I
I
———-
———-
———-
———-
———-
———-
II
II
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Христианство и ‘половой вопрос’, Свенцицкий Валентин Павлович, Год: 1912
Время на прочтение: 7 минут(ы)
—————————————————————
Печатается по: Новая Земля. 1912. N 3/4. С. 9-11, N 7/8. С. 9-10.
Публикатор: С. В. Чертков
—————————————————————
Никогда ещё Розанов не высказывался о ‘метафизике христианства’ с такой определённой ненавистью.
Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной 1.
Я разумею половой вопрос, двойственное учение о браке, отсутствие в современном христианстве твёрдого и правильного отношения к физической любви, к половому акту.
В. Розанов видит в христианстве — иночество. Отрицание брака. По его мнению, новое, что дало миру христианство, заключается в ‘бессеменности’. Христианство задушило жизнь.
Оно попрало основную заповедь Божию ‘плодитесь и размножайтесь’. Оно превратило мир из чудесного райского сада в сухостой. В мире всё пол, потому что всё рождается из полового акта. Отрицая пол — христианство отрицает мир.
Христианскому сухостою он противоставляет жизнь древнееврейскую, исполненную постоянного полового напряжения. ‘Если ‘жёнство’ хорошо, — говорит Розанов, — то многожёнство ещё лучше’. В чём заблуждение Розанова и каково подлинно христианское решение полового вопроса, об этом речь впереди, а пока нельзя не отметить правоты Розанова в той части, где он критикует существующее теперь отношение к половому акту.
С одной стороны, брак — ‘таинство’, брак освящается Церковью. С другой стороны, половое отношение — нечто ‘грязное’, что требует ‘очищения’, как скверна.
Слова ‘могий вместити’ 2 толкуются, по отношению не могущих вместить, как некоторое ‘неизбежное зло’.
Отсюда заповедь святых (из Киевского Патерика): ‘Никогда в жизни ни с одной женщиной слова не говори’ 3.
‘Нет супружества, семьи — и не надо’, — это с одной стороны, а с другой — моление о том, чтобы потомство умножилось, как песок морской.
Полового акта стыдятся не только вне брака, но и в браке. И если бы кто-нибудь сказал бы, что новобрачных надо на первую ночь оставлять в храме, — это было бы принято, как кощунство. Потому что, с точки зрения Церковной, ‘Церковь’, святое и половое сношение, ‘грязное’ ничего общего между собой не имеют.
А в результате, говорит Розанов: ‘У нас в старомосковскую пору новобрачных, даже незнакомых друг другу, укладывали в постель и они ‘делали’, — так и до сих пор русские ‘скидают сапоги’ и проч., и, улегшись, ‘делают’ и затем засыпают без поэзии, без религии, без единого поцелуя часто, без единого даже друг другу слова!’
То есть, другими словами, двойственное учение о половых отношениях фактически ведёт к чудовищному разврату, хотя бы брак и был ‘законный’, и супруги были ‘верны друг другу’.
Но что же из этого следует?
Только то, что современное учение не право, но никак не то, что христианство не право и что прав Василий Васильевич Розанов.
Допустим, что основное положение Розанова — всё есть проявление половой жизни — справедливо. При известном понимании слова ‘пол’, оно даже несомненно справедливо. Но можно ли отсюда сделать вывод, что половой акт есть всё?
Разве половая жизнь (в высшем смысле слова) и физический половой акт — одно и то же?
Ведь пение соловья есть тоже проявление половой жизни, так же, как и спаривание его с самкой. Но следует ли из этого, что соловей должен перестать петь и всю свою половую энергию направить на физическое отношение с самкой?
Правильно чувствуя святость половых отношении, Розанов доводит это чувство до лжи, своей чудовищной односторонностью предлагая, чтобы вся половая сила уходила в деторождение, в многожёнство, в ‘физику’. И, благодаря этой лжи, мерзость нашего современного двойственного отношения к браку заменяется мерзостью ещё большей, мерзостью Розановской, кощунственной.
Для современного христианства жизнь есть ‘сон’, от которого каждый должен стремиться как можно скорей ‘очнуться’. Жизнь есть ‘испытание’. Мы — странники. Земное существование — ‘необходимое зло’, которое чем скорее кончится, тем лучше.
Современное христианство не любит землю. Не понимает её, не хочет её.
Отсюда — ‘нехотение’ женщины. Презрение к самому яркому проявлению земной, плотской жизни — половому акту.
Если ‘отшельник’, если современный официальный христианин взойдёт весной в лес и почувствует творческую, физическую жизнь природы, он должен почувствовать ужас — бежать в пустыню.
Половая жизнь природы для него грязь и бессмыслица. Он почувствует, что и птицы, и травы, и цветы, и животные, и лес, и самое солнце, их согревающее, всё полно этого, заложенного в душу земли, стремления к единению мужского и женского начала, — почувствует и ужаснётся, что сам-то он часть этого леса, этих цветов и животных, часть земли, и потому и в нём есть это земное. Он готов будет не только отречься от этого: ‘не знаю сей земли’, как Пётр отрёкся от Христа, но и проклясть её:
— Не хочу я этого. Не хочу грязи, будь она проклята!
Отсюда вывод: христианство, давшее идею Бога-человека (небо-земли), должно перестать ‘проклинать’ землю, перестать отрекаться от неё, признать, что она святая. Что лес свят, пение соловья свято, цветы святы и я, человек, желающий женщины, свят. Потому что я тоже земля и живу с нею единой жизнью.
Но я не только земля.
Если в природе жизнь небесная бессознательная, ‘стихийная’, выражающаяся в красоте природы, то в человеке она выражается в духовном творчестве.
Если еда и питьё есть основа бытия, то половое сношение есть основа творчества. Первая ‘физическая’ ступень его. Человек не должен остановиться на этой ступени и уйти в ‘многожёнство’. Но он должен, приняв её как первую, святую ступень творческой жизни, восходить от неё дальше, восходить от земли-человека к небу-Богу.
Половой акт не есть необходимая ‘грязь’. Из грязи ‘ангелы’ не рождаются, а тем более дети Божии, — это есть великое и святое, но опозоренное, заплёванное, осмеянное и опошленное нами.
Всякий половой акт, когда он есть отказ от небесного, когда он исключительно материален, когда он ‘механическое соединение’ двух тел, — он мерзок, хотя бы совершался с благословения какой бы то ни было Церкви и при полнейшей супружеской ‘верности’.
Христианское решение полового вопроса гласит: половой акт есть таинство, потому что здесь не только соединение видимой физической природы, но и невидимой духовной индивидуальности 4. На него имеет право только тот, для кого это не предмет ‘наслаждения’, а первая ступень великого подвига — совместной творческой жизни. Тогда он свят от начала до конца — от самых интимных, ‘грязных’ подробностей до самых возвышенных проявлений в духовном творчестве.
Современное отношение к браку как к ‘грязи’ не уничтожило ‘разврата’, оно его породило. Оно создало то подлое ‘подхихикивание’, которое существует теперь по отношению женщины. Вся ‘холостяцкая’ пошлость с гадкими анекдотами и страшной проституцией, всё питается идеей, что здесь ‘грязь’.
Вместо благоговения получилось глумление. Все ‘стыдятся’ и всё же ‘делают’ с мерзким смешком, без тени сознания всей ответственности, серьёзности и святости того, над чем они хихикают и о чём рассказывают в ‘курилках’.
Унижена женщина, унижено творчество, самая цивилизация раздвоилась и её видимая ‘духовность’ бессильна и пуста, потому что не восприняла основного земного начала. Не восприняв основы, она ‘не дотянулась и до небес, застыла ‘недоделанной’ в полумёртвом бессилии.
Выход отсюда не Розановский: это было бы равносильно возвращению к дикому состоянию, то есть отказу от всей мировой истории.
Выход в новом взгляде на половую жизнь, в новом взгляде на женщину, в новой половой психике, которая бы раскрыла всю святость, всё религиозное значение того, над чем до сих пор мы только издевались, что мы упорно втаптывали в грязь.
Наш современный ‘брак’ не только не ‘таинство’, но нечто гораздо ниже стоящее, чем отношения полов в мире животных.
Там физическое соединение есть одно из звеньев животной жизни, инстинктивное стремление к продолжению рода. Но всё же есть нечто стоящее в той же плоскости, что и вся жизнь данного животного. Даже больше того. У животного в половой любви выражается наивысшая доступная ему творческая ‘духовная’ способность. Ни в чём не выражается у животного такого количества психических свойств, как в отношении потомства, ‘гнезда’, ‘детёныша’.
И только у человека половой акт спускается на степень ниже — животную, ниже — природную.
Церковь, молясь о размножении, как песок морской, — как бы забывает, что размножение не с неба сваливается, что детей не аист приносит, а что ему предшествует физический акт. И твёрдо установив свое отношение к ребёнку, как к ангелу, она презрительно отвернулась от акта зачатия.
Она оставила своих ‘прихожан’ в беспомощном религиозном состоянии по отношению к основе заповеди о размножении. Какое-то странное ‘благословение’, за которым чувствуется ‘проклятие’.
В Евангелии говорится, что всякий, смотрящий на женщину с вожделением, прелюбодействует с нею 5. Отсюда, разумея под вожделением всякое половое чувство к женщине, Церковь вывела заключение, что всякое половое чувство есть прелюбодейство. Если быть логичным, отсюда надо было сделать и последний вывод, что половое чувство к ‘законной’ жене есть тоже прелюбодейство. Ведь ясно же, что не имея к своей жене ‘вожделения’, то есть не пожелав её как женщину, — мужчина не может иметь от неё детей.
Но сделать этот последний вывод Церковь не решилась. И в душе, скрыто, продолжая относиться ко всякому половому акту как к грязи, к ‘греху’, к ‘прелюбодейству’, — она в то же время молится о том, чтобы потомство умножилось, как песок морской.
В этом пункте обнаруживается до ужаса весь уклон исторического христианства от религии богочеловеческой (земли и неба) в сторону мёртвого аскетизма, землененавистничества.
Христианство должно сделать колоссальное усилие, чтобы творчески обновиться в этом пункте. По новому, религиозно поняв брак, люди совершенно на новую дорогу поставят общее направление своей жизни. Брак — это не частный вопрос, а центральный. В нём сходятся как в центре, как в узле все нити и, разрубив этот узел, сразу распутается большинство религиозных недоразумении.
‘Половой вопрос’, по новому решённый, не на словах, не в ‘идее’, а в жизни, путём создания новой психики брака — обусловит коренное перерождение всей нашей жизни, ибо оно будет свидетельствовать, что изначальная ошибка исправлена, и то расхождение, которое вследствие этой ошибки получилось, — окончилось.
В основе нашей культуры лежит христианско-аскетический идеал, или животно-естественный, как реакция против ‘аскетизма’.
‘Культуру’ создало творчество. Но наше творчество перешагнуло через первую ступень, через творчество физическое, оно начинает сразу со второй ступени, отвергнув единство с землёй — и потому оно всё отравлено ложью. Нет в нём плоти. Нет богочеловечества.
Оставляя пока вопрос о философском обосновании и определении того, что я разумею под новой христианской половой психикой, я укажу только на одну внешнюю сторону, только на ту плоскость, в которой должен быть решён этот вопрос.
Я утверждаю, что переживание современных людей при половом акте не имеет ничего общего с тем, что испытывают люди при деторождении (как мать, так и отец). Между тем, внутренне это должно было бы быть единым процессом:
Совокупление — начало его, рождение — конец.
‘Половой акт’ в нашей психике отделён какой-то пропастью от рождения ребёнка.
Ребёнок — это нечто ‘случайное’. Мы, в половой психике нашей, совершенно не чувствуем его неизбежность.
Когда мужчина сходится с женщиной, в том ‘наслаждении’, которое он испытывает, нет и тени и зачатка того серьёзного чувства, которое испытывает к рождающей женщине каждый, даже самый легкомысленный мужчина.
Почему же это так?
Да потому, что половое переживание наше, действительно ‘грязно’, не религиозно — и ничего общего с рождением ‘ангела’-ребёнка не имеет. Но виною не ‘половой акт’, а наши подлые души, которые от ‘аскетического идеала’ усвоили только отрицательное, только то, что это ‘скверна’, и, не став ‘аскетами’, не улетев на небо, на самом деле, попросту шлёпнулись в грязь.
Религиозное, святое половое чувство должно сделать это половое соединение таким, чтобы период беременности и затем рождение нового человека было бы чем-то психически последовательным, чтобы это было единым процессом, созданием новой индивидуальности.
Половой акт будет, повторяю, первой ступенью творчества. Здесь муж и жена, соединяясь духом и плотию, создают новое существо, в котором и душа и тело пребывают нераздельно и не слиянно.
1 Схоже об идеях Розанова высказывался Булгаков: ‘Что в них содержится ключ, открывающий страшно многое, в этом постоянно убеждаешься в жизни. Но приравнивание пола сексуальности совершенно ложно’ (ВФ. 1992. N 10. С. 154).
2 Мф. 19, 12.
3 Прп. Моисей Угрин дал такой совет брату, одержимому нечистой страстью и молившему о помощи (Киево-Печерский Патерик по древним рукописям. Киев, 1893. С. 110). Именовать сие ‘заповедью’ — явная подтасовка Розанова.
4 Ср.: ‘…брак — таинство великое и удивительное, один из преславных устоев Божия домостроительства… Пренебрегающий брак пренебрегает Духом Божиим. А кто воздерживается от брака ради Божия Царства, тот обязан как-то иначе сделать себя сосудом Духа Святого и именно в духовной области стать плодоносным, чтобы не быть посечённым, как бесплодная смоковница’ (Николай Сербский, свт. О Боге и людях. М., 2006. С. 24).
5 Мф. 5, 28.