ХОРИСТЫ
ХОРИСТЫ
Разказъ.
I.
II.
Н. БОЕВЪ.
‘Русскій Встникъ’, No 4, 1872
Хористы, Берг Федор Николаевич, Год: 1872
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Нсколько лтъ назадъ жилъ я въ одномъ уздномъ городк. По совсти не могу сказать чтобъ была у меня охота обличать, что считается обязательнымъ, когда говорится о русскомъ уздномъ город. Не могу скрыть что я встртилъ тамъ и хорошихъ, и радушныхъ людей, и сохранилъ о городк добрую память. Буду радъ если члены маленькаго нашего тогдашняго общества теперь меня когда-нибудь вспомнятъ добромъ.
Въ тотъ годъ общество городка увеличилось пріздомъ нсколькихъ ‘пришлыхъ’ лицъ, которыя тотчасъ заняли нкоторое, правда странное, положеніе въ вашей сред. Было что-то неловкое въ мысли что вотъ мы вс живемъ здсь-себ, и вдругъ къ намъ пріхать жить можетъ считаться для кого-нибудь наказаніемъ. Лица эти несомннно не принадлежатъ къ ‘историческимъ’. Они не убили ни одного студента, не пользовались защитой ни одного знаменитаго адвоката, не носило на лицахъ слдовъ особой скорби, обнаружили тотчасъ самыя мирныя наклонности и, по ихъ увренію, вс были присланы сюда ‘по ошибк’. Долженъ сказать что приняты они были нашимъ добродушнымъ и нсколько скучающимъ обществомъ даже не безъ удовольствія.
Однажды лтнимъ утромъ дверь въ мой маленькій кабинетъ отворилась изъ корридора. Полагая что это вошелъ кучеръ Иванъ, я обернулся спросить что ему надо, когда увидлъ совершенно незнакомаго человка, лтъ за тридцать, съ усами, въ чамарк и красной рубах. Человкъ этотъ полуотворилъ дверь, и просунувъ впередъ голову, съ улыбкой заискивающею и покорною, началъ кланяться частыми поклонами.
— Что вамъ угодно? Какъ вы прошли сюда, не позвонили….
— А Боже жь мой, я не смлъ безпокоить васъ, звонить, а черезъ кухню, началъ онъ скоро и все кланяясь, съ нкоторымъ польскимъ акцентомъ въ своей рчи.
— Войдите сюда, да садитесь, что вы все тамъ.
Онъ слъ, тотчасъ перемнилъ выраженіе своего подвижнаго лица, и вмсто заискиванія изобразилъ почтительную вжливость любезнаго гостя.
— Отъ-то судьба, судьба! началъ онъ, поглаживая усы,— надо жить въ такомъ захолустьи. Вы человкъ образованный можете уразумть каково этое есть жить тутъ! медвди!
— Вотъ какъ! можетъ-быть какъ по необходимости поживете здсь, перемните мнніе.
— О, конечно! тотчасъ согласился онъ, безпокойно бгая глазами и какъ бы наблюдая для чего-то за мною, — необходимость! отъ-то вы истинно сказали! этто наше правительство! фыркнулъ онъ, — вы какъ человкъ образованный, конечно, имете сочувствіе къ моему мннію….
— Я не имю никакихъ причинъ сочувствовать вашимъ взглядамъ….
— А какіе-жь мои взгляды, быстро и съ убдительностью подхватилъ онъ, изображая на лиц разсудительную и доврчивую откровенность,— какіе-жь мои взгляды? а мои взгляды что какъ же однакоже надо длать правительству, когда столько сумасбродныхъ головъ начинаютъ шумть и когда такіе безпорядки, и они хватаютъ, и бьютъ — и какъ ему разобрать: и гд же тутъ правые, и гд же виноватые? и Боже-жь мой! и я вамъ говору, продолжалъ онъ, вставая, съ выраженіемъ одушевленнаго убжденія въ лиц, и я вамъ говору — хотя я и имю неудовольствіе, но никакъ не на наше правительство — да! а у меня есть неудовольствіе на тыи сумасбродніи головы! я сижу дома, у меня есть свой огродокъ, свой прудокъ, свои занятія агрономичныя, и вдругъ этое начинается волненье, начинается глупство! я иду на сходки, я уговариваю, желаю убдить, какъ бы перестали — и вдругъ меня хватаютъ. Нно! что же длать правительству! а, и что же длать? вотъ-то мои взгляды!
— Да, но что же вамъ отъ меня угодно?
— А я прошу о позволеньи посщать — газеты почитать, имть свдніе отъ цивилизованнаго міру, — съ товарищескою любезностью пояснилъ онъ,— и нтъ ли у васъ роялю?
— Какъ, рояли? нтъ.
— Роялю? Жалко — жалко! музыка — отъ отъ-то наилюбимйшая моя вещь! да! не имете ли вы также для меня — какихъ занятій, просительно склонился онъ ко мн.— Хочу поработать…. Что же, ужитки мои отняли у меня….
— Какія-жь — музыкой? уроки?
— Агрономичныя, серіозно пояснилъ онъ, склоняя голову на бокъ, какой-нибудь огродокъ или тамъ какое-такое занятіе. Въ моемъ имнью, съ грустью воспоминанія, какъ-то мечтательно добавилъ онъ,— я бывало весь день копаюсь съ лопаточкой — читаю различны такія книжки, сочиненья — и Боже-жь мой — и чего-жь мн больше надо?
— Нтъ, такихъ занятій въ город нтъ, а за городъ васъ не пустятъ.
— Такъ, такъ! справедливо вотъ вы зволили выразить, истинно! и если встртятся такія занятія, прошу, прошу! любезно кланяясь и вставая говорилъ онъ, прошу о позволеньи бывать у васъ…. Янецкій…. прошу о позволеньи….
Я выпустилъ его уже въ другую дверь, и самъ онъ уже не стремился черезъ кухню….
Янецкій не появлялся. Но я о немъ слышалъ. У насъ вс немножко сплетничали — но что длать — это было уздное простое общество, а не какой-нибудь столичный или литературный кружокъ, гд, какъ говорятъ, сплетни не допускаются. Мн разказывали что Янецкій давно уже свой человкъ у нашихъ добрйшихъ старухъ Уткиныхъ — и днюетъ тамъ и ночуетъ. Злые языки прибавляли что будто дв старушки-двицы влюбились въ молодцеватаго Янецкаго, но нечего и говорить что тутъ играло роль единственно крайнее добродушіе.
Постивъ однажды нашихъ старушекъ, я долго и тщетно стучался въ подъздъ, и наконецъ старикъ кучеръ ихъ, вышедшій весь въ клейстер и въ млу, провелъ меня чернымъ ходомъ. Въ дом слышался стукъ молотковъ и голоса.
— Что у васъ такое? спросилъ я.
— А весь домъ передлываемъ, такая-то хлопотня! и меня на старости лтъ всего перепачкали….
— Что у васъ такое, Марья Ивановна?
— Ахъ, не говорите! вотъ вздумалось получше да покрасиве намъ сдлать, нсколько путаясь и красня, начала младшая старушка, обойщики тутъ у насъ, клейстеръ….
— Откуда же вы достали обойщиковъ?
— А вотъ Янецкій и еще ихъ два-три человка…. И знаете: очень недорого, поспшила прибавить старушка.
— Да у васъ было хорошо. Разв Янецкій обойщикъ?
— Какъ же? да вотъ поглядите, какъ будетъ. О, у Янецкаго столько вкусу! онъ все намъ устроитъ…. Онъ все устроитъ!…
Зала была загромождена козлами, рогожами, кусками обоевъ, горшками съ клейстеромъ. Подъ самымъ потолкомъ, въ фартук и съ засученными рукавами, стоялъ и командовалъ Янецкій. Мы его застали въ полномъ разгар дятельности. Помощниковъ поляковъ было у него не два и не три, а цлыхъ пять, гораздо больше чмъ было надо. Они мазали бумагу, рзали, подавали и кричали на старика-кучера. Я понялъ что достойныя старушки, безъ всякой нужды для себя, открыли, по доброт, для Янецкаго съ товарищами національныя мастерскія.
— Здравствуйте, Янецкій, крикнулъ я къ потолку,— что, ужъ вы не агрономіей занимаетесь?
— А, и вы здсь! безъ особеннаго удовольствія замтилъ онъ сверху, не отвчая на мой вопросъ,— звыните, не могу отъ клейстера руку подать вамъ.
— Что же вы не зайдете ко мн почитать извстія въ газетахъ?
— Не имю время, сухо отвтилъ онъ, пришлепывая ладонью листъ обоевъ — а ну-бо Стасю! прижмай же-жь рувнй!…
Въ другой разъ я встртилъ Янецкаго на улиц, къ моему удивленію — верхомъ, на короткошеемъ гндомъ домашнемъ выкормыш. Онъ молодцовато закрутилъ и даже припомадилъ усы, выпятилъ грудь, выставилъ впередъ ноги и немилосердно стянулъ ржавымъ мундштукомъ немундштучную шею недоумвающаго выкормыша. Его и затягивалъ всадникъ и въ то же время шпорилъ, и уныло распустивъ уши, лошадь то осаживала, то прыгала впередъ.
— Что это вы такое длаете? спросилъ я, здороваясь.
— А то чортова кобыла, сказалъ съ досадой Янецкій,— акцизный поврилъ ее мн кабъ я обмуштровалъ та объздилъ ее….
— А разв вы умете объзжать лошадей?
Янецкій взглянулъ на меня съ сдла съ нкоторою важностью.
— А какъ же-жъ? Въ моемъ имнью я имлъ цалый заводъ конскій, и я что день, то объзжалъ коней…. И сверхъ того я жъ служилъ въ уланахъ….
— Въ уланахъ? Ну, прощайте, пшій конному не товарищъ…. Когда же вы съ лопаточкой успвали на огород?
Янецкій сморщился съ неудовольствіемъ на секунду, но потомъ любезно поклонился и поскакалъ, тяжело при этомъ стянувъ лошади голову на бокъ.
Посл этой встрчи я вскор долженъ былъ ухать изъ городка и за новою жизнью и новыми лицами забылъ конечно о Янецкомъ.
Мсяца за три до послдней войны мн случилось быть въ Женев. Однажды, яснымъ утромъ, идя цлымъ обществомъ по красивой набережной des Bergues, мы любовались на сверкающую, прелестную картину голубой Роны, изумрудно-яснаго озера, синющихъ вдали горъ и тихую группу деревьевъ островка Руссо, на которомъ современность устроила уже буфетъ и скверный оркестръ. Впереди насъ, предъ роскошнымъ и безумно дорогимъ отелемъ des Bergues, стояла цлая толпа народа, глазя на окна отеля, и среди толпы молодой Англичанинъ верхомъ на своей кровной, поджарой лошади, совершенно такая фигура какую привыкаешь видть на каррикатурахъ. Толпа, весьма разнообразная, шумла и оживленно говорила Предъ подъздомъ отеля стояли дв коляски, залряженныя неуклюжими и вялыми, какъ бы возовыми, лошадьми въ шорахъ. Кучера въ ливреяхъ съ пелеринками, недвижно уставивъ вверхъ бичи, равнодушно оборачивали къ толп свои обритыя лица. И опираясь одною рукой на ручку дверцы стоялъ важный и невозмутимый Нмецъ лакей, въ жакетк и шелковомъ цилиндр, въ ожиданіи кого-то. Черезъ нсколько минутъ вышелъ кельнеръ въ бломъ жилет и что-то сказалъ лакею, и одновременно съ этимъ чуть-чуть приподнялось и стукнуло одно изъ таинственно спущенныхъ жалюзи надъ подъздомъ. Коляски повернули и объхавъ отель остановились у другаго подъзда. Толпа съ хохотомъ и гикомъ бросилась за колясками и окружила ихъ опять. Блузники, нахально заламывая фуражки и шляпы на затылокъ, гоготали и волновались цлою толпой, среди которой опять очутился невозмутимый Англичанинъ верхомъ.
— Что это такое? спросилъ я.
— Keine de Portugale! со смхомъ отвтилъ мн кривлявшійся мальчишка, съ желтымъ, морщинистымъ уже какимъ-то лицомъ.
— Такъ что же?
— А она не хочетъ чтобы на нее такъ смотрли, а мы хотимъ…. Здсь не Португалія, продолжалъ мальчишка.
Но какъ же я удивился, когда среди гогочущей толпы различилъ усы и конфедератку пана Янецкаго. Онъ волновался, жестикулировалъ и кричалъ, глядя на окна, ‘го-го-го!’
— Здравствуйте, панъ Янецкій, что это вы, протестуете?
— А! имю удовольствіе…. довольно милостиво промолвилъ онъ, оборачиваясь, — вы какъ здсь?
— Я-то что, а вотъ вы какъ здсь?
— За меня ручались многіе, и что жь, наконецъ, я такого ничего не сдлалъ…. А теперь здсь я по нкоторымъ интересамъ….
— Что же у васъ за интересы, разкажите?
— А того жь я не имю права вамъ сказать, бо то у насъ зокретъ…. Ну, а видли какъ везд по дорог войско и все такіе манэвры…. и не думаете вы что этакое что-небудь такое готовится?
Я долженъ былъ подтвердить справедливость послдняго замчанія.
Въ эту минуту и изъ втораго подъзда вышелъ кельнеръ, и коляски похали уже во дворъ отеля и за ними затворились ворота. Толпа съ хохотомъ и гикомъ опять бросилась за ними и начала даже полушуточно полусеріозно борьбу съ привратникомъ. Англичанинъ верхомъ тоже для чего-то подъхалъ къ воротамъ.
— Го-го-го! кричалъ Янецкій.
— Послушайте, зачмъ вы кричите?
— А такъ же жь ихъ и надо! Здсь-то не гд-небудь…. Здсь свободна страна…. Здсь свои привыллэгіи есть!…
— Неужели жь имъ длать нечего какъ гоготать здсь?
— А что жь такое? съ негодованіемъ отвтилъ Янецкій черезъ плечо,— когда жь протэстацья не есть дло? Боже жь мой! Го-го-го! снова крикнулъ онъ.— А то такъ же жь имъ и надо, продолжалъ Янецкій, — и вы и вс тутъ это ничего не знаете, и что тамъ такое готовится? Скоро все-то это вже будетъ — фить!
— Будто бы? И какъ скоро?
— А такъ же скоро что ворочайтесь поскорй-жь до дому — вотъ что! И наконецъ нашимъ дламъ конецъ положутъ…
— Какимъ, кто?
И тутъ полилась рчь Янецкаго о какомъ-то обществ, о Польш, о заботахъ Наполеона о ея возстановленіи, весь этотъ бредъ такъ знакомый нашему обществу изъ брошюръ и листковъ польской справы.
— Такъ у васъ все и готово?
— А когда жь нтъ? У насъ общество иметъ отдленье здсь…. Здсь городъ революційный отъ всего свта…. У насъ завтра собранье….
— Нельзя ли посмотрть?
— О, нтъ, какже жь можно. Мы не можемъ допустить, а вотъ на сегодня хочете? Въ пивной у Бейера у насъ предварительное совщанье. Я скажу когда, то васъ допустятъ. Да, конечно, когда я скажу, то васъ допустятъ, повторялъ онъ, очевидно желая похвастать предо мной своимъ вліяніемъ въ обществ.
— Очень буду благодаренъ, когда же и гд мы съ вами встртимся? спросилъ я, въ самомъ дл заинтересованный.
Но это оказалось вовсе не просто. Онъ назначилъ мн съ нимъ встртиться, когда будетъ темно, на островк Руссо, и что онъ обо мн предупредитъ.
— Неужели вы и здсь все опасаетесь? спросилъ я.
— А какже жь нтъ? грустно пожалъ онъ плечами, — везд надо свое опасенье имть….
Вечеромъ на остров Руссо, на деревянной и еще тогда неокрашенной эстрад, игралъ плохой оркестръ и горли не слишкомъ частыя и не слишкомъ яркія плошки на деревьяхъ и ршеткахъ садика. Англичане сидли, слушали съ удовольствіемъ, повидимому, оркестръ г. директора ‘Казимержа’, также Полячка, объявлявшаго въ аршинныхъ красныхъ афишахъ что онъ будетъ держаться исключительно ‘классической’ музыки, разумя, какъ оказалось, подъ этимъ и Оффенбаха и Блюменталя. Въ одинъ изъ антрактовъ я увидлъ Янецкаго, который, имя безпечный видъ гуляющаго фланера, помахивая тросточкой, направлялся ко мн. Онъ меня давно видлъ, но прямо не подошелъ, а сначала поболталъ съ двушкой-буфетчицей, потомъ послушалъ музыку.
— Ну что же, идемъ? Да чего вы все боитесь?
— А, могутъ быть шпіоны. Такое жь маленькое государство — и вдругъ спугается, и вдругъ выдастъ! И что же тогда? Боже жъ мой! Ну пойдемте, же-жъ не очень долго побудьте, а то у насъ не любятъ когда этое чужіе ходятъ. Для того мы имемъ офиціальныя сходки. А тутъ у васъ имются и свои сэкрэтные интересы. И для того всмъ невозможно….
Онъ говорилъ и велъ меня по темнымъ улицамъ. Мы перешли мостъ, долго тянулись по набережной шумящей Роны и близь почтовой гостиницы начали путаться по узкимъ и мрачнымъ улицамъ Старой Женевы. Мн невольно пришло въ голову, не принадлежитъ ли панъ Янецкій просто къ международному, космополитическому обществу какихъ-нибудь господъ проводящихъ въ жизнь идеи о непризнаніи чужой собственности. Но потомъ устыдился этой мысли и къ тому же самъ назвался на посщеніе. Въ конц одной темной улицы оказалась пивная, обширная и грязная. Въ первой комнат сидли какіе-то солдаты и тихо разговаривали, а изъ второй комнаты доносился шумъ и говоръ многихъ голосовъ.
Когда вдругъ отворилась дверь, то среди шума, польскаго, сквернаго французскаго говора, табачнаго дыма, трудно было разобрать что-нибудь. Янецкій очевидно не пользовался тутъ никакимъ авторитетомъ, ибо такъ съёжился, сталъ такимъ заискивающимъ и ласковымъ что далъ самъ понять это. На меня нсколько лицъ съ неудовольствіемъ оглянулись и тотчасъ уткнулись въ свои пивныя кружки. Янецкій сталъ бгать по обширной, грязной, накуренной комнат, отзывалъ зачмъ-то прислужницу, отзывалъ въ уголъ какихъ-то двухъ-трехъ человкъ съ бородками, суетился и наконецъ подошелъ ко мн.
— Звыните Бога ради, но что же длать? Говорятъ вс — и на сейчасъ невозможно, у насъ тутъ совщанье…. Окропней важности, совщанье…. ну то есть, а ни-ни! а ни Боже мой — а ни какимъ способомъ невозможно! Идите вже пожалуста, почти толкалъ онъ меня.
Я оглянулъ залу: тутъ было человкъ съ пятнадцать въ разнообразнйшихъ костюмахъ. Нсколько человкъ прилично одтыхъ заломили почему-то шляпы на затылки. Другіе въ грязныхъ блузахъ, чамаркахъ, съ остроконечными усами и острыми бородками. Шумъ и говоръ, утихшій нсколько при моемъ появленіи, опять возрасталъ и усиливался, когда я вышелъ въ двери и уже вдыхалъ теплый воздухъ темносиней и звздной ночи.
Женева громоздилась предо мною. Безчисленные огни отражались, мелькая и колеблясь въ темныхъ волнахъ быстробгущей Роны. За мной щелкнулъ бичъ и прогремли колеса одноконной калясочки. Съ озера слышался свистъ парохода. И что-то гудло. Гудла вся эта тревожная, странная, сбродная жизнь гостиницы-города.
Я шелъ по набережной, глядя въ темную воду, и мн вдругъ стало какъ-то жаль эдихъ хористовъ — Янецкихъ. Кто его знаетъ — можетъ-быть это человкъ волной событій дйствительно отмытый отъ своего ‘огродка’ и ‘прудка’ — такія на нихъ потертыя чамарки, такія поношенныя лица,— лица на которыхъ кажется читаешь всю неотрадную, неестественную, нелпую жизнь ихъ…. Въ Женев видно не оказалось добродушныхъ уздныхъ старушекъ нашихъ….