Граф Обезьянов на новом месте. … Соч. кн. В. Мещерского, Мещерский Владимир Петрович, Год: 1879

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Графъ Обезьяновъ на новомъ мст. Фантастическій этюдъ въ пяти частяхъ. (Продолж. соч. ‘Одинъ изъ нашихъ Бисмарковъ’). Соч. кн. В. Мещерскаго. Спб. 1879.

Когда славный рыцарь печальнаго образа, Донъ-Кихотъ Ламанчскій, неудачно воевалъ съ втрянными мельницами и, искалченный ихъ крыльями, безпомощно валялся на земл, онъ былъ, конечно, смшонъ, но вмст съ тмъ и глубоко жалокъ и даже трогателенъ. Но уже ничего, кром неудержимаго смха надъ собою, не могъ возбуждать несчастный маніакъ, когда, мужественно побдивши цирюльника, онъ отнялъ у него мдный бритвенный тазъ и съ горделивою торжественностью возложилъ его себ на голову, какъ чудодйственный шлемъ волшебника Мамбрина. Недавно еще князь Мещерскій, неудачно уличая наше время во всевозможныхъ беззаконіяхъ, являлся именно въ образ избитаго, жалкаго, побжденнаго рыцаря, возбуждая въ одно и тоже время и состраданіе и смхъ. Онъ громко жаловался на несправедливость судьбы, которая г. Суворину дала возможность сдлать на консерватизм патріотизм хорошій гешефтъ, а его, князя Мещерскаго, привела лишь въ ‘немалымъ рублямъ долгу’. А чмъ онъ хуже г. Суворина? Легкость въ мысляхъ у нихъ обоихъ необыкновенная, а князь Мещерскій иметъ еще то преимущество, что никогда, подобно г. Суворину, не ‘заблуждался’ и даже изобрлъ свой собственный консерватизмъ, точечный. На этотъ разъ, князь Мещерскій является въ своемъ роман сіяющій, радостный, самодовольный. Чему онъ радуется — Богъ знаетъ. Быть можетъ, тому, что теперь съ консерватизмомъ, хотя бы даже и точечнымъ, говоря языкомъ биржи, ‘крпко’, а всего вроятне тому, что упомянутая ‘Улика’, какъ непрерывно публикуется въ газетахъ, иметъ въ непродолжительномъ времени выйти вторымъ изданіемъ. Современные Донъ Кихоты себ на ум, не хуже любого Санхо-Панчо. Какъ бы то ни было, князь Мещерскій сіяетъ. Тонъ всего повствованія — ликующій, побдоносный, можно сказать, залихватскій. Порадуемся благополучію князя и не будемъ смяться надъ нимъ. Насмшкой его не проймешь, да и очень нужно! Онъ не безъ гордости принимаетъ кличку юродиваго и даже вмняетъ себ свое юродство въ заслугу. ‘Да, говоритъ, я Божій человкъ! Я юродивый князь! Я издалъ въ пяти частяхъ ‘безъ працы не бенди кололацы’ и издамъ продолженіе въ ста пяти частяхъ… Господи Іисусе Христе… Кукареку!’ Что съ него возьмешь?
Новый романъ нашего автора, по своему содержанію, живйшимъ образомъ напоминаетъ собою то мсиво, какимъ, бывало, угощалъ своихъ постителей прототипъ князя, знаменитый Иванъ Яковлевичъ. Въ полоскательную чашку налита вода, покрошенъ хлбъ, посыпано солью и нюхательнымъ табакомъ, въ довершеніе всего блаженненькій высморкался въ туже чашку — прошу покорно откушать! Романъ князя относится ко времени нашего общественнаго возбужденія во время сербско-турецкой войны и пользуясь этою широкою канвою, какихъ только узоровъ не вышиваетъ нашъ авторъ! Въ роман фигурируетъ и славянофилы, и нигилисты, и петербургскіе чиновники, и московскіе баре, и соціалисты, и околодочные надзиратели, либеральные и консервативные журналисты, ‘жидки’, добровольцы и само собою разумется, ‘русскій народъ’. Князь доказываетъ, Что тогдашнее возбужденіе было не искуственное, а естественное и притомъ всенародное, что нигилизмъ и славянофильство отнюдь не одно и тоже, что православіе — лучшая изъ религій, что русскій народъ — очень хорошій народъ и только по безграматству не зачитывается сочиненіями князя Мещерскаго, что не Россія должна бояться Европы, а наоборотъ, что Европа ‘подла, хотя и умна’ а мы честны (авторъ благоразумно не доканчиваетъ антитезы), что генералъ Черняевъ — человкъ высокой добродтели, что петербургскіе чиновники не знаютъ Россіи, а вотъ московскіе — т знаютъ, что, наконецъ, будущее принадлежитъ намъ, русскимъ вообще и. князю Мещерскому въ частности. Обо всхъ этихъ матерьяхъ важныхъ мы разсуждать съ почтеннымъ княземъ не станемъ по причинамъ слишкомъ понятнымъ. Но въ пятитомномъ роман князя есть меткія страницы (страницъ десятокъ, другой), живые образы и, увольняя читателя отъ княжескихъ разсужденій, мы остановимъ его вниманіе только на этихъ, повидимому, съ натуры списанныхъ авторомъ фигурахъ. Крупный московскій администраторъ разсуждаетъ, напримръ, о современномъ положеніи длъ: ‘Вотъ два мсяца, mon cher, какъ я не сплю, началъ графъ:— и не я одинъ: tous les hommes qui s&egrave, respectent, tous les hommes comme il faut, вс порядочные люди не спятъ уже два мсяца. Мы имемъ, monsieur, продолжалъ старикъ, поднимая пальцы и начавъ считать по пальцамъ: — комунардовъ, les Massarines et Сіе, les Черкасовъ et Сіе — это разъ, мы имемъ конституціоналистовъ couleur carlate, les Голоруковъ et Сіе — это два, мы имемъ le земство, цлую шайку бшеныхъ соціалистовъ — это три, мы имемъ, затмъ, des hordes, monsieur, de nihilistes — вс наши учебныя заведенія, начиная съ университета, не что иное, какъ вертепы нигилизма — это четыре, затмъ, мы имемъ les popes, monsieur, которые, подъ предлогомъ православія, отправляютъ народъ въ Сербію — это пять, и, наконецъ, мы имемъ les obespierres et les Marats du moment, les Салажинъ et les anthropophages, de Slavophiles, voila monsieur, ce que nous avons, и все это благодаря особенной заботливости о прогресс нашихъ московскихъ паяцевъ, все это дйствуетъ и подкапываетъ наши основы стараго порядка, и если завтра мы не взлетимъ, вс, сколько насъ ни есть, я хочу, чтобы меня повсили. Мы наканун неизбжной катастрофы. Катастрофы, monsieur, je garde le mot, и что же тутъ удивительнаго, заговорилъ графчикъ по русски, когда у насъ въ Москв, теперь не люди, а куклы, которые, вмсто того, чтобы дйствовать какъ слдуетъ, кокетничаютъ съ этими самыми кому нардами и славянофилами. Надо назначить сюда человка съ волею и энергіею Петра Великаго, съ характеромъ Іоанна Грознаго и съ убжденіями нашего покойнаго друга графа Закревскаго — вотъ что нужно, сдлайте это и я вамъ отвчаю, сударь мой, что черезъ два мсяца въ Москв будетъ, какъ у меня на кухн, все на мст, чисто и въ самомъ безупречномъ порядк. Я все это предсказывалъ, продолжалъ графъ Даровскій по французски, сморкаясь въ свою фуляровую простыню, вотъ что они получили съ своими реформами, ils ont cr un народъ, monsieur, et quel народъ, un camlon, il prend toutes les couleurs, et, et, et… enfin le diable… Въ день, когда они начали стряпать всю эту либеральную кухню, я имъ сказалъ: господа, вы намъ приведете одну только революцію и больше ничего. Et voila, joli gchis, qu’ils nous ont faits, ces barricadeurs de Massarine, Mituline, Tcherkassoff et Сіе, съ ихъ прогрессами и всми этими дурацкими свободами. Порядочный человкъ не можетъ боле жить спокойно въ этомъ государств. Я васъ увряю. Мои маленькіе ужины, которые были всегда прелестны, теперь всегда отравлены страхомъ, вотъ-вотъ придутъ des Garibaldiens moscovites и всхъ перержутъ. Enfin, чтобы выразить вамъ всю прелесть внутренняго положенія, послднее слово нашей.эпохи, les filles du ballet, monsieur, балетныя танцовщицы, съ которыми я всегда проводилъ прелестнйшіе вечера — что очень естественно, въ мои годы, государственный человкъ нуждается въ отдых — представьте себ эту гадость, есть между этими двчонками балета либерально разсуждающія женщины, а? Это просто невроятно, это конецъ свта’ (225—231). Мы не поскупились на выписку, но читатель, надемся, за это на насъ не въ претензіи. Страничка характерная. Князь Мещерскій обмолвился ею и мы ему за это очень благодарны. Онъ, повидимому, хорошо знаетъ сущность тхъ идей, которыя господствуютъ въ извстныхъ сферахъ нашего общества — ему и книги въ руки. Самыя эти идеи, конечно, въ комментаріяхъ не нуждаются. Даже кн. Мещерскій относится къ нимъ не безъ ироніи…

‘Отечественныя Записки’, No 12, 1879

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека