митрополит Антоний (Храповицкий)
митрополит Антоний (Храповицкий)
Исповедь пастыря пред Крестом Христовым1
Исповедь пастыря пред Крестом Христовым1
Исповедь пастыря пред Крестом Христовым, Храповицкий Алексей Павлович, Год: 1889
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Собрание сочинений. Том I’: ДАРЪ, Москва, 2007
1 Первый раз была напечатана в ‘Церковном вестнике’, 1889 г., No 14 (Страстной), в качестве братского обращения к сопастырям.
Читатели наши привыкли встречать в Страстную неделю на страницах нашего издания или соответствующую воспоминаемым скорбным событиям проповедь, или историко-догматическое исследование о последних днях земной жизни нашего Искупителя, но так как огромное большинство наших подписчиков сами проповедники и сами изучали богословские науки, то они, по всей вероятности, и смотрели на подобные статьи больше как на подобие для своей деятельности (проповеди или преподавания), чем как на обращенные к ним самим, к их собственной совести. Попытаемся же на этот раз, ввиду возникших вновь перед нашими глазами ‘Голгофы и креста, гроба и плащаницы’, открыть друг перед другом нашу пастырскую совесть и, удалившись ради святых дней от житейской гордости, откровенно проверить себя перед судом осужденного ныне Спасителя.
К сожалению, мы так мало привыкли к взаимному обмену своим душевным содержанием, так мало стали склонны к пастырскому взаимообщению, что в нашем введении читатель, вероятно, предполагает просто прием для статьи ‘о важнейших недостатках нашего духовенства’, но мы желаем вести речь вовсе не о недостатках, не о пресловутом корыстолюбии, честолюбии или нетрезвости, в чем нас так злорадно обличает светская печать, нет, — всмотримся не в деятельность нашу, не во внешнюю жизнь, а во внутреннюю клеть нашего сердца, в нашу пастырскую совесть. Ведь, конечно, позыв к этому, а может, и более чем позыв, испытывал каждый из тех многих наших читателей, кому, как и пишущему эти строки, приходилось говорить перед плащаницею слово о том, например, что Господни страдания имеют в жизни человеческой значение не только однажды совершившегося исторического, но и всегда продолжающегося в истории грешного человечества попрания Христовой правды, поругания Его священного закона. Невольно при таких случаях приходит в голову мысль: сам-то я, проповедник, кому уподобляюсь между лицами, участвовавшими в событиях Христова предания, святых Его страстей и погребения? Немало было там пастырей старой и новой веры, но — увы — громадное большинство и тех и других приносили моему Господу не утешение и облегчение, но скорби: бегство, отречение, предательство, клевету, подстрекательство против Него толпы народной, наконец, ужасный суд и Богоубийственную казнь, при виде которой померкло солнце, потряслась земля, распались горы и разодралась церковная завеса. Итак, даже из Его избранных апостолов ни пылкая ревность Петра, ни богословская любознательность Филиппа, ни практическая сметка Иуды не спасли их от падения, только тихая любовь Иоанна и глубокое смирение Магдалины с прочими мироносицами удержали их при Кресте небесного Страдальца. Если теперь православное русское пастырство, углубившись в свою совесть, спросит себя, как оно относится ко Христу, пребывающему и поныне с нами (см. Мф. 28, 20), в чем является Ему угодным, а в чем перед Ним виновным, то, конечно, это будет почти тот же вопрос, что и вопрос о чистоте нашей пастырской совести. И вот прежде всего, что это за пастырская совесть? Действует ли она в нас? Не потеряли ли мы даже понимание этого слова? Не заменили ли его другим, гораздо более сухим и внешним понятием пастырской деятельности?
Пастыреначальник наш и Господь, ныне ‘положивший душу Свою за овцы Своя’ (см. Ин. 10, 11), учит меня быть истинным пастырем, а не наемником, которому овцы не свои (Ин. 10, 12). Я привык объяснять эти слова в смысле самоотверженного исполнения своего долга, но они заключают в себе смысл более глубокий, раскрывают мне понятие именно о пастырской совести. Наемник может быть и честный, и трудолюбивый, но он все-таки ‘наемник есть’, для него овцы — нечто внешнее, для него побуждением к заботе служит не самое стадо, не любовь к нему, но награда. Так точно пастырей честных и трудолюбивых и боголюбивых у нас немало, но многие ли между ними живут духом в своих овцах? Многие ли из них в самых овцах, в их-то спасении видят себе награду, а не во мзде внешней, хотя бы даже в личном своем спасении? И знаю Моих, и Мои знают Меня… и жизнь Мою полагаю за овец (Ин. 10,14—15), — говорит Господь и этими словами указывает, что пастырь должен относиться к пастве не только как к предмету внешней деятельности, но должен как бы в своей совести носить ее со всеми ее грехами и немощами, болеть ими как бы своими собственными, подобно Моисею, который уподоблял свое отношение к народу чревоношению женщиной младенца (см. Чис. 11, 12). Пастырская совесть — это есть слитие своей жизни, своей души с жизнью паствы и посильное поднятие ее к пажити спасения. Прежде чем спросить себя, насколько мы живем этою пастырскою, а не личною только совестью, обратим внимание на те места Св. Писания, где объяснено, что пастырство вовсе не есть внешняя деятельность только, но просто жизнь — особенный род жизненного настроения духа, особый род самосознания. Остановимся на тех именно местах, которые отцами Церкви признаны за специально пастырские. Вот Господь дает своему пророку проглотить тот ‘плач и стон и горе’, которыми болело его стадо, велит напитать ими чрево свое и наполнить внутренности его и затем говорит: Я поставил тебя стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст Моих, и будешь вразумлять их от Меня (Иез. 3,17). Видите, не на внешнюю деятельность посылает Господь пророка, но всего его наполняет горестью народной и ставит его не поденщиком, не пахарем, а стражем, который никогда не может сказать: ‘Я кончил сегодня свое дело, могу идти на отдых’, — нет, он всегда ответствен, если воры или разбойники зажгут дом. Так и пастырь Церкви не может сказать: ‘Я отслужил сегодня литургию, сказал проповедь, теперь я до завтра уже не священник, а семьянин, хозяин, собеседник’. Нет, ты везде и всегда пастырь, и людской ‘плач и стон и горе’ всегда должны наполнять твое чрево. Посмотрите на пророка Иеремию: он было раздумал говорить беззаконникам о воле Господней, — …но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог (Иер. 20, 9). Почему же так? А потому, что… обретены слова Твои, и я съел их, и было слово Твое мне в радость и в веселие сердца моего (Иер. 15, 16). Итак, не награда внешняя, хотя бы даже в Небесном Царствии, но самое Слово Божие, самая ревность о спасении паствы — вот те побуждения, которыми наполняется жизнь пастыря. Для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине (3 Ин. 1, 4). Узы и скорби ждут меня, — говорит другой апостол. — Но я ни на что не взираю и не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить поприще мое и служение, которое я принял от Господа Иисуса, проповедать Евангелие благодати Божией (Деян. 20, 23—24). Итак, жизнь пастыря всецело сливается или даже поглощается пастырством. Будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести (1 Кор. 9, 19, ср. 2 Кор. 4, 5). Апостол уже не живет сам, но …мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей, так что смерть действует в нас, а жизнь в вас (пасомых) (2 Кор. 4, 11—12), а пока эта жизнь не открылась в них, то учитель находится в муках рождения (Гал. 4, 19), наконец, самое заключение его земной жизни есть жертва (см. Флп. 2,17 и 2 Тим. 4,6), но хотя он не только не боится смерти, а, напротив, имеет желание разрешиться и быть со Христом, но его влечет другое желание — оставаться во плоти, ибо это нужнее для вас (Флп. 1,24). Вот вам жизнь пастырской совести: человек живет уже не собою, а своей духовной семьей и вслед за Богочеловеком в продолжение всей своей жизни приносит себя в жертву. Мы взяли на себя это служение жертвы и ныне перед Голгофскою жертвою призываемся испытать свою пастырскую совесть. Увы, мы всего менее думали о ней, не случайное падение это было — нет, мы утеряли или потемнили даже представление идеала пастырства. У наших пастырей есть живая вера, есть горячая молитва, есть богословская ученость, бывает и светская образованность, и любовь, и патриотизм, но пастырства, слития своей души с пастырским делом у нас очень, очень мало. Поэтому к нам малоприменимы слова: когда выведет своих овец, идет перед ними, а овцы за ним идут, потому что знают голос его (Ин. 10,4). Овцы за нами не идут, но бегут, и не знают нашего гласа (см. Ин. 10,4—5).
Воззрим же еще раз на Голгофский Крест: вот Он, истинный Глава Вселенской Церкви, вот во что разрешился Его пастырский подвиг! Вот перед Ним вожди иудейского народа: ‘кому уподобилася еси окаянная душе!’ Нет, мы далеки от богоубийц по своему настроению. Но вот еще другой вопрос: И ты был с Иисусом Назарянином (Мк. 14, 67). Такой вопрос ставит нам окружающая жизнь на каждом шагу. Не знаю и не понимаю, что ты говоришь (Мк. 14,68), — так политично отвечаем мы на требования жизни. Но когда Христос воззрел на Петра, то он выйдя вон, горько заплакал (Лк. 22,62). Ныне со Креста взирает Он на нас, Своих служителей и проповедников. Будем же и мы плакать, отцы и братья, о небрежении пастырского служения нашего, дабы через покаяние вновь приблизиться ко Христу, воскресить Его в своем сердце и получить через то новое пастырское помазание: Симон Ионин! любишь ли ты Меня?.. — паси овец Моих (Ин. 21, 17). Пора, пора нам вспомнить, что нам поручена вся Церковь для назидания, весь мир для проповеди, что наше дело — руководить всею жизнью мира на пути к Небесному Царству, что все эти идеалы должны быть нашею пищею (см. Ин. 4,34), нашею жизнью (см. Лк. 1, 75), что мы за забвение их дадим ответ Господу, когда Он придет не умирать за мир, но судить мир. Но и раньше того суда самая жизнь судит нас: паства наша разбежалась по всем горам и долинам мира сего (см. Иез. 34,6) и восстала на нас, да не на нас только, но и ругается и ругается Ему. А мы? Будем ли мы только смотреть, греясь у огня (см. Ин. 18, 25), или будем впадать в отчаяние, как Иуда, или лучше подобно святым женам послужим страждущему Господу, дабы первым Ему поклониться в Его святом воскресении?