Характеры, или Нравы этого века. Часть вторая, Лабрюйер Жан, Год: 1688 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 250 минут(ы)

ЖАНЪ ДЕ-ЛАБРЮЙЕРЪ.
О матеріальныхъ благахъ.

Очень богатый человкъ можетъ сть всякія сласти, разрисовывать свои плафоны и альковы, наслаждаться однимъ дворцомъ въ деревн, другимъ въ город, имть большой экипажъ, принимать герцога въ своемъ семейств и сдлать изъ своего сына вельможу. Все это такъ, все ему по плечу, но быть довольнымъ — это, пожалуй, свойственно кому-нибудь другому, а не ему.

——

Знатное рожденіе и большое богатство возвщаютъ о заслугахъ и заставляютъ скоре ихъ замтить.

——

Если что извиняетъ честолюбиваго фата въ его честолюбіи такъ это забота другихъ, если онъ добился большого матеріалъ наго благосостоянія, найти для него заслугу, которой онъ вовсе не имлъ, и притомъ столь-же большую, какъ ему хочется имть.

——

По мр того, какъ отъ человка удаляются милости и большія богатства, въ немъ все боле и боле обнаруживается то смшное, которое они прикрывали и которое до того времени оставалось въ немъ никмъ не замченнымъ.

——

Если бы мы не видли своими глазами, то могли ли бы мы представить себ ту поразительную неравномрность, которая происходитъ между людьми отъ большаго или меньшаго количества принадлежащихъ имъ монетъ?

Это-то большее или меньшее количество побуждаетъ людей надвать военный мундиръ или судейскую мантію или служить церкви, иного побудительнаго мотива почти и нтъ.

——

Два купца были сосдями и вели одну и ту-же торговлю, но впослдствіи разорились, у каждаго изъ нихъ было по одной дочери, он вмст были воспитаны и жили въ такой дружб, какой только можно было ожидать отъ одинаковаго ихъ возраста и положенія. Одна изъ нихъ, чтобы выйти изъ крайней нищеты, стала искать себ мста и поступила въ услуженіе къ одной очень знатной дам, и вотъ она одна изъ первыхъ при двор… у своей подруги.

——

Если финансистъ не иметъ успха, придворные говорятъ о немъ: ‘Это — буржуа, ничего не стоющій человкъ, просто болванъ’. Если-же онъ успваетъ, то просятъ у него руки его дочери.

——

Иные {Придворные, которые начали со службы въ лакеяхъ.} въ своей юности были въ ученьи у какого-нибудь ремесленника, а остальную часть жизни имъ удалось заниматься другимъ, совершенно не похожимъ на первое ремесло.

Вотъ невзрачный человкъ, маленькаго роста и съ небольшимъ умомъ. Мн говорятъ на ухо: ‘У него пятьдесятъ тысячъ ливровъ ренты’. Это касается его одного, отъ этого онъ не сдлается въ моихъ глазахъ ни хуже, ни лучше. Какъ глупо было бы, еслибы я началъ на него смотрть другими глазами и если бы я не властенъ былъ поступать иначе.

——

Обратить очень глупаго и очень богатаго человка въ смшного — довольно пустая задача. Это заслужило бы одобреніе большинства….

——

У Н.— очень грубый и неприступный привратникъ, пародія на швейцара, у него есть прихожая и передняя, если онъ хоть немного заставитъ потомиться тутъ постителя и продрогнуть, если онъ покажется, наконецъ, съ важной миной и разсчитанной походкой, кое-какъ выслушаетъ и не проводитъ, то, какимъ бы жалкимъ подчиненнымъ самъ онъ ни былъ, онъ заставитъ этимъ почувствовать къ себ нчто похожее на уваженіе.

——

Я спшу къ вамъ, Клитифонъ, нужда, которую я имю до васъ, согнала меня съ постели и выгнала изъ комнаты. Не дай Богъ быть вашимъ кліентомъ или просителемъ! Ваши рабы говорятъ мн, что вы заперлись у себя и можете выслушать меня только черезъ часъ, я снова прихожу раньше назначеннаго мн срока, а мн говорятъ, что вы ушли. Чмъ вы занимаетесь, Клитифонъ, въ самомъ отдаленномъ углу вашего дома, столь прилежно, что вамъ некогда меня даже выслушать? Вы ведете какія нибудь записки, свряете счеты, подписываетесь подъ бумагами, мн только одну вещь и нужно спросить у васъ, вамъ стоило бы только отвтить: ‘да’ или ‘нтъ’. Хотите вы быть важнымъ, оказывайте услугу тмъ, кто зависитъ отъ васъ, и при такомъ образ дйствій вы скоре будете важнымъ, чмъ если вы не будете показываться другимъ. О важный и обремененный длами человкъ! Если вамъ понадобится, въ свою очередь, моя услуга, смло идите въ мой уединенный кабинетъ. Философъ доступенъ, я не откажу вамъ до другого дня, вы найдете меня за книгами Платона, трактующими о нематеріальности души и объ ея отличіи отъ тла, или съ перомъ въ рук вычисляющимъ разстояніе Сатурна отъ Юпитера, я пораженъ изумленіемъ передъ Богомъ, созерцая Его твореніе, познавая истину, я стремлюсь урегулировать и просвтить свой умъ. Войдите: вс двери отперты, моя передняя назначена не для того, чтобы скучать въ ней въ ожиданіи меня, проходите ко мн безъ всякаго доклада, для меня дороже всякаго серебра и золота случай оказать вамъ услугу. Говорите, чего вамъ хочется отъ меня, можетъ быть, мн нужно оставить книги, свои научныя занятія, прекратить свою работу, остановиться на линіи, которую я началъ? Какъ пріятенъ мн будетъ этотъ перерывъ занятій, если онъ полезенъ для васъ.

——

Дловой человкъ, который все считаетъ деньги, все равно что медвдь, котораго трудно приручить, его только съ трудомъ застанешь въ его берлог. Да что я говорю? Его совсмъ нельзя увидть: сначала онъ еще не показывался, а потомъ скоро и исчезаетъ. Человкъ науки, наоборотъ, общедоступенъ, какъ столбъ на углу площади, его вс могутъ видть, каждый часъ, во всякомъ положеніи, за столомъ, на постели, раздтымъ, одтымъ, здоровымъ и больнымъ, онъ не можетъ быть важнымъ и не хочетъ вовсе этого.

Не станемъ завидовать инымъ людямъ по поводу ихъ большихъ богатствъ: обладать ими стоитъ такого тяжелаго труда, что намъ это не по силамъ, они пожертвовали своимъ покоемъ, здоровьемъ, своимъ счастіемъ и совстью, чтобы имть ихъ, это слишкомъ дорого, ихъ вовсе не стоитъ пріобртать по такой цн.

——

Избранники придворной партіи {У Лабрюйера вмсто полнаго имени стоятъ буквы P. T. S. Посмертные издатели поставили здсь слово ‘partisans’, на которое, очевидно, указываютъ эти три буквы.} заставляютъ насъ испытать одна за другою вс страсти: сначала ихъ презираютъ вслдствіе ихъ неизвстности, потомъ имъ завидуютъ, дале ихъ ненавидятъ, боятся, иной разъ цнятъ и, наконецъ, уважаютъ, а кто проживетъ подольше, тотъ кончитъ и состраданіемъ къ нимъ.

——

Сосій отъ ливреи мало по малу, благодаря доходамъ, перешелъ къ участію въ откупахъ, благодаря взяткамъ, насилію и злоупотребленію своею ‘властью’, онъ наконецъ поднялся на значительную высоту, благодаря своей должности, онъ сталъ благороднымъ, ему не доставало только быть добродтельнымъ человкомъ: но должность церковнаго старосты сдлала и это послднее чудо.

——

Ардюра ходила въ одиночку и пшкомъ въ храмъ Св.***, издали слушала проповдь кармелитскаго монаха, не видя даже его въ лицо и не будучи въ состояніи разслышать многія его слова, ея добродтель была тайною, ея благочестіе такъ-же мало извстно другимъ, какъ и ея личность. Но вотъ ея мужъ вошелъ ‘въ восьмой пай’ по откупу, и какая удивительная перемна произошла мене, чмъ въ шесть лтъ! Она уже здитъ въ церковь не иначе какъ въ карет, за нею носятъ тяжелый шлейфъ, ораторъ прерываетъ рчь, пока она садится на мсто, она сидитъ прямо противъ него, слышитъ каждое слово и видитъ каждый жестъ его, священники интригуютъ между собою, чтобы переманить ее къ себ на исповдь: всякому изъ нихъ хочется отпускать ей грхи, и наконецъ приходскій священникъ беретъ верхъ.

——

Креза несутъ на кладбище. Изъ всхъ его огромныхъ богатствъ, которыя онъ пріобрлъ воровствомъ и лихоимствомъ и истратилъ на роскошь и хорошій столъ, едва осталось, на что похоронить его. Онъ умеръ неоплатнымъ должникомъ, безъ средствъ и лишеннымъ всякой помощи, у него не было передъ смертью ни прохладительнаго питья, ни крпительныхъ средствъ, ни врачей: ни одинъ врачъ по уврялъ его, что онъ выздороветъ.

——

Шампань, по выход изъ-за продолжительнаго обда, раздувшаго ему животъ, чувствуя пріятный шумъ въ голов посл авенайскаго или силлерійскаго вина, подписываетъ поданную ему бумагу, которая отниметъ хлбъ у цлой провинціи, если никто не исправитъ дла. Ему извинительно: какъ понять въ первый часъ пищеваренія посл сытнаго обда, что можно уморить иныхъ съ голоду!…

——

Сильванъ на свои деньги пріобрлъ знатное рожденіе и дру гое имя, онъ господинъ того прихода, гд его предки платила подать, когда-то его не пустили бы и въ качеств пажа къ Клеобулу, а теперь онъ его зять.

——

Дора несутъ въ носилкахъ по Аппіевой дорог, впереди идутъ его отпущенники и рабы, разгоняя народъ и заставляя очистить дорогу, ему не хватаетъ только ликторовъ, онъ вступаетъ въ Римъ съ этою свитою, совершая какъ бы тріумфъ по поводу бдности и низости своего отца Санта.

——

Трудно было бы лучше Періандра воспользоваться своимъ состояніемъ, оно дало ему чинъ, уваженіе и авторитетъ, теперь уже не предлагаютъ ему подлиться дружбой, теперь выпрашиваютъ его протекціи. Сначала онъ говорилъ о себ: ‘человкъ моего сорта’, а потомъ сталъ говорить: ‘человкъ моего званія’… Онъ выдаетъ себя за знатнаго и никто изъ тхъ, которыхъ онъ ссужаетъ деньгами или принимаетъ за своимъ изысканнымъ столомъ, не хочетъ спорить съ нимъ. Его жилище роскошно, снаружи везд строго дорическій стиль, это, напр., не дверь, а настоящій портикъ. Трудно сказать, домъ-ли это частнаго человка или храмъ? Народъ часто попадаетъ въ обманъ по этому поводу. Это — господинъ. властвующій надъ всмъ кварталомъ, ему вс завидуютъ и ждутъ его паденія, его жена своимъ жемчужнымъ ожерельемъ вооружила противъ себя всхъ женщинъ по сосдству, все пока крпко держится у этого человка, ничуть еще не слабетъ то величіе, которое онъ пріобрлъ себ, заплативъ за него и только. Жаль, что его отецъ, столь старый и дряхлый, не умеръ за двадцать лтъ раньше, прежде чмъ кто-нибудь въ мір упомянулъ бы о Періандр! Какъ теперь послдній перенесетъ ту неизвстную бумагу {Похоронный билетъ (Лабр.)}, которая разоблачитъ его званіе и которая часто заставляетъ краснть вдову и наслдниковъ? Или онъ уничтожитъ ее на глазахъ всего города, завистливаго, злорчиваго и проницательнаго, наперекоръ тысяч людей, которые ршительно заявляютъ желаніе выставить свой рангъ, участвуя въ похоронахъ? Да хотятъ-ли еще, чтобы онъ сдлалъ изъ своего отца ‘благороднаго человка’, а, пожалуй, и ‘его превосходительство’, хотя онъ былъ только ‘господиномъ N’?

——

Сколько бываетъ людей похожихъ на т, уже окрпшія и подросшія деревья, которыя пересаживаютъ въ сады, гд они поражаютъ взоры прохожихъ, видящихъ ихъ посаженными на прекрасныхъ мстахъ, но не знающихъ, гд они прежде росли и какъ ихъ пересаживали!

——

Если бы иные умершіе вернулись въ міръ и увидли, что ихъ великія имена и титулы носятъ люди, отцы которыхъ были, быть можетъ, арендаторами, что эти люди владютъ ихъ землями со всми замками и старинными зданіями, то какое мнніе они составили бы себ о нашемъ вк?

——

Распредленіе богатствъ, денегъ, большихъ состояній и другихъ матеріальныхъ благъ, и родъ людей, которые больше всего ими надлены, лучше всего даютъ намъ понять, какою бездлицею считаетъ Богъ эти блага, предоставляя ихъ людямъ.

——

Если вы войдете въ кухню и увидите, до какого методичнаго искусства доведенъ секретъ льстить вашему вкусу и заставлять васъ сть сверхъ необходимаго, если вы подробно изслдуете вс приправы къ мясу, которыя должны составить приготовляемое для васъ пиршество, если вы посмотрите, черезъ какія руки он проходятъ и сколько принимаютъ различныхъ формъ, прежде чмъ стать изысканнымъ блюдомъ и дойти до той чистоты и изящества, которыя прельщаютъ ваши взоры, заставляютъ васъ колебаться въ выбор и наконецъ побуждаютъ отвдать всего, если вы увидите вс эти яства въ другомъ мст, а не на роскошно сервированномъ стол, то какою грязью все это покажется вамъ, какое вызоветъ отвращеніе! Если вы пойдете въ заднія помщенія театра и пересчитаете вс гири, блоки, веревки, которыми производятся полеты и изъ которыхъ состоятъ машины: если вы разсмотрите, сколько людей принимаютъ участіе въ исполненіи этихъ движеній, какай требуется отъ нихъ сила рукъ и какое напряженіе мускуловъ, т» вы воскликните: ‘Какъ! неужели этотъ механизмъ приводитъ въ дйствіе всю сцену, которая такъ прекрасна и естественна, которая кажется одушевленною и дйствующею сама по себ? Какихъ напряженій все это требуетъ, какого усилія!’

Точно также не углубляйтесь въ судьбу избранниковъ придворной партіи.

——

Этотъ столь свжій и цвтущій мальчикъ, отъ котораго ветъ такимъ здоровьемъ, состоитъ сеньёромъ аббатства и десяти другихъ бенефицій, все это вмст приноситъ ему сто двадцать тысячъ ливровъ дохода, такъ что онъ весь заваленъ золотомъ. А въ другомъ мст живетъ сто двадцать бдныхъ семействъ, которымъ нечмъ согрться зимою, у которыхъ нтъ одежды, чтобы прикрыться, нтъ часто и хлба, они въ крайней бдности, которой поневол стыдно. Какое неравномрное распредленіе! Не доказываетъ-ли оно ясно, что будетъ съ тмъ и другими?…

——

Хризиппъ, ‘новый человкъ’, первый достигшій ‘благородства’ въ своемъ род, тридцать лтъ тому назадъ мечталъ увидть себя, въ одинъ прекрасный день, обладателемъ хоть двухъ тысячъ ливровъ ренты, это было верхомъ его желаній и его честолюбія, онъ самъ это говорилъ, многіе помнятъ это. Теперь онъ достигъ, не знаю какими путями, того, что даетъ въ приданое за одною изъ своихъ дочерей тотъ капиталъ, который онъ самъ желалъ имть для себя на всю свою жизнь, такая же сумма лежитъ въ сундукахъ для каждаго изъ его остальныхъ дтей, которыхъ онъ долженъ надлить, а дтей у него много, но это еще не все ожидаемое наслдство, посл его смерти можно надяться на полученіе и другихъ еще богатствъ: онъ живъ еще, хотя уже въ лтахъ, и употребляетъ остатокъ своей жизни на то, чтобы еще больше обогатиться.

——

Дайте волю Эргасту и онъ предъявитъ свое право и тмъ, кто пьетъ воду изъ рки или идетъ по твердой земл, онъ уметъ обратить въ золото даже тростникъ и крапиву. Онъ выслушиваетъ вс совты и исполняетъ все, что выслушалъ. Государь жалуетъ другихъ только на счетъ Эргаста, оказываетъ имъ только т милости, которыми они ему обязаны. Это ненасытная жажда имть и владть, онъ готовъ торговать искусствами и науками, чтобы все у него было въ полной гармоніи, если врить слухамъ, ему хочется, чтобы народъ, изъ-за удовольствія видть его богатымъ, видть у него стаю гончихъ и полную конюшню, забылъ о музык Орфея и довольствовался его музыкою.

——

Не связывайтесь съ Критономъ: его трогаютъ только его собственныя выгоды, кто позавидуетъ его должности, его земл, вообще тому, чмъ онъ владетъ, тотъ попадетъ въ ловушку, онъ навалитъ на васъ несообразныя условія, нечего ждать пощады или выгодной сдлки отъ человка, столь полнаго своими интересами и столь враждебнаго вашимъ, онъ васъ одурачитъ.

——

Въ народ говорятъ, что Бровтинъ ищетъ уединенія и уже цлую недлю заперся съ образами. Но образа сами по себ, а онъ самъ по себ.

——

Народу трагедія часто доставляетъ удовольствіе. Онъ видитъ, какъ погибаютъ на міровомъ театр личности самыя ненавистныя, которыя сдлали очень много зла въ различныхъ сценахъ и которыхъ онъ всей душою ненавидитъ.

——

Если раздлить жизнь избранниковъ партіи на дв равныя части, то первая, полная жизни и дятельности, цликомъ занята тмъ, что они изнуряютъ народъ, а вторая, ближайшая къ смерти, тмъ, что они выводятъ другъ друга на чистую воду и устраиваютъ одинъ другому гибель.

——

Этотъ человкъ, составившій благосостояніе для нсколькихъ лицъ и для васъ самихъ, не могъ поддержать своего, не могъ обезпечить прежде своей смерти ни жены своей, ни дтей, они теперь живутъ въ неизвстности и несчастій. но какъ хорошо вамъ ни извстно ихъ горестное положеніе, вамъ не приходитъ въ голову поправить его, вы, дйствительно, не можете этого сдлать: вы держите богатый столъ, вы строитесь. Но вы зато съ признательностью сохраняете портретъ вашего благодтеля, который, правда, перешелъ изъ кабинета въ переднюю… Какое уваженіе! вдь его можно было бы вынести и въ чуланъ.

——

Есть природная жесткость, есть еще жесткость, обусловленная состояніемъ и общественнымъ положеніемъ. Та и другая можетъ сдлать человка нечувствительнымъ къ нищет другихъ, даже боле: та и другая можетъ сдлать его способнымъ не горевать по поводу несчастій въ своей семь. Хорошій финансистъ не оплакиваетъ ни своихъ друзей, ни жены, ни дтей.

——

Бгите, удаляйтесь! Вы слишкомъ еще близко…— ‘Я подъ другимъ тропикомъ’, говорите вы.— Ступайте на полюсъ, въ другое полушаріе, взбирайтесь на звзды, если можете.— ‘Вотъ я тамъ’.— Хорошо: вы въ безопасности. Я открываю на земл человка, жаднаго, ненасытнаго, неумолимаго: онъ хочетъ жить на счетъ всего того, что найдетъ на своемъ пути и при своихъ встрчахъ, онъ хочетъ, во что бы то ни стало для другихъ, заботиться о себ одномъ, увеличивать свое имущество, изобиловать по горло всякими благами…

——

‘Составлять себ состояніе’ — это такая прекрасная фраза, съ такимъ прекраснымъ значеніемъ, что она во всеобщемъ употребленіи, она извстна на всхъ языкахъ, нравится всмъ иностранцамъ и варварамъ, царствуетъ при двор и въ город, перебирается за стны аббатствъ того и другого пола: нтъ столь священныхъ мстъ, куда бы она ни проникла, нтъ пустыни или уединенія, гд она была бы неизвстна.

——

Иной, заключая все новые и новые контракты и замчая, какъ прибываютъ деньги въ его сундукахъ, начинаетъ, наконецъ, думать, что онъ — дльная голова и почти способенъ управлять.

——

Нуженъ извстный сортъ ума, чтобы составить себ состояніе, особенно большое, для этого нуженъ не бодрый умъ, не острый, не великій, не возвышенный, не свободный, не нжный, я не знаю, какой именно нуженъ умъ, и жду, чтобы кто-нибудь разршилъ мн этотъ вопросъ.

——

Чтобы составить себ состояніе, для этого меньше нужно ума чмъ привычки и опытности, объ этомъ думаютъ обыкновенно слишкомъ поздно: ршившись добиться богатства, начинаютъ съ ошибокъ, исправить которыя не всегда есть досугъ, отсюда, можетъ быть, и происходитъ то, что большія состоянія такъ рдки.

——

Если человку съ небольшими способностями захочется выдвинуться, онъ пренебрегаетъ всмъ, съ утра до вечера только и думаетъ, во сн только и видитъ, какъ бы выдвинуться. Началъ онъ съ давнихъ поръ гнаться за состояніемъ, еще съ юности, если онъ встрчаетъ преграду, которая не даетъ ему дороги, онъ просто-на-просто обходитъ ее, идетъ направо или налво, смотря по тому, гд видитъ свтъ или слды, если натыкается на новыя препятствія, снова сворачиваетъ на тропинку, которую только что оставилъ, смотря по роду затрудненій, онъ то перелзаетъ, то уклоняется въ сторону, то принимаетъ другія мры: онъ руководится своимъ интересомъ, навыкомъ, обстоятельствами. Разв большіе таланты и много ума въ голов нужно имть путешественнику, чтобы сначала итти по большой дорог, а если она загромождена, сойти съ нея и итти черезъ поля, потомъ снова выбраться на прежнюю дорогу, продолжать по ней путь и, наконецъ, дойти до своей цли? Не столько ли же ума нужно и этому человку, чтобы добиться цли? Разв чудо — глупый и все-таки уважаемый всми богачъ?

——

Есть даже такіе, съ позволенія сказать, глупцы и слабоумные, которые занимаютъ видные посты и умютъ умереть среди богатства, между тмъ никому и въ голову не могло бы прійти, чтобы они удлили на это сколько-нибудь своего труда или искусства. Кто-нибудь подвелъ ихъ къ источнику рки или скоре случай натолкнулъ ихъ на источникъ, имъ сказали: ‘Хотите вы воды? Черпайте!’ И они стали черпать.

——

Когда человкъ молодъ, онъ часто бденъ: онъ не сдлалъ еще пріобртеній, ему не досталось еще наслдство. Длаясь богатымъ, онъ въ то-же время длается и старымъ: такъ рдко людямъ удается соединить вс свои выгоды, а если инымъ и удается, то не изъ чего имъ завидовать: имъ такъ много приходится терять при своей смерти, что они достойны сожалнія.

——

Лтъ тридцать нужно употребить на заботы о состояніи, въ пятьдесятъ лтъ оно еще не пріобртено. Въ старости начинаютъ строиться и умираютъ, когда въ зданіи работаютъ еще маляры и стекольщики.

——

Какой же результатъ получается отъ большого состоянія, если не наслажденіе тщеславіемъ, своимъ искусствомъ, трудомъ, запасами тхъ, которые жили раньше насъ, и нашей собственной работой: разведеніемъ садовъ, постройками, пріобртеніемъ для потомства?

——

Иной начинаетъ всякое утро тмъ, что обманываетъ людей, и заканчиваетъ вечеръ тмъ же, проведя цлый день въ обманахъ.

——

Купецъ, чтобы продать самый дурной товаръ, показываетъ его лицомъ, онъ наводитъ лоскъ и подкрашиваетъ, чтобы скрыть его недостатки и чтобы онъ казался хорошимъ, онъ поддлываетъ его, чтобы продать дороже, чмъ онъ стоитъ, онъ ставитъ ложныя и таинственныя клейма, чтобы вс поврили, что онъ продаетъ по настоящей цн, у него неврный аршинъ, чтобы отмривать меньше, чмъ нужно, но у него стоятъ за то монетные всы, чтобы покупатель платилъ ему полновснымъ золотомъ.

——

Во всхъ положеніяхъ бднякъ очень близокъ къ человку добродтельному, а богачъ почти не минуетъ мошенничества, ловкость и способность не ведутъ къ огромнымъ богатствамъ.

Въ любомъ мастерств и въ любой торговл можно обогатиться, выставляя на показъ извстнаго рода честность.

Изъ всхъ средствъ составить себ состояніе самое короткое и самое лучшее — это поставить людей въ такое положеніе, чтобы они ясно видли, что, длая вамъ добро, они дйствуютъ въ собственныхъ интересахъ.

——

Люди, тснимые нуждою, а иной разъ понуждаемые желаніемъ барыша и славы, пускаютъ въ дло свои грязныя способности или принимаются за двусмысленныя профессіи, опасность и послдствія которыхъ они сами отъ себя долго скрываютъ, впослдствіи они оставляютъ ихъ изъ скромнаго благочестія, которое, впрочемъ, приходитъ къ нимъ всегда только посл того уже, какъ они собрали жатву и пріобрли прочное благосостояніе.

——

Есть такая нищета на земл, что она сжимаетъ сердце. Инымъ нечего даже сть, иные боятся зимы: имъ страшно за жизнь. Въ иныхъ мстахъ дятъ незрлые плоды, насніуя землю и времена года, чтобы удовлетворить своему неизысканному вкусу. Простые буржуа, только потому, что они были богаты, имли смлость проглатывать сразу столько, сколько хватило бы на прокормленіе ста семействъ. Пусть, кто хочетъ, выступитъ противъ этихъ крайностей: я укрываюсь въ среду умренности и не хочу, если можно, быть ни несчастнымъ, ни счастливымъ.

——

Мы знаемъ, что бдные горюютъ по поводу того, что всего имъ недостаетъ, что никто не облегчаетъ ихъ положенія, но если правда, что богатые гнваются, то разв только на то, что у нихъ не можетъ быть недостатка ни въ малйшей вещи, или только тогда, когда кто-либо хочетъ имъ сопротивляться.

——

Богатъ тотъ, кто больше получаетъ, чмъ тратитъ, бденъ тотъ, у кого расходъ выходитъ за предлы дохода.

Иной, имя два милліона ренты, можетъ быть ежегодно бднымъ на пятьсотъ тысячъ ливровъ.

Дольше всего держится среднее состояніе, а большое состояніе ведетъ всегда къ одному несомннному концу.

Большія богатства — это случайность, недалекая отъ бдности.

Если правда, что богаты мы тмъ, въ чемъ не нуждаемся, то самый богатый человкъ — это мудрецъ.

Если правда, что бдны мы всмъ тмъ, чего желаемъ себ, то честолюбивый и скупой находятся въ крайней бдности.

——

Страсти тиранствуютъ надъ человкомъ, а честолюбіе перевшиваетъ въ немъ другія страсти и даетъ ему на время вншній видъ всхъ добродтелей. Трифонъ страдаетъ всми пороками, а я считалъ его трезвымъ, цломудреннымъ, щедрымъ, скромнымъ и даже набожнымъ, я и теперь все еще считалъ бы его такимъ, если бы онъ не достигъ, наконецъ, благосостоянія.

——

Люди никогда не отступаютъ отъ желанія владть и возвышаться, желчь уже разливается и смерть приближается, а мы все еще, съ помраченнымъ лицомъ и ослабшими ногами, твердимъ: ‘мое состояніе’, ‘мое имущество’.

——

Въ мір есть два способа подняться — съ помощью собственнаго искусства и съ помощью глупости другихъ.

——

Черты лица обнаруживаютъ характеръ и нравы, но выраженіе лица отмчаетъ обладателя матеріальныхъ благъ, на лиц написано, кто больше и кто меньше тысячи ливровъ иметъ ренты.

——

Хризантъ, богатый и грубый человкъ, не хочетъ, чтобы его видли съ Евгеніемъ, человкомъ заслуженнымъ, но бднымъ, онъ думаетъ, что это сообщество безчеститъ его. Евгеній также относится къ Хризанту: они не подвергаются риску столкнуться.

——

Когда я вижу, что иные люди, прежде предупреждавшіе меня въ знакахъ вжливости, теперь, напротивъ, ждутъ, пока я съ ними поздороваюсь, и считаются со мною, кто выше и кто ниже, то я говорю самому себ: ‘Отлично! Я очень радъ…. тмъ лучше для нихъ’…. Очевидно, что этотъ человкъ теперь иметъ лучшую квартиру, лучшую меблировку, лучшій столъ, чмъ онъ имлъ обыкновенно, что онъ нсколько мсяцевъ тому назадъ принялъ на себя какое-нибудь дло, общающее значительный барышъ. Дай Богъ, чтобы онъ дошелъ въ скоромъ времени до презрнія ко мн!

——

Если бы мысли, книги и ихъ авторы зависли отъ богачей и отъ тхъ, которые составили себ хорошее состояніе, то какая произошла бы проскрипція! Тогда не допускалось бы возраженій: какой тонъ, какую власть они проявили бы въ отношеніи къ ученымъ! Какое величіе они выказали-бы въ отношеніи къ этимъ жалкимъ людямъ, которымъ ихъ заслуги не дали ни мста, ни богатства и которымъ все еще приходится разсудительно думать и писать! Нужно признаться, что настоящее принадлежитъ богачамъ, а будущее добродтельнымъ и способнымъ людямъ. Гомеръ остается и теперь и всегда будетъ, а откупщиковъ податей, публикановъ уже нтъ, да и были-ли они? кому извстно ихъ отечество, ихъ имена? были-ли въ Греціи избранники партіи? Что стало съ тми важными лицами, которыя презирали Гомера, избгали на площади встрчи съ нимъ, не отвчали на его привтствіе или окликали при встрч только по имени, которыя не удостоивали его приглашенія къ своему столу и смотрли на него, какъ на человка, не имвшаго богатствъ, а составлявшаго книгу? Что станется съ Фоконнетами {У нихъ было много фермъ, сдававшихся въ аренду.}? Сохранится-ли о нихъ такъ долго память въ потомств, какъ о Декарт, который родился французомъ, а умеръ въ Швеціи?

——

Изъ одного и того-же источника, гордости, происходить и то. что люди надменно возвышаются надъ своими подчиненными, и то, что низко пресмыкаются передъ тми, кто выше ихъ, этому пороку, который основанъ не на личной заслуг или добродтели, а на богатствахъ, важныхъ постахъ, вліяніи и ложномъ знаніи, одинаково свойственно внушать вамъ презрніе къ тмъ, которые меньше насъ имютъ этого сорта благъ, и излишнее уваженіе къ тмъ, которые обладаютъ ими въ количеств, превосходящемъ наше.

——

Есть души грязныя, испачканныя всякою дрянью и соромъ, влюбленныя въ барышъ и интересъ, какъ прекрасныя души влюблены въ славу и добродтель, воспріимчивыя къ одному только удовольствію — пріобртать и не терять, любостязательныя и жадныя, когда дло идетъ о 10 денье, вчно занятыя своими должниками, вчно горюющія о паденіи цнъ и запрещеніи монеты, погруженныя и какъ-бы утонувшія въ контрактахъ и документахъ. Это уже не родители, не друзья, не граждане, не христіане, это, можетъ быть, уже не люди: у нихъ за то деньги.

——

Исключимъ сначала тхъ благородныхъ, мужественныхъ, готовыхъ помочь и изобртательныхъ въ благодяніи людей — если они остались еще на земл, которыхъ никакая нужда, никакая неравномрность, никакія уловки не могутъ отдалить отъ людей, разъ избранныхъ ими въ друзья. Посл этой предосторожности, мы смло выскажемъ печальную вещь, о которой горько и подумать:

Нтъ въ мір такого человка, тсно связаннаго съ нами товариществомъ и благожелательствомъ, любящаго насъ, находящаго въ насъ удовольствіе, длающаго намъ тысячу предложеній всякихъ услугъ и приносящаго иной разъ пользу, который, изъ-за привязанности къ своему личному интересу, не готовъ-бы былъ порвать съ нами связи и стать нашимъ врагомъ.

——

Въ то время, какъ Оронтъ увеличиваетъ съ годами свои капиталы и доходы, въ одномъ семейств рождается двочка, она воспитывается, растетъ, хорошетъ, достигаетъ, наконецъ, шестнадцати лтъ: и вотъ его приглашаютъ жениться на этой молодой, красивой и умной особ, хотя ему 50 лтъ: этотъ человкъ, безъ знатнаго происхожденія, безъ ума, безъ малйшей заслуги, предпочтенъ всмъ своимъ соперникамъ.

——

Бракъ, который долженъ былъ-бы для человка быть источникомъ всхъ благъ, часто бываетъ для него, вслдствіе недостатка состоянія, тяжелымъ бременемъ, подъ которымъ онъ изнемогаетъ, жена и дти служатъ тогда для него сильнымъ соблазномъ къ обману, ко лжи и къ недозволеннымъ доходамъ, онъ среди двухъ опасностей, мошенничества и бдности: трудный выборъ!

‘Жениться на вдов’ для настоящаго француза значитъ устроить свое благосостояніе, но на дл не всегда оправдывается это значеніе.

——

Кто при раздл съ братьями получилъ столько, чтобы жить вдоволь, будучи хорошимъ стряпчимъ, тотъ хочетъ быть офицеромъ, простой офицеръ мтитъ въ судьи, а судья хочетъ быть предсдателемъ. Тоже бываетъ во всхъ положеніяхъ: попытавшись забраться выше своего положенія и насилуя, такъ сказать, спою судьбу, люди томятся, чувствуя себя стсненными и нуждающимися, они неспособны ни не желать богатства, ни оставаться постоянно богатыми.

——

Обдай, Клеархъ, въ свое удовольствіе, ужинай, клади дрова въ огонь, покупай себ плащъ, обивай свою комнату: ты не любишь своего наслдника, ты не знаешь, есть ли у тебя наслдникъ, ты не имешь наслдника.

——

Когда человкъ молодъ, онъ бережетъ для старости, когда старъ, копитъ на смерть. Расточительный наслдникъ заплатитъ за все пышными похоронами, а остальное поглотитъ.

——

Скупой, если умретъ, въ одинъ день тратитъ больше, чмъ тратилъ въ десять лтъ при жизни, а его наслдникъ въ десять мсяцевъ истратитъ больше, чмъ онъ самъ съумлъ истратить во всю свою жизнь.

——

Что человкъ расточаетъ, то отнимаетъ у своего наслдника, а что гнусно копитъ, то отнимаетъ у самого себя. Средина есть справедливость къ себ и къ другимъ.

——

Дти, можетъ быть, были-бы дороже для своихъ родителей и, обратно, отцы дороже своимъ дтямъ, если-бы послдніе не имли званія наслдниковъ.

——

Печально положеніе человка: оно можетъ внушить отвращеніе къ жизни! Сколько нужно потть, бодрствовать, сгибаться, зависть, чтобы добыть самому небольшое состояніе или получить его, благодаря смерти вашихъ близкихъ: кто удерживается отъ желанія, чтобы его отецъ разстался скоре съ міромъ, тотъ уже добродтельный человкъ.

——

Характеръ человка, который иметъ въ виду получить съ кого-нибудь наслдство, бываетъ очень угодливъ, кто думаетъ выиграть отъ нашей смерти и желаетъ, чтобы она скоре наступила, тотъ больше всего льститъ, повинуется, слдуетъ намъ, больше всего ищетъ нашего общества и дружбы, больше всего бережетъ и ласкаетъ насъ въ продолженіе нашей жизни.

——

Вс люди, въ отношеніи къ должностямъ, титуламъ и имуществу, считаютъ себя наслдниками другъ друга и въ продолженіе всей своей жизни, въ силу своего личнаго интереса, тайно желаютъ смерти для другого, самый счастливый въ каждомъ положеніи тотъ, кто больше всего долженъ потерять со своею смертью и оставить своему наслднику.

——

Говорятъ, что при игр условія противниковъ равны, но на самомъ дл они иногда столь поразительно неравны, между однимъ и другимъ условіемъ иногда лежитъ столь огромная и глубокая пропасть, что глазамъ больно смотрть, какъ такія крайности сближаются, это производитъ такое-же непріятное впечатлніе, какъ музыка, которая сбивается съ тона, какъ дурно подобранныя краски, какъ бранныя и оскорбляющія слухъ слова, какъ шумъ или звукъ, заставляющій ихъ дрожать, это, однимъ словомъ, полное нарушеніе всякой пристойности. Если мн возразятъ, что это практикуется на всемъ Запад, я отвчу, что все-таки это, можетъ быть, одна изъ вещей, за которыя считаютъ насъ варварами въ другой части свта, и что восточные путешественники, являясь къ намъ, быть можетъ, заносятъ въ свои памятныя книжки объ этомъ странномъ обыча, я не сомнваюсь даже, что наше излишество въ этомъ отношеніи имъ не мене противно, чмъ намъ ихъ ‘Замбайя’ {Лабрюйеръ ссылается на сочиненіе ‘Relations du royaume de Siam’ гд описанъ обычай ‘Замбайя’.} и другіе знаки униженія.

КНИГА ВТОРАЯ.
Будущее искусства и поэзіи.

Лтъ сорокъ тому назадъ, къ концу одного обда у англійскаго живописца Гэйдона, поэтъ Китсъ поднялъ свой стаканъ и провозгласилъ слдующій тостъ: ‘Да будетъ стыдно памяти Ньютона’! Присутствующіе были крайне удивлены, и Уордсвортъ, прежде чмъ выпить, попросилъ объясненія. Китсъ отвтилъ: ‘Потому что онъ уничтожилъ поэзію радуги, низведя ее къ призм’. И вс выпили за посрамленіе Ньютона.— Что-же, и дйствительно поэзія вещей уничтожена, благодаря научнымъ знаніямъ? Неужели и вся-то поэзія подобна этому легкому, разноцвтному покрывалу, повиснувшему между небомъ и землей, этому шарфу, сотканному изъ свта, котораго древніе обоготворяли, Ньютонъ-же обнажилъ предъ всми чисто геометрическую, земную его основу? Еще въ семнадцатомъ столтіи Паскаль говорилъ, что не слдуетъ длать различія между ремесломъ поэта и ‘вышивальщика’. Это довольно пренебрежительное опредленіе Паскаля было еще болеи реувеличено Монтескьё: ‘Поэты, говоритъ онъ, имютъ ремесломъ своимъ обремененіе разума и природы разнаго рода прикрасами, какъ нкогда отягощали женщинъ разнаго рода украшеніями’. Эти слова, возмущавшія Вольтера, который обвинялъ ихъ въ преступномъ ‘оскорбленіи поэзіи’, но въ глазахъ большинства имвшія значеніе пустой болтовни, въ настоящее время, значительному числу ученыхъ и мыслителей показались-бы точнымъ выраженіемъ истины. Поэзія, имвшая за себя, въ семнадцатомъ и восемнадцатомъ столтіяхъ, большинство ‘честныхъ людей’, скоро будетъ имть, говорятъ намъ, лишь меньшинство. Наука — это великій предметъ поклоненія нашего вка, мы вс устраиваемъ ей, подчасъ не вполн ясно сознавая причины, въ глубин души.

Засданіе штатовъ или засданіе соединенныхъ камеръ по какому-нибудь очень важному длу не представляетъ такого важнаго и серьезнаго зрлища, какъ засданіе игроковъ, ведущихъ большую игру: мрачная строгость написана на ихъ лицахъ, эти неумолимые другъ къ другу и непримиримые враги, пока продолжается игра, не признаютъ ни связей, ни дружбы, ни знатнаго рожденія, ни сословныхъ отличій, случай, это слпое и жестокое божество, предсдательствуетъ въ этомъ кружк и властно ршаетъ дло, они выражаютъ ему почтеніе своимъ глубокимъ молчаніемъ и вниманіемъ, на которое они, въ другое время, вовсе неспособны, вс страсти какъ будто замираютъ и уступаютъ мсто одной: придворный, и тотъ перестаетъ быть не только пріятнымъ, льстивымъ, угодливымъ, но даже набожнымъ.

——

Кто поднялся въ гору игрою и выигрышемъ, въ томъ не найдешь ни малйшаго слда его первоначальнаго положенія: онъ теряетъ изъ виду равныхъ себ и льнетъ къ самымъ знатнымъ вельможамъ. Правда, счастье, зависящее отъ игральной кости или ландскнехта {Особая карточная игра.}? часто возвращаетъ такихъ людей въ ихъ прежнее положеніе.

——

Я не удивляюсь, что существуютъ публичные игорные дома, эти ловушки, разставленныя противъ людской жадности, эти пучины, куда безвозвратно надаютъ деньги частныхъ лицъ, эти ужасные подводные камни, о которые разбиваются игроки и гибнутъ, не удивляюсь, что изъ этихъ мстъ разсылаются агенты, чтобы узнать въ нужный моментъ, кто высадился на землю съ только что захваченнымъ золотомъ, кто выигралъ процессъ, получивши при этомъ изрядную сумму, кто получилъ хорошій подарокъ, кто очень удачно велъ игру, какой сынокъ только что пріобрлъ богатое наслдство, какой неразумный прикащикъ захотлъ поставить на карту что скопилось у него въ касс: это грязное и недостойное человка ремесло все основано, правда, на обман, но оно древняго происхожденія, общеизвстно и практиковалось во всякое время тмъ сортомъ людей, которыхъ зовутъ картежниками, у нихъ на двери виситъ и вывска, гд почти прямо на писано: ‘Здсь откровенно обманываютъ’. Да и къ чему имъ выдавать себя за безупречныхъ? Кто не знаетъ, что войти въ эти дома значитъ потерять что-нибудь? Я ужъ умолчу о томъ, что они легко находятъ у себя подъ рукою столько простаковъ, сколько имъ нужно для своего существованія.

——

Тысячи людей разоряются отъ игры и хладнокровно говорятъ вамъ, что они не умютъ обойтись безъ игры. Какое оправданіе! Найдите такую страсть, какъ-бы насильна и позорна она ни была, которая не могла-бы привести такое-же оправданіе. Позволительно-ли сказать, что такой-то человкъ не можетъ обойтись безъ воровства, безъ убійства, не можетъ не впасть въ преступленіе?

Позволительна-ли эта ужасная, непрерывная игра, безъ всякой осторожности и границъ, въ которой человкъ иметъ въ виду только полное разореніе противника, выходитъ изъ себя изъ-за желанія выигрыша, приходитъ въ отчаяніе при проигрыш, сндается жадностью, въ которой ставятъ на карту или рискуютъ изъ-за игральной кости своимъ собственнымъ состояніемъ и судьбою своей жены и своихъ дтей, или, наоборотъ, это такая вещь, безъ которой мы обязаны обходиться? Не доводитъ-ли эта страсть иной разъ до еще большаго насилія надъ собою, когда человкъ, доведенный игрою до полнаго разоренія, принужденъ бываетъ обходиться даже безъ платья и пищи и не можетъ добыть ихъ для своего семейства?

Я не позволяю никому быть мошенникомъ, но допускаю, чтобы мошенникъ игралъ въ большую игру. Я запрещаю это честному человку: рисковать большою потерею — это слишкомъ большое мальчишество.

——

Горе, происходящее отъ потери матеріальныхъ благъ, тянется дольше всякаго другого, время только обостряетъ его, смягчая всякое другое горе, мы каждый моментъ во всю свою жизнь чувствуемъ, что намъ не хватаетъ того добра, которое мы потеряли.

——

Хорошо быть тмъ, кто не пользуется своимъ добромъ, чтобы выдавать замужъ своихъ дочерей, платить свои долги или заключать контракты, лишь-бы только не быть его дтьми или его женой.

——

Ни смуты, волнующія ваше царство, ни война, которую вы мужественно выдерживаете противъ могущественной націи, со времени смерти вашего супруга, ничуть не уменьшаютъ вашего, Зеповія, великолпія, вы предпочли всякой другой стран берега Евфрата для того, чтобы воздвигнуть здсь гордое зданіе, тутъ здоровый и умренный климатъ, прелестное мстоположеніе, священный лсъ осняетъ зданіе со стороны запада, лучшаго жилища не могли бы выбрать и боги Сиріи, которые поселяются иной разъ на земл, окрестность кипитъ людьми, которые рубятъ, пилятъ, уходятъ и приходятъ, катятъ и возятъ ливанскій лсъ, добываютъ мдь и пурпуръ, въ воздух носится стонъ рычаговъ и машинъ, такъ что путешественники, проникшіе въ Аравію, могутъ надяться, что съ ихъ возвращеніемъ къ своимъ очагамъ дворецъ будетъ оконченъ и притомъ во всемъ блеск, до котораго вы хотите довести его, прежде чмъ туда переселиться съ своими дтьми. Не щадите ничего, великая царица, употребите въ дло золото и все искусство самыхъ превосходныхъ мастеровъ: пусть Фидій и Зевксисъ вашего вка развернутъ свои знанія на плафонахъ и гипсовой отдлк вашего дворца, раскиньте кругомъ обширные и прелестные сады, которые были-бы на столько очаровательны, что казались-бы созданными не рукою человка, истощайте ваши сокровища и ваше искусство на это несравненное сооруженіе. Лишь только вы, Зеновія, приложите въ послдній разъ свою руку, какой-нибудь изъ тхъ пастуховъ, которые живутъ въ сосднихъ съ Пальмирою пескахъ, обогатившись провозными пошлинами на вашихъ ркахъ, купитъ на чистыя деньги этотъ дворецъ, чтобы еще боле украсить его и сдлать достойнымъ себя самого и своего счастья.

——

Васъ очаровываетъ этотъ дворецъ, эта меблировка, эти сады, эти прелестныя воды, вы отъ удивленія вскрикиваете, увидвши въ первый разъ этотъ восхитительный домъ, вы поражены чрезмрнымъ счастьемъ его обладателя. Но его нтъ ужъ, онъ не такъ пріятно и спокойно наслаждался, какъ вы, онъ ни разу не имлъ яснаго дня или спокойной ночи: онъ запутался въ долгахъ, чтобы довести домъ до той красоты, которая восхищаетъ васъ, кредиторы выгнали его вонъ, онъ оглянулся назадъ, посмотрлъ издали въ послдній разъ на свой домъ и умеръ отъ ужаса.

——

Мы поневол видимъ на примр иныхъ фамилій то. что называютъ капризомъ случая или игрою судьбы. Сто лтъ тому назадъ объ этихъ фамиліяхъ никто и не упоминалъ, ихъ тогда и не было, но вотъ вдругъ небо пролило на нихъ свои милости: на нихъ полились ркою блага, почести, титулы, он очутились на верху благополучія. У Эвмолпа, одного изъ такихъ людей, не имющихъ предковъ, отецъ, по крайней мр, поднялся на столько высоко, что достигъ всего, чего только могъ желать въ продолженіе своего долгаго вка. Отличались-ли эти два лица выдающимся умомъ и высокою способностью, или ужъ такъ сложились обстоятельства?

——

Впрочемъ, счастье имъ уже не улыбнется: оно играетъ уже другими людьми, а ихъ потомство стало такимъ-же. какимъ были предки.

——

Ближайшею причиною разоренія людей обоихъ сословій, чиновнаго и военнаго, служитъ то обстоятельство, что ихъ расходами управляетъ одно только ихъ общественное положеніе, а не средства ихъ.

——

Если вы ничего не забыли сдлать для своего благосостоянія, то какой вы вынесли трудъ! Если вы пренебрегли одной самой маловажною вещью, то какая досада мучитъ васъ!

——

У Гитона свжій цвтъ лица, полное лицо, отвислыя щеки, пристальный и увренный взглядъ, широкія плечи, большой животъ, твердая и ршительная походка, говоритъ онъ увренно, заставляетъ собесдника повторять сказанное, а самъ не спша выслушиваетъ, что ему говорятъ, онъ употребляетъ большой платокъ и сморкается съ большимъ шумомъ, онъ плюетъ очень далеко и чихаетъ очень громко, спитъ онъ день и ночь и притомъ глубокимъ сномъ, въ обществ онъ сопитъ, за столомъ или на прогулк занимаетъ мста больше всякаго другого: прогуливаясь съ равными себ, онъ забивается въ середину: онъ останавливается, и т останавливаются, онъ снова идетъ, и т идутъ — вс соразмряютъ съ нимъ свои дйствія, онъ прерываетъ собесдника и даетъ свое направленіе разговору, по его не прерываютъ и слушаютъ, какъ-бы долго онъ ни говорилъ, вс держатся его мннія и врятъ новостямъ, которыя онъ впервые сообщаетъ. Если онъ садится, то погружается въ кресла, скрещиваетъ ноги одна на другой, нахмуриваетъ брови, нахлобучиваетъ шляпу на глаза, чтобы никого не видть или приподнять ее потомъ, гордо и дерзко открывши свой лобъ. Онъ веселъ, большой охотникъ до смха, нетерпливъ, самонадянъ, склоненъ сердиться, своенравенъ, хитеръ и таинствененъ въ текущихъ длахъ, онъ думаетъ, что у него есть таланты и умъ.— Это богачъ.

У Федона глаза впалые, лицо загорлое, тло сухопарое, видъ печальный, спитъ онъ мало и притомъ очень неспокойнымъ сномъ, онъ склоненъ къ отвлеченностямъ и мечтательности, такъ что, при всемъ своемъ ум кажется на видъ глупымъ: онъ забываетъ сказать, что знаетъ, передать о происшествіяхъ, которыя ему извстны, а если и говоритъ иной разъ, то неудачно пользуется случаемъ, онъ боится надость собесднику, разсказываетъ кратко, но холодно и не можетъ возбудить ни вниманія, ни смха: онъ рукоплещетъ и улыбается тому, что другіе говорятъ, согласенъ съ ихъ мнніемъ, бгаетъ и летаетъ, оказывая всмъ маленькія услуги, онъ угодливъ, льстивъ, хлопотливъ и таинствененъ въ своихъ длахъ, а иной разъ склоненъ и солгать, онъ суевренъ, совстливъ, робокъ, ходитъ тихо и легко, будто боится топтать землю, глаза опускаетъ и не осмливается поднять ихъ на прохожихъ, онъ никогда не пристаетъ къ кружку, собравшемуся для бесды, а станетъ сзади того, кто говоритъ, украдкой выслушиваетъ все и удаляется, если на него станутъ смотрть, онъ не занимаетъ особаго для себя мста, не раздвигаетъ прохожихъ, идетъ съежившись, съ опущенной на глаза шляпою, чтобы не быть замченнымъ, закутывается въ свой плащъ, какъ-бы ни были улицы или корридоры наполнены людьми, онъ найдетъ средство пройти безъ усилій и проскользнуть незамченнымъ, если его просятъ садиться, онъ помщается на самомъ кончик стула, въ обществ говоритъ тихо и неразборчиво, но къ общественнымъ вопросамъ относится свободно, негодуетъ противъ вка, считаетъ себя не очень подвластнымъ министрамъ и министерству. Онъ открываетъ ротъ только для того, чтобы отвчать, кашляетъ и сморкается, заслонившись своею шляпою, плюетъ почти на себя, чихнуть старается гд-нибудь въ углу или такъ, чтобы никто не замтилъ, съ нимъ никто не здоровается, никто не говоритъ ему комплиментовъ.— Это бднякъ.

О столиц.

Въ Париж, съ буквальной точностью, каждый вечеръ устраивается нчто въ род общественнаго свиданія на Кур или въ Тюльери, куда собираются, чтобы посмотрть и судить другъ друга.

Никто не можетъ обойтись безъ этого свтскаго общества, которое вс осмиваютъ и котораго никто не любитъ.

Гуляющіе высматриваютъ взаимно другъ друга, проходя одинъ передъ глазами другого, коляски, лошади, ливреи, гербы, все съ любопытствомъ или насмшкой наблюдается, ничто не ускользаетъ отъ глазъ: смотря по величин экипажа, то или иное лицо внушаетъ или уваженіе, или презрніе.

——

Всякому знакома та длинная плотина {Набережная Сенъ-Бернардская.}, которая ограничиваетъ и сжимаетъ русло Сены съ той стороны, гд она входитъ въ Парижъ, только что принявши въ себя Марну, во время лтней жары, тутъ многіе купаются внизу плотины, сверху видно, какъ они бросаются въ воду и выходятъ изъ воды. Это забавляетъ гуляющую публику: пока не наступилъ купальный сезонъ, городскія женщины не ходятъ сюда гулять, а лишь только онъ пройдетъ, он перестаютъ сюда ходить.

——

Въ подобныхъ мстахъ всеобщаго стеченія публики, куда женщины собираются для того, чтобы показать прекрасную матерію и произвести впечатлніе своимъ туалетомъ, всякій гуляетъ въ компаніи, вслдствіе потребности побесдовать, тутъ соединяются въ кружки, чтобы упрочить свое положеніе въ театр, пріучить къ себ публику и сплотиться противъ критики, тутъ именно много говорятъ другъ другу, ничего однако не высказывая или, лучше сказать, говорятъ для того, чтобы слышали прохожіе: для нихъ-то и возвышаютъ свой голосъ, жестикулируютъ, шутятъ, склоняютъ небрежно голову, проходятъ и снова возвращаются.

——

Городъ раздленъ на различныя общества, въ род маленькихъ республикъ, изъ которыхъ каждая иметъ свои законы, обычаи, свой жаргонъ и свои остроты. Пока подобное общество находится въ сил, пока каждый увлекается, члены его только то и могутъ находить хорошимъ, что сказано или сдлано кмъ-нибудь изъ своихъ, будучи совершенно неспособными постичь прелести того, что сказано или сдлано кмъ-нибудь постороннимъ, это самомнніе доходитъ до презрнія къ людямъ, не посвященнымъ въ ихъ тайны, человкъ боле умный, попавшій случайно въ ихъ среду, оказывается чуждымъ для нихъ, онъ чувствуетъ себя у нихъ какъ будто въ отдаленной стран, дороги, языкъ, нравы и обычаи которой ему незнакомы, онъ видитъ, какъ люди бесдуютъ, шутятъ, шепчутъ другъ другу на ухо, покатываются со смху и потомъ впадаютъ въ угрюмое молчаніе, онъ теряется, не знаетъ, какъ вставить хоть одно слово, ему не о чемъ даже слушать. Въ такихъ кружкахъ всегда есть злой шутникъ, который господствуетъ и служитъ какъ бы героемъ общества, его обя занность веселить другихъ, онъ постоянно заставляетъ смяться, прежде чмъ скажетъ что-нибудь. Если попадетъ иной разъ туда женщина непричастная удовольствіямъ кружка, то веселое сборище никакъ не можетъ понять, почему это она не смется по поводу шутокъ, которыхъ она и не понимаетъ, почему она такъ нечувствительна къ пошлостямъ, которыя нравятся только тому, кто ихъ длаетъ, ей все ставятъ въ упрекъ: тонъ ея голоса, ея молчаніе, ея станъ, лицо, одежду, манеру ея входа и выхода. Однако такія партіи существуютъ не больше двухъ лтъ, обыкновенно уже съ перваго же года появляются смена раздора, ведущія къ разрыву въ слдующій годъ: соревнованіе изъ-за красоты, столкновенія при игр, излишество въ пирахъ, которые, будучи сначала скромными, скоро переходятъ въ пышные банкеты съ цлыми пирамидами мяса,— все это разстраиваетъ республику и наноситъ наконецъ ей смертельный ударъ, и въ самое короткое время объ этой республик начинаютъ столь же мало говорить, какъ о прошлогоднихъ мухахъ.

——

Въ город есть крупный чиновный кругъ и мелкій чиновный людъ. Первый вымещаетъ на второмъ пренебреженіе и небольшія униженія, которыя ему приходится испытывать при двор. Указать ихъ границы, гд кончается крупный и начинается мелкій людъ, дло нелегкое, есть даже значительный контингентъ такихъ людей, которые отказываются принадлежать ко второму кругу и у которыхъ оспариваютъ принадлежность къ первому кругу, но они все-таки не сдаются, а, напротивъ, стараются, по своей важности и по расходамъ, сравняться съ высшей магистратурой, они ей уступаютъ нехотя и обыкновенно говорятъ, что благородство ихъ должности, независимость ихъ профессіи, ихъ ораторскій талантъ и личныя заслуги стоятъ, по крайней мр, кошелька съ тысячью франковъ, которые заплатилъ за свою должность какой-нибудь сынъ избранника придворной партіи или банкира.

——

Вамъ смшнымъ кажется мечтать, сидя въ карет, или, пожалуй, даже и отдыхать, развалившись въ ней? Чтожъ! Возьмите книгу или бумаги свои, читайте, нехотя здоровайтесь съ прозжающими мимо, и они подумаютъ, что вы слишкомъ заняты, они скажутъ: ‘Вотъ трудолюбивый, неутомимый человкъ, онъ даже на улиц и въ дорог читаетъ и работаетъ’. У самаго плохого адвоката можно научиться, какъ нужно казаться заваленнымъ длами, какъ хмурить брови и очень глубоко размышлять, ни о чемъ не думая, какъ нужно во-время терять аппетитъ, не показываться нигд, кром дома, исчезать и скрываться, какъ привидніе, въ тиши своего кабинета, прятаться отъ публики, избгать театра, предоставляя его тмъ только, кому не рискованно показаться въ немъ, кто не иметъ почти досуга на это, разнымъ Томонамъ и Дюгамелямъ.

——

Многіе молодые чиновники, вслдствіе своихъ большихъ богатствъ и любви къ удовольствіямъ, сблизились съ иными изъ тхъ людей, которыхъ при двор называютъ ‘петиметрами’, они подражаютъ имъ, держатъ себя гораздо важне, чмъ прилично ихъ должности, уврены, что они избавлены по своему возрасту и богатству отъ необходимости быть умными и умренными: они заимствуютъ отъ двора все, что есть тамъ худшаго, они предаются тщеславію, изнженности, неумренности, распутству, какъ будто эти пороки относятся къ ихъ обязанностямъ: принимая такимъ образомъ на себя совершенно несвойственный себ характеръ, они достигаютъ наконецъ желаемаго и становятся врными копіями очень плохихъ оригиналовъ.

——

Чиновникъ въ город и при двор-это два различные человка. Вернувшись къ себ, онъ снова принимаетъ на себя свои нравы, свою осанку и лицо, которое при двор онъ измнялъ, дома онъ уже не такъ хлопотливъ и не такъ представителенъ.

Криспины въ складчину запрягаютъ до шести лошадей, чтобы удлинить свой цугъ,.за-то ихъ экипажъ съ кучей людей въ ливреяхъ, на которыхъ каждый потратилъ свою часть издержекъ, даетъ имъ возможность торжествовать на Кур или въ Венсенн и равняться съ новобрачными, съ Язономъ, который уже разоряется, и съ Тразономъ, который хочетъ жениться, но на имущество котораго уже наложенъ арестъ.

——

О Саньонахъ говорятъ, что у нихъ одинаковое имя и одинаковый гербъ, но что нужно различать три втви: старшую, младшую и младшую въ этой младшей, у первой — полный гербъ, у второй — составной, съ гербовою связкою, у третьей — съ зубчатымъ бордюромъ, у нихъ въ герб одинаковый фонъ и одинаковый металъ съ Бурбонами, у нихъ, какъ и у послднихъ, на герб дв и одна… но только не лиліи. Впрочемъ, для нихъ это еще не бда: въ душ они можетъ быть уврены, что ихъ гербовые знаки не мене почетны, тмъ боле, что такіе же знаки есть и у знатныхъ вельможъ, а послдніе ими довольны. Они ставятъ свой гербъ на траурныхъ поясахъ и на стеклянныхъ дверяхъ, на воротахъ своего замка, на позорномъ столб, гд они, отправляя свое высокое правосудіе, только что повсили человка, который заслуживалъ изгнанія, гербы эти бросаются въ глаза со всхъ сторонъ: они и на мебели, и на замкахъ, имя усяны кареты и ливреи. Но мн хотлось бы сказать Саньовамъ: ‘Ваше безумное увлеченіе пока преждевременно, подождите по крайней мр, пока пройдетъ одинъ вкъ вашему роду: люди, видвшіе вашего дда и говорившіе съ нимъ, уже старые, имъ не долго остается жить, а посл нихъ никто уже не скажетъ: ‘Эти гербы очень дорого куплены’…

——

Саньонамъ и Криспинамъ еще больше хочется, чтобы о нихъ говорили, что они длаютъ очень большіе расходы, хотя на самомъ дл они не любятъ ихъ, они долго и скучно повствуютъ о данномъ ими праздник или пир, говорятъ о проигранныхъ деньгахъ, громко жалютъ о томъ, чего и не думали терять, таинственно и на особомъ жаргон говорятъ о какихъ-то женщинахъ, показываютъ видъ, что имъ нужно разсказать другъ другу сотню занимательныхъ вещей, что они сдлали только что какія-то открытія…. представляютъ себя испытавшими массу приключеній въ жизни. Одинъ изъ нихъ, живя въ деревн, хотя легъ поздно и хотлъ еще спать, поднимается рано утромъ, надваетъ штиблеты и парусинное платье, вшаетъ на шнурокъ пороховницу, подвязываетъ волосы и беретъ ружье! Вотъ онъ и охотникъ. еслибы только хорошо стрлялъ! Возвращается онъ ночью, измокшій и усталый и ничего не убивши, на другой день онъ снова идетъ на охоту и ни одинъ день не встрчаетъ ни дрозда, ни куропатки.

Другому очень пріятно повторять: ‘моя свора, моя свора’… хотя у него всего нсколько плохихъ собакъ. Онъ знаетъ, гд водится дичь, онъ участвуетъ въ облав, стоитъ, гд спускаютъ собакъ, подходитъ къ логовищу, толкается между дозжачими, носитъ рогъ черезъ плечо, онъ не скажетъ, какъ Меланиппъ: ‘Да получу-ли я еще удовольствіе въ охот?’ Онъ увренъ, что получитъ. Онъ забываетъ законы и судебную процедуру, это — настоящій Гипполитъ. Менандръ, видвшій его вчера за процессомъ, который у него на рукахъ, не узналъ бы сегодня своего докладчика. Посмотрите на него завтра въ камер, гд предстоитъ разбирательство важнаго уголовнаго дла: онъ окруженъ своими коллегами и разсказываетъ имъ, какъ онъ чуть не выпустилъ оленя, какъ надорвался отъ крика на собакъ, которыя дали маху, или на охотниковъ, сбившихся съ толку, какъ пустились шесть собакъ… Но вотъ пора начинать засданіе, онъ кончаетъ разсказомъ о послднемъ издыханіи оленя и о томъ, какъ бросили часть добычи собакамъ, и бжитъ, чтобы уссться съ другими для судебнаго разбирательства.

——

Въ какомъ заблужденіи т частныя лица, которыя, только что получивши наслдство отъ своихъ отцовъ, обогатившихся торговлею, подражаютъ принцамъ въ роскоши своего платья и своего экипажа, возбуждаютъ своими чрезмрными расходами и смшною пышностью язвительныя насмшки во всемъ город, думая ослпить его своимъ великолпіемъ, и такимъ образомъ разоряются, заставляя этимъ только смяться надъ собою!

——

Иные не имютъ даже и того печальнаго преимущества, чтобы распространять свое сумасбродство дальше того квартала, въ которомъ они живутъ: это единственная сцена для ихъ тщеславія. На остров вовсе и не знаютъ, что Андрей блистаетъ въ Маре {Иль (островъ на Сен) и Маре (болото) — мстности въ Париж.} и тратитъ тамъ отцовское добро. Еслибы онъ былъ извстенъ во всемъ город и въ предмстьяхъ, то конечно изъ такого большого числа гражданъ, не умющихъ вовсе здраво судить о вещахъ, трудно было бы не найти хоть одного, который сказалъ бы о немъ: ‘Какъ онъ великолпенъ!’ и подивился бы роскоши пировъ, которые Андрей устраивалъ въ честь Ксанта и Аристона, и праздниковъ, которые онъ давалъ Эламир. Но теперь онъ разоряется въ неизвстности, по милости какихъ-нибудь двухъ-трехъ личностей, которыя не цнятъ его, онъ быстро подвигается къ бдности и. сегодня разъзжая въ карет, мсяцевъ черезъ шесть не будетъ имть въ чемъ выйти пшкомъ.

——

Нарциссъ утромъ встаетъ, чтобы вечеромъ лечь спать, извстные часы постоянно посвящаетъ туалету, какъ женщина, бываетъ регулярно каждый день у обдни въ монастыр фельянтинцевъ или францисканцевъ, это человкъ хорошаго обращенія, въ квартир X. съ нимъ садятся играть въ ломбертъ или реверси по трети или по пятой, четыре часа подрядъ онъ занимаетъ кресло у Ариси, рискуя каждый вечеръ пятью пистолями {Пистоль около 5 руб.} золота: онъ аккуратно читаетъ ‘Голландскую Газету’ и ‘Изящнаго Меркурія’, прочелъ ‘Бержерака’ {Чирано.}, ‘Маретовъ’ {Сенъ-Сорлена, ум. 1673.}, Мекланіа, повсти Барбэна и нсколько сборниковъ стиховъ. Онъ прогуливается съ женщинами по Плену или Куру и держится строгой пунктуальности въ визитахъ. Завтра онъ будетъ длать то-же, что длаетъ сегодня и что длалъ вчера, проживши такимъ образомъ всю жизнь, онъ, наконецъ, умираетъ.

——

‘Этого человка, говорите вы, я гд-то видлъ. Гд именно, это трудно припомнить, по его лицо мн знакомо’. Какъ не видать такого человка! Я, если можно, помогу вамъ припомнить. Не видали-ли вы его на бульвар на скамеечк, или въ Тюліери на большой алле, или на балкон въ комическомъ театр? Не видали-ли на проповди, на бал, въ Рамбулье {Рамбулье — городокъ въ 25 в. изъ Версаля, съ лсомъ, куда здили гулять.}? Да гд вы могли его не видть? гд его не было? Если на площади происходитъ знаменитая казнь или иллюминація, онъ показывается въ окн Отель-де-Вилля, если ждутъ великолпнаго королевскаго выхода. онъ на подмосткахъ, если устраивалась карусель, онъ уже вышелъ и помстился въ амфитеатр, если король принимаетъ посланниковъ, онъ видитъ ихъ шествіе, присутствуетъ при аудіенціи и стоитъ въ шеренгахъ солдатъ при ихъ выход съ аудіенціи. Его присутствіе при клятвахъ швейцарскихъ лигъ также необходимо, какъ присутствіе канцлера и самыхъ лигъ, его лицо увидишь въ альманахъ, гд представленъ народъ или присутствующіе, во время охотничьяго празднества {Св. Губертъ, епископъ люттихскій (ум. 727),— патронъ охотниковъ. Въ день Губерта (3 ноября и. ст.) давались охотничьи празднества.}, въ день св. Губерта, онъ на лошади, заговорили о лагер и о военномъ смотр, и вотъ онъ въ Уил или въ Ашер, онъ любитъ войско, военную службу, войну, онъ видлъ все вблизи, даже фортъ Бернарда. Шанли отлично знакомы походы, Жакьеръ знаетъ провіантскую часть, Дю-Метцъ — артиллерію, а онъ все это видлъ… Онъ состарился подъ лямкою своей обязанности все видть: это — зритель по профессіи, онъ ничего не длаетъ, что человкъ обязанъ длать, ничего не знаетъ, что человкъ обязанъ знать, но зато онъ видлъ, по его словамъ, все, что только можно видть, и ему не жаль будетъ умереть. Но какой потерей это будетъ для всего города! Кто скажетъ посл него: ‘Куръ запертъ, тамъ уже не гуляютъ’, ‘прудъ въ Венсенн высохъ и уничтоженъ, его ужъ не будутъ наливать водою’? Кто извститъ о концерт, о парадномъ салют, о прелестяхъ ярмарки? Кто сообщитъ, что Бомавиль вчера умеръ, что Рошуа получилъ насморкъ и цлую недлю не будетъ пть? Кто лучше его узнаетъ буржуа по гербу и ливреямъ? Кто скажетъ: ‘Скапэнъ иметъ въ герб лиліи’, и кто лучше его все это знаетъ? Кто съ большимъ паосомъ и тщеславіемъ произнесетъ имя дочери простого буржуа? Кто лучше добудетъ народныя псенки? Кто доставитъ дамамъ ‘Любовную лтопись’ и ‘Любовный журналъ’? Кто лучше его суметъ пропть за столомъ цлый діалогъ изъ оперы или о неистовствахъ Роланда въ ущель? Наконецъ, такъ какъ въ город, а равно и въ другихъ мстахъ, много глупыхъ, пустыхъ, праздныхъ, ничмъ не занятыхъ людей, кто такъ хорошо суметъ раздлить съ ними компанію?

——

Тераменъ былъ богатъ и имлъ заслуги, онъ получилъ наслдство: теперь онъ очень богатъ и иметъ очень большія заслуги. И вотъ вс женщины пустились въ походъ за его любовью, вс двушки видятъ въ немъ своего жениха. Онъ переходить изъ дома въ домъ, чтобы внушить матерямъ надежду, что онъ женится. Не успетъ онъ ссть, он уже удаляются, чтобы предоставить дочерямъ полную свободу разсыпать любезности, а Терамену — свободу длать предложенія, тутъ онъ перебиваетъ чиновное лицо съ бархатной шапочкой, тамъ кавалера или дворянина, ни одинъ молодой человкъ, цвтущій, живой, веселый и умный, не встрчаетъ такого хорошаго пріема, не составляетъ предмета такихъ горячихъ желаній, его наперерывъ вс занимаютъ, а другому, сдлавшему вмст съ нимъ визитъ, едва кто улыбнется. Сколькимъ ухаживателямъ перебьетъ онъ дорогу! Сколько хорошихъ партій не состоится изъ-за него! А можетъ-ли его хватить на столькихъ искательницъ полученнаго имъ наслдства? Это не только ужасъ для мужей, но ужасъ и для всхъ тхъ, кто желаетъ стать мужемъ или мечтаетъ пополнить съ помощью брака пустоту, оказавшуюся посл взятія имнія въ казну. Такихъ господъ, столь счастливыхъ и столь богатыхъ деньгами, слдовало бы изгнать изъ благоустроеннаго города или обязать женскій полъ, подъ страхомъ безчестья или признанія безумнымъ, обходиться съ такими людьми только по ихъ заслугамъ, если он есть у нихъ.

——

Парижъ, подражая обыкновенно двору, не всегда уметъ перенимать: онъ не уметъ перенять у него того пріятнаго и любезнаго вншняго обращенія, съ которымъ придворные, особенно женщины, относятся къ человку съ заслугами, не имющему даже ничего, кром заслугъ: он не освдомляются ни о его контрактахъ, ни о его предкахъ, он видятъ его при двор, и этого для нихъ достаточно: он терпятъ его. цнятъ, не спрашиваютъ, явился-ли онъ въ коляск или пшкомъ, есть-ли у него должность, земли, экипажъ, когда он по горло пресытятся своею свитой, блескомъ и величіемъ, он охотно отдыхаютъ въ обществ философа или человка добродтельнаго. А городская женщина, лишь только заслышитъ шумъ кареты, которая останавливается у ея крыльца, вся замлетъ отъ удовольствія и угодливости, не зная еще, кто въ ней сидитъ: если она увидитъ изъ окна прекрасную упряжь, много ливрей, если ослпятъ ее нсколько рядовъ изящно позолоченныхъ гвоздей, то какое охватываетъ ее нетерпніе видть поскоре въ своей комнат кавалера или важное чиновное лицо! Какой очаровательный пріемъ она ему сдлаетъ! Она не спуститъ съ него глазъ… Войдя къ ней, онъ ничего не теряетъ: сосчитаютъ, сколько у него въ карет двойныхъ пасовъ и рессоръ, и она станетъ выше его цнить, больше любить…

——

Самодовольство иныхъ городскихъ женщинъ, происходящее отъ дурного подражанія придворнымъ женщинамъ, хуже грубости женщинъ изъ простонародья и крестьянокъ, въ немъ больше неестественности, чмъ въ послднихъ.

——

Какая тонкая выдумка длать великолпные свадебные подарки, которые ничего не стоятъ, но которые должны быть размнены на деньги!

——

Какой полезный и похвальный обычай — терять на свадебные расходы треть приданаго, которое приноситъ жена! Какъ хорошо начинать дло съ обдннія, накупивши груды ненужныхъ вещей, и потомъ брать уже свой капиталъ на уплату Гольтье. за мебель и туалетъ!

——

Какой нелпый обычаи, заключающій въ себ больше безстыдства, чмъ благопристойности и скромности,— ложиться жен посл первой ночи на кровать, какъ въ театр, и играть въ продолженіе нсколькихъ дней смшную роль, выставляя себя въ такомъ положеніи на любопытство знакомыхъ и незнакомыхъ людей того и другого пола, которые сбгаются со всего города на это зрлище, пока оно продолжается! Другое дло, если-бы мы читали о подобномъ, совершенно нелпомъ и непонятномъ обыча въ какомъ-нибудь сообщеніи изъ Мингреліи!

——

Тяжелое ярмо приходится носить тмъ женщинамъ, которыя ищутъ безпрестанно одна другую, боясь не встртиться, встрчаются только для того, чтобы поговорить о пустякахъ, сообщить другъ другу вещи, которыя обимъ одинаково извстны и знать которыя нтъ никакой надобности, входятъ въ комнату для того именно, чтобы выйти изъ нея, уходятъ изъ дому посл обда, чтобы вернуться вечеромъ, вполн удовлетворившись тмъ, что въ какихъ-нибудь пять часовъ видли трехъ швейцаровъ, одну женщину, съ которой едва знакомы, и другую, которую почти не любятъ. Кто поразмыслилъ-бы хорошенько, какъ дорого время и какъ невозвратима его потеря, тотъ горько сталъ-бы оплакивать подобную непроизводительную трату.

——

Въ город многіе доходятъ до грубаго равнодушія ко всему деревенскому, они едва умютъ отличить коноплю отъ льна, пшеницу отъ ржи, ту и другую отъ помси {Mteil — помсь ржи и пшеницы, суржанка.}: они довольствуются тмъ, что питаются и одваются. Если хотите быть понятыми, то съ большинствомъ буржуа нечего говорить о нивахъ, лсныхъ поросляхъ, виноградныхъ отводкахъ, отав, эти слова для нихъ незнакомы. Съ одними говорите объ аршинахъ, тариф или о нажив су на каждый ливръ, съ другими о порядк аппеляціи, о прошеніи по гражданскимъ дламъ, о подач объясненій, о перенос дла. Они знаютъ еще людей, хотя только въ томъ, что въ нихъ есть мене хорошаго и мене благовиднаго, но природы они не знаютъ, имъ неизвстно, какъ что зарождается и растетъ, какіе дары и съ какою щедростью она раздаетъ, ихъ невжество часто добровольное, основанное на томъ высокомъ значеніи, которое они придаютъ своей профессіи и своему таланту, всякій самый плохой стряпчій, сидя въ глубин своей мрачной и закоптлой конторы и погрузившись въ еще боле мрачныя ябеды, считаетъ себя выше земледльца, который наслаждается небомъ, обрабатываетъ землю, во время сетъ и собираетъ богатую жатву, слыша иной разъ разсказы о первыхъ людяхъ или патріархахъ, объ ихъ сельской жизни и хозяйств, онъ удивляется, какъ можно было жить въ такое время, когда не было ни службы, ни коммисій, ни президентовъ, ни прокуроровъ, онъ не понимаетъ, какъ можно было обойтись безъ канцелярій, судейскаго засданія и судейскаго буфета.

——

Римскіе императоры никогда такъ легко, удобно и съ такимъ врнымъ разсчетомъ не брали верха надъ втромъ, дождемъ, пылью и солнцемъ, какъ это длаютъ теперь парижскіе буржуа, разъзжая по всему городу. Какая разница между ихъ способомъ зды и мулами ихъ предковъ! Послдніе не умли еще лишать себя необходимаго, чтобы имть излишекъ, не предпочитали еще пышности полезнымъ вещамъ, они не освщали комнатъ восковыми свчами и не грлись у слабаго огонька: воскъ употребляли для алтаря и для Лувра, выходя изъ-за плохого обда, они не садились прямо въ карету, они были убждены, что человкъ иметъ ноги для ходьбы, поэтому ходили пшкомъ, когда было сухо, ноги у нихъ оставались чистыми, а въ грязную погоду они такъ же мало затруднялись марать свою обувь, переходя черезъ улицы и переулки, какъ не затрудняется охотникъ, переходя черезъ пашни, или какъ солдатъ мокнетъ въ транше, они не додумывались еще до того, чтобы приставить двухъ людей къ по силкамъ, даже нкоторые судьи ходили пшкомъ въ камеру или на слдствіе такъ-же охотно, какъ Августъ ходилъ пшкомъ въ Капитолій. На столахъ и въ буфетахъ въ то время блистало олово, подобно тому, какъ на очагахъ желзо и мдь, серебро же и золото хранилось въ сундукахъ. Женщинамъ прислуживали женщины, он же завдывали и кухней. Названія гувернеровъ и гувернантокъ не были знакомы нашимъ отцамъ, они умли, кому доврить воспитаніе дтей короля и самыхъ знатныхъ принцевъ, но у себя дома они раздляли свои занятія съ своими слугами и дтьми, съ удовольствіемъ сами наблюдая непосредственно за ихъ воспитаніемъ. Они были разсчетливы во всемъ, расходъ пропорціоналенъ былъ доходу, ливреи, экипажи, мебель, столъ, городскіе и деревенскіе дома, все было соразмрено съ рентами и состоя кіемъ, между ними сохранялись вншнія различія, такъ что жену мелкаго стряпчаго не принимали за жену судьи, разночинца или слугу не принимали за дворянина, будучи склонными не столько расточать или увеличивать отцовское добро, сколько беречь, они передавали его цликомъ своимъ наслдникамъ и такимъ образомъ отъ умренной жизни переходили къ покойной смерти. Они не говорили, что они переживаютъ тяжелый вкъ, когда нищета велика, а деньги рдки, у нихъ было меньше денегъ, чмъ у насъ, но все-таки достаточно для нихъ: они были богаче своею экономіей и скромностью, чмъ доходами и помстьями, наконецъ, они были проникнуты тмъ убжденіемъ, что то самое, что въ вельможахъ является блескомъ, пышностью, великолпіемъ, въ частномъ человк есть расточительность, безуміе, глупость.

О королевскомъ двор.

Чтобы сдлать упрекъ человку въ самомъ почетномъ тон, стоитъ только сказать о немъ, что онъ не знаетъ двора. Нтъ ни одной добродтели, которая не совмщалась бы въ человк, знающемъ дворъ.

——

Человкъ, знающій дворъ, уметъ владть своими жестами, глазами и лицомъ, онъ глубокъ и непроницаемъ, скрываетъ дурныя отношенія, улыбается своимъ врагамъ, насилуетъ свое настроеніе, утаиваетъ свои страсти, обманываетъ своими чувствами, говоритъ и дйствуетъ противъ убжденіи, но вся эта крайняя утонченность есть не что иное какъ порокъ, который называютъ ложью, норокъ, иногда для придворныхъ не мене безполезный въ устройств своего счастья, чмъ откровенность, искренность и добродтель.

——

Кто суметъ назвать т измнчивые цвта, разнообразящіеся, смотря по различному освщенію, при которомъ смотрятъ на нихъ? Точно также — кто сумлъ бы опредлить, что такое дворъ?

——

Скрыться отъ двора на одинъ моментъ значитъ отказаться отъ него, придворный, видвшій его утромъ, является къ нему и вечеромъ, и на слдующій день, чтобы тамъ знали о немъ.

——

Иные ничтожны при двор и, какое бы тщеславіе ни выказывали, все находятъ себя ничтожными. Но это общая бда: и вельможи тамъ ничтожны.

——

Провинція есть мсто, гд дворъ, какъ и съ его собственной точки зрнія, кажется вещью удивительною, но если приближаешься къ нему, прелести его уменьшаются, подобно тому, какъ исчезаютъ прелести перспективы, если смотрть слишкомъ близко.

——

Трудно привыкнуть къ жизни, которая проходитъ въ передней, на дворахъ или на лстниц.

——

Дворъ не длаетъ довольнымъ, онъ мшаетъ чувствовать довольство въ другихъ мстахъ.

——

Честному человку стоило бы отвдать придворной жизни, онъ откроетъ, войдя въ нее, новый міръ, неизвстный ему раньше, гд, какъ онъ увидитъ, одинаково царитъ и порокъ, и вжливость, гд все для него полезно — хорошее и дурное.

——

Дворъ есть какъ бы зданіе, построенное изъ мрамора: онъ состоитъ изъ людей очень жесткихъ, но очень отшлифованныхъ.

Иной идетъ ко двору только для того, чтобы, возвратившись изъ него, заставить почитать себя, какъ благороднаго, въ своей провинціи или въ своей епархіи.

——

Золотошвей или кондитеръ были бы излишни, еслибы вс были скромны и воздержны, дворы опустли бы, короли остались бы почти одинокими, еслибы вс излчились отъ тщеславія и погони за матеріальными выгодами. Въ иныхъ отношеніяхъ людямъ хочется быть рабами, чтобы почерпнуть изъ этого средства господствовать въ другихъ мстахъ. Первыя лица при двор получаютъ оптомъ величіе, гордость и власть, повидимому, для того, чтобы раздать все это по мелочамъ въ провинціи, они длаютъ именно то, что съ ними длаютъ, это усердные подражатели королевскому достоинству.

——

Ничто такъ не обезображиваетъ иныхъ придворныхъ, какъ присутствіе короля, я едва ихъ могу узнать по лицамъ: черты измнились, осанка потеряла всю внушительность. Люди гордые и надменные больше всего унижаются, потому что они больше теряютъ, а кто честенъ и скроменъ, тотъ лучше выдерживаетъ себя: ему нечего преобразовывать.

——

Придворный тонъ заразителенъ. Въ В. {Лабрюйерь разуметъ Версаль.} усваиваютъ его, какъ въ Руан или Фелез нормандскій акцентъ, его встрчаешь въ Фурьерахъ, въ младшихъ контролерахъ, въ надзирателяхъ за фруктовыми погребами. Съ долею самаго посредственнаго ума можно сдлать въ этомъ отношеніи большіе успхи, а человкъ съ высокимъ геніемъ и большими заслугами не на столько цнитъ подобнаго рода талантъ, чтобы прилагать вс силы къ изученію его и усвоенію, онъ пріобртаетъ этотъ тонъ безъ всякихъ размышленій и не думаетъ вовсе отдлываться отъ него.

——

N. входитъ съ большимъ шумомъ, онъ раздвигаетъ народъ, заставляетъ уступить себ мсто, лзетъ впередъ, почти толкается, но называетъ себя, и вс переводятъ духъ, онъ входитъ не иначе, какъ производя давку.

——

При дворахъ появляются иной разъ смлые искатели приключеній, съ свободнымъ и развязнымъ характеромъ, которые сами представляютъ себя другимъ, увряя, что они обладаютъ въ своемъ искусств тою ловкостью, которой не достаетъ другимъ, и вс врятъ имъ на слово. А между тмъ они извлекаютъ пользу изъ всеобщаго заблужденія или изъ любви людей къ новизн, они протискиваются черезъ толпу и пробираются до самаго государя, который говоритъ съ ними въ то время, какъ придворные находятъ себя счастливыми и тмъ, что государь видитъ ихъ. Они имютъ ту выгоду передъ вельможами, что ихъ терпятъ и увольняютъ даже безъ дурныхъ послдствій: тогда они вдругъ исчезаютъ, обогатившись, хотя и обезславившись, и люди, которыхъ они только что обманывали, опять готовы даться въ обманъ кому-нибудь другому.

——

Вы иной разъ видите людей, которые входятъ, слегка кивнувши головой, которые поднимаютъ вверхъ плечи и чванятся, какъ женщины, они задаютъ вамъ вопросы, не глядя на васъ, говорятъ громкимъ голосомъ, показывающимъ, что они чувствуютъ себя выше присутствующихъ, они остановятся, и ихъ сейчасъ-же окружаютъ, они ведутъ бесду, предсдательствуютъ въ кружк, упорно держатся этого смшного и притворнаго величія до тхъ поръ, пока не появится вельможа, который сразу заставляетъ ихъ упасть своимъ присутствіемъ и приводитъ ихъ въ естественное состояніе, которое не такъ дурно.

——

Придворная жизнь не обходится безъ извстнаго сорта людей, льстивыхъ, угодливыхъ, вкрадчивыхъ, преданныхъ женщинамъ, которымъ они доставляютъ удовольствіе, изучая въ то же время ихъ слабости и льстя всмъ ихъ страстямъ: они нашептываютъ имъ не совсмъ пристойныя вещи, говорятъ въ условленныхъ терминахъ объ ихъ мужьяхъ и любовникахъ, угадываютъ ихъ печали и болзни, назначаютъ имъ ставки въ игр, вводятъ моды, ломаютъ головы надъ увеличеніемъ роскоши и расходовъ, научаютъ этотъ полъ, какъ скоре можно истратить большія суммы на платья, мебель и экипажи, сами они носятъ одежду, которая блистаетъ изобртательностью и богатствомъ, переселяются въ старинные дворцы не иначе, какъ обновивши ихъ и украсивши, дятъ съ тонкимъ и разборчивымъ вкусомъ, нтъ удовольствія, котораго они не испытали бы и о которомъ не могли бы дать отчета. Счастьемъ своимъ они обязаны самимъ себ и поддерживаютъ его съ тою же ловкостью, съ какою они поднялись, презрительные и гордые, они перестаютъ вращаться съ равными себ и не здорова ются съ ними: если они говорятъ, то въ это время вс молчатъ, они входятъ и проникаютъ, когда имъ вздумается, и въ такія мста, куда не осмливаются показаться даже вельможи, у послднихъ, при всей ихъ долгой служб, при множеств ранъ на тл, при всхъ ихъ важныхъ должностяхъ и званіяхъ, нтъ все-таки такого самоувреннаго лица, такой свободной осанки. Эти люди длятся секретами съ самыми знатными принцами, участвуютъ во всхъ ихъ удовольствіяхъ и празднествахъ, не выходятъ изъ Лувра или замка, гд они расхаживаютъ и дйствуютъ, какъ у себя дома, то и дло показываясь въ сотн различныхъ мстъ: они всегда прежде всего бросаются въ глаза только что прибывшимъ ко двору, они обнимаютъ и сами попадаютъ въ объятія, смются, даже помираютъ со смху отпускаютъ шутки, разсказываютъ исторіи. Вообще это общительныя, пріятныя, богатыя личности, которыя ссужаютъ, но которыя не имютъ важнаго значенія.

——

О Кимон и Клитандр можно подумать, что они одни завдуютъ всми подробностями государственнаго управленія и одни должны за все отвчать: одинъ изъ нихъ завдуетъ всми сухопутными длами, другой всми морскими, кто сумлъ бы изобразить всю ихъ дятельность, все усердіе, хлопоты, любознательность? кто сумлъ бы описать вс ихъ движенія? Ни разу никто не видалъ чтобы они сидли, или стояли на мст.

——

Да видлъ-ли кто даже, чтобы они шли? Они только бгаютъ, на бгу говорятъ и спрашиваютъ васъ, не ожидая отвта, они идутъ не изъ опредленнаго мста и не въ опредленную сторону, а просто ходятъ мимо, взадъ и впередъ, не останавливайте ихъ во время стремительнаго бга, а то собьете съ толку, не задавайте имъ вопросовъ или, по крайней мр, дайте имъ время вздохнуть и сообразить, что у нихъ нтъ никакого дла, что они могутъ оставаться съ вами и притомъ долго, даже слдовать за вами, куда вамъ угодно будетъ повести ихъ. Это не ‘спутники Юпитера’: они не окружаютъ государя и не тснятся вокругъ него, но только предвозвщаютъ его приходъ и предшествуютъ ему, они стремительно бросаются въ толпу придворныхъ, все, что попадется имъ на дорог, подвергается опасности. Ихъ профессія — быть видимыми постоянно, они никогда не ложатся спать, не исполнивъ своей столь серьезной и полезной для государства обязанности. Они, впрочемъ, доподлинно знаютъ вс никому неинтересныя новости, они знаютъ при двор все, что можно игнорировать. У нихъ есть вс таланты, необходимые для того, чтобы подвигаться понемногу впередъ: они, по крайней мр, бдительны и смтливы во всемъ, что, по ихъ мннію, имъ пригодится, нсколько предпріимчивые, проворные и стремительные. Даже боле: они идутъ по втру, оба они запряжены въ колесницу судьбы, но обоимъ еще далеко до того, чтобы ссть въ нее.

——

Придворный человкъ, если иметъ недостаточно громкое имя, долженъ прятать его подъ боле громкимъ, а если онъ иметъ такое имя, которое осмливается носить, то долженъ, въ такомъ случа, внушать всмъ, что его имя изъ всхъ именъ самое знаменитое, что его домъ изъ всхъ домовъ самый древній: онъ долженъ тянуться за принцами Лорренами, Роганами, Шатильонами. Монморанси, а, если можно, то и за принцами крови, говорить только о герцогахъ, кардиналахъ и министрахъ, упоминать во всякомъ разговор своихъ предковъ съ отцовской и материнской стороны, приплетать постоянно государственную хоругвь и крестовые походы, украшать залы генеалогическими древами, гербовыми щитами съ изображеніемъ 16 поколній, портретами своихъ предковъ и всхъ породнившихся съ ними бракомъ, хвастаться стариннымъ замкомъ съ башенками, зубцами и бойницами, говорить при всякой встрч: ‘мое поколніе’, ‘моя втвь’, ‘мое имя’, ‘мой гербъ’, говорить о такомъ-то, что онъ не знатный человкъ, а о такой-то, что она не дворянка, если говорятъ, что Гіацинтъ получилъ главный выигрышъ, онъ долженъ спрашивать, дворянинъ-ли онъ. Кто станетъ смяться, если онъ попадетъ впросакъ, пусть смется, кто станетъ разсказывать о немъ небылицы, пусть разсказываетъ: онъ всегда будетъ говорить, что онъ идетъ вслдъ за царствующимъ домомъ, и, повторяя это постоянно, достигнетъ того, что ему поврятъ.

——

Большая глупость принести ко двору что-нибудь простонародное и не быть тамъ дворяниномъ.

——

При двор, ложась и вставая, вс только и думаетъ о личномъ интерес, онъ управляетъ всми утромъ и вечеромъ, днемъ и ночью, онъ заставляетъ думать, говорить, молчать и дйствовать, изъ-за него сходится (между собой) или пренебрегаютъ другъ другомъ, поднимаются и опускаются, по этой мрк измряютъ свои заботы, свое угодничество, уваженіе или презрніе, сколько шаговъ кто ни длаетъ по направленію къ умренности и мудрости, главная двигательная сила честолюбія — все-таки увлекаетъ его наравн съ самыми жадными, самыми необузданными въ своихъ желаніяхъ и самыми честолюбивыми. Какое средство оставаться недвижнымъ тамъ, гд все идетъ, все движется? Какъ не побжать, куда вс бгутъ? Всякій думаетъ тоже, что онъ отвтствененъ самъ передъ собой за свое возвышеніе и счастье, кто не добился этого при двор, того почитаютъ за человка, которому и не должно было добиваться: ему не мсто при двор. Но удалиться-ли, не извлекши никакого результата, или упорно оставаться при двор безъ милостей и безъ вознагражденія?— вотъ щекотливый и ставящій втупикъ вопросъ, который такъ трудно ршить, что безконечное число придворныхъ успютъ состариться, пока не скажутъ себ ‘да’ или ‘нтъ’, и умираютъ въ сомннія.

——

Нтъ ничего при двор столь презрительнаго и недостойнаго какъ человкъ, который ни въ чемъ не можетъ содйствовать нашему счастью: я удивляюсь, какъ онъ осмливается тамъ показываться….

——

Кто видитъ далеко сзади себя человка своего времени и своего положенія, съ которымъ онъ въ первый разъ пришелъ ко двору, и думаетъ, что самъ онъ иметъ большія основанія стоять выше по своимъ заслугамъ и цнить себя выше того и другого, который пока еще остается на дорог, тотъ совершенно забываетъ, что онъ самъ думалъ до того времени, какъ вошелъ въ милость, о себ и о тхъ, которые тогда его опередили.

——

Мы нашли отличнаго друга, если онъ, достигши большихъ милостей, все еще знакомъ съ нами.

——

Если человкъ, находящійся въ милости, осмливается чваниться, пока она не ускользнетъ отъ него, если онъ пользуется всякимъ благопріятнымъ втромъ, чтобы проложить себ дорогу, если онъ таращитъ глаза на всякую вакансію, на всякій незанятый постъ или аббатство, чтобы выпросить ихъ себ и получить если онъ надленъ пенсіями, привиллегіями и правами на преемничество, то вы упрекаете его въ жадности и честолюбіи, вы говорите, что все его соблазняетъ, все онъ присвоиваетъ себ или своимъ родственникамъ и креатурамъ, что по числу и разнообразію милостей, которыми онъ заваленъ, онъ одинъ составилъ состояніе, котораго хватило-бы на многихъ, а между тмъ что-же ему было длать? Если судить объ этомъ не по рчамъ вашимъ, а по тому, какъ вы поступили-бы сами въ подобномъ положеніи, то онъ и длалъ то именно, что нужно.

Иные порицаютъ людей, которые составляютъ большое состояніе, пользуясь удобными случаями, потому что сами они не надятся, вслдствіе ничтожности своего состоянія, когда-нибудь имть возможность добиться того-же, они должны понять, что т не на столько виноваты, и быть сдержанне въ порицаніи, изъ опасенія произнести себ заране осужденіе.

——

Не нужно преувеличивать или вообще приписывать дворамъ зло, котораго въ нихъ нтъ. Правда, нтъ ничего хуже такого отношенія къ истинной заслуг, какъ оставленіе ея безъ вознагражденія, но при двор не всегда презираютъ заслугу, если разъ могли замтить ее: о ней просто забываютъ и въ такихъ-то случаяхъ или ничего не длаютъ, или длаютъ, очень немногое для людей, которыхъ высоко цнятъ.

——

Трудно при двор изъ всхъ камней, которые употребляютъ для постройки зданія своего счастья, не наткнуться на такой, который никуда не годится. Одинъ изъ моихъ друзей, общавшихся поговорить за меня, забываетъ объ этомъ, другой говоритъ слишкомъ неубдительно, у третьяго невольно вырывается что-нибудь противное моимъ интересамъ и его намреніямъ, у этого не хватаетъ доброй воли, у того ловкости и благоразумія, они не настолько желаютъ видть меня счастливымъ, чтобы способствовать всми своими силами моему счастью. Каждый достаточно помнить, какъ трудно было ему упрочить свое счастіе, въ какой онъ нуждался помощи, чтобы проложить себ дорогу, этого достаточно было бы, чтобы побудить ихъ отплатить за услуги, полученныя отъ однихъ, оказываньемъ услугъ другимъ въ подобныхъ же обстоятельствахъ, еслибы ихъ первою и единственною заботою, посл упроченія своего счастью, не было — думать о себ.

——

Придворные употребляютъ весь свой умъ, всю ловкость и тонкость не на то, чтобы найти способы оказать услугу друзьямъ, которые просятъ помощи, а только на то, чтобы найти очевидные резоны, благовидные предлоги къ отказу или, какъ они говорятъ, ‘невозможность’ что нибудь сдлать, и посл этого они убждены, что они, съ своей стороны, расквитались за вс обязанности дружбы и признательности.

——

Никто при двор не хочетъ начинать, вс предлагаютъ поддержку, потому что, судя о другихъ по самимъ себ, надются, что никто не начнетъ и что они такимъ образомъ избавятся отъ необходимости поддерживать, это вжливый способъ отказать въ своемъ вліяніи, своихъ услугахъ и посредничеств тому, кто нуждается въ этомъ.

——

Сколько людей въ частной бесд осыпаютъ васъ ласками, любятъ васъ и цнятъ, а на народ тяготятся вами, на придворномъ выход или въ церкви взбгаютъ вашихъ глазъ и встрчи съ вами! Только немногіе придворные, вслдствіе своего величія или вслдствіе увренности въ самихъ себ, осмливаются почитать на глазахъ у всхъ заслугу, которая стоитъ въ одиночку и лишена поддержки со стороны богатствъ и чиновъ.

——

Я вижу человка, котораго вс окружаютъ и сопровождаютъ: значитъ, онъ занимаетъ важное мсто, я вижу другого, къ которому вс обращаются: значитъ, онъ въ милости, третьяго вс обнимаютъ и ласкаютъ, даже вельможи: значитъ, онъ богатъ, на четвертаго вс смотрятъ съ любопытствомъ и указываютъ пальцами, это — ученый и блестящій ораторъ, вотъ пятый — съ нимъ никто не забываетъ поздороваться: это — злой человкъ…. Но мн хочется найти такого человка, который былъ бы только добрымъ, и больше ничего, и съ которымъ тмъ не мене вс искали бы знакомства.

——

Иного человка только что помстили на новый постъ, и вотъ потокъ похвалъ въ его пользу наполняетъ дворы и капеллу, наполняетъ лстницу, залы, корридоръ и вс аппартаменты: онъ доходитъ до шеи, его не выдержишь. Нтъ двухъ лицъ, которыя отзывались бы различно объ этомъ человк, зависть высказывается такъ же, какъ лесть, вс позволяютъ увлечь себя потоку, онъ несетъ всхъ и вынуждаетъ говорить о человк, что кто думаетъ или даже чего кто не думаетъ о немъ, хвалить его, даже если онъ вовсе неизвстенъ. Человкъ съ умомъ, съ заслугами іми съ всомъ въ одинъ моментъ длается геніемъ первой величины, героемъ, полубогомъ, ему такъ чудовищно льстятъ во всхъ изображеніяхъ, сдланныхъ съ него, что онъ оказывается уродливымъ въ сравненіи съ своими портретами, ему никогда и невозможно достигнуть того положенія, которое приписали ему угодничество и униженіе другихъ: онъ краснетъ за свою собственную репутацію.

Но вотъ онъ начинаетъ колебаться на своемъ пост, и вс легко переходятъ къ другому мннію о немъ, вотъ онъ палъ совсмъ, и машины, которыя подняли его такъ высоко, благодаря одобренію и похваламъ, спускаютъ его внизъ, въ глубину полнаго презрнія, я хочу этимъ сказать, что нтъ человка, который его больше презиралъ бы, язвительне осмивалъ бы, хуже отзывался бы о немъ, чмъ т, которые съ бшенымъ рвеніемъ только что наперерывъ расхваливали его.

——

На выдающійся и отвтственный постъ, по моему мннію, легче взойти, чмъ оставаться на немъ.

——

Люди часто падаютъ съ высоты счастья, вслдствіе тхъ же самыхъ недостатковъ, которые возвели ихъ на эту высоту.

——

Въ придворной жизни есть два способа отдлываться отъ людей — можно или сердиться на нихъ, или такъ поступать, чтобы они сердились на васъ и получили отвращеніе къ вамъ.

——

Хорошо говорятъ при двор объ извстномъ лиц по двумъ причинамъ: чтобы оно знало, что мы хорошо говоримъ о немъ, и чтобы оно о насъ такъ же отзывалось.

——

Давать общанія при двор такъ же опасно, какъ затруднительно не давать ихъ.

——

Есть люди, которые, если не знакомы съ именемъ или лицомъ человка, то считаютъ себя въ прав смяться надъ нимъ и презирать его. Они спрашиваютъ, кто этотъ человкъ: это не Руссо, не Фабри {‘Сожженный двадцать лтъ тому назадъ’ (Лабр.).}, не Лакотюръ {Портной супруги дофина, сошедшій съ ума и остававшійся при двор, гд онъ выдлывалъ разныя штуки, ходилъ, напр., въ туалет супруги дофина.}, ибо тогда они не могли бы не знать его.

——

Мн говорятъ столь много дурного объ этомъ человк, а я вижу столь мало въ немъ дурного, что начинаю подозрвать, не иметъ-ли онъ какую-нибудь неудобную для другихъ заслугу, которая затмеваетъ заслуги другихъ.

—-

Если вы добродтельный человкъ и не заботитесь о томъ, нравитесь вы фаворитамъ или не нравитесь, а привязаны единственно къ своему владык и своему дому, то вы пропали.

Безстыдными люди бываютъ не случайно, а по своему характеру, это порокъ, но порокъ природный, кто не родился безстыднымъ, тотъ скроменъ и не легко перейдетъ изъ одной крайности въ другую. Кто говоритъ: ‘будьте безстыдными, и вы успете’, тотъ даетъ безполезный урокъ — дурное подражаніе въ этомъ случа не принесетъ пользы и не приведетъ къ успху. Но истинное и естественное безстыдство ведетъ къ успху при двор.

Иной ищетъ, хлопочетъ, домогается, волнуется, проситъ, ему отказываютъ, онъ снова проситъ и, наконецъ, получаетъ. Но если врить его словамъ, онъ получаетъ безъ всякихъ просьбъ съ своей стороны, въ такое время, когда и не думалъ получить, а добивался чего-нибудь совершенно другого. Это старинный пріемъ невинной лжи, который никого не обманетъ.

Иные употребляютъ вс происки, чтобы получить важный постъ, пускаютъ въ ходъ вс средства, принимаютъ вс мры, и должны были бы получить мсто но своему желанію, стоило бы только однимъ начать, а другимъ поддержать. Но когда затравка подведена и мина готова къ взрыву, они удаляются отъ двора. Кто посметъ заподозрить Артемона, что онъ мечталъ занять столь прекрасное мсто, если его отвлекли отъ земли или вытащили изъ провинціи, чтобы помстить на этотъ постъ? Но это грубая уловка, избитая хитрость: придворные столько разъ ею пользовались, что еслибы я захотлъ обмануть всю публику и скрыть отъ нея свое честолюбіе, то я нарочно остался бы на глазахъ государя, чтобы получить отъ него милость, которой я искалъ бы съ самымъ большимъ увлеченіемъ.

——

Люди не желаютъ, чтобы другіе знали ихъ виды на свое счастье или чтобы проникли въ ихъ мечты о такомъ-то важномъ пост, потому что, еслибы они не добились его, то имъ не было бы стыдно, по ихъ убжденію, того, что они получили отказъ, а если бы они добились, то для нихъ больше было бы славы въ томъ, что ихъ счелъ достойными тотъ, кто далъ имъ мсто, чмъ если бы они сами выставляли себя достойными, съ помощью своихъ происковъ и своего коварства, во второмъ случа, они украсили бы себя сразу и достоинствомъ, и скромностью.

Гд больше стыда: когда отказываютъ дать постъ, котораго заслуживаешь, или когда даютъ такой, котораго не заслуживаешь?

Какъ бы ни было трудно получить мсто при двор, но еще трудне сдлать себя достойнымъ полученія мста.

Меньше стоитъ труда заставить говорить о себ: ‘Почему это дали ему этотъ постъ?’, чмъ заставить кого-нибудь спросить: ‘Почему это не дали ему этого поста?’

И теперь еще просятъ себ должностей въ город, требуютъ мста во французской академіи, какъ прежде требовали консульства. Не резонне-ли было бы потрудиться въ первые годы своей жизни, чтобы сдлать себя способнымъ занять важную должность, и потомъ уже, безъ всякой тайны, безъ всякихъ интригъ, но открыто и увренно, проситься на службу отечеству, государю и государству?

——

Я не знаю ни одного придворнаго, который, только что получивши отъ государя видное начальство, выдающійся постъ или большую пенсію, не уврялъ-бы, изъ-за тщеславія или чтобы выставить свое безкорыстіе, что онъ не такъ доволенъ самымъ пожалованіемъ, какъ способомъ, которымъ оно было сдлано. Но очевидно, онъ только говоритъ такъ, а на самомъ дл думаетъ вовсе не то.

——

Давать что-нибудь нелюбезно — это признакъ грубости, вдь вся сила и весь трудъ въ томъ, чтобы дать, что стоило-бы прибавить къ этому и улыбку?

Нужно сознаться, однако, что есть люди, которые умютъ пристойне отказаться, чмъ другіе дать, про иныхъ говорятъ, что они такъ долго заставляютъ себя просить, даютъ такъ сухо и обставляютъ милость, которую у нихъ выпрашиваютъ, такими непріятными условіями, что еще большею милостью было-бы съ ихъ стороны, если-бы они избавили отъ необходимости получать что-нибудь отъ нихъ.

——

При дворахъ замчаютъ такихъ жадныхъ людей, которые изъ-за выгодъ принимаютъ на себя всякое мсто: начальствованье, должность, бенефиція — все имъ годится, они такъ хорошо прилаживаютъ себя къ любому положенію, что становятся способными исправлять любую пожалованную должность. Это нчто въ род ‘амфибій’: они носятъ церковное облаченіе и военную шпагу и ко всему этому ухитряются присоединить судейскую мантію. Если вы спросите: ‘что длаютъ эти люди при двор?’ я отвчу: они получаютъ и завидуютъ всмъ, кого чмъ-нибудь жалуютъ.

——

Тысяча людей при двор проводитъ свою жизнь въ обниманіи, рукопожатіи и поздравленіи тхъ, которые получаютъ, до тхъ поръ, пока не умрутъ, ничего не имя.

——

Менофилъ заимствуетъ нравы отъ своей профессіи и отъ той или другой своей одежды. Онъ маскируется цлые годы, хотя лицо у него открыто, при двор, въ город и въ другихъ мстахъ, онъ везд показывается подъ особымъ именемъ и переряживается особымъ способомъ. Его узнаютъ, впрочемъ, такъ какъ вс знаютъ, каковъ онъ съ лица.

——

Чтобы достигнуть высокаго званія, есть два пути — большая дорога, протоптанная многими, и окольная тропинка, которая гораздо короче.

——

Иные бгутъ за несчастными, чтобы взглянуть на нихъ, становятся по дорог шпалерами, занимаютъ окна, чтобы наблюдать черты лица и осанку осужденнаго человка, который знаетъ, что идетъ на смерть. Какое пустое, злое и нечеловческое любопытство! Еслибы люди были умны, то публичная площадь была-бы пуста, было принято-бы считать позорнымъ присутствіе на подобныхъ зрлищахъ. Если васъ такъ ужъ разбираетъ любопытство, удовлетворяйте его, по крайней мр, боле благороднымъ образомъ: смотрите на счастливца, наблюдайте его въ тотъ самый день, когда онъ призванъ на новый постъ, когда онъ получаетъ поздравленія, читайте въ его глазахъ, сквозь его заученное спокойствіе и притворную скромность, насколько онъ доволенъ и проникнутъ сознаніемъ своего достоинства, наблюдайте, какую ясность распространяетъ въ его сердц и на его лиц исполненіе его желаній, какъ онъ только и думаетъ о томъ, чтобы пожить и пользоваться здоровьемъ, какъ, наконецъ, у него невольно вырывается наружу радость и онъ не въ состояніи уже притворяться, какъ онъ сгибается подъ тяжестью своего счастья, какъ холодно и серьезно начинаетъ относиться къ тмъ, которые теперь уже не равны ему, не отвчая имъ и не смотря на нихъ, но вотъ, наконецъ, объятія и ласки вельможъ, которыхъ онъ видитъ уже не изъ такой дали, какъ прежде, портятъ его: онъ сбивается съ толку, забывается — это уже короткое умопомшательство.

——

Если вы хотите быть счастливымъ и желаете добиться милостей, то сколькихъ вещей вамъ придется избгать!

——

Человкъ, только что получившій важное мсто, перестаетъ пользоваться своимъ разумомъ и разсудкомъ для того, чтобы управлять своимъ поведеніемъ и своими отношеніями къ другимъ: онъ заимствуетъ правила поведенія отъ своего поста и своего положенія, отсюда-то происходитъ забвеніе своего прошлаго, гордость, заносчивость, суровость, неблагодарность.

——

Теонасъ тридцать лтъ былъ аббатомъ, а теперь уже не аббатъ. Не такъ иные горятъ нетерпніемъ увидть себя одтыми въ пурпуръ, какъ онъ добивался возможности носить золотой крестъ на груди, но такъ какъ большіе праздники постоянно проходили, не сдлавши никакихъ перемнъ въ его судьб, то онъ сталъ роптать на современные порядки, находилъ, что государствомъ дурно управляютъ, и предвидлъ во всемъ зловщую будущность. Сознавая, въ душ, что при дворахъ заслуга опасна тому, кто хочетъ выдвинуться впередъ, онъ ршился, наконецъ, отказаться отъ прелатства, но вотъ кто-то прибжалъ сказать ему, что онъ назначенъ епископомъ. Исполненный радости и увренности въ этой столь неожиданной новости, онъ говоритъ: ‘Вы увидите, что я не долго буду епископомъ: меня сдлаютъ скоро и архіепископомъ’.

——

При вельможахъ и министрахъ, даже самыхъ благонамренныхъ, необходимо бываютъ плуты, но нужно умть пустить ихъ въ дло, а это не легко, бываютъ такія обстоятельства и случаи, гд ихъ нельзя замнить кмъ-нибудь другимъ. Честь, добродтель, совсть, — все это почетныя качества, но он часто бываютъ безполезны: что вы иной разъ станете длать съ инымъ добродтельнымъ человкомъ!

——

Одинъ старинный {Полагаютъ, что Лабрюйеръ подражалъ здсь Монтэню, не имя въ виду никакого другого опредленнаго писателя.} писатель говоритъ (скажу его собственными словами, чтобы не ослабить смысла ихъ приблизительной передачей): иные ‘удаляются отъ мелкихъ людей, видятся только съ равными себ, но и ихъ считаютъ ничтожными и презираютъ, дружатся съ вельможами и людьми, изобилующими всякими благами и всякимъ имуществомъ, и вслдствіе этой близости и фамильярности въ обращеніи, участвуютъ во всхъ забавахъ, шутливыхъ выходкахъ, переряживаньяхъ и непристойныхъ поступкахъ, своевольничаютъ безъ всякаго стыда, дозволяютъ себ насмшки и грубыя шутки надъ каждымъ, но при всемъ томъ не затрудняясь идутъ впередъ и при своей смтливости достигаютъ счастья и богатства’.

——

Юность принца — источникъ блестящихъ успховъ.

——

Тимантъ все одинъ и тотъ-же и ничего не теряетъ изъ тхъ заслугъ, которыми въ первый разъ снискалъ себ репутацію, но въ глазахъ придворныхъ онъ сталъ терять значеніе: они холодно съ нимъ стали здороваться, перестали улыбаться ему, перестали разговаривать съ нимъ, обнимать его и увлекать въ сторону, чтобы сообщить таинственно какую-нибудь неинтересную вещь, имъ нечего стало даже говорить съ нимъ. Но стоило только получить ему пенсію или новый постъ, и сразу ожили его добродтели, наполовину изгладившіяся изъ ихъ памяти, сразу освжилась мысль о немъ: теперь къ нему относятся такъ-же, какъ въ начал относились, и даже еще лучше.

——

Сколько друзей и родственниковъ рождается въ одну ночь у новаго министра! Одни возобновляютъ свои старинныя связи, товарищество по ученью, права сосдства, другіе перелистываютъ свою генеалогію, доходятъ до прапрадда, припоминаютъ отцовскую и материнскую сторону, всякому хочется имть какое-нибудь отношеніе къ этому человку, по нскольку разъ въ день всякій толкуетъ объ этихъ отношеніяхъ, охотно повторяя: ‘Это мой другъ, и я очень радъ его возвышенію, я тоже долженъ принять тутъ участіе: онъ мн довольно близокъ’. Йо назадъ тому недлю, вовсе никто изъ этихъ пустыхъ и преданныхъ нажив людей, никто изъ этихъ пошлыхъ придворныхъ не говорилъ ничего подобнаго. Неужели съ тхъ поръ онъ сталъ боле добродтельнымъ человкомъ, боле достойнымъ того выбора, котораго онъ удостоился отъ государя? Неужели только при этомъ обстоятельств его лучше разузнали.

——

Я получаю увренность въ себ и поддерживаю себя противъ того небольшого презрнія, которое я испытываю иной разъ отъ вельможъ и людей равныхъ мн, тмъ, что говорю самому себ: ‘Эти люди недовольны, можетъ быть, мною изъ-за моего положенія, они правы: мое положеніе очень ничтожно. Они, безъ сомннія, меня обожали-бы, если-бы я былъ министромъ’.

Вотъ вельможа здоровается со мной. Что это значитъ? Не долженъ-ли я скоро получить мсто? Не знаетъ-ли онъ этого? Нтъ-ли въ немъ предчувствія? Онъ, очевидно, предупреждаетъ меня.

——

Этотъ человкъ часто говорилъ: ‘Я обдалъ вчера въ Тибур’. ‘я сегодня тамъ ужинаю’, онъ по десяти разъ вставлялъ имя Планка въ самый пустой разговоръ, говоря постоянно: ‘Планкъ меня просилъ… Я говорилъ Планку’ и т. д. Но вотъ въ настоящій моментъ онъ узнаетъ, что его герой только что похищенъ, при странной обстановк, смертью {Въ этомъ отрывк, прибавленномъ въ 1692 г., годъ спустя по смерти Лувуа, подъ именемъ Планка многіе хотятъ видть этого славнаго министра, смерть котораго произошла при столь странной обстановк, что многіе думали, что онъ умеръ отъ яда. Подъ Тибуромъ тогда нужно разумть Медонъ, гд жилъ Лувуа среди блестящей роскоши.}. Онъ тотчасъ-же берется за дло, Собираетъ на площадяхъ или въ портикахъ народъ, объявляетъ о смерти, описываетъ его поведеніе, чернитъ всячески его консульство, не признаетъ за нимъ даже того знанія деталей управленія, которое приписывалъ ему народный голосъ, не признаетъ его счастливой памяти, отказываетъ ему въ слав строгаго и трудолюбиваго человка, не хочетъ даже приписать ему чести считать его настоящимъ врагомъ между врагами имперіи.

——

Прекрасное зрлище, я думаю, представляется заслуженному человку, когда то самое мсто въ обществ или на спектакл, въ которомъ ему отказали, даютъ человку, не имющему ни глазъ, чтобы видть, ни ушей, чтобы слышать, ни ума, чтобы понимать и судить, и пріобртшему почетъ только благодаря ливреямъ, которыхъ онъ даже не носитъ уже.

——

Теодотъ {Полагали, что тутъ изображенъ аббатъ де-Шоази.} носитъ строго простую одежду, но лицо у него комическое, какъ у человка, который выходитъ на сцену, голосъ, жесты, осанка соотвтствуютъ лицу, онъ тонокъ, лукавъ, съ заискивающей и скрытной физіономіей, онъ подходитъ къ вамъ и говоритъ на ухо: ‘Какая прекрасная погода! Какая большая оттепель!’ Если онъ не иметъ важныхъ манеръ, зато онъ иметъ вс тонкія манеры, даже т, которыя идутъ почти только жеманниц. Вообразите себ ребенка, который построилъ замокъ изъ картъ или поймалъ бабочку,— таковъ же и Теодотъ въ своихъ пустякахъ, не заслуживающихъ того, чтобы по поводу нихъ волноваться: онъ длаетъ ихъ серьезно, какъ дло важное, хлопочетъ, суетится, добивается въ нихъ успха, вотъ наконецъ онъ переводитъ духъ и отдыхаетъ, онъ правъ: ему много пришлось потратить труда. Бываютъ люди, опьяненные погонею за милостями: они какъ-бы околдованы, весь день думаютъ о нихъ, всю ночь ими грезятъ, то и дло поднимаются и спускаются по лстниц министра, входятъ и выходятъ изъ его передней, говорятъ съ нимъ ничего не имя сказать, говорятъ во второй разъ, и вотъ они довольны: они бесдовали съ нимъ.

Усмиряйте ихъ: они обнаруживаютъ гордость, заносчивость, самомнніе, вы обращаетесь къ нимъ съ рчью, они не отвчаютъ и не узнаютъ васъ, у нихъ блуждающіе глаза и поврежденный умъ: ихъ родственникамъ нужно было-бы позаботиться о нихъ и запереть ихъ изъ опасенія, чтобы ихъ безуміе не перешло въ ярость и чтобы другіе не потерпли отъ этого. У Теодота боле кроткая манія, онъ до безумія любитъ милости, но его страсть иметъ мене блеска, онъ секретно лелетъ свои желанія, тайкомъ служитъ своей страсти, онъ стоитъ на страж и развдываетъ все, что оказывается новаго съ признаками, общающими милость, если кто иметъ намреніе добиться какой-нибудь милости, онъ предлагаетъ свои услуги, интригуетъ въ его пользу, приноситъ въ тихомолку ему въ жертву заслугу, связи, дружбу, обязательство, признательность, если-бы мсто Кассини {Кассини — директоръ обсерваторіи.} было вакантнымъ и если-бы швейцаръ или разсыльный фаворита пожелали получить его, то онъ поддерживалъ-бы ихъ просьбы, считалъ-бы ихъ достойными этого мста, находилъ бы способными производить наблюденія и вычислять, толковать о побочномъ солнц и параллаксахъ. Если вы спросили бы у меня, авторъ-ли Теодотъ или плагіаторъ, оригинальный писатель или копіистъ, то я далъ бы вамъ его произведенія и сказалъ-бы: ‘читайте и судите’, но кто можетъ ршить, ханжа-ли онъ или придворный, по тому портрету, который я только что далъ? Но я гораздо смле высказался-бы относительно его счастливой звзды, я сказалъ-бы ему: ‘Я наблюдалъ пунктъ вашего рожденія, Теодотъ: вы получите важное мсто и притомъ скоро, не заботьтесь, не хлопочите: пощадите хоть другихъ’.

——

Не ожидайте ужъ искренности, откровенности, справедливости помощи, услугъ, доброжелательства, благородства, твердости отъ человка, который недавно вступилъ въ придворную жизнь и въ душ мечтаетъ добиться счастья.

——

По лицу и по разговорамъ вы не узнаете его: онъ уже не называетъ каждую вещь по имени, для него нтъ уже плутовъ, мошенниковъ, глупцовъ и нахаловъ, онъ боится, чтобы человкъ, о которомъ онъ невольно скажетъ то, что думаетъ, не помшалъ ему, узнавши объ этомъ, пролагать себ дорогу, думая дурно о всхъ людяхъ, онъ ни о комъ не говоритъ дурно, желая добра только самому себ, онъ хочетъ убдить, что желаетъ его всмъ, чтобы вс въ свою очередь длали ему добро или чтобы, по крайней мр, никто ему не противился. Будучи недоволенъ неискренностью, онъ не терпитъ, чтобы кто нибудь былъ искрененъ, истина терзаетъ его уши, онъ холоденъ и равнодушенъ къ наблюденіямъ надъ дворомъ и придворными, а такъ какъ онъ слышалъ ихъ, то считаетъ себя соучастникомъ въ этомъ и лицомъ отвтственнымъ. Будучи тиранномъ общества и мученикомъ своего честолюбія, онъ отличается мрачною осторожностью въ поведеніи и разговорахъ, невинной, но холодной и вынужденною шутливостью, вынужденнымъ смхомъ, притворными любезностями, отрывистой бесдой и постоянной разсянностью. Сказать-ли, на что онъ щедръ? На потоки похвалъ всему тому, что сдлалъ или сказалъ человкъ, занимающій важное мсто и находящійся въ милости, но ко всякому другому онъ до крайности сухъ. У него есть формулы особыхъ привтствій при вход и выход въ отношеніи къ тмъ лицамъ, которымъ онъ длаетъ визитъ или которыя его посщаютъ, если кто довольствуется минами и пріемами рчи, тотъ выходитъ отъ него вполн удовлетвореннымъ, онъ добивается создать себ патроновъ и имть свои креатуры, служить посредникомъ, довреннымъ лицомъ и управлять, съ ревностью новичка онъ изучаетъ вс мелкія придворныя уловки: знаетъ, гд нужно помститься, чтобы быть замченнымъ, уметъ во время обнять васъ, принять участіе въ вашей радости, задавать вамъ одинъ за другимъ тревожные вопросы о вашемъ здоровь и о вашихъ длахъ, но пока вы ему отвчаете, онъ теряетъ нить своего любопытства, перебиваетъ васъ и заводитъ рчь о другомъ, если случится тутъ быть человку, съ которымъ умстенъ совершенно противоположный разговоръ, онъ уметъ, поздравляя васъ, выразить ему соболзнованіе: однимъ глазомъ онъ плачетъ, другимъ смется, подлаживаясь иной разъ къ образу дйствій министра или фаворита. Въ обществ говоритъ онъ о пустыхъ вещахъ, о втр или мороз, напротивъ, молчитъ и принимаетъ видъ таинственности, когда дло касается чего-нибудь боле важнаго, что ему извстно, а еще охотне это длаетъ относительно того, чего вовсе не знаетъ.

——

Есть страна {Дворъ.}, гд радости очевидны, но ложны, а печали скрыты, но дйствительны. Кто могъ-бы поврить, что увлеченіе зрлищами, взрывы апплодисментовъ въ театрахъ Мольера и Арлекина, пиры, охота, балеты, карусели, скрываютъ подъ собою столько тревогъ, заботъ и различныхъ интересовъ, столько страховъ и надеждъ, столько сильныхъ страстей и серьезныхъ длъ?

——

Придворная жизнь это — серьезная, глубокомысленная и приковывающая вниманіе игра. Нужно разставить свои шашки, составить планъ и слдовать ему, разстраивать планъ противника, иной разъ рисковать и играть на удачу, и посл всхъ мечтаній о выигрыш, посл всхъ мръ, въ результат получается шахъ, а иной разъ матъ, часто пшки, хорошо защищенныя, пробираются въ дамки, и партія выигрывается, наиболе ловкій или наиболе счастливый беретъ верхъ.

——

Колеса, пружины, ихъ движеніе — все скрыто, мы видимъ только часовую стрлку, которая незамтно подвигается впередъ и, наконецъ, оканчиваетъ свой кругъ, чтобы снова начать. Совершенно то-же бываетъ и въ жизни придворнаго: совершивши достаточную долю пути, онъ часто возвращается снова къ тому пункту, съ котораго отправился.

——

Дв трети моей жизни протекли, зачмъ-же столько безпокоиться въ остальную треть? Самая блестящая судьба не заслуживаетъ ни того мученія, которому я предаю себя, ни тхъ низостей, на которыхъ самъ себя ловлю, ни тхъ униженій и того стыда, который я испытываю, пройдетъ 30 лтъ, и рухнутъ эти колоссы могущества, на которые смотрть можно, только поднимая вверхъ голову. Мы исчезнемъ: исчезну и я, такъ мало стоющій вниманія, исчезнутъ и т, которыхъ я созерцалъ такъ жадно и отъ которыхъ ждалъ получить все свое величіе, самое лучшее благо, если только есть блага, это покой, уединеніе, мстечко, которое было-бы моимъ собственнымъ владніемъ’. Такъ думалъ N., пока былъ въ немилости, но онъ забылъ все это, достигши снова благополучія.

——

Дворянинъ, если живетъ у себя въ провинціи, свободенъ, но лишенъ опоры, если-же онъ живетъ при двор, онъ пользуется протекціей, но онъ рабъ. Одно стоитъ другого.

——

Ксантиппу, живущему въ глуши провинціи, подъ старой кровлей, грезилось ночью на бдномъ лож, что онъ видлъ государя, говорилъ съ нимъ и чувствовалъ крайнюю радость, печаленъ онъ былъ посл пробужденія, разсказалъ свой сонъ и прибавилъ: ‘Какія нелпицы лзутъ въ голову людямъ во сн!’ Но вотъ Ксантиппъ уже попалъ ко двору, видлъ государя, говорилъ съ нимъ: на яву случилось гораздо больше, чмъ снилось: онъ фаворитъ.

——

Кого мы скоре всего назвали-бы рабомъ, какъ не завзятаго придворнаго? разв только человка, который оказывается еще боле завзятымъ придворнымъ?

——

Рабъ иметъ одного господина, а честолюбецъ иметъ ихъ столько, сколько есть людей, полезныхъ для его возвышенія.

——

Тысяча людей, едва извстныхъ, толпятся во время придворнаго выхода, чтобы быть замченными государемъ, который неможетъ-же увидть всю тысячу сразу, а если онъ сегодня видитъ тхъ-же, которыхъ видлъ вчера и которыхъ увидитъ завтра, то сколько остается несчастныхъ!

——

Изъ всхъ людей, суетящихся около вельможъ и составляющихъ дворъ, небольшое число почитаетъ ихъ въ душ, большое число заискиваетъ изъ видовъ честолюбія и интереса, еще большее число — изъ-за смшного тщеславія или изъ-за глупаго желанія показать себя.

——

Иныя семейства, по законамъ свта или потому что называютъ приличіемъ, должны были-бы быть непримиримыми. Но вотъ они соединились: гд религія потерпла неудачу, когда желала соединить ихъ, тамъ одержалъ побду интересъ и устроилъ дло безъ всякаго труда.

——

Говорятъ, есть страна {Дворъ.}, гд старики галантны, вжливы и пріятны въ обращеніи, а молодежь, напротивъ, груба, необузданна, безнравственна и невжлива, отъ страсти къ женщинамъ она избавилась въ такомъ еще возраст, когда въ другихъ мстахъ юноши только еще начинаютъ ее испытывать, она предпочитаетъ пирушки, яства, любовныя шашни, у ней тотъ считается трезвымъ и умреннымъ, кто пьетъ только вино, слишкомъ неумренное употребленіе сдлало его невкуснымъ для нея, поэтому она старается возбудить въ себ уже утраченный вкусъ съ помощью водки и всякихъ самыхъ крпкихъ ликеровъ, для ея разгула недостаетъ только того, чтобы она пила крпкую водку. Женщины этой страны ускоряютъ упадокъ своей красоты съ помощью разныхъ средствъ, которыя, по ихъ мннію, длаютъ ихъ красивыми, у нихъ въ обыча разрисовывать губы, щеки, брови и плечи, которыя он выставляютъ на показъ за одно съ горломъ, руками и ушами, он какъ-будто боятся, какъ-бы не скрыть хоть одного мста, которое можетъ нравиться. У обитателей этой страны физіономія не открытая, а закутанная въ густот чужихъ волосъ, которые они предпочитаютъ своимъ природнымъ и изъ которыхъ составляютъ длинное сплетеніе, чтобы закрыть голову, они спускаются до половины тла, измняютъ черты и не даютъ возможности узнать человка по лицу. У этихъ народовъ есть свой Богъ и свой король, вельможи націи собираются ежедневно въ извстный часъ въ храм, который они зовутъ церковью, въ глубин этого храма стоитъ алтарь, посвященный ихъ Богу, гд священникъ совершаетъ таинства, которыя они называютъ ‘святыми и страшными’: вельможи образуютъ обширный кругъ у подножья этого алтаря и стоятъ, повернувшись спиною прямо къ священнику и Св. Тайнамъ, а лицомъ къ королю, который стоитъ на колняхъ на возвышеніи: къ нему, повидимому, устремлена вся ихъ душа и все сердце. Въ этомъ обыча нельзя не видть особой постепенности въ подчиненіи: народъ, очевидно, поклоняется государю, а государь Богу! Жители называютъ свою страну….. она лежитъ почти на 48^о с. ш., боле, чмъ въ 1800 лье отъ моря Ирокезовъ и Гуроновъ.

——

Кто приметъ въ соображеніе, что лицо государя составляетъ все счастье придворнаго, что послдній всю свою жизнь занятъ и наполненъ желаніемъ видть государя и быть видннымъ имъ. тотъ составитъ себ приблизительное понятіе о томъ, какимъ образомъ лицезрніе Бога составляетъ всю славу и все блаженство святыхъ.

——

Самые знатные вельможи исполнены благоговнія въ отношеніи къ государямъ: въ этомъ главная ихъ обязанность, но у нихъ есть подначальные, мелкіе придворные, послдніе не такъ строго исполняютъ эту обязанность, фамильярничаютъ и живутъ, какъ люди, которымъ не предстоитъ случаевъ жаловать кого-нибудь.

——

Чего не хватаетъ въ наши дни для молодежи? Она можетъ и уметъ сдлать, что нужно, по крайней мр, если бы она умла столько-же, сколько можетъ, то она не была-бы боле ршительною.

Какъ легковрны люди! Одинъ вельможа сказалъ о Тимоген, вашемъ друг, что онъ глупъ, но ошибся въ сужденіи, а вы и поврили! Я ужъ не требую отъ васъ, чтобы вы возражали, чтобы вы говорили, что онъ умный человкъ, будьте хоть настолько смлы, чтобы думать, что онъ не глупецъ!

——

Тотъ-же вельможа выразился объ Ификрат, что у него нтъ сердца, а между тмъ вы сами видли, какъ онъ совершилъ прекрасный поступокъ, и все-таки поврили вельмож… Да что вы длаете! Я ужъ не требую, чтобы вы разсказали объ этомъ поступк: слыша отзывъ вельможи, не забывайте, по крайней мр, что вы сами видли этотъ поступокъ!

——

Если придворный уметъ говорить съ королями, этимъ, пожалуй, и ограничивается вся его мудрость и изворотливость. Разъ сорвавшееся съ языка слово, достигая уха государя, глубоко западаетъ въ его памяти, а иной разъ даже проникаетъ въ его сердце, вернуть его ужъ невозможно, сколько придворный ни употребляетъ заботъ или ловкости, чтобы объяснить его какъ-нибудь иначе или ослабить его силу, все это служитъ только къ тому, что оно глубже запечатлвается и дальше проникаетъ въ душу государя, если мы выразились — хотя это рдко бываетъ — во вредъ намъ самимъ, то-есть еще одно готовое средство: наша ошибка научитъ насъ и мы потерпимъ наказаніе за свое легкомысліе, но какое уныніе, какая досада овладваетъ нами, если мы скажемъ что-нибудь во вредъ другому! Есть очень полезное правило противъ такого опаснаго затрудненія: говорить въ присутствіи государя о другихъ, объ ихъ личности, трудахъ, дйствіяхъ, нравахъ и поведеніи — нужно, по крайней мр, съ тмъ вниманіемъ, съ тми мрами предосторожности, которыя мы принимаемъ относительно самихъ себя.

——

Любитель острыхъ словецъ — человкъ дурного характера, я-бы такъ его и назвалъ, если онъ еще не названъ. Но вотъ чего никто еще не говорилъ и что я беру на себя смлость сказать: кто изъ-за остраго словца готовъ повредить репутаціи или счастью другихъ, тотъ заслуживаетъ позорнаго наказанія.

——

Есть извстное число совершенно готовыхъ фразъ, которыя берутся нами какъ будто изъ магазина и служатъ намъ для поздравленія другъ друга съ какимъ-нибудь пріятнымъ событіемъ, хотя он произносятся часто безъ увлеченія и принимаются безъ признательности, при всемъ томъ не позволительно обходиться безъ такихъ фразъ, потому что он служатъ, по крайней мр, изображеніемъ того, что въ мір есть лучшаго, именно дружбы: не будучи почти въ состояніи разсчитывать другъ на друга въ дйствительности, люди какъ будто условились между собой довольствоваться вншними изъявленіями сочувствія.

——

Зная пять-шесть терминовъ и больше ничего, иные выдаютъ себя за знатоковъ въ музык, живописи, архитектур или въ гастрономіи, воображая, что они больше другого испытываютъ удовольствія, когда слушаютъ музыку, видятъ картину или дятъ хорошее блюдо, они производятъ внушительное впечатлніе на другихъ и сами себя обманываютъ даже.

——

При двор никогда не бываетъ недостатка въ людяхъ, у которыхъ знаніе свтскаго обращенія, вжливость и счастье занимаютъ мсто ума и заслугъ. Они умютъ войти и выйти, дать нужный оборотъ бесд, во время промолчать, умютъ сдлать себя важными съ помощью продолжительнаго молчанія или нсколькихъ односложныхъ звуковъ, они отдлываются однми минами, измненіемъ голоса, жестомъ или улыбкой, они не имютъ, если можно такъ выразиться, и двухъ дюймовъ глубины, если вы углубитесь въ нихъ больше, то встртите непроницаемую кожу.

——

Инымъ людямъ милость выпадаетъ, какъ неожиданный случай: они первые ею изумлены, но, наконецъ, они приходятъ въ себя и находятъ себя достойными своей счастливой звзды, они врятъ даже въ свой умъ, какъ будто глупость и счастье — дв непримиримыя вощи, какъ будто невозможно быть сразу и счастливымъ и глупымъ, они ршаются говорить или, лучше сказать, они самоувренно начинаютъ говорить при всякой встрч, по всякому поводу, не длая никакого различія въ слушателяхъ. Стоитъ-ли говорить, что они ужасаютъ или внушаютъ крайнее къ себ отвращеніе своимъ самодовольствомъ и пошлостью? Они несомннно и безвозвратно позорятъ тхъ, которые принимали какое-нибудь участіе въ ихъ случайномъ возвышеніи.

——

Какъ назвать тотъ сортъ людей, которые хитры только въ отношеніи глупцовъ? Я знаю, что люди ловкіе смшиваютъ ихъ съ тми, которыхъ они умютъ обмануть.

Заставить думать о себ, что ты не очень хитеръ, значитъ сдлать большой шагъ на пути хитрости.

Хитрость это не слишкомъ хорошее и не слишкомъ дурное качество, она колеблется между порокомъ и добродтелью, но нтъ почти ни одного такого случая, гд ее нельзя было-бы или, пожалуй, не должно было-бы замнить благоразуміемъ.

Хитрость часто близко стоитъ къ плутовству, переходъ отъ одной къ другому очень легокъ, вся разница въ присутствіи или отсутствіи лжи: если къ хитрости присоединяется ложь, то получается плутовство.

Съ людьми, которые вслдствіе хитрости все слушаютъ, а говорятъ мало, говорите еще меньше, или если вы говорите много, то высказывайтесь меньше.

——

Ваше справедливое и важное дло зависитъ отъ согласія двухъ липъ. Одинъ говоритъ вамъ: ‘Я похлопочу, лишь-бы такой-то былъ согласенъ’. Послдній согласенъ и желаетъ только освдомиться о намреніяхъ перваго. Между тмъ проходятъ мсяцы, годы, а дло все не подвигается впередъ. ‘Я теряюсь въ догадкахъ, я ничего не понимаю’, говорите вы: ‘вдь имъ стоило только переговорить другъ съ другомъ’. Я ршу ваше сомнніе, я вижу ясно и все понимаю: они не только переговорили, но и сговорились.

——

Мн кажется, что кто хлопочетъ за другихъ, тотъ внушаетъ довріе къ себ, какъ человкъ, добивающійся справедливаго, а кто говоритъ или дйствуетъ самъ за себя, тотъ испытываетъ такое-же затрудненіе и стыдъ, какъ человкъ, просящій милости.

——

Остерегаясь ловушекъ, которыя постоянно разставляются при двор для того, чтобы кто-нибудь попалъ въ смшное положеніе, иной, при всемъ своемъ ум, къ великому своему удивленію, находитъ себя одураченнымъ людьми, которые глупе его.

——

Бываютъ случаи въ жизни, гд истина и простота являются самою лучшею въ свт уловкою.

——

Если вы въ милости, всякая уловка ваша хороша, вы не длаете ошибокъ, вс пути ведутъ васъ къ одной и той-же цли, въ противномъ-же случа, все оказывается ошибкой, все безполезно, на любой тропинк вы собьетесь съ пути.

——

Человкъ, прожившій извстное время въ интригахъ, не можетъ уже обойтись безъ нихъ: всякая другая жизнь ему кажется томительною.

——

Чтобы быть человкомъ коварнымъ, нужно имть умъ, однакоже, многіе имютъ столько ума, что онъ стоитъ выше интригъ и коварства и не можетъ подчиниться имъ, тогда до высокаго положенія и высокой репутаціи люди доходятъ уже другими путями, а не интригами.

——

Обладая возвышеннымъ умомъ, всеобъемлющею ученостью, испытанною честностью и несомннными заслугами, вамъ, Аристидъ, нечего бояться, какъ-бы не пасть при двор и не потерять милости вельможъ: этого не случится, пока они будутъ имть нужду въ васъ.

——

Пусть фаворитъ получше наблюдаетъ за собой! Вдь если онъ меньше обыкновеннаго заставляетъ меня ждать его въ передней, если лицо у него боле открыто, если брови меньше сдвинуты, если онъ охотне меня выслушиваетъ и дальше проводитъ въ свои комнаты, то я могу подумать, что онъ начинаетъ падать, и я не ошибусь.

——

Человкъ иметъ мало источниковъ добра въ себ: только немилость или оскорбленіе, испытанное имъ, длаетъ его боле человчнымъ и доступнымъ, боле честнымъ и мене жестокимъ.

——

При дворахъ встрчаются люди, по разговорамъ и по всему поведенію которыхъ видно, что они не заботятся ни о ддахъ своихъ, ни о внукахъ: для нихъ существуетъ только настоящее, но они имъ не наслаждаются, а злоупотребляютъ.

——

Стратонъ родился подъ двумя звздами, счастливой и несчастливой, въ одинаковой степени. Его жизнь есть романъ. Впрочемъ, нтъ: ей не хватаетъ правдоподобія: въ ней не было приключеній. Въ ней были только прекрасные сны и дурные сны… Да что я говорю! Такихъ сновидній и не бываетъ, какъ онъ жилъ. Никто не извлекъ изъ своей судьбы больше пользы, чмъ онъ, ему знакомы крайности и все среднее: онъ блисталъ, страдалъ и велъ обыденную жизнь, ни одна сторона жизни не ускользнула отъ него. Онъ пріобрлъ значеніе своими добродтелями, въ которыхъ онъ былъ совершенно увренъ, онъ говорилъ о себ: ‘У меня есть умъ, я обладаю мужествомъ’, и вс повторяли за нимъ: ‘У него есть умъ, онъ обладаетъ мужествомъ’. Онъ проявилъ въ томъ и другомъ положеніи геній придворнаго, который обнаруживалъ въ немъ, можетъ быть, больше хорошаго и больше дурного, чмъ онъ на самомъ дл имлъ. Прекрасный, любезный, рдкій человкъ, чудесный, героическій — вс эти названія употреблялись въ его похвалу, а впослдствіи не щадили противоположныхъ эпитетовъ, чтобы только его унизить. Это двусмысленный, смшанный, замкнутый характеръ, это загадка, вопросъ почти неразршимый.

——

Милость ставитъ человка выше равныхъ ему, а паденіе — ниже ихъ.

——

Кто въ одно прекрасное время съуметъ твердо отказаться отъ громкаго имени, большого вліянія, высокаго счастья, тотъ въ одинъ моментъ освободится отъ многихъ заботъ и постояннаго бодрствованія, а иной разъ и отъ многихъ преступленій.

——

Черезъ сто лтъ міръ будетъ еще существовать въ цломъ, тотъ-же будетъ театръ и т-же декораціи, но не т-же будутъ актеры. Все, что теперь наслаждается по поводу полученной милости или что печалится и отчаивается по поводу отказа, все это исчезнетъ со сцены. На театръ выступятъ другіе люди, которые будутъ играть въ той же пьес и т-же роли, они, въ свою очередь, сойдутъ со сцены: когда-нибудь не будетъ и тхъ, которыхъ теперь еще нтъ, ихъ мсто займутъ новые актеры. Какъ посл этого разсчитывать на дйствующихъ лицъ комедіи?

——

Кто видлъ дворъ, тотъ видлъ, что есть самаго прекраснаго, самаго благовиднаго и разукрашеннаго въ мір, кто презираетъ дворъ, увидвши его, тотъ презираетъ міръ.

——

Столица отбиваетъ охоту быть въ провинціи, дворъ образумливаетъ на счетъ столицы и излчиваетъ отъ стремленія къ двору.

Здравый умъ при двор почерпаетъ вкусъ къ уединенію.

О вельможахъ.

Предубжденіе народа въ пользу вельможъ столь слпо, увлеченіе ихъ жестами, лицомъ, тономъ голоса и манерами столь всеобще, что еслибы имъ вздумалось быть добрыми, дло дошло-бы до идолопоклонства.

——

Если вы, Теагенъ, порочны отъ рожденія, мн жаль васъ, еслиже вы стали порочнымъ вслдствіе слабости къ тмъ, которымъ выгодно, чтобы вы были такимъ, которые поклялись другъ другу испортить васъ и уже хвастаются, что успли въ этомъ, то вы заслуживаете, чтобы я васъ презиралъ. Но если вы умны, воздержны, скромны, обходительны, великодушны, признательны, трудолюбивы, притомъ-же обладаете такимъ званіемъ и такимъ происхожденіемъ, что скоре должны подавать примръ, чмъ брать съ другихъ, скоре давать правила жизни, чмъ получать, то условьтесь съ подобными людьми, что вы съ удовольствіемъ будете слдовать ихъ разврату, порокамъ и безумію, если они, изъ уваженія, которое они обязаны къ вамъ имть, станутъ держаться тхъ добродтелей, которыя вы такъ любите. Это будетъ большой ироніей, но зато полезной, очень удобной для того, чтобы обезопасить вашу нравственность, рушить вс ихъ проекты, поставить ихъ въ такія условія, чтобы они продолжали оставаться такими, какъ есть, и вамъ дали возможность быть, какъ есть.

——

Преимущество вельможъ надъ другими людьми огромно въ одномъ отношеніи, пускай ужъ у нихъ будетъ хорошій столъ и богатая меблировка, пускай будутъ собаки, лошади, обезьяны, карлики, дураки и льстецы, но я завидую ихъ счастью имть къ своимъ услугамъ людей, которые равняются съ ними сердцемъ и умомъ, а иногда и превосходятъ ихъ.

——

Вельможи хвастаются тмъ, что проводятъ аллеи въ лсу, окружаютъ свои владнія длинными стнами, позолачиваютъ плафоны, устраиваютъ фонтаны и оранжереи, но ихъ любознательность не простирается до того, чтобы сдлать сердце довольнымъ, наполнить душу радостями, предупредить крайнюю нужду или найти противъ нея средство.

——

Спрашивается, не замчается-ли, при сравненіи другъ съ другомъ различныхъ положеній людей, ихъ трудовъ и преимуществъ, нкотораго рода смшенія блага со зломъ или взаимнаго зачета между ними, который устанавливалъ-бы равенство между этими положеніями или, по крайней мр, не длалъ-бы одного положенія боле желательнымъ, чмъ другое. Поставить такой вопросъ можетъ человкъ могущественный, богатый, ни въ чемъ не имющій недостатка, но ршить его долженъ бднякъ.

Съ каждымъ изъ различныхъ положеній почти всегда связана нкотораго рода прелесть, которая остается до тхъ поръ, пока ее не отниметъ нищета. Такимъ образомъ вельможи находятъ удовольствіе въ излишк, а люди мелкіе любятъ умренность, т любятъ господствовать и начальствовать, эти находятъ удовольствіе и даже гордятся службой и повиновеніемъ, вельможи окружены свитой, встрчаютъ привтствія и уваженіе, люди мелкіе окружаютъ, привтствуютъ, кланяются, и вс оказываются довольными.

——

Вельможамъ столь малаго труда стоитъ давать одни общанія, ихъ положеніе столь резонно избавляетъ ихъ отъ обязанности исполнять свои общанія, что это является съ ихъ стороны еще скромностью, что они не даютъ боле широкихъ общаній.

——

‘Онъ старъ и изнуренъ’, говоритъ вельможа, ‘онъ надорвался, бгая за мною, но что мн съ нимъ длать?’ И вотъ другой, боле молодой, уноситъ вс его надежды и занимаетъ постъ, въ которомъ отказали тому несчастному только потому, что онъ слишкомъ много служилъ.

——

‘Право, не знаю’, говорите вы съ холоднымъ и презрительнымъ видомъ, ‘Филантъ иметъ заслуги, умъ, пріятность въ обращеніи, точенъ въ исполненіи долга, вренъ и привязанъ къ своему господину, а все-таки его не совсмъ цнятъ: онъ не нравится, онъ пришелся не по вкусу’. Объясните, пожалуйста, Филанта-ли вы осуждаете или того вельможу, которому онъ служитъ?

——

Часто полезне покинуть вельможъ, чмъ жаловаться на нихъ.

——

Кто можетъ сказать, почему т, а не иные получаютъ главный выигрышъ или милость у вельможъ?

——

Вельможи столь счастливы, что въ продолженіи всей своей жизни не испытываютъ даже непріятности сожалть о потер самыхъ лучшихъ своихъ слугъ или личностей, знаменитыхъ въ своемъ род, изъ которыхъ они извлекли очень много удовольствія и пользы {Лабрюйеръ длаетъ тутъ намекъ на образъ дйствія придворныхъ посл смерти Лувуа, знаменитаго министра Людовика XIV.}. Посл смерти этихъ единственныхъ въ своемъ род и невознаградимыхъ людей льстецы первымъ дломъ начинаютъ выставлять ихъ слабыя стороны, отъ которыхъ, по ихъ мннію, свободны будутъ т, которые займутъ мсто умершихъ, льстецы увряютъ, что преемникъ, обладая всми способностями и свдніями предшественника, не иметъ его недостатковъ. Подобными рчами обыкновенно утшаютъ государей въ потер великаго и превосходнаго человка, котораго замняетъ посредственность.

Вельможи пренебрегаютъ людьми ума, которые кром ума не имютъ ничего, люди ума презираютъ вельможъ, у которыхъ ничего нтъ кром величія, добродтельные люди жалютъ тхъ и другихъ, если у нихъ кром величія или ума нтъ никакой добродтели. Когда я, съ одной стороны, вижу при вельможахъ, за ихъ столомъ, а иной разъ и въ дружб съ ними, смтливыхъ и заискивающихъ интригановъ, опасныхъ и вредныхъ авантюристовъ, когда я, съ другой стороны, разсуждаю, какъ трудно сблизиться съ вельможами человку съ заслугами, то я всегда расположенъ думать, что злыхъ людей терпятъ изъ-за матеріальнаго интереса или что на добродтельныхъ людей смотрятъ, какъ на безполезныхъ, я нахожу боле для себя выгоднымъ утвердиться въ той мысли, что величіе и разборчивость — дв вещи совершенно различныя, а любовь къ добродтели и къ людямъ добродтельнымъ тоже вещь совершенно особаго рода.

——

Люцилію пріятне всю жизнь добиваться, чтобы его терпли нкоторые вельможи, чмъ жить въ дружескихъ отношеніяхъ съ равными себ.

Правило смотрть боле на знатныхъ, чмъ на себя, должно имть исключенія, чтобы исполнять его на практик, иной разъ нуженъ необыкновенный талантъ.

——

Какою неизлчимою болзнью страдаетъ Теофилъ? Она у него тянется уже лтъ тридцать, а онъ все не выздоравливаетъ. Онъ хотлъ, хочетъ и будетъ хотть управлять вельможами, одна смерть освободитъ его отъ этой жажды власти и вліянія надъ умами. Неужели онъ такъ усерденъ къ ближнему? или это привычка? а, можетъ быть, это излишнее самомнніе? Нтъ дворца, куда онъ не проникъ-бы, при этомъ онъ не остановится среди комнаты, а пройдетъ непремнно за портьеру или въ кабинетъ, кто хочетъ получить аудіенцію или представиться, тому приходится ждать, пока онъ не переговоритъ, а онъ говоритъ долго и подробно. Онъ проникаетъ въ семейную тайну, принимаетъ участіе во всемъ, что только случается печальнаго или выгоднаго, предупреждаетъ, предлагаетъ услуги, заране радуется успху, чтобы наполнить свое время и удовлетворить своему честолюбію, ему недостаточно заботы о десяти тысячахъ душъ, за которыя онъ отвчаетъ передъ Богомъ, какъ за свою собственную, онъ охотне принимаетъ на себя роль, которая ему вовсе не подходитъ, добиваясь боле высокаго ранга и большаго почета: онъ выслушиваетъ и бдительно смотритъ за всмъ, что только служитъ пищею для его ума, склоннаго къ интригамъ, посредничеству и разнымъ уловкамъ, едва вельможа высадился на берегъ, какъ онъ ужъ хватается за него и хочетъ забрать въ свои руки, не усплъ онъ еще привести въ исполненіе своихъ намреній, какъ вс говорятъ ужъ, что онъ имъ управляетъ {Ключи называютъ здсь аббата де-Рокета, епископа Отюнскаго, который, при прибытіи Іакова II во Францію, употреблялъ вс усилія, чтобы по. пасть въ милость къ послднему.}.

——

Холодный пріемъ или невжливость со стороны тхъ, которые стоятъ выше насъ, внушаютъ намъ ненависть къ нимъ, но привтствіе или улыбка примиряютъ насъ съ ними.

——

Иныхъ гордыхъ людей смиряетъ и укрощаетъ возвышеніе ихъ соперниковъ, попадая въ немилость, они доходятъ до того, что привтствуютъ послднихъ, но время, сглаживающее постепенно вс вещи, возвращаетъ ихъ въ конц концовъ въ прежнее, естественное для нихъ положеніе.

——

Презрніе вельможъ къ народу длаетъ ихъ равнодушными къ лести и похваламъ со стороны послдняго и умряетъ ихъ тщеславіе, точно такъ-же и государи, безъ конца и безъ отдыха расхваливаемые вельможами и придворными, были-бы боле тщеславны, еслибы больше цнили тхъ, кто ихъ хвалитъ.

——

Вельможа однихъ себя cчитаютъ совершенными, едва допуская въ другихъ людяхъ прямоту ума, ловкость, деликатность и присвоивая себ эти богатые таланты, какъ вещь, которою они обязаны своему знатному происхожденію, однако-же, они грубо ошибаются, питая себя столь ложными предубжденіями. Все, что только было когда-либо хорошо придумано, хорошо сказано, хорошо написано, а, пожалуй, и все, что было наиболе деликатнаго, дошло до насъ далеко не отъ нихъ, у нихъ большія помстья и длинный рядъ предковъ: этого никто не можетъ у нихъ оспаривать.

Есть-ли у васъ умъ, величіе, ловкость, вкусъ, разборчивость или только предубжденіе и лесть распространяетъ смло молву о вашихъ заслугахъ? Он для меня подозрительны, я отказываюсь врить. Не могу-же я ослпить себя видомъ той способности и высоты вашего ума, которая ставитъ васъ выше всего, что сдлано, сказано или написано, длаетъ васъ равнодушнымъ къ похваламъ и не дозволяетъ исторгнуть изъ васъ хоть какое-нибудь одобреніе кому-нибудь! Изъ всего этого я скоре заключаю, что вы обладаете милостями, всомъ и большими богатствами. Да и какъ опредлить, что такое вы, Телефонъ? Къ вамъ, какъ къ огню, можно подойти только на извстное разстояніе, а чтобы составить о васъ здравое и основательное сужденіе, нужно былобы взять васъ въ руки, развернуть вашъ внутренній міръ и поставить васъ на очную ставку съ людьми, подобными вамъ. Вашего довреннаго человка, большого вашего пріятеля, съ которымъ вы совтуетесь, покидая для него Сократа и Аристида, съ которымъ вы сметесь, который смется громче васъ, однимъ словомъ, Дава, я отлично знаю, но достаточно-ли этого, чтобы и васъ хорошо знать?

——

Иные, если-бы могли узнать своихъ подчиненныхъ и самихъ себя, то стыдились-бы угнетать ихъ.

——

Превосходныхъ ораторовъ мало, но много-ли людей, способныхъ слушать ихъ? Хорошихъ писателей недостаточно, но гд люди, умющіе читать? Точно также постоянно раздается жалобы на малочисленность лицъ, способныхъ совтовать королямъ и помогать имъ въ управленіи длами, но если-бы, наконецъ, народилось много такихъ ловкихъ и разумныхъ людей, еслибы они дйствовали сообразно съ своими взглядами и свдніями, столько-ли любили-бы ихъ и цнили, сколько они заслуживаютъ? Получили-ли бы они похвалу за то, что думаютъ и что длаютъ для отечества? Такіе люди есть, ихъ достаточно, но если они падаютъ, ихъ осуждаютъ, если они успваютъ, имъ завидуютъ. Нечего бояться высказывать порицаніе народу тамъ, гд было-бы смшно извинить, но его неудовольствіе и зависть вельможи и могущественные люди считаютъ неизбжными, а это незамтно доводитъ ихъ до того, что они ставятъ его ни во что, пренебрегаютъ его голосомъ во всхъ своихъ предпріятіяхъ, такъ что это длается даже правиломъ политики.

Мелкіе люди ненавидятъ другъ друга въ томъ случа, если вредятъ другъ другу. Вельможъ ненавидятъ мелкіе люди за то зло, которое т причиняютъ имъ, и за то, что они лишены всего того добра, котораго т не длаютъ, вельможи отвтственны въ глазахъ мелкихъ людей или, по крайней мр, кажутся отвтственными за низкое положеніе, бдность и злополучіе послднихъ.

——

‘Ужъ слишкомъ много и того, что мы имемъ одинаковую съ на родомъ религію и поклоняемся одному и тому-же Богу, что за охота называться еще (Петрами, Иванами, Яковами, какъ какой-нибудь купецъ или рабочій! Постараемся не имть ничего общаго съ толпой, будемъ твердо держаться тхъ различій, которыя отдляютъ насъ отъ нея: пусть она беретъ себ имена двнадцати апостоловъ, ихъ учениковъ, первыхъ мучениковъ (по человку глядя и патронъ его!), пусть тамъ съ удовольствіемъ встрчаютъ тотъ особый день, когда каждый празднуетъ свой праздникъ! У насъ особые великіе люди, мы станемъ брать свтскія имена: станемъ нарекать при крещеніи имена Ганнибала, Цезаря, Помпея: это были великіе люди, назовемъ сына Лукреціемъ: это былъ знаменитый римлянинъ, возьмемъ имена Рено, Рожера, д’Оливье, Танкреда: это были паладины, ни въ одномъ роман нтъ боле чудеснаго героя, возьмемъ имена Гектора, Ахилла, Геркулеса: все это полубоги, даже имена Феба и Діаны, а кто помшаетъ намъ взять имя Юпитера или Меркурія, Венеры или Адониса?’

——

Вельможи пренебрегаютъ всякими знаніями, но не только въ интересахъ государей и общественныхъ длъ, но и въ ихъ собственныхъ интересахъ, я долженъ сказать, что они не имютъ экономіи и знаній, необходимыхъ отцу семейства, даже хвалятся этимъ незнаніемъ, позволяютъ интендантамъ обирать себя и распоряжаться собою, довольствуются тмъ, что они знатоки вина и ‘Реймскихъ косогоровъ’ {Буало такъ осмиваетъ трехъ знатныхъ вельможъ, которые никакъ не могли согласиться въ оцнк винъ, получаемыхъ съ косогоровъ въ окрестностяхъ Реймса, и сами были прозваны ‘косогорами’.}, ходятъ къ Тайс и Фрин, толкуютъ о своей свор, ‘старинной свор’, о томъ, сколько почтовыхъ станцій отъ Парижа до Безансова или Филисбурга. Между тмъ граждане изучаютъ внутреннюю и вншнюю жизнь королевства, знакомятся съ управленіемъ, длаются тонкими политиками, знаютъ вс сильныя и слабыя стороны государства, заботятся о полученіи лучшаго мста, получаютъ мсто, возвышаются, становятся могущественными, облегчаютъ общественныя заботы государя: а вельможи, которые прежде презирали ихъ, начинаютъ почитать, считая за счастье сдлаться ихъ зятьями.

——

Когда я сравниваю два совершенно противоположныя положенія людей, именно вельможъ съ народомъ, то послдній кажется мн довольнымъ, хотя иметъ только необходимое, а первые — бдными и нспокойными при всемъ своемъ излишк. Человкъ изъ среды народа не съумлъ-бы сдлать никакого зла, вельможа не хочетъ длать никакого добра и способенъ причинить большія бдствія, первый развивается и упражняется только на вещахъ полезныхъ, второй кром того и на гибельныхъ, въ первомъ простодушно обнаруживается грубость и откровенность, во второмъ скрываются злые и испорченные задатки подъ корою вжливости, народъ не иметъ почти ума, вельможи не имютъ души, у того хорошее основаніе и нтъ вншняго лоска, у этихъ только вншность и блестящая поверхность. Если нужно сдлать выборъ, я не стану колебаться — я хочу принадлежать къ народу.

——

Какъ-бы глубоко вельможи ни знали придворную жизнь, какое-бы искусство ни употребляли, чтобы казаться тмъ, чего нтъ на самомъ дл, и не казаться тмъ, что есть, они не могутъ все-таки скрыть своей злобности, склонности посмяться на счетъ другого, поднять на смхъ то, въ чемъ нтъ ничего смшного, эти таланты открываются въ нихъ съ перваго-же взгляда, они кажутся удивительными только тогда, когда приходится одурачивать человка, который и безъ того глупъ, но зато они способны лишить себя всего удовольствія, которое можно извлечь отъ умнаго человка: послдній, еслибы опасный характеръ придворныхъ не обязывалъ его къ самой большой осторожности, съумлбы на тысячу ладовъ развернуть свой умъ, къ великому удовольствію придворныхъ. Но умный человкъ противополагаетъ имъ свой серьезный характеръ, ограждая имъ самого себя, и онъ это длаетъ такъ хорошо, что насмшники съ своими дурными намреніями никакъ не найдутъ случая посмяться на его счетъ.

——

Вслдствіе изобилія жизненныхъ благъ и спокойствія среди большого благополучія, принцы находятъ удовольствіе въ томъ, чтобы посмяться надъ карликами, обезьяной или дуракомъ, надъ какой-нибудь сказкой, люди-же мене счастливые смются не иначе, какъ при подходящемъ случа.

——

Вельможа любятъ шампанское, гнушается бри: онъ пьетъ лучшее вино, чмъ народъ. Вотъ и вся та разница между знатнымъ вельможей и содержателемъ таверны, которую допускаетъ ихъ бранничанье, уравнивающее самыя неравномрныя положенія людей.

——

Съ перваго разу кажется, что нсколько стснять другихъ входитъ въ кругъ удовольствій принцевъ. Но нтъ, принцы походятъ на остальныхъ людей: они тоже заботятся о самихъ себ, слдуютъ своему вкусу, своимъ страстямъ, ищутъ себ удобства,— все это вполн естественно.

——

Иной разъ кажется, что главный результатъ знакомства съ должностными или могущественными людьми заключается въ томъ, что они ставятъ тмъ, кто зависитъ отъ нихъ по обстоятельствамъ своего дла, всякія помхи, какихъ только боятся послдніе.

——

Если вельможа достигъ извстной степени счастья сравнительно съ прочими людьми — я разумю счастье имть возможность и случай доставлять другимъ удовольствіе — то, кажется, онъ обязанъ пользоваться имъ, если такой случай благопріятенъ добродтельному человку, то вельможа долженъ принять мры, какъ-бы не упустить его, но такъ какъ такое дло всегда право, то онъ долженъ предупредить хлопоты и повидаться съ подобнымъ человкомъ хоть-бы для того только, чтобы получить благодарность, если дло неважное, то онъ не долженъ придавать ему значенія въ глазахъ послдняго, если-же онъ откажетъ ему въ дл, то мн жаль ихъ обоихъ.

——

Иные люди какъ-бы родились недоступными: это т, въ которыхъ другіе имютъ нужду или отъ которыхъ зависятъ. Они постоянно на ногахъ, подвижны какъ ртуть, юлятъ, жестикулируютъ, кричатъ, хлопочутъ, они похожи на т картонныя фигуры которыя выставляются на народныхъ празднествахъ, они выбрасываютъ пламя, гремятъ, мечутъ молніи: къ нимъ никто не подходить. Передъ тмъ, какъ потухнуть, они падаютъ и, вслдствіе паденія, становятся доступными, но тогда они безполезны.

——

Если швейцаръ, камердинеръ, вообще ливрейный слуга не стоятъ умомъ выше своего положенія, то они о самихъ себ судятъ не по своему первоначальному, низкому положенію, а по степени возвышенія и благосостоянія тхъ, которымъ они служатъ, поэтому всхъ безразлично, кто входитъ у нихъ въ дверь и поднимается по лстниц, ставятъ ниже себя и своихъ господъ. Правду говорятъ, что приходится терпть не только отъ вельможъ, но и отъ того, что имъ принадлежитъ.

——

Человкъ, занимающій должность, долженъ любить своего государя, жену, дтей, а посл нихъ людей умныхъ, послднихъ онъ долженъ привлекать къ себ, запасаться ими такъ, чтобы никогда не было въ нихъ недостатка. Онъ столько получаетъ отъ нихъ помощи и услугъ, что не съумлъ-бы заплатить за нихъ не только пенсіями и благодяніями, но даже дружбою и ласками. Сколько они опровергаютъ дурныхъ слуховъ! Сколько исторій обращаютъ въ басню и выдумку! Они умютъ оправдать дурной исходъ хорошими намреніями, доказать доброкачественность плана и справедливость мръ удачею исполненія, возстать противъ злобы и зависти и приписать хорошимъ предпріятіямъ еще лучшіе мотивы, дать дурнымъ признакамъ благопріятное объясненіе, отвратить небольшіе промахи, выставить только добродтели, показавъ ихъ во всемъ свт, подмтить въ тысяч случаевъ выгодные факты и подробности, обратить насмшки и издвательство противъ тхъ, кто осмлился-бы сомнваться, предупредить непріятные факты. Я знаю, что у вельможъ принято за правило давать волю толкамъ и все-таки продолжать дйствовать, но мн извстно и то, что въ иныхъ случаяхъ предоставленіе, свободы разнымъ толкамъ мшаетъ имъ дйствовать.

——

Понять заслугу и, разъ она замчена, отнестись къ ней должнымъ образомъ — вотъ два шага, которые тотчасъ-же нужно сдлать, большая часть вельможъ неспособны на это.

——

Ты — важное лицо, ты — могущественъ, но этого не достаточно. Сдлай такъ, чтобы я цнилъ тебя, чтобы для меня было горемъ лишиться твоихъ милостей или не быть въ состояніи получить ихъ.

——

Вы говорите о вельмож или о человк, занимающемъ важное мсто, что онъ предупредителенъ, услужливъ, что онъ радъ доставить всякому удовольствіе, вы это подтверждаете длиннымъ перечнемъ всего того, что онъ сдлалъ въ дл, въ которомъ вы заинтересованы. Я понимаю: васъ предупреждаютъ въ хлопотахъ, значитъ, вы пользуетесь всомъ, знакомы съ министромъ, въ хорошихъ отношеніяхъ съ властями. А можетъ быть, васъ какъ-нибудь иначе надо понимать?

Иной говоритъ вамъ: ‘Мн жаль такого-то: онъ возмечталъ о себ со времени своего возвышенія, презираетъ и не хочетъ знать меня’. А вы ему отвчаете: ‘Я, напротивъ, не имю повода жаловаться на него, я очень доволенъ имъ, мн кажется даже, что онъ достаточно вжливъ’. Я понимаю, что вы хотите этимъ сказать: вамъ хочется, чтобы вс знали, что человкъ, занимающій высокое мсто, внимателенъ къ вамъ, что онъ отличаетъ васъ въ передней отъ тысячи честныхъ людей, отвращая отъ нихъ свои взоры изъ опасенія, какъ-бы не попасть въ непріятную обязанность отвтить на ихъ привтствіе или улыбнуться имъ.

Употребляя слова: ‘Я доволенъ такимъ-то вельможей’, мы несомннно хотимъ тонко выразить, что мы довольны самими собою, довольны всмъ тмъ добромъ, которое онъ сдлалъ для насъ, а также и тмъ, котораго онъ не думалъ длать.

Вельможъ хвалятъ для того, чтобы показать, что ихъ видятъ вблизи, а рдко изъ уваженія или благодарности, иной и не знаетъ того, кого хвалитъ, тщеславіе и легкомысліе иной разъ берутъ верхъ надъ чувствомъ злобы: люди не довольны вельможами, а все-таки хвалятъ ихъ.

——

Опасно запутаться въ подозрительномъ дл, еще опасне быть въ немъ соучастникомъ вельможи, онъ выпутается и оставитъ васъ расплачиваться вдвойн, за него и за себя.

——

Государю не хватило-бы всего имущества, чтобы расплатиться за низкое угодничество, если цнить его по тмъ усиліямъ, которыя употребилъ тотъ, кого пришлось-бы вознаграждать, точно такъ-же ему не хватило-бы всего его могущества, чтобы наказать низкаго угодника, если онъ соразмряетъ наказаніе съ виною.

——

Дворянство подвергаетъ опасности свою жизнь, сражаясь за благо государства и за славу государя, судейское сословіе снимаетъ съ государя часть заботъ по поводу производства правосудія въ народ. Это очень возвышенные роды дятельности и удивительно полезные: люди почти неспособны на что-нибудь боле великое. Удивляюсь посл этого, откуда берутъ судьи и воины поводы презирать другъ друга.

——

Если правда, что вельможа, подвергая опасности жизнь, предназначенную для смха, удовольствія и изобилія, больше подвергается случайностямъ судьбы, чмъ частный человкъ, рискующій своею жалкою жизнью, то нужно также признаться, что онъ получаетъ совершенно особое возмездіе за это, именно славу и высокую репутацію, а солдатъ не чувствуетъ, чтобы онъ былъ извстенъ всмъ, умираетъ въ неизвстности, среди толпы, правда, онъ и жилъ-бы въ неизвстности, но все-таки онъ жилъ-бы. Подобная неизвстность служитъ однимъ изъ источниковъ недостатка мужества въ людяхъ низкаго и рабскаго состоянія. Т, напротивъ, которыхъ высокое происхожденіе выдляетъ изъ народа и выставляетъ на глаза людей, подвергающихъ ихъ осужденію или осыпающихъ похвалами, способны съ помощью усилій измнить свой характеръ, если онъ не ведетъ ихъ къ добродтели, а то расположеніе ума и сердца, которое переходитъ отъ предковъ черезъ отцовъ къ потомкамъ, и есть храбрость, столь свойственная лицамъ благороднаго происхожденія, въ немъ, пожалуй, заключается и самое благородство.

——

Если вы забросите меня въ кучу войскъ, какъ простого солдата, я — Терситъ, если вы поставите меня во глав арміи, за которую я долженъ отвчать передъ цлой Европой, я — Ахиллъ.

——

Государи, безъ всякихъ особыхъ наукъ или правилъ, получаютъ вкусъ къ сравненію, они родились и воспитались среди и даже какъ-бы въ центр, самыхъ лучшихъ вещей, съ которыми они и сравниваютъ все, что читаютъ, видятъ и слышать. Все, что слишкомъ далеко отъ Люлли, Расина и Лебрюна, подвергается осужденію.

——

Говорить молодымъ принцамъ только о забот поддерживать санъ — излишняя предосторожность, коль скоро весь дворъ считаетъ своею обязанностью и закономъ вжливости почитать ихъ, коль скоро они скоре могутъ смшать въ кучу всхъ людей и безразлично относиться къ разнымъ положеніямъ и титуламъ, чмъ забыть хоть одинъ изъ знаковъ уваженія, которые вс обязаны имъ оказывать въ силу ихъ рожденія. У нихъ есть природная гордость, которая обнаруживается въ надлежащихъ случаяхъ, имъ нужны только такіе уроки, которые научили-бы управлять ею, внушили-бы имъ доброту, честность, разборчивость.

——

Со стороны человка, занимающаго высокое положеніе, былобы чистымъ лицемріемъ не занимать съ перваго-же разу мста, соотвтственнаго его сану, которое ему принадлежитъ по праву и которое вс уступаютъ. Ему ничего не стоитъ выказать себя скромнымъ, вмшаться въ толпу, которая раздается передъ нимъ, занять послднее мсто въ собраніи, чтобы вс видли его тамъ и хлопотали пересадить. Скромность горче отзывается на людяхъ обыкновеннаго положенія: если они бросаются въ толпу, ихъ готовы раздавить, если они выбираютъ неудобное мсто, то на немъ приходится и оставаться.

——

Аристархъ {Говорятъ, что это относится къ первому президенту Гарлея, который получивъ въ наслдство 25,000 ливровъ, нарочно переселился въ Фонтенбло, чтобы на глазахъ всего двора раздавать бднымъ пособія.} отправляется на площадь въ сопровожденіи герольда и барабана. Барабанъ бьетъ, все населеніе сбгается. Герольдъ говоритъ: ‘Слушайте, слушайте! Молчаніе, молчаніе! Аристархъ, присутствующій здсь, завтра долженъ сдлать доброе дло’…

Я скажу ему прямо безъ прикрасъ: если онъ хочетъ длать добро лучше другихъ, то пусть длаетъ такъ, чтобы я не зналъ, что онъ длаетъ добро, или, по крайней мр, не подозрвалъ, что онъ меня извстилъ объ этомъ.

——

Самыя лучшія дйствія измняются и теряютъ силу вслдствіе того способа, которымъ они совершаются, а иногда даже’ заставляютъ усомниться въ хорошихъ намреніяхъ. Кто покровительствуетъ добродтели или хвалитъ ее ради добродтели, кто исправляетъ или порицаетъ порокъ ради уничтоженія самаго порока, тотъ поступаетъ просто, естественно, безъ всякой уловки, безъ всякой странности, безъ чванства и притворства, онъ не употребляетъ важныхъ и поучительныхъ выраженій, а тмъ боле колкихъ и насмшливыхъ, никогда не разыгриваетъ сцены передъ публикой: онъ даетъ хорошій примръ и исполняетъ свою обязанность, онъ не даетъ никакого матеріала ни для толковъ женщинъ при визитахъ, ни для кабинетной бесды, ни для собирателей новостей, не даетъ пріятному человку матеріала для прекраснаго разсказа. При такихъ условіяхъ, правда, нсколько мене знаютъ о добр, которое онъ только что сдлалъ, но онъ все-таки сдлалъ его, а чего-же ему больше желать?

——

Вельможи, должно быть, не любятъ первыхъ временъ, они для нихъ неблагопріятны, имъ горько видть, какъ вс мы происходимъ отъ брата и сестры. Люди составляютъ вмст одну семью, между ними бываетъ только большая или меньшая степень родства.

——

Теогнисъ изысканъ въ своемъ костюм и выходитъ изъ дому разукрашеннымъ, какъ женщина, онъ не усплъ еще выйти изъ дому, какъ наладилъ уже на извстный манеръ свои глаза и лицо, чтобы все было готовымъ, когда онъ покажется въ публик, чтобы и прохожіе находили его граціознымъ, улыбающимся, чтобы ничего не ускользнуло отъ вниманія. Если идетъ онъ по зал, то поворачивается и направо, гд собрался большой свтъ, и налво, гд никого нтъ, здоровается съ тми, кто есть на лицо, и съ тми, кого нтъ, обнимаетъ перваго попавшагося подъ руку человка, прижимаетъ голову ему къ груди, а потомъ спрашиваетъ, кого это онъ обнялъ. Кто-то иметъ нужду въ немъ по поводу какого-то неважнаго дла, находитъ его и излагаетъ свою просьбу, Теогнисъ благосклонно выслушиваетъ, приходитъ въ восхищеніе, что пригодился на что-нибудь, клянется, что разыщетъ, во что-бы то ни стало, случай оказать услугу, а такъ какъ тотъ настаиваетъ на своемъ дл, то Теогнисъ заявляетъ, что не можетъ ничего сдлать, тотъ проситъ войти въ его положеніе, проситъ быть судьею… Наконецъ, кліентъ уходитъ, провожаемый, обласканный, смущенный и почти довольный, что получилъ отказъ.

——

Тотъ очень дурного мннія о людяхъ, а все-таки хорошо ихъ знаетъ, кто, занимая важный постъ, думаетъ произвести на нихъ впечатлніе заученною любезностью, продолжительными, но безплодными объятіями.

——

Памфилъ разговариваетъ только съ тми людьми, которыхъ встрчаетъ въ залахъ или при двор, если судить по его важности и возвышенію голоса, то можно сказать, что онъ принимаетъ ихъ, даетъ аудіенцію и отпускаетъ, онъ употребляетъ выраженія вжливыя и, вмст съ тмъ, кичливыя, выказываетъ безъ всякаго разбора высокомрную учтивость и ложное величіе, которое унижаетъ его и ставитъ въ сильное затрудненіе друзей его и людей, не желающихъ презирать его.

——

Памфилъ полонъ самомннія, не теряетъ никогда себя изъ виду, только и думаетъ о своемъ величіи, о своихъ связяхъ, о своей должности и званіи, онъ собираетъ, такъ сказать, вс свои преимущества и облекается въ нихъ, чтобы придать себ всу, говоритъ постоянно о своемъ орден, о своей голубой лент, и выставляетъ и прячетъ ее изъ тщеславія, Памфилъ, однимъ словомъ, хочетъ быть вельможей, считаетъ себя имъ, но онъ не вельможа, а состоитъ при вельмож. Если онъ иной разъ улыбается человку низшаго сословія или человку ума, то онъ такъ удачно выбираетъ для этого время, что его никто не можетъ застать на этомъ, онъ покраснлъ-бы, еслибы, къ несчастью, застали егова малйшемъ проявленіи фамиліарности въ отношеніи къ человку, который не богатъ, не могущественъ, не состоитъ ни другомъ министра, ни его родней, ни слугою, онъ строгъ и неумолимъ ко всмъ, кто не составилъ еще своего благосостоянія: замчая васъ въ галлере, бжитъ прочь отъ васъ, а если на другой день находитъ васъ въ не столь публичномъ мст или, хотя и въ публичномъ, но въ обществ вельможи, то беретъ на себя мужество, подходитъ къ вамъ и говоритъ: ‘Вы вчера не показали вида, что замтили насъ’. То онъ грубо покидаетъ васъ, чтобы присоединиться къ знатному вельмож или важному чиновнику, то, находя ихъ въ бесд съ вами, перебиваетъ васъ и уводитъ, вы подходите къ нему во второй разъ, онъ не останавливается, заставляетъ васъ идти за нимъ, говоритъ съ вами такъ громко, что получается сцена для проходящихъ мимо. Такимъ образомъ, Памфилы всегда какъ будто представляютъ въ театр, они пропитаны ложью и ничего такъ не боятся, какъ быть естественными, это настоящіе персонажи изъ комедіи, настоящіе Флоридоры и Мондорисы.

Но еще не все сказано о Памфилахъ. Они униженны и робки передъ принцами и министрами, но полны высокомрія и самоувренности въ отношеніи къ людямъ, обладающимъ только добродтелью, нмы и застнчивы съ учеными, живы, смлы и ршительны съ людьми, ничего не знающими, съ приказнымъ человкомъ говорятъ о войн, съ финансистомъ о политик, передъ женщинами выказываютъ знаніе исторіи, съ докторомъ оказываются поэтами, съ поэтомъ геометрами, правилами они не обременяютъ себя, а еще мене принципами, живутъ на авось, гонимые и увлекаемые втромъ, несущимъ всякія милости, и приманкою богатствъ, у нихъ нтъ своего собственнаго мннія, они его заимствуютъ по мр нужды, но заимствуютъ не отъ умнаго, способнаго или добродтельнаго человка, а отъ человка, который въ мод.

Мы чувствуемъ къ вельможамъ и людямъ, занимающимъ высокое мсто, ту безплодную зависть и ту безсильную ненависть, которая не вознаграждаетъ насъ за ихъ блескъ и возвышеніе, но только къ нашей собственной нищет прибавляетъ невыносимое бремя счастья другихъ. Что длать противъ столь застарлой и заразительной болзни души? Будемъ довольны малымъ,— если возможно, еще меньшимъ, чмъ имемъ, съумемъ при случа перенести потерю! Это лкарство очень дйствительное, я готовъ его испробовать, тогда я не стану бояться швейцара или сгибаться передъ канцелярскимъ служителемъ, меня не станетъ оттснять къ двери безчисленная толпа кліентовъ или придворныхъ, которыми домъ министра наполняется по нскольку разъ въ день, не стану томиться въ его пріемной зал, просить у него, трепеща и запинаясь, по справедливому длу, испытывать его важность, колкій смхъ и лаконизмъ, тогда я не стану ни ненавидть его, ни завидовать ему, онъ ко мн не обращается съ просьбой, и я къ нему не обращаюсь: мы равны, только, можетъ быть, онъ не спокоенъ, а я спокоенъ.

——

Если вельможи имютъ случаи длать намъ добро, они рдко ими пользуются, а если они желаютъ намъ сдлать зло, то не всегда находятъ случай, такимъ образомъ легко обмануться тому, кто вруетъ въ нихъ, если эта вра основана на надежд или на страх, иной разъ долгая жизнь уже успетъ окончиться, прежде чмъ успешь получить отъ нихъ какую-нибудь услугу или будешь обязанъ имъ своимъ благополучіемъ или злополучіемъ. Мы обязаны почитать ихъ, потому что они — вельможи, а мы — люди мелкіе и потому что есть другіе люди, боле мелкіе, чмъ мы, которые насъ почитаютъ.

——

При двор, въ город, повсюду т-же страсти, т-же сладости, т-же ничтожности, т-же искаженія въ ум, т-же ссоры въ семействахъ и между близкими, та-же зависть и антипатія, всюду есть снохи и свекрови, мужья и жены, разводы, разлады, непрочное примиреніе, всюду дурныя настроенія, гнвъ, партійность, доносы, злые толки, у кого хорошіе глаза, тотъ безъ труда увидитъ, что маленькій городокъ, улица Сенъ-Дени какъ будто перенесены въ В. и Ф. {Версаль и Фонтенбло.}. Здсь только ненавидятъ другъ друга съ большею гордостью и высокомріемъ, а, пожалуй, и съ большимъ достоинствомъ, вредятъ другъ другу съ большею ловкостью и тонкостью, гнвъ боле краснорчивъ, обиды наносятъ другъ другу съ большею вжливостью и въ лучшихъ выраженіяхъ: стараются не испортить изящности языка, а только обидть человка или унизить его репутацію, порокъ тутъ всегда иметъ благовидную вншность, но основаніе у него, снова повторяю, то-же самое, какое бываетъ въ самыхъ низкихъ состояніяхъ, тутъ можно найти все низкое, все недостойное, всякую слабость: эти люди, столь великіе по рожденію, по милости, которою пользуются, или по званію, эти столь храбрыя и столь способныя души, эти столь вжливыя и умныя женщины презираютъ народъ, но они сами — тотъ-же народъ.

Кто говоритъ о народ, тотъ говоритъ о многомъ, это — обширное понятіе: оно удивительно много обнимаетъ и удивительно широко простирается, есть народъ, противоположный вельможамъ, это чернь и толпа, есть народъ, который можно противополагать мудрецамъ людямъ способнымъ или добродтельнымъ, въ этомъ смысл и вельможи являются какъ-бы мелкими людьми.

Вельможи управляются чувствомъ, это праздныя души, на которыхъ все производитъ, на первыхъ порахъ, живое впечатлніе. Случится что-нибудь или встртятся съ чмъ-нибудь, и вотъ начинаютъ ежеминутно говорить объ этомъ, но скоро перестаютъ говорить и все забываютъ, будь это дйствіе, поведеніе, произведеніе чье-нибудь, происшествіе. Не требуйте отъ нихъ ни исправленія, ни предусмотрительности, ни размышленія, ни признательности, ни вознагражденія.

——

Люди доходятъ до противоположныхъ крайностей въ отношеніи къ нкоторымъ личностямъ. Посл ихъ смерти, по рукамъ народа ходитъ сатира, между тмъ какъ своды храмовъ оглашаются похвальными словами въ ихъ память. Иной разъ они не заслуживаютъ ни пасквилей, ни надгробныхъ рчей, а иной разъ стоятъ того и другого.

Нужно помолчать по отношенію къ могущественнымъ людямъ. Если говорить хорошо о нихъ, то это почти всегда отзывается лестью, отзываться дурно, пока они живы, опасно, а когда умрутъ, низко.

О корол или о государств.

Когда кто разсматриваетъ безъ предубжденія къ своей стран вс формы правленія, то обыкновенно не знаетъ, какой держаться: во всхъ есть дурныя и хорошія стороны. Самый основательный и самый врный исходъ это считать ту форму наилучшею, подъ которою мы родились, и подчиняться ей.

——

Чтобы быть тиранномъ, не нужно ни искусства, ни знанія, политика, состоящая только въ пролитіи крови,— очень ограниченная политика, не заключающая въ себ никакой утонченности, она внушаетъ убивать тхъ, чья жизнь служитъ препятствіемъ нашему честолюбію, человкъ, жестокій отъ природы, длаетъ это безъ труда, это самое ужасное и самое грубое средство держаться на мст или даже усиливаться.

——

Предоставлять народу засыпать среди празднествъ и зрлищъ, въ роскоши и пышности, въ удовольствіяхъ, тщеславіи и изнженности, давать ему волю наполнять жизнь пустяками и наслаждаться бездлицами — это надежная и издавна принятая политика въ государствахъ. Какіе большіе шаги сдланы къ деспотизму съ помощью такой снисходительности!

——

Въ деспотическомъ государств нтъ отечества: другія вещи замняютъ его — интересъ, слава, служба.

——

Когда хотятъ сдлать измненіе или нововведеніе въ государств, то принимаютъ въ разсчетъ не столько самыя вещи, сколько время. Бываютъ обстоятельства, когда хорошо чувствуютъ, что нельзя слишкомъ много покушаться противъ народа, но бываютъ и такія, когда ясно, что его можно не слишкомъ беречь. Сегодня вы можете отнять у этого города его вольности, права и привиллегіи, а завтра не думайте уже преобразовывать его знамена!

——

Когда народъ въ движеніи, то не знаютъ, какъ привести его въ покойное состояніе, а когда онъ миренъ, не знаютъ, какъ вывести его изъ покоя.

Иныя бдствія въ государств переносимы, потому что они предупреждаютъ или задерживаютъ еще большее зло. Но есть и такія, которыя оказываются бдствіями только по своему происхожденію, которыя, хотя произошли сначала отъ злоупотребленія или дурного обычая, все-таки мене опасны въ своихъ послдствіяхъ и на практик, чмъ иной законъ, боле справедливый, или обычай, боле основательный. Бываютъ бдствія, которыя можно исправить измненіемъ или нововведеніемъ, но они въ этомъ случа то-же есть зло и притомъ очень опасное. Иногда зло бываетъ скрыто, какъ грязь въ клоак, погребено подъ спудомъ, тайной, среди полнаго мрака, когда станешь въ немъ рыться, трогать его, оно распространяетъ ядъ и позоръ, самые умные люди сомнваются иной разъ, что лучше, знать его или игнорировать. Бываетъ и такъ, что въ государств терпится довольно большое зло, если оно отвращаетъ милліонъ меньшихъ золъ и неудобствъ, которыя иначе были-бы неизбжны и неизлчимы. Отъ иного зла стонетъ каждый частный человкъ и все-таки оно становится общественнымъ благомъ, хотя общество не что иное, какъ совокупность частныхъ людей. Есть зло личное, которое конкурируетъ съ благомъ и выгодами каждаго семейства. Бываетъ и такое зло, которое удручаетъ, разоряетъ или безчеститъ семейства, но иметъ цлью благо и охраненіе государственнаго механизма и управленія. Иное зло разрушаетъ государства, а на ихъ развалинахъ воздвигаетъ новыя. Люди видли, наконецъ, и такія бдствія, которыя подрывали основанія великихъ имперій и заставляли ихъ исчезнуть съ лица земли, чтобы тмъ самымъ видоизмнилась и обновилась поверхность вселенной.

——

Что за дло государству, что Эргастъ богатъ, что у него есть отличныя гончія собаки, что онъ создаетъ моды на тотъ или иной экипажъ или платье, что онъ изобилуетъ всмъ до излишка? Когда дло идетъ объ интерес и выгодахъ всего общества, разв принимаются въ разсчетъ интересы частнаго человка? Утшеніемъ для народовъ въ перенесеніи того, что немного тяжело для нихъ, служитъ сознаніе, что они облегчаютъ этимъ государя или обогащаютъ его одного, а не кого-нибудь другого, но они не считаютъ себя обязанными передъ Эргастомъ украшать его благосостояніе.

——

Война иметъ за собою большую древность, она была во вс вка, постоянно наполняла міръ вдовами и сиротами, лишала семейства наслдниковъ и губила по нскольку братьевъ въ одномъ и томъ-же сраженіи. Жаль мн тебя, молодой Сойекуръ! Жаль твою доблесть и стыдливость, твой умъ, зрлый, проницательный, возвышенный, общительный, я сожалю твою преждевременную смерть, которая соединила тебя съ твоимъ безтрепетнымъ братомъ и возвысила тебя при двор, гд ты только что показался. Какое прискорбное, хотя и обыкновенное несчастіе! Во вс времена люди изъ-за какого-нибудь клочка земли условливались грабить, сожигать, убивать, рзать другъ друга, а чтобы сдлать это боле искусно, съ большею несомннностью, они изобрли прекрасныя правила, которыя называютъ военнымъ искусствомъ, съ исполненіемъ этихъ правилъ они связали славу и самую прочную репутацію и съ тхъ поръ изъ вка въ вкъ превосходили другъ друга способами взаимнаго истребленія. Изъ несправедливости первыхъ людей, какъ своего единственнаго источника, произошла война, а также необходимость ставить себ начальниковъ, которые опредляли-бы права и притязанія, еслибы люди, довольствуясь своимъ, могли воздержаться отъ присвоенія себ имущества сосдей, то они всегда пользовались-бы миромъ и свободой.

——

Народъ, мирно живущій у своихъ очаговъ, среди своихъ родныхъ, среди большого города, гд нечего бояться за свое добро и за свою жизнь, жаждетъ огня и крови, занятъ войной, разрушеніемъ, пожарами, убійствами, недоволенъ, если арміи, ведущія кампанію, не встртятся съ нимъ, а разъ появились, недоволенъ, что не сражаются, если-же произошла стычка, недоволенъ, что не было кроваваго сраженія, и что легло на мст мене 10,000 людей. Онъ доходитъ часто до того, что изъ-за любви къ перемнамъ, изъ-за вкуса къ новизн или вещамъ необычнымъ, забываетъ самые дорогіе, свои интересы, покой и безопасность, иные согласились-бы видть во второй разъ непріятеля у воротъ Дижона или Корби, видть, какъ растягиваютъ цпи и строятъ баррикады, лишь-бы имть удовольствіе разсказать или узнать новость.

——

Демофилъ, сидя рядомъ со мною, плачется и восклицаетъ: ‘Все потеряно, государству конецъ или, по крайней мр, оно на краю гибели. Какъ сопротивляться столь сильному и всеобщему враждебному союзу? Какимъ образомъ можно было-бы, ужъ не говорю побдить, а только вынести нападеніе столь многочисленнаго и могущественнаго врага? Въ исторіи монархіи такихъ примровъ не было. Тутъ герой, Ахиллъ, и тотъ не устоялъ-бы. Сколько надлали грубыхъ ошибокъ!… Я хорошо понимаю, что говорю, я спеціалистъ по этой части, войну я видлъ, исторію много изучалъ’. Затмъ онъ говоритъ съ удивленіемъ объ Оливье Ледем и Жак Кёр {Оливье Леденъ, сынъ Фландрскаго крестьянина, бывшій сначала брадобремъ Людовика XI, а потомъ его первымъ министровъ, былъ повшенъ въ 1483 г. въ начал царствованія Карла VIII. Какъ Кёръ, богатый коммерсантъ, сдлался государственнымъ казначеемъ при Карл VII, которому онъ оказалъ большія услуги, но который, осыпавъ его сперва почестями, пожертвовалъ потомъ имъ въ угоду придворной партіи.}: ‘Вотъ ужъ люди! вотъ ужъ министры!’ восклицаетъ онъ.

Онъ разсказываетъ все самыя печальныя и самыя невыгодныя, какія только можно выдумать, новости: то отрядъ нашихъ солдатъ завлеченъ въ засаду и изрзанъ въ куски, то часть войска, запертая въ замк, безусловно сдалась непріятелю и вс перебиты, если вы скажете, что это ложный слухъ, что онъ вовсе не подтверждается, то онъ не станетъ васъ слушать, онъ прибавляетъ, что такой-то генералъ убитъ, и хотя на самомъ дл онъ получилъ только легкую рану, хотя вы увряете его въ этомъ, онъ все-таки оплакиваетъ его смерть, жалетъ его вдову, дтей, государство, самаго себя: онъ, по его словамъ, потерялъ въ немъ близкаго друга и хорошую протекцію. Онъ говоритъ, что нмецкая конница непобдима, блднетъ при одномъ имени императорскихъ кирасиръ. ‘Если нападутъ на эту крпость’, продолжаетъ онъ, ‘то придется снять осаду’.— ‘Придется остаться въ оборонительномъ положеніи и не давать битвы’, говоритъ онъ, немного спустя: ‘если дадутъ битву, то должны проиграть ее, а если проиграютъ, то непріятель сейчасъ же будетъ на границ’. Такъ какъ у Демофила непріятель летаетъ, то вотъ онъ уже въ центр королевства: Демофилъ слышитъ уже, какъ бьютъ въ набатъ по городамъ и кричатъ тревогу, онъ подумываетъ о своемъ имуществ и своихъ земляхъ, куда отправить ему деньги, мебель, семейство? куда ему бжать? въ Швейцарію или въ Венецію?

Но по другую руку рядомъ со мной сидитъ Базилидъ. Онъ сразу ставитъ на ноги армію въ 300,000 человкъ, не согласенъ убавить ни одной бригады.

Онъ иметъ списокъ эскадроновъ и баталіоновъ, генераловъ и офицеровъ, не забываетъ ни артиллеріи, ни обоза. Онъ ршительно располагаетъ вс эти войска: столько то посылаетъ въ Германію и во Фландрію, извстное число оставляетъ для Альпъ, немного мене для Пиренеевъ, остальное переправляетъ за море, онъ знаетъ маршрутъ этихъ армій, знаетъ, что он будутъ длать и чего не будутъ длать, вы, пожалуй, скажете, что онъ переговорилъ на ухо съ государемъ или вывдалъ тайну у министра. Если враги только что проиграли сраженіе, гд осталось на мст съ ихъ стороны около 9 или 10,000 человкъ, онъ насчитываетъ до 30.000 убитыхъ, не больше и не меньше, ибо его цифры всегда точны и несомннны, какъ у человка, получившаго самыя врныя свднія.

Если онъ узнаетъ утромъ, что мы потеряли плохо укрпленное мстечко, онъ не только посылаетъ извиненіе своимъ друзьямъ за вчерашнее приглашеніе ихъ къ себ на обдъ, но даже вовсе не обдаетъ въ этотъ день, если же ужинаетъ, то безъ аппетита. Если наши осадили очень сильную и правильно укрпленную крпость, снабженную състными припасами и оборонительными средствами, имющую хорошій гарнизонъ, стоящую подъ начальствомъ весьма мужественнаго человка, то онъ говоритъ, что городъ иметъ слабыя и плохо укрпленныя мста, что въ немъ нтъ пороху, что начальнику не достаетъ опытности, что городъ сдается на капитуляцію.

Въ другой разъ онъ прибгаетъ, весь запыхавшись, и, чуть переводя духъ, восклицаетъ: ‘Какая важная новость! Они разбиты на голову: генералъ, вс офицеры или, покрайней мр, большая часть, убиты, все погибло. Вотъ такъ пораженіе! Нужно согласиться, что мы очень счастливы’… Онъ садится, переводитъ духъ, разсказавши эту новость, но въ ней не достаетъ одного несомнннаго обстоятельства, именно того, что сраженія вовсе и не было…

Въ другой разъ онъ увряетъ, что такой-то государь отказывается отъ союза и покидаетъ своихъ сообщниковъ, а другой торомъ все дышало единствомъ Бога и отвращеніемъ къ идолопоклонству. Къ счастію, остались возл алтарей нкоторые слды богоблуженія мечети: три или четыре фонтана, служившіе для омовенія, и mirhab, часовня созерцанія: довольно большая нишь, означавшая во всхъ мечетяхъ ту сторону, гд находится Мекка: сюда должны были обращаться правоврные въ своихъ молитвахъ. Надобно видть, съ какою изящною роскошью украсила ее арабская фантазія! Вся она изъ самаго чистаго благо мрамора съ маленькими колонками, окруженными мозаикою изъ цвтныхъ кристалловъ, всюду разбросаны изрченія корана, буквы изъ золоченыхъ кристалловъ, и около всего этого вьются самыя роскошныя, самыя капризныя арабески.

Почти въ одно время съ мечетью, за пять миль отъ Кордовы, на берегу Гвадалквивира, выстроенъ былъ арабами дворецъ. По сказаніямъ арабскихъ историковъ, это было зданіе великолпія удивительнаго, съ 4,300 колоннами. Теперь отъ него не осталось ни малйшаго слда. Да и сама Кордова при мавританскомъ владычеств имла 200,000 домовъ, 90,000 дворцовъ и 900 бань: 12,000 деревень служили ей предмстьями. Теперь въ Кордов едва ли есть 30,000 жителей, городъ въ самомъ жалкомъ вид. Къ невжеству и фанатизму испанцевъ присоединилось еще и землетрясеніе, которое въ 1589 году разрушило большую часть города.

Гостинница, въ которой стою я, есть вмст и кофейная, хозяинъ-французъ, оставшійся въ Испаніи посл 1823 г. Ея мавританскій съ тонкими, изящными колоннами дворъ (patio), густо покрытый виноградомъ съ огромными темными кистями, даетъ днемъ самую отрадную прохладу, которую еще увеличиваетъ бьющій посереди фонтанъ, обсаженный криномъ, по вечерамъ эти великолпные цвты имютъ запахъ упоительный, страшно раздражающій нервы и воображеніе… Днемъ patio обыкновенно пустъ, вечеромъ наполняется женщинами и мужчинами, приходящими освжаться апельсиннымъ, слегка замороженнымъ сокомъ (naranjada). Я, по обыкновенію, гд можно, завтракаю и обдаю почти одними плодами, теперь время разнаго рода фигъ, дынь, гранатовъ, винограда, но., увы! здшніе плоды такъ сладки, что нтъ возможности ихъ сть, и я тоскую по арагонскимъ персикамъ. Жители Кордовы теперь заняты на дняхъ разстрляннымъ здсь атаманомъ разбойниковъ, и я по этому случаю наслышался много подробностей о разбойникахъ испанскихъ. Но объ этомъ классическомъ предмет я склоненъ сдлать то-же самое, онъ твердо вритъ, какъ и чернь, что третій умеръ, называетъ даже мсто, гд его похоронили, а когда его станутъ разубждать въ этихъ базарныхъ толкахъ, онъ предлагаетъ держать пари. Онъ узналъ изъ несомнннаго источника, что Т. К. Л. очень успшно ведетъ борьбу съ императоромъ, что султанъ ‘мощно’ вооружается, не хочетъ мира, что визирь его готовъ во второй разъ показаться у воротъ Вны, онъ хлопаетъ въ ладоши, трепещетъ отъ радости по поводу этого событія, нисколько въ немъ не сомнваясь ‘Тройной союзъ’ въ его глазахъ это Церберъ, а врагиэто чудовища, которыхъ надо избить, онъ только и толкуетъ о лаврахъ, пальмовыхъ втвяхъ, тріумфахъ и трофеяхъ. Въ дружеской бесд онъ постоянно употребляетъ такія выраженія: ‘Нашъ августйшій герой’, ‘Нашъ великій властелинъ’, ‘Нашъ непобдимый монархъ’. Его не заставить сказать попроще, напр.: ‘У короля много враговъ, они могущественны, объединены и ожесточены, но онъ ихъ побждалъ, надюсь, что и теперь будетъ въ состояніи побдить’. Подобный способъ выраженія, слишкомъ ршительный и увренный для Демофила, Базилиду кажется не достаточно пышнымъ, не достаточно преувеличеннымъ, у него другія мысли бродятъ въ голов: онъ изобртаетъ надписи на аркахъ и пирамидахъ, которыя должны украшать столицу въ день тріумфальнаго шествія а лишь только онъ услышитъ, что арміи стоять на виду другъ у друга или что крпость обложена осадою, онъ велитъ достать свой парадный костюмъ и вшаетъ его на виду, чтобы быть совершенно готовымъ для церемоніи въ кафедральномъ собор.

Если сущность дла, изъ-за котораго собираются въ город полномочные министры и представители коронъ и республикъ, возбуждаетъ продолжительныя и необычайныя пренія, только въ такомъ случа на дло употребляется больше времени, чмъ на размщеніе по чинамъ, выборы предсдателя и другія церемоніи, не говоря уже о предварительныхъ переговорахъ.

Министръ или полномочный представитель — это хамелеонъ или протей, какъ ловкій игрокъ, онъ не обнаруживаетъ ни настроенія, ни нрава своего, то для того, чтобы не дать мста догадкамъ и не позволить проникнуть въ себя, то для того, чтобы вслдствіе слабости или страсти, не обнаружить невольно своей тайны. Иногда онъ уметъ притворно показать въ себ характеръ, наиболе соотвтственный его цлямъ и потребностямъ, и выставить себя такимъ, какимъ выгодно ему быть въ глазахъ другихъ. Поэтому, если онъ пользуется большимъ могуществомъ или страдаетъ большою слабостью и хочетъ то и другое скрыть отъ людей, то онъ является твердымъ и непреклоннымъ, чтобы отнять у всхъ охоту приставать къ нему съ просьбой, а иногда онъ податливъ, чтобы доставить другимъ случай просить чего-нибудь у него и такимъ образомъ самому получить подобную же возможность. То онъ непроницаемъ и скрытенъ, чтобы, сообщая истину, все-таки не обнаруживать ее, такъ какъ для него важно, чтобы она была высказана и чтобы все-таки ей не врили, то онъ открытъ и искрененъ, чтобы, хотя скрываетъ то, чего не должно никому знать, тмъ не мене вс думали, что онъ ничего больше не знаетъ, и убждены были, что онъ все высказалъ. Точно также — то онъ является живымъ по характеру и большимъ говоруномъ, чтобы заставить другихъ высказаться или не дать другимъ возможности высказать то, чего онъ не хочетъ или не долженъ знать, чтобы самому высказать нсколько неважныхъ вещей, которыя видоизмняютъ или уничтожаютъ другъ друга и поселяютъ въ умахъ одновременно и страхъ и довріе, чтобы предохранить себя отъ открытія, которое онъ невольно сдлалъ, сообщая совсмъ о другомъ, то онъ холоденъ и молчаливъ, чтобы другихъ поставить въ необходимость говорить, а самому слушать, чтобы быть лучше выслушаннымъ, когда станетъ говорить, чтобы говорить съ всомъ и вліяніемъ, чтобы длать общанія или угрозы, которыя нанесли бы большой ударъ и поколебали бы. Въ одномъ случа, онъ откровенничаетъ и говоритъ первымъ, чтобы, открывши противодйствіе, противорчія, происки и козни иностранныхъ министровъ, направленные противъ его собственныхъ предложеній, принять мры и дать отпоръ, въ другомъ случа, онъ говоритъ послднимъ, чтобы ничего не сказать лишняго, быть точнымъ, узнать въ совершенств, на что можно разсчитывать ему или его союзникамъ, знать, чего онъ долженъ просить и чего можетъ достигнуть. Онъ уметъ выражаться ясно и точно, но еще лучше уметъ говорить двусмысленно, замаскировывая мысли, пользоваться такими двусмысленными словами и оборотами, силу которыхъ можно увеличить или уменьшить, смотря по обстоятельствамъ и интересамъ. Онъ то проситъ мало, если не хочетъ давать многаго, то проситъ много, чтобы получить мало, но зато несомннно. Онъ требуетъ сначала неважныхъ вещей, ожидая, что ихъ потомъ уступятъ ему охотно, когда онъ начнетъ просить боле важнаго, напротивъ, избгаетъ напирать сначала на важный пунктъ, если онъ мшаетъ добиться нсколькихъ мене важныхъ, но въ своей совокупности превосходящихъ по важности первый. Онъ требуетъ слишкомъ многаго, чтобы получить отказъ, но зато имть самому право или приличный поводъ отказать въ томъ, чего несомннно у него попросятъ и чего ему не хочется уступить, въ послднемъ случа, онъ старается, съ одной стороны, выставить на показъ несоразмрную огромность предъявляемыхъ ему требованій и заставить согласиться, если можно, что онъ иметъ вс основанія отказать, съ другой стороны, ослабить силу тхъ доводовъ, на основаніи которыхъ не хотятъ уступить ему того, о чемъ онъ настойчиво хлопочетъ, будучи одинаково способнымъ какъ заставить то немногое, что онъ предлагаетъ, звучать громко и представляться огромнымъ въ глазахъ другихъ, такъ и открыто высказать презрніе къ тому немногому, которое согласны ему уступить. Онъ длаетъ ложныя, но необыкновенныя предложенія, которыя, внушая недовріе, обязываютъ отвергнуть то, что было бы безполезно получить а между тмъ даютъ ему возможность предъявить непомрныя требованія и свалить всю вину на тхъ, которые отказываютъ ему въ нихъ. Онъ соглашается на большее, чмъ у него просятъ, чтобы въ другихъ случаяхъ дать какъ можно меньше, заставляетъ долго просить себя, убждать, надодать по поводу неважныхъ вещей, чтобы лишить надежды на полученіе чего-нибудь боле значительнаго и отнять самую мысль требовать что-нибудь подобное, если же онъ позволяетъ склонить себя до уступки, то всегда на такихъ условіяхъ, которыя даютъ ему возможность раздлить барыши и выгоды съ получающими. Онъ защищаетъ прямо или косвенно интересы союзника, если находитъ полезными и выгодными для себя его притязанія, толкуетъ только о мир, союзахъ, общественномъ спокойствіи, общемъ благ, а въ дйствительности только и думаетъ о своихъ интересахъ, т. е. объ интересахъ своего государя или своей республики. То онъ соединяетъ прежнихъ противниковъ, то разъединяетъ соединенныхъ, пугаетъ сильныхъ и могущественныхъ, воодушевляетъ слабыхъ, соединяетъ сначала нсколько слабыхъ противъ одного сильнаго, чтобы устроить равновсіе, а потомъ присоединяется къ первымъ, чтобы перевсить въ одну сторону, но имъ дорого обходится его протекція и союзъ съ нимъ. Онъ уметъ завлекать тхъ, съ которыми ведетъ дло, ловкими пріемами, тонкими и искусными изворотами онъ заставляетъ ихъ почувствовать т особенныя выгоды, блага и почести, на которыя они могутъ надяться, если выкажутъ нкотораго рода снисходительность, нисколько не затрогивающую ни ихъ миссіи, ни намреній ихъ повелителей, онъ не хочетъ такимъ образомъ, чтобы его считали неприступнымъ съ этой стороны: онъ хочетъ имъ выказать въ себ нкоторую чувствительность къ своему благополучію, получаетъ такимъ путемъ предложенія, которыя открываютъ ему самыя тайныя цли другихъ, самые глубокіе планы и самыя отдаленныя надежды, и извлекаетъ изъ нихъ пользу для себя. Если онъ бываетъ обиженъ по какому-нибудь пункту, который потомъ былъ исправленъ, онъ громко кричитъ, если обиженъ противникъ, онъ кричитъ еще громче и доводитъ потерпвшаго до необходимости оправдываться и защищаться. Онъ руководимъ въ поступкахъ дворомъ, вс шаги его заране измрены, самое незначительное предложеніе онъ длаетъ по предписанію, тмъ не мене въ трудныхъ пунктахъ и въ спорныхъ статьяхъ онъ дйствуетъ такъ, какъ-будто самъ только что преодоллъ свою волю, какъ будто единственно изъ желанія примиренія, онъ осмливается даже общать собранію, что онъ заставитъ дворъ одобрить предложеніе и не будетъ отрекаться отъ него, онъ пускаетъ ложный слухъ, что уполномоченъ только на то-то, а между тмъ онъ снабженъ еще особыми полномочіями, которыя открываетъ только въ крайности, въ тотъ моментъ, когда было бы опасно не пустить ихъ въ дло. Онъ стремится своими интригами добиться прочнаго и существеннаго, всегда готовъ пожертвовать въ пользу этого мелочами и воображаемыми вопросами чести. Онъ флегматиченъ, вооружается мужествомъ и терпніемъ, не утомляется, а утомляетъ другихъ и доводитъ до отчаянія, принимаетъ мры предосторожности и не боится медленности и отсрочекъ, упрековъ и подозрній или недоврія, трудностей и препятствій, будучи убжденъ, что только время и обстоятельства доводятъ вещи и умы до желанной цли. Онъ доходитъ до того, что выдумываетъ какой-нибудь тайный интересъ, будто побуждающій его прервать переговоры, между тмъ какъ самъ горячо желаетъ ихъ продолженія, если же, напротивъ, онъ получилъ точныя предписанія употребить вс усилія на то, чтобы прервать ихъ, то онъ считаетъ своею обязанностью, для успха въ своей цли, настаивать на продолженіи и окончаніи. Если неожиданно случается важное событіе, онъ упорствуетъ или уступаетъ, смотря по тому, что полезно и что предосудительно, если же по своей крайней осторожности онъ съуметъ предвидть его, онъ торопитъ или замедляетъ его, смотря потому, должно-ли государство, для котораго онъ трудится, бояться или надяться, и сообразно съ своими цлями направляетъ ходъ дла. Онъ принимаетъ въ разсчетъ время, мсто, случай, свое могущество или свою слабость, характеръ націй, съ которыми ведетъ дло, темпераментъ и характеръ лицъ, съ которыми ведетъ переговоры: вс его замыслы, вс правила и ухищренія въ политик стремятся къ одной цли — чтобы не быть обманутымъ и обмануть другихъ.

——

Характеръ французовъ требуетъ серьезности въ монарх.

——

Одно изъ несчастій государя заключается въ томъ, что онъ долженъ слишкомъ много заботиться о храненіи своего секрета, боясь, чтобы онъ не открылся, счастливъ онъ, если встрчаетъ надежное лицо, которое снимаетъ съ него это бремя.

——

Королю недостаетъ только прелестей частной жизни, онъ можетъ утшить себя въ этомъ лишеніи только обаяніемъ дружбы и врностью своихъ друзей.

——

Король, заслуживающій этого имени, иной разъ находитъ удовольствіе нсколько спускаться съ своего высокаго мста, сходить съ театральной сцены, снимать подкладку подъ военный плащъ {Трагическіе актеры въ римскихъ и греческихъ пьесахъ надвали подъ сагу (римскій военный плащъ) родъ фартука, со складками, надутаго и выпуклаго, для того, чтобы формы тла казались боле округлыми.} и котурны, играть съ довреннымъ лицомъ боле фамиліарную роль.

——

Ничто не длаетъ больше чести государю, какъ скромность его фаворита.

——

Фаворитъ не иметъ вокругъ себя свиты: онъ безъ привязанностей и безъ связей, онъ можетъ быть окруженъ родными и креатурами, но онъ ничмъ имъ не обязанъ, онъ оторванъ отъ всего и какъ бы изолированъ.

——

Я увренъ, что фаворитъ, если иметъ нкоторую силу и стоитъ на извстной высот, часто чувствуетъ себя смущеннымъ и приведеннымъ въ замшательство униженіемъ, лестью, излишними заботами и притворнымъ вниманіемъ людей, которые бгутъ вслдъ за нимъ и пристаютъ къ нему, какъ презрнныя креатуры, которыхъ наедин съ собой онъ вознаграждаетъ за всю ихъ рабскую услужливость насмшкой.

——

Позвольте мн дать вамъ совтъ, люди, занимающіе высокій постъ, министры, фавориты!

Не полагайтесь на своихъ потомковъ въ забот сохранить память о себ и свое имя: титулы уничтожаются, милость исчезаетъ, высокія званія теряются, богатства проматываются, заслуга вырождается. Правда, ваши дти достойны васъ, я прибавлю: они даже способны поддержать все ваше благосостояніе. Но кто общаетъ вамъ, что и внуки ваши будутъ такими же? Если вы мн не врите, взгляните въ этотъ единственный разъ на людей, на которыхъ вы никогда не смотрите, которыхъ презираете: какъ бы ни были вы знатны, вы происходите только отъ ихъ предковъ — будьте добродтельны и человчны! Если вы спросите меня: что же еще нужно? Я вамъ повторю то-же самое: будьте добродтельны и человчны, и тогда вы будете владыками своего будущаго, будете независимыми отъ потомства и увренными, что имя ваше будетъ столько же жить, сколько монархія, когда будутъ указывать развалины вашихъ замковъ, а, можетъ быть, только мсто, гд они нкогда были построены, мысль о вашихъ похвальныхъ дяніяхъ все еще будетъ свжа въ ум народовъ, они жадно будутъ разсматривать ваши портреты и медали въ честь васъ. Они скажутъ: ‘Этотъ человкъ, котораго изображеніе вы видите, ршительно и свободно говорилъ съ своимъ повелителемъ, больше боялся повредить ему, чмъ не понравиться, давалъ ему возможность быть добрымъ и благотворительнымъ, говорить о своихъ городахъ: ‘мой дорогой городъ’, о своемъ народ: ‘мой дорогой народъ’. А вотъ изображеніе другого: смотрите, какое у него ршительное выраженіе лица, какой важный, строгій и величественный видъ. Его репутація растетъ съ году на годъ, самые великіе политики пострадали бы отъ сравненія съ нимъ, его главною цлью было укрпить авторитетъ государя и безопасность народовъ униженіемъ гордости и силы вельможъ, ни партія, ни заговоры, ни измны, ни опасность смерти, ни собственные недуги не могли его отвратить отъ этого плана, у него осталось еще время начать дло, продолженное впослдствіи и оконченное однимъ изъ наиболе великихъ и лучшихъ нашихъ государей, именно уничтоженіе ереси {Рчь идетъ о кардинал Жорж д’Амбуаз, кардинал Ришедьё и Людовик XIV.}.

——

Дльцы во вс времена разставляютъ самыя тонкія и самыя обманчивыя сти вельможамъ, а министры королямъ, давая наставленіе постоянно пріобртать и обогащаться. Какой превосходный совтъ, какое полезное правило! Чистый золотой рудникъ, настоящее Перу!— по крайней мр, для тхъ, кто сумлъ до сихъ поръ внушить подобный совтъ своимъ повелителямъ.

——

Это высшее счастье для народа, когда государь награждаетъ своимъ довріемъ и избираетъ въ министры тхъ самыхъ лицъ, которыхъ народъ хотлъ бы дать ему въ министры, если бы могъ этимъ распоряжаться.

——

Знаніе деталей, строгое вниманіе къ малйшимъ нуждамъ государства есть существенная сторона хорошаго управленія, слишкомъ, правда, пренебрегаемая въ послднія времена королями или министрами, но въ высшей степени желательная для монарха, который игнорируетъ ее, и въ высшей степени достойная уваженія въ монарх, который обладаетъ этою чертою. Что, въ самомъ дл, пользы для блага и благоденствія народовъ въ томъ, что государь раздвигаетъ границы своей имперіи на земли своихъ непріятелей, что изъ ихъ владній онъ длаетъ провинціи своего королевства, что онъ одинаково выходитъ побдителемъ и въ осадахъ и въ битвахъ, что непріятели не безопасны передъ нимъ ни на равнинахъ, ни въ самыхъ сильныхъ укрпленіяхъ, что націи зовутъ другъ друга, соединяются въ союзъ, чтобы защитить себя и остановить его, но что он напрасно заключаютъ союзы: онъ все-таки идетъ и постоянно торжествуетъ, что ихъ послднія надежды должны пасть вслдствіе крпкаго здоровья монарха, которое доставитъ ему удовольствіе видть, какъ его внуки будутъ поддерживать или увеличивать свое счастіе, предпринимать походы, овладвать сильнйшими крпостями, побждать новыя государства, распоряжаться старыми и испытанными полководцами, не столько въ силу своего сана и рожденія, сколько въ силу своего генія и мудрости, итти по славнымъ слдамъ своего побдоноснаго отца, подражать ему въ доброт, покорности, справедливости, бдительности, неустрашимости? Что мн, какъ и всему народу, за польза въ томъ: что государь счастливъ, покрылъ самъ себя славою и прославленъ своими приближенными, что мое отечество могущественно и страшно, если я печально и тревожно жилъ бы въ немъ среди угнетеній и бдности, если я, будучи защищенъ отъ набговъ непріятелей, подвергался бы опасности на площадяхъ и улицахъ города наткнуться на ножъ убійцы, если бы я не такъ боялся быть ограбленнымъ или убитымъ среди ужасовъ ночи въ густыхъ лсахъ, какъ на городскихъ перекресткахъ, если бы безопасность, порядокъ и чистота не длали столь пріятнымъ пребываніе въ городахъ и не веди за собою вмст съ изобиліемъ всей прелести общежитія, если бы будучи слабымъ и беззащитнымъ, я долженъ былъ на своей мыз терпть отъ сосдства вельможи, если бы не такъ заботились оградить меня закономъ отъ его покушеній, если бы я не имлъ подъ рукою столько учителей и при томъ превосходныхъ, чтобы обучить своихъ дтей наукамъ или искусствамъ, которыя современемъ упрочатъ ихъ благосостояніе, если бы для меня было мене доступно, чмъ теперь, ври легкости торговыхъ сношеній, одваться въ хорошія ткани, питаться здоровымъ мясомъ и дешево покупать его, если бы, наконецъ, заботы государя не длали меня такъ же довольнымъ своею судьбою, какъ онъ, конечно, доволенъ своею въ силу своихъ добродтелей?

——

Восемь или десять тысячъ людей для государя служатъ какъ бы монетою, на которую онъ покупаетъ крпость или побду, если онъ старается, чтобы ему это меньше стоило, если онъ щадитъ людей, то онъ похожъ на того, кто торгуется и кто лучше всякаго другого знаетъ цну деньгамъ.

——

Все благоденствуетъ въ монархіи, гд интересовъ государства не отличаютъ отъ интересовъ государя.

——

Называть короля ‘отцомъ народа’ скоре значитъ называть его настоящимъ именемъ или, иначе говоря, длать опредленіе понятія, чмъ длать похвальный отзывъ о немъ.

——

Между обязанностями монарха къ подданнымъ и обязанностями подданныхъ къ монарху существуетъ связь или, точне сказать, взаимность. Которыя изъ нихъ наиболе тягостны и трудны, я не берусь ршать. Чтобы судить объ этомъ, приходится, съ одной стороны, ставить строгія обязанности почтенія, помощи, службы, повиновенія, зависимости, а съ другой неизбжныя обязательства доброты, справедливости, попеченій, защиты, покровительства. Говорить, что государь есть властелинъ жизни людей, значитъ говорить только что люди, вслдствіе своихъ преступленій, естественно длаются подсудными закону и справедливости, а распорядителемъ законовъ является государь, добавлять, что государь есть абсолютный владыка надъ всмъ имуществомъ своихъ подданныхъ безъ всякаго разбора и отчета, значитъ высказывать лесть — это мнніе фаворита, отъ котораго онъ откажется при смерти.

——

Вотъ вы видите немногочисленное стадо, разсыпавшееся по холму при закат солнца въ прелестный день, оно спокойно пасется среди тимьяна и богородичной травы или щиплетъ на лугу тонкую и нжную травку, которую миновала коса крестьянина, заботливый и внимательный пастухъ стоитъ около своихъ овецъ, онъ не теряетъ ихъ изъ виду, слдуетъ за ними, гоняетъ ихъ, перемняетъ мста пастбища, если он разбрелись, онъ собираетъ ихъ, если показался жадный волкъ, онъ пускаетъ собаку, которая обращаетъ его въ бгство, онъ кормитъ ихъ и защищаетъ, заря застаетъ его уже среди поля, откуда онъ возвращается только съ заходомъ солнца. Сколько тутъ заботъ! Сколько бдительности, сколько рабской привязанности!

Какое положеніе кажется вамъ наиболе пріятнымъ и наиболе свободнымъ: положеніе пастуха или овецъ? Стадо-ли существуетъ для пастуха или пастухъ для стада? Вотъ нехитрое изображеніе народовъ и государя, ими управляющаго, если только онъ добрый государь.

Роскошь и пышность въ монарх все равно, что украшенная золотомъ и камнями одежда на пастух, золотой посохъ въ его рукахъ, золотое ожерелье на собак, привязанной золотымъ или шелковымъ шнуромъ. Какая польза въ этомъ золот для стада? какая защита противъ волковъ?

——

Есть-ли положеніе боле счастливое, чмъ то, которое всякую минуту даетъ возможность длать добро столькимъ тысячамъ людей? Есть-ли постъ опасне того, который каждый моментъ подвергаетъ человка опасности повредить милліону людей?

——

Если люди неспособны на земл ни къ какой другой боле естественной, боле заманчивой и чувствительной радости, чмъ сознаніе того, что они любимы, и если короли суть люди, то, какъ бы ни любили ихъ народы, все мало.

——

Мало общихъ правилъ и извстнаго рода мръ для хорошаго управленія, приходится обыкновенно слдовать времени и обстоятельствамъ, а это сводится къ благоразумію и цлямъ тхъ, которые царствуютъ, такимъ образомъ вполн совершенное правленіе есть результатъ самаго высокаго ума, а оно, можетъ быть было бы невозможно, если бы народы, по привычк къ зависимости и подчиненію, не длали сами половину дла.

——

Подъ властью великаго короля людямъ, занимающимъ первыя мста, выпадаютъ на долю только легкія обязанности, исполняемыя безъ всякаго труда: все идетъ естественнымъ ходомъ, авторитетъ и геній государя уравниваетъ ихъ пути, избавляетъ ихъ отъ трудности и даетъ возможность всему благоденствовать сверхъ ихъ ожиданія: вся ихъ заслуга въ подчиненіи.

——

Если ужъ тяжело бываетъ и тому, кто обремененъ однимъ семействомъ, если человку подъ силу отвчать только за самого себя, то какую тяжесть, какое обремененіе представляетъ собою управленіе всмъ королевствомъ! Вознаграждается-ли монархъ за свои труды удовольствіемъ, которое, очевидно, получается имъ отъ его абсолютнаго могущества, и всми поклоненіями придворныхъ? Размышляя о тхъ трудныхъ, сомнительныхъ, и опасныхъ путяхъ, по которымъ онъ принужденъ иной разъ итти, чтобы добиться общественнаго спокойствія, припоминая т крайнія, но необходимыя средства, которыя онъ употребляетъ часто ради достиженія какой нибудь благой цли, зная, что онъ долженъ дать отвтъ передъ Богомъ даже за счастье своихъ народовъ, что въ его рукахъ все благо и зло и что никакое невдніе не можетъ его извинить, я задаю себ вопросъ: да захотлъ-ли бы я еще царствовать? Стоитъ-ли человку, наслаждающемуся нкоторымъ счастьемъ въ частной жизни, отказываться отъ него ради монархіи? Легко ли носить санъ короля даже тому, кто иметъ на это наслдственное право?

——

Какихъ только даровъ неба {Портретъ Людовика XIV.} не нужно для того, чтобы хорошо царствовать! Нужно имть августйшее происхожденіе, властный и авторитетный видъ, лицо, которое удовлетворяло-бы любопытство народовъ, стремящихся видть государя, и сохраняло-бы почтеніе въ придворномъ, нужно имть совершенную ровность характера, сильное отвращеніе къ колкимъ насмшкамъ или. по крайней мр, достаточно разсудительности, чтобы не позволять ихъ себ, нужно никогда не длать ни угрозъ, ни упрековъ, не предаваться гнву, всегда умть внушить повиновеніе, нужно обладать обходительнымъ и проникающимъ въ душу умомъ, открытымъ и искреннимъ сердцемъ, такъ чтобы вс думали, что видятъ всю глубину его, и быть такимъ образомъ способнымъ привлечь къ себ друзей, своихъ избранниковъ и союзниковъ, нужно глубоко и непроницаемо хранить тайну относительно своихъ мотивовъ и проектовъ, быть серьезнымъ и важнымъ на глазахъ публики, кроткимъ и вмст съ тмъ вполн справедливымъ и полнымъ достоинства при отвтахъ посланникамъ государей и на совтахъ, нужно обладать умньемъ оказывать милости, которое является какъ-бы вторымъ благодяніемъ, умньемъ выбрать лицъ, достойныхъ награжденія, отличить умы, таланты, нравственность при распредленіи постовъ и должностей, выбрать генераловъ и министровъ, нужно обладать какъ твердымъ, стойкимъ и ршительнымъ сужденіемъ въ длахъ, которое выставляло-бы на видъ лучшую и самую справедливую сторону дла, такъ и духомъ правоты и справедливости, который увлекалъ-бы другихъ иной разъ до того, что они высказывались-бы противъ себя, но въ пользу народа, союзниковъ, даже непріятеля, обладать счастливою и постоянно живою памятью, такъ чтобы всегда помнить нужды своихъ подданныхъ, ихъ лица, имена, просьбы, нужно отличаться обширною многосторонностью, которая простиралась-бы не только на вншнія дла, на торговлю, на различныя правила государственной мудрости и политическіе замыслы, на расширеніе границъ съ помощью покоренія новыхъ провинцій, на обезпеченіе ихъ безопасности съ помощью большаго числа неприступныхъ крпостей, но умла-бы проявиться и внутри, въ частностяхъ государственной машины, могла-бы изгнать ложный, подозрительный и враждебный верховной власти культъ, если таковой встртится, уничтожить жестокіе и нечестивые обычаи, если они господству ютъ въ стран, преобразовать законы’и привычки, если они полны злоупотребленій, дать городамъ больше безопасности и удобствъ возобновленіемъ строгой полиціи, больше блеска и величія съ по, мощью пышныхъ зданій, нужно строго наказывать скандалезные пороки, придавать своимъ авторитетомъ и примромъ больше всу благочестію и добродтели, покровительствовать церкви, защищать ея права, ея служителей и ея вольности, беречь свой народъ, какъ своихъ дтей, быть постоянно занятымъ мыслью, какъ-бы облегчить его положеніе, уменьшить налоги, сдлавъ ихъ такими, чтобы они лежали на провинціяхъ, не разоряя ихъ, нужно имть большіе военные таланты, быть бодрымъ, старательнымъ, трудолюбивымъ, имть многочисленныя арміи, лично командовать ими, быть хладнокровнымъ въ опасности, беречь свою жизнь только для блага государства, любить благо государства и славу его больше, чмъ свою жизнь, нужно обладать абсолютнымъ могуществомъ. которое не даетъ мста проискамъ, интригамъ и кознямъ, уничтожаетъ то огромное разстояніе, которое иногда бываетъ между вельможами и мелкими людьми, сближаетъ первыхъ съ послдними и одинаково заставляетъ преклоняться тхъ и другихъ, нужно имть обширныя познанія, такъ чтобы государь все видлъ своими глазами, чтобы дйствовалъ непосредственно, самъ по себ, чтобы и генералы были только его замстителями, хотя-бы и находились вдалек отъ него, чтобы министры были только его исполнителями, нужно отличаться глубокою мудростью, умть вовремя объявить войну, побждать и пользоваться побдой, умть во-время заключить миръ, во время разорвать его, а иной разъ, смотря по тмъ или другимъ интересамъ, принудить непріятеля къ принятію его, умть ставить границы обширному честолюбію, среди открытыхъ и тайныхъ враговъ нужно найти время предаваться играмъ, празднествамъ и зрлищамъ, упражняться въ искусствахъ и наукахъ, составлять и исполнять проекты удивительныхъ сооруженій, нуженъ наконецъ высшій и могущественный геній, который своихъ заставляетъ любить и почитать государя, а чужимъ внушаетъ страхъ, который длаетъ изъ двора, и даже изъ всего царства, какъ-бы одно семейство, совершенно объединенное подъ властью одного главы и своимъ единствомъ и добрымъ согласіемъ страшное для всего остального. Вотъ какія удивительныя добродтели, по моему мннію, заключаются въ понятіи о монарх. Правда, рдко приходится видть ихъ соединенными въ одномъ лиц — трудно сразу встртить столь много свойствъ: и умъ, и сердце, и надлежащую вншность, и темпераментъ, мн кажется, что монархъ, совмщающій все это въ своемъ лиц, вполн достоинъ имени Великаго.

О человк.

Не станемъ сердиться на людей, видя ихъ жестокость, неблагодарность, несправедливость, гордость, самолюбіе, забвеніе другихъ: они такъ созданы, это лежитъ въ ихъ природ. Сердиться на это значитъ все равно, что не выносить того, что камень падаетъ внизъ или пламя поднимается вверхъ.

——

Въ одномъ смысл люди не легкомысленны, они легкомысленны только въ мелочахъ: перемняютъ платье, языкъ, вншность, приличія, а иногда и вкусъ, но нравы свои они сохраняютъ постоянно дурными, будучи тверды и постоянны въ отношеніи зла и равнодушны къ добродтели.

——

Стоицизмъ это игра ума, похожая по иде на республику Платона. Стоики вообразили себ, что можно смяться среди бдности, быть нечувствительнымъ къ обидамъ, къ неблагодарности, къ потерямъ матеріальныхъ благъ, равно какъ къ потер родныхъ и друзей, хладнокровно смотрть на смерть, какъ на явленіе безразличное, которое не должно ни радовать, ни печалить, не предаваться ни удовольствію, ни печали, чувствуя желзо въ какой-нибудь части тла или подвергая ее огню, не испускать при этомъ ни малйшаго вздоха, не проливать ни одной слезы, и вотъ такой-то воображаемый призракъ добродтели и твердости имъ угодно было назвать мудрецомъ. Человку-же они оставили вс недостатки, которые нашли въ немъ, и не уничтожили почти пи одной изъ его слабостей, вмсто того, чтобы дать ужасное или смшное изображеніе его пороковъ, которое служило-бы для его исправленія, они намтили ему идею совершенства и героизма, на который онъ не способенъ, и увщеваютъ его сдлать невозможное. Такимъ образомъ мудрецъ, котораго нтъ, котораго можно только воображать, по своей природ уже стоитъ выше всхъ случайностей и всхъ золъ, изъ него не могутъ исторгнуть жалобы ни самая мучительная подагра, ни самая острая колика, пусть перевернутся небо и земля, они все-таки не увлекутъ его при своемъ паденіи: онъ останется твердымъ на развалинахъ вселенной, между тмъ дйствительный человкъ выходитъ изъ себя, кричитъ, отчаивается, сверкаетъ глазами, не можетъ перевести духъ отъ волненія и все по поводу какой-нибудь пропавшей собаки или разбитой фарфоровой вазы.

——

Неспокойный умъ, неровность характера, непостоянство сердца, безпорядочность въ поведеніи — все это пороки души, но совершенно различные: при всемъ ихъ видимомъ взаимномъ соотношеніи, присутствіе одного не всегда предполагаетъ присутствія другого въ одномъ и томъ-же лиц.

——

Трудно ршить, длаетъ-ли нершительность человка скоре несчастнымъ, чмъ жалкимъ, точно также не легко сказать, гд больше неудобствъ: въ принятіи-ли дурного ршенія или въ непринятіи никакого ршенія.

——

Неровный человкъ — это не одинъ и тотъ-же человкъ, а нсколько людей: онъ умножаетъ себя во столько разъ, сколько у него новыхъ вкусовъ и различныхъ пріемовъ, всякую минуту онъ не то, чмъ былъ, черезъ минуту будетъ тмъ, чмъ никогда не былъ, онъ наслдуетъ самому себ. Не спрашивайте, какого онъ характера, спросите лучше, какихъ онъ характеровъ. Не обманываетесь-ли вы еще? къ Эвтикрату-ли вы обращаетесь? Какъ онъ сегодня холоденъ къ вамъ! А вдь вчера еще онъ заискивалъ передъ вами, ласкалъ васъ, ревновалъ къ вамъ своихъ друзей. Узналъ ли онъ еще васъ? Скажите ему свое имя…

——

Меланкъ спускается съ лстницы, отворяетъ дверь, чтобы выйти, но вдругъ опять затворяетъ ее: онъ замчаетъ, что онъ въ ночномъ колпак, а вглядвшись получше, видитъ, что онъ выбритъ только на половину, что шпага у него виситъ на правомъ боку, что чулки спустились до пятокъ, а рубашка надта сверхъ перевязи. Вотъ онъ идетъ по площади, вдругъ чувствуетъ, что его кто-то грубо ударилъ въ животъ или въ лицо, недоумваетъ, что-бы это такое могло быть, пока, поднявши глаза и очнувшись, не увидитъ прямо передъ собою оглоблю телги или сзади себя длинную доску, которую несетъ на плечахъ столяръ. Одинъ разъ онъ столкнулся лбомъ со слпымъ: они спутались ногами и упали навзничь каждый въ свою сторону, ему нсколько разъ случалось чуть не столкнуться при встрч съ государемъ, нердко при проход послдняго онъ едва имлъ время прійти въ себя и прижаться къ стн, чтобы дать дорогу. Онъ ищетъ, бранится, кричитъ, сердится, зоветъ одного за другимъ своихъ слугъ: ‘все у него теряютъ, все не на мст’, онъ требуетъ перчатокъ, которыя у него на рукахъ, въ род той женщины, которая тратила время на поиски за маской, хотя маска у ней была на лиц. Вотъ онъ входитъ въ залу, проходитъ подъ люстрой, парикъ зацпился, и повисъ, вс придворные оглядываются и смются, Меланкъ тоже смотритъ и смется, даже громче другихъ, онъ ищетъ по всему собранію, кто это показываетъ свои уши, у кого это нтъ парика. Вотъ онъ идетъ по городу, пройдя извстное разстояніе, онъ вдругъ воображаетъ, что заблудился, волнуется, спрашиваетъ у прохожихъ, гд онъ, т называютъ ему имя той самой улицы, которая ему нужна, входитъ онъ въ свой домъ и вдругъ стремительно бросается вонъ, думая, что ошибся. Выходитъ онъ изъ дворца, находя внизу у крыльца карету, принимаетъ ее за свою и садится въ нее, кучеръ трогаетъ, думая, что въ карету слъ его господинъ, Меланкъ прізжаетъ, бросается изъ кареты, переходитъ дворъ, всходитъ по лстниц, пробгаетъ переднюю, комнаты, кабинетъ: все ему знакомо, ничто не кажется новымъ, онъ усаживается, отдыхаетъ — онъ дома. Но вотъ приходитъ хозяинъ, онъ поднимается, чтобы принять его, очень вжливо встрчаетъ, проситъ садиться, принимая за гостя, говоритъ съ нимъ, мечтаетъ, снова заводитъ рчь, хозяинъ дома скучаетъ, и продолжаетъ удивляться, Меланкъ не мене скучаетъ, но не говоритъ того, что думаетъ, очевидно, онъ иметъ дло съ надодливымъ и празднымъ человкомъ, который долженъ-же наконецъ уйти, онъ надется, беретъ на себя терпніе, ночь наступаетъ — тутъ только онъ понялъ, въ чемъ дло. Въ другой разъ, длаетъ онъ визитъ женщин и, будучи вполн убжденъ, что онъ ее, а не она его принимаетъ, усаживается покойно въ кресл и ничуть не думаетъ оставить ее, но вотъ онъ находитъ, что дама эта что-то долго слишкомъ длаетъ свой визитъ, ждетъ каждую минуту, что она встанетъ и оставитъ его на свобод, но такъ какъ визитъ все тянется, ему хочется сть и ночь уже наступаетъ, то онъ проситъ ее поужинать, она смется и притомъ столь громко, что заставляетъ его прійти въ себя. Утромъ онъ женился, а вечеромъ забылъ и провелъ свадебную ночь вн дома, нсколько лтъ спустя, онъ теряетъ жену, она умираетъ у него на рукахъ, онъ присутствуетъ на похоронахъ, а на другой день, когда ему докладываютъ, что столъ накрытъ, спрашиваетъ, готова-ли его жена, доложили-ли ей, что кушать подано. Входя въ церковь и принимая слпого, прижавшагося къ двери, за колонну, а чашку его за кропильницу, онъ опускаетъ въ нее руку, подноситъ руку ко лбу и вдругъ слышитъ, что колонна говоритъ и проситъ у него милостыни. Онъ идетъ въ главный храмъ, воображаетъ, что передъ нимъ налой для моленія, тяжело бросается на него, налой сгибается, опускается, длаетъ усилія вскрикнуть. Меланкъ изумленъ, видя, что стоитъ на колняхъ на ногахъ маленькаго мальчика, опершись ему на спину, разставивъ руки на его плечахъ, а сложенными ладонями касаясь его носа и закрывая ему ротъ, сконфузившись онъ удаляется и на другомъ мст падаетъ на колна, вынимаетъ книгу, чтобы прочитать молитву — въ рукахъ оказывается туфля, которую онъ взялъ вмсто часослова, положивши въ карманъ передъ выходомъ изъ дому, не усплъ онъ выйти изъ церкви, какъ слуга въ ливре бжитъ за нимъ, нагоняетъ его и спрашиваетъ съ улыбкой, не у него-ли туфля его высокопреосвящества. Меланкъ показываетъ ему свою и говоритъ: ‘Вотъ и вс туфли, которыя при мн’. Тмъ не мене онъ обшариваетъ свои карманы и вытаскиваетъ оттуда туфлю епископа N, котораго онъ только что постилъ, заставъ больнымъ у камина, причемъ, прощаясь съ нимъ, поднялъ съ пола его туфлю, принимая ее за свою перчатку, такимъ образомъ Меланкъ домой возвращается, по крайней мр, съ туфлею. Одинъ разъ проигралъ онъ вс деньги, бывшія у него въ кошельк, желая продолжать игру, онъ входитъ къ себ въ кабинетъ, открываетъ шкафъ, беретъ шкатулку, вынимаетъ изъ нея, что нужно, и ставитъ ее на прежнее мсто, но вдругъ слышитъ лай въ шкафу, который только что заперъ, удивленный этимъ чудомъ, онъ снова открываетъ его и покатывается со смху, видя, что заперъ въ него свою собачку вмсто шкатулки. Играетъ онъ въ триктракъ, проситъ пить, ему приносятъ, вотъ ему очередь играть, въ одной рук у него ста канъ съ игральными костями, въ другой — съ водой, чувствуя сильную жажду, онъ чуть не принялся глотать кости, а стаканъ воды пустилъ въ триктракъ, такъ что облилъ всего партнера, если онъ сидитъ въ комнат у хорошаго знакомаго, то плюетъ на постель, а шляпу бросаетъ на полъ, думая, что поступаетъ совершенно напротивъ. Совершаетъ онъ на вод прогулку, спрашиваетъ, который часъ, ему даютъ часы, взявши ихъ въ руки, онъ, не думая уже ни о часахъ, ни о времени, бросаетъ ихъ въ рку, какъ вещь, которая только мшаетъ ему.

Пишетъ онъ длинное письмо и засыпаетъ нсколько разъ пескомъ, а песокъ всякій разъ стряхиваетъ въ чернильницу, но это еще не все: онъ пишетъ второе письмо и запечатавъ оба, перепутываетъ адресы, одно изъ писемъ получаетъ герцогъ и перъ, открывая его, онъ читаетъ: ‘Г. Оливье, не замедлите, по полученіи настоящаго письма, выслать мн сна’… Другое письмо получаетъ его фермеръ, онъ открываетъ его, заставляетъ прочесть и ему читаютъ: ‘Всемилостивйшій государь! съ слпою покорностью я получилъ приказанія, которыя угодно было Вашему Высочеству’… Въ другой разъ онъ пишетъ ночью письмо и, не запечатавъ его, тушитъ свчу, утромъ онъ удивленъ, что на письм нтъ печати, и не знаетъ, какъ это случилось. Спускается онъ съ лстницы въ Лувр, другой кто-то поднимается на встрчу, Меланкъ говоритъ ему: ‘А я васъ ищу’, беретъ его за руку, заставляетъ спуститься съ собой, проходитъ нсколько дворовъ, входитъ въ залы и выходитъ изъ нихъ, тотъ идетъ по его слдамъ, наконецъ Меланкъ смотритъ, кого это онъ таскаетъ за собою цлую четверть часа, удивляется, что это за человкъ, и не зная, что ему сказать, выпускаетъ его руку и поворачиваетъ въ другую сторону. Ивой разъ онъ спрашиваетъ васъ, и не успли вы ему еще отвтить, какъ онъ далеко уже отъ васъ, иной разъ на бгу освдомляется у васъ о здоровь вашего отца, вы говорите ему, что здоровье его очень плохо, а онъ кричитъ, что очень радъ, встртивъ васъ по дорог, онъ заявляетъ, что очень радъ этой встрч, что онъ былъ у васъ, желая переговорить съ вами кое о чемъ, затмъ разсматриваетъ вашу руку и говоритъ: ‘Какой у васъ прекрасный рубинъ! Это баласъ?’ {Баласъ — блдный рубинъ.} Посл этого вопроса, онъ продолжаетъ свой путь, какъ будто объ этомъ важномъ дл и хотлъ только переговорить съ вами. Вотъ онъ въ деревн, одному сосду онъ говоритъ, что находитъ его счастливымъ, такъ какъ онъ могъ укрыться на осень отъ двора и провести у себя въ помстьяхъ все время пребыванія двора въ Фонтенбло, потомъ онъ ведетъ съ другими другіе разговоры, наконецъ, снова обращаясь къ первому сосду, говоритъ: ‘Вы, наврно, провели бы отлично время въ Фонтенбло: вы, безъ сомннія, тамъ много охотились бы…’ Онъ начинаетъ снова разсказъ, который забылъ окончить, смется самъ съ собою, отвчаетъ на свои же мысли, поетъ сквозь зубы, свиститъ, разваливается на стул, испускаетъ жалобный крикъ, зваетъ, думая, что онъ одинъ. Если онъ присутствуетъ на обд, то на его тарелк незамтно прибываетъ все больше и больше хлба, правда, за-то нтъ его у сосдей… не долго онъ даетъ имъ пользоваться и ножами или вилками. Къ столу подана большая ложка для разливанія, онъ беретъ ее, опускаетъ въ блюдо, несетъ ко рту и не можетъ надивиться, почему это супъ, который онъ хочетъ проглотить, разливается на его блье и платье. Во все время обда онъ забываетъ выпить, а если вспомнитъ и увидитъ, что ему даютъ слишкомъ много вина, то выплеснетъ половину въ лицо сидящаго по правую сторону и выпьетъ спокойно остальное, не понимая, почему это вс помираютъ со смху, видя, какъ онъ выплеснулъ на землю излишекъ налитаго ему вина. Однажды онъ слегъ въ постель отъ какой-то легкой болзни, его посщаютъ кое-кто изъ знакомаго ему кружка мужчинъ и жеи щинъ, чтобы побесдовать съ нимъ, но онъ въ ихъ присутствіи поднимаетъ свое одяло и плюетъ на свои простыни. Везутъ его въ Картезіанскій монастырь, украшенный превосходнйшими произведеніями живописи, монахъ объясняетъ ему ихъ, разсказывая длинную исторію о св. Бруно и капеллан, онъ указываетъ ихъ изображенія на одной изъ картинъ, Меланкъ между тмъ носится мыслями во время разсказа гд-то далеко за монастыремъ и наконецъ спрашиваетъ у монаха, кто же былъ осужденъ, капелланъ или Бруно. Вотъ пришлось ему быть вмст съ только что овдоввшей женщиной, онъ разговариваетъ съ ней о похоронахъ ея мужа, разспрашиваетъ, какъ онъ умеръ, она плачетъ, рыдаетъ, такъ какъ подобный разсказъ возобновляетъ вс ея горести, и все-таки передаетъ ему вс подробности болзни своего супруга, начиная со дня, предшествовавшаго его горячк, когда онъ чувствовала. себя еще хорошо, и кончая его предсмертной агоніей. ‘Только этотъ и былъ у васъ, сударыня?’ спрашиваетъ Меланкъ, повидимому, внимательно слушавшій ее. Вотъ онъ цлое утро торопитъ всхъ на кухн, встаетъ изъ-за стола до дессерта и прощается съ обществомъ, въ этотъ день его можно было видть въ любомъ мст города, только не въ томъ, въ которомъ онъ назначилъ неотложное свиданіе по длу, помшавшее ему окончить обдъ и заставившее его выйти изъ дому пшкомъ, изъ опасенія чтобы не опоздать въ ожиданіи кареты. Вотъ онъ кричитъ, ворчитъ, сердится на одного изъ своихъ слугъ: онъ удивленъ, что не видитъ его. ‘Куда онъ двался?’ спрашиваетъ онъ: ‘Что онъ длаетъ? что съ нимъ? Если онъ не явится сейчасъ же ко мн, я его прогоню!’ Слуга приходитъ, онъ гордо спрашиваетъ: откуда онъ, тотъ отвчаетъ, что онъ пришелъ оттуда, куда былъ посланъ, и даетъ точный отчетъ въ своемъ порученіи. Вы часто могли бы приписать Меланку то, чего въ немъ нтъ, вы могли бы счесть его за глупца, такъ какъ онъ вовсе не слушаетъ, а говоритъ еще меньше, то за сумасшедшаго, такъ какъ кром того, что онъ говоритъ самъ съ собою, онъ часто длаетъ гримасы и непроизвольныя движенія головой, то за гордеца и невжу, такъ какъ онъ проходитъ мимо, не глядя на васъ, хотя вы съ нимъ здороваетесь, или смотритъ на васъ, не здороваясь, то за необдуманнаго человка, такъ какъ онъ разговариваетъ о банкротств въ семейств, на которомъ лежитъ это пятно, о казни и эшафот съ человкомъ, отецъ котораго былъ повшенъ, о разночинцахъ съ богатыми разночинцами, выдающими себя за благородныхъ. Онъ намренъ воспитать при себ своего родного сына подъ именемъ и видомъ слуги, и хотя онъ старается скрыть эту тайну отъ жены и законныхъ дтей, все-таки по десяти разъ въ день проговаривается, называя его сыномъ, онъ ршилъ женить сына на дочери длового человка, и вотъ, говоря о своемъ дом и о своихъ предкахъ, не разъ заявляетъ, что Меланки ни разу еще не вступали въ неравные браки. Наконецъ, онъ разсянно и невнимательно относится въ обществ къ предмету бесды: думаетъ и говоритъ сразу, но говоритъ рдко о томъ же, о чемъ думаетъ, и притомъ никогда не излагаетъ своихъ мыслей послдовательно, гд нужно сказать ‘да’, тамъ онъ часто говоритъ ‘нтъ’, а гд онъ говоритъ ‘да’, вы подумаете, что онъ хочетъ сказать ‘нтъ’, отвчая удачно на вашъ вопросъ, онъ широко открываетъ глаза, но онъ не видитъ васъ, не видитъ никого и ничего въ мір, вы можете извлечь изъ него — и то лишь въ такое время, когда онъ особенно расположенъ говорить,— только такія слова, какъ: ‘да, это врно’, ‘правда’, ‘хорошо’, ‘отлично’, ‘да’, ‘думаю, что такъ’, ‘несомннно’, ‘ахъ, Боже мой’ и нкоторыя другія краткія восклицанія, которыя онъ употребляетъ тоже часто не кстати. Онъ постоянно принимаетъ однихъ лицъ за другихъ, своего лакея серьезно называетъ ‘господиномъ’, своего друга ‘голубушкой’, принцу крови говоритъ ‘ваше преподобіе’, іезуиту ‘ваше высочество’. Слушаетъ онъ мессу, священникъ вдругъ чихаетъ, онъ говоритъ ему: ‘Желаю вамъ здравствовать’. Вызываютъ его къ судь, судья, человкъ важнаго вида, почтенный по возрасту и достоинству, разспрашиваетъ его о происшествіи, добивается знать, такъ-ли было дло, Меланкъ ему отвчаетъ: ‘такъ именно, сударыня!’ Возвращался разъ онъ изъ деревни, слуги его ршили ‘ограбить господина и удачно выполнили свой планъ: они сошли съ его кареты, приставили ему къ горлу конецъ факела, вмсто ножа, потребовали кошелекъ, и онъ отдалъ имъ, пріхавши домой, онъ разсказывалъ объ этомъ приключеніи друзьямъ, т стали разспрашивать о подробностяхъ, а онъ говоритъ имъ: ‘спросите у моихъ людей: они были при этомъ’.

——

Невжливость не есть душевный порокъ, это результатъ нсколькихъ пороковъ: глупаго тщеславія, незнанія своихъ обязанностей, лности, глупости, разсянности, презрнія къ другимъ, ревности, распространяясь только на вншность, она тмъ самымъ бываетъ еще боле ненавистною, такъ какъ всегда является очевиднымъ и открытымъ для всхъ недостаткомъ, между тмъ задваетъ она не всегда одинаково, а то больше, то меньше, смотря по причин, которая ее производитъ.

——

Говорить о гнвномъ, неровномъ, вздорливомъ, досадливомъ, навязчивомъ, капризномъ человк, что онъ таковъ ужъ по характеру, значитъ не извинять его, какъ думаютъ иные, а невольно признаваться, что эти столь великіе недостатки неизлчимы.

Вообще люди слишкомъ мало обращаютъ вниманія на такъ называемое настроеніе. Они должны были бы понять, что недостаточно быть добрымъ, нужно еще казаться такимъ, по крайней мр, если они стремятся быть общительными, способными къ единенію и взаимному знакомству, т. е. стремятся быть людьми, отъ злыхъ людей никто не требуетъ кротости и снисходительности, когда имъ нужно, они проявляютъ ее, но это служитъ ловушкой для простодушныхъ людей и прикрываетъ ихъ собственную хитрость, а у кого доброе сердце, того желательно было бы видть всегда уступчивымъ, привтливымъ, снисходительнымъ, такъ чтобы не всегда оказывалось правдой, что злые люди вредятъ, а добрые заставляютъ терпть.

——

Большая часть людей переходятъ отъ гнва къ обид, а иные поступаютъ иначе: они обижаютъ, а потомъ сердятся, но неожиданность подобныхъ вспышекъ не даетъ мста злопамятству.

——

Люди мало заботятся имть постоянно возможность доставлять другимъ удовольствіе, на должности поступаютъ какъ будто только для того, чтобы быть въ состояніи оказывать услуги и все-таки ничего не длать, обыкновенно прежде всего получаешь отказъ, и только, подумавши хорошенько, должностное лицо соглашается на просьбу.

——

Разузнайте, чего именно вы можете достигнуть отъ людей вообще и отъ каждаго изъ нихъ въ частности, и тогда только пускайтесь въ сношенія съ ними.

——

Если бдность — мать преступленій, то недостатокъ ума — ихъ отецъ.

——

Трудно допустить, чтобы очень безчестный человкъ имлъ достаточно ума: здравый и проницательный умъ ведетъ въ конц концовъ къ законности, честности и добродтели, а кто упорствуетъ въ дурномъ или ложномъ, у того не хватаетъ смысла и проницательности. Напрасно стараются исправить такого человка сатирой: она обрисовываетъ его для другихъ, а себя самого онъ въ ней не узнаетъ, это все равно, что бранить глухого. Было бы желательно въ интересахъ честныхъ людей и общественной мести {Наказаніе преступника разсматривается, какъ месть со стороны общества за преступленіе.}, чтобы плутъ не былъ настолько плутомъ, чтобы быть лишеннымъ всякаго чувствованія.

——

Одними пороками мы никому не обязаны: мы носимъ ихъ въ себ отъ рожденія, усиливая вслдствіе привычки, другими мы заражаемся: они чужды нашей природ. Иной родился привтливымъ, снисходительнымъ, склоннымъ всячески угождать другимъ, но вслдствіе обхожденія тхъ, съ которыми живетъ или отъ которыхъ зависитъ, скоро выбивается изъ своей колеи и даже становится въ разрзъ съ своею первоначальной природой: онъ постоянно досадуетъ и становится вспыльчивымъ, чего прежде не было, замчаетъ въ себ перемну характера и наконецъ съ удивленіемъ находитъ себя суровымъ и обидчивымъ.

——

Спрашиваютъ, почему это вс люди въ совокупности не соcтавляютъ какъ бы одной націи, не хотятъ говорить однимъ языкомъ, жить подъ одними законами, сговориться другъ съ другомъ насчетъ обычаевъ и культа. Я же, напротивъ, размышляя о противоположности умовъ, вкусовъ, чувствованій, удивляюсь, какъ это даже семь-восемь лицъ соединяются подъ одну кровлю, въ однихъ и тхъ же стнахъ, составляя одно семейство?

——

Бываютъ такіе странные отцы, которые всю жизнь, кажется, заняты тмъ, чтобы дать своимъ дтямъ право впослдствіи утшиться въ ихъ смерти.

——

Все чуждо въ характер, нравахъ и манерахъ большей части людей. Иной нею жизнь прожилъ печальнымъ, вспыльчивымъ, скупымъ, унижающимся, покорнымъ, заваленнымъ работой, корыстнымъ, а между тмъ родился веселымъ, кроткимъ, лнивымъ, любящимъ пышность, мужественно-гордымъ и далекимъ отъ всякаго униженія, жизненныя потребности, общественное положеніе, законъ необходимости насилуютъ природу и длаютъ въ ней большія измненія. Поэтому нельзя опредлить, что такое въ своей сущности данный человкъ: слишкомъ много вещей, лежащихъ вн его, искажаютъ его, измняютъ, разстраиваютъ его природу, онъ длается не такимъ, какъ родился, и бываетъ не такимъ, какъ кажется.

——

Коротка и скучна жизнь: вся она проходитъ въ желаніяхъ. Покой и радости мы откладываемъ на будущее время, часто на тотъ возрастъ, когда лучшія блага — здоровье и юность — уже исчезнутъ. Приходитъ это время, а мы все еще не перестаемъ желать, мы желаемъ и тогда, когда постигаетъ насъ тяжкая болзнь, когда начинаемъ угасать, если мы выздоравливаемъ, то разв для того, чтобы еще дольше лелять свои желанія.

——

Когда мы желаемъ чего-нибудь, то сдаемся на полную волю того, отъ кого надемся получить, но если мы уврены, что получимъ, то мы выжидаемъ случая, ведемъ переговоры, заключаемъ условія относительно капитуляціи.

——

Человку столь свойственно не быть счастливымъ и покупать всякое благо только за огромное количество труда, что, если дло длается легко, то оно кажется намъ подозрительнымъ, мы никакъ не можемъ понять, чтобы дло, стоющее такъ мало труда, могло быть очень выгоднымъ для насъ или чтобы такъ легко достигалась предположенная цль съ помощью надлежащихъ мръ, мы уврены, что мы заслуживаемъ хорошаго успха, но что разсчитывать на него можно только крайне рдко.

——

Кто говоритъ, что онъ родился несчастнымъ, тотъ могъ бы стать счастливымъ, по крайней мр, вслдствіе счастья своихъ друзей и близкихъ, но зависть отнимаетъ у него и этотъ послдній источникъ счастья.

——

Хотя я могъ бы сказать въ иныхъ случаяхъ, что люди сами виноваты въ своихъ горестяхъ, все-таки они кажутся мн рожденными для несчастій, горя и бдности: они рдко избавляются отъ этого и, такъ какъ съ ними можетъ приключиться всякая напасть, то они должны всегда быть готовы къ ней.

——

Люди съ такимъ трудомъ сближаются другъ съ другомъ въ длахъ, по такимъ ничтожнымъ поводамъ обижаются другъ на друга, столь склонны къ ссорамъ, столь сильно желаютъ обмануть и не быть обманутыми, столь высоко ставятъ все принадлежащее себ и столь низко все принадлежащее другимъ, что, право, я не знаю, какъ это могутъ заключаться между ними браки, контракты, покупки, миры, перемирія, трактаты, союзы.

——

У иныхъ заносчивость замняетъ собою величіе, безчеловчность заступаетъ мсто твердости, плутовство — мсто ума.

Плуты склонны считать другихъ плутами, ихъ почти нельзя обмануть, но и они не долго обманываютъ.

Я бы гораздо охотне желалъ быть глупцомъ и слыть за глупца, чмъ быть плутомъ.

——

Никто не обманываетъ въ хорошую сторону, плутовство ко лжи присоединяетъ еще злость*

——

Если бы меньше было простаковъ, то меньше было бы и такъ называемыхъ тонкихъ и смышленыхъ людей, тхъ, которые изъ умнья всю жизнь обманывать другихъ извлекаютъ для себя столько же тщеславія, сколько уваженія. Какъ не хвастаться безконечно собою и своею изобртательностью Ерофилу, которому недостатокъ врности данному слову, плохія услуги, плутни не только не повредили, но даже снискали милость и благодянія тхъ самыхъ людей, которымъ онъ не оказалъ услуги или надлалъ непріятностей?

——

На площадяхъ и улицахъ большихъ городовъ только и слышишь въ устахъ прохожихъ слова: ‘повстка’, ‘наложеніе запрещенія’, ‘допросъ’, ‘обязательство’, ‘тяжба вопреки обязательству’. Неужели это значитъ, что въ мір нтъ ни малйшей справедливости, что міръ, напротивъ, наполненъ людьми, хладнокровно требующими того, что имъ не принадлежитъ, и наотрзъ отказывающимися длать то, что они должны длать?

Дворянскія граматы изобртены для того, чтобы заставить людей помнить свое слово или уличить ихъ, что они дали слово. Какой стыдъ для человчества!

Отнимите страсти, интересы, несправедливости, и какой миръ будетъ въ большихъ городахъ! Нужда и добываніе пропитанія не ведутъ за собою и трети всхъ людскихъ хлопотъ.

——

Ничто такъ не обязываетъ разсудительнаго человка спокойно переносить обиды со стороны родственниковъ и друзей, какъ размышленія о порокахъ человчества, размышленія о томъ, какъ трудно людямъ быть постоянными, великодушными, врными, слдовать больше дружб, чмъ своимъ интересамъ. Если онъ знаетъ предлы ихъ способностей, онъ не требуетъ отъ нихъ, чтобы они проникали въ тла, летали по воздуху, чтобы были справедливыми, онъ можетъ ненавидть людей вообще, въ которыхъ такъ мало добродтели, но онъ извиняетъ отдльныхъ лицъ, онъ даже любитъ ихъ, въ силу боле возвышенныхъ мотивовъ, и старается какъ можно меньше самъ заслужить подобное снисхожденіе со стороны другихъ.

——

Иныхъ благъ мы желаемъ съ увлеченіемъ: одна мысль о нихъ возвышаетъ и восхищаетъ насъ, но если намъ удается достигнуть ихъ, мы спокойне испытываемъ ихъ, чмъ раньше думали о нихъ, мы не столько наслаждаемся, сколько желаемъ еще большихъ.

——

Есть такія страшныя бдствія и такія ужасныя несчастія, что и подумать о нихъ страшно: одинъ видъ ихъ приводитъ въ трепетъ. Но если они случаются съ нами, то мы находимъ въ себ такіе источники, которыхъ раньше не знали: мы не поддаемся бд и поступаемъ гораздо лучше, чмъ ожидали.

——

Чтобы смягчить сильнйшую печаль, помирить съ большой потерей, иногда достаточно получить въ наслдство прекрасный домъ, стать хозяиномъ хорошей лошади, красивой собаки, ковра какого-нибудь или стнныхъ часовъ.

——

Предположимъ, что люди были бы вчны на земл. Гд доказательства, что они въ этомъ случа не станутъ еще больше хлопотать объ упроченіи своего матеріальнаго благополучія, чмъ при настоящемъ порядк вещей?

——

Если жизнь жалка, то трудно ее переносить, если же она счастлива, то ее страшно потерять. Одно сводится къ другому.

——

Ничего люди не желаютъ больше сохранить и ничего между тмъ меньше не берегутъ, чмъ свою собственную жизнь.

——

Ирина съ большими издержками прізжаетъ въ Епидавръ повидаться съ Эскулапомъ въ его храм и посовтоваться съ нимъ по поводу всхъ своихъ болзней. Сначала она жалуется на свое утомленіе и усталость: богъ заявляетъ, что это произошло отъ продолжительности ея путешествія. Она говоритъ, что по вечерамъ у ней нтъ аппетита, оракулъ предписываетъ ей меньше обдать. Она прибавляетъ, что подвержена безсонниц: онъ предписываетъ ей быть въ постели только въ продолженіе ночи. Она спрашиваетъ, почему она толстетъ и какъ отъ этого избавиться, оракулъ отвчаетъ, что она должна вставать до полудня и пользоваться иногда своими ногами для ходьбы. Она заявляетъ ему, что ей вредно вино, оракулъ совтуетъ ей пить воду. Она жалуется на плохое пищевареніе, онъ велитъ ей соблюдать діэту. ‘У меня слабетъ зрніе’, говоритъ Ирина. ‘Носите очки’, отвчаетъ Эскулапъ. ‘Я слабю и сама’, продолжаетъ она: ‘я уже не столь крпка и здорова, какою была раньше’. ‘Это, значитъ, вы старете’, отвчаетъ богъ.— ‘Но какъ же исцлиться отъ этой слабости’?— ‘Очень просто: стоитъ умереть, какъ это сдлала ваша мать и ваша бабушка’. ‘Что за совтъ вы мн даете, сынъ Аполлона!’ восклицаетъ Ирина: — ‘неужели и все тутъ ваше знаніе, о которомъ всюду толкуютъ люди и которое заставляетъ почитать васъ по всей земл? Что же сообщили вы мн особеннаго и таинственнаго? Разв я сама не знала всхъ этихъ средствъ которыя вы мн предлагаете’? ‘Такъ чего-жъ вы не пользовались ими’, возражаетъ богъ, ‘не являясь ко мн изъ такой дали и не сокращая своихъ дней продолжительнымъ путешествіемъ?’

——

Смерть бываетъ только разъ, по чувствовать себя она заставляетъ во всякій моментъ жизни. Тяжеле бояться ея, чмъ переносить ее….

——

Безпокойство, страхъ, упадокъ духа не удаляютъ отъ смерти, а, напротивъ, приближаютъ, я сомнваюсь только, приличенъ-ли чрезмрный смхъ людямъ, которые смертны.

——

Что есть несомнннаго въ смерти, то нсколько смягчается тмъ, что въ ней есть неизвстнаго. Неопредленность времени напоминаетъ собою нсколько безконечное, то, что мы называемъ вчностью.

——

Подумайте, что, какъ вы теперь вспоминаете со вздохомъ цвтущую юность, которой уже нтъ и которая никогда не возвратится, точно такъ-же съ наступленіемъ дряхлости будете сожалть возрастъ мужества, въ которомъ вы пока еще находитесь, но который не достаточно цните.

——

Люди боятся старости, хотя не уврены, достигнутъ-ли ея.

——

Мы съ одной стороны надемся дожить до старости, съ другой боимся ея. Это значитъ, что мы любимъ жизнь и избгаемъ смерти.

——

Употреблять всякія усилія, вооружаться доводами и размышленіями, бороться непрерывно съ самимъ собою, чтобы не бояться смерти,— это скоре значитъ уступать природ и бояться смерти.

——

Еслибы изъ всхъ людей одни умирали, а другіе нтъ, то смерть была бы безутшною скорбью.

——

Продолжительная болзнь занимаетъ какъ бы среднее мсто между жизнью и смертью, такъ что самая смерть длается облегченіемъ и для умирающихъ, и для тхъ, которые остаются въ живыхъ….

——

Говоря по человческимъ понятіямъ, смерть иметъ одну и хорошую сторону: она полагаетъ конецъ старости.

——

Смерть, предупреждающая дряхлость, является боле кстати, чмъ смерть, оканчивающая собою дряхлость.

——

Сожалніе о дурномъ употребленіи уже прожитого времени не всегда заставляетъ людей изъ остальной части жизни длать лучшее употребленіе.

——

Жизнь — это сонъ. Старики — это т, у кого сонъ былъ продолжительне: они начинаютъ пробуждаться только тогда, когда нужно умирать. Вспоминая все теченіе своей жизни, они часто не находятъ ни добродтелей, ни похвальныхъ дйствій, которыя отличали бы одинъ годъ ихъ жизни отъ другого, они смшиваютъ различные свои возрасты, не видя въ нихъ ничего такого, что достаточно выдавалось бы для того, чтобы измрить прожитое ими время: сонъ ихъ былъ смутный, безформенный и непослдовательный, но они все-таки чувствуютъ, какъ и всякій пробуждающійся отъ сна, что они долго спали.

——

Для человка существуютъ только три событія: рожденіе, жизнь и смерть. При рожденіи онъ не чувствуетъ себя, при смерти страдаетъ, во время жизни забываетъ, что живетъ.

——

Въ жизни человка есть время, когда разума еще нтъ, когда въ немъ замчается только инстинктъ, подобный инстинкту животныхъ и не сохраняющій въ памяти никакого слда. Есть и другое время, когда разумъ развивается, даже уже сформировался и могъ бы дйствовать, еслибы не былъ затемненъ и какъ-бы погашенъ нравственными пороками, увлеченіемъ страстями, которыя слдуютъ одна за другой и ведутъ человка къ третьему и послднему возрасту. Тутъ разумъ, находясь во всей своей сил, долженъ былъ бы производить, но онъ уже охлажденъ и разслабленъ годами, болзнью и горемъ, затмъ онъ еще боле разстраивается вслдствіе разстройства человческаго механизма, клонящагося къ разрушенію….. Тмъ не мене эти періоды составляютъ человческую жизнь.

——

Дти горделивы, презрительны, гнвны, завистливы, любопытны, корыстны, лнивы, втрены, робки, неумренны, лживы, притворны, они легко смются и плачутъ, предаются неумренной радости и горькой печали по поводу самыхъ незначительныхъ вещей, они не хотятъ терпть боли, но любятъ причинять ее. Они, значитъ, уже все одно, что взрослые люди.

——

Дти не имютъ ни прошедшаго, ни будущаго, они наслаждаются настоящимъ, что съ нами рдко бываетъ….

——

По характеру дти кажутся одинаковыми, нравы въ этомъ возраст довольно однообразны и только при тонкомъ вниманіи можно подмтить разницу. Съ развитіемъ разума она увеличивается, потому что съ ростомъ разума растутъ страсти и пороки, которые одни только и длаютъ людей столь непохожими другъ на друга и столь противоположными самимъ себ.

——

Дти обладаютъ уже воображеніемъ и памятью, чего старики уже не имютъ. Изъ своего воображенія и памяти они длаютъ чудесное употребленіе въ своихъ играхъ и всякихъ забавахъ: они повторяютъ то, что слышали, перенимаютъ, что видли, они мастера на вс руки: то дйствительно занимаются тысячью мелкихъ работъ, то подражаютъ въ движеніяхъ и жестахъ различнымъ ремесленникамъ, они устраиваютъ большіе пиры съ лакомыми кушаньями, переносятся во дворцы и въ очаровательныя мстности, заводятъ у себя, хотя и играютъ въ одиночку, богатый экипажъ и большую свиту, предводительствуютъ арміями, даютъ битвы, наслаждаются удовольствіемъ побды, бесдуютъ съ королями и самыми знатными принцами, сами длаются королями, имютъ своихъ подданныхъ, владютъ сокровищами, которыя составляютъ изъ древесныхъ листьевъ или изъ кучи песку, они умютъ въ этомъ возраст быть ршителями своей судьбы и владыками своего собственнаго счастья, чего не сумютъ сдлать въ продолженіи остальной своей жизни.

——

Нтъ ни одного вншняго порока или тлеснаго недостатка, который могъ бы остаться незамченнымъ дтьми, они схватываютъ его съ перваго взгляда и умютъ выразить подходящими словами, такъ что трудно бываетъ подыскать боле удачное названіе. Сдлавшись взрослыми, они, въ свою очередь, получаютъ т несовершенства, надъ которыми смялись.

Единственная забота дтей состоитъ въ томъ, чтобы находить слабую сторону въ своихъ учителяхъ и вообще въ тхъ, кому они подчинены. Лишь только подмтятъ ее, они берутъ верхъ и пріобртаютъ надъ ними власть, которой уже и не теряютъ. Что роняетъ въ первый разъ наше превосходство надъ ними, тоже самое и посл постоянно мшаетъ намъ вернуть свой авторитетъ.

——

Лность, безпечность и праздность, пороки, столь свойственные дтямъ, исчезаютъ въ ихъ играхъ: тутъ дти живы, внимательны, точны, любятъ правила и симметрію, не прощаютъ другъ другу ни одной ошибки и по нскольку разъ начиняютъ одно и то-же, если замтили промахъ. Это врное предвстіе того, что они нкогда будутъ въ состояніи пренебрегать своими обязанностями, но что они ничего не будутъ забывать, когда дло будетъ касаться удовольствій.

——

Дтямъ все кажется великимъ: дворъ, сады, зданія, мебель, люди, животныя, людямъ взрослымъ предметы міра кажутся такими же и, смю думать, на томъ же самомъ основаніи, именно потому, что сами они малы.

——

Дти начинаютъ съ народнаго правленія, когда каждый самъ себ владыка, но они, что вполн естественно, не долго держатся его и переходятъ къ единовластію. Одинъ изъ нихъ выдляется большею живостью, лучшимъ тлосложеніемъ, боле точнымъ знаніемъ различныхъ игръ и мелкихъ законовъ, по которымъ происходятъ игры, другіе уступаютъ ему первенство, и вотъ образуется абсолютное правленіе, которое ведетъ къ общему удовольствію.

——

Кто сомнвается, что дти понимаютъ, составляютъ сужденія, послдовательно размышляютъ? Если все это проявляется только на мелочахъ, то это потому, что они дти и не имютъ продолжительной опытности, а если они дурно выражаютъ свои мысли, то это не столько ихъ вина, сколько вина родителей или учителей.

——

Кто наказываетъ дтей за проступки, которыхъ они не длали, или даже кто строго наказываетъ за легкую вину, тотъ теряетъ всякое довріе къ себ въ душ дтей и длается безполезнымъ для нихъ. Они точно знаютъ и лучше всякаго другого, чего заслуживаютъ, они почти только и заслуживаютъ того, чего боятся, они хорошо сознаютъ, по дламъ или безъ вины ихъ наказываютъ, несправедливое наказаніе не мене ихъ портитъ, чмъ безнаказанность.

——

Мы недостаточно долго живемъ, чтобы извлечь пользу изъ своихъ ошибокъ, мы всю жизнь длаемъ ошибки, умереть исправленнымъ — вотъ вся польза, которую можно извлечь изъ своихъ постоянныхъ ошибокъ.

——

Ничто такъ не ободряетъ насъ, какъ сознаніе, что мы избжали опасности сдлать глупость.

——

Трудно разсказать о своихъ грхахъ: намъ хочется прикрыть ихъ и свалить на другого, это даетъ преимущество руководителю надъ духовникомъ.

——

Ошибки глупцовъ иной разъ столь грубы и непредвиднны, что ставятъ втупикъ умныхъ людей: он полезны только тмъ, кто ихъ длаетъ.

——

Духъ партіи самыхъ великихъ людей унижаетъ до мелочности простого народа.

——

Изъ тщеславія или приличія мы длаемъ т-же самыя вещи, которыя сдлали бы по склонности или по обязанности. Одинъ человкъ недавно умеръ въ Париж отъ горячки, которою заразился, ухаживая за больною женою, хотя ея не любилъ {Лабрюйеръ разуметъ принца Конти, заразившагося оспой отъ своей жены, которую онъ вовсе не любилъ.}.

——

Въ душ люди желаютъ, чтобы ихъ цнили, но они старательно скрываютъ это желаніе, потому что хотятъ слыть за добродтельныхъ, а желать извлечь изъ добродтели какую-нибудь другую выгоду, кром самой добродтели, т. е. извлечь уваженіе и похвалы, не значило бы быть добродтельнымъ, а значило бы любить почетъ и похвалу, иначе говоря, быть тщеславнымъ, люди очень тщеславны, но имъ въ высшей степени непріятно слыть тщеславными.

——

Тщеславный человкъ находитъ выгоднымъ хорошо или дурно говорить о себ, а скромный человкъ вовсе не говоритъ о себ.

Какъ смшно тщеславіе и какой это постыдный порокъ, это лучше всего видно изъ того, что оно не осмливается показаться наружу и часто прячется подъ вншностью совершенно противоположнаго свойства.

Ложная скромность — это крайне утонченное тщеславіе, вслдствіе ея, тщеславный человкъ не кажется тщеславнымъ, напротивъ, заставляетъ цнить въ себ мнимую добродтель, противоположную тому пороку, который лежитъ въ основ его характера, ложная скромность — это обманъ. Ложная слава есть путь къ тщеславію, она ведетъ насъ къ тому, что мы добиваемся почета за такія вещи, которыя, хотя и есть въ насъ, но совершенно ничтожны и недостойны того, чтобы превозносить ихъ, ложная слава это заблужденіе.

——

О себ люди говорятъ такъ, что признаются только въ незначительныхъ недостаткахъ, и при томъ еще такихъ, которые предполагаютъ въ ихъ лиц прекрасные таланты или высокія качества. Жалуются, напр., на недостатокъ памяти, а между тмъ разсказываютъ о своемъ большомъ пониманіи и большой разсудительности, получаютъ упрекъ въ разсянности и мечтательности, а между тмъ стремятся прослыть остроуміемъ, говорятъ о своей неловкости, жалуются, что ничего не могутъ сдлать своими руками, будучи вполн утшены въ этомъ маленькомъ гор талантами ума или высокими душевными дарами, которые признаетъ за ними весь свтъ, сознаются въ своей лности, но въ такихъ выраженіяхъ, которыя указываютъ на ихъ безкорыстіе или на то, что они излчились отъ честолюбія, не краснютъ за свою неопрятность, если она есть только пренебреженіе къ мелочамъ и очевидно предполагаетъ исключительную заботу о важномъ и существенномъ. Военный человкъ любитъ говорить, какъ онъ вслдствіе излишняго рвенія или изъ любопытства очутился на транше или на другомъ какомъ-нибудь очень опасномъ посту, не будучи на караул и не получивши на это приказанія, онъ добавляетъ, что генералъ порядочно пожурилъ его за это. То-же можно сказать и о такомъ умномъ человк или высокомъ геніи, который отъ рожденія уже обладаетъ благоразуміемъ, составляющимъ для другихъ предметъ напрасныхъ стремленій, который закалилъ свой духъ продолжительнымъ опытомъ и легко справляется съ тяжелой массой разнообразныхъ, трудныхъ и важныхъ длъ, который вслдствіе обширности своего кругозора и проницательности господствуетъ надъ всми событіями и, не имя нужды справляться со всми написанными въ книгахъ разсужденіями объ управленіи и политик, самъ, пожалуй, принадлежитъ къ числу великихъ душъ, рожденныхъ для того, чтобы править другими, и давшихъ образецъ для составленія правилъ правленія, вслдствіе великихъ длъ, которыя онъ совершаетъ, ему нтъ времени читать прекрасное и пріятное, онъ ничего не потеряетъ, если вмсто книгъ станетъ припоминать и, такъ сказать, перелистывать свою жизнь и свои дянія. Такой человкъ легко можетъ, не компрометируя себя, сказать, что онъ не знакомъ ни съ одной книгой, что онъ никогда не читалъ.

——

Люди хотятъ иногда скрыть свои слабости или уменьшить ихъ въ глазахъ другихъ добровольнымъ въ нихъ признаніемъ. Одинъ говоритъ: ‘я невжественъ’, значитъ, онъ ничего не знаетъ, другой говоритъ: ‘я старъ’, и дйствительно, ему уже 60 лтъ, третій говоритъ: ‘я не богатъ’, онъ на самомъ дл бденъ.

——

Если за скромность принимаютъ то внутреннее чувство, которое унижаетъ человка въ его собственныхъ глазахъ и которое составляетъ неестественную добродтель, называемую смиреніемъ, то тутъ нтъ никакой скромности или, лучше сказать, тутъ скромность смшиваютъ съ свойствомъ, совершенно отличнымъ отъ нея Человкъ по своей природ держится высокаго и гордаго мннія о себ и думаетъ такъ только о самомъ себ, скромность иметъ въ виду только то, чтобы никто не страдалъ отъ этого, это вншняя добродтель, управляющая его глазами, походкой, словами, тономъ голоса, она учитъ его поступать съ вншней стороны съ другими такъ, чтобы не ясно было, что онъ ставитъ ихъ ни во что.

——

Міръ полонъ людей, которые, сравнивая съ вншней стороны и по привычк самихъ себя съ другими, всегда ршаютъ дло въ свою собственную пользу и сообразно съ этимъ поступаютъ.

——

Вы говорите, что нужно быть скромнымъ. Отъ людей съ хорошими природными свойствами нечего требовать лучшихъ, хлопочите только о томъ, чтобы люди не давили тхъ, кто уступаетъ имъ вслдствіе скромности, и не сокрушали тхъ, кто склоняется передъ ними.

Точно также говорятъ, что нужно носить скромное платье. Отъ людей съ заслугами нечего больше, кром заслугъ, и требовать, другое дло свтъ… Но если онъ хочетъ нарядовъ, ему даютъ наряды, онъ жадно стремится къ излишеству, и вотъ ему предоставляютъ во всемъ излишекъ, иные цнятъ людей только по прекрасному блью и роскошной матеріи, и вотъ имъ даютъ возможность мрить людей подобной мркой. Бываютъ случаи, гд нужно умть показать себя: отъ большей или меньшей ширины галуна зависитъ вроятность быть принятымъ въ домъ или получить отказъ.

——

Наше тщеславіе и слишкомъ высокое мнніе о себ заставляетъ насъ подозрвать въ другихъ гордость въ отношеніи къ намъ, которая иной разъ есть въ нихъ, а часто вовсе отсутствуетъ, скромная личность не отличается такою щепетильностью.

——

Подобно тому, какъ нужно остерегаться того рода тщеславія, которое заставляетъ насъ думать, что другіе смотрятъ на насъ съ любопытствомъ и уваженіемъ, только и длаютъ, что говорятъ о нашихъ заслугахъ и хвалятъ насъ, точно также мы должны имть извстнаго рода увренность въ себ и не думать, что если кто шепчется, то, значитъ, дурно отзывается о насъ, если смется, то, значитъ, насмхается надъ нами.

——

Что это Алкиппъ сегодня здоровается со мной, улыбается мн и бросается изъ кареты изъ опасенія, какъ-бы не пропустить меня? Я не богатъ и иду я пшкомъ, по правиламъ онъ долженъ былъ бы не замчать меня. Не для того-ли онъ это длаетъ, чтобы его самого видли на равной ног съ вельможей?

——

Люди такъ исполнены самомннія, что все относятъ къ себ, они любятъ, чтобы на нихъ смотрли, показывали ихъ, привтствовали даже незнакомые, мы гордимся, если забываемъ знакомыхъ, и желаемъ, чтобы они насъ угадывали.

——

Мы ищемъ счастья вн насъ и во мнніи другихъ людей, хотя знаемъ, что они льстивы, мало искренни, несправедливы, полны зависти, капризовъ и предубжденій. Какая нелпость!

——

Смяться, кажется, можно только по поводу чего-нибудь смшного, тмъ не мене есть люди, которые одинаково смются по поводу смшного и надъ тмъ, что вовсе не смшно. Если вы глупы и необдуманны, если у васъ нечаянно вырывается въ ихъ присутствіи какая-нибудь нелпость, они смются надъ вами, если вы умны, говорите вполн разсудительно, такимъ тономъ, какимъ нужно говорить — они тоже смются.

——

Кто насильно или несправедливо похищаетъ наше имущество или отнимаетъ у насъ честь посредствомъ клеветы, тотъ достаточно обнаруживаетъ свою ненависть къ намъ, по этимъ онъ не доказываетъ, что потерялъ всякое уваженіе къ намъ, поэтому не станемъ считать себя неспособными помириться съ нимъ и оказать ему когда-нибудь дружеское расположеніе. Напротивъ, насмшка изъ всхъ обидъ наимене извинительна, она выражаетъ презрніе и притомъ самымъ выразительнымъ способомъ, она настигаетъ человка въ самомъ послднемъ его убжищ, именно въ его мнніи о самомъ себ, она хочетъ его сдлать смшнымъ въ его собственныхъ глазахъ, убждаетъ, что другіе находятся въ самомъ дурномъ, какое только можетъ быть, расположеніи въ отношеніи къ нему, и длаетъ его непримиримымъ.

——

Чудовищное соединеніе представляютъ собою наша охота и наклонность издваться, порицать и презирать другихъ и рядомъ съ нею гнвъ на тхъ, кто надъ нами издвается, насъ порицаетъ и презираетъ.

——

Здоровье и богатство, лишая людей опытности въ перенесеніи несчастій, внушаютъ имъ жесткость въ отношеніи къ подобнымъ себ, а люди, обремененные уже своимъ собственнымъ несчастіемъ, скоре вслдствіе состраданія входятъ въ бдственное положеніе другихъ….

——

Если человкъ обладаетъ высокими природными свойствами, то празднества, спектакли, симфоніи лучше, кажется мн, даютъ почувствовать горе близкихъ или друзей, сближая его съ ними.

——

Благородная душа стоитъ выше обидъ, несправедливости, огорченія, насмшки, она была бы неуязвимой, еслибы не страдала отъ состраданія.

——

Какъ-то стыдно быть счастливымъ на виду иныхъ несчастій.

——

Мы скоро узнаемъ свои мелкія преимущества, но долго не замчаемъ своихъ недостатковъ, иной отлично знаетъ, что у него прекрасныя брови, прелестные ногти, едва знаемъ, что у него кривой глазъ, и вовсе не знаетъ, что у него нтъ ума.

Аргира снимаетъ перчатку, чтобы показать прекрасную ручку, и не забываетъ показать маленькій башмачекъ, по которому можно заключить, что у ней маленькая ножка, смшно или нтъ, она все-таки смется, чтобы показать свои прекрасные зубы, если она выставляетъ на показъ свое ухо, то это значитъ, что оно у ней прелестно сложено, если она никогда не танцуетъ, то это значитъ, что она недовольна своею таліей, что она толста. Она понимаетъ вс свои выгоды за исключеніемъ одной: говоритъ она постоянно, а ума въ ней ни капли.

——

Люди ставятъ почти ни во что вс добродтели сердца и преклоняются передъ способностями тла и ума. Кто хладнокровно и не думая, что онъ нескроменъ, говоритъ о себ, что онъ добръ, постояненъ, вренъ, искрененъ, справедливъ, признателенъ, тотъ не осмливается сказать, что онъ ловокъ въ движеніяхъ, что у него прекрасные зубы и нжная кожа, это было бы слишкомъ сильно сказано.

Правда, что люди удивляются всего мене двумъ добродтелямъ, храбрости и щедрости, потому что есть дв вещи, которыя они высоко цнятъ, но которыми эти добродтели учатъ пренебрегать — именно жизнь и деньги, поэтому-то никто не заявляетъ о себ, что онъ храбръ или щедръ.

Никто не говоритъ о себ, особенно безъ основаній, что онъ красивъ, великодушенъ или обладаетъ возвышеннымъ характеромъ, эти качества цнятъ слишкомъ высоко, поэтому люди довольствуются тмъ, что мысленно считаютъ себя такими.

——

Какъ бы близкимъ ни казалось соотношеніе между соперничествомъ и соревнованіемъ, все-таки между ними такая же разница, какъ между порокомъ и добродтелью. Соперничество и соревнованіе проявляются по одному и тому же поводу, именно по поводу матеріальныхъ благъ или заслугъ другихъ, но съ тою разницею, что послднее есть чувство добровольное, мужественное, искреннее, благотворное для души: оно учитъ ее извлекать пользу изъ великихъ примровъ и часто брать верхъ надъ тмъ, чему они удивляются, между тмъ соперничество есть насильственное душевное движеніе, какъ бы вынужденное признаніе чужой заслуги, оно доходитъ до того, что отрицаетъ добродтель тамъ, гд она есть, или, будучи вынужденнымъ признать ее, отказываетъ ей въ похвалахъ и завидуетъ получаемой ею наград, это безплодная страсть, оставляющая человка въ томъ положеніи, въ какомъ онъ былъ, наполняющая его самомнніемъ и мыслями о своей репутаціи, она длаетъ его холоднымъ и сухимъ въ отношеніи къ дйствіямъ или произведеніямъ другихъ людей и заставляетъ удивляться, что въ мір есть и другіе таланты, кром его талантовъ или что есть и другіе люди съ такими же талантами, какими онъ хвастается, это постыдный порокъ, всегда переходящій вслдствіе своего излишества въ тщеславіе и надменность, убждающій того, кто имъ страдаетъ, не только въ томъ, что онъ иметъ больше ума и заслугъ, чмъ другіе, но даже въ томъ, что онъ одинъ обладаетъ умомъ и заслугами. Соревнованіе и соперничество встрчаются почти только въ лицахъ одной и той же профессіи, одинаковыхъ талантовъ и одинаковаго положенія. Самые плохіе ремесленники больше всего склонны къ соперничеству: но люди занимающіеся свободными искусствами или изящной литературой, живописцы, музыканты, ораторы, поэты, вс т, которые пускаются въ писательство, должны были бы быть способными только на соревнованіе.

Соперничество никогда не свободно отъ нкотораго рода зависти, часто даже эти дв страсти принимаются одна за другую. Зависть, напротивъ, иной разъ не соединена съ соперничествомъ, именно когда ее возбуждаютъ въ нашей душ слишкомъ высокое положеніе другихъ сравнительно съ нашимъ, большія богатства, милость, высокая должность.

Зависть и ненависть всегда соединяются вмст и укрпляютъ другъ друга въ одномъ и томъ же лиц, ихъ можно различить другъ отъ друга только тмъ, что одна связывается съ личностью, а другая съ положеніемъ и имуществомъ личности.

Умный человкъ не завидуетъ мастеру, сдлавшему прекрасную шпагу, или лпщику, только что окончившему прекрасную статую, онъ знаетъ, что въ этихъ искусствахъ есть правила и пріемы, которые не приходится выдумывать, есть инструменты, неизвстные ему ни по употребленію, ни по имени, ни по виду, ему стоитъ только принять въ разсчетъ, что онъ не учился тому или иному ремеслу, чтобы утшиться въ томъ, что онъ не мастеръ, напротивъ, онъ можетъ быть воспріимчивымъ къ зависти и даже соперничеству въ отношеніи къ министру и къ тому, кто управляетъ, какъ будто разумъ и здравый смыслъ, качества, общія у него съ послдними, суть единственныя средства для управленія государствомъ и завдыванія общественными длами и какъ будто ими можно вполн замнить правила и опытность.

——

Мало людей совершенно тупыхъ и глупыхъ, еще меньше возвышенныхъ и превосходныхъ умовъ, большая часть людей стоитъ между этими двумя крайностями, этотъ промежутокъ наполненъ большимъ числомъ талантовъ обыкновенныхъ, но имющихъ множество примненій: они служатъ государству и заключаютъ въ себ полезное и пріятное, они, напр., обнимаютъ финансовыя сношенія, военное дло, мореплаваніе, искусства, ремесла, сюда не относится счастливая память, искусство въ игр, умнье вращаться въ обществ и вести бесду.

——

Весь умъ, какой только встрчается въ мір, безполезенъ для того, кто не иметъ вовсе ума: у него нтъ никакихъ задачъ и онъ неспособенъ извлечь пользу изъ дятельности другого.

——

Вторую ступень посл разума занимаетъ сознаніе, что мы потеряли разумъ, самое безуміе непримиримо уже съ подобнымъ сознаніемъ. Точно также, если въ насъ нтъ ума, то лучшее посл этого положеніе — это сознаніе, что намъ не хватаетъ ума, тогда человкъ, не обладающій умомъ, могъ бы и умлъ бы не быть глупцомъ, фатомъ или наглецомъ.

——

Человкъ съ посредственнымъ умомъ серьезенъ и монотоненъ, онъ не смется, не шутитъ никогда, не можетъ извлечь ничего пріятнаго изъ пустяковъ, онъ одинаково неспособенъ какъ подняться до важнаго, такъ и заниматься, даже ради отдыха, мелочами, онъ едва уметъ играть съ своими дтьми.

——

Вс говорятъ о фат, что онъ фатъ, но никто не осмливается сказать это ему самому, онъ умираетъ, не зная этого и не испытавши ни отъ кого мести.

——

Какой разладъ между умомъ и сердцемъ! Философъ дурно живетъ со всми своими правилами, а политикъ, исполненный всякихъ замысловъ и размышленій, не уметъ управлять собою.

——

Умъ, какъ и всякая вещь, расходуется, науки суть его пища: он питаютъ его и расходуютъ.

Мелкіе люди иногда надлены тысячью добродтелей, безполезныхъ для нихъ: имъ негд приложить ихъ къ длу.

——

Есть люди, которые легко несутъ бремя милости и вліянія, свыкаются съ своимъ собственнымъ величіемъ, которымъ самое высокое положеніе не кружитъ головы. Т, напротивъ, которыхъ слпая судьба безъ разбора и различія осыпала своими благодяніями, пользуются своимъ счастьемъ гордо и неумренно: ихъ взоры, походка, тонъ голоса, доступъ къ нимъ,— все показываетъ, что они удивляются сами себ, видя себя столь возвысившимися, они длаются столь неприступными, что одно паденіе можетъ ихъ приручить.

——

Рослый и сильный человкъ, съ широкой грудью и широкими плечами, легко и охотно несетъ тяжелое бремя, у него остается еще одна рука свободною, а карлика раздавила бы и половина его бремени. Точно такъ же и выдающіеся посты важныхъ людей длаютъ еще боле важными, а мелкихъ людей еще боле мелкими.

——

Иные люди какъ будто обязались быть чудаками, они пускаются въ море, гд другіе садятся на мель и терпятъ крушеніе, они достигаютъ цли, нарушая вс правила, нужныя для ея достиженія, изъ этого нарушенія и своего безумія они извлекаютъ вс плоды, которые можно извлечь изъ самой закопченной мудрости. Будучи преданы другимъ людямъ, посвятивъ себя вельможамъ и возложивъ на нихъ вс свои надежды, они не служатъ имъ, а забавляютъ ихъ, заслуженные и служащіе люди полезны вельможамъ, а они необходимы имъ, они всю жизнь проводятъ въ остроумничань передъ ними, которое замняетъ имъ подвиги и за которое они ждутъ наградъ, своими постоянными шутками они дйствительно достигаютъ важныхъ должностей, съ помощью постояннаго веселья поднимаются до высокихъ званій, но когда кончается карьера ихъ, они встрчаютъ неожиданно такую будущность, которой никогда и не думали бояться, на земл остается посл нихъ только примръ ихъ судьбы, роковой для тхъ, кто пожелалъ бы ему послдовать.

——

Отъ лицъ, которыя разъ совершили благородный и героическій подвигъ, ставшій извстнымъ по всей земл, можно требовать, чтобы они въ продолженіе остальной жизни не казались какъ бы истощившими вс свои силы на одинъ подвигъ, а держались, по крайней мр, того мудраго и разсудительнаго поведенія, которое мы замчаемъ даже въ обыкновенныхъ людяхъ, чтобы не унижали недостойнымъ образомъ пріобртенной высокой репутаціи, чтобы, рже показываясь въ народ и не давая ему возможности видть себя ближе, не заставляли, по крайней мр, его переходить отъ любопытства и удивленія къ равнодушію, а пожалуй и къ презрнію.

——

Нкоторымъ людямъ {Полагаютъ, что Лабрюйеръ иметъ тутъ въ виду парижскаго архіепископа Гардея де-Шанваллона.} меньшаго труда стоитъ украсить себя тысячью добродтелей, чмъ исправить одинъ свой недостатокъ, къ ихъ великому несчастью, этотъ порокъ часто меньше всего приличенъ ихъ положенію и можетъ поставить ихъ въ свт въ очень смшное положеніе, онъ затемняетъ блескъ ихъ великихъ качествъ, мшаетъ имъ быть людьми совершенными и сохранять всю свою репутацію. Отъ нихъ не требуютъ, чтобы они были боле просвщенные и непорочные, чтобы боле любили порядокъ и дисциплину, были боле преданы своимъ обязанностямъ и ревниве относились къ общественному благу: желательно только, чтобы они не были влюбчивыми.

——

Иные люди въ теченіе своей жизни настолько по уму и сердцу разошлись сами съ собою, что еслибы кто судилъ теперь о нихъ только по тому, чмъ были они во время цервой юности, тотъ, наврное, ошибся бы. Иные были благочестивыми, умными, свдущими, а теперь, вслдствіе изнженности, неразлучной съ слишкомъ улыбающимся счастьемъ, стали уже не т. Другіе начали жизнь съ удовольствій, употребивъ на ознакомленіе съ ними весь свой умъ, а потомъ несчастія сдлали ихъ религіозными, умными, умренными, это обыкновенно очень достойные люди, на нихъ можно крпко положиться, они отличаются испытанною терпніемъ и горемъ честностью, крайнею вжливостью, пріобртенною ими вслдствіе обращенія съ женщинами и навсегда вошедшею въ привычку, духомъ законности, разсудительностью, а иногда высокими способностями, которыми они обязаны домашнему уединенію и досугу, связанному съ ихъ несчастнымъ положеніемъ.

Вся ваша бда въ томъ, что мы не можемъ быть въ одиночку, отсюда происходитъ страсть къ игр, роскошь, расточительность, страсть къ вину, женщинамъ, невжество, злорчіе, зависть, забвеніе себя и Бога.

——

Человкъ, повидимому, иногда не довольствуется самимъ собою: темнота, уединеніе приводятъ его въ смущеніе и повергаютъ въ напрасный и пустой страхъ, худшее зло для него — это скука въ одиночеств.

——

Скука проникла въ міръ вслдствіе лности, отъ нея много зависитъ стремленіе людей къ удовольствіямъ, игр, обществу. Кто любитъ трудъ, тотъ доволенъ самимъ собою.

——

Большая часть людей употребляютъ лучшую часть своей жизни на то, чтобы сдлать другую часть жалкою.

——

Иныя произведенія начинаются съ А и кончаются V, хорошее, дурное, самое дурное,— все въ нихъ входитъ, ничего въ нихъ не забыто въ томъ или другомъ отношеніи. Но какая въ нихъ натянутость, какая изысканность! Ихъ называютъ игрою ума. Такая же игра бываетъ и въ поведеніи иныхъ лицъ: одинъ началъ, а нужно кончать, другой хочетъ окончить свою карьеру, между тмъ ему лучше было бы перемнить или оставить на время должность, но этого трудне достигнуть, третій домогается, воодушевляется противорчіями, но его поддерживаетъ одно тщеславіе, замнившее разумъ, который уступаетъ и отказывается помогать, подобныя ухищренія проявляются даже въ самыхъ добродтельныхъ поступкахъ, даже въ области религіи.

——

Только обязанности наши тяжелы для насъ, потому что исполненіе вещей, которыя мы строго обязаны исполнять, не ведетъ за собою большихъ похвалъ, а похвала — единственный мотивъ, побуждающій насъ къ похвальнымъ дйствіямъ и поддерживающій насъ въ нашихъ предпріятіяхъ. N. любитъ чванное благочестіе, которое даетъ ему возможность надзора за нуждами бдняковъ, длаетъ его хранителемъ ихъ имнья, а его домъ превращаетъ въ общественный складъ, гд происходитъ раздача, люди съ маленькими воротничками и сердобольныя вдовы имютъ свободный туда доступъ, весь городъ видитъ его милостыню и разглашаетъ о ней. Кто можетъ посл этого сомнваться — кром, пожалуй, его заимодавцевъ,— что онъ добродтельный человкъ?

——

Геронтъ умираетъ отъ дряхлости, не составивши завщанія, которое онъ проектировалъ цлыхъ тридцать лтъ: десять человкъ явилось на длежъ наслдства, оставшагося безъ завщанія. Геронтъ долгое время жилъ, только благодаря заботамъ своей жены Астеріи, которая, будучи еще молодою, обрекла себя ему, не теряла его изъ виду, поддерживала въ старости, и наконецъ, закрыла ему глаза, но онъ не оставилъ ей даже столько имущества, чтобы она могла жить и обойтись безъ другого старика.

——

Кто, находясь даже въ глубокой старости, лучше хочетъ потерять повинности и бенефиціи, чмъ продать или отказать кому-нибудь, тотъ, значитъ, убжденъ, что не принадлежитъ къ числу смертныхъ людей, а если знаетъ, что можетъ умереть, то, значитъ, любитъ только себя самого и больше никого.

——

Фавстъ, котораго дядя его Аврелій любилъ и не могъ лишить наслдства, распутникъ, мотъ, неблагодаренъ, заносчивъ.

Фронтинъ, племянникъ Аврелія, посл двадцати лтъ честной жизни и слпой угодливости передъ старикомъ, не могъ склонить его въ свою пользу и получаетъ изъ его наслдства только небольшой пенсіонъ, который обязанъ ему платить Фавстъ, единственный наслдникъ.

——

Ненависть обыкновенно столь продолжительна и упорна, что самый врный признакъ близкой смерти въ больномъ человк есть примиреніе.

——

Въ довріе къ людямъ вкрадываются или льстя ихъ страстямъ или сочувствуя недугамъ, удручающимъ ихъ тло. Въ этомъ только и состоитъ вся заботливость, которую можно къ нимъ проявить, поэтому-то, кто пользуется здоровьемъ и домогается немногаго, тотъ мене поддается управленію.

——

Изнженность и любовь къ удовольствіямъ рождаются вмст съ человкомъ и умираютъ только вмст съ нимъ, ихъ не могутъ раздлить ни счастливыя, ни несчастныя происшествія: для человка это или плодъ благополучія или вознагражденіе за несчастную участь.

——

Влюбчивый старикъ — большая уродливость въ природ.

——

Мало людей помнятъ, какъ они были молоды и какъ трудно было имъ быть цломудренными и воздержными, когда человкъ отказался отъ удовольствій вслдствіе требованій благопристойности, вслдствіе утомленія или перемны образа жизни, то прежде всего онъ начинаетъ осуждать въ другихъ страсть къ удовольствіямъ, въ подобный образъ дйствій входитъ родъ привязанности даже къ тому, что мы только что оставили: намъ хотлось бы, чтобы то благо, которое для насъ перестало быть благомъ, стало зломъ и для остального міра: это — чувство зависти.

——

Не опасеніе впасть въ нужду въ деньгахъ длаетъ стариковъ скупыми, ибо у иныхъ изъ нихъ столько капиталовъ, что они почти не могутъ испытывать этого опасенія, да, кром того, какъ могли бы они бояться лишиться во время дряхлости удобствъ жизни, когда они сами себя добровольно лишаютъ ихъ, чтобы удовлетворить свою скупость? Съ другой стороны, это и не желаніе оставить больше богатствъ своимъ дтямъ, ибо неестественно любить что-нибудь больше самого себя, не говоря уже о томъ, что есть и такіе скупые, у которыхъ нтъ наслдниковъ. Этотъ порокъ скоре есть результатъ возраста и нрава стариковъ, которые предаются ему такъ же естественно, какъ предавались удовольствіямъ въ своей молодости или честолюбію въ возраст мужества, чтобы быть скупымъ, для этого не нужно ни крпости, ни молодости, ни здоровья, чтобы беречь свои доходы, для этого нтъ нужды хлопотать и быть постоянно въ движеніи: стоитъ только оставить свое имущество въ сундукахъ и лишать себя всего, это удобно длать старикамъ, которымъ нужна все-таки страсть, такъ какъ они люди.

——

Есть люди, которые живутъ въ дурныхъ квартирахъ, неудобно спятъ, худо одваются, еще хуже питаются, испытываютъ вс суровости различныхъ временъ года, лишаютъ себя общества людей. проводя дни свои въ уединеніи, терпятъ отъ настоящаго, прошедшаго и будущаго, вся жизнь ихъ какъ бы непрерывное покаяніе, они нашли такимъ образомъ секретъ самымъ труднымъ путемъ итти къ своей гибели. Это скупые.

——

Въ старикахъ нжны воспоминанія молодости: они любятъ мста, гд провели ее, имъ дороги лица, съ которыми они тогда начали знакомство, они часто употребляютъ нкоторыя слова, которыя были первыми на ихъ язык, держатся старинныхъ напвовъ и танцевъ, хвалятся модами, которыя господствовали тогда въ одежд, мебели и экипажахъ, они не могутъ порицать вещей, которыя служили ихъ страстямъ, были столь полезны для ихъ удовольствій и вызываютъ послднія въ ихъ памяти, какъ имъ предпочитать новые обычаи и всякія недавнія моды, если они не принимали въ нихъ никакого участія, если они ничего не ждутъ отъ нихъ хорошаго, если ихъ ввели молодые люди, извлекающіе изъ нихъ, въ свою очередь, столь большія преимущества передъ стариками?…

——

Слишкомъ большая небрежность, равно какъ излишняя нарядность умножаетъ морщины стариковъ и лучше даетъ замтить ихъ дряхлость….

——

Старикъ гордъ, презрителенъ, грубъ въ обхожденіи, если въ немъ немного ума.

——

Старикъ, который жилъ при двор и обладаетъ большимъ смысломъ и врною памятью, представляетъ собою неоцнимое сокровище. Онъ полонъ фактовъ и правилъ, въ немъ найдешь исторію вка, украшенную самыми занимательными обстоятельствами, о которыхъ негд прочитать, отъ него научишься правиламъ поведенія и нравственности, которыя всегда надежны, потому что основаны на опытности.

—-

Молодые люди, вслдствіе страстей, которыя ихъ развлекаютъ, лучше мирятся съ уединеніемъ, чмъ старики.

——

Филиппъ уже старъ, а изощряется въ опрятности и изнженности, онъ мастеръ на всякія изящныя тонкости, пьетъ, стъ, отдыхаетъ, занимается дломъ — все съ особымъ искусствомъ, онъ строго соблюдаетъ правила, которыя предписалъ себ и которыя вс имютъ цлью его личныя удобства, и не нарушилъ бы ихъ ради хозяйки дома, еслибы заведенный ею порядокъ позволялъ ему держаться ихъ, онъ заваленъ излишествами, которыя въ силу привычки стали для него необходимостью, онъ удвоиваетъ и усиливаетъ свои связи съ жизнью и хочетъ употребить остальную часть ея на то, чтобы сдлать свою гибель боле печальною. Не достаточно-ли было бы ему бояться смерти?

——

Гнатонъ живетъ только для себя, всхъ остальныхъ людей на его взглядъ какъ будто не существуетъ. Не довольствуясь первымъ мстомъ за столомъ, онъ одинъ занимаетъ мсто двоихъ, онъ забываетъ, что пиръ устроенъ не только для него, но и для всхъ гостей, онъ овладваетъ блюдомъ и присвоиваетъ себ всякую перемну кушанья, онъ не принимается ни за одно кушанье, не попробовавъ предварительно всхъ остальныхъ: ему хотлось бы отвдать вс сразу, за столомъ онъ пускаетъ въ дло свои руки, беретъ рукою мясо, перебираетъ его, отрываетъ часть, раздляетъ на куски, вообще ведетъ себя такъ, что остальнымъ гостямъ приходится сть, если хотятъ, остатки посл него. Онъ не стсняется передъ ними въ своей неопрятности, способной отнять аппетитъ у самыхъ голодныхъ: сокъ и соусъ течетъ у него по подбородку и бород, если онъ поднимаетъ рагу надъ блюдомъ, то разливаетъ соусъ по дорог въ другое блюдо и на скатерть, оставляя слдъ за собою, стъ онъ съ большимъ шумомъ, громко чавкая, при этомъ ворочаетъ глазами, столъ для него нчто въ род яслей, онъ чиститъ зубы и продолжаетъ опять сть. Гд бы онъ ни былъ, онъ длаетъ вокругъ себя родъ укрпленія и въ театр или на проповди требуетъ себ не меньше простору, чмъ въ своей комнат, въ карет для него удобны только заднія мста, на всякомъ другомъ мст, по его словамъ, ему длается дурно. Если онъ путешествуетъ съ нсколькими другими лицами, онъ предупреждаетъ ихъ въ гостинницахъ и уметъ всегда занять лучшую постель въ лучшей комнат, онъ все беретъ въ свое пользованье, по его приказанію бгутъ одновременно и его слуги и слуги другихъ, онъ все присвоиваетъ себ, что попадается подъ руку, будь то скарбъ какой-нибудь или экипажи, для него вс хлопочутъ, а онъ ни для кого не принуждаетъ себя, никого не жалетъ, знаетъ только свое горе, свою тучность и желчь, онъ не оплакиваетъ смерти другихъ, боится только своей собственной и охотно заплатилъ бы за нее уничтоженіемъ всего человческаго рода.

——

Клитонъ во всю свою жизнь имлъ только два дла — обдалъ днемъ и ужиналъ вечеромъ, онъ, повидимому, и рожденъ для пищеваренія, о немъ онъ только и ведетъ разговоръ: разсказываетъ, какое первое блюдо было подано на послднемъ обд, гд онъ присутствовалъ, сколько было суповъ и какіе, потомъ перечисляетъ жаркія и пирожныя, точно вспоминая, какая смна слдовала за какой, не забываетъ закусокъ, плодовъ и десерта, называетъ вс вина и ликеры, которые пилъ, онъ такъ владетъ кухоннымъ языкомъ. что можетъ о чемъ-угодно говорить, и поневол возбуждаетъ охоту пость за хорошимъ столомъ. У него всегда врный вкусъ, не измняющій ему, онъ никогда не подвергался ужасной непріятности сть дурно приготовленное рагу или пить плохое вино. Это личность знаменитая въ своемъ род, доведшая искусство хорошо себя питать до высшей степени, міръ не увидитъ уже человка, который такъ много и такъ хорошо бы лъ. Онъ является властителемъ вкуса: никто почти не сметъ находить вкуснымъ то. чего онъ не одобряетъ. Но его уже нтъ: до послдняго издыханія онъ веллъ носить себя къ столу и тотъ день, въ который умеръ, онъ употреблялъ на ду. Гд бы онъ ни былъ, онъ все стъ и, если онъ возвратится въ міръ, то разв для того, чтобы сть.

——

Руффинъ начинаетъ сдть, но онъ здоровъ, со свжимъ лицомъ и быстрыми глазами, которые общаютъ ему еще лтъ двадцать жизни, онъ веселъ, шутливъ, общителенъ, беззаботенъ, онъ смется отъ всего сердца, даже въ одиночку и безъ всякаго повода, доволенъ собою, своими близкими, своимъ небольшимъ состояніемъ, утверждаетъ, что онъ счастливъ, теряетъ онъ единственнаго сына, молодого человка, подававшаго большія надежды. который могъ бы нкогда быть честью своей фамиліи, а заботу оплакивать его предоставляетъ другимъ: онъ говоритъ: ‘У меня умеръ сынъ, это сведетъ въ могилу его мать’, а самъ уже утшенъ. У него нтъ ни страстей, ни друзей, ни враговъ, никто его не стсняетъ, вс ему нравятся, все родное для него, съ человкомъ, котораго видитъ въ первый разъ, онъ говоритъ такъ же свободно и доврчиво, какъ съ тми, кого называетъ старыми друзьями, и тотчасъ же посвящаетъ его въ свои шуточки и исторійки, съ нимъ встртишься и разстанешься, не возбудивъ его вниманія: разсказъ, который началъ передавать одному, онъ заканчиваетъ передъ другимъ, заступившимъ мсто перваго.

——

N. ослабъ не столько отъ лтъ, сколько отъ болзни: ему не стукнуло еще 68 лтъ, но онъ страдаетъ подагрой и болзнью почекъ, у него испитое лицо, землистый цвтъ кожи, угрожающій разрушеніемъ. Но онъ удабриваетъ мергелемъ свою землю, разсчитывая, что цлыхъ 15 лтъ ее не нужно будетъ унавоживать, разводитъ молодой лсъ, надясь, что меньше, чмъ въ двадцать лтъ, онъ разростется въ прекрасную рощу, строитъ домъ изъ тесанаго камня, скрпленный по угламъ полосами желза, увряя слабымъ и хриплымъ голосомъ, прерываемымъ кашлемъ, что дому и конца не будетъ, каждый день онъ прогуливается между рабочими, ведомый подъ руку слугою, показываетъ друзьямъ, что отъ, и объясняетъ планы будущихъ построекъ. Строится онъ не для дтей: у него ихъ нтъ, и не для наслдниковъ: наслдники — пустые люди, притомъ же перессорились съ нимъ: все это онъ длаетъ для себя одного, а завтра умретъ.

——

Лицо Антагора всякому знакомо: онъ извстенъ всей публик не меньше швейцара приходской церкви или статуи святого, украшающей главный алтарь. Утромъ онъ обгаетъ вс камеры и канцеляріи парламента, а вечеромъ вс улицы и перекрестки города сорокъ лтъ уже онъ ведетъ тяжбы и прежде разстанется съ жизнью, чмъ съ процессами, во все это время въ палат не было ни одного знаменитаго дла, ни одного продолжительнаго и запутаннаго процесса, въ которомъ онъ не былъ бы, по крайней мр, посредникомъ, его имя постоянно на устахъ адвокатовъ и согласуется съ именами истца и отвтчика, какъ существительное съ прилагательнымъ. Онъ всмъ родственникъ и всми ненавидимъ: нтъ почти семейства, на которое онъ не подавалъ бы иска или которое на него не подавало бы иска, его послдовательно приглашаютъ къ наложенію запрещенія на землю, къ протесту противъ приложенія печати, къ поручительству, къ приведенію приговора въ исполненіе, кром того, что онъ ежедневно присутствуетъ въ нсколькихъ собраніяхъ кредиторовъ, состоя повсюду синдикомъ конкурсныхъ правленій и лицомъ, потерпвшимъ при всхъ банкротствахъ, остальные часы дня онъ употребляетъ на визиты, будучи постояннымъ постителемъ переулковъ, гд онъ разсказываетъ новости и толкуетъ о процесс, вы только что видли его въ одномъ дом въ Марэ, какъ уже снова встрчается въ Большомъ Фобург, гд онъ предупредилъ васъ и уже снова передаетъ свои новости и толкуетъ о процесс, если вы сами ведете дло и придете завтра рано утромъ къ одному изъ судей, чтобы переговоритъ съ нимъ, то вамъ придется ждать, пока судья не выпроводитъ Антагора.

——

Многіе люди проводятъ свою долгую жизнь въ томъ, что защищаются отъ однихъ и вредятъ другимъ, и умираютъ отъ старости, столько же причинивши зла, сколько сами потерпли.

——

Положимъ, нужна конфискація земли и опись имущества, нужны тюрьмы и наказанія, но оставляя въ сторон справедливость, законы, требованія жизни, я долженъ замтить, что для меня было постоянно новою вещью наблюденіе надъ тмъ, съ какою жестокостью одни люди обходятся съ другими.

——

Вотъ разсяны по полямъ какія-то дикія животныя, самцы и самки, смуглыя, багровыя, вс загорвшія отъ солнца, наклонившіеся къ земл, которую они роютъ и пашутъ съ непреодолимымъ упорствомъ, между ними какъ будто слышна членораздльная рчь, а когда они выпрямляются, то мы видимъ человческое лицо, и дйствительно, это — люди, на ночь они являются въ свои логовища, гд питаются чернымъ хлбомъ, водой и кореньями, они избавляютъ другихъ людей отъ труда сять, обработывать и собирать для пропитанія и такимъ образомъ заслуживаютъ того, чтобы у нихъ не было недостатка въ хлб, который они посяли.

——

Донъ Фернандъ извстенъ въ своей провинціи за человка празднаго, невжественнаго, злорчиваго, вздорливаго, плутоватаго, невоздержнаго, наглаго, но онъ дерется на шпагахъ съ своими сосдями и изъ-за пустяковъ рискуетъ своею жизнью, онъ убивалъ людей и самъ будетъ убитъ.

——

Провинціальный дворянинъ, будучи безполезнымъ для отечества, своего семейства и себя самого, часто не имя ни кровли, ни платья, ни заслуги, по десяти разъ въ день твердитъ о своемъ благородномъ происхожденіи, пренебрежительно отзывается о мховыхъ мантіяхъ и красныхъ шапочкахъ буржуазіи, всю жизнь занятый своими дворянскими граматами и титулами, которые онъ не промнялъ бы на жезлъ канцлера.

——

Вс люди, вообще говоря, представляютъ собою безконечныя комбинаціи могущества, фаворизма, генія, богатствъ, званій, знатности, силы, искусства, пронырливости, добродтели, порока, слабости. глупости, бдности, безсилія, темнаго происхожденія и низости. Вс эти вещи, перемшанныя между собою на тысячу ладовъ и вознаграждающія одна другую, образуютъ собою различныя общественныя положенія и различныя состоянія. Кром того, люди, хорошо зная другъ у друга сильныя и слабыя стороны, дйствуютъ взаимно такъ, какъ находятъ нужнымъ, знакомятся съ равными себ, чувствуютъ превосходство другихъ надъ собою и свое надъ другими, а отсюда возникаетъ между ними то дружба, то почетъ и уваженіе, то гордость и презрніе. Вотъ источникъ того, что въ общественныхъ мстахъ и вообще, гд собирается общество, имъ всякій моментъ приходится то искать встрчи или привтствовать, то притворяться незнакомыми и всячески уклоняться отъ встрчи, что быть съ однимъ они считаютъ за честь для себя, а быть съ другимъ стыдятся, что иной разъ даже вы считаете за честь для себя бесдовать съ извстнымъ лицомъ и хотите его больше задержать, а оно стсняется вами и оставляетъ васъ, что часто вы краснете отъ стыда при встрч съ кмъ^:нибудь, а послднему стыдно съ вами встртиться, что кто въ одномъ мст гнушается, тотъ въ другомъ часто самъ внушаетъ презрніе. Презирать того, кто насъ презираетъ, это самое обыкновенное явленіе. Какое жалкое положеніе! Если ужъ въ людскихъ сношеніяхъ всегда такъ бываетъ, что, думая выиграть съ одной стороны, мы теряемъ съ другой, то не къ тому-ли же результату мы придемъ, если откажемся отъ всякаго величія и всякой гордости, столь мало приличной такимъ слабымъ, какъ мы, существамъ, и условимся обходиться другъ съ другомъ съ взаимной добротой, которая, избавляя насъ самихъ отъ оскорбленій, доставляла бы намъ и другое столь же великое благо, именно не позволяла бы намъ оскорблять другихъ.

——

Нечего пугаться имени философа или даже краснть за него, напротивъ, всякій обязанъ походить на философа. Философія прилична всмъ людямъ и полезна всмъ возрастамъ, поламъ и положеніямъ, она утшаетъ насъ въ счастіи и незаслуженномъ предпочтеніи передъ нами другихъ, въ не успхахъ, въ упадк нашихъ силъ и въ увяданіи нашей красоты, даетъ намъ оружіе противъ бдности, старости, болзни и смерти, противъ глупцовъ и злыхъ насмшниковъ, она даетъ намъ возможность жить безъ жены или терпть дурной характеръ своей жены.

——

Люди, даже въ одинъ и тотъ же день, то открываютъ свою душу для небольшихъ радостей, то даютъ полное господство небольшимъ печалямъ, ничто не бываетъ неровне и непослдовательне подобныхъ чувствованій, такъ скоро проходящихъ въ сердц и ум. Средство противъ этого зла состоитъ въ томъ, чтобы цнить въ мір вещи только на столько, сколько он стоютъ.

——

Не мене трудно найти тщеславнаго человка, который считалъ бы себя достаточно счастливымъ, чмъ скромнаго человка, который считалъ бы себя слишкомъ несчастнымъ.

——

Участь рабочаго въ виноградник, солдата и каменьщика не мшаетъ мн считать себя несчастнымъ по сравненію съ счастьемъ принцевъ или министровъ, котораго я не имю.

——

Истинное несчастіе для человка заключается только въ томъ, если онъ чувствуетъ себя виноватымъ и иметъ поводъ упрекать себя.

——

Большая часть людей, въ виду извстной цли, скоре способны на большое усиліе, чмъ на продолжительное и упорное стремленіе, вслдствіе лности или непостоянства, они теряютъ плоды лучшихъ начинаній и часто позволяютъ опережать себя другимъ, которые пошли посл нихъ и идутъ медленно, но упорно.

——

Я смло могу уврять, что люди лучше умютъ принимать мры, чмъ выполнять ихъ, лучше ршать, что нужно сдлать или сказать, чмъ длать или говорить, что нужно, иные твердо ршаются въ извстномъ дл молчать о чемъ-нибудь, но потомъ, вслдствіе страсти, невоздержности языка или въ пылу бесды, тайна срывается у нихъ съ языка прежде всего остального.

——

Люди вяло дйствуютъ въ длахъ, относящихся къ ихъ обязанностямъ, между тмъ ставятъ себ въ заслугу или скоре даже тщеславятся хлопотами по такимъ дламъ, которыя посторонни для нихъ и не соотвтствуютъ ни ихъ положенію, ни характеру.

——

Когда человкъ, принявшій на себя чуждый ему характеръ, возвращается къ своему естественному, то это возвращеніе можно сравнить со снятіемъ маски съ лица.

——

У Теледа есть умъ, по его по строгому разсчету, въ десять разъ меньше, чмъ онъ воображаетъ себ, поэтому, что-бы онъ ни говорилъ, что-бы ни длалъ, что-бы ни обдумывалъ, что-бы ни проектировалъ, все это въ десять разъ выше его ума, все это никогда не соотвтствуетъ ни силамъ, ни обширности его таланта. Подобное заключеніе вполн справедливо: передъ нимъ стоитъ какъ бы барьеръ, который долженъ предупреждать его, что на такомъ-то пункт нужно остановиться, но онъ идетъ черезъ, бросается за предлы своей сферы, находя самъ въ себ слабое мсто, онъ выставляетъ себя именно съ этой слабой стороны: говоритъ онъ о томъ, чего не знаетъ или что плохо знаетъ, берется за то, что выше его власти, желаетъ того, что выше предловъ возможнаго, равняетъ себя съ тмъ, что есть лучшаго въ каждомъ род, въ немъ есть кое-что хорошее и похвальное, но все это затмвается претензіей на великое и чудесное, чего въ немъ нтъ, это видно ясно, а что такое онъ на самомъ дл, это нужно угадывать. Это человкъ, который не соразмряется съ собою и не знаетъ себя: въ основ его характера лежитъ неумнье замкнуться въ томъ, что ему свойственно, что у него есть своего собственнаго.

——

Человкъ высшаго ума не всегда одинаковъ, онъ испытываетъ приливъ и отливъ: онъ входитъ въ восторгъ, но онъ и выходитъ изъ этого состоянія, въ послднемъ случа, если онъ мудръ, онъ говоритъ мало, ничего не пишетъ: онъ не старается ни выдумывать, ни нравиться. Поетъ-ли кто при насморк? не ждутъ-ли, пока возвратится чистый голосъ?

——

Глупецъ есть автоматъ, машина, пружина, тяжесть его перевшиваетъ, приводитъ въ движеніе и вращаетъ, притомъ постоянно въ одну и ту-же сторону и съ одинаковою скоростью, онъ однообразенъ, онъ никогда не образумляется, что онъ увидлъ разъ, то онъ видлъ во вс моменты и во вс періоды своей жизни, самое большее это — быкъ, который мычитъ, или черный дроздъ, который свиститъ, онъ установленъ и точно опредленъ по своей природ и даже если можно сказать, по своему виду, меньше всего проявляется въ немъ его душа, она вовсе не дйствуетъ, не упражняется: она отдыхаетъ.

——

Глупецъ не умираетъ, если же и умираетъ, какъ мы выражаемся. то, по правд сказать, онъ отъ этого выигрываетъ, въ тотъ моментъ, когда другіе умираютъ, онъ начинаетъ жить: тогда его душа думаетъ, разсуждаетъ, длаетъ выводы, заключаетъ, судитъ, предвидитъ, длаетъ, однимъ словомъ, то именно, чего раньше не длала, она чувствуетъ себя избавленной отъ той плотской массы, въ которой она была какъ бы погребена безъ проявленій, безъ движенія, безъ такого, по крайней мр, движенія, которое достойно ея, она, можно сказать, краснетъ за свое собственное тло, стыдится тхъ грубыхъ и несовершенныхъ органовъ, къ которымъ была такъ долго привязана и изъ которыхъ не могла ничего сдлать, кром глупца, тогда она становится наравн съ великими душами, съ тми, которыя образуютъ умныхъ людей. Душа Алена тогда не выдляется изъ ряда такихъ душъ, какъ души великаго Кондэ, Ришелье, Паскаля, Лингенда {Епископъ въ город Сарла, а потомъ въ Макон, отличавшійся ораторскимъ талантомъ, у и. 1665 г.}.

——

Ложная утонченность въ свободныхъ дйствіяхъ, въ нравахъ или поведеніи, не потому называется ложною, что она вымышлена, а потому, что проявляется въ такихъ вещахъ и случаяхъ, которые не заслуживаютъ этого. Ложная утонченность вкуса и организаціи, напротивъ, называется ложною потому, что она — вымышленная или притворная. Эмилія, напр., кричитъ изо всхъ силъ при вид опасности, которая вовсе не внушаетъ ей страха, а иная двушка изъ жеманства блднетъ при вид крысы или любитъ, напр., фіалки, а отъ туберозъ готова упасть въ обморокъ.

——

Кто осмлится общать, что удовлетворитъ людей? Какъ бы ни былъ добръ и могущественъ государь, ршится-ли онъ на это? Пусть испробуетъ, пусть приметъ самъ на себя доставленіе людямъ удовольствій, пусть откроетъ свой дворецъ для придворныхъ и допуститъ ихъ даже въ свои домашнія дла, пусть показываетъ имъ зрлища въ такихъ мстахъ, которыя уже сами по себ представляютъ цлое зрлище, пусть предложитъ имъ на выборъ игры, концерты, всякіе напитки, пусть присоединитъ сюда блестящій столъ и полную свободу, пусть самъ приметъ участіе во всхъ забавахъ, пусть изъ великаго человка станетъ любезнымъ, изъ героя кроткимъ и дружественнымъ,— посл всего этого онъ все-таки не достигнетъ цли. Людямъ надодаетъ и то, что въ начал очаровывало ихъ, они оставили бы наконецъ и ‘трапезу боговъ’, нектаръ со временемъ сталъ бы для нихъ невкуснымъ, они не колеблются критиковать и то, что вполн совершенно, побуждаемые тщеславіемъ и напускною тонкостью вкуса, ихъ вкусъ, если имъ врить, настолько развитъ, что безполезны вс претензіи удовлетворить его и вс чисто королевскія издержки, къ ихъ самомннію примшивается и доля злобнаго чувства, которое доходитъ до того, что они желаютъ отбить у другихъ охоту длать ихъ довольными. Но эти же самые люди, обыкновенно столь льстивые и угодливые, могутъ измнять себ: иногда ихъ не узнаешь, иногда даже въ придворномъ виденъ человкъ.

——

Принужденность въ жестахъ, въ рчи и манерахъ часто есть слдствіе праздности или равнодушія, большая привязанность или серьезныя дла, кажется, возвращаютъ человка въ его природное состояніе.

——

У людей нтъ постоянства въ характер, если есть характеръ, то онъ непослдователенъ, противорчитъ себ, такъ что по нему трудно ихъ признать, они сильно страдаютъ, если они всегда одни и т-же, если приходится упорствовать въ извстномъ правил или безпорядк, если иной разъ они посл строгаго соблюденія одной добродтели и находятъ отдыхъ въ соблюденіи другой, все-таки чаще отвращеніе къ одному пороку внушается имъ стремленіемъ къ другому, они имютъ противорчивыя страсти и слабости, имъ легче соединить крайности, чмъ имть такое поведеніе, чтобы одна сторона его рождалась изъ другой, будучи врагами умренности, они преувеличиваютъ вс вещи, хорошія и дурныя, а не будучи потомъ въ силахъ переносить излишество, они избавляются отъ него съ помощью перемны страсти или поведенія. Адрастъ былъ такъ испорченъ и распутенъ, что ему легче было послдовать мод и сдлаться ханжей, чмъ быть добродтельнымъ человкомъ.

——

Почему это т самые люди, которые имютъ такой флегматическій характеръ, что готовы равнодушно принять самыя большія бдствія, выходятъ изъ себя и неудержимо раздражаются по поводу самыхъ ничтожныхъ затрудненій? Подобное поведеніе нельзя назвать мудростью, ибо добродтель всегда ровна и не противорчитъ себ, значитъ, это порокъ, но порокъ не похожій на тщеславіе, тщеславіе проявляется въ такихъ длахъ, которыя даютъ людямъ много матеріалу для толковъ и въ которыхъ оно должно много выиграть, а этотъ порокъ пренебрежительно относится ко всему остальному.

——

Мы рдко раскаиваемся въ томъ, что мало говорили, но очень часто въ томъ, что говорили слишкомъ много, это избитая и пошлая истина, ее вс знаютъ, но никто не примняетъ на практик.

——

Приписывать своимъ врагамъ то, въ чемъ нтъ правды, и лгать для того, чтобы уронить ихъ въ глазахъ свта, значитъ мстить самому себ и давать имъ слишкомъ большое преимущество.

——

Если человкъ умлъ бы краснть за себя, то онъ берегся-бы не только тайныхъ преступленій, но и публичныхъ и общеизвстныхъ.

——

Если нкоторые люди не идутъ по пути добра до того предла, до котораго могли бы дойти, то это происходитъ отъ недостатковъ ихъ первоначальнаго образованія.

——

Въ нкоторыхъ людяхъ есть извстнаго рода посредственность ума, которая способствуетъ тому, чтобы сдлать ихъ умными.

——

Дтямъ нужны розги и ферула, а взрослымъ людямъ нужны корона, скипетръ, бархатная шапочка, мантія изъ горностая, пучки прутьевъ, литавры, отрядъ тлохранителей. Разумъ и справедливость, лишенныя всхъ своихъ украшеній, ихъ не убждаютъ и не пугаютъ, человкъ есть духъ, а руководятъ имъ глаза и уши.

——

Тимонъ, какъ и всякій мизантропъ, можетъ имть суровую и жесткую душу, но съ вншней стороны онъ вжливъ и церемоненъ. Онъ не забывается и не привыкаетъ къ людямъ, напротивъ, онъ обходится съ ними учтиво и серьезно, употребляетъ въ отношеніи къ нимъ вс мры, чтобы не допустить себ фамильярности, не хочетъ ближе познакомиться съ ними или подружиться, онъ похожъ въ этомъ случа на женщину, которая длаетъ визитъ другой женщин.

——

Разумъ похожъ на истину: онъ — одинъ, достигаютъ его однимъ путемъ, а уклониться отъ него можно тысячью путей, изучить умныхъ людей можно скоре, чмъ глупцовъ и безразсудныхъ. Кто видлъ только учтивыхъ и порядочныхъ людей, тотъ не знаетъ человка или знаетъ его только на половину, какая бы разница ни была въ организаціи и нравахъ, обращеніе въ обществ и вжливость даютъ всмъ одинаковые вншніе пріемы, длаютъ однихъ похожими на другихъ, такъ какъ приличія, доставляя взаимное удовольствіе, кажутся общими для всхъ и заставляютъ думать, что за ними не скрывается ничего такого, что не иметъ къ нимъ никакого отношенія, кто, напротивъ, проникнетъ въ народъ или въ провинцію, тотъ, если уметъ наблюдать, длаетъ скоро тамъ странныя открытія, видитъ вещи, совершенно новыя для него, которыхъ онъ никакъ не могъ уже подозрвать, онъ подвигается впередъ въ познаніи человчества по мр постоянно прибывающей опытности и наконецъ почти въ состояніи вычислить, сколькими различными способами человкъ можетъ быть невыносимымъ.

——

Кто глубже вникнетъ въ людей и ознакомится съ ложной стороной ихъ мыслей, чувствованій, вкусовъ и привязанностей, тотъ придетъ поневол къ заключенію, что имъ приходится терять не меньше вслдствіе упорства, чмъ вслдствіе непостоянства.

——

Сколько на свт слабыхъ, изнженныхъ и равнодушныхъ людей, которые не страдаютъ большими недостатками, но все-таки могутъ дать матеріалъ для сатиры! Сколько между людьми встрчается смшныхъ проявленій, которыя, по своей исключительности, не ведутъ къ послдствіямъ и не позволяютъ извлечь изъ себя какое-нибудь правило для нравственнаго исправленія и развитія! Эти единичные пороки не заразительны, это скоре пороки личности, чмъ человчества.

О сужденіяхъ.

Ничто такъ не походитъ на искреннее убжденіе, какъ тупое упрямство: отсюда происходятъ партіи, шайки, ереси.

——

Мы не всегда одинаково заняты мыслями объ одномъ и томъ же предмет: увлеченіе и отвращеніе близко слдуютъ другъ за другомъ….

——

Великія вещи удивляютъ, а мелкія отталкиваютъ, но привычка пріучаетъ насъ къ тмъ и другимъ.

——

Дв совершенно противоположныя вещи одинаково длаютъ васъ предубжденными: привычка и новизна.

——

Превозносить въ пышныхъ словахъ того, о комъ очень скромно отзывались до его возвышенія, это очень низко и скоре прилично простому народу.

——

Милость со стороны государей не исключаетъ заслугъ, но и не доказываетъ того, что он есть.

——

Удивительно, что, при всей гордости, которою мы надуты, при всемъ нашемъ высокомъ мнніи о самихъ себ и о доброкачественности нашего сужденія, мы все-таки не хотимъ воспользоваться имъ, чтобы высказать свое мнніе о заслугахъ другихъ, насъ увлекаетъ, какъ потокъ, мода, расположеніе къ тмъ или другимъ лицамъ народа или государя. Что уже расхвалено, то мы гораздо боле хвалимъ, чмъ то, что достойно похвалы.

——

Чуть-ли не трудне всего одобрять и хвалить то, что наиболе достойно одобренія и похвалы, и я не знаю, что естественне и надежне ведетъ въ извстному результату — добродтель, заслуга, красота, добрыя дянія и прекрасныя произведенія или, наоборотъ, зависть, ревность и антипатія. Ханжа хорошо отзывается не о святомъ человк, а о другомъ ханж, если красивая женщина хвалитъ красоту другой женщины, то можно заключить, что она сама красиве той, о которой она хорошо отзывается, если поэтъ хвалитъ стихи другого поэта, то можно держать пари, что они дурны и не стоютъ вниманія.

——

Людямъ не легко понравиться другъ другу, они мало склонны одобрять другъ друга. Будь то дйствіе, поведеніе, мысль или выраженіе, имъ ничто не нравится, ихъ ничто не удовлетворяетъ. На мсто того, что имъ разсказываютъ, о чемъ говорятъ или читаютъ, они подставляютъ то, что они сами сдлали-бы при подобныхъ-же обстоятельствахъ, что они сами думали-бы или писали-бы по подобному-же вопросу, они столь наполнены своими собственными мыслями, что у нихъ не хватаетъ мста для мыслей другихъ людей.

——

Большая часть людей столь склонна къ безпорядочности и мелочамъ и въ мір столь много примровъ гибельныхъ или смшныхъ, что я легко счелъ-бы стремленіе къ исключительности за обычный и правильный образъ дйствія, еслибы это стремленіе могло ограничивать себя и не заходить слишкомъ далеко.

Правило ‘поступать, какъ другіе’, подозрительно: оно почти всегда означаетъ, что нужно поступать дурно, лишь только распространить его за предлы чисто вншнихъ вещей, которыя не влекутъ за собою важныхъ послдствій и зависятъ отъ обычая, моды или законовъ приличія.

——

Еслибы люди скоре были людьми, чмъ медвдями и пантерами, еслибы они были справедливы, оказывали-бы справедливость не только въ отношеніи къ самимъ себ, но и въ отношеніи къ другимъ, то что стало-бы съ законами, съ ихъ текстомъ и съ чудовищнымъ накопленіемъ толкованій къ нимъ? Что стало-бы съ исками о полученіи собственности, съ правами на владніе, со всею такъ называемою юриспруденціею? Что стало-бы даже съ тми, которые всмъ своимъ блескомъ и всею своею гордостью обязаны данной имъ власти поддерживать силу этихъ самыхъ законовъ? Если эти люди отличаются правотой и искренностью, если они недоступны предубжденію, то къ чему служатъ школьные диспуты, схоластика и пренія? Если врачи были-бы воздержны и безупречны, то къ чему имъ нуженъ былъ-бы тотъ таинственный жаргонъ, который служитъ золотымъ рудникомъ для тхъ, кому вздумается пользоваться имъ? Какою гибелью было-бы для васъ, законовды, ученые доктора и врачи, если мы могли-бы вс стать учеными! Безъ сколькихъ великихъ людей можно было-бы обойтись въ различныхъ мирныхъ и военныхъ занятіяхъ! До какого совершенства и какой утонченности доведены иныя искусства и науки, въ которыхъ нтъ необходимости, но которыя существуютъ въ мір какъ средство противъ золъ, имющихъ единственнымъ своимъ источникомъ нашу склонность ко злу!

Сколько вещей произошло со времени Баррона, которыхъ Барронъ не зналъ! Не достаточно-ли было-бы намъ и той учености, которою обладали Платонъ или Сократъ?

——

Слушая проповдь или музыку или осматривая картинную галлерею, направо и налво слышишь совершенно противоположныя сужденія объ одной и той-же вещи. Это невольно наводитъ меня на мысль, что во всякомъ род произведеній можно смло допускать хорошее и дурное: хорошее нравится однимъ, дурное другимъ. Нтъ почти риска допустить даже весьма дурное: оно тоже иметъ своихъ сторонниковъ.

——

Фениксъ ‘псенной’ поэзіи {Тутъ разумется опера.} возрождается изъ своего пепла, онъ видлъ, какъ его репутація въ одинъ и тотъ-же день умирала и оживала, даже такой непогршимый и стойкій въ своихъ мнніяхъ судья, какъ публика, и то измнилъ взглядъ по этому поводу. Что-нибудь одно: или теперь она обманывается или прежде была въ обман, кто теперь отозвался бы о К. {Кино (1635—1688) — написалъ нсколько оперъ, изъ которыхъ лучшія ‘Армида’ и ‘Атисъ’.}, что онъ въ извстномъ род произведеній — плохой поэтъ, тому столько-же стоитъ врить, сколько стоило-бы раньше, когда онъ говорилъ’ что К.— хорошій поэтъ.

Ш. п. {Шапленъ (1595—1674), другъ Ришелье, одинъ изъ первыхъ членовъ Академіи. Его ‘Pucelle’ уронила его въ общественномъ мнніи.} былъ богатъ, а К. н. {Корнель. ‘Родогуна’ — одна изъ лучшихъ его пьесъ.} — нтъ, поэтому казалось-бы, что ‘Двственница’ и ‘Родогуна’ заслуживали каждая другой участи, а не той, которая выпала имъ на долю. Въ такихъ случаяхъ всегда является вопросъ, почему въ той или ивой профессіи одинъ успваетъ, а другому нтъ счастья. Въ подобной игр счастья люди ищутъ основанія для своихъ собственныхъ прихотей, которыя заставляютъ ихъ оставлять въ сторон лучшее и выбирать худшее, когда дло касается ихъ занятій, удовольствій, здоровья или даже жизни.

——

У римлянъ положеніе комедіантовъ было безчестно, а у грековъ почетно. Каково оно у насъ? Думаемъ мы о нихъ, какъ римляне, а живемъ съ ними, какъ греки.

Батиллу достаточно было быть ‘пантомимомъ’, чтобы за нимъ бгали римскія женщины, Ро достаточно было танцовать въ театр, а Росціи и нервн — фигурировать въ хорахъ, чтобы привлечь къ себ толпу любовниковъ. Тщеславіе и смлость, въ соединеніи съ слишкомъ большимъ могуществомъ, отняли у римлянъ вкусъ къ таинственному, имъ нравилось изъ общественнаго театра длать театръ своихъ любовныхъ похожденій, они ничуть не ревновали къ публик амфитеатра и раздляли съ толпою ласки своихъ любовницъ, ихъ вкусъ не развивался до желанія показать всмъ, что они любятъ прекрасную женщину или превосходную комедіантку: имъ достаточно было просто комедіантки.

——

Ничто такъ не обнаруживаетъ мннія людей о наукахъ и изящной литератур и о польз ихъ для государства, какъ оцнка ими лицъ, посвятившихъ себя этой дятельности, и понятіе, составленное ими о такихъ лицахъ. Каждое, даже самое механическое искусство, каждое, даже самое низкое положеніе даетъ боле врныя и боле прочныя выгоды, чмъ наука и литература. Комедіантъ, развалившись въ карет, забрызгиваетъ грязью лицо Корнеля, который идетъ пшкомъ. Въ глазахъ иныхъ лицъ ‘ученый’ и ‘педантъ’ это синонимы.

Часто, гд богачъ говоритъ, и притомъ говоритъ о наук, ученымъ приходится молчать, слушать, апплодировать, если они хотятъ слыть только за ученыхъ.

——

Нужна извстнаго рода смлость, чтобы слыть ученымъ въ глазахъ иныхъ людей, которые считаютъ ученость чуть не постыдною, они глубоко предубждены противъ ученыхъ, не допуская въ нихъ свтскихъ манеръ, умнья держаться, духа общественности и воображая ихъ всецло погруженными въ книги въ своихъ кабинетахъ. Такъ какъ невжество есть мирное состояніе, не стоющее ни капли труда, то невждъ цлыя толпы, при двор и въ город они образуютъ многочисленную партію, которая беретъ верхъ надъ кучкою ученыхъ. Если послдніе ссылаются въ свою пользу на имена д’Эстре {Д’Эстре (1628—1707), знаменитый адмиралъ, разбившій Рюйтера и отнявшій у голландцевъ Кайену.}, Гарлея, Боссюэта, Монтозье {Монтозье (1610—1690), извстный дипломатъ, салонъ его супруги былъ собраніемъ лучшихъ умовъ того времени.}, Варда, Шеврёза, Новьона, Ламуаньона, г-жи Скюдери, Пелиссона и на многихъ другихъ лицъ, одинаково и ученыхъ и свтски-образованныхъ, если они осмливаются даже припомнить великія имена Шартреза, Кондэ, Конти, Бурбона, Мэна, Вандома, принцевъ, умвшихъ съ самыми превосходными и высокими познаніями соединить и греческій аттидизмъ и римскую утонченность, то имъ, не стсняясь, возражаютъ, что это единичные примры, если они прибгаютъ къ самымъ вскимъ доводамъ, все-таки они безсильны передъ голосомъ толпы. Впрочемъ, ршительно высказываться по этому поводу нужно съ большою осторожностью: достаточно поставить вопросъ, неужели не можетъ содйствовать и свтскому лоску тотъ самый умъ, который производитъ столь великій прогрессъ въ наукахъ и даетъ возможность правильно думать и судить, хорошо говорить и писать?

Очень мало нужно задатковъ, чтобы отличаться тонкостью въ манерахъ, но очень много для того, чтобы обладать тонкостью ума.

——

‘Это — ученый’, говоритъ политикъ: ‘онъ неспособенъ, значитъ, къ дламъ, я ему не доврилъ-бы завдывать даже моимъ гардеробомъ’. Если такъ, то Осса, Кейломъ, Ришелье, значитъ, были неспособными? Вдь они были учены… Неужели ихъ нельзя назвать хорошими министрами? ‘Онъ знаетъ по-гречески’, продолжаетъ нашъ государственный человкъ, ‘это схоластикъ, философъ!’ Но вдь продавщицы фруктовъ въ Афинахъ очевидно говорили тоже по-гречески, неужели и он были философами? Значитъ и такіе люди какъ Биньонъ {Биньонъ (1589—1656), наставникъ дофина при Генрих IV. Лучшія его сочиненія: ‘Превосходство французскихъ королей’, ‘Формулы Маркульфа’, ‘Трактатъ объ избраніи папъ’.} и Ламуаньонъ, тоже были ‘схоластиками?’ Вдь и они знали греческій языкъ. Какой, значитъ, вздоръ несъ великій, мудрый, разсудительный Антонинъ, говоря, что народы были бы счастливы, еслибы императоръ былъ философомъ или еслибы философъ получилъ власть!

Языки это ключъ или входъ къ наукамъ и только. Презрніе къ первымъ падаетъ на вторыя. Все дло не въ томъ, древніе или новые языки мы изучаемъ, мертвые или живые, а въ томъ, грубы ли они или обработаны, хорошаго или дурного вкуса книги, написанныя на этихъ языкахъ. Положимъ, что нашъ языкъ когда-нибудь испытаетъ участь греческаго или латинскаго, сколько бы вковъ ни прошло съ тхъ поръ, какъ на немъ перестанутъ говорить, все-таки читать Мольера или Лафонтена никогда не будетъ педантствомъ.

——

Слыша имя Эврипида, вы говорите: это — остроумецъ’. Кто строитъ что-нибудь изъ бревенъ, того вы называете плотникомъ, кто починяетъ стну, того каменьщикомъ, но какимъ же ремесломъ занимается остроумецъ? Какая у него вывска? Какимъ онъ отличается платьемъ? Какіе употребляетъ инструменты? Плащъ или наковальня у него на вывск? На чемъ онъ рубитъ или куетъ? Гд выставляетъ свою работу на продажу?— Ремесленникъ гордится своимъ ремесломъ. А Эврипидъ гордится-ли тмъ, что онъ остроумецъ? Если гордится, то вы изображаете мн фата, который пускаетъ свой умъ въ мелкіе обороты, продажную и пустую душу, которой серьезно нельзя приписать ни ума, ни того, что мы называемъ остротою ума. Если же онъ не хвастается ничмъ, то, значитъ, это дйствительно умный человкъ.

Но не говорите-ли вы иной разъ и о какомъ-нибудь буквод или плохомъ поэт: ‘онъ остроуменъ’? А за самимъ собою разв вы не признаете никакого ума? Если же у васъ есть умъ, то конечно онъ не тупой: значитъ, и вы остроумны. А можетъ быть, вы принимаете названіе остроумца чуть низа обиду? Въ такомъ случа я совершенно согласенъ съ вами: зовите такъ Эврипида! Это тонкая иронія. Глупцовъ и невждъ можно такъ звать: эта кличка можетъ утшить ихъ нсколько въ недостатк образованія, которое они видятъ только въ другихъ, но не въ себ.

——

Пусть никто не напоминаетъ мн про чернила, бумагу и перо, про слогъ и типографію! Пусть никто не сметъ мн твердить: ‘Какъ хорошо вы пишете, Антисенъ! Продолжайте, продолжайте! Авось мы дождемся отъ висъ большого тома in folio. Трактуйте о всхъ добродтеляхъ, изображайте всякіе пороки въ своемъ послдовательномъ и методичномъ труд, такъ чтобы и конца ему не было’ (имъ слдовало бы сказать: ‘ни конца, ни всей середины!’) Я совершенно отрекаюсь отъ всего, что было, есть и будетъ книгой. Берилла падаетъ въ обморокъ при вид крысы, а я при вид книги. Вотъ уже цлыхъ двадцать лтъ толкуютъ о мн на площадяхъ, а сталъ-ли я лучше отъ этого питаться, тепле одваться, защищенъ-ли я въ своей комнат отъ холоднаго втра, есть-ли у меня пуховая постель? ‘Но вы имете громкое имя и большую славу’, возражаютъ мн. Да, но это все равно, что имть много втру, который ни на что не нуженъ. А есть-ли у меня хоть одно зерно того металла, который доставляетъ людямъ что угодно? Плохой адвокатишко наживается, получаетъ доходы безъ всякихъ расходовъ и иметъ зятемъ графа или судью. Иной снялъ красную или темножелтую ливрею, сталъ приказчикомъ и скоро разбогатлъ больше своего хозяина, такъ что хозяинъ остался разночинцемъ, а онъ на деньги пріобрлъ себ дворянство. Б. {Бенуа, обогатившійся театромъ восковыхъ фигуръ.} обогащается своимъ театромъ маріонетокъ, Бб. {Барберо продавалъ сенскую воду за минеральную.} — продажею въ бутылкахъ рчной воды. А вотъ одинъ шарлатанъ {Каретти, нажившій состояніе продажею разныхъ секретовъ и фокусовъ.} явился сюда изъ-за торъ съ чемоданомъ и не усплъ сложить своей ноши, какъ къ нему потекли кучи денегъ, теперь онъ готовъ вернуться назадъ съ мулами и фургонами. Отъ ‘Меркурія’ нечего ждать добра: золото не можетъ вознаградить за его интриги. Не говорю уже о законныхъ доходахъ, всякому черепичнику вдь платятъ за черепицу, всякому работнику платятъ за работу и время, но платятъ-ли автору за то, что онъ думаетъ и пишетъ? Если мысли его очень цнны, получаетъ-ли онъ очень щедрую за это плату? Можно-ли хорошо омеблировать свой домъ или получить дворянство съ помощью правильнаго мышленія и хорошаго изложенія мыслей? Люди должны быть одты, выбриты, сидя у себя дома, они должны имть крпко запирающуюся дверь, но есть-ли необходимость для нихъ въ образованіи? Какое безуміе какая глупость, продолжаетъ Антисенъ, поставить у себя вывску автора или философа! Я согласенъ имть, если можно, доходную должность, которая длала бы жизнь пріятною и давала бы возможность помогать друзьямъ и оказывать услуги тмъ, кто не можетъ отплатить, и въ такомъ положеніи писать въ вид забавы, отъ нечего длать, какъ Титиръ свиститъ или играетъ на флейт для забавы. На такихъ условіяхъ я буду писать, а иначе вовсе не буду. На этихъ условіяхъ я уступлю насилію тхъ, которые берутъ меня за горло и говорятъ: ‘пишите!’ На обложк моей новой книги прочтутъ: ‘О прекрасномъ, о добр и истин, объ идеяхъ и о первомъ начал’, сочиненіе Антисена, торговца свжею морскою рыбою

——

Если бы послы {Сіамскіе послы, прибывшіе около этого времени въ Парижъ.} иностранныхъ государей были обезьянами, пріученными ходить на заднихъ ногахъ и умющими говорить черезъ переводчика, мы и тогда не обнаружили бы большаго удивленія, чмъ обнаруживаемъ теперь по поводу правильности ихъ отвтовъ и здраваго смысла, заключающагося въ ихъ рчахъ. Предубжденіе противъ страны въ соединеніи съ національною гордостью заставляетъ насъ забывать, что разумъ принадлежитъ всмъ климатамъ и что повсюду, гд ес^ть люди, тамъ есть и правильное мышленіе, намъ бы не понравилось, еслибы съ нами точно также обошлись т, которыхъ мы называемъ варварами, если въ насъ есть какое варварство, то оно состоитъ въ нашемъ изумленіи при вид того, какъ другіе народы разсуждаютъ не хуже насъ.

——

Не вс иностранцы — варвары и не вс наши соотечественники цивилизованы, точно также не всякая деревня груба и не всякій городъ отличается вжливостью. Въ Европ въ приморской провинціи одного великаго королевства есть мсто, гд крестьянинъ пріятенъ въ обращеніи и вкрадчивъ, а буржуа и чиновникъ, напротивъ, грубъ, причемъ эта грубость наслдственна.

——

Хотя у насъ такой чистый языкъ, такая изысканность въ одежд, столь культурные нравы, столь прекрасные законы и блое лицо, все-таки для нкоторыхъ народовъ мы являемся варварами.

——

Еслибы мы услышали о жителяхъ востока, что они обыкновенно напиваются жидкостью, которая ударяетъ въ голову, мутитъ разсудокъ и вызываетъ рвоту, то мы сказали бы про нихъ: это чистое варварство!

——

Этотъ прелатъ рдко показывается при двор, не водитъ никакихъ знакомствъ, не бываетъ никогда въ обществ женщинъ, не играетъ ни въ большую, ни въ малую приму {Родъ игры.}, не присутствуетъ ни при празднествахъ, ни при зрлищахъ, не принадлежитъ ни къ какой партіи и не терпитъ интригъ, будучи постоянно въ своей епархіи, которую онъ сдлалъ своею резиденціей, онъ только и думаетъ, какъ бы наставить словомъ свой народъ и подать ему примръ, свое имущество онъ тратитъ на милостыню, а свое тло удручаетъ покаяніемъ, точно соблюдая правила христіанской жизни, онъ подражаетъ въ своемъ рвеніи и благочестіи апостоламъ. Но вотъ времена измнились, и ему при новомъ пап мерещится боле высокій титулъ.

——

Хорошо было бы дать понять лицамъ извстнаго характера и серьезной профессіи, что — не говоря уже о чемъ-либо другомъ — имъ вовсе незачмъ заставлять говорить про себя, что они играютъ, поютъ и шутятъ, какъ и вс прочіе люди: видя ихъ столь шутливыми и пріятными, никто не поврилъ бы, что при другихъ обстоятельствахъ они столь аккуратны и строги. Нельзя-ли имъ даже внушить, что такими манерами они удаляются отъ той свтскости, которою они гордятся, что она, напротивъ, сближаетъ и согласуетъ вншность съ положеніемъ, что она избгаетъ контраста, избгаетъ показывать одного и того же человка подъ различными видами, образующими изъ него странное и причудливое смшеніе.

——

О людяхъ нужно судить не по одному первому взгляду, какъ о картин или фигур: нужно углубиться во внутренность и въ сердце. Покровъ скромности часто покрываетъ заслугу, а зло часто скрыто подъ маской лицемрія, только очень небольшое число знатоковъ умютъ различить все это и въ прав высказать прямо мнніе, совершенная добродтель и закоренлый порокъ обнаруживаются только мало по малу, часто даже подъ давленіемъ времени и обстоятельствъ.

——

Отрывокъ.

….’Онъ говорилъ, что умъ этой прекрасной особы {Шолье (1639—1720, лирическій поэтъ) утверждаетъ, что здсь изображена его возлюбленная, Катерина Тюрго, которую самъ Шолье воспвалъ подъ различными именами.} былъ чистымъ алмазомъ, прекрасно оправленнымъ. Это были, по его словамъ, какъ будто переливы ума и прелести, захватывавшіе разумъ и сердце всякаго, кто съ нею говорилъ. Трудно сказать, любишь-ли ее или изумляешься ей, въ ней есть вс качества для совершенной дружбы, но есть и такія свойства, которыя повели бы васъ гораздо дальше дружбы, она настолько молода и цвтуще, что не можетъ не нравиться, но въ то же время настолько скромна, что вовсе не заботится нравиться, въ людяхъ она цнитъ только заслугу и считаетъ ихъ только друзьями, полная живости и способная на глубокія чувствованія, она удивляетъ и увлекаетъ, обладая всмъ, что только есть прелестнаго и утонченнаго въ свтской бесд, она, кром того, блещетъ удачными остротами, которыя, въ числ другихъ удовольствій, доставляемыхъ ими, избавляютъ окружающихъ отъ всякаго возраженія, говоритъ она съ вами, какъ женщина, которая неопытна въ наук, сомнвается и старается просвтиться, послушаетъ васъ какъ женщина, которая много знаетъ, понимаетъ цну того, что вы ей говорите, такъ что ни одна мысль, сорвавшаяся у васъ съ языка, не пропадаетъ для нея даромъ. Она не только не противорчитъ вамъ и не подражаетъ Эльвир, которая лучше хочетъ слыть за живую женщину, чмъ выказать здравый смыслъ и справедливость, она даже усвоиваетъ себ ваши чувствованія, считаетъ ихъ своими, развиваетъ ихъ и украшаетъ, такъ что вы остаетесь довольны собою, тмъ, что такъ правильно судили и выразились еще лучше, чмъ сами ожидали. Говоритъ-ли она или пишетъ, она всегда стоитъ выше всякаго тщеславія, гд нужны доводы, тамъ она не станетъ щеголять выраженіями, она уже поняла, что краснорчіе есть простота. Если требуется оказать кому-нибудь услугу и привлечь васъ къ этой самой услуг, то, предоставляя Эльвир блестящія бесды и чтеніе изящной литературы, которому она вся предана, Артеника употребитъ въ дло въ отношеніи къ вамъ всю свою искренность и пылкость, все свое увлеченіе и убжденіе. Преобладающая въ ней черта — это охота къ чтенію и знакомству съ личностями, обладающими громкимъ именемъ и репутаціею, причемъ она стремится не столько быть извстной имъ, сколько знать ихъ. Заране уже можно предугадать, какую она пріобртетъ нкогда мудрость, какія проявитъ съ годами заслуги, потому что, отличаясь превосходнымъ поведеніемъ, она иметъ еще лучшія намренія и самые зрлые принципы, особенно полезные для такихъ женщинъ, которыя какъ бы выставлены для всеобщихъ заботъ и лести, такъ какъ она довольно склонна къ частной жизни и даже къ уединенію (хотя ее вовсе нельзя назвать нелюдимою), то ей быть можетъ не будетъ доставать только случаевъ или того, что мы называемъ обширной сценой, для того, чтобы проявить въ блеск вс свои добродтели’.

——

Красивая женщина мила и при своей природной красот, она ничего не теряетъ, если и не разряжена, если все ея убранство состоитъ въ ея красот и молодости, наивная грація блеститъ на ея лиц и одушевляетъ ея малйшія дйствія, мене было бы опасности увлечься ею, еслибы мы видли ее со всми принадлежностями наряда и моды. Точно такъ же добродтельный мужчина достоинъ почтенія самъ по себ, независимо отъ той вншности, съ помощью которой онъ хотлъ бы сдлать свою особу боле важною и свою добродтель боле видною: измненная наружность, преувеличенная скромность, особенность въ одежд, широкая шапочка ничего не прибавляютъ къ честности, не возвышаютъ заслуги, но только прикрашиваютъ ее и длаютъ ее, пожалуй, мене чистою и мене открытою.

Слишкомъ заученная важность длается комическою: тутъ какъ бы сходятся крайности, между тмъ какъ все достоинство заключается въ средин. Это значитъ не быть важнымъ, но играть роль важнаго лица, кто заботится стать важнымъ, тотъ никогда не будетъ имъ: или нтъ вовсе важности или она естественна, легче спуститься, чмъ подняться до важности.

——

Если человкъ съ талантомъ и репутаціей скученъ и суровъ, то онъ разгоняетъ отъ себя молодежь, заставляя ее дурно думать о добродтели и подозрвать, что слдовать ей слишкомъ трудно и скучно, если же, напротивъ, онъ развязенъ въ обществ, то онъ даетъ полезный урокъ молодежи: онъ учитъ ее, что можно жить весело и все-таки быть трудолюбивымъ, имть серьезныя цли въ жизни и все-таки не отказываться отъ честныхъ удовольствій, онъ становится примромъ, которому можно слдовать.

——

Физіономія не есть образецъ, по которому мы должны судить о людяхъ: она можетъ намъ служить только догадкою.

——

Умное выраженіе лица у мужчинъ то-же, что правильность чертъ у женщинъ, это родъ красоты, которую и самые тщеславные люди желали бы имть.

——

Человкъ, имющій много заслугъ и ума, всми признанныхъ, не противенъ, даже если иметъ безобразныя черты лица, безобразіе, если оно есть, не произведетъ впечатлнія.

——

Сколько требуется искусства, чтобы вернуться къ природ! Сколько требуется времени, правилъ, вниманія и труда, чтобы танцовать съ такою же свободою и граціей, какъ ходимъ, чтобы пть, какъ говоримъ, выражать мысли, какъ думаемъ, проявлять столько же силы, живости, страсти и убжденія въ заученной бесд, которую мы ведемъ въ обществ, сколько проявляемъ этихъ свойствъ вполн естественно и безъ приготовленій, когда ведемъ семейную, бесду!…

——

Кто, недостаточно зная насъ, дурно о насъ думаетъ, тотъ не обижаетъ этимъ насъ, онъ не на насъ нападаетъ, а на фантомъ, созданный его воображеніемъ.

——

Есть такія мелкія правила, обязанности, приличія, связанныя съ извстными мстами, обстоятельствами и лицами, которыхъ съ помощью ума никакъ не угадаешь, но которыя безъ всякаго труда усваиваются въ силу привычки, судить о людяхъ по ошибкамъ, которыя невольно встрчаются у нихъ по этому поводу, если они не достаточно еще научились этимъ правиламъ и приличіямъ, значитъ судить по ихъ ногтямъ или по прическ волосъ и впадать поэтому въ обманъ.

——

Я не знаю, можно-ли судить о людяхъ по единственной ихъ ошибк, даетъ-ли право длать заключеніе крайняя нужда, сильная страсть или первое проявленіе воли или чувства?

——

Противорчіе въ слухахъ, которые распускаются о какихъ-нибудь длахъ или лицахъ, часто заключаетъ въ себ истину.

——

Безъ упорнаго и непрерывнаго вниманія ко всмъ своимъ словамъ мы подвергаемся опасности мене, чмъ въ одинъ часъ, высказаться утвердительно и отрицательно объ одной и той же вещи или объ одномъ и томъ-же лиц, единственно вслдствіе законовъ приличія, которые естественно побуждаютъ насъ не противорчить ни тому, ни другому мннію, хотя эти мннія совершенно различны.

——

Человкъ партіи часто подвергается небольшимъ непріятностямъ: такъ какъ одинаково невозможно, чтобы т, которымъ онъ сочувствуетъ, постоянно оказывались счастливыми или мудрыми, а т, противъ которыхъ онъ высказывается, всегда ошибались или были несчастными, поэтому ему часто приходится попадать въ просакъ въ обществ, или вслдствіе неудачъ своихъ друзей или вслдствіе новой славы, которая выпадаетъ на долю его противниковъ.

——

Человкъ, позволяющій себя предубждать и осмливающійся при этомъ занимать какую-нибудь свтскую или духовную должность, похожъ на слпого, который хочетъ рисовать, на нмого, взявшагося произнести рчь, или на глухого, который высказываетъ сужденіе о симфоніи, но и эти сравненія слабы и не вполн выражаютъ всю бду, происходящую отъ предубжденія. Предубжденіе — это болзнь отчаянная, неизлчимая, заражающая всхъ, кто приближается къ больному, и заставляющая бжать прочь и равныхъ, и подчиненныхъ, и родственниковъ, и друзей, и даже врачей, послдніе никогда не исцлятъ, если не заставятъ больного сознаться въ болзни и употреблять годныя противъ нея средства, т. е. если не заставятъ выслушивать самому, сомнваться, освдомляться, и такимъ образомъ просвщать себя. Льстецы, клеветники, плуты, которые открываютъ свои уста только ради лжи или выгоды, вотъ т шарлатаны, которымъ онъ довряетъ, которые заставляютъ его проглатывать все, что имъ угодно, они-то и отравляютъ его или убиваютъ.

——

Правило Декарта — не высказываться ршительно ни за малйшую истину прежде, чмъ она будетъ ясно и отчетливо узнана,— настолько прекрасно и справедливо, что его нужно расширить и на область сужденій нашихъ объ извстныхъ личностяхъ.

——

Въ дурныхъ отзывахъ людей о нашемъ ум, нравахъ и манерахъ лучше всего утшаетъ насъ низость и дурной характеръ тхъ, которыхъ они одобряютъ.

Пренебреженіе къ человку съ заслугами происходитъ изъ того же источника, какъ и удивленіе передъ глупцомъ.

——

Глупецъ — это тотъ, кто не иметъ столько ума, чтобы быть фатомъ.

——

Фатъ — это тотъ, кого глупцы считаютъ человкомъ съ заслугами.

——

Нахалъ — это утрированный фатъ, послдній утомляетъ, наводитъ скуку, надодаетъ, отталкиваетъ, а первый отталкиваетъ, ожесточаетъ, раздражаетъ, оскорбляетъ, гд первый кончаетъ, тамъ второй начинаетъ.

Фатъ — средина между нахаломъ и глупцомъ: онъ состоитъ изъ того и другого.

——

Пороки ведутъ начало отъ испорченности сердца, недостатки — отъ порока темперамента, а смшныя стороны — отъ недостатка ума.

Смшной человкъ — это тотъ, кто, пока бываетъ смшнымъ, иметъ наружность глупца.

Глупецъ не выходитъ никогда изъ роли смшного человка: это его отличительное свойство, кто же съ умомъ, тотъ, если иной разъ и попадетъ въ смшное положеніе, все-таки выходитъ изъ него.

Ошибочный поступокъ ставитъ и умнаго человка въ смшное положеніе.

Глупость проявляется въ глупц, фатовство въ фат, нахальство въ нахал, а смшное заключается повидимому то въ томъ, кто дйствительно смшонъ, то просто въ воображеніи людей, думающихъ видть смшное даже тамъ, гд его нтъ и не можетъ быть.

——

Грубость, неотесанность могутъ быть пороками и умнаго человка.

——

Тупица — это глупецъ, не умющій говорить, хотя въ этомъ отношеніи онъ боле выносимъ, чмъ глупецъ, который любитъ говорить….

——

Одна и та-же вещь часто въ устахъ умнаго человка является наивностью или остротою, а въ устахъ глупца — глупостью.

——

Еслибы фатъ боялся неумнья говорить, это противорчило бы его характеру.

——

Одна изъ примтъ посредственности ума есть желаніе постоянно разсказывать.

——

Глупецъ стсненъ собою, фатъ иметъ свободный и увренный видъ, нахалъ переходитъ къ безстыдству, а заслуга отличается стыдливостью.

——

Самодовольный — это тотъ, въ комъ занятіе какими-нибудь мелочами, которыя удостоиваются имени ‘длъ’, соединено съ очень большою посредственностью ума.

Стоитъ прибавить еще каплю ума или ‘длъ’, и изъ самодовольнаго получается кичливый.

Надъ кичливымъ только смются, но лишь только на него начинаютъ жаловаться, онъ уже — не просто кичливый, а заносчивый.

——

Порядочный человкъ занимаетъ середину между ловкимъ человкомъ и добродтельнымъ, хотя и находится не въ равномъ разстояніи отъ этихъ двухъ крайностей.

Разстояніе между порядочнымъ человкомъ и ловкимъ человкомъ со дня на день уменьшается и скоро, пожалуй, исчезнетъ.

Ловкій человкъ — это тотъ, кто скрываетъ свои страсти, понимаетъ свои выгоды, многимъ жертвуетъ въ пользу нихъ и сумлъ пріобрсти или сохранить богатство.

Порядочный человкъ — это тотъ, кто не грабитъ по большимъ дорогамъ, никого не убиваетъ, пороки котораго не скандалезны.

Что добродтельный человкъ есть въ то-же время и порядочный человкъ, это достаточно извстно, но вотъ что странно: не всякій порядочный человкъ есть добродтельный человкъ.

Добродтельный человкъ — это тотъ, кто не ханжа и не считаетъ себя святымъ, но ограничивается тмъ, что иметъ добродтель.

——

Талантъ, вкусъ, умъ, здравый смыслъ — вещи различныя, но нельзя назвать ихъ непримиримыми. Между здравымъ смысломъ и хорошимъ вкусомъ такая же разница, какъ между причиною и слдствіемъ. Между умомъ и талантомъ такое же соотношеніе, какъ между цлымъ и его частью.

Назову-ли я умнымъ человка, который замкнувшись въ какомъ-нибудь искусств или даже въ извстной наук и достигши въ ней большого совершенства, вн ея не обнаруживаетъ ни разсудительности, ни памяти, ни живости, обусловливая ею свои нравы и свой образъ жизни, человка, который не понимаетъ меня, не уметъ думать и дурно выражаетъ свои мысли? Какъ назвать умнымъ, напр., музыканта, который, очаровавши меня своими аккордами, потомъ какъ будто прячется въ одинъ чехолъ съ своею лютнею и похожъ безъ этого инструмента на разстроенную машину, у которой чего-то не хватаетъ, и отъ которой нечего уже больше ждать?

А что сказать объ ум въ игр? Какъ его опредлить? Нужнали предусмотрительнось, тонкость, ловкость, чтобы играть въ ломбертъ или шахматы? Если нужна, то почему въ этихъ играхъ отличаются часто люди глупые, а самые великіе геніи не могли иной разъ достигнуть даже посредственности, такъ что шашка или карта въ рукахъ заставляетъ ихъ теряться?

Есть въ мір вещи пожалуй и боле непонятныя. Вотъ человкъ {Лафонтенъ.}, который кажется неотесаннымъ, неповоротливымъ, тупымъ, не уметъ хорошо говорить или разсказать, что видлъ, но стоитъ ему приняться писать и онъ является образцовымъ разказчикомъ, заставляя говорить животныхъ, деревья, камни, все, что не иметъ дара слова, въ его произведеніяхъ повсюду легкость, изящество, естественность и нжность.

Вотъ другой {Пьеръ Корнейль.}. Онъ простъ, робокъ, скученъ въ разговорахъ, путаетъ одно слово съ другимъ, судитъ о достоинств своей пьесы только по сумм полученныхъ за нее денегъ, не уметъ ни разсказать, ни хорошо прочесть свое произведеніе. но какъ высоко онъ стоитъ въ своихъ сочиненіяхъ! Онъ не ниже Августа, Помпея, Никомеда, Гераклія, онъ — король и притомъ великій, онъ политикъ и философъ, онъ заставляетъ говорить и дйствовать героевъ, когда онъ рисуетъ намъ римлянъ, то они въ его стихахъ являются боле великими и боле римлянами, чмъ въ своей исторіи.

Вотъ и еще чудо. Представьте человка {Сантёль.} обходительнаго, пріятнаго, угодливаго, сговорчиваго и вмст съ тмъ буйнаго, гнвнаго, запальчиваго, капризнаго. Онъ простодушенъ, доврчивъ, шутливъ, втренъ,— однимъ словомъ, чистое дитя, но дайте ему собраться съ силами, дайте развернуть свои геній, который дйствуетъ въ немъ безъ его, такъ сказать, участія и вдома, и какое вы встртите вдохновеніе, какую возвышенность, какіе образы, какую образцовую латынь! ‘Да одно-ли и то-же это лицо’? спросите вы. Да, одно и то-же: это все Теодасъ. Вотъ онъ кричитъ, волнуется, катается по полу, поднимается, это громъ и молнія, но посл ея является свтъ, который блеститъ и радуетъ, онъ говоритъ какъ безумный и думаетъ какъ мудрецъ, истину онъ высказываетъ смшно, умныя и разсудительныя вещи — безумно, мы съ удивленіемъ видимъ, какъ у него изъ шутовства, гримасъ и кривлянья рождается и распускается въ полномъ цвт здравый смыслъ. Онъ говоритъ и длаетъ лучше, чмъ уметъ, въ немъ какъ бы дв души, которыя не знаютъ другъ друга и не зависятъ одна отъ другой, имя каждая свой кругъ и свои отдльныя функціи. Остается прибавить еще одну черту къ этому столь странному изображенію: онъ при всемъ томъ ненасытно жаденъ къ похваламъ, любитъ бросаться въ глаза своимъ критикамъ и въ сущности настолько послушенъ, что пользуется ихъ указаніями. Въ немъ столько противорчій, что я самъ, наконецъ, чуть не убждаюсь, что я нарисовалъ портретъ двухъ лицъ, совершенно различныхъ. Но въ Теодас можно, пожалуй, было бы найти и еще третье лицо: онъ добрый человкъ, онъ забавный человкъ и, наконецъ, онъ превосходный человкъ.

——

Рже критическаго ума встрчаются въ мір разв только алмазы и перлы.

——

Иной, будучи повсюду почитаемъ и любимъ, въ своемъ домашнемъ кругу и въ глазахъ своихъ близкихъ на столько малъ, что не можетъ заслужить отъ нихъ никакого уваженія. Другой, напротивъ, является пророкомъ въ своей стран, пользуется извстностью между своими и въ стнахъ своего дома, превозносится за рдкія и примрныя заслуги, приписываемыя ему его же семействомъ, для котораго онъ служитъ идоломъ, но этихъ заслугъ онъ не носитъ съ собою, а оставляетъ всякій разъ дома.

——

Весь свтъ поднимается противъ человка, который входитъ въ репутацію, разв только т, кого онъ считаетъ своими друзьями, прощаютъ ему его зарождающуюся извстность и первые признаки славы, полагая, что она стоитъ въ связи съ тою славой, которую они сами уже пріобрли. Сдаются вс только въ крайности, только посл того, какъ государь выскажется въ пользу его съ помощью наградъ: тогда ужъ вс лзутъ къ нему, только съ этого дня онъ получаетъ рангъ заслуженнаго человка.

——

Мы часто преувеличенно расхваливаемъ людей довольно посредственныхъ и стараемся, если можно, поднять ихъ до высоты людей дйствительно превосходныхъ. Это мы длаемъ или потому, что не любимъ удивляться постоянно однимъ и тмъ же лицамъ, или потому, что, если мы распредлили такимъ образомъ ихъ славу, то она мене задваетъ насъ и становится боле пріятною и сноcною для насъ.

——

Иныхъ людей втеръ фаворизма сначала несетъ на всхъ парусахъ, въ одну минуту они теряютъ землю изъ виду и быстра несутся впередъ, все имъ улыбается, все удается, всякое дйствіе, всякое произведеніе осыпается похвалами и наградами, ихъ только и дло обнимаютъ и поздравляютъ. Но въ сторон стоитъ неподвижная скала, волны разбиваются у ея подошвы, могущество, богатство, сила, угодничество, власть, милость — все безсильно передъ нею. Это — публика: у этой-то скалы терпятъ крушеніе эти люди.

——

О труд другого мы обыкновенно и какъ бы невольно судимъ только по отношенію его къ тому, чмъ мы занимаемся. Поэтъ, полный великихъ и высокихъ идей, мало цнитъ рчь оратора, который беретъ часто одни простые факты, кто пишетъ исторію своей страны, тотъ не можетъ понять, какъ это разсудительный человкъ ршается употребить свою жизнь на изображеніе вымысла и подыскиванье римъ, точно также баккалавръ, погруженный въ исторію четырехъ первыхъ вковъ, всякій другой отдлъ науки считаетъ скучнымъ, пустымъ и безполезнымъ, между тмъ его самаго, можетъ быть, презираетъ какой-нибудь геометръ.

——

Иной иметъ достаточно ума, чтобы отличаться въ какой-нибудь области и быть спеціалистомъ, но недостаточно для дого, чтобы видть, что онъ долженъ молчать по поводу какого-нибудь другого вопроса, о которомъ у него только слабыя познанія, онъ смло выходитъ изъ границъ своей способности, но сбивается съ пути, и вотъ знаменитый человкъ начинаетъ говорить какъ глупецъ….

——

Гериллъ, разговариваетъ-ли, произноситъ-ли рчь или пишетъ, постоянно любитъ цитировать. Что вино опьяняетъ, онъ ссылается въ этомъ на главнйшаго изъ философовъ, что вода умряетъ его крпость, это подтверждаетъ словами римскаго оратора. Если онъ пускается въ область морали, то не онъ, а божественный Платонъ увряетъ, что добродтель достойна любви, а порокъ ненавистенъ или что то и другое обращается въ привычку, самыя общеизвстныя и обыденныя вещи, которыя онъ и самъ способенъ былъ бы выдумать, онъ непремнно приписываетъ древнимъ, латинамъ или грекамъ. И все онъ длаетъ не для того, чтобы придать больше авторитета своимъ словамъ или приписать себ честь, что онъ знаетъ это, а просто потому, что любитъ цитировать.

——

Выдавать остроту за свою часто значитъ рисковать ею и лишать ее силы, она не выигрываетъ, а проигрываетъ въ присутствіи умныхъ людей или такихъ, которые выдаютъ себя за умныхъ, если сказали ее не они, хотя отъ нихъ ее нужно было ожидать. Напротивъ, передать ее какъ будто со словъ другого значитъ придать ей силу: это фактъ, который никто не считаетъ себя обязаннымъ знать. Острота въ такомъ случа лучше попадетъ въ цль и меньше возбуждаетъ зависти: тутъ никто не терпитъ, если смшно,— смются, если удивительно,— удивляются.

——

О Сократ говорили, что онъ былъ въ бреду, что это былъ безумный полный ума, но т изъ грековъ, которые такъ отзывались о столь мудромъ человк, похожи были сами на безумныхъ. ‘Какіе нелпые портреты рисуетъ намъ этотъ философъ!’ восклицали они: ‘какіе странные и исключительные нравы онъ описываетъ! гд это онъ откопалъ такія необычныя идеи! Какія у него краски! какая кисть! Это просто химеры…’ Они ошибались: это были чудовища, это были пороки, нарисованные въ своемъ натуральномъ вид: они внушали страхъ… Сократъ не похожъ былъ на циника: онъ щадилъ лица, а порицалъ нравы, которые были дурны.

——

Если кто обогатился, благодаря своей ловкости, и знакомъ съ философомъ, его правилами, нравственностью и поведеніемъ, то, не будучи въ состояніи представить ни въ комъ другой цли дйствій, кром той, которую онъ поставилъ себ на всю жизнь, обыкновенно говоритъ въ своемъ сердц: ‘Жаль мн этого суроваго исправителя людей: пропадетъ онъ! Онъ совсмъ сбился съ дороги. Разв такъ плывутъ по втру и достигаютъ пріятной пристани счастья!’ Если судить по его правиламъ жизни, онъ разсуждаетъ правильно.

‘Я извиняю’, говорить Антистій, ‘тхъ, кого я хвалилъ въ своемъ произведеніи, если они меня забываютъ. Что я особенно сдлалъ для нихъ? Они и безъ того были достойны похвалы. Но я не такъ охотно извинилъ бы забывчивость тхъ, на пороки которыхъ я нападалъ, не затрогивая ихъ личностей, еслибы они обязаны были мн такимъ большимъ благомъ, какъ исправленіе своихъ пороковъ, но такъ какъ это событіе небывалое, то отсюда слдуетъ, что ни т, ни другіе не чувствуютъ себя обязанными отплатить мн добромъ’.

‘Можно завидовать моимъ сочиненіямъ’, продолжаетъ этотъ философъ — ‘можно отказать имъ въ вознагражденіи, но никто не можетъ уменьшить ихъ репутаціи. Если же кто это длаетъ, то что мшаетъ мн презирать его?’

——

Хорошо быть философомъ, но почти безполезно выдавать себя за философа. Иного нельзя даже назвать философомъ: это будетъ для него обидой, пока людямъ не угодно будетъ распорядиться иначе и, возвративши этому столь прекрасному названію его собственный и приличный смыслъ, придать ему должное уваженіе.

——

Есть философія, которая возвышаетъ васъ надъ честолюбіемъ и фортуной, сравнивая и даже ставя насъ выше богачей, вельможъ и могущественныхъ людей, заставляетъ насъ презирать важныя должности и людей, домогающихся ихъ, избавляетъ отъ необходимости желать, просить, требовать, хлопотать, безпокоиться и сохраняетъ даже отъ излишнихъ волненій и радости при полученіи просимаго. Но есть и другая философія, которая подвергаетъ насъ всмъ этимъ тревогамъ ради нашихъ ближнихъ и друзей: послдняя философія самая лучшая.

——

Думать объ извстныхъ людяхъ, что они неспособны говорить справедливо, и осуждать все, что они говорятъ, говорили и будутъ говорить, значитъ сократить дло и избавить себя отъ тыф сячи споровъ.

——

Другихъ мы одобряемъ только по соотношенію ихъ съ нами самими: оцнить кого-нибудь повидимому значитъ сравнять съ собою.

——

Т самые недостатки, которые въ другихъ тяжки и невыносимы, въ насъ самихъ оказываются какъ бы уравновшенными, они не давятъ насъ, такъ что мы не чувствуемъ ихъ. Одинъ, отзываясь о другомъ, рисуетъ ужасный портретъ, не видя, что изображаетъ самого себя.

Ничто такъ быстро не исправляло бы наши недостатки, какъ то, если мы были бы способны сознаться въ нихъ и потомъ уже замчать ихъ въ другихъ, при такомъ условіи они казались бы нами такими, какъ есть, поэтому внушали бы намъ заслуженное отвращеніе къ себ.

——

Мудрое поведеніе сообразуется съ прошедшимъ и будущимъ, у кого врная память и большая предусмотрительность, тотъ вн опасности порицать въ другихъ то, что самъ, быть можетъ, длалъ, или осуждать поступокъ, совершенный среди такихъ обстоятельствъ, когда и для него самого онъ, можетъ быть, будетъ неизбженъ….

——

Военный человкъ и политикъ, равно какъ и ловкій игрокъ, не создаютъ для себя удачу, но только подготовляютъ ее, ищутъ и какъ бы предршаютъ, они не только умютъ длать то, чего не уметъ глупецъ или трусъ, не только пользуются благопріятнымъ случаемъ, но, кром того, благодаря предосторожности и принятымъ мрамъ, умютъ выбрать тотъ или иной случай или нсколько сразу: случится одно, они выигрываютъ, случится другое, они еще боле выигрываютъ, часто одинъ и тотъ же случай даетъ имъ выигрышъ нсколькими способами. Этихъ умныхъ людей можно похвалить какъ за ихъ удачи, такъ и за ихъ хорошій образъ дйствій, такъ что удачу нужно вознаграждать, какъ добродтель….

——

Выше великаго политика я ставлю только того, кто не обращаетъ вниманія на будущее и все боле и боле убждается, что міръ не заслуживаетъ того, чтобы имъ занимались.

——

И самыми лучшими совтами можно не угодить. Такъ какъ они исходятъ только изъ нашего ума, то этого достаточно, чтобы сначала ихъ отвергли въ силу предубжденія или каприза и только потомъ послдовали имъ въ силу необходимости и посл размышленія.

——

Какое изумительное счастье сопровождало этого фаворита всю его жизнь! Кто еще такъ полно наслаждался имъ, безъ перерыва и безъ малйшей непріятности! Первыя должности, близость къ государю, огромныя сокровища, отличное здоровье и сладкая смерть выпали ему на долю. Но какой за-то отчетъ придется ему дать за это пользованье всю жизнь милостями, за совты, которые онъ давалъ, за нежеланіе давать совты, или слдовать имъ, за неохоту длать добро, за зло, которое онъ сдлалъ самъ или черезъ другихъ,— однимъ словомъ за все свое благоденствіе!

——

Умирая мы выигрываемъ тмъ, что насъ хвалятъ т, кто пережилъ насъ, часто безъ всякой другой заслуги, кром той, что насъ нтъ. Въ этомъ случа одно и то-же служитъ похвалой и для Катона и для Пизона.

Слухъ идетъ, что Низовъ умеръ. ‘Какая потеря!’ восклицаете вы: ‘это былъ добродтельный человкъ, который заслуживалъ бы боле долгой жизни, онъ обладалъ умомъ и пріятностью, твердостью и мужествомъ, былъ стоекъ, великодушенъ, вренъ’…— ‘Бда только, если онъ не умеръ’, добавляете вы про себя.

——

Способъ, которымъ превозносятъ иныхъ лицъ, отличающихся прямодушіемъ, безкорыстіемъ и честностью, служитъ не столько имъ въ похвалу, сколько порицаніемъ человческаго рода.

——

Одинъ облегчаетъ несчастныхъ, пренебрегая своимъ семействомъ и оставляя сына въ нищет, другой строитъ новое зданіе, не заплативши еще за отдлку дома, оконченнаго десять лтъ тому назадъ, третій длаетъ подарки и выказываетъ щедрость, но разоряетъ своихъ кредиторовъ. Спрашивается: можно-ли милосердіе, щедрость и великолпіе считать достоинствами въ несправедливомъ человк? и не служитъ-ли здсь прихоть и тщеславіе причинами несправедливости?

——

Когда нужно оказать справедливость другимъ, то все дло въ томъ, чтобы она была оказана немедленно безъ отсрочекъ: заставлять дожидаться ея значитъ поступать несправедливо.

——

Кто сейчасъ же длаетъ, что должно, тотъ хорошо поступаетъ, а кто при всякомъ поступк заставляетъ долго говорить о себ, что онъ хорошо поступитъ, тотъ поступаетъ очень дурно.

——

О вельмож, который дважды въ день садится за пышный столъ и всю жизнь посвящаетъ пищеваренію, говорятъ, что онъ умираетъ съ голоду, чтобы выразить ту мысль, что онъ не богатъ или что его дла очень плохи. Но это фигуральное выраженіе, оно скоре бы шло къ его кредиторамъ, чмъ къ нему.

——

Учтивость, вниманіе и вжливость пожилыхъ лицъ обоего пола внушаютъ мн хорошее мнніе о такъ называемыхъ старинныхъ годахъ.

——

Ожидать всего отъ хорошаго воспитанія своихъ дтей значитъ имть излишнюю самоувренность, но ничего не ждать отъ воспитанія и пренебрегать имъ — большая ошибка.

——

Еслибы и правда было, что воспитаніе, какъ говорятъ иные, не даетъ человку ни другого сердца, ни другого тлосложенія, что оно ничего не перемняетъ въ его сущности, а касается только поверхности, я все-таки не переставалъ бы говорить, что оно ему не безполезно.

——

Мало говорить — выгодно: это рождаетъ предубжденіе, что такой человкъ — съ умомъ, а если и въ самомъ дл у него нтъ недостатка въ ум, то вс предубждены, что у него превосходный умъ….

——

Источникъ заблужденій въ политик состоитъ въ томъ, что думаютъ только о себ и о настоящемъ.

——

Посл несчастія быть уличеннымъ въ преступленіи самымъ большимъ несчастіемъ бываетъ часто необходимость оправдываться. Иные приговоры оправдываютъ насъ, если они отмнены голосомъ народа.

——

Одинъ человкъ строго исполняетъ церковные обряды, его никто не хвалитъ и не одобряетъ, о немъ никто и не думаетъ, другой цлыхъ десять лтъ пренебрегалъ ими, а теперь снова возвращается къ нимъ, и вотъ вс превозносятъ его. Какъ кому угодно, а я порицаю его за столь продолжительное забвеніе своихъ обязанностей и нахожу счастливымъ, что онъ вернулся къ нимъ.

——

Льстецъ не иметъ достаточно хорошаго мннія ни о себ, ни о другихъ.

——

Иныхъ забыли при распредленіи милостей, и вотъ о нихъ говорятъ: ‘Почему ихъ забыли?’ Но еслибы о нихъ вспомнили, то вс спрашивали бы: ‘Почему это о нихъ вспомнили?’ Откуда происходитъ это противорчіе? Отъ характера-ли этихъ лицъ оно зависитъ, отъ непрочности-ли нашихъ сужденій или отъ того и другого вмст?

——

Постоянно толкуютъ: ‘Кто будетъ канцлеромъ посл такого-то? кто будетъ примасомъ Галліи? кто будетъ папой?’ и т. д. Каждый, по своему желанію и капризу, производитъ мысленно повышеніе, часто даже такихъ лицъ, которыя старше и дряхле занимающаго постъ, а такъ какъ санъ не только не убиваетъ лицъ облеченныхъ въ него, но напротивъ, даже длаетъ ихъ болемо’ лодыми, придавая тлу и духу новые источники силы, то не рдко занимающему должность приходится хоронить своего преемника.

——

— ‘Немилость погашаетъ всякую ненависть и зависть, тотъ хорошъ въ нашихъ глазахъ, кто перестаетъ раздражать насъ тми большими милостями, которыми онъ пользовался, ему мы прощаемъ вс его заслуги и добродтели, онъ легко могъ бы стать героемъ’.

— ‘Все перестаетъ казаться добромъ въ человк, впавшемъ въ немилость: добродтели, заслуги — все или пренебрегается или истолковывается въ дурную сторону или вмняется въ порокъ, пусть такой человкъ иметъ великое сердце, пусть не боится ни меча, ни огня, пусть такъ же охотно идетъ на врага, какъ Байярдъ и Монтревель {Маркизъ де Монтревель, главный коммисаръ кавалеріи (Лабр.).}, все-таки онъ хвастунъ, надъ нимъ смются, онъ никоимъ образомъ не станетъ героемъ’.

Я противорчу себ. Это правда, но вините не меня, а тхъ людей, сужденія которыхъ я привожу, я говорю тутъ даже не о различныхъ людяхъ, а объ однихъ и тхъ же, но и они судятъ столь различно.

——

И двадцати лтъ не пройдетъ, какъ люди измняютъ свои мннія о самыхъ серьезныхъ вещахъ, о такихъ, которыя прежде казались имъ самыми зрлыми и истинными. Я не ршился бы утверждать, что огонь самъ по себ, независимо отъ нашихъ ощущеній, не заключаетъ въ себ никакого жара, т. е. ничего подобнаго тому, что мы испытываемъ на себ при приближеніи къ нему, такъ какъ я опасаюсь, какъ бы онъ когда нибудь не сталъ столь же горячимъ, какъ прежде считался. Точно также я не стану настаивать, что прямая линія, падая на другую прямую, образуетъ два прямыхъ угла или два угла, равные двумъ прямымъ, изъ опасенія, чтобы не осмяли мою теорему, когда откроютъ что-нибудь больше. То-же и въ другихъ областяхъ знанія. Я, напр., повторяю вслдъ за всей Франціей: ‘Вобанъ непогршимъ’, но кто поручится, что черезъ нсколько времени не станутъ уврять, что даже въ искусств осады, гд онъ особенно силенъ и считается первымъ авторитетомъ, онъ иногда ошибается, подобно Антифилу?

——

Если поврить людямъ, раздраженнымъ другъ на друга, когда страсть въ нихъ господствуетъ, то ученый человкъ — это ‘букводъ’, судья — ‘мщанинъ’ или ‘приказная строка’, финансистъ-лихоимецъ, а дворянина они зовутъ ‘дворянинишкомъ’, странно, что эти злыя клички, созданныя ненавистью и гнвомъ, становятся обиходными и что ими же пользуется самое холодное и невозмутимое пренебреженіе.

Вы хлопочете и выказываете большое волненіе, особенно когда непріятели пустились въ бгство и побда несомннна или когда городъ уже сдался, въ сраженіи или во время осады вы любите показываться въ сотн различныхъ мстъ, чтобы не быть ни въ одномъ изъ нихъ, любите предупреждать приказанія полководца изъ страха, какъ бы не пришлось исполнять ихъ, любите искать случаевъ вмсто того, чтобы выжидать ихъ и выдерживать опасность. Неужели посл этого храбрость ваша притворна?

——

Поручайте людямъ охранять такіе посты, гд они могли бы быть убитыми и гд все-таки они не были бы убиты: они любятъ честь и жизнь.

——

Видя, какъ люди любятъ жизнь, можно ли подозрвать, что нчто другое они любятъ еще больше жизни, что слава, которую они предпочитаютъ жизни, есть не что иное, какъ мнніе о нихъ, установившееся въ ум тысячи такихъ людей, которыхъ они не знаютъ или не цнятъ?

——

Кром военныхъ и придворныхъ на войну идутъ, слдуя за дворомъ, и такіе люди, которые не ведутъ осады, а только присутствуютъ при ней. Они скоро истощили свое любопытство, осматривая мсто войны (какъ изумительно оно ни было), слдя за устройствомъ траншей, дйствіемъ бомбъ и пушекъ, за рукопашнымъ боемъ, за порядкомъ и успхомъ атаки, виднной ими издали. Осада между тмъ затягивается, наступаютъ дожди, увеличивается усталость, люди тонутъ въ грязи, приходится сражаться съ непогодой и съ непріятелемъ, легко подвергнуться нападенію даже въ своемъ строю и быть заперту между городомъ и непріятельской арміей. Какая крайность! Эти люди теряютъ мужество, начинаютъ роптать: ‘Какъ будто большая бда снять осаду! неужели благо государства зависитъ отъ того, будетъ-ли у него одною крпостью больше или меньше? Нужно преклониться передъ волею небесъ: небеса противъ насъ… нужно отложить осаду до другого времени’. Они не могутъ понять твердости и ‘упрямства’ (какъ они говорятъ) полководца, который не признаетъ препятствій, а трудностью предпріятія только воодушевляется, который ночи бодрствуетъ, а днемъ подвергается опасностямъ, чтобы довести его до конца. А лишь только послдовала сдача, эти люди, упавшіе настолько духомъ, начинаютъ выставлять всю важность покоренія, предсказываютъ его послдствія, преувеличиваютъ его необходимость, опасность и стыдъ отступленія, доказываютъ, что армія, прикрывавшая насъ отъ непріятеля, была непобдима, возвращаясь съ дворомъ, они проходятъ по городамъ и селеніямъ, гордятся, что на нихъ смотритъ изъ оконъ буржуазія, какъ будто они сами взяли крпость, по дорогамъ они идутъ настоящими тріумфаторами, воображая себя храбрецами, возвратившись домой, они засыпаютъ васъ словами: ‘Флангъ’, ‘редантъ’, ‘равелинъ’, ‘куртина’, ‘прикрытый путь’, и т. п., подробно опишутъ мста, куда завлекла ихъ ‘страсть видть все самому’ и гд имъ ‘все время угрожала опасность’, перечислятъ случаи, когда присвоенъ возвращеніи они чуть не были взяты въ плнъ или убиты непріятелями: они умолчатъ только о томъ, какъ они перепугались.

——

Запнуться въ проповди или рчи — самая ничтожная непріятность, она оставляетъ за ораторомъ весь его умъ, весь его здравый смыслъ, его воображеніе, нравственность и ученость, она ничего у него не отнимаетъ, но мы не перестаемъ удивляться тому, что люди, разъ приписавши этой непріятности что-то укоризненное и смшное, сами постоянно подвергаютъ себя опасности натолкнуться на подобную непріятность, благодаря своимъ продолжительнымъ и часто безполезнымъ разговорамъ.

——

Кто дурно пользуется своимъ временемъ, тотъ первый жалуется на его краткость, такъ какъ онъ тратитъ его на одванье, ду, спанье, на глупые разговоры, на раздумыванье, что длать, на ничего-недланье, то ему не хватаетъ его для длъ и удовольствій, кто же, напротивъ, длаетъ изъ него лучшее употребленіе, у того есть даже остатокъ.

——

Нтъ министра, столь занятого, чтобы онъ не терялъ ежедневно часовъ двухъ, а сколько онъ потеряетъ въ теченіе своей долгой жизни! Если же это зло еще больше въ другихъ положеніяхъ людей, то какая происходитъ безконечная трата этой столь драгоцнной вещи, на недостатокъ которой мы жалуемся!

——

Есть такія созданья Божіи, называемыя людьми и имющія душу, у которыхъ всю жизнь все вниманіе устремлено на обтачиванье камня, но это еще не важно, есть другіе, которые удивляются этому, но сами совершенно безполезны и проводятъ вс дни, ничего не длая, это еще боле пустая вещь, чмъ обтачиванье камня.

——

Большая часть людей настолько забываютъ, что у нихъ есть душа, и столько тратятъ силъ и времени на такія дйствія и занятія, гд она повидимому безполезна, что если говорятъ о комъ нибудь, что онъ ‘думаетъ’, то это, значитъ, выгодно о немъ отзываются, эта похвала стала обычною, но она ставитъ человка только выше собаки или лошади.

——

‘Чмъ вы заняты? въ чемъ проводите время?’ спрашиваютъ васъ глупцы и люди умные. Еслибы я возразилъ, что я открываю глаза и смотрю, подставляю уши и слушаю, забочусь имть здоровье, покой, свободу, то это не сочли бы за отвтъ: прочныя блага, великія блага, единственныя блага не принимаются въ счетъ, ихъ и не чувствуютъ. Занимаюсь ли я игрою, переряживаньемъ — вотъ что имъ нужно знать, вотъ о чемъ они спрашиваютъ.

——

Что за благо для человка свобода, если она можетъ быть слишкомъ великою и широкою, даже такою, что заставляетъ его желать чего-то другого, именно уменьшенія свободы?

——

Свобода не есть праздность, это свободное употребленіе времени, свободный выборъ труда и занятія, быть свободнымъ не значитъ, однимъ словомъ, ничего не длать, а значитъ быть единственнымъ судьею того, что длать и чего не длать: какое большое благо свобода въ этомъ смысл!

——

Цезарь {См. ‘Мысли’ Паскаля, гл. XXXI, гд говорится напротивъ (Лабр.).} не былъ слишкомъ старъ, чтобы думать о покореніи вселенной, все свое блаженство онъ полагалъ въ прекрасной жизни и великомъ имени посл смерти, будучи отъ природы гордымъ и честолюбивымъ и отличаясь хорошимъ здоровьемъ, онъ не могъ лучше употребить свое время, какъ на покореніе міра. Александръ былъ очень молодъ для такого серьезнаго плана, удивительно, какъ еще раньше въ этомъ первомъ возраст не прервали его предпріятіе вино и женщины.

——

Молодой принцъ августйшаго происхожденія {Дофинъ, сынъ Людовика XIV.}, любовь и надежда народа, данная небомъ для того, чтобы продолжить счастье земли, боле великій, чмъ его предки, сынъ героя, который служитъ ему образцомъ, уже показалъ вселенной своими изумительными свойствами и проявившеюся раньше ожиданія добродтелью, что дти героевъ боле другихъ людей способны быть героями {Вопреки пошлой латинской пословиц (Лабр.). Эта пословица, Heroum filii noxae.}.

——

Если міру суждено существовать только сто милліоновъ лтъ, то онъ еще во всей своей свжести и только еще начинаетъ свою жизнь, мы сами соприкасаемся еще съ первыми людьми и патріархами, такъ что въ отдаленные вка насъ очень легко смшаютъ съ ними. Но если по прошлому судить о будущемъ, то сколько новаго мы еще не знаемъ въ искусствахъ, наукахъ, въ природ и, если можно сказать, въ исторіи! Сколько будетъ сдлано открытій! сколько произойдетъ различныхъ переворотовъ на всей земной поверхности, въ различныхъ государствахъ и имперіяхъ! какъ велико пока наше невжество! какую незначительную опытность дали намъ шесть или семь тысячъ лтъ!

——

Кто идетъ медленно и не торопясь, для того нтъ пути слишкомъ длиннаго, кто терпливо къ нему готовится, тотъ изъ всхъ приготовленій извлечетъ посл пользу.

——

Не здить ни къ кому на поклонъ и не ждать, пока къ вамъ кто-нибудь прідетъ — вотъ пріятное положеніе, вотъ золотой вкъ и самое естественное состояніе человка!

——

Свтъ для тхъ, кто стоитъ при двор и населяетъ города, а природа — только для тхъ, кто населяетъ деревни, они одни живутъ, они одни, по крайней мр, сознаютъ, что живутъ.

——

Почему вы такъ холодно относитесь ко мн и жалуетесь на то, что у меня невольно вырвалось по поводу нкоторыхъ молодыхъ людей, живущихъ при дворахъ? Разв вы, Тразилъ, порочны? Я не зналъ этого: вы мн указали на это, я знаю только то, что вы уже не молоды.

А вы, считающіе себя лично оскорбленными тмъ, что я говорилъ о нкоторыхъ вельможахъ, кричите отъ чужой раны: разв вы презрительны, разв вы склонны длать зло и злобно шутить, льстить и лицемрить? Я этого не зналъ, я не думалъ о васъ: я говорилъ о вельможахъ.

——

Духъ умренности и извстнаго рода мудрость въ поведеніи оставляютъ людей въ неизвстности, чтобы быть извстнымъ и заслужить удивленіе, нужны великія добродтели или, пожалуй, великіе пороки.

——

Люди бываютъ предубждены, очарованы, восхищены успхомъ, причемъ безразлично, успваютъ ли вельможи или мелкіе люди, удачное преступленіе чуть не расхваливается, какъ самая добродтель, удача чуть не замняетъ мсто всхъ добродтелей, успхъ не могъ бы оправдать разв только черное злодяніе, грязное и ненавистное покушеніе.

——

Люди, обольщенные прекрасною вншностью и благовидными предлогами, легко одобряютъ всякій честолюбивый проектъ, задуманный вельможами, они съ интересомъ о немъ толкуютъ, онъ нравится имъ смлостью и новизною, которую они ему приписываютъ, они уже къ нему привыкли и ждутъ только успха, какъ вдругъ, видя, что онъ рушится, самоувренно, безъ всякаго опасенія ошибиться, ршаютъ, что онъ былъ необдуманнымъ и не могъ имть успха.

——

Иной проектъ {Намекъ на походъ Вильгельма Оранскаго въ Англію я изгнаніе англійскаго короля Іакова II.} столь блестящъ и важенъ по своимъ послдствіямъ, заставляетъ столь долго говорить о себ, столь многаго ждать или бояться,— смотря по тому, какъ въ немъ заинтересованы народы, — что отъ него зависитъ вся слава и все счастье предложившаго его человка: появившись на сцену въ такомъ роскошномъ убранств, онъ не можетъ уже удалиться, ничего не сказавши. Какія бы ужасныя опасности онъ ни сталъ замчать въ своемъ предпріятіи, онъ все-таки обязанъ начать дло: неудача будетъ меньшей бдой, чмъ отказъ.

——

Въ зломъ человк нтъ задатковъ быть великимъ человкомъ. Хвалите его планы и проекты, удивляйтесь его образу дйствій, преувеличивайте его ловкость въ выбор самыхъ удачныхъ и короткихъ средствъ при достиженіи своихъ цлей, если его цли дурны, благоразуміе тутъ не причемъ, а гд нтъ благоразумія, тамъ нтъ и величія.

——

Умеръ врагъ {Герцогъ Лотарингскій, зять императора Леопольда I.}, бывшій во глав страшной арміи, имвшей въ виду перейти Рейнъ, онъ умлъ воевать, его опытности могло помочь еще счастье. Но какую мы видли иллюминацію по поводу этого? какое народное торжество? Никакого. Есть, напротивъ, люди отъ природы ненавистные, отвращеніе къ которымъ длается всеобщимъ, такъ что вовсе не вслдствіе сдланныхъ ими успховъ или страха передъ будущими успхами раздаются громкіе крики народа при извстіи объ ихъ смерти и все трепещетъ отъ радости, даже дти, лишь только на площадяхъ пойдутъ толки, что наконецъ-то земля избавилась отъ нихъ.

——

‘О времена! о нравы!’ восклицаетъ Гераклитъ: ‘о несчастный вкъ! вкъ, полный дурныхъ примровъ, въ которомъ добродтель страдаетъ, а злодяніе господствуетъ и торжествуетъ! Я хочу быть Ликаономъ, Эгистомъ, теперь самый благопріятный случай для этого, если только я желаю процвтать и благоденствовать. Одинъ человкъ {Вильгельмъ Оранскій.} сказалъ: ‘Переду я море, лишу отца {Іаковъ II.} наслдственныхъ его владній, прогоню его самого, жену, наслдника изъ ихъ земель и государствъ’. Какъ сказалъ, такъ и сдлалъ. Посл этого нужно было бы страшиться мщенія нсколькихъ королей, оскорбленныхъ имъ въ лиц одного, но короли эти держатъ его сторону, они чуть не говорятъ ему: ‘Отправляйтесь за море грабить своего отца, покажите всей вселенной, что короля можно прогнать изъ его королевства, какъ какого-нибудь мелкаго сеньора изъ его замка или фермера съ фермы. Нтъ больше разницы между нами и частными людьми: надоли намъ эти различія! Покажите міру, что народы, которыхъ Богъ повергъ подъ наши стопы, могутъ покинуть насъ, измнить и предать насъ, могутъ сами предаться иноземцу, что не столько имъ нужно бояться насъ, сколько намъ ихъ’. Кто безъ слезъ, съ спокойной душой могъ бы смотрть на столь печальныя вещи? Всякая должность иметъ свои привилегіи, всякое должностное лицо споритъ, хлопочетъ и волнуется, защищая ихъ, только королевскій санъ не иметъ уже привилегій: короли сами отъ нихъ отказались. Одинъ только король {Людовикъ XIV, давшій Іакову II убжище.}, всегда добрый и великодушный, открываетъ объятія несчастному семейству. Вс прочіе составляютъ лигу противъ него, какъ бы для того, чтобы отомстить за это семейство и за поддержку ихъ общаго дла. Духъ распри и зависти беретъ у нихъ верхъ надъ интересами чести, религіи и государства. Но разв тутъ достаточно ихъ личнаго и домашняго интереса? Вдь тутъ дло идетъ не о простомъ, напр., избраніи, а о наслдственности, объ ихъ какъ бы наслдственныхъ правахъ, между тмъ человкъ въ каждомъ изъ нихъ все-таки беретъ верхъ надъ монархомъ. Одинъ государь {Императоръ германскій.} освобождалъ Европу, освобождалъ и и самаго себя отъ рокового врага и почти добился славы разрушенія огромной имперіи {Турецкой.}, а теперь онъ пренебрегаетъ общимъ дломъ изъ-за сомнительной войны. Кто же {Папа Иннокентій XI.} по самой природ является судьею и посредникомъ, тотъ медлитъ и, хотя могъ бы уже съ пользою употребить свое посредничество, онъ только общаетъ его. О пастухи и поселяне — продолжаетъ Гераклитъ,— обитающіе подъ соломенными кровлями въ жалкихъ хижинахъ! Если событія не доходятъ до васъ, если у васъ сердца не пронжены злобою людей, если въ вашемъ краю не говорятъ уже о людяхъ, а только о лисицахъ и рысяхъ, то примите меня къ вамъ: я хочу сть вашъ черный хлбъ и пить воду изъ вашихъ колодцевъ.

——

Подойдите сюда, мелкія твари {Обращеніе къ государямъ и князьямъ, составившимъ лигу противъ Людовика XIV дли защиты Вильгельма Оранскаго.}, ростомъ въ шесть и самое большее въ семь футовъ! (Кто изъ васъ достигъ восьми футовъ, того вы запираете въ балаганъ на ярмаркахъ и показываете за деньги, какъ великана и большую рдкость. Правда, вы безъ стыда даете себ такія названія, какъ ‘Высочество’, но высокими можно назвать разв только т горы, которыя поднимаются къ небу выше облаковъ). Подойдите сюда, хвастливыя и гордыя животныя, презирающія всякій другой видъ животныхъ, но ничтожныя въ сравненіи съ китомъ или слономъ, подойдите и отвтьте Демокриту. Вотъ у васъ вошли въ пословицу хищность волка, свирпость льва, страсть къ передразниванью у обезьянъ, но сами вы что такое? Мн то и дло кричатъ въ уши, что человкъ есть разумное животное, но кто далъ вамъ такое опредленіе? волки, обезьяны и львы или вы сами себ его присвоили? Странно, что вы животнымъ. своимъ собратьямъ, приписываете все, что есть худшаго, а себ берете все лучшее, предоставьте имъ самимъ себя опредлять, и вы увидите, что они о себ думаютъ и какъ съ вами обойдутся. Я не говорю ужъ, люди, о вашемъ легкомысліи, о вашихъ безумствахъ и капризахъ, которые ставятъ васъ ниже крота и черепахи, мудро ведущихъ свою скромную жизнь и неизмнно слдующихъ инстинкту своей природы. Если соколъ легокъ на подъемъ и мтко падаетъ на куропатку, вы говорите: ‘вотъ отличная птица’! Если борзая собака ловко беретъ зайца, вы говорите: ‘какая хорошая собака’! Называйте, пожалуй, храбрымъ и человка, который гонится за кабаномъ, доводить его до изнеможенія, настигаетъ и пронзаетъ. Но если вы видите двухъ собакъ, которыя съ лаемъ нападаютъ другъ на друга, кусаютъ и рвутъ одна другую, вы говорите: ‘какія глупыя животныя’! и берете палку, чтобы разогнать ихъ, еслибы вс кошки цлой страны собрались тысячами на одну равнину и, замяукавши во всю глотку, бросились съ яростью другъ на друга, пустивши въ тло зубы и когти, еслибы посл этой схватки осталось на мст тысячъ девять или десять кошекъ съ той и другой стороны, такъ что он заразили бы смрадомъ воздухъ лье на десять кругомъ, то вы сказали бы: ‘какой неслыханно отвратительный шабашъ’! Еслибы волки сдлали то-же самое, какой они подняли бы вой, какое было бы кровопролитіе! И если кто сказалъ бы вамъ, что они любятъ славу, то заключили-ли бы отсюда, что они затяли это побоище именно изъ-за славы, что изъ-за нея они готовы истребить свою собственную породу? а еслибы и сдлали такое заключеніе, то не посмялись ли бы отъ всей души надъ простодушіемъ этихъ бдныхъ зврей? А вы, разумныя животныя, чтобы отличить себя отъ тхъ, которыя пользуются только зубами и когтями, придумали копья, пики, дротики, сабли и палаши, и поступили, по моему мннію, очень разсудительно: что вы могли бы сдлать другъ другу однми руками, разв только вырвать волосы или исцарапать лицо, а самое большее — вырвать глаза? А теперь вы снабжены удобными инструментами, которые служатъвамъ для взаимнаго нанесенія глубокихъ ранъ, такъ чтобы вся кровь ваша вытекала до послдней капли и вы не могли бы спастись. Но такъ какъ вы годъ отъ году длаетесь разумне, то вы далеко уже опердили этотъ старинный способъ самоистребленія: у васъ есть маленькіе шарики, которые сразу убиваютъ васъ, если попадаютъ въ голову или грудь, есть другіе, боле тяжелые и массивные, которые разрываютъ васъ на дв части или вырываютъ вашу утробу, не считая тхъ, которые, падая на ваши крыши, пробиваютъ потолки, прыгаютъ съ одной стороны въ другую, поднимаютъ своды, заставляютъ летть на воздухъ вмст съ вашими домами и вашихъ женъ, хотя бы он лежали больными, вашего ребенка и кормилицу. Въ этомъ то и состоитъ слава: она любитъ сумятицу и охотница до большого шума. Кром того вы имете оборонительное оружіе: на войну по настоящему должны вы выходить одтыми въ желзо: это, по правд сказать, красивый нарядъ, онъ напоминаетъ мн тхъ извстныхъ четырехъ блохъ, которыхъ когда-то показывалъ одинъ ловкій фокусникъ въ пузырьк, онъ надлъ каждой изъ нихъ шлемъ на голову, тло облекъ въ панцирь, надлъ наручники и наколнники, привсилъ на бедро копье и въ такомъ вооруженіи он прыгали и скакали въ склянк. Вообразите себ человка ростомъ съ Аонъ (душ вдь не трудно воодушевить и такое тло: ей было бы даже просторне), еслибы у этого человка было столь острое зрніе, что онъ открылъ бы гд нибудь на земл васъ со всмъ вашимъ наступательнымъ и оборонительнымъ оружіемъ, то что онъ подумалъ бы о такихъ наряженныхъ пигмеяхъ, о томъ, что вы называете войной, кавалеріей, инфавтеріей, достопамятной осадой, славной битвой? Вдь вы объ этомъ только и толкуете: весь міръ длится на полки и роты, все стало батальономъ или эскадрономъ. Только и слышишь: ‘Онъ взялъ городъ, онъ взялъ второй городъ, третій… Онъ выигралъ битву… дв битвы… Онъ прогналъ непріятеля… Онъ побдилъ на мор… Онъ побдилъ на суш’…. Да о комъ это вы говорите? о гигант что-ли какомъ? объ Аон? Нтъ, это все тотъ же блдный, синебагровый человкъ, у котораго не больше десяти фунтовъ мяса и котораго втеръ, пожалуй, свалилъ бы на землю, тмъ не мене онъ производитъ шуму больше, чмъ четверо другихъ, онъ приводитъ все въ смятеніе и только что выудилъ въ мутной вод цлый островъ, правда, въ другомъ мст онъ былъ разбитъ и преслдуемъ, но онъ спасается въ болотахъ и не хочетъ слышать ни о мир, ни о перемиріи {Вильгельмъ Оранскій, завладвшій Англіей.}.

Издавна еще онъ показывалъ на что онъ способенъ: онъ укусилъ грудь у своей кормилицы {Разумется Голландія.} и бдная женщина умерла… Думаю, достаточно этимъ сказано. Однимъ словомъ, онъ родился подчиненнымъ, а теперь онъ уже владыка, а т, которыхъ онъ покорилъ и на которыхъ наложилъ иго, идутъ за плугомъ и трудятся изо всхъ силъ, эти добрые люди боятся даже и подумать о свобод: они слышали хлопанье бича въ рукахъ того, кто ихъ погоняетъ. Они всячески усиливаютъ свое рабство, давая ему возможность перейти за море для пріобртенія другихъ вассаловъ и подчиненія новыхъ земель, правда, онъ хочетъ взять за плечи своего отца и мать и выбросить ихъ изъ дому, но они помогаютъ ему и въ этомъ столь честномъ предпріятіи, по сю и по ту сторону моря общими силами стараются его сдлать боле страшнымъ для себя, пикты и саксонцы налагаютъ молчаніе на батановъ, а послдніе на пиктовъ и саксонцевъ, вс они могутъ похвалиться тмъ, что они — смиренные его рабы и настолько покорны ему, сколько желаютъ. Но что я слышу о такихъ лицахъ, которыя носятъ короны (я говорю не о графахъ и маркизахъ, которыми кишитъ земля, а о государяхъ)? И они пляшутъ по его дудк, и они снимаютъ шляпу еще въ прихожей его {Герцогу Бавьерскому въ 1690 г. пришлось слишкомъ долго ждать въ передней выхода Вильгельма.} и сами не смютъ при разговор задавать вопросовъ…. Т-ли это государи, которыхъ вс привыкли видть такими пунктуальными формалистами въ отношеніи чиновъ и приличій и которые тратятъ цлые мсяцы на ихъ установленіе? Чмъ отплатитъ этотъ новый ‘Архонтъ’ за такое слпое подчиненіе? чмъ онъ заслужилъ такое высокое мнніе о немъ? Если онъ даетъ битву, то, значитъ, долженъ ее выиграть, и притомъ лично, если непріятель осаждаетъ городъ, онъ долженъ заставить его снять осаду, и притомъ съ позоромъ, если только не отдляетъ его отъ непріятеля цлый океанъ. Онъ сдлалъ бы, что угодно, для своихъ ‘придворныхъ’. Самъ Цезарь чуть-ли не долженъ войти въ ихъ число (по крайней мр, онъ ждетъ отъ послдняго важныхъ услугъ), ибо или Архонтъ потерпитъ неудачу съ своими союзниками, что трудно, хотя и возможно предположить, или, если онъ удачно поведетъ дло и не встртитъ нигд сопротивленія, то непремнно обрушится на Цезаря съ своими союзниками, завидующими могуществу послдняго и враждебно относящимися къ его религіи, отниметъ у него орла и оставитъ ему (лично или его наслднику) только серебрянную повязку и наслдственныя владнія {Цезарь — германскій императоръ. Серебрянная повязка — гербъ Австрійскаго дома.}…. Какъ бы то ни было, дло сдлано: они вс отдались добровольно тому, отъ кого скоре всего они должны были бы избавить себя. Не о нихъ-ли говоритъ Эзопъ въ слдующей басн: ‘Тревогу и ужасъ нагнало сосдство льва на пернатое царство: отъ одного рычанья птицы чуть не помирали со страху. Вотъ он ищутъ убжища у лисицы, та совтуетъ заключить миръ и беретъ ихъ подъ свое покровительство, но кончилось все тмъ, что она загрызла ихъ всхъ одну за другой?’

О мод.

Подчиненіе мод, когда оно простирается на все, что касается вкуса, образа жизни, здоровья и совсти, безумно и указываетъ ясно на наше ничтожество. Простое мясо {Въ противоположность дичи.} не въ мод и, значитъ, оно не вкусно, лчить лихорадку кровопусканіемъ значило бы итти противъ моды, точно также давно ужъ при смерти не обращаются къ Теотиму, его нжныя увщанія годятся только для спасенія простого народа: у Теотима теперь есть уже преемникъ.

——

Страсть къ извстнаго рода вещамъ есть вкусъ не къ тому, что хорошо или что прекрасно, а къ тому, что рдко, единственно, къ тому, что мы имемъ, а другіе не имютъ. Это привязанность не къ тому, что совершенно, а къ тому, за чмъ вс гоняются, что въ мод. Это не забава, а настоящая страсть, часто столь сильная, что уступаетъ любви и честолюбію только по ничтожности предмета, ее возбуждающаго. Это страсть не вообще къ рдкимъ вещамъ, которыя въ ходу, а только къ извстнаго рода вещи, которая рдка и однакожъ въ мод.

Вотъ любитель цвтовъ. У него есть садъ въ предмсть. Онъ бгаетъ туда съ восходомъ солнца, возвращаясь оттуда при заход. Вотъ вы его видите какъ бы посаженнымъ и пустившимъ корни среди своихъ тюльпановъ, прямо передъ ‘солитеромъ’: онъ смотритъ на него, не спуская глазъ, потираетъ себ руки, присдаетъ, разсматриваетъ поближе: ни разу онъ не видалъ его столь красивымъ, сердце у него замираетъ отъ радости. Отъ ‘солитера’ онъ переходитъ къ ‘восточному’ тюльпану, отъ послднаго къ ‘вдов’, отъ ‘вдовы’ къ ‘золотой парч’ и потомъ къ ‘агату’, а отъ него снова возвращается къ ‘солитеру’: тутъ онъ останавливается, утомляется, садится и забываетъ объ обд: до того красивы у него оттнки, такъ хорошо онъ окаймленъ, такъ соченъ и ярокъ! А какая у него прекрасная чашечка! Долго онъ ее разсматриваетъ, долго удивляется… Не Богу и природ онъ удивляется въ своемъ цвтк: дальше луковицы тюльпана онъ не идетъ, за тысячу экю онъ не продалъ бы ее теперь, но отдастъ даромъ, когда на тюльпаны пройдетъ мода и когда будетъ предпочитаться гвоздика. Домой возвращается этотъ одаренный разумомъ человкъ, имющій душу, имющій свой культъ и свою религію, усталымъ, голоднымъ, но очень довольнымъ своимъ днемъ: онъ видлъ свои тюльпаны.

Вотъ передъ вами охотникъ до плодовъ. Но если вы говорите ему о богатств жатвы, о большомъ урожа и хорошемъ сбор винограда, онъ васъ не пойметъ. Станете говорить о фигахъ и дыняхъ, о томъ, что въ ныншнемъ году груши ломятся отъ плодовъ, что персики родились въ изобиліи, и это для него непонятныя рчи, онъ ничего не отвтитъ вамъ: онъ привязанъ къ однимъ только сливамъ. Не толкуйте съ нимъ даже о своихъ сливахъ: онъ любитъ только одинъ извстный сортъ ихъ. всякій другой, если вы назовете его, вызываетъ въ немъ одну улыбку и насмшку. Онъ ведетъ васъ къ дереву, искусно срываетъ свою изысканную сливу, вскрываетъ ее, даетъ вамъ половину, беретъ себ другую и восклицаетъ: ‘какая мякоть! пробовали-ли вы такую прелесть? вы нигд не найдете ничего подобнаго!’ Ноздри у него раздуваются отъ удовольствія, онъ съ трудомъ скрываетъ свою радость и свое тщеславіе вншней скромностью. Дйствительно, это удивительный человкъ! человкъ, котораго нельзя достаточно нахвалить, о которомъ нсколько вковъ вс будутъ говорить! Дайте мн посмотрть на его станъ и лицо, пока онъ живъ, дайте взглянуть на черты лица и вншность человка, который одинъ между смертными обладаетъ такою сливою!

Посщаете вы своего знакомаго, онъ разсказываетъ вамъ о своихъ собратьяхъ, страстныхъ охотникахъ до разныхъ вещей, особенно о Діогнет. ‘Дивлюсь я ему’, говоритъ онъ, ‘и совсмъ не пойму его. Можетъ быть, вы думаете, что онъ хочетъ научиться кой-чему съ помощью медалей, что смотритъ на нихъ, какъ на яркія доказательства тхъ или иныхъ фактовъ, какъ на точные и несомннные памятники древней исторіи? Вовсе нтъ. Или вы полагаете, что весь трудъ, который онъ беретъ на себя, чтобы отыскать ‘головку’, вызывается удовольствіемъ видть всхъ императоровъ подрядъ, безъ перерыва? Ничуть не бывало. Діогнетъ уметъ отличать стершуюся медаль отъ хорошо сохранившейся, у него есть особая полка, на которой вс мста заняты, за исключеніемъ одного, эта пустота ему мозолитъ глаза и вотъ для того именно, чтобы ее наполнить, онъ тратитъ свое добро и жизнь.

‘Хотите видть мои картины?’ прибавляетъ Демоцедъ, и тотчасъ-же разставляетъ ихъ и показываетъ вамъ. Вы встрчаете одну, которую нельзя признать ни потемнвшею, ни четкою, которая даже не рисована и годится не для храненія въ кабинет, а скоре для развшиванія въ праздничный день по ‘Малому мосту’ или ‘Новой’ улиц {Мстности въ Париж.}. Онъ соглашается, что она плохо гравирована и еще хуже нарисована, но увряетъ, что она нарисована однимъ мало работавшимъ итальянцемъ, что съ нея нтъ почти копій, что это единственная во Франціи картина съ такимъ рисункомъ, что онъ ее очень дорого купилъ и не перемняетъ на самую лучшую. ‘У меня’, продолжаетъ онъ, ‘большое горе, которое заставитъ меня отказаться отъ картинъ на всю жизнь: я имю всего Калло {Калло (1592—1635) искусно гравировалъ мелкія жанровыя картинки, воспроизводя повседневную жизнь.}, кром одной картины, которая, правда, принадлежитъ не къ лучшимъ его произведеніямъ, а, напротивъ, къ самымъ незначительнымъ, но которая должна завершить мою коллекцію картинъ Калло, двадцать лтъ уже я стараюсь разыскать эту картину и наконецъ впадаю въ полное отчаяніе: это слишкомъ для меня тяжело!’

Другой осмиваетъ людей, которые предпринимаютъ, вслдствіе неусидчивости и любопытства, длинныя путешествія, причемъ не ведутъ ни записокъ, ни дневниковъ, не носятъ съ собой и записной книжки, которые пускаются въ путь, чтобы видть, и все-таки ничего не видятъ или забываютъ что видли, которымъ хочется только посмотрть на невиданныя ими башни и колокольни, перейти рку, которую не зовутъ ни Сеной, ни Луарой, которые уходятъ съ родины только для того, чтобы опять вернуться въ нее, любятъ считаться отсутствующими и потомъ хвалиться, что вернулись издалека. И этотъ сатирикъ говоритъ справедливо и его охотно слушаютъ.

Оканчивая рчь, онъ прибавляетъ, что книги научаютъ больше, чмъ путешествія: это заставляетъ меня заключить, что у него есть библіотека, и вотъ мн хочется видть ее. Иду я къ этому человку, уже на лстниц меня одуряетъ запахъ чернаго сафьяна, въ который переплетены вс его книги, только что я вошелъ, онъ ужъ кричитъ мн въ уши, чтобы привести меня въ восторгъ отъ книгъ, что он позолочены на обрз, украшены золотыми полосками и прекрасно изданы, и называетъ мн самыя лучшія одну за другой. Но хотя у него вся галлерея полна книгами, за исключеніемъ нкоторыхъ мстъ, которыя разрисованы такъ, чтобы глазъ обманывался и принималъ ихъ за настоящія книги, уставленныя въ рядъ на полкахъ, хотя онъ прибавляетъ, что онъ никогда самъ не читаетъ, даже ни ступаетъ ногой въ эту галлерею, а теперь вошелъ только для того, чтобы доставить мн удовольствіе, я все-таки благодарю его за внимательность и не намренъ посщать его кожевенный заводъ, который онъ называетъ библіотекой.

Иные, вслдствіе чрезмрнаго желанія все знать и неспособности отказаться отъ какого-нибудь рода знаній, обнимаютъ ихъ вс, но ни однимъ не владютъ вполн, имъ пріятне много знать, чмъ хорошо знать, пріятне имть слабыя и поверхностныя свднія въ различныхъ наукахъ, чмъ прочныя и глубокія въ одной: они на каждомъ шагу натыкаются на какого-нибудь учителя, который можетъ вразумить ихъ, но они горько платятся за свое пустое любопытство и, при всхъ своихъ продолжительныхъ и трудныхъ усиліяхъ, могутъ избжать разв только грубаго невжества, но никакъ не больше.

Другіе обладаютъ ключомъ къ наукамъ, но никогда не входятъ въ храмъ наукъ. Они проводятъ жизнь въ томъ, что разбираютъ языки, восточные, сверные, обихъ Индій, обоихъ полюсовъ и тотъ, которымъ говорятъ на лун, со всею страстью они трудятся надъ самыми безполезными нарчіями, надъ самыми прихотливыми и магическими знаками, они жалютъ тхъ, кто простодушно ограничивается своимъ собственнымъ языкомъ или самое большее еще латинскимъ и греческимъ. Эти люди читаютъ вс исторіи, и все-таки не знаютъ исторіи, пробгаютъ вс книги и ни изъ одной не извлекаютъ пользы, они до невозможности скудны знаніемъ фактовъ и началъ, но за-то они обладаютъ такимъ изобильнымъ богатствомъ словъ, такими запасами выраженій, какіе только можно вообразить себ, они сгибаются подъ своимъ бременемъ, память у нихъ биткомъ набита, между тмъ какъ умъ остается пустымъ.

Иной буржуа любитъ строиться, онъ строитъ себ столь прекрасный, богатый и разукрашенный дворецъ, что въ немъ некому жить: хозяинъ, стыдясь въ немъ поселиться и не ршаясь, можетъ быть, продать его какому-нибудь принцу или большому богачу, поселяется въ вышк, гд и оканчиваетъ жизнь, а анфилада комнатъ и наборные потолки становятся добычею для англійскихъ и нмецкихъ путешественниковъ, которые заходятъ сюда изъ Палэ-Рояля, Л-рскаго {Ледигьерскаго.} и Люксембургскаго дворца, они безъ конца стучатъ въ эту прекрасную дверь, всмъ хочется видть домъ, но никто не спрашиваетъ, какъ видть его хозяина.

Мы знаемъ и такихъ людей, у которыхъ дочери на возраст, а приданаго нтъ, мало того: он не одты, имъ почти нечего сть, кровать у нихъ безъ полога, блья нтъ — кругомъ бдность… А гд источникъ этой нищеты? Онъ недалеко: это шкафъ, весь заставленный рдкими бюстами, уже запылившимися и покрытыми грязью, продажа ихъ дала бы средства для жизни, но эти люди не ршаются пустить ихъ въ продажу.

Дифилъ началъ съ одной птицы и кончилъ тысячью, домъ его не только оживленъ, но даже зараженъ, дворъ, зала, лстница, прихожая, кабинетъ, вс комнаты — чистый птичникъ, это не чириканье. а содомъ, осенніе втры и потоки при своемъ розлив не производятъ такого пронзительнаго и громкаго шума, разговоры слышны не боле, какъ лай маленькихъ собачекъ въ тхъ комнатахъ, гд ожидаютъ лица, собравшіяся къ придворному выходу. Для Дифила это не пріятная забава, а трудное дло, которое онъ едва успваетъ сдлать, цлые дни — дни, которые уходятъ невозвратно — онъ проводитъ въ томъ, что сыплетъ зерна и чиститъ грязь, онъ платитъ жалованье человку, который только и длаетъ, что свирлью учитъ птицъ насвистывать и сажаетъ на яйца канареекъ, правда, если, съ одной стороны, онъ тратитъ, зато сберегаетъ съ другой, такъ какъ его сыновья не имютъ учителя и не получаютъ воспитанія. Утомленный своимъ собственнымъ удовольствіемъ, вечеромъ онъ не можетъ вкусить ни малйшаго покоя, пока это мелкое племя, которое онъ и любитъ только за пніе, не перестанетъ пть, во сп онъ видитъ опять своихъ птицъ и даже самъ себя видитъ птицей: у него хохолъ на голов, онъ щебечетъ и прыгаетъ, а иной разъ ему снится, что онъ линяетъ или сидитъ на яйцахъ.

Кто могъ бы исчислить вс предметы, къ которымъ т или иные люди имютъ страсть? Слыша, напр., какъ этотъ человкъ толкуетъ о своемъ ‘леопард’, о своемъ ‘пер’, о своей ‘музык’, и хвалится ими, какъ самымъ замчательнымъ и чудеснымъ предметомъ на всей земл, догадались-ли бы вы, что онъ хочетъ продать свои раковины? Да почему ему не хвалить ихъ, если онъ покупаетъ ихъ на всъ золота?

Другой любитъ наскомыхъ и каждый день длаетъ все новыя и новыя покупки, у него первая въ Европ коллекція бабочекъ всякихъ величинъ и цвтовъ. Какую бы пору выбрать для визита къ нему? Онъ погруженъ въ горькую печаль, у него мрачное и грустное расположеніе, отъ котораго страдаетъ все его семейство: дотого невозвратную понесъ онъ потерю! Подойдите, посмотрите, что онъ показываетъ вамъ на своемъ пальц… Она безъ жизни, она только что умерла!… Это гусеница, но за-то какая гусеница!…

——

Дуэль — это тріумфъ моды: тутъ она проявляетъ свою тираннію съ наибольшимъ блескомъ. Этотъ обычай лишаетъ труса свободы жить, доводя его до смерти отъ руки боле храбраго, чмъ онъ, такъ что его самого принимаютъ за отважнаго человка, безумному и неестественному дйствію онъ приписываетъ честь и славу, при всемъ томъ онъ одобренъ присутствіемъ королей, а нкогда даже считался дломъ религіи, онъ ршалъ вопросъ о невинности людей, о томъ, ложны или истинны были обвиненія даже въ уголовныхъ преступленіяхъ, онъ столь глубоко, наконецъ, укоренился въ обыча народовъ, столь сильно охватилъ ихъ сердце и умъ, что исцленіе ихъ отъ этого безумія было однимъ изъ наиболе прекрасныхъ длъ въ жизни одного великаго короля.

——

Прежде было въ мод поручать командованіе арміей и переговоры такому-то лицу, прежде былъ въ мод такой-то проповдникъ, такой-то поэтъ, а теперь нтъ. Но есть ли такіе люди, кокорые вырождаются и перестаютъ быть чмъ были прежде? Заслуги-ли ихъ истратились или исчезъ вкусъ къ ихъ заслугамъ?

——

Человкъ недолго бываетъ въ мод, ибо моды проходятъ, но если такой человкъ къ тому же иметъ и заслуги, то онъ не вполн исчезаетъ, а остается въ нкоторомъ отношеніи жить: его только не такъ цнятъ, какъ прежде, хотя онъ одинаково достоинъ цны.

Добродтель тмъ счастлива, что она довольствуется сама собой и уметъ обойтись безъ поклонниковъ, приверженцевъ и покровителей, недостатокъ поддержки и одобренія не только не вредитъ ей, но еще сохраняетъ ее, очищаетъ и длаетъ совершенною, въ мод-ли она или вышла изъ моды, она все-таки остается добродтелью.

——

Если вы говорите людямъ, особенно вельможамъ, что такой-то человкъ обладаетъ добродтелью, вамъ отвчаютъ: ‘ну и пусть ее бережетъ’! Если вы говорите, что у него много ума и при томъ увлекательнаго, вамъ говорятъ: ‘тмъ лучше для него!’ Вы говорите, что у него умъ высоко образованный, что онъ много знаетъ, а у васъ спрашиваютъ, который часъ, но если вы сообщите имъ о какомъ-нибудь Тигиллин, который залпомъ выпиваетъ стаканъ водки и (о чудо!) повторяетъ это по нскольку разъ за однимъ обдомъ, тогда васъ перебиваютъ: ‘Гд онъ? Проведите меня къ нему завтра… нтъ! сегодня вечеромъ!’ Вы ведете и вотъ человкъ, годный для украшенія ярмарочныхъ балагановъ и для выставки на показъ за деньги, длается ихъ пріятелемъ….

——

Ничто такъ внезапно не пускаетъ человка въ моду и не поднимаетъ его такъ высоко, какъ большая игра, она не уступитъ въ этомъ отношеніи бражничанью, хотлъ бы я знать, что общаго между свтски образованнымъ, веселымъ и умнымъ человкомъ, будь-то Катуллъ или его ученикъ, и тмъ, кто только что проигралъ въ одинъ разъ восемь сотъ пистолей?

——

Модная личность похожа на тотъ голубой цвтокъ {Васильки при Лабрюйер были одни время въ большой мод у парижскихъ дамъ.}, который самъ собою выростаетъ въ бороздахъ, заглушаетъ колосья, уменьшаетъ жатву и занимаетъ мсто лучшихъ растеній, вся цна и красота его зависитъ отъ легкомысленнаго каприза, который является и пропадаетъ почти въ одинъ и тотъ же моментъ: сегодня онъ въ мод, имъ украшаются женщины, а завтра онъ въ пренебреженіи и возвращенъ простому народу.

Лицо же, обладающее заслугами, похоже на такой цвтокъ, который называется не по цвту, а своимъ собственнымъ именемъ {Василекъ называли обыкновенно fleur bleue, а не barbeau.} и разводится изъ-за красоты и запаха, онъ — одна изъ прелестей природы, одна изъ вещей, украшающихъ міръ, и былъ во вс времена въ большомъ ходу, его цнили наши отцы и мы цнимъ по примру отцовъ, ему не могутъ вредить чье-либо отвращеніе или антипатія, однимъ словомъ, это лилія или роза.

——

Евстратъ садится въ свой челнокъ, чтобы насладиться чистымъ воздухомъ и голубымъ небомъ, ему помогаетъ попутный втеръ, который повидимому долженъ не скоро перестать, но онъ вдругъ стихаетъ, небо заволакивается, разражается буря, вихрь подхватываетъ челнокъ и потопляетъ, Евстратъ выплываетъ на поверхность воды и длаетъ нсколько усилій, есть надежда, что онъ спасется и выплыветъ на берегъ, по его вдругъ покрываетъ волна: очевидно, онъ погибъ, по черезъ нсколько времени онъ снова появляется: надежды воскресаютъ… Но его настигаетъ снова валъ и на этотъ разъ поглощаетъ совсмъ: онъ утонулъ.

——

Вуатюръ и Сарразенъ родились для своего вка, въ то самое время, когда ихъ будто ожидали, еслибы они мене поторопились явиться, то явились бы слишкомъ поздно, и я сомнваюсь, были-ли бы теперь они такими, какъ тогда, теперь все исчезло: непринужденныя бесды, кружки, тонкая шутка, забавная и дружеская переписка, небольшія собранія, куда допускались только люди съ умомъ, пусть не говорятъ, что они могли бы все это оживить, единственная вещь, на которую я могу согласиться изъ уваженія къ ихъ уму, это то, что они, быть можетъ, отличались бы въ другомъ род, по женщины въ наши дни — ханжи или кокетки, игроки или честолюбцы, а иныхъ даже можно сразу назвать всми этими именами, фаворизмъ, игра, любовники, ‘руководители’ заняли мсто людей ума и не хотятъ его уступить.

Фатъ и смшной человкъ носитъ длинную шляпу, куртку съ крыльями, панталоны со шнурками и ботинки, еще наканун онъ обдумываетъ, чмъ и какъ заставить замтить себя на слдующій день. Философъ же предоставляетъ портному одвать себя, но бганье отъ моды представляетъ такую же слабость, какъ излишнее увлеченіе ею.

——

Многіе порицаютъ моду, которая, раздляя ростъ человка на дв равныя части, одну принимаетъ всю цликомъ за бюстъ, такъ что на другую приходится остальное тло, иные осуждаютъ моду, которая изъ головы женщины длаетъ базисъ для зданія въ нсколько этажей, порядокъ и постройка которыхъ измняется, смотря по ихъ прихотямъ, которая удаляетъ волосы отъ лица, хотя они и растутъ для того, чтобы обрамлять лицо, такъ что поднятые волосы торчатъ, какъ у вакханокъ, и превращаютъ пріятную и скромную физіономію женщинъ въ гордую и дерзкую, вообще часто кричатъ противъ той или иной моды, хотя эта мода, какъ бы странна ни была, украшаетъ пока принято, и даетъ все, чего можно ждать отъ нея, т. е. средства нравиться. Мн же кажется, что нужно было бы удивляться только непостоянству и легкомыслію людей, которые приписываютъ прелесть и приличіе послдовательно совершенно противоположнымъ вещамъ и употребляютъ доя комедіи и маскарада то, что служило имъ для наряда и украшенія въ важныхъ и серьезныхъ случаяхъ, удивительно и то, какъ мало времени требуется для такой перемны.

——

Н.— богата, она хорошо стъ и хорошо спитъ, но перемна причесокъ не даетъ ей покою, когда она и не думаетъ о прическахъ и считаетъ себя счастливою, вдругъ ея прическа выходитъ изъ моды.

——

Ифисъ видитъ въ церкви башмакъ новой моды и тотчасъ краснетъ, смотря на свой башмакъ, онъ уже не считаетъ себя одтымъ: къ обдн шелъ онъ затмъ, чтобы себя показать, а теперь ему приходится прятаться, и вотъ онъ запирается въ свою комнату на цлый день. У него нжная рука: нжность ея онъ поддерживаетъ благовоннымъ составомъ, онъ старается чаще смяться, чтобы показать свои зубы, жеманно сжимаетъ губы и каждую минуту готовъ улыбаться, онъ осматриваетъ свои ноги, смотрится въ зеркало: едва-ли можно быть еще довольне своею особой, чмъ онъ, онъ выработалъ себ тонкій, нжный голосокъ и къ счастію картавитъ, онъ уметъ длать граціозное движеніе головой и разливать въ глазахъ какую-то слащавость и никогда не забываетъ воспользоваться этимъ умньемъ, походка у него мягкая, осанка самая красивая, на какую онъ только способенъ, онъ румянится, но рдко: это не въ его привычкахъ, правда, онъ носитъ штаны и шляпу и не носитъ серегъ и жемчужнаго ожерелья, а иначе я помстилъ бы его изображеніе въ главу о женщинахъ.

——

Т самыя моды, которымъ люди лично такъ охотно слдуютъ, на портретахъ ужъ черезчуръ пренебрегаются ими, какъ будто они чувствовали или предвидли, когда рисовали портретъ, что лишь только моды потеряютъ то, что называютъ цвтомъ и прелестью новизны, то станутъ смшными и неумстными, модамъ они едпочитаютъ произвольные наряды, взятую на удачу драпировку, фантазіи живописца, которыя не соотвтствуютъ ни наружности, ни лицу и не напоминаютъ ни нравовъ, ни личности, они любятъ вынужденныя или нескромныя позы, рзкую, грубую, странную манеру, которая изъ молодого аббата длаетъ бахвала, изъ судьи — храбреца, изъ горожанки — Діану, изъ простой и робкой женщины — Амазонку или Палладу, изъ честной двушки — Лаису, изъ добраго и великодушнаго государя — Скиа или Аттилу.

Едва одна мода изгнала другую, какъ уже сама уничтожена боле новою, которая въ свою очередь уступаетъ слдующей, но и слдующая не будетъ послдней — такое у насъ легкомысліе! Пока идутъ эти перевороты, вкъ уже истекъ, поставивши вс эти наряды въ разрядъ прошлаго и уже не существующаго, самой курьезной и самой любопытной на взглядъ тогда оказывается самая древняя мода, благодаря времени, она иметъ такую же прелесть на портретахъ, какъ римскій военный плащъ въ театр, какъ мантія, покрывало и тіара на нашихъ вышивныхъ по канв работахъ и картинахъ.

——

Передавши намъ свои лица, отцы наши ознакомили насъ и съ своей одеждой, прическами, оружіемъ и другими украшеніями, которыя они любили при жизни, лучшій способъ отблагодарить за это благодяніе — сдлать то-же самое въ отношеніи къ своимъ потомкамъ.

——

Когда-то придворный носилъ свои волосы, носилъ чулки, куртку, широкіе пантолоны и былъ вольнодумцемъ, теперь это не идетъ уже: онъ носитъ парикъ, узкое платье, ходитъ сложивши руки и сталъ набоженъ. Все управляется модой.

——

Кто нкоторое время тому назадъ былъ при двор ханжей и вслдствіе этого былъ очень недалекъ отъ смшного, могъ-ли тотъ надяться, что скоро станетъ моднымъ человкомъ?

——

На что только не способенъ придворный въ погон за счастьемъ, если, для того чтобы добиться его, онъ способенъ стать ханжей!

——

Краски и полотно готовы, но какъ усадить на мст этого безпокойнаго, легкомысленнаго, непостояннаго человка, который измняется на тысячу ладовъ? Я рисую ханжу и думаю, что совсмъ поймалъ его, а онъ опять вырывается и уже сталъ вольнодумцемъ, пусть бы онъ остался на время хоть въ этой дурной поз, такъ чтобы я могъ захватить его въ этомъ пункт разстройства его ума и сердца, потому что и въ такомъ вид его легко будетъ узнать, но нтъ… мода спшитъ, и онъ уже опять сталъ ханжей.

——

Кто насквозь узналъ дворъ, тотъ знаетъ, что такое добродтель и что такое благочестіе: его уже не обманешь.

——

Пренебргать посщеніемъ вечерни, какъ стариннымъ обычаемъ, вышедшимъ изъ моды, беречь самому свое мсто для поклона {государя.}, знать вс входы и выходы капеллы, умть выбрать сторону, знать, гд видно тебя и гд не видно: мечтать въ церкви о Бог и о своихъ длахъ, принимать въ ней визиты, давать приказанія и порученія, ожидать отвтовъ, больше слушаться ‘руководителя’, чмъ Евангелія, заимствовать всю свою святость и всю свою репутацію благочестиваго отъ своего ‘руководителя’, презирать тхъ, у кого не такой модный ‘руководитель’, и не кланяться даже имъ, любить только то слово Божье, которое проповдуется у тебя на дому или твоимъ ‘руководителемъ’, предпочитать его мессу всякимъ другимъ, причастіе, совершенное его руками, всякому другому, питаться только духовными книгами, но такъ, какъ будто бы Евангелій, апостольскихъ посланій и твореній отцовъ церкви совсмъ и не существовало, читать или говорить на жаргон, который былъ невдомъ въ первые вка, подробно описывать на исповди чужіе проступки и прикрывать свои, каяться въ своихъ страданіяхъ и своемъ терпніи, выставлять грхомъ свои незначительные успхи въ героизм, быть въ тайной связи съ одними противъ другихъ, цнить только себя и свой кружокъ, имть въ подозрніи самую добродтель, наслаждаться благоденствіемъ и милостями, желать всего этого исключительно для себя, не помогать людямъ съ заслугой, пользоваться благочестіемъ для своего честолюбія, итти къ спасенію путемъ фортуны и важныхъ должностей,— вотъ въ чемъ вс усилія современнаго благочестія, по крайней мр, до настоящаго дня. Ханжа это тотъ, кто, при корол атеист, сталъ бы атеистомъ.

——

Ханжи изъ преступленій знаютъ одно только чувственное не воздержаніе или, говоря точне, боятся только прослыть невоздержными, если Фередикъ слыветъ излчившимся отъ страсти къ женщинамъ, если Ференика слыветъ за врную своему мужу, то этого съ нихъ и достаточно. Пускай они ведутъ раззорительную игру, раззоряютъ своихъ кредиторовъ, наслаждаются и пользуются несчастіемъ другого, поклоняются вельможамъ, презираютъ низшихъ, кружатъ себ голову собственными заслугами, сохнутъ отъ зависти, лгутъ, злословятъ, строятъ козни, вредятъ,— это ихъ дло, неужели вы хотите, чтобы они перебивали честь быть добродтельными у тхъ, кто, избгая скрытыхъ пороковъ, избгаетъ и гордости и несправедливости?

——

Когда придворный будетъ смиреннымъ, излчившись отъ тщеславія и честолюбія, когда не станетъ основывать свое счастье на раззореніи своихъ конкурентовъ, когда будетъ справедливъ, облегчитъ своихъ вассаловъ, будетъ платить долги, когда не будетъ ни плутомъ, ни злоязычнымъ, откажется отъ пышныхъ пировъ и незаконной любви, будетъ молиться не только губами и притомъ даже въ отсутствіи государя, когда не будетъ недоступнымъ съ перваго разу, не будетъ имть строгаго лица и суроваго взгляда, не будетъ лнивъ и склоненъ къ празднымъ мечтамъ, съуметъ съ самымъ добросовстнымъ вниманіемъ исправлять различныя совмстныя должности, когда сможетъ и захочетъ обратить свой умъ и свои заботы на великія и трудныя дла, особенно на т. которыя наиболе важны для народа и всего государства, когда характеръ его помшаетъ мн прославлять его въ этомъ отношеніи, а скромность помшаетъ ему, если я не прославляю, признаться самому, — тогда-то вотъ я скажу объ этой личности: это благочестивый человкъ, а не ханжа, это человкъ, данный нашему вку, какъ образецъ искренней добродтели и какъ противоположность лицемру.

——

У Онуфрія вмсто всякой постели чехолъ изъ срой саржи, но ложится онъ на пуху и хлопчатой бумаг, одтъ онъ просто, но за-то удобно, лтомъ въ одну очень легкую ткань, а зимой въ другую, очень мягкую, рубашки у него очень тонкія, но онъ очень заботливо прячетъ ихъ. Онъ не говоритъ: ‘моя власяница’, ‘мое бичеваніе’, въ этомъ случа онъ выдалъ-бы себя за то, что онъ есть, за лицемра, а онъ хочетъ выдавать себя за то, чмъ его нельзя назвать, за человка благочестиваго: онъ такъ поступаетъ, что люди думаютъ о немъ, что онъ носитъ власяницу и подвергаетъ себя суровому бичеванію, хотя онъ и не говоритъ объ этомъ. По его комнат въ безпорядк разбросано нсколько книгъ, открываете ихъ — это ‘Духовное сраженіе’, ‘Внутренній христіанинъ’, ‘Священный годъ’, подъ замкомъ у него другія книги. Если онъ идетъ по городу и издали видитъ человка, предъ которымъ необходимо быть благочестивымъ, то у него опущенные глаза, медленная и скромная походка, сосредоточенный видъ: онъ играетъ свою привычную роль. Если онъ входитъ въ церковь, то сначала наблюдаетъ, кмъ онъ можетъ быть замченъ и, смотря по этому, или опускается на колни и молится, или не думаетъ ни о томъ, ни о другомъ, если около него окажется важный и вліятельный человкъ, который видитъ его и можетъ слышать, то онъ не только молится, но и выказываетъ душевные порывы и испускаетъ вздохи, если этотъ человкъ удаляется, онъ, видя это, успокоивается и перестаетъ вздыхать. Въ другой разъ, входя въ церковь, онъ пробирается черезъ толпу, выбираетъ мсто, чтобы сосредоточиться, но непремнно такое, гд вс видли бы, какъ онъ уничижается, если недалеко слышенъ разговоръ и смхъ придворныхъ, которые въ капелл не меньше шумятъ, чмъ въ передней, то онъ производитъ еще больше шуму, чмъ они, чтобы заставить ихъ молчать: онъ принимается громко читать свои молитвы, которыя всегда заключаютъ въ себ сравненіе другихъ съ собою, выгодное для него самого. Онъ не пойдетъ въ уединенную и рдко посщаемую церковь, гд придется, пожалуй, выслушать подъ рядъ дв мессы, проповдь, вечерню и повечеріе, и все наедин съ однимъ Богомъ, безъ всякихъ постороннихъ свидтелей, онъ любитъ такую приходскую церковь, посщаетъ такіе храмы, гд бываетъ большое стеченіе: тутъ можно имть успхъ, тутъ можно быть замченнымъ. Онъ выбираетъ два-три дня въ году и, ни съ того, ни съ сего, начинаетъ поститься, но вдругъ, хотя зима уже прошла, начинаетъ кашлять: у него плоха грудь, истеричные припадки, была даже лихорадка, и вотъ онъ заставляетъ просить себя, убждать, журить, чтобы онъ прервалъ постъ, хотя послдній только что начался, и наконецъ уступаетъ изъ угодливости. Если Онуфрія выбираютъ судьею въ ссор родственниковъ или въ семейномъ процесс, онъ стоитъ на сторон наиболе сильныхъ, т. е. наиболе богатыхъ, и его никакъ не убдить, что иной и богатъ, но виновенъ. Если онъ хорошъ съ богатымъ человкомъ, умлъ произвести на него впечатлніе, состоитъ при немъ паразитомъ и можетъ извлечь изъ него большія для себя выгоды, онъ не станетъ соблазнять его жену, по крайней мр, не станетъ самъ первый длать предложеніе: онъ убжитъ и оставитъ ей плащъ, если не увренъ въ ней, какъ самъ въ себ, еще мене онъ способенъ употреблять языкъ благочестія для того, чтобы польстить ей и увлечь ее, онъ не по привычк ведетъ благочестивыя рчи, а съ умысломъ, когда он ему полезны, но ни за что не станетъ вести ихъ, если он могутъ сдлать его только смшнымъ. Онъ знаетъ, гд искать женщинъ, боле сообщительныхъ и послушныхъ, чмъ жена его друга: онъ долго, не покидаетъ ихъ, если это служитъ только для того, чтобы о немъ говорили въ публик, что онъ удалился въ уединеніе, кто въ самомъ дл могъ бы сомнваться въ этомъ, видя, что онъ возвращается съ изнуреннымъ лицомъ, какъ человкъ, не берегущій себя? Притомъ же женщины, процвтающія и благоденствующія подъ снью благочестія, какъ разъ по немъ, только съ тою маленькою разницею, что на престарлыхъ онъ не обращаетъ вниманія, ухаживая за молодыми, а между послдними предпочитая самыхъ красивыхъ и лучше всего сложенныхъ — это для него приманка. Он идутъ куда-нибудь и онъ идетъ, он возвращаются и онъ возвращается, он остаются и онъ остается, во всякомъ мст и всякій часъ онъ иметъ удовольствіе видть ихъ, кто могъ бы не быть этимъ удовлетворенъ? Он ханжи и онъ ханжа. При всемъ томъ онъ не забываетъ извлечь выгоду изъ ослпленія своего друга и изъ предубжденія послняго въ его пользу: то онъ занимаетъ у него денегъ, то такъ ведетъ дло, что тотъ самъ предлагаетъ ихъ, то заставляетъ упрекать себя, что онъ не обращается къ своимъ друзьямъ за помощью въ своихъ нуждахъ, то не хочетъ взять у него ни одного обола безъ росписки, будучи увренъ, что не получитъ ея. Одинъ разъ, именно когда ему нужна только небольшая сумма, онъ говоритъ, что онъ ни въ чемъ не нуждается, другой разъ онъ при всхъ хвалитъ великодушіе своего друга, чтобы затронуть его честь и вынудить его на большую щедрость, онъ не думаетъ воспользоваться всмъ его наслдствомъ или добиться передачи въ даръ себ всего вообще имущества, особенно если придется отнимать его у сына, законнаго наслдника. Благочестивый человкъ не жаденъ, не любитъ насилія и несправедливости, онъ даже не корыстенъ. Онуфрій не благочестивый человкъ, а только хочетъ считаться такимъ, ловко нося маску благочестія, поэтому онъ хлопочетъ о своихъ интересахъ тайкомъ: онъ никогда не пойдетъ на прямикъ, никогда не вкрадывается въ такое семейство, гд отцу приходится и дочь пристроить и сыну дать средства: тутъ права, слишкомъ сильны и ненарушимы, ихъ не перебьешь безъ скандала, онъ боится, какъ бы о такой попытк не прослышалъ государь, отъ котораго онъ скрываетъ свои ходы, изъ страха быть разоблаченнымъ и оказаться тмъ, что онъ есть, поэтому-то онъ посягаетъ на побочную линію: тутъ можно производить нападеніе боле безнаказанно, это — ужасъ для двоюродныхъ братьевъ и сестеръ, для племянника и племянницы, отъявленный льстецъ и другъ всхъ дядей, составившихъ себ состояніе, онъ выдаетъ себя за законнаго наслдника всякаго старика, умирающаго богатымъ и бездтнымъ, и послдній долженъ лишить его наслдства, если хочетъ, чтобы родственники получили его наслдство, если Онуфрій не находитъ случая лишить ихъ всего, онъ отнимаетъ у нихъ, по крайней мр, порядочную часть, незначительной кkеветы, даже мене — легкаго злорчія ему достаточно для этого благочестиваго плана, этимъ талантомъ онъ владетъ въ высокой степени совершенства, иногда даже онъ ставитъ своею главною задачею — не оставлять его въ бездйствіи, по его мннію, есть люди, которыхъ мы по совсти обязаны позорить, такихъ то людей онъ не любитъ, старается имъ вредить, и добивается заполучить ихъ наслдство, своихъ цлей онъ достигаетъ безъ малйшаго труда, не открывая даже рта: ему говорятъ объ Евдокс, а онъ только улыбается или вздыхаетъ, его спрашиваютъ, настаиваютъ, а онъ все ничего не отвчаетъ, и дйствительно, онъ правъ: онъ уже достаточно выразился.

——

Смйтесь, Зелія, будьте шутливы и шаловливы по своему обыкновенію! Что стало съ вашей веселостью? ‘Я богата’, говорите вы, ‘всего у меня вдоволь’, а все-таки вы вздыхаете. Смйтесь, Зелія, смйтесь громче! Что за польза въ самомъ большомъ богатств, если оно ведетъ за собою серьезничанье и печаль? Подражайте вельможамъ, которые родились на лон богатства: они смются иногда, они уступаютъ темпераменту, слдуйте и вы своему праву, не заставляйте говорить о себ, что перемна мста или какихъ-нибудь тысяча ливровъ лишняго дохода способны бросить васъ изъ одной крайности въ другую.— ‘Я достаточно пользуюсь и милостями…’ — Я объ этомъ догадывался, но, пожалуйста, не переставайте смяться и даже улыбаться мн, проходя мимо, какъ это вы нкогда длали: не бойтесь ничего, я не стану фамильярничать съ вами, я не перемню своего мннія о васъ и вашемъ положеніи, я одинаково буду считать васъ богатою и пользующеюся милостями…— ‘Я благочестива’, добавляете вы.— Довольно! все сказано! Я теперь понимаю, что чувство чистой совсти на лиц отражается не меньше, чмъ свтлое и радостное настроеніе, что унылыя и суровыя страсти взяли верхъ и распространились на всю вашу вншность, он далеко поведутъ… и нтъ ничего удивительнаго, что набожность еще лучше, чмъ красота и юность, способна длать женщину гордою и презрительною.

——

Въ одинъ вкъ мы далеко ушли въ искусствахъ и наукахъ, которыя вс доведены до высокой степени совершенства, даже искусство спасаться и то теперь совершается по извстнымъ правиламъ и извстному методу и снабжено всмъ, что только могъ изобрсти умъ людей наиболе прекраснаго и возвышеннаго Благочестіе и геометрія имютъ каждое свой особый языкъ, свои такъ называемые техническіе термины, кто не знаетъ ихъ, тотъ не геометръ, тотъ не благочестивъ. Первые благочестивые люди, даже т, которыми руководили апостолы, не знали вовсе этихъ терминовъ: эти простые люди имли только вру и дла, ограничивались тмъ, что врили и добродтельно жили.

——

Много требуется тонкости отъ религіознаго государя, чтобы преобразовать дворъ и сдлать его благочестивымъ, зная, до какой степени придворные хотятъ ему угодить и на чемъ они основываютъ свое счастье, онъ благоразумно щадитъ ихъ, онъ терпитъ, прикрываетъ, опасаясь, чтобы они не впали въ лицемріе или нечестіе, онъ ожидаетъ большаго отъ Бога и времени, чмъ отъ своего усердія и искусства.

——

Издавна принято при дворахъ платить жалованье и раздавать награды музыкантамъ, учителямъ танцевъ, комедіантамъ, флейтистамъ, льстецамъ и угодникамъ, у нихъ опредленныя заслуги, общепризнанные таланты: они забавляютъ вельможъ и даютъ имъ отдохнуть отъ своего величія, Фавье — отличный танцоръ, Лоренцани составляетъ прекрасныя церковныя псни — это вс знаютъ, но кто знаетъ, иметъ-ли набожный человкъ добродтель? Для него ничего не припасено ни въ шкатулк, ни въ казначейств, и дйствительно, это ремесло удобно для поддлокъ, еслибы за него платили, то это подвергло бы государя опасности воздавать почетъ притворству и плутовству, платить жалованье лицемру.

——

Можно надяться, что набожность двора скоро научитъ набожности и столицу.

——

Я не сомнваюсь, что истинное благочестіе не бываетъ источникомъ покоя: оно учитъ выносить жизнь и длаетъ смерть тихою, лицемріе не даетъ такихъ результатовъ.

——

Каждый часъ самъ по себ, какъ въ отношеніи къ намъ, единствененъ: разъ онъ протекъ, онъ уже погибъ всецло, милліоны вковъ не воротятъ его, дни, мсяцы, годы погружаются, теряясь невозвратно, въ бездну времени. Само время исчезнетъ, оно не боле какъ точка въ неизмримыхъ пространствахъ вчности, которой тоже суждено изгладиться. Моды, величіе, милости, богатство, могущество, власть, независимость, удовольствія, радости, излишество,— все это только пустыя и вздорныя принадлежности времени. Что станетъ съ этими модами, когда самое время исчезнетъ? Одна только добродтель, какъ мало ни бываетъ она въ мод, пойдетъ дальше временъ.

О нкоторыхъ обычаяхъ.

Есть люди, которые не имютъ средствъ быть благородными.

Есть и такіе, которые были бы благородными, еслибы получили отъ своихъ кредиторовъ мсяцевъ на шесть отсрочку {Выслужившіеся въ чинахъ (Лабр.).}.

Иные ложатся разночинцами, а встаютъ благородными {Выслужившіеся въ чинахъ (Лабр.).}.

Сколько такихъ благородныхъ, у которыхъ отецъ и предки были разночинцами!

——

У иного отецъ извстенъ своею конторою или лавкою, но онъ, помимо отца, ссылается на своего дда, который давно уже умеръ и никому неизвстенъ, затмъ онъ указываетъ на большіе доходы, важную должность, знатныя брачныя связи, выходитъ, что ему не достаетъ только документовъ, чтобы быть благороднымъ.

——

Вошедшее въ употребленіе въ трибуналахъ слово ‘реабилитація’ почти вытснило собою слова ‘дворянская грамота’, которыя нкогда были столь употребительны, а теперь оказываются устарлыми, ‘реабилитація’ предполагаетъ, что человкъ, ставшій богачемъ, по происхожденію благороденъ, что ему необходимо такимъ быть, хотя, быть можетъ, не совсмъ нравственно, что его отецъ могъ потерять право на дворянство, добывая средства сохою, киркою, молотомъ или житьемъ въ прислугахъ, но что ему требуется вернуть прежнія права своихъ предковъ и продолжать носить гербъ своего дома, который однако онъ самъ сочинилъ (но такъ, чтобы онъ не былъ похожъ на гербъ, стоящій на его оловянной посуд), что, однимъ словомъ, дворянская грамота къ нему уже не идетъ, что она приноситъ честь только разночинцу, т. е. тому, кто только ищетъ еще секрета стать богатымъ.

——

Если уврять человка изъ простонародья, что онъ видлъ чудо, онъ и въ самомъ дл убждается, что видлъ его. Кто постоянно скрываетъ свои лта, тотъ, наконецъ, и самъ начинаетъ думать, что онъ такъ молодъ, какъ хочетъ казаться другимъ, точно также разночинцу, который по привычк толкуетъ, что онъ происходитъ отъ какого-нибудь древняго барона или владльца замка, пріятно самому себ врить въ этомъ, хотя на самомъ дл онъ вовсе не такого знатнаго происхожденія.

——

У какого теперь мало-мальски счастливаго и состоятельнаго разночинца нтъ герба, почетнаго знака въ герб, шлема, нашлемника, девиза, а, пожалуй, и ‘военнаго крика’? Куда двалась разница между ‘каской’ и ‘томомъ’?

Названіе исчезло, вещь вышла изъ употребленія, никому нтъ дла до того, какъ ихъ носить, съ лица или съ боку, открытыми или закрытыми, или сколько на нихъ должно быть ршетокъ. Теперь не любятъ мелочей, а переходятъ прямо къ коронамъ: это проще, если считаютъ себя достойными, то и присуждаютъ ихъ себ, лучшіе буржуа, правда, пока еще стыдятся украшать себя короною маркиза, вполн довольствуясь графскою, а иные даже не слишкомъ далеко ходятъ за ней, а переносятъ съ вывски прямо на карету.

——

Достаточно родиться не въ город, а въ хижин, какихъ много въ деревняхъ, или подъ стоящими въ болот развалинами, которыя называютъ замкомъ, чтобы теб на слово поврили, что ты благороднаго происхожденія.

——

Простой дворянинъ хочетъ выдать себя за маленькаго сеньора и достигаетъ цли. Знатный сеньоръ добивается княжескаго достоинства и принимаетъ столько мръ, что, съ помощью громкихъ именъ, споровъ о чинахъ и первенств, новыхъ гербовъ и генеалогіи (которую составилъ ему конечно не Гозье), длается наконецъ маленькимъ княземъ.

——

Знатные люди во всемъ берутъ мрку и примръ съ боле знатныхъ, которые, съ своей стороны, чтобы не имть ничего общаго съ тми, кто ниже ихъ, охотно отказываются отъ всхъ почетныхъ рубрикъ и различій, которыми обременено ихъ положеніе, и предпочитаютъ этому рабству боле свободную и удобную жизнь, кто идетъ по ихъ слдамъ, т уже вслдствіе соревнованія соблюдаютъ подобную же простоту и скромность, такимъ образомъ вс они вслдствіе своего высокаго положенія дойдутъ до того, что станутъ жить естественно, какъ народъ. Ужасное для нихъ несчастіе!

——

Иные люди носятъ по три имени изъ опасенія не имть имени: одно для деревни, другое для города, третье для мстъ ихъ службы, для должности, у другихъ одно двусложное имя, но они облагораживаютъ его частицами, лишь только ихъ благосостояніе улучшается, третій, уничтоживъ одинъ слогъ, изъ незнатной фамиліи длаетъ знаменитую, четвертый, перемняя одну букву на другую, переряжается и изъ Сира {Рабовъ древніе называли часто только по имени народности, къ которой рабъ принадлежалъ (Сиръ — это сиріецъ).} длается Киромъ, нкоторые бросаютъ свои имена, которыя они могли бы носить безъ стыда, чтобы присвоить себ боле громкія, хотя при этомъ имъ приходится много терять отъ сравненія ихъ съ тми великими людьми, которые раньше носили эти имена, есть, наконецъ, и такіе, которые, родившись подъ снью парижскихъ колоколенъ, хотятъ быть фламандцами или итальянцами, какъ будто разночинцы есть не во всякой стран, для этого они удлинняютъ свои французскія имена иностранными окончаніями, думая, что происходить издалека значитъ происходить изъ знатнаго дома.

——

Нужда въ деньгахъ примирила знать съ разночинцами и уничтожила привилегіи, основанныя на четырехъ поколніяхъ.

——

Сколькимъ дтямъ былъ бы полезенъ законъ, который гласилъ бы, что облагораживаетъ животъ! Но за-то сколькимъ другимъ онъ не былъ бы полезенъ!

——

Мало такихъ семействъ, которыя однимъ краемъ не соприкасались бы съ самыми знатными принцами, а другимъ съ простымъ народомъ.

——

Быть благороднымъ очень выгодно, у кого титулъ, у того и вольности, льготы, изъятія, привилегіи, чего ему еще не хватаетъ? Неужели вы думаете, что отшельники {Нкоторые монастыри, чтобы пользоваться привилегіями дворянства, купили должности королевскаго секретаря.} сдлались благородными изъ-за самого благородства? Они вовсе не такъ тщеславны. Правъ добивались они изъ-за пользы, хотя это столь же прилично имъ, какъ принимать участіе въ откуп соляныхъ пошлинъ, я говорю не о каждомъ въ отдльности (ихъ обты противорчатъ этому), а вообще….

——

Я долженъ прямо высказаться, чтобы подготовить другихъ, чтобы никто потомъ не нашелъ неожиданнымъ мое происхожденіе: если случится когда, что какой-нибудь вельможа найдетъ меня достойнымъ своихъ заботъ, если я составлю наконецъ себ счастье, то знайте, что былъ нкогда Жоффруа де Лабртойеръ, котораго вс хроники ставятъ въ числ самыхъ знатныхъ сеньеровъ Франціи, послдовавшихъ за Готфридомъ Бульонскимъ для покоренія святой земли: вотъ отъ кого я происхожу по прямой линіи.

——

Если благородство есть добродтель, то оно уничтожается всмъ тмъ, что не добродтельно, если же оно не добродтель, то оно ничего не стоитъ.

——

Иныя вещи покажутся удивительными и непонятными, если свести ихъ къ началамъ и первоначальному ихъ значенію. Въ самомъ дл, видя роскошь нарядовъ, крайнюю изнженность и тщеславіе иныхъ аббатовъ, которые въ ухаживаніи за женщинами конкурируютъ съ маркизами и финансистами и берутъ верхъ надъ тми и другими, кто могъ бы подумать, что аббатъ по своему происхожденію и значенію самаго слова есть отецъ и глава монаховъ и смиренныхъ отшельниковъ, для которыхъ онъ долженъ быть примромъ? Какая сила, какая власть, какая тираннія обычая! Не говоря уже о боле важныхъ безпорядкахъ, намъ скоро придется, пожалуй, видть простого аббата въ бархат съ разводами, какъ его высокопреосвященство {Титулъ кардинала.}, или съ мушками и румянами, какъ женщину.

——

Что всякія мерзости боговъ, Венера, Ганимедъ и другія нагія фигуры Караччи {Аннибалъ Караччи (1560—1609), украсившій фресками дворецъ Фарнезе, былъ одинъ изъ членовъ знаменитаго итальянскаго семейства живописцевъ, основавшаго Болонскую академію живописи.} изображены были для ‘князей’ церкви, называющихъ себя преемниками апостоловъ, доказательствомъ служитъ дворецъ Фарнезе {Въ Рим.}.

——

Прекрасныя вещи бываютъ мене прекрасны, если он не на мст, совершенство зависитъ много отъ умстности, а умстность отъ разумности. Неумстна въ церкви ‘жига’ {Родъ псни и танца.} или въ проповди театральные тоны, не ставятъ въ храмахъ свтскихъ изображеній, не ставятъ Христа, напр., рядомъ съ судомъ Париса или лицъ, посвятившихъ жизнь церкви, рядомъ съ принадлежностями рыцаря.

——

Я долженъ, наконецъ, высказать свое мнніе и о томъ, что извстно подъ именемъ beau salut. Что мы встрчаемъ при такой служб? Обстановка часто свтская, мста скромныя и платныя, книги разставлены, какъ въ театр, тутъ и тамъ встрчи и свиданія, топотъ и громкая болтовня, если входитъ кто на трибуну, то говоритъ какъ-то сухо, слишкомъ запросто, какъ-бы нарочно для того, чтобы собрать народъ и позабавить его, пока не раздастся оркестръ (говорить-ли о немъ) и голоса, которые давно уже спваются. Сллуетъ-ли посл этого восклицать, что меня сндаетъ рвеніе къ дому Господню, и снимать покровъ, скрывающій тайны, среди такой непристойности? Неужели только потому, что у Т-евъ {Театинцы, монашескій орденъ.} пока еще не пляшутъ, принудятъ меня называть подобное зрлище церковною службою?

——

Никто не даетъ обтовъ и не ходитъ на богомолье для того, чтобы получить отъ святого больше духовной кротости и душевной признательности, чтобы быть боле справедливымъ и мене склоннымъ вредить другому, излчиться отъ тщеславія, разныхъ треволненій и страсти къ злымъ насмшкамъ.

——

Что можетъ быть нелпе той картины, когда толпа христіанъ того и другого пола собирается въ опредленные дни въ одну залу, чтобы апплодировать кучк отлученныхъ отъ церкви людей, которые и отлучены только изъ-за доставляемаго ими и раньше уже оплаченнаго удовольствія? Мн кажется, нужно было-бы или закрыть театры, или мене строго относиться къ положенію актеровъ….

——

Въ такъ называемые ‘святые’ дни монахъ исповдуетъ, между тмъ какъ приходскій священникъ гремитъ съ кафедры противъ монаха и его приверженцевъ, иная благочестивая женщина выходитъ изъ алтаря и слышитъ изъ проповди, что она только что совершила святотатство. Неужели нтъ въ церкви власти, которая въ прав или заставить молчать пастора или прекратить на время власть варнавита {Монашескій орденъ варнавитовъ учрежденъ въ 1530 г. въ Милан.}?

——

За бракъ въ приходахъ больше платятъ, чмъ за крещеніе, а за крещеніе больше, чмъ за исповдь. Пожалуй, иной скажетъ, что это такса на таинства, которыя оказываются какъ будто оцненными на деньги. Въ сущности-же это просто обычай: кто получаетъ за совершеніе таинства, тотъ вовсе не думаетъ, что продаетъ его, равно какъ и тотъ, кто платитъ, не думаетъ, что онъ покупаетъ, отъ этой вншности, пожалуй, можно было бы освободить простыхъ-и набожныхъ людей.

——

Иной пасторъ, совершенно здоровый и свжій, въ тонкомъ бль и венеціанскихъ кружевахъ, получающій доходу не меньше тхъ, кто носитъ пурпуръ и горностай, спокойно отдыхаетъ себ посл обда, между тмъ какъ фельянтинецъ или францисканецъ покидаетъ свою уединенную келью, къ которой привязываютъ его обты и приличіе, идетъ проповдывать ему самому и его паств и получаетъ за это деньги, какъ за кусокъ матеріи. ‘Какая придирчивость!’ восклицаете вы, прерывая меня: ‘что за странныя новости! Не хотите-ли вы устранить этого пастора и его стадо отъ Божьяго слова, лишить ихъ Евангельской пищи?’ Напротивъ, я хотлъ-бы, чтобы онъ самъ раздавалъ ее утромъ и вечеромъ въ храм и въ домахъ, на площадяхъ и на кровляхъ, и чтобы никто не брался за столь важное и трудное дло, если не иметъ столько охоты, талантовъ и силъ, чтобы заслужить т богатыя приношенія и тотъ доходъ, который положенъ за этотъ трудъ, правда, священника я принужденъ извинить за такой образъ дйствій принятымъ обычаемъ, который онъ нашелъ уже установившимся и передаетъ своему преемнику, но я не могу одобрить этого нелпаго, неосновательнаго и неприличнаго обычая, я скоре согласился бы на то, чтобы кто-нибудь за одни и т-же похороны бралъ четыре раза плату: за себя, за свои права, за присутствіе и за совершеніе.

——

Титъ, посл двадцатилтней службы на второстепенномъ мст, все еще не достоинъ высшаго мста, хотя оно вакантно, ему не могутъ помочь ни таланты, ни ученость, ни образцовая жизнь, ни желаніе прихожанъ, для замщенія этого мста изъ-подъ земли рождается другой клеркъ, а Тита обошли, если не дали отставки, но онъ не жалуется: это въ обыча.

‘Я завдую хорами’, говоритъ шофесье {Родъ церковнаго старосты.}, ‘кто меня принудитъ ходить къ утрен? Предшественникъ мой не ходилъ, разв я хуже его? могу разв я ронять свою должность? Я долженъ держать ее на той высот, на какой принялъ’.— ‘Не личный интересъ мною руководитъ’, говоритъ Схоластъ, ‘а интересы церковнаго дохода, что за охота главному канонику подчиняться хору, между тмъ какъ казначей, архідіаконъ, исповдникъ и главный викарій {Все это члены одного капитула, т. с. коллегіи священнослужителей при каедральномъ собор. Прево (у лютеранъ пробстъ) соотвтствуетъ протоіерею.}, ему не подчиняются’.— ‘Я имю полное основаніе требовать дохода, хотя и не совершаю службы’, говоритъ прево: ‘цлыхъ двадцать лтъ уже я привыкъ спать по ночамъ, какъ началъ, такъ и кончу, ни за что не откажусь отъ своего права, а иначе что мн за польза быть во глав капитула? Другіе не могутъ брать съ меня примръ’. Вс, однимъ словомъ, наперерывъ отказываются хвалить Бога и каждый ссылается на укоренившійся обычай, споръ, кому совершать церковную службу, бываетъ самымъ горячимъ… Звонятъ колокола среди ночной тишины, но ихъ мелодія, пробуждая пвчихъ, канониковъ только усыпляетъ, погружая въ сладкій и тихій сонъ съ прекрасными сновидніями, уже поздно бываетъ, когда они встаютъ и идутъ въ церковь получать плату за то, что спали.

——

Кто могъ бы представить себ, еслибы у насъ на глазахъ не было фактовъ, какого труда стоитъ людямъ ршиться на свое собственное спасеніе? Кто могъ бы подумать, что имъ нужны для этого особыя лица въ особомъ плать, которыя, съ помощью подготовленныхъ заране нжныхъ и патетичныхъ рчей, съ помощью извстнаго рода измненій въ голос, слезъ и движеній, повергающихъ ихъ въ потъ и утомленіе, заставляютъ наконецъ христіанина и разумное существо, болзнь котораго неизлчима, согласиться на то, чтобы не губить себя и позаботиться о своемъ спасеніи?

——

Дочь Аристиппа опасно больна, она посылаетъ къ своему отцу, хочетъ помириться съ нимъ и умереть, получивъ прощеніе, но этотъ мудрый человкъ, дающій совты цлому городу, раздумываетъ, самому-ли ему сдлать этотъ шагъ или поручить своей жен, не нужно-ли еще вмшательства ‘руководителя’, чтобы двинуть съ мста ихъ обоихъ?

——

Если мать длаетъ дочь монахинею (а не то что уступаетъ ея призванію), то она вмст съ своею душою беретъ на себя и другую, отвчая за нее передъ Богомъ и служа порукою за нее, чтобы такая мать не погибла, нужно, чтобы ея дочь спаслась.

——

Отецъ разоряется игрою, тмъ не мене онъ выдаетъ замужъ старшую изъ своихъ двухъ дочерей на то, что смогъ уберечь отъ рукъ Амбревилля, зато младшей приходится дать обтъ, хотя все ея призваніе обусловлено только игрою ея отца.

——

Иныя двушки имли добродтель, здоровье, рвеніе, истинное призваніе, но не были на столько богаты, чтобы дать обтъ бдности въ богатомъ аббатств.

——

Кто размышляетъ, что выбрать для постриженія, аббатство или простой монастырь, тотъ ршаетъ старинный вопросъ, что лучше народное или деспотическое государство.

——

Поступить безумно и выйти замужъ вслдствіе ‘какой-то страстишки’, значитъ выйти за Мелита, который молодъ, красивъ, уменъ, экономенъ, который нравится и любитъ васъ, но у котораго меньше богатства, чмъ у Эгина, хотя предлагаемый вамъ Эгинъ, вмст съ большимъ ‘приданымъ’, принесетъ большую охоту тратить его, а вмст съ нимъ тратить и ваши капиталы.

——

Когда-то было трудно жениться, это было длинной затей, серьезнымъ дломъ, о которомъ стоило подумать, тогда всю жизнь приходилось быть мужемъ своей жены, будь она хороша или худа — все равно, тогда былъ одинъ и тотъ же столъ, одно жилище, одно ложе, тогда не отдлывались платой на содержаніе, имя дтей и полное хозяйство, нельзя было жить по наружности, какъ холостяку, и пользоваться утхами холостой жизни.

——

Пусть бы ужъ избгали показываться вдвоемъ съ чужой женой: это вполн умстный стыдъ, пусть бы ужъ чувствовали нкоторое стсненіе быть въ обществ съ личностями, у которыхъ репутація запятнана: это тоже понятно, но что за нелпый стыдъ заставляетъ краснть мужчину отъ своей собственной жены, мшая ему показываться въ обществ съ тою, которую онъ избралъ себ для неразлучной жизни, которая должна составлять всю его радость и утху, все его общество, которую онъ любитъ и уважаетъ, которая составляетъ его украшеніе, длая ему честь своимъ умомъ, заслугами, добродтелью и врностью? Что хорошаго ждать отъ того, кому стыдно за свой бракъ?

Я знаю силу обычая, знаю, до чего онъ господствуетъ надъ умами, какъ насилуетъ нравы даже въ вещахъ, лишенныхъ всякаго разумнаго основанія, и все-таки чувствую, что мн стыдно было бы прогуливаться по Куру на виду у всхъ съ особою, которая была бы моею женою.

——

‘Если молодой человкъ женится на пожилой женщин, тутъ нтъ ни стыда, ни ошибки, это иногда простое благоразуміе, предосторожность. Позорно насмяться недостойнымъ образомъ надъ своею благодтельницею, такъ чтобы она замтила, что она оставлена въ дуракахъ лицемромъ и неблагодарнымъ человкомъ, если же притворство гд-либо извинительно, то тамъ именно, гд нужно прикидываться другомъ, если позволительно обмануть, то это въ томъ случа, гд жестоко было бы быть искреннимъ. Но вотъ она живетъ долго’… А разв вы условились, чтобы она умерла, обезпечивъ васъ и заплативъ вс ваши долги? неужели ей остается посл такого важнаго дла только притаить дыханіе или принять опіума или цикуты? разв она виновата, что живетъ? если бы даже вы умерли раньше той, для которой вы составили уже планъ похоронъ, заказали колокольный звонъ во вс колокола и лучшія украшенія, разв она отвчаетъ за это?

——

Съ давнихъ поръ существуетъ въ мір одинъ способъ {Билеты и облигаціи (Лабр.).} пускать въ оборотъ свое добро, который постоянно практикуется порядочными людьми и постоянно осуждается ловкими учеными докторами.

——

Всегда бывали въ государств такія учрежденія {Кассы для пріема на храненіе (Лабр.).}, которыя какъ бы нарочно и выдуманы для того, чтобы обогащать одного насчетъ многихъ, капиталы частныхъ лицъ стекаются сюда безъ конца и перерыва а отсюда или не возвращаются или возвращаются слишкомъ поздно. Это пучина, это море, принимающее воды ркъ, но не возвращающее ихъ, а если оно и возвращаетъ, то тайными подземными путями, не обнаруживая этого и не длаясь мене полноводнымъ, это бываетъ только тогда, когда оно долго продержитъ ихъ въ себ и уже не можетъ удержать доле.

——

Капиталы, отданные на благотворительное дло за извстный пожизненный процентъ, нкогда считались надежно-помщенными и неприкосновенными, но съ теченіемъ времени, благодаря заботамъ завдующихъ лицъ, отдать капиталъ стало значить потерять его {Намекъ на банкротство въ 1689 г. парижскихъ госпиталей и больницъ для неизлчимыхъ, отъ которыхъ пострадали многія частныя лица.}? ‘какіе еще есть секреты удвоить доходы и накопить денегъ? получать ‘восьмое денье’? войти въ откупа пошлинъ? быть скрягою, сторонникомъ партіи или администраторомъ?

——

Вы имете одну серебряную или даже золотую монету, но этого мало, длами ворочаетъ число, скопите, если можете, значительную кучу, которая возвышалась бы пирамидой, а остальное я беру на себя. У васъ нтъ ни знатнаго происхожденія, ни ума, ни талантовъ, ни опыта, но что нужды! Не убавляйте только вашей кучи и я васъ такъ высоко помщу, что вы наднете шляпу передъ хозяиномъ, если онъ у васъ есть, но и этого слишкомъ еще много для него: съ вашимъ металломъ, если онъ день отъ дня будетъ прибавляться, я такъ даже устрою, что онъ самъ станетъ снимать шляпу передъ вами.

——

Цлыхъ десять лтъ хлопочетъ Орантъ по судамъ по справедливому, важному длу, отъ котораго зависитъ все его благосостояніе, лтъ черезъ пять онъ, быть можетъ, узнаетъ, у кого онъ будетъ судиться и въ какомъ трибунал долженъ хлопотать остальную жизнь.

——

Многіе одобряютъ введенный въ трибуналы обычай прерывать адвокатовъ среди ихъ защиты, мшать ихъ краснорчію и уму, заставляя ограничиваться фактомъ и совершенно сухими доказательствами въ пользу своего дла и правъ своихъ доврителей, этотъ столь суровый обычай, вслдствіе котораго ораторамъ остается только сожалть, что не удалось произнести самыхъ лучшихъ мстъ своей рчи, который изгоняетъ краснорчіе изъ единственнаго мста, гд оно умстно, и превратитъ, пожалуй, парламентъ въ нмое судилище, опирается на прочное основаніе, недопускающее возраженій, именно на ускореніе процедуры, но желательно, чтобы объ этомъ основаніи не забывали и во всякомъ другомъ случа, чтобы оно введено было и въ канцелярію, какъ введено въ выслушиванье длъ, чтобы и въ письмоводств такъ-же искали конца, какъ ищутъ въ защитительныхъ рчахъ.

——

Обязанность судей — творить судъ, а ремесло ихъ — отсрочивать судъ, иные знаютъ обязанность, но занимаются ремесломъ.

Если кто забгаетъ къ своему судь, то это не длаетъ ему чести, ибо онъ или не довряетъ его свдніямъ и даже его честности, или хочетъ предрасположить его, или требуетъ у него несправедливости.

——

Бываютъ судьи, у которыхъ фаворизмъ, вліяніе, права дружбы и свойства вредятъ правому длу, которыхъ слишкомъ большое стремленіе слыть неподкупными подвергаетъ опасности быть не справедливыми.

——

Если судья любитъ кокетничать или ухаживать за женщинами, то это отзывается на длахъ хуже, чмъ если судья развратничаетъ, послдній скрываетъ свое знакомство и связи, и часто никто не знаетъ, какимъ путемъ подобраться къ нему, первый же открытъ съ тысячи слабыхъ сторонъ, всмъ извстныхъ, къ нему подбираются съ помощью всхъ женщинъ, которымъ онъ хочетъ понравиться.

——

Религія и правосудіе чуть не идутъ рука объ руку въ государств, судейское званіе чуть не освящаетъ людей, подобно священству, человкъ въ судейской мантіи почти не могъ бы плясать на бал, являться въ театрахъ, отказаться отъ простой и скромной одежды, безъ того чтобы не содйствовать своему собственному униженію, и странно, что понадобился особый законъ {Опредленіе совта обязало совтниковъ быть въ брыжжахъ, а до этаго времени они почти всегда были въ галстукахъ.}, чтобы урегулировать его вншность и принудить его такимъ образомъ быть важнымъ и внушающимъ уваженіе.

——

Всякому ремеслу предшествуетъ время обученія, восходя отъ нисшихъ къ высшимъ, во всхъ состояніяхъ мы замчаемъ время подготовительнаго упражненія, когда ошибки не идутъ въ счетъ, а, напротивъ, ведутъ къ усовершенствованію. Даже война, которая начинается и ведется повидимому безъ всякаго особаго порядка, и та иметъ свои правила, убиваютъ другъ друга не кучами и толпами, въ открытомъ пол, а методически:есть школа войны. Но гд школа для судьи? Есть традиція, законы, обычаи… А гд то время, и притомъ довольно продолжительное, которое требуется на то, чтобы выправить себя и просвтить? Обученіе и первые шаги молодого юноши, который отъ ферулы переходитъ къ пурпуру и котораго капиталъ, отданный на храненіе родителями, сдлалъ судьею, состоятъ уже въ томъ, что онъ властно ршаетъ вопросы о жизни и счастьи людей.

——

Основное требованіе для оратора — честность, безъ нея онъ вырождается въ декламатора, извращаетъ или преувеличиваетъ факты, ложно цитируетъ, клевещетъ, навлекаетъ страсти и ненависть на тхъ, за кого говоритъ, такой ораторъ изъ разряда тхъ адвокатовъ, о которыхъ говоритъ пословица, что они наняты для того, чтобы ругать.

——

‘Правда, эту сумму ему должны, онъ иметъ право требовать, но дло стало за небольшой формальностью: Онъ забываетъ ее, хотя не отказывается отъ нея, а если такъ, то слдовательно онъ теряетъ свою сумму, т. е. лишается своего права’… Вотъ какая совсть у стряпчаго!

——

Прекраснымъ правиломъ для судейскаго сословія, полезнымъ для публики и полнымъ мудрости и справедливости, было бы правило какъ разъ противоположное тому, которое гласитъ, что отъ формы зависитъ сущность.

——

Пытка — чудесно выдуманное и совершенно врное средство погубить невиннаго съ слабымъ тлосложеніемъ и спасти виновнаго, который родился крпкимъ и сильнымъ.

——

Наказанный виновный служитъ примромъ для негодяя, а осужденіе невиннаго затрогиваетъ всхъ честныхъ людей.

Я почти могу сказать о себ, что я не буду воромъ или убійцей, но сказать, что я не буду никогда наказанъ, какъ воръ или убійца, было бы очень смло.

Плачевно положеніе человка, который невиненъ, но за которымъ поспшность процедуры нашла преступленіе, не больше-ли, пожалуй, тутъ преступенъ самъ судья?

——

Если кто разсказалъ бы мн, что былъ когда-то такой прево или такой чиновникъ, назначенный для преслдованія и искорененія воровъ, который съ давнихъ поръ знакомъ былъ со всми ими въ лицо и по имени, зналъ ихъ кражи, т. е. какъ, сколько разъ и насколько они украли, такъ далеко проникъ въ ихъ плутни и настолько былъ посвященъ въ ихъ ужасныя тайны, что сумлъ возвратить одному вліятельному человку драгоцнную вещь, украденную въ толп при выход изъ собранія, о которой уже готовы были сдлать огласку, что парламентъ вмшался въ это дло и предалъ суду этого чиновника, то я посмотрлъ бы на это происшествіе какъ на одну изъ такихъ вещей, которыхъ не мало въ исторіи, но которыя современемъ утрачиваютъ всякое вроятіе, какъ же посл этого я могъ поврить, что столь гибельное потворство (какъ нужно заключать по недавнимъ, извстнымъ до мелочей фактамъ) и теперь еще продолжается, что оно обратилось даже въ привычку?

——

Сколько такихъ людей, которые сильны противъ слабостей, непреклонны на просьбы простого народа, не обращаютъ вниманія на мелкихъ людей, строги и суровы въ мелочахъ, отказываются отъ небольшихъ подарковъ, не слушаютъ ни родственниковъ, ни друзей, которыхъ одн только женщины могутъ подкупить?

——

Лицу, пользующемуся большою милостью при двор, ршительно невозможно проиграть процессъ.

——

Умирающій, составляя завщаніе можетъ быть увренъ, что его будутъ слушать какъ оракула: каждый тянетъ въ свою сторону, каждый толкуетъ по своему, т. е. сообразно съ своими желаніями и интересами.

——

Несомннно, что есть такіе люди, о которыхъ можно сказать, что смерть не столько опредляетъ ихъ послднюю волю, сколько избавляетъ ихъ отъ нершительности и тревоги, какое-нибудь неудовольствіе заставляетъ ихъ составлять завщаніе, но только что они успокоятся, какъ разрываютъ чернякъ и обращаютъ его въ пепелъ, у нихъ въ шкатулк не меньше завщаній, чмъ альманаховъ на стол, они считаютъ ихъ по числу лтъ, второе завщаніе уничтожается третьимъ, которое въ свою очередь уничтожается четвертымъ, еще лучше составленнымъ, а вмсто четвертаго появляется пятый ‘собственноручный акта’. Если же у того, кто заинтересованъ въ скрытіи завщанія, не хватитъ на это скрытіе злой воли или власти или не будетъ удобнаго момента, то ему придется испытать на себ всякія ‘оговорки’ и ‘условія’, ибо настроеніе непостояннымъ людей видне всего въ послднемъ акт, подписанномъ ихъ рукою, посл котораго уже поздно желать чего-нибудь противоположнаго.

——

Еслибы не существовало завщаній для того, чтобы установить права наслдниковъ, то право не знаю, была-ли бы нужда въ трибуналахъ, чтобы ршать тяжбы людей, судьямъ пришлось бы ограничиться печальною обязанностью посылать на вислицу воровъ и поджигателей. Кого мы видимъ въ углахъ камеръ, у перегородки, у двери и въ зал суда? наслдниковъ ‘безъ завщанія?’ Нтъ: законы озаботились заране объ ихъ раздлахъ. Мы видимъ тутъ стряпчихъ по завщаніямъ, которые хлопочатъ по поводу объясненія какой-нибудь оговорки или статьи, лицъ, лишенныхъ наслдства, лицъ, подающихъ жалобы по поводу завщанія, составленнаго на досуг, обдуманно, человкомъ степеннымъ, ловкимъ, добросовстнымъ, который притомъ пользовался хорошими совтами, или по поводу такого акта, гд стряпчій пустилъ въ дло свой жаргонъ и вс свои обычныя уловки, онъ подписанъ завщателемъ и свидтелями, подпись скрплена, но актъ и въ такомъ вид кассированъ и объявленъ недйствительнымъ.

——

Титій присутствуетъ при чтеніи завщанія съ раскраснвшимися и влажными глазами, у него сердце сжимается отъ горя вслдствіе смерти человка, отъ котораго онъ надется получить наслдство, одна статья даетъ ему должность, другая городскія ренты, третья длаетъ его хозяиномъ земля въ деревн, есть еще одна оговорка, которая (если хорошо ее понять) отказываетъ ему домъ, расположенный въ центр Парижа, въ томъ самомъ вид, какъ онъ есть, и съ мебелью… Его печаль увеличивается, слезы такъ и текутъ изъ глазъ. Какъ ихъ сдержать? Онъ видитъ себя чиновникомъ, у него есть и помщеніе въ деревн и въ город и даже съ мебелью, у него хорошій столъ и карета… ‘Былъ-ли кто въ мір честне и лучше покойнаго’! Но вотъ въ завщаніи встрчается приписка… Нужно прочесть! Наслдникомъ всего имущества она длаетъ Мевія, а Титія отсылаетъ въ его предмстье, безъ рентъ, безъ правъ на должность и притомъ пшкомъ: онъ осушаетъ свои слезы: теперь Мевіго очередь печалиться!

——

Законъ, запрещая убивать человка, не обнимаетъ-ли этимъ запрещеніемъ всхъ способовъ, которые могутъ служить для убійства: кинжалъ, ядъ, огонь, воду, нападеніе изъ засады, открытое насиліе и т. п.? Точно также, отнимая у мужьевъ и женъ право передавать другъ другу имущество, разв онъ разумлъ только прямые и непосредственные пути передачи, а непрямыхъ путей разв и не предвидлъ? Разв онъ ввелъ временное завщаніе по довренности? разв онъ допускаетъ такое завщаніе? Кто, имя жену, которая дорога ему и переживаетъ его, отказываетъ имущество врному другу, изъ чувства признательности къ нему или скоре вслдствіе крайняго доврія и увренности, что онъ сдлаетъ хорошее употребленіе изъ завщаннаго ему? Разв можно отдавать имущество тому, кого можно заподозрить въ томъ, что онъ не возвратитъего лицу, которому мы на самомъ дл хотимъ передать? Нужно-ли объ этомъ особо говорить или писать? Какая нужда въ особомъ договор или клятв, чтобы оформить такую тайную сдлку? Не чувствуютъ-ли сами люди, чего они могутъ ждать другъ отъ друга въ этомъ случа? Но съ другой стороны, если право на владніе имуществомъ перешло къ душеприказчику, то почему же безчестно удерживать его? На чемъ основано осмяніе этого въ сатир и водевиляхъ? Разв можно сравнить душеприказчика съ казначеемъ, растратившимъ кассу или съ слугой, укравшимъ деньги, которыя господинъ веллъ ему снести кому-нибудь? Мы не въ прав длать такое сравненіе. Разв безчестно не быть щедрымъ и сохранить у себя то, что есть у насъ? Въ какое ставитъ затрудненіе, какую тяжесть налагаетъ временное завщаніе? Если изъ уваженія къ закону мы присвоиваемъ имущество, то намъ нельзя посл этого слыть добродтельными людьми, если изъ уваженія къ умершему другу мы исполняемъ его волю, возвращая имущество его вдов, то мы нарушаемъ законъ, оказываемся довренными по временному завщанію. Плохо значитъ законъ согласуется съ людскими взглядами, это еще можно сказать, но неумстно было бы сказать тутъ, что законъ гршитъ или что люди обманываются.

——

Иной разъ слышишь, что какія-нибудь частныя лица или общества оспариваютъ другъ у друга первенство, что членъ парламента споритъ съ перомъ. Мн кажется, что кто избгаегъ встрчи съ противникомъ, тотъ уступаетъ и, чувствуя свою слабость, самъ признаетъ превосходство своего конкурента.

——

Тифонъ снабжаетъ одного вельможу собаками и лошадьми. Да и почему ему не снабжать? Покровительство вельможи длаетъ его дерзкимъ, онъ въ своей провинціи безнаказанно можетъ быть чмъ угодно ему — убійцей, клятвопреступникомъ, онъ поджигаетъ своихъ сосдей и не иметъ нужды въ убжищ, чтобы его наказать, пришлось наконецъ вмшаться самому государю.

——

Рагу, ликеры, ‘антре’ {Первое блюдо.}, пирожное — вс эти слова должны бы быть непонятными въ нашемъ язык. Если среди полнаго мира ихъ не слдовало бы употреблять, такъ какъ они служатъ только для поддержанія роскоши и чревоугодія, то какъ неумстно слушать ихъ во время войны и общественной нищеты, въ виду непріятеля, наканун сраженія, во время осады! Гд говорится о стол Сципіона или Марія? Кто читалъ, что Мильтіадъ, Эпаминондъ. Агезилай имли роскошный столъ? Я желалъ бы, чтобы объ утонченности, комфорт и пышности генераловъ упоминали только тогда, когда уже нечего говорить о нихъ, когда уже истощились рчи о томъ, какъ выиграна была битва или взятъ городъ, мн бы лучше хотлось, чтобы они пожелали отказаться отъ подобныхъ похвалъ себ.

——

Гермиппъ — рабъ того, что онъ называетъ своими мелкими удобствами, онъ жертвуетъ въ пользу ихъ принятымъ обычаемъ, модами, приличіемъ, онъ ищетъ ихъ всюду, покидаетъ меньшее для большаго, не пренебрегаетъ ни однимъ изъ тхъ, которыя удобоисполнимы, нарочно изучаетъ ихъ и не проходитъ дня, чтобы онъ не сдлалъ въ этомъ род открытія. ‘Обдать’ и ‘ужинать’ онъ предоставляетъ другимъ людямъ, а самъ едва допускаетъ эти слова: онъ стъ, когда голоденъ, и только т кушанья, къ которымъ чувствуетъ аппетитъ, вотъ онъ смотритъ, какъ ему стелютъ постель: нтъ въ свт столь ловкой и удачливой руки, чтобы она могла постлать такъ именно, какъ онъ хочетъ! Изъ дому онъ выходитъ рдко, онъ любитъ сидть въ комнат, причемъ его нельзя назвать ни празднымъ, ни занятымъ, онъ суетится, ничего не длая, и притомъ въ наряд человка, принявшаго лкарство. Люди рабски зависятъ отъ слесаря или столяра, а у него, если нуженъ подпилокъ, есть подпилокъ, нужно пилить — есть пила, нужно вытащить что-нибудь, есть клещи, придумайте, если можно, какой-нибудь инструментъ, котораго у него нтъ, на его взглядъ они у него лучше и удобне, чмъ т, которыми пользуются мастера, у него есть и новые инструменты, неизвстные никому и не имющіе названія, продуктъ его ума, употребленіе которыхъ онъ и самъ забылъ, никто не можетъ сравняться съ нимъ въ умньи исполнять въ короткое время и безъ труда самую безполезную работу, прежде онъ длалъ десять шаговъ, чтобы пройти отъ постели къ гардеробу, а теперь онъ длаетъ не больше девяти, благодаря тому, что сумлъ перевернуть свою комнату, сколько сбережено такимъ образомъ шаговъ въ теченіе жизни! Люди поворачиваютъ ключъ, толкаютъ или тянутъ къ себ и дверь отворяется — какая утомительная работа! Онъ сумлъ избавить себя отъ излишнихъ движеній — а какъ? это тайна, которой онъ не откроетъ. Онъ, если правду сказать, большой мастеръ въ разныхъ пружинахъ и механик, по крайней мр въ той, безъ которой вс обходятся. Свтъ въ свою квартиру онъ получаетъ не черезъ окно, а иначе, онъ нашелъ секретъ всходить и спускаться не по лстниц, а другимъ способомъ и теперь ищетъ средства входить и выходить не черезъ дверь, а какъ-нибудь поудобне.

——

Уже давно не одобряютъ медиковъ и все-таки ими пользуются, комедія и сатира не касается ихъ доходовъ, они даютъ дочерямъ приданое, опредляютъ сыновей въ парламентъ и въ прелатуру, и даже сами насмшники снабжаютъ ихъ деньгами. Если здоровый длается больнымъ, то ему нужны такіе люди, ремесло которыхъ состоитъ въ томъ, чтобы уврять, что онъ не умретъ. Поэтому, пока люди будутъ умирать и пока будутъ любить жизнь, медика всегда будутъ осмивать и хорошо платить ему.

——

Хорошій медикъ тотъ, у кого есть специфическія средства или кто, не имя ихъ, позволяетъ лчить больного тмъ, которые ихъ имютъ.

——

Дерзость шарлатановъ и ихъ печальные успхи, какъ послдствіе дерзости, даютъ цну медицин и медикамъ, послдніе предоставляютъ умирать, а т убиваютъ.

——

Карро Карри {Разумется итальянецъ Киретти.} высаживается на берегъ съ рецептомъ, который онъ называетъ ‘быстрымъ средствомъ’, но который бываетъ иногда медленнымъ ядомъ. Это благо для семейства, ‘но улучшенное въ его рукахъ’, хотя это средство было специфическимъ противъ колики, но онъ лчитъ имъ четверодневную лихорадку, колотье въ боку и груди, водянку, апоплексію, эпилепсію, понатужьте немного свою память, назовите болзнь, первую, какая вамъ придетъ въ голову… ‘Кровотеченіе’, говорите вы? Онъ его лчитъ. Правда, онъ не воскрешаетъ, не возвращаетъ жизни людямъ, но онъ непремнно доводитъ ихъ до глубокой старости, а что отецъ его и ддъ, знавшіе это секретное лкарство, умерли очень молодыми, это простая случайность. Врачи берутъ за визиты, что даютъ, а иные довольствуются простою благодарностью, а Карро Карри настолько увренъ въ своемъ средств и въ производимомъ имъ дйствіи, что не колеблется требовать платы впередъ и получать прежде, чмъ дать. Если болзнь неизлчима, тмъ лучше: она боле достойна его хлопотъ и его лкарства. Начинайте съ того, что передайте ему нсколько мшковъ съ тысячью франковъ, заключите съ нимъ оффиціальный контрактъ, отдавши ему одно изъ вашихъ земельныхъ угодій, самое маленькое, и потомъ уже не безпокойтесь больше него о своемъ выздоровленіи. Соревнованіе съ этимъ человкомъ населило міръ пройдохами съ фамиліями на ‘о’ и на ‘і’, фамиліями почетными, производящими сильное впечатлніе на больныхъ и болзни. Признайтесь, Фагонъ {Первый королевскій медикъ.}, вдь ваши медики со всхъ вашихъ медицинскихъ факультетовъ не всегда и не наврняка излчиваютъ, а т, которые отъ отцовъ унаслдовали практическую медицину, къ которымъ опытность перешла по наслдству, всегда и съ клятвою общаютъ излчить. Какъ пріятно людямъ вполн надяться на излченіе смертельной болзни и при самой агоніи чувствовать себя еще довольно хорошо! Смерть пріятно захватываетъ больного, не внушая собою страха, ее чувствуютъ раньше, чмъ думаютъ приготовиться къ ней и ршиться умереть. Пусть у васъ, Фагонъ-Эскулапъ, по всей земл царствуетъ хина и рвотное, доводите до совершенства знаніе лкарственныхъ травъ, данныхъ людямъ для продолженія ихъ жизни, наблюдайте при лченіи съ большею, чмъ кто-либо могъ, точностью и мудростью свойства климата, симптомы, вліяніе погоды, тлосложеніе, лчите всякаго тмъ именно способомъ, которымъ слдуетъ, изгоняйте изъ тла, въ устройств котораго ничего отъ васъ не скрылось, самыя темныя и самыя неизлчимыя болзни, не покушайтесь только на болзни ума: он неизлчимы: оставьте въ Коринн, Лесбіи, Канидіи, Трималкіон и Карп ихъ ярую страсть къ шарлатанству.

——

Въ государств терпятъ хиромантовъ и гадателей, людей, составляющихъ гороскопы и гадающихъ на фигурахъ, узнающихъ прошедшее по движенію волосяного сита, показывающихъ въ зеркал или въ сосуд съ водою чистую правду, эти люди, дйствительно, кое на что годны: они предсказываютъ людямъ счастье’ двушкамъ свадьбу съ любимымъ человкомъ, утшаютъ дтей, у которыхъ отцы не умираютъ, заговариваютъ горе молодыхъ женщинъ, у которыхъ мужья старики, они однимъ словомъ, но очень дешевой цн обманываютъ тхъ, кто ищетъ случая быть обманутымъ.

——

Что сказать о магіи и колдовств? Теорія ея темпа, принципы неясны, неопредленны, напоминаютъ ученіе духовидцевъ, не есть факты трудно объяснимые, подтвержденные солидными людьми, видвшими ихъ или узнавшими о нихъ отъ такихъ же солидныхъ лицъ, допустить ихъ вс или вс отрицать кажется одинаково труднымъ и мн думается, что въ этомъ случа, какъ и во всхъ вещахъ необыкновенныхъ, выходящихъ за предлы обычныхъ правилъ, трудно стать на чью-либо одну сторону, на сторону легковрныхъ душъ или на сторону вольнодумцевъ.

——

Дтей едва-ли можно обременить излишнимъ знаніемъ языковъ, мн кажется, что мы должны бы прилагать все свое стараніе къ тому, чтобы обучить ихъ языкамъ, они полезны во всхъ положеніяхъ людей и даютъ имъ доступъ одинаково какъ къ глубокому, такъ и къ легкому и пріятному образованію. Если мы откладываемъ это столь трудное изученіе на возрастъ нсколько боле зрлый, на юность, то мы или не имемъ силы обнять его во всей полнот или не можемъ упорно предаться ему, а упорно предаваться значитъ тратить на изученіе языковъ то время, которое нужно посвящать уже на употребленіе ихъ, значитъ ограничивать изученіемъ словъ тотъ возрастъ, который стремится уже итти дальше и требуетъ не словъ, а вещей, значитъ потерять первые, самые лучшіе для этого годы своей жизни. Такой большой запасъ хорошо длать только тогда, когда все запечатлвается въ душ вполн естественно и глубоко, когда память свжа, воспріимчива и врна, когда умъ и сердце еще не полны страстей, заботъ и желаній, когда мы предназначены для продолжительнаго труда тми, отъ кого зависимъ. Я убжденъ, что малочисленность глубоко образованныхъ и многочисленность поверхностно образованныхъ людей происходитъ именно отъ пренебреженія къ этому изученію.

——

Изученіе текстовъ въ высшей степени желательно, это самый короткій, самый врный и пріятный путь ко всякаго рода образованію. Получайте вещи изъ первыхъ рукъ, черпайте прямо изъ источника, обращайтесь снова и снова къ тексту, заучивайте его на память, цитируйте при подходящихъ случаяхъ, особенно заботьтесь проникнуть въ его смыслъ во всей его обширности и во всхъ подробностяхъ, примиряйте автора оригинала, оправдывайте его принципы, выводите сами заключенія, я желаю для васъ того положенія, въ какомъ находились первые комментаторы, заимствуйте ихъ свднья и слдуйте ихъ взглядамъ только тогда, когда ваши свднія слишкомъ коротки, ихъ объясненія не обязательны для васъ: они легко могутъ ускользнуть отъ вашего пониманія, ваши наблюденія, напротивъ, рождаются изъ вашего ума и тамъ-же остаются, вы ихъ снова находите, когда нужно, въ бесдахъ, въ совщаніяхъ, въ спорахъ, добивайтесь удовольствія видть, что вы останавливаетесь при чтеніи только вслдствіе непобдимыхъ трудностей, только тамъ, гд комментаторы и схоліасты сами стали ‘тупикъ, хотя въ другихъ мстахъ они очень плодовиты, хотя тамъ, гд все ясно, гд нтъ затрудненій ни для нихъ, ни для другихъ, они пускаютъ въ ходъ всю свою пустую и пышную ученость. При такомъ метод изученія вы поймете, наконецъ, что только лность людская поощрила тотъ педантизмъ, который скоре загромождаетъ, чмъ обогащаетъ библіотеки, отъ котораго погибаетъ текстъ подъ тяжестью комментарій, что она дйствовала въ этомъ случа противъ самой себя, противъ своихъ наиболе дорогихъ интересовъ, умножая разночтенія, изысканія и трудъ, котораго она стремилась избгнуть.

——

Что руководитъ людей въ образ жизни и въ выбор пищи? здоровье и правильное питаніе? Сомнительно. Цлая нація стъ мясо посл плодовъ, а другая наоборотъ, а иные одними плодами начинаютъ обдъ, другими кончаютъ. Есть-ли тутъ какое-нибудь разумное основаніе или какой-нибудь обычай? Вслдствіе-ли заботы о здоровь мужчины одваются до подбородка, носятъ брыжжи и воротники, хотя раньше столь долго ходили съ открытою грудью? Или это — требованіе приличія, особенно въ то время, когда они находили секретъ, вполн одвшись, казаться нагими? А женщины, показывающія горло и плечи, разв мене деликатнаго тлосложенія, чмъ мужчины? разв он мене мужчинъ должны слдовать приличіямъ? Что это за странный стыдъ, который обязываетъ ихъ покрывать ноги, а руки позволяетъ держать обнаженными даже выше локтя? Кто вбилъ когда-то въ голову людямъ, что они на войн, чтобы защищаться или нападать, и внушилъ употребленіе наступательнаго и оборонительнаго оружія? Кто обязываетъ ихъ теперь отказаться отъ этого оружія и держать землекоповъ, подверженныхъ дйствію всего огня контрескарпа, невооруженными, въ одвхъ курткахъ, между тмъ какъ сами они надваютъ сапоги и для того, чтобы итти на балъ? Умны или безумны были наши отцы, не считавшіе такого образа дйствій полезнымъ ни для государя, ни для отечества? Какихъ героевъ мы сами прославляемъ въ своей исторіи? Гесклена {Дю-Гескленъ (1314—1380) оказалъ важныя услуги королямъ Іоанну и Карлу V въ войн съ англичанами, помогалъ Генриху, гр. Трастаморе, въ завоеваніи Кастиліи, вызванный вновь во Францію, онъ скоро отнялъ у англичанъ вс владнія, попавшія въ ихъ руки при Карл V.}, Клиссона {Клиссонъ (1334—1407) былъ коннетаблемъ при малолтымъ корол Карл VI, разбилъ Фландрійцевъ при Розебек. Когда по болзни Карла VI стали регентами герцоги Беррійскій и Бургундскій, онъ былъ удаленъ и осужденъ за лихоимство.}, Фуа {Одинъ Фуа освободилъ королевскую фамилію изъ рукъ жакеріи въ 1385 г. и отнялъ у Карла VI Лангедокъ, другой сражался съ англичанами и наслдовалъ посл тестя, Іоавна III, корону Наваррскую.}, Бусико, которые вс носили легкій шлемъ и надвали панцирь.

О церковной проповди.

Христіанская проповдь стала зрлищемъ, въ ней уже не замчается той евангельской грусти, которая составляетъ душу ея, она замнена приглядною наружностью, изгибами голоса, правильностью жестовъ, подборомъ словъ и длинными перечисленіями, не серьезно слушается священное слово, это родъ увеселенія въ числ тысячи другихъ, это игра, въ которой есть соперничество и лица, ставящія ставку.

——

Свтское краснорчіе съ судейской трибуны, гд оно процвтало при Местр, Пюселл и Фуркруа и гд оно теперь не въ обыча, перенесено на церковную каедру, гд его не должно быть.

Въ краснорчіи соперничаютъ даже у подножья алтаря, въ присутствіи св. Тайнъ, слушающій длается судьею проповдующаго, осуждая его или одобряя, и уже не убждается даже такой проповдью, къ которой благопріятно относится, не говоря уже о той, которую осуждаетъ. Ораторъ однимъ нравится, другимъ нтъ, во со всми согласенъ въ одномъ, именно въ томъ, что, какъ онъ не стремится исправить ихъ, такъ и они не думаютъ исправиться.

Кто учится ремеслу, тотъ послушенъ, слушаясь хозяина, онъ извлекаетъ пользу изъ его уроковъ, а потомъ и самъ длается хозяиномъ, а непослушный человкъ критикуетъ проповдь, какъ книгу философа, и не длается ни христіаниномъ, ни боле умнымъ.

——

Пока не вернется человкъ, который, обладая слогомъ, выработаннымъ на св. писаніи, умлъ-бы объяснять народу божественное слово просто и понятно, до тхъ поръ будутъ гоняться за ораторами и декламаторами.

——

Съ свтскими цитатами, ненужными намеками, дурного сорта паосомъ, антитезами и преувеличенными фигурами дло покончено, оставятъ моду и на портреты, обратясь къ простому объясненію Евангелія, сопровождаемому такими только движеніями, которыя содйствуютъ обращенію душъ.

——

Пришелъ, наконецъ, человкъ, котораго я ждалъ съ нетерпніемъ и не думалъ дождаться въ нашемъ вк, придворные, благодаря вкусу и знанію того, что прилично, встртили его съ одобреніемъ: они (невроятная вещь!) покинули даже королевскую капеллу, чтобы послушать вмст съ народомъ слова Божья отъ этого апостольскаго человка {Серадэнъ, капуцинъ (Лабр.)}, но городъ не держался мннія двора, гд проповдывалъ онъ, тамъ прихожане разбгались, даже церковные старосты исчезали, одни пасторы держались крпко, а овцы разсялись и наполнили аудиторію у сосднихъ ораторовъ. Впрочемъ, я долженъ былъ это предвидть и никогда не говорить, что стоитъ такому-то человку показаться, чтобы за нимъ вс послдовали, стоитъ заговорить, чтобы вс стали слушать, разв я не зналъ, сколь непобдима въ людяхъ и во всхъ вещахъ сила привычки! Тридцать лтъ вс слушаютъ риторовъ, декламаторовъ, охотниковъ до перечисленій, вс бгаютъ за мастерами живописать во весь ростъ и въ миніатюр, недавно еще они любили длать хитрыя пониженія въ періодахъ и переходы, иногда столь живые и острые, что они годились скоре для эпиграммъ, теперь они, надо признаться, скромне и подражаютъ уже только мадригаламъ, у нихъ всегда, съ неизбжной математической необходимостью, предлагаются вашему вниманію три предмета, въ первой части проповди они докажутъ одно, во второй другое, въ третьей — что-нибудь третье, такимъ образомъ, сначала вы будете убждены въ одной истин, это первый пунктъ, потомъ въ другой — это второй пунктъ, а затмъ въ третьей — это третій пунктъ, такъ что первое разсужденіе просвтитъ васъ на счетъ одного изъ самыхъ основныхъ началъ вашей религіи, второе на счетъ второго начала, не мене основного, а третье на счетъ третьяго и послдняго начала, самаго важнаго изъ всхъ, но третье, впрочемъ, отложено, за недосугомъ, на слдующій разъ, наконецъ, чтобы сократить это дленіе и составить планъ… ‘Еще!’ перебиваете вы: ‘столько приготовленій для проповди, на которую остается всего три четверти часа! Вдь чмъ больше они стараются направить и просвтить, тмъ больше они запутываютъ меня’. Я вамъ охотно врю: это самый естественный результатъ нагроможденія мыслей, которыя сводятся вс къ одной и той-же, безжалостно отягощая память слушателей, видя, какъ они упорно держатся этого обычая, подумаешь, что благодать обращенія душъ зависитъ отъ этихъ огромныхъ по числу подраздленій, но какъ могутъ обратить насъ такіе апостолы, если мы съ трудомъ понимаемъ ихъ дленіе, едва слдимъ за ними, едва не теряемъ ихъ изъ виду? Мн-бы очень хотлось попросить ихъ, чтобы они среди своего стремительнаго бга перевели хоть разъ духъ, отдохнули-бы сами и дали слушателямъ вздохнуть. Но напрасно мы тратимъ слова! Время гомилій прошло, его не вернули-бы и такія лица, какъ Василій и Златоустъ, люди стали-бы переходить въ другія діоцезы, чтобы не слышать ихъ голоса и ихъ вполн безыскусственныхъ наставленій. Большинство людей любитъ фразы и періоды, удивляется тому, чего не понимаетъ, воображаетъ себя просвщеннымъ, довольствуясь тмъ, что уметъ сличить первый пунктъ со вторымъ, послднюю проповдь съ предпослднею.

——

Мене вка тому назадъ французская книга была извстнымъ числомъ написанныхъ по латыни страницъ, среди которыхъ можно было открыть нсколько строкъ или словъ на французскомъ язык. Безпрерывно шли выдержки, ‘мста’, цитаты, Овидій и Катуллъ окончательно ршили вопросы о бракахъ и завщаніяхъ и вмст съ Пандектами приходили на помощь вдов и сиротамъ, духовное и свтское шло рука объ руку, такъ что второе проскользнуло вслдъ за первымъ даже на церковную каедру, см Кириллъ и Горацій, св. Кипріанъ и Лукрецій говорили поочеред но, поэты держались мннія св. Августина и всхъ отцовъ церкви, латынью по долгу угощали женщинъ и церковныхъ старостъ, по-гречески говорили даже, нужны были чудовищныя познанія для того, чтобы такъ дурно проповдывать. Теперь другое время и другіе нравы, текстъ все еще латинскій, но вся проповдь французская и притомъ на хорошемъ французскомъ язык, Евангелія даже не цитируютъ, теперь нужно очень мало знать, чтобы хорошо проповдывать.

——

Схоластику изгнали, наконецъ, со всхъ каедръ въ большихъ городахъ, она удалилась въ бурги и деревни для наставленія и спасенія земледльца и владльца виноградника.

——

Чтобы угодить народу блестящимъ стилемъ проповди, пріятной для слушателя моралью, часто повторяющимися фигурами, блестящими выраженіями и живыми описаніями, для этого нужно имть умъ, но такого ума недостаточно. Умъ лучшаго сорта пренебрегаетъ этими странными украшеніями, недостойными того, чтобы служить Евангелію, человкъ съ такимъ умомъ проповдуетъ просто, внушительно, по-христіански.

——

Ораторъ такъ прекрасно изображаетъ иные пороки, вводитъ въ рчь столь щекотливыя обстоятельства и влагаетъ столько ума, ловкости и утонченности въ того, кто гршитъ, что, если я не имю желанія быть похожимъ на такой портретъ, все-таки мн нуженъ какой-нибудь другой апостолъ, обладающій стилемъ, боле приличнымъ христіанину, который внушилъ-бы мн отвращеніе къ порокамъ, представленнымъ въ столь пріятной картин.

——

Хорошая проповдь это такая ораторская рчь, которая вполн правильна, очищена отъ всякихъ недостатковъ, соотвтствуетъ правиламъ краснорчія и украшена реторическими украшеніями, кто внимательно слушаетъ, тотъ не теряетъ въ ней ни одной черты, ни одной мысли, онъ безъ труда слдитъ за всми перечисленіями оратора, равно какъ и за всми его градаціями, загадкой такая рчь остается только для простого народа.

——

Какая основательная и удивительная проповдь! Въ ней разобраны самые существенные пункты религіи, какъ самые убдительные мотивы для обращенія души къ спасенію, какое сильное вліяніе она должна оказать на умъ! какъ глубоко должна отозваться въ душ всхъ слушателей! Вотъ они сдались, они тронуты — до такой степени, что ршили въ своемъ сердц, что эта проповдь Теодора лучше предпослдней его проповди.

——

Пріятная для чувства нравственная распущенность не иметъ въ проповди успха, въ ней ничего нтъ такого, что возбуждало-бы и подстрекало любопытство мірского человка, который мене, чмъ обыкновенно полагаютъ, боится суровой морали и даже любитъ ее встрчать въ человк, обязанность котораго просвщать другихъ подобною моралью, въ церкви, значитъ, возможны всего два положенія: дло однихъ ея членовъ говорить истину во всей ея полнот, безъ уклоненій и безъ лицемрія, дло другихъ — жадно ее слушать, съ охотой, съ удивленіемъ, съ похвалами, и въ то-же время поступать какъ разъ по предписаніямъ этой истины.

——

Героической доблести великихъ людей можно сдлать тотъ упрекъ, что она испортила краснорчіе или, по крайней мр, смягчила стиль большей части проповдниковъ, вмсто того, чтобы, соединясь съ народомъ, благословлять только небо за столь рдкіе дары, посланные имъ, проповдники вошли въ компанію съ писателями и поэтами и, ставши, какъ и послдніе, панегиристами, перещеголяли ихъ посвятительныя надписи, стансы и прологи, слово Божье они измнили въ сплетеніе похвалъ, справедливыхъ, правда, но неумстныхъ, корыстныхъ, похвалъ, которыхъ никто отъ нихъ не требуетъ и которыя не идутъ къ ихъ положенію, хорошо еще, если по случаю прославленія героя они скажутъ слова два о Бог и таинств, о которомъ они должны проповдывать, были и такія лица, которыя, приноровивъ объясненіе св. Евангелія, которое должно быть общимъ для всхъ, къ присутствію одного только слушателя, оказывались совсмъ сбитыми съ толку, если этотъ ожидаемый слушатель случайно не являлся, не могли произнести передъ собравшимися христіанами христіанской проповди, такъ какъ она была составлена не для нихъ, и замнялись другими ораторами, которымъ, за недостаткомъ времени, оставалось только хвалить въ проповди Бога.

——

еодулъ усплъ мене, чмъ ожидали нкоторые изъ его слушателей, но они довольны имъ и его проповдью, на ихъ взглядъ онъ хуже поступилъ-бы, еслибы очаровалъ ихъ умъ и слухъ, ибо это значило-бы, что онъ льститъ ихъ ревности.

——

Ремесло оратора въ одномъ отношеніи походитъ на военное ремесло, тутъ и тамъ больше риску, чмъ въ другихъ мстахъ, но зато и счастье быстре приходитъ.

——

Если у васъ есть какая-нибудь способность, если вы не чувствуете въ себ другого таланта, кром умнья говорить скучныя рчи, то проповдуйте, говорите скучныя рчи: для устройства своего счастья нтъ ничего хуже, какъ быть въ совершенной неизвстности. Вдь платили-же Теодату за его плохія фразы и за его скучную монотонность.

——

Прежде получали большія епархіи за заслуги въ проповдничеств, которыя теперь не принесли-бы оратору и простого приходскаго дохода.

——

Имя панегириста погибаетъ подъ тяжестью титуловъ, которыми оно завалено, ими полны т огромныя афиши, которыя раздаются по домамъ, расклеиваются по улицамъ съ чудовищными буквами и которыхъ такъ же нельзя не замтить, какъ нельзя не замтить общественной площади. Если-же кто по этому столь прекрасному образчику попытается узнать самую личность, послушаетъ ее хоть немного, то увидитъ, что въ перечн ея качествъ недостаетъ одного, именно не отмчено, что она — плохой проповдникъ.

——

Праздность женщинъ и привычка мужчинъ бгать за ними всюду, гд он собираются, даютъ имя посредственнымъ ораторамъ и поддерживаютъ нкоторое время тхъ, слава которыхъ склонилась къ упадку.

——

Неужели достаточно быть при жизни-знатнымъ и могущественнымъ человкомъ, чтобы его расхваливали и прославляли при похоронахъ, передъ святымъ алтаремъ, на каедр, назначенной для проповдыванія истины, не обращая вниманія на то, достоинъ онъ или нтъ похвалы? Нтъ-ли какого-нибудь другого величія, кром того, которое зависитъ отъ власти и рожденія? Почему не установлено произносить публично панегирикъ человку, который всю жизнь отличался добротой, справедливостью, кротостью, врностью, благочестіемъ? Теперь большинству слушателей такъ называемая погребальная рчь тмъ больше нравится, чмъ больше она удаляется отъ чисто христіанской проповди или, иначе говоря, чмъ ближе подходитъ къ свтскому похвальному слову.

——

Ораторъ съ помощью проповди ищетъ епархіи, апостолъ-же заботится объ обращеніи душъ, послдній достоинъ найти то, чего ищетъ первый.

——

Иные клерки, возвращаясь изъ какой-нибудь провинціи, гд они не долго оставались, хвастаются обращеніями, которыя были сдланы еще до нихъ, равно какъ и такими, которыя на самомъ дл имъ не удались, сравниваютъ себя съ Винцентомъ и Ксавье и считаютъ себя чуть не апостолами, за столь большіе труды и за такую счастливую миссіонерскую дятельность имъ, по ихъ мннію, мало было-бы и аббатства.

——

Иной сразу, не думавши объ этомъ даже наканун, беретъ бумагу, перо и говоритъ самому себ: ‘Надо написать книгу’, хотя всякіе таланты у него замняетъ нужда въ пятидесяти пистоляхъ. Я кричу ему: ‘Возьмите пилу, Діоскоръ, пилите или точите что-нибудь! Длайте, напр., ободья для колеса: вы заработаете, что нужно’. Но мои крики безполезны: онъ не учился ни одному изъ этихъ ремеслъ.— ‘Ну такъ снимайте копіи, переписывайте, будьте наконецъ корректоромъ въ типографіи: только не пишите!’ Но онъ хочетъ писать и печатать, а такъ какъ въ типографію не отсылаютъ блой бумаги, то онъ мажетъ на ней, что вздувается, онъ охотно сталъ бы писать, что Сена течетъ черезъ Парижъ, что въ недл семь дней или что пора бы итти дождю, а такъ какъ подобное писательство не противно ни религіи, ни государству, такъ какъ отъ этого не будетъ никакихъ противныхъ нравственности послдствій для публики, кром того, что онъ отнимаетъ у ней вкусъ и пріучаетъ ее къ пошлымъ и нелпымъ вещамъ, то онъ проходитъ цензуру, печатается и даже печатается вторымъ изданіемъ, къ стыду нашего вка и къ униженію хорошихъ писателей. Точно такъ-же иной скажетъ въ своемъ сердц: ‘Начну-ка я проповдывать’! и вотъ онъ уже на каедр, не имя ни таланта, ни призванія, а только нужду въ бенефиціи.

——

Если клеркъ мірской и нерелигіозный человкъ, то, всходя на каедру, онъ бываетъ простымъ декламаторомъ.

Есть, напротивъ, такіе святые люди, одинъ характеръ которыхъ есть дйствительное средство для убжденія. Лишь они появляются, какъ весь народъ, ожидающій ихъ слова, уже тронутъ и какъ бы убжденъ самымъ ихъ присутствіемъ, а произносимая ими проповдь доканчиваетъ остальное.

——

Епископъ Мео и Бурдалу напоминаютъ мн Демосена и Цицерона. Оба они, будучи мастерами въ области духовнаго краснорчія, имли назначеніе быть великими образцами, но одинъ создалъ дурныхъ цензоровъ нравственности, а другой дурныхъ копіистовъ.

——

Духовное краснорчіе, по скольку въ него входить знаніе человка и ораторскій талантъ, есть нчто скрытое, извстное немногимъ и трудно исполнимое. Какое нужно искусство, чтобы понравиться убждая! Приходится итти по избитымъ дорогамъ, говорить, что было сказано и что предвидятъ уже слушатели, матеріалъ весьма важенъ, но избитъ и слишкомъ обыченъ, принципы прочны, но выводы изъ нихъ постигаются слушателями съ одного взгляда, дло идетъ о возвышенныхъ сюжетахъ, но кто можетъ возвышенно трактовать о нихъ? Приходится объяснять и такія тайны, которыя лучше объяснять на школьныхъ урокахъ, чмъ съ помощью ораторской рчи, даже мораль проповдей, обнимающая столь же обширный и разнообразный матеріалъ, какъ обширны и разнообразны нравы людей, и та вращается все около-одной оси, рисуетъ все одн и т-же картины, предписывая себ даже боле узкія границы, чмъ сатира, посл общихъ нападокъ на почести, богатства и удовольствія, оратору не остается ничего длать, какъ стремительно итти къ концу своей проповди и распустить собраніе, если иные слушатели иногда и плачутъ, если они и тронуты, все-таки, обративши вниманіе на талантъ и характеръ тхъ лицъ, которыя вызываютъ слезы, придется, пожалуй, заключить, что въ этомъ случа матеріалъ рчи говоритъ самъ за себя, что тутъ даетъ себя чувствовать самый капитальный нашъ интересъ, что колеблетъ насъ и вызываетъ въ насъ вс эти движенія не столько истинное краснорчіе, сколько крпкая грудь миссіонера. Наконецъ, проповдникъ не находитъ себ поддержки, какъ находитъ ее адвокатъ, въ фактахъ, постоянно новыхъ, въ различныхъ происшествіяхъ, въ небывалыхъ приключеніяхъ, ему не приходится заниматься сомнительными вопросами, подтверждать сильныя догадки и предубжденія, хотя вс эти вещи возвышаютъ собою геній, даютъ ему силу и обширность и не столько стсняютъ краснорчіе, сколько опредляютъ его и направляютъ, проповдникъ, напротивъ, долженъ брать свою проповдь изъ общаго источника, изъ котораго вс черпаютъ, если же онъ удаляется отъ этихъ общихъ мстъ, онъ уже не популярно излагаетъ, онъ абстрактенъ, онъ декламаторъ: о немъ нельзя уже сказать, что онъ проповдуетъ Евангеліе. Ему нужна только благородная простота, но такой простоты нужно достичь, а это рдкій талантъ, онъ не по силамъ большинству людей: весь ихъ геній, все воображеніе, вся образованность и память служатъ имъ часто только средствомъ удалиться отъ этой простоты.

Занятія адвоката тяжелы и трудны, они предполагаютъ въ немъ богатый запасъ способностей и большіе источники силъ и знаній, онъ не снабженъ, какъ проповдникъ, извстнымъ числомъ составленныхъ на досуг рчей, которыя можно прочесть на память, и притомъ авторитетно, безъ возраженій, которыя, благодаря незначительнымъ измненіямъ, не одинъ разъ приносятъ ему честь хорошаго оратора. Онъ произноситъ важныя по значенію рчи передъ судьями, которые могутъ лишить его слова, передъ противниками, которые прерываютъ его, ему нужно быть готовымъ на возраженія, въ одинъ и томъ же день онъ говоритъ въ различныхъ судахъ и по различнымъ дламъ, его домъ для него не мсто покоя и уединенія, не убжище отъ истцовъ и отвтчиковъ, онъ открытъ для всхъ, кто приходитъ заваливать его своими вопросами и сомнніями, адвокатъ не ложится въ постель, его не натираютъ, не готовятъ ему прохладительнаго, къ нему въ комнату не стекаются люди всхъ положеній и обоихъ половъ, чтобы поздравить его съ прелестью и изящностью его рчи, чтобы успокоить по поводу одного мста, гд онъ рисковалъ стать въ полный тупикъ, или разсять у него угрызенія совсти, которыми мучится онъ, лежа на подушк, вслдствіе того, что одинъ процессъ велъ медленне обыкновеннаго… Посл длинной рчи, онъ отдыхаетъ за продолжительнымъ писаніемъ, онъ только и длаетъ, что перемняетъ одинъ трудъ на другой, одну усталость на другую, онъ въ своей области то-же (если смю сравнить), чмъ были въ первые времена апостольскіе мужи.

Сопоставивъ такимъ образомъ судейское краснорчіе съ духовнымъ, занятія адвоката съ служеніемъ проповдника, можно видть, что проповдывать легче, чмъ хлопотать въ суд, но хорошо проповдывать трудне, чмъ хорошо вести тяжбу.

——

Какое преимущество иметъ рчь, произносимая устно, передъ сочиненіемъ, которое написано! Людей обманываютъ и дйствіе и слово, равно какъ и вся обстановка аудиторіи, если они чуть предубждены въ пользу того, кто говоритъ, они уже удивляются ему, и уже посл этого стараются понять его, не усплъ въ начать, а они кричатъ, что онъ отлично произнесетъ рчь, между тмъ сами скоро засыпаютъ, а когда рчь окончена, пробуждаются, чтобы сказать, что она отлично произнесена. Къ писателю же никто не иметъ такого пристрастія: его произведеніе читается среди деревенскаго досуга или въ тиши кабинета, не бываетъ общественныхъ сборищъ, чтобы ему апплодировать, не бываетъ партіи, готовой пожертвовать для него всми его соперниками и возвысить его до прелатуры, какъ бы превосходна ни была его книга, ее читаютъ съ мыслью найти посредственной, ее перелистываютъ, разбираютъ, сличаютъ: это не звуки, которые теряются въ воздух и забываются, что разъ напечатано, то и остается напечатаннымъ, сочиненіе иной разъ достаютъ за нсколько дней до появленія въ печати, чтобы обезславить его, критика — это самое лучшее удовольствіе, которое можно получить отъ него, читатель досадуетъ, если находитъ на каждой страниц черты, способныя нравиться, часто до того даже доходитъ, что боится быть увлеченнымъ и бросаетъ книгу потому только, что она хороша.

За оратора не всякій выдаетъ себя, не всякій осмливается и не всякій хочетъ приписывать себ такое же искусство въ фразеологіи и фигурахъ, такой же даръ памяти, какой видитъ въ проповдник, не всякій считаетъ себя способнымъ исполнять его должность, напротивъ, всякій считаетъ себя способнымъ хорошо мыслить и еще лучше излагать на письм то, что мыслитъ, поэтому всякій не совсмъ благосклоненъ къ тому, кто такъ-же хорошо, какъ онъ, мыслитъ и пишетъ, однимъ словомъ, ‘охотникъ до поученій’ скоре епископомъ будетъ, чмъ самый серьезный писатель получитъ простое пріорство, и при распредленіи милостей перваго постояно жалуютъ, а второй доволенъ и тмъ, что остается при своемъ.

——

Если васъ ненавидятъ и преслдуютъ злые люди, то добродтельные люди совтуютъ вамъ смириться передъ Богомъ, чтобы уберечь васъ отъ опасности гордиться тмъ, что вы не нравитесь дурнымъ людямъ. Точно такъ-же, если извстные люди, склонные постоянно жаловаться на то, что сносно, не одобряютъ написаннаго вами произведенія или рчи, только что произнесенной вами публично, на адвокатской трибун, съ церковной каедры, или еще гд-нибудь, то вамъ слдуетъ смириться, если же вы не смиритесь, то вы очень близки къ самому опасному искушенію — къ гордости.

——

Мн кажется, что проповдникъ долженъ выбрать для каждой проповди одну основную истину, ужасающую или поучительную, и исчерпать ее до основанія, оставивъ въ сторон всякія изысканныя дленія со всми ихъ видоизмненіями и отличіями, онъ не долженъ предполагать то, чего нтъ, именно, что свтскіе люди знаютъ религію и свои обязанности, не долженъ бояться длать этимъ умнымъ головамъ, этимъ столь утонченнымъ людямъ наставленія въ вр, то время, которое у другихъ идетъ на удлиненіе своего произведенія, онъ долженъ употребить на то, чтобы вполн овладть своимъ матеріаломъ, такъ чтобы обороты и выраженія рождались изъ самаго дйствія и текли потокомъ, посл извстнаго подготовленія, онъ долженъ отдаться своему генію и тмъ душевнымъ движеніямъ, которыя можетъ внушить ему высокій сюжетъ, наконецъ, ему слдовало бы избавить свою память отъ тхъ чудовищныхъ усилій, которыя походятъ скоре на усилія выиграть закладъ, чмъ на серьезное дло, притомъ же портятъ жестикуляцію и искажаютъ лицо, вмсто того онъ долженъ вселять убжденіе въ умы и тревогу въ сердца высокимъ энтузіазмомъ и внушать слушателямъ не опасеніе, какъ-бы не сбился проповдникъ, а совершенно иного рода страхъ.

——

Кто не настолько совершененъ, чтобы забывать самого себя при служеніи слову Божью, тотъ пусть не падаетъ духомъ отъ строгости правилъ, которыя ему предписываютъ, вдь они не отнимаютъ у него способовъ выказать свой умъ и достичь должностей, къ которымъ онъ стремится: какой талантъ лучше таланта проповдывать по-апостольски? какой другой талантъ скоре заслуживаетъ сана епископа? Разв Фенелонъ не удостоился этого сана? Разв его могъ не замтить государь, какъ и всякій другой?

О вольнодумцахъ.

Слово ‘вольнодумецъ’ указываетъ на какую-то волю {Въ текст здсь и ниже игра словами fort (вольнодумецъ — esprit fort) и faible.}, но какая тутъ воля, если кто вовсе не знаетъ, каково начало его бытія, его жизни, его чувствъ и сознанія, и какой долженъ быть конецъ всего этого? Что можетъ быть стснительне сомннія, не такая-ли матерія наша душа, какъ камень или пресмыкающееся, не такъ-ли и она подвержена гибели, какъ эти низкія твари? Что можетъ быть въ нашемъ ум выше и величественне идеи Существа, которое выше всхъ существъ, которое вс ихъ создало и къ которому вс они должны относиться, Существа всесовершеннаго, чистаго, не имющаго ни начала, ни конца, причемъ наша душа есть образъ Его и, если можно сказать, часть Его по своей духовности и по своему безсмертію?

——

Послушный и слабый человкъ воспріимчивъ къ впечатлніямъ, одинъ получаетъ хорошія, а другой дурныя впечатлнія,— иначе говоря, одинъ бываетъ убжденнымъ и врующимъ, а другой упрямымъ и испорченнымъ. Такимъ образомъ послушный умъ допускаетъ истинную религію, а слабый умъ или никакой не допускаетъ или допускаетъ ложную, а вольнодумство или вовсе не иметъ религіи, или создаетъ себ религію, значитъ, вольнодумство есть слабость ума.

——

Если говорить о тхъ слишкомъ мірскихъ или грубыхъ людяхъ, у которыхъ умъ и сердце привязаны къ той маленькой частичк этого міра, которую они населяютъ и называютъ землей, которые ничего не цнятъ и не любятъ за ея предлами и столь-же ограничены, какъ ограничено то, что они зовутъ своими владніями и помстьями, что измряютъ, считаютъ десятинами и отмчаютъ пограничными знаками, то не удивительно, что они, опираясь на этомъ, шатаются при малйшемъ усиліи зондировать истину, такъ-какъ при столь узкомъ кругозор они не видятъ сквозь небо и звзды самого Бога и, не замчая ни превосходства того, что есть духъ, ни достоинствъ человческой души, еще мене чувствуютъ, какъ трудно ее утолить, какъ она стоитъ выше цлой земли, какъ необходимо для нея бытіе всесовершеннаго Существа — Бога и какую неизбжную нужду она иметъ въ религіи, которая указывала-бы ей Его и служила-бы врнымъ ручательствомъ, что Онъ есть. Я, напротивъ, очень легко понимаю, что для такихъ людей естественно впасть въ невріе или въ индифферентизмъ и заставить религію служить политик, т. е. устройству и украшенію этого міра, единственной вещи, заслуживающей, по ихъ мннію, того, чтобы о ней думали.

——

Иные окончательно совращаются, благодаря продолжительнымъ путешествіямъ и теряютъ ту небольшую долю религіи, которая оставалась у нихъ, изо-дня въ день они видятъ новые культы, различные нравы, различныя церемоніи, они похожи на тхъ, кто входитъ въ магазинъ, не ршивъ предварительно, какой матеріи хочетъ купить, большое число матерій, показываемыхъ ему, длаетъ его еще боле нершительнымъ, такъ-какъ каждая изъ нихъ иметъ свою прелесть, онъ ни на чемъ не останавливается и выходитъ безъ покупки.

——

Иные люди надются быть благочестивыми и религіозными, когда весь міръ окажется нечестивымъ и вольнодумнымъ, вольнодумство будетъ тогда слишкомъ вульгарною вещью, они сумютъ отъ нея отдлаться, имъ нравится исключительность въ столь серьезномъ и глубокомъ предмет, за модой и общимъ теченіемъ они слдуютъ только въ мелочахъ и пустякахъ, кто знаетъ, не выказали-ли они уже нкотораго рода храбрость и неустрашимость, подвергаясь всему риску будущаго. Впрочемъ, въ извстномъ состояніи, съ извстною обширностью ума и воззрній, люди врятъ, не раздумывая много, какъ, напр., ученые и простой народъ.

——

При полномъ здоровьи иные сомнваются въ существованіи Бога, равно какъ не считаютъ грхомъ сношенія съ особой вольнаго поведенія, а когда заболваютъ, когда обнаруживается водянка или еще что-нибудь, то покидаютъ наложницу и врятъ въ Бога.

——

Прежде чмъ выказать себя вольнодумцемъ, нужно было-бы очень серьезно испытать и изслдовать себя, чтобы кончить жизнь, по крайней мр, такъ, какъ жилъ, согласно съ своими принципами, а если не чувствуешь въ себ силы идти столь далеко, то чтобы умть перемнить жизнь и жить такъ, какъ хочешь умереть….

——

Всякая шутка въ умирающемъ человк неумстна, если она вертится около извстнаго рода предметовъ, то она гибельна. Нтъ ничего въ свт хуже какъ умирая доставить другимъ удовольствіе сказать на свой счетъ острое словцо.

Какъ бы мы ни были предубждены противъ человка, который близокъ къ смерти, все-таки смерть слишкомъ серьезная вещь: не шутливость прилична тутъ, а твердость.

——

Во всякое время были люди, которые, отличаясь остроуміемъ, пріятно даже писали, но были рабами вельможъ, раздляя ихъ распущенность и нося это иго всю свою жизнь вопреки своей совсти и не смотря на вс свои свднія. Они жили только для другихъ людей и смотрли, кажется на послднихъ, какъ на свою конечную цль, они стыдились скрываться съ ихъ глазъ и являть ея такими, какими, можетъ быть, были въ своемъ сердц, и погибли вслдствіе своей снисходительности или слабости. Неужели же есть на земл столь важные и могущественные вельможи, что намъ стоитъ для нихъ жить и врить какъ они хотятъ, по ихъ вкусу и капризамъ, а при смерти еще дальше простирать свою угодливость, умирая не такъ, какъ для насъ лучше всего умереть, а такъ, какъ имъ больше нравится?

——

Кто идетъ противъ общаго теченія и противъ великихъ законовъ, отъ того я потребовалъ бы, чтобы онъ зналъ больше другихъ, имлъ бы ясныя основанія и убдительные аргументы.

——

Мн хотлось бы видть воздержнаго, умреннаго, цломудреннаго и справедливаго человка, который заявляетъ, что Бога нтъ, такой человкъ говорилъ бы, по крайней мр, безъ личнаго интереса, но такого человка нигд нельзя найти.

——

Мн очень любопытно было бы посмотрть на человка, который былъ бы убжденъ, что Бога нтъ, онъ мн сообщилъ бы, по крайней мр, т неопровержимыя основанія, которыя могли его убдить.

——

Невозможность доказать, что Бога нтъ, открываетъ мн его существованіе.

——

Богъ осуждаетъ и наказываетъ тхъ, кто Его оскорбляетъ, Онъ одинъ является судьею въ своемъ собственномъ дл, это противорчило бы справедливости, еслибы Онъ самъ не былъ правдой и истиной, иначе говоря, если бы не былъ Богомъ.

——

Я чувствую, что есть Богъ, и не чувствую того, что нтъ Его, этого мн достаточно, посл этого для меня безполезно все умствованіе людей, я заключаю, что Богъ существуетъ: это заключеніе лежитъ въ моей природ, я такъ легко воспринялъ въ дтств эти основанія и такъ естественно сохранялъ ихъ въ боле зрломъ возраст, что никакъ не могу заподозрить ихъ истинность, но есть такіе умы, которые отрекаются отъ этихъ основаній… Впрочемъ это еще вопросъ, есть-ли такіе люди, если бы они и были, это доказывало бы только, что есть на свт чудовища.

——

Атеизма нтъ, вельможи, которыхъ больше всего можно заподозрить въ немъ, слишкомъ лнивы, чтобы ршить въ своемъ ум, что Бога нтъ, ихъ безпечность простирается до того, что длаетъ ихъ холодными и равнодушными къ этому столь капитальному вопросу, равно какъ и къ вопросу о природ ихъ души и о послдствіяхъ истинной религіи, они не отрицаютъ этихъ вещей, но и не принимаютъ ихъ: они просто не думаютъ о нихъ.

——

Все свое здоровье, вс силы и весь умъ мы тратимъ на помышленія о людяхъ и другихъ боле мелкихъ интересахъ. Приличіе и обычай какъ бы требуютъ, чтобы о Бог мы думали только въ томъ состояніи, когда у насъ едва остается столько разума, чтобы не сказать, что его вовсе нтъ уже.

——

Объ одномъ вельмож думаютъ, что онъ въ обморок, а онъ умираетъ, другой погибаетъ незамтно, каждый день теряетъ нкоторую часть самого себя, пока не угаснетъ. Страшные, но безполезные уроки!

Столь замтныя и столь рзко противоположныя обстоятельства не бьютъ въ глаза и никого не трогаютъ, люди не больше на нихъ обращаютъ вниманіе, чмъ на цвтокъ, который блекнетъ, или на падающій листъ: они заняты мыслью о мстахъ остающихся вакантными, или освдомляются, замщены-ли они и кмъ.

——

Разв люди на столько добры, честны и справедливы, что могутъ заслужить всякое наше довріе и не заставлять насъ желать по крайней мр, чтобы Богъ существовалъ, такъ чтобы мы могли аппелировать къ Нему на ихъ судъ и обращаться за помощью, когда насъ преслдуютъ или предаютъ?

——

Если вольнодумцевъ ослпляетъ и приводитъ въ замшательство великое и возвышенное въ религіи, то они, значитъ, очень ограничены умомъ, если же, наоборотъ, ихъ отталкиваетъ то, что въ ней есть скромнаго и простого, то, значитъ, они умне столькихъ великихъ людей, столь просвщенныхъ, столь образованныхъ, столь врующихъ, умне такихъ людей, какъ Левъ, Василій, Іеронимъ, Августинъ!

——

— ‘Отцы церкви’, ‘учители церкви’ — какія громкія имена и какая скука въ ихъ сочиненіяхъ! Какая сухость, какое холодное благочестіе, какая иной разъ схоластика’! такъ восклицаютъ люди, никогда не читавшіе Отцовъ церкви. Но если бы эти люди, составившіе себ столь далекое отъ истины понятіе объ Отцахъ церкви, прочли ихъ, то какъ они были бы удивлены, видя въ ихъ твореніяхъ больше тонкости и нжности, больше лоска и ума, больше богатства выраженій и силы сужденія, больше живости и естественной граціи, чмъ мы находимъ въ большой части современныхъ книгъ, которыя охотно читаются и даютъ авторамъ имя и право гордиться! Какъ пріятно любить религію и въ то-же время видть, какъ ее признаютъ, поддерживаютъ и объясняютъ столь прекрасные геніи и столь солидные умы! особенно когда приходится убдиться, что кром Платона и Цицерона, нтъ ни одного писателя, котораго можно сравнить, напр., съ Августиномъ, по обширности познаній, по глубин и проницательности, по высот принциповъ чистой философіи, ихъ примненію и развитію, по правильности заключеній, по достоинству рчи, по благородству морали и чувствованій.

——

Человкъ по природ склоненъ ко лжи: истина проста и прямодушна, а онъ хочетъ благовидности и украшеній, истина не его дло, она приходитъ съ неба вполн, такъ сказать, готовою, во всемъ своемъ совершенств, а человкъ любитъ только свое собственное произведеніе, фикцію и басню. Посмотрите на простой народъ: онъ выдумываетъ, преувеличиваетъ по своей грубости и глупости. Спросите даже у самаго порядочнаго человка, всегда-ли онъ говоритъ правду въ разговорахъ, не ловитъ-ли иногда онъ себя на извращеніи, къ которому необходимо влечетъ его тщеславіе и легкомысліе, не случается ли ему къ передаваемому факту нердко прибавить обстоятельство, котораго не было. Дло происходитъ теперь почти на нашихъ глазахъ, сто лицъ его видли, но разсказываютъ о немъ на сто различныхъ манеръ, сто первый человкъ, выслушавъ о немъ, станетъ разсказывать опять новымъ способомъ, какое же довріе я могу имть посл этого къ фактамъ, бывшимъ въ древности, за нсколько вковъ до насъ? Какъ основываться даже на самыхъ серьезныхъ историкахъ? Что станетъ съ исторіей? Былъ-ли Цезарь убитъ среди сената? Былли самъ Цезарь?— ‘Какая придирчивость’! скажете вы: ‘какія сомннія! какая требовательность!’ Вы сметесь и полагаете, что не стоитъ мн и отвчать, впрочемъ, я думаю даже, что вы правы: предположимъ, что книга, упоминающая о Цезар, не есть свтская книга, написанная рукою людей, которые вс лжецы, и найденная случайно въ библіотекахъ между другими рукописями, содержащими истинныя или апокрифическія исторіи, что, напротивъ, это вдохновенная, святая божественная книга, что она носитъ въ себ такой именно характеръ, что въ теченіи почти двухъ тысячъ лтъ она находится въ рукахъ многочисленнаго общества, которому не позволено длать въ ней ни малйшаго измненія, которое поставило для себя религіознымъ закономъ сохраненіе ея во всей неприкосновенности, что наконецъ существуетъ даже религіозное и неизбжное обязательство врить всмъ фактамъ, содержащимся въ томъ самомъ том, гд сказано о Цезар и его диктатур. Признайтесь Люцилій, станете-ли вы посл этого, сомнваться, былъ-ли Цезарь?

Никакая музыка негодится для восхваленія Бога и для слушанія ея въ храм, никакая философія не говоритъ достойнымъ образомъ о Бог, о Его могуществ, о началахъ Его дяній и о Его таинствахъ, чмъ проницательне и идеальне философія, тмъ она безполезне для объясненія вещей, для познанія которыхъ и то только до извстной степени отъ людей требуется только здравый смыслъ, за предлами котораго он необъяснимы, желать дать себ отчетъ о Бог, о Его совершенствахъ и, если можно такъ сказать, о Его дйствіяхъ, значитъ итти дальше древнихъ философовъ, дальше апостоловъ и первыхъ учителей, но это значитъ не итти правильно на встрчу источникамъ истины, а копать долго и глубоко и все-таки не находить ихъ: лишь только мы оставимъ термины ‘благость’, ‘милосердіе’, ‘справедливость’ и ‘всемогущество’, дающіе намъ столь высокую и полную любви идею о Бог, то, какія бы усилія ни употребляло наше воображеніе, мы должны получить въ результат сухія, безплодныя, лишенныя смысла выраженія, должны допускать безсодержательныя мысли, отклоняющіяся отъ общепринятыхъ понятій, а въ лучшемъ случа — тонкія и слишкомъ замысловатыя и по мр открытій въ этой новой метафизик терять небольшую долю своей вры.

——

Удивительно, до какой степени люди не руководятся интересами религіи, въ которой они такъ мало убждены и предписанія которой такъ дурно исполняютъ!

——

Ту самую религію, которую люди защищаютъ съ жаромъ и усердіемъ противъ тхъ, у кого совершенно противоположная религія, они сами же искажаютъ въ своемъ ум своими личными взглядами, они то добавляютъ, то урзываютъ тысячу вещей, часто довольно существенныхъ, сообразно съ тмъ, что имъ нравится, при чемъ твердо и непоколебимо держатся той формы, которую даютъ ей. Такимъ образомъ, говоря въ общихъ чертахъ, можно сказать, что вся нація держится одного и того-же культа, что у ней только одна религія, но если сказать точне, то окажется, что она иметъ нсколько религій и что каждый почти иметъ свою собственную.

——

Два сорта людей благоденствуютъ при дворахъ и господствуютъ тамъ въ различныя времена — вольнодумцы и лицемры, первые ведутъ себя весело, открыто, безъ хитрости и притворства, вторые тонко, хитро, коварно, будучи влюблены въ счастье въ сто разъ больше первыхъ, они ревнивы къ нему до излишка, они хотятъ одни управлять имъ, владть, распредляя его между собою и исключая всякаго другого, саны, должности, посты, бенефиціи, пенсіи, почести,— все имъ годится, и притомъ только имъ однимъ, остальные люди недостойны этого: они никакъ не могутъ представить, чтобы кто-нибудь, не будучи имъ преданъ, имлъ безстыдство ждать себ какой-нибудь должности или пенсіи. Представьте себ, что толпа масокъ входитъ на балъ, взявшись за руки он начинаютъ плясать, пляшутъ долго, заставляя другъ друга плясать… время идетъ, а он все пляшутъ и пляшутъ, пляшутъ безконечно, не давая руки никому изъ всего собранія, какъ бы кто ни былъ достоинъ вниманія, публика томится, ей смертельно скучно смотрть, какъ пляшутъ, и самой не плясать, нкоторые ропщутъ, наиболе разумные принимаютъ ихъ сторону и уходятъ…

——

Есть два вида вольнодумцевъ: собственно вольнодумцы или, по крайней мр, т, которые считаютъ себя такими, и лицемры или ханжи, т. е. т, которые не хотятъ, чтобы ихъ считали вольнодумцами, послдніе лучше первыхъ.

——

Ханжа или не вритъ въ Бога или издвается надъ Богомъ. Скажемъ о немъ, впрочемъ, учтиве: онъ не вритъ въ Бога.

——

Если всякая религія есть почтительный страхъ передъ Божествомъ, то что думать о тхъ, которые осмливаются оскорблять ее въ ея наиболе живомъ изображенія, въ государ?

——

Если насъ сталъ бы кто уврять, что тайною цлью сіамскаго посольства было желаніе побудить ‘христіаннйшаго короля отказаться отъ христіанства и дать въ свое королевство доступъ ‘талапуанамъ’, которые проникли бы въ наши дома, чтобы внушить свою религію нашимъ женамъ и дтямъ и намъ самимъ съ помощью своихъ книгъ и бесдъ, настроили бы пагодъ среди городовъ и помстили бы въ нихъ металлическія фигуры для поклоненія, то съ какимъ хохотомъ и презрніемъ мы выслушали бы такую нелпую вещь! А между тмъ сами мы длаемъ шесть тысячъ лье по морю съ цлью обращенія индусовъ, обитателей Сіама, Китая и Японіи, съ цлью вполн серьезно сдлать этимъ народамъ такія предложенія, которыя должны показаться имъ очень безумными и смшными, но они все-таки допускаютъ нашихъ монаховъ и священниковъ, слушаютъ ихъ иной разъ, позволяютъ имъ строить церкви и заниматься миссіонерствомъ. Отчего это происходитъ такая разница между ними и нами? Не указываетъ-ли это на силу истины?

——

Не всякому можно принять на себя роль ‘милостынника’ {Особый священникъ, завдывавшій раздачею милостыни.} и собирать у своихъ дверей всхъ городскихъ бдняковъ, приходящихъ за своей долей. Но кто не знаетъ боле тайной нищеты, которую можно было-бы облегчить или непосредственно, своею помощью, или, по крайней мр, своимъ посредничествомъ? Точно такъ же не всмъ дано право всходить на каедру и проповдывать слово Божіе или поучать въ вр, во у кого не бываетъ подъ рукою вольнодумца, котораго можно было-бы возвратить къ послушанію съ помощью кроткихъ и внушительныхъ бесдъ? Еслибы мы въ теченіе всей жизни обратили хоть одного человка, и то мы не даромъ-бы коптили небо и онъ не былъ-бы безполезнымъ бременемъ на земл.

——

Есть два міра, въ одномъ мы недолго пребываемъ и должны выйти изъ него съ тмъ, чтобы никогда ужъ не возвращаться, въ другой должны скоро войти съ тмъ, чтобы никогда не выходить изъ него. Милости, власть, друзья, высокая репутація, большія богатства служатъ для перваго міра, презрніе ко всему этому служитъ для второго. Дло идетъ о выбор между ними.

——

Кто прожилъ одинъ день, тотъ прожилъ вкъ, все то-же солнце, та-же земля, тотъ-же міръ, т-же чувствованія, ничто такъ не походитъ на сегодняшній день, какъ завтрашній, при такихъ условіяхъ смерть, когда мы перестаемъ быть тломъ и остаемся только духомъ, должна-бы быть любопытнымъ явленіемъ, между тмъ человкъ, столь падкій до новизны, вовсе не любознателенъ по этому вопросу, будучи отъ роду безпокойнымъ, онъ отъ всего скучаетъ, ему не скучно только жить, онъ, можетъ быть, согласился-бы вчно жить, его сильне поражаетъ то, что онъ видитъ при смерти, чмъ то, что знаетъ о ней: болзнь, скорбь, видъ трупа — все это отнимаетъ у него охоту къ познанію другого міра, чтобы возвратить ее, для этого требуется вся серьезность религіи.

——

Еслибы Богъ далъ намъ свободу выбора между смертью и вчною жизнью, то, глубоко обдумавши, что такое значитъ не видть конца бдности, зависимости, скуки и болзней или для того только отвдывать богатствъ, величія, удовольствія и здоровья, чтобы видть, какъ все это обязательно, вслдствіе самаго теченія временъ, измняется въ совершенно противоположное, и быть такимъ образомъ игралищемъ благъ и золъ, мы почти не знали-бы, на что ршиться. Природа опредляетъ выборъ, избавляя насъ отъ затрудненія выбрать, причемъ смерть, которую она длаетъ необходимою для насъ, облегчается еще религіей.

——

Еслибы моя религія была ложною, то она была-бы ловушкой, такъ искусно поставленной, какъ только можно придумать, взять въ сторону и не попасться было-бы невозможно. Какое величіе, какой блескъ въ таинствахъ! Какая послдовательность и связь во всемъ ученіи! Какой выдающійся разумъ! Какая искренность и невинность въ добродтеляхъ! Какая непобдимая сила, подавляющая массой свидтельствъ, идущихъ послдовательно въ теченіе трехъ вковъ отъ милліоновъ лицъ, самыхъ мудрыхъ и самыхъ умренныхъ, какія только были на земл, которымъ сознаніе этой самой истины давало силы въ изгнаніи, въ оковахъ, передъ видомъ смерти и послдняго мученія! Возьмите исторію, переберите ее всю до начала міра, до кануна его рожденія, было ли когда что нибудь подобное? Какъ вырваться? Куда идти, куда броситься уже не для того, чтобы искать чего-нибудь лучшаго, а чтобы найти хоть что-нибудь похожее? Если суждено погибнуть, я хочу погибнуть этимъ путемъ, мн пріятне было-бы отрицать Бога, чмъ приписывать ему подобный обманъ, столь благовидный и столь искусный, но я далеко уже углубился и не могу быть атеистомъ, итакъ, значитъ, я возвращенъ и увлеченъ въ свою религію: дло кончено.

——

Религія или истинна или ложна. Если она — пустая фикція, значитъ, пропало лтъ шестьдесятъ у добродтельнаго человка, у картезіанца или отшельника, другой опасности нтъ, но если она основана на самой истин, то страшное несчастіе грозитъ порочному человку, одна мысль о бдствіяхъ, которыя онъ себ готовитъ, смущаетъ мое воображеніе, мысль слишкомъ слаба, чтобы постичь ихъ, слова слишкомъ пусты, чтобы выразить ихъ. Но, если даже предположить, что истина религіи не иметъ такой несомннности, какую она въ самомъ дл иметъ, и тогда не было-бы лучшей доли для человка, чмъ добродтель.

——

Не знаю, заслуживаютъ-ли люди, осмливающіеся отрицать Бога, того, чтобы мы силились доказать имъ Его существованіе и относились къ нимъ серьезне, чмъ мы длали это въ настоящей глав, невжество, отличительная ихъ черта, длаетъ ихъ неспособными понимать самыя ясныя начала и самыя послдовательныя разсужденія. Я желаю все-таки, чтобы они прочли, что я скажу, лишь-бы только они не были убждены, что это и все, что можно сказать объ этой столь яркой истин.

Сорокъ лтъ тому назадъ меня не было, не было во мн и возможности существовать когда-нибудь, подобно тому, какъ, разъ я существую, не въ моей власти не существовать, итакъ я получилъ начало и продолжаю свое существованіе въ силу чего-то такого, что вн меня, что будетъ продолжаться и посл меня, что лучше и могущественне меня, если эта причина не Богъ, то пусть мн скажутъ, что-же это такое?

Можетъ быть, я существую только благодаря силамъ всеобъемлющей природы, которая всегда, даже если мы поднимемся въ безконечность временъ {Это принимаютъ вольнодумцы (Лабр.).}, была такою, какою мы ее видимъ. Но эта природа есть или только духъ — значитъ, это Богъ, или матерія — слдовательно, она не могла создать моего духа, или, наконецъ, соединеніе матеріи и духа — тогда то, что является духомъ въ природ, я называю Богомъ.

Можетъ быть, то, что я называю своимъ духомъ, есть только часть матеріи, существующей, благодаря силамъ всеобщей природы, которая есть тоже матерія, причемъ всегда была и всегда будетъ такою, какою мы ее видимъ, и которая не есть Богъ. Но въ такомъ случа нужно согласиться со мною, по крайней мр, въ томъ, что, какимъ-бы ни было предметомъ то, что я называю своимъ духомъ, все-таки это предметъ, который способенъ мыслить, если-же это матерія, то непремнно такая матерія, которая мыслитъ, а меня никто не убдитъ, что во мн нтъ такого элемента, который мыслитъ, въ то время какъ я пишу, напр., настоящее разсужденіе. Если же тотъ элементъ, который есть во мн и который мыслитъ, обязанъ своимъ существованіемъ и своимъ сохраненіемъ всеобщей природ, которая всегда была и всегда будетъ и которую онъ признаетъ своею причиною, то неизбжно выходитъ, что всеобщая природа должна мыслить или быть благородне и совершенне того, что мыслитъ, а если устроенная такимъ образомъ природа есть матерія, то необходимо, кром того, заключить, что всеобщая матерія мыслитъ или боле благородна и боле совершенна, чмъ то, что мыслитъ.

Я буду продолжать. Если такая матерія, какою ее мы только-что предположили, есть существо дйствительное, а не химерическое, то она не должна быть столь недоступной нашимъ чувствамъ, если она не открывается сама по себ, то она должна познаваться, по крайней мр, изъ различнаго расположенія ея частей, составляющаго тла и образующаго разницу между тлами, значитъ, вс разнообразныя тла и составляютъ собою эту самую матерію, а такъ-какъ это такая матерія, которая мыслитъ или которая стоитъ выше всего мыслящаго, то выходитъ, что, если она является таковою въ нкоторыхъ тлахъ, то необходимо слдуетъ, что она такая-же и во всхъ тлахъ, т. е. что она мыслитъ въ камняхъ, въ металлахъ, въ моряхъ, въ земл, во мн самомъ, такъ-какъ я не что иное, какъ тло, и вообще во всхъ составныхъ своихъ частяхъ, такимъ образомъ тмъ присущимъ мн элементомъ, который мыслитъ и который я называю своимъ духомъ, я обязанъ соединенію тхъ столь грубыхъ, столь тлесныхъ частей, которыя въ совокупности образуютъ всеобщую матерію или этотъ видимый міръ. Но это абсурдъ.

Если, напротивъ, всеобщая природа, чмъ-бы она ни была, вве-таки не есть совокупность тлъ или какое-нибудь одно тло, то отсюда слдуетъ, что она не матерія и не можетъ быть доступной какому-нибудь вншнему чувству, а если къ тому-же она мыслитъ или боле совершенна, чмъ все мыслящее, то я въ прав заключить, что она — духъ или такое существо, которое лучше и совершенне того, что есть духъ, если, наконецъ, тому присущему мн мыслящему элементу, который я называю своимъ духомъ, ничего не остается длать, какъ подняться до этой общей природы и встртить въ ней свою первую причину и свое единственное начало, такъ-какъ онъ не находитъ этого начала ни въ себ, ни въ матеріи (какъ это уже доказано мной), въ такомъ случа я не стану спорить изъ-за словъ, но этотъ первоначальный источникъ всякаго духа, который и самъ по себ есть духъ и притомъ совершенне всякаго духа, я и называю Богомъ.

Однимъ словомъ, если я мыслю, значитъ, существуетъ Богъ, ибо тмъ элементомъ, который мыслитъ во мн, я обязанъ не самому себ, потому что какъ прежде не отъ меня зависло дать мн его въ первый разъ, такъ и теперь не въ моей власти сохранить его хоть на одинъ моментъ, я не обязанъ имъ и такому существу, которое было-бы выше меня, по было-бы матеріей, потому что матерія не можетъ быть выше того, что мыслитъ, и такъ я обязанъ имъ такому Существу, которое выше меня, но не есть матерія, иначе говоря, Богу.

——

Изъ того, что мыслящая всеобщая природа исключаетъ изъ себя вообще все то, что не есть матерія, необходимо слдуетъ, что отдльное мыслящее существо не можетъ допустить въ себ ни малйшей доли матеріи, ибо, хотя всеобщее мыслящее существо заключаетъ въ своей иде безконечно больше величія, могущества, независимости и способности, чмъ отдльное существо, тмъ не мене нельзя сказать, что оно больше исключаетъ матерію, чмъ отдльное существо, потому что это исключеніе въ томъ и другомъ изъ указанныхъ существъ такъ велико, какъ только можетъ быть, и какъ-бы безконечно, такъ что, насколько невозможно, чтобы Богъ былъ матеріей, настолько-же невозможно, чтобы присущій мн мыслящій элементъ былъ матеріей, такимъ образомъ, такъ-какъ Богъ есть духъ, то и моя душа есть духъ.

——

Я не знаю, дйствительно-ли способна собака длать выборъ, вспоминать, имть пристрастіе, бояться, воображать, думать, поэтому, когда мн говорятъ, что вс эти проявленія въ ней суть не страсти или чувства, а естественное и необходимое послдствіе устройства ея механизма, составленнаго изъ различно расположенныхъ частицъ матеріи, то я могу, по крайней мр, успокоиться на этомъ ученіи, но я думаю, я несомннно знаю, что я думаю, а какая-же соразмрность между тмъ, что мыслитъ, и между такимъ или инымъ распредленіемъ частицъ матеріи, т. е. пространства {По ученію Декарта понятіе о матеріи исчерпывается понятіемъ о пространств, имющемъ три измренія.} со всми тремя измреніями: длиной, шириной и глубиной, длимаго по всмъ этимъ направленіямъ?

——

Если все — матерія, если мысль во мн, какъ и въ другихъ людяхъ, есть только послдствіе распредленія матеріальныхъ частицъ, то кто внесъ въ міръ совершенно другую идею, совсмъ не похожую на идею о матеріальныхъ вещахъ? Разв иметъ матерія въ своей основ чистую идею, столь простую и столь же матеріальную, какова идея духа? Какъ матерія можетъ быть началомъ того, что она отрицаетъ и исключаетъ изъ своего собственнаго существа? Какъ она явится въ человк мыслящимъ элементомъ, т. е. тмъ, что служитъ человку доказательствомъ, что онъ не матерія?

——

Есть существа, которыя недолго живутъ, потому что они сложены изъ очень различныхъ вещей, вредящихъ взаимно другъ-другу, другія живутъ дольше, потому что они проще, но и они погибаютъ, потому что не перестаютъ состоять изъ частей, на которыя ихъ можно раздлить. Но присущій мн мыслящій элементъ долженъ жить долго, потому что это существо чистое, свободное отъ всякой смси и всякаго соединенія, и нтъ основаній для его гибели, ибо что можетъ сокрушить или раздлить существо простое, не содержащее въ себ частей?

——

Душа видитъ цвтъ съ помощью органа зрнія и слышитъ звуки съ помощью органа слуха, но она можетъ перестать видть или слышать, когда у ней нтъ указанныхъ чувствъ или объектовъ, хотя сама она не перестаетъ изъ-за этого существовать, потому что она не есть то именно, что видитъ цвтъ или что слишитъ звуки, она есть только то, что мыслитъ, а какъ она можетъ перестать быть таковою? Этого не можетъ произойти вслдствіе недостатка органа, потому что доказано, что она не матерія, не можетъ произойти и вслдствіе недостатка объекта, пока будетъ Богъ и вчныя истины, слдовательно, она не подлежитъ гибели.

——

Я никакъ не могу себ представить, чтобы душа, которую Богъ наполнилъ идеей своего безконечнаго и всесовершеннаго Существа, должна была исчезнуть.

——

Посмотрите, Люцилій, на этотъ клочекъ земли {Замокъ Шантильи.}, который изящне и красиве остальныхъ мстностей, сосднихъ съ нимъ Тутъ узоры изъ зелени съ прудами и бьющими фонтанами, тамъ аллеи съ безконечными палисадами, закрывающими васъ отъ свернаго втра, съ одной стороны густая роща, которая когда угодно защищаетъ отъ солнца, съ другой — прелестное мсто съ обширной панорамой, ниже Иветта или Линьонъ, который прежде таинственно протекалъ между ивами и тополями, а теперь сталъ одтымъ въ зелень каналомъ, длинныя, только-что проложенныя дороги теряются въ пол и ведутъ къ дому, окруженному фонтанами. ‘Какая игра случая! воскликнете вы:— сколько прелестей неожиданно собраны вмст!..’ Или нтъ: вы скажете иначе: ‘Какъ хорошо все тутъ придумано и устроено! Какой всюду изящный вкусъ, сколько пониманія!..’ Я соглашусь съ вами и прибавлю, что это, должно быть, жилище одного изъ тхъ людей, у которыхъ Нотру съ того самаго дня, какъ они поселяются, приходится намчать аллеи и уравнивать линіи. Что-же такое, однако, этотъ клочекъ земли, на украшеніе котораго употреблено все искусство опытнаго мастера, если даже вся земля не что иное, какъ атомъ, висящій въ воздух? А вотъ послушайте, что я скажу.

Вы стоите, Люцилій, гд-то на этомъ атом, но и на немъ вы занимаете очень небольшое мсто, значитъ, сами вы, должно быть, очень малы, но глаза ваши еще меньше — это дв незамтныя точки… а между тмъ обратите ихъ къ небу и чего только вы не увидите! Вотъ луна… Прекрасна она во время полнолунія и очень свтла, хотя свтъ ея есть только отраженіе солнечнаго свта, она кажется такою-же большою, какъ солнце, она больше другихъ планетъ, больше всякой звзды. Но васъ обманываетъ вншность: на неб нтъ ничего меньше луны, ея поверхность въ 13 разъ меньше поверхности земли, объемъ въ 48 разъ меньше объема земли, а ея діаметръ, простираясь на 750 лье, равенъ только четверти земного діаметра. Такимъ образомъ очевидно, что только близость ея къ намъ придаетъ ей такую большую величину, потому что она удалена отъ насъ почти только на 30 земныхъ діаметровъ, именно на 1.00,000 лье, путь ея почти ничтоженъ сравнительно съ огромнымъ оборотомъ, который длаетъ въ небесныхъ пространствахъ солнце, ибо она оканчиваетъ въ день только 540,000 лье, такъ что на часъ приходится 22,500, а на минуту 375 лье, тмъ не мене, чтобы совершить этотъ путь, она должна летть въ 5,600 разъ скоре почтовой лошади, длающей 4 лье въ часъ, и въ 24 раза скоре звука, напр., пушечнаго вы стрла или грома, пробгающаго въ часъ 277 лье.

Но какое сравненіе между луной и солнцемъ по величин, удаленности отъ насъ и быстрот движенія! Вы увидите, что ихъ и сравнить нельзя. Припомните только діаметръ земли, онъ въ 3,000 лье, а діаметръ солнца въ 100 разъ боле, значитъ, равняется 300,000 лье. Если это его ширина во вс стороны, то какая-же должна быть его поверхность, какой-же объемъ! Милліонъ такихъ земель, какъ наша, не составили-бы вмст такого объема, какъ объемъ солнца,— представьте-же посл этого его величину! ‘На какомъ-же оно громадномъ разстояніи отъ насъ, скажете вы, если судить по его видимой величин’. Вы правы: разстояніе чудовищное, доказано, что отъ земли до солнца не можетъ быть меньше 10,000 земныхъ діаметровъ, иначе говоря, 30.000,000 лье, а можетъ быть, оно въ 4, 6, 10 разъ дальше: мы не имемъ никакого метода, чтобы опредлить это разстояніе.

Чтобы помочь вашему воображенію оріентироваться, предположимъ, что съ неба на землю падаетъ мельничный жерновъ, придадимъ ему наибольшую скорость, какую онъ способенъ имть, даже такую, какой не имютъ тла, падающія съ большой высоты, предположимъ, что онъ постоянно сохраняетъ эту скорость, не увеличивая и не убавляя ея, и пролетаетъ въ каждую секунду 15 туазовъ, т. е. половину высоты самыхъ высокихъ башенъ, на минуту приходится 900 туазовъ, но для легкости счета примемъ 1,000 туазовъ, 1,000 туазовъ образуетъ половину обыкновенной лье, такимъ образомъ въ 2 минуты жерновъ пролетитъ одну лье, въ часъ 30 лье, въ день 720, а чтобы достигнуть земли, ему нужно пролетть 30,000,000 лье, на что потребуется 41,666 дней, т. е. боле 114 лтъ. Не пугайтесь, Люцилій, послушайте дальше! Разстояніе Сатурна отъ земли, по крайней мр, въ 10 разъ больше разстоянія земли отъ солнца, т. е. не меньше 300.000,000 лье, для того, чтобы упасть съ Сатурна на землю, этому камню потребуется боле 1,140 лтъ. При такой высот Сатурна, вообразите, если можете постичь воображеніемъ, какая должна быть неизмримость пути, ежедневно проходимаго имъ надъ нашими головами, кругъ, описываемый Сатурномъ, боле 600.000,000 лье въ діаметр и, слдовательно, боле 1.800.000,000 лье въ окружности, англійская лошадь, длающая 10 лье въ часъ, могла-бы пробжать такую окружность не мене, какъ въ 20,548 лтъ.

Я не все еще сказалъ, Люцилій, о чудесахъ этого міра или, какъ вы иной разъ говорите, о чудесахъ случая, который вы и допускаете только въ роли первой причины всхъ вещей. Онъ еще боле удивительный мастеръ, чмъ вы думаете,— я разумю случай вашъ: дайте мн только прослдить все могущество этого вашего бога. Знаете-ли вы, что разстояніе въ 30.000,000 лье отъ земли до солнца и разстояніе въ 300.000,000 лье отъ земли до Сатурна столь незначительно въ сравненіи съ разстояніемъ земли отъ звздъ, что въ примненіи къ этимъ разстояніямъ не совсмъ даже умстно пользоваться сравненіями? Какая въ самомъ дл пропорціональность между тмъ, что измряется, какъ-бы велико оно ни было, и тмъ, что не измряется? Мы не знаемъ высоты звзды, эта высота, если можно такъ сказать, неизмрима, тутъ нельзя воспользоваться ни углами, ни синусами, ни параллаксами, еслибы одинъ человкъ наблюдалъ неподвижную звзду въ Париж, а другой въ Японіи, то дв линіи, идущія отъ глазъ этихъ наблюдателей къ звзд, не образовали-бы угла, а слились бы въ одну, настолько ничтожно пространство цлой земли въ отношеніи къ этому разстоянію. Но только-что сказанное о звздахъ можно сказать и о Сатурн и о солнц: о звздахъ приходится сказать нчто большее. Если два наблюдателя, одинъ на земл, а другой на солнц, одновременно наблюдали-бы одну звзду, то два луча, видимые каждымъ изъ этихъ наблюдателей, не образовали-бы замтнаго угла. Чтобы пояснить это иначе, замтимъ, чту, еслибы человкъ помстился на звзд, то наше солнце, наши земля и т 30.000,000 лье, которыя отдляютъ ихъ, ему казались-бы одною точкою, это доказано. Мы не знаемъ также разстоянія одной звзды отъ другой, какими близкими ни казались-бы эти звзды. Плеяды почти соприкасаются, если судить по тому, что мы видимъ, въ хвост Большой Медвдицы одна звзда кажется сидящею на другой: зрніе едва можетъ различить часть неба, отдляющую ихъ другъ отъ друга, такъ что он кажутся какъ-бы одною двойной звздой, если при всемъ томъ все искусство астрономовъ оказывается безсильнымъ намтить это разстояніе, то что думать о взаимномъ разстояніи такихъ двухъ звздъ, которыя дйствительно кажутся удаленными одна отъ другой, а тмъ боле о разстояніи двухъ полярныхъ звздъ? Насколько-же неизмрима линія, проходящая отъ одной полярной звзды къ другой! Какимъ будетъ кругъ, имющій эту линію діаметромъ?! Не легче-ли найти дно въ бездонной пропасти, чмъ вообразить себ объемъ шара, сченіемъ котораго образуется этотъ кругъ? Будемъ-ли мы посл этого удивляться, что эти самыя звзды, столь неизмримыя по своей величин, кажутся намъ только искрами? Не удивительне-ли то, что, находясь на такой страшной высот, он все-таки могутъ сохранять для насъ извстное очертаніе и не совсмъ теряться изъ виду? Невообразимое число ихъ ускользаетъ отъ нашего зрнія, правда, мы опредляемъ число звздъ, но только тхъ, которыя видимы. А какъ сосчитать т, которыхъ мы не замчаемъ, напр., т, которыя составляютъ млечный путь, этотъ яркій слдъ, наблюдаемый въ ясную ночь на неб по направленію съ свера къ югу, которыя, не будучи въ состояніи, вслдствіе своей чрезвычайной высоты, проникнуть до нашего глаза, такъ чтобы мы видли каждую изъ нихъ въ отдльности, придаютъ только блый цвтъ тому небесному пути, по которому он идутъ?

Земля, значитъ, на которой я стою, есть какъ-бы песчинка, которая ни на чемъ не держится, а виситъ среди воздушныхъ пространствъ. Почти безконечное число огненныхъ шаровъ невыразимой и пугающей воображеніе величины кружится вокругъ этой песчинки на такой высот, которая превосходитъ наши понятія, проходя ежедневно въ теченіе боле шести тысячъ лтъ неизмримо-огромныя небесныя пространства. Мало этого? Вотъ еще не мене чудесныя вещи. Самая земля съ непостижимою быстротою носится вокругъ солнца, центра вселенной, и представьте себ, вс эти шары, вс эти ужасающія тла, находясь въ движеніи, не мшаютъ другъ-другу, не сталкиваются, не сбиваютъ другъ-друга съ пути, что стало-бы съ землей, еслибы хоть самое меньшее изъ нихъ сбилось съ пути и встртилось съ ней? Напротивъ, они вс на своемъ мст, вс пребываютъ въ томъ порядк, который предписанъ имъ, и слдуютъ намченному имъ пути, и притомъ столь покойно, что никто изъ насъ не иметъ достаточно тонкаго слуха, чтобы слышать ихъ ходъ, а простой народъ не знаетъ даже, существуютъ-ли въ мір такія огромныя тла.

Какъ чудесно все устроено ‘случаемъ!’ Даже разумъ не могъ-бы лучше устроить… Одно только обстоятельство ставитъ меня, Люцилій, въ затрудненіе. Вс эти огромныя тла столь точны и постоянны въ своемъ ход, въ своемъ обращеніи, вообще во всхъ отношеніяхъ, что маленькое животное, запрятавшееся въ одинъ уголокъ того неизмримаго пространства, которое называютъ міромъ, наблюдая эти тла, нашло безошибочный способъ предсказывать, въ какомъ пункт своего теченія будутъ находиться вс эти свтила въ такой-то день черезъ дв, четыре, двадцать тысячъ лтъ. Это ставитъ меня въ тупикъ… Если и эти столь неизмнныя правила объяснять ‘случаемъ’, то что-же такое порядокъ? что такое правило?

Я даже и такой задамъ вамъ вопросъ: что-же такое случай? тло это или духъ? существо-ли это, отличное отъ другихъ существъ, имющее свое особое существованіе и особое мстопребываніе, или это скоре образъ, особый видъ существа? Когда шаръ встрчается съ камнемъ, то говорятъ, что это случай, но такой-ли тутъ разумется случай, какъ случайное столкновеніе этихъ двухъ тлъ? Если вслдствіе этого случая или столкновенія шаръ пойдетъ не прямо, а въ сторону, если его движеніе будетъ не самостоятельнымъ, а отраженнымъ, если онъ не будетъ катиться, вращаясь около оси, а будетъ вилять въ стороны и прыгать, то. видя эти послдствія случая, могу-ли я заключать, что и вообще движеніе шара зависитъ отъ этого-же самаго случая? Не предположу-ли охотне, что онъ движется или самъ по себ или вслдствіе толчка бросившей его руки? Точно также, видя, что колеса въ часахъ даютъ другъ-другу круговое движеніе такой или иной скорости, я не съ меньшимъ любопытствомъ стану изслдовать, какая причина этихъ движеній, сами-ли собою они движутся или вслдствіе движущей силы гири, тянущей ихъ за собою. Но ни колеса, ни шаръ не могли сами себ дать движеніе, иначе говоря, они движутся не въ силу своей природы, потому что они могутъ терять движеніе, не измняя своей природы, очевидно, значитъ, что они получили движеніе извн, отъ силы, посторонней для нихъ. А небесныя тла разв измнили-бы свою природу, разв не стали-бы тлами, еслибы вдругъ прекратили движеніе? Не думаю этого. Значитъ, они движутся не сами по себ, не по своей природ. Но они все-таки движутся… Поищите-ка, Люцилій, нтъ-ли вн ихъ такого начала, которое заставляетъ ихъ двигаться. Кого-бы вы ни нашли, а я называю это начало Богомъ.

Еслибы мы предположили, что эти огромныя тла не имютъ движенія, то, конечно, никто не сталъ-бы ужъ предлагать вопроса, кто ихъ приводитъ въ движеніе, во всегда можно было-бы спросить, кто создалъ эти тла, подобно тому, какъ можно освдомиться, кто сдлалъ упомянутыя колеса или шаръ. А еслибы кто предположилъ, что каждое изъ этихъ огромныхъ тлъ есть случайное собраніе атомовъ, которые связаны и сцплены вмст благодаря фигур и устройству своихъ частей, то я взялъ-бы одинъ изъ этихъ атомовъ и спросилъ бы: кто создалъ этотъ атомъ? Матерія онъ или разумъ? Имлъ-ли онъ какую-нибудь идею о самомъ себ, прежде чмъ создать самого себя? Въ такомъ случа онъ существовалъ за нсколько времени прежде, чмъ существовать: онъ и былъ-бы и не былъ-бы въ одно и то-же время. А если онъ творецъ бытія, если отъ него зависитъ и самый способъ его существованія, то почему онъ создалъ себя тломъ, а не духомъ? Можетъ быть, этотъ атомъ вовсе не иметъ начала? не вченъ-ли онъ? не безконеченъ-ли? не длаете-ли вы изъ этого атома Бога?

——

Клещъ иметъ глаза, онъ сворачиваетъ въ сторону отъ предметовъ, которые могли-бы повредить ему, если положить его на эбеновое дерево, чтобы лучше разсмотрть, и въ то время, какъ онъ ползетъ въ какую-нибудь сторону, подставить ему маленькую соломинку, то онъ перемняетъ путь. Неужели дйствіе его кристаллика, ретины, оптическаго нерва — все это игра случая?

Въ капл воды, испорченной впущеннымъ туда перцемъ, мы видимъ безчисленное множество маленькихъ животныхъ, фигуру которыхъ можно различать съ помощью микроскопа, они движутся съ невроятной быстротой, какъ т чудовища, которыя плаваютъ среди обширнаго моря, каждое изъ нихъ въ тысячу разъ меньше клеща и все-таки представляетъ собою тло, которое живетъ, питается, ростетъ и должно имть мускулы, сосуды, равнозначущіе венамъ, нервамъ, артеріямъ, и мозгъ для распредленія ‘животныхъ духовъ’ {Декартовская теорія.}.

Пятно плсени величиною съ песчинку въ микроскоп является кучею очень явственныхъ растеній, изъ которыхъ одни имютъ цвты, другія плоды, третьи только полуоткрытые бутоны, а иныя уже поблекли. Какъ изумительно мелки должны быть корни и фильтры, которые выдляютъ пищу этихъ маленькихъ растеній! Если-же принять въ разсчетъ, что эти растенія, подобно дубамъ и соснамъ, имютъ зерна, что упомянутыя маленькія животныя размножаются путемъ смны поколній, подобно слонамъ и китамъ, то наше удивленіе пойдетъ еще дальше. Кто-же сумлъ создать столь нжныя и тонкія произведенія, ускользающія отъ человческаго зрнія и приближающіяся къ безконечному, подобно небесамъ, но только въ обратномъ направленіи? Не Тотъ-ли, Кто создалъ небеса и свтила, эти огромныя массы, ужасающія своей величиной, высотой, быстротой и обширностью своего пути, и Кто безъ малйшаго труда приводитъ ихъ въ движеніе?

——

Несомннно, что солнце, звзды, небеса со всми своими вліяніями служатъ на пользу человка, подобно воздуху, которымъ онъ дышетъ, и земл, по которой ходитъ и которая его поддерживаетъ. Этотъ несомннный фактъ подтверждается и тмъ соображеніемъ, что небеса и все, что они содержатъ, не могутъ итти въ сравненіе по благородству и достоинству, даже съ ничтожнйшимъ изъ людей, живущихъ на земл, потому что соотношеніе между небесами и человкомъ является соотношеніемъ между матеріею, которая неспособна къ чувствованію и есть только пространство съ тремя протяженіями, и между тмъ, что есть духъ, разумъ или мыслящая способность, если кто скажетъ, что человкъ могъ-бы обойтись и меньшимъ и все-таки сохранить себя, тому я отвчу, что Богъ сдлалъ въ этомъ случа самое меньшее изъ того, что могъ сдлать, чтобы проявить свое могущество, свою благость и величіе, потому-что Онъ могъ-бы сдлать безконечно боле всего того, что только мы видимъ сотвореннымъ Имъ.

Цлый міръ, если онъ созданъ для человка, ничтоженъ сравнительно съ тмъ, что Богъ готовъ былъ-бы создать для него, доказать это можно на основаніи религіи. Такимъ образомъ, если человкъ уступаетъ сил истины въ вопрос о своихъ преимуществахъ, то тутъ нтъ ни тщеславія, ни самомннія, наоборотъ, было-бы глупостью и ослпленіемъ не убждаться рядомъ доказательствъ, которыми пользуется религія, чтобы ознакомить человка съ его привиллегіями, рессурсами и надеждами, чтобы научить его, что онъ есть и чмъ можетъ сдлаться…— ‘Но и луна обитаема, по крайней мр, въ этомъ нтъ ничего невозможнаго’. Да съ какой стати, Люцилій, вы заводите рчь о лун? Если есть Богъ, то что-же для Него невозможно?! Вы, можетъ быть, хотите спросить, къ намъ-ли однимъ во всей вселенной Богъ такъ хорошо отнесся? нтъ-ли на лун другихъ людей или другихъ тварей, которымъ Богъ такъ-же благопріятствовалъ-бы, какъ и намъ? Какое пустое любопытство! какой праздный вопросъ! Земля, Люцилій, дйствительно обитаема: мы живемъ на ней и отлично знаемъ, что живемъ, у насъ есть свои доказательства, свои очевидные факты, свое убжденіе относительно существованія Бога и всхъ другихъ вопросовъ, касающихся религіи и насъ самихъ, а кто населяетъ небесныя тла, т,— кто-бы они тамъ ни были,— пусть безпокоятся сами о себ: у нихъ свои заботы, а у насъ свои. Вы, Люцилій, изучили луну, узнали ея пятна, пропасти, неровности, ея высоту, пространство, теченіе, ущербы, вы ушли дальше всхъ астрономовъ, придумывайте новые инструменты, наблюдайте еще точне!.. Вы видите, что она обитаема? Какими-же животными? похожи-ли эти животныя на людей? Такъ вотъ какіе люди! Дайте посмотрть… Если мы оба убдимся, что на лун живутъ люди, тогда займемся вопросомъ, христіане-ли они, надлилъ-ли ихъ Богъ тми милостями, какими насъ надлилъ…

——

Все велико и удивительно въ природ, все носитъ на себ отпечатокъ искусной руки Творца, если что и является въ ней иной разъ неправильнымъ и несовершеннымъ, все-таки предполагаетъ въ себ правило и совершенство. Создай, тщеславный и самонадянный человкъ, хоть земляного червя, котораго ты топчешь ногами и презираешь! Ты боишься жабы, — создай, если можно, жабу! Какой превосходный нуженъ мастеръ, чтобы создать даже т произведенія, которыхъ люди боятся, не говоря о тхъ, которымъ они удивляются! Я ужъ не требую того, чтобы ты пошелъ въ свою мастерскую и создалъ умнаго, добродтельнаго человка или красивую женщину: это слишкомъ трудная задача, превышающая твои силы, попытайся создать хоть горбатаго, безумнаго человка, урода, я и то буду доволенъ.

Короли, монархи, властелины, священныя особы! (вс-ли ваши имена я назвалъ?) великіе люди земли, величайшіе, могущественнйшіе (скоро, пожалуй, станете и ‘всемогущественнйшими’) государи! Намъ, прочимъ людямъ, нужно немного дождя для нашихъ посвовъ — самую малость дождя и немного росы, дайте намъ росу, пошлите на землю хоть каплю дождя!

Порядокъ, вншняя обстановка и дйствія природы — общедоступны, а причины и начала — нтъ, спросите у женщины, какъ это происходитъ, что стоитъ только открыться прекраснымъ глазкамъ и они видятъ, и спросите тоже у человка ученаго.

——

Многіе милліоны, сотни милліоновъ лтъ, однимъ словомъ какіе угодно періоды времени сравнительно съ вчнымъ бытіемъ Бога являются всего однимъ моментомъ, вс пространства цлаго міра не что иное, какъ точки, легкіе атомы {Нужно принять въ разсчетъ Декартовское отожествленіе матеріи съ пространствомъ, имющимъ три протяженія.} по сравненію съ его неизмримостью. А если такъ (какая, въ самомъ дл, можетъ быть соразмрность между конечнымъ и безконечнымъ?), то спрашивается: что же такое вся продолжительность человческой жизни? что такое та пылинка, которую называютъ землею? что такое та небольшая частичка этой земли, которою владетъ и которую населяетъ человкъ?

‘Злые благоденствуютъ при жизни’ (нкоторые только), ‘добродтель на земл подавлена, а порокъ остается безнаказаннымъ’ (иногда только), ‘это несправедливость!’ Вовсе нтъ. Чтобы вывести такое заключеніе, нужно было-бы доказать, что злые безусловно счастливы, что добродтели нтъ, что преступленіе постоянно безнаказанно, или нужно было-бы, по крайней мр, убдиться, что добрые всю жизнь терпятъ, а злые благоденствуютъ, что то самое, что мы зовемъ благоденствіемъ и счастіемъ, не есть ложная вншность, простая тнь, готовая исчезнуть, что эта земля, этотъ атомъ, на которомъ добродтель и порокъ повидимому такъ рдко встрчаютъ должное воздаяніе, есть единственное мсто, гд должны появляться на сцен наказанія и награды.

Какъ изъ того, что я способенъ думать, я заключаю, что я — духъ, точно также изъ того, что всякую вещь я могу длать и не длать, смотря по тому, что мн угодно, я вполн ясно заключаю, что я свободенъ, а свобода это выборъ, иначе говоря, добро вольная ршимость на добро или на зло, такимъ образомъ — это хорошіе поступки или дурные, т. е. то самое, что мы называемъ добродтелью или преступленіемъ. Правда, что, еслибы преступленіе безусловно оставалось безнаказаннымъ, то это было-бы несправедливостью, но оно не остается безусловно безнаказаннымъ. Предположимъ, впрочемъ, вмст съ атеистами, что такая несправедливость существуетъ. Всякая несправедливость есть отрицаніе или лишеніе справедливости, такимъ образомъ всякая несправедливость предполагаетъ собою справедливость, а всякая справедливость есть повиновеніе верховному разуму. Но спрашивается, когда разумъ не требовалъ, чтобы преступленіе было наказано? разв только тогда, когда, какъ говорится, треугольникъ имлъ меньше трехъ угловъ? Дале, всякое повиновеніе разуму есть истина, а такъ-какъ это повиновеніе постоянно было, то, значитъ, эта истина принадлежитъ къ тому, что мы называемъ вчными истинами, притомъ-же, если разъ существуетъ эта истина, то она есть объектъ пониманія, а иначе она не существовала-бы и не могла-бы существовать. Итакъ это пониманіе вчно, иначе говоря, это — Богъ.

Въ самыхъ скрытыхъ преступленіяхъ, гд преступники употребляютъ больше всего предосторожностей, чтобы скрыть все съ глазъ людей, улики оказываются столь простыми и такъ легко обнаруживаются, что, кажется, одинъ только Богъ могъ-бы такъ легко разоблачитъ все, притомъ-же подобные факты приводятся въ такомъ множеств, что, если кто сталъ-бы приписывать ихъ чистой случайности, тому нужно было-бы уврить насъ и въ томъ, что такая случайность испоконъ вковъ перешла въ обычное явленіе.

——

Если предположить, что вс безъ исключенія живущіе на земл люди будутъ пользоваться изобиліемъ и не терпть ни въ чемъ нужды, то слдствіемъ этого будетъ то, что никто изъ людей не будетъ пользоваться изобиліемъ, а всякій будетъ терпть во всемъ нужду. Есть два сорта богатствъ, къ которымъ сводятся другіе виды, именно деньги и земли. Если вс станутъ богаты, кто станетъ обрабатывать земли и копать рудники? Кто далеко живетъ, тотъ не станетъ копать рудниковъ, точно такъ же, кто живетъ на невоздланныхъ и богатыхъ минераллами земляхъ, тотъ не будетъ въ состояніи получать плодовъ: придется прибгнуть къ торговл. Но если люди изобилуютъ благами, если никому нтъ необходимости жить своимъ трудомъ, кто станетъ перевозить изъ одной страны въ другую куски металла и вообще мновой товаръ? кто станетъ отправлять въ море корабли? кто возьмется вести ихъ? кто примется за караванную торговлю? Тогда будетъ недостатокъ даже въ необходимомъ и полезномъ. Если нтъ нуждъ, то нтъ искусствъ, нтъ наукъ, нтъ изобртеній, нтъ механики. Притомъ-же это равенство владній и богатствъ ведетъ за собою другое равенство въ положеніи людей, изгоняетъ всякое подчиненіе, заставляетъ людей служить самимъ себ, не помогая другъ-другу, длаетъ законы пустыми и безполезными, влечетъ за собою всеобщую анархію, вызываетъ насиліе, обиды, убійства, безнаказанность.

Если-же, напротивъ, предположить, что вс люди станутъ бдны, то напрасно, значитъ, и солнце будетъ подниматься надъ ихъ горизонтомъ, напрасно будетъ грть землю, длая ее плодородной, напрасно небо будетъ спускать на нее свои осадки, напрасно рки будутъ орошать ее и разносить во вс страны плодородіе и изобиліе, напрасно море давать будетъ людямъ возможность изслдовать свои глубины, напрасно скалы и горы будутъ открывать свое лоно, давая возможность извлекать изъ нихъ вс заключающіяся въ нихъ сокровища. Но если вы согласитесь съ тмъ, что одни изъ людей, разсянныхъ въ мір, богаты, другіе бдны и разумны, то увидите, что нужда взаимно сближаетъ людей, связываетъ, примиряетъ ихъ: одни служатъ, повинуются, изобртаютъ, работаютъ, обрабатываютъ, совершенствуютъ, другіе пользуются, кормятъ, помогаютъ, покровительствуютъ, управляютъ, всюду, значитъ, установленъ порядокъ, всюду открывается Богъ.

——

На одной сторон власть, удовольствія, праздность, а на другой-зависимость, заботы, нищета. Не Богъ, а склонность людей ко злу размстила такъ эти вещи.

Извстнаго рода неравномрность въ положеніяхъ, поддерживающая порядокъ и подчиненіе, есть дло рукъ Божіихъ, иначе говоря, предполагаетъ собою божескій законъ, но слишкомъ большая неравномрность, такая, какая замчается между людьми, есть ихъ собственное дло, иначе говоря, это законъ наиболе сильныхъ.

Крайности порочны и происходятъ отъ человка, а соразмрность справедлива и идетъ отъ Бога.

——

Если читатели не одобряютъ эти ‘Характеры’, я удивляюсь, если они одобряютъ, я тоже удивляюсь.

Конецъ.

ЖАНЪ ДЕ-ЛАБРЮЙЕРЪ. О матеріальныхъ благахъ.

КНИГА ВТОРАЯ.Будущее искусства и поэзіи.