Испанскій грандъ.
Испанскій грандъ.
(Бальзака)
‘Телескопъ’, No 17, 1832
Испанский гранд, Бальзак Оноре, Год: 1830
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Въ 1823 и 24 годахъ, посл экспедиціи въ Испанію Людовика XVIII для спасенія Фердинанда VII отъ конституціи, мн случилось быть въ Тур, по пути за Пиренеи.
Наканун отъзда былъ я на бал у одной любезнйшей женщины въ этомъ город, гд веселятся гораздо лучше чмъ въ провинціальныхъ столицахъ. Передъ ужиномъ — (тамъ еще ужинаютъ) — я подошелъ къ нсколькимъ разговаривавшимъ мущинамъ, которымъ незнакомый мн человкъ что-то разсказывалъ.
Онъ прихалъ туда, кажется съ обда у окружнаго Генерала и слъ за экарте, часто пасовалъ наконецъ побжденный карабинернымъ подпоручикомъ, кончилъ къ большому удовольствію проигрывавшихъ за него закладчиковъ, и съ горя вмшался въ разговоръ объ Испаніи, обыкновенный предметъ безконечныхъ и безполезныхъ разсказовъ.
Въ продолженіе разговора съ невольнымъ любопытствомъ вглядывался я въ лицо и осанку разскащика. Онъ былъ изъ числа тхъ на всхъ похожихъ существъ, которыя оставляютъ наблюдателя въ сомнніи — причислить ли ихъ незамченнымъ геніямъ или обыкновеннымъ пройдохамъ.
Къ тому же онъ носилъ красную ленточку, хотя этотъ пышный значекъ ничего не придавалъ его особ. Платье зеленое, когда приличіе велитъ быть въ черномъ, на башмакахъ вмсто бантиковъ стальные пряжки, казимировые истасканные панталоны и галстухъ небрежно повязанный. Словомъ все говорило, что онъ не слишкомъ занимался нарядомъ, словно артистъ.
Ухватки его были какъ-то пошлы, лицо, побагроввшее отъ труднаго пищеваренія, ни одною рзкою чертой не возвышало его посредственности, лобъ открытый, волосъ мало. Судя по всему этому, я не зналъ, почесть ли его. Совтникомъ Префектуры или старымъ Военнымъ Комисаромъ, но лишь онъ поподъячески положилъ руку на рукавъ сосда, я спустилъ его въ класъ писарей, канцеляристовъ и ябедниковъ..
Наконецъ я совершенно убдился, въ точности наблюденіи моихъ, замтя, что его слушали только за разсказъ его, и никто не дарилъ его тми внимательными, искательными взглядами, которыми пользуются люди уважаемые.
Представьте себ человка безпрестанно нюхающаго табакъ, который говоритъ торопливо, боясь что его не послушаютъ, но говоритъ легко, плавно, выражаетъ однимъ словомъ, и шутливъ какъ полковой весельчакъ.
Чтобъ избжать скуки безпрерывныхъ отступленій, позволяю себ оставить разговорный слогъ и дать моему разсказу повствовательный, необходимый, когда бглый разговоръ переходитъ къ печать.
Вскор по занятіи Мадрита, Великій Герцогъ Бергскій пригласилъ, значительнйшихъ зрителей на праздникъ, данный Французскою арміею завоеванной столиц. Не смотря на шумъ пиршества, Испанцы были не слишкомъ веселы, дамы ихъ танцовали мало, вообще гости играли, выигрывали и проигрывали много.
Сады были освщены ярко, и дамы могли прогуливаться также безопасно, какъ среди дня… Праздникъ былъ царскій, ничего не было упущено, чтобы дать Испанцамъ высокое понятіе объ Император, если бъ они стали судить о немъ по его воинамъ.
Въ одной бесдк, близь палатъ, часу во второмъ ночи, многіе Французскіе Офицеры толковали о бивачныхъ похожденіяхъ и не слишкомъ пріятной будущности, которую предсказывала имъ самая наружность Испанцевъ на пышномъ праздник.
— ‘Правду сказать’ — говорилъ одинъ Французъ, повидимому корпусной докторъ — ‘вчера я ршительно просилъ увольненія у Мюрата. Хотя я и не боюсь положить за Пиренеями голову, но предпочитаю отправиться лечить раны, наносимыя добрыми нашими сосдями Нмцами: ихъ оружіе не такъ глубоко входитъ въ тло, какъ кинжалы, Кастильскіе…… Притомъ страхъ Испанцевъ обратился у меня почти въ суевріе… Съ дтства читалъ я Испанскія книги, это сборище мрачныхъ приключеній и повстей, которое поселило ко мн отвращеніе отъ страны сей и ея нравовъ…. И вотъ, со вступленія нашего въ Мадритъ, Мн уже случилось быть, если не героемъ, по крайней мр участникомъ въ произшествіи мрачномъ и таинственномъ, какъ романъ Леди Радклифъ… Какъ я сильно врю предчувствіямъ, то завтра же отправляюсь… Мюратъ врно мн не откажетъ, ибо у нашей братьи, благодаря особеннымъ тайнымъ услугамъ, бываетъ всегда сильное покровительство...
‘Такъ, какъ ты уносишь отсюда свой башку, то раскажи намъ свое приключеніе!’ закричалъ одинъ Полковникъ, старый республиканецъ, не гонявшійся за красотами языка и придворными учтивостями.
Тутъ корпусной хирургъ, внимательно осмотрвшись, какъ бы вглядываясь въ окружающихъ, и не замтя ни одного Испанца з началъ говорить:
— ‘Здсь кажется все Французы — извольте, Полковникъ.
Дней съ семь тому назадъ, часовъ въ 11 вчера, спокойно шелъ я домой отъ Генерала Латура, живущаго близехонько въ одной со мной улиц, мы вмст были у дежурнаго Генерала, гд порядкомъ подгуляли.
Вдругъ, на углу улицы, двое незнакомыхъ, или лучше два чорта, бросились на меня и окутали руки съ головой въ огромный плащь. Я закричалъ, какъ бшеная собака, но сукно перехватило мн горло, потомъ перетащили меня съ чудесною быстротою въ карету. И когда мой товарищи освободили меня изъ-подъ проклятаго плаща, я услышалъ женскій голосъ, который на дурномъ Французскомъ язык заговорилъ слдующія не очень ласковыя слова: ‘Если вы закричите или вздумаете бжать, если сдлаете одно сомнительное движеніе, то господинъ, который сидитъ напротивъ, немедленно пронзитъ васъ. Сидите жь смирно! Теперь скажу о причин вашего похищенія… Если вы потрудитесь протянуть ко мн руку, то между насъ ощупаете свои хирургическіе инструменты, которые мы взяли у васъ же и отъ вашего имени — они безъ сомннія вамъ понадобятся.— Мы веземъ васъ въ домъ, гд ваше присутствіе необходимо. Должно спасти честь одной дамы. Она даритъ своего любовника ребенкомъ — безъ вдома мужа. Хоть сей послдній рдко покидаетъ жену, въ которую влюбленъ страстно, и надзираетъ за ней со всею заботливостію Испанской ревности, она успла утаить отъ него свою беременность. Онъ почитаетъ ее больною. Мы веземъ васъ принять. Итакъ вы видите, что здсь нтъ для васъ ничего опаснаго: только будьте послушны — или другъ этой дамы, который сидитъ противу васъ и ни слова не знаетъ по Французски, заколетъ васъ при малйшей неосторожности.’..
— А кто вы?— спросилъ я говорившую, схвативъ руку ея, которую нашелъ обернутую въ мундиръ.
‘Я камаристка ея, повренная, и готова наградить васъ хотя собою, если вы искусно пособите въ нашемъ положеніи. ‘
— Охотно, — отвчалъ и, видя себя насильно завлеченнымъ въ это опасное приключеніе.
Тогда, благодаря темнот, я началъ поврять, согласна ли наружность повренной съ идеею, которую внушилъ мн звукъ ея голоса.
Казалось, она напередъ приготовилась ко всмъ случайностямъ этаго страннаго происшествія, ибо хранила самое снисходительное молчаніе, и десяти минутъ не прохали мы по Мадриту, какъ она получила и возвратила мн страстный поцлуй.
Господинъ, сидвшій напротивъ, совсмъ не обижался нсколькими толчками, которые совершенно невольно я подарилъ ему ногою, но какъ онъ не понималъ по Французски, то полагаю не обратилъ на то вниманія.
‘Только съ условіемъ я могу быть вашею любовницею!’ сказала мн камаристка въ отвтъ на глупости, съ которыми приступалъ я къ ней, увлекаясь пылкостію нечаянной страсти, коей все мшало.
— Съ какимъ? …
‘Вы не станете разыскивать, кому я принадлежу?’ —
Между тмъ карета подъхала къ садовой стн.
‘Дайте мн завязать вамъ глаза** — сказала она — ‘держитесь за мою руку, я сама поведу васъ.’
Тутъ завязала она мн толстымъ платкомъ глаза и накрпко стянула его на затылк.
Я услышалъ, что осторожно вложили ключъ въ замокъ небольшой двери, безъсомннія это сдлалъ молчаливый любовникъ, хавшій противъ меня, и вскор ловкая горничная повела меня по усыпаннымъ пескомъ аллеямъ сада и доведя куда-то остановилась.
‘По звуку шаговъ нашихъ мн казалось что мы подошли къ дому.
‘Теперь молчите жь’ — сказала она мн на ухо — ‘и берегите сами себя!.. Не спускайте съ меня глазъ, наблюдайте каждый мой знакъ, потому что мн нельзя больше говорить, это намъ обоимъ опасно, отъ теперешней минуты зависитъ жизнь ваша.’
Потомъ тихонько прибавила:
‘Госпожа въ нижнемъ этаж, но къ ней пройти надобно чрезъ комнату мужа, мимо его постели, идите смирно, не кашляйте, держитесь за меня, чтобы не спотыкнуться на мебель или не соступить съ ковра, который я нарочно послала……’
Тутъ любовникъ заворчалъ глухо, какъ будто недовольный этимъ замедленіемъ, Камаристка замолкла, отворилась дверь, пахнуло тепломъ изъ комнаты, и мы пошли на цыпочкахъ, крадясь, какъ воры. Наконецъ нжная ручка сняла, съ меня платокъ. Я очутился среди большой, высокой комнаты, тускло освщенной одною дымною лампою. Окошки были открыты, но съ толстыми желзными ршетками, по милости ревниваго мужа, я чувствовалъ, что попалъ въ мшокъ, изъ котораго вылзть трудно.
На полу, на тюфяк, лежала прелестная женщина, голова ея была накрыта кисейнымъ покрываломъ, полные слезъ глаза блистали сквозь, какъ звзды. Крпко держала она во рту батистовый платокъ, и такъ сильно его стиснула, что прокусила зубами насквозь Она корчилась отъ боли, какъ струна, брошенная въ огонь. Несчастная уперлась ногами въ комодъ и держалась за ножку стула обими руками, коихъ жилы страшно напружились. Она походила на подсудимаго въ мученіяхъ пытки.
Впрочемъ, ни крику, ни шуму, кром глухаго хрустнія суставовъ, мы стояли вс трое безмолвные, неподвижные.
Мужъ храплъ съ утшительною правильностію.
Мн хотлось разсмотрть камаристку, но она надла маску, которую врно снимала дорогою, и я видлъ только пару черныхъ глазъ и роскошныя формы, охваченныя мундиромъ. Любовникъ былъ также замаскированъ. Взошедши онъ тотчасъ набросилъ салфетку на ноги страждущей и вдвое сложилъ покрывало на ея лиц.
Внимательно посмотрвъ на нее, а призналъ, по нкоторымъ припадкамъ, замченнымъ мною прежде при подобномъ несчастномъ случа, что ребенокъ уже умеръ, и наклонился къ служанк сказать ей это.
Тотчасъ недоврчивый любовникъ выхватилъ кинжалъ: но я усплъ уже увдомить горничную и она шопотомъ быстро сказала ему два слова.
Услышавъ мое замчаніе, любовникъ вздрогнулъ, дрожь пробжала по немъ съ ногъ до головы, какъ молнія, и мн казалось, что лице его поблднло подъ черною бархатною маскою.
Служанка, пользуясь мгновеніемъ, когда онъ въ отчаяніи глядлъ на умирающую, уже посинвшую, показала мн на стаканы лимонада, близь стоявшіе, и сдлала отрицательный знакъ.
Я понялъ, что не должно было пить, не взирая на страшный жаръ, обдавшій меня потомъ.
Въ ту же минуту любовникъ жадно схватилъ одинъ стаканъ и отпилъ половину.
Тутъ дама сдлала судорожное усиліе, ручавшееся за благопріятный оборотъ…. я взялъ- ланцетъ и пустилъ ей изъ правой руки кровь весьма удачно. Служанка приняла на салфетку кровь, сильно пошедшую, и больная впала въ безчувствіе, благопріятное моей операціи… Я ободрился и усплъ въ теченіе часа, вынуть ребенка по частямъ.
Испанецъ не думалъ боле отравить меня, чувствуя, что я спасъ жизнь его любовниц, онъ рыдалъ подъ своею маскою и крупныя слезы выкатывались на черный плащь его.
Она не испустила ни малйшаго вопля, только грызла платокъ изгибаясь, какъ пойманный зврь, и потъ выступалъ по ней крупными каплями.
Въ одну страшно ршительную минуту она сдлала движеніе, указывая на комнату мужа: онъ пошевелился на постел, изъ четырехъ насъ только она одна услышала шорохъ одяла, шелестъ занавса.
Мы остановились… служанка и любовникъ, сквозь отверстія масокъ своихъ, обмнялись огненными взглядами..
Въ эту минуту страшнаго бездйствія я протянулъ руку къ стакану, отпитому любовникомъ, но онъ вообразивъ, что я хочу взять одинъ изъ полныхъ стакановъ, прыгнулъ, какъ кошка протянулъ длинный кинжалъ на оба отравленные стакана и подалъ свой, давая знакъ, чтобы я допилъ остальное. Въ этомъ знак, въ этомъ быстромъ движеніи столько было мыслей и чувствъ, что я почти простилъ ему страшное намреніе убійства, для совершеннаго истребленія всякой памяти объ этомъ приключеніи.
Онъ пожалъ мн руку, когда я пересталъ пить, потомъ съ судорожною дрожью самъ тщательно свернулъ части своего младенца, и когда посл двухъ часовъ работы и страха, мы съ служанкою уложили госпожу. Онъ снова сжалъ мн руку и опустилъ тихонько въ карманъ свертокъ бриліантовъ. Но, сказать мимоходомъ, такъ какъ я незналъ объ его богатомъ подарк, слуга мой по утру обокралъ меня — и бжалъ.
Высказавъ на ухо служанк вс предосторожности, какія должно наблюдать съ больною, я объявилъ желаніе быть свободнымъ. Служанка осталась при госпож, это меня потревожило, но я ршился быть готовымъ на все. Любовникъ взялъ дитя, окровавленное блье, и, крпко свернувъ все, спряталъ подъ плащъ, закрылъ мн глаза рукою — какъ бы говоря, чтобъ я зажмурился — и пошелъ впередъ, приказавъ держаться ему за полу — что я и сдлалъ, взглянувъ еще разъ на служанку. Видя, что Испанецъ выходитъ, она сняла маску, и я увидлъ прелестнйшее личико,
Я проходилъ за любовникомъ чрезъ рядъ комнатъ и выбравшись въ садъ на свжій воздухъ, почувствовалъ, что у меня гора съ плечъ свалилась,
Я шелъ на благородномъ растояніи отъ моего путеводителя, тщательно наблюдая малйшія его движенія,
Подошедши къ калитк, онъ взялъ меня за руку и приложилъ къ губамъ моимъ печать, бывшую у него въ перстн, на лвой рук. Я понялъ всю силу этого краснорчиваго знака, Мы вышли на улицу, гд вмсто кареты ждали насъ дв верховыя лошади, Мы сли на лошадей, Испанецъ схватилъ поводъ свой зубами, взялъ лвою рукою ной, а въ правой держалъ окровавленный свертокъ — и мы пустились какъ вихрь. Я не усплъ замтить нималйшаго признака, по которому бы могъ узнать дорогу. Къ разсвту я очутился у дверей своего дома, а Испанецъ поскакалъ къ Атошскимъ воротамъ.
— ‘И вы ничего не примтили, почему бы можно было узнать Даму?’ спросилъ оператора нкто изъ офицеровъ.
— ‘Одно только,’ отвчалъ онъ. ‘Когда я пускалъ ей кровъ, то замтилъ почти на середин руки маленькое родимое пятнышко, съ горошинку — обросшее черными волосами….. Домъ мн показался великолпнымъ, огромнымъ, ему не видать было конца.’…
Тутъ нескромный докторъ остановился и поблднлъ. Взоры всхъ слдовали за направленіемъ его глазъ, и Французы увидли Испанца, завернутаго въ плащь, глаза его сверкали въ темнот, посреди померанцовыхъ кустовъ.
Онъ изчезъ съ быстротою привиднія, какъ одинъ молодой подпоручикъ бросился къ нему.
— ‘Кончено, друзья мои!’ вскричалъ докторъ: ‘этотъ зминый взглядъ леденитъ меня. У меня звенитъ въ ушахъ, прощайте… вы меня здсь схороните.’
‘Трусъ!’.. сказалъ Полковникъ Шаррень. ‘Лекамусъ погнался за Испанцемъ, онъ развдаетъ все.’
— Ну что, Лекамусъ?— закричали офицеры запыхавшемуся подпоручику.
‘Чортъ возьми!’.. отвчалъ сей послдній… ‘онъ словно прошелъ сквозь стну… я не думаю, чтобъ это былъ колдунъ… но врно здшній, который знаетъ вс закоулки.’
— ‘Я погибъ!’…. сказалъ докторъ мрачнымъ голосомъ.
— Полно, будь спокоенъ!— вскричали Офицеры,— мы поочереди станемъ караулить тебя до самаго отъзда.. и проводимъ теперь же!—
Въ самомъ дл трое молодыхъ проигравшихся офицеровъ, которымъ длать было нечего, проводили доктора до дому и остались у него ночевать.
Назавтра онъ получалъ отпускъ во Францію и готовился хать съ одною дамою, которой Мюратъ далъ значительное прикрытіе. На прощальномъ обд съ пріятелями, слуга сказалъ, что его хочетъ видть одна молодая женщина. Докторъ съ тремя офицерами вышелъ, но незнакомка успла только вскричать: берегись! и упала мертвая.
Это была камаристка, которая чувствуя себя отравленною, спшила спасти доктора.
Отрава совершенно ее обезобразила.
— Чортъ побери!— вскричалъ Лекамусъ: — вотъ что называется любить! Только Испанка можетъ бжать къ любовнику отравленная!
Докторъ сдлался очень грустенъ. Потомъ, чтобы заглушить мучительную тревогу, слъ за столъ и началъ пить съ товарищами круговую. Наконецъ вс полупьяные легли на покой.
Ночью докторъ проснулся отъ рзкаго визга колецъ занавса, сильно рванутаго. Онъ привсталъ на постел, дрожа всмъ тломъ. Отъ механическаго сотрясенія нервовъ, при нечаянномъ пробужденіи, и увидалъ прямо передъ собой Испанца, закутаннаго въ плащь. Онъ бросалъ на него т же самые огненные взгляды, которые оцпенили его на праздник.
— ‘Спасите…. товарищи!’… вскричалъ докторъ…..
На сей вопль отчаянія Испанецъ отвчалъ горькою улыбкою.
‘Опіум растетъ для всхъ!‘ примолвилъ онъ.
Потомъ, произнесши сей родъ приговора, указалъ на троихъ, глубоко заснувшихъ товарищей, быстро выдернулъ изъ-подъ плаща отрзанную женскую руку, и подставивъ ее доктору, указалъ на признакъ, такъ неосторожно имъ описанный.
‘Тотъ ли?’ спросилъ онъ.
При свт фонаря, поставленнаго на кровати, докторъ, охолодвшій отъ страха, утвердительно кивнулъ головою, и мужъ безъ дальнйшихъ доказательствъ погрузилъ кинжалъ ему въ сердце.
‘Повсть Ваша’ — сказалъ кто-то изъ слушавшихъ — слишкомъ жестока и — вмст невроятна, ибо скажите пожалуйте, кто жъ вамъ е пересказывалъ, убитый, или Испанецъ?..
— Милостивый государь — отвчалъ говорунъ, оскорбленный замчаніемъ — такъ какъ по счастію ударъ кинжала, данный мн, проскользнулъ немного вправо, вмсто того чтобъ идти влво, то позвольте мн лучше васъ знать собственное мое приключеніе… Божусь вамъ, что и теперь иногда ночью чудятся мн эти сверкающіе глаза…
Старый докторъ вдругъ замолкъ, поблднлъ и остановился, разиня ротъ. Какъ пораженный апоплексическимъ ударомъ.
Мы оборотились къ зал. Въ дверяхъ стоялъ высокій Испанецъ, afrancesados въ изгнаніи, недли съ дв тому назадъ прибывшій съ семействомъ своимъ въ Туръ. Онъ въ первый разъ явился въ обществ, и, пріхавъ поздно, проходилъ залу съ женой, у которой правая рука не шевелилась.
Мы молча разступились, чтобы дать дорогу этой чет, на которую смотрли съ глубокимъ участіемъ.
То была истинная картина Мурилло! Мужъ съ пламенными, глубоко ввалившимися глазами… лицо изсохшее, голова плшивая, ужасно тощій… Жена!… представьте себ… но нтъ… этого нельзя представить! Станъ чудесный, блдная, но все еще прекрасная, цвтъ лица, что рдко бываетъ между Испанками, близны ослпительной, взгляды жгли, какъ брызги расплавленнаго металла, прелестное, чело, украшенное жемчугомъ, походило на надгробный мраморъ — мертвецъ таился въ сердц! … Это была горесть Испанская во всей роскоши!
Не нужно сказывать, что докторъ исчезъ мгновенно.
Къ концу бала, я спросилъ Графиню: какимъ образомъ лишилась она руки?
‘Въ войн за независимость!’ — отвчала она мн.