А. И. Богдановичъ
Историческія драмы Ибсена.
Историческія драмы Ибсена.
Исторические драмы Ибсена, Богданович Ангел Иванович, Год: 1896
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Годы перелома (1895—1906). Сборникъ критическихъ статей.
Книгоиздательство ‘Міръ Божій’, Спб., 1908
Вышедшій недавно третій томъ произведеній Ибсена заключаетъ его историческія драмы, въ которыхъ Ибсенъ выступаетъ преимущественно какъ національный поэтъ. Древній духъ нормановъ проникаетъ эти драмы, оживаетъ въ нихъ и увлекаетъ читателя, изумленнаго красотою и возвышенностью народнаго духа, способнаго создать такіе образы. Ихъ могъ создать только сильный и гордый народъ, съ богатымъ прошлымъ и много общающимъ будущимъ. Тсно такому народу въ маленькой Норвегіи, какъ было тсно духу Эллады въ еще меньшей Греціи. Теперь прошли давно времена дикихъ викинговъ, завоевывавшихъ мечомъ невдомые края, и не мечъ ршаетъ теперь дла, нанося пораженія и одерживая побды. Норманская сила духа, выражавшаяся прежде въ стремительности нападенія, котораго не могли выдерживать ни саксы, ни франки, теперь увлекаетъ за собой человчество отъ житейской пошлости, дрязгъ, мелочной борьбы личныхъ интересовъ на вершины идеала, гд холодъ сковываетъ души, но длаетъ ихъ неуязвимыми тлнью.
Есть два міровоззрнія. Одно изъ нихъ завщано Элладой, полное радости, свта, тепла и любви. У Достоевскаго, въ ‘Подростк’, есть чудное мсто, картина этого міровоззрнія. ‘Мн снилось — уголокъ Архипелага, причемъ и время какъ бы перешло за три тысячи лтъ назадъ, голубыя, ласковыя волны, острова и скалы, цвтущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце — словами не передашь. Тутъ запомнило свою колыбель европейское человчество… здсь былъ земной рай человчества: боги сходили съ небесъ и роднились съ людьми… О, тутъ жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные, луга и рощи наполнялись ихъ пснями и веселыми криками, великій избытокъ непочатыхъ силъ уходилъ въ любовь и въ простодушную радость. Солнце обливало ихъ тепломъ и свтомъ, радуясь на своихъ дтей… Чудный сонъ, высокое заблужденіе человчества! Золотой вкъ — мечта самая невроятная изъ всхъ, какія были, но за которую люди отдавали всю жизнь и вс свои силы, для которой умирали и убивались пророки, безъ которой народы не хотятъ жить и не могутъ даже умереть!’ Это былъ сонъ, хотя и чудный, но все же сонъ, и кто разъ проснулся, уже не могъ бы вернуться, не захотлъ бы вернуться къ нему. Есть нчто высшее, боле обаятельное, чмъ самые чудные сны,— это борьба. Упоенье борьбы — таково второе міровоззрніе, возникшее на свер, гд ‘каждая зима подобна длинной, темной ночи’, какъ говоритъ Іордисъ, героиня лучшей исторической драмы Ибсена ‘Сверные богатыри’. Въ ея уста Ибсенъ вкладываетъ опредленіе этого упоенья борьбой, борьбой не во имя той или иной цли, а ради именно одного упоенія. Іордисъ сильная, гордая женщина, жена слабаго, добродушнаго Гуннара, типичнаго представителя золотой середины, одного изъ тхъ вковчныхъ типовъ, которые и добры въ мру, и злы въ мру. Онъ получилъ ее обманомъ. Его другъ герой Сигурдъ, храбрйшій изъ храбрыхъ, великодушный, какъ истинно сильный человкъ, отдаетъ ее другу, зная его любовь въ ней и самъ любя ее, и длаетъ грубую, но неизбжную фатальную ошибку. Его любовь къ ней велика и безгранична, какъ и его сердце, а любовь Гуннара онъ измряетъ своею любовью. Такъ всегда поступаютъ великодушные люди, слишкомъ простые, чтобы употреблять иную мрку, кром своего сердца. Подъ видомъ Гуннара пробирается онъ къ Іердисъ и убиваетъ сторожившаго ея медвдя. Іордисъ думаетъ, что Гуннаръ совершилъ этотъ подвигъ, передъ которымъ отступали самые сильные и смлые, и въ восторг выходитъ за него замужъ, думая, что Гуннаръ и есть самый гордый и смлый викингъ, съ которымъ ей предстоитъ жизнь морской царицы, жизнь полная борьбы, неудержимаго стремленія впередъ. А вмсто того, ей выпадаетъ на долю жизнь скромная и тихая, ‘быть женой и только женой, сидть дома, прясть и ткать для мужа, и рожать дтей… Какой позоръ!’ — восклицаетъ Іордисъ. И это ей? ‘Скажи мн,— спрашиваетъ она жену Сигурда, кроткую и тихую Дагни,— когда ты странствовала съ Сигурдомъ и слышала звонъ мечей во время боя и когда кровь лилась потоками,— не чувствовала ты неодолимаго желанья броситься въ бой? Не надвала броню, не брала оружія въ руки?’ — Она томится и мучится. ‘Мн должна была выпасть на долю веселая жизнь викинга, было бы лучше для меня и, быть можетъ, для насъ всхъ. То жизнь, полная, счастливая!.. Не странно ли теб видть меня живущею здсь? Не страшно ли теб одной со мною здсь, въ этомъ мрак? Не кажется ли теб, что я умерла и что мой призракъ стоитъ предъ тобою?’ Безконечная скорбь слышится въ этихъ словахъ, скорбь глубоко оскорбленной души, рожденной для подвиговъ и осужденной на жалкое прозябаніе. ‘Какое счастье быть волшебницей, нестись по бурному морю, нестись быстре корабля, и вызывать бурю, и пснями заманивать людей въ волшебную пучину! О, Дагни, подумай, какъ хорошо сидть здсь у окна, когда смеркается, и слушать, какъ мертвецы несутся въ Валгаллу, ихъ путь лежитъ мимо насъ на сверъ. Это храбрые воины, павшіе въ битв, и смлыя женщины, он не влачили безцвтно свою жизнь, какъ ты да я. Он несутся въ бурную ночь на черныхъ коняхъ, со звономъ и свистомъ… Совершить свой послдній путь на такомъ кон, подумай, какое счастье!..’
Драмы Ибсена вообще отличаются простотой, но въ ‘Сверныхъ богатыряхъ’ она доведена до классическаго совершенства. Въ этомъ отношеніи ее можно сравнить только съ произведеніями Эврипида, героини котораго имютъ много общаго съ таинственными образами свера. Съ перваго момента появленія на сцен Сигурда и Дагни, Гуннара и Іордисъ, драма выясняется вся, и развязка ея фатально неизбжна. Сильные Сигурдъ и Іордисъ должны погибнуть, для счастья слабыхъ Гуннара и Дагни. Они слишкомъ великодушны, чтобы пользоваться преимуществомъ силы, и слишкомъ горды, чтобы входить въ сдлку съ жизнью, вымаливать жалкія подачки, которыя жизнь даетъ слабымъ, нжнымъ душамъ, въ основ всегда трусливымъ и подлымъ, неспособнымъ ни на подвигъ, ни на самопожертвованіе. Одну минуту только Іордисъ мечтаетъ, ей представляется возможность иного исхода борьбы. ‘Сигурдъ! одинъ лишь смлый шагъ, и мы свободны, побда за нами. Что Дагни для тебя? чмъ она можетъ быть теб? Не боле, чмъ мн Гуннаръ. И много ли значитъ, если погибнутъ дв ничтожныя жизни?’ Но тутъ же она разрушаетъ свою мечту, когда на вопросъ колеблющагося Сигурда, что сдлаетъ она, если онъ убьетъ Гуннара? — она отвчаетъ: ‘Тогда я хранила бы молчаніе и не нашла бы покоя, пока не увидла бы тебя сраженнымъ’. Ея сердце слишкомъ гордо, чтобы унизиться до преступленія, а любовь такъ велика, что этотъ міръ ея не выноситъ. ‘Въ тотъ день, когда ты избралъ другую, я лишилась родины. Напрасно ты сдлалъ это. Все воленъ человкъ отдать другу, все, кром любимой женщины. Тогда онъ разрываетъ скрытую нить судьбы и сокрушаетъ дв жизни. Да, врный голосъ говорилъ мн: я создана была, чтобы въ дни невзгоды сильнымъ духомъ ободрять и укрплять тебя, а ты былъ рожденъ для того, чтобы я все великое и славное нашла въ одномъ муж. О, Сигурдъ, знай, когда бы насъ соединила судьба, ты сталъ бы славне, я счастливе всхъ людей на свт!’ Въ порыв священнаго безумія, охватившаго ея изстрадавшуюся душу, Іордисъ убиваетъ Сигурда и сама бросается въ море.
Мрачный колоритъ сверной природы усиливаетъ суровость драмы. Холодомъ ветъ отъ этихъ характеровъ, сильныхъ, не знающихъ смиренія, уступчивости, еще не тронутыхъ духомъ ‘Свтлаго Бога’, какъ называетъ Сигурдъ христіанство. Въ минуту смерти онъ признается, что сталъ христіаниномъ, но въ развитіи дйствія его христіанство не играетъ никакой роли. Только въ послдній моментъ выступаетъ оно на сцену, чтобы раздлить и по смерти, по мннію Сигурда, его душу отъ души язычницы Іордисъ. Ибсенъ, до страсти любящій символы, какъ бы желаетъ отмтить, что съ принятіемъ христіанства норманны утратили исконную доблесть, свой неудержимый порывъ въ невдомую даль. Іордисъ — олицетвореніе этого духа, и когда между нею и Сигурдомъ становится ‘Свтлый Богъ’, она оставляетъ своего возлюбленнаго теперь уже навсегда и уносится съ своей обидой въ бездонный мракъ, увлекаемая валькиріями.
Въ своихъ драмахъ онъ отводитъ оффиціальнымъ представителямъ ‘Свтлаго Бога’ довольно странную, двусмысленную роль, какъ, напр., въ ‘Привидніяхъ’ добродушному пастору, постоянно мятущемуся между велніями религіи и требованіями жизни. Въ драм ‘Претенденты на корону’ епископъ является представителемъ скептицизма, раздувающимъ раздоры. Онъ постоянно возбуждаетъ сомннія въ душ мятежнаго Ярда Скуле въ правильности набранія короля Гакона. Какъ въ большей части произведеній Ибсена, этотъ епископъ только символъ врожденной человку двойственности, но для Ибсена характерно, что онъ олицетворилъ ее въ представител религіи, которая, напротивъ, умиротворяетъ вчную борьбу духа.
Посл ‘Сверныхъ богатырей’, въ цикл историческихъ драмъ ‘Претенденты на корону’ самая значительная по содержанію, хотя въ художественномъ отношеніи она далеко уступаетъ первой. Прежде всего она страшно растянута, съ массою вводныхъ лицъ, имющихъ лишь побочное значеніе, что усложняетъ дйствіе и запутываетъ читателя. Разница между обими драмами до того велика, что ихъ было бы трудно приписать одному автору, если бы не отдльныя сцены и характеры, которые сдлали бы честь Шекспиру. Въ общемъ, однако, это по художественности слабая вещь, какъ, впрочемъ, и вс т произведенія Ибсена, въ которыхъ тенденція заслоняетъ все, сковывая автора и лишая его необходимой для художника свободы. По слабости съ ‘Претендентами’ можетъ сравняться только ‘Брандъ’, мистическая драма, странная и двусмысленная, въ которой художникъ цликомъ отсутствуетъ, вытсненный проповдникомъ. Для поклонниковъ теоріи чистаго искусства эти слабыя вещи Ибсена могутъ служить превосходнымъ аргументомъ въ доказательство того, что даже такой сильный художественный талантъ, какъ Ибсена, измняетъ, когда его сковываютъ тенденціей.
Тмъ не мене, по содержанію ‘Претенденты’ глубоко задуманная вещь. Если въ ней нтъ такого проникновенія въ сокровенныя глубины человческаго духа, какъ въ ‘Сверныхъ богатыряхъ’,— въ ней есть обычная для Ибсена простота мысли и яркій, блестящій умъ. Мысль драмы проста — необходимо врить въ правду, проникнуться этой врой, безъ чего никакая сила, какъ бы велика она ни была, не дастъ плода. Король Гаконъ, въ сущности, заурядный человкъ, но онъ побждаетъ сильнаго характеромъ, блестящаго Ярла Скуле потому, что вритъ непоколебимо въ свое право быть королемъ и въ свое призваніе — объединить враждующія племена Норвегіи въ одинъ народъ. Во всхъ несчастіяхъ жизни, въ удач и неудач онъ вритъ въ себя, вритъ, что ему суждено осуществить эту великую мысль, ему, законному королю. Этою врою онъ воодушевляетъ всхъ и въ конц концовъ достигаетъ цли. Совершенную противоположность ему представляетъ Ярло Скуле, его соперникъ. Въ числ различныхъ характеровъ, созданныхъ Ибсеномъ, Скуле занимаетъ одно изъ видныхъ мстъ, по типичности и врности изображенія. Огромное самолюбіе, которое можетъ удовлетворить только корона, великія силы, данныя ему отъ природы, и въ то же время слабость воли, не опирающейся на непоколебимую вру въ правду своей цли. Онъ великъ въ своихъ замыслахъ и слабъ въ дйствіи. Обдумавъ ршеніе, со всхъ сторонъ обсудивъ планъ дйствія, взвсивъ вс за и противъ, онъ теряется въ моментъ выполненія. Онъ, какъ лисица въ басн, думающая тысячу думушекъ и все-таки пропадающая, потому что ни на одной не остановилась и не выполнила. Ярлу доступны великія мысли и благородные порывы, но нтъ въ немъ творческой силы, проистекающей изъ вры въ правду своего дла. Онъ постоянно колеблется въ выбор средствъ, отмняетъ сегодня то, что ршилъ вчера и опять возвращается къ старому ршенію, когда уже поздно, и то, что могло его спасти вчера, губитъ сегодня. Онъ сомнвается въ себ и потому никому не вритъ. Онъ — ‘пасынокъ Божій’, какъ его называетъ Гаконъ. Не таковъ послдній. Разъ увровавъ въ законность своего права на королевскій престолъ, онъ идетъ къ нему твердо, непоколебимо, жертвуя всмъ, какъ бы дорого оно ни было ему, и этимъ увлекаетъ всхъ. ‘Я чувствую глубоко и горячо въ своемъ сердц и — я не боюсь высказать это громко — я одинъ въ настоящее время могу повести страну къ лучшей будущности’, говоритъ онъ при выборахъ, и эта вра въ свое призваніе руководитъ всми его поступками. Избранный королемъ, онъ удаляетъ мать, ‘потому что она мн слишкомъ дорога, а возл короля не должно быть никого, кто ему слишкомъ дорогъ, у короля руки должны быть свободны, онъ долженъ стоять одинъ, чуждый стсненій и соблазновъ’. Такъ же онъ поступаетъ съ женщиной, ‘которая дороже ему всего на свт’. Его мысли и намренія просты и благородны, истинно королевскія, потому что онъ знаетъ одну цль — благо страны. Въ разговор съ нимъ Скуде заявляетъ, что управлять Норвегіей можно, только пользуясь раздорами ея племенъ. ‘Дружина должна стоять противъ дружины, одно притязаніе встрчать другое, провинція враждовать съ провинціей, иначе король не будетъ могучъ. Каждый долженъ нуждаться въ немъ или бояться его. Уничтожьте вражду — и вы вмст съ тмъ уничтожите собственную силу’. Такія мысли вполн въ дух такого сорта людей, какъ Скуле, у которыхъ вс разсчеты строются на низменныхъ интересахъ и страстяхъ другихъ. Лишенные сами величія идеи, проникающей и объединяющей вс помыслы, они и въ другихъ не допускаютъ ничего, кром себялюбивыхъ разсчетовъ. Великолпный отвтъ даетъ ему Гаконъ: ‘И вы хотите быть королемъ — при такихъ мысляхъ? Вы могли бы быть доблестнымъ полководцемъ, но время опередило васъ, и вы его не понимаете. Разв вы не видите, что Норвегію можно сравнить съ церковью, до сихъ поръ не освященное. Крпкія стны высоко поднимаются вверхъ, своды широки, колокольня стройно возвышается надо всмъ, — но нтъ тутъ еще жизни, бьющагося сердца, свжей струи крови, Господь не вдохнулъ еще своего духа жива, освященіе еще не было совершено. Я хочу совершить его! Норвегія должна быть однимъ королевствомъ, она должна стать единымъ народомъ… впредь вс должны чувствовать и сознавать себя единымъ народомъ! Вотъ подвигъ, который возложилъ на меня Господь, вотъ теперь задача короля Норвегіи!’ Скуле уходитъ, смущенный и растерянный, его волнуетъ не величіе замысловъ Гакона, а зависть, что другой, а не онъ могъ додуматься до такой глубокой и врной мысли. Онъ подымаетъ возстаніе и, только объявивъ себя королемъ, догадывается, что у него нтъ руководящей мысли, вокругъ которой онъ могъ бы группировать союзниковъ. Въ отчаяніи онъ самъ хватается за идею Гакона, но для него она лишь орудіе, а не цль, и сила ея обращается на него же. Въ моментъ полнаго торжества его мучатъ сомннія, лишающія его силы дйствія.
И онъ погибаетъ, бдный ‘пасынокъ божій’, одаренный богатыми силами, но лишенный ‘духа жива’, вры въ правду своего призванія.
Третья драма въ томъ же цикл ‘Ингэръ изъ Эстрота’ слабе прочихъ по сценичности и художественности, но тема ея развивается, какъ всегда у Ибсена, ярко и сильно. Это все та же излюбленная авторомъ тема о раздвоенности воли, ведущей къ гибели. Ингеръ сильная, могущественная вліяніемъ женщина, къ которой съ довріемъ относится народъ, ожидающій лишь знака ея, чтобы возстать противъ датчанъ. Еще въ молодости Ингэръ дала обтъ сдлать все для свободы Норвегіи, но у нея отняли сына, который остается заложникомъ въ рукахъ враговъ. И въ сердц Ингэръ все время идетъ борьба между долгомъ гражданина и любовью матери. Отсюда постоянныя колебанья, сдлки съ врагами, робкое ухаживаніе то за ними, то за народомъ, и вчный страхъ за сына. Въ конц концовъ ея двойная игра приводитъ къ гибели сына, и Ингэръ видитъ, какъ все, что было ей дорого въ жизни, падаетъ жертвой разлада ея воли. При всхъ недостаткахъ, въ драм проявляются вс достоинства Ибсена, какъ психолога. Характеръ Ингэръ очерченъ мастерски, и она занимаетъ видное мсто въ ряду женскихъ типовъ Ибсена, какъ мать, готовая всмъ пожертвовать счастью сына.
Самая слабая и незначительная изъ историческихъ драмъ — это ‘Праздникъ въ Сольгаут’, пожалуй, самое незначительное изъ всхъ произведеній Ибсена, безъ обычной философской или общественной складки. Художественная сторона также слабо разработана, и вся драма производитъ впечатлніе ‘пробы пера’. Правда, есть нсколько сильныхъ, красивыхъ сценъ, въ которыхъ видна рука мастера, но общій замыселъ и выполненіе лишь въ отдаленной степени напоминаютъ Ибсена, творца ‘Сверныхъ богатырей’, этого величественнаго произведенія, словно изваяннаго изъ мрамора.
Вс историческія драмы представляютъ своего рода дань, которую Ибсенъ принесъ національнымъ преданіямъ. Въ нихъ онъ больше всего норманъ. Мрачный колоритъ дикой природы Свера служитъ превосходнымъ фономъ на которомъ разыгрывается борьба неукротимыхъ характеровъ, служащихъ укоромъ современной робкой уступчивости, слабости воли, нравственной дряблости. Он служатъ прекрасной иллюстраціей къ исторіи этого маленькаго народа, не знавшаго предла своей дерзости. Не мене важны он для пониманія характера самого Ибсена, его чисто норманской безудержности, съ которой онъ опрокидываетъ, вполн, казалось, установившіяся понятія о долг, любви, счастіи, красот, общественномъ благ и обязанностяхъ. Подобно своимъ предкамъ-норманамъ, онъ достигаетъ предловъ доступнаго для современнаго человка въ области духа и увлекаетъ туда за собой читателя, на котораго ветъ оттуда свжестью. Предъ нами словно раскрывается необозримый горизонтъ, окаймленный вдали горами, достигающими неба. Солнце подымается за ними и уже позолотило ихъ вершины, но у подножья еще тьма…
Декабрь 1896 г.