В.В. Розанов
В.В. Розанов
Интересная книга
Интересная книга
Проф. С. Смирнов. Древнерусский духовник. Издание Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете. Москва, 1914. 290+568 стр.
Интересная книга, Розанов Василий Васильевич, Год: 1914
Время на прочтение: 6 минут(ы)
По улице шли два счастливых господина, красивые собой, и вели красивый разговор на тему о том, что в мире не осталось более никакого уголка для ‘тайны’ и ‘таинственного’, что точные науки и трезвое отношение к действительности так же основательно вымели из вселенной ‘мир таинственного’, — как когда-то вымели из внутренней пустоты статуй Сераписа гнезда мышей, где эти мыши шевелились и производили в металле звуки, казавшиеся молящимся ‘шепотом Бога’… Красивые господа, из которых один был физик, а другой — врач и общественный деятель, были счастливы потому, что была хорошая погода, солнце светило и оба только что получили жалованье.
Но из этих господ один был несколько флегматического сложения, а другой слишком предавался общественной деятельности, и обоим изменили жены — женщины из прекрасно воспитанных семей и целомудренные, но которые не могли вынести в качестве ‘мужа’ двух совершенно деревянных господ. И вот для этих женщин, полных трепета и волнения, гораздо менее ученых, чем их мужья, но гораздо более богатых внутренне, — открылся путь…
В то время как мужья их пошли — один в Академию Наук, а другой — в парламент, жены их вошли в церковь…
Они подошли к ‘священнику’, — имя и название, не умещающееся ни в какую науку и ни в одну форму общественной деятельности, — и долго о чем-то говорили с ним, каждая отдельно. И в то время как за час назад они входили в церковь, полные сухой горечи, пламенной ненависти к мужьям своим, ‘до того отвратительным’, — и вместе ненависти и собачьей привязанности к новым любовникам, — теперь они выходят из церкви с странно преображенной душою. Свою ужасную тайну они рассказали не мужу, который бы ничего не понял ‘в мотивах преступления’, — не матери, по ужасному стыду сказать, не детям — которым ‘сказать’ — значило бы их ‘отравить’: а третьему лицу, ‘иерею’, который и выдвинут особым институтом, ‘церковью’, для выслушивания всех подобных тайн со всего мира и для устроения душ расстроенных, душ дисгармоничных — для приведения в гармонию, мир и покой.
Священник им объяснил (хотя вовсе другими словами), что действительно встречаются дураки, которых нельзя любить, что из этого происходит действительно факт, который называется ‘измена’: и что открыть ее ‘мужу’ — значило бы сейчас уйти от него, бросивши детей в какое-то ‘растерзание стихий’, и что поэтому все нужно оставить ‘так, как есть‘: но не позитивно, сказав в себе, что ‘всякая действительность — священна’ и что ‘подлец — тоже хороший человек’… Ибо тогда получится болото, в котором все задохнутся: но так и сознав, что попал ногою в мировую ‘щель’, где эту ногу давит и ломает, — и нет сил и возможности ее вытащить, что обе женщины попали в ‘излом’ событий, где вообще никакой прямой линии — нет, что они заперты в темной комнате без выхода, без окон, без дверей. Но что мир и вообще страшен и печален, что он не только прям, но и крив, что ‘ложь’ и страдание присущи ему от начала, но величие души человеческой заключается в том, чтобы совершенно понимать свое положение, никогда не смешивать мрака с тьмою и всякий подобный излом не принимать ‘позитивно’, как принимает свои лужи позитивно — свинья, а омывать слезами, и кровью, и молитвой эти ужасные ‘чуланы бытия’…
И обе женщины вышли совсем новые из храма. Они не побороли чувства, ни — ненависти к мужу, ни — собачьей привязанности к любовнику: но страшно в нем изменились. Мужа они простили, как ‘врожденного дурака’, все силы направив к отысканию в них чего-нибудь доброго ‘в мелочах жизни’. ‘Позитивист-то позитивист, но он не приносит никому вреда, потому что во всем корректен’… Только сух и неинтересен. С другой стороны, бурное пламя к любовнику перешло в совершенно иное отношение — в заботу о его душевном воспитании, в стремление удлинить его мысли и усложнить сердце… Все перешло в мудрую и упорную борьбу с жизнью, без отказа от того, от чего невозможно, нет сил и недостает дыхания отказаться: но взамен ‘взятого счастья’, взятого все-таки преступно и греховно, взятого скрываючи и тайно, — отдав и мужу, и особенно детям уйму неусыпных забот, думу и днем и ночью.
И тащится. Т.е. эта женщина. Не живет, а тащится. Но — не умирает, не гибнет под поездом, под выстрелом, от отравы, окаянно, и — к разрушению всего дома. Ибо ‘сказать мужу’ — и мужа нет, детей — нет, будущего — нет. Все погибло. А ‘сказала священнику’ — и можно жить. Жить, и еще строить чужую судьбу, судьбу детей, судьбу мужа, судьбу любовника, руками чистыми. Как ‘чистыми’? Ярятся муж и мужья, граждане и чиновники, законы и правила поведения. Выходит священник и делает знак рукою:
— Молчите! Все молчите. Не так же ли и вы все окаянны, как эта женщина, но ‘в другом’ окаянны, и вот ‘другое’-то вы себе прощаете, а только ее гвоздите. Но — молчите! ‘Аз, недостойный иерей, властью мне данной, прощаю эту женщину’, вопреки вам, вопреки мужу (тот таращит глаза), вопреки законам, вопреки царствам, вопреки всему…
— ‘Всему? — оглядываются позитивисты. — Он безумствует!’
— Потому что я — от Христа, и творю прощение властью Христа, и по заповеди и уроку мне именно, мне, иерею, — от Него данной… Замолчите все: иначе я уйду, и как я уйду — все ваши царства разрушатся, законов никто не станет исполнять, и вы обратитесь в свиней, и жизнь ваша обратится в свиное болото. Вот я беру эту ‘изменившую женщину’ и ставлю перед вами как лучшую жемчужину: и вы — камень без покаяния, а она — грешница, но человек. И человек — через покаяние. Она все знает, вы — во всем темны. Она знает, что мир ужасен и глубок, а вы думаете, что в нем только ‘жалованье’ и ‘общественная деятельность’… Будущность — у нее, спасительница истории — она. Хотя и ‘вся в грехах’. А вы в своей окаянной ‘позитивной правде’ только творите вокруг себя каменистую пустыню и изводите из себя пустыню и пустыню, камни и камни. Умерли-то — вы, а жива-то — она. Умерли вы до смерти, а она и в смерти — не умрет. И потому, что — со мною. А я — со Христом. Сия ‘тайна’ и ‘таинственность’ дана миру от Христа, Который и называется посему ‘Избавитель’ и ‘Спаситель’: т.е. избавитель именно ‘от греха’, не через отрицание его, не через смешение света с тьмою, а через ‘покаяние в грехе’… ‘Покаяние’ не есть отрицание и отказ: ибо тогда и звалось бы ‘отказом от греха’, и это было бы позитивно и рационально, да только… сил у человека на это нет. Покаяние значит — ‘хочу лучше, а не могу’, ‘грешу и плачу’, и вот это покаяние грех не зачеркивает, не изничтожает: но, оставляя грех, оставляя змею, — вырывает ядовитые у нее зубы, гасит потомство ее, делает грех ‘не плодящимся дальше‘… Пришедшая ко мне женщина и покаявшаяся уже не будет ‘менять любовников’, а в этом все… Христос спас не человека только, но спас мир. Ибо от ‘изменившей жены’ — мир не погибнет и не погибал, а ‘от таких нравов’ — погибал… Вот и позитивист, этот ее муж ‘праведный’, обличался: жене он не изменяет, правда, потому что ему и ‘на ум не приходит’, ибо самый ‘ум’-то у него флегматичный и медленный. Зато он своим вялым мышлением плодит бесчисленно ‘детей греха’, вот эти наши самые ‘нравы’, это легкое вообще отношение к сердцу женщины, почему он собственно и ‘погубил’ даже жену свою, и ‘ввел ее в грех’, взяв такую живую в замужество за свою деревянность, чего она в юности не рассмотрела и не сообразила. В ‘грехе’ жены ‘виновен’ муж — и это всегда: об этом говорит мой старческий опыт и еще более старый опыт церкви, коей служу я. Но эти тайны вам не понятны, а потому молчите и повинуйтесь.
Ах, мир был бы совсем другой, жизнь была бы совсем иная, самая политика была бы не та, если бы ‘таинство покаяния’ обняло мир, как священное пламя обнимает предмет и сжигает всю его ржавчину. Все бы очистилось, обновилось и страшно одухотворилось… Христос хотел именно ‘мир спасти’ и дал или возвестил ‘покаяние’ — всему миру, призвал к нему общества, царства, науки, в наших условиях — университеты. ‘Университет в покаянии?’ — странно подумать. Но Христос думал именно мир обжечь пламенем. Из мысли его сохранилось только, что ‘некоторые приходят к священнику — и каются’. Приходят, слава Богу) — многие, и очень многие. Приходит весь народ. Это — лучшие. Они знают ‘тайну Христову’ и ею живут.
Об этой ‘тайне’ и всей ее истории в судьбах русского царства и русской церкви проф. С. Смирнов (Московской духовной академии) написал книгу в 845 страниц: из этой книги более 3/4 представляют ‘Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины’, — ‘тексты и заметки’. Книги давно следовало ожидать. Она сделается, конечно, настольною книгою у всех наших священников и принесет им великую пользу, дав возможность исторически и, следовательно, сознательно посмотреть на важнейшее дело своей работы среди народа. Дело это — великое. На место ‘излома’ — оно становит ‘изгиб’, на место ‘хочу умереть‘ ставит ‘могу еще жить’, на место ‘Каина-братоубийцы’ оно поставляет ‘апостола Петра, отрекшегося от Христа во дворе первосвященника’ и омывшего это отречение слезами. Всюду вместо смерти — она становит жизнь и вместо греха—‘что-то’ третье, где грех потерял уже свою ядовитую часть. Грех — не изничтожен. Это был бы позитивизм. Но именно ‘вырвано у него жало‘… И мир в вечной борьбе, страданиях и усилиях — очищен и омыт.
Я начал с рассказа о двух позитивистах. Кончу: придя из церкви, жены их сели за стол и слушали как всегда их речи об общественных движениях и о новом изучении радия. Речи эти показались им в высшей степени неинтересны. Потихоньку выйдя, они вошли в спаленки детей и перекрестили их на ночь. Затем вернулись к мужьям и обе почувствовали, что им уже не так трудно будет нести ‘крест свой’ около скуки, внешности, грубости и материальности… Им открылся далекий-далекий свет на Востоке, они почувствовали в душе своей ‘Утешителя душ наших’… И чаще, в часы особой едкой скуки от радия и клуба, шептали обе: ‘Царю Небесный, Утешителю души нашей, иже везде сый и вся наполняяй…‘
Как будто ‘все старое’… На самом деле — ‘все новое’… Я говорю о женщинах, о мужьях их, о детях. Я говорю о всем русском царстве…
Ах, ‘таинства с Востока’ — совсем не то, что ‘новые открытия’ с Запада.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 20 апреля. No 13686.