С. П—в.
Иов (патриарх), Платонов Сергей Федорович, Год: 1897
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Иов, первый патриарх московский и всея Руси, умер 19 июня 1607 г. Происхождение его в точности не известно. По рассказу ‘Истории о первом Иове патриархе’, составленной в середине XVII века, в Успенском монастыре в г. Старице рос мальчик Иоанн, которого архимандрит этого монастыря Герман воспитал и обучил ‘грамоте и всему благочинию и страху Божию’, возросши, Иоанн принял иночество с именем Иова, а после того, как царь Иоанн Грозный посетил Старицкий монастырь, ‘государским благорассмотрением сий инок Иов в той же святей обители поставлен бысть архимандритом’ (около 1569 г.). В 1571—1572 гг. архимандрит Иов настоятельствовал в московском Симонове монастыре, а в 1575—1580 гг. — в московском же Новоспасском. В апреле 1581 г. Иов был рукоположен во епископа коломенского, в январе 1586 года митрополитом Дионисием возведен в сан ростовского архиепископа, а 11 декабря того же года он сменил этого же Дионисия на московской митрополичьей кафедре. Известно, какие важные события свершались тогда во внутренней жизни русской церкви и в сфере ее отношений к православному востоку. Объединение великорусской народности под властью московского великого князя, бывшее следствием пробуждения и развития национального самосознания в массах, в свою очередь влияло на дальнейший рост национальных идеалов и послужило основанием для известной теории ‘Москва — третий Рим’. Молодое московское государство, только что освободившееся от татарской зависимости, было тем не менее одним из сильнейших государств северной Европы XVI века, а православная русская церковь была единственною не разоренною от иноверных. Русские люди скоро поняли, что с падением Константинополя значение общего центра православного может быть наследовано только Москвою. Своего великого князя московские люди называли еще в начале XVI века ‘единым православным великим русским царем во всей поднебесной’, ‘браздодержателем святых Божиих престолов святой вселенской и апостольской церкви’. В 1547 г. московское княжество торжественно было превращено в ‘царство’, и в это новое царство, ‘третье’ после ‘Рима старого’ и ‘Рима нового’, сливались все другие христианские царства, возникала вместе с тем и третья церковь московская, пастырю которой приличествовал сан уже не митрополичий, а патриарший. Достоинство и полнота христианского царства требовали, по понятиям того времени, чтобы рядом с высшим светским авторитетом ‘царя’ стоял и высший духовный авторитет — патриарха. Однако возвести московского митрополита в сан патриарха нельзя было без согласия и содействия восточных греческих патриархов, только их согласие и участие могло сообщить этому делу каноническую правильность и твердость. В конце XVI в., со вступлением на престол царя Феодора Иоанновича, московское правительство направляет свои усилия к тому, чтобы поднять в среде восточного духовенства вопрос об учреждении патриаршества на Москве и добиться его разрешения в положительном смысле. Открытые переговоры об этом деле начались, насколько известно, в 1586 году, еще при митрополите Дионисии, когда в Москву приезжал ‘за милостынею’ антиохийский патриарх Иоаким, его просили, чтобы он ‘посоветывал’ с восточными иерархами об установлении на Москве патриаршества ‘ко благочестию веры христианския’. Дальнейшие же переговоры ведены были и пришли к счастливому завершению уже после того, как Иов стал митрополитом московским. По документам, относящимся к учреждению патриаршества, однако, не видно, чтобы Иов стоял во главе этого дела, на первом плане, как начинатели и руководители переговоров с греческими иерархами были представители светской власти: сам царь Феодор Иоаннович и его шурин Борис Феодорович Годунов. по официальным описаниям, главная роль в этом деле принадлежала самому благочестивому царю Феодору, который в данном случае сознательно шел впереди других к достижению им самим поставленной цели, известия же частного характера дают историкам повод думать, что настоящим руководителем московской дипломатии в этом деле был Борис Годунов, например, один из современников события, дьяк Ив. Тимофеев, в своем ‘Временнике’, упоминая об установлений патриаршества, колеблется в оценке факта, не решается признать его следствием личных своекорыстных интриг Годунова, но очень решительно заявляет, что ‘устроение ce бысть начала гордыни его’. Что же касается до мнения, будто бы к патриаршеству стремились сами московские митрополиты, сперва Дионисий, затем Иов, то надобно помнить, что в данном вопросе личное положение московского митрополита было очень щекотливо и ему, разумеется, надлежало действовать с особенною сдержанностью по соображениям простого приличия. И действительно, во всем ходе переговоров о патриаршестве нельзя заметить вмешательства Иова, ни прямого и открытого, ни косвенного и тайного. В переговорах с антиохийским патриархом Иоакимом в 1586 г. Иов, будучи архиепископом ростовским, не мог играть заметной роли, хотя и участвовал в торжественной встрече, устроенной приезжему иерарху, 25 июня в Успенском соборе, от всего московского духовенства. Когда же в 1588 году в Москву приехал цареградский патриарх Иеремия и с ним были начаты прямые переговоры об установлении на Москве патриаршества, митрополит Иов оставался совершенно в стороне от дела. С патриархом беседовали государев шурин и государевы дьяки, Иов же выступает на вид лишь тогда, когда его избрали в патриархи и когда после наречения в сан, бывшего 23 января 1589 года, совершено было 26 января и поставление его по торжественному ‘чину и уставу’.
Патриаршество Иова протекло в такую пору, когда московское государство переживало исключительной важности события: прекращение потомства Калиты, утверждение на престоле Бориса Годунова и погибель его сына Феодора от самозванного Димитрия. По этой причине, разумеется, патриарх Иов гораздо чаще является перед нами, как политический деятель, чем как иерарх, устрояющий церковь, В области церковной ему пришлось приводить в исполнение соборное уложение 1589 года, по которому следовало быть в великом Российском царствии четырем митрополитам (‘в великом государстве новгородском, в царствующих градех в Казани и в Астрахани, в великом княжении града Ростова, близ царствующего града Москвы на Крутицах’), шести архиепископам (в Вологде, Суздале, Нижнем Новгороде, Смоленске, Рязани и Твери) и восьми епископам (во Пскове, Ржеве Володимирове, Великом Устюге, на Белоозере, в Коломне, в земле Северской, в Дмитрове, восьмая епископия в уложенной грамоте не была поименована). Иов произвел согласно с уложением четырех митрополитов: новгородского — Александра, ростовского — Варлаама, казанского — Гермогена и крутицкого — Геласия. Из шести архиепископов Иовом поставлены были пять, место шестого нижегородского, занимал выезжий иерарх Арсений, архиепископ елассонский (называемый в современных актах ‘галасунским’), которого именовали и ‘ архангельским’, потому что ему указано было жить при московском Архангельском соборе. В 1602 г., впрочем, открыта была и шестая архиепископия, но не в Нижнем Новгороде, а в Астрахани. Что же касается до восьми епископий, определенных уложением, то они не были установлены в предуказанном порядке, епископия коломенская существовала и ранее уложения 1589 года, а после этого уложения установлены только две: псковская и корельская. Таким образом, по причинам для нас неясным, соборное уложение 1589 г. не совсем точно было исполнено. Других же мероприятий общего характера при патриархе Иове не видим, а из дел текущего управления можем отметить только: 1) заботы о поддержании благочиния в низшем духовенстве, причем подтверждались и дополнялись меры, указанные в этом направлении Стоглавым собором, 2) заботы о распространении и поддержании православия среди инородческого населения, преимущественно на восточных окраинах государства и в только что занятом Сибирском царстве, и 3) установление церковных праздников святым, уже ранее чествованным церковию и вновь канонизованным. Так, в честь московских святителей Петра, Алексия и Ионы ранее существовали, особые каждому, празднества, при патриархе Иове установлен общий им праздник 5 октября. Память преп. Иосифа Волоцкого почитаема была местно, в его обители, при патриархе Иове определено праздновать ему по всей Руси 9 сентября. При Иове канонизованы были вновь: Василий Блаженный, юродивый московский, Гурий и Варсонофий, казанские чудотворцы, препод. Антоний Римлянин, препод. Корнилий комельский, св. благоверный князь Роман угличский.
В сфере политической патриарху Иову суждено было не только переживать тяжелые времена междоусобий, но и самому деятельно участвовать в борьбе, даже сделаться жертвою этой борьбы. При царе Феодоре Иоанновиче патриарх ведал только свою паству и к суждению о гражданских делах бывал привлекаем лишь в тех случаях, когда государь желал слышать его личное мнение и мнение действовавшего при патриархе ‘освященного собора’. В царствование Феодора такие случаи бывали часто и один из них был особенно важен. В 1591 году в Угличе внезапно умер царевич Дмитрий Иоаннович, и смерть его вызвала беспорядки в городе. Заявление родни царевича, что царевич убит, повело к тому, что угличане самосудом избили предполагаемых виновников его смерти, всего около двенадцати человек, и в том числе дьяка Михаила Битяговского, присланного в Углич от московского правительства для надзора за дворцом царевича. Для производства следствия была отправлена в Углич особая комиссия, а при ней для погребения царевича от патриарха был послан крутицкий митрополит Геласий. Комиссия, по возвращении из Углича, представила царю письменный доклад, ‘обыск’, в котором устанавливалось, что царевич нечаянно заколол себя сам в припадке падучей болезни и что родня царевича, главным образом его дядя Михаил ногой, подстрекнули посадских людей на убийство Битяговского и прочих, взведя на них ложное обвинение в покушении на жизнь царевича. Царь, выслушав доклад, ‘приказал бояром и дьяком с углицким обыском итить на собор к Иеву патриарху’. У патриарха в соединенном собрании боярской думы и патриаршего совета был выслушан как ‘обыск’, так и устный доклад, ‘сказка’, митрополита Геласия, и на основании выслушанного освященный собор признал, что ‘Михаил Нагой с братьею и мужики угличане, по своим винам, дошли до всякого наказанья, а то дело земское, градцкое, в том ведает Бог да государь… все в его царской руке, и казнь, и опала, и милость’. Государь с своею думою, опираясь на такой соборный приговор, определил наказание виновным, из руководителей, Нагих, никто не был казнен смертью, ограничились ссылками и пострижением в монашество царицы Марии Нагой. В данном случае Иов действовал в пределах, указанных ему светской властью. Совершенно иным стало его положение после кончины бездетного царя Феодора, когда, выражаясь старым языком, престол московского государства начал ‘вдоветь’.
Официально говорилось, что царь Феодор Иоаннович, умирая, оставил ‘на всех своих великих государствах’ свою жену царицу Ирину Феодоровну. Когда она отказалась от власти и пожелала принять иночество в Новодевичьем монастыре, а за нею уехал из Москвы в тот же монастырь и брат ее, ‘правитель’ Борис Годунов, — государство осталось на попечении патриарха и боярской думы. И в эти дни, и в последующее безгосударное время московский патриарх считался ‘начальным человеком’, без которого боярам нельзя было вершить земские дела, иначе не могло быть по взглядам людей того времени, для которых патриарх был представителем столь же высокого авторитета, как царский. Поэтому в деле царского избрания Иов, волей-неволей, должен был принять на себя руководительство — и тотчас же во главе московского населения обратился к Борису, предлагая ему престол в силу того, что Борис и прежде ‘великие государства Российского царства правил и содержал милосердым своим премудрым правительством по царскому приказу’. Получив отказ, Иов повторил свои просьбы и явные и тайные: ‘многижда наедине с государем Борисом Феодоровичем особь моляше со слезами и прещаше ему государю, дабы не ослушался повеления Божия’ и принял царский скипетр. Но как известно, Борис не согласился ни на какие увещания московских жителей и властей, и дело было отложено до земского собора, созвание которого, по официальным документам, принадлежало тому же патриарху Иову. В феврале 1598 года началась деятельность этого собора, у патриарха Иова (‘велел у себя быти на соборе’, говорится о патриархе в грамоте об избрании Бориса) собралось до 500 участников земского собора, из них духовенства было до 100 человек, думных и придворных людей до 200, дворян московских и городовых до 150 человек и людей тяглых, т. е. податных, всего до 50 человек Этим собором, состав которого был столичным и аристократическим по происхождению и месту службы большинства его членов, руководил патриарх. Открывая заседание собора 17 февраля, он обратился к земским представителям с прямым заявлением, что у него самого и у всех духовных и светских чинов, ‘которые были на Москве’ до земского собора и обсуждали вопрос о судьбе престола, — ‘мысль и совет всех единодушно’, что помимо Бориса ‘иного государя никого не искати и не хотети’. Это заявление, шедшее не лично от Иова, а от всех бывших ранее ‘на Москве’, имело решающее значение для земского собора, составленного более чем на половину, из тех же самых собственно московских людей. Собор без рассуждений, не медля, выбрал Бориса в цари, ‘князи же Шуйские единые его не хотяху на царство’, прибавляет один из летописцев. О народном избрании торжественно, всем собором, известили Бориса 20 февраля, Борис опять отказался от высокой чести, также и сестра его, инокиня царица Александра, ‘брата, своего на государство не пожаловала’. Тогда патриарх предложил собору и собор согласился действовать так: на другой день, 21-го февраля, идти к Борису и к его сестре в Новодевичий монастырь всему собору и московским жителям со святынями московскими, крестным ходом, и если Борис и инокиня Александра ‘о государстве конечно откажут’, то принять против них самую крутую меру, о которой патриарх Иов говорил такими словами: ‘саны святительские с себя соймем и панагии сложим и облечемся во мнишеская, тамо в монастыре (Новодевичьем) и , честные кресты и чудотворные образы оставим, и для их ослушания престанут во святых церквах божественные службы и святых таин литургисания, пения же и хвалы и благодарственное словословие, и того Господь Бог взыщет на них’, т. е. на Борисе и сестре его. До интердикта, однако, дело не дошло. Встретив крестный ход и выслушав настояние собора, Годуновы дали согласие: царица-инокиня благословила брата на царство, Борис принял престол. Так излагают дело официальные документы, редактированные царем Борисом и самим патриархом Иовом. Здесь Иову отводится первое место и роль руководителя. Иначе рассказаны обстоятельства избрания Бориса в некоторых литературных произведениях того времени, русских и иностранных, основанных на слухах, ходивших среди населения и пущенных в оборот, если судить по так называемому ‘Иному сказанию’, стороною князей Шуйских. В их передаче дело представляется так, как будто сам Борис устроил свое воцарение, действуя через ‘доброхотов’ и ‘спомогателей’ своих, агенты Бориса ласкою и страхом склоняли народ в его пользу, они руководили и земским собором, патриарх же во всем деле играл лишь пассивную роль. По одним сказаниям, Иов был ‘подвигнут’, ‘понужен’, ‘подъят’, на избрание Бориса, сторонниками Годуновых, по другим — он действовал в пользу Бориса и по свободному убеждению, ‘видя народное усердие и тщание к Борису’ и не разумея скрытых от него ухищрений Борисовых агентов. Исследователи истории смутного времени иногда через меру доверяли частным сказаниям и изображали избрание Бориса в цари, как акт самого грубого и бесстыдного насилия, слегка лишь прикрытого законными формальностями. В последнее время, однако, состав земского собора 1598 года изучен настолько, что стало возможным считать этот собор правильно составленным, а не подтасованным в интересах одной Годуновской партии. Стало быть, если политическая агитация в данном случае действительно извратила законный ход вещей, то она пользовалась средствами, более тонкими, чем грубое устрашение народных масс и насильственное воздействие на патриарха и земский собор.
Патриарх Иов, будучи сторонником и другом Бориса в пору его воцарения, остался его верным союзником и во время борьбы с самозванцем. Он участвовал в дипломатической переписке с польско-литовским правительством по поводу личности самозванца и объявлял самозванца Гришкою Отрепьевым. Он употреблял все меры, какими только мог располагать, для борьбы с движением в пользу Лжедимитрия и для поддержания власти Годуновых: свидетельствовал, что истинный Димитрий умер и погребен в Угличе, что принявший его имя есть расстрига и еретик, приказывал всенародно проклинать этого еретика и расстригу и совершал моления о даровании победы царю Борису. По смерти Бориса он также прямо и решительно поддерживал его сына Феодора и не признал самозванца даже тогда, когда его признала уже Москва и когда погибли Годуновы. Вот почему Иов стал жертвою переворота, предавшего Москву самозванцу. В июне 1605 года его свергли с патриаршества, схватив его во время служения в Успенском соборе и ограбив его дом. Он просил, чтобы его отпустили ‘на обещание его’ в город Старицу в Успенский монастырь, в котором он принял иночество, его отправили туда на убогой телеге. Патриархом на Москве стал архиепископ рязанский Игнатий.
Новый царь Димитрий и новый патриарх Игнатий правили Московским государством около года. В мае 1606 года первый был убит, а второй заключен в Чудове монастыре. На царский престол вступил Василий Иванович Шуйский, но Иов уже не возвратился на патриаршество, ‘не возвратися, говорять современники, понеже доброзрачная зеница потемнеста и сладостный свет от очеси его взятся’. Ho если бы Иов и не потерял зрения, вряд ли бы он стал патриархом при Шуйском, последний не мог желать, чтобы на патриаршестве был человек с политическим значением. Иова он сторонился, как друга Годуновых, митрополита Филарета ростовского, о наречении которого в патриархи шла тогда речь, он боялся, как главу сильной фамилии Романовых, а потому в патриархи наречен был митрополит казанский Гермоген. Царствование Шуйского было очень несчастливо: народные массы, которые до тех пор были послушным орудием в руках придворных партий, сами собою пришли в брожение и московское правительство не могло ни справиться с ними, ни даже уразуметь точно причины и цели движения. В первое время своего правления царь Василий не один раз, в борьбе со своими врагами, прибегал к мерам нравственного порядка. Так из церковного торжества перенесения мощей царевича Димитрия в Москву он сделал средство политического воздействия на народ, думая этим уничтожить самую возможность самозванщины. Видение, бывшее ‘в тонце сне’ какому-то ‘мужу духовну’, было принято за призыв свыше к общему покаянию и очищению и повело к тому, что с 14 по 19 октября 1606 г. ‘пост учинили во царстве’ и молились о том, чтобы Господь укротил междособие и укрепил власть царя Василия. В начале 1607 года, в тяжелую пору войны с Болотниковым и самозванцем Петром, царь Василий по совету с патриархом Гермогеном вызвал в Москву бывшего патриарха Иова для того, чтобы совершить торжественно всенародное покаяние во многих клятвопреступлениях и изменах прежде бывшим царям. Патриархи должны были, выслушав народное покаяние и мольбы о разрешении грехов, подать народу просимое разрешение и этим укрепить народ в верности Шуйскому. Иов приехал в Москву 14 февраля, был встречен с почетом и 20 февраля в Успенском соборе простил и благословил свою бывшую паству. Таким образом состоялось примирение патриарха с народом, который, всего полтора года тому назад, в той же самой церкви попустил клевретам самозванца низвергнуть и оскорбить пастыря. Вскоре после возвращения Иова в Старицу, он скончался, 19 июня 1607 года, окруженный попечениями своего почитателя, архимандрита старицкого Успенского монастыря Дионисия, того самого, который в смутное время правил Троице-Сергиевым монастырем. Погребен был патриарх в Успенском монастыре, а в 1652 г. его останки были перенесены в Москву в Успенский собор.
От Иова дошло до нас несколько произведений, составленных с большим литературным искусством и очень риторичных. На первом месте упомянем ‘Повесть о честнем житии царя Феодора Иоанновича’, написанную при царе Борисе и вошедшую в Никоновскую летопись. В этой повести Иов дал общий обзор важнейших событий времени царя Феодора: подчинения Сибири, учреждения патриаршества, шведской войны, войны с крымцами в 1591 году. Особенно интересны для историка: рассказ Иова о последних минутах царя Феодора, некоторые черты рассказа о нашествии татар на Москву в 1591 г. и характеристики самого царя Феодора и Бориса Годунова. И к тому и к другому лицу Иов относится с величайшим сочувствием. В его глазах Феодор ‘древним царем благочестивым равнославен’. Господствующею чертою в характере Феодора Иов считает глубокое благочестие: стремление к вечному отвлекает Феодора от житейских забот, ведет его к непрестанной молитве, к изнурительному посту. Вся жизнь царя есть ряд подвигов благочестия и благотворения: он ‘зело благочестив и милостив ко всем, кроток и незлобив, милосерд, нищелюбив и отранноприимец’. Этими свойствами Феодор отличается не только в частной жизни но и в управлении государством, он царствует, ‘правду любя, злобы ненавидя, любовь имея, лукавство и разрушая, и межусобныя брани, востающия во всем царствии его, своим царским смиренномудрием укрощая и вся пределы богохранимого царствия своего в мире и в тишине и во всяком благоденствии утвержая’. В лице Феодора таким образом, Иов создает как бы идеал монарха, инока и аскета в личной жизни и в то же время разумного, кроткого и деятельного правителя. В других русских сказаниях той эпохи Феодор Иоаннович является столь же благочестивым человеком, но совершенно не деятельным государем. Что касается до Бориса Годунова, то его Иов ставит по добродетелям рядом с Феодором. Борис мудр и храбр, о его уме, мужестве и благочествии слава распространилась даже за пределы Руси, сам царь Феодор, видя правление своего шурина, удивлялся его достоинствам, ‘пречестным его правительством благочестивая царская держава в мире и тишине велелепней цветуще’, он создал много каменных градов и в них много храмов и обителей, Москву он украсил, ‘яко некую невесту’, построив в ней много церквей, ‘палаты купеческия’ и каменные стены. Таков был ‘изрядный правитель’, по рассказу патриарха. И та и другая личность, и царь и правитель одинаково идеальны в изображении Иова. Его мастерской панегирик Борису есть лучшее свидетельство того, что Иов был крепким другом царя Бориса. Об этой крепкой дружбе говорит и ‘духовная грамота’ Иова. Начинается она своего рода автобиографией патриарха, за которою следует теплая похвала царю Борису. К последнему Иов много раз обращается в завещании с благодарностью за ‘ благодеяния и милосердие’ к нему, патриарху, с благословением и прощением, наконец, с объяснениями о том, в каком положении находится патриаршее имение и куда была трачена патриаршая казна. Завещание это составлено было Иовом еще в то время, когда нельзя было предвидеть скорого падения Годуновых и изгнания самого патриарха. — ‘Послание’ Иова царице Ирине по поводу смерти царевны Феодосии, торжественные ‘грамоты’, излагающие ход и мотивы избрания Бориса в цари, приветственные ‘речи’, говоренные Иовом царю Борису, — это особый вид официальной риторики, которою Иов владел с большим совершенством. Интересно то обстоятельство, что в 1613 году, по избрании на царство Михаила Феодоровича, для составления ‘утвержденной грамоты’ об избрании, дословно воспользовались текстом такой же грамоты 1598 года, которую составлял или же редактировал Иов. — Наконец, Иову принадлежат учительные послания грузинским царю и митрополиту и грамота константинопольскому патриарху по вопросу о московском патриаршестве, а также ‘канон’ и ‘служба’ преподобному Иосифу Волоколамскому, составленные по случаю установления праздника этому святому 9 сентября. В ‘Истории Российской’ В. Н. Татищева (т. І, стр. XII) находится указание, что ‘Иосиф келейник Иова патриарха или сам Иов’ описал дела последних 24 лет царствования Грозного ‘весьма кратко’, а затем ‘до избрания царя Михаила (sic!) довольно пространно’. Конечно, Иов не мог описать времени после 1606 года, так как сам скончался в 1607 году, а в 1606 уже потерял зрение, но и о времени Грозного мы не знаем труда Иова и потому должны осторожно относиться к сообщению Татищева, который мог в данном случае иметь в виду ‘Повесть’ Иова о царе Феодоре и предшествующие ей в списках Никоновского свода известия о царствовании Иоанна ІV-го.
Личные свойства патриарха Иова мы можем определить только по сообщениям упомянутой выше ‘Истории о первом Иове патриархе’. Составленная, вероятно, по случаю перенесения тела патриарха в Москву в 1652 году, эта ‘история’ не современна патриарху и отличается панегирическим тоном, тем не менее характеристика Иова, данная в ней, очень любопытна. По словам автора ‘истории’, патриарх Иов владел редким знанием Св. Писания и богослужебных книг, служил всегда наизусть и с замечательным чувством, вел воздержную жизнь и строго постился, oтличaлcя полным смирением и кротостью, ‘во дни же убо его не обретеся человек подобен ему ни образом, ни нравом, ни гласом, ни похождением, ни вопросом, ни ответом’. Патриарший сан не изменил характера Иова, и он остался тем же кротким человеком: ‘ленивых никакоже никогда царю не оглашая и никого никогда же не оскорбляя, ни стужая никому, но всех милуя и преизлишно питая’. Смирением патриарха автор объясняет и все особенности его политической деятельности. Когда Борис Годунов воцарился ‘многим кознодейством’, его темные дела стали известны народу и соблазняли его. Многие люди упрекали Иова в том, что он ‘молчит’ перед Борисом, но Иов только плакал и не мог стать ‘обличником’ Бориса. Не стал он прямо против Годунова и тогда, когда развились доносы и погибало много невинных людей: патриарх только молился и просил народ, ‘дабы престали от всякого зла дела, паче же от доводов и от ябедничества, и бе ему непрестанные слезы и плач непостижный’. Мужественно ополчился Иов только против самозванца, которого автор ‘истории’ называет еретиком и волхвом. Патриарх ‘с горькими слезами глаголаше народом’, что он знал Отрепьева давно, — ‘как он в Чудове монастыре был и как в келии у него жил’. — Эта характеристика по существу не противоречит тому, что известно из других источников, но она и проверена быть не может. Личности в древней Руси обыкновенно слишком мало высказывались и потому всего труднее точно определять их.
Карамзин, ‘История Государства Российского’, X—XII, Соловьев, ‘История России’, VII — VIII, Макарий, митр., ‘История Русской церкви’, т. X, О. П. Николаевский, ‘Учреждение патриаршества в России’, ‘Русская Историч. Библиотека, изд. Археографич. Комиссиею’, XIII, статьи о патриархе Иове в ‘Православн. Собеседнике’, 1867 г. 10, и в ‘Московеких Университ. Известиях’, 1871 г., 6 и 7.
Источник текс та: Русский биографический словарь А. А. Половцова, т. 8: Ибак — Ключарев, 1897, с. 301—310.