А. Соколов
А. Соколов
Испытание Раисы
Испытание Раисы
Исторический роман из времен Александра I
1.
1.
2.
2.
3.
3.
4.
4.
5.
5.
6.
6.
7.
7.
8.
8.
Испытание Раисы, Соколов Александр Алексеевич, Год: 1913
Время на прочтение: 174 минут(ы)
Был ранний зимний вечер.
Звезды на ярком синем небе ярко блестели. Мороз все крепчал, и пешеходы старались укрыться под крышу, в тепло.
На центральных улицах Петербурга жизнь еще кипела во всю, а на далеких окраинах столицы было тихо, почти безлюдно.
По одной из улиц Васильевского острова быстро шла молодая девушка, неся подмышкой свернутые трубкой ноты.
Мороз пощипывал лицо и уши молодой девушки, но она ни на что не обращала внимания и продолжала идти вперед. Девушка торопилась с урока музыки, который она преподавала в одном доме десятилетней девочке.
Молодую девушку звали Раисой, она была дочерью отставного армейского фельдшера Порова.
Поров был бедным дворянином. Служба не дала ему возможности скопить капитал, но, будучи образованным человеком того времени, он дал дочери хорошее воспитание.
Жил Поров с женой и дочерью в собственном маленьком домике на окраине Петербурга.
Дочь его, Раиса, была талантливая музыкантша, и зная, что родители ее небогатые люди, она с восемнадцати лет стала давать уроки музыки детям состоятельных родителей.
В описываемый нами вечер Раиса как раз и возвращалась с одного из таких уроков.
Три гвардейских офицера, украшение и гордость придворной армии, кутили в этот вечер в квартире одного из них. Потом они взяли тройку и помчались в ‘Красный кабачок’, излюбленный золотой молодежью ресторан. Все трое были под хмельком, и всем было очень весело!
‘Красный кабачок’ находился за городом и вот, когда тройка проезжала по одной из улиц окраины, кутилы увидели спешно идущую молодую девушку.
Взор одного из кутил блеснул задором и он предложил товарищам:
— Давайте похитим эту девушку, она хороша собой!
Товарищи с радостью согласились.
Офицер что-то шепнул ямщику, тот замедлил бег лошадей и, когда тройка поравнялась с девушкой, офицер выскочил из саней и схватил девушку в охапку. Она вскрикнула от неожиданности, затем стала испуганно отбиваться и звать на помощь, но улица была совсем пустынна, и никто не отозвался на ее призыв!
Офицер прыгнул в сани вместе с девушкой, ямщик гикнул, и тройка понеслась, а на голову девушки набросили что-то темное и толстое…
Поров в волнении шагал из угла в угол… Было уже десять часов, а Раиса не возвращалась.
‘Что с нею случилось, — думал он. — Почему ее нет до сих пор!’
С урока дочь должна была вернуться не позднее семи часов, подруг у нее не было, да она и не пошла бы никуда без того, чтобы не сказать об этом родителям.
Хорошо зная свою дочь, Поров волновался и сердце его сжималось предчувствием чего-то недоброго…
Жена Порова страдала болезнью сердца и часто прихварывала. В этот день ей было особенно плохо, и Поров старался скрыть от нее свое волнение и тревогу.
В начале одиннадцатого часа Поров услышал робкий стук в дверь. Он бросился к двери и открыл ее.
Перед ним стояла Раиса, но, Боже мой, в каком виде!.. Ее роскошные черные волосы были рассыпаны по плечам, шубка распахнута, а лицо залито слезами и искажено страданием.
Увидев отца, Раиса бросилась к нему на шею и отчаянно зарыдала. Бессвязными словами, захлебываясь от рыданий, дочь поведала отцу весь ужас случившегося с нею происшествия.
Когда несчастный отец узнал все, он сначала долго молчал, а потом стал задавать дочери вопросы.
— Как могло случиться, что в шесть часов вечера тебя сумели схватить и увезти? Почему ты не кричала?
— Я кричала, — ответила потрясенная Раиса, — но на улице никого не было! Я царапалась и отчаянно отбивалась, но сила была не на моей стороне… Я обесчещена, отец, но душа моя чиста от всякого греха!
— Как выглядит этот человек? — спросил отец, сжимая руки дочери. — Ты его встречала когда-нибудь?
— Нет, никогда! Я их всех троих впервые увидела сегодня!
— А кто ‘виновник’?
Лицо Раисы ярко вспыхнуло, и она тихо прошептала:
— Я не знаю, кто из них троих, и по всей вероятности, никогда не узнаю этого, но в лицо могу узнать их всех!
— А как же ты вышла? — спросил, помолчав, отец.
— Дверь из комнаты, в которой я находилась, отворилась, и офицер, бывший со мной, был вызван.
— Его назвали по имени? — перебил с живостью отец.
— Нет, ему сказали: ‘Послушай, иди сюда!..’ Он меня запер, и я увидала потом их всех троих вместе. Кажется, в доме что-то произошло, потому что разговаривали, упоминая полицию. Тогда эти господа подошли ко мне и вежливо предложили ехать, мне подали шубку и накинули на голову шинель, когда выходили из ресторана. Не знаю, который из них приставил мне дуло к груди, обещаясь убить, если я выдам себя. Мне нечего было делать! Я молчала и, почувствовав свежий воздух, желала скрыться, но они удержали меня, клянясь честью, что довезут меня до города и там возвратят мне свободу! Они были встревожены, и мне даже казалось, что чего-то опасались!.. Мне было так тяжело, что хотелось умереть, но я вспомнила о вас, мои дорогие, я…
Раиса снова зарыдала, и отец молча прижал ее к себе.
— Меня посадили в сани, укутали шинелью, — продолжала девушка, немного успокоившись, — но она не мешала мне глядеть. Через несколько минут мы доехали до города, я находились на Обводном канале, недалеко от дома. Узнав дорогу, я пришла…
Раиса кончила свой печальный рассказ и оба несколько минут молчали.
— Папа, — с надрывом в голосе проговорила Раиса, взглянув своими чистыми глазами на Порова, — есть девушки, скрывающие свой стыд, но это потому, что они заслужили его!.. Я же не заслужила его, и, не правда ли, дорогой отец, вы отомстите за меня?
— Да, мое дорогое дитя, я отомщу за тебя! — с чувством ответил отец и прижал дочь к сердцу.
Увлеченные разговором, Поров и Раиса забыли о больной…
А Порова проснулась, услышав рыдания дочери, встревожилась и стала звать к себе. Когда же на ее зов дочь не пришла, Порова тихонько сползла с кровати и побрела в переднюю.
Увидев взволнованных мужа и дочь и уловив несколько слов из их разговора, Порова тихо ахнула. Это было в тот момент, когда Поров клялся дочери отомстить за нее.
Поров и Раиса бросились к больной, довели ее до кресла. Раиса упала перед матерью на колени и целовала ее руки, поливая их слезами.
— Я себя худо чувствую… — вдруг бледнея, промолвила Порова.
Ее перенесли на постель, и Поров дал ей успокоительных капель, но сердце несчастной матери было смертельно ранено, и ничто не могло уже ей помочь…
Поров пятьдесят лет пробыл фельдшером в армейском полку, так что ему не составляло труда объяснить себе, что жена для него уже потеряна: такие удары для больного сердца не проходят даром!..
Порова успела только благословить дочь и впала в забытье…
Наступил день, — зимний, холодный и своим бледным светом в последний раз осветил страдалицу… Еще до заката она тихо угасла, во сне…
Раиса стоически встретила новое несчастье, посланное ей судьбой…
Бедную Порову похоронили, друзья и добрые знакомые присутствовали на ее похоронах.
Приключение Раисы начало мало-помалу выходить наружу… На Раису, когда она проходила мимо, стали указывать пальцами, и при ее приближении шторы таинственно приподнимались, но девушка делала вид, что ничего не замечает, и проходила, гордо подняв голову.
— Какая дерзость! — говорили кумушки, покачивая головами.
Точного никто ничего не знал, но вспоминали, что Поров в тот злополучный вечер приходил к знакомым и соседям спрашивать: Не у них ли Раиса? — вот и строили всяческие догадки.
Во время поминок Поров просил слова…
— Друзья и соседи, — сказал он, — вы все знаете, что моя жена терпеливо выносила страдания! Она бы еще долго могла прожить, но… незаслуженное наказание пало на наш дом и сердце дорогой усопшей не вынесло его… Надеюсь, что удовлетворение будет послано свыше несчастной матери, а мы сохраним об усопшей светлую память!
Никто из присутствующих не понял загадочной речи Порова. Объяснение последовало через два дня, когда все узнали, что Поров подал начальнику полиции жалобу ‘в похищении и изнасиловании своей дочери Раисы’.
Со дня похорон матери Раиса никуда не выходила, только ежедневно под руку с отцом гуляла она по улицам в местности, наиболее посещаемой знатью и гвардейскими офицерами.
Графиня Грецки была женщина, вполне заслуживающая всеобщего уважения. Рано овдовев, она носила траур по нежно любимом муже без важности, но и без легкомыслия. Ее большое состояние и хорошие связи давали ей первенство среди русской знати. Она состояла фрейлиной при государыне, которая ее уважала и любила за доброе сердце.
Однако графиня Грецки и не старалась воспользоваться своими преимуществами ни лично для себя, ни для своих близких! Она была покровительница, но покровительствовала только истинно несчастным и настоящим беднякам, на которых она щедрой рукой сыпала благодеяния.
Все незаслуженные несчастия, все отказанные просьбы, гнетущая нищета, не получившая помощи от правительства и общества — все эти вопросы непременно возбуждались в желтой гостиной графини. Если же вопрос был чрезвычайный, и надо было снискать справедливости или милости, она находила возможность дойти даже до престола! Если же вопрос не стоил того, чтобы им тревожить государя, она находила источник удовлетворения в своем кошельке или посредством своих связей.
Государыня, любившая иногда подразнить своих фрейлин, изредка обращалась к ней:
— Вы постоянно приносите кучу прошений с собой!
— Точно так, ваша величество, — отвечала графиня, — но зато я уношу с собой удовлетворение просимого!
Оба эти замечания были справедливы и одинаково возвышали, как государыню, так и ее подданную.
Если кто-нибудь из облагодетельствованных начинал благодарить ее, то графиня Грецки обыкновенно возражала:
— Я делаю только то, что могу, и делаю все для того, чтобы меня не поминали лихом.
Говоря таким образом, графиня сохраняла свое очарование, а когда она умерла, тысячи народа провожали ее смертные останки, искренне оплакивая ее.
Врагов графиня не имела и была постоянно окружена обществом. Весь бомонд Петербурга считал своим долгом увидать ее хоть раз в неделю. Ее ‘четверги’ были самыми оживленными.
Иногда трое или четверо окружали ее стол в маленькой желтой гостиной, но иногда и пятьдесят человек толпились около него. Разговоры были постоянно рассудительны, чему много способствовала сама графиня, одаренная большим умом.
В четверг, в день смерти Поровой, собрание гостей у графини было не так многолюдно, зато отличалось пышностью. Во французском посольстве был вечер и многие отсутствовали, находясь там. Но большинство сочли долгом до начала вечера в посольстве посетить графиню, жившую за несколько домов от посольства, и провести у нее несколько приятных часов.
Кареты то и дело подвозили к подъезду обладательниц богатых и блестящих нарядов. Графиня, помещаясь в кресле, с удовольствием рассматривала свое блестящее общество.
— А вот и картины волшебного фонаря! — обратилась она к трем прелестным девицам в одинаковых костюмах, вошедшим к ней в сопровождении своей матери. — В посольстве остатки, а у меня все самое изысканное, самое шикарное! Хотя это несправедливо, но очень приятно!
— А вы, ma tante [тетушка (франц.).], туда не поедете? — спросил, подходя к графине, ее племянник, Валериан Грецки.
— Нет, мой четверг держит меня у пристани, — ответила графиня, — да, кроме того, я немного устала…
— Делать добро! — добавил присутствующий дипломат.
Графиня послала ему приятную улыбку и погрозила пальцем.
— Нет, — отвечала она, — я устала читать приходящие письма, часто очень смешные, большей частью лишенные смысла, а иногда и ужасные… нередко мне приходит мысль: удалиться от света, чтобы не видеть происходящего в нем!
Общий возглас был ответом на это признание, и в течение нескольких минут каждый старался высказать свой взгляд насчет удаления от общества.
— Об этом не стоит и говорить, ma tante! — сказал Валериан. — Что бы сказали несчастные? Это невозможно!
Графиня, довольная произведенным эффектом, которого она, в сущности, не искала, сделала знак, и молчание воцарилось в гостиной.
— Господа, — вдруг начал старый генерал, — вот вы удивляетесь, что созерцание несчастий может дать повод удалиться от света, но, право, свет бывает порой так грязен, в нем происходят такие вещи, что можно в ужас придти!.. Вот сегодня, например, я узнал у начальника полиции возмутительную историю, происшедшую на днях!.. По гнусности она затмевает даже все выдумки французских писателей!
— О, даже ‘Тайны Парижа’? [Скорее всего, это роман Эжена Сю ‘Парижские тайны’ (‘Les MystХres de Paris’, 1842-1843), хотя действие происходит в более ранние года.] — проронил любитель уголовных романов.
— Парижские тайны и те даже не имеют ничего более ужасного!
— Вы нас заинтриговали, генерал! — не утерпела одна из дам. — Рассказывайте скорее ваше происшествие.
— Пардон, мадам! Дело это не гласное! Начальник полиции узнал его только сегодня утром! Я присутствовал в его кабинете тогда и не знаю, вправе ли я…
— Придерживайтесь правила — ничего не скрывать от своих друзей, генерал! — сказал молодой архитектор.
— Но донесения, которые я читал…
— Вы читали донесения? — послышалось со всех сторон.
Генерал утвердительно качнул головой.
— Вы читали донесения и не хотите нам рассказать? Да решайтесь же, генерал!
Он тщетно старался отговориться, придумывая благовидные предлоги.
— Не про воров ли? — спросил Валериан Грецки.
— Гораздо хуже!.. Однако если вы так желаете… между нами, кажется, нет девушек? — промолвил генерал, обводя присутствующих глазами.
— А-а, генерал, если ваш рассказ нескромен, — промолвила графиня, — вы знаете, что мои уши закрыты для вас.
— Но…
— Но раз мы его узнаем, мне кажется, нескромность исчезнет, — добавила графиня, погрозив пальчиком.
Все засмеялись.
Генерал, с утра лелеявший мысль поразить всех новостью, испугался, думая, что был слишком откровенен.
— Итак, господа, — начал он, — на днях здесь, в Петербурге, в семь часов вечера, была похищена тремя офицерами, проезжавшими на тройке, молодая девушка!
Звук разбитого фарфора перебил рассказчика: Валериан Грецки против желания уронил на пол стоявшую около его локтя маленькую китайскую вазочку.
— Прошу у вас извинения в моей неловкости, ma tante! — проговорил он с возбуждением. — Вы дорожили этой вещью!
— Нисколько! — ответила графиня. — Какой-то глупец подарил ее мне, и я благодарю тебя, что ты избавил меня от нее!
— Итак, генерал, ваша молодая девушка?
— Она была похищена, — продолжал генерал, — тремя офицерами и свезена в ‘Красный кабачок’! Там, несмотря на крики ее, она сделалась жертвой страшного насилия! Неизвестно, что было, что было бы с нею дальше, так как все трое молодых людей были пьяны, если бы полиция, и вдобавок иностранная, не помешала негодяям!
Валериан внезапно сделал нервное движение, обратившее на него всеобщее внимание.
— Да, Грецки, — обратился к нему генерал, — я понимаю ваше негодование: эти негодяи запятнали ваш мундир, но наказание…
— Генерал! — воскликнули двое любопытных в одни голос. — Конец вашего приключения…
— Конец таков: они оставили свою жертву, подвезя ее к городу, и девушка вернулась к своим родителям. Ее больная мать, не имея силы перенести несчастие, поразившее ее дочь, умерла от разрыва сердца и сегодня ее похоронили!
Вечер в посольстве был всеми забыт…
Ропот ужаса прошел по собранию. Генерал с торжеством обвел глазами взволнованных слушателей.
— Да правда ли это? — спросил какой-то усомнившийся. — Быть может, это — хитросплетенная выдумка?
— Нет, господа, — ответил генерал, — факт действительно был совершен: жертва и ее отец подали жалобу и выставили своих свидетелей!
— Свидетелей? — прошептал, бледнея, Валериан.
— Да, свидетелей, подтверждающих похищение девушки, ее отсутствие и возвращение! Содержатель кабачка уже арестован!
— Что же он показал? — спросил кто-то.
Валериан не осмелился спрашивать.
— Отговариваясь незнанием — или, может быть, он, находясь в неведении, не мог назвать никого по имени, — но он не отрицает, что трое молодых людей действительно привезли с собой женщину! Но господа офицеры так часто приезжают в сообществе последних, что на это никто не обращает внимания!
— В таком случае все покрыто мраком неизвестности? — спросила графиня.
— Известно имя девушки, — ответил генерал, — ее имя — Раиса Порова.
Валериан прошептал про себя: Раиса Порова!..
Этому имени суждено было стать вечным спутником его мыслей…
— Что думает предпринять дальше? — спросила одна дама.
— Еще ничего неизвестно! Легко может случиться, что виновные не будут открыты! Но если имена их станут известны, они дорого заплатят за эту грязную шалость!
— Чудовищно! — воскликнула графиня, негодуя. — Валериан, я тебя заклинаю открыть виновных! Какого они полка, генерал?
— К сожалению, — ответил генерал, наклоняясь слегка в сторону Грецки, — я должен сказать, что они носят один мундир с графом Валерианом!
— Да не участвовал ли ты сам случайно? — раздался смеющийся голос адъютанта, дальнего родственника Валериана.
Все рассмеялись, и взоры присутствующих обратились на графа Грецки, который ответил с улыбкой:
— Не думаю.
— Необходимо это открыть! — повторяла графиня. — Если эта молодая девушка не авантюристка, то она интереснейшая жертва!
— Но если это искательница приключений, — попробовал возразить дипломат.
— Она будет строго наказана! — сказала графиня с жаром. — Во всяком случае, этот скандал не может остаться без разъяснения! Порядочность и нравственность требуют возмездия!
Когда графиня воодушевлялась, то делалась чрезвычайно красноречивой, так что через несколько минут привлекла все общество на свою сторону. Один только дипломат не соглашался с общим мнением, но общество восстало против него.
— Вы придерживаетесь избранной специальности: ни во что не верить и все отвергать! Если бы представился случай просить у кого-нибудь безграничной преданности, вы можете быть уверены, господа дипломаты, ваш мирный сон никто не потревожит! — сказала графиня.
Все засмеялись, и разговор принял другой оборот.
Немного спустя Валериан, воспользовавшись отъездом некоторых гостей, незаметно скрылся. Когда он спускался с лестницы, ему казалось, что ступени гнутся под ним…
Граф накинул меховую шинель и вышел…
Холодный воздух освежил его лицо и придал хладнокровия. Сани ожидали его у подъезда, но ему хотелось пройти, и он, приказав кучеру следовать за собой шагом, направился вдоль набережной Невы, едва освещенной светом тусклых фонарей.
Слева тянулась белая безмолвная Нева, с клубящимися волнами под снежным покровом. Справа то и дело мелькали экипажи, унося своих обладателей по направлению к посольству. Мало-помалу экипажи попадались все реже, и уже темные силуэты деревьев Летнего сада выделялись в темноте.
Перейдя Прачешный мост и шагая вдоль набережной, Грецки удалось наконец привести свои мысли несколько в порядок.
Итак, всему конец! Он, граф Грецки, обвинялся в чудовищном преступлении!..
Эта маленькая черноглазая девочка, столь прекрасная в своем гневе, эта малютка, в сущности, ничего не значащая простушка, принесла на него жалобу. Она изложила свои показания, указала его мундир, возможно, что в своем донесении начальнику полиции указала именно на него, в связи со звуком его голоса… И легко может быть, что, возвратясь домой, он застанет у себя полицейских, присланных для его задержания…
Дрожь отвращения пробежала по телу молодого человека, и он невольно поморщился…
Он не боялся наказания: что могли ему сделать? Ему, графу Грецки?! Ну, посадят под арест, возможно, даже на более продолжительное время, — вот и все!..
Да, наконец, их было трое, виновных!..
На кого из них донесла Раиса, рассмотрела ли она черты того, кто был с ней в темной комнате?.. Известно ли ей, кому она обязана позором?.. Желая отомстить, не донесла ли она на всех троих?!
К несчастью, Грецки, не имея возможности довериться кому бы то ни было, не мог прямо навести справок: это обратило бы на него внимание! Следовательно, оставалось ждать, наблюдать и собирать всевозможные сведения исподтишка.
Граф остался очень доволен тем, что хозяин ‘Красного кабачка’ оправдал их доверие. Как тень мелькнуло в голове Грецки воспоминание о девушке, едва им рассмотренной!
Она показалась ему красивой и, наверное, честна! Без сомнения, в видах личного интереса ему было выгодно, чтобы ее приняли за авантюристку, но в душе он сознавал, что она была честна и невинна!
Он видел ее слезы, слышал ее мольбы, которые тронули бы всякого, исключая пьяного, а он был совершенно пьян тогда! Но не смотря на сильное опьянение у него осталось воспоминание о чистоте этого ребенка, ее оскорбленной невинности, о порывах дикого гнева, в припадке которого она тщетно искала оружия, чтобы поразить похитителя своей девичьей чести!.. И внутренне Валериан Грецки сознавал, что смелая выходка Раисы, объявившей в публичной жалобе о своем бесчестии, могла принадлежать только честной девушке, не желавшей скрыть свое бесчестие молчанием.
Нельзя ли замять дело, купив молчание девушки и ее защитников?.. Пожертвовать большую сумму денег?.. Если бы жалоба была взята обратно — все дело заглохло бы…
Валериан мысленно посылал ко всем чертям несносного болтуна, обнаружившего его приключение! Он посылал туда же начальника полиции, принимавшего к себе таких нескромных людей и дозволявшего им читать донесения, направленные против сливок общества, так как Грецки, несмотря на высказанное о нем в гостиной тетки мнение, все-таки причислял себя к сливкам общества.
Холод усиливался, и кучер, следовавший за молодым человеком, время от времени покашливал, чтобы напомнить о своем присутствии. Валериан решил сесть в сани, ему хотелось увидеть своих товарищей, но, взглянув на часы, он понял, что слишком поздно.
— Домой! — приказал он кучеру.
Четверть часа спустя он входил в свой кабинет.
При входе в кабинет запечатанный конверт на письменном столе бросился в глаза графу.
Он распечатал конверт и прочел:
‘Приезжай немедленно! Резов’.
Валериан некоторое время рассматривал этот листок с тремя словами: он показался ему предвестником грозы. Не трудясь над рассуждениями, граф спустился с лестницы и сказал отворившему ему дверь швейцару:
— Я ухожу.
— Прикажете подать сани, ваше сиятельство?
— Нет, я дойду пешком.
Дверь закрылась за молодым человеком, который, наняв извозчика, через пять минут входил к Резову, который жил в особняке недалеко от Грецки.
Лакей провел графа в кабинет Резова, где был также и Собакин, третий из участников ночного похождения.
При входе Грецки Резов подскочил к нему и взволнованно сказал:
— Ты слышал, подана жалоба начальнику полиции?
— Слышал, — ответил тот.
— И что же ты думаешь предпринять, чтобы заглушить дело?
— Заглушить уже невозможно, — произнес Грецки.
— Как? Почему? — посыпались вопросы.
Валериан рассказал, как он был у тетки и слышал сообщение генерала.
Выслушав рассказ Валериана до конца, товарищи его как по команде свистнули, и лица их вытянулись.
Все три офицера были товарищами с детства, и тесная дружба связывала их…
Все трое были богаты, молоды и вели рассеянный образ жизни, часто не думая о том, что творят.
Все трое были красивы, но Грецки выделялся среди них особенной привлекательностью! Высокий, стройный, с гордой осанкой и жгучими глазами, он был любимец дам, и не одна девушка в тайне вздыхала о нем! Отзывчивый, добрый, всегда готовый придти на помощь товарищу, граф привлекал к себе все сердца. И тетушка любила и баловала его. Валериан был ее гордостью и надеждой!
Окончив свой рассказ, Грецки в волнении принялся ходить из угла в угол кабинета. Его друзья старались придумать выход, но придумать ничего не могли, что бы могло помочь им выйти из создавшегося положения.
Обо всем, что им приходило в голову, они говорили Валериану, но тот только досадливо отмахивался рукой или пожимал плечами, находя их планы неприемлемыми.
— Что же ты сам предлагаешь? — спросил его Резов.
— Пока еще ничего не придумал, — ответил тот.
— А я придумал! — с живостью воскликнул Собакин, и когда друзья обратили на него свои взоры, он сказал: — Валериан, твоя тетушка обожает тебя! У нее огромные связи и если ты сам все ей расскажешь так, как найдешь нужным, то…
— Молчи, — прервал его Грецки, комически приложив палец к губам. — Моя добродетельная тетушка принимает сторону только обиженных и в данном случае, если что-либо предпримет, то только в отношении восстановления чести этой девушки! Нечего к ней и обращаться!
— Девушка! — проворчал Резов. — Глупая грешница!
— Ну, мой друг, — остановил его Грецки, — это не ее вина! Она так храбро защищалась, что я и до сих пор ношу следы ее защиты!
Он отвернул манжету и показал глубокий рубец на руке: рана была глубока и едва зажила.
— Что мне становится ясным, — продолжал Резов, — это то, что мы были пьяны до безумия и в то время готовы были даже убить кого бы то ни было!
— Если бы Бог допустил! — промычал Собакин.
— Спасибо! — возразил Грецки. — Это стоило бы Сибири, а я предпочитаю выдать приданое!.. Однако, Собакин, твой дядя, или, Резов, твоя сестра могут попробовать потушить это дело!
— Я думаю, что лучше довериться женщине, — сказал Собакин. — Мужчина, да притом министр…
Товарищи его рассмеялись.
— О, божественный проповедник! Он не хочет потерять в меня веру…
— Он прав, — перебил Резов, — я завтра же повидаюсь с сестрой.
— Прежде чем расстаться, — заметил Собакин, вставая, — дадимте друг другу обещание, что никто из нас ни под каким предлогом не выдаст, что не все мы одинаково участвовали. Чтобы всем понести это наказание за совершенное!
Грецки хотел возразить, но Резов перебил его:
— Хотя мы были безумцами и вообще можем забыться до совершения непростительной глупости, но честь полка и дружба — должны стоять на первом месте, и потому мы являемся одинаковыми ответчиками! Поклянемся же друг другу в обоюдной поддержке до конца!
— Я клянусь! — воскликнул Собакин.
— И я также! — повторил Грецки, пожимая руки товарищам.
Затем все трое расстались, до встречи завтра в полку.
Грецки, возвратясь домой, лег в постель, но тщетно старался уснуть: неясный образ Раисы гнал сон от его глаз.
На следующий день около девяти часов утра Резов входил к своей сестре.
Сестра Резова была очень хороша собой. Десять лет тому назад она вышла замуж за очень богатого камергера. Ее положение и связи дали ей возможность пользоваться дружбой знати всего Петербурга.
Раннее посещение брата удивило ее, и она позвала его в будуар, где оканчивала свой туалет.
Так как княгиня Александра, уменьшительно называемая подругами Адина, была очень дальновидна, то ей не пришлось вглядываться в брата: бледность молодого человека, не спавшего всю ночь, дала ей возможность угадать тайну брата.
— Ты тоже был с ними? — спросила она по-французски.
Резов утвердительно кивнул головой.
Княгиня, удалив горничную, села с братом на маленьком диване.
— Кто же был главным? — спросила она с любопытством.
— Извини меня, Адина, — ответил Резов, — этого я сказать не могу!
— Но эта скандальная история сделалась лакомым блюдом у всего высшего света!
— И все же я не могу тебе открыть всего: это тайна чести, тайна полка!
— Хорошо, не буду настаивать, — несколько недовольно заметила княгиня. — Зачем же ты пришел тогда? В чем еще исповедаться?
— Мне нужна твоя помощь! Ты одна можешь спасти меня, если захочешь!.. Одно слово начальнику полиции…
Княгиня сделала выразительный жест.
— Ты знаешь, что он ухаживает за мной?
Резов ответил кивком головы.
— И ты хочешь, чтобы я у него просила милости?
— Нет, не милости! — ответил молодой человек. — Представь ему, как неприятно, что чернь осмеливается бороться со знатью!
— Так это, значит, была мужичка? — спросила княгиня.
— Около того: дворянство непотомственное, приобретенное на службе в армии!
— А, — воскликнула презрительно Адина. — Что же вы нашли в этой мужичке! Красива она?
— Не говори со мной об этом! Мне крайне неприятно даже одно воспоминание!
— Вот, — заметила Адина с насмешкой, — последствия безумства! И стоило того?! И что же, вас отыскивают, чтобы наказать?
— Нас хотят выгнать со службы!
— О-о?! За мужичку! Это уж слишком!.. Мой брат выгнан со службы! Нет! Решено, мой милый, я еду к начальнику полиции! Не похлопотать ли мне заодно и за твоих товарищей?
— Конечно! Я тебя умоляю не разъединять нас, совершая свое благое намерение!
— Не зная их имен?.. Но как же я наивна! Начальник полиции мне их скажет!
— Я не думаю, чтобы он их знал!
— И твоего тоже?
— И моего тоже!
Княгиня откинулась на спинку дивана и громко расхохоталась.
— В таком случае я должна тебя выдать?
— С одним условием, что ты достигнешь того, что остановят расследование!
— Это оригинально! Это прелестно! Хорошо, мой друг, я поеду между часом и двумя, а в три ты получишь ответ. Не желай мне успеха: охотники говорят, что пожелание успеха приносит несчастье!
Затем Адина, простясь с братом, возвратилась к неоконченному туалету.