И сказка, и жизнь…
И сказка, и жизнь…
К. Михайлиди.
К. Михайлиди.
(Переводъ съ греческаго).
Я былъ отцомъ.
Я былъ отцомъ.
Въ лсу.
Въ лсу.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 6, 1905
И сказка, и жизнь…, Михайлиди К., Год: 1905
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Я былъ отцомъ двухъ двочекъ, двухъ двочекъ, краше и милй которыхъ я никогда не видывалъ… Я былъ счастливйшимъ изъ отцовъ. Проходя по улиц, я часто слышалъ, какъ люди говорили мн вслдъ: ‘Да благословитъ ихъ ему Господь’. И глаза мои сіяли отъ радости, и съ улыбкой на устахъ я посылалъ этимъ людямъ большое спасибо…
Постельки двочекъ, дв блоснжныя постельки, стояли рядышкомъ, а между ними, на втвяхъ золоченаго деревца, каждое утро, лишь двочки раскрывали глазки, сотни пташекъ напвали имъ псенки. На высокой колонн, какъ будто стремящейся дотянуться до самаго неба, на колонн, съ идеально совершенными формами — единственное созданье неизвстнаго, уже мертваго художника — два язычка пламени все качались, никогда не угасая…
Я уходилъ на долгіе, долгіе часы, въ невдомыя пустыни, поднимался на вершины горъ, чтобы нарвать диковинныхъ, невиданныхъ цвтовъ, подслушать волшебныя, неслыханныя псни и ими украсить жизнь моихъ дочурокъ.
Итакъ, словно сказка, проходила жизнь…
Помню, однажды, въ одинъ изъ тхъ дней, когда природа пытается подъ цвтами схоронить горе и печаль, что томятъ людскія души, я видлъ, какъ двочки мои стояли на цвтистомъ лугу и плели внки, и внчали ими свои златокудрыя головки. Затмъ, я видлъ, какъ внки стали размножаться, размножаться и внчать толовки цлыхъ толпъ другихъ двочекъ, которыя все приходили, все приходили и наполняли картину, раскрывшуюся моимъ взорамъ тысячами красокъ, подобныхъ которымъ нтъ въ природ, а можетъ создать лишь рука художника. И въ яркомъ свт, что разливался кругомъ, частью сіяла красота жизни, а частью та красота, которую мы создаемъ своимъ воображеніемъ, когда, подобно маленькимъ богамъ, силою мысли мы стремимся влить жизнь въ нами созданные міры…
Я не буду тутъ говорить о собственной жизни. Она была лишь лучомъ отъ жизни моихъ двочекъ. Подобно тому, какъ теперь она лишь ночь, съ той поры, какъ свтъ ихъ погасъ. А какъ онъ погасъ — не знаю и никогда не узнаю. Только изрдка, временами, словно добрый рокъ какой-то сжалится, он вновь ко мн приходятъ, мои дочурки, во всей крас, и я снова вижу дв постельки рядышкомъ, колонну съ двумя крошечными пламенными языками и всю картину ту съ внками, что сперва внчаютъ лишь дв златокудрыя головки, а затмъ украшаютъ головки другихъ дтей, и тысячи красокъ, подобныхъ которымъ нтъ у природы, а есть лишь на палитр художника…
И здсь обрывается, и вновь начинается моя жизнь…
Веселые, безпечные, съ пснями и смхомъ, мы идемъ по полю. Все вокругъ насъ, даже камни, живетъ тысячью красокъ. Отъ часовенки, куда изрдка въ одиночку приходятъ помолиться поселяне, проливается въ душу странное настроеніе, на мгновеніе словно полоняетъ ее, но сейчасъ же, свободную, мчитъ ее въ объятія природы… Даже лай собаки, гд-то по близости стерегущей стадо, и тотъ будитъ въ сердц вольную струну… Даже мычанье коровы какъ бы вплетаетъ новый аккордъ въ радостную пснь, что несется отъ лона земли…
Предо мной медленно-премедленно развертывается лсъ исполинскихъ деревьевъ. Это любимый мой лсъ, не раскрытый глазамъ людской толпы, котораго не достигнуть шуму жизни. Погруженный въ легкую тунанную мглу, онъ кажется особенно прекраснынъ, одинокое пятно средь яркаго свта кругомъ. Верхушки деревьевъ гд-то теряются наверху, сливаясь въ безформенное нчто.
Какая-то невдомая сила меня притягиваетъ. Кругомъ скачутъ, хохочутъ, поютъ друзья. Но тайный голосъ зоветъ меня. И на меня льетъ свою тнь первый рядъ деревьевъ. Теряются голоса, каждый шумъ, каждый звукъ. Понемногу гаснетъ жизнь. Я пробираюсь къ самому сердцу лса, я погружаюсь въ ндра его, и уже не слышу ни шаговъ своихъ, ни дыханья своего. Изъ тьмы, что разлита вокругъ меня, исходитъ яркій необъятный свтъ. И тишина, окутавшая меня своей легкой фатой, доносится до слуха моего, словно далекій напвъ псни. Я пробираюсь все глубже, дальше, и исполинскія деревья все чаще, гуще, а могучіе стволы ихъ душатъ все въ своихъ объятіяхъ, всякое біеніе жизни… И я все пробираюсь глубже, дальше въ состояніи какого-то опьяннья, сна, виднья… Предо мной встаетъ вчерашняя картина, вчная картина, что обнимаетъ весь мой мозгъ, что влечетъ меня и манитъ, какъ мать, какъ сестра, какъ милая… Предо мной проходятъ волшебно-прекрасные міры, одни блеща красотою жизни, другіе — красотою смерти, великаго художника, что все разрушаетъ, дабы съ большимъ совершенствомъ вновь сотворить жизнь…
О, лсъ любимый, дай къ лону твоему приникнуть! Дай погрузиться въ волны твоего молчанія! Въ послдній мигъ моей здшней жизни твоей красой дай мн налюбоваться!..