‘Ихтиолух’
‘Ихтиолух’
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Ихтиолух’, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1937
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Август. Я и друзья мои, охотники, устали на охоте. Ходили-ходили по мелколесью, исходили и большой казенный лес, Красный Яр, но вот — ничего.
И собаки, высунув языки, идут сзади нас.
— Тетерева-то скучились,— говорит деревенский охотник, приятель мой Герасим Дементьевич. — Подросли и скучились. Дело-то к осени. Где они? Велик лес. Надо на стару сторожку идти. Там, может, найдем глухарей. В бору что делать? Надо выходить.
И Герасим пошел вперед.
Мы, усталые, поплелись за ним.
Жаркий день. Солнце пятнами сквозь высокие сосны ложится на седой мох и ровный игольник. Душно в лесу. Пахнет сосной и смольем.
Вскоре поредел лес, и показалась блистающая зеленью поляна. На ней большие стога сена. Мы радостно расположились в тени одного из них. Сняв ягдташи, Караулов вынул из них закуски: хлеб, вино, колбасу, печеные яйца.
— А где же пирожки с визигой?— спросил я.
— У Николая Васильевича, должно быть,— сказал Караулов,— в корзинке.
Коля задумчиво лежал у стога, смотрел, мигая сквозь пенсне, в небеса и молчал.
Около стояла корзинка, которую он взял, чтобы собирать грибы. Он ходил с нами на охоту без ружья. ‘За компанию’.
— Что ж ты молчишь?— спросил Василий Сергеевич. — Давай пироги-то.
— Какие пироги?— медленно приподнимаясь, сказал Коля. — Я, брат, не знаю, что в корзинке.
— Неужто съел все?— изумился Василий Сергеевич.
— Ну уж и все,— меланхолично ответил Коля. — Каждому осталось по пирогу.
— Костер бы подбодрить в стороне,— предложил Павел Тучков. — Чай заварить. Пить хочется. Жара…
На скатерти разложили закуски. В стороне горел костер, трещала можжуха. Мы долго ждали, лежа у стога, возвращения Герасима, который пошел искать воду. Вернувшись с большим медным чайником, он повесил его над костром.
— Где ты воду-то достал?— спрашиваем мы.
— Да-алеча. Вот за лугом — овражек. Там, у ольшины, бочажок. И вода хороша.
Несказанная отрада — чай среди луга, у стога сена… Никогда он не казался таким вкусным. И эти пирожки с визигой.
— А что такое визига?— спросил вдруг Коля.
— Вот, визиги не знает,— засмеялся Василий Сергеевич.
— Забавно — но я тоже не знаю, что такое визига,— сказал Павел Александрович. — Из чего она делается?
— Вот тоже,— сказал приятель Вася,— из чего делается? Из рыбьего клея…
— То есть, позвольте, как это — из клея?— усомнился Коля.
— Вот ведь, не знают, из чего визига делается, а сами в ‘Праге’, в ‘Метрополе’ жрут визигу. Хороши голубчики.
Я помалкивал, про себя думал: ‘А в самом деле — что такое визига?’ И вслух спросил:
— Герасим, ты знаешь, что такое визига?
— Нет,— ответил Герасим. — А чево это?
— Да вот, пироги-то ты ешь — с визигой.
— Хороши пироги. Я впервые эдакие-то ем.
— Да ты видал визигу-то?— спросил Караулов Василия Сергеевича.
— Еще бы. Она такая — винтом идет. Как веревка. Ее на аршины покупают.
— Что за черт!— воскликнул Павел Александрович. — Странно. Я никогда не видал.
— И я никогда не видал,— удивлялся Павел.
— И я не слыхивал,— сказал Герасим.
— Из рыбьего клея, говоришь, делают? Чудно!— озадаченно бормотал Караулов.
— Странно. Ничего вы не знаете,— волновался Василий Сергеевич. — Во-первых, из лошадей делают столярный клей, из смолы — деготь, а из рыбы — клей и визигу. Не из нашей рыбы: плотвы и окуней, конечно,— а из китов, акул, моржей…
— Постой. Вася, ведь морж-то не рыба,— говорю я.
— Все равно, извините. Все равно-с. Вроде. А морская корова, по-вашему, не рыба? У ней хвост — рыбий.
— Ну, это ерунда,— сказал Коля.
— Вздор говорите, потому что вы не проходили ихтиологию. Вот вы — охотники, рыболовы, а ничего не знаете…
— Ихтиологии, говоришь, не знаем?— прищурившись, спросил Вася. — А ты копченого сига ел?
— Конечно, ел.
— Отчего у него палка внутри вставлена?
Коля, мигая, молчал. И, подумав, медленно сказал:
— Действительно, у него палка внутри есть, а зачем — неизвестно.
— Нет, известно. Если бы тебя коптить, что бы ты делал?
— То есть позвольте, как же это, меня коптить, я же не рыба.
— Это все равно. Если бы тебя коптили — ты бы вертелся, тебе бы не нравилось… Вот в тебя бы и вставили палку — не вертись. Понял, ты, ихтиолух.
— До чего глупо и пошло,— сказал серьезно Павел Александрович.
— Позвольте, позвольте,— обиженно возражал приятель Коля,— во-первых, не ихтиолух, а ихтиолог, а во-вторых, ихтиология этими вопросами не занимается.
— Нет-с? Хорошо, посмотрим,— горячился Василий Сергеевич. — Ну-ка, скажи, ихтиолух, где копчушки ловятся?
— Копчушки?— задумался Коля. — На Волге.
— Ну, а навага?— не унимался Вася.
— Навага, навага… Постой. Тоже на Волге.
— Вот и врешь… На Белом море.
— Но я же не обязан знать — где что ловится, об этом в ихтиологии не говорится…
— А где шпроты ловятся?
Коля молчал.
— А миноги?
— Миноги, брат,— это не рыба.
— Как — не рыба? А что же? Вот — не знаешь! А мымра?..
— Постой, постой,— задумался Коля. — Это, брат, в море.
— А ты ее ел?
— Конечно, ел.
— А где ел-то?
— В Петербурге, у Лейнера, и в Москве — в ‘Праге’.
— Никогда не ел мымру,— сказал Тучков. — Вообще, странно. Мы так много едим всего, а что — мы, в сущности, не знаем.
— Мымра — это не рыба,— сказал Караулов. — Совсем нет такой рыбы. Мымра — это птица…
— Эвона, глядите-ка, что уток-то летит,— вдруг крикнул Герасим. — Знать, с Вашутина озера.
Все сразу забыли об ихтиологии и подняли головы кверху.
— Что ж, идем туда,— заторопились мы.
— Вот жара маленько свалит, и пойдем,— лениво сказал Герасим.
Тихо было Вашутино озеро.
На зеркальной поверхности, через камыши, мы увидели вдали большие стаи сидящих уток. На отлогом песчаном берегу лежал старый челн.
Мы сдвинули челн с песка на воду, но никто не решался ехать нем по озеру. Павел Александрович, ничего не говоря, смело залез в челн.
— Ну-ка, дай-ка, Вася, кол. Вон лежит.
Василий Сергеевич взял у куста на берегу большой кол, сам тоже залез в челн и подал кол Павлу. Тот живо оттолкнулся от берега. Челн быстро двинулся по серебряной глади озера. И вдруг опустился вниз.
Оба приятели наши пропали в воде и вскоре вновь показались на поверхности, барахтаясь и отплевываясь.
— Это ж не шутки!— кричал во все горло Василий Сергеевич. На озере от крика поднялись утки.
— А здесь глубоко,— сказал Герасим, глядя на барахтающихся приятелей, и начал раздеваться.
— Плывите к берегу,— кричали мы.
— Трудно в сапогах-то,— сказал Герасим и бросился в воду.
Подплыв к Василию Сергеевичу, он схватил его за мокрую куртку и поплыл с ним к берегу. Тучков ухватился за край челна и, медленно гребя одной рукой, тоже приближался к нам.
Приятель Вася с испуганным лицом стоял по пояс в воде близ берега и говорил, глядя на нас:
— Благодарю вас, угостили… В одежде-то не поплывешь.
Павлу Александровичу вода доходила до горла. Он стоял рядом с челном и, смеясь, говорил:
— Недурно. Тону, хочу плыть, а меня кто-то за ноги держит. Забавная история.
Утки, кружась над озером, летели на нас.
Голый Герасим схватил ружье и присел к кустам. Раздался выстрел Караулова…
— Батюшки,— возопил вдруг Василий Сергеевич. — Ружье-то в воде осталось.
— Ахти, беда какая!— огорчился Герасим.
Все решили раздеться и по очереди стали прыгать в воду — ныряли, ища на дне ружье. Но, сколько ни искали,— ружья не было…
Уже вечерело. Герасим развел огромный костер. Сушили платье ‘утопленников’. Пили чай, выпили весь коньяк — но случаю ‘утопления’. Решили остаться у костра до света и утром опять доставать ружье.
Вдали, на берегу озера, раздался выстрел, из-за кустов показался Коля. Никто раньше в суматохе не обратил внимания, что его не было.
Подходя к нам, он поднял руку, показывая застреленного большого кулика. В другой руке он держал ружье Василия Сергеевича — ружье, которое так долго искали в воде.
— Ах ты чертова визига!— закричал Василий Сергеевич. — Где же ты ружье-то взял?
— Ты ведь без ружья поехал на озеро. А тут я увидел, что кулик сел на отмели. Я ружье взял и пошел. Вот и кулик.
Василий Сергеевич вдруг расхохотался.
— Как глупо! Как все глупо… Вот уж действительно ихтиолух!
‘Ихтиолух’ — Впервые: Возрождение. 1937. 27 августа. Рассказ имеет подзаголовок: Охотничий рассказ. Печатается по газетному тексту.