История дурака, Шеллер-Михайлов Александр Константинович, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ

подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.

ТОМЪ ТРЕТІЙ.

Приложеніе къ журналу ‘Нива’ на 1904 г.

С.-ПЕТЕРБУРГГЪ
Изданіе А. Ф. МАРКСА.
1904

Исторія дурака.

Онъ былъ дуракъ. Это еще не бда, потому что дуракахъ — счастье. Скверно то, что онъ не принадлежалъ въ числу смиренно сознающихся въ своей глупости дураковъ, а надменно воображалъ, что онъ умный. Такіе дураки не могутъ разсчитывать на счастье. Онъ и не былъ счастливъ, по крайней мр, ему никто и никогда не завидовалъ.

Его родители начали замчать, что онъ глупъ, когда ему минуло семь лтъ. Въ это время онъ бросился однажды въ прудъ спасать брошеннаго туда кмъ-то щенка. Онъ едва не утонулъ самъ, перепачкалъ и перемочилъ свое новенькое платье, и посл долгихъ усилій съ торжествующимъ видомъ, съ щенкомъ въ рукахъ, явился домой.

— Дурракъ!— съ презрніемъ пробормоталъ его отецъ, выслушавъ его разсказъ о спасеніи щенка.

Его заперли на цлый день одного въ дтскую, оставили безъ обда, но онъ былъ настолько глупъ, что даже не раскаялся въ своемъ поступк, и, когда его выпустили изъ заключенія, прежде всего спросилъ:

— Кормили ли собачку?

На будущность такого ребенка нельзя было возлагать надеждъ.

Второй поступокъ, показавшій еще ясне его глупость, былъ совершенъ имъ на девятомъ году жизни: онъ увидалъ, что пять мальчишекъ напали на маленькую двочку и стати ее бить, отнимая у нея лакомства. Онъ вступился за двочку и, засучивъ рукава, принялся за рукопашную расправу съ ея врагами. Воспользовавшись удобной минутой, двочка спаслась бгствомъ, а ему подбили глазъ, встрепали волосы и разорвали воротъ у рубашки. По своей глупости онъ, вроятно, не предвидлъ такого исхода, взявъ на себя роль заступника двочки передъ врагами, боле сильными, чмъ онъ. Умный человкъ разсчиталъ бы. насколько силенъ противникъ, и прошелъ бы мимо.

Когда онъ пришелъ домой, его отецъ только всплеснулъ руками и замтилъ жен:

— Взгляните вы на этого дурака, въ какомъ онъ вяд!

Мать дурака чуть не упала въ обморокъ.

— Ничего, я ее-таки отстоялъ! Они тоже будутъ меня помнить!— говорилъ въ волненіи дуракъ, разсказывая свой геройскій подвигъ.

— Боже мой, что изъ этого болвана выйдетъ!— приходилъ въ отчаянье отецъ.

— Это какой-то Донъ-Кишотъ!— воскликнула болзненная мать.

Но хуже всего было то, что этотъ дуракъ чуть не поссорилъ своихъ отца и мать съ однимъ изъ лучшихъ изъ друзей. Этотъ другъ, не мало содйствовавшій имъ по залогу ихъ имній, имлъ маленькую слабость, онъ являлся слишкомъ часто въ гости и иногда не во-время. Это не могло не раздражать иногда хозяевъ, хотя они и продолжали видть въ немъ своего лучшаго друга, и потому нердко при его визитахъ замчали:

— Ахъ, опять притащился! Вчно придетъ не во-время! И вдь видитъ, что его не принимаютъ, а все-таки лзетъ! Понять не можетъ, что онъ только мшаетъ!

Дуракъ ежедневно слышалъ эти фразы отъ отца и матери и въ одинъ прекрасный день, когда лакей вжливо сказалъ другу дома, что ‘господа-съ ухали’, дуракъ взглянулъ прямо въ лицо гостю и отчетливо проговорилъ:

— Папа удивляемся, зачмъ вы лзете къ намъ, когда васъ не принимаютъ. Ужъ если всегда говорятъ, что нтъ дома, такъ и перестали бы ходить!

Но этого мало.

Возвратившись въ комнату, дуракъ на вопросъ отца: ‘ухалъ ли гость?’ торжественнымъ тономъ заявилъ:

— Онъ ужъ теперь не ползетъ надодать! Я ему сказалъ, что стыдно здить туда, гд но принимаютъ!

Отецъ вскочилъ, какъ ужаленный, и схватилъ сына за плечо.

— Ты… ты это сказалъ ему… въ глаза?— крикнулъ онъ. тряся мальчика.

— Да, ужъ теперь не прідетъ!— отвтилъ дуракъ, повидимому, изумившись, что отецъ такъ больно трясетъ его за плечо.

— Боже, это весь уздъ, вся губернія узнаетъ!— воскликнула мать, хватаясь за голову.

Дуракъ не понималъ ни своей вины, ни положенія своихъ родителей. А имъ нужно было въ скоромъ времени перезаложить черезъ своего друга еще одно имніе.

— Уберите его, уберите съ глазъ моихъ долой, не то я не знаю, что я съ нимъ сдлаю!— кричалъ отецъ, отбрасывая отъ себя дурака.

Дйствительно, его нужно было убрать съ глазъ долой, чтобы онъ не надрывалъ сердца родителей. Его отправили куда-то далеко-далеко въ училище на полный пансіонъ.

Съ перваго раза онъ произвелъ на всхъ — на гувернеровъ, на учителей и на товарищей — отличное впечатлніе. Выросшій въ деревн, жившій больше въ лсу, чмъ въ комнат, недоступный по своей глупости угрызеніямъ совсти за свои поступки, онъ смотрлъ бодрымъ, румянымъ, сильнымъ и здоровымъ мальчуганомъ. Съ перваго раза вс нашли даже, что у него живые и бойкіе синіе глаза, что у него откровенное и доброе выраженіе лица, что онъ не глупо и точно отвчаетъ на вопросы, но, къ сожалнію, разочарованіе настало скоро.

Какъ вс тупоумные дураки, онъ началъ досаждать своимъ гувернерамъ и учителямъ своими ‘это отчего?’ ‘почему это такъ, а не этакъ?’ ‘что это такое?’ ‘какъ это длается?’ Недостатокъ ума и сообразительности сказался тотчасъ же.

Русскій учитель диктовалъ классу стихотвореніе:

‘Птичка Божія не знаетъ

Ни заботы, ни труда,

Хлопотливо не свиваетъ

Долговчнаго гнзда.’

— Это онъ вретъ,— вдругъ выпалилъ дуракъ.— У насъ въ деревн птицы всегда вили гнзда, такъ, бывало, хлопочутъ, хлопочутъ, даже драку поднимутъ…

— Извольте молчать, когда вамъ диктуютъ!— крикнулъ учитель.— Туда же свои дурацкія замчанія длаетъ!

Другой разъ вышла еще глупе исторія. Въ класс читали стихи, вдругъ дуракъ обращается къ учителю и спрашиваетъ:

— Петръ Ивановичъ, что значитъ: ‘бразды пушистыя вздымая?’

— Если вы ничего не понимаете, такъ хоть умйте языкъ держать за зубами,— отвтилъ учитель.

У законоучителя дуракъ спрашиваетъ:

— А какъ чудеса длаются? А какое яблоко дала Ева Адаму? А можно ли теперь яблоки сть? А какъ змя ходила, прежде чмъ ей на брюх ползать велно? А отчего мы не по-русски молитвы читаемъ? А отчего священника не стригутъ волосъ?

— Дуракъ, потому и глупые вопросы предлагаешь! А та учись, да не спрашивай! А то дуракъ, такъ дуракъ и есть,— отвчалъ законоучитель, видя не только глупость, но и назойливость ученика, мшавшаго правильному теченію преподаванія.

Впрочемъ, ясне всего высказалась его глупость во время урока ариметики: классъ ршалъ устно задачи. Учитель прочелъ слдующую задачу:

— Пятерымъ мальчикамъ дали по четыре яблока, одинъ изъ нихъ отнялъ у одного вс яблоки, у другого три, у третьяго два и у четвертаго одно, сколько стало у него яблоковъ?

— А они не поколотили его за это?— вдругъ спросилъ дуракъ.

Классъ разразился смхомъ, но учитель вышелъ изъ себя за это полное невниманіе ученика къ предмету занятій. Учитель только посл убдился, что подобныя выходки мальчугана происходили не отъ невниманія, а просто отъ крайней его глупости.

Правда, ученики долго оставались въ дружескихъ отношеніяхъ съ дуракомъ, но это именно и происходило оттого, что они вполн поняли его глупость и потшались надъ нимъ.

Какъ-то изъ дому прислали ему гостинцевъ и денегъ, одинъ мальчуганъ, всми загнанный, всегда смиренный, всегда робкій, всегда заискивающій, началъ ему говорить:

— Вотъ ты счастливецъ, теб все присылаютъ! Нтъ, мн не пришлютъ: я сирота, и здсь-то изъ милости держатъ.

— Такъ ты и бери у меня, что теб надо!— отвтилъ дуракъ.

Тотъ все и взялъ, и вечеромъ смялся, угощая своихъ товарищей, надъ тмъ, какъ онъ ‘Лазаря сплъ’, и какъ дуракъ развсилъ уши. Но дуракъ, видя, какъ весело смется бдный сирота въ кругу своихъ пріятелей, былъ совершенно доволенъ.

‘Вонъ какой пиръ устроилъ,— разсуждалъ онъ: — а сълъ бы я одинъ все — и веселья не было бы’.

Другіе товарищи обращались всегда къ нему, когда имъ была нужна защита, такъ какъ онъ былъ силенъ, и обыкновенно синяки, долженствовавшіе украшать ихъ, являлись на немъ за его геройство, но чаще всего его избирали депутатомъ, когда весь классъ отказывался отвчать трудный урокъ, когда въ щахъ появлялись тараканы, и нужно было поднять бунтъ противъ эконома, когда, наконецъ, нужно было пожаловаться директору на несправедливо поставленные какимъ-нибудь учителемъ баллы. Дуракъ брался смло и горячо за вс подобныя дла, отсиживалъ въ карцер, выдерживалъ порки — и не раскаивался, а даже гордился по своей глупости своимъ заступничествомъ за товарищество.

— Если бы въ васъ была хоть капелька здраваго смысла, то вы бы поняли, куда ведетъ васъ ваше поведеніе,— говорилъ однажды директоръ стоявшему передъ нимъ дураку, уже насчитывавшему семнадцать лтъ жизни.— Васъ въ конц концовъ могутъ исключить изъ училища!

— Я, кажется, никогда не сдлалъ никакой подлости,— отвтилъ дуракъ.

— Съ вами говорить нельзя, потому что вы не понимаете, что вамъ говорятъ! Вы не подлости длаете, но вы ведете себя возмутительно глупо, пошло, героя какого-то разыгрываете, впутываетесь не въ свои дла.

— Я стою за товарищество,— отвтилъ дуракъ.

— Здсь нтъ-съ товарищества, здсь есть ученики и начальство, и первые должны исполнять требованія второго! Вотъ и все! Помните это, да кстати помните и то, что вы вылетите отсюда за первую новую продлку.

И вдь вылетлъ — не внялъ умнымъ совтамъ и вылетлъ. И еще за что же?

Какъ-то вечеромъ въ воскресный день онъ гулялъ по городскому бульвару и вдругъ услышалъ слабые женскіе крики:

— Ахъ, оставьте меня! Ахъ, что же вы ко мн пристаете! Какъ вамъ не стыдно? Я совсмъ не такая, и даже напротивъ!— пищалъ женскій голосъ.

Этого было довольно, чтобы дуракъ бросился на помощь: впотьмахъ онъ увидалъ мужчину, старающагося обнять защищавшуюся отъ него двушку. Дуракъ налетлъ на мужчину, не поглядлъ даже, съ кмъ онъ иметъ дло, толкнулъ его кулакомъ въ грудь и сшибъ съ ногъ. Но противникъ усплъ вппиться въ него, и произошла свалка, привлекшая вниманіе прохожихъ. Когда борцовъ розняли,— они увидали, что они знакомые: избитый ловеласъ былъ гувернеръ дурака. Этотъ скандалъ дорого обошелся обоимъ: гувернеръ потерялъ мсто, а дуракъ получилъ отпускную изъ учебнаго заведенія и могъ теперь возвратиться на отдыхъ въ домъ своего отца. Такимъ образомъ, онъ сдлалъ несчастнымъ своего гувернера, повредилъ себ и помшалъ двушк завести интрижку.

— Дуракъ этакій,— говорила она.— Оскандалилъ меня попусту, а ужъ тотъ совсмъ готовъ былъ за мною идти…

Дуракъ лишилъ ее вечерняго заработка, потому что она только тмъ и жила, что перепадало ей отъ заигрывающихъ съ двушками господъ.

Къ счастію отца и матери дурака, они были избавлены судьбою отъ новаго горя: они уже лежали въ могил, когда выгнали изъ училища ихъ сына, и блудный сынъ засталъ въ своемъ деревенскомъ дом только своего старшаго брата съ семьею и своихъ старшихъ сестеръ-двицъ. Онъ поселился здсь, такъ какъ въ имніи была и его доля. Его обманчивая наружность заставила семью ошибиться на его счетъ, и родные приняли его радушно, видя въ немъ откровеннаго, простого и веселаго, добраго малаго. Сестры даже сразу сдлали его повреннымъ своихъ тайнъ, а молоденькая жена его брата какъ-то особенно нжно пожала его руку. Братъ оказался мене нжнымъ, во и онъ сказалъ ему довольно привтливо:

— Ну, вотъ вмст хозяйничать будемъ! Все же поможешь, а то одному трудно…

Но разочарованіе настало быстро.

— Вы чмъ же здсь занимаетесь?— спрашивалъ прізжій у сестеръ.

— Ахъ, скука такая, никто почти не здитъ къ намъ, самихъ никуда не вывозятъ, братъ все съ мужиками возится,— тараторили сестры.

— Да длаете-то вы что?— спрашивалъ прізжій.

— Что-жъ намъ длать? Отъ скуки музыкой вотъ занимаемся, вышиваемъ, читаемъ…

— Немного же у васъ дла.

— Что-жъ, намъ полы, что ли, мыть?— обидлись сестры.

— Да мало ли дла есть, нашли бы, если бы захотли… Учились бы чему-нибудь, ребятишекъ учили бы, подготовились бы къ какой-нибудь дятельности, хоть бы бабничать научились…

— Ахъ, ты совсмъ мужикъ!.. Бабничать! Вотъ-то выраженія у тебя! Бабничать!..

Вечеромъ барышни играли на фортепьяно:

— Да вы и играть-то не умете,— замтилъ братъ.— Допотопные романсы какіе-то бренчите…

Барышни надулись.

— Я вдь вамъ говорила, что вы небрежно относитесь къ музык,— замтила жена ихъ старшаго брата.— Музыка требуетъ серьезнаго отношенія, ей нужно отдаться душою или лучше вовсе не играть…

— Да, это правда,— замтилъ прізжій.— Такъ-то играть только время терять: ни себ, ни людямъ удовольствія нтъ.

— Это ты потому такъ говоришь, что сама не умешь играть,— накинулись барышни на жену брата.

— Да, не умю и не стану бренчать, какъ вы, не чувствуя въ себ призванія къ музык,— отвтила она.

— И потому и завидуешь другимъ, кто играетъ,— горячились двушки.

— Только не вамъ. Я завидую тмъ, у кого есть способности, потому что человку позволительно сожалть о томъ, что у него нтъ тхъ или другихъ способностей. Хуже, когда человкъ вполн доволенъ собою и не видитъ, чего ему недостаетъ…

Хозяйка встала и предложила брату своего мужа прогуляться по саду.

Они пошли.

— Ахъ, ты не можешь себ представить, какъ мн тяжело здсь жить,— говорила она ему, взявъ его подъ руку.— Ты видишь, какъ Пусты и какъ капризны твои сестры, твой брать вчно возится и ссорится съ мужиками, стараясь утянуть лишній грошъ, мн не съ кмъ поговорить, не съ кмъ посовтоваться… Я такъ рада твоему прізду: ты свжій, живой человкъ. Я надюсь, что ты будешь моимъ другомъ…

— Я всегда готовъ теб помочь, какъ сумю,— отвтилъ дуракъ, гордясь уже въ душ, что его избираютъ другомъ и совтникомъ.

Жена его брата крпко пожала ему руку. Они дошли до берега рки и присли на скамью.

— Это мое любимое мсто,— сказала она.— Сюда я часто ухожу отъ домашнихъ сценъ и дрязгъ, и ври вид этой широкой дали, при вид этой рки, уносящей куда-то свои волны, мн хочется бжать и бжать отсюда, отъ этой узкой животной жизни, отъ этихъ эгоистическихъ расчетовъ и окунуться съ головой въ водоворотъ полезной общественной дятельности…

— За какую же дятельность хочешь ты взяться?— спросилъ серьезно дуракъ.

— Разв я знаю!— воскликнула она.— Мн еще нужны указанія, совты, подготовка… Ты, милый мой, подумаешь когда-нибудь со мною объ этомъ? Да? поговоримъ, поищемъ вмст, авось до чего-нибудь и додумаемся! Я въ тебя врю. Ты выглядишь такимъ энергичнымъ, сильнымъ…

Она припала къ его плечу.

— Мн такъ хорошо съ тобою,— прошептала она.— Зачмъ я не знала тебя прежде, я никогда не вышла бы замужъ за твоего брата.

— Ты его не любишь?— спросилъ дуракъ.

— Нтъ… теперь не люблю…

— А прежде?

— Прежде я была двочкой, меня обманула его наружность… Но теперь, когда я увидала тебя, я перестала его любить…

Она обняла дурака.

— Полно,— тихо проговорилъ онъ, слабо отстраняя ее.— Поговоримъ серьезно о твоихъ планахъ.

— Нтъ, нтъ, я не хочу теперь ни о чемъ говорить, я хочу любоваться тобою,— горячо воскликнула она.

— Ну, если мы амурами будемъ заниматься, такъ пользы изъ этого выйдетъ мало, и твоя жизнь сдлается отъ этого еще хуже.

— Что мн за дло, если я полюбила тебя!

— Ты вспомни, что я съ братомъ въ хорошихъ отношеніяхъ и обманывать его не желаю, да и серьезнаго изъ нашей любви не можетъ ничего выйти, потому что я передъ тобою еще совсмъ мальчишка…

— Что-жъ, ты меня старухой, что ли, считаешь?— нсколько раздражительно замтила жена его брата.

— Нисколько… Но все же мы не пара, и было бы подло съ моей стороны, если бы я сталъ уврять тебя, что я могу серьезно любить тебя, играть же въ любовь съ замужней женщиной и притомъ съ женой брата — это ужъ чортъ знаетъ что такое…

Она надулась.

— Ну, такъ что же ты придумала насчетъ своего будущаго?— спросилъ дуракъ.

— Ахъ, отстань, пожалуйста!— сердито проговорила молодая женщина.— Очень тебя интересуетъ мое будущее!

— Отчего же нтъ? Ты сама же сказала, что ты видишь во мн теплыя, отношенія къ людямъ…

— Да, только не ко мн!.. Сперва разнжничался, влзъ въ душу, вскружилъ мн голову, а потомъ, когда я увлеклась,— прочелъ мн грубую нотацію… Рудинъ!..

Въ ея голос слышались слезы.

— Я увлекалъ тебя?— воскликнулъ ничего не понимавшій дуракъ.

— Да, да… Разв я не видла, какіе взгляды ты на меня бросалъ, какъ крпко ты пожималъ мн руку, какъ становился на мою сторону въ спорахъ съ сестрами. Я живу въ деревн, меня обмануть легко… Я, конечно, ничего не скажу своему Нужу, но ты оскорбилъ меня, ты сдлалъ меня несчастною…

Она уже рыдала.

Дуракъ только пожалъ плечами, не попросилъ извиненія, не поцловалъ ея руки, не расцловалъ ея заплаканныхъ глазъ.

— Я вижу, что ты совсмъ съ ума сошла,— грубо проговорилъ онъ и, поднявшись съ мста, ушелъ.

Черезъ минуту она подняла голову, осмотрлась и, увидавъ, что ея спутника уже нтъ, воскликнула съ полнымъ презрніемъ:

— Господи, вотъ-то дуракъ!

Съ этого времени все женское населеніе дома вооружилось противъ дурака и стало относиться къ нему съ полнйшимъ презрніемъ и ядовитою ироніею. Когда онъ входилъ въ комнату, молодыя женщины начинали хихикать. Но дуракъ не обращалъ никакого вниманія на выходки женщинъ и смотрлъ на нихъ, какъ на надодливыхъ мухъ. Впрочемъ, большую часть дня онъ проводилъ вн дома: онъ или читалъ книги, лежа гд-нибудь въ лсу, или занимался съ мужиками разными толками, находя, должно-быть, боле подходящимъ для себя общество неотесанныхъ лапотниковъ, чмъ общество образованныхъ людей. Онъ даже учился у мужиковъ разнымъ занятіямъ, пробовалъ подковывать лошадей, принимался косить, помогалъ въ починк изломаннаго моста.

— Гд ты по цлымъ днямъ пропадаешь?— сердился на него братъ.— Не худо бы. мн по Хозяйству помочь, да поучиться, какъ надо хозяйничать.

— Ну, братъ, у тебя многому не научишься,— отвтъ дуракъ.— Такъ-то- хозяйничать, какъ ты, и Держиморда сумлъ бы.

— Какой Держиморда?— спросилъ братъ.

— А тотъ, что скулы мужикамъ сворачивалъ,— отвтить дуракъ, вроятно убжденный, что онъ сказать остроумную фразу.

Братъ очень разсердился.

— Такъ я Держиморда! Такъ я только скулы умю сворачивать!— кричалъ онъ.— Ну, такъ знай же, что я не намренъ ихъ сворачивать для такого дармода, какъ ты. Отдляйся отъ меня и хозяйничай самъ, какъ знаешь! Отецъ раздлилъ насъ еще при жизни, онъ оставилъ теб

‘Березовку’ — и я, какъ ты знаешь, занимался въ ней хозяйствомъ только для твоей же пользы. Проси себ другого попечителя и убирайся изъ моего дома.

Дуракъ очень обрадовался. Теперь онъ могъ дурить, сколько его душ угодно. Попечителю, взятому съ втра, что за дло до его глупостей! Ршился дуракъ хозяйствомъ не заниматься, а сдать землю въ аренду мужикамъ на то время, покуда онъ `будетъ учиться. Ну и, конечно, продешевилъ по глупости: гд бы можно взять тысячи, а онъ взялъ только какихъ-нибудь пятьсотъ рублей съ мужиковъ. Умные люди не могли не замтить ему, что онъ отдаетъ землю слишкомъ дешево, а онъ только одно и отвчаетъ:

— Съ меня довольно!

Посл ужъ сосди замчали его старшему брату, показывая на голову:

— Вашъ братъ, кажется, немного того!

— Да просто дуракъ, совсмъ дуракъ!— отвчалъ брать, пожимая плечами.

А дуракъ и не тужитъ, очень доволенъ своею сдлкой и не замчаетъ, что его мужики надули.

Похалъ онъ въ столицу приготовляться къ экзамену, и узналъ братъ, что дуракъ не въ университетъ, не въ академію поступилъ, а въ технологи пошелъ — лучшаго ничего выбрать не могъ, точно кузнецомъ думалъ сдлаться.

Долго о немъ не было ни слуху, ни духу, какъ вдругъ узнаетъ братъ, что дуракъ въ свою ‘Березовку’ пріхать и хочетъ продавать ее. Поспшилъ братъ къ нему, не желая, чтобы ‘Березовка’ попала въ чужія руки. Прізжаетъ — дурака и узнать нельзя: возмужалъ, загорлъ, бородой обросъ — мужикъ-мужикомъ смотритъ.

— Я слышалъ, что ты ‘Березовку’ продавать хочешь,— сказалъ братъ.

— Да, продаю,— отвтилъ дуракъ.

— Какъ же ты мн не написалъ объ этомъ, я бы охотно купилъ ее.

— Да у меня ужъ есть покупатели.

— Кто это?

— Мои арендаторы берутъ.

— Опять надуютъ тебя, грошъ дадутъ.,

— Дадутъ, сколько мн нужно…

— Да разв можно продавать имнія за столько, сколько нужно? Нужно брать столько, сколько они стоятъ.

— Ну, а я возьму столько, сколько мн нужно,— отвтилъ дуракъ.

— Что-жъ ты дурака передъ ними хочешь разыграть или облагодтельствовать ихъ желаешь?— засмялся съ досадой братъ.

— А ужъ это мое дло, ради чего я такъ поступаю,— отвтилъ спокойно дуракъ, котораго по обыкновенію ничто не пронимало.

Толковалъ-толковалъ съ нимъ брать и плюнулъ.

— Ты не просто дуракъ, а идіотъ, въ сумасшедшій бы домъ тебя надо упрятать или подъ опеку бы отдать,— сказалъ онъ.

— Что-жь, попробуй,— усмхнулся дуракъ, словно поддразнивая брата.

Братъ ухалъ.

Продалъ дуракъ за-ничто свое имніе мужикамъ и похалъ служить на какой-то заводъ, тогда какъ могъ бы жить себ бариномъ безъ всякой работы и заботы. Да, наконецъ, если ужъ очень хотлось благодтеля разыгрывать,— ну, далъ бы приданое сестрамъ, племянниковъ своихъ, дтей брата, наградилъ бы, а то такъ совсмъ чужимъ за-ничто отдалъ землю, а т ему, можетъ-быть, и спасибо-то не сказали, хотя они и по сю пору самыми богатыми мужиками въ губерніи посл его подарка слывутъ. Впрочемъ, ему ужъ, видно, такъ на роду было написано длать весь вкъ глупости и умереть отъ глупости.

Дло въ томъ, что около завода, гд онъ служилъ, не было школы. Конечно, дуракъ сейчасъ явился на помощь.

Деньги-то, полученныя за имнія, были еще въ карман, ну, значитъ, и надо было ихъ куда-нибудь бросить: сейчасъ онъ началъ хлопотать объ устройств школы около завода. Пошла у него работа, выстроилась школа, открыли ее, начались въ ней занятія — дуракъ въ восторг: онъ, молъ, народному образованію споспшествуетъ, а того не понимаетъ, что у него ради этого споспшествованія на черный день гроша не осталось, и придется теперь ему весь свой вкъ жить трудомъ, какъ какому-нибудь простому мужику. Маю того: сталъ онъ возиться съ этой школой, на которую вс свои послднія деньжонки ухлопалъ, какъ съ сырымъ яйцомъ, точно тамъ его родныя дти воспитывались, и особенно привязался онъ къ одному мальчугану. Ничего въ этомъ мальчуган и особеннаго не было, такъ себ чумазый мужицкій мальчишка, только одинъ дуракъ и могъ провидть въ немъ какія-то особенныя способности да таланты.

— Это нашъ будущій техникъ,— говорилъ онъ про мальчишку, видя, что тотъ разныя машины строитъ.

Этотъ техникъ и стоилъ ему жизни.

Захворалъ однажды техникъ, а въ это время и случись въ деревн, въ которой заводъ находился, пожаръ. Вс бросились тушить огонь, и дуракъ въ томъ числ. Прибжалъ онъ на пожаръ, видитъ, что горитъ изба, гд жилъ его любимецъ.

— Гд Ваня?— крикнулъ онъ.

— Ай, батюшки, въ изб остался!— завыла какая-то баба.

Дуракъ стремглавъ бросился къ горящей изб.

— Стойте, стойте!— кричали ему.— Теперь ужъ не спасти! Онъ уже задохся, врно!

Но дуракъ ничего да слушалъ. Приказалъ онъ себя облить водою, смочилъ въ какомъ-то ведр свой плэдъ и бросился въ огонь. Вс такъ и замерли,— ждутъ, что-то будетъ. Прошло какихъ-нибудь дв-три минуты, какъ онъ снова показался среди огня, дерзка въ рукахъ что-то закутанное въ плодъ.

— Берите ребенка!— крикнулъ онъ и самъ свалился на землю.

Сбжался къ нему народъ, развернули плэдъ, глядятъ: техникъ ничего — живъ, стали тогда помогать самому дураку, а онъ лежитъ безъ чувствъ и кровь изъ головы льетъ, зашибло его въ изб какой-то головней, должно-быть, и какъ только хватило у него силы выбжать изъ избы — никто и понять не могъ.

Такъ черезъ два дня онъ и умеръ.

Хоронили его, конечно, съ почетомъ, потому что все-таки человческую душу спасъ. Но вдь мальчишку-то онъ спасъ, а себя-то убилъ, да и не могъ не убить, потому что вс и тому-то дивились, что онъ не погибъ въ изб и съ мальчикомъ. Конечно, каждый добрый человкъ радъ спасти ближняго, но только дуракъ способенъ идти на спасеніе ближняго тогда, когда и надежды почти нтъ спасти, когда только себя можно погубить этимъ самымъ желаніемъ-то спасти другого. Впрочемъ, надо сознаться, никто не называлъ его дуракомъ за этотъ послдній его поступокъ, такъ какъ кто же ршится бранить покойника, сдлавшаго хотя я глупый, но все же подвигъ. Только одна какая-то баба, родственница спасеннаго техника, плача надъ покойникомъ, сказала о немъ мткое слово:

— Умеръ ты нашъ, блаженненькій, умеръ!— причитала она, цлуя покойника.

— Да, вдь онъ и точно былъ у насъ немного того… блаженный,— сказалъ директоръ завода, возвращаясь съ похоронъ дурака.

Исторія дурака.

Читайте также: