ОТРЫВКИ ИЗ ‘ИЛИАДЫ’
Перевод В. А. Жуковского
Илиада (отрывки), Гомер, Год: 1829
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Гомер
Воспроизводится по изданию: В.А. Жуковский. Собрание сочинений в 4 т. М., Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. Т. 3. Стр. 273 — 289.
Оригинал здесь: Русская виртуальная библиотека.
Жертву принесши богам, да пошлют Илиону спасенье,
Гектор поспешно потек по красиво устроенным стогнам,
Замок высокий Пергама пройдя, наконец он достигнул
Скейских ворот, ведущих из града в широкое поле.
Там Гетеонову дочь Андромаху, супругу, он встретил,
С нею был сын. На груди у кормилицы нежный младенец
Тихо лежал: как звезда лучезарная, был он прекрасен,
Гектор Скамандрием на?звал его, от других он был прозван
Астианаксом (понеже лишь Гектор защитой был града).
Ласково руку пожавши ему, Андромаха сказала:
‘Неумолимый, отважность погубит тебя. Не жалеешь
Ты ни о сыне своем в пеленах, ни о бедной супруге,
Скоро вдове безотрадной, ахейцы тебя неизбежно,
Силою всею напав, умертвят. Для меня же бы лучше
В землю сокрыться, тебя потеряв: что будет со мною,
Если тебя, отнятого роком могучим, не станет?
Горе! уж нет у меня ни отца, ни матери нежной,
Мой отец умерщвлен Ахиллесом божественным, Фивы,
Град киликиян, с блестящими златом вратами разрушив,
Сам он убил Гетеона, но не взял оружия, чуждый
Мысли такой, он с оружием вместе сожжению предал
Кости родителя, в почесть ему погребальный насыпал
Холм, и платанами горные нимфы тот холм обсадили.
Семеро братьев еще у меня оставалось в отчизне —
Все они в день единый повержены в бездну Аида:
Всех беспощадной рукой умертвил Ахиллес быстроногий.
Матерь царицу от пажитей густолесистого Плака
В рабство добычей войны он увлек, но за выкуп великий
Скоро ей отдал свободу, чтоб пала от стрел Артемиды.
Гектор, ты все мне теперь: и отец и нежная матерь,
Ты мой единственный брат, о Гектор, цветущий супруг мой.
Будь же ко мне сострадателен, здесь останься на башне,
Сыну не дай сиротства, супруге не дай быть вдовою,
Там на холме смоковницы войско поставь: нападенье
Легче оттуда на град, там открыты для приступа стены.
С той стороны уже трикраты на нас покушались
Оба Аякса, Идоменей, Диомед и Атриды’.
Кротко ответствует гривистым шлемом украшенный Гектор:
‘О Андромаха, и я о том же печалюсь, но стыд мне
Будет тогда от троянских мужей и от жен Илиона,
Если, как робкий, сюда удалюсь, уклоняся от боя,
То запрещает и сердце, доныне привык я спокойно
Бодрствовать духом и биться у всех впереди, охраняя
Трою, великую славу отца и мою, но предвидит
Вещее сердце и тайно гласит мне тревожное чувство:
Некогда день сей наступит — падет священная Троя,
С нею Приам и народ царя копьеносного бодрый.
Но не Трои грядущее горе, не участь Гекубы,
Ни же Приамова гибель, ни же столь многих, столь храбрых
Братьев моих истребленье, тогда неизбежно падущих
В прах под рукою врага, сокрушают ныне так сильно
Душу мою, как мысль о тебе, Андромаха, когда ты,
Вслед за одеянным медною бронею мужем ахейским,
Плача, отсюда пойдешь, лишенная света свободы,
Или в Аргосе будешь с рабынями ткать для царицы,
Иль, утомленная, тяжким сосудом в ключе Гиперейском
Черпая воду, будешь в слезах поминать о Пергаме.
Может быть, видя, как плачешь в своем одиночестве, скажут:
‘Вот вдова знаменитого Гектора, бывшего первым
В войске троянском в те дни, как сражались у стен Илиона’.
То услыша, ты с новою вспомнишь тоской, что на свете
Нет уж того, кто от рабства надежною был бы защитой.
Нет! я лучше хочу, чтоб меня бездыханного скрыли
В землю, чем слышать о плаче твоем и крушительном плене’.
Так ответствовал Гектор, и к сыну руки простер он,
Робко от них отклонился и к лону кормилицы с криком
Бросился милый младенец, дичася отца, устрашенный
Ярким блистанием лат и косматою гривою шлема,
Грозно над ним зашумевшею с медноогромного гребня.
С грустной улыбкой и мать и отец посмотрели на сына.
Шлем с головы снимает поспешно блистательный Гектор,
Бранный убор на землю кладет и, на руки взявши
Сына, целует его с умиленьем и нежно лелеет.
Громко взывает потом он к бессмертным богам и Зевесу:
‘Царь Зевес! вы, боги Олимпа! молю вас, да будет
Некогда сын мой, как я, благолюбием первый в народе,
Столько же мышцею крепок и мощно господствует в Трое.
Пусть со временем скажут: Отца своего превзошел он!
Видя его из сраженья идущего с пышною броней,
Снятой с врага — и такая хвала да порадует матерь’.
Так сказав, положил он в объятия нежной супруги
Сына. Она, улыбаясь сквозь слезы, душистым покровом
Персей одела его, и, глубокой печалию полный,
Гектор, ее приласкавши рукою, приветно сказал ей:
‘Бедная, ты не должна обо мне сокрушаться так много,
Против судьбы я никем преждевременно сослан не буду
В темный Аид, но судьбы ни единый еще не избегнул
Смертный, родившийся раз на земле, ни смелый, ни робкий.
С миром же в дом свой пойди: занимайся порядком хозяйства,
Пряжей, тканьем, наблюдай, чтоб рабы и рабыни в работе
Были прилежны своей, о войне же иметь попеченье —
Дело троянских мужей и мое из всех наиболе’.
Кончив, свой гривистый шлем поднимает блистательный Гектор.
Медленным шагом и часто назад озираясь и слезы
Горькие молча лия, Андромаха пошла и достигла
Скоро обители Гектора, много служительниц было
Собрано там за работою, все сокрушалися с нею,
Заживо Гектор был в доме оплакан своем. ‘Неизбежно, —
Мнили они, — он погибнет, мы вечно его не увидим’.
Истину вещая скорбь предсказала им, время настало
Сбыться тому, что давно предназначено было: но прежде
Славой великой покрылся могучий защитник Пергама.
Пал Патрокл от руки благородного Гектора, втуне
Шлем Ахиллесов и щит покрывали его, неизбежный
Час судьбы наступил — и с Патроклова хладного трупа
Гектор совлек Ахиллесову броню, и сеча зажглася
Вкруг бездыханного юноши, прежде столь бодрого в битве.
‘Я к кораблям Антилоха послал возвестить Ахиллесу
Гибель Патрокла, но знаю, что к нам не прядет он на помощь,
Сколь ни кипел бы на Гектора злобою… Он безоружен.
Нам одним защищать умерщвленного друга. Упорно
Будем стоять за него, спасем бездыханное тело’. —
Так говорил Менелай Теламонову сыну Аяксу.
‘Правда, Атрид знаменитый, — Аякс отвечал Менелаю, —
Ты с Мерионом Патрокла храни, наклонитесь и тело,
Взяв на плеча, несите из боя. Мы ж, оба Аякса,
Равные мужеством сердца, всегда неразлучные в битве,
Будем стремленье троян и великого Гектора дружно
Грудью своей отражать, охраняя отшествие ваше’.
Царь Менелай с Мерионом подъемлют Патроклово тело
Сильной рукою с земли: ужаснулись трояне, увидя
Тело во власти ахеян, и бросились с воплем за ними.
Словно как псы, упредя звероловцев младых, на лесного
Вепря, когда он поранен, кидаются вдруг, но лишь только,
Бешеный, он, ощетинясь, на них обернется, в испуге
Все рассыпаются — так и трояне сначала стремятся
Бодро вперед, подымая мечи и двуострые копья,
Но лишь только Аяксы в лице им лицем обратятся —
Все бледнеют и боя начать ни один не дерзает.
Царь Менелай с Мерионом бесстрашно, медлительным шагом,
Идут вперед, унося из сраженья Патроклово тело,
Их защищают Аяксы, блистательный Гектор с Энеем
Рвутся, как львы разъяренные, силясь добычу похитить,
Страшной грозой к кораблям приближается шумная битва.
Робко меж тем Антилох к Ахиллесовой ставке подходит.
Он сидел впереди кораблей недалеко от моря,
Мрачен, тревожимый думой о том, что уже совершилось.
‘Горе! — он мыслил. — Зачем к кораблям в беспорядке теснятся
Снова ахейцы, покинув сраженье? Страшусь, что со мною
Сбудется то, что давно предсказала мне матерь: что должен
Прежде меня от троян мирмидонец погибнуть храбрейший.
Сердце дрожит, уж не пал ли Менетиев сын? Непреклонный
Друг! а я умолял уйти к кораблям, отразивши
Вражий пожар и отнюдь не испытывать с Гектором силы’.
Так размышлял Ахиллес — и пред ним с сокрушительной вестью
Сын престарелого Нестора, слезы лиющий, явился.
‘Горе мне! сын благородный Пелея, ты должен о страшной
Слышать беде, какой никогда не должно бы случиться!
Пал Патрокл: уж теперь за его бездыханное тело
Бьются, он наг — оружие Гектор могучий похитил’.
Мрачное облако скорби лице Ахиллеса покрыло.
Обе он горсти наполнивши пеплом, главу им осыпал,
Лик молодой почернел, почернела одежда и сам он,
Телом великим пространство покрывши великое, в прахе
Был распростерт, и волосы рвал, и бился об землю.
Девы, им купно с Патроклом плененные, в страхе из ставки
Выбежав, громко вопили над ним и перси терзали.
С ними стенал Антилох, заливаясь слезами, всей силой
Он Ахиллесовы руки держал, чтоб в безумии горя
Сам он себе не пронзил изощренным оружием груди.
С страшным воплем он плакал. Его услышала матерь,
В доме седого отца, на дне глубокого моря.
Громко она зарыдала, и к ней собрались Нереиды,
Сестры младые, морской глубины златовласые девы.
Полон был ими подводный серебряный дом, поражали
Все они перси, печалясь с сестрой. Им Фетида сказала:
‘Милые сестры, Нерея бессмертные дочери, много,
Много печали на сердце моем, о, горе мне бедной!
Мне, Ахиллеса великого матери! Мною рожденный
Сын, столь душой благородный, столь мужеством славный, в героях
Первый… он цвел, как младое прекрасное древо, с любовью
Нежной воспитанный, вырос и, мной наконец к Илиону
Посланный, поплыл туда в кораблях острогрудых… и вечно
Мне уж его не увидеть в отеческом доме Пелея,
Но доколе и жив он, сиянием дня озаренный,
Он осужден на страданье, и матерь ему не поможет.
Милые сестры, покинем глубокое море, мне должно.
Должно сына увидеть, мне должно проведать, какое
Новое горе ему, не вступавшему в бой, приключилось’.
Так сказав, из пещеры выходит Фетида, и с нею
Сестры, Нереевы дочери, слезы лиющие. Волны
Моря кругом их шумят, разделяясь. Достигнувши Трои,
На берег всходят одна за другою в том месте, где зрелись
Все корабли мирмидонян кругом Ахиллесовой ставки.
Матерь к нему подошла, зарыдала над ним и, обнявши
Нежной рукой преклоненную голову сына, сказала:
‘Что же ты плачешь? Что бодрую душу твою сокрушило?
Будь откровенен со мною! Зевес Громовержец исполнил
Все, о чем ты молился, подъемля здесь руки. Ахейцы
Много стыда претерпели, утратив тебя, и, теснимы
Силой врагов к кораблям, безнадежно тебя призывали’.
Тяжко, тяжко вздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий:
‘Матерь, не тщетно молил я, исполнил Зевес Громовержец
Все, но какая в том польза, когда потерял я Патрокла,
Друга нежнейшего, милого мне, как сиянье дневное?
Он погиб, и оружие Гектор-убийца похитил,
Крепкое, дивное, дар от богов олимпийских Пелею
В оный день, как тебя сочетали, бессмертную, с смертным.
Было бы лучше, когда б ты осталась богинею моря,
Лучше, когда бы простой, не бессмертной супруги супругом
Был Пелей: бесконечной тоской по утраченном сыне
Будешь ты ныне крушиться, уж вечно его не увидишь
В доме отца. Да и сердце мое запрещает мне доле
Здесь меж живыми скитаться, но прежде Гектор заплатит
Мне за Патроклову жизнь, под моею ногой издыхая’.
Матерь, лиющая слезы, ответствует: ‘То, что сказал ты,
Мне возвещает, что жизни твоей прекращение близко:
Сам ты за Гектором вслед неминуемо должен погибнуть —
Так повелела судьба’. Ахиллес возразил ей угрюмо:
‘Пусть я погибну теперь! Что в жизни, если Патрокла
Мне защитить не дано? Далеко от любимой отчизны
Пал он, а я не пришел отразить ненавистную гибель.
Что я? Родительских мирных полей суждено не видать мне,
Жизни Патрокла спасти я не мог, не мог быть защитой
Стольким друзьям благородным, от сильного Гектора падшим.
Здесь я сижу, позади кораблей, бесполезное бремя
Свету, я, Ахиллес, из всех меднолатных ахеян
В битве храбрейший, хотя на совете другим уступаю.
О! да погибнут вражда и гнев, отемняющий часто
Разум мудрейшим! сначала он сладостней меда, но скоро
Пламень снедающий в сердце, вкусившем его, зажигает.
Так и меня раздражил Агамемнон, царей повелитель.
Но пусть будет прошедшим прошедшее, сколь ни прискорбно
Сердцу оно — раздраженное сердце должно покориться.
Я иду — не избегнешь меня ты, Патроклов убийца,
Гектор. Свой жребий принять я готов, когда ни назначат
Вечный Зевес и бессмертные боги Олимпа, и мне ли
Ныне роптать на судьбу, когда и Алкид благородный,
Сын Громовержца любимый, был некогда ею постигнут?
Если подобный удел и меня ожидает, пусть лягу
В землю, дыханье утратив, но славу великую прежде
Здесь соберу, быстротечный жизни в замену, здесь многих
Дев полногрудых дарданских принужу крушиться и слезы
С юных ланит отирать, закрывши руками
Лица и вздохи спирая в груди, раздираемой горем.
Скоро узнают, что я отдохнул. А ты не надейся,
Матерь, меня удержать: никогда я не буду покорен’.