Илиада Гомера, переведенная Гнедичем, Гнедич Николай Иванович, Год: 1826

Илиада
Время на прочтение: 69 минут(ы)
Скачать в PDF

Н. И. Гнедич

Илиада Гомера, переведенная Гнедичем
(Предисловие и содержание глав)

Н. И. Гнедич. Стихотворения
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., ‘Советский писатель’ 1956
Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Н. Медведевой

,
,
.

Гомер каждому, и юноше и мужу и старцу,
столько дает, сколько кто может взять.

. .

ПРЕДИСЛОВИЕ

Позже, нежели бы мог, и не в том виде, как бы желал, издаю перевод ‘Илиады’. Долговременная болезнь воспрепятствовала мне ранее напечатать его и присовокупить введение и примечания, они требовали много времени для такого рода объяснений творения древнего, какой избран мною и отрывком был напечатан в ‘Сыне отечества’. {1826 г., No 20.}
Впрочем, изъяснение древних писателей не есть непременная обязанность переводчиков, когда от нее отказывается даже Вольф, ученейший, последний издатель поэм Гомеровых: он почитает изъяснение их делом, для него посторонним, {Wolf. Horaer. Oper. Lips. 1804. Praefat. Prior. Edit. pag. IX.} трудом, для которого нужна целая жизнь. Оно, в самом деле, когда изъяснять писателя не для детей, составляет особую, обширную науку археолога. Ввесть в круг понятий, нравов и вещей, познакомить с страною и духом века, в которых писатель жил, — вот что способствует к лучшему уразумению творений древних и чего требует читатель.
Не удовлетворяя сей нужды его, я сожалею тем более, что у нас нет еще никаких руководств к понятиям справедливым о древности и, следственно, к чтению с удовольствием и пользою писателей древних. Фосс мог издать свой перевод Гомера без всяких примечаний: он не опасался никаких недоразумений со стороны читателя. Германец, желающий изучать поэмы Гомера в славном переводе Фосса, может окружить себя целою библиотекою ученейших творений, разливающих яркий свет на словесность и мир древних. Шлоссер, глубокомысленный немецкий писатель, в сочинении своем Всеобщая История Древности, {Histoire universelle de l’Antiquite, par Schlosser. Paris, 1828.} быстро излагая характер и дух веков героических Греции, для изображения коих заимствует важнейшие черты из поэм Гомеровых, между прочим, говорит: ‘Нахожу бесполезным долее останавливаться на сем предмете: изучение Гомера так же тесно соединено с воспитанием юношества германского, как могло быть у греков’. Когда бы и мне можно было то же сказать о воспитании русского юношества, я также почел бы ненужным говорить об Гомере при переводе поэмы его.
Но древняя тьма лежит на рощах русского Ликея. Наши учители до сих пор головы героев Гомеровых ненаказанно украшают перьями, а руки вооружают сталью и булатом. И мы, ученики, оставляемые учителями в понятиях о древности, совершенно превратных, удивляемся, что Гомер своих героев сравнивает с мухами, богинь с псицами, сожалеем о переводчиках его, которые такими дикостями оскорбляют вкус наш. ‘Надобно подлинник приноравливать к стране и веку, в котором пишут, adapter (l’original) au pays et au siecle, ou l’on ecrit’. {Woode, sur le Genie d’Homer. Примечания французского переводчика, стр. 73. Также примечания к переводам Гомера г-жи Дасье и Битобе.}
Так некогда думали во Франции, в Англии, {‘Повторения речей, употребляемые Гомером, могли нравиться слуху древних, но они оскорбят наш, должно их оставлять, когда из этого происходит красота’. Так рассуждает Попе в своем предисловии к Гомеру. OEuvres complet. d’Alex. Pope. Тот. V, p. 367.} так еще многие не перестали думать в России, у нас еще господствуют те односторонние литературные суждения, которые достались нам в наследство от покойных аббатов. Предисловие к поэме Гомера, хотя краткое, у нас не лишнее. Читатель ‘Илиады’, если она его найдет, по крайней мере не будет искать в древнем поэте чего не должно и требовать от переводчика чего не следует.

——

Поэмы Гомера, по признанию лучших критиков, древни, как псалмы Давида, они сочинены около 150 лет после разорения Трои. Предполагают, что ‘Илиада’ первоначально не составляла одной поэмы и что нынешняя форма ей дана после. Здесь не место входить в исследования подробнейшие. Сто лет после Гомера Ликург, законодатель спартанский, принес из Ионии в Грецию отдельные песни ‘Илиады’ и ‘Одиссеи’, 250 лет спустя Пизистрат, правитель афинский, собрал их, и его сын, Гиппарх, повелел, чтобы их пели во время Панафенеев, празднеств в честь Афины, покровительницы города. Аристотель сделал из них для Александра Великого список, старательно им выправленный. После, не упоминая о рапсодах, философах, софистах, грамматиках, схолиастах, толковавших и поправлявших Гомера, Аристарх Самосский и Аристофан, библиотекарь александрийский, более всех других занимались исправлением текста, щедро награждаемые за труды свои золотом Птоломея, царя египетского, который одною любовью к наукам обессмертил имя свое. Их список есть образец печатных изданий поэм Гомеровых.
Ошибается, кто сии поэмы принимает в понятии этого слова народном или школьном. Понятие и суждение о предмете всегда несправедливо, когда смотрят на него с одной и сверх того не с надлежащей точки зрения. Подобные понятия, неясные, часто ложные, не удовлетворяют ни уму, ни сердцу. По мере верности и разносторонности воззрений удовольствие возрастает, и мы с новым, живейшим чувством наслаждаемся книгою, картиною, статуей, на которые прежде смотрели равнодушно, не зная, с какой стороны должно было смотреть.
Гомер никогда не мог быть книгою общею, а тем более в наше время, в век переворотов всех мнений человеческих, переворотов, бывших, впрочем, и прежде, вновь быть имеющих и всегда оканчивающихся тем, что разум человека обращался вновь к одним и тем же вечным началам истинного и прекрасного. Поэмы Гомера не суть произведения чисто поэтические, в них напрасно будут искать одного наслаждения, какое привыкли находить в поэзии современной, живой для нас всеми своими сторонами. ‘Илиада’, в отношении к нам, есть, так сказать, первая история народа мертвого, но какая история! Были герои до Ахиллеса, не одно приключение романическое и не в одном царстве волновало, подымало, вооружало народы, ‘Илиада’ одна сотворила великое воспоминание. Как греки достигли общежития, в ‘Илиаде’ изображенного? Мы не знаем — история молчит, но творения песнопевца, подобно яркому воздушному огню среди глубокой ночи, озаряют мрачную древность. ‘Илиада’ заключает в себе целый мир, не мечтательный, воображением украшенный, но списанный таким, каков он был, мир древний, с его богами, религиею, философиею, историею, географиею, нравами, обычаями — словом, всем, чем была древняя Греция. Творение Гомера есть превосходнейшая энциклопедия древности.
С такой точки зрения должно смотреть на поэмы Гомера. Они подобны книгам Бытия, суть печать и зерцало века. И кто любит восходить к юности человечества, чтобы созерцать нагую прелесть природы или питаться уроками времен минувших, пред тем целый мир, земной и небесный, разовьется в ‘Илиаде’ картиною чудесною, кипящею жизнью и движением, прекраснейшею и величайшею, какую только создавал гений человека. Не славу одного какого-либо племени, но целого великого народа, не одни блестящие свойства какого-либо героя, но все характеры, все страсти человечества юного, все стороны жизни героической обнял и изобразил великий живописец древности. Чтобы читать картину его, чтобы наслаждаться и исполинскими образами, рукой гения набросанными, и мелкими подробностями, художнически оконченными, нужны предуготовительные познания. Но большая часть людей не считает их нужными, когда произносит суждения. Мы, с образом мыслей, нам свойственным, судим народ, имевший другой образ мыслей, подчиняем его обязанностям и условиям, какие общество налагает на нас. Забывая даже различие религии, а с нею и нравственности, мы заключаем, что справедливое и несправедливое, нежное и суровое, пристойное и непристойное наше, сегодняшнее, было таким и за три тысячи лет. И вот почему судим ложно о героях Гомеровых. Воображание без понятий не говорит, или темно говорит сердцу. Надобно переселиться в век Гомера, сделаться его современником, жить с героями, чтобы хорошо понимать их. Тогда Ахиллес, который на лире воспевает героев и сам жарит баранов, который свирепствует над мертвым Гектором и отцу его, Приаму, так великодушно предлагает и вечерю и ночлег у себя в куще, не покажется нам лицом фантастическим, воображением преувеличенным, но действительным сыном, совершенным представителем великих веков героических, когда воля и сила человечества развивалась со всей свободою, когда добродетели и пороки были еще исполинские, когда силою, мужеством, деятельностью и вдохновением человек возвышался до богов. Тогда мир, за три тысячи лет существовавший, не будет для нас мертвым и чуждым во всех отношениях: ибо сердце человеческое не умирает и не изменяется, ибо сердце не принадлежит ни нации, ни стране, но всем общее, оно и прежде билось теми же чувствами, кипело теми же страстями и говорило тем же языком. Мы поймем язык сей, вечно живой, и в гневе Ахиллеса, и в гордости Агамемнона, и в горести Приама, несмотря на образ выражения, столь далекий от нашего.
Так, язык страстей человечества юного, кипящего всею полнотою силы и духа, еще не стесняемый условиями образованности, излившийся со всей свободой и со всей простотою душ царей-пастырей, не мог быть образом выражения подобен нашему, он не облекался в блестящие и разнообразные формы, которые мы изыскиваем, или, лучше сказать, он не имел других форм, кроме вдохновению принадлежащих — простоты и силы. Из сих начал истекают величайшие красоты поэзии гомерической, красоты, не включая местных, всемирные и вечные, как природа и сердце человека. Гомер и природа — одно и то же. ‘Двадцать столетий протекло по лицу земли, — говорит почтенный Муравьев (M. H.), — а я нахожу, что самые сокровеннейшие чувствования сердца моего столь же живы в творениях Гомера, как будто происходят во мне самом’.
Сия простота сказания, жизни, нравов, изображаемых в ‘Илиаде’, и многие особенные свойства поэзии, в ней раскрытой, сильно напоминают глубокую древность Востока, и поэмы Гомера сближают, в литературном отношении, с писаниями Библии. Та же торжественная важность и величественная простота в речах, то же участие божества в связях семейств, непосредственное явление его, торжественность и значительность его слов. Сии многоразличные сравнения и подобия в ‘Илиаде’, как образы, как примеры для объяснения и вразумления, суть явные свойства языка жителя восточного, который обыкновенно рассеянное в обширном кругу природы и опыта собирает, чтобы быстро означить предметы. Патриархальность, свойственная всему западному Востоку, очевидна как в жизни, так и в образе управления многих племен, в ‘Илиаде’ изображаемых, но более всех у троян: цари их сами еще пасут стада, Приам в семействе своем более, нежели глава семейства: отец многочисленных сынов, он и царскую славу свою основывает, собственно, на обширном родстве, возвышаемый глубоким уважением, которое дети к нему оказывают, он их и отец и деспот, они его страшатся, воля его для них непременна. Сам Зевс, обыкновенно сидящий на Иде, являющийся среди грома и молнии, благодетельствующий вообще роду человеческому в древнем поколении Дардана, но частно способствующий одному против другого, племени Анхизову против преемников Приамовых, есть такой же бог семейства, как Иегова в истории праотцев.
Таким образом, язык, и вообще образ повествования творца ‘Илиады’, истекающий из тех же начал простоты, более всего отличен, он совершенно противоположен всем его последователям, начиная от Виргилия. В нем не найдут обычных красот стихотворцев ученых, выражений искусственных, фраз сочиняемых, в которых видна работа и которым в наше время предпочтительно удивляются. Из уст сына природы, гения, одушевляемого полнотою духа и силы, не исходит ничего мелкого, ничего изысканного. Выражение духа его вольно, как игра фантазии, и льется свободно, подобно реке величественной. К стихам его, кажется, не касались поправки: все они излилися, кажется, по первому внушению. Музы диктовали, а Гомер писал, говорили древние.
В образе повествования гений Гомеров подобен счастливому небу Греции, вечно ясному и спокойному. Обымая небо и землю, он в высочайшем парении сохраняет важное спокойствие, подобно орлу, который, плавая в высотах поднебесных, часто кажется неподвижным на воздухе. Богатства его поэзии неисчислимы: она заключает в себе все роды. Гений Гомеров подобен океану, который приемлет б себя все реки. Сколько задумчивых элегий, веселых идиллий смешано с грозными, трагическими картинами эпопеи. Картины сии чудны своей жизнию, Гомер не описывает предмета, но как бы ставит перед глаза: вы его видите. Это волшебство производят простота и сила рассказа. Не менее удивительна противоположность сих картин: ничего нет проще, естественнее и трогательнее одних, в которых дышит нагая красота природы, ничего нет величественнее, поразительнее, в которых все образцы ознаменованы возвышенностью и величием необычайным, титаническим, как образы сынов мира первобытного, воспоминания о котором носилися в веках героических и питали поэзию.
Говоря вообще, гений Гомера мужествен, иногда даже суров, его картины подобны ваяниям древности, которых формы, сильные и строгие, как в ваяниях Парфенона, удивляют изнеженность нашего вкуса. Причины сей мужественности гения древнего заключаются сколько в простоте нравов, столько в религии и отношениях женского пола к тогдашнему обществу, совершенно противоположных нашему. От сей последней причины словесность древних, и особенно греков, была, по выражению Ф. Шлегеля, словесностью, так сказать, мужеской и в некоторых частях осталась навсегда суровее и грубее, нежели их умственное образование.
Не ставя алтарей Гомеру, как Скалигер Виргилию — поклонение, несообразное с успехами разума, — скажем вообще: Гомер, в отношении к нам, не есть образец, до которого дух человеческий в поэзии возвыситься может, но он определяет ту черту, от которой гений древнего человека устремил смелый полет, круг, который обнял, и предел, до которого достигнул. В таком отношении поэтические творения Гомера, без сомнения, суть произведения совершеннейшие. Поэт, оратор, историк, воин и гражданин — могут черпать в них полезные уроки, они исполнены глубокого смысла. Начиная от Александра Великого, который хранил ‘Илиаду’ в золотом ковчеге и клал себе под голову, Гомер есть любимый писатель всех великих людей и, как говорит знаменитый историк Мюллер, лучший учитель первейшей науки — мудрости.
По сим легким очертаниям {Для дополнения понятий о Гомере едва ли найдет читатель, даже на языках иностранных, что-либо лучшее и столь верное, как мысли о нем Муравьева (M. H.), писателя, который так хорошо был знаком с древними и в творениях своих оставил прекрасную душу и богатые плоды познаний. Не излишним считаю присовокупить их:
‘Кажется, что юная природа истощила все свои силы и хитрости на образование разумов и дарований. Каких она имела любимцев и наперсников в первых зрителях ее прелести! Нет, скажу я (подобно Гомерову Нестору), нынешний век не увидит мужей, равняющихся с богоподобным певцом Ахиллесовым… Природа сияла тогда собственными красотами и не обременялася украшениями, которые думают ныне придать ей люди. Люди воспитаны были в лоне ее и не гнушались тем, что представляла им с младенчества любящая их воспитательница. Вкус их не был изнежен. Красоты природные преимуществовали над красотами условными. Роскошь не налагала насильственных и странных своих законов. Благопристойностию была только единая драгоценная стыдливость, вдохновенная природою, тем более наблюдаемая и ненарушаемая, что предписания ее не отягощалися хитрыми толкованиями ложного стыда. Все таинства природы выражены у древних с сим восхитительным чистосердечием, которое не мыслит худого. Не есть то бесстыдство, но некая прелесть целомудрия, не имеющего причины таиться. Любовь имела только одну простоту и беззлобие покрывалом. Сие покрывало есть такое одеяние, которое наиболее ее ограждает от очей непросвещенных. Изменило бы ей притворство, и простота, хранитель священного к ней почтения, простота, прекраснейшая хитрость любви… Нет ни одной черты величественного и чудесного стихотворства, которая не была бы в сокровищнице древних… Не знает тот эпического стихотворства, кому не нравится Гомер. Его сказки, его длинные речи в сражениях, самые ошибки его стократно драгоценнее для стихотворства, нежели измеренные шаги писателя, никогда не падающего единственно потому, что он никогда не имеет силы возвыситься’. Полн. собр. соч. M. H. Муравьева, т. III, стр. 295.} можно видеть, что, за исключением свойств механических, как гармония и проч., отличительные свойства поэзии, языка и повествования Гомерова суть простота, сила и важное спокойствие. Да не помыслят, однако, что важность сия состоит в однообразной высокости слога, которую иначе не можно передать нам, как языком славянским. При бесчисленном разнообразии характеров и предметов, заключаемых ‘Илиадой’ в сих переходах от Олимпа к кухням, от совета богов к спорам героев, часто грубым, от Ферсита, представителя наглой черни, каркающего подобно вороне, по выражению Гомера, {Илиада. Песнь II, стих греческ. и русск. 212.} к пышному витийству Одиссея, от пламенного Ахиллеса к кроткому сладкоречивому Нестору, и проч., Гомер, естественно, не мог быть однообразен ни в языке, ни в слоге, от высокости их он должен был нисходить до простоты языка народного. Но важное спокойствие повествования его состоит в каком-то важном течении речей, одному гекзаметру свойственном, которое, связывая стих со стихом, льется, как волны, непрерывно, до конца периодов поэтических, без сих оборотов коротких, фраз отрывистых, принадлежащих слогу искусственному.
Чтобы сохранить свойства сии поэзии древней, столь вообще противоположные тому, чего мы от наших поэтов требуем, переводчику Гомера должно отречься от раболепства перед вкусом гостиных, перед сей прихотливой утонченностью и изнеженностью обществ, которых одобрения мы робко ищем, но коих требования и взыскательность связывают, обессиливают язык. Преимущества нашего языка поэтического пленительны, и особенно сей цвет прекрасного пола, сладостная нежность, но они были бы неуместны в поэмах Гомера. Знаю, что для наших читателей успех мог быть несомнительнее вроде перевода вольного, как Попиев или Чезаротти. Но почитатели древности не прощают сим великим поэтам, что они осмелились преобразить отца поэзии, {Prolegom. ad Horaer. F. Wolfii, p. 82.} дабы сделать его более сообразным с требованием и вкусом века их. Требования переменятся, вкус века пройдет, между тем как многие тысячи лет Гомер не проходит. Это памятник древности, требующий от переводчика не новой ‘Илиады’, как Попиева, но, так сказать, слепка, который бы, сколько позволяет свойство языка, был подобен слепкам ваятельным. А какой язык, если не наш, богатый, гибкий, прозодический, обладает драгоценнейшим свойством, особенно для перевода с греческого, свободным словорасположением, свойством, давшим и переводу славянской Библии точность слепка, хотя, впрочем, сему благоприятствовал не один язык, но и самое время: народ не имел еще ни литературы, ни критики. {Почтенные прелагатели Библии, по набожному образу мыслей, переводили слово в слово, не опасаясь оскорблять язык, еще не имевший словесности, и не думая, хорош ли оборот или нет. Но красоты подлинника выливались в переводе сами собою: следствие того, что язык славянский, как и русский, имея свободное словорасположение, легко принимает и движение фраз и формы идей греческих. Сему, впрочем, не менее способствовало и чудное сродство сих языков, так хорошо доказанное отцом К. Экономидом. Опыт о сродстве языка славяно-российского с греческим. С.-Петербург, 1828.} Как бы то ни было, но вольные переводы выгоднее для переводчика, нежели для подлинника. Я предпочел выгоды Гомера своим, решился переводить с возможною верностью, но переводить поэта стихами на язык, имеющий словесность: условия, которые, разумеется, лишили меня способов, хотя бы я и желал, переводить, как Мефодий и Кирилл, буквально, не страшась оскорблять язык и не опуская даже греческих частиц , , , и проч., которые сими прелагателями Библии на язык славянский все удержаны. {*} Впрочем, известно, что один грамматический смысл не составляет еще поэзии. Смысл иностранных слов находится в лексиконе, и каждый умеющий приискать значение слова был бы в таком случае хороший переводчик. Робкое сохранение мыслей — не перевод их, ежели они, как говорит Муравьев (M. H.), не производят того же чувствования, не приводят в действо сего насильственного волшебства, которое обладает душою.
{* Обстоятельство, повидимому, мелочное, но в отношении к переводу ‘Илиады’ достойное примечания. В языке Гомера и вообще поэтов греческих находится необыкновенное обилие частиц и союзов: , , , , , . Это произошло оттого, думает Платон, что у греков стих образовался прежде прозы. Частицы сии, особенно , по-русски — же, так часто употребляются Гомером, что иные стихи, как замечает Гейне, кажутся необработанными. Как бы то ни было, но именно эти частицы составляют связь, порядок и необыкновенную ясность речи Гомеровой и так часто, так хорошо служат поэту к наполнению меры. Эти частицы для стиха Гомерова то, что маленькие камушки для строения, готовые всегда наполнить промежуток и наконец составить с большими камнями целое крепкое здание. Таким образом, опущение сих частиц составляет немаловажное затруднение в стихотворном переводе Гомера. Чем заменить пустоту, отсутствие звуков, не имеющих иногда значения, но составляющих полноту стиха или гармонию ритма?
Кстати другое примечание. Для всех переводчиков правило без исключения: собственные имена писать, как произносятся в языке, с которого переводят. Но, увлеченный употреблением, освятившим У нас даже Святцами неправильное произношение многих имен греческих, я, никем не остановленный, нечувствительно ему следовал и в половине уже перевода почувствовал, что делаю сам себе большое затруднение. Стих с собственным именем, а их в ‘Илиаде’ обильно, если в нем сохранять и выговор и ударение греческое, легче для перевода, но с изменением их затруднение представляется в каждом стихе, разумеется для механизма, а не для смысла. Таким образом, я почти сам себя наказал за нарушение вышесказанного правила, в нового рода именах, как Агамемнон и проч., удержал я греческое произношение, а не во всех, как бы следовало, постараюсь загладить вину сию, если нужда потребует второго издания. Впрочем, трудно сладить нам с собственными именами греческими. Одни из них введены в русский язык по произношению латинскому: Тезей, Феб, вместо Физей, Фив, другие по-греческому: Афина, Фивы, вместо латинского Атена, Тебы и проч. Надобно совершенно опрокинуть употребление, но тогда многие из имен зазвучат незнакомо, напр., под словами: Ива, Ихо узнает ли читатель Гебу, Эхо?}
В таком понятии о достоинстве перевода я был верен Гомеру, и, следуя умному изречению: {Кажется, Вальтер-Скотта.} должно переводить нравы так же, как и язык, я ничего не опускал, ничего не изменял. У великих писателей есть такие выражения, которых сила, хорошо чувствуемая, более, нежели целая книга, дает понятие о лице, которое произносит их, или о народе, который их употребляет. Делая выражения греческие русскими, должно было стараться, чтобы не сделать русскою мысли Гомеровой, но, что еще более, — не украшать подлинника. Очень легко украсить, а лучше сказать — подкрасить стих Гомера краскою нашей палитры, и он покажется щеголеватее, пышнее, лучше для нашего вкуса, но несравненно труднее сохранить его гомерическим, как он есть, ни хуже, ни лучше. Вот обязанность переводчика, и труд, кто его испытал, не легкий. Квинтилиан понимал его: facilius est plus facere, quam idem: легче сделать более, нежели то же. {De Institut. Orat. Lib. X. С. II.}
Таким образом, величайшая трудность, предстоящая переводчику древнего поэта, есть беспрерывная борьба с собственным духом, с собственною внутреннею силою, которых свободу должно беспрестанно обуздывать, ибо выражение оной было бы совершенно противоположно духу Гомера. До сих пор одни поэты Германии, в качестве переводчиков, вступали в сей подвиг и совершили его со славою.
Заключая, прошу об одном: не осуждать, если какой-либо оборот или выражение покажется странным, необыкновенным, но прежде или сверить с подлинником, или вспомнить, что и самые предметы, в ‘Илиаде’ изображаемые, многие для нас чужды, странны. Для перевода такой поэмы, исполненной подробностей и предметов технических, без сомнения, невозможно и не должно было ограничиваться языком гостиных и скудными еще нашими словарями. Я осмелился пользоваться и наречиями областными, хорошо или худо, это дело иное, но почему ими не пользоваться? {Например, словом воз? Некоторые принимают его только за кладь, но основательно ли это и по самому словопроизводству? Кроме того, миллионы людей русских, Украина и Малороссия, иначе не называют телеги, как воз. Гомерова , от -, со-возу, точнее и переведена быть не может, как воз, дабы отличить от его же слова — повозка.} Так диалекты греческие обогатили язык. Позволил себе вольности, нашею критикою осуждаемые, но употребляемые Гомером, оружия однородные, например: копье, пика, дрот, дротик, , , , , или меч, сабля, нож, { — кривой меч, сабля (ein Sabel, Riemer), Что у древних народов, особенно варварских, как фракийцы и другие союзники троян, употреблялась сабля, доказывают лучшие лексикографы, писатели древности и памятники оной. A collection of antiq. vases etc. By Hen. Moses. Lond. 1814, planch. 125.} , , , он употребляет, иногда в том же стихе, одно за другое, может быть для меры, может быть по своенравию, я желал сохранить и своенравия Гомера. В некоторых местах ‘Илиады’, особенно где касается до оружий, кораблей и проч., {Не могу не свидетельствовать благодарности А. Н. Оленину, как вообще за участие, какое принимал он в труде моем, так и за снисхождение, с каким сей просвещенный любитель древностей, похищая свободные минуты от своих многих занятий, предлагал мне изъяснения, касающиеся до греческих оружий и проч., изъяснения, которыми так бедны толкователи Гомера.} я, по моему понятию, может быть и ошибочному, не согласился с известными доныне переводами. Не могу в кратком предисловии изложить доказательств на защиту моего перевода, но предаю оный читателям, которые могут сверить с подлинником. Не прошу о снисхождении: читатель образованный сам окажет его к слабостям и ошибкам, человеку свойственным, если в труде моем худое не превышает хорошего. Что до критик, знаю, что если б сам великий Гомер поднял из гроба почтенную главу свою, Зоил, бросив обитель мрака, снова бы явился. Счастлив буду, когда найду суд просвещенный, он окажется полезным не мне одному: суждение есть жизнь словесности. Не могу, впрочем, думать, что перевод мой удовольствовал читателей, более меня сведущих в греческом языке, ибо я первый остаюся им недоволен.

——

Мне советовали, при издании ‘Илиады’, изложить теорию гекзаметра: труд бесполезный, как в нескольких тысячах стихов не найдут ее. Не считаю также нужным защищать гекзаметр как бы мою собственность, он сам себя защищает в стихах Жуковского и так же красноречиво, как некогда отвергаемое движение защитил тот грек, который, вместо возражений, встал и начал ходить. Русский гекзаметр существует, как существовал прежде, нежели начали им писать. Того нельзя ввести в язык, чего не дано ему природою. Французы могут ли иметь стопы? Не имели бы и мы, если б не было их в стихиях языка, мы только заняли имена греческие для стоп русских, и имею причины думать, что с помощью музыки, если б она так же тесно была соединена с поэзиею у нас, как у греков, мы могли бы иметь все те же стопы и то же их количество, quantitas, которое одна музыка, то есть род нотного, напевного произношения стихов, называвшегося Мелопея, придавала стопам в языках древних, и таким образом напевную прозодию поэтическую разрознила с прозодиею прозы. Иначе язык греческий выходил бы из закона природы, общего всем языкам на свете. Закон сей есть ударение.
О причинах, заставивших меня для перевода ‘Илиады’ избрать гекзаметр, сказать несколько слов почитаю нужным. Для трудящихся, в каком бы то ни было роде искусства, ничего нет печальнее, как видеть, что труд свой можно сделать лучше, и не иметь к тому способа. Таковы были мои чувствования при переводе ‘Илиады’ рифмованном. Кончив шесть песен, я убедился опытом, что перевод Гомера, как я его разумею, в стихах александрийских невозможен, по крайней мере для меня, что остается для этого один способ, лучший и вернейший — гекзаметр. Плененный образом повествования Гомерова, которого прелесть нераздельна с формою стиха, я начал испытывать, нет ли возможности произвесть русским гекзаметром впечатления, какое получил я, читая греческий. Люди образованные одобрили мой опыт, {И если кто-либо из них в том раскаиваться должен, то, без сомнения, первый С. С. Уваров. Красноречивое письмо его об гекзаметрах напечатано в книжк. Беседы, 1813 года.} и вот что дало мне смелость отвязать от позорного столпа стих Гомера и Виргилия, прикованный к нему Тредиаковским.
Говорю смелость, ибо читателям известно, что должно было вынести дерзнувшему из рук Геркулеса вырывать его палицу, а говоря проще, осмелившемуся бороться с предрассудком и врагом еще упорнейшим — самолюбием. Мы уступчивы в мнениях, которые составляем сами, собственным суждением, согласие, даваемое добровольно, вознаграждает наше самолюбие. Но в мнениях, которые нам внушены, которые приняты без рассуждения, так сказать на веру, и которые переменить нас заставляют, — мы непреклонны, обидно обнаружить, что мы были в невежах и судили без разумения дела. Вот главная причина воплей староверов литературных против гекзаметра. Читатель, может быть, помнит, какие познания обнаружили они в суждениях своих об гекзаметре, иные жаловались даже, что стих сей трудно читать: так дети, плохо ученые, с трудом читают книгу, по которой не учились. Но возрастет новое поколение, которого детство будет образованнее нашей старости, и гекзаметр покажется для него тем, чем он признан от всех народов просвещенных: высшим соображением гармонии поэтической.
Но кто уже и теперь не читает с восхищением Аббадоны, Гальционы, разрушения Трои — произведений, обогативших поэзию русскую? Кого не пленяет и лира Дельвига, счастливыми вдохновениями и стихом, столько музе любезным? — Итак, если мои собственные усилия несчастны, по крайней мере последствия не бесплодны.
Впрочем, не стих, Тилемахидою опозоренный, должен был устрашать меня при мысли о переводе ‘Илиады’. Верный своему убеждению, что гекзаметр, и без спондеев, имеет в языке русском обильные стихии для своего состава, я не смущался ни толками, ни пересудами. Но труд, в котором вс было для меня ново, стих, не имевший образцов и который, каково бы ни было его достоинство, с переводом поэмы чуженародной не мог вдруг сделаться родным, живым для слуха народа, и самая поэма, которой предмет так отдален от нас, которой красоты так чужды, так незнакомы нашему вкусу, но в которой между тем 17 т. стихов. Вот что должно было устрашать меня. Часто думал я: стих, которым я внутренне горжуся, может быть, исчезнет в огромной поэме, может быть, никто не обратит на него нового внимания после того, как я прочел его с чувством удовольствия…
Но не хочу быть неблагодарным: чистейшими удовольствиями в жизни обязан я Гомеру, и забывал труды, которые налагала на меня любовь к нему, и почту себя счастливейшим, если хотя искра огня небесного, в его вечных творениях горящего, и мои труды одушевила.

ПЕСНЬ I

СОДЕРЖАНИЕ

Воззвание к музе и изложение предмета песней, гнева Ахиллесова и его последствий, ст. 1-7. Причина распри между Агамемноном и Ахиллесом: Хриз, жрец Аполлона, приходит в стан ахеян, чтобы выкупить дочь свою, в предшествовавшие битвы, при разорении Фив плененную и наградою из добыч Агамемнону данную, 8-21 и 366. Агамемнон отвергает его с поруганием, жрец удаляется и молит Аполлона о мщении за обиду, бог на воинство ахейское посылает язву, она свирепствует, 22-32. Ахиллес, по внушению Геры, собирает совет, чтобы изыскать средство к отвращению бедствия, Калхас, верховный жрец, открывает истинную причину оного и объявляет, что только возвращением Хризеиды отцу ее и принесением жертв Аполлону прекратится язва, 53-100. Таким образом, раздраженный Агамемнон начинает распрю с Ахиллесом, возвратить Хризеиды не отказывается, но с тем, чтобы немедленно дано ему было возмездие, Ахиллес, негодуя на корыстолюбие царя, оскорбительно упрекает его, Агамемнон возражает еще оскорбительнее, и наконец грозит, что у самого Ахиллеса похитит Бризеиду, полученную им наградою от ахеян, 101-187. Ахиллес, оскорблением ожесточенный, обнажает меч на Агамемнона, является Паллада, ей покорялся, он укрощает гнев, но, понося Агамемнона, объявляет, что он с мирмидонами более не участвует в брани, 188-244. Нестор убеждает их смириться, но тщетно, 245-304. Собрание прервано. Ахиллес и Агамемнон удаляются враждебные, первый в стан свой, где, преданный гневу, остается без действия, 305 и 488. Последний отправляет Хризеиду к отцу с умилостивительными жертвами богу, воинство очищается и также приносит жертвы Аполлону, 305-317. Между тем Агамемнон, совершая угрозы, посылает увесть насильственно Бризеиду от Ахиллеса, 318-348. Ахиллес молит матерь свою Фетиду об отмщении за обиду, она обещает просить Зевса, когда он возвратится на Олимп, ибо, со всеми богами отшед к эфиопам, он не прежде как в двенадцатый день возвратится, 349-425. Между тем Хризеида привезена к отцу с жертвами Аполлону, по принесении оных бог умилостивляется и язву прекращает, 430-488. Зевс возвращается на Олимп, Фетида предстает ему тайно и молит бога отмстить за сына ее, он преклоняется и дает ей обет, что трояне будут победителями в брани, пока Ахиллеса не удовлетворят за оскорбление Агамемнон и ахейцы, 492-533. Гера, недоброжелательная троянам, уведав о сем тайном совете, пагубном, как подозревает она, ахейцам, ею покровительствуемым, раздражается, распря Геры и Зевса во время пиршества, 534-567. Опечален весь сонм богов, Гефест возвращает их к веселости, 568-600, и боги, с наступлением ночи прекратив пиршество, отходят ко сну, 601-611.

ПЕСНЬ II

СОДЕРЖАНИЕ

Зевс, дабы отмстить за обиду, Ахиллесу нанесенную, посылает Агамемнону, во время ночи, обольстительное сновидение, что он наконец завоюет Трою, ст. 1-40. Агамемнон, обольщенный и жаждущий без Ахиллеса взять Трою, спешит, и сновидение его и намерение вести на бой всех данаев, открыть старейшинам, потом немедленно сзывает собрание народное, 41-100. Но, не доверяя, готов ли народ, без Ахиллеса, вступить в сражение, испытывает дух его и притворно советует возвратиться в отечество, произнося свою речь с знаменитым в руках наследственным скиптром, 101-141. Народ, войною утомленный, не поняв намерения царя, быстро волнуется и бросается к кораблям, чтобы готовиться к отплытию, 142-154. Одиссей, Палладою возбужденный, нисшедшею с неба, убеждениями и угрозами укрощает смятение народное и своею властию вновь восстановляет собрание, 155-210. Ферсита, мужа безобразного и злословного, жестоко наказывает для примера другим, 211-277. Так укротив народ, Одиссей новою речью возбуждает его на брань, вспоминая, между прочим, прежние счастливые знамения и пророчество Калхаса, что Троя будет взята в десятый год брани, 278-335. В таком же разуме произносит речь Нестор, и вместе советует употребить некоторый род тактики, разделив народ на племена и колена, 336-368. Агамемнон начинает уже раскаиваться в своей распре с Ахиллесом, приказывает бой и бранным жаром одушевляет всех, 369-393. Все спешат вооружиться, между тем Агамемнон, заклав жертвы, старейших вогкдей приглашает на пиршество, прочие быстро, по своим кущам, приносят жертвы богам, насыщаются и готовятся к сражению, 394-440. Вестники, по совету Нестора, сзывают ахеян на бой, вожди строят их, каждый свое племя, и выводят к сражению, 441-483. Подробное исчисление кораблей, народов и вождей, которые с Агамемноном пришли на брань троянскую, 484-785. Трояне также, Политом извещенные о наступлении ахеян, под предводительством Гектора, и сами и союзники их, выходят в поле, к холму Батиеи, краткое исчисление троян, союзников и вождей их, 786-877.

ПЕСНЬ III

СОДЕРЖАНИЕ

Построенные воинства сходятся, трояне с криком, ахеяне тихо, ст. 1-15. Но до начатия сражения Парис вызывает на единоборство храбрейших из ахеян, выходит Менелай, устрашенный Парис отступает, 16-37. Скоро, однако, порицаемый Гектором, он решается на единоборство, долженствующее положить конец брани, 38-75. Гектор объявляет условия боя: победитель останется обладателем Елены и сокровищ, с нею похищенных, 76-95. Менелай, согласясь на оные, требует, чтобы договор был освящен присутствием Приама, 96-110. Воинства полагают оружия, с обеих сторон приготовляют жертвоприношения, 111-120. Между тем Елена, Ирисою извещенная о единоборстве Париса с Менелаем, всходит на башню Скейскую, откуда был вид на поле, 121-145. Старейшины троянские, там же собравшиеся, удивляются красоте ее, Приам ее расспрашивает, а она ему указывает и именует вождей ахейских: Агамемнона, 146-190, Одиссея, 191-224, Аякса, Идоменея, 225-233. Елена ищет в воинстве и братьев своих Диоскуридов, но не находит, 234-245. Приам, вестником приглашенный, приезжает к воинству, сопровождаемый Антенором, 246-268. Договор единоборства освящается жертвоприношением, которое совершается с обрядами и обыкновениями древности, 269-303. Приам возвращается в Трою, Гектор с Одиссеем измеряет место для битвы, бросает жребий, кому прежде начать ее, Парис и Менелай вооружаются, выходят, 304-344, сражаются, но Париса, уже побеждаемого, Киприда похищает и невредимого переносит в его почивальню, 345-382. Богиня туда же приводит Елену, против ее воли, и, него— дующую, поносящую Париса, покоряет нежным его желаниям, 383-448. Менелай бесполезно ищет скрывшегося противника, Агамемнон требует от троян условленных наград победителю, 449-461.

ПЕСНЬ IV

СОДЕРЖАНИЕ
Боги пиршествуют у Зевса, ст. 1-4. Он между тем говорит о бывшем единоборстве. (Оно, как видели, осталося сомнительным, ибо Парис хотя побежден, но не убит. Кроме этого, с исполнением условий единоборства, т. е. с возвращением Елены Менелаю, как победителю, кончилась бы брань троянская, и Зевс не исполнил бы обета, данного Фетиде, отмстить за обиду Ахиллеса уничижением ахеян в брани.) Вот почему Зевс предлагает на размышление богам: как устроить дело? возобновить ли брань, или положить мир между враждебными народами, возвратив Елену Менелаю и сохранив Трою? 6-19, Гера раздражается, ибо миром она не может удовольствовать ненависти своей к троянам, возражает, упрекает и принуждает Зевса согласиться на разрушение Трои, 20-49. Зевс, по ее убеждению, посылает на землю Афину, равно враждебную троянам, она убеждает Пандара пустить стрелу в Менелая, чтобы таким образом трояне нарушили договор и подали новую причину к брани, 50-104. Но Менелай ранен не в опасное место: Афина отвратила стрелу, язву осматривает и врачует Махаон, 105-219. Между тем трояне, вновь приняв оружие, наступают, ахеяне вооружаются, Агамемнон обходит воинство, 220-250, одних, как Идоменея, 251, Аяксов, 279, Нестора, 293, которые стояли уже в готовности, хвалит ревность, других, Менесфея, Одиссея, 327-364, Диомеда, которые нового нападения еще не слышали, упрекает в медленности, 365-421. После сего брань с обеих сторон возобновляется, боги воспламеняют сердца, Арей и Аполлон — троян, Афина — ахеян, 422-456, многие ознаменовывают доблесть: Антилох убивает Эхепола, 457, Агенор — Элефенора, 463, Аякс Теламонид — Симоизия, 473, Одиссей — Демокоона, 499, Диора, вождя эпеян, поражает Пирос-фракиец, 517, его — Фоас-этолиец, 527-538. С обеих сторон дело идет пламенно, 539-544.

ПЕСНЬ V

СОДЕРЖАНИЕ
Диомед, воспламененный Афиною, отличается мужеством: сынов Дареса одного убивает, другого обращает в бегство, ст. 1-29. Между тем Афина удаляет от битвы Арея, ахеяне отражают троян, многих убивают, которые и исчисляются, 30-84. Но ужасней всех свирепствует Диомед: раненный стрелою Пандара, 95-113, он немедленно исцеляется Афиною, его мольбой призванною, и, ею возбужденный разить Киприду, если бы она явилася в брани, сражается пламеннее прежнего и многих убивает, 114-165: Пандара, прежде пешим сражавшегося, а теперь на колеснице, вдвоем с Энеем, на него нападающего, убивает, 167-296, Энея, защищающего тело друга, ранит камнем, 297-310, Киприду, раненого сына уносящую из брани, уязвляет копьем в руку, 311-361. Киприда, Ирисою из битвы изведенная, выпрашивает у Арея колесницу и удаляется на Олимп, где матерь ее, Диона, утешает, Гера и Афина над нею издеваются, а Зевс дает ей благие советы, 352-431. Энея, оставленного Кипридою, Аполлон избавляет от свирепства Диомедова и вносит в свой храм троянский, где Лета и Артемида его исцеляют, а сам он, призрак Энея представя сражающимся, Арея вновь призывает ко брани, 432-460. Арей одушевляет троян, Сарпедон упреками воспламеняет Гектора, сражение возобновляется, и Эней, исцеленный, вновь предстает обрадованным троянам, 461-518. Ахеяне вновь одушевляются Агамемноном, 519-532. С обеих сторон сражаются храбро и убивают многих, 533-627. Тлиполем и Сарпедон, оба, друг другом раненные, уносятся из битвы, 628-669. Сарпедона силы восстанавливаются, между тем Гектор воспламеняет бой, принуждает ахеян отступить и многих убивает, 680-710. Гера и Афина, чтобы помочь утесненным ахейцам, готовятся к брани, описание их колесницы и оружий, 711-756. Богини, с согласия Зевса, устремляются от Олимпа, 757-777. Гера, голосом Стентора, одушевляет ахеян, Афина упрекает Диомеда, восходит с ним на колесницу, возбуждает его на самого Арея, на которого Диомед нападает и ранит бога, 778-863. Арей немедленно удаляется на Олимп и по повелению Зевса Пеоном исцеляется, Гера и Афина, вслед за ним. возвращаются на небо, 864-909.

ПЕСНЬ VI

СОДЕРЖАНИЕ

После отшествия богов из брани, ахейцы, поразив многих троян, до того одолевают, что они готовы бежать в город, ст. 1-74. Гелен-прорицатель убеждает Гектора, чтобы он повелел всенародно молить Палладу в замке троянском, 75-101. Гектор, немедленно восстановив бой, отходит в город. В сей битве Диомед и Главк, вождь ликийский, сошедшись к сражению, говорят о своем роде и, вспомнив об отцах, почитают себя соединенными правом гостеприимства, отцами их друг другу оказанного, обмениваются оружием и, в знак дружбы дав друг другу десницы, расходятся, 102-236. Гектор, вошед в го— род, идет к Приамову дому, описание оного, 237-250. Гекуба, по совету Гектора, которого на пути встречает, отправляется с знаменитыми троянками, торжественным ходом, в храм Паллады, несет драгоценную ризу, богине посвящаемую, и совершает моление о спасении Трои, 251?-312. Между тем Гектор приходит к Парису, дома покоящемуся, и упреками возбуждает его выйти снова на сражение, 313-369, посещает свой дом и, узнав, что Андромаха отошла к городским воротам, сам туда поспешает, у башни Скейской встречает ее с сыном Астианаксом, вступает с нею в трогательный разговор, утешает ее, и сына поручает богам, 369-502. Расставшися, он скоро настигнут Парисом, на брань вооруженным, который сравнивается с конем, из стойла вырвавшимся, 503-529.

ПЕСНЬ VII

СОДЕРЖАНИЕ

Гектор и Парис, вышед из города, немедленно вступают в сражение, и ахеян, с успехом сражавшихся, преодолевают, ст. 1-16. Паллада и Аполлон нисходят на побоище и соглашаются, дабы укротить свирепство ратующих, возбудить мужество Гектора, 17-53. Гектор, по совету Гелена-прорицателя, вызывает на единоборство храбрейшего ахейца, 54-91. Ахеян, колеблющихся принять вызов, поносит Менелай и готов сам выйти, его удерживает Агамемнон, 92-122. Между тем упреки Нестора одушевляют ахеян: восстают девять героев, готовых на единоборство с Гектором, жребий, по совету Нестора между ними брошенный, падает на Аякса Теламонида, 123-205. Аякс вооружается и с Гектором сходится, 206-225, герои разговаривают, 226-243, сражаются копьями, Гектор ранен, 244-262, камнями Гектор сбит с ног, но воздвигнут Аполлоном, 263-272, готовы сразиться мечами, но вестники обеих сторон приходят разлучить их, по причине наступления ночи, и герои, почтив друг друга дарами, расходятся, 273-312. На общем пире Агамемнон чествует Аякса, как победителя, целым хребтом вола, 313-322. Между тем Нестор предлагает совет о погребении убитых и об укреплении стана, 314-344. В собрании у троян Антенор убеждает, для прекращения войны, возвратить Елену и сокровища, с нею похищенные, Парис возражает, на то не соглашаясь, но возвратить сокровища желает, и даже умножить их собственными, 345-364, сей ответ его Приам велит вестнику на другой день сообщить ахейцам, и притом просить перемирия для погребения убитых, 365-416. После сего оба народа заботятся о погребении своих мертвых, которых на костре сожигают. Кроме сего, ахеяне окружают корабли свои стеною и рвом, 417-442 Боги удивляются делу ахеян, Посидон негодует, Зевс его успокаивает, 443-469. Наконец ахеяне и трояне, устроив вечерю, пируют в продолжение ночи, грозной ужасным громом, которым Зевс предзнаменует им бедствия, 465-482.

ПЕСНЬ VIII

СОДЕРЖАНИЕ

Зевс, собравши всех богов, запрещает им, под жестокою карою, пособлять воюющим народам и предлагает богам испытать, если они желают, могущество его, посредством золотой цепи, спустив ее с неба. Кончив угрозы благоволительной речью к Палладе, он в колеснице удаляется на Иду, ст. 1-52. Оттуда смотрит на битву, которая с обеих сторон продолжается с равным успехом до полудня, но в сие время он, взвесив на весах роковые жребии обоих народов, бросает молнию, знаменая поражение ахеян, храбрейшие из них предаются бегству, 53-79, Нестор, у которого один из коней ранен, остается и подвергает опасности свою жизнь при приближении Гектора, 80-90. Диомед призывает, но напрасно, Одиссея, защитить старца, наконец сам, принимает его в свою колесницу и, напав на Гектора, убивает возницу его, 91-129. Трояне вновь поколебаны, но Зевс перуном, перед конями Диомеда поверженным, принуждает Нестора и Диомеда к бегству, 130-157. Гектор злословит бегущего, герой негодует и, желая опять обратиться на Гектора, удерживается новым громом Зевса, 158-171. Гектор возбуждает троян напасть на корабли ахейские, обращает речь к коням своим, убеждая их догнать Диомеда, которого убить он похваляется, 172-198. Гера негодует и преклоняет Посидона, но бесполезно, восстать за ахеян. По ее внушению Агамемнон воинство ахеян, уже за стену отраженных, одушевляет громкими укоризнами и молением к Зевсу, который ниспосылает ему орла, в счастливое знамение, 199-250. Ахеяне с новым жаром обращаются на троян, и Диомед первый, молодой Тевкр, стоя под щитом Аякса, многих поражает стрелами, 251-277, несколько раз метит в Гектора, но тщетно, и скоро сам поражен от него камнем, 278-334. Трояне, снова Зевсом одушевленные, обращают в бегство ахеян, их преследует Гектор, победою гордый, 335-349. Гера и Паллада негодуют на неправосудие Зевса и, решась помогать ахеянам, устремляются в колеснице, но Зевс, узрев их с Иды, посылает Ирису с угрозами и с повелением удержать их, 350-437, сам, возвратясь на Олимп, жестоко укоряет непокорных богинь и угрожает, что завтра он еще большее поражение нанесет ахеянам, 438-484. С наступлением ночи прерван бой. Гектор, на самом месте боя предложив распорядительные советы троянам, там же, недалеко от кораблей, располагается на ночь станом, трояне, по совету его, учреждают стражу и, зажегши в стане множество огней, которые поэт сравнивает со звездами, кругом их проводят всю ночь в гордых мечтаниях, 485-565.

ПЕСНЬ IX

СОДЕРЖАНИЕ

Ахейцы, пораненные в битве, проводят ночь в страхе и беспокойстве. Агамемнон, отчаясь в спасении, сзывает собрание и повелевает бежать, ст. 1-28. Диомед возражает и отвращает его от безрассудного намерения, так же и Нестор, 29-78, по совету коего учреждается стража, для охранения стана, и Агамемнон дает пир старейшинам. По окончании оного Нестор советует умилостивить Ахиллеса, чтобы он присоединился к воинству, 79-113. Агамемнон на сие соглашается, обещает Ахиллесу, если он с ним примирится, дать знаменитые дары и возвратить Бризеиду неприкосновенною, 114-161. Нестор избирает для сего послов: Феникса, бывшего наставника Ахиллесова, старшего Аякса, Одиссея и двух вестников, которые и отправляются, 162-184. Послы находят Ахиллеса играющим на лире, 185-195, он принимает их дружелюбно, угощает трапезою, по окончании которой первый говорит Одиссей, 196-306, Ахиллес возражает сурово и отвергает вс, 307-429, второй убеждает его Феникс, рассказывая, между прочим, повесть о гневе Мелеагра, 430-605, Ахиллес отвечает гневно, велит Фениксу остаться у него и грозится завтра отплыть с ним в отечество, других послов отпускает, 606-623. Наконец говорит Аякс, к краткою, но сильною речью потрясает душу его, 624-642, Ахиллес оставляет намерение ехать, но с Агамемноном не примиряется, 643-655. Аякс и Одиссей уходят, и вестию о безуспешном посольстве опечаливают ахеян. Диомед ободряет их своею речью и советует на следующее утро снова сражаться, 656-713.

ПЕСНЬ X

СОДЕРЖАНИЕ

Агамемнон, равно и Менелай, устрашенные приближением троян, в виду ахейского воинства станом расположившихся, проводят ночь без сна, встают и сходятся, ст. 1-35. Видя нужным собрать совет, идут сами сзывать вождей, Менелай — Идоменея и Аякса Теламонида, Агамемнон — Нестора, 36-130. Нестор, с ним вышедший, будит Одиссея, 131-149, Диомеда, 150-176, а его посылает призвать Аякса Оилида и Мегеса. Всем собравшимся, идут осмотреть стражу, около рва поставленную, и находят ее бодрою, 177-193. Перешед за ров, советуются и, по предложению Нестора, намереваются послать соглядатая в стан троянский, 194-218. На это решается Диомед, и спутником себе, из многих желающих, избирает Одиссея, 219-253. Вооружаются и отходят при счастливом знамении птицы, Афиною посланной, 254-298. Гектор также хочет послать соглядатая в стан ахейский и обещает ему в награду коней Ахиллесовых. Вызвался троянец Долон, вооружается и отходит, 299-338. Подходя уже к стану ахеян, он попадается навстречу Одиссею и Диомеду. Они нападают на него, ловят и расспрашивают. Он им рассказывает вс расположение стана троянского, и даже место, где остановился недавно пришедший Рез, царь Фракийский. По окончании расспроса Диомед убивает Долона, 339-464. Идут к стану Реза, которого Диомед, с двенадцатью сподвижниками его, убивает, Одиссей уводит славных его коней. Диомед замышляет новые подвиги, 465-506, но Афина, явяся ему, советует более не медлить, чтобы Аполлон не возбудил троян, и герои на конях Резовых возвращаются к своим, встречаются с приветствиями, омываются в море и садятся на пиршество с друзьями, 507-579.

ПЕСНЬ XI

СОДЕРЖАНИЕ

С восходом зари Зевс посылает Вражду, которая возбуждает ахеян к продолжению брани, ст. 1-14. Агамемнон вооружается великолепным оружием и рано выводит к бою все ополчения, в которых, многим героям предзнаменуя гибель, Зевс ниспосылает кровавую росу, 15-55. Гектор с троянами также вооружается, сходятся обе рати и долго сражаются с равным ожесточением и успехом: ибо, кроме Вражды, ни одно содействующее божество не присутствует в брани, 56-83. В полдень ахейцы разрывают ряды троян, но необыкновенным геройством отличается Агамемнон, он убивает многих, чем воспламенив и вс воинство, опрокидывает троян и гонит, 84-162. Преследуемые, они останавливаются уже под стенами города, Гектором ободренные, но сам Гектор, по повелению Зевса, ему Ирисою возвещенному, избегает встречи с свирепствующим противником, а сражается в других местах, пока он не будет ранен и не удалится из боя, 163-215. Между тем Агамемнон, снова напав на остановившихся троян, убивает Ифидамаса и его брата Коона, которым сам быв ранен, принужден удалиться из боя, 216-283. Тогда Гектор отражает ахеян и гонит, страшно свирепствуя, 284-309. Смятенный бой восстановляется Одиссеем и Диомедом, 310-342, Гектор нападает на них, но, пораженный в шлем копьем Диомеда, отступает, Диомед же, раненный в ногу стрелою Париса, удаляется из боя, 343-400. Одиссей остается на побоище один, среди толпы врагов, колеблется духом, наконец нападает, поражает многих, сам раненный Соком, убивает и его, но, принужденный отступить от окружающих его троян, криком призывает на помощь друзей и избавляется Менелаем и Аяксом, 401-488: Аякс, напав на троян, обращает их в бегство, а Гектор на левом крыле свирепствует противу Идоменея и Нестора, 489-504. Парис ранит стрелою Махаона, которого Нестор увозит на колеснице, 505-520. Между тем Гектор, узнав, что трояне на другом конце смяты Аяксом, на него устремляется, Аякс, грозно сражался, отступает, по неохотному отступлению сравнивается с ослом, 521-573. Эврипил ранен стрелою Париса и также оставляет бой, 574-596. Между тем Ахиллес, увидев Нестора, увозящего Махаона из битвы, посылает Патрокла осведомиться, 597-617. Нестор, известив о бедственном положении дел, убеждает Патрокла и речью и повестью о брани елеян с пилосцами, дабы он или преклонил Ахиллеса помочь ахеянам, или рам, надев оружия Ахиллесовы, устрашил бы врагов, 618-803. Патрокл, возвращаясь назад, встречает Эврипила, страдающего от язвы, приводит в сень и врачует, 804-874.

ПЕСНЬ XII

СОДЕРЖАНИЕ

Ахеяне заключаются внутрь стены своей (здания, богам ненавистного и ими же, вскоре после самой Трои, разрушенного, что поэт здесь и повествует), ст. 1-35. Трояне, угрожая кораблям, готовятся перейти ров и сперва встречают затруднение, 36-59, но скоро, по совету Полидамаса, сходят с колесниц и, разделяся на пять отрядов, пешие устремляются, 60-107. Азии дерзает на колеснице приближиться к одним из ворот, но встречает в них двух Лапифов, Полипета и Леонтея, герои страшное убийство производят в дружине его и самого отражают, 108-194. Гектору, готовому перейти ров, Полидамас, устрашенный недобрым знамением — летящим над ним орлом, который нес змея и упустил его, — советует оставить намерение, 195-229. Гектор поносит его малодушие и, презрев знамение, идет, чтобы напасть на стену, 230-250. Ахейцы, невзирая на страшную бурю, Зевсом на них устремленную, храбро защищают свое укрепление, и особенно оба Аяксы, 250-289. Сарпедон, убедив Главка, с ним нападает на стену в другом месте, 290-330, им сопротивляется Менесфей, но, призвав на помощь Аякса старшего и Тевкра, с ними удерживает нападающих, ибо Аякс отразил Сарпедона и убил сподвижника его Эпикла, а Тевкр уязвил Главка, однако Сарпедон уже разрушил вершину стены, 331—407. Ликийцы снова храбро нападают, ахейцы защищаются, и бой с обеих сторон продолжается равный, 408-436. Но Гектор сражается успешнее, приступив к другим воротам, он пробивает их камнем и врывается в стену, ахеяне бегут, 437-471.

ПЕСНЬ XIII

СОДЕРЖАНИЕ

Зевс, даровав торжество троянам над ахеянами, приведши их в самый стан врагов, отвращает взоры свои от брани и от Трои, ст. 5-10. Посидон, сострадающий об ахеянах, сим пользуется, восстает, чтобы одушевить их, и на конях своих едет к Трое, 11-42, приняв вид Калхаса, он возбуждает к защите кораблей сперва Аяксов, потом других вождей и наполняет их новою силою, 43-124. Ахеяне собираются около Аяксов, строятся фалангами, непоколебимо встречают нападающего Гектора и отражают его, 125-149. Гектор, убедив троян, продолжает сражаться, многие герои убиты с обеих Сторон, 150-205. Посидон, за убийство внука своего раздраженны’, в образе Фоаса, возбуждает к битве Идоменея, 206-239. Идоменей, вооружася и взяв с собою Мериона, выходит на бой противу левой стороны, где утеснены ахейцы, 240-329. Здесь возжигается жестокий бой. Зевс благоприятствует троянам, Посидон ахеянам, между которыми Идоменей более всех в продолжение битвы сей отличается доблестию и подвигами, 330-362. Он поражает Офрионея, Азия, Алкафоя и угрожает Деифобу, потом с Мерионом, Антилохом и Менелаем успешно сражается противу Энея, Деифоба, Гелена и Париса, 363-672. Между тем Гектора, который сражался там, где и прежде, Аяксы, соединяся оба, и другие при них воинства, одолевают до того, что трояне готовы отступить, 673-724. Но Гектор, ободренный Гголидамасом, собирает храбрейших и жестоко нападает на ахеян, 725-807, Аякс великий сопротивляется, вызывает его, возбуждает новый бой, и оба воинства одушевляют себя ужасным взаимным криком, 808-836.

ПЕСНЬ XIV

СОДЕРЖАНИЕ

Нестор, устрашенный необыкновенным ратным криком, выходит из своей кущи, где освежался питьем с уязвленным Махаоном, и спешит узнать причину, ст. 1-26. В встречу ему попадаются вожди, еще страдающие от ран, Агамемнон, Диомед и Одиссей, по той же причине вышедшие в поле. Агамемнон, узнав от Нестора, что стена пробита, советует приготовить корабли к бегству, 27-81. Одиссей порицает совет его, а Диомед убеждает их идти к битве, невзирая на раны, чтобы, по крайней мере, своим присутствием ободрить воинство, 82-134. Посидон, явясь идущему Агамемнону в виде старца, ободряет его, а потом одушевляет воинство ахейское, 135-152. Между тем Гера, чтобы оказать еще более помощи ахейцам, намеревается идти к Зевсу на Иду и пленить его женскими прелестями, для этого украшается одеждами и благовониями, выпрашивает у Киприды пояс ее, 153-230, в Лемне убеждает Сон следовать за нею и вспомоществовать ей, предстает Зевсу на Иде, воспламеняет его любовию и в своих объятиях усыпляет, 231-351. Тогда Посидон, Герою вспомоществуемый, успех битвы преклоняет решительно на сторону ахеян, 352-401. Гектор, от Аякса великого пораженный камнем, лишается чувств и друзьями выносится из боя, 402-439. Ахейцы, одушевленные новым мужеством, отражают троян от кораблей, и более всех отличается Аякс-младший в преследовании бегущих, 440-522.

ПЕСНЬ XV

СОДЕРЖАНИЕ

Зевс, восстав от сна, видит бегство троян, Посидона, пособляющего ахеянам, а Гектора без чувств лежащего в поле, ст. 1-12. Грозно уличает он Геру в кознях ее, и повелевает ей призвать от Олимпа Ирису и Аполлона, чтобы первую послать удалить Посидона из брани, а последнего восстановить силы Гектора, при сем Зевс предсказывает участь Патрокла, Гектора и судьбу всей брани троянской, не могущей измениться, пока он не покарает ахеян за оскорбление Ахиллеса и не прославит его, как обещал Фетиде, 13-77. Гера, пришед на Олимп, извещает богов о грозных предопределениях Зевса и смущает весь сонм их, от нее узнает Арей об убиении сына его Аскалафа и воспламеняется местию, неистовство его укрощает Афина, 78-142. Аполлон с Ирисою предстают Зевсу, повеление его удалиться Посидону от брани, посланницей богу возвещенное, он принимает с негодованием и гордыми угрозами, 143-219. Аполлон восстановляет силы Гектора, и он, возвратяся к битве, устрашает ахеян, 220-280. Они, по совету Фоаса, собравшися одни храбрые, еще противятся врагам и мужественно сражаются. Гектор, напав и на них, одних убивает, а других обращает в бегство, предводимый Аполлоном, который, потрясая эгидом, от Зевса ему врученным, ужасает ахеян и гонит, разрушает их стену, ею засыпает ров и уравнивает путь к кораблям, и трояне уже пред кораблями жестоко теснят ахеян, 281-389. Патрокл, увидев сию опасность, оставляет Эврипила и спешит к Ахиллесу, чтобы убеждать его помочь ахеянам, 390-404. Между тем ахеяне крепко защищают корабли, многие с той и другой стороны убиты, 405-590. Наконец Гектор, устремляемый Зевсом, сильно нападает на ахеян, которые, хотя и жестоко теснимые, в порядке отступают в ряды кораблей, 591-674. Аякс Теламонид отличается доблестью: вооружася шестом и прядая с корабля на корабль, один отражает троян, с огнем к кораблям приступающих, одушевляет ахеян, воздвигает ужасную битву и геройски защищает корабль Протезилая, который зажечь приступил уже Гектор, 675-746.

ПЕСНЬ XVI

СОДЕРЖАНИЕ

Патрокл возвращается к Ахиллесу и, спрошенный, о чем проливает слезы, извещает его об крайности, в которой находится вс воинство ахейское, упрекает героя в жестокости и наконец умоляет, да позволит ему вооружиться своим оружием и вывесть мирмидонян на помощь ахеянам, ст. 1-47. Ахиллес соглашается, но приказывает, чтобы Патрокл, отразив троян от кораблей, не подвергался большей опасности и немедленно возвратился в стан, 48-100. Между тем Аякс, утомленный боем, не может более противиться нападению врагов, отступает, и трояне зажигают корабль, 101-124. Ахиллес, увидев пламень, приказывает Патроклу скорее вооружиться, сам строит свое воинство, воспламеняет его речью, заветным кубком творит Зевсу возлияние и моление за друга Патрокла, отпускает его и смотрит на отход воинства, 125-256. Трояне, устрашенные видом вождя мирмидонского, волнуются, он отражает их от кораблей и прекращает пожар, 257-302. Но трояне вновь одушевляются и противуборствуют, возгорается жестокая битва, с обеих сторон поражены многие герои, трояне бегут, и Патрокл, прогнав их за стену, в открытое поле, там совершенно расстраивает и производит ужасное поражение, 303-418. Наконец выходит противу него Сарпедон, сын Зевса, которого Гера убедила, да бой героев предоставит на произвол судьбы, и Патрокл умерщвляет его, 419-490. Главк, избранный мстителем от умирающего Сарпедона, соединяется с Гектором и другими вождями, Патрокл — с Аяксами, кровавая, продолжительная битва восстает за тело Сарпедона, вокруг которого падают многие герои, сам Гектор наконец бежит, и ахеяне обнажают Сарпедона, 491-655. Тело героя, по повелению Зевса, Аполлон похищает из битвы, а Сон и Смерть переносят в Ликию, 656-683. Патрокл, гордый успехом, преследует врагов до самого города, несколько раз бросается на стену, мечтая овладеть городом, но Аполлон устрашает его, 684-711. Между тем Гектору, вновь напавшему на ахеян, он храбро сопротивляется, и убивает возницу его Кебриона, 712-782, упоенный новыми победами, бросается в средину воинства троянского, поражает многих, но против него наконец выходит Аполлон, обессиливает и обезоруживает героя, 783-805, Эвфорб ранит его, а Гектор, отступающего к своим, убивает, и преследует возницу Автомедона, который на конях Ахиллесовых убегает, 806-867.

ПЕСНЬ XVII

СОДЕРЖАНИЕ

Менелай защищает тело Патроклово, и Эвфорба, покушающегося похитить с него доспехи, убивает, ст. 1-70. Между тем Гектор по убеждению Аполлона, возвратись от преследования Автомедона, обнажает Патрокла, Менелай призывает Аякса на защиту тела, которое Гектор увлек бы обезображенное, если б не явился Аякс и не стал противу него с Менелаем, 71-139. Гектор, гордясь похищенным оружием, уходит от Аякса, Главк жестоко порицает его, возбужденный упреками его, Гектор одевается оружием Ахиллесовым, с Патрокла совлеченным, 140-197, Зевс предвещает близкую смерть его, он же вновь устремляется, чтобы увлечь тело, и на сей бой призывает храбрейших вождей троянских, 198-236. Против них сходятся, призванные Аяксом и Менелаем, герои ахейские, 237-261. Таким образом, на одном месте возгорается ужасная битва, в которой Менелай, Аякс и Гектор, предводительствуя своими дружинами, сражаются с переменным успехом — одни, чтобы защитить Патроклово тело, другие, чтобы увлечь его на поругание. Но во вс это время Ахиллес еще не знает о смерти друга, 262-425. Ахиллесовых коней, унылых и проливающих слезы о Патрокле, Зевс одушевляет новою бодростию, и Автомедон снова летит в бой, взяв сподвижником Алкимедона, 426-483. Увидев его, немедленно устремляется Гектор, Эней и другие, чтобы овладеть знаменитыми конями. Против их нападения крепко стоят ахеяне, призвав на помощь Менелая и Аякса, которые, отразив врагов, снова обращаются к защите Патроклова тела, и снова подымают за него страшную битву: Афина одушевляет Менелая, Аполлон возбуждает Гектора, 484-592, он жестоко нападает на ахеян, и Зевс громом знаменует победу троянам. Тогда переменяется решительно успех битвы: храбрейшие ахеяне бегут, сам Аякс Теламонид устрашается, ища Антилоха, чтобы послать к Ахиллесу, и ничего не видя сквозь ужасный мрак, покрывающий битвенное поле, он в ропоте храброго сердца вопиет к Зевсу, 593-651. По его же совету Менелай отыскивает Антилоха и посылает к Ахиллесу с вестью о смерти Патрокла, 652-701, потом с Мерионом подымает тело и несет к королям, под защитою Аяксов, которые, следуя по стопам их, мужественно отражают нападающих, но трояне жестоко преследуют, и бегство ахеян делается общим, 702-761.

ПЕСНЬ XVIII

СОДЕРЖАНИЕ

Между тем как Ахиллес, видя большое смятение в воинстве ахеян, азмышляет о причинах его, Антилох приносит ему весть о смерти Патрокла, ст. 1-21, он предается исступленной горести и плачу, 22-35. Фетида, услышав плач его, выходит из моря с сонмом нереид, чтобы утешить сына, но, видя, что он пылает немедленно мстить Гекору, невзирая на то, что и сам скоро после Гектора умереть должен, — мать отклоняет нетерпение его до следующего дня, в который обещает ему принесть от Гефеста оружия, 36-137. Отпустив нереид дом, Фетида спешит на Олимп, между тем бой возобновляется при теле Патрокла, и, несмотря на храбрую защиту Аяксов, Гектор овладел бы оным, если б Ахиллес, по убеждению Ирисы, посланной к нему от Геры, не вышел на высоту рва без оружия. Грозным видом своим голосом он устрашает троян, которые в смятении предаются бегству, 38-231. Между тем ахейцы, исторгнув тело Патрокла, приносят его в сень Ахиллеса, при наступлении ночи, приближение которой ускоряет Гера, повелев Солнцу преждевременно закатиться, 232-242. Трояне в тревоге составляют совет, Полидамас советует им не оставаться ночью при кораблях, но войти в город, чтобы избежать неминуемого поражения, если Ахиллес равно нападет на них. Благоразунмый совет его отвергнут Гектором, он, напротив, намеревается на другой день приступить к кораблям и сразиться с самим Ахиллесом, 243-314. Трояне проводят ночь в поле, ахеяне же, вместе с Ахиллесом, оплакивают Патрокла, омывают тело его, умащают благовониями и полагают на одр погребальный, 315-355. На Олимпе Зевс укоряет супругу, что она вновь возбудила ко брани Ахиллеса, между тем Феида приходит в дом Гефеста и почтительно принимается, 356-427. Гефест, на просьбу ее изъявив благосклонную готовность, делает для Ахиллеса щит, великолепно украшенный, и другие оружия, 428-616.

ПЕСНЬ XIX

СОДЕРЖАНИЕ

С рассветом дня Фетида приносит от Гефеста оружия Ахиллесу. Он, видом их воспламененный, жаждет боя, ст. 1-27, и между тем как Фетида облаговонивает тело Патрокла, дабы до погребения осталося невредимым, Ахиллес сзывает ахеян в собрание, 28-41. Сходятся все, и сам Агамемнон, Ахиллес объявляет, что он оставляет гнев, и требует битвы без отлагательства, 42-73. Народ радуется примирению вождей. Агамемнон немедленно сознает проступок свой, но вину его возлагает на богиню Обиду, и предлагает выдать дары примирения, обещанные прежде через Одиссея, Ахиллес, равнодушный к ним, но жаждущий отмстить Гектору, настоит, чтобы немед пенно вступить в сражение, 74-153, наконец уступает убеждениям Одиссея, который советует повременить, пока рать подкрепится пищею и пока сам Ахиллес, в знак торжественного примирения, не примет пред лицом всего народа как даров, так и Бризеиды, причины раздора, 154-237. Посланные Нестора сыны приносят дары, приводят Бризеиду, и Агамемнон произносит клятву, что деву он возвращает неприкосновенною, 238-275. Дары относят в кущу Ахиллеса, там Бризеида, увидев мертвого Патрокла, оплакивает его, 276-300. Сам Ахиллес, не внимая просьбам старейшин и отказываясь совершенно от пищи, предается горести и плачу о Патрокле, 301-339. Афина, посланная Зевсом, дабы Ахиллес от голода не потерял сил, укрепляет его нектаром и амврозиею. Между тем ахеяне выступают к сражению, 340-364. Ахиллес вооружается новым доспехом, всходит на колесницу, уговаривает коней, 365-403, слышит одного из них, предсказывающего ему скорую смерть, и, не щадящий жизни, устремляется в битву, 404-424.

ПЕСНЬ XX

СОДЕРЖАНИЕ

Когда оба воинства выступили к сражению, Зевс, призвав богов на собор, позволяет им вспомоществовать в брани кому кто желает, дабы Ахиллес не нанес совершенного поражения троянам, ст. 1-30. Сходят с Олимпа: Гера, Афина, Посидон, Гермес, Гефест, чтобы поборать за ахеян, а за троян Арей, Аполлон, Ксанф, Артемида, Лета и Киприда. Приближение богов к брани сопровождается грозными явлениями, громом с небес, колебанием земли, которого сам Аид ужасается, 31-74. Ахиллес выходит на бой и ищет Гектора, но Аполлон возбуждает против него Энея, 75-111. Гера хочет противиться ему, но отвращена от своего намерения Посидоном, по совету которого все боги восседают вдали от боя — одни на валу Геракловом, а другие на Калликолоне, 112-155. Эней и Ахиллес сходятся на бой, разговаривают, 156-258, сражаются, 259-290, но Энея, которому судьбою определено царствовать над троянами, Посидон избавляет от смерти, далеко отбросив его по воздуху, 291-352. Ахиллес и Гектор, оба впереди воинств, возбуждают их к бою, но последний, по совету Аполлона, наконец удаляется в толпу. Ахиллес нападает на троян и, кроме многих других, убивает Полидора, Приамова сына, 353-418. Гектор, пылая отмстить за смерть брата, выходит на Ахиллеса, сражаются, но Аполлон и его, покрыв облаком, спасает, 419-454. Разъяренный Ахиллес нападает на других троян и покрывает поле битвы телами и оружием пораженных, 455-503.

ПЕСНЬ ХХI

СОДЕРЖАНИЕ

Ахиллес гонит бегущих троян, одних к городу, других к Ксанфу (Скамандру), в который они бросаются, ст. 1-16, многих из них убивает в реке, но 12 юношей, захватив живых, отсылает в стан, обрекши их на жертву Патрок’лу, 17-32. Там же убивает Ликаона, Приамова сына, умоляющего о пощаде, 33-137, поражает Астеропея, вождя пеонян, и многих между ними, 138-211. Ксанф, спертый в течении трупами, жалуется и убеждает Ахиллеса укротиться, но напрасно: он продолжает убийства и снова вскакивает в середину реки. Река свирепо нападает на него волнами, и наконец вышедшего и бегущего преследует его по полю, 212-271. Ахиллеса, устрашенного и уже с трудом борющегося против яростных вод, одушевляет Посидон и Афина. Ксанф, более раздраженный, призвав на помощь н Симоиса, наводняет вс поле и снова грозит потопить Ахиллеса, 272-327. Но Гера противупоставляет Ксанфу Гефеста, который, устремив огонь, зажигает реку, иссушает поле и не укрощает пламени, пока не повелела Гера, убежденная мольбою Ксанфа, 328-384. Между тем подымается распря и брань других богов: Арея, Афины, Киприды, Аполлона, Посидона, Геры, Артемиды, Гермеса, Леты, 385-513. После сего все боги возвращаются на Олимп, но Аполлон входит в Трою, чтобы защитить ее, ибо Ахиллес, грозно свирепствуя, гонит троян к городу. Приам, увидев его с башни, приказывает растворить ворота для спасения бегущих, 514-543. Аполлон, чтобы отвратить от них свирепость Ахиллеса, устремляет против него Агенора, который и нападает на него, 544-594. Но Аполлон, скоро удалив Агенора и сам приняв образ его, обманывает Ахиллеса, от него убегая, и таким образом отвлекает от города, 595-611.

ПЕСНЬ XXII

СОДЕРЖАНИЕ

Вс троянское воинство убегает в город, Гектор один остается в поле, у ворот Скейских. Между тем Ахиллес, узнав обман Аполлона, которого под видом Агенора преследовал, возвращается к городу, ст. 1-24. Отец и мать убеждают Гектора войти в стены, 25-89, тщетно: стыдом и другими чувствами удерживаемый, он остается, чтобы с оружием в руках встретить Ахиллеса, 90-130, но с приближением героя приходит в страх и убегает. Ахиллес, его преследуя, три раза гонит около города, 131-165. Все боги на них смотрят, Зевс изъявляет сострадание об Гекторе, Афина негодует и по воле отца нисходит с Олимпа, чтобы участвовать в битве героев, 166-187. Когда оба они уже в четвертый раз прибежали к ключам Скамандра, Зевс полагает на весы их жребий, Гекторов преклоняется, 188-212, Аполлон оставляет его. Паллада является Ахиллесу, ободряет его, и сама, под видом Деифоба, брата Гекторова, явившись и ему, коварно убеждает сразиться с Ахиллесом, 213-247. Таким образом, герои сходятся к единоборству, Гектор предлагает условия, Ахиллес гордо отвергает их, 248-272. Оба с равным ожесточением сражаются. Гектор, потеряв копье и видя, что жестоко обманут Афиной, отчаянно нападает с мечом, но Ахиллес пронзает его копьем, 273-330. Гектор, пав, просит погребения, но, отринутый, предсказывает Ахиллесу близкую смерть и испускает дух, 331-363. Ахиллес обнажает его, предает воинам на поругание и наконец, привязав к колеснице, увлекает в стан, 364-404. Гектора оплакивает весь город, также Приам, Гекуба, со стен его увидевшие, и Андромаха, из дому прибежавшая, 405-515.

ПЕСНЬ XXIII

СОДЕРЖАНИЕ

Ахиллес, возвратяся в стан, начинает с мирмидонцами обряд погребения Патрокла: сам, впереди вооруженных дружин их, на колесницах, трижды объезжает вокруг мертвого тела, а Гектора простирает пред одром его, ст. 1-25. Приготовляет дружинам своим пир похоронный, сам же уходит к Агамемнону, им упрашиваемый, отказывается от омовения, вечеряет у него и, назначив на другой день погребение, удаляется, 26-58. Ночью является Ахиллесу душа Патрокла, требует погребения и просит, чтобы кости его были положены вместе с Ахиллесовыми, 59-107. С зарею, по повелению Агамемнона, ахейцы едут рубить лес для костра, привозят его, мирмидонцы торжественно приносят тело Патрокла, покрытое волосами друзей, ему их посвящающих. Ахиллес обрезывает свои волосы, Сперхию-реке посвященные, и, как залог любви, влагает их в руку Патроклу, 108-153. Вечером сооружают костер, Ахиллес закалает близ него многие жертвы и 12 юношей троянских, но Гектора тело сохраняет Афродита и Аполлон, 154-191. Между тем костер не загорается, Ахиллес призывает мольбою ветры, Зефира и Борея, которые, быв извещены о том Ирисою, прилетают и воспламеняют его. У горящего костра Ахиллес терзается горестию, 192-225. С наступлением дня собирают кости Патрокла, полагают в урну и насыпают могилу, 226-256. Наконец, в честь мертвого Ахиллес предлагает подвиги разного рода и награды, их заслуживают вожди: ристанием на колесницах — Диомед, Антилох, Менелай, Мерион, Эвмел, Нестор, 257-650, кулачным боем — Эпеос и Эвриал, 651-699, борьбой — Аякс Теламонид и Одиссей, 700-739, бегом — Одиссей, Аякс Оилид и Антилох, 740-797, битвой оружием — Диомед и Аякс Теламонид, 798-825, метанием круга — Полипет, 826-849, стрельбой — Мерион и Тевкр, 850-883, метанием копья — Агамемнон и Мерион, 884-897.

ПЕСНЬ XXIV

СОДЕРЖАНИЕ

По окончании игр ахеяне вечеряют и предаются сну. Ахиллес, о Патрокле сетуя, проводит ночь без сна, и утром, привязав Гектора к колеснице, волочит вокруг могилы друга, но Аполлон сохраняет тело его невредимым, ст. 1-21. О таком поругании, многие дни продолжающемся, одни из богов соболезнуют и убеждают Гермеса похитить тело, другие тайно радуются и противятся похищению, 22-30. Наконец Аполлон жестоко упрекает богов за их неблагодарность к Гектору и потворство Ахиллесу, Гера гневно возражает ему, 31-63. Но Зевс подает иной совет и совершает его: призвав на Олимп чрез Ирису богиню Фетиду, повелевает убедить Ахиллеса, чтобы он оставил свирепство и возвратил тело выкупающим, 64-142. Ириса, по повелению Зевса, является также Приаму н убеждает, чтобы он шел с дарами к Ахиллесу для искупления сына, 143-188. Приам решился, невзирая на страх Гекубы, его отклоняющей, собирает драгоценные дары, приказывает детям приготовить воз для клади, а сам запрягает для себя колесницу, 189-282. Наконец, сотворив возлияние Зевсу и видя в ниспосланном от него орле счастливое знамение, с одним вестником Идеем отправляется в путь, 283-330. Встречает Гермеса, Зевсом ему в спутники посланного, который, назвавшись служителем Ахиллеса и усыпив стражей, приводит Приама к куще героя, 331-467. Ахиллес, молением царя тронутый, принимает выкуп, возвращает тело омытое и покрытое ризою, соглашается дать 12 дней, просимых Приамом для погребения, предлагает ему вечерю, ночлег и дружелюбно отпускает ко сну, 468-676. Гермес рано пробуждает Приама, провозит через стан, оставляет его, и Приам с наступлением дня привозит к городу тело Гектора. На встречу его вышед все трояне, подымают плач, 677-717. Привезши тело в дом, полагают на ложе, начинатели плача пением оплакивают его, кроме них, плачет Андромаха, Гекуба, Елена, 718-776. Наконец сожигают тело на костре, погребают и пиршеством у Приама празднуют погребение, 777-804.

ПРИМЕЧАНИЯ

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Все наиболее значительные произведения и переводы свои Гнедич печатал отдельными изданиями (см. стр. 844-845).
В 1829 году вышел труд почти всей жизни Гнедича — перевод ‘Илиады’ Гомера.
Лирические стихотворения и переводы печатались в различных журналах, сборниках и альманахах в 1804-1831 годах, иногда за полной подписью, иногда за подписью ‘Г-ч’, ‘Г’ или NN. Большая часть этих произведений была введена в единственный прижизненный сборник ‘Стихотворения’ Н. Гнедича. СПб., 1832. Собрание это Гнедич составил из наиболее известных своих произведений и переводов. На первом месте, после вступительного стихотворения ‘К моим стихам’, помещены: поэма ‘Рождение Гомера’ и две идиллии (перевод идиллии ‘Сиракузянки’ Феокрита и оригинальная идиллия ‘Рыбаки’). Стихотворения размещены в двух отделах: ‘Лирические, дидактические и другие стихотворения’ и ‘Смесь’. Сборник замыкается двумя крупными переводами: ‘Простонародных песен нынешних греков’ и трагедии Вольтера ‘Танкред’.
Из известных в настоящее время 120 лирических произведений Гнедича в сборник 1832 года избрано 77. Тот же состав в издании 1854 года. В издание, именуемое ‘Первым полным’, 1884 года, вошли еще 14 стихотворений. В следующем, являющемся последним (‘Полное собрание сочинений и переводов’. СПб., 1905), в томе первом нет стихотворения ‘Зачем в час грустный расставанья’ и имеется стихотворение ‘К сестре’, не вошедшее в предыдущие издания.
В оба эти издания не вошли 4 стихотворения из опубликованных в 1884 году П. Тихановым. В 1903 и 1915 годах были опубликованы еще 8 стихотворений, не вошедших ни в одно издание сочинений Гнедича. Сверх этих 104 стихотворений, известны еще 6, печатавшихся в разное время и не вошедших ни в одно издание, а также 10 черновых набросков и стихотворений, имеющих характер домашних шуток и посланий, до настоящего времени не опубликованных (см. стр. 842-843).
В данное издание включено лишь 50 из общего количества 120 стихотворений, известных по печатным или рукописным источникам.
Цель издания — познакомить читателя с теми произведениями Гнедича, которые наиболее четко характеризуют своеобразие его поэзии. Тем самым основное место в данном издании отведено знаменитому переводу ‘Илиады’ Гомера. Выбор остальных произведений и переводов Гнедича основан на его собственном отборе для единственного сборника стихотворений издания 1832 года.
Все крупные произведения сборника 1832 года вошли и в данное издание, из мелких произведений сборника 1832 года в данное издание не вошли некоторые незначительные стихотворения альбомно-бытового характера, а также несколько официальных произведений (‘Приношение Екатерине Павловне, покойной королеве Виртембергской’ и др.).
Из стихотворений, которые по своим поэтическим достоинствам не относятся к лучшим, несколько стихотворений тем не менее введены в данное издание в качестве образцов того или иного жанра (басня ‘Медведь’, эпиграмма ‘Помещик Балабан’), или для иллюстрации литературных и театральных взглядов и связей поэта (сатирический ‘Ответ Хвостову’, ‘Троица на масленой неделе’).
Из стихотворений, не входивших в сборник 1832 года, в данное издание введены те произведения, которые были написаны или окончательно обработаны после мая 1832 года (дата цензурного разрешения сборника 1832 года), а также н те наиболее значительные стихотворения, которые не вошли в прижизненное издание Гнедича по причинам цензурного порядка (‘Общежитие’ и др.) или по соображениям литературной дипломатии (‘Циклоп’).
Основными источниками текста данного издания являются: сборник стихотворных произведений Гнедича 1832 года и издание перевода ‘Илиады’ 1829 года с теми последними поправками, которые Гнедич нанес на принадлежавшие ему экземпляры того и другого издания (хранятся в Гос. Публ. библ. им. Салтыкова-Щедрина, см. стр. 842).
Для произведений, не входивших в издание 1832 года, источниками текста являются прижизненные публикации или рукописи, а в случае отсутствия таковых — публикации посмертные.
Немногочисленные черновые рукописи не дают возможности полностью проследить историю текстов произведений Гнедича. Между редакциями ранних и позднейших прижизненных публикаций существенной разницы в большинстве случаев не наблюдается. Исключение представляют собой сохранившиеся черновики и ранние публикации отдельных отрывков перевода ‘Илиады’, дающие возможность изучить направление кардинальной переработки перевода: работы над усовершенствованием гекзаметра и стилем.
Стихотворные произведения Гнедича в данном издании расположены в следующем порядке:
I — Лирика, II — Поэма, идиллии, ‘Простонародные песни нынешних греков’, трагедия ‘Танкред’, III — ‘Илиада’.
В собрании своих стихотворений Гнедич не отделял переводы (составляющие треть лирики) от оригинальных стихотворений. Этот принцип Гнедича соблюден и в данном издании. Оригинальные и переводные лирические произведения размещены в общей, хронологической последовательности.
Стихотворения первого раздела расположены в хронологическом порядке лет (более точная датировка имеется только в отношении нескольких произведений). Те стихотворения, в отношении которых датировка не установлена, помещены в конце первого раздела. Одно из них — ‘К моим стихам’, напечатанное в качестве предисловия к сборнику 1832 года (см. примечание), — поставлено в начале данного собрания.
Второй раздел состоит из произведений крупных жанров. Поэма и идиллии расположены в той последовательности, какая установлена в издании 1832 года, после них следуют переводы ‘Простонародных песен нынешних греков’ и трагедии Вольтера.
Орфография и пунктуация текстов Гнедича по возможности даны современные, но с сохранением некоторых особенностей языка Гнедича.
Несовпадение пунктуации, принятой в тексте ‘Илиады’, с современными нормами во многих случаях объясняется архаическим синтаксисом перевода (типа: ‘Лучше, когда, совокупно сошед мы с пути боевого, сядем на холме подзорном, а брань человекам оставим’). В других случаях редакция стремилась передать особенности стиха Гнедича, которые он зафиксировал своей, индивидуальной пунктуацией в прижизненном издании (типа: ‘Так возгласивши бессмертные, вновь удалились к бессмертным’).
Данное издание является первым комментированным. В примечаниях оговорены сколько-нибудь значительные различия между ранними и последними редакциями произведений, но варианты даны выборочно, лишь для характеристики работы Гнедича над стилем и стихом. В виде исключения полностью приведена в примечаниях первая редакция стихотворения ‘Семеновой при посылке ей экземпляра трагедии ‘Леар’, так как эта редакция дает более ясное представление о театральных отношениях начала 1800-х годов, на которые имеется лишь намек в поздней редакции. В примечаниях к переводу ‘Илиады’ дано довольно большое количество примеров усиленной работы Гнедича над текстом (часть этих примеров приведена во вступительной статье к данному изданию).
Примечания к переводу ‘Илиады’, сохраняя структуру комментария к изданиям большой серии ‘Библиотеки поэта’ (необходимая библиография и фактические справки по тексту), несколько выделяются своим объемом. Комментарий этот разделен на две части: 1. Комментарий к переводу. 2. Примечания к тексту ‘Илиады’ Гомера. {Объяснения сделаны на основе комментария И. М. Тройского (Гомер. ‘Илиада’. Academia, М.-Л., 1935) и отчасти работы С. И. Пономарева (‘К изданию ‘Илиады’ в переводе Гнедича’. СПб., 1886).}
За последние годы, в связи с широким масштабом переводческой деятельности в СССР, подняты и вопросы теории перевода. По этому поводу написаны и пишутся не только статьи, но и книги. Начинающих и многих известных поэтов волнуют вопросы методов и характера переводческого мастерства. Перевод ‘Илиады’ по праву может быть назван грандиознейшим переводческим подвигом поэта. Труду этому было посвящено около двадцати лет. История и система перевода, изложенные в примечаниях к данному изданию, могут быть интересны и поучительны для поэтов-переводчиков.

‘Илиада’ Гомера

I. Перевод

Датировка работы Гнедича.

Гнедич начал переводить ‘Илиаду’ в 1807 году, продолжая работу Ермила Кострова, издавшего шесть песен в 1787 году. В начале 1812 года Гнедич приступил к новому переводу всей ‘Илиады’ гекзаметрами. Судя по отдельным публикациям, Гнедич перевел одновременно ряд отрывков из разных песен поэмы, повидимому для того, чтобы окончательно утвердиться в необходимости перехода к гекзаметрическому размеру и. показать его преимущество критике, относившейся к гекзаметру с предубеждением. Для этого Гнедич печатал образцы разнохарактерного текста (отрывок из VI песни с описанием свидания Гектора с Андромахой, из XI — героической, где описываются подвиги Агамемнона, и из финальных: XXIII с описанием погребения Патрокла и XXIV с трогательным описанием прихода старца Приама в стан Ахиллеса). Примерно с 1815 года Гнедич начал переводить песни подряд, попутно исправляя уже переведенные отрывки. Работа была закончена 15 октября 1826 года, но исправления и доработка продолжались вплоть до корректурных листов в конце 1828 года. По выходе издания в 1829 году Гнедич принялся за внимательную вычитку его (см. далее об экземпляре с исправлениями Гнедича). Правка эта продолжалась вплоть до конца 1832 года, т. е. почти до последних дней жизни поэта. Параллельно с работой над переводом Гнедич готовил комментарий к ‘Илиаде’. В двадцатых го— дах (не ранее 1817) Гнедич начал работу над особым, тематическим комментарием к ‘Илиаде’, для которого непрерывно, вплоть до 1827 года, собирал материалы. Одна из тем комментария Гнедича была напечатана и 1826 году (см. ниже). 31 октября 1826 года А. Н. Оленин писал Голицыну: ‘Окончив перевод писателя классического, г. Гнедич желает представить публике труд сей в виде достойном. Для этого, не спеша изданием, желает еще заняться усовершенствованием перевода. Сверх того, находит необходимым присовокупить введение в ‘Илиаду’ и примечания исторические и критические’. Как бы в подтверждение этого в 1826 году в ‘Сыне отечества’ были напечатано одно из таких примечаний Гнедича (‘О тактике ахеян и троян’). К новому типу комментария Гнедич пришел не сразу. В 1827 году Гнедич вынужден был отказаться от обширного замысла комментария и подготовил необходимый справочный материал в виде ‘Введения, характеристики содержания песен и нескольких подстрочных примечаний к изданию 1829 года’.

Библиография перевода.

Автографы: 1) Черновая тетрадь с отрывками перевода из IV, VII, X, XI, XIX, XX и XXIII песен (Гос. Публ. библ. им. Салтыкова-Щедрина. Рукописный отдел. Оленинская опись F XIV, No 14, 2) Писарская копия отдельных песен поэмы с поправками и вставками Гнедича, имеются отдельные наброски примечаний и вступительной статьи. Эти подстрочные примечания не совпадают с теми, которые Гнедич дал в издании 1829 года. Там же F XIV, No 1, 3) Корректурный экземпляр издания перевода 1829 года с многочисленными поправками и заметками Гнедича. В конце 30-х годов экземпляр этот был передан Белинскому, который его хранил, а затем подарил И. С. Тургеневу. Там же Г XIV, No 3, 4) Печатный экземпляр перевода ‘Илиады’ изд. 1829 с позднейшими исправлениями Гнедича (черновыми и беловыми). Там же Г XIV, No 2, 5) Материалы для введения и примечаний к ‘Илиаде’, различные выписки Гнедича, сделанные рукой писаря, снабженные замечаниями и разметкой Гнедича. Там же F XVIII, No 6, 6) Запись в альбоме Кеппена трех стихов из VI песни ‘Илиады’ (с пометкой 25 мая 1821 года) в Институте русск. лит. Академии наук СССР. Рукоп. отд. 10 102. LXб. 24, 7) Черновая рукопись отрывков из перевода ‘Илиады’ и материалы к переводу в Центр. Гос. лит. архиве СССР, ф. 1225, No 6.

Прижизненные публикации.

Отдельные песни и отрывки перевода печатались в разных журналах: из I песни — в ‘Северном наблюдателе’, 1817, ч. I, No 5, стр. 154, в ‘Сыне отечества’, 1818, ч. Х1-Ш, No 1, стр. 26, из II песни — в ‘Сыне отечества’, 1816, ч. XXXI, No 27, стр. 22, из III песни — в ‘Сыне отечества’, 1818, No 29, стр. 127, No 30, стр. 175 и в ‘Трудах Общ. люб. росс. слов.’, 1818, ч. X, стр. 20, из V песни — в ‘Сыне отечества’, 1820, ч. LXV, No 45, стр. 226, No 46, стр. 266, и No 47, стр. 29, из VI песни — в ‘Чтениях в Беседе люб. русс, слова’, 1813, кн. 13, стр. 73, песнь XI — в ‘Сыне отечества’, 1815, ч. XXV, No 44, стр. 217, No 45, стр. 251, No 46, стр. 13, из XIX песни — в ‘Полярной звезде’ на 1825 год, стр. 263, из песней XXIII и XXIV — в ‘Вестнике Европы’, 1815, ч. LXXIX, No 1, стр. 20.
Полностью перевод напечатан в 1829 году (‘Илиада’ Гомера, переведенная Н. Гнедичем, членом имп. Российской академии, членом-корреспондентом имп. Академии наук, почетным членом имп. Виленского университета, членом Общества любителей словесности С.-Петербургского, Московского, Казанского и проч.’, ч. I-II. СПб., 1829. Ценз. разр. 29 сентября 1828 года) с гравюрой Уткина к первой песне и картой троянского поля в конце второй части. Переводу предпосланы предисловие, содержание каждой песни и ‘изъяснение виньета и карты’. К отдельным стихам в сносках к тексту сделано несколько примечаний (6).

Текст данного издания.

‘Илиада’ печатается по изданию 1829 года с поправками, внесенными Гнедичем в этот текст в 1829-1832 годах. Исправления внесены по экземпляру издания 1829 года, лично принадлежавшему Гнедичу, на этом экземпляре имеется множество автографических исправлений в тексте и на вклейках (Гос. Публ. библ. им. Салтыкова-Щедрина. Оленинская опись F XIV, No 2). Исправления, сделанные Гнедичем, имеют в основном стилистический характер и далеко не случайны, в них — явное стремление к большей простоте и точности. Эти исправления написаны и чернилами и карандашом, и между строк и на отдельных, специально вклеенных листах. Они составляют довольно трудную задачу для редактора, так как требуют тщательного отбора последних чтений и отсева тех поправок, которые не доведены до конца, даны условно, с намерением доработки.
Первым изданием перевода ‘Илиады’, в которое были внесены исправления Гнедича, явилось изд. 1839 года (Лисенкова). В издание вошли не все поправки Гнедича, и в то же время некоторые из них внесены с явным ущербом для текста, так как представляют собой не доработанные Гнедичем стихи.
Начало критическому отбору исправлений Гнедича положил редактор издания Academia 1935 года И. М. Тройский (Гомер. Илиада. Перевод Н. И. Гнедича. Редакция и комментарий И. М. Тройского при участии И. И. Толстого).
В данное издание внесены, помимо установленных в изд. Academia, поправки Гнедича к следующим стихам: I — 15, 27, 45, 49, 73, 177, 225-226, 370, 374, 489, 537, 544-545, 560. II — 51, 84, 93-94, 96, 145-146, 158, 182, 210, 213, 247, 254, 279, 387, 414, 447, 465-466, 670, 777, 872. III — 8, 64-65, 117, 137, 142, 194, 198, 211, 223, 252, 268-269, 293, 302-303. IV — 9-10, 13, 122, 135, 137-138, 186-187, 426, 533. V — 83, 90, 187, 255, 357, 718, 857, 891. VI — 16, 202, 446, 469-470, 500. VII — 7, 154, 215-216, 422, 429. VIII — 26, 106, 163, 215, 220, 294, 404, 457, 555-557, 561-562. IX — 33, 45, 69, 102, 241, 313, 345, 349, 379, 428, 443, 462. 512, 614, 637. X — 7, 10-11, 14, 23, 51-52, 341, 484, 493, 521 534, 576. XI — 7, 15, 21, 63, 69, 75, 147, 246, 297, 348, 365, 548, 631-632, 788. XII — 289. XIII — 7, 10, 53, 199, 340-341, 498, 688. XIV — 29, 95, 153, 216, 351, 392, 399, 416. XV — 204. XVI — 162-163, 365, 779, 791. XVII — 51, 422, 472-473, 476, 645-647. XVIII — 9, 105-106, 178, 206, 223, 225, 316, 411, 549, 551, 569-571, 596, 609. XIX — 13, 15, 140-141, 203, 313, 356, 382. XX — 1, 253. XXI — 15-16, 47, 60-61, 145-146, 236, 384, 521. XXII — 135-137, 204, 254, 330. XXIII — 82, 88, 112, 118, 175, 183, 234, 243-244, 250, 282, 320, 327-328, 619, 767. XXIV — 1-2, 35, 40, 52, 80-81, 128-130, 163, 172, 212, 220, 234, 240, 253, 260, 269, 335, 439, 504, 527, 537, 653, 700, 804.
Особенности в истории и характере перевода.
История знаменитого перевода Гнедича начинается с того времени, когда в качестве знатока греческого языка и поклонника античной героической поэзии Гнедич взялся за продолжение работы Ермила Кострова и стал переводить ‘Илиаду’ шестистопным ямбом с рифмами, начав с VII песни поэмы и прервав работу на XI песне. Впоследствии отношение Гнедича к этому переводу было таково, что в 20-х годах, найдя рукопись его, он написал: »Илиада’. Первые опыты перевода в ямбах. Сжечь’ (перевод был уничтожен. Сохранились лишь напечатанные VII и VIII песни). Но опыт первого перевода имел значение лаборатории для перевода гекзаметрического. В первом переводе Гнедич не только соблюдал приблизительное соответствие с архаической лексикой и некоторой торжественностью стиля перевода Кострова, но усиливал эту торжественность и речевую архаику, считая, что именно таким стилем должны быть переведены плавные, певучие гекзаметры героической поэмы. Показательно сличение одних и тех же отрывков перевода у Гнедича и Кострова (уже после того, как Гнедич перевел VIII песнь, она была найдена в рукописях Кострова). У Кострова стихи, соответствующие стихам 486-489 гекзаметрического перевода Гнедича, переведены:
Спустившись понта вглубь эфирны кони Феба
Снедает жалостью троян утекший день,
Но греков веселит отрадной ночи тень.
В первом переводе Гнедича эти же стихи:
Блестящий солнца свет нисшел в пучину водну,
Ночь мрачную влача на землю многоплодну,
В печаль пергамлянам день скрылся от очей,
Но столь отрадная для греческих мужей,
Трекрат желанная ночь темная настала. В отрывках этих имеются уже черты, характерные для той стилистической манеры, которая вполне применена была Гнедичем в его гекзаметрическом переводе. В предисловии к изданию перевода ‘Илиады’ 1829 года Гнедич пишет, что долго не имел смелости ‘отвязать от позорного столба стих Гомера и Вергилия, прикованный к нему Тредьяковским’. Будучи уже уверенным в непригодности рифмованного ямба для передачи торжественной и вместе с тем простой, народной речи Гомера, Гнедич долго не решался перейти к гекзаметру, так как еще с юношеских лет, в университете терпел насмешки за свое пристрастие к ‘Телемахиде’ Тредьяковского, в которой находил ‘бесподобные стихи’ (см. ‘Записки’ С. П. Жихарева, запись от 26 февраля 1806 года в ‘Дневнике студента’). Из отрывков гекзаметрического перевода, которые Гнедич печатал в 1813-1815 годах, явствует, что вначале переводчик делал лишь опыты и потому переводил из разных по своему характеру мест поэмы. Этим объясняется то, что уже в 1815 году печатались отрывки из последних двух песен ‘Илиады’: XXIII и XXIV. Опыты эти свидетельствовали не о колебаниях Гнедича, а о желании утвердиться в стихотворном размере и по возможности оживлять монотонность этого размера, которая больше всего пугала критику, Именно в этом направлении и высказывались рецензенты о тех отрывках, которые Гнедич публиковал в журналах по мере продвижения перевода. Начиная с середины 10-х годов печать высказывалась уже не столько о преимуществе или недостатках гекзаметра и александрийского стиха, сколько о характере гекзаметров Гнедича и языке перевода. Сохранился листок, в известной мере раскрывающий последовательность работы Гнедича над каждым стихом перевода ‘Илиады’. Листок представляет собой подстрочный, буквальный перевод начала IX песни. Почти каждый стих имеет варианты в подстрочнике, так как переводчик не сразу подбирал полное словесное соответствие. В подстрочнике к стиху 7-му мы читаем, что волны ‘извергают на брег многую траву’, затем Гнедич исправляет: ‘многие растения’, затем пишет в скобках ‘(мох)’. В стихотворном тексте все эти слова заменены словом ‘порост’, которое не сразу попадает в перевод Гнедича. Именно слово ‘порост’ означало определенный сорт водорослей, выбрасываемых на берег. Характерна работа Гнедича над буквальным переводом стиха 18-го. Приводим перевод этого стиха в подстрочнике:
Тяжким бедствием отягчил меня сын Кронов.
Затем Гнедич начинает более точные соответствия первой части стиха:
а) Тягостным долгом,
б) Трудным долгом,
в) Тягостным вредом,
г) Жестоким бедствием,
д) Злом роковым. Но наиболее неуловимой является та мысль, что Зевс запутал Агамемнона, поймал его. Гнедич передает это следующими взаимно исключающими (но не зачеркнутыми для того, чтобы иметь выбор) словами: отягчил, обременил, опутал, обвязал, уловил, затруднил, оковал.
Слово ‘опутал’ в подстрочнике подчеркнуто как наиболее точное. Между тем для соответствующего стиха перевода Гнедич избирает слово ‘уловил’ и эпитетом ‘пагубный’ в стихе 19-м ограничивает характеристику Зевса, который подверг тяжелым испытаниям Агамемнона. Однако дело не только в отыскании нужного слова. Прежде чем найти нужное слово, необходимо было представить себе те предметы, действия или лица, о которых идет речь у Гомера. Гнедич принимался за исследовательскую работу филологическую, археологическую, искусствоведческую. Такие исследования иногда надолго задерживали перевод. Прежде чем слово или понятие, встреченное у Гомера, не разъяснялось, Гнедич не переходил к следующему стиху. Он сохранял единую, принципиальную линию в отношении языка и стиля перевода с 1807 года до конца своей жизни. То, как понимал Гнедич свою стилистическую задачу, выражено им в предисловии к изданию 1829 года. Академик И. И. Толстой так пишет об этом, однажды выработанном Гнедичем стиле: ‘Наиболее типичной чертой, характеризующей слог ‘Илиады’ Гнедича, является очень ярко выраженная общая возвышенность тона, созданная преимущественно подбором славянских и старинных русских слов, неупотребительных в обиходной речи…’ {Гомер. ‘Илиада’. Перевод Н. И. Гнедича. Academia, 1935, стр. 101-107.}. Торжественность и архаичность стиля, в глазах Гнедича, не противоречила простоте, а была даже признаком простоты, но простоты величавой. Среди черновиков перевода имеется запись, заключающая мысль, лишь отчасти отразившуюся в предисловии к изданию 1829 года. Гнедич пишет: ‘В переводе я остерегал себя более от излишней украшенности, нежели от излишней простоты, ибо первая идет от прекрасного и вовсе несвойственна древним и более опасна, нежели последняя. Так, излишняя украшенность есть самая опасная крайность, ибо мы наиболее в нее вдаваться способны. Простота кажется глупостью, когда не бывает ни с приятностью, ни с правильностью совершенною, напротив, в блестящем слоге заключено что-то удивляющее ум посредственный, он поражает обыкновенного читателя, который готов верить, что такого рода сочинения и самые трудные и самые превосходные. Излишне украшенный слог есть недостаток наиболее опасный в наше время, ибо люди впадают в эту крайность в такое время, когда уже писатели с дарованиями произвели превосходные образцы в разных родах. Желание нравиться новым заставляет пренебрегать и естественное и простое и наконец заглушает в нас и самое к нему чувство’. Выработав однажды стилистический принцип, Гнедич непрерывно совершенствовал стиль перевода, и это совершенствование носило характер не случайных поправок, а было результатом новых наблюдений, нового понимания текста Гомера, являющихся у Гнедича, по мере продвижения его труда, одним из элементов этого постепенного вчитывания переводчика в поэтику Гомера, явилась смелость, неожиданность эпитетов (вроде тучный дым, широкозаливное море, троежальные стрелы и т. п.) и словотворчество, или, вернее, новое корнеупотребление там, где не подыскивалось необходимого для перевода слова. Принципиально новым по отношению к первым опытам перевода является, например, постепенно углубляющееся у переводчика понимание народности поэмы Гомера. Это понимание привело Гнедича к поискам аналогичного выражения для русского текста, к попытке приблизить перевод к истокам русского народного творчества. Гнедич стал вносить в перевод элементы народного древнерусского языка и пользоваться фразеологией литературных памятников русской древности. Таким же новым и постепенно утверждавшимся в сознании Гнедича было понимание простоты в поэтическом языке Гомера. Язык простых людей, просторечия, часто диалектного характера, не сразу появились в тексте Гнедича, а по мере углубления в работу. При этом характерна обдуманность, с которой Гнедич решался употреблять эти просторечия, выбирая их не только из русских диалектов, но даже из украинского языка. Согласно общему замыслу стиля Гнедич при переводе избегал слов и выражений ‘чужеземного’ происхождения, обращаясь постоянно и к древнерусскому книжному языку и к простонародным выражениям. Так называемые технические слова Гомера Гнедич считал необходимым ‘переводить доброзвучными старинными или новыми, подобными им, русскими названиями’. Для нахождения таких слов мало было словарей. Требовались живые наблюдения над современным просторечным и диалектным словоупотреблением, чтобы найти для перевода такие слова, как: уметить (попасть), швение (вышивка), ручня (сноп), цевка (шпулька), поножи (род гетр), щегла (мачта), котва (якорь) и т. д.
Характер совершенствования языка перевода очевиден при беглом сравнении отдельных стихов последних песен поэмы, переведенных в 1815 году, с окончательным текстом перевода этих песен.
Вот каковы, например, в ранней редакции (напечатанной в ‘Вестнике Европы’, ч. LXXIX, No 1) стихи об Ахиллесе, терзающемся гибелью его друга Патрокла (XXIII, 58-61):
Все для покоя вожди уклонились в высокие кущи,
Но печальный Пелид, на бреге шумящего моря,
Мрачный, стенящий лежал средь безмолвных рядов мирмидонян
Ниц, на сырой земле, где вздымалися черные волны.
Эти же стихи в поздней редакции:
Все разошлись успокоиться, каждый под сень уклонился,
Только Пелид на брегу неумолкношумящего моря
Тяжко стенящий лежал, окруженный толпой мирмидонян,
Ниц на поляне, где волны лишь мутные билися в берег.
Стихи о старце Приаме, явившемся к Ахиллесу, чтобы вымолить у него тело убитого сына (XXIV, 472-479), в ранней редакции (напечатанной там же) были:
Там он любимца богов обрел посреде восседящим:
Други сидели вдали, пред ним же едины клевреты,
Отрасль Арея Алким и смиритель коней Автомедон,
Близ предстоя, служили, едва бо он вечерю кончил,
Пищи вкусив и питья, еще предстояла трапеза.
Ими незримый Приам приступил, и, повергшись на землю,
Ноги Пелида объял и, лобзая, припал к его дланям
Грозным, убийственным, многих сынов его души исторгшим.
В поздней редакции эти стихи были заменены следующими:
Там Пелейона
Старец увидел, друзья в отдаленьи сидели, но двое,
Отрасль Арея Алким и смиритель коней Автомедон,
Близко стоя, служили, недавно он вечерю кончил,
Пищи вкусив и питья, и пред ним еще стол оставался.
Старец, никем не примеченный, входит в покой и, Пелиду
В ноги упав, обымает колена и руки целует,
Страшные руки, детей у него погубившие многих!
Последние поправки к тексту перевода, внесенные Гнедичем на экземпляр издания 1829 года, свидетельствуют о стремлении упростить язык, не отказываясь от основного принципа, от общего характера торжественного, архаического стиля. Гнедич считает необходимым освободиться лишь от излишних церковнославянизмов, вычурности, лишних эпитетов, неясного синтаксиса. Стремясь к простоте, Гнедич в то же время избегает в языке перевода всякой модернизации, вытравляя ее беспощадно.
Вот примеры упрощений языка в переводе:
Вдали воссидя — далеко сидя
Сим утешаются — тем утешаются
Волны понурые скачут — волны понурые плещут
В кущах — в стане
Багряным вином оросивши — поливая и т. д.
Таких поправок десятки (см. перечисленные отличия данного издания и изд. Academia на стр. 822). Характерны две поправки, касающиеся именно модернизации языка, допущенной в тексте.
В издании 1829 года было:
Оба еще омывались в красиво отесанных ваннах (X, 576).
Гнедич исправил:
Оба еще омывались в красиво отесанных мойнах.
Пример этот характерен для языковых познаний и чутья Гнедича. Слово ‘ванна’ (немецкого происхождения) вошло в русский язык лишь в XVII веке. Самые понятия — современное Гнедичу и гомеровское — не совпадали. Мойны, или мойни времен Гомера представляли собой скорее глубокие сосуды, типа бочек, чем ванны в нашем смысле.
В издании было:
С палевым медом душистым (XI, 631).
Слово ‘палевый’ было из числа слов, вошедших в язык не ранее начала XVIII века, для обозначения золотистого цвета (франц. paille — солома). Гнедич исправляет этот стих:
С медом новым и этим простым эпитетом дает читателю представление о цвете меда. Однако среди поправок имеются и такие, которые на первый взгляд могут показаться неудачными по сравнению с первоначальным вариантом. Так, представляется более выразительным и понятным слово ‘стрелец’, а не заменившее его слово ‘лучник’ в 718 стихе II песни. Между тем последнее более точно соответствует греческому обозначению, имеющему в виду воина, хорошо стреляющего из лука. Слово ‘стрелец’, употребляемое и в отношении стреляющих из огнестрельного оружия, Гнедич нашел недостаточно точным. Более громоздким кажется стих 142 песни III: ‘Быстро из дому идет со струящеюсь нежной слезою’ — заменивший стих: ‘Быстро из терема шествует, с нежной слезой на ресницах’. Между тем новый вариант ближе к греческому, где отсутствует слово ‘ресницы’. Таким же уточнением по отношению греческого текста являются и многие другие исправленные Гнедичем стихи, которые в первоначальной редакции были, быть может, более гладкими или звучными. Характернейшей из такого рода поправок является последний стих ‘Илиады’:
Так погребали они конеборного Гектора тело. Первоначальный вариант этого стиха:
Так знаменитого Гектора Трои сыны погребали — является более понятным современному читателю, но в то же время и более далеким от греческого стиха, где наличествует ‘конеборный’, т. е. тот, кто сильнее коня, которого он может побороть. Гнедич увидел ошибку в замене этого яркого, выразительного определения — эпитетом нейтральным, характерным для каждого из главных действующих лиц эпопеи.
В предисловии к изданию 1829 года Гнедич изложил основные требования, которые он предъявлял к себе, как переводчику ‘Илиады’. Они сводились к двум руководящим мыслям: что ‘должно переводить нравы так же, как и язык’ и что ‘грамматический смысл не составляет еще поэзии’, а ‘робкое сохранение мыслей не перевод их, ежели они не производят того же чувствования, не производят в действие сего насильственного волшебства, которое обладает душой’. Другими словами, Гнедич считал себя обязанным быть историком-исследователем, никогда не забывая о своем назначении поэта. Труд ученого должен был предшествовать вдохновению поэта. Для передачи поэтического образа надо было проделать скрупулезную работу полного осмысления текста. Трудно судить о количестве слов и речений в ‘Илиаде’, которые заставили Гнедича произвести исследовательскую работу. Только в 20 опубликованных письмах Оленина к Гнедичу таких слов 193, а можно с уверенностью сказать, что напечатанные письма Оленина (изд. ‘Переписка А. Н. Оленина с разными лицами по поводу предпринятого Н. И. Гнедичем перевода Гомеровой ‘Илиады». СПб., 1877) не исчерпывают не только всех трудностей переводимого текста, но и всех справок, которые делал по этому поводу для Гнедича Оленин. Судя по собственному признанию Гнедича, он всегда начинал с самого Гомера — ‘изъяснения Гомера с_а_м_и_м Г_о_м_е_р_о_м, к толкователям же прибегая в таких только случаях, когда Гомер к уразумению себя не представляет способов’. Для того чтобы понять искомое слово или выражение, Гнедич искал его в других местах ‘Илиады’, в ‘Одиссее’ или в так называемых Гомеровых гимнах. Затем, если ‘Гомер не давал ответа’, он обращался к другим античным памятникам, иногда не только греческим, но и римским. Из толкователей, или комментаторов ‘Илиады’ наибольшее количество справок давал Христиан-Готлиб Гейне (Heyne. Homeri Ilias, Leipzig, 1802), к которому постоянно обращался Гнедич, следуя за ним во многих спорных местах (см. далее о выписках из его комментария). Под рукой у него, кроме различных словарей, был еще и словарь Дюканжа, а также все европейские переводы ‘Илиады’ как старые, так и современные: немецкий (Фосс), английский (Попп), французский (Дасье), итальянский (Чезаротти) и другие. Характерной особенностью Гнедича-переводчика было, однако, недоверие к чужим справкам и решениям, которые он тщательно проверял. Так, например, он просил Оленина выяснить значение греческого слова ‘тарс’, которое в словарях греко-латинских (Скапул и Стефан) имеет перевод ‘ладонь’. Слово это, действительно, при обращении к другим справочникам оказалось не ладонью, а частью подошвы ноги, что несомненно было немаловажно для переводчика. Большинство справок ‘толкователей’ Гнедич проверял античными источниками: историками Геродотом, Плутархом, Светонием, Ксенофонтом и др. За различными справками Гнедич постоянно обращался к специалистам-эллинистам, которые не только наводили эти справки, но предпринимали по поводу их целые исследования — ‘диссертации’, как смеясь называл их Гнедич. Таким образом, не только в решении о стихотворном размере перевода (см. стр. 24-25), но и в его осуществлении принимали участие лучшие гуманитарные силы России. За справками филологического порядка Гнедич постоянно обращался к профессору-эллинисту Д. П. Попову (1790-1862) — лингвисту-комментатору древних, автору (доныне не изданного) полного перевода ‘Илиады’ и ‘Одиссеи’ в прозе, сопровожденного греческим подлинником. В каталоге Рукописного отд. Гос. Публ. библ. им. Салтыкова-Щедрина к копии этого перевода F XIV, No 22 сделано примечание, что ‘перевод был предпринят с археологическою только и частью педагогическою, а не литературного целью’. В особо трудных случаях Гнедич обращался к известному лингвисту-эллинисту академику Ф. Б. Грефе (1780-1851), которого Гнедич и Оленин называли своим ‘прорицалищем’. Совершенно особое участие в исследованиях Гнедича по тексту ‘Илиады’ принимал Оленин (о нем см. выше, на стр. 21-22). Оленин был археологом-любителем, он занимался и античной археологией (преимущественно греческой) и древнерусской. Кроме того, в его руках — президента Академии художеств, директора Публичной библиотеки и члена археологических комиссий, созданных по его инициативе, — сосредоточивались многие памятники античного искусства и быта, различные увражи, таблицы, рисунки, справочники и коллекции. Гнедич обращался к Оленину преимущественно за справками и разысканиями, как он выражался, ‘технического порядка’, т. е. о словах, связанных с вооружением и бытом. Предметами, рассматриваемыми Гнедичем с помощью Оленина, были: ткацкий станок, брони и латы всех видов, одежда и обувь воинов, оснащение кораблей и т. п. Памятником разысканий, которые предпринимал Оленин для Гнедича, является уже упомянутое издание (270 стр.) ‘Переписки’, где одному исследованию слова ‘кнемеды’, т. е. ножные латы (поножи), отводится 18 страниц всевозможных разысканий и ссылок. Об исследовательской работе, которую проделывал Гнедич, чтобы перевести одно слово или речение Гомера, можно судить по следующим примерам. Перевод стиха 529 второй песни потребовал от Гнедича разысканий по поводу брони, сделанной из полотна. Он писал Оленину: ‘Имею нужду в кратком понятии, что это за род броней… О льняных латах говорит Ксенофонт, а о подобных, известных и в Европе, латах оленьих, тридцать раз полотном подбитых, говорит Брантом’. Общее указание на то, что полотняные латы существовали и в древности, но употреблялись еще и в XVI веке, не удовлетворило Гнедича. Он просил Оленина сообщить ему, как и с какой целью надевались латы и каково их устройство. Повидимому, письмо Оленина с подробными сведениями и ссылками на Геродота, Плутарха, Светония (письмо от 29 декабря 1826) вызвало еще вопросы Гнедича, потому что 31 декабря он дает Гнедичу дополнительные сведения. ‘Я надеюсь, что вы теперь убедились в том, что сии полотняные брони были не что иное, как попросту сказать род фуфаек без рукавов, сделанных из нескольких полотнищ льняного холста или бумажного полотна, простеганных на вате’, — отвечал Оленин и посылал Гнедичу выписку из Павзония, который писал: ‘…сего рода брони были гораздо легче медных и железных, и если они не защищают от сильных ударов железом, то зубы львов и леопардов на них отупляются, и потому они полезнее на охоте, чем на войне’. Не менее интересен путь исследований Гнедича по поводу кораблестроительных терминов. Для выяснения этих слов не только пришлось изучать устройство греческого корабля и все его части, но и обратиться к русскому летописанию и справкам у северных и волжских русских корабельщиков. Гнедич не удовлетворялся сведениями, ему нужны были реальные представления, так как без них не могло быть творчеств, и он добивался этих представлений разными путями: справками у античных и новых историков, рассмотрением античной живописи, скульптуры и т. п. Так, для ознакомления с льняной или полотняной броней Гнедич должен был посмотреть не только этрусские вазы, изображающие отъезд Ахиллеса и Патрокла на войну и сражение Ахиллеса с Телефом, но и ‘такого же рода броню’ в коллекции Мраморного дворца, где имелся монгольский шлем, у которого ‘тулья’, наушники и задок сделаны из стеганой и крепко набитой хлопчаток) бумагою, или ватою, шелковой материи. Оленин был хорошим рисовальщиком и постоянно снабжал свои письма всевозможными рисунками, отвечающими на вопросы Гнедича по текстам ‘Илиады’. На основании своих разысканий Оленин изображал воинов в действии, детали вооружения или костюма, части судов, станков и проч. Эти рисунки дополняли те представления, которые Гнедич мог получить по разным памятникам скульптуры, изображениям на вазах и т. п.

Комментарий Гнедича.

Комментарий к поэме создавался в процессе перевода и был результатом углубленной работы над передачей на русский язык понятий и образов античного мира. По первоначальному плану Гнедич думал ограничиться толкованиями к отдельным словам и выражениям Гомера. Образцы такого толкования имеются в черновых рукописях ‘Илиады’. Например, к стиху: ‘Полосу встречные гонят, ручни на ручни упадают’ (XI, 69) было дано примечание: ‘Обычай древних был — жнецов ставить с двух краев нивы, чтобы они жали друг к другу приближаясь, с тем намерением, чтобы возбуждать в них сторона противу стороны рвение и чтобы господин мог видеть, в ком оно больше’. Повидимому, огромное количество аналогичных мест в поэме, которые нуждались бы в толковании, заставило Гнедича обобщить их. План обобщенного комментария рисуется по сохранившейся тетради ‘Материалов для введения и примечаний’ (Гос. Публ. библ. им. Салтыкова-Щедрина. Рукописный отдел. Оленинская опись F XVIII, No 6). Тетрадь эта состоит из выписок, сделанных рукой переписчика по разметке Гнедича из исследований европейских толкователей Гомера: X. Г. Гейне, Вольфа, Шуберта, Вебба и Найта. Выписки снабжены замечаниями Гнедича. В тетрадь входят выписки из комментариев немецких исследователей Гомера X. Гейне (Homere Carmina, тт. I-IX. Лейпциг, 1802-1822), Фридриха Вольфа (Wolf. Prolegomena ad Homerum, 1795), из книг английских археологов: Филиппа Баркера Вебба ‘Замечания на древнее и нынешнее состояние троянского поля. Милан, 1821’ и Ричарда Пайна Найта (Knight Carmina Homerica Ilias et Odyssea). Выписки характеризуют круг задуманного Гнедичем комментария. Сюда входит и полемика о Гомере, и современная локализация событий войны, воспетой в ‘Илиаде’, и, наконец, широкий круг тем, в основном исчерпывающих пояснения к поэме. Выписки, сделанные из комментария Гейне, дают 20 тем (темы избраны из девяти томов труда Гейне) и, повидимому, определяют основной состав будущего комментария Гнедича. Вот эти темы: 1. О Гомеровом Олимпе и об амврозии, 2. О скипетре Агамемновом, царстве и преемстве, о пределах государства и об аргосцах, 3. О местах, на которых сражались предводительствующие Троею, троянцы и греки, 4. О расположении и укреплении греческих лагерей, 5. О мифологии Гомеровой, 6. О Гарпиях, 7. О религии Юпитера по мнению Гомера и древних его истолкователей, 8. О счислении дней в Илиаде и разделении сражений по оным, 9. О щите Ахиллесовом, 10. Об ионическом диалекте Гомера, 11. Об употреблении древних грамматиков в истолковании стихотворения Гомерова, 12. О Гомеровой аллегории, 13. Мнения ученых мужей о рапсодии, 14. Об Илиаде вообще и о частях ее и о составе рапсодий, 15. О содержании Илиады и о частях стихотворения, 16. Об Илиаде, читанной по рапсодиям, и рапсодах, 17. О составе рапсодии, 18. О Гомере, авторе Илиады, 19. О достоинствах Гомеровых сочинений, 20. О строе Гомеровом и тактике греков и троянцев. Последняя тема была разработана Гнедичем и напечатана в виде статьи ‘О тактике ахеян и троян’ (см. стр. 780), что служит доказательством того, что все остальные темы Гнедич предполагал разработать подобно этой. Статья эта, напечатанная в журнале ‘Сын отечества’, 1826, ч. 109, No XX, стр. 330, была снабжена, кроме авторского примечания, еще и примечанием издателя журнала Н. Греча: ‘Н. И. Гнедич, кончив перевод Илиады гекзаметрами, готовит оный к изданию в свет с археологическими примечаниями, которые должны способствовать читателям как к уразумлению творения Гомерова, так и вообще для распространения познаний о древностях греческих. Желая познакомить отечественную публику нашу с свойством и достоинством замечаний, кои г. Гнедич присоединяет к переводу своему, мы испросили у него позволение напечатать некоторые из них в ‘Сыне отечества’ (‘продолжение впредь’). Продолжения, однако, не последовало, хотя из заметки Греча явствует, что у Гнедича было написано несколько статей такого же характера. Статья ‘О тактике ахеян и троян’ является оригинальной работой Гнедича. В примечаниях к напечатанной статье Гнедич сам делает наименование циклов, которые и должны были, повидимому, составить особую монографию, комментирующую поэму, — это циклы: Военное искусство, Мифология и др. Данная тема должна была входить в цикл ‘Военное искусство’, с несколькими очерками, аналогичными статье ‘О тактике ахеян и троян’.
Чтобы судить об объеме разысканий, предпринятых Гнедичем для данной статьи или главы будущего комментария, достаточно обратиться к уже упомянутой книге ‘Переписки’ Оленина. В этой книге разыскания и таблицы, отсылавшиеся Гнедичу, на темы: о лестницах, башнях, о материалах, из которых делались стены, и о способах взятия крепостей — занимают треть всей книги, т. е. 70 страниц. Между тем разыскания Оленина составляли лишь часть того материала, который нужен был Гнедичу для комментария. Упомянутые выписки Гнедича из исследований европейских комментаторов показывают, что Гнедич работал, проверяя одного комментатора другим, о чем свидетельствуют заметки Гнедича на полях рукописи с выписками. В связи с темой статьи ‘О тактике’ Гнедич занимался таким критическим, сравнительным изучением исследований на данную тему — X. Гейне, Вебба, Найта (см. выше). Для живого, наглядного представления о тактике, вооружении, одежде и военной морали героев ‘Илиады’ Гнедич обратился к литературе о современных греческих войсках, книге ученого, путешественника Пуквиля (‘Путешествие в Морею, Константинополь, Албанию и проч. провинции Оттоманской империи’. Париж, 1805, тт. 1-3) и книге ‘Мемуаров по жовника Вутье о современной войне греков’. Париж, 1823, на которую Гнедич ссылается в своей статье. В ответ на упрек Оленина, что Гнедич не упомянул о броне и латах, Гнедич отвечал: ‘В статье о тактике не упоминал я обо всех родах оружий Гомерических, потому что не об них идет речь, а в особенной об них статье, конечно, будут они все исчислены’. Статья ‘О тактике ахеян и троян’ дает представление о характере всего комментария Гнедича, весьма своеобразного на фоне академического педантизма, который характеризует, например, комментарий X. Гейне.
Задача Гнедича состояла в доступности комментария, в простоте изложения. По этому поводу Гнедич писал Оленину: ‘Душевно рад, что статья о Тактике вам нравится, я думаю не менее и оттого, что она не обременена тщеславною выказкою учености. Писатель изъяснений должен быть учен для себя, а не для читателя’. В связи с требованием Оленина написать объяснение о латах и броне, с перечислением различных, упомянутых у Гомера названий, Гнедич пишет, что ‘названиями оных определить их род и вид по Гомеру невозможно: он поэт, а не систематик’, и дальше, спрашивая у Оленина о льняной броне Аякса, пишет, что нуждается ‘в кратком понятии’, добавляя: ‘мне никогда не должно упускать из виду, что я не пишу археологических диссертаций, а только поясняю Гомера’.
Монография-комментарий, задуманная Гнедичем, была большой задачей, не только научной, но и литературной. Целью ее было широкое ознакомление читателя с героическим миром Гомера.
Быть может, именно потому, что безразборное нанизывание сведений и разысканий не устраивало Гнедича, комментарий к переводу не был завершен. Отрывки его (кроме напечатанной статьи о тактике), повидимому, были уничтожены Гнедичем, так же как и большая часть тех исследований, которые должны были служить материалом для комментария. Уже в апреле 1827 года Гнедич писал: ‘Порывался приготовить к изданию ‘Илиаду’, с примечаниями и введением читателя в мир Гомерический, и ничего не успел от немощи’ (письмо к В. В. Измайлову от 21 апреля 1827 года).

2. Краткие объяснения к тексту ‘Илиады’

»Илиада’, — пишет Гнедич, — заключает в себе целый мир, не мечтательный, воображением украшенный, но списанный таким, каков он был, мир древний, с его богами, религией, философией, историей, географией, нравами, обычаями, словом — всем, чем была Греция’. Поэма, названная Гнедичем ‘энциклопедией древности’, была создана в Греции около середины VIII века до н. э.
Имя Гомера, поэта-аэда (аэды были певцы-импровизаторы, исполнявшие свои произведения всенародно или в домах знатных людей), окружено легендами. Записи отдельных отрывков или песен ‘Илиады’ были соединены и очищены от чуждых наслоений античными филологами II века до н. э. Издана ‘Илиада’ была впервые в 1488 году. Первый опыт русского перевода был сделан Ломоносовым в 1748 году (Стихотворные отрывки из VIII, IX и XIII песен). В 1778 году ‘Илиада’ была полностью издана в прозаическом переводе П. Екимова. В 1787 году вышли 6 песен ‘Илиады’ в стихотворном переводе Е. Кострова. Первым полным стихотворным переводом является перевод Гнедича.
В основе сюжета ‘Илиады’ лежат легенды о Троянской войне. Поэт говорит о том, что повествование его основано на устных преданиях:
Сами сказания давние слыша из уст человеков (XX, 204).
Легенды эти имеют исторические корни. Крепость Илион-Троя действительно существовала. Она находилась на малоазиатском берегу Эгейского моря (на небольшом расстоянии от моря) к югу от Дарданелльского пролива. На современные карты, рядом с турецким наименованием Гиссарлык, нанесено и наименование Илион. Раскопки 70-80-х годов XIX века, предпринятые знаменитым археологом Шлиманом, обнаружили остатки нескольких городов, возвышавшихся над дорогой, ведущей к проливу. Каждый из обнаруженных раскопками городов получил наименование Трои. Один из них, а именно Троя VI, по своему положению и обломкам зданий наиболее соответствовал описаниям в ‘Илиаде’. Город располагался террасами, стены его зданий были сделаны из гладко отесанных камней (см. стихи 243-248 песни VI). Раскопки обнаружили и следы пожара, который археологи относят к XIII-XII векам до н. э. Воинственность троянцев определялась положением их крепостей, доминирующих над торговыми путями, но война такая, какую изобразил поэт в ‘Илиаде’, потребовавшая объединения всех областей Греции против небольшого государства, остается для историков загадочной.
Цикл легенд о Троянской войне повествует о том, как троянский царевич Парис вероломно обманул спартанского царя Менелая, похитив у него красавицу жену Елену. Оскорбленный Менелай соединился со своим братом Агамемноном, главой Микенского царства, и призвал к войне властителей всех греческих областей. Войска греков приступили к осаде Трои, которая длилась десять лет. Троя пала после гибели Гектора. Чтобы проникнуть в крепость и открыть ворота, грекам понадобилась хитрость. Ее подсказала им богиня Афина (легенда о деревянном коне, в котором поместился отряд греков). Разрушением и сожжением Трои и возвращением Елены к Менелаю ещ не заканчивается троянский цикл. За этим следует повествование о странствиях и несчастиях греческих победителей на пути их домой (‘Одиссея’).
Тема ‘Илиады’ не охватывает всего цикла, а лишь те события, которые приближают войну к развязке на десятом году осады крепости.
События эти объединены основным сюжетом — ссорой юного царя Фессалии Ахиллеса с верховным правителем микенским (аргосским) царем Агамемноном. Ахиллес (самый храбрый и самый сильный из ахейцев) отказался участвовать в битвах.
Без помощи Ахиллеса греки не выдерживают натиска троянцев. Ахейская армия близка к гибели, и только вмешательство друга Ахиллеса юного храбреца Патрокла, а затем, после его гибели, самого Ахиллеса спасает положение греков.
Ссоре Ахиллеса и Агамемнона посвящена первая песня. На протяжении пятнадцати песен развертываются последствия ссоры.
XVI песнь начинается косвенным вмешательством в события непреклонного до того времени Ахиллеса, отпустившего для единоборства с Гектором своего друга Патрокла. Последние шесть песен, начиная с XVIII, посвящены подвигам Ахиллеса, разъяренного гибелью своего друга.
События осады показаны в поэме двусторонне: и в стане осаждающих и в осажденной крепости. Действующими лицами являются, с одной стороны, герои ахейцы, с другой — троянцы.
Рассказ беспристрастен, и троянцы и греки изображены с хорошей и дурной стороны, хотя троянцам в поэме уделено меньше места, чем ахейцам. Два главных героя противопоставлены друг другу: Ахиллес и Гектор. Ахиллес — сын Пелея (Пелид, Пслейон, внук Эака, Эакид) и морской богини Фетиды, царь Мирмидона в южной Фессалии (отсюда название войск Ахиллеса — ‘мирмидоны’). Он всегда победоносен, но Зевс предсказал ему недолговечность з случае, если он не перейдет к мирному существованию. Но у него душа героя, и он предпочитает смерть бесславному существованию (XIX). Его обуревают страсти, самая сильная из них гнев, на которой и построен весь сюжет ‘Илиады’. Гектор — сын троянского царя Приама (Приамид), предводитель троянских войск. Неустрашимость и мощь его равняются могучей храбрости Ахиллеса. Чувство д_о_л_г_а перед народом и войском руководит всеми его поступками. (См., например, сцену прощания Гектора с женой Андромахой и сыном, VI.)
Главными действующими лицами со стороны греков являются: Агамемнон — сын Атрея (Атрид, Атрейон), царь Микен, вождь всей греческой (ахейской) армии, состоящей из войск союзных греческих царств, Менслай — брат Агамемнона (тоже Атрид, Атрейон), царь Спарты, супруг красавицы Елены. Обида, которую нанес ему троянец Парис, явилась поводом к войне, Аякс — сын царя Теламона (Теламонид), самый сильный, после Ахиллеса, ахейский воин, Нестор — сын Нелся, царь Пилоса, старейший и мудрейший предводитель ахейских войск, Одессей — сын Лаэрта (Лаэртид), царь Итаки, умом, хитростью и изобретательностью превосходящий всех остальных героев (его приключениям посвящена вторая поэма Гомера ‘Одиссея’), Диомед — царь Аргоса, один из храбрейших ахейцев.
Главными действующими лицами, представляющими Трою, являются: Приам (Дарданион, потомок Дардана, сына Зевса) — царь Трои, замечательный своей мудрой распорядительностью, домовитостью и сочетанием семейственных чувств с долгом властителя (III и XXIV), Парис, или Александр, один из многочисленных сыновей Приама (Приамид), предпочитавший негу трудностям бранной жизни. Нужны упреки его мужественного брата Гектора, чтобы подвигнуть его к сражениям (III). Роль его является роковой: он похититель гречанки Елены, от его стрелы суждено погибнуть Ахиллесу.
Две женщины являются героинями поэмы: гречанка Елена, с ее губительной красотой, — слепое орудие в руках богини любви Афродиты, и добродетельная Андромаха, троянка, супруга Гектора.
События войны перемежаются картинами мирных занятий (сельское хозяйство, домоводство, ремесла, искусство) и описаниями отношений героев (родительские чувства Приама, скорбь Ахиллеса о друге Патрокле, супружеская любовь Гектора и Андромахи).
Судьбы Трои и воюющих сторон — в руках всесильных богов. Олимп — такое же место действия, как и Троянское поле. Боги разделились на два враждебные лагеря: сторонников ахейцев и сторонников троян. Происходит борьба богов, выражающаяся в подобных человеческим интригах, хитростях, жестоком преследовании. Наиболее выразительны эпизоды ссор богини Геры со своим супругом, вседержителем Зевсом (VIII) и знаменитый эпизод обольщения и усыпления Зевса (XIV), предпринятых Герой для того, чтобы иметь возможность помочь троянцам.
Олимпийские покровители троянцев: Зевс (Эгиох, держащий эгид, скипетр), сын древнего властителя Олимпа Крона (Кронид, Кронион) и Реи, низвергнувший с Олимпа своих родителей, — повелитель неба и земли. В его руках судьбы богов и людей, но и он вынужден уступать велениям всесильного рока. Афродита, Киприда, Кипрогения (т. е. родившаяся на Кипре) — богиня любви, дочь Зевса. Она покровительствует Парису, и она виновница Троянской войны. Аполлон, Феб, Сминфей — сын Зевса и Латоны, бог-покровитель искусств, бог-стрелок, особо почитаемый троянцами, поставившими ему храм в Пергаме (крепость в Трое). Помощницей Аполлона является его сестра богиня-девственница Артемида (Феба), богиня охоты.
Ахейцам покровительствуют две сильные богини: Гера (Аргивская по культу аргивян) — супруга и сестра Зевса и богиня войны, мудрости и ремесел Афина Паллада (Алалкомена, Тритагония, Тритония). В зависимости от хода военных действий и событий, которые происходят в осажденной Трое и в ахейском стане, и менее могущественные боги оказывают помощь героям. Гера посылает к ахеянам своего сына, бога войны Арея (Эниалий, неистовый). Богиня морских пучин Фетида опекает своего сына Ахиллеса, и по ее просьбе Гефест (или Вулкан, прозванный Амфигиеем), бог-кузнец, кует ему несокрушимый щит (XVIII). Гермес (аргусоубийца, т. е. убивший Аргуса) (V), юный сын Зевса, — бог-посланник, опекает старца Приама в его опасном путешествии в стан Ахиллеса.

Песнь I

Богиня, воспой (1) — обращение к музе, которая должна вдохновить поэта, чтобы воспеть гнев Ахиллеса. Музой героической песни считалась Каллиопа. Аид, или Аидес (4)-невидимое царство мертвых. Ахеяне, ахейцы (2, 22), аргивяне (42), данаи (87)-название греческих племен, которыми заменяется название ‘греки’. Лета, или Латона (9, 36) — первая супруга Зевса, мать Аполлона и Артемиды, богиня солнечного и лунного света. Пернатая стрела (48) — стрела, выпускаемая из лука, была оперена металлическими перьями. Меск (50) — мул, помесь лошади и осла. Гекатомба (142, 309, 438) — жертва богам, состоящая из сотни коз или телят (стотельчая). Черен (219) — рукоятка оружия. Скипетр (239) — жезл, который подавался царю или жрецу, когда он держал речь перед народом. Лютые чада гор (268) — кентавры, великаны, полулошади-полулюди. Менетид (307) — сын Менетия, Патрокл, друг Ахиллеса. Понт (350) — море. Посейдон (400) — бог моря. Эгеон, или Бриарей (403) — великан, сторукое чудовище. Титан (404) — сын Геи и Урана (земли и неба), древних богов, которых Зевс низвергнул с Олимпа в подземное царство Тартар. Котва (436) — старинное русское название якоря. Соль и ячмень подымают (449) — возносят к небу как жертвенные, чтобы потом осыпать ими жертву богам. Пеан (473) — гимн в честь богов. Нектар (598) — ароматический напиток богов.
Смех несказанный воздвигли блаженные жители неба (599) — этот стих и породил выражение ‘гомерический смех’.

Песнь II

Хитон (42) — рубашка без рукавов. Плесницы — обувь, род сандалий. Рамена (45) — плечи, плечо (рамо). Осса (93) — вестница Зевса. Стогны (141) — площади. Эвр (145) — юго-восточный ветер. Нот (145, 395) — южный ветер. Зефир (147) — северо-западный ветер. Хлена (262) — плащ из шерсти, теплая одежда. Парки (302), или Мойры — богини судьбы. Эгида, или Эгид (349, 447-449) — щит богов, вид которого вызывал ужас. Его носили Зевс и Афина, и он имел вид косматой шкуры, украшенной головой горгоны. Стотельчие — см. в примечании к I песне ‘Гекатомба’. Каистр (461) — река в Лидии. Пифос (519) — древнее название дельфийского (г. Дельфы, центр культа Аполлона) храма и оракула. Кифара (600) — музыкальный инструмент, род лютни. На нем аккомпанировали пению аэдов и рапсодов. Иней (641) — царь Этолии, области, входившей в состав Микенского царства (Греции). Деметра, или Церера (696) — богиня земли, плодородия, она дарует человеку хлеб. Алкеста (714-715) — жена фессалийского царя Адмета, пожертвовавшая своей жизнью за мужа, которому прорицатели сказали, что день его смерти мог бы быть отсрочен, если бы нашелся человек, который за него умрет. Филоктет (718)-царь Фессалии. Геркулес, умирая, подарил ему свой лук и стрелы. Согласно прорицаниям, именно Филоктет должен был убийством Париса (из лука Геркулеса) завершить войну с троянцами. Это и заставило ахеян пригласить престарелого царя. Гидра (723) — водяная змея. Эврипил (736), или Эомонов сын — царь города Ормения в Фессалии. Стикс (755) — река в подземном царстве (Аиде). Сулица (774) — род копья. Тифей (782) — бог подземного огня, извержений вулканов. Ириса (786) — богиня-посланница. Ммрина (814) — амазонка, всадница-воительница. Амазонки помогали троянцам и совершали набеги на греческие земли. Дардане (819) — жители Дардании, города Троянского царства у горы Иды. Рвы очищают (153) — речь идет об особых каналах, по которым суда спускали в море.
Ферсит, или Терсит (212-271) — в основе имени слово ‘наглец’. По древним мифам Ферсит принадлежал к царскому роду и был родственником ахейского царя Диомеда. Гомер изобразил его злобным демагогом.

Песнь III

Пигмеи (6) — карлики, с которыми ежегодно воюют журавли. Нападение сопровождается криком. Здесь с журавлями сравниваются троянцы, которые шли в бой с воинственными кликами, что считалось признаком диких нравов. Пард (17) — барс. Скейская башня (149)- крепостная башня у западных ворот Трои (Скейские ворота), ведущая в лагерь осаждающих. Илиос (277) — солнце. Поножи (330) — род медных гетр, часть лат, покрывающая ноги от колен до ступни. Наглезна (331) — застежка на поножах, у ступни, в том месте, которое именуется глезной, или голенью. Кожу вола, пораженного силой (375) — т. е. ремень, сделанный из этой кожи.

Песнь IV

Геба (2) — дочь Зевса и Геры, олицетворяющая юность, прислужница олимпийских богов. Ладонь (109) — мера длины. Нащечник (142) — часть сбруи из особых дисков для щек лошади. Завязка стрелы (151) — струна, которая приматывалась к концу древка. Хирон (219) — кентавр, воспитавший Ахиллеса. Он прорицатель и искусный врач. Ахейская башня (334) — здесь в значении вала, стены, образовавшейся из сплоченного ряда греков. Сын скиптроносца Петея (338) — Менесфей, предводитель афинских войск. Сразилися кожи (447) — встретились кожаные щиты врагов. Мы и престольные Фивы разрушили, град семивратный (407) — Фивы в пределах Греции, в Беотии, в отличие от ‘стовратных’ Фив в Египте.

Песнь V

Бодатели (102) — погонщики, подстрекающие волов к бегу. Сорвал корысти (151) — снял вооружение и одежду воина. Ганимед (266) — см. о нем в песне XX, 232-235. Хариты (338) — три спутницы Афродиты, богини радости и красоты. Амврозия (369) — пища богов, дающая вечную юность и крепость. Пергам (446) — крепость Трои. Алоиды (386) — великаны, дети Алоея, внуки бога подземного царства Посейдона. Скимн (476) — лев (слово греческое, оставленное непереведенным). Плева (499) — мусорный злак, засоряющий хлеба. Борей (524) — северный ветер. Сын знаменитый и внук (631) — Геркцлес, или Геракл, сын Зевса, знаменитый своими подвигами и силой, и его сын Тлиполем, царь острова Родос. Горгона (741) — чудовище, олицетворение ужаса. Люди каменели от ее взора. Горы (749) — богини времен года. Шлем Аида (845) — шлем, делающий богиню невидимой даже для богов (см. Аид в примечании к песне I). Так, Тлиполем, Геракл разорил Илион знаменитый (648). — У царя троянского Лаомедонта (отца Приама) была дочь Гессиона, которую Геркулес спас от чудовища, хотевшего ее пожрать. Лаомедонт обещал за это подарить Гераклу волшебных коней и обманул его, после чего Геркулес разорил Трою и убил Лаомедонта. Тонкий покров разрешила (734) — т. е. сняла.

Песнь VI

Мириковый куст (39) — тамариск. Химера (179) — чудовище с львиной головой, хвостом дракона и туловищем козы. Беллерофонт (197) — победитель Химеры. Сарпедон (199) — властитель Ликии, сын Зевса и Лаодамии, союзник троянцев. Златобраздая гневная Феба сразила (205) — смерть, наступившая внезапно, объяснялась стрелой, которою пронзила богиня Афина (Феба). Гридня (316) — помещение для пиршеств, столовая зала. Лакоть (319) — локоть, мера длины, равная приблизительно 20 сантиметрам.

Песнь VII

Иардан (135) — река на западе Пелопоннеса. Усмарь (221) — шорник, кожевник. Воспящагь (342) — обращать вспять, останавливать.

Песнь VIII

Тартар (13, 481) — подземное царство, бездонная пропасть под землей и морем, соответствующая представлению об аде, где мучатся души грешников. Цепь золотую (19) — цепь, которая соединяла небо и землю. Перун (75, 133) — молния, стрела громовержца. Одиссей, благородный страдалец (97) — эпитет связан с легендами о страданиях Одиссея на пути домой после гибели Трои (на этом построен сюжет ‘Одиссеи’). Быстро орла ниспослал (247) — орел считался священной птицей, вестником Зевса. Наляцать (325) — напрягать, натягивать. Сына его, Эврисфеем томимого (363) — речь идет о Геркулесе, который вынужден был терпеть поругания злобного царя микеян Эврисфея. Япет (479) — один из титанов, свергнутых Зевсом в преисподнюю. Жесточь (531) — ожесточенный натиск.

Песнь IX

Порост (7) — морская трава красного цвета. Галант (122) — единица веса. Ифианасса (145) — вероятно, Ифигения, дочь Агамемнона, которую он принес в жертву богине Артемиде. Согласно мифу, она была жрицей при храме богини в далекой греческой колонии Херсонесе. Вено (146, 288) — выкуп за невесту. Накольня (187) — перекладина, скрепляющая рога на лире. Град Гетиона (188) — Фивы. Лот (206) — корыто. Автолик (266) — царь, живший близ горы Парнас, дед Одиссея, знаменитый своими обманами, нарушением клятв и воровством. Эриннии, или Эвмениды (454) — немилосердные девы, терзающие нераскаявшихся, олицетворяют совесть. Персефония (457) — Прозерпина, богиня загробного мира, дочь Деметры. Марписса (557) — нимфа, которую смертный Ид отнял у похитившего ее Феба. Алкиона (563) — Клеопатра, дочь Марписсы и Ида, жена Мелеагра, которая после смерти его с тоски обратилась в алкиону-чайку. Эреб (572) — ад, кромешная тьма.

Песнь X

Цевница (13) — духовой музыкальный инструмент, сопелка. Филеев сын (110) — Мегес, сын Филея, племянник Одиссея. На мечном острии распростерта (173) — на острие меча, поговорка, означающая, что вопрос решится в ту или другую сторону. Звезды ушли уж далеко, более двух уже долей (252) — ночь делили на три доли, определяя их по положению звезд. Ведомец (324) — разведчик. Ил (415) — основатель Илиона, главного города Троянского царства.

Песнь XI

Тифон (1) — брат старца Приама, троянец, которого Зевс сделал бессмертным по просьбе нимфы Эос. Кинирас (20) — царь Кипра, основатель культа богини любви Афродиты. Воронь (24-35) — чернь. Черным, сизым или темно-голубым цветом производилось на Кипре искусное вороненье медных лат. Звезда вредоносная (62) — Сириус, с ее восхождением в июле связывали летние лихорадки. Ручни (69) — снопы (буквально: горсть, стебли, взятые в горсть). Илифии (270) — дочери Зевса и Геры, богини, помогающие родильницам или вызывающие роды. Трость (584) — древко стрелы.

Песнь XII

Сокрушали грудные забрала (258, 263) — прикрытия стен, брустверы (нем. Brustwehr — грудное забрало).

Песнь XIII

Гиппомолги (5) — народ, питающийся молоком кобылиц (буквально: доители кобылиц). Комментаторы предполагают, что речь идет о скифском племени. Панцырей, вновь уясненных (342) — вычищенных. С нуждой (687) — здесь в смысле: ‘с трудом’.

Песнь XIV

Лествицы (35) — ряды. Океан и Тефиса (201) — родители Реи, матери Зевса и Геры. Лект (284) — мыс против о. Лесбоса. Виталице горной (290) — летающей в горах, речь идет об ястребе (киминда, или халкида). Дионис, или Вакх (325) — бог радости и вина, сын Зевса и Семелы. Гиакинф (348) — гиацинт, цветок, обладающий сильным запахом и нежной окраской (луковичный).

Песнь XV

По советам премудрой Афины (71) — согласно легендам, Троя была взята после пожара, который зажгли проникшие в крепость греки. По совету богини они соорудили деревянного коня, который и служил им укрытием. Аскалаф (111) — сын бога войны Арея, убитый Деифобом (см. об этом в песне XIII).

Песнь XVI

Гарпии (150) — демоны вихря, существа женского пола, одна из гарпий Подагра (быстроногая). Сперхий (174) — бог реки. Селлы (234) — жрецы, толкователи воли Зевса. Покляпый (428) — пригнутый книзу. Ужасную ночь (567) — здесь в смысле: темноту, наступившую днем. Плясатель ты быстрый (617) — насмешка по адресу Мериона, он был родом с о. Крита, знаменитого танцами.

Песнь XVII

Панфоевы дети (23) — дети одного из почтеннейших троянцев Панфоя: Полидамас, Эвфорб. Гиппофоой (288) — один из сыновей троянского царя Приама. Видел других человеков (328) — речь идет о походе на Трою Геркулеса (см. примеч. к п. V).

Песнь XVIII

Нереиды (38) — морские богини, или русалки. Одна из них — мать Ахиллеса Фетида. Амфигией (462) — Гефест, или Вулкан, бог огня, кузнец. Плеяды, Гиады и мощь Ориона (486) — созвездия. Арктос (487) — Большая Медведица. Хитрый Дедал (592) — скульптор и зодчий, строитель знаменитого лабиринта на о. Крит. Сфенел (116) — сын Персея (Персешд) и Андромеды, царь микенский. Поперсье (393) — хомут. Должен от мощного бога и смертного мужа погибнуть (417) — Ахиллес погиб от стрелы Париса, но стрелу эту направил меткий Аполлон.

Песнь XX

Пелиас (90, 187) — копье Ахиллеса именуется пелионским, так как сделано из дерева ясеня с горы Пелион. Сами сказания давние слыша из уст человеков (204) — здесь комментаторы видят указание на легендарные источники ‘Илиады’.

Песнь XXI

Пруги (12) — саранча. Ахелой (194) — самая большая река в Греции (в Этолии). Здесь царь Ахелой как божество этой реки. Копь (259) — канавка для стока воды. Понималось (300) — покрывалось. Кипер душистый (351) — род тростника, растущего в низинах. Нам поспешать (459) — помогать, споспешествовать. Тул (502) — колчан. Агенор (545) — троянец, сын почтенного Антенора, друга Приама.

Песнь XXII

Пес Ориона (29) — Сириус, см. песнь V, 5. Нет, теперь не година с зеленого дуба иль с камня (126), т. е. теперь не время возвращаться к самому началу. Здесь поговорка, основанная на представлении о происхождении людей от деревьев и камней. Геспер (318) — вечерняя заря. Менада (460) — вакханка, участница культа Вакха (Диониса). Чаще ж его от трапезы счастливец семейственной гонит (496) — сирота считался неполноценным, неугодным богам, и его не допускали к культовым праздникам.

Песнь XXIII

Козон (88) — игральная кость, бабка. Кудри обрезать (146) — обычай при наступлении зрелости обрезать кудри и бросать их в реку у ее истоков, посвящая речному богу. Обрядили (167) — здесь в смысле: освежевали. Сажень маховая (327) — мера длины, расстояние от конца пальцев одной руки до конца пальцев другой. Адраст (347) — царь Аргоса, главный участник похода на Фивы, которого спас на поле битвы его конь Арейон, происходивший от богов Деметры и Посейдона. На вержение диска (523) — расстояние полета диска. Цевка (761) — катушка, на которую наматывается уток — нити в ткани, идущие поперек основы.

Песнь XXIV

Землю, землю немую (54) — прах, то, что стало землей, т. е. тело мертвого. Быстро, подобно свинцу, в глубину погрузилась богиня и след. (80) — т. е. подобно удочке со свинцовым грузилом. Устройство ее с прикреплением ‘под рогом вола полевого’ комментаторам неизвестно. Эриуний (360) — эпитет, применяемый к богу Гермесу (дружелюбный или благодушный). Обитель Макарова Лесбос (544) — о. Лесбос был некогда царством Макара, сына Эола, родоначальника эолийцев.
Гнедич Николай Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. О тактике ахеян и троян, о построении войск, о расположении и укреплении станов (лагерей) у Гомера, Гнедич Николай Иванович, Год: 1826
  2. О тактике ахеян и троян, о построении войск, о расположении и укреплении станов (лагерей) у Гомера, Гнедич Николай Иванович, Год: 1826
  3. Марина Мнишех, супруга Димитрия Самозванца, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1830
  4. Ответ Г-ну. Б. В. Ш, Мамышев Николай Родионович, Год: 1809
  5. Гриць в школе, Франко Иван Яковлевич, Год: 1883
  6. Неосуществленные замыслы рассказов, предназначавшихся для ‘Записок охотника’, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1847
  7. Литература петровской эпохи, Неизвестные Авторы, Год: 1703
  8. Черная Индия, Верн Жюль, Год: 1877
Электронная библиотека