Гюлистан. Цветник роз. Творение Шейха Саади Шурази, с персидского подлинника перевел И. Холмогоров, Саади, Год: 1882

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Гюлистанъ. Цвтникъ розъ. Твореніе Шейха Саади Шурази, съ персидскаго подлинника перевелъ И. Холмогоровъ. Изданіе Е. Т. Солдатенкова. Москва. 1882 года.

Шейхъ Саади Ширази считается однимъ изъ извстныхъ восточныхъ поэтовъ XIII вка, произведенія котораго охотно читаются не только въ Персіи, но и въ Турціи и въ Индостан. ‘Гюлистанъ’, или цвтникъ розъ, признается однимъ изъ лучшихъ его произведеній, съ которымъ знакомъ весь литературный міръ Востока. До сихъ поръ на русскомъ язык ‘Гюлистанъ’ не появлялся еще ни разу въ водномъ перевод. Первый такой опытъ длаетъ въ настоящее время г. Холмогоровъ, который въ своихъ примчаніяхъ и поясненіяхъ къ этой книг такъ говоритъ о своемъ перевод: ‘гд считали это возможнымъ для русскаго языка, иногда позволяли себ буквальный переводъ персидскихъ выраженій, однако въ общемъ объем, избгая темноты, не придерживались буквы подлинника. Словомъ, мы старались удержать скоре мысль автора и изрдка, желая дать понятіе о существующихъ туземныхъ способахъ выраженія, позволяли себ говорить русскимъ языкомъ по-персидски‘. Въ дополненіе къ приведеннымъ словамъ мы прибавимъ отъ себя, что переводчикъ позволялъ себ иногда говорить европейскимъ языкомъ о восточной жизни, что, разумется, заставляетъ читателя сожалть объ утраченномъ для него истинномъ дух восточнаго произведенія.
Вся книга ‘Гюлистанъ’ представляетъ рядъ небольшихъ анекдотовъ, разсказовъ, афоризмовъ, изреченій морали, написанныхъ частію въ проз, частію въ стихахъ, и раздленныхъ на 8 главъ, по числу отдловъ рая.
Въ первой глав говорится о поступкахъ государей, во 2-й — о нравахъ дервишей, въ 3-й — о довольств своимъ жребіемъ, въ 4-й — о выгод отъ молчаливости, въ 5-й — о любви и юности, въ 6-й — о слабости и старости, въ 7-й — о воспитаніи, въ 8-й — о правилахъ образованной бесды.
Останавливаться на содержаніи всхъ главъ, разумется, мы не будемъ, но мы скажемъ нсколько слов объ отношеній автора къ затронутымъ ямъ вопросамъ. Чего бы ни касался Саади въ своемъ произведенія, онъ постоянно высказываетъ гуманные взгляды, беретъ сторону ума, становится защитниковъ бдныхъ и только изрдка, особенно же въ 8-й глав, которая почти вся состоитъ изъ изреченій мудрости, изъ разныхъ афоризмовъ, преподаетъ больше совты практической мудрости. Напримръ:
‘Держи рчь, смотря но расположенію духа своего слушателя, если знаешь, что онъ благосклоненъ къ теб’. ‘Все, что знаешь, будто теб. знакомо, не спши о томъ распрашивать, чтобы чрезъ то не лишиться собственнаго авторитета’ (стр. 324).
Нердко эти практическіе совты становятся въ противорчіе съ его гуманными взглядами на тотъ же предметъ. Вотъ, напримръ, какого подобострастія требуетъ его практическая мудрость отъ смертнаго по отношенію къ султану:
‘Идти въ разрзъ мннію султана все равно, что умывать руки собственною кровью: Коли повелитель скажетъ среди дня: ‘теперь ночь’, такъ надобно поддакнуть: ‘смотри- ка, а вотъ к мсяцъ, и плеяды’ (стр. 79).
Не этотъ же самый восточный Поэтъ приводитъ въ назиданіе своимъ читателямъ разсказъ о дервиш, который держалъ себя но отношенію къ государю больше чмъ независимо. Саади какъ-то особенно симпатизируетъ ему въ тотъ моментъ, когда дервишъ на слова-визиря: ‘Мимо тебя проходитъ, вдь, владыка земнаго лица, что же ты не оказываешь должнаго уваженія къ нему?’ — отвчалъ: ‘Доложи государю, пусть онъ надется на почтеніе отъ того лица, которое разсчитываетъ на его милости,— да притомъ знай, что государи существуютъ ради выгоды своихъ подданныхъ, а не то, чтобы подданные существовали ради повиновенія владыкамъ’ (стр. 75).
Авторъ весьма нердко даетъ такіе совты, которые могутъ быть очень невыгодны въ жизни, но онъ требуетъ ихъ исполненія въ силу ихъ нравственности. ‘Если,— говоритъ онъ,— ты высказалъ правду и остался въ оковахъ, будетъ лучше, еслибы неправда выручила тебя изъ оковъ’ (стр. 327). Это не то, что нашъ отецъ Сильвестръ или Владиміръ Мономахъ: Ихъ наставленія вс клонятся къ какой-нибудь личной практической выгод, выше которой они не поднимаются. Совтуютъ ли они юнош учиться, пріобртать знанія,— главнымъ доводомъ въ подобныхъ случаяхъ обычно является то обстоятельство, что объ этомъ будутъ знать въ чужихъ земляхъ и за это похвала будетъ. Выше этой морали наши духовные учителя не шли.
Каждый, конечно, припомнитъ взглядъ ‘Домостроя’ на воспитаніе дтей,— тотъ грубый взглядъ, который видлъ спасеніе только въ физической сил, въ наказаніи. ‘Домострой’ говорить, что, уча дтей, надо ‘раны возлагати: наказуй дтей во юности, покоятъ тя на старость твою. Не ослабляй, бія младенца: аще бо жезломъ біеніи его, не умретъ, но здраве будетъ, ты бо бія его по тлу, а душу его избавлявши отъ смерти…’
Другаго метода воспитанія не зналъ ‘Домострой’,— другая педагогика была ему не по плечу.
Саади же съ сильнымъ омерзніемъ описываетъ одного педагога, который употреблялъ съ своими учениками-мальчиками и двочками грубыя мры: ‘одного онъ надлялъ пощечинами, другаго скъ по лядвіямъ’. Онъ былъ такъ строгъ, что не позволялъ своимъ ученикамъ ни смяться, ни сказать слова. Его въ конц концовъ поколотили, выгнали изъ шкоды и замнили, какъ самъ авторъ говорить, отличнымъ человкомъ — ‘кроткимъ, добрымъ, миролюбивымъ’. И что же?— Дти перестали учить уроки, все время проводили въ играхъ и дрались. Тогда снова призвали стараго педагога-драчуна. ‘Я сталъ стовать,— говорятъ авторъ,— какъ эдакого чорта (?) вторично сдлали учителемъ’. Но старый и боле опытный человкъ отвтилъ на это такъ: ‘Строгость учителя лучше, нежели любовь отца’ (стр. 257).
Этотъ разсказъ и отношеніе къ нему автора весьма любопытны при сравненіи ихъ со взглядами нашихъ педагоговъ даже весьма недавняго прошлаго. Саади по натур своей отворачивается отъ наказанія и симпатизируетъ мрамъ кротости, несмотря на то, что практическая мораль его времени стоитъ за наказаніе. Но самъ онъ помириться съ нимъ не можетъ, хотя въ то же время не можетъ указать и другаго пути.
Де мене интересенъ по своей гуманности его совтъ относительно рабовъ:
‘Де гнвайся слишкомъ на своего раба, не оскорбляй его, не угнетай его…’ Такъ наставляетъ восточный человкъ, между тмъ какъ нашъ ‘Домострой’ даже и боле позднихъ временъ требуетъ отъ слуги, но отношенію къ господину, всякой исполнительности, не предписывая господину по отношенію къ слуг никакихъ обязанностей.
Что касается до женщинъ, то авторъ или съ восторгомъ относится къ ихъ красот, къ тмъ удовольствіямъ, какія он доставляютъ, не усматривая при этомъ, подобно нашимъ аскетамъ-писателямъ, въ ней причины всякаго грха, или же говоритъ о ней какъ о существ низшемъ сравнительно съ мужчиною, который ни въ какомъ случа не долженъ унижаться до того, чтобъ обращаться къ ней за совтомъ. ‘Позорно,— говоритъ онъ,— держать совтъ съ женщиной’ (стр. 313). Здсь вполн высказывается взглядъ восточнаго человка на женщину, для котораго она иди утха, или лишняя, безполезная обуза.
Чмъ больше знакомишься съ книгою ‘Гюлистанъ’, тмъ больше встрчаешь тамъ такихъ воззрній, которыя ярко и опредленно становятъ автора въ разрядъ реалистовъ, не признающихъ ‘науки ради науки’. Говоря объ ученыхъ, онъ рзко возстаетъ противъ такой учености, которая не иметъ приложенія въ жизни. ‘Ученый безъ приложенія знанія въ дду, по его словамъ, походитъ на пчелу, которая не носитъ меду’ (стр. 322). Но при этомъ всегда и везд онъ беретъ сторону учености, сравнивая ученаго человка съ чистымъ золотомъ.
Нельзя сказать, чтобы міровоззрніе Саади отличалось опредленностью, цльностью: мы видли уже это раньше въ его рчи насчетъ султана и государя, но за то Гюлистанъ вознаграждаетъ читателя не только прекрасными мыслями, но и довольно дкой ироніей. Для образца послдней мы выпишемъ нсколько строкъ изъ первой главы.
‘Государь сказалъ: ‘мы нуждаемся въ умномъ человк, который съумлъ бы править государствомъ’.— ‘Но признакъ совершенно умнаго человка тотъ, чтобы не вмшиваться въ подобныя дла’,— возразилъ визирь’ (стр. 48).
Несмотря на любовь автора къ цвтистой рчи, которою, какъ извстно, отличаются вс восточные писатели, несмотря на всю метафоричность языка, которая иногда переходятъ границы нашего терпнія, ‘Гюлистанъ’ представляетъ въ высшей степени любопытное произведеніе восточной литературы: оно знакомитъ читателя съ понятіями, взглядами, обычаями, нравами Персіи въ XIII вк и съ положеніемъ писателей того времени по отношенію къ властелину.
Надемся, что сравнительно недорогая цна книги — 1 рубль — дастъ возможность многимъ познакомиться съ этимъ любопытнымъ произведеніемъ Востока.

К.

‘Русская Мысль’, No 5, 1882

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека