СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
Художественныя выставки въ Петербург.
Художественныя выставки въ Петербург.
XVI передвижная и академическая.
П. К—скій.
‘Русская Мысль’, кн.IV, 1888
Художественные выставки в Петербурге, Ковалевский Павел Михайлович, Год: 1888
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Ежегодныя выставки товарищества такъ называемыхъ ‘передвижниковъ’ пріучили публику къ обилію и достоинству произведеній, исключительно правдивыхъ, строго преслдующихъ однажды избранное направленіе и почти всегда достигающихъ цли: быть отраженіемъ жизни безъ прикрасъ и фальши. Прошлогодняя выставка блистательно засвидтельствовала это. Вдобавокъ, она была и особенно богата содержаніемъ. Два громадныхъ холста, гг. Полнова и Сурикова (Гршница и Морозова), два меньшихъ — гг. Мясодова и Прянишникова (Косьба и Крестный ходъ въ пол), портреты покойнаго Крамского и г. Рпина, пейзажи гг. Шишкина, Волкова и др.,— соперничали въ достоинствахъ. Такую галлерею превосходныхъ произведеній, собранныхъ воедино, и у ‘передвижниковъ’ не часто можно встртить.
Посл прошлогодняго напряженія, силы товарищества какъ будто отдыхаютъ. Настоящая выставка смахиваетъ даже на поминки по прошлогодней. Это усугубляется еще пустотою, оставленною по себ Крамскимъ. Двигателя и души товарищества не стало. Домъ остается безъ хозяина, семья продолжаетъ въ немъ жить, но глава семьи отсутствуетъ. Прохор залы этой первой по смерти его выставки, все еще невольно ждешь: не выглянетъ ли изъ рамы полная выразительности и строгой законченности работа незабвенной кисти? Но изъ рамъ глядятъ другія работы, а той нтъ!… Прошлогодніе герои тоже отсутствуютъ — не одни умершіе: они или ничего не выставили, или если и выставили, то сиротскія работы. Одинъ г. Рпинъ неизмнно свжъ, могучъ и теперь уже единолично, но блистательно представляетъ собою бывшій до сихъ поръ богатйшій отдлъ выставокъ — портретный. Картинъ онъ не далъ, если не считать маленькой сцены пашущаго гр. Льва Толстаго. Но другихъ не узнать,— такъ они подурнли посл прошлаго года. Бываютъ такія представленія въ театрахъ, когда первые сюжеты замнены второстепенными, а т, которые и остались въ своихъ роляхъ,— не въ удар или не въ голос. Какъ ни стараются одни, и какъ бы ни хотлось быть снисходительнымъ къ другимъ, но нтъ возможности принудить себя быть удовлетвореннымъ.
Возьмемъ большіе холсты выставки. Они принадлежатъ или гг. Савицкому и Ярошенв, выступающимъ въ роляхъ отсутствующихъ первыхъ сюжетовъ, или гг. Мясодову и Прянишникову, которые совсмъ не въ голос. Г. Савицкій, по крайней мр, старается добросовстно, по мр силъ, справиться съ неподобающею ему ролью, но г. Ярошенко относятся къ ней вдобавокъ очень развязно и, повидимому, едва ли сомнвается, что она ему не подобаетъ. Г. Савицкій изображаетъ отъздъ отпускныхъ на войну, правильне — ихъ посадку на желзно-дорожный поздъ, и изображаетъ въ размрахъ гораздо большихъ, чмъ сюжетъ того требуетъ. Чтобы наполнить такое пространство производительно, нуженъ талантъ г. Рпина или по меньшей мр г. Сурикова. Но онъ, все-таки, ищетъ передать поправдиве эпизоды проводовъ женами, матерями, вообще семьями, и по возможности достигаетъ этого въ отдльныхъ группахъ и фигурахъ, часто удачныхъ. Если-жь у него одна изъ бабъ, да еще, какъ на грхъ, на первомъ план, и выражаетъ свое отчаяніе не такъ, какъ выражаютъ бабы, а какъ это длаютъ актрисы, выражающія отчаяніе за бабъ, то вышло оно вовсе не изъ злаго умысла: у художника просто недостало умнья сильно выразитъ простое, хотя и сильное отчаяніе. Можетъ быть, онъ самъ недоволенъ своею бабой. Иное дло г. Ярошенко: тотъ умышленно выбираетъ и придаетъ выраженіе, не подходящее къ правд, у бабы-арестантки. Онъ, такъ сказать, совершаетъ злостную фальшь. Подойдите-ка, не справляясь съ каталогомъ, къ его картин Всюду жизнь (и названіе-то какое романтическое!), что вы увидите? За ршеткой въ окн вы увидите ‘святое семейство’ (la santa famiglia): Мадонну, худую и блдную, держащую на колняхъ младенца-Спасителя съ простертою для благословенія ручкой и возвышающуюся позади фигуру лысаго осифа. Группа составлена по всмъ правиламъ академическаго равноугольнаго треугольника, живопись исполнена по всмъ требованіямъ иконной живописи: вылизана, желтовата. Но какъ же это святое семейство за ршетку-то попало? И отчего остальныя фигуры на святыхъ не похожи? Одна изъ нихъ — бритое скуластое лицо — даже прямо выдаетъ простаго арестанта. Всматриваетесь ближе: да и вагонъ-то арестантскій,— вотъ отчего и окно съ ршеткой, да и Мадонна-то — не Мадонна, а баба-арестантка, въ платк. Положимъ, бабы такъ платковъ не носятъ, какъ Мадонны на картинахъ,— он этихъ картинъ не видли. Но г. Ярошенко ихъ видлъ и покрылъ свою бабу картинно. Онъ и лысаго арестанта загримировалъ осифомъ, и мальчонку арестантки представилъ младенцемъ исусомъ. Онъ, мальчонка, не благословляетъ, — онъ кормъ сыплетъ станціоннымъ голубямъ на платформу. Должно быть, это-то и знаменуетъ, что ‘всюду жизнь’, хотя г. Ярошенко былъ бы гораздо ближе къ истин, если бы согласился поставить: ?всюду тенденція’. А что жизнь на платформахъ желзно-дорожныхъ станцій бываетъ, въ особенности если взять часы прихода и отхода поздовъ, такъ это совершенно врно. Посмотрите на станцію г. Савицкаго: какая жизнь! По странной случайности, оба художника очутились въ своихъ картинахъ на желзно-дорожной станціи.
Впрочемъ, слдуетъ сознаться, что какъ для г. Савицкаго, такъ и для г. Ярошенки — картины не дурны. Произведеніе послдняго даже успло быть облюбовано какимъ-то благополучнымъ пріобртателемъ (сбоку прилпленъ ярлыкъ: ‘продана’) и, пожалуй, ‘украситъ’ какую-нибудь галлерею. Это бы еще не бда,— дома всякъ у себя хозяинъ,— но нужно, чтобы въ силу этого правила и товарищество передвижниковъ было у себя хозяиномъ, и завдомой фальши въ искусств не пропускало къ себ на выставки. Иначе он утратятъ закрпленную за ними добрую славу выставокъ правдивыхъ произведеній.
Относясь снисходительно къ названнымъ художникамъ, нельзя сдлать того же въ отношеніи къ гг. Прянишникову и Мясодову, отъ которыхъ можно требовать большаго. Ихъ прошлогоднія мастерскія картины слишкомъ близко стоитъ по времени и также далеко по достоинству отъ ныншнихъ. Грубе, неряшливе, незначительне Общаго, при большихъ размрахъ холста и множеств фигуръ, кажется, ничего не написалъ до сихъ поръ г. Прянишниковъ. Скучне своего Сятеля, большаго мужика на большомъ скучномъ фон, тоже едва ли показывалъ г. Мясодовъ. И надо подождать слдующей выставки, чтобы не произнести горькаго приговора настоящему положенію ихъ художественной дятельности.
О гг. В. Маковскомъ, Шишкин, Лемох, Волков собственно ничего ни дурнаго, ни хорошаго сказать не приходится. Они не лучше и не хуже того, чмъ были, они какъ будто остановились на одномъ мст, на одномъ пункт, и все съ него только и пишутъ. Вамъ кажется, что вы все это уже видли, что всмъ этимъ васъ угощали, только подъ другою приправой: у г. В. Маковскаго видли Консисторію — только не подъ тмъ названіемъ, у г. Шишкина Буреломъ, но въ десяткахъ разныхъ наименованій. У г. Лемоха Божья воля выражалась столько разъ неизбжною избой съ ребятишками, вбгающими и останавливающимися на порог, съ бабою, наклонившеюся къ люльк новорожденнаго или къ постели умирающаго, что вы его картину знаете наизусть. Г. Волковъ пребываетъ все въ тхъ же тихихъ берегахъ рчки, которая иной годъ заставитъ его дать поэтическій закатъ (какъ въ прошлогоднюю выставку), но часто и ничего не заставитъ сдлать, кром повторенія задовъ. Изъ этого, конечно, не слдуетъ, что даровитые художники заслуживаютъ порицанія,— однакожъ, нельзя сказать, чтобъ и похвалы они особенной заслуживали,— за свое постоянство. Идти впередъ, не измняя призванію, въ искусств лучше, нежели сидть на мст и смотрть на все съ одного и того же пункта. Иначе невольно приходится сознаться, что прежнія работы были лучше, уже потому одному, что он были незнакомы, ныншнія хе будутъ хороши только въ такомъ случа, когда забудешь прежнія.
Строже другихъ слдуетъ, разумется, относиться къ г. В. Маковскому: кому много далось, отъ того больше и требуется. Онъ сохранилъ свои типы (доказательствъ искать не надо,— они и въ, и въ повар Подъ хмлькомъ), онъ даже освжилъ себя, пожалуй, нкоторою новизной (не съ ныншняго года) въ сюжетахъ, трактуемыхъ въ пейзаж, но пріемъ, способъ исполненія — почти не подвигаются ни на шагъ. Краски, письмо не соотвтствуютъ роду его живописи. Мелкіе тонкіе сюжеты надо и исполнять тонко. Посмотрите хоть на выставленную, премилую по зат, картинку Диллетантъ. Черезъ ручей, по жердочк, старенькій, но аккуратненькій человчекъ торжественно и не совсмъ храбро перебирается на этюдъ. За нимъ и передъ нимъ мальчишки несутъ принадлежности живописной работы: складной стулъ, ящикъ съ красками и проч. Одинъ изъ мальчиковъ служить даже путеводителемъ. И имъ смшонъ старый любитель искусства, и намъ онъ смшонъ. Но намъ онъ испорченъ тмъ, что написанъ грубо, въ скверныхъ тонахъ. Эти вещи должны быть трактованы такъ же виртуозно, какъ Записки охотника,— тогда только он являются маленькими перлами, а не гальками.
Если бы типичный старый поваръ Подъ хмлькомъ (состояніе, очевидно, для него нормальное), угощаемый плутомъ-купцомъ, такъ признательно-надувательски заглядывающимъ ему въ глаза, за вс господскія деньги, черезъ него излишне полученныя,— еслибъ этотъ поваръ и этотъ купецъ были написаны съ тмъ же мастерствомъ, съ какимъ они охарактеризованы, то получился бы въ настоящемъ блеск самоцвтный камень. Хотлось бы хотя малой доли виртуозности исполненія K. Е. Маковскаго его высоко-даровитому брату. Да зачмъ ходить далеко: вотъ вамъ г. Кузнецовъ. Его сценка Посл обда куда не богата содержаніемъ. На террас развалились и покачиваются въ американскихъ плетеныхъ креслахъ дв молодыя двушки — брюнетка и блондинка — и одинъ мужчина. Вс лица улыбаются. Двушка-брюнетка улыбается съ хитрецой, глядя на блондинку, а мужчина — съ самодовольствомъ. Кто тутъ пара, явствуетъ изъ этихъ улыбокъ. Больше нтъ ничего. Но то, что есть, написано тонко, со вкусомъ и колоритомъ. И картинка выигрываетъ, какъ камень въ шлифовк. Г. В. Маковскій шлифовк не подвергаетъ своихъ драгоцнныхъ камней, и напрасно: они блестли бы гораздо больше. Маленькія сценки г. Харламова только и берутъ тмъ, что виртуозно написаны. Небольшая сцена г. Рпина съ пашущимъ гр. Толстымъ, конечно, замчательна сама по себ, и по сюжету, и по типу необыкновеннаго пахаря, и по такой пар лошадокъ, со своею физіономіею и характеромъ каждая, что и первому мастеру по этой части, г. Ковалевскому, приходится отвсить имъ почтительный поклонъ, но, независимо отъ всего этого, она написана тонко, прекрасно. Одна и та же кисть въ состояніи производить такіе могущественные блики, какіе мы видимъ на большомъ портрет того хе Толстаго, и писать такіе миніатюры, какъ пахарь. Вотъ это движеніе! И ему подражать не дурно.
Новинками у г. В. Маковскаго могутъ быть названы два портрета и дв поясныя фигуры богомольцевъ (вс въ натуральную величину). Типичный странникъ, подносящій ко рту деревянную ложку щей, съ падающею съ нея каплей, и, въ то же время, плодоядно поглядывающій на красивую бабенку, которая читаетъ ему ‘божественное’, очень хорошъ самъ по себ, какъ этюдъ, но картины изъ него и изъ посаженной рядомъ бабенки не вышло. Размры холста черезъ-чуръ превосходятъ размръ содержанія. Можетъ быть, скажутъ, что такихъ же размровъ знаменитая группа Рембрандта,— онъ, съ женою на колняхъ и съ бокаломъ вина,— тоже не представляетъ картины съ содержаніемъ. Но она представляетъ, совершенство исполненія, а все, исполненное въ совершенств, уже есть произведеніе искусства, будь то даже портретъ самаго обыденнаго лица, не только Рембрандта.
Къ портрету г. В. Маковскій обращался нсколько лтъ назадъ, но въ другомъ пріем — очень широкомъ, его портреты были почти подмалвки. Теперь онъ ихъ пишетъ законченно, и они у него очень недурны (особенно портретъ г. Захарьина), во всякомъ случа, они значительно искусне написаны неотразимыхъ какъ судьба на каждой выставк портретовъ г. Ярошенки и впервые появившихся портретовъ г. Сурикова. Какъ ни странно ставить два послднія имени рядомъ, но не наша вина, если портретное поприще ихъ сблизило. Будемъ надяться, что они опять разойдутся на подобающее имъ разстояніе при первой же картин г. Сурикова, которому на бдномъ холст портрета тсно. Ему нужны просторъ и многолюдство,— ему надо расходиться. Портретъ ему связываетъ руки. Он у него чешутся надлать такихъ типовъ, выразить такія движенія, передъ которыми другой содрогнется… Будемъ же ждать, когда смлый художникъ попадетъ опять въ свою сферу.
Работы А. П. Соколова (акварелиста) всегда отличаются вкусомъ и изяществомъ, а иногда и силой. Изящне портрета г-жи Маковской (жены K. Е. Маковскаго), выставленнаго имъ въ ныншнемъ году, трудно и требовать. Это прелестная картинка прелестной женщины, въ бальномъ костюм. Открытыя плечи и руки переданы безподобно. Рядомъ голова пейзажиста г. Волкова (большихъ размровъ, около 3/4 натуры) написана такъ сильно, выпукло, что поспоритъ съ масляною живописью. Не поспоритъ она разв съ работой одного г. Рпина. Но спорить съ силою живописи, на портрет графа Льва Толстаго, и самъ Рпинъ, пожалуй, не всегда можетъ: такой силы и у него еще не видано! Сила, впрочемъ, далеко не все у этого щедро одареннаго художника.
На ныншней выставк можно видть столько же пріемовъ его живописи, сколько есть портретовъ. Одинъ писанъ до дерзости сильно и широко, какъ сейчасъ названный, другой — тльно, колоритно, мягко (женскій), третій — молодаго человка, совсмъ блднаго, съ совсмъ свтлый волосами и глазами, совсмъ въ свту и на совсмъ бломъ фон, изъ котораго такъ и лзетъ выпуклостью лпки. Это истинный туръ-де-фора, техническій. Четвертый — монахиня въ черномъ съ ногъ до головы, и тонко обрамленное чернымъ лицо свтится молодостью и жизнью. Что ни портретъ, то картина, и вс не похожи одна на другую. Работы г. Рпина не имютъ ршительно себ равныхъ на передвижной выставк этого года, и за нихъ простятся ей многія ея прегршенія вольныя и невольныя…
Послднее время русская живопись достигла замчательнаго совершенства именно въ портрет. Крамской и гг. Рпинъ и К. Маковскій представили рядъ образцовыхъ произведеній по этой части. И очень будетъ жаль, если, со смертью одного и намреніемъ двухъ другихъ оставить вовсе портретъ для картинъ, этотъ родъ живописи перейдетъ въ руки людей недаровитъ или только пробующихъ себя на портретахъ, въ вид развлеченія. Портретный родъ — очень серьезный родъ въ живописи, и потому что онъ представляется,— превратно, разумется,— чмъ-то низшимъ передъ другая ея родами, имъ любятъ пренебрегать большія дарованія и на томъ хе основаніи за него отважно берутся малыя. А это можетъ, наконецъ, низвести его низко. Однажды завоеванное слдовало бы держать,— зачмъ уступать его недостойнымъ и видть испорченными плоды завоеваній?… Передвижныя выставки особенно много потеряютъ: он-то и пользовались широко завоеваніями въ области портретной живописи.
Пейзажъ находится у насъ въ пор исканій и надеждъ, часто переводящихъ въ достиженіе, иногда быстро и неожиданно обманывающихъ. Говоримъ о молодыхъ художникахъ, оставляя въ сторон тхъ, которые сдлали свое, остановились или продолжаютъ идти по однажды намченной дорог, не ища новыхъ путей. Поэтому мы и укажемъ лишь на работа надеждъ и искателей пейзажной истины, говоря о пейзажахъ выставки.
Вотъ, напримръ, г. Брюлловъ постоянно и неуклонно ищетъ итины въ пейзаж. Его мотивы просты и потому самому истинны. Въ нихъ вс высмотрно, усвоено и передано такъ же просто, какъ оно есть въ природ. Что можетъ быть проще этихъ плоскихъ, простыхъ до отсутствія всякой картинности береговъ запруженной рчки, этого гладкаго стекла воды, въ которое глядится вечерняя, послднимъ багрянцемъ погасающая, недавно золотая заря, и этого легкаго облачка на чистомъ неб и въ чистомъ стекл рчки? А, между тмъ, это настоящій отрывокъ изъ природы. Пожалуй, скажутъ, что это этюдъ, что рчка лежитъ
Въ мшистыхъ, топкихъ берегахъ,
Какъ барыня въ пуховикахъ,
но мы миримся со всмъ этимъ, потому что видимъ по всему, что все это несомннно такъ точно и было. Украсить рисунокъ берега не такая не преодолимая трудность, чтобы передъ нею остановился художникъ, умвшій такъ написать картину. Но онъ поставилъ себ задачею — врность передачи видннаго, и остался ей вренъ. А быть всегда врнымъ правд въ искусств, какъ и въ жизни, гораздо трудне, чмъ прибгать къ украшеніямъ, когда правда не очень нравится.
Другой пейзажъ того же художника: Уборка сна міромъ, будучи уже настоящею картиной, остается не мене правдивою. На безконечной русской глади только и видно, какъ сгребаютъ и мечутъ на воза сно. Это зеленое, цвта бирюзы море высохшей на солнц, не тронутой ни единою каплей дождя, травы. Движенія, солнца, самыхъ врныхъ, скромныхъ, но характерныхъ красокъ въ картин нельзя достаточно похвалить,— такъ все это хорошо. Вотъ на какомъ простор полей и среди какой хватающей за русскую душу особенной поэзіи этихъ полей слдовало г. Мясодову поставить своего сятеля.
Изъ надеждъ пейзажа одн явились — увы!— довременно погибшими, какъ г. Дубовской, другія разцвтающими, какъ г. Ендагуровъ. Правдивый еще годъ назадъ, г. Дубовской, любовно, изящно и тонко передававшій незамысловатые уголки природы, отчасти этюды,— общая дать такія же картины,— не сдерживаетъ общанія и даетъ никуда негодные, ложные, безвкусные, съ кричащами тонами, пейзажи, подъ пару необычайному пейзажу Въ горахъ Кавказа, писанному диллетантскою кистью одного изъ тхъ любителей искусства, которые, не достигая серьезнаго результата ни въ одномъ изъ его родовъ, берутся за вс. Не хочется врить, чтобы въ какихъ-нибудь три года, посл какихъ-нибудь трехъ выставокъ, дарованіе могло все выйти. Оно и нынче еще выглядываетъ изъ этой лиловато-мутной водицы на картинк Первый снгъ, гд прежняго г. Дубовскаго еще узнать можно.
Г. Ендагуровъ является третій разъ на выставк. Первый разъ онъ поразилъ силою откуда-то, будто съ неба свалившагося таланта. Его Оттепель и другія картины заявили вдругъ блестящую надежду настоящаго русскаго пейзажа. Во второй разъ онъ явился нсколько спустя рукава. Нынче онъ приходитъ съ запасомъ работъ добросовстныхъ и очень разнообразныхъ. У него опять есть талый снгъ, но есть и солнце южнаго берега Крыма, и море, скачущее волнами, которыя то дробятся какъ въ толче, то красиво ломаются въ вольномъ разбг, наконецъ, у него есть оно и мирно покоющееся, голубое какъ небо, и лиловато-теплыя горы, и могучій дубъ, на первомъ план, тронутый осенью, съ бурою листвой. Дубъ этотъ поставленъ и написанъ на склон горы такъ искусно, что весь выдляется въ прозрачномъ тепломъ воздух и около него ходить можно. Мотивы талаго снга прелестны: одинъ съ обнаженными совсмъ деревьями, другой — съ хуторкомъ, подъ тяжелыми снжными шапками кровель, виднющихся въ глубокія сумерки на однообразной, блой, чуть-чуть холмистой глади. Странница, съ котомкою за спиною, спшитъ добраться до жилья къ ночи, которая уже мигнула первою искрящеюся звздочкой на темномъ неб… Поэзіей особенною, чисто-русскою, ветъ отъ этихъ пейзажей, убленныхъ настоящею, родною зимой, крпко пеленающею въ свой блый саванъ. Можетъ быть, описанный сейчасъ поэтическій пейзажъ выполненъ молодымъ пейзажистомъ не такъ искусно въ техническомъ отношеніи, какъ, напримръ, зимній пейзажъ Февраль, который мы видимъ тутъ же на выставк, г. Шильдера, гд особенности зимнихъ эффектовъ, снгъ на втвяхъ и стволахъ деревьевъ и прочее переданы совершенне, но у г. Ендагурова подкупаетъ поэтическая нотка, а это встрчается у нашихъ пейзажистовъ гораздо рже врной и искусной передачи пейзажнаго портрета.
Впервые обратившій на себя вниманіе прошлогоднею Золотою осенью г. Остроумовъ выставилъ опять осень. Если прежде ему удалось искусно и красиво передать
Пышное природы увяданье,
Въ багрецъ и золото одтые лса,
то теперь не мене врно, хотя, по самой задач, мене красиво, онъ передаетъ убогую наготу послднихъ осеннихъ дней. Деревья голы, вода свинцовая, воздухъ — одна сплошная срая туча. Несимпатично, а неумолимо правдиво и грустно. Вдь, и глубокая осень несимпатична!
Царство пейзажа — на академической выставк. Тамъ онъ завладлъ и пространствомъ, и первенствомъ, оттснивъ другіе роды живописи въ задніе ряды или сокративъ ихъ до мелкихъ размровъ. Правда, мелкаго размра сцены и фигуры выставки оправдываютъ поговорку о золотник, который хотя и малъ, да дорогъ. Но о нихъ рчь впереди. Сначала о пейзаж.
Холсты одинъ другаго больше,— куда ни глянешь,— зеленютъ деревьями лсовъ, вздымаются волнами моря, стелятся зеркальною его гладью, спятъ заплесневлою водой прудовъ и болотъ, плачутъ повисшими ивами, горятъ солнечными полями и снокосами, блютъ малороссійскими хатами… Цлый сонмъ давно признанныхъ мастеровъ пейзажа, такихъ, какъ гг. Айвазовскій, Лагоріо, Мещерскій, поздне — Орловскій и совсмъ недавно — Сергевъ, подоспвающіе за ними Крыжицкій и Писемскій, превратили выставку въ волшебную панораму видовъ и впечатлній, которая какъ въ путешествіи движется передъ вашими глазами, заставляя забывать, что если вы и путешествуете, то только по заламъ академіи. Тутъ будетъ на вс вкусы и требованія, на симпатіи и антипатіи самыхъ придирчивыхъ цнителей и судей. Чтобы не повторять всмъ давно извстнаго, мы ограничимся отзывомъ о произведеніяхъ пейзажистовъ боле недавней извстности или полуизвстности, и начнемъ не позже г. Орловскаго.
Этотъ крупный талантъ нашей пейзажной живописи, достигнувъ возможнаго совершенства въ области пейзажа земнаго, или, если хотите, землянаго, съ обширными полями и рощами, второй годъ ищетъ достиженія совершенства на вод. Прошлогоднія его марины уже предсказывали близкій успхъ, работы настоящей выставки подтвердили предсказаніе и могутъ уже назваться достиженіемъ. Сила письма, правда красокъ и эта тяжесть морской воды, которая какъ бы осязательно чувствуется въ лучшей марин г. Орловскаго (и лучшей на всей выставк) Передъ грозой, замчательны. Здсь не намекъ на что-то или воспоминаніе о чемъ-то, намекающемъ или напоминающемъ о мор, что большею частью даютъ марины присяжныхъ маринистовъ,— не ‘манера’, но чистая правда, переданное впечатлніе моря конкретно, въ извстныя минуты его жизни. Это Передъ грозой можетъ быть названо и Мертвымъ штилемъ. Море спитъ тмъ тяжелымъ, зловщимъ сномъ, который всегда предшествуетъ бур. Она уже и надвигается издали — сама тяжелая, какъ гора. Уже на мертвенно-сонной поверхности воды вспыхиваютъ всплески тамъ и сямъ, точно рыба играетъ, но скоро заиграетъ не рыба, а эта бездонная толща влаги, и зареветъ. Въ свинцовой глубин дымитъ пароходъ, ближе плывущее судно спшитъ убжать отъ бды, но убгутъ ли они? За нихъ жутко… Вотъ мотивъ картины. Выдержанъ онъ и въ сочетаніи тоновъ, и въ мастерств письма — весь безупречно. Другой — какъ бы новая глава морской повсти, начатой на первой картин. Тутъ уже море живетъ своею обычною, не знающею долгаго покоя жизнью: оно въ вчномъ движеніи прибоя гонитъ волну за волною на берегъ. Передъ нами, на первомъ план, большой, гонимый этою силой прибоя тяжелый валъ, бутылочно-зеленаго, характернаго морской вод цвта, поднялся и переломился, разстилаясь пною на песчаномъ берегу, за первымъ валомъ слдующій еще только взламывается, третій, четвертый… и такъ на всемъ видимомъ пространств. Об картины превосходны, каждая въ своемъ род. Можетъ быть, первая выдержана цльне, но ее и выдержать легче: ея мотивъ ровне, однотонне. Есть еще Грабовый лсъ того же художника. Это новая погудка на старый ладъ, и потому о ней сказать ничего новаго не приходится. Тамъ, гд большой талантъ выбирается на новую дорогу, слдить за его шагами обязательно, а гд онъ остается на прежнемъ мст, достаточно указать на это.
Чуть ли не третій годъ пріятная обязанность слдить за поступательнымъ движеніемъ таланта становится все пріятне и пріятне по отношенію г. Сергева, который шагаетъ такъ, что за нимъ едва успваешь угнаться. Въ третьемъ году онъ еще только общалъ самобытнаго пейзажиста, въ прошломъ — исполнилъ это общаніе, но самобытность свою еще черезъ-чуръ подчеркивалъ,— молодая сила еще выступала черезъ-чуръ прихотливо, била черезъ край и не хотла слышать о подчиненіи такъ или иначе установившимся правиламъ художественнаго общежитія. Г. Сергевъ, наприм., писалъ свои прекрасные, неукоризненно-правдивые большіе пейзажи безъ воздуха, то-есть безъ наималйшей полоски неба надъ степью, надъ рощей, надъ хуторомъ, которые онъ передавалъ безподобно, сильно, затопляя все это солнцемъ и именно воздухомъ, теплымъ, струившимся повсюду, наполнявшимъ и окрашивавшимъ своими тонами все, но не давая видть того источника, изъ котораго онъ льется. Ему кричали: давайте источникъ! мы требуемъ неба! А онъ не давалъ, онъ кончалъ свои пейзажи землею, упиравшеюся въ раму, какъ разъ на томъ самомъ мст, гд у всхъ начинается небо. Это была прихоть большаго таланта — ‘младая кровь играла’. Недовольные упрямствомъ художника поршили, что онъ не пишетъ неба потому, что онъ его писать не уметъ. Тогда онъ ршился сперва допустить самую его малость, полосочку, надъ высокою степью, которая прежде у него непремнно уперлась бы въ раму, а тутъ уперлась въ эту полосочку неба, потомъ написалъ и цлый небольшой пейзажъ, куда пустилъ сколько угодно неба… Стекло было разбито — и ныншняя выставка показываетъ уже везд небо, и прекрасно написанное, на пейзажахъ г. Сергева. Картины его, такимъ образомъ, являются въ новомъ вид для всхъ. Для насъ же он являются въ полномъ вид, главное, потому, что художникъ достигаетъ въ нихъ возможно-полнаго совершенства. Прежняя сила, грозившая перейти въ грубость, прежній нсколько портретный пріемъ пейзажа вступили въ надлежащія границы вры и эстетическихъ условій творчества. Уже явились мотивы. Его Элегія съ мягко-озаренною по краямъ тучей, которая если и прольется дождемъ, то неторопливымъ, теплымъ и ласковымъ, надъ этимъ загрустившимъ въ своемъ забвеніи прудомъ, подъ сткой плсени, съ задумчиво склоненный! къ нему вербами… Роща,— можетъ быть, покинутый старинный паркъ, уходитъ въ глубь картины все и тамъ задумчиво, никого тамъ нтъ: ни человка, ни животнаго, ни птицы… А чувствуется, что все это было… И элегія пейзажа элегично настраиваетъ зрителя. Выдержанность въ тон и въ пріем исполненія длаетъ эту работу особенно интересною посл прежнихъ работъ художника, какъ доказательство разносторонности его таланта и Пріемовъ его живописи. Въ ныншней Элегіи отъ прошлогоднихъ работъ г. Сергева уцлла правдивость, но придались имъ вкусъ и изящество, даже своего рода поэзія.
Ближе къ прежнимъ его картинамъ — сел. Здсь еще хата прошлогодняя и передъ вами золотистыя тучныя тыквы. На картин Въ конц дерево перваго плана еще напоминаетъ силу, немного грубоватую, прежнихъ работъ. Прочія же дв (художникъ ихъ выставилъ пять и вс большихъ размровъ — трудолюбіе рдкое въ русскомъ талант!) — вс трактованы въ той окончательно-изящной форм вполн установившагося пейзажиста, какимъ заявляетъ себя г. Сергевъ. Тучка набжала едва ли еще не лучше Элегіи. Она, во всякомъ случа, богаче подробностями. Тутъ и солнце, и фигуры людей и животныхъ — совсмъ не пейзажныя,— довольно крупныя. Жарко, по-малороссійски жарко въ пол. Скошенная трава повяла на этой жар и лежитъ грядками. Косарь, типичный хохолъ, только что кончилъ косить и, ‘запаливши люльку’, съ косою на плеч, лниво идетъ себ, весь въ солнц. Хохлушка опрокинула сильно назадъ голову, выцживая послдніе глотки воды изъ ‘глечика’ (кувшина), обмотаннаго листомъ капусты, чтобы не такъ нагрвалась вода. Порода съ волами… а немного поодаль набжала легонькая тучка и пятномъ скользящей тни покрыла траву, которая зеленетъ на золот окружающаго поля. Даль, по которой двигаются опять косцы и машутъ косами, уголокъ стоячей воды и край рощи, разумется, переданы также превосходно. Этотъ отрывокъ Малороссіи даетъ полное понятіе объ ея лт и симпатиченъ, какъ она. Душная ночь, ‘не остывшая отъ зноя’, надъ южною горячею степью, мсяцъ, тоже словно нагртый, раскаленный зноемъ, тяжело поднимается изъ-за темной горки и обжегъ ея склонъ, стадо овецъ заночевало надъ водой, измученное жарою: такова гнетущая степная г. Сергева. Кто не видлъ, не испыталъ этого гнета нашихъ южныхъ степныхъ ночей, пожалуй, не повритъ, что все это такъ точно бываетъ. Я оно дйствительно бываетъ такъ точно… И вспомнишь, такъ душно становится… Это чувство осязательно передано въ картин.
Въ заключеніе можно пожелать одного, чтобы г. Сергевъ, поднявшись до той высоты, на которой стоитъ теперь его талантъ, укрпилъ и поддержалъ его на ней подольше.
За г. Сергевымъ спшитъ поспвать г. Крыжицкій. Скоро ли онъ поспетъ за нимъ и вполн ли поспетъ, сказать покуда нельзя, но можно теперь уже привтствовать въ немъ даровитаго пейзажиста. Поступательность его успховъ несомннна. Работы ныншняго года опередили далеко прошлогоднія. Притомъ же, и его дарованіе не изъ лнивыхъ: выставлено, не считая рисунковъ углемъ (числомъ десять), семь картинъ, нкоторыя значительныхъ размровъ и большаго достоинства, какъ, наприм., Хуторъ въ Малороссіи. Здсь весь правый уголъ — малороссійская хата съ прелестно написанною прозрачною тнью отъ крыши на блой стн, земля, поросшая низкою травкой, песчаная дорожка и обрывъ, въ особенности эта мягко убгающая даль долины Днпра — и совсмъ зрлому, большому художнику сдлали бы честь. Въ другой картин: Опять набгаетъ — грязь, слякоть, черноземная прозжая дорога совсмъ распустилась, по ней хоть вплавь плыви, нивы побурли отъ дождя, который все еще опять набгаетъ, приводя въ отчаяніе пшеходовъ, пробирающихся цлиной около хлбовъ. Все это характерно, высмотрно и передано врно. Въ утр очень вренъ тонъ холоднаго начала свернаго дня надъ болотомъ, изъ котораго выбирается лягавая собака съ дикою уткой въ зубахъ. Вообще г. Крыжицкій замтно ростетъ и начинаетъ зрть.
Г. Писемскій еще только подростаетъ. Ему до созрванія рано. Онъ пока — надежда. Зарекомендовалъ онъ себя въ прошломъ году маленькими, но обличавшими уже дарованіе и вкусъ работами. Въ ныншнемъ онъ выступаетъ съ холстами покрупне, хотя и сохраняющими отчасти характеръ этюдовъ. Послднее не бда: чмъ дольше посидть на этюдахъ, тмъ надежне можно поставить свое дарованіе. Учить уметъ лучше всхъ природа. Надо только слушаться ея уроковъ. У нашего молодаго пейзажиста наклонность къ лсу, къ деревьямъ. Онъ уже и теперь прекрасно передаетъ старые ихъ стволы съ зеленоватою плсенью, сочную листву. На одномъ изъ пейзажей очень хороша лсная даль, или глубь лса въ лтній день — золотистая, но сохранившая свою зелень. Тонъ, трудно передаваемый, уловленъ очень удачно.
Можно указать, пожалуй, на работу одного класснаго художника, г. Проскурнина,— Въ Галерной гавани. Срый мотивъ сренькой мстности прочувствованъ врно, и ори облака сверху, черезъ-чуръ бло-свтлыя, портятъ общее впечатлніе, пестрятъ картину. Иначе для начинающаго это была бы совсмъ хорошая картина.
Фигуры (картины историческія и портреты), какъ сказано выше,— слабая сторона выставки. Какъ это ни странно, а нельзя не сознаться, это самая талантливая вещь въ этомъ, отдл — этюдъ молодой дочери покойнаго Крамского Русскій бояринъ. Этотъ красивый русскій молодецъ, красиво подбоченившійся, въ своемъ свтло-желтомъ шелковомъ кафтан и собольей шапк съ малиновымъ бархатнымъ верхомъ, написанъ такъ колоритно, съ такимъ вкусомъ, локоть его подбочененной руки выступаетъ такъ выпукло изъ холста и отъ всей работы ветъ такою свжестью и прелестью зацвтающаго дарованія, что невольно останавливаешься передъ этюдомъ, какъ передъ оазисомъ среди этой высохшей пустыни съ Дтьми Бориса Годунова, ожидающими своей, и съ безнадежными портретами въ разной степени сановитыхъ живописцевъ. Г-жа Крамская до сихъ поръ появлялась только разъ — на посмертной выставк отца, съ его портретомъ, написаннымъ за нсколько недль до смерти. Портретъ этотъ признанъ былъ ерногласно за самый схожій изъ всхъ имющихся портретовъ Крамского, не исключая и Рпинскаго. Теперь г-жа Крамская выставила, кром боярина, женскій, сочиненный и выполненный съ большимъ вкусомъ и изяществомъ, портретъ молодой двушки и этюдъ головы старика. Послдній написанъ тонко и очень хорошо. Лишенная рано драгоцннаго руководства отца, молодая художница подвигается на унаслдованномъ отъ него поприщ, какъ достойная его дочь, преемственно доказывая своими работами, что она сохранила глубоко и примняетъ надл завты великаго учителя. Пожелаемъ же ей также достойно пронести до конца завщанные ей талантъ и имя, какъ она несетъ ихъ на первыхъ шагахъ своей многообщающей художественной карьеры. Въ годовщину смерти Крамского какой лучшій внокъ могъ быть возложенъ на его могилу, какъ не эти работы кисти его дочери!
По принятому нами плану, обходя бытовыя картины и мелкія фигуры художниковъ, давно установившихся и частью остановившихся, ограничимся отзывомъ о дарованіяхъ, идущихъ врными шагами къ совершенствованію, именно о гг. Бакалович и Степанов. Холсты этихъ художниковъ невелики, даже малы, и фигуры мелки, но достоинства ихъ обратно пропорціональны. Содержаніе картинъ — античный міръ и средневковые типы. Многіе спрашиваютъ: что за охота этимъ заниматься, на это тратить талантъ, въ такомъ совершенств отрабатывать эти маленькія фигуры и всю ихъ обстановку?
Мы охотно присоединились бы къ такимъ вопросамъ, если бы они были сдланы по адресу, напримръ, г. Свдомскаго, по поводу его огромной L’amor, которая, по мертвымъ фигурамъ огромныхъ римлянина и римлянки, по срому тяжелому фону, по общей унылости красокъ, гораздо боле La mort, и гд только перламутръ да всякая утварь живутъ и отработаны до фабричнаго совершенства. Но мы не согласимся съ тмъ, что античный міръ вообще неспособенъ вызвать охоту передавать его утраченное изящество въ изящной, почти одинаково утраченной форм. Мы думаемъ, что изящество, красота тою міра вчны, потому что они истинное изящество и истинная красота и, какъ такія, вчно будутъ вызывать служеніе себ въ искусств. О нихъ особенно благотворно напоминаніе въ вкъ ихъ полнаго забвенія. Реализму и злобамъ дня они не мшаютъ, какъ и онъ не мшаютъ реализмъ и злобы дня: то — само по себ, а это — само по себ. А потому, намъ кажется, что отнюдь не слдуетъ удивляться художнику, котораго тянетъ въ одну сторону потому только, что его не тянетъ въ другую. Всякое стремленіе позволительно, если оно искренне, если оно не есть притворство или разсчетъ. Спросится съ художника, писателя, композитора — не за то, къ чему была у него охота, а за то, къ чему его привела эта охота, то-есть какъ онъ справился съ тмъ, къ чему она его привела? Достиженіе одно оправдываетъ задачу. И маленькій сюжетъ на маленькомъ холстик, съ маленькими людьми въ римскихъ тогахъ, исполненный г. Бакаловичемъ, отбитъ десятковъ аршинъ тхъ холстовъ и саженныхъ фигуръ, тхъ историческихъ или бытовыхъ сюжетовъ, о которыхъ, однако, не спрашиваетъ никто: что была за охота ихъ брать?
Г. Бакаловичъ нсколько лтъ подвизается на избранномъ имъ поприщ. Нельзя сказать, чтобы онъ открылъ это поприще, но открывать поприща трудно,— вс они боле или мене открыты,— достаточно подвизаться съ успхомъ и на открытомъ. Г. Бакаловичъ, окруженный въ Рим слдами исчезнувшаго міра, который онъ возстановляетъ вжив, естественно увлекся этимъ міромъ, какъ увлекались до него многіе большіе мастера, въ томъ числ Альма-Тадема. Съ этимъ замчательнымъ испанцемъ онъ даже, случайно или нтъ (хочется, чтобъ это было случайно), встрчается ближе, чмъ надо, на лучшей картинк настоящей выставки: Кліенты, ожидающіе въ атріум выхода патрона.
Въ античной палат, гд ослпительно-блый мраморъ составляетъ почти основаніе всего фона картины: блый мраморный полъ, такой же столъ на массивныхъ ногахъ, въ вид изваянныхъ грифоновъ, бло-мраморная статуя Венеры и огромная такая же ваза, чуть-чуть сквозящія по краямъ мраморомъ удивительной чистоты и нжности,— въ палат этой и на этомъ бломъ фон длятся фигуры людей такъ выпукло, какъ буро и нтъ ничего благо, мшающаго фигурамъ. А ужь сколько могши, дорогой, разноцвтной утвари! И надъ всмъ этимъ царятъ фигуры у г. Бакаловича, а не это все царитъ надъ фигурами, какъ у г. Свдомскаго. Ожидающіе заняты разсматриваніемъ рдкостей, которыми уставленъ столъ. Особенно характерно передано сосредоточенное вниманіе слегка наклоненной къ столу фигуры молодаго человка.
Другія картинки того же художника тоже хороши, но эта превосходить вс. Помпейская лавка ближе къ ней. Фигура въ блой тог покупателя, выдляющаяся на фон темной лавки, очень изящна.
Вообще можно только порадоваться за такое успшное достиженіе цли со стороны г. Бакаловича.
Еще меньшихъ размровъ и меньшаго числа фигуры работы г. Степанова, избравшаго себ средніе вка.
Почему г. Степановъ избралъ себ именно средніе вка, объясняется отчасти его продолжительнымъ пребываніемъ во Флоренціи. Тамъ гораздо боле средневковый, нежели античный воздухъ. Притомъ же, тамъ распоряжаются два такихъ хозяина въ средневковомъ мір, какъ Винеа и Конти. Флоренція, современная художественная Флоренція, почти вся выражается этими художниками-соперниками. Оба они пишутъ мелкія фигуры очень тонко, красиво, всегда въ красивыхъ средневковыхъ костюмахъ. Винеа пишетъ сочне и колоритне, Винеа вообще талантливе, и сюжеты у него разнообразне, богаче по содержанію, онъ даже испытываетъ себя послднее время въ большихъ фигурахъ. Первый опытъ былъ произведенъ четыре года назадъ, на нашихъ, такъ сказать, глазахъ: онъ написалъ тогда этюдъ въ натуральную величину смющейся женщины, и написалъ превосходно, широкими ударами почти Рпинской кисти. Конти чуть-чуть суховатъ, отдлываетъ иногда черезъ мру и въ большихъ фигурахъ едва ли преуспетъ. Къ нему гораздо ближе подошелъ нашъ г. Степановъ. Сколько можно судить и по выставленнымъ работамъ, и по извстному намъ изъ бытности во Флоренціи трудолюбію г. Степанова, онъ добивается достиженія боле усидчивостью, хорошими примрами, чмъ дарованіемъ. Оно у него есть, но небольшое. Тмъ достойне похвалы и поощренія его успхи. Фигуры его картинокъ достигаютъ типичности и выразительности усиленною оконченностью исполненія. Малйшія подробности обстановки, мебель, посуда, одежда, отработаны до послдней степени, и все вмст представляетъ выдержанный миніатюръ, который слдуетъ разсматривать въ упоръ.
Изъ четырехъ выставленныхъ миніатюровъ, лучшимъ по колориту и по письму, почти сочному, слдуетъ признать улыбающуюся привтливо маленькую фигурку краснощекаго полнаго добряка со стаканомъ вина. По выразительности лучше всхъ Скупой, разсматривающій на свтъ, должно быть, драгоцнный камень. Онъ поднялъ его высоко къ окну въ щепотк сухихъ своихъ пальцевъ и весь обратился въ зрніе. Его профиль съ глазомъ хищной птицы очень выразителенъ. Честь спасена — старый воинъ, въ желзномъ шлем, спустилъ ниже пояса рубашку и перевязываетъ раненую, жилистую, грубую руку. Эта рука и обнаженный торсъ, съ лоскомъ охваченной свтомъ изъ окна кожи на тл, вылплены превосходно. Въ этой сцен, хотя и выражаемой одиночною фигурой, есть даже что-то врод содержанія, и только портитъ дло невольное воспоминаніе о старомъ гугенот Гуна, нашивающемъ, при тускломъ мерцаніи свчи, блый крестъ на шляпу. Вотъ гд содержанія пропасть — тоже при одной всего фигур! Донъ-Кихотъ посл сраженія съ мельницами хуже. Глиняная лоханка, превосходно написанная, портитъ тутъ, съ своей стороны, потому, что на нее невольно засматриваешься больше, чмъ на фигуры. Санхо совсмъ не характеренъ. Донъ-Кихотъ почти хорошъ, но какъ будто условенъ. На этой, самой сложной и состоящей уже изъ нсколькихъ фигуръ, работ г. Степанова особенно видно, что незамысловатость легче ему дается.
Пожелаемъ трудолюбивому художнику продолжать съ тмъ же успхомъ свое дло и не станемъ спрашивать: что ему за охота столько надъ нимъ трудиться?
Нельзя кончить разговора о маленькихъ перлахъ выставки, не упомянувъ о безподобныхъ лошадкахъ г. Ковалевскаго. Тутъ опять что меньше, то и лучше. Посмотрите хоть на этотъ почти миніатюръ — Козаки надъ убитымъ болгариномъ. Блая лошадь бокомъ, равнодушная, и другая въ ракурс, головою къ зрителю, наклонившаяся какъ-то вопросительно, немного перепуганно надъ мертвымъ тломъ. Вдь, это характеры, точно какъ и у людей. Здсь даже общій срый тонъ,— этотъ неотвязчивый срый тонъ,— покинулъ нашего даровитаго художника: картинка просто колоритна — сущій ше-двръ. А эти Дорожные подъ зонтикомъ? Телга, на облучк сермяжный мужиченко, съ поднятымъ воротомъ, старается съжиться получше, чтобы не всего пробиралъ дождь, женщина и мужчина сокращаются тоже по мр возможности, чтобъ одинъ зонтикъ спасалъ отъ этой безпощадно льющейся сверху воды, пара лошаденокъ шлепаетъ по жидкой, срой грязи. И все-то съро, какъ эта грязь: и дорога, и телга, и воздухъ… Осенью, холодною сыростью, слякотью, да такою безкультурною русскою слякотью, несетъ отъ этой небольшой, образцовой вещицы! Люди одинаково хороши, какъ и лошади,— пейзажъ, какъ т и другія. Превосходная во всхъ отношеніяхъ, вполн мастерская и какая талантливая работа!
Тамъ, гд г. Ковалевскій пытается достигать большаго движенія, беретъ потрясающее содержаніе, онъ далеко отстаетъ отъ Ковалевскаго только что упомянутыхъ сценокъ. Сценки — Козаки, ловящіе лошадь. Эта лошадь, наконецъ, заарканена. Но какъ она комично-задорно все еще сопротивляется! Не таковы: Нападеніе разбойниковъ и Зимняя тройка. Не взирая на нкоторый драматизмъ ихъ содержанія, здсь драматизма-то и не хватаетъ. Даже характерныя вообще лошади не выдерживаютъ здсь своихъ характеровъ. Посмотрите, какъ он безучастны къ катастроф, постигшей Зимнюю тройку. Завязнувъ чуть не по уши въ снгу, выбиваясь изъ этого снга, становясь то на колни, то проваливаясь опять, он совсмъ покойны. Ихъ морды ничего не выражаютъ, точно я не съ ними совсмъ бда. Въ Разбойникахъ лошади, по крайней мр,— славная срая четверня въ дорожной коляск,— лихо уносятся отъ нападающихъ съ дубинами мужиковъ. Но и тутъ ничего нтъ захватывающаго. Положительно, спокойные мотивы свойственне нашему даровитому художнику, и пусть на будущей выставк онъ успокоитъ насъ ими.