О начале и постепенном приращении языка, и изобретении письма, Блэр Хью, Год: 1799 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 33 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

<Хью Блэр>

О НАЧАЛ И ПОСТЕПЕННОМЪ ПРИРАЩЕНІИ ЯЗЫКА, И ИЗОБРТЕНІИ ПИСЬМА.

Переводъ съ французскаго.
<кн. Григория Гагарина и Петра Лихачева. >

МОСКВА.
Въ Губернской Типографіи, у А. Ршетникова.
1799.

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
Дйствительному Статскому Совтнику
ИМПЕРАТОРСКАГО
Московскаго Университета
ДИРЕКТОРУ
и
КАВАЛЕРУ,

ИВАНУ ПЕТРОВИЧУ
ТУРГЕНЕВУ,
МИЛОСТИВОМУ ГОСУДАРЮ.

МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ!

Чувствуя цну Вашихъ о себ попеченій, мы осмливаемся, въ знак, искреннйшей благодарности, посвятитъ имени Вашему первый плодъ трудовъ своихъ. Это небольшое, но прекрасное Разсужденіе о начал языка и письма, есть произведеніе извстнаго въ ученомъ свт Англичанина Блера, наиболе отличившагося въ круг Изящныхъ наукъ. Упражняясь въ отечественномъ язык, любя его и стараясь пользоваться всмъ, что можетъ сдлать упражненія наши успшне, мы читали съ отмннымъ удовольствіемъ сіе сочиненіе Г. Блера, и для Любителей отечественной словесности перевели его въ Рускомъ класс и подъ руководствомъ своего учителя. На нашемъ язык нтъ еще, кажется, ничего подобнаго. Щастливы будемъ, естли мы, дти, умножимъ хотя однимъ зерномъ познанія любезныхъ своихъ Соотечественниковъ, и естли слабый трудъ нашъ удостоится благосклоннаго Вашего вниманія.

МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ!
ВАШЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА
преданнншіе слуги,
Восп. Унив. Благ. Пансіона
Кн. Григорій Гагарин,
и
Петр Лихачевъ.

О НАЧАЛ И ПОСТЕПЕННОМЪ ПРИРАЩЕНІИ ЯЗЫКА, И ИЗОБРТЕНІ**И ПИСЬМА. (*).**

(*) Много есть сочиненій о семъ предмет, знатнйшія изъ нихъ слдующія: La dissertation d’Adam Smith sur La formations des langues Trait fur l’origine et les progrs du langage. Essai philofophique sur le langage et sur la Grammaire universelle. Essai fur l’origine des connoissances, humaines, par l’abb de Condillac. Principes de grammaire, par du Mariais. Grammaire gnrale et raisonne.— Trait de la formation canique des langages, par le prsident des Beoflas. Discours fur l’ingalit des hommes, par Rousseau.— Grammaire gnrale, par Beauze. Principes de la traduction, par Batteux. Les vrais principes de la langue Franaife, par l’abb Girard.

. I.

Изслдованіе о начал и постепенномъ приращеніи языка и письма заслуживаетъ особливое наше вниманіе. Въ области Изящныхъ наукъ немного найдется предметовъ толъ важныхъ и занимательныхъ. ‘Безъ сугубаго условія, по сил коего понятія привязаны стаи къ звукамъ, а звуки къ письменамъ говоритъ философъ Дидеротъ все осталось бы погребено въ человк, и въ немъ бы погасло {Sans la double convention, qui attache les ides aux voix et les voix des caractres lit le Philofophe Diderot tout refteroit au dedans de l’homme et s’y eteindroit.}.’ — Такъ: языкъ есть эхо нашихъ идей, изображеніе души нашей, есть орудіе всхъ нашихъ познаній, и то главное основаніе, на коемъ утверждается все могущество и сила Краснорчія.— А искусство письма! Оно есть волшебный талисманъ, одушевляющій бумагу, распространяющій наши мысли отъ одного края земли до другаго, и повторяющій голосъ нашъ самымъ позднымъ потомкамъ. Ктожъ скажетъ, чтобы розысканіе: Какъ образовался и происходилъ язмкъ, и какъ изобртены письмена, розысканіе, которому многіе великіе философы посвятили въ особенности свои размышленія, не было весьма полезно и занимательно для всякаго, кто хочетъ упражняться не въ Литтератур только, но вообще въ наукахъ.

. II.

Языкъ, въ обширномъ смысл сего слова, значитъ изображеніе нашихъ идей посредствомъ извстныхъ образованныхъ звуковъ, sons articuls {Sons Articuls переведены здсь образованными звуками. Въ самомъ дл, что есть артикуляція? Не иное что, какъ тотъ видъ, та форма, естьли позволено такъ сказать, которую простой звукъ, выходящій изъ груди и легкаго, получаетъ отъ разныхъ положеній рта и движенія его частей, какъ то, губъ, зубовъ, языка, поднебья, и проч. Примч. Переводчика.}. Подъ сими звуками разумются измненія, напвы, тоны голосу или звуковъ, выходящихъ изъ груди и образуемыхъ помощію рта и всхъ частей его, то есть, губъ, зубовъ, языка, неба, и проч. Изъ примчаній нашихъ видно будетъ, какъ далеко простирается натуральная связь или сходство, какое могутъ имть произносимые звуки съ нашими идеями. Но какъ натуральная, физическая сія связь какой бы впрочемъ ни держаться системы можетъ только весьма побочнымъ образомъ дйствовать на составленіе языка: то вообще можно почитать отношеніе между словами и идеями произвольнымъ и совершенно условнымъ. Доказательство сему очевидное въ томъ, что разные народы имютъ разные языки, то есть, звуки, различно образуемые, articuls, коими условились они сообщать другъ другу свои мысли.

Сей способъ взаимнаго сообщенія доведенъ теперь до высочайшей степени совершенства. Помощію языка можно безъ труда изображать самыя тонкія движенія души и разума. Вс окружающіе насъ предметы имютъ свои наименованія, вс отношенія и различія сихъ предметовъ означены весьма подробно. Мы выражаемъ невидимыя чувства, отвлеченныя понятія и вс идеи, какія только можно было пріобрсть помощію науки или воображенія. Языкъ сдлался наконецъ орудіемъ утонченнйшей роскоши. Ясности для насъ мало: мы требуемъ изящества и украшеній, не довольно для насъ того, чтобы просто узнать мысли другихъ: надобно, чтобъ он представлены намъ были въ самомъ привлекательномъ для нашего воображенія вид, — и удовольствовать насъ очень не трудно. Въ такомъ состояніи находится теперь у насъ языкъ, и за нсколько тысячъ лтъ прежде еще многіе народы пользовались симъ же преимуществомъ. Подружившись посредствомъ привычки съ симъ феноменомъ, мы смотримъ на него безъ удивленія, равно какъ на твердъ небесную и на прочіе великіе предметы натуры, съ коими зрніе наше познакомилось.

По естьли обратить взор на первые опыты, на первыя усилія людей въ составленіи языка, естьли размыслить, какъ бдны были начальныя ихъ въ семъ открытія, какъ медлнны успхи, а сверьхъ того, коль великія и многочисленныя должно имъ было непремнно встртить препятствія: то совершенство, котораго достигнулъ языкъ, конечно приведетъ насъ въ изумленіе. Мы удивляемся нкоторымъ изобртеніямъ искусства, гордимся нкоторыми новйшими открытіями, поспшествующими распространенію наукъ и выгодностей жизни, и почитаемъ ихъ за крайнюю степень утонченности человческаго разума, nec plus ultra: но изобртеніе языка есть 6езъ сомннія удивительнйшее, и по видимому мы обязаны имъ вкамъ, покрытымъ глубочайшею тьмою невжества, предполагая, что его можно почесть изобртеніемъ человческимъ.

. III.

Разсмотримъ, въ какомъ состояніи находился родъ человческій въ то время, когда вроятно положено первое основаніе языку. Люди были разсяны и вели жизнь кочевую. Естьли существовали общества, то они ограничивались тснымъ только кругомъ смействъ и то у народовъ ловчихъ и пастырей, то есть, у народовъ, промышлявшихъ охотою и скотоводствомъ, поелику необходимостію принуждаемы они были безпрестанно разлучаться другъ съ другомъ: то слдуетъ непремнно заключить, что смейственное общество было весьма несовершенно. Какъ же могли они согласиться ввести общіе звуки или слова для взаимнаго сообщенія своихъ мыслей? Положимъ, что небольшое число сыхъ дикихъ, соединенныхъ нуждою или случаемъ условились принять нкоторые звуки зЛи знаки, но спрашивается, какая власть могла ввести сіи знаки къ другимъ смействамъ или поколніямъ, одержатъ тамъ верьхъ, и достигнуть наконецъ до того, чтобы составитъ языкъ?— Кажется, что для утвержденія и распространенія языка надобно было сперьва, чтобы люди соединились въ великомъ множеств, и чтобы они достигли уже извстной степени гражданственнаго совершенства. Но съ другой стороны кажется также, что языкъ необходимъ нуженъ былъ къ ^составленію общества _ ибо какъ бы множество людей могло утвердиться въ одномъ мст и содйствовать общей польз, естьлибъ они не были въ состояніи изъяснить другъ другу своихъ нуждъ и своихъ намреній? Слдовательно равно трудно, кажется, изъяснить, какъ общество могло составиться прежде языка, или какъ прежде составленія общества, слова могли произвесть языкъ. Естьлижъ разсмотрть еще удивительное сходство всхъ почти языковъ, то затрудненія представятся въ толь великомъ множеств, что не безъ причины можно приписать образованіе языка Божеокому наставленію или вдохновенію.

Положивъ однако, что нкоторая, выше нежели человческая сила имла вліяніе на составленіе языка, не льзя еще думать, чтобы она вдругъ сообщила людямъ полную и совершенную его систему. Гораздо вроятне, что Богъ сперва научилъ нашихъ Праотцевъ языку столько, сколько нужно имъ было въ тогдашнемъ ихъ положеніи, и что впрочемъ, касательно сего предмета, равно какъ и всхъ другихъ, предоставилъ онъ имъ самимъ, трудъ распространять его и приводить въ совершенство, по мр какъ требовали того ихъ нужды. И такъ первой языкъ долженствовалъ быть весьма ограниченъ, и мы полную имемъ свободу наслдовать, какъ и въ какой постепенности искусство говоритъ достигало ныншняго своего совершенства. Въ предлагаемомъ мною о семъ предмет разсужденіи найдется много такого, что само по себ любопытно и весьма полезно, особливо для того, кто хочетъ упражняться въ Краснорчіи.

. IV.

Предположивъ такое время, когда не были изобртены слова, или когда они были еще неизвстны, тотчасъ увидимъ, что человк не могъ тогда сообщать иначе своихъ мыслей другому, какъ посредствомъ исторгаемыхъ страстію восклицаній или криковъ, сопровождаемыхъ движеніями, сходствовавшими съ внутреннимъ его расположеніемъ: ибо сіи только знаки для взаимнаго сообщенія получили люди отъ натуры, и. ихъ только вс они могутъ разумть. Естьли одинъ хотлъ воспрепятствовать другому итти въ какое либо мсто, гд онъ самъ прежде испыталъ опасность или страх, то онъ не могъ дать ему разумть того иначе, какъ посредствомъ криковъ и тлодвиженій, означающихъ ужасъ: такъ точно, какъ поступили бы и теперь два человка, кои бы встртились на необитаемомъ остров, и не говоря однимъ языкомъ, захотли бы другъ съ другомъ изъясниться. Восклицанія, извстныя у Грамматковъ под именемъ междометій, суть натуральныя выраженія живо тронутой страсти, и они безъ сомннія послужили первымъ основаніемъ или началомъ языку.

. V.

Когда нужда потребовала обширнйшаго сообщенія, и когда люди вздумали отличать предметы особыми именами: то спрашивается, какое бы употребили они средство для изобртенія слов и наименованій? Очень вроятно, что сходственнымъ звукомъ словъ старались они выражать натуру предметовъ, кои хотлось имъ означитъ, почти также, какъ живописецъ употребляетъ зеленую краску, чтобы представить листья или зелень. Когда нужно было дать названіе шероховатому или жесткому предмету, то надлежало употребить сходной звукъ, то есть такой, которой бы заключалъ въ себ нчто шероховатое, жесткое, грубое. Такимъ только способомъ можно было произвести понятіе о семъ предмет въ воображеніи того, кому нужно было сообщить свои мысли.

Предполагать, что изобртеніе слов и наименованія вещей въ начал своемъ были произвольныя, безъ выбору, и не основывались ни на какихъ побужденіяхъ, значило бы предполагать дйствіе безъ дйствующаго. Всегда должно было имть какую нибудь причину, чтобы выбрать преимущественно это слово, это названіе, а не другое, и можно не безъ основанія положить, что люди при первыхъ усиліяхъ въ составленіи языка не могли имть натуральнйшаго и надежнйшаго вождя, какъ желаніе изображать или живописать звуками предметы, кои хотли они означить, изображать съ большею или меньшею удачею, смотря потому, сколько можно было то сдлать помощію подражательнаго голоса.

Когда надлежало означить предметы относительные къ звуку, шуму, или движенію, то не трудно было найти слова для изображенія ихъ посредствомъ подражанія. Стоило только дать голосу тон или напв, сообразный тому звуку, шуму, или треску, какой вншній предмет по натур своей обыкновенно производил, и такимъ образомъ составить его названіе. Потому-то во всхъ языкахъ находимъ мы великое множество словъ, коихъ строеніе основано на семъ начал (principe): на примр, имя птицы, называемой кукушкою въ сходственность ея крику, шипніе змй, свистъ втров, трескъ оружій, и проч. {Россійской язык преимущественно изобилуетъ такого рода подражательмыми словами. Будучи употреблены кстати, искусно, они производятъ весьма сильное дйствіе, особливо въ піитическихъ описаніяхъ и картинахъ, которыми лучшіе наши Стихотворцы очень не бдны. Что можетъ быть выразительне и живописне сихъ стиховъ Г. Державина, въ которыхъ онъ описываетъ мечты сдинами и почтеніемъ внчаннаго Героя, склонившагося главою

На утлый пень, который свисъ

Съ утеса горъ на яры воды,

и уснувшаго подъ шумомъ пустыннаго водопада? Онъ спитъ, и въ сонномъ мечтаніи

Внимаетъ завыванье псовъ,

Ревъ втровъ, скрыпъ деревъ дебелыхъ,

Стенанье филиновъ и совъ,

И вщихъ гласъ везд животныхъ.

И тихій шорохъ вкругъ безплотныхъ.

И немного ниже:

Грохочетъ эхо по лсамъ,

Какъ громъ, гремящій по горамъ.

Не есть ли это картина для слуха? Не очаровываетъ ли она воображенія, и не погружаетъ ли насъ невольнымъ образомъ въ забытіе? Не кажется ли намъ, что мы перенесены въ дикую, отдаленную пустыню, гд завываютъ псы, ревутъ втры, скрыпятъ дебелыя древа, поражаемыя ихъ усиліемъ, гд стонутъ совы и филины, и гд эхо, раздробляемое отраженіемъ отъ безчисленныхъ предметовъ, катается отъ края въ край, и грохочетъ подобно грому, гремящему по горамъ?…

Языкъ нашъ преизбыточествуетъ драгоцннйшими сокровищами: для чего не многіе умютъ ими пользоваться! Примч. Переводчика.}.

Въ именованіи тхъ предметовъ, кои, не относясь ни къ звуку, ни къ движенію, дйсгивують только на одно зрніе, рдко можно найти сіе сходство, а еще рже въ словахъ, означающихъ нравственныя, отвлеченныя идеи. Однако многіе ученые утверждаютъ, что хотя оно не столько въ нихъ ощутительно, но все есть, и что, восходя къ корню словъ, можно будетъ во всхъ языкахъ найти нкоторую сообразность между названіями и вещами, посредствомъ ихъ означаемыми. Что касается до идей нравственныхъ и духовныхъ, то они примчаютъ, что вс слова, кои служатъ къ изображенію ихъ, вообще происходятъ отъ названіи предметовъ чувственныхъ, въ коихъ примчается нкоторое сходство или сродство съ первыми, относительно жъ къ предметамъ, подверженнымъ одному зрнію, они увряютъ, что ихъ именованія, во многихъ языкахъ, составлены изъ звуковъ, выражающихъ отличительныя ихъ свойства такъ на примр: жидкость, твердость, выпуклость, мягкость, жесткость, изображаются, по мннію ихъ, звукомъ нкоторыхъ буквъ или слоговъ, имющихъ сообразность съ сими чувственными предметами, изображаются, говорю, столько, сколько органъ голоса посредствомъ подражанія можетъ представить вншнія или отличительныя ихъ свойства. Защитники такого мннія утверждаютъ, что сей натуральной механизмъ послужилъ первымъ основаніемъ всмъ языкамъ, и что отсюда проистекла большая чаешь словъ, въ нихъ находящихся {Vid. Plat. in Cratylo. Nomina verbaque non pofita fortuits, fed quadam vi et natur facta efie, P. Nigidius in grammaticis, commentaries docet, rem fane in Philofophi diflertationibus celerbem. In earn rem multa argumenta dicit, cur videri poftint verba efle naturalia, magis quam arbitraria, vos, inquit, cum dicimus, motu quodam oris conveniente cura ipfius verbi demonftratione utimur, et labias fenfim primores emovemus, ac fpiritum atque animam porro verfum, et ad eos, quibus confermocinamur, intendimus. Ant contra cum dicimus nos, neque profufo intentoque flatu vocis, neque projectis labiis pronunciamus, fed et fpiritum et labias quafi intra nofmetipfos corcemus. Hoc fit idem et in eo quod dicimus: tu, et ego, et mihi, et tibi. Nam ficuti cura adnuimus, et abnuimus, motus quidem le, vel capitis vel oculorum, natura rei quam figniticat, non abhorret, it in his vocibus quafi geftus quidam oris et fpiritus naturalis ей. Eadem ratio ей in Graecis quoque vocibus, quam efle in noftris animadvertimus.

А, Gellius, Noct, Attic, lib. X. cap. 4.}.

Допустивъ справедливость сей системы, слдовало бы заключишь, что первое строеніе или составленіе Языков было непроизвольное. Древніе философы долго спорили, желая ршить: Utrum nomina reruin fint natura aut impsitione? Слова были ли просто только знаки условные, необязанные происхожденіе м своимъ ничему больше, какъ произволу изобртателей? или въ самой натур было какое нибудь основаніе, утверждаясь на коемъ, можно изъяснить, почему введены въ язык преимущественно сіи, а не другія слова для означенія извстныхъ предметовъ? Философы Платонической секты держались больше послдняго изъ сихъ двухъ мнній.

Какъ бы то ни было, но мнніе, что между словами и предметами есть натуральная связь, сходство, мнніе, говорю, такое разв можетъ быть истинно въ отношеніи только къ начальному образованію языка. Хотя и теперь еще примтны нкоторые слды сего сходства во всхъ языкахъ, но тщетно было бы стараться истолковать посредствомъ его строеніе языковъ новйшихъ. По мр того, какъ число словъ увеличавается въ какомъ нибудь нарчіи, вводятъ въ него множество производныхъ и произвольносложныхъ, кои, безпрестанно боле и боле отдаляясь отъ начальнаго своего корня нечувствительно наконецъ теряютъ и малйшую сходственность или сродство звуковъ съ вещами, посредствомъ ихъ изображаемыми. Въ такомъ состояніи находятся теперь языки. Вообще можно почитать слова, нами теперь употребляемыя, знаками, а не подражательными образами, знаками идей произвольными или условными, а не такими, кои бы основаны были на натур. Но то кажется неоспоримо, что чмъ боле будемъ мы приближаться къ младенчеству языка, тмъ боле будемъ находить натуральныхъ выраженій. Какъ начальное строеніе его не могло основано быть ни на чемъ иномъ, кром подражанія, то надобно чтобы онъ сперва былъ гораздо ограниченне и бдне количествомъ словъ, но за то гораздо картинне и выразительне звуками, нежели каковъ онъ теперь. Слдственно можно почитала это отличительною чертою первыхъ временъ, или начатковъ языка между дикими народами.

. VI.

Способ произноситъ слова или Звуки, составляетъ второй отличительной признакъ младенчествующаго языка. Я показалъ уже, что междометія или исторгаемыя страсти восклицанія были первымъ его основаніемъ. Для взаимнаго сообщенія мыслей своихъ люди употребляли звуки и тлодвиженія, коимъ научила ихъ сама природа. Когдажъ изобрли они слова и наименованія вещей, то способъ изъясняться знаками, не вдругъ вышелъ изъ употребленія: ибо въ первоначальныя времена языка словъ было такъ мало, что ими не льзя было всего выразить потому люди долго употребляли смшаннымъ образомъ слова, тлодвиженія и восклицанія. И теперь даже, когда кто хочетъ изъясниться на язык, которой не совсмъ ему знакомъ, то онъ употребляетъ сіи средства, чтобы дать себя выразумтъ. Сверьхъ того сообразно съ системою, доказывающею, что строеніе начальнаго языка, сколько возможно, основано было на подобіи или сходств звуковъ съ представляемою вещію, люди натурально должны были произносить слова съ большимъ напряженіемъ или силою, до тхъ поръ, пока онъ продолжалъ быть нкоторымъ родомъ живописи, въ коей звуки служили вмсто тней и красокъ. И такъ можно принять за истинну, что въ первыя времена, слдовавшія за образованіемъ языка, произношеніе боле смшано было съ тлодвиженіями и разнообразными наклоненіями голоса, нежели теперь, въ рчи боле было дйствія, чаще произносили тоны жалобные (larmoyans), или пвучіе (chantans).

Сперва по необходимости употребляли сіи средства, но когда умножившіеся число разнообразныхъ реченій и словъ сдлало ихъ не столько нужными, когда языки стали обильне: іго старинный способъ изъясняться остался у разныхъ народовъ, и изобртенія нужды почитаемы были украшеніями. Народы пылкаго и стремительнаго характера предпочитали образъ выраженія, который боле льстилъ ихъ воображенію. Живость ума заставляешь часто пріобщать дйствіе къ рчи и перемнять напвы голоса. Утверждаясь на семъ основаніи, Доктор Варбуртонъ изъясняеть: почему у Пророковъ Ветхаго Завта такъ часто встрчается рчь въ дйствіи, на примр, когда Іеремія разбиваетъ глиняной сосуд передъ народомъ, когда онъ бросаетъ книгу въ Евфратъ, и т. п. Доктор думаетъ, что сей способ изъясненія могъ быть очень выразителенъ и весьма естественъ въ т времена, когда люди имли обычай во вс свои разговоры вмшивать дйствіе и тлодвиженія {Нтъ сомннія, что естьлибы посредствомъ видимыхъ дйствій можно было выразить вс слава или вс идеи, то языкъ такой въ нкоторыхъ случаяхъ былъ бы предпочтительне словеснаго, и на немъ бы лучше было изъясниться съ многолюднымъ собраніемъ. Вниманіе слушателей или зрителей было бы напряженне и не пропустило бы ничего. Каждое дйствіе, не будучи предварено предыдущимъ, такъ какъ слова предваряютъ другъ друга, производила бы живйшее и продолжительнйшее впечатлніе. Примч. Сочинителя.}. При всякомъ случа, когда поколнія Сверной Америки хотятъ сообщатъ другъ другу какое нибудь дло, касательно общей пользы, изъясняются они посредствомъ нкоторыхъ дйствій или тлодвиженій, Втьви Вампума, данныя или принятыя, выражаютъ столь же ясно ихъ мысли, какъ и слова или рчи.

Что касается до измненій голоса, то они такъ натуральны, что многимъ народамъ показалось легче выражать разныя идеи, произнося одно и то же слово разными образами, нежели выдумывать разныя слова для всхъ идей. Въ примръ могутъ послужить особливо Китайцы. Говорятъ, что въ языкъ ихъ не весьма много словъ, но въ выговор каждаго перемняютъ они удареніе или тонъ голоса пятью или шестью разными образами, и оно иметъ столько же различныхъ значеній. Это должно придавать ихъ произношенію кодансъ, весьма близко подходящій къ пнію, ибо измненія голоса, кои во времена младенчествовавшаго языка, были не что иное, какъ нескладные и грубые крики, долженствовали смягчаться, по мр приближенія его къ совершенству, и нечувствительно образовать родъ музыкальныхъ нотъ, которыя произвели такъ называемую Просодію языковъ.

Вниманія при семъ достойно то, что въ языкахъ Греческомъ, и Римскомъ всегда удерживаемо было музыкальное произношеніе, смшанное съ тлодвиженіями. Сіе замчаніе не обходимо нужно для разумнія въ Классическихъ Авторахъ многихъ мст, имющихъ отношеніе къ публичнымъ рчамъ и театральнымъ представленіямъ Древнихъ. Разныя обстоятельства показываютъ, что просодія Грековъ и Римлянъ была гораздо полне нашей, или что они употребляли въ произношеніи гораздо сильнйшія измненія голоса: мра слоговъ ихъ была опредленне, нежели въ ныншнихъ языкахъ, и длала боле впечатлнія на слухъ. Кром мры или различной силы слоги сіи вс почти означены были острыми тяжелыми и облеченными удареніями, коихъ употребленіе мы совсмъ почти оставили. Но намъ извстно, что они служили къ показанію, гд Ораторъ долженъ былъ возвысить или понизитъ голос. Теперешнее наше произношеніе показалось бы имъ незначительнымъ и несноснымъ единообразіемъ. Декламація ихъ Ораторовъ и Актеровъ походила на такъ называемый въ музык рецитативъ. Можно было положишь, ее на ноты и присовокупишь аккомпанированье инструментовъ. Многіе ученые приводили сему примры: и естьли это было у Римлянъ, что кажется доказано, то не льзя сомнваться, чтобъ не было тогожъ и у Грековъ, коихъ языкъ былъ несравненно музыкальне, и кои гораздо больше обращали вниманія на выговоръ и произношеніе въ своихъ спектакляхъ и публичныхъ рчахъ. Аристотел, въ Поэтик своей, почитаетъ музыку Трагедіи за одну изъ главныхъ и существенныхъ ея частей.

То же должно замтить о жестахъ или тлодвиженіяхъ, ибо извстно, что сильное произношеніе и живыя тлодвиженія неразлучны. Вс древніе Критики почитали дйствіе за необходимое и главное искусство публичнаго Оратора. У Грековъ и Римлянъ дйствіе Ораторовъ и Комедіянтовъ или Актеровъ было несравненно сильне и жарче, нежели у насъ. Славный Росцій теперь вроятно почтенъ бы былъ сумасшедшимъ.

Древніе такую поставляли важность въ тлодвиженіяхъ, что, по свидтельству нкоторыхъ Ученыхъ людей, въ Театрахъ своихъ раздляли они иногда одну и ту же ролю двумъ актерамъ, такъ что, по нашимъ теперешнимъ понятіямъ, это должно было составить странное зрлище. Одинъ изъ двухъ актеровъ произносилъ слова роли приличнымъ образомъ, а другому надобно было длать движенія, какихъ она требовала. Цицеронъ пишетъ, что онъ имлъ съ Росціемъ споръ, состоявшій въ томъ: Комедіянтъ ли или Ораторъ различнйшими образами могъ выразить чувство, Ораторъ помощію фразовъ, а Конедіантъ помощію тлодвиженій? Въ Театр напослдокъ только и были одни тлодвиженія, ибо во время царствованія Августа и Тиверія пантомима сдлалась любимымъ зрлищемъ народа. Она трогала, восхищала душу, и извлекала столько же слезъ, сколько и Трагедія. Римляне такъ наконецъ пристрастились къ пантомим, что надобно было выдавать законы для воспрещенія Сенаторамъ публично обучаться сему искусству.

Хотя въ Ораторскомъ произношеніи и на театр тлодвиженія и звуки были гораздо сильне, нежели въ простомъ разговор: однако публичныя рчи, какого бы он впрочемъ роду ни были, должны необходимо имть нкоторое сходство или: сообразность съ обыкновенною рчью, и публичныя зрлища, теперь мною описанныя, никогда бы не могли понравиться народу, коего произношеніе и жесты вообще такъ холодны и незначительны, какъ наши.

Когда Варвары, сіи грубые, флегматическіе народы, поработили Римскую Имперію, то пренебрегли они ударенія, измненія голоса, тоны и тлодвиженія, сперва введенныя нуждою, и столь долго потомъ сохраненныя въ языкахъ Греческомъ и Римскомъ. По мр какъ Латинской языкъ смшивался съ природнымъ нарчіемъ сихъ грубыхъ народовъ, образъ разговорнаго выраженія и произношенія нечувствительно сталъ измняться во всей Европ. Музыка или кадансъ языка, пышность Ораторской декламаціи и театральное дйствіе обращали на себя только весьма слабое вниманіе. Обыкновенный разговоръ и публичныя рчи сдлались весьма просты, каковы они теперь у насъ, то есть, лишились совершенно очаровательной прелести тлодвиженій и сильныхъ измненій голоса, составлявшихъ отличительную черту древнихъ народовъ.. При возстановленіи наукъ, духъ языковъ такъ измнился, народы приняли столъ различные обычаи, что трудно стало понимать замчанія древнихъ Авторовъ, касательно произношенія и публичныхъ зрлищъ. Простой образъ изъясненія Сверныхъ народовъ довольно выражаетъ страсти, чтобы тронуть того, кто незнакомъ съ большею стремительностію или пылкостію, но разнообразнйшія измненія голоса и сильнйшія движенія, суть натуральные истолкователи живйшей чувствительности. Просодія ныншнихъ языковъ подходитъ боле или мене къ музык, смотря по пылкости характера тхъ, кои ихъ употребляютъ. Когда говоритъ французъ, онъ перемняетъ голосъ свой и тлодвиженія боле, нежели Англичанин, а у Италіянца перемна сія еще примтне. Музыкальное произношеніе и выразительныя дйствія или жесты и понын еще составляютъ отличительной признак Италіи.

. VII.

Отъ произношенія мы перейдемъ къ слогу, какой употреблялся въ начальныхъ языкахъ, потомъ разсмотримъ послдственно дальнйшіе ихъ успхи. Поелику люди сперва произносили слова съ напряженіемъ, и къ звукамъ или крикамъ, недостаточно выражавшимъ ихъ мысли, присовокупляли тлодвиженія: то надобно непремнно, чтобы язык ихъ былъ наполненъ фигурами и метафорами, весьма неправильными, но очень выразительными.

Есть ли слегка только разсматривать сей предметъ, то можно подумать, что образ выраженія, извстный у насъ подъ именемъ фигуръ, есть изобртеніе новйшее, послдовавшее уже во времена цвтущаго состоянія языковъ, и что мы тмъ обязаны сочинителямъ Риторик или Ораторамъ. Но это было бы грубое заблужденіе, ибо люди никогда не употребляли въ рчи такого множества фигуръ, какъ въ первобытные вки, когда не доставало имъ слов для изображенія всхъ мыслей.

Во первыхъ: по недостатку собственныхъ именъ, изъ коихъ бы каждое означало особой предмет, они принуждены были употреблять одно и то же названіе для изображенія многихъ вещей, а отсюда необходимо слдовали уподобленія, метафоры, образа, и вообще вс формы выраженія, кои длаютъ его несобственнымъ или фигуральнымъ. Во вторыхъ: какъ вещи, о которыхъ они говорили всего чаще, были окружавшіе ихъ чувственные, видимые предметы: то сіи предметы получили названія свои гораздо прежде, нежели изобртены слова для означенія наклонностей сердца, расположенія души и всхъ вообще нравственныхъ или философическихъ идей. Слдственно, поелику основа языка вся составлена была изъ слов, означавшихъ какіе нибудь чувственные предметы, то языкъ по необходимости сдлался весьма метафорическимъ. Для выраженія желанія, стремленія къ чему нибудь, либо другаго какого чувства, не было особыхъ словъ, сему единственно свойственныхъ, и слдовательно надобно было выражать внутреннее движеніе или страсть помощію уподобленій или примненія къ видимымъ предметамъ, кои, имя съ невидимыми нкоторое сходство, аналогію, могли сообщить об нихъ понятіе тому, съ кмъ надобно было изъясниться.

Но и кром нужды, другія еще обстоятельства способствовали происхожденію фигуральнаго и переноснаго слога въ первыя времена языковъ. Въ начинающихся только гражданскихъ обществахъ, воображеніе и страсти имютъ сильное вліяніе на людей. Будучи разсяны, блуждая, по разнымъ мстамъ, и мало имя свднія о теченіи вещей въ мір, они встрчаютъ ежедневно какой нибудь предмет, которой кажется имъ страненъ или новъ. Какъ страх и удивленіе суть обыкновеннйшія ихъ страсти, то он необходимо должны имть вліяніе и на ихъ языкъ. Сіи младенчествующіе люди обыкновенно употребляютъ гиперболы и увеличенія. Они обременяютъ вс свои описанія красками, кои гораздо живе, и выраженіями, кои несравненно сильне и жарче, нежели у людей, живущихъ въ просвщеннйшія времена, когда воображеніе правильне, страсти умренне, и когда наконецъ опыт познакомилъ ихъ съ большимъ числомъ предметовъ. Я уже показалъ, какимъ образомъ первые люди произносили свои слова, и сіе произношеніе не могло не имть сильнаго вліянія на ихъ слогъ. Когда рчь состоитъ изъ жаркихъ движеній, живыхъ восклицаній и разнообразныхъ измненій голоса, то воображеніе иметъ боле работы, и страсти трогаются сильне. Такое положеніе дйствуетъ на слогъ, и длаетъ его гораздо пылче стремительне, страстне.

Сіи разсужденія подтверждаются не сомнительными опытами. Примчено у всхъ народовъ, у коихъ гражданственность, такъ сказать, еще въ младенчеств, что ихъ языки наполнены фигурами, гиперболами и надутостію. Дикіе обитатели Америки служатъ неоспоримымъ тому доказательствомъ. У Ирокезцевъ и Иллинеевъ трактаты и вс публичныя сдлки писаны великолпнйшимъ слогомъ и наполнены отважнйшими метафорами, нежели піитическія наши произведенія {Слдующій примръ покажетъ имъ, сколь необыкновененъ ихъ слогъ. Вотъ какъ изъясняются Старйшины пяти Канадскихъ народовъ, при заключеніи мирнаго договора съ Англичанами: ‘Мы радуемся, что погребли въ земл багряную скиру, толь многократно упоенную кровію нашихъ собравшій. Мы зарываемъ ее, и насаждаемъ древо мира, насаждаемъ древо, коего вершина досягнетъ солнца, а втви распрострутся такъ, что можно будетъ созерцать ихъ изъ отдаленныхъ краевъ. Да стоитъ оно вчно, и да ничто не препнетъ его возвышенія, да оснятъ втви его вашу страну и нашу. Утвердимъ корни его незыблемо, и простремъ ихъ до отдаленнйшихъ вашихъ поселеній. Естьли французы восхотятъ поколебать древо, и узнаемъ то по движенію корней, нашей земли касающихся. Да позволитъ намъ великій Духъ безпрепятственно вкушать миръ и безмятежіе на ложахъ нашихъ, и да не попуститъ онъ, чтобы мы когда либо разверзли землю, извлекли изъ ндръ ея скиру, и поскли древо мира. Укрпимъ его такъ, да никакая сила не сокрушитъ его. Да протечетъ у подножія его быстрый и свтлый ручей, и да изгладитъ изъ памяти нашей минувшія бдствія. Пламень, толь долго пожиравшій Албанію, погасъ, и слезы изсякли изъ очей нашихъ. Нын возобновляемъ мы завтъ и цпь нашей дружбы. Да свтится и да блеститъ, она всегда, какъ сребро чистое. Потщимся, да не коснется ей ржавчина, и да никто изъ насъ не отторгнетъ отъ нея руки своей, и пр. Примч. Сочинителя.}.

Не мене разительный примръ сего находись мы въ слогъ Ветхаго Завта, которой везд наполненъ примненіями (d’allusions) къ видимымъ предметамъ. Нечестіе и беззаконіе представляется въ немъ под именемъ ризы, исполненной сквернами, бдствіе изображается дйствіемъ пить чаши горести, тщетныя предпріятія, дйствіемъ пресмыкаться во прах, или насыщаться пепломъ, порочная жизнь кривою стезею, а благоденственная, свтомъ Господнимъ, сіяющимъ на глав.— и проч. Слогъ сей мы называемъ вообще Восточнымъ слогомъ, какъ будто бы онъ боле сроденъ былъ обитателямъ Востока. Но слогъ Американцевъ и другія замчанія ясно показываютъ, что онъ не зависитъ ни отъ климата, ни отъ страны, но отъ положенія или отъ времени образованія обществъ и языковъ..

Сіе можетъ нсколько объяснить, справедливо ли думаютъ т, кои утверждаютъ, что Поэзія родилась прежде Прозы. Я буду имть случай разобрать эту задачу подробне, когда буду говорить о свойствахъ и начал Поэзіи. Здсь довольно замтить, что, сообразно съ предыдущими нашими изслдованіями, слогъ во всхъ языкахъ долженствовалъ быть первоначально піитической или сильно напоенной энтузіазмомъ и обремененный метафорическими выраженіями, которыя исключительно принадлежатъ Поэзіи.

По мр того, какъ языкъ становился обильне, уклонялся онъ отъ фигуральнаго слога, бывшаго сперва отличительною его чертою. Когда люди изобрли названія для всхъ предметовъ, вещественныхъ и отвлеченныхъ, то имъ не нужно стало прибгать такъ часто къ оговоркамъ и перифразамъ.

Слогъ сдлался опредленне, и слдовательно проще. Надутое произношеніе и жаркія движенія мало-помалу перестали быть употребительны. Воображеніе находило мене работы, а разсудокъ получилъ больше. Связи между людьми умножились и распространились, и во всхъ ихъ длахъ и отношеніяхъ ясность слога была главнйшимъ предметомъ, на которой обращали они свое вниманіе.

Вмсто Піитовъ, люди взяли въ учители философовъ, и написанныя ими разсужденія о разныхъ предметахъ ввели простой слогъ, извстный у насъ подъ именемъ прозы. Ферецидъ Сциросской, учитель Пиагоровъ, былъ, говорятъ, первой, которой начал писать прозою. Напослдокъ піитической языкъ вовсе сталъ неупотребителенъ въ обыкновеннной рчи и въ общежительныхъ связяхъ. Его предоставили исключительно предметамъ, въ коихъ украшенія казались приличне.

. VIII.

Прошедъ исторію языка, исторію нкоторой части его измненій, разсмотрвъ начальное его строеніе, составъ его словъ, способъ, какъ произносили ихъ, и слогъ или общій отличительный признак младенчествующаго языка, остается еще разсмотрть его съ другой стороны, т. е. со стороны порядка и разстановки слов. Мы увидимъ, что въ семъ сдлалъ онъ столъ же немалые успхи, какъ и въ томъ, что досел составляло предметъ нашихъ разсужденій.

. IX.

Разсматривая слова въ связи, или разсматривая расположеніе ихъ въ какой нибудь рчи, въ какомъ нибудь предложеніи, заключающемъ въ себ извстной смысл, мы находимъ, и въ семъ отношеніи, весьма ощутительное различіе между ныншними и древними языками. Изслдованіе: въ чемъ состоитъ сіе различіе, послужитъ намъ надежнымъ руководствомъ къ тому, чтобы лучше вникнуть въ духъ языка и показать съ большею вроятностію причины тхъ перемнъ коимъ онъ подвергался, по мр какъ люди, соединенные узломъ общежитія, достигали гражданственнаго совершенства.

Чтобы замчанія наши о семъ предметъ были успшне и въ надлежащемъ порядк, должно обратиться, какъ мы и прежде сдлали, къ древнйшей эпох языковъ. Представимъ себ дикаго, которой, видя какой нибудь предметъ, на примр плодъ, хочетъ его имть, и проситъ другаго подать себ. Положимъ сперва, что этотъ дикой не уметъ говоритъ, слдственно, чтобы дать себя выразумть другому, он съ живостію укажетъ на желаемой предметъ, а страсть исторгнетъ у него соотвтственное восклицаніе или крикъ. Положимъ теперь, что онъ знаетъ употребленіе словъ, натурально, что первое, которое онъ произнесетъ, будетъ названіе желаемаго предмета. Онъ не скажетъ сообразно съ нашимъ теперешнимъ словосочиненіемъ: подай мн этотъ плодъ, а употребить Латинской оборотъ, и изъяснится такъ: плодъ этотъ дай мн, fructum da mihi. Причина очевидна: его вниманіе все устремлено на плодъ, котораго онъ желаетъ, это предметъ, исключительно его занимающій и заставляющій говорить, слдственно, онъ первой и долженъ быть наименованъ. Такимъ расположеніемъ рчи переводится буквально на словесной язык движеніе, внушенное дикому самою природою, когда ему неизвстно еще было употребленіе слов. А изъ сего слдуетъ, что он натурально долженъ употребить въ рчи своей такой порядокъ, какой мы видли въ приведенномъ примр.

Привыкши располагать слова инымъ образомъ, мы называемъ старинный порядокъ оборотнымъ (Ріnversion). Однакожъ хотя онъ и не самый сообразный съ Логикою, за то самый натуральный, ибо внушенъ воображеніемъ и желаніемъ или страстію, кои всегда побуждаютъ насъ въ первомъ мст упомянуть о предмет, ихъ занимающемъ. Слдственно мы можемъ заключить по разуму, a priori,что такъ, а не иначе располагаемы были слова въ рчи, прежде нежели языкъ достигъ цвтущаго своего состоянія. Доказательство сему находимъ мы въ самыхъ древнйшихъ языкахъ, какъ-то въ Греческомъ, Латинскомъ, и, естьли правда, во всхъ почти нарчіяхъ, употребляемыхъ въ Америк.

Самое употребительнйшее расположеніе въ Латинскомъ язык таково, что сперва ставятъ въ рчи слово, означающее главный предметъ съ его принадлежностями, а потомъ уже лице или вещь, дйствующую на этотъ предмет. Такимъ образомъ Саллюстій въ сравненіи тла съ душею говорить: Animi imperio, corporis servitio niogis utimur. Такой порядокъ длаетъ мысль ощутительно живе и разительне, нежели какова бы она была, естьлибъ ее выразить сообразно съ теперешнимъ нашимъ словосочиненіемъ, на примръ такъ: Nous nous servons plus du commandement de l’esprit et du fervice du corps:— Намъ большою частію нужна бываетъ власть разума и покорность тла {Впрочемъ по-Руски лучше бы, кажется, сказать: Разум боле повелваетъ, тло исполняетъ. Но спрашивается, все ли это равно? Едва ли: тутъ мысль Саллюстіева была бы выражена не со всми своими оттнками, идея utimur была бы потеряна. Самой французъ могъ бы дать такой оборотъ всему переводу: L‘esprit plus commande, le corps plus obit. Но это былъ бы французъ, а не Саллюстій. Не смотря однакожъ на это, можно вообще замтить, что Руской языкъ, въ разсужденій разстановокъ или расположенія словъ въ рчи, боле иметъ сходства съ древними языками, нежели вс новйшіе. Примч. Переводч.}.— Латинской порядокъ лучше отвтствуетъ пылкости воображенія, которое натурально сперва стремится къ главному своему предмету, и наименовавъ его, не выпускаетъ изъ виду во все продолженіе рчи. То же можно замтить и о слдующемъ примр, взятомъ изъ Горація:

‘Lustum et tenacem propositi virum

‘Non civium ardor, prava jubentium,

‘Non vultus inftantis Tyranni

‘Meute quatit folida. ‘ — То есть:

‘Праведнаго и твердаго въ начинаніяхъ своихъ мужа, ни бшенство гражданъ, беззаконная повелвающихъ, ни грозное лице Тиранна, не поколеблетъ въ постоянств.’

Кто иметъ вкусъ, тотъ не можетъ не чувствовать, что такое расположеніе словъ лучше, нежели какого бы требовало, на примръ Французское словосочиненіе, лучше, говорю, отвчаетъ мсту, занимаемому въ воображеніи различными предметами. Слова: lustum et tenatem propositi virum, составляющія главный предметъ рчи, должны бы во Французскомъ необходимо поставлены быть на конц.

Я сказалъ, что въ языкахъ Греческомъ и Латинскомъ самое употребительнйшее расположеніе рчи таково, что сперва ставятъ предмет, которымъ воображеніе говорящаго боле занято, одна кож это не значить, чтобы тутъ не было никакого исключенія. Стройность періода иногда можетъ потребовать и другаго порядка, а въ языкахъ, каковъ Греческой и Латинской, которымъ толь свойственны были ударенія, мра и разнообразныя измненія голоса, стройность періода составляла науку, которою весьма тщательно занимались. Иногда также, чтобъ соблюсти ясность или силу, или чтобы не вдругъ кончить смыслъ и искуснымъ образомъ возбудить въ слушателяхъ недоумніе, ожиданіе, надобно было употребить совсмъ новой порядокъ слов, а изъ сего происходили столь частыя и разнообразныя перемны въ рчи, что для нихъ общаго правила предписать не льзя. То только можно сказать, что духъ и свойство древнихъ языковъ позволяло величайшую свободу въ разсужденіи разстановки слов, и Ораторъ могъ располагать ихъ въ такомъ порядк, какой боле льстилъ его воображенію. Однакожъ Еврейской язык исключается. Хотя он и терпитъ иногда оборотныя разстановки въ рчи (des inverfions), но очень рдко, и его словосочиненіе боле иметъ сходства съ нашимъ, нежели съ Греческимъ и Латинскимъ.

Во всхъ ныншнихъ Европейскихъ языкахъ расположеніе рчи не такое, какое употребительно было въ древнихъ. Особливо проза наша не терпитъ смлыхъ разстановокъ въ словахъ, и не много позволяетъ намъ разнообразія. Мы вообще слдуемъ одному порядку, которой можно назвать порядкомъ здраваго смысла. Сперва ставимъ мы въ рчи говорящее или дйствующее лице либо вещь, потомъ его дйствіе, а наконецъ предметъ сего дйствія: такъ, что идеи слдуютъ одна за другою не по степени важности, какую предметы имютъ въ воображеніи, но по порядку времени и натуры.

Англинской или Французской писатель, чтобы похвалить знатную особу, сказалъ бы: ‘Il m’est impoisible de passer sous silence la douceur, la clmence et la modration, qui accompagnent toutes vos avions dans l’exercice du pouvoir suprme. ‘То есть: ‘Я не могу прейти въ молчаніи кротости, милосердія и снисходительности, сопровождающей вс твои дла въ прехожденіи возложеннаго на тебя высокаго званія.— ‘Тутъ сперва представляется говорящее лице: я не могу, посл дйствіе: не могу преійти въ молчаніи, а потомъ уже предметъ дйствія, то есть: кротости, милосердія и снисходительности того, кого хвалимъ. Цицерон, изъ котораго взято и переведено этомсто, слдуетъ совсмъ противному порядку. Онъ сперва представляетъ предметъ, производящій мысль въ Оратор, а потомъ самаго Оратора и его дйствіе.— ‘Tantam mansuetudinem inufitatam inauditamque clementiam, tantum que in summa potestate rerum omnium modum, tacitus nullo modo praeterire postum., — Orat. pro Marcello…

Латинской порядокъ гораздо живе, нашъ ясне и понятне. Римляне располагали свои слова, слдуя порядку, въ какомъ идеи представляются воображенію, а мы располагаемъ свои такъ, какъ велитъ разсудокъ, когда надобно представить ихъ въ связи воображенію другихъ. Можно сказать, что наше словосочиненіе есть плодъ усовершенствованнаго искусства говорить: предметъ рчи тотъ, чтобы ясно сообщить другому свои мысли.

Въ Поэзіи, гд слогъ долженъ быть выше обыкновеннаго, и гд надобно говорить языкомъ воображенія и страсти, свобода въ разсужденіи расположенія слов не такъ ограничена, разстановки и смлые обороты позволительны, но сія піитическая вольность въ сравненіи съ тою, какая позволена была въ языкахъ древнихъ, заключается весьма въ тсныхъ предлахъ. Новйшіе языки не въ одинакой степени пользуются сею вольностію: въ иномъ ея больше, въ другомъ меньше. Франзузской, какъ въ проз, такъ и въ стихахъ, позволяетъ мене разстановокъ, неужели всякой другой, Англинской терпитъ больше, а Италіянской еще больше, он боле всхъ новйшихъ языковъ {Это говоритъ Авторъ, незнающій по-Руски, а мы сказали въ предыдущемъ примчаніи, что нашъ языкъ боле всхъ новйшихъ пользуется этимъ преимуществомъ. Причину увидимъ тотчасъ въ самомъ оригиналъ. Примч. Переводч.} сохранилъ древнее употребленіе оборотнаго словосочиненія (l’inversion), и потому-то не рдко случается, что т изъ Италіянскихъ Авторовъ бываютъ нсколько темноваты, кои слишкомъ смла пользуются этимъ правомъ.

Здсь надобно замтить, что въ строеніи всхъ новйшихъ языковъ {Исключая однако Руской. Примч. Перводч.} есть нчто такое, что предписываетъ для всхъ почти случаевъ одинъ опредленный и непремняемый порядокъ словъ. Это нчто состоитъ въ томъ, что въ нашихъ словахъ нтъ перемнныхъ окончаній, составляющихъ въ Греческомъ и Латинскомъ язык различные падежи именъ и различныя времена глаголовъ, и показывающихъ отношеніе, какое имютъ между собою вс слова, хотябы впрочемъ, поставлены они были въ рчи весьма далеко другъ отъ друга. Посл, въ другомъ мст, буду я имть случай говорить пространне о сей перемн въ строеніи языковъ, по которой для означенія тсной связи, находящейся между двухъ терминовъ одного предложенія, мы часто принуждены бываемъ ставить ихъ непосредственно одно подл другаго. Римляне могли, на примръ, изъясниться очень понятно слдующимъ образомъ: Extinctum Nimphae crudeli funtre Daphnim flebant. То есть: Нимфы оплакивали, жестокую смерть Дафниса’.

Такой оборот не трудно было ммъ разумть потому что слова extinctum и Daphnim оба въ винительномъ, слдовательно видно было, что прилагательное и существительное, хотя то поставлено на одномъ, а это на другомъ конц стиха, относились другъ къ другу, и зависли отъ глагола flebant, котораго Nimphae былъ очевидно именительной падежъ. Различіе окончаній приводитъ здсь мсе въ порядокъ, и длаетъ связь словъ совершенно понятною. Но переведемъ этотъ стихъ буквально на Французской или на Англинской языкъ: Mort les Nimphes par un cruel trpas Daphnis pleuroient. Это будетъ неудобопонятная загадка {На Англинскомъ это еще хуже, потому что въ немъ вс глаголы и въ единственномъ и во множественномъ числ кончатся одинакимъ образомъ. На французскомъ, хотя такой оборотъ неправиленъ, все однако понятенъ: Mort, les Nimphes par un cruel trpas, Daphnis pleuroient.— Mort, такъ какъ оно написано, не можетъ ни къ чему быть отнесено, кром Дафниса, а pleuroient мы къ чему, кром Нимфъ. Слдовательно загадка ршена. На Англинскомъ же: Dead the Nymphes by а cruel fate Daphnis lamented,— lamented можно отнести и къ Дафнису и къ Нимфамъ, потому что оплакивалъ и оплакивали по-Англински все будетъ lamented. Единственное и множественное число глаголовъ не иметъ различія въ окончаніяхъ, одно и то же слово безо всякой перемны выражаетъ какъ то, такъ и другое. Примч. Автора.

Изо всего, сказаннаго до сихъ поръ о разстановк словъ и оборотахъ рчи, не слдуетъ ли очевидно, что Руской языкъ натурою своею ближе всхъ новйшихъ языковъ подходитъ къ древнимъ?

Авторъ нашъ изъясняетъ, и очень удовлетворительно, что вольность разбрасывать слова въ древнихъ языкахъ, иногда очень далеко одно отъ другаго, вся основывалась на различіи окончаній, предохранявшемъ отъ сбивчивости и запутанности. Но разв Руской языкъ лишенъ этихъ выгодъ? Въ немъ не только имена кончатся разнымъ образомъ въ разныхъ падежахъ, а глаголы въ разныхъ наклоненіяхъ и временахъ, но онъ вообще иметъ вс почти свойства древнихъ языковъ. Естьлижъ мы не всегда можемъ разбрасывать слова по примру Грековъ и Латинцевъ: то причиною тому не языкъ нашъ самъ по себ, а то, что мы, какъ и вс ныншніе просвщенные народы, ищемъ въ рчи боле ясности, опредленности, простоты, и слдовательно всегда стараемся располагать слова самымъ понятнйшимъ образомъ. Все это однакожъ не мшаетъ еще повторить что Руской языкъ боле позволяетъ вольности въ разсужденіи разстановки словъ и смлыхъ оборотовъ рчи, или, какъ древніе называли, инверсіи, нежели какой, либо другой изъ новйшихъ, потому что вс они, не исключая и самаго Итальянскаго, въ окончаніяхъ своихъ словъ слишкомъ единообразны, вс потеряли употребленіе падежей, и дополняютъ недостатокъ сей членами. Доказательствомъ сему служатъ выше переведенные стихи Гораціевы: Iustuni et tenacem propositi virum и проч., и самой этотъ примръ, которой въ перевод на французской и Англинской языкъ длается непостижимою загадкою, на нашемъ совершенно понятенъ: Погибшаго Нимфы жестокою смертію Дафниса оплакивали. Разумется, что Поэзія наша еще боле позволяетъ себ вольности въ разстановкахъ, нежели Проза. Примровъ приводить не нужно: ими наполнены вс наши Стихотворцы. Примч. Переводч.}.

Въ древнихъ языкахъ различіе окончаній показывало управляемое и управляющее, показывало взаимность и вс отношенія словъ, въ одномъ и томъ же фразъ находившихся. Это было причиною, что въ нихъ позволялась величайшая вольность разбрасывать слова, и располагать ихъ такимъ образомъ я чтобы совершенно удовлетворить воображенію и слуху. Когда Сверные народы, поработивъ Римскую Имперію, начали имть вліяніе и на языкъ ея, то падежи именъ и различіе окончаній въ глаголахъ тмъ скоре перестали быть употребительны, что сіи варвары не считали за важное выгод, оттуда проистекавшихъ. Они старались только, чтобы не было недостатка въ выраженіяхъ, и чтобы выраженія сіи были понятны и опредленны,— ни мало не заботясь о гармоніи звуковъ, и о томъ, чтобы располагатъ слова свои въ пріятномъ для воображенія порядк. Для нихъ довольно было, естьли они могли изобразить мысли свои яснымъ и удобопонятнымъ образомъ. Изъ сего слдуетъ заключить, что естьли новйшіе языки, по причин простоты своего слово сочиненія и разстановки словъ, не столько имютъ гармоніи, силы и красоты, какъ Греческой и Латинской, то по крайней мр они ясне и удобопонятне.

. X.

Здсь кончимъ замчанія наши о начал и происхожденіи языковъ. Я показалъ, каковъ былъ естественный ход ихъ относительно ко многимъ важнымъ предметамъ, и сіе познаніе ихъ духа и происходившихъ съ ними послдственныхъ перемнъ можетъ подать повод къ весьма многимъ замчаніямъ, сколько полезнымъ, столько и занимательнымъ. Изъ того, что сказано выше въ нашемъ разсужденіи о семъ предмет, видно, что языки въ начал своемъ были очень бдны и состояли изъ весьма немногихъ словъ, но что они были очень значительны своими звуками и словами, и длали изъ нихъ род нкоторой живописи, и что наконецъ произношеніе, состоявшее въ сильныхъ измненіяхъ голоса и въ жаркихъ тлодвиженіяхъ, длало ихъ еще выразительне. Слогъ былъ несобственной, то есть, фигуральной и піитической, расположеніе словъ живое и странное. Въ послдствіи времени, по мр того, какъ люди, совокупленные союзомъ общежитія, шли къ своему совершенству, языки измнялись, разсудокъ бралъ верьхъ надъ воображеніемъ, и въ семъ случа было то же, что бываетъ съ человкомъ, приходящимъ въ возраст. Въ молодости разгоряченное воображеніе иметъ надъ нимъ полную и совершенную власть, но съ теченіемъ лт оно хладетъ, становится покойне, и разсудокъ созрваетъ. Об язык можно сказать то же: отъ скудости. переходитъ онъ къ богатству, отъ пылкости къ правильности, отъ пламенныхъ восторговъ энтузіазма къ умренности и опредленности. Подражательная гармонія, живость движеній и измнены голоса, смлые обороты, фигуральной слогъ, словомъ, вс свойства младенчествующаго языка служили одно другому взаимнымъ пособіемъ, и длали изъ него родъ нкоторой картины. Но со временемъ вмсто всего того введены звуки произвольные, произношеніе умренное, слогъ простой, расположеніе рчи самое ясное и удобопонятное. Ныншній язык сталъ правильне, но онъ не столько выразителенъ, не столько живъ. Прежде благопріятствовалъ онъ боле Краснорчію и Поэзіи, теперь боле приличенъ философіи и разуму.

. XI.

Разсмотрвъ происхожденіе языка, разсмотримъ также и происхожденіе письма. Здсь замчанія наши будутъ кратки. Предметъ сей не требуетъ толь обширнаго изслдованія.

Нтъ сомннія, что искусство писать, посл искусства говоритъ, есть самое полезнйшее для людей. Это, собственно сказать, усовершенствованной разговоръ, слдовательно изобртеніе его гораздо нове. Люди сперва помышляли только о томъ, чтобы сообщатъ мысли свои изустно, помощію словъ или звуковъ, но такимъ образомъ не могли они говорить другъ съ другомъ иначе, какъ въ присутствіи. Они чувствовали этотъ недостатокъ и въ послдствіи времени, для. сообщенія съ отсутствующими, выдумали нкоторые знаки или начертанія (caractres), говорящіе, такъ сказать, глазамъ, которые называемъ мы письмомъ.

Письменныя начертанія суть двоякаго роду: одни суть знаки слов, другіе знаки вещей. Живописныя изображенія (les peintures), гіероглифы и символы (symbols) причисляются къ послднему роду, то есть, суть знаки вещей. Начертанія алфавитныя или буквы, употребляемыя теперь во всей Европ, суть знаки словъ. Эти два рода письма весьма различествуютъ между собою.

. XII.

Первый опытъ, сдланный въ искусств писать, состоялъ, по всей вроятности, въ живописныхъ изображеніяхъ (dans les peintures). Склонность къ подражанію такъ свойственна человку, что во вс времена и у всхъ народовъ находили какое нибудь средство представлять или изображать подобіе вещественныхъ предметовъ и люди неумедлили воспользоваться сими средствами для увдомленія отсутствующихъ, хотя частію, о томъ, что произошло между ними, или для сохраненія въ памяти приключеній, кои хотлось имъ сдлать незабвенными. Такимъ образомъ, чтобы представишь смертоубійство, изображали человка, простертаго на земл, а другаго стоящаго подл него и держащаго въ рукахъ орудіе, которымъ можно отнятъ жизнь. Сей одинъ род живописи извстенъ былъ въ Мексик, когда открыта Америка. Говорятъ, что посредствомъ такой исторической живописи Мексиканцы сохраняли память знатнійших произшествій своего Государства, и предавали ихъ потомству. Однакожъ такія лтописи долженствовали бытъ, весьма несовершенны, и можно безошибочно сказать, что народ, у котораго нтъ другихъ, еще погруженъ въ глубокомъ мрак невжества. Живописныя изображенія (les peintures) могутъ представить происшествія видимыя, но не связи ихъ, ими также не льзя описать свойствъ или принадлежностей, зрнію неподверженныхъ, и подашь понятія о рчахъ и расположеніи людей.

. XIII.

Чтобы облегчить нкоторымъ образомъ сіе затрудненіе, изобрли потомъ гіероглифическія начертанія (caractres hiroglyphiques), кои можно почесть вторымъ шагомъ къ искусству писать. Гіероглифы состоятъ въ извстныхъ символахъ или знакахъ, служащихъ къ представленію невидимыхъ предметовъ, съ коими сіи символы, по мннію ихъ имли сходство или аналогію. Глазъ былъ гіероглифическимъ символомъ знанія, а вчность, неимющая ни начала, ни конца, изображалась въ вид круга. И такъ гіероглифы составляли род живописи, нсколько совершеннйшей, и которой употребленіе было обширне. Живописныя изображенія (les peintuгеs) представляли видимые предметы, дйствующіе на чувства, а гіероглифы, посредствомъ аналогіи или сходства, изображали предметы невидимые, невещественные.

У Мексиканцевъ найдены нкоторые слды гіероглифическихъ начертаній, перемшанныхъ съ ихъ историческою живописью, но особенно употреблялось письмо сіе въ Египт, и тамъ доведено до высочайшей степени совершенства. Посредствомъ гіероглифовъ жрецы Египетскіе преподавали свое таинственное, столь славное ученіе. Основываясь на свойствахъ, какія приписывали они животнымъ, и какія предполагали въ предметахъ естественныхъ, составили они, изъ тхъ и изъ другихъ, эмблемы или изображенія. предметовъ нравственныхъ, и употребляли ихъ на сей конецъ въ своемъ письм. Такимъ образомъ въ вид аспида (vipre) изображали они не благодарность, въ видлся, неблагоразуміе, въ вид муравья, предусмотрительность, въ вид сокола, побду, въ вид журавля .послушное дитя, въ вид угря, такого человка, котораго вс бгаютъ, поелику они думали, что, эта рыба никогда не бываетъ вмст съ рыбою другаго рода. Иногдажъ соединяли они въ одно дв или нсколько изъ сихъ эмблем, на примръ, писали змію съ головою сокола… чтобы изобразить натуру и Бога ею управляющаго. Но какъ свойства предметовъ, служившія основаніемъ ихъ гіероглифамъ, были большою частію вообразительныя, я примненіе или принаровка ихъ къ предметамъ нравственнымъ сомнительная и принужденная, какъ сверьхъ того сложность начертаній или знаковъ гіероглифическихъ длала ее еще темне, и выражала натуру или сущность вещей весьма несовершенно: то письмо такое, само по себ неудобопонятное, сбивчивое и запутанное, естьли и служило средствомъ къ распространенію какого нибудь знанія, тосредствомъ слабымъ и недостаточнымъ.

Нкоторые утверждаютъ, что Жрецы Египетскіе выдумали гіероглифы для того, чтобы сохранить исключительно между собою только таинственное свое ученіе, и что по сей причин предпочитали они ихъ алфавитнымъ начертаніямъ или буквамъ: но это явное заблужденіе. Сперва употребляли гіероглифы по нужд, а не по выбору или изъ хитрости. Никогдабъ не имли объ нихъ и понятія, естьлибъ буквы были прежде извстны. Изобртеніе это такого роду, что ясно показываетъ начальные и грубые опыты, которые уже гораздо позже привели людей къ открытію письма. Это было продолженіе живописи или искусства представлять видимые предметы. Правда, что въ послдствіи времени, когда алфавитное или азбучное письмо вошло въ употребленіе въ Египт, а гіероглифы оставлены, то жрецы все продолжали употреблять ихъ, какъ нкоторой родъ священнаго письма исключительно имъ принадлежавшаго,и придававшаго видъ таинственности ихъ ученію и богослужительнымъ обрядамъ. Въ сіе-то время Греки начали имть сообщеніе съ Египтомъ и нкоторые изъ ихъ Писателей обманулись, предположивъ, что предметъ, въ которомъ исключительно употреблялись гіероглифы, былъ причиною, подавшею повод къ сему изобртенію.

. XIV.

Когда гіероглифы или символы невидимыхъ предметовъ замнили и усовершенствовали до извстной степени письмо, состоявшее сперва въ живописныхъ изображеніяхъ вещей видимыхъ, то нкоторые народы сдлали еще шагъ, и начали употреблять знаки произвольные, неимвшіе ни сходства (analogie), ни отношенія съ предметами, коимъ они служили изображеніемъ. Таково было письмо Перувіянцевъ, употреблявшихъ маленькія разноцвтныя веревочки. Посредствомъ узловъ различной величины, и различнымъ образомъ расположенныхъ, они составили наконецъ себ знаки для взаимнаго сообщенія своихъ мыслей и для другихъ общежительныхъ надобностей.

Письмо Китайцевъ такого жъ роду нихъ нтъ ни алфавитныхъ начертаній (буквъ), ни простыхъ звуковъ для составленія ихъ словъ’ Каждое начертаніе или фигура представляетъ цлую идею: это знак, изображающій какую нибудь вещь какой нибудь предметъ, и число сихъ знаковъ не можетъ не простираться до безконечности, потому что оно должно отвтствовать всмъ предметамъ и всмъ понятіямъ, какія только случается Китайцамъ выражать, то есть, общей сумм словъ, употребляемыхъ ими въ язык, даже надобно, чтобы оно превышало знатною частію число словъ: ибо почти всякое изъ нихъ иметъ различныя значенія, зависящія отъ тону, какимъ его выговоришь. Письмо Китайцевъ, говорятъ, состоитъ изъ семидесяти тысячъ такихъ начертаній или знаковъ. Чтобы умть свободно читать и писать ихъ, надобно учиться цлую жизнь. Это есть сильное препятствіе, полагающее непреодолимую преграду распространенію наукъ и всхъ вообще знаній.

О начал письма Китайскаго много было разсуждаемо, откуда и произошли различныя мннія. Вроятне всего то, что письмо это, равно какъ и Египетское, началось живописью и гіероглифическими знаками. Для большей удобности писать сіи знаки или фигуры, вздумали со временемъ сокращать ихъ, и какъ число ихъ весьма умножилось, то и произошли потомъ знаки или начертанія, употребляемыя теперь въ Кита, и принятыя многими Восточными народами. Жители Японіи, Тонкина и Кореи, коихъ языки не имютъ сходства ни между собою, ни съ языкомъ Китайскимъ, во всякомъ случа употребляютъ свои письмена или знаки для взаимнаго между собою сообщенія, и разумютъ другъ друга совершенно, хотя языкъ, какимъ говорятъ въ каждой изъ сихъ земель, coвсмъ неизвстенъ другимъ. А изъ сего слдуетъ очевидно, что письмена Китайцевъ не зависятъ отъ языка, также какъ и гіероглифы, и что они представляютъ не слова, а предметы и вещи.

У насъ въ Европ есть подобное письмо. Цыфры или знаки ариметическія: 1, 2, 3, заимствованныя нами у Арабовъ, суть знаки такого жъ роду, какъ и Китайскія начертанія. Он не зависятъ отъ словъ, но каждая цыфра показываетъ извстный предметъ, то есть, число, которое она представляетъ. Будучи передъ глазами, она равно понятна для всхъ народовъ, у коихъ въ употребленіи, какъ на примръ, для Рускихъ, Англичанъ, Италіянцевъ и французовъ, не смотря на различіе ихъ языковъ и названій, какія народы сіи даютъ каждому ариметическому знаку на собственномъ своемъ нарчіи.

. XV.

До сихъ норъ мы не видали еще ничего, что бы походило на наши буквы, или чтобы можно было назвать письмомъ въ томъ смысл, въ какомъ мы его теперь принимаемъ. Изъ различныхъ изслдованій, кои до сихъ пор занимали поперемнно наше вниманіе, видимъ, что вс средства, какія ни выдумываны въ старину для сообщенія съ отсутствующими, были только знаки, представлявшіе прямо вещи безъ посредства слов или звуковъ: какъ на примрь, живопись Мексиканцев, также знаки аналогическіе (les lignes par analogie), или сходство означающіе, какъ-то гіероглифы Египтянъ, и наконецъ знаки условные (les lignes de convention), каковы были узлы Перувіянцевъ, письмена Китайцевъ и Арабскія цыфры.

. XVI.

Наконецъ вс народы восчувствовали затруднительность, скуку и сбивчивость, какую причиняли сіи различныя средства, служившія для взаимнаго сообщенія. Начали вообще подозрвать, что знаки, кои бы не прямо выражали вещи, а слова, употребляемыя въ рчи для означенія ихъ, послужили бы лучшимъ и надежнйшимъ къ тому пособіемъ. Размышленіе привело къ открытію, что хотя во всякомъ язык словъ весьма много, но звуковъ образованныхъ (fons articuls), составляющихъ сіи слова, въ сравненіи, весьма мало. Одни и т же простые звуки встрчаются безпрестанно, и слова образуются изъ различнаго ихъ смшенія. Такимъ образомъ дошли до изобртенія знаковъ, представляющихъ не цлыя слова, но простые звуки, изъ коихъ слова составляются, и примтили, что посредствомъ соединенія многихъ изъ сихъ знаковъ въ одно мсто, можно выражать на письм вс составы, смшенія (combinai fons) звуковъ, какихъ требуютъ наши слова.

. XVII.

Первый шагъ къ симъ новымъ открытіямъ состоялъ въ изобртеніи алфавита (азбуки) слоговъ, которое вроятно предшествовало изобртенію алфавита буквъ у нкоторыхъ древнихъ народовъ. Еіопляне и другіе обитатели Индіи употребляютъ, говорятъ, и теперь еще такой алфавитъ, означая каждой слогъ своего языка особымъ начертаніемъ или знакомъ. Число знаковъ, необходимо нужныхъ для письменнаго объясненія, сдлалось гораздо меньше, нежели число словъ, но излишество все было чувствительно, и искусство читать и писать все не переставало быть крайне затруднительно. Наконецъ настало щастливое время, когда вроятно какой нибудь великой Умъ началъ искать и нашелъ самыя простыя начала (lmens) или нераздльныя части звуковъ человческаго голоса. Каждую изъ сихъ частей означилъ онъ особымъ опредленнымъ знакомъ — что мы называемъ теперь буквами — и научилъ, какъ, посредствомъ различнаго ихъ смшеніе нія, можно выражать на письм вс слова и вс составы (combinaifons) звуковъ, употребляемыхъ въ рчи. Искусство писать, доведенное до сей простоты, скоро достигло высочайшей степени своего совершенства, и въ семъ то состояніи видимъ мы его теперь у всхъ Европейскихъ народовъ.

. XVIII.

Не извстно, кому обязаны мы симъ разумнымъ и превосходнымъ открытіемъ. Виновникъ его, погруженный во мрак древности, лишенъ тхъ почестей, какія бы и нын еще воздавали памяти его вс любители наукъ и знаній. Книги Моисеевы, кажется, даютъ знать, что у Іудеевъ и вроятно у Египтянъ изобртеніе буквъ предшествовало времени, въ которое жилъ сей Писатель. Древніе вообще приписывали его финикіянину Кадму, которой, говорятъ, принесъ буквы въ Грецію. По обыкновенной хронологіи былъ-омъ современникъ Іисуса Наввина, а по систем Невтоновой, Давида. Хотя финикіяне, посредствомъ обширной своей торговли, распространяли открытія другихъ народовъ, но какъ нигд не упоминается, чтобъ они сами изобрли что нибудь относительное къ наукамъ и искусствамъ: то можно заключить съ большимъ вроятіемъ, что алфавитъ или азбука получила начало свое въ Египт, какъ въ такомъ государств, которое первое взошло на степень гражданственнаго совершенства, о которомъ имемъ мы достоврныя свидтельства, и которое почитается древнйшею колыбелью наукъ и политики. Усовершенствованное изученіе гіероглифическихъ начертаній долженствовало непремнно клонитъ вниманіе Египтянъ къ искусству письма. Извстно, что гіероглифы ихъ были перемшаны съ сокращенными символами и произвольными знаками. Потому-то Платонъ, въ Федр своемъ, именно приписываетъ изобртеніе буквъ Теуту (Theuth) Египтянину, который, по догадкамъ, былъ то же, что Гермесъ или Меркурій у Грековъ, и хотя Кадмъ прибыл въ Грецію изъ Финикіи, однакожъ Древніе утверждаютъ заподлинно, что онъ родомъ изъ ивъ въ Египт. Мосей вроятно принесъ буквы Египетскія въ Ханаан, гд финикіяне, занимавшіе часть сей земли, присвоили ихъ себ и сообщили Грекамъ.

. XIX.

Несовершенный алфавитъ, принесенный Кадмомъ въ Грецію, состоялъ только, какъ говорятъ, изъ 16 букв. Со временемъх прибавляемы были другія, по мр того какъ недостатокъ въ знакахъ для извстныхъ звуковъ давалъ себя чувствовать. Любопытно замтить, что, начиная съ букв, нами теперь употребляемыхъ, можно восходить постепенно до самаго алфавита Кадмова. Римской алфавитъ, употребляемый нами и всми почти Европейскими народами, сдланъ, какъ всякой можетъ видть, по образцу Греческаго, исключая нкоторыя весьма немногія перемны.

Вс Ученые согласно думаютъ, что Греческія буквы, а особливо каковы он были въ самыхъ древнихъ надписяхъ, имютъ удивительное сходство съ буквами Еврейскими или Самаританскими, а сіи послднія суть то же, что и финикійскія или Кадмовы. Оберни Греческія буквы справа налво, сообразно тому, какъ писали финикіяне, и ты не найдешь почти никакой разницы. Кром сходства въ начертаніи букв, самое ихъ названіе: алфа, вита, гамма, и проч., и порядокъ, какимъ он расположены во всхъ азбукахъ: въ финикійской, Еврейской, Греческой и Римской, представляетъ толь великое сходство, что почти не остается нималаго сомннія, что вс он первоначально произошли изъ одного источника. Какъ бы то ни было, только изобртеніе сіе, толь полезное и простое, принято съ жадностію, и въ скоромъ времени распространилось у различныхъ народовъ.

. XX.

Сперва писали буквы справа налво, то есть, совсмъ противнымъ образомъ, нежели какъ мы теперь пишемъ. Сей способъ писать употребителенъ былъ у Ассиріянъ, Финикіянъ, Арабовъ и Евреевъ, и какъ показываютъ древнйшія надписи, онъ былъ въ употребленіи и у самыхъ Грековъ. Потомъ сіи послдніе начали писать строки поперемнно справа налво и слва направо. Письмо такое называлось бустрофедонъ (boustrophedon), по сходству своему съ бороздами на пашн, вспаханной волами. Многіе образцы такого письма дошли и до насъ, и между прочимъ надпись на славномъ монумент Сигейском. Сей способъ писать продолжался до самыхъ временъ Солона, Законодателя Аинскаго. Когдажъ напослдокъ примчено, что движеніе съ лвой руки къ правой натуральне и свободне, то и начали писать такимъ образомъ вс Европейскіе народы.

. XXI.

Письмо долго составляло род нкоторой гравировки. Сперва употребляли для него каменные столбики и таблицы, а потомъ дощечки изъ металловъ, кои помягче, какъ-то, изъ олова и другихъ. По мр жъ того, какъ нужда писать распространялась и длалась обыкновенне, употребляли къ тому вещества не столько тяжелыя, и кои удобне было переносить съ мста на мсто. Въ иныхъ земляхъ писали на листахъ и на кор извстныхъ растній, въ другихъ на деревянныхъ таблицахъ, наведенныхъ мягкимъ воскомъ, и въ семъ послднемъ случа употребляли желзный прутикъ, называвшійся у Римлянъ стилемъ. Въ послднія времена кожи животныхъ, выработанныя и передланныя въ гладкой паргаминъ, служили самыми обыкновенными для письма веществами. Что касается до нашей бумаги, то она изобртена только въ четырнадцатомъ вк.

. XXII.

Вотъ мои замчанія о происхожденіи двухъ великихъ искусствъ, то есть, искусства говоритъ и искусства писать, которыя можно почесть единственными средствами, служащими людямъ для сообщенія ихъ мыслей, и единственнымъ основаніемъ всхъ ихъ наукъ и знаній. Разсужденіе сіе кончу я краткимъ сравненіемъ языка словеснаго съ языкомъ письменнымъ, и мы найдемъ выгоды и недостатки какъ съ той такъ и съ другой стороны.

. XXIII.

Письмо передъ словеснымъ изъясненіемъ иметъ то преимущество, что оно доставляетъ способъ сообщенія, коего дйствіе обширне и продолжительне. Обширне: потому что письмо не ограничено тснымъ кругомъ тхъ только, кои насъ слушаютъ. Помощію его мы распространяемъ мысли свои по всему міру. Голосъ нашъ слышанъ отъ одного края земли до другаго. Продолжительне: потому что письмо повторяешь голосъ нашъ потомству, и сообщаетъ наши чувства, наши понятія, наши свднія и будущимъ временамъ. Оно длаетъ незабвенною память минувшихъ примчательныхъ произшествій, и сохраняетъ наставительные примры добродтелей и пороковъ. Кто читаетъ передъ тмъ, кто слушаетъ, иметъ еще и ту выгоду, что онъ можетъ вникать въ смыслъ Автора, коего сочиненіе у него въ рукахъ, можетъ останавливаться, размышлять и сравнивать, сколько ему угодно, разныя мста одного и того же сочиненія, и тмъ съ большею точностію замчать красоты его, недостатки, и проч. Голосъ же преходящь и скopо исчезаютъ. Надобно ловить слова произносимой рчи, по мр того какъ Ораторъ ихъ выговариваетъ,— или смысл потерянъ невозвратно.

Но хотя письменный языкъ иметъ толь великія преимущества передъ словеснымъ, что сей послдній безъ помощи перваго былъ бы самымъ недостаточнымъ средствомъ къ наученію людей и къ распространенію между ними знаній: однако и то правда, что произносимая рчь весьма превосходить письменную со стороны силы и выразительности. Голосъ Оратора производить гораздо живйшее дйствіе на душу, нежели чтеніе книги, какова бы она впрочемъ не была. Измненія звуковъ, взоръ, движеніе суть сильныя вспомогательныя средства, коихъ письмо не иметъ. Естьли умючи употребить ихъ то они сдлаютъ рчь ясне, нежели книга, и самымъ лучшимъ образомъ выработанная. Тонъ, движеніе, и взоры суть натуральные истолкователи мысли, они придаютъ ей боле огня, силы и опредленности, укореняютъ глубже впечатлнія и дйствуютъ на насъ посредствомъ симпатіи., сего могущественнйшаго орудія къ убжденію. По тайнымъ законамъ сей симпатіи мы всегда сильне трогаемся, слушая Оратора, нежели читая его сочиненіе. И такъ заключимъ, что естьли письменный язык способне къ наученію то словесный гораздо благопріятне сильнымъ дйствіемъ Краснорчія.

Конецъ.

О НАЧАЛ И ПОСТЕПЕННОМЪ ПРИРАЩЕНІИ ЯЗЫКА, И ИЗОБРТЕНІИ ПИСЬМА.

О НАЧАЛ И ПОСТЕПЕННОМЪ ПРИРАЩЕНІИ ЯЗЫКА, И ИЗОБРТЕНІИ ПИСЬМА. (*).

Читайте также:

О НАЧАЛ И ПОСТЕПЕННОМЪ ПРИРАЩЕНІИ ЯЗЫКА, И ИЗОБРТЕНІ**И ПИСЬМА. (*).**