Христианская аксиология и левая идея: точка схода, Белжеларский Е. А., Год: 2014
Время на прочтение: 4 минут(ы)
———————
Публикуется по: Историческая и социально-образовательная мысль. 2014. 5 (27). С. 295-297.
———————
Исследователями многократно показано, что русская история циклична. Русское общество нередко испытывает ‘дежа вю’. Идеи, ранее отвергнутые, порой бывают востребованы ещё не раз. Так случилось с идеями, которые изложил протоиерей Валентин Свенцицкий в статье ‘Христиане и предстоящие выборы’. Написана статья в 1912 г., задолго до начала Первой мировой и сползания страны к серии переворотов 1917 г. Вторично статья Свенцицкого была опубликована через сто лет. Но, если опустить имя автора и несколько частных подробностей, можно подумать, что она написана сегодня. Уж очень многое в России напоминает период заката романовской империи.
Парламент слаб, экономика служит интересам глобального капитала. И даже мировая война уже маячит на горизонте — как справедливо сказал когда-то Уинстон Черчилль, ‘если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, она получает и войну, и позор’.
Так о чём же думал известный религиозный деятель Валентин Свенцицкий у себя в 1912-м в сходных исторических обстоятельствах? Он призывал паству голосовать за левые партии: ‘Лучшее, что можно от неё ожидать, — это разъяснение народу, где его враги. То есть выполнение задачи чисто агитационной и оппозиционной. И христиане должны, поэтому поддерживать на выборах тех, от кого больше всего можно ожидать честного выполнения этой задачи. Другими словами, и духовенство, и верующие миряне должны голосовать за кандидатов левых партий’.
Программа Христианского братства борьбы, опубликованная Свенцицким и его единомышленниками еще в 1906 г., следовала идеалам раннего, катакомбного христианства и призывала выступить против господствующего порядка, поддерживая забастовки — чтобы ‘превратить тело человечества в Церковь’. Правда, симпатизируя левым, протоиерей Валентин Свенцицкий имел в виду не большевиков, чей авторитет в то время был микроскопически мал, и не ‘легальных марксистов’, а прежде всего эсеров с их попечением о земельном вопросе и крестьянской массе. Тогда всё вертелось вокруг вопроса о земле. Хлебная олигархия, как сегодня сырьевая, занималась вывозом хлеба и капиталов за границу. Даже лозунг был такой: ‘Не доедим, но вывезем’. Именно на вывозе хлеба делались баснословные капиталы.
Впоследствии идею социальной справедливости ‘экспроприировали’ популисты-большевики, но, как известно, вместо земли мужики получили колхозы. Добавим сюда классовые чистки и сотни взорванных храмов. Зная об этом, мы должны задать вопрос: как же можно совместить православие и левую идею?
Надо понимать разницу между большевистским террором и умеренным социализмом, социальным государством. В католическом мире давно соединили христианство и левую идею, создав ‘теологию освобождения’. Сегодня в иезуитских колледжах Южной Америки наряду с патристикой и схоластикой преподают классический марксизм. Для появления православной теологии освобождения также нет никаких теоретических барьеров.
Тема соотношения левой идеи с христианской традицией редко обсуждается в интеллигентских кругах. А предмет для разговора есть, и серьёзный. Сомневающихся отошлём к знаменитому Бертрану Расселу, — позитивисту, которого трудно заподозрить как в левых симпатиях, так и в христианских убеждениях. Тем более ценен его независимый взгляд. В своей ‘Истории западной философии’ Рассел рисует следующую схему:
‘Яхве — Диалектический материализм,
Мессия — Маркс,
Избранный народ — Пролетариат,
Церковь — Коммунистическая партия,
Второе пришествие — Революция,
Ад — Наказание для капиталистов,
Тысячелетнее царство Христа — Коммунистическое общество’.
Далее английский философ добавляет: ‘Подобный словарь мог бы быть сделан и для нацистов, но их концепции носят больше чисто ветхозаветный и менее христианский характер, чем у Маркса, а мессия нацистов напоминает не столько Христа, сколько Маккавеев’.
Означает ли это сравнение веру автора в богоданность марксистской концепции? Разумеется, нет. Но, как объективный исследователь, Рассел выделяет ценностно-мировоззренческую матрицу, которая, несмотря на громадную историческую дистанцию, является общей как для марксизма, так и для апостольского христианства.
Другой, не менее показательный пример, хотя и не связанный с громким именем — книга Анны Буссел ‘Евангелие от Маркса’ (серия ‘Левый марш’). Перед нами честная попытка собрать материал для сравнительного анализа ‘двух учений, данных человеку в разное время в соответствии с уровнем его сознания’. Неясностей в ‘Евангелии от Маркса’ хватает. Взять, к примеру, такую фразу: ‘В свете же Апокалипсиса революционное насилие диктатуры пролетариата накануне Судного дня есть оборона строящегося спасительного Ковчега и насильственное обращение на путь спасения’ (Бусел А. Евангелие от Маркса. М., 2007. С. 237).
Праведники отнюдь не переживают второго Потопа и не строят Ковчега. Насильственное обращение — и вовсе абсурд с точки зрения христианского понимания свободы воли. Даже идея Аврелия Августина о ‘непреодолимой’ благодати не помогает: таковая благодать не осуществляется в массовом порядке и не может отождествляться с насилием.
С точки зрения классического марксизма, религия есть важнейший элемент политической надстройки и самый красноречивый пример ‘ложного сознания’, навязанного человеку эксплуататорским обществом. Этот тезис хорошо работает, если речь идёт о буржуазном или феодальном периодах истории. Но христианство в своих основах сложилось в условиях не христианского, а языческого государства, первые общины существовали в условиях катакомб. Не став государствообразующей, религия поначалу не могла служить и инструментом господства — куда больше на эту роль подходил практиковавшийся в Риме культ кесарей.
Напротив, на раннем этапе христианство остаётся учением для гонимых. Церковь в это время представляет собой не разветвлённый социальный институт, но общину равных, коммуну с общим имуществом. В Деяниях святых апостолов чётко показано, что происходит с человеком, утаившим от собратьев по вере некое имущество — выйдя за пределы общины, он падает замертво. Причём такой исход, согласно тексту Деяний, ‘прозорливо’ предсказан апостолом Петром.
Проповедь нестяжательства и равенства поначалу имела огромное значение. Позднее, как справедливо указывает Бусел, ‘эта коммуна была разогнана фарисеями, а уже в III веке учение Христа было извращено лжеучителями в интересах господствующих классов’ (Там же. С. 238). Действительно, первые христиане казались иудеям кощунствующими отщепенцами, а римлянам безумцами, возводящими хулу на кесаря.
Словом, ‘для иудеев — соблазн, для эллинов — безумие’.
Итак, восстание?
Общинный идеал апостольской жизни не просуществовал долго. Религия становится государствообразующей, это влечёт за собой цезарепапизм на Западе и противоположную форму огосударствления — ‘папоцезаризм’ на Востоке. Наконец, в качестве ложной преемницы христианства воцаряется ‘бюргерская ересь’ (протестантизм) и выворачивает христианскую аксиологию наизнанку. Протестантизм в кальвинистской версии проповедует мирскую аскезу и накопительство. Такие максимы, как ‘не собирайте сокровищ на земле’ и ‘легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…’ уже не применимы к благоверным. Новая мораль гласит: богатый и успешный — значит богоугодный. Менять в мире ничего не надо — трудись там, где Бог тебя поставил. Спасёшься не добрыми делами, а ‘только верой’ и только ‘по милости Божьей’. Ведь человек настолько грешен, что своими поступками ничего изменить не может. Зато существует так называемое ‘юридическое оправдание’ грешника: изначально есть избранные ко спасению и не избранные.
Идея избранности, элитарности по сути вновь возвращает христианство к эмбриональному ветхозаветному состоянию. Причем базисный принцип sola fide — ‘спасение только верой’ (то есть без добрых дел и сострадания) — встречается до Кальвина, еще у Лютера и Меланхтона. Хорошо известное ‘вера ваша мертва без дел ваших’, разумеется, давно не в ходу. Вновь ‘закон’ стал важнее любви и благодати.
Дальнейшая судьба христианского этического учения хорошо известна. Она, в частности, описана Максом Вебером в хрестоматийном труде ‘Протестантская этика и дух капитализма’. Биржа вместо Церкви, ‘рациональная бюрократия’, денежная тирания, общество потребления — и вот перед нами ‘дивный новый мир’. Атрибуты неолиберальной ‘религии Матрицы’ формируются именно в рамках протестантской парадигмы.
Что же представляет собой левая идея с исторической и этической точки зрения? Противоположный вектор. Революцию, подобную той, что совершили в ветхозаветном мире апостолы. Попытку сломать исторический сценарий, вернув человечество к исходной общинной (исконной христианской) морали. Так выглядит старый конфликт на новом историческом витке. Стало быть, есть точка схода и есть предмет для разговора.