на полъ и повторилъ:
— Ну, что такое?
— Вотъ, къ чаю ничего нтъ, — начала она таинственно нашептывать на ухо отцу.— Григорьевъ все сълъ — и булку, и сухари, все! Онъ попросилъ чаю, я сказала Паш поставить самоваръ… Она заворчала, что второй разъ и такъ поздно, но все-таки сдлала и подала чай, только пустой, совсмъ безъ ничего, я взяла изъ шкапа корзинку съ хлбомъ и поставила передъ нимъ на столъ… Ну, онъ все сълъ, все до крошечки, ничего не осталось… Ты знаешь, какой онъ всегда голодный, ужасъ!.. Я потомъ просила Пашу сходить за булкой къ чаю и гривенникъ ей свой давала, но она не захотла… Мама будетъ сердиться, какъ ты думаешь?— продолжала двочка, мняя тонъ и озабоченно сдвигая брови.
Но опасенія ея были напрасны, — Марья Алексевна даже и не спросила ни о булк, ни о сухаряхъ, она объявила, что чаю не желаетъ, и торопливо ушла въ спальню, чтобы какимъ-нибудь рзкимъ движеніемъ или словомъ не выдать своей досады.
Дло въ томъ, что эти разговоры о булкахъ и сухаряхъ, которыхъ покупали утромъ всегда въ обрзъ и за которыми постоянно пряходилосъ вторично посылать къ вечеру, потому что къ чаю почти всегда приходили гости, — эти разговоры такъ раздражали Марью Алексевну, что она съ радостію согласилась бы всю свою жизнь питаться однимъ только хлбомъ съ водой, лишь бы только ихъ не слышать. Съ тхъ поръ, какъ судьба поставила ее въ горькую необходимость хозяйничать, т. е. мысленно прицпливать извстную цифру къ каждому куску, аппетитъ у нея пропалъ безслдно и она ла такъ мало, что прислуга, жившая у нихъ, диву давалась, на нее глядючи.
Долго еще раздавалось по всей квартир щебетаніе Ани. Сначала она услась противъ отца къ столу, у котораго онъ пилъ чай, налитый Пашей, но потомъ вскарабкалась на стулъ, на колни, вытянулась на столъ грудью и животомъ и, подпирая голову обими руками, продолжала болтать въ такой поз до тхъ поръ, пока Паша не явилась съ просьбой — поменьше шумть.
— У мамашеньки головка болитъ, а вы тутъ содомъ подымаете!.. Извольте приказать имъ почивать ложиться, сударь,— обратилась она къ Николаю Иваневичу.— Гд это видано, чтобъ ребенокъ такъ полуночничалъ?.. Первый часъ на исход.
— Ай-ай, какъ мы съ тобой засидлись, Анька!— встрепенулся Астафьевъ, подымаясь съ мста.— И съ мамой забыли проститься… Бги скоре, поцлуй ее хорошенько.
Аня скорчила серьезную мину.
— Зачмъ, папа?.. Она не любитъ цловаться, разв ты не знаешь? — проговорила она, раздумчиво покачивая головой.
Нсколько дней спустя Астафьевъ проводилъ вечеръ у одного изъ своихъ сослуживцевъ.
— Знаете, почему я такъ настаивалъ на томъ, чтобы вы непремнно сегодня были у насъ? — сказалъ хозяинъ, отводя его въ сторону. — Мы ждемъ Дмитрія Николаевича Таманскаго. Онъ недавно много разспрашивалъ про васъ… Оказывается, что ваша супруга доводится ему родственницей и что онъ былъ коротко знакомъ съ ея отцомъ. Ему очень хочется съ вами познакомиться и я предложилъ свести васъ здсь. Что вы на это скажете?
— Сводите, а тамъ увидимъ, — улыбнулся Астафьевъ.
— Онъ вамъ понравится, я въ этомъ увренъ. Миле человка трудно найти. И совсмъ простой, никакого чванства, никакихъ начальничьихъ замашекъ… Вотъ увидите.
— Да я никогда и не считалъ его сложнымъ, — замтилъ на это уклончиво Николай Ивановичъ.
Ихъ представили другъ другу и при ближайшемъ знакомств Астафьевъ нашелъ своего начальника еще проще, чмъ можно было себ представить изъ описаній ихъ общаго знакомаго.
— Онъ самоувренъ до смшнаго и у него безпрестанно вырываются наивности въ разговор, — разсказывалъ въ тотъ же вечеръ Астафьевъ жен, вернувшись домой.— До сихъ поръ я считалъ его человкомъ умнымъ, да онъ и теперь не кажется глупцомъ, но я положительно не могу относиться къ нему серьезно.
Такое впечатлніе выносили о Таманскомъ вс т люди, которые знали его сначала по служб, а потомъ сталкивались съ нимъ вн той сферы общественной дятельности, среди которой онъ игралъ довольно видную роль.
Никому и въ голову не приходило приписывать нескладицу и неловкость его рчей — застнчивости, а между тмъ оно было такъ. Таманскій принадлежалъ къ числу тхъ несчастныхъ, для которыхъ составляетъ истинное мученіе отрываться отъ обычнаго направленія мыслей. Такимъ людямъ стоитъ только очутиться въ незнакомой и чуждой сред, чтобы мгновенно потерять всякую почву подъ собой и растеряться до смшнаго. Въ разговор, начатомъ имъ при Астафьев, съ цлью ему понравиться и доказать, какъ просто, гуманно онъ смотритъ на вещи, Таманскій высказалъ столько неловкостей и несообразностей, что Николай Ивановичъ нсколько разъ обозвалъ его мысленно шутомъ гороховымъ.
— Милости просимъ, когда только вамъ будетъ угодно, — благодушно отвчалъ онъ на просьбу его превосходительства представить его госпож Астафьевой.
‘Воображаю, какъ Маня будетъ смяться, — думалъ онъ при этомъ.— Начальникъ, аристократъ, стремящійся достигнуть популярности, поддлываясь подъ вольный духъ плебеевъ, подчиненныхъ — да это такой продуктъ новйшей цивилизаціи, котораго на всякомъ шагу не встртишь! ‘
Но Николай Ивановичъ ошибся, — на жену его Таманскій произвелъ впечатлніе совершенно инаго рода. Въ ея обществ онъ не былъ ни глупъ, ни смшонъ, онъ оставался самивъ собой, то-есть тмъ самымъ человкомъ, какимъ его знали люди одинаковаго съ нимъ происхожденія и воспитанія. Съ перваго знакомства онъ попросилъ позволенія называть ее кузиной и ужь это установило между ними извстнаго рода короткость. Но и кром того между ними было столько общаго: складъ мыслей, воспитаніе, взгляды на жизнь и на счастіе… А главное — она была такая хорошенькая, въ ней было что-то свжее, живое, неподдльное, — что-то такое, чего нельзя было встртить ни въ одной изъ тхъ женщинъ, среди которыхъ онъ до сихъ поръ вращался и которыя такъ надоли ему.
Дмитрій Николаевичъ сдлался обычнымъ постителемъ въ дом Астафьевыхъ и почти каждый вечеръ проводилъ часа два-три наедин съ Марьей Алексенной.
Почти всегда такъ случалось, что посщеніе его совпадало съ приходомъ пріятелей Николая Ивановича, но нельзя сказать, что присутствіе этого послдняго стсняло его, — напротивъ того, онъ каждый разъ доказывалъ противное, оставаясь дольше обыкновеннаго, когда случалось такъ, что хозяинъ, проводивъ гостей, являлся въ гостиную жены.
И Марья Алексевна въ свою очередь всячески старалась поддерживать разговоръ въ прежнемъ оживленномъ тон, но имъ всмъ было скучно, и когда Таманскій уходилъ, ей такъ трудно было оторваться отъ того міра, въ который онъ уносилъ ее своей бесдой, и вернуться къ обыденной жизни, съ ея мелкими и пошлыми заботами, что она не знала, о чемъ говорить съ мужемъ.
Не даромъ Аня прозвала Таманскаго маминымъ гостемъ. Онъ былъ очень внимателенъ и учтивъ съ ея отцомъ, очень ласковъ съ нею, но вс въ дом знали, что онъ приходитъ только для Марьи Алексенны и находитъ удовольствіе только съ нею, а потому сближаться съ нимъ короче никому и въ голову не приходило.
Впрочемъ, такая тсная дружба начальника съ семьей подчиненнаго не вносила никакого измненія въ домашній бытъ этой послдней. Точно такъ же, какъ и прежде, Астафьевы жили разсчетливо и даже бдно, — точно такъ же, какъ и прежде, Николай Ивановичъ смнялъ свой новый сюртукъ на старый по возвращеніи домой и гасилъ свчи въ столовой, когда кончался чай. Даже въ сервировк ихъ скромнаго угощенія зоркіе люди не могли бы подмтить ни малйшей перемны. Правда, Марья Алексевна умла довольно искусно подложить новенькую ложечку къ стакану гостя, разостлать именно передъ нимъ чистую салфетку, повернуть въ его сторону корзину съ хлбомъ такимъ образомъ, чтобъ его казалось больше, чмъ было на самомъ дл, а также остатокъ лимона искусно нарзать и разложить аппетитными ломтиками, но вс эти невинныя хитрости могли маскировать прорухи бднаго хозяйства только въ глазахъ такого разсяннаго господина, какъ Таманскій, — онъ одинъ не замчалъ отсутствія серебра, фарфора и тонкаго столоваго блья въ дом своихъ новыхъ знакомыхъ, а также — изъ какой дрянной, дешевой матеріи сдланы платья красавицы-хозяйки.
Зоркіе люди, предусматривавшіе какую-то необыкновенную благодать для Астафьевыхъ въ обртеніи такого родственника, какъ Таманскій, — зоркіе люди должны были, наконецъ, сознаться, что Николаю Ивановичу никакой особенной благодати черезъ этого родственника не воспослдовало. Случилось даже такъ, что въ отдленіи Таманскаго открылась вакансія, на которую Астафьевъ имлъ неоспоримое право, но Таманскій обошелъ мужа своей кузины и замстилъ эту вакансію другимъ чиновникомъ.
По этому поводу Николай Ивановичъ замтилъ жен, что его превосходительство изволитъ немножко пересаливать и въ своемъ желаніи казаться безпристрастнымъ позволяетъ себ длать несправедливости.
— Хочешь, чтобъ я переговорила объ этомъ съ Дмитріемъ Николаевичемъ?— предложила Марья Алексевна.
— Вотъ еще выдумала!.. Съ чего ты взяла это? — вскричалъ онъ. А затмъ онъ прибавилъ уже боле спокойнымъ тономъ, что путаться въ служебныя дла — вовсе не бабье дло и что онъ вовсе не желаетъ одолжаться кому бы то ни было.— Терпть не могу этихъ подходцевъ ни въ чемъ, а ужь въ особенности въ служб.
Николай Ивановичъ сказалъ правду: ему ничмъ не хотлось одолжаться Таманскому, да и Таманскій не навязывался съ услугами. Одинъ только разъ, по случаю новой оперы, на которую было очень трудно достать билеты, онъ заикнулся было объ лож, но намекъ этотъ такъ и остался намекомъ, — никто не хотлъ его понять.
На слдующій день, за утреннимъ чаемъ, Няколай Ивановичъ предложилъ жен създить въ театръ, но она наотрзъ отказалась и даже съ какимъ то испугомъ, какъ будто опасаясь, что ее повезутъ насильно.
— Чего вы такъ всполошились? Не хотите, такъ и не надо, — проговорилъ онъ съ усмшкой.
— Папа, спросила Аня, когда мать ея вышла, — зачмъ ты говоришь мам вы? Разв ты сердитъ на нее?
Вопросъ двочки разсердилъ Николая Ивановича. Право же, она становилась несносна со своей манерой вмшиваться въ разговоры старшихъ, замчать и запоминать каждое сказанное при ней слово. Тутъ же, кстати, онъ вспомнилъ, что давно не видлъ Аню ни за работой, ни за книжкой… Вчно съ прислугой, и чай пьетъ утромъ, и завтракаетъ въ кухн. Каждое утро застаетъ онъ ее тамъ, когда передъ тмъ, какъ уйти на службу, онъ заходитъ сказать Паш, чтобъ она заперла за нимъ дверь.
Вотъ уже мсяцъ, какъ мать не сажаетъ ее за фортепіано, а въ мсяцъ много воды утечетъ… Давно ли, кажется, говорилъ онъ съ женой о томъ, что пора готовить Аню серьезно въ гимназію, заниматься съ нею языками. Давно ли они вмст длали планы о томъ, по какимъ методамъ учить ее, какъ разнить въ ней талантъ къ музык, который началъ проявляться въ ней съ ранняго дтства. Да мало ли о чемъ они толковали мсяцъ тому назадъ!.. Теперь у нихъ совсмъ другое на ум. Николай Ивановичъ все чаще и чаще задумывается о томъ, какъ бы заработывать побольше денегъ, но когда онъ приходитъ къ жен, чтобы сообщить ей какой-нибудь новый планъ, она встрчаетъ его всегда такимъ удивленнымъ взглядомъ, съ такою поспшностью начинаетъ разговоръ о какомъ-нибудь пустомъ предмет, что готовыя фразы застываютъ въ горл и откладываются до другаго, боле удобнаго, случая.
Да, мсяцъ — много времени. Мсяцъ тому назадъ Марья Алексевна приняла бы можетъ-быть съ удовольствіемъ его предложеніе хать въ театръ…
Передъ тмъ, какъ заснуть, Николай Ивановичъ такъ много думалъ объ этой перемн во вкусахъ своей жены, что мысли эти не переставали преслдовать его даже и на слдующій день.
— Почему ты не хочешь слышать новую оперу?— спросилъ онъ у нея за утреннимъ чаемъ.
Она въ первую минуту не поняла, въ чемъ дло, и съ удивленіемъ спросила, про какую оперу онъ говоритъ, но потомъ она вспомнила:
— Ахъ, да… это про ту оперу, на которую Дмитрій Николаевичъ предлагалъ намъ ложу?
— Именно. Положимъ, нтъ никакой надобности ему обязываться, но почему ты не хочешь, чтобъ я взялъ билеты? — повторилъ онъ настойчиве прежняго.
Она отвчала, что, по ея мннію, такія удовольствія, какъ театръ, имютъ смыслъ только тогда, когда ими можно пользоваться съ полнымъ комфортомъ.
Однако сегодня Николай Ивановичъ былъ въ необыкновенно придирчивомъ расположеніи духа и ему захотлось знать, что именно подразумваетъ она подъ словомъ комфортъ: карету ли съ ливрейнымъ лакеемъ, бархатный ли хвостъ въ три аршина, или что-нибудь еще похитре этого.
— Полно приставать, Коля! Ты самъ знаешь, отлично знаешь, что намъ вовсе не по средствамъ разъзжать по театрамъ, — денегъ не хватаетъ на самое необходимое… Посмотри, у Ани опять башмачки износились, надо новые заказать.
Съ такими доводами трудно было не согласиться и Николай Ивановичъ смолкъ.
Въ этотъ день онъ вернулся домой цлымъ часомъ позже обыкновеннаго и объявилъ, чтобъ его завтра не ждали къ обду, — по всей вроятности, опять дла задержатъ.
Марь Алексевн показалось, что онъ при этомъ какъ-то многознаменательно переглянулся съ Аней и даже будто двочка съ лукавой усмшкой подмигнула ему. Такое соглашеніе показалось ей такъ обидно, что она заперлась въ свою комнату и долго плакала, уткнувши голову въ подушку.
Съ нкоторыхъ поръ она очень часто плакала и большею частью отъ такихъ ничтожныхъ причинъ, что даже передъ самой совстно было сознаваться въ нихъ.
И раздражалась она самыми обыкновенными вещами, какъ, напримръ, запахомъ изъ кухни или чадомъ отъ маленькой керосиновой лампы, день и ночь горвшей въ ихъ темной прихожей. Кому неизвстно, что въ маленькихъ квартирахъ всегда пахнетъ кухней и что маленькія лампы всегда чадятъ? Марья Алексевна уже девятый годъ живетъ на такихъ квартирахъ и возится съ такими лампами, — кажется, пора бы привыкнуть къ неудобствамъ подобнаго рода.
Комната, служившая у нихъ гостиной, была довольно мило убрана и ситецъ на мебели еще былъ довольно свжъ, но ей вдругъ такъ захотлось завсить дверь въ столовую драпировкой, что она въ продолженіе цлыхъ шести недль откладывала деньги на эту покупку. Наконецъ, гривенниковъ и пятналтынныхъ было скоплено достаточно, ситецъ купленъ, но увы, онъ такъ билъ въ глаза своею свжестью и такъ безобразилъ комнату рзкимъ контрастомъ съ остальною мебелью, что пришлось въ тотъ же день стащить назадъ новую драпировку и спрятать ее въ сундукъ.
— Напрасно только насъ съ тобой, папочка, морили, напрасно вмсто сливокъ молоко покупали къ кофе, а вмсто сахарныхъ булокъ — простыя, разсуждала Аня, передавая отцу вс подробности неудачной зати матери.
Конечно, Николай Ивановичъ не смялся бы такъ громко и такъ искренно надъ болтовней своей дочки, еслибъ онъ могъ только подозрвать, какъ раздражаетъ эта болтовня Марью Алексевну, какъ чутки и придирчивы сдлались ея нервы и какъ болзненно отзывается на нихъ каждая шутка, каждое не кстати сказанное слово. Но въ томъ-то и бда, что Николай Ивановичъ ничего подобнаго не замчалъ. А между тмъ припадки безпричинной хандры со слезами и вспышками досады и нетерпнія съ каждымъ днемъ находили на его жену все чаще и чаще. Теперь случалось и такъ, что, наплакавшись до истерики, до боли въ груди и полнйшаго изнеможенія во всемъ тел, она даже не могла отдать себ отчета въ томъ, къ какому именно предлогу ей удалось придраться, чтобъ облегчить свою тоску рыданіями и успокоить на время смутныя желанія, противъ которыхъ съ каждымъ днемъ становилось трудне бороться. Желаній этихъ нарождалось такъ много и они были такъ разнообразны….
Сегодня ей не дали долго плакать.
— Мама, мама!— заколотила Аня обоими кулаками въ запертую дверь спальни. — Господинъ Таманскій пріхалъ, иди его занимать…. Ты знаешь, у папы Григорьевъ и Вася, а они сейчасъ разбгутся, какъ только увидятъ его…. Иди же, мама, вдь это твой гость!
Марья Алексевна поспшно встала, наскоро поправила волосы передъ зеркаломъ и вышла въ гостиную.
Хорошо, что и Таманскій былъ въ тотъ вечеръ такъ взволнованъ, что не обратилъ вниманія ни на ея заплаканные глаза, ни на перемятое платье. Онъ умлъ владть собою и давно уже выработалъ въ себ свтскую привычку сыпать безостановочно фразами, не имющими ничего общаго съ мыслями, наполнявшими его умъ, но сегодня онъ былъ такъ разстроенъ, что даже и это искуство измнило ему и онъ безъ всякаго предисловія приступилъ къ интересовавшему его предмету.
Ему сказали, что Николай Ивановичъ переходитъ въ другое вдомство и хлопочетъ получить мсто въ провинціи.
— Неужели это правда? Неужели вы удете отсюда?— спрашивалъ онъ, съ трудомъ сдерживая свое волненіе и не спуская съ нея пристальнаго, растеряннаго взгляда.
Марья Алексевна молчала. Слова его и смущали, и пугали ее. Никогда еще не выражалъ онъ такъ ясно, что она дорога ему, что онъ боится потерять ее… Конечно, она давно уже чувствовала, что между ними завязывается что-то такое, много сильне и страстне простой дружбы, но до сихъ поръ, благодаря его сдержанности и умнью владть собой, чувство это можно было до извстной степени игнорировать. Сегодня же отчаянье заставило его забыться, онъ не замчалъ ея смущенія, не дожидался отвтовъ на свои вопросы, — мысль о разлук съ нею, кажется, совсмъ свела его съ ума.
— Неужели васъ увезутъ отсюда?… Для чего?… Вы не знаете…. вы не можете знать, какая у меня потребность васъ видть!… Нтъ, нтъ, это невозможно!… Ради Бога, узнайте, спросите!… Надо же знать, — такъ нельзя жить…
Голосъ у него порвался, Онъ торопливо всталъ, началъ искать свою шляпу, а затмъ съ минуту времени молча простоялъ въ нершительности и, наконецъ, ушелъ, не вымолвивъ ни слова и не простившись съ нею.
Марья Алексевна ни разу не взглянула на него. Она даже закрыла глаза, чтобы воздержаться отъ искушенія поднять ихъ съ работы, на которую они были упорно опущены, ц, въ трепетномъ ожиданіи чего-то страшнаго, ршительнаго, все ниже и ниже опускала голову…. Когда она, наконецъ, оглянулась, кругомъ было тихо, она была одна, но въ ушахъ продолжалъ раздаваться страстный, умоляющій голосъ: узнайте…. спросите….
‘Онъ правъ, надо узнать…. Такъ жить нельзя, — прошептала она, подымаясь съ мста и направляясь въ кабинетъ мужа.
Тутъ она прямо приступила къ длу.
— Ты ищешь другаго мста, Коля? — спросила она, подходя къ столу, у котораго онъ писалъ.
Николай Ивановичъ тотчась же выдалъ себя.
— Кто теб сказалъ?— вырвалось у него.
— Мн сказалъ Таманскій. Можешь себ представить, каково мн было отвчать, что я ничего не знаю!… Это очень обидно, Коля!
Онъ взялъ ея руку, поцловалъ ее и заглядывая ей въ лицо смющимися глазами, объявилъ, что ничего тутъ обиднаго нтъ.
— Я хотлъ сдлать теб сюрпризъ, — продолжалъ онъ все въ томъ же шутливомъ тон, не замчая ни ея блдности, ни взволнованнаго голоса, ни рзкаго, нетерпливаго движенія, съ которымъ она высвободила свою дрожащую, похолодвшую руку изъ его рукъ.— Не любопытничай. Когда все будетъ сдлано, мы теб скажемъ…. А теперь надо посмотрть на Аню, — она, кажется, до сихъ поръ не спитъ.
Онъ поднялся съ мста и заглянулъ въ другую комнату.
— Папа, это ты?— вскричала двочка, приподнимаясь на постели и протягивая руки къ двери, которую на половину растворилъ отецъ. — Я не могу заснуть, мн не дали чаю, — сливокъ не было… Паша сказала: обойдётесь и такъ, — надо полный молочникъ гостю подать… Поди ко мн, папа, поцлуй меня!.. Я была умная двочка, я не капризничала, не приставала… У мамы былъ Таманскій… Паша сказала: нечего вамъ тамъ вертться. Къ теб тоже нельзя было, — ты писалъ… Меня никто не поцловалъ на прощаніе, мн скучно лежать въ темнот, поди ко мн…
Николай Ивановичъ обернулся къ жен.
— Извини, душа моя, мы кончимъ нашъ разговоръ въ другой разъ, — я пойду теперь къ Ан… Бдная двочка совсмъ покинута на произволъ судьбы и глупой горничной…
Послднія слова онъ произнесъ вполголоса, какъ будто про себя и слегка нахмуривъ брови. Если онъ думалъ, что Марья Алексевна послдуетъ за нимъ въ дтскую, онъ ошибся, — она осталась въ кабинет и, машинально прислушиваясь къ болтовн Ани, мысленно повторяла т вопросы, которые привели ее сюда. Какое мсто ищетъ ея мужъ? Неужели онъ увезетъ ее отсюда?.. Теперь и здсь хорошо.. А почему хорошо?.. Неужели она любитъ Таманскаго?..
Останавливаться на этомъ послднемъ вопрос было очень жутко, но какъ ни отгоняла она его, онъ не переставалъ возвращаться ей на умъ, примшиваясь самымъ безпощаднымъ образомъ къ каждой ея мысли, къ каждому чувству. Ничмъ, ршительно ничмъ, нельзя было отдлаться отъ него. Съ нкоторыхъ поръ ее мучила еще другая мысль — увренность въ томъ, что вс видятъ происходящее въ ея душ, видятъ лучше и ясне, чмъ она сама, — вс, начиная съ Николая Ивановича и кончая Аней… Она порой была такъ убждена въ этомъ, чтъ съ какимъ-то паническимъ страхомъ прислушивалась къ разговорамъ, происходившимъ вокругъ нея. Вотъ и теперь, едва только слово ‘мама’ долетло до ея уха, какъ она поспшно ушла въ свою комнату, — такъ жутко ей казалось услышать изъ устъ дочери какой-нибудь намекъ на терзавшія ее сомннія.
Но опасенія Марьи Алексевны были напрасны., — между отцомъ и дочерью рчь шла вовсе не объ ней.
Аня жаловалась на обиды, которыя она терпла отъ Паши и отъ кухарки. Не въ первый разъ ложится она, по ихъ милости, безъ ужина и кушаетъ чай безъ сливокъ, потому что съ тхъ поръ, какъ мама за этимъ не смотритъ, Паша вс сливки сливаетъ въ стаканъ, себ къ кофе. И вообще эта Паша стала все по своему длать и мамины приказанія въ грошъ не ставитъ… Вотъ сегодня, посл завтрака, ей велли отвести Аню въ скверъ и погулять тамъ съ нею до трехъ часовъ, а она зашла мимоходомъ къ своей знакомой прачк и цлый часъ проболтала съ разными бабами на грязномъ, вонючемъ двор. Надо было ее ждать, длать нечего, а тмъ временемъ двочки Долинскія ушли изъ сквера. Имъ дольше половины третьяго нельзя оставаться, у нихъ отецъ очень строгій и въ три часа урокъ танцевъ… Другихъ дтой Аня не знаетъ. Ей было очень скучно гулять одной… А тутъ еще поднялся втеръ, солнышко спряталось за тучку, Аня вся продрогла…
— А у форточки стоять не холодно?— прервалъ ее со смхомъ отецъ.
Онъ сегодня раза три стаскивалъ ее съ окна въ столовой, изъ котораго она переговаривалась съ дтьми, игравшими на двор.
— Что твоя дикая?
Нсколько дней тому назадъ Николай Ивановичъ читалъ дочери разсказъ какого-то путешественника, въ которомъ описывались нравы и обычаи дикарей. Когда дошли до того мста, гд говорилось, что вышеупомянутые дикари не имютъ понятія ни о Бог, ни о добр и зл, Аня вскричала:
— Точно Ариша, дочь нашей прачки. Она тоже ничего не знаетъ про Бога и не хочетъ понять, что лгать гршно.
Съ тхъ поръ прачкина дочь, Ариша, получила названіе дикой.
— Что твоя дикая?— повторилъ онъ.— Я видлъ, какъ она пробиралась по черной лстниц сегодня утромъ, врно къ теб на свиданіе?
Николай Ивановичъ зналъ, чмъ отвлечь мысли своей дочки отъ непріятныхъ впечатлній. Голосъ Ани мгновенно измнился, — вмсто сдержанныхъ слезъ въ немъ зазвучало веселое оживленіе.
— Представь себ, что она теперь выдумала: таскать картофель изъ хозяйскаго подвала! Натаскаетъ цлую кучу и печетъ въ той печк, гд мать ея утюги гретъ!.. Право, ей-богу!.. Конечно, никто этого не знаетъ.
— А ты бы ей сказала, какъ это скверно.
— Да разв она пойметъ?.. Вотъ я теб разскажу, слушай… Вчера какая-то барыня дала ей фунтъ кофе для ея матери, она дорогой развязала бумагу и всыпала себ въ карманъ три горсти, большихъ!
— Фу, какая скверная двчонка твоя пріятельница!
— Нтъ, нтъ, ты постой, дай досказать… Ты думаешь, она для себя?— Нтъ, она отдала этотъ кофе маленькому башмачнику, а онъ ей за это башмаки починитъ. Вотъ я ей и сказала: зачмъ ты воруешь, Ариша? Это большой грхъ. А она говоритъ: ‘Ладно! У тебя башмаки крпкіе, а въ дырявыхъ по камнямъ бгать страсть какъ больно’. Вотъ что она говоритъ!
— Все-таки таскатъ кофе не годится, — началъ было морализировать Николай Ивановичъ. — Она бы лучше попросила у матери, — ей бы, можетъ-быть, и такъ дала…
— Господи, какой ты безтолковый, папа! Да говорятъ же теб русскимъ толкомъ, что мать у нея вчно пьяная! Она никогда съ нею не разговариваетъ. — вотъ какъ ты со мной, — она только дерется.
Аня перестала смяться и проговорила эти слова совершенно серьезно. Подложивъ себ подъ голову руку отца, она прижималась къ ней щечкой и безпрестанно цловала ее. Другую руку Николая Ивановича двочка цпко ухватила тонкими, гибкими пальчиками и крпко сжимала при каждомъ его движеніи.
— Не уходи, — мн надо теб еще много разсказать… Я хочу ей отдать мое старое пальто… У нея ничего нтъ, она почти голая ходитъ… Знаешь, платье ситцевое и все въ дыркахъ, и мясо насквозь видно, потому что рубашки нтъ внизу. Платье прямо на голое тло надто, — право, честное слово!.. Позволь мн отдать ей мое старое пальто, вдь я все равно изъ него выросла…
— Надо спросить у мамы.
— Зачмъ у нея спрашивать? Она скажетъ: не приставай, пожалуйста… Ей бы только съ г. Таманскимъ… Позволь, папочка, милый!
— Безъ маминаго позволенія нельзя. А теперь спи, — давно пора спать.
— Я буду спать, только не уходи.
Аня смолкла и нсколько минутъ пролежала неподвижно, но когда отецъ началъ осторожно вынимать свобо руку изъ-подъ ея головы, она, не открывая глазъ, прошептала:
— Г. Таманскій всегда будетъ къ намъ здить?
— Кто? — спросилъ Николай Ивановичъ, нагибаясь къ ребенку.
Отвта не послдовало, — Аня заснула.
Прошло недли три. Въ одинъ прекрасный день Николай Ивановичъ явился домой съ извстіемъ, что хлопоты его увнчались успхомъ, — ему общали мсто въ провинціи.
Онъ былъ въ очень возбужденномъ состояніи, прохаживался большими шагами взадъ и впередъ по комнат, прерывая свою рчь довольно натянутымъ и громкимъ смхомъ и пытливо взглядывая на жену, мелькомъ, когда ему казалось, что она этого не замчаетъ.
Никогда еще Марья Алексевна не видала его такимъ страннымъ.
— Мы тамъ будемъ получать почти вдвое больше, чмъ здсь — распространялся Николай Ивановичъ, — и жизнь въ томъ кра такъ дешева, что намъ можно будетъ нанять отдльный домъ съ садомъ и держать экипажъ. Климатъ тамъ отличный, — продолжалъ онъ торопливо и не дожидаясь возраженій.— Ты права: вчно терпть лишенія, во всемъ себя урзывать и усчитывать, постоянно думать только о томъ, чтобы не превысить бюджета какою-нибудь копйкой — это несносно. Это пагубно дйствуетъ на нравственное настроеніе и портитъ характеръ, ужь не говоря о здоровь… Надо только дивиться, какъ это Аня у насъ до сихъ поръ такая и веселая… Ужасно много живучести въ этой двчонк и силы также, но кто можетъ поручиться за будущее? Можетъ-быть и ей со временемъ вздумается требовать отъ меня такихъ удовольствій и удобствъ, которыхъ я ей дать не въ состояніи…
Эти слова отзывались горечью, накипвшей въ послднее время у него на сердц, но, встртивъ взглядъ мучительной тревоги. брошенный на него женой, Николай Ивановичъ поспшилъ стряхнуть съ себя не кстати налетвшую злобу и продолжалъ уже съ прежней, добродушной усмшкой:
— Тамъ, по крайней мр, искушеній не будетъ…. Когда совсмъ нтъ театра, то и мечтать о томъ нельзя, какъ туда хать — въ своей ли карет или на извощик и гд сидть — въ лож или въ мстахъ за креслами.
Марья Алексевна слушала его молча, а между тмъ сказать надо было очень много, но она не знала, съ чего начать. Каждымъ своимъ словомъ докаказывалъ онъ ей, какъ мало подготовленъ онъ къ ея признанію, какъ мало догадывается онъ о томъ, что происходитъ въ ея душ. Разв онъ сталъ бы помышлять о томъ, чтобы перенести свое гнздо въ другое мсто, еслибъ ему было извстно, что гнзда этого больше не существуетъ?
За эти послднія три недли случилось много новаго. Наканун вечеромъ Дмитрій Николаевичъ сказалъ ей, что любитъ ее и готовъ на всевозможныя жертвы, чтобы имть счастье назвать ее своею передъ Богомъ и передъ людьми, а она отвчала ему общаніемъ склонить мужа на разводъ.
Всю ночь затмъ и весь слдующій день Марья Алексевна была въ какомъ-то чаду, мечтая о новой жизни, улыбающейся ей въ скоромъ будущемъ, не замчая никакихъ препятствій и не предвидя никакихъ особенныхъ затрудненій, но разговоръ съ мужемъ раскрылъ ей глаза и вотъ явились эти затрудненія, — явились оттуда, откуда ихъ всего меньше можно было ожидать: мужъ ея и не подозрвалъ, что она разлюбила его.
До сихъ поръ она была убждена въ противномъ. Почему?— Можетъ-быть потому, что всегда легко врится въ то, во что хочется врить. Она и Таманскому сообщила свои иллюзіи, она и его обманула, не разгадавъ Николая Ивановича и представляя его и себ и другимъ въ совершенно превратномъ свт,
Когда, нсколько дней спустя, Дмитрій Николаевичъ сообщилъ ей свои планы касательно развода и спросилъ, начала ли она переговоры съ мужемъ, — она объявила ему, что жестоко ошиблась, воображая, что къ Николаю Ивановичу можно приступить съ подобнымъ предложеніемъ.
— Онъ ничего не подозрваетъ, ршительно ничего, — повторяла она съ отчаяньемъ, — и такъ мало подготовленъ къ разлук со мной, что я не осмлилась намекнуть ему ни слова…. Съ чего это мы взяли что онъ, непремнно долженъ догадываться? Господи, какъ мы заблуждались!
До сихъ поръ ей казалось, что она такъ хорошо знаетъ своего мужа, а между тмъ она его вовсе, не знаетъ…. Она даже не можетъ себ представить, какъ онъ отнесется къ вопросу, отъ котораго завистмъ ихъ судьба — Ну что, если онъ наотрзъ откажется дать ей разводъ,— ну, что тогда? Уйти изъ дома его такъ, сдлать скандалъ??… Есть женщины, которыя способны на это, но только не она. О, нтъ, ни за что!… Лучше умереть…
— Ты самъ будешь презирать меня, если я забудусь до такой степени… Да у меня никогда не хватитъ на такой шагъ ни смлости, ни силы воли, — я не изъ храбрыхъ…
О, да! она была не изъ храбрыхъ. При одной мысли о предстоящихъ затрудненіяхъ, въ ум ея путалось, голосъ дрожалъ, она безпрестанно принималась плакать и вскидывала на своего друга испуганные, растерянные взгляды.
Дмитрій Николаевичъ старался успокоить ее уврить, что опасенія ея преувеличены, но она не вслушивалась въ его слова, продолжала волноваться и повторять, что никогла, никогда не ршится заговорить первая объ этомъ.
Теперь ей даже передъ Таманскимъ страшно было произносить слово ‘разводъ’, — слово это представляло въ ея глазахъ такую трудную, недосягаемую цль….
— Лучше бы мн никогда не мечтать о такомъ счасть, никогда не встрчаться съ тобой!— повторяла она безсвязно, точно въ бреду.— До этой встрчи жизнь мн казалась сносной, мн даже казалось, что я люблю его…
Таманскій обнималъ ее. прижимая дорогую головку къ своей груди, и молча ласкалъ блокурые волосы, безпорядочными кудрями выбивавшіеся изъ-подъ шиньона. Но напрасно искалъ онъ въ ум слова, которыми можно было бы утшить ее, — такихъ словъ не находилось: все, что можно было сказать, было уже сказано…. И вдругъ новая мысль блеснула въ его голов.
— Хочешь, чтобъ я самъ переговорилъ съ нимъ?— произнесъ онъ вполголоса, нагибаясь къ ея распухшему и раскраснвшемуся отъ слезъ лицу.
— Ты? — вскричала она, съ изумленіемъ вглядываясь въ его глаза.— Ты самъ хочешь ему сказать?
Онъ не могъ воздержаться отъ самодовольной улыбки.
— Что же тутъ удивительнаго? Для меня такое счастье избавить тебя отъ непріятности. Разв ты не уврена въ этомъ?— прибавилъ онъ съ упрекомъ.
Они съ минуту молча смотрли другъ на друга. Улыбка, блуждавшая на его губахъ, краснорчиве всякихъ словъ говорила о торжеств человка, которому удалось доказать любимой женщин, что онъ еще лучше, чмъ она воображаетъ.
— О, какъ ты меня любишь!— продолжала она. красня отъ счастья. — Вдь ты его вовсе, вовсе не знаешь …
Конечно, Дмитрій Николаевичъ не зналъ Астафьева. Можно было даже поручиться, что изъ всхъ людей, встрчавшихся съ нимъ на пути жизни. онъ меньше всхъ зналъ именно этого человка. Изучать мужа Марьи Алексевны, вдумываться въ его характеръ и даже просто вспоминать о немъ было такъ непріятно. Онъ старался ей врить на слове, когда она увряла, что ждать отъ Николая Ивановича сопротивленія ихъ намренію — немыслимо. Сколько разъ повторялъ онъ при ней, что жить вмст мужу съ женой, когда они перестали любить другъ друга, по его мннію, даже безнравственно. Онъ такъ стоитъ за свободу всегда и во всемъ. Еще будучи женихомъ, онъ взялъ съ нея слово, что она ему прямо скажетъ, если полюбитъ кого-нибудь другаго, — что поступить такимъ образомъ много честне, чмъ обманывать чоловка, оставляя его въ заблужденіи.
Онъ тогда не думалъ, конечно, что такая минута наступитъ когда нибудь и къ тому же съ тхъ поръ прошло столько времени, что слова эти успли забыться…. Захочетъ ли онъ вспомнить о нихъ?
Но былъ еще одинъ вопросъ, самый главный, самый жгучій, на которомъ и Таманскому, и Марь Алексевн было такъ жутко останавливаться, что до сихъ поръ они, точно сговорившись, тщательно обходили его: это былъ вопросъ объ Ан.
— Если все устроится по общему соглашенію, твоя дочь можетъ проводить одну часть года у отца, а другую съ нами, — сказалъ Таманскій въ тотъ незабвенный вечеръ, когда онъ прочелъ въ ея глазахъ отвтъ на свое страстное признаніе.