Осип Мандельштам.
‘Гротеск’
Осип Мандельштам.
‘Гротеск’
Над черным кофеем встающий тонкий пар,
Веселость едкая литературной шутки.
На маленьком столе стаканы ледяные.
Примечания
Примечания
‘Гротеск’, Мандельштам Осип Эмильевич, Год: 1922
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Когда входишь в маленькую, уютную теплую каюту ‘Гротеска’, сразу начинают щекотать ноздри воспоминанья, такой тонкий приятный запах прошлого, словно весь ‘Гротеск’, как знаменитый страсбургский пирог, только что доставлен, горячий и дымящийся, из кухни петербургской ‘Бродячей Собаки’ и ‘Дома Интермедии’.
Здесь незримо присутствует ‘гений’ Потемкина, автора великой англо-негритянской трагедии ‘Black and white’1 (кстати, входит в репертуар ‘Гротеска’), и все семейство больших и маленьких ‘Вампук’ перекочевало в этот хрупкий ковчег остроумия.
‘Гротеск’ не просто забавный неисхищренный маленький театр, это правнучек, кровный отпрыск семьи российского театрального Сатирикона, может быть, нелюбимый бабушкин внучек, да что делать — бабушка постарела, приласкать некому.
Давно отшумел блестящий петербургский 91:913 год.
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Над черным кофеем встающий тонкий пар,
Веселость едкая литературной шутки.
Что это было, что это было! Из расплавленной остроумием атмосферы горячечного, тесного, шумного, как улей, но всегда порядочного, сдержанного беснующегося гробик-подвала в маленькие сенцы, заваленные шубами и шубками, где проходят последние объяснения, прямо в морозную ночь, на тихую Михайловскую площадь, взглянешь на небо, и даже звезды покажутся сомнительными, остроумничают: ехидничают, мерцают с подмигиванием.
И не освежает морской воздух, не успокаивают звезды. Скрипит снег под легенькими полозьями извозчичьих санок, и, как ‘бесы невидимкой при луне’, в снежной пыли кувыркаются последние петербургские остроты, нелепость последнего скетча сливается с снежной нелепицей, и холодок остроумия, однажды попав в кровь, ‘как льдинка в пенистом вине’, будет студить и леденить ее, пока не заморозит.
Да, я любила их, те сборища ночные,
На маленьком столе стаканы ледяные.
В том году театральное остроумие взвилось, как стоцветная ракета в темную ночь. ‘Дом Интермедии’, ‘Кривое зеркало’, ‘Би-ба-бо’ рассыпали холодный фейерверк гротеска, скетча и пародии в воздухе, который был ‘предчувствием томим’ для театральной публики, посвященная, она прошла через культуру остроумия, высшую школу издевательства, академию изысканной нелепости.
Простой петербуржец из трамвая, банка, министерства ничего не понимал в этом, но мы сходили с ума от факира, который, показывая бритву перед каким-то фокусом, пояснял, что она бреет растительность, ‘и даже на лице’.
Дело было так. Из своеобразного ощущения исторической минуты родилось сильнейшее и острейшее чувство нелепости, возведенное в культ кривозеркальцами и сатириконцами. Это чувство нелепости положило начало позднему и утонченному расцвету русского театрального гротеска.
Настоящими участниками этой мистерии абсолютно нелепого могли быть только люди, дошедшие до ‘предела’, у которых было что терять и которых толкала на путь сокрушительного творчества из нелепого внутренняя опустошенность — предчувствие конца. Появились приемы, выработалась традиция, театр гротеска вышел на улицу. Иррациональный, нерассудочный элемент, заключенный в эстетической категории нелепого, должен был выветриться, уступить место простому остроумничанью. ‘Сатирикону’ с штучками Мисс и стилизацией Агнивцева. То-то и печально, что в ростовском ‘Гротеске’ господствует не тень Потемкина, который даже трезвый и приличный походил на отмытого негра, а изысканный Агнивцев с браслетами, щеночками и собачками, этот Кузмин на сахарине с маргариновым старым Петербургом, где стилизация не прячется в углах губ, а прет из каждой строчки, как лошадиное дышло.
В ‘Гротеске’ кончилось творчество нелепого, все остроумно, мило, занятно. Но когда выходишь из ‘Гротеска’ на морозную улицу, звезды не ехидствуют и снег не хрустит с усмешкой.
Антракты ‘Гротеска’, благодаря Курихину, острее, художественнее, гротескнее самого действия. Каждое слово — чистое золото нелепости:
‘Вот позвольте представить, Марья Васильевна, самая красивая девушка Ростова и Нахичевани’.
За это ‘и Нахичевани’ можно все отдать.
В антрактах Курихина живет традиция творчества нелепого, он единственный из джиммистов, составляющих ядро ‘Гротеска’, подлинный мастер иррационального, гротескного юмора тонкого упадочного театра, стоящего на грани пустоты.
1922
Обозрение театров гг. Ростова и Начихевани-н-Д. (Ростов), 1922, No 6 (11), 29 января — 1 февраля, с. 5. Печ. по первопубликации с учетом предложенного Р. Тименчиком исправления во фразе ‘… изысканный Агнивцев с браслетами, щеночками и собачками…’ (вместо ‘щеночками’ следует читать ‘цепочками’ — см.: Конечный A. M., Мордерер В. Я., Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Артистическое кабаре ‘Привал комедиантов’ //Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М., 1989, с. 99).
В предыдущем номере ‘Обозрения…’ напечатаны ст-ние Мандельштама ‘Театральный разъезд’ (‘Чуть мерцает призрачная сцена…’, 1920), а также очерк Я. Перовича ‘Наши гости’, посвященный почти одновременному приезду в Ростов Есенина и Мандельштама (он провел в Ростове около месяца).
‘Гротеск’ — сатирический театр малых форм в Ростове-на-Дону, ведущие артисты — Владимир Хенкин (Истомин) и Федор Курихин. О ‘Гротеске’ см.: Алексеев А. Серьезное и смешное. М., 1967, с. 99-114, Корнилов Е. Новое лицо российского театрального Сатирикона // Дон, 1982, No 9, с. 164-167.
… знаменитый страсбургский пирог…— ср. в гл. 1, строфе XVI ‘Евгения Онегина’: ‘… И Страсбурга пирог нетленный…’, далее следуют еще реминисценции из Пушкина — ‘невидимкой при луне’ (‘Бесы’) и ‘предчувствием томим’ (‘Цыганы’).
‘Бродячая собака’ — литературно-артистическое кабаре в 1911-1915 гг. в Петербурге, на Михайловской пл. (ныне пл. Искусств). Об участии Мандельштама в жизни ‘Бродячей собаки’ см. в мемуарах: Пяст В. Встречи. М., 1929, с. 254-261, Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1933, с. 263-269, а также: Парнис А., Тименчик Р. Программы ‘Бродячей собаки’ // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1983. Л., 1985, с. 160-257.
‘Дом интермедий’ — театр малых форм в Петербурге (1910-1911).
Потемкин, Петр Петрович (1886-1926) — поэт, сотрудник ‘Сатирикона’ и ‘Нового Сатирикона’, один из завсегдатаев ‘Бродячей собаки’, автор скетчей и пьес для этого кабаре и театров ‘Летучая мышь’, ‘Кривое зеркало’ и ‘Дом интермедий’.
Вампука — термин, обозначающий бессмысленные, ходульные театральные штампы, возник после постановки в 1909 г. в ‘Кривом зеркале’ оперы-пародии ‘Вампука, невеста африканская: во всех отношениях образцовая опера’ (либретто М. Волконского, музыка В. Эренберга, режиссер Р. А. Ун-герн). В январе 1922 г. ‘Вампука’ шла в ‘Гротеске’.
Камина красного тяжелый, зимний жар…— здесь и далее из ст-ния Ахматовой ‘Да, я любила их, те сборища ночные…’ (1917). У Ахматовой: ‘Над черным кофеем пахучий, тонкий пар…’.
‘как льдинка в пенистом вине’ — из ст-ния Ахматовой ‘Приду туда, и отлетит томленье…’ (1916).
‘Кривое зеркало’ (театр Буфф) — пародийно-сатирический театр малых форм в Петербурге-Ленинграде (1908-1931, руководитель А. Р. Кугель). В нем играли Ф. Н. Курихин, В. Я. Хенкин, С. И. Антимонов и др. См. шуточное ст-ние Мандельштама, посвященное С. И. Антимонову (I, No 241).
‘Би-ба-бо’ — в 1917-1918 гг. кабаре в Петрограде.
Мисс — псевдоним художницы Анны Владимировны Ремизовой, сотрудничавшей в журн. ‘Сатирикон’.
Агнивцев, Николай Яковлевич. (1888-1932) — поэт и драматург, автор популярных куплетов и песенок. Выпустил сборники ‘Студенческие песни’ (1913), ‘Санкт-Петербург’ (Тифлис: Изд-во театра ‘Кривой Джимми’, 1921) и др. В ‘Гротеске’ шли его пьесы ‘Санкт-Петербург’, ‘Дама в карете’, ‘Фуфыра и сморчок’, ‘Черный паж’ и др.
Курихин, Федор Николаевич (1881-1951) — известный сатирический актер, создатель образа ‘стесняющегося конферансье’, один из организаторов (совместно с К. А. Марджановым и Ю. Э. Озаровским) путешествующего театра ‘Кривой Джимми’ (отсюда — джиммисты), на спектаклях которого Мандельштам мог побывать в 1919 или 1921 гг. в Киеве или Тифлисе.
1 ‘Черный и белый’ (англ.) — скетч П. П. Потемкина и К. Э. Гибшмана.
Над черным кофеем встающий тонкий пар,
Веселость едкая литературной шутки.
На маленьком столе стаканы ледяные.