Граф Чатам, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1844

Критика
Время на прочтение: 90 минут(ы)
Скачать в PDF
Маколей. Полное собраніе сочиненій.
Томъ V. Критическіе и историческіе опыты
Изданіе Николая Тиблена.
Переводъ подъ редакціей H. М. Латкиной.

(Октябрь, 1844).

‘Correspondence of William Pitt, Earl of Chatham’. 4 voll. London, 1840.— ‘Lettlers of Horace Walpole, Earl of Orford to Horace Mann’. 4 vols. London, 1843—44.
‘Переписка Вилліама Питта, графа Чатама‘. 4 тома. Лондонъ, 1840.— ‘Письма Горація Вальполя, графа Орфорда, къ Горацію Манну’. 4 тома. Лондонъ, 1843—1844.

Боле чмъ десять лтъ назадъ, {См. 2-й томъ этого изданія, стр. 258.} мы начали очеркъ политической жизни великаго лорда Чатама. Мы тогда остановились на смерти Георга II, съ намреніемъ вскор возвратиться къ прерванному труду. Обстоятельства, излагать которыя было бы скучно, не позволили намъ исполнить это намреніе. Впрочемъ мы нисколько не сожалемъ объ отсрочк, ибо матеріалы, которыми мы могли располагать въ 1834 году, были скудны и неудовлетворительны въ сравненіи съ тмъ, что теперь находится у насъ въ рукахъ. Даже теперь, хотя мы имли доступъ ко многимъ весьма важнымъ источникамъ свдній, которые еще не были открыты для публики, нельзя не сознаться, что исторія первыхъ десяти лтъ царствованія Георга III извстна намъ далеко не вполн, тмъ немене мы убждены, что можемъ представить нашимъ читателямъ разсказъ, не лишенный интереса и поучительности. Вотъ почему мы съ удовольствіемъ возвращаемся къ работ, давно прерванной.
Мы оставили Питта въ зенит его славы и благосостоянія, идоломъ Англіи, страшилищемъ Франціи, предметомъ удивленія всего образованнаго міра. Со всхъ сторонъ приносились въ Англію извстіе объ одержанныхъ побдахъ, взятыхъ приступомъ крпостяхъ, провинціяхъ, присоединенныхъ къ англійскимъ владніямъ. Въ самой Англіи партіи погрузились въ летаргическій сонъ, которому ничего подобнаго не бывало съ тхъ поръ, какъ великій религіозный расколъ XVI в. пробудилъ духъ націи.
Чтобы событія, о которыхъ ламъ предстоитъ разсказывать, были ясно поняты, нужно указать на причины, временно сдержавшія оживленіе обихъ великихъ англійскихъ партій.
Если, откинувъ все чисто случайное, взглянуть на существенныя черты виговъ и торіевъ, то можно считать каждую изъ этихъ партій представительницею великаго начала, необходимаго для благосостоянія народовъ. Одна изъ нихъ главнымъ образомъ — охранительница свободы, другая — порядка, одна изъ нихъ — сила движенія, другая — сила охраненія въ государств, одна — парусъ, безъ котораго общество не могло бы двигаться впередъ, другая — балластъ, безъ котораго въ бурю слишкомъ мало безопасности. По въ первыя сорокъ-шесть лтъ, слдовавшія за вступленіемъ на престолъ Ганноверскаго дома, эти отличительныя особенности, казалось, сгладились. Вигъ понялъ, что онъ не могъ лучше служить длу гражданской и религіозной свободы, какъ энергически поддерживая протестантскую династію, тори понялъ, что не могъ лучше выразить свою ненависть къ революціи, какъ нападая на правительство, которое создано революціей. Об партіи мало-по-малу стали приписывать боле важности средствамъ, чмъ цли, об были поставлены въ неестественное положеніе, и об, подобно животнымъ, переселеннымъ въ несвойственный имъ климатъ, слабли и вырождались. Тори, удаленный отъ придворнаго солнца, былъ въ положеніи верблюда, переселеннаго въ снга Лапландіи, а вигъ, согрваемый лучами королевской милости, похожъ былъ на оленя въ пескахъ Аравіи.
Дантъ разсказываетъ намъ, что видлъ въ Малебольг страшную борьбу между человческою тнью и змемъ. Враги, нанесши другъ другу жестокіи раны, останавливались на время и пристально смотрли другъ на друга. Большое облако тумана окружало ихъ, и тогда начиналось изумительное превращеніе. Каждое существо обращалось въ нчто похожее на своего врага: хвостъ змя раздлялся на дв части и обращался въ дв ноги, ноги человка сходились и образовывали хвостъ, изъ тла змя выростали дв руки, руки человка приростали къ тлу. Наконецъ змй, ставъ на ноги, какъ человкъ, заговорилъ, а человкъ, какъ змй, упалъ на землю и, шипя, поползъ. Нчто подобное этому превращенію случилось въ царствованіе Георга I съ двумя англійскими партіями. Каждая изъ нихъ постепенно принимала видъ и цвтъ своего врага, пока наконецъ тори не всталъ ревнителемъ свободы, а вигъ не поползъ, цлуя прахъ у ногъ власти.
Правда, что когда эти выродившіеся политиканы разсуждали о предметахъ чисто отвлеченныхъ, особенно когда они вели пренія объ образ дйствій ихъ ддовъ, они, казалось, различались между собою именно тмъ, чмъ различались и ихъ дды. Вигъ, который въ продолженіе трехъ парламентскихъ сессій вы разу не подавалъ голоса противъ двора, готовъ былъ отдать душу за жезлъ контролера или должность гардеробмейстера, по-прежнему утверждалъ, что его политическія начала идутъ отъ Локка или Мильтона, по-прежнему благоговлъ предъ памятью Пима и Гампдена, по-прежнему 30-го января {День смерти Карла I.— Палачъ, исполнявшій приговоръ, былъ въ маск.} пилъ сначала за человка въ маск, потомъ за того, кто сдлалъ бы то же самое и безъ маски. Тори, съ другой стороны, осуждая кроткаго и умреннаго Вальполя, какъ смертельнаго врага свободы, не видалъ ничего предосудительнаго въ желзной тиранніи Страффорда и Лода. Но каковы бы ни были сужденія, которыя произносилъ вигъ или тори того вка о длахъ давноминувшмхъ, не подлежитъ сомннію, что въ современныхъ практическихъ вопросахъ тори былъ реформаторомъ, да еще неумреннымъ и неосторожнымъ, а вигъ былъ консервативенъ до ханжества. Мы сами видли подобныя слдствія, произведенныя въ сосдней стран подобными же причинами. Кто поврилъ бы пятнадцать лтъ тому назадъ, что Гизо и Вильпену придется защищать собственность общественный порядокъ отъ нападеній враговъ, подобныхъ Жинеду и ла-Рошъ-Жаклену.
Такимъ образомъ, потомки прежнихъ кавалеровъ обратились въ демагоговъ, а потомки прежнихъ круглоголовыхъ сдлались придворными. Взаимное нерасположеніе ихъ долго не начинало смягчаться,— партіямъ свойственно хранить крпче свою вражду, чмъ основный начала. Въ продолженіе многихъ лтъ поколніе виговъ, которыхъ Сидни презиралъ бы, какъ рабовъ, вело смертельную борьбу съ поколніемъ торіевъ, которое Джеффризъ перевшалъ бы, какъ республиканцевъ.
Во все царствованіе Георга I и въ первую половину царствованіи Георга II на торіевъ смотрли какъ на враговъ царствующаго дома и лишали ихъ всхъ милостей двора. Хотя большая часть сельскихъ джентльменовъ принадлежала къ торіямъ, только виги возводились въ званіе перовъ и баронетовъ. Хотя большая часть духовенства принадлежала къ той же партіи, деканы и епископы постоянно назначались изъ виговъ. Въ каждомъ графств богатые и знатные торійскіе сквайры жаловались, что ихъ имена не допускаются въ списокъ мировыхъ судей, между тмъ какъ люди мене богатые и не столь славные, стоящіе за терпимость, акцизы, семилтній срокъ парламента и постоянный войска, предсдательствовали на четвертныхъ засданіяхъ судовъ и назначались помощниками лордовъ-намстниковъ.
Мало-по-малу начались попытки къ сближенію. Пока Вальполь стоилъ во глав управленіи, ненависть къ его власти побудила значительную и могущественную часть виговъ, предводительствуемую наслдникомъ престола, вступить въ союзъ съ торіими и даже заключить перемиріе съ якобитами. Посл паденіи сэра Роскрта проклятіе, лежавшее на торіяхъ, было снято, но главныя должности въ администраціи по-прежнему замщались вигами, да, по правд, едвали и могли замщаться иначе, потому что торійскія знать и джентри, хотя и сильныя числомъ и богатствомъ, едвали заключали въ своихъ рядахъ хоть одного человка, отличавшагося способностями къ дламъ или преніямъ. Впрочемъ нкоторые изъ нихъ были допущены ко второстепеннымъ должностямъ, это снисхожденіе произвело смягчающее дйствіе на настроеніе цлой партіи. Первое leve Георга II посл отставки Вальполя представляло замчательное зрлище. Между постоянными приверженцами Брауншвейгскаго дома, Росселями, Кавендишами и Пельгамами появилась толпа лицъ, совершенно неизвстныхъ пажамъ и церемоніймейстерамъ, владтели помстій, которыхъ эль и гончія собаки славились въ окрестности Мединскихъ холмовъ или близъ Рекина, но которые не переступали за порогъ дворца съ того дня, какъ Оксфордъ съ блымъ жезломъ въ рук стоялъ за королевою Анною.
Въ продолженіе послдовавшихъ за тмъ восьмнадцати лтъ об партіи постепенно все боле и боле предавались покою. Общественная апатія можетъ отчасти быть объяснена несправедливою жестокостью, съ которою нападали на управленіе Вальполя. Въ политическомъ, какъ и въ физическомъ тл, болзненная слабость слдуетъ обыкновенно за болзненнымъ раздраженіемъ. Народъ былъ доведенъ до безумія софистикою, клеветою, реторикою, возбужденіемъ національной гордости. При полномъ изобиліи, общество приходило въ отчаяніе, какъ будто въ стран свирпствовалъ голодъ. Пользуясь политическою и религіозною свободой въ степени, дотол невдомой ни одному большому обществу, они призывали Брута или Тимолеона поразить въ сердце утснителя. Въ такомъ настроеніи были они, когда послдовала перемна министерства, но скоро замтили, что въ систем управленія не произошло перемны. Естественныя послдствія немедленно оказались: Фанатическая ревность перешла въ мрачное равнодушіе. Патріотическіе толки не только перестали плнять общество, но стали ему такъ же противны, какъ и гнусливыя сказки пуританъ посл паденія ‘Охвостья’. Параксизмъ горячки прошелъ, начался пароксизмъ лихорадки, много времени должно было пройти, чтобъ не только различные способы обольщенія, но даже дйствительное неудовольствіе могли снова вызвать то возбужденіе, которое, достигнувъ высшей своей степени, окончилось.
Сдланы были дв попытки нарушить это спокойствіе. Изгнанный наслдникъ дома Стюавтовъ сталъ во глав возстанія, недовольный наслдникъ дома Брауншвейгскаго сталъ во глав оппозиціи. Но и возстаніе и оппозиція кончились ничмъ. Битва при Кудлоден {Въ этой битв разбитъ Карлъ-Эдуардъ, 27-го апрля 1746 г.} уничтожила якобитскую партію. Смерть принца Фридриха уничтожила ту факцію, которая, подъ его предводительствомъ, стремилась. хотя и слабо, противиться правительству его отца. Ея главные члены спшили примириться съ министерствомъ, и политическое усыпленіе сдлалось полнымъ.
Черезъ пять лтъ посл смерти принца Фридриха общественное мнніе на-время было сильно взволновано. Но это возбужденіе не имло ничего общаго со старою враждою между вигами и торіями. Англія была тогда въ войн съ Франціею. Война была ведена очень слабо. Мы лишились Минорки, флотъ нашъ долженъ былъ отступить передъ блымъ’лагомъ Бурбонскаго дома. Горькое чувство униженія, новое для самаго гордаго и самаго мужественнаго изъ народовъ, заглушило вс другія чувства. Во всхъ графствахъ и большихъ городахъ королевства раздавалось требованіе такой администраціи, которая возстановила бы честь англійскаго оружія. Два самые могущественные человка въ стран были — герцогъ Ньюкастль и Питтъ. Поперемнныя побды и пораженія дали имъ понять, что ни одинъ изъ нихъ не можетъ держаться безъ другаго. Интересъ государственный, въ соединеніи съ интересомъ ихъ личнаго честолюбія, принудилъ ихъ вступить въ союзъ. Министерство, составившееся вслдствіе этой коалиціи, управляло страною, когда Георгъ III вступилъ на престолъ.
Чмъ внимательне мы разсматриваемъ составъ этого знаменяа то министерства, тмъ боле видимъ причинъ удивляться тому умнью или тому счастью, которое соединило въ одно гармоническое цлое столь разнообразные и повидимому столь несогласимые элементы силы. Вліяніе, основанное на неподкупной честности, и вліяніе, поддерживаемое самыми позорными подкупами, сила аристократическихъ связей и сила демократическаго энтузіазма — все это въ первый разъ слилось вмст. Ньюкастль внесъ въ коалицію громадную силу, наслдованную имъ отъ Вальполя и Пельгама. Общественныя должности, церковь, суды, армія, флотъ, дипломатія кишли его креатурами. Бурги, много лтъ спустя составившіе знаменитые списки A и B {Въ билл о реформ.}, имла представителей, назначенныхъ имъ. Важнйшія вигскія семейства, которыя много поколній сряду изучали тактику партій и привыкли составлять одну твердую фалангу, признали его своимъ вождемъ. Питтъ, съ другой стороны, владлъ тмъ, чего недоставало Ньюкастлю: краснорчіемъ, способнымъ возбуждать страсти и плнять воображеніе, репутаціей высокаго безкорыстія, довріемъ и пламенною любовью милліоновъ.
Раздленіе власти, которое сдлали между собою эти два министра, было необыкновенно счастливо. Каждый изъ нихъ завдывалъ тою отраслью управленія, къ которой былъ особенно способенъ, ни одинъ изъ нихъ не выказалъ наклонности вмшиваться въ дла другаго. Ньюкастль принялъ на себя казначейство, раздачу гражданскихъ и духовныхъ мстъ и распоряженіе тою частью секретныхъ суммъ, которая шла на подкупы членовъ парламента. Питтъ былъ статсъ-секретаремъ, управлявшимъ военными и иностранными длами. Такимъ образомъ грязь изъ зловонныхъ и заразительныхъ административныхъ клоакъ стекала въ одну трубу, черезъ другую проходило только все блестящее и чистое. Низкіе и эгоистическіе политиканы, искатели государственныхъ и придворныхъ должностей, стекались къ огромному дому на углу Линкольнзъ-Иннъ-Фильдза. Здсь, при каждомъ leve, появлялось до 18—20 батистовыхъ рукавовъ, ибо, какъ говорятъ, не было ни одного прелата, не обязаннаго Ньюкастлю или своимъ первоначальнымъ назначеніемъ, или послдующимъ повышеніемъ. Сюда приходили и т члены палаты общинъ, которые, молчаливо подавая свои голоса, составляли главную силу правительства. Одинъ просилъ мста по акцизу для своего эконома. Другой — пребенды для своего сына. Третій шепталъ, что онъ постоянно стоялъ за его милость и протестантское наслдство, что послдніе его выборы были крайне раззорительны, что избиратели теперь совершенно безсовстны, что онъ принужденъ былъ заложить имніе, чтобы достать денегъ, и теперь не знаетъ, къ кому обратиться за 500 ф. ст. Герцогъ жалъ всмъ имъ руки, трепалъ ихъ по плечу, обнималъ ихъ и однихъ отпускалъ съ деньгами, другихъ съ общаніями. Питтъ держалъ себя горделиво, вдали отъ всхъ подобныхъ сдлокъ. Онъ не только самъ былъ неподкупенъ, но съ ужасомъ отворачивался отъ гнусной обязанности подкупать другихъ. Тмъ немене, засдая двадцать лтъ въ парламент и десять лтъ въ министерств, онъ не могъ не знать, какъ ведутся правительственныя дла. Онъ ясно видлъ, что товарищи его употребляютъ подкупъ въ широкихъ размрахъ. Ненавидя подкупъ, но отчаяваясь въ возможности искоренить его и сомнваясь, чтобы безъ него могло въ то время держаться какое-нибудь министерство. онъ ршился закрыть глаза. Ему хотлось ничего не знать, ничего не видть, ничему не врить. Лица, приходившія къ нему говорить объ участіи въ какомъ-нибудь выгодномъ предпріятіи, или о пріобртеніи голосовъ какой-нибудь Корнваллійской корпораціи, скоро смущались его горделивымъ смиреніемъ. Онъ говорилъ имъ, что они длаютъ ему много чести, во что подобные вопросы превышаютъ его способности, что, конечно, милостивый король благосклонно выслушиваетъ его скромное мнніе по предметамъ, касающимся войны и договоровъ, что если родится вопросъ о томъ, кому начальствовать въ сверной Америк или быть посланникомъ въ Берлип, то его товарищи, вроятно, освдомятся о его мнніи. Но онъ не иметъ ни малйшаго вліянія на дла казначейства и не можетъ хлопотать о назначенія даже ничтожнйшаго таможеннаго чиновника.
Можно еще сомнваться въ томъ, чему онъ боле обязанъ своею популярностью: неподкупности ли, которую онъ любилъ выставлять на показъ, или краснорчію и искусству управлять военными длами. Везд говорили съ удовольствіемъ и изумленіемъ, что ‘великій коммонеръ’, не пользуясь привилегіями знатности или богатства, не смотря на нерасположеніе двора и аристократіи, сдлался первымъ человкомъ въ Англіи и сдлалъ Англію первою страною въ мір, что имя его произносится съ уваженіемъ во всхъ дворцахъ — отъ Лиссабона до Москвы, что трофеи его разсяны по четыремъ странамъ свта,— но что онъ остается просто Вилліамомъ Питтомъ, не иметъ ни титула, ни ленты, ни пенсіи, ни синекуры. Когда ему придется удалиться отъ длъ, онъ, спаситель отечества, долженъ будетъ продать своихъ упряжныхъ лошадей и серебряные подсвчники. Какъ ни широко развилась язва подкуповъ, его руки оставались чисты. Онъ никогда по принималъ и не давалъ платы за безчестіе. Такимъ образомъ, коалиція находила поддержку и въ высшихъ и въ низшихъ сторонахъ человческой природы и была сильна соединенными силами добродтели и мамоны.
Питтъ и Ньюкастль были первыми министрами на равныхъ правахъ. Для замщенія второстепенныхъ должностей принято было начало допущенія въ министерство всхъ партій и цвтовъ, за исключеніемъ открытыхъ якобитовъ, — даже каждаго общественнаго дятеля, который по своимъ способностямъ или по своему положенію могъ быть полезенъ въ должности или грозенъ въ оппозиціи.
Виги, согласно съ тмъ, что тогда считалось ихъ неотъемлемымъ правомъ, удержали за собой самую значительную долю власти. Главную поддержку себ министерство находило въ такъ-называемомъ великомъ союз виговъ, который, въ теченіе почти пятидесяти лтъ, пользовался сильною властью въ стран и громадный авторитетъ котораго основывался на знатности, богатств, вліяніи на бурги и полномъ согласіи между членами. Къ этому союзу, главой котораго былъ Ньюкастль, принадлежали семейства Кавендишей, Леноксовъ, Фицроевъ, Бентниковъ, Маннерзовъ, Конвеевъ, Вентвортовъ и многія другія, очень извстныя.
Были еще два вигскіе союза, изъ которыхъ каждый могъ бы стать зерномъ сильной оппозиціи, но для обоихъ нашлось мсто въ правительств. Они извстны подъ именемъ Гренвиллейи Бедфордовъ.
Главой Гренвиллей былъ Ричардъ, графъ Темпль. Его способности къ администраціи и преніямъ были вовсе не высоки. По богатство, безпокойный, несвязанный нравственными началами характеръ, безустанная дятельность, ловкость въ самыхъ безчестныхъ продлкахъ, свойственныхъ тактик партій,— длали его самымъ опаснымъ врагомъ министерства. Онъ былъ назначенъ хранителемъ малой печати. Его братъ Джорджъ былъ казначеемъ флота. Предполагали, что оба они — въ весьма дружескихъ отношеніяхъ къ Питту, который женился на ихъ сестр и былъ крайне угодливымъ супругомъ.
Бедфорды или, какъ ихъ звали враги, блумсберійская шайки, выдавала за своего предводителя Джона, герцога Бедфорда, по въ сущности они направляли его куда хотли и нердко заставляли длать то, на что онъ самъ никогда бы не ршился. У него было много хорошихъ нравственныхъ и умственныхъ свойствъ, онъ могъ бы быть почтеннымъ и даже замчательнымъ человкомъ, если бы только мене подчинялся вліянію друзей или былъ счастливе въ выбор ихъ. Нкоторые изъ нихъ, надо отдать имъ справедливость, были люди талантливые, но я боюсь, что этимъ и должна ограничиться похвала имъ. Сандвичъ и Ригби были искусны въ преніяхъ, отличались пріятностью въ бесд, ловкостью въ интриг, знали до тонкости вс продлки биржи и выборовъ и были какъ въ общественной, такъ и въ частной жизни нагло безнравственны. Веймутъ обладалъ природнымъ краснорчіемъ, иногда удивлявшимъ тхъ, кто звалъ, какъ мало онъ былъ образованъ, онъ былъ лнивъ и развратенъ, еще въ ранней молодости потерялъ онъ отличное состояніе въ игорномъ дом и разстроилъ въ попойкахъ крпкое здоровье. Богатство и значеніе герцога, таланты и смлость нкоторыхъ изъ его сторонниковъ могли бы составлять предметъ серьзныхъ опасеній для самаго прочнаго министерства. Но ихъ содйствіе было обезпечено: герцогъ сдланъ былъ лордомъ-намстникомъ Ирландіи, а Ригби — его секретаремъ, такимъ образомъ, вся партія благоговйно поддерживала мры правительства.
Еще незадолго передъ тмъ вс полагали, что два человка способны оспаривать у Питта мсто вождя палаты общинъ — Вилліамъ Моррей и Генри Фоксъ. Но Моррей перешелъ въ палату лордовъ и получилъ мсто главнаго судьи въ суд королевской скамьи. А Фоксъ хотя и оставался въ палат общинъ, но найдено было средство обезпечить если не энергическое содйствіе, то молчаливое согласіе съ его стороны. Онъ былъ бдный человкъ и чрезчуръ нжный отецъ. Должность военнаго казначея въ продолженіе раззорительной войны была въ то время, можетъ быть, самымъ прибыльнымъ мстомъ, какимъ только могло распоряжаться правительство. Это мсто было дано Фоксу. Возможность составить въ нсколько лтъ значительное состояніе и тмъ обезпечить будущность своего милаго Чарльза была неотразимымъ соблазномъ для Фокса. Занять второстепенное, хотя и выгодное, мсто, для человка, бывшаго вождемъ палаты общинъ и нкогда получившаго порученіе составить министерство, было, по правд, значительнымъ паденіемъ, но щекотливое чувство собственнаго достоинства не было въ характер Фокса.
Вамъ нтъ времени исчислять всхъ другихъ людей съ всомъ, тмъ или другимъ способомъ привлеченныхъ на сторону правительства. Мы можемъ упомянуть о Гардвикъ, считавшемся первымъ законовдомъ того времени,— о Леггъ, считавшемся первымъ знатокомъ финансоваго дла,— о проницательномъ и ловкомъ Освальд, — о смломъ и остроумномъ Ноджент, о Чарльзъ Таунзгенд, самомъ блистательномъ и непостоянномъ человк въ мір,— объ Элліот, Баррингтон, Аорт и Пратт. Дйствительно, сколько мы можемъ припомнить, въ палат общинъ только два талантливые человка не были въ связи съ министерствомъ, но оба стояли такъ низко въ общественномъ мнніи, что единственною услугой, какую они могли оказать какому-нибудь правительству, было стать въ оппозицію. Мы говоримъ о лорд Джорджъ-Саквиллъ и Боббъ Додингтонъ.
Хотя большая часть оффиціальныхъ лицъ и вс члены кабинета считались вигами, но и торіи нисколько не были исключены изъ администраціи. Питтъ доставилъ многимъ изъ нихъ начальство надъ милиціей, что увеличило ихъ доходы и усилило ихъ значеніе въ графствахъ, вотъ почему они никогда не были въ такомъ хорошемъ настроеніи со смерти королевы Анны. Нкоторые изъ торіевъ продолжали роптать, сидя за пуншемъ въ кофейн ‘Кокосовое дерево’, но въ палат общинъ никто изъ недовольныхъ не смлъ поднять своихъ глазъ выше пряжки Питтова башмака.
Такимъ образомъ, оппозиціи вовсе не было, даже не было признаковъ, по которымъ бы можно было узнать, съ какой стороны возникнетъ оппозиція. Прошло нсколько лтъ, въ теченіе которыхъ парламентъ, казалось, отрекся отъ своихъ главнйшихъ обязанностей. Протоколы палаты общинъ за четыре сессіи не представляютъ ни одного разногласія по вопросамъ партій. Дополнительные кредиты, которые далеко превосходили прежніе, были утверждаемы даже безъ преній. Самыми оживленными были въ то время пренія о дорожныхъ и межевыхъ билляхъ.
Старый король былъ доволенъ, да мало было и дла до того, доволенъ ли онъ, или нтъ: ему было невозможно, еслибъ онъ даже и хотлъ этого, освободится отъ вліянія столь могущественнаго министерства. Впрочемъ онъ и не имлъ этого намренія, правда, что однажды онъ былъ сильно предубжденъ противъ Питта и постоянно терплъ непріятности отъ Ньюкастля, но энергія и успхъ, съ которыми велась война въ Германіи, и отличное состояніе общественныхъ длъ произвели благопріятное измненіе въ мысляхъ короля.
Таково было положеніе длъ, когда 25-го октября 1760 г. Георгъ II скоропостижно умеръ и королемъ сдлался Георгъ III, которому было тогда двадцать-два года. Положеніе Георга III значительно отличалось отъ положенія его дда и прадда. Много лтъ прошло съ тхъ поръ, когда англійскій король пользовался любовью какой-нибудь части своихъ подданныхъ. Первые два короля изъ Ганноверскаго дома не имли ни наслдственныхъ правъ, которыя часто замняютъ личныя достоинства, ни личныхъ качествъ, которыя часто замняютъ наслдственныя права. Государь можетъ быть любимъ народомъ, даже имя мало добродтелей и способностей, если онъ наслдовалъ свою власть отъ длиннаго ряда предковъ. Похититель престола также можетъ быть любимъ, если его геній спасъ народъ, которымъ онъ управляетъ, или увеличилъ владнія народа. Можетъ быть, ни одинъ изъ государей нашего времени не былъ любимъ подданными боле императора Франца и его зятя — императора Наполеона I. Но представьте себ владтеля, права котораго были бы такъ же нетверды, какъ и права Наполеона, и который своими умственными способностями не превосходилъ бы императора Франца. Таковъ былъ Ричардъ Кромвеллъ, и едва лишь поднялась на него рука, онъ палъ безъ борьбы, при общихъ насмшкахъ. Георги I и II были въ положеніи, похожемъ на положеніе Ричарда Промвилля. Отъ участи послдняго они были спасены только энергичнымъ и искуснымъ образомъ дйствій виговъ и общимъ убжденіемъ, что народу остается выборъ только между Брауншвейгскимъ домомъ и папизмомъ. Но никакой классъ народа не смотрлъ на гвельфовъ {Родоначальникомъ Ганноверскаго дома былъ Генрихъ Гордый, гвельфъ.} съ тмъ чувствомъ благоговйной преданности, многочисленныя доказательства котораго видли Карлъ I, Карлъ II и аковъ II, несмотря на свои величайшія ошибки и посреди самыхъ страшныхъ своихъ неудачъ. Т виги, которые такъ мужественно поддерживали новую династію деньгами и мечомъ, дйствовали по началамъ, не только независимымъ отъ чувства преданности, но даже вообще несогласнымъ съ нимъ. Умренные торіи смотрли на иностранную династію какъ на великое зло, которое надо было переносять во избжаніе еще большаго. Въ глазахъ крайнихъ торіевъ курфюрстъ былъ самымъ ненавистнымъ изъ похитителей и тирановъ: на голов его была корона, принадлежащая другому, на рукахъ — кровь мужественныхъ и врныхъ. Такимъ образомъ, въ теченіе многихъ лтъ короли англійскіе были предметомъ сильной ненависти большинства своихъ подданныхъ, и никто не чувствовалъ къ нимъ сильной привязанности. Правда, что они находили твердую и искреннюю поддержку противъ претендента на ихъ корову, но ихъ поддерживали вовсе не для нихъ самихъ, а ради той политической и религіозной системы, которая подверглась бы опасности въ случа ихъ паденія. За эту поддержку они должны были платить постояннымъ жертвованіемъ своихъ личныхъ наклонностей въ пользу той партіи, которая посадила ихъ на престолъ и поддерживала на немъ.
Въ конц царствованія Георга II, чувство ненависти, съ которымъ половина народа смотрла на Брауншвейгскій домъ, исчезло, но чувство преданности этому дому не зародилось. Дйствительно, въ характер стараго короля было мало того, что могло бы внушить уваженіе или преданность къ нему. Онъ не былъ нашимъ соотечественникомъ и не бывалъ въ нашей стран до тридцатилтняго возраста, его рчь указывала на его иностранное происхожденіе и воспитаніе. Его любовь къ родин — самая любезная сторона его характера — но могла привлечь къ нему британскихъ подданныхъ. Онъ никогда не былъ такъ счастливъ, какъ когда ему удавалось промнять Сенъ-Джемсъ на Герренгаузенъ. Ежегодно нашъ флотъ употребляемъ былъ на то, чтобы провожать его на континентъ, и интересы королевства казались ему ничтожными въ сравненіи съ интересами курфюршества. Наконецъ, у него не было ни одного изъ тхъ качествъ, за которыя прощаютъ слабость умственныхъ способностей, или — изъ тхъ, которыя длаютъ привлекательною легкость поведенія. Онъ былъ дурной сынъ и еще худшій отецъ, неврный супругъ и непривлекательный любовникъ. О немъ не разсказывается ни одного великодушнаго или человколюбиваго поступка, по разсказывается много примровъ его пошлости и жестокости, а эти качества — еслибъ ихъ не сдерживали крпкій конституціонныя ограды — могли бы послужить источникомъ бдствій дли народа. Онъ умеръ — и открылся новый міръ, молодой король былъ уроженецъ Англіи. Вс его вкусы и привычки, хорошіе или дурные, были чисто-англійскіе. Ни одна часть его подданныхъ не могла въ чемъ-либо упрекнуть его, даже оставшіеся приверженцы Стюартовъ едвали могли поставить ему въ вину похищеніе престола. Онъ не могъ нести отвтственности ни за революцію, ни за актъ о престолонаслдіи, ни за усмиреніе возстаній 1715 и 1745 гг. Онъ былъ невиненъ въ крови Дервентвотера и Кильмарнока, бальмерино и Камерона. Родившись черезъ пятьдесятъ лтъ посл изгнаніи прежней династіи, правнукъ перваго изъ королей Ганноверскаго дома и наслдникъ втораго, онъ имлъ уже за себя нчто въ род наслдственнаго права. Его возрастъ, наружность и все, что знали объ его характер, пріобрло ему общую любовь. Онъ былъ въ цвт лтъ, его наружность и обращеніе были привлекательны. Сплетня не приписывала ему никакого порока, и лесть безъ очевидной нелпости могла находить въ немъ многія, приличныя государю, добродтели.
Вотъ почему немудрено, что чувство преданности, — чувство, казавшееся столь же несогласнымъ съ вкомъ, какъ вра въ колдуновъ или обычай пилигримства, должно было начать возрождаться со дня его вступленія на престолъ. Торіи, въ особенности всегда наклонные къ обожанію королей и давно мучившіеся отсутствіемъ идола, передъ которымъ могли бы упасть ницъ, были такъ же исполнены радости, какъ жрецы Аписа, когда они посл долгаго промежутка находили новаго быка для поклоненія. Скоро сдлалось яснымъ, что на Георга III часть его подданныхъ смотрла совершенно съ другимъ чувствомъ, нежели на двухъ его предшественниковъ. Т были просто первыми сановниками, дожами, штатгальтерами: онъ же торжественно явился королемъ, помазанникомъ божіимъ, ненагляднымъ сокровищемъ своего народа. Годы вдовства, печали миновали для торіевъ. Дидона довольно долго хранила врность къ хладному праху своего перваго супруга, теперь она нашла утшителя и созвала въ себ признаки прежняго пламени. Золотые дни Гарли возвращаются снова, снова Соммерсеты, Ли и Виндгамы будутъ окружать тронъ, прелаты-латитудинаріи, которые не стыдились переписываться съ Доддриджемъ и жать руку И и стону, будутъ замщены духовными лицами въ дух Соута и Аттербери. Преданность къ дому Стюартовъ, которая выдержала испытаніе пораженій, конфискацій и проскрипцій, которую не утомили коварство, угнетеніе и неблагодарность, — перешла теперь вполн къ дому Брауншвейнгскому. Если Георгъ Ш приметъ выраженіе преданности кавалеровъ и высоко-церковниковъ, то онъ станетъ для нихъ тмъ же, чмъ были Карлъ I и Карлъ II.
Государь, котораго восшествіе на престолъ было встрчено, такимъ образомъ, великою партіею, постоянно уклонявшеюся отъ сношеній съ его домомъ, получилъ отъ природы твердую волю, энергію характера, которой, пожалуй, можно было бы придать другое, боле суровое, названіе, и умъ — если не острый и просвщенный — то такой, который образуетъ хорошаго дловаго человка. Но характеръ его еще не развился вполн. Онъ былъ воспитанъ въ строгомъ уединеніи. Враги вдовствующей принцессы Валлійской утверждали, будто она нарочно отдаляла своихъ дтей отъ соприкосновенія съ обществомъ, чтобы имть нераздльную власть надъ ихъ умами, но она объясняла свой образъ дйствій иначе. По ея словамъ, она охотно допускала бы своихъ сыновей и дочерей обращаться въ свт, еслибы при этомъ не подверглась опасности ихъ нравственность, но ее тревожилъ развратъ знатныхъ людей. Молодые люди были вс развратны, молодыя женщины влюблялись, не ожидая, когда за ними начнутъ ухаживать. Она не могла согласиться подвергнуть тхъ, кого наиболе любитъ, заразительному вліянію подобнаго общества. Нравственныя выгоды системы, по которой воспитаны были герцоги оркскій и Кумберландскій и королева датская, быть можетъ, подлежатъ сомннію. Георгъ III, конечно, не былъ развратенъ, но когда онъ взошелъ на престолъ, умъ его не былъ развитъ и нкоторое время былъ подъ исключительнымъ вліяніемъ своей матери и своего каммергера Джона Стюлрта, графа Бьюта.
Графъ Бьютъ едвали былъ извстенъ даже по имени той стран, которою былъ призванъ теперь управлять. Правда, что вскор по достиженіи совершеннолтія онъ былъ выбранъ на мсто выбывшаго посреди сессіи шотландскаго пера. Подавая нсколько разъ голосъ вмст съ торіями, Бьютъ оскорбилъ вигское министерство, вслдствіе чего при ближайшемъ распущеніи парламента потерялъ свое мсто и никогда не былъ снова выбранъ. Прошло почти 20 лтъ, въ которыя онъ не игралъ никакой политической роли. Нкоторые изъ этихъ годовъ онъ провелъ въ своемъ замк на одномъ изъ Гебридскихъ острововъ, это уединеніе онъ оставилъ, чтобы вступить въ службу принца Фридриха. Лордъ Бьютъ, лишенный возможности участвовать въ политической жизни, нашелъ много способовъ услаждать свой досугъ. Онъ былъ сноснымъ актеромъ на домашнихъ театрахъ и особенно успшно игралъ роль Лотаріо. Прекрасная нога, которой живописцы и сатирики дали такую знаменитость, была однимъ изъ главныхъ его преимуществъ на сцен. Онъ искусно изобрталъ маскарадные костюмы. Онъ занимались немного геометріею, механикою и ботаникою, обращалъ нкоторое вниманіе на древности и произведеніе искусства: въ своемъ кругу онъ считался знатокомъ живописи, архитектуры и поэзіи. Говорятъ, что онъ писалъ неправильно. Но хотя въ наше время неправильное правописаніе справедливо считается признакомъ грубаго невжества, несправедливо было бы прилагать то же правило къ людямъ, жившимъ сто лтъ назадъ. Романъ ‘Сэръ Чарльзь Грандисонъ’ вышелъ въ свтъ почти въ то же время, какъ лордъ Бьютъ появился въ Лейстеръ-Гаус. Наши читатели помнятъ, можетъ быть, отзывъ Шарлотты Грандисонъ о двухъ влюбленныхъ въ нее: одинъ изъ нихъ, фешьнебельный баронетъ, говорившій бгло по-французски и по-итальянски, не могъ написать строчки на своемъ родномъ язык безъ орографической ошибки, о другомъ, который выставляется замчательнйшимъ образцомъ аристократической молодежи, чмъ-то въ род виртуоза, говорится, что онъ писалъ очень хорошо для лорда. Вообще графа Бьюта по справедливости можно было назвать человкомъ образованнымъ. Онъ былъ также человкъ несомннной честности, но пониманіе его было узко, манеры холодны и высокомрны. Его способности къ роли государственнаго человка были очень хорошо оцнены принцемъ Фридрихомъ, который часто дозволялъ себ недостойную принца забаву — подсмиваться надъ своими приближенными. ‘Бьютъ, — говорилъ его королевское высочество, — вы какъ будто созданы для того, чтобы быть посланникомъ при одномъ изъ германскихъ дворовъ, при которыхъ нечего длать.’
Сплетня выдавала каммергера за счастливаго любовника вдовствующей принцессы. Въ томъ, что онъ былъ ея другомъ и повреннымъ, нтъ никакого сомннія. Соединенное вліяніе этихъ двухъ лкцъ на короля было въ первое время неограниченно. Принцесса, женщина и притомъ иностранка, не могла быть основательнымъ совтникомъ въ длахъ государственныхъ. О граф едвали можно сказать, что онъ достигъ хоть бы познаній новичка въ политическихъ длахъ. Его понятія о правленіи составились въ обществ, которое обыкновенно собиралось вокругъ Фридриха въ Кью и Лейсгеръ-Гаус. Это общество состояло главнымъ образомъ изъ торіевъ, примиренныхъ съ Ганноверскимъ домомъ благосклонностью къ нимъ принца Фридриха и надеждою получить высокое назначеніе, когда онъ вступитъ на престолъ. Ихъ политическія врованія составляли особое видоизмненіе торизма. То не были ни убжденія торіевъ XVII в., ни убжденія торіевъ XIX в., то не были убжденія ни Фильмера и Сачеверелля, ни Персеваля и Эльдона, но убжденія той секты, главнымъ учителемъ которой можно назвать Болингброка. Эта секта заслуживаетъ похвалы за то, что указала и справедливо осудила нкоторыя важныя Злоупотребленія, возникшія во время продолжительнаго правленія виговъ. Но замтить и указать злоупотребленія легче, чмъ предложить благодтельныя реформы, реформы же, которыя предлагалъ Болингброкъ, были или вовсе неприложимы, или вели ко злу, гораздо сильнйшему, чмъ то, которое он должны были излечить.
Революція избавила народъ отъ золъ одного рода, но въ то же время — таково несовершенство всего человческаго — породила или усилила бдствія другаго рода, противъ которыхъ потребовались новыя лекарства. Свобода и собственность были обезпечены отъ покушеній власти, совсть была уважаема. Никакое правительство не ршилось бы нарушить правъ, торжественно признанныхъ актомъ, призвавшимъ Вильгельма и Марію на престолъ. Но нельзя отрицать, что, при новой систем, общественные интересы и общественная нравственность подверглись сильной опасности отъ подкупа и духа партій. Во время продолжительной борьбы противъ Стюартовъ главною заботой всхъ, наиболе просвщенныхъ, государственныхъ людей было укрпленіе власти палаты общинъ. Когда борьба была окончена, побда одержана, палата общинъ заняла высшее мсто въ государств, недостатки въ представительной систем, скрывавшіеся до тхъ поръ, быстро раскрылись. Лишь только исполнительная власть сдлалась дйствительно отвтственною передъ палатой общинъ, оказалось, что отвтственность палаты общинъ передъ народомъ вовсе недйствительна. Многія изъ избирательныхъ коллегій находились подъ безусловнымъ контролемъ частныхъ лицъ, другія, какъ всмъ было извстно, подчинялись тому, кто платилъ боле. Пренія не публиковались, за дверями парламента рдко было извстно, за что подалъ свой голосъ тотъ или другой членъ. Такимъ образомъ, министерство было отвтственно передъ парламентомъ, а парламентское большинство ни передъ кмъ не было отвтственно. При такихъ обстоятельствахъ, очень естественно было, что члены потребовали платы за свои голоса, что начали составлять между собою кружки, съ цлью — поднять цну на свои голоса, и въ критическихъ обстоятельствахъ требовали большія суммы, угрожая ударомъ. Такимъ образомъ, вигскія министерства Георга I и Георга II принуждены были обратить подкупъ въ систему и пользоваться имъ въ обширныхъ размрахъ.
Если мы правы касательно причинъ этихъ злоупотребленій, то едвали можемъ ошибаться въ средствахъ противъ нихъ. Средство это состояло, конечно, не въ томъ, чтобы лишить палату общинъ ея значенія въ государств. Такой образъ дйствій, безъ сомннія, положилъ бы конецъ и парламентскимъ подкупамъ и парламентскимъ факціямъ, ибо когда мннія членовъ палаты потеряютъ свое значеніе, ихъ перестанутъ подкупать, когда стачки продажныхъ людей не будутъ ни къ чему вести, они перестанутъ стакиваться. Но уничтожить подкупъ и духъ партій введеніемъ деспотизма — значило бы лечить одно зло другимъ, большимъ. Дйствительнымъ лекарствомъ, очевидно, было бы сдлать палату общинъ отвтственною передъ народомъ. Этого можно было достигнуть двумя путями: вопервыхъ — обнародованіемъ дйствій парламента и такимъ образомъ ставя каждаго члена передъ судъ общественнаго мннія, вовторыхъ — такъ преобразовавъ весь составъ палаты, чтобы никто не могъ засдать въ ней, не бывъ выбранъ почтенною независимою избирательною коллегіей.
Болингброкъ и ученики его указывали совершенно иной способъ леченія болзней государства. По ихъ мннію, энергическое употребленіе прерогативы, въ рукахъ патріотическаго короля, могло бы заразъ уничтожить вс стачки, основанныя на дух партій, и превозмочь воображаемую необходимость подкупать членовъ палаты. Королю стоило только ршиться быть повелителемъ, показать, что онъ не желаетъ оставаться въ зависимости отъ какой-нибудь горсти людей, что онъ будетъ назначать министрами только тхъ, къ кому иметъ довріе, безъ различія партій, что онъ не позволятъ своимъ служителямъ дйствовать безнравственными средствами ни на избирательныя коллегіи, ни на парламентъ. Этотъ ребяческій планъ свидтельствуетъ, что предлагавшіе его не имли никакого понятія о сущности зла, которое собирались исцлить. Истинная причина преобладанія подкуповъ и духа факцій состояла въ тонъ, что палата общинъ, ни передъ кмъ не отвтственная, была сильне короля. Лекарство, предлагаемое Болингброкомъ, могло быть употреблено только королемъ, который былъ бы сильне палаты общинъ. Какъ можетъ управлять патріотическій король, враждуя съ палатой, безъ согласія которой ему нельзя ни снарядить шлюпки, ни вооружить батальона солдатъ, ни послать посольства, ни даже платить жалованье чинамъ собственнаго двора? Распуститъ ли онъ парламентъ? Но тогда что же можно пріобрсти воззваніемъ къ Содбри и Ольдъ-Саруму {Гнилые бурги.} противъ продажности ихъ представителей? Прибгнетъ ли онъ къ королевскимъ декретамъ или собиранію Корабельной подати? Но въ такомъ случа хваленная реформа должна бы была, по всей вроятности, начаться съ междоусобной войны и, еслибъ была совершена, привела бы къ торжеству неограниченной власти. Или патріотическій король склонитъ палату идти къ его благороднымъ цлямъ? Но какими средствами? Отказываясь отъ дйствія подкупами, съ чмъ онъ обратится къ Додинггонамъ и Виннингтонамъ? Неужели нсколькими изящными сентенціями о добродтели и согласіи можно усыпить корысть, усиленную привычкой?
Какъ ни была нелпа эта теорія, она находила многихъ поклонниковъ, особенно между литераторами. Оставалось приложить ее къ практик: въ результат, — какъ могъ предвидть каждый проницательный человкъ,— оказались самыя жалкія и смшныя неудачи.
Въ самый день вступленія молодаго короля на престолъ, показалось нсколько признаковъ, предвщавшихъ наступленіе важной перемны. Рчь, которую онъ долженъ былъ произнести въ совт, не была сообщена министрамъ. Она была составлена Бьютомъ и заключала въ себ нсколько выраженій, которыя можно было счесть за осужденіе мръ предшествующаго царствованія. Питтъ возсталъ противъ этихъ выраженій и просилъ смягчить ихъ въ печати, только посл нсколькихъ часовъ спора Бьютъ уступилъ, но даже и тогда король все-еще не соглашался до полудня слдующаго дня. Въ тотъ же день, когда происходилъ этотъ странный споръ, Бьютъ не только былъ сдланъ членомъ тайнаго совта, но и введенъ въ министерство.
Вскор посл того, лордъ Гольдернессъ, одинъ изъ статсъсекретарей, въ исполненіе плана, составленнаго по соглашенію съ дворомъ, отказался отъ должности хранителя печати. Бьютъ немедленно былъ назначенъ на открывшееся мсто. Когда начались общіе выборы, новый статсъ-секретарь вступилъ въ парламентъ единственнымъ возможнымъ для него путемъ: онъ былъ избранъ въ число 16 шотландскихъ перовъ {Въ царствованіе Анны, палата лордовъ постановила, на основаніи ст. 23 акта о соединеніи, что шотландскій перъ не можетъ быть возведенъ въ достоинство пера Великобританіи. Это постановлено не было отмнено до 1782 г.}.
Еслибъ министры были прочло связаны между собою, то едвали можно сомнваться, что они были бы въ состояніи противодйствовать двору. Парламентское вліяніе вигской аристократіи, соединенное съ геніемъ, добродтелью и славой Пятта, было бы несокрушимо. Но между министрами Георга II существовали скрытая зависть и ненависть, которыя теперь начали выказываться. Питтъ удалился отъ своего стараго союзника — Легга, канцлера казначейства. Нкоторые изъ министровъ завидовали популярности Питта. Другимъ не безъ основанія не нравился гордый и повелительный образъ его дйствіи. Нкоторые вели честную оппозицію противъ извстныхъ сторонъ его политической дятельности, они соглашались, что Питтъ нашелъ страну въ глубокомъ униженіи и возвелъ ее на вершину славы, что онъ велъ войну энергически, искусно и съ блистательнымъ успхомъ. Но вмст съ тмъ, они намекали, что средства страны были истощены дотого безпримрно, и національный долгъ возросъ такъ быстро, что Монтетъю или Годольфинъ совершенно растерялись бы. Нкоторыя изъ пріобртеній, сдланныхъ нашими арміями и флотами, они считали полезными и почтенными. Но теперь, когда умеръ Георгъ II, придворный могъ спросить, почему Англія приняла участіе въ распр двухъ германскихъ государствъ? Что ей до того, Габсбургскій или Бранденбургскій домъ будутъ владть Силезіей? Къ чему лучшимъ англійскимъ полкамъ сражаться на берегахъ Майна? Почему прусскимъ батальонамъ платятъ англійскимъ золотомъ? Великій министръ, казалось, считалъ недостойнымъ себя разсчитывать, чего стоитъ побда. Пока съ Тоуэра гремли пушечные выстрлы, пока улицы были иллюминованы и Французскія знамена возились съ торжествомъ по Лондону, Питтъ оставался равнодушнымъ къ тому, до какой степени увеличились общественныя тягости. Напротивъ, онъ, казалось, даже гордился тми жертвами, которыя народъ, обвороженный его краснорчіемъ и успхомъ, спшилъ принести и о которыхъ долженъ былъ потомъ долго и горько сожалть. Растратамъ и похищеніямъ общественныхъ суммъ не было предла. Наши коммиссары, возвращаясь изъ лагеря принца Фердинанда, {Герцогъ Брауншвейгскій, бывшій предводителей прусскихъ войскъ въ Семилтнюю войну.} покупали бурги, строили дворцы и въ великолпіи соперничали съ старинною аристократіей королевства. Въ четыре года войны, мы сдлали такой долгъ, какого не можетъ заплатить самое искусное и бережливое правительство въ сорокъ лтъ мира. Надежда на миръ была такъ же далека, какъ и прежде. Франція, печальная и униженная, безъ сомннія, согласилась бы помириться на выгодныхъ условіяхъ, но не того было нужно Питту, война сдлала его сильнымъ и популярнымъ, съ войной соединялось все, что было блестящаго въ его жизни: для войны его таланты были особенно пригодны. Наконецъ онъ началъ любить войну для войны и скоре готовъ былъ начать войну съ нейтральными странами, чмъ примириться съ врагами.
Таковы были взгляды герцога Бердфорда и графа Гардвика, но во всемъ министерств никто не держался этого мннія такъ крпко, какъ Джорджъ Гренвиллъ, морской казначей. Гренвиллъ былъ зять Питта и постоянно считался его личнымъ и политическимъ другомъ, но трудно представить двухъ талантливыхъ и честныхъ людей, боле несходныхъ между собой. Питтъ, какъ часто говорила сестра его, не зналъ ничего, кром Спенсеровой поэмы: ‘Царица фей’. Онъ никогда ревностно не занимался никакою отраслью наукъ, онъ былъ плохой финансеръ, онъ никогда не могъ познакомиться близко даже съ правилами той палаты, которой былъ блистательнйшимъ украшеніемъ. Онъ никогда не изучалъ международнаго права въ систем и былъ дотого невжественъ въ этомъ предмет, что разъ Георгъ II горько жаловался, что человкъ, никогда не читавшій Ваттиля, изъявляетъ притязанія управлять иностранными длами. Но вс эти недостатки искупались высокими и рдкими качествами: необычайною способностью внушать массамъ любовь и довріе, — краснорчіемъ, которое не только ласкало ухо, но воспламеняло кровь и вызывало слезы, — оригинальностью въ составленіи плановъ, энергіей въ ихъ исполненіи. Гренвиллъ, съ другой стороны, по природ и привычкамъ, былъ человкомъ частностей. Онъ получилъ юридическое образованіе и внесъ трудолюбіе и точность Тимиля въ оффиціяльную и парламентскую жизнь. Его считали глубоко знакомымъ съ фискальною системою страны. Онъ обращалъ особенное вниманіе на уставъ парламента и такъ хорошо зналъ вс привилегіи и постановленія палаты общинъ, что люди, наимене любившіе его, считали его единственнымъ достойнымъ преемникомъ Онсло на предсдательскомъ кресл. Его рчи были вообще поучительны, а иногда и производили впечатлніе, по той важности и серьзности, съ которой онъ говорилъ, но он никогда не были блистательны и вообще были вялы. Дйствительно, Гренвиллю трудно было поддержать вниманіе палаты даже тогда, когда онъ стоялъ во глав управленія. Какъ по склонностямъ, такъ и по уму онъ совершенно не походилъ на своего зятя. Питтъ былъ совершенно беззаботенъ въ отношенія въ деньгамъ, онъ едвали протянулъ бы руку, чтобы взять ихъ, а когда он появлялись, онъ бросалъ ихъ съ ребяческою щедростью. Гренвиллъ, будучи строго безкорыстенъ, былъ скупъ и разсчетливъ. Питтъ былъ человкъ нервный, легко поддающійся надежд, легко увлекающійся успхомъ и популярностью, чувствительный къ обид, но скорый на прощеніе. Гренвилль по характеру былъ суровъ, меланхоличенъ и упрямъ. Самая замчательная черта его — склонность всегда искать черную сторону. Въ палат общинъ онъ былъ ворономъ, каркающимъ отраженіи посреди побдъ,— о банкрутств, когда сундуки казначейства полны. Боркъ возбудилъ общія рукоплесканія, сравнивъ его, во времена тишины и довольства, съ описаннымъ у Овидія злымъ духомъ, который, смотря на пышные храмы и богатую гавань Аинъ, едва могъ удержаться отъ слезъ о томъ, что не нашелъ ничего достойнаго оплакиванія. Такой человкъ не могъ сдлаться популярнымъ, но Гренвилль противопоставлялъ своей непопулярности такую упорную ршимость, что нердко принуждалъ уважать себя даже людей, ненавидвшихъ его.
Естественно, что Питтъ и Гренвилль, будучи такими, какими были, должны были смотрть съ совершенно различныхъ точекъ зрнія на положеніе длъ. Питтъ видлъ только трофеи, Гренвилль только издержки. Питтъ хвастался, что Англія заразъ торжествовала въ Америк, Индіи и Германіи,— стала властительницей судебъ континента, владычицею морей. Гренвилль упрекалъ въ субсидіяхъ, вздыхалъ о чрезвычайномъ увеличеніи войскъ и содрогался при мысли, что народъ въ одинъ годъ сдлалъ долгу восемь милльоновъ фунтовъ стерлинговъ.
Съ министерствомъ, несогласнымъ до такой степени, Бьюту было легко сладить. Первый палъ Леггъ. Онъ оскорбилъ короля еще до вступленія его на престолъ тмъ, что отказался поддерживать креатуру Бьюта на гампширскихъ выборахъ. Онъ не только принужденъ былъ выйдти въ отставку, но при сдач должности былъ еще оскорбленъ грубымъ обращеніемъ.
Літтъ, не любившій Легга, смотрлъ на это событіе равнодушно, но опасность была близка и къ нему самому. Карлъ III, король испанскій, давно уже смертельно возненавидлъ Англію. За двадцать лтъ передъ тмъ, бывши королемъ Обихъ Сицилій, онъ готовъ былъ вступить въ союзъ противъ Маріи Терезы, но англійскій лотъ неожиданно явился въ Неаполитанскомъ залив. Англійскій капитанъ высадился, пришелъ во дворецъ, положилъ часы на столъ и сказалъ королю, что если черезъ часъ не подпишетъ онъ трактата о нейтралитет, то городъ будетъ бомбардированъ. Трактатъ былъ подписанъ, и эскадра вышла изъ залива черезъ двадцать четыре часа посл того, какъ вошла въ него. Съ тхъ поръ преобладающею страстью униженнаго государя сдлалась ненависть къ англійскому имени. Наконецъ онъ достигъ положенія, подававшаго надежды на удовлетвореніе этой страсти. Онъ только-что сдлался королемъ Испаніи и Индій. Съ завистью и страхомъ смотрлъ онъ на успхи вашего флота и расширеніе нашихъ колоній. Онъ былъ Бурбонъ и сочувствовалъ печальному положенію того дома, котораго былъ членомъ. Онъ былъ испанецъ, а ни одинъ испанецъ не могъ перенести мысли, что Гибралтаръ и Минорка находятся въ рукахъ иностранной державы. Побуждаемый такими чувствами, Карлъ Ш заключилъ секретный трактатъ съ Франціей. По смыслу этого трактата, извстнаго подъ именемъ фамильнаго, об державы обязались вести сообща войну съ Англіей. Испанія отложила объявленіе войны только до возвращенія своего флота, нагруженнаго сокровищами Америки.
Существованіе трактата не могло оставаться тайною для Питта. Онъ дйствовалъ въ этомъ случа, какъ слдовало ожидать отъ человка съ его способностями и энергіею. Онъ предложилъ объявить войну Испаніи и въ то же время захватить флотъ, идущій изъ Америки. Онъ ршился безъ замедленія напасть на Гаванну и острова Филиппинскіе.
Этотъ благоразумный и энергическій совтъ былъ отвергнутъ. Первый воспротивился ему Бьютъ и былъ поддержанъ почти всмъ кабинетомъ. Нкоторые министры сомнвались, или показывали видъ, будто сомнваются въ точности извстій, полученныхъ Питтомъ. Другіе отступили передъ отвтственностью, связанною съ поддержкой столь смлаго и энергическаго образа дйствій. Инымъ надоло преобладаніе Питта, и они рады были всякому предлогу избавиться отъ него. Изъ всхъ министровъ только зять Питта, графъ Темпль, соглашался съ нимъ.
Питтъ и Темпль вышли въ отставку. Съ Питтомъ молодой король простился самымъ милостивымъ образомъ. Питтъ, всюду гордый и надменный, но кроткій и смиренный въ кабинет короля, былъ тронутъ даже до слезъ. Король и любимецъ его настаивали, чтобы онъ принялъ существенный знакъ королевской благодарности. Не желаетъ ли онъ быть назначеннымъ губернаторомъ въ Канаду? Въ такомъ случа, онъ будетъ получать 6.000 ф. ст. жалованья въ годъ, пребываніе въ Капад будетъ для него вовсе не обязательно. Правда, что, по тогдашнимъ законамъ, губернаторъ Канады не могъ быть членомъ палаты общинъ. Но можно предложить билль, дозволяющій Дину соединить губернаторство съ мстомъ въ палат, во вступленіи къ биллю можно изложить права Питта на благодарность страны. Питтъ деликатно отвчалъ, что онъ боле заботится о своей жен и дтяхъ, чмъ о самомъ себ, и что для него самымъ пріятнымъ знакомъ королевской милости было бы все, могущее принести пользу для лицъ, самыхъ дорогихъ ему. Намекъ былъ понятъ. Въ томъ же нумеръ газеты, гд извщали объ отставк статсъ-секретаря, извщали также, что, въ уваженіе его великихъ общественныхъ заслугъ, супруга его лично возводится въ перское достоинство, а ему самому назначается пенсія въ 3.000 ф. ст. ежегодно, имющая распространиться на три поколнія. Безъ сомннія, полагали, что почести и награды, данныя великому министру, будутъ имть примирительное вліяніе на общественное мнніе. Можетъ быть, думали также, что популярность, которою онъ обязанъ отчасти постоянно выказываемому имъ презрнію къ деньгамъ, будетъ нсколько потрясена тмъ, что онъ получилъ пенсію. И дйствительно, появилось множество пасквилей, въ которыхъ обвиняли его въ томъ, что онъ продалъ свою страну. Многіе изъ его искреннихъ друзей думали, что онъ лучше сохранилъ бы достоинство своего характера, еслибы отказался отъ денежной награды двора. Тмъ немене, общее мнніе о его талантахъ, добродтеляхъ и заслугахъ нисколько не измнилось. Изъ многихъ большихъ городовъ были посланы къ нему адресы. Лондонъ выразилъ свое сочувствіе и одобреніе боле осязательнымъ образомъ. Вскор посл его отставки, наступилъ праздникъ лорда-мера. Король и королевское семейство обдали въ Гильдголл. Питтъ былъ въ числ гостей. Молодой государь, хавшій со своею супругой въ парадной коляск, получилъ памятный урокъ: на него едва обратили вниманіе, вс глаза были обращены на павшаго министра, вс восклицаніи относились къ нему. Народъ, стоившій на улицахъ, балконахъ, крышахъ, привтствовалъ его восторженными кликами, дамы махали изъ оковъ платками, простолюдины цплялись за колеса кареты, жали руку лакею и даже цловали лошадей. Клики: ‘Не нужно Бьюта! ненужно сома-Ньюкастля!’ — смшивалось съ кликами: ‘Да здравствуетъ Питіъ’ на-вки!’ Когда Питтъ вошедъ въ залу, его встртили громкими криками и рукоплесканіями, въ которыхъ приняли участіе и члены городоваго управленія Сити. Въ то же время, Бьютъ былъ сопровождаемъ свистками и бранью черезъ весь Чипсайдъ, думали даже, что жизнь его подверглась бы опасности, если бы онъ не окружилъ своего экипажа сильнымъ отрядомъ боксровъ. Многіе осуждали образъ дйствій Питта въ этомъ случа, видя въ немъ неуваженіе къ королю. Даже самъ Питтъ признавался посл, что поступилъ дурно. Въ это заблужденіе, какъ посл въ боле серьзныя заблужденія, ввелъ его буйный и злостный зять его Темпль.
Событія, непосредственно послдовавшія за отставкой Питта, возвысили славу его до такой степени, какой она никогда не достигала. Война съ Испаніей оказалась неизбжною, какъ онъ и предсказывалъ. Изъ Вестъ-Индіи получено было извстіе, что Мартиника взята экспедиціей, которую онъ снарядилъ. Гаванна пала, а извстно было, что онъ составилъ планъ нападенія на Гаванну. Манилья сдалась: предполагали, что онъ замышлялъ нанести ударъ Маниль. Американскій флотъ, который онъ намревался захватить, вошелъ въ кадикскую гавань съ огромнымъ грузомъ драгоцнныхъ камней прежде, чмъ Бьютъ усплъ убдиться во враждебныхъ намреніяхъ мадритскаго двора.
Парламентская сессія, слдовавшая за удаленіемъ Питта, прошла безъ сильной бури. Лордъ Бьютъ принялъ на себя самую значительную роль въ верхней палат. Онъ сдлался статсъ-секретаремъ и въ сущности былъ первымъ министромъ, хотя ни разу не говорилъ передъ публикою, кром какъ съ подмостковъ театра. Вотъ почему вс интересовались узнать, какъ онъ исполнитъ свою роль. Члены палаты общинъ собрались у ршетки палаты лордовъ и тснились у ступеней трона. Вс ожидали, что ораторъ падетъ, во даже самые предубжденные слушатели должны были сознаться, что онъ оказался талантливе, чмъ предполагали. Правда, что многіе смялись надъ его дикціею, слишкомъ театральною, надъ его слогомъ, слишкомъ напыщеннымъ. Особенно забавны были слишкомъ долгія паузы, происходившія не отъ колебанія, а изъ аффектаціи — при всякомъ слов, на которое онъ хотлъ обратить особенное вниманіе, и Чарльзъ Таунзгендъ кричалъ: ‘Минутный выстрлъ!’ Впрочемъ, по общему мннію, Бьютъ могъ бы сдлаться ораторомъ, способнымъ производить впечатлніе, еслибы раньше началъ упражняться въ преніяхъ.
Въ палат общинъ мсто вождя было поручено Джорджу Гренвиллю. Задача тогда не была трудною, ибо Питтъ не считалъ нужнымъ поднимать знамя оппозиціи. Его рчи той эпохи отличаются не только даромъ слова, которымъ онъ превосходилъ всхъ своихъ соперниковъ, но и умренностью и скромностью — качествами, которыхъ часто недоставало его характеру. Когда была объявлена война Испаніи, онъ справедливо требовалъ признанія за нимъ чести предвиднія того, что потомъ для всхъ сдлалось яснымъ, но онъ тщательно воздерживался отъ высокомрныхъ и желчныхъ выраженій. Такое воздержаніе было тмъ почтенне, что его характеръ, никогда не отличавшійся спокойствіемъ, подвергся тогда тяжкому испытанію я отъ подагры, и отъ клеветы. Придворные избрали тогда такой способъ борьбы, который скоро съ громаднйшимъ успхомъ былъ обращенъ противъ нихъ самихъ. Половина населенія Грбъ-Стрита {Гд жили мелкіе писатели того времени.} заплатила счетъ своимъ молочницамъ и выкупила изъ залога свои рубашки нападеніями на Питта. Его война въ Германіи, субсидіи, пенсія, полученная имъ, перство жены — все это для голодныхъ стихоплетовъ Флита обратилось въ куски говядины, въ джинъ, въ одяла на постели и въ корзины угля для отопленія. Даже въ палат общинъ, во время этой сессіи, онъ подвергся разъ наглому и злостному нападенію, возбудившему негодованіе людей всхъ партій, но онъ сносилъ оскорбленія съ величавымъ терпніемъ. Въ свои молодые годы, онъ былъ скоръ на отмщеніе тмъ, кто нападалъ на него, но теперь, сознавая свои заслуги и мсто, которое онъ занималъ во мнніи цлаго міра, онъ не останавливался на личныхъ оскорбленіяхъ. ‘Теперь, — говорилъ онъ при преніяхъ по поводу Испанской войны,— не время для перебранокъ и взаимныхъ обвиненій. Насталъ день, когда каждый англичанинъ долженъ защищать свою страну. Вооружимся вс, будемъ дйствовать единодушно, забудемъ все, кром общаго дла! Я могу служить вамъ примромъ:преслдуемый клеветой, мучимый болзнью, я забываю для общественнаго блага и личныя оскорбленія и недугъ.’ Обозрвая всю его жизнь, мы склоняемся къ тому мннію, что его геній и добродтель никогда не сіяли боле чистымъ блескомъ, какъ во время сессіи 1762 г.
Сессія приближалась къ концу, и Бьютъ, поощренный покорностью палаты, ршился на другой важный шагъ — стать первымъ министромъ и по имени и на дл. Коалиція, которая, за нсколько мсяцевъ передъ тмъ, казалась всемогущею, распалась. Отставка Питта лишила министерство популярности. Ньюкастль былъ чрезвычайно доволенъ паденіемъ своего славнаго товарища, которому онъ завидовалъ и котораго боялся, и не предвидлъ, что готовится его собственное паденіе. Онъ старался обольстить себя мыслью, что стоитъ во глав правленія, но оскорбленіе за оскорбленіемъ, наносимыя ему, скоро разубдили его. Должности, назначеніе на которыя онъ считалъ своимъ правомъ, теперь замщались безъ сношенія съ нимъ. Его жалобы только вызывали ясные намеки, что ему пора удалиться. Однажды, когда онъ представлялъ Бьюту права одного прелата изъ виговъ на санъ архіепископа іоркскаго, тотъ сказалъ ему: ‘Если вы, ваша милость, такъ высоко цните этого человка, то я удивляюсь, почему вы не дали ему мста, когда власть была въ вашихъ рукахъ.’ Но старикъ, подобно утопающему, отчаянно хватался за каждую щепку. Дйствительно, рдко кротость и смиреніе истиннаго христіанина могли равняться съ кротостью и смиреніемъ его терпливаго и низкаго честолюбія. Наконецъ, онъ принужденъ былъ понять, что все миновало. Онъ покинулъ дворъ, при которомъ, въ теченіе сорока пяти лтъ занималъ высокое положеніе, и скрылъ свой позоръ и сожалніе подъ тнью клермонтскихъ кедровъ. Бьютъ сдлался первымъ лордомъ казначейства.
Фаворитъ, безъ сомннія, сдлалъ важную ошибку. Невозможно представить себ орудіе боле годное для его цли, чмъ то, которое онъ отбросилъ Или, лучше сказать, предалъ въ руки враговъ. Еслибы Ньюкастля оставить разыгрывать роль перваго министра, то Бьютъ спокойно и безопасно могъ бы пользоваться сущностью власти. Постепенное введеніе торіевъ во вс отрасли управленія могло быть совершено безъ сильнаго шума, еслибы предводитель великаго вигскаго союза оставался по имени во глав правительства. Это было энергически высказано Бьюту лордомъ Мансфилдомъ, человкомъ, котораго по справедливости можно назвать отцомъ новйшаго торизма, торизма, принаровленнаго къ порядку длъ, при которомъ палата общинъ — самая сильная власть въ государств. Теоріи, ослплявшія Бьюта, не могли имть вліянія на тонкій умъ Мансфильда. Смлость, съ которой Бьютъ вызывалъ на бой могущественные и глубокоукоренившіеся интересы, не нравилось Maнсфильду, холодному и робкому отъ природы. Представленія его, впрочемъ, остались тщетными. Бьютъ нетерпливо слушалъ совты, успхъ опьянилъ его, и онъ спшилъ поскоре стать какъ по вншности, такъ и въ дйствительности главой администраціи. Онъ отважился на предпріятіе, въ которомъ ширмы были безусловно необходимы не только для успха, но даже для личной его безопасности. Онъ нашелъ эти ширмы именно тамъ, гд он были необходимы, и грубо оттолкнулъ ихъ.
Тогда новая правительственная система вступила въ полное дйствіе. Еще въ первый разъ со времени вступленія на престолъ Ганноверскаго дома, преимущество было на сторон торіевъ. Самъ первый министръ былъ тори. Лордъ Эгремонтъ, занявшій мсто Питта въ должности статсъ-секретаря, былъ тори и сынъ торія. Сэръ Франсисъ Дашвудъ, человкъ, способный только къ незначительнымъ ролямъ, малоопытный, извстный своею безнравственностью, былъ назначенъ канцлеромъ казначейства, только на томъ основаніи, что онъ тори и былъ когда-то якобитомъ. Придворныя должности были замщены по большей части людьми, которыхъ любимый тостъ еще недавно былъ ‘за короля за моремъ’. Относительное положеніе двухъ національныхъ центровъ учености быстро измнилось. Оксфордскій университетъ давно былъ центромъ недовольныхъ. Въ смутныя времена, Гай-Стритъ былъ обставленъ штыками, въ коллегіяхъ производились обыски королевскими посланными. Важные доктора цицероновскимъ тономъ проповдывали измну, учащееся юношество пило якобитскіе тосты и пло якобитскія псни. Изъ четверыхъ канцлеровъ университета одинъ открыто находился въ служб у претендента, а трое остальныхъ были подозрваемы въ тайной переписк съ изгнанной династіей. Вотъ почему Кембриджскій университетъ пользовался особенною милостью государей изъ Ганноверскаго дома и былъ признателенъ за это покровительство. Георгъ I обогатилъ его библіотеку, Георгъ II щедро помогалъ Сенатъ-Гаусу. Епископства и деканства отдавались преимущественно его воспитанникамъ. Канцлеромъ его былъ Ньюкастлъ, глава вигской аристократіи, его оберъ-сенешаломъ былъ Гардвикъ, глава вигскихъ юристовъ, оба его парламентскіе депутата занимали мста въ вигскомъ управленіи. Времена перемнились. Кембриджскій университетъ былъ принятъ въ Сентъ-Джемс съ холодностью, отвтъ на адресъ Оксфордскаго былъ чрезвычайно благосклоненъ и радушенъ.
Лозунгомъ новаго министерства были королевская прерогатива и неподкупность. Государь не долженъ быть игралищемъ одного подданнаго или нсколькихъ подданныхъ, соединенныхъ вмст. Георгъ III не долженъ быть принуждаемъ принять неугоднаго ему министра, какъ ддъ его былъ принужденъ принять Питта. Онъ не обязанъ увольнять тхъ, кого хотлъ бы наградить, какъ ддъ его бы іъ принужденъ разстаться съ Картеретомъ. Вмст съ тмъ, система подкуповъ, развившаяся въ предшествующее царствованіе, должна прекратиться. Было хвастливо провозглашено, что со вступленія на престолъ Георга III ни избиратели, ни представители не получали ничего изъ секретныхъ суммъ. Освободить Великобританію отъ подкуповъ и олигархическихъ партій, оторвать ее отъ котинентальныхъ союзовъ, окончить кровопролитную и дорого стоющую войну съ Испаніей и Франціей — вотъ благовидныя цли, достигнуть которыхъ Бьютъ выразилъ намреніе.
Нкоторыхъ изъ этихъ цлей онъ достигъ. Англія прервала свой германскій союзъ, что стоило ей нарушенія даннаго общанія. Война съ Франціей и Испаніей окончилась миромъ, конечно, почетнымъ и выгоднымъ, но мене почетнымъ и выгоднымъ, чмъ можно было ожидать посл длиннаго и почти непрерывнаго ряда побдъ во всхъ частяхъ свта, какъ на мор, такъ и на суш. Но во внутреннихъ длахъ единственнымъ результатомъ правленія Бьюта было то, что партіи сдлались еще ожесточенне, а подкупъ — еще грязне.
Взаимная вражда виговъ и торіевъ начала ослабвать посл паденія Вальполя и, казалось, совсмъ угасла въ конц царствованія Георга И. Теперь она воскресла во всей своей сил. Правда, что многіе виги еще сохраняли свои мста. Герцогъ Бедфордъ подписалъ трактатъ съ Франціей. Герцогъ Девонширъ, хотя далеко не довольный, оставался лордомъ-каммергеромъ. Гренвилль, вождь нижней палаты, и Фоксъ, въ тишин пользовавшійся огромными выгодами своего мста въ казначейств, считались постоянно рзкими вигами. По большинство партіи, разсянное въ стран, съ отвращеніемъ глядло на новаго министра. Дйствительно, не было недостатка въ поводахъ къ успшному нападенію на него. Онъ былъ фаворитъ, а фавориты всегда были ненавистны въ стран. Еще ни одинъ фаворитъ не стоялъ — единственно только въ силу фаворитства — во глав правительства съ тхъ поръ, какъ кинжалъ Фельтона поразилъ герцога Боккингама. Посл этого событія, самый деспотическій и самый легкомысленный изъ Стюартовъ понялъ необходимость вручить главное завдываніе длами страны людямъ, представившимъ доказательства своихъ парламентскихъ или административныхъ способностей. Страффордъ, Фокландъ, Кларендонъ, Клиффордъ, Шафтсбри, Лодердаль, Данби, Темпль, Галифаксъ, Рочестеръ, Сондерландъ, каковы бы ни были ихъ недостатки, вс отличались признанными талантами. Своимъ возвышеніемъ они не обязаны были милости государя, но милостью государя они были обязаны своимъ достоинствамъ. Дйствительно, многіе изъ нихъ обратили на себя вниманіе двора способностями и энергіей, выказанными въ оппозиціи. Революція, казалось, навсегда обезпечила страну отъ управленія какого-нибудь Карра или Вилльерза. Теперь однако, личная привязанность короля возвысила человка, ничего не понимавшаго въ государственныхъ длахъ, ни разу не открывшаго рта въ парламент, надъ цлою толпою отличныхъ ораторовъ, финансеровъ и дипломатовъ. Изъ частнаго человка этотъ счастливый любимчикъ сдлался вдругъ статсъ-секретаремъ. Свою ‘двственную’ рчь {Maiden Speech — называется первая рчь, произнесенная ораторомъ въ парламент.} онъ произнесъ уже будучи во глав администраціи. Масса объяснила этотъ феноменъ самымъ пошлымъ образомъ, и грубйшіе нападки на принцессу-мать появились въ памфлетахъ, прибитыхъ на стнахъ, въ псняхъ, распваемыхъ по улицамъ.
Мало этого, духъ партій, неполитичнымъ вызовомъ пробужденный отъ долгаго сна, поднялъ фурію, еще боле дикую, еще боле жестокую — духъ народной вражды. Съ ненавистью виговъ къ торіямъ соединилась ненависть англичанъ къ шотландцамъ. Дв втви великаго британскаго народа еще не были слиты нераздльно. Событія 1715 и 1745 гг. оставили тяжелое и трудно изгладимое впечатлніе. Купцы корнгильскіе жили въ постоянномъ опасеніи видть свои конторки и магазины разграбленными голоногими грампіанскими горцами, они помнили ту ‘черную пятницу’, когда получено было извстіе, что мятежники въ Дерби, когда лавки въ Сити были закрыты и англійскій банкъ началъ производить платежи шестипенсовыми монетами. Шотландцы, съ другой стороны, припоминали съ естественною злобою строгое наказаніе мятежниковъ, оскорбленія солдатъ, унизительные законы, головы, воткнутыя на Темпль-Бар, костры и четвертованія на Кеннингтонъ-Коммон. Фаворитъ какъ будто не хотлъ, чтобы англичане забыли, изъ какой части острова онъ явился. Весь югъ поднялъ крикъ, что общественныя должности, армія и флотъ наводнены полнощекими Друммондами, Эрскинами, Макдональдами и Макгилливреями, которые не говорятъ христіанскимъ языкомъ и только недавно надли панталоны, какъ прилично христіанину. Вс старыя шутки о холмахъ безъ деревьевъ, двушкахъ безъ чулокъ, людяхъ, питающихся лошадинымъ фуражемъ, ведрахъ, выливаемыхъ изъ четырнадцатаго этажа — были направлены противъ этихъ счастливыхъ искателей приключеній. Къ чести шотландцевъ надо замтить, что благоразуміе и гордость мшали имъ мстить тмъ же оружіемъ. Подобно принцесс въ ‘Арабской сказк’, они крпко заткнули уши, не обращая вниманія на рзкіе крики оскорбленія и, не смотря по сторонамъ, прямо пошли къ источнику золота.
Бьютъ, котораго всегда считали человкомъ со вкусомъ и начитаннымъ, принялъ на себя со времени возвышенія роль мецената. Если онъ надялся покровительствомъ литератур и искусствамъ примирить съ собою общественное мнніе, то жестоко ошибся. Дйствительно, выборъ лицъ, осыпаемыхъ его милостями, за исключеніемъ Джонсона, нельзя назвать удачнымъ, и публика естественно приписывала выборъ Джонсона боле политическимъ предразсудкамъ, чмъ литературнымъ достоинствамъ доктора, ибо ничтожный писака, по имени Шеббиръ, который сходился съ Джонсономъ только въ яромъ якобитизм и который стоялъ у позорнаго столба за памфлетъ противъ Революціи, былъ удостоенъ такихъ же знаковъ королевской милости, какъ и составитель ‘Англійскаго словаря’ и авторъ поэмы: ‘Суетность человческихъ желаній’. Вс замтили, что шотландецъ Адамъ сдланъ былъ придворнымъ архитекторомъ, а шотландецъ Рамсей — придворнымъ живописцемъ и предпочтенъ Рейпольдзу. Маллетъ, шотландецъ, не пользовавшійся высокою литературною славой и извстный своимъ безчестнымъ характеромъ, былъ сильно облагодтельствовавъ дворомъ. Джонъ Томъ, тоже шотландецъ, за трагедію ‘Дугласъ’ получилъ и пенсію и синекуру. Но когда авторъ ‘Барда’ и ‘Элегіи на сельскомъ кладбищ‘ {Томасъ Грей, котораго элегія была два раза переведена Жуковскимъ.} явился просить мсто профессора, въ жалованьи котораго онъ такъ сильно нуждался и для обязанностей котораго онъ былъ способне всякаго другаго,— ему отказали, мсто это занялъ педагогъ, подъ надзоромъ котораго въ сэр Джкмс Лоутер, любимомъ зят лорда Бьюта, развились въ такой замчательной степени грація и вс человческія добродтели.
Такимъ образомъ, многіе ненавидли въ первомъ лорд казначейства торія, другіе — Фаворита, а ипые — шотландца. Вс эти враждебныя чувства, исходящія изъ различныхъ источниковъ, скоро слились и цлымъ потокомъ устремились на мирный трактатъ. Герцогъ Бедфордъ, заключавшій его, былъ освистанъ на улиц. На Бьюта напали, когда онъ халъ въ экипаж и его едва выручилъ отрядъ гвардіи. Онъ едва ли могъ ходить по улицамъ, не переряжаясь въ чужой костюмъ. Джентльменъ, умершій нсколько лтъ назадъ, разсказывалъ, что онъ разъ встртилъ графа-временщика у Ковентъ-гарденскаго театра, закутаннаго въ широкій плащъ, со шлмной и парикомъ, надвинутыми на лобъ. Толпа обыкновенно олицетворила его милость въ ботфорт (jackboot) — жалкая игра словъ надъ его именемъ и титуломъ {Boot — Bute. Jack — уменьшительное отъ John.}. Такой ботфортъ, по большей части вмст съ юбкой {Намекъ на шотландское происхожденіе.}, то вшали на вислицу, то кидали въ огонь. Пасквили на дворъ въ стихахъ и проз, смлостью и негодованіемъ превосходившіе все, написанное въ этомъ род, появлялись ежедневно. Вильксъ дерзко и живо сравнивалъ мать Георга П1 съ матерью Эдуарда III, а шотландца-министра съ граціознымъ Мортимеромъ. Чорчилль со всею энергіей ненависти оплакивалъ судьбу своей страны, наводненной новымъ дикимъ племенемъ, боле жестокимъ и свирпымъ, чмъ пикты или датчане, бдные, гордые сыны проказы и голода. Замчательно и то незначительное обстоятельство, что въ этомъ году впервые начали вполн выписывать имена тхъ важныхъ особъ, на которыхъ нападали. Георга II, обыкновенно, обозначали буквою к (King, король), его министровъ буквами: sir R. W. (Робертъ Вальполь), Mr. Р. (Польтни), Duck of N. (герцогъ Ньюкастль), но порицатели Георга III, его матери и лорда Бьюта не выпускали ни одной буквы изъ ихъ именъ.
Предполагали, что лордъ Темпль втайн поощрялъ самыхъ яростныхъ враговъ правительства. Дйствительно, т, кто хорошо зналъ его, слдили за нимъ, какъ люди слдятъ за кротомъ: онъ былъ способенъ къ подземной работ. Когда летлъ комокъ грязи, можно было предполагать, что Темпль приготовилъ его въ какомъ-нибудь подземномъ лабиринт. Питтъ отвернулся отъ грязныхъ длъ оппозиціи съ такимъ же презрніемъ, съ какимъ отворачивался отъ грязныхъ длъ министерства. Онъ величаво высказывалъ повсюду то презрніе, съ которымъ смотрлъ, какъ его же приверженцы оскорбляли шотландскій народъ, и не пропускалъ случая похвалить мужество и врность, оказанныя полками гайлендеровъ во все продолженіе войны. По, хотя онъ презиралъ всякое другое оружіе, кром законнаго и честнаго, хорошо было извстно, что его открытые удары гораздо опасне ранъ, наносимыхъ изъ-за угла кинжаломъ его зятя.
Мужество начало оставить Бьюта. Засданія парламента скоро должны были открыться. Трактатъ долженъ былъ немедленно подвергнуться обсужденію. Было весьма вроятно, что Питтъ, великая вигская коалиція и большинство станутъ на одну сторону. Фаворитъ показывалъ пренебреженіе къ тмъ средствамъ, при помощи которыхъ предшествующіе министры поддерживали доброе расположеніе палаты. Теперь онъ началъ думать, не былъ ли онъ слишкомъ разборчивъ. Его утопическія грезы разсялись. Необходимо стало не только подкупать, но для вознагражденія потеряннаго времени приходилось дйствовать безстыдне и позорне прежнихъ министровъ. Нужно было обезпечить себ большинство какими-бы то-ни-было средствами. Можетъ ли Гренвиллъ сдлать это? Захочетъ ли онъ дйствовать? Его твердость и искусство еще не подвергались испытанію въ опасныхъ кризисахъ. Его, обыкновенно, считали скромнымъ послдователемъ своего брата Темпля и своего зятя Питта, и предполагали, хотя и не совсмъ основательно, что онъ слишкомъ благосклонно расположенъ къ нимъ, и нужно искать помощи въ другихъ. Къ кому же обратиться?
Былъ человкъ, твердая и сильная логика котораго нердко выдерживала соперничество съ гордою и страстною рчью Питта, котораго талантъ къ интриг равнялся таланту къ преніямъ, — котораго смлый духъ не отступалъ ни предъ затрудненіемъ, ни предъ опасностью,— который такъ же мало смущался нравственными началами, какъ и страхомъ. Если Генри Фоксъ не отвратитъ угрожающей бури, то никто не въ состояніи сдлать этого. Тмъ немене дворъ даже въ крайности неохотно бы обратился къ нему. Его всегда считали вигомъ изъ виговъ. Онъ былъ другомъ и ученикомъ Вальполя, онъ долго былъ связанъ тсными узами съ герцогомъ Вилліамомъ Кумбирландомъ. Торіи ненавидли его боле, чмъ кого-либо другаго. Отвращеніе ихъ къ нему было такъ сильно, что когда, въ послднее царстирваніе, онъ пытался составить коалицію противъ Ньюкастля, торіи всми своими силами поддержали Ньюкастля. Шотландцы ненавидли Фокса, какъ друга и повреннаго Куллоденскаго побдителя. Принцесса-мать имла личныя причины не любить Фокса, ибо, по смерти ея супруга, онъ совтовалъ покойному королю взять изъ ея рукъ воспитаніе ея сына, наслдника престола. Не задолго до того Фоксъ нанесъ ей обиду, можетъ быть, еще боле чувствительную: онъ питалъ честолюбивую, нелишенную нкотораго основаніе, надежду на то, что его прекрасная свояченица — леди Сарра Ленноксъ сдлается англійскою королевой. Замчено было, что король, одно время, ежедневно прозжалъ близъ Голландъ-Гауса, а леди Сарра, въ маскарадномъ наряд пастушки, собирала траву на лугу, тогда не отдлавшемся оградой отъ дороги. По извстности роли, которую принялъ на себя Фоксъ въ этой странной любовной исторіи, одинъ только онъ изъ членовъ тайнаго совта не былъ приглашенъ на собраніе, на которомъ его величество объявлялъ о своемъ предполагаемомъ брак съ мекленбургскою принцессою. Казалось, что изъ всхъ государственныхъ людей того времени съ Фоксомъ мене, чмъ съ кмъ-либо другимъ, могъ дйствовать за одно, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, Бьютъ — тори, шотландецъ, любимецъ принцессы-матери. Тмъ немене, Бьютъ долженъ былъ обратиться къ Фоксу.
У Фокса было много благородныхъ и любезныхъ качествъ, проявлявшихся въ полномъ блеск въ частной жизни и возбуждавшихъ въ дтяхъ, слугахъ и друзьяхъ любовь къ нему, но, какъ человкъ общественный, Фоксъ вовсе не заслуживалъ уваженія. Свойства, общія всей вальполевской школ, выразились въ немъ, если не въ самой худшей, то въ самой выпуклой форм, ибо парламентскія и административныя способности его придавали боле рельефности его недостаткамъ. Мужество, необузданность характера и пренебреженіе къ вншности — побуждали его выставлять на видъ то, что люди, столь же нещекотливые, какъ и онъ, прятали подъ покровомъ приличія. Онъ былъ самымъ непопулярнымъ изъ государственныхъ людей своего времени — не потому, что боле другихъ гршилъ, а потому, что мене лицемрилъ.
Онъ сознавалъ свою непопулярность, по сознавалъ, какъ сознаютъ люди, сильные духомъ. Онъ сдлался не осторожне, а беззаботне, и принималъ негодованіе всей страны съ гордымъ видомъ человка, вызывающаго на бой. Онъ былъ отъ природы мягокъ и великодушенъ, но, подстрекаемый и оскорбляемый, онъ сдлался свирпъ, что вовсе не было въ его характер и что изумляло и огорчало людей, близко звавшихъ его.— Таковъ былъ человкъ, къ которому Бьютъ, въ крайности, обратился за помощью.
Фоксъ вовсе не былъ не расположенъ подать помощь. Хотя отъ природы нисколько не завистливый, онъ, безъ сомннія, смотрлъ на успхъ и популярность Питта съ горькимъ чувствомъ. Онъ считалъ себя равнымъ Питту въ преніяхъ и выше его въ веденіи длъ. На нихъ привыкли смотрть, какъ на достойныхъ противниковъ. Долго они крпко держались на пути честолюбія и шли не отставая другъ отъ друга. Наконецъ, перевсъ оказался на сторон Фокса: Питтъ палъ. Потомъ послдовала быстрая перемна счастья, какъ въ бг, описанномъ Виргиліемъ. Фоксъ оступился въ грязи и не только былъ побжденъ, но и размаранъ. Питтъ достигъ цли и получилъ призъ. Жалованье казначея могло принудить государственнаго человка, потерпвшаго неудачу, молча покориться преимуществу своего соперника, но оно не могло успокоить духъ, сознающій въ себ великія силы, духъ, впавшій отъ множества оскорбленій въ болзненное состояніе. Вотъ почему, лишь только поднялась партія, противившаяся войн и преобладанію великаго военнаго министра, надежды Фокса начали оживляться. Онъ былъ готовъ забыть свою борьбу съ принцессой-матерью, шотландцами, торіями, если только, съ помощью своихъ старыхъ враговъ, онъ можетъ возвратить себ потерянное значеніе и вступить въ борьбу съ Питтомъ на равныхъ правахъ.
Вотъ почему союзъ былъ скоро заключенъ. Фокса уврили, что если онъ выведетъ правительство изъ затруднительнаго положенія, то получитъ перство, чего онъ давно желалъ. Онъ взялся всми позволительными и непозволительными средствами побуждать палату благосклонно принять мирный трактатъ. Вслдствіе этого условія онъ сдлался вождемъ нижней палаты, Гренвиліь, проглотивъ, какъ умлъ, обиду, печально принялъ это измненіе.
Фоксъ надялся своимъ вліяніемъ обезпечить двору искреннюю поддержку нкоторыхъ замчательныхъ виговъ, бывшихъ личными его друзьями, особенно герцоговъ Комбирлаида и Девоншира. Онъ скоро разочаровался и увидлъ, что ко всмъ другимъ затрудненіямъ онъ долженъ еще присоединить оппозицію самаго способнаго изъ принцевъ крови и семейства великаго дома Кавендишей.
Но онъ далъ себ слово побдить, а къ отступленію онъ былъ неспособенъ. Деликатничать было не время. Бьютъ далъ ему понять, что министерство можетъ быть спасено только употребленіемъ тактики Вальполя въ размрахъ, передъ которыми остановился бы самъ Вальполь. Казначейство обратилось въ рынокъ для покупки голосовъ. Сотни членовъ палаты, поочередно, запирались съ Фоксомъ и, каждый, надо полагать, выносилъ оттуда плату за свой позоръ. Лица, имвшія возможность получить свднія изъ лучшихъ источниковъ, утверждали, что 25000 ф. ст. было роздано въ одно утро. Самая меньшая сумма равнялась банковому билету въ 200 ф. ст.
Устрашеніе было соединено съ подкупомъ. Всюду старались внушить мысль, что король требуетъ повиновенія своей вол. Лорды намстники нсколькихъ графствъ были отставлены. Герцогу Девонширу суждено было сдлаться жертвой, судьба которой должна служить предостереженіемъ для другихъ англійскихъ вельможъ Ни богатство, ни званіе, ни вліяніе, ihi безукоризненный характеръ ‘го, ни постоянная преданность его семейства Ганноверскому дому — не могли спасти его отъ грубаго, личнаго оскорбленія. Извстно было, что онъ не одобряетъ образа дйствій правительства, и потому было ршено смирить ‘князя виговъ’, какъ его называла, въ насмшку, принцесса-мать. Онъ явился во дворецъ, представиться. ‘Передайте ему, сказалъ король пажу, что я не хочу видть его.’ Пажъ колебался.— ‘Ступайте же, сказалъ король, и передайте именно этими словами!’ — Приказаніе было исполнено. Герцогъ бросилъ свой золотой ключъ и вышелъ съ гнвомъ. Его родственники, бывшіе на служб, немедленно вышли въ отставку. Нсколько дней спустя, король веллъ принести къ себ списокъ членовъ тайнаго совта и собственноручно вычеркнулъ имя герцога.
Этотъ поступокъ, хотя и неблагоразумный и недобродушный, показываетъ, по крайней мр, присутствіе мужества. Но если высокое положеніе не спасало отъ мщенія двора, то не спасало также и низкое. Преслдованіе, въ размрахъ, неизвстныхъ ни прежде, ни посл, свирпствовало во всхъ отрасляхъ государственнаго управленія. Множество скромныхъ и дятельныхъ чиновниковъ было лишено куска хлба, не потому, чтобы они пренебрегали своими занятіями или дйствовали противъ министерства, а просто потому, что были обязаны своими мстами рекомендаціи какого-нибудь нобльмена или джентльмена, который былъ теперь противникомъ мира. Преслдованіе распространилось на таможенниковъ, досмотрщиковъ, швейцаровъ и т. п. Одинъ бднякъ, получавшій пенсію за мужество въ стычк съ контрабандистами, лишился ея, потому что ему покровительствовалъ герцогъ Графтонъ. Престарлая вдова, получившая за заслуги мужа, бывшаго моряка, мсто экономки въ одномъ общественномъ заведеніи, лишилась этого мста, потому, что, какъ полагали, она была въ свойств съ семействомъ Кавендишей. Общественный ропотъ становился, какъ и надо было полагать, день-это-дня громче. Но чмъ громче онъ раздавался, тмъ энергичне продолжалъ Фоксъ идти по избранному пути. Старые друзья его не могли понять, что имъ овладло. ‘Я могу простить Фоксу, говорилъ герцогъ Кумберландъ, его политическую измнчивость, но я совершенно сбитъ съ толку его безчеловчіемъ: до сихъ поръ, онъ, безъ сомннія, былъ добрйшимъ изъ людей.’ Наконецъ, Фоксъ зашелъ такъ далеко, что поднялъ юридическій вопросъ: обязываютъ ли Георга III патенты, подписанные Георгомъ II?— т. е., еслибы его товарищи не поколебались, онъ заразъ изгналъ бы всхъ контролеровъ казначейства и объздныхъ судей.
Между тмъ собрался парламентъ. Министры, боле чмъ когда-либо ненавидимые народомъ, были уврены, что большинство станетъ за нихъ, и имли причины расчитывать на успхъ въ преніяхъ и подач голосовъ, ибо сильный припадокъ подагры задерживалъ Питта въ комнат. Друзья его старались-было отсрочить пренія о трактат до его выздоровленія, но ихъ предложеніе было отвергнуто. Наступилъ великій день. Пренія уже начались, какъ вдругъ раздался, на двор парламента, громкій крикъ, который все боле и боле приближался по лстниц и въ галлере. Дверь отворилась и, посреди рукоплесканій толпы, слуги Питта внесли его на рукахъ. Лице его было худо и блдно, ноги обернуты во Фланель, въ рукахъ онъ держалъ костыль. Несшіе Питта оставили его у ршетки. Друзья немедленно окружили его, и съ помощью ихъ онъ добрался до своего мста близъ стола. Въ такомъ положеніи, онъ 3 1/2 часа говорилъ противъ мира. Впродолженіе этого времени, онъ принужденъ былъ постоянно садиться и принимать подкрпительныя лекарства. Легко понять, что голосъ его былъ слабъ, мимика — неудовлетворительна, и самая рчь его, хотя мстами блестящая и эффектная, не могла выдержать сравненія съ лучшими его рчами. Но кто помнилъ, что онъ сдлалъ, и видлъ, что онъ теперь терплъ, тотъ слушалъ его съ волненіемъ, боле сильнымъ, нежели можетъ произвести одно краснорчіе. Онъ не могъ дождаться подачи голосовъ и былъ вынесенъ изъ собранія при рукоплесканіяхъ, столь же громкихъ, какъ и т, которыми его встртили.
Огромное большинство одобрило миръ. Восторгъ двора былъ безпредленъ. ‘Теперь, говорила принцесса-мать, сынъ мой настоящій король.’ Самъ молодой государь говорилъ, что онъ свободенъ отъ тхъ узъ, которыя связывали его дда. Объявлено было, что въ одномъ отношеніи онъ всегда будетъ непоколебимъ: ни при какихъ обстоятельствахъ онъ не допуститъ, чтобы вигскіе вельможи, порабощавшіе его предшественника и старавшіеся поработить его самого, снова получили власть.
Это хвастовство было преждевременно. Истинная сила фаворита нисколько не соотвтствовала числу голосовъ, которыми онъ могъ бы располагать въ данномъ случа. Скоро онъ снова испыталъ затрудненія. Самою важною статьей бюджета была подать съ сидра. Мра эта встртила противодйствіе не только въ тхъ, кто былъ въ постоянной оппозиціи къ правительству, но и во многихъ изъ его приверженцевъ. Самое имя акциза было постоянно ненавистно торіямъ. Одно изъ главнйшихъ преступленій Вальполя, въ глазахъ ихъ, состояло въ его пристрастіи къ этому способу собиранія доходовъ. Тори Джонсонъ опредлилъ слово акцизъ въ своемъ ‘Словар’ такимъ оскорбительнымъ образомъ, что акцизные коммиссары серьзно считали нужнымъ преслдовать автора. Графства, на которыя падала эта новая подать, всегда отличались торійскими мнніями. Джонъ Филипсъ, поэтъ англійскихъ виноградниковъ, хвастался тмъ, что эти округи постоянно были врны престолу и что каждый садовый ножъ тысячи ихъ садовъ обращался въ мечъ на службу злополучной семь Стюартовъ. Слдствіемъ финансоваго плана, предложеннаго Бьютомъ, было то, что джентри и йомены этихъ графствъ соединились со столичными вигами. Герфордширъ и Вустерширъ были объяты пламенемъ. Лондонское Сити, хотя и не такъ прямо заинтересованное въ дл, волновалось, если это возможно еще боле. Пренія по этому вопросу нанесли непоправимый вредъ министерству. Дживудовы финансовыя соображенія были дотого неясны и невроятно нелпы, что палата встртила ихъ взрывомъ хохота. Онъ имлъ достаточно смысла, чтобы понять свою неспособность для занимаемой имъ должности, и воскликнулъ съ комическимъ отчаяніемъ: ‘что я буду длать? Мальчики станутъ указывать на меня пальцами на улицахъ и кричать: вотъ идетъ самый худшій изъ когда-либо бывшихъ канцлеровъ казначейства.’ Джорджъ Гренвилль подосплъ къ нему на помощь и энергически говорилъ на свою любимую тему о расточительности, съ которой ведена послдняя война. Вслдствіе этой расточительности, по его словамъ, необходимы были налоги. Отъ противной партіи онъ требовалъ указанія, какіе налоги она предпочитаетъ, на этомъ вопрос онъ остановился и, съ обычной велерчивостью, сказалъ: ‘Пусть они мн укажутъ, съ чего надо взимать налоги? Я говорю, сэръ, пусть они укажутъ. Я повторяю это, сэръ, я считаю себя обязаннымъ повторить это: пусть они мн укажутъ.’ Къ несчастью для него, Питтъ пришелъ, въ этотъ вечеръ, въ палату и былъ сильно раздраженъ замчаніями о войн. Онъ отомстилъ за себя тмъ, что произнесъ жалобнымъ голосомъ, подобнымъ голосу Гренвилла, стихъ изъ извстной псни: ‘Gentle shepherd! tell me where?’ {‘Милый пастушокъ! скажи мн: гд’} — ‘Если, вскричалъ Гренвилль, такъ будутъ обходиться съ джентльменомъ….’ Питтъ, какъ онъ всегда длалъ въ тхъ случаяхъ, когда желалъ высказать свое презрніе, покойно всталъ, поклонился и вышелъ изъ залы, оставивъ своего зятя въ припадк бшенства, а всю палату въ припадк хохота. Гренвилль надолго сохранилъ за собой названіе: ‘милаго пастушка’.
Но министерству предстояло перенести еще боле серьзныя непріятности. Ненависть торіевъ и шотландцевъ къ Фоксу была неумолима. Только въ минуту крайней опасности ршились они признать его своимъ вождемъ. Но отвращеніе къ нему высказалось, лишь только можно было предположить, что кризисъ миновалъ. Одни изъ нихъ нападали на управленіе его казначействомъ, другіе прерывали рчь его смхомъ и ироническими рукоплесканіями. Онъ естественно хотлъ выйти изъ положенія, столь непріятнаго, и требовалъ званія пера, которое было общано ему въ награду за услуга.
Ясно было, что въ состав министерства должно произойти измненіе. Но едвали кто-нибудь, даже изъ лицъ, казавшихся посвященными во вс тайны управленія, могъ предсказать то, что дйствительно случилось. Къ удивленію парламента и народа, вдругъ было объявлено, что Бьютъ отказался отъ своей должности.
Этотъ странный поступокъ подалъ поводъ къ десяткамъ различныхъ объясненій. Иные приписывали его обдуманному намренію, другіе-внезапному страху. Иные говорили, что памфлеты оппозиціи принудили графа оставить свое поприще, другіе утверждали, что онъ хотлъ только прекратить войну, а потомъ, достигнувъ цли, удалиться. Въ обществ онъ объяснялъ свою отставку разстроеннымъ здоровьемъ, людямъ близкимъ онъ говорилъ, что товарищи вовсе не поддерживали его въ палат, въ особенности лордъ Maнсфильдъ, введенный имъ въ министерство, нисколько не помогалъ ему въ палат перовъ. Дйствительно, лордъ Мансфильдъ былъ слишкомъ проницателенъ, чтобы не видть опасность положенія Бьюта, и слишкомъ робокъ, чтобы подвергаться опасности для пользы другаго.
Вроятно, что образъ дйствій Бьюта въ этомъ случа, какъ это почти всегда бываетъ, опредлялся смшанными побужденіями. Мы подозрваемъ, что управленіе надоло ему, ибо это чувство встрчается у министровъ гораздо чаще, чмъ думаютъ люди, издали смотрящіе на общественную дятельность. Весьма естественно, что это чувство овладло душой Бьюта. Обыкновенно, государственные люди возвышаются медленно и постепенно. Много трудныхъ годовъ проходитъ прежде, чмъ они достигнутъ высшей степени административной лстницы. Въ раннюю пору своей дятельности, государственный человкъ постоянно завлекается тмъ, что видитъ людей, стоящихъ выше его. По мр своего возвышенія, онъ мало-по-малу привыкаетъ къ непріятностямъ жизни, посвященной честолюбію. Когда онъ достигаетъ высшей степени, онъ длается терпливымъ къ труду и способнымъ переносить оскорбленія. На своемъ поприщ, не смотря на вс его неудобства, онъ поддерживается сначала надеждой, потомъ привычкой. Съ Бьютомъ было иначе, ея общественная жизнь его продолжалась немного боле двухъ лтъ. Съ того дня, какъ онъ сталъ политическимъ дятелемъ, онъ сталъ и кабинетъ-министромъ. Въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ, и по имени и на дл онъ былъ главою министерства. Боле возвыситься онъ не могъ. Если то, чмъ онъ владлъ до сихъ поръ, оказалось тщетнымъ обольщеніемъ ума, то теперь ему не оставалось никакой приманки. Онъ пресытился удовольствіями, доставляемыми честолюбіемъ, прежде, чмъ познакомился съ приносимыми имъ страданіями. Привычки его были вовсе не таковы, чтобы укрпить духъ противъ насмшекъ и общей ненависти. Онъ достигъ сорока восьми лтъ въ спокойной жизни, не зная но опыту, что значитъ быть осмяннымъ и оклеветаннымъ Сразу, безъ всякаго приготовленія, долженъ былъ онъ выдержать такой нотокъ насмшекъ и оскорбленій, какой никогда не проливался на голову одного государственнаго человка. Жалованье было теперь для него не важно, ибо, по смерти своего тестя, онъ получилъ громадное состояніе. Вс почести, какія онъ могъ получить, онъ получилъ. Ему данъ былъ орденъ Подвязки, а сыну его — званіе пера Англіи. Онъ полагалъ, кажется, также, что, оставляя казначейство, онъ только избгаетъ опасности и нападеній, не отрекаясь отъ дйствительной власти и сохраняя возможность имть въ частной жизни главное вліяніе на умъ короля.
Каковы бы ни были его побужденія, онъ вышелъ въ отставку, Фоксъ удалился въ палату лордовъ, а Джорджъ Гренвиллъ сдлался первымъ лордомъ казначеемъ и канцлеромъ казначейства.
Мы полагаемъ, что т, кто такимъ образомъ устроивалъ министерство, имли въ виду, чтобы Гренвиллъ былъ игрушкой въ рукахъ Бьюта, ибо Гренвилль не былъ вполн извстенъ даже тмъ, кто долго наблюдалъ за нимъ. Его считали простымъ канцелярскимъ работникомъ: онъ имлъ прилежаніе, мелочную точность, формализмъ, скучноватость — вс качества, свойственныя этому типу. Но у него были и другія качества, которыя до сихъ поръ еще не проявлялись: всепожирающее честолюбіе, неустрашимое мужество, самоувренность, доходящая до заносчивости, и характеръ, не выносящій никакого сопротивленія. Онъ нисколько не былъ расположенъ стать чьей-нибудь игрушкой и не имлъ никакой привязанности къ Бьюту — ни личной, ни политической. Дйствительно, между этими двумя лицами не было ничего общаго, кром стремленія къ рзкому непопулярному образу дйствій. Ихъ основныя начала были совершенно различны: Бьютъ былъ тори, Гренвилль разсердился бы на того, кто сталъ бы отрицать его притязанія на названіе вига. Онъ боле Бьюта былъ склоненъ къ деспотическимъ мрамъ, но любилъ деспотизмъ только подъ покровомъ формъ конституціонной свободы. Онъ смшивалъ, какъ длали тогда многіе, теоріи республиканцевъ XVII в. съ техникой англійской юриспруденціи, и такимъ образомъ ему удалось соединить анархическія воззрнія съ деспотическою практикой. Онъ думалъ, что гласъ народа гласъ Божій, но что единственнымъ законнымъ органомъ для выраженія народной воли былъ парламентъ. Вся власть сосредочивается въ народ, но эта власть народа вполн передана парламенту. Ни одинъ оксоніанецъ, даже въ годы, немедленно слдовавшіе за Реставраціей, не требовалъ такого униженнаго, неразумнаго поклоненія королю, какое Гренвилль, на основаніи началъ, считаемыхъ чисто-вигскими, требовалъ въ пользу парламента. Но какъ онъ желалъ видть парламентъ деспотически преобладающимъ надъ народомъ, точно такъ же онъ требовалъ преобладанія парламента надъ дворомъ. По его понятіямъ, первый министръ, пользующійся довренностью палаты общинъ, долженъ-быть полатнымъ меромъ. Король не можетъ быть ничмъ инымъ, какъ Хильперикомъ или Хильдерикомъ, который долженъ считать себя счастливымъ, что ему дозволено пользоваться такимъ прекраснымъ дворцомъ, какъ Сентъ-Джемсъ, и такимъ прекраснымъ паркомъ, какъ виндзорскій.
Такимъ образомъ, мннія Бьюта и Гренвилля были діаметрально противоположны. Личной дружбы тоже не было между этими двумя государственными людьми. Гренвилль былъ по природ злопамятенъ. Онъ очень хорошо помнилъ, какъ за нсколько мсяцевъ передъ тмъ онъ былъ принужденъ уступить Фоксу мсто вождя въ палат общинъ.
Мы вообще готовы думать, что министерство, во глав котораго стоялъ Джорджъ Гренвилль, было самымъ худшимъ изъ министерствъ, управлявшихъ Англіею со времени революціи. Его общественныя дйствія можно подвести подъ два разряда: оскорбленіе народной свободы и оскорбленіе достоинства короны.
Онъ началъ съ объявленія войны печати. Джонъ Вилькзъ, членъ парламента за Эйльсббри, первый подвергся гоненію. Вилькзъ незадолго передъ тмъ пріобрлъ репутацію одного изъ самыхъ развратныхъ, безпощадныхъ, но съ тмъ вмст пріятныхъ въ обществ лондонскихъ повсъ. Онъ былъ человкъ со вкусомъ, начитанный и съ привлекательными манерами. Его оживленный разговоръ составлялъ наслажденіе кофеенъ и тавернъ, нравился даже боле серьзнымъ слушателямъ, когда разскащикъ воздерживался отъ повствованій о подробностяхъ своихъ любовныхъ похожденій и отъ шутокъ надъ христіанствомъ. Его разорительныя выходки принудили его обращаться за деньгами къ евреямъ. Скоро онъ совершенно раззорился и ршился попробовать счастья на поприщ политическаго авантюриста. Въ парламент онъ не имлъ успха. Рчь его, хотя оживленная, была слаба и никакъ не могла заставить слушателей забыть безобразіе его лица, которое было такъ велико, что каррикатуристы волею-неволею должны были льстить ему. Какъ писатель, онъ стоитъ выше. Онъ началъ издавать еженедльную газету, подъ заглавіемъ ‘North-Brilon’. Этотъ журналъ, издававшійся съ остроуміемъ, огромною смлостью и безстыдствомъ, имлъ значительное количество читателей. Сорокъ-четыре нумера этого журнала появились еще до отставки Бьюта, хотя въ каждомъ нумеръ были страшные пасквили, журналъ не подвергался преслдованію. Сорокъ-пятый нумеръ былъ невиненъ въ сравненіи съ большинствомъ предшествующихъ и, по правд, не заключалъ въ себ ничего такого, что могло бы равняться въ энергіи съ руководящими статьями, которыя мы ежедневно находимъ въ ‘Times’ или ‘Morning-Chronicle’. Но Гренвилль стоялъ тогда во глав управленія, администрація была проникнута новымъ духомъ. Прибгли къ власти. Правительство не должно было боле безнаказанно подвергаться нападенію. Вилькзъ былъ арестованъ, посаженъ по особому предписанію въ Тоуэръ и содержался съ величайшею строгостью. Его бумаги были захвачены переданы статсъ-секретарю. Эти строгія беззаконныя мры вызвали сильный взрывъ общественнаго негодованія, которое скоро перешло въ чувство радости и восторга: судъ общихъ тяжбъ, въ которомъ предсдательствовалъ главный судья Праттъ, объявилъ арестъ незаконнымъ, и заключенный былъ освобожденъ. Эта побда надъ правительствомъ съ равнымъ энтузіазмомъ торжествовалась въ Лондон и въ сидровыхъ графствахъ.
Въ то время, какъ министерство становилось день-это-дня ненавистне народу, оно употребляло вс средства, чтобы сдлаться ненавистнымъ и двору. Министры ясно высказали королю, что не намрены быть креатурами лорда Бьюта и вынудили у короля общаніе, что тайные совты не будутъ имть къ нему доступа. Скоро однако министры получили поводъ думать, что это общаніе не исполняется. Они сдлали представленіе въ выраженіяхъ мене почтительныхъ, нежели т, къ какимъ привыкъ государь, и дали ему дв недли на размышленіе, кого предпочесть, фаворита или министровъ.
Георгъ III былъ сильно смущенъ. За нсколько недль передъ тмъ, онъ съ восхищеніемъ говорилъ о своемъ освобожденіи отъ ига великой вигской коалиціи. Онъ объявилъ даже, что честь не дозволяетъ ему снова принять на службу кого-либо изъ членовъ этой партіи. Теперь онъ замтилъ, что промнялъ однихъ властителей на другихъ, еще боле жесткихъ и повелительныхъ. Въ своей бд онъ вспомнилъ о Питт: съ Питтомъ, казалось, можно было сойдтись на боле выгодныхъ условіяхъ, чмъ съ Гренвиллемъ или тою партіею, во глав которой стоялъ Ньюкастль.
Гренвилль, возвратясь изъ поздки въ деревню, появился въ Боккингамъ-Гаус. При вход онъ удивленъ былъ видомъ портшеза, хорошо знакомаго какъ ему, такъ и всему Лондону: портшезъ имлъ особое приспособленіе для больной ноги Великаго Коммонера. Гренвилль понялъ все: его зять былъ въ то время въ кабинет короля. Бьють, оскорбленный тмъ, что считалъ недружественнымъ и неблагодарнымъ въ образ дйствій своихъ преемниковъ, самъ предложилъ пригласить Питта во дворецъ.
Въ два дня Питтъ имлъ дв аудіенціи. То, что происходило въ первое свиданіе, подавало ему надежду на благопріятный исходъ переговоровъ, но на другой день онъ нашелъ короля мене сговорчивымъ. Лучшій, и въ сущности единственный достоврный разсказъ объ этомъ свиданіи, былъ слышанъ лордомъ Гардвикомъ изъ устъ самого Питта. Кажется, что Питтъ энергически настаивалъ на необходимости сближенія съ тми вождями партіи виговъ, которые имли несчастіе заслужить неблаговоленіе короля. Они, говорилъ Піитъ, были постоянными приверженцами Ганноверскаго дома, ихъ вліяніе сильно, они давно привыкли къ общественнымъ дламъ. Если ихъ исключить, то нельзя составить прочнаго министерства. Король не могъ помириться съ мыслью отдать себя въ руки тхъ, кого еще недавно изгналъ изъ дворца съ энергическимъ выраженіемъ неудовольствія. ‘Мн очень жаль, м-ръ Питтъ,— говорилъ онъ,— но я вижу, что дло не сдлается, тутъ замшана моя честь. Я долженъ поддержать свою честь.’ — Мы скоро увидимъ, какъ удалось его величеству поддержать свою честь.
Питтъ удалился, и король былъ вынужденъ упрашивать министровъ, которыхъ готовился уволить, остаться въ должности. Въ теченіе двухъ слдующихъ годовъ, Гренвилль, тсно сошедшійся теперь съ Бедфордами, былъ повелителемъ двора,— и суровымъ повелителемъ выказалъ онъ себя. Онъ зналъ, что его удерживали въ должности потому только, что не было иного выбора, какъ между нимъ и вигами, а примиреніе короля съ вигами казалось ему невозможнымъ ни въ какомъ случа. Послдняя попытка избавиться отъ него вызвала въ немъ негодованіе, и неудача этой попытки освободила его отъ всякихъ опасеній. Онъ никогда не отличался вжливостью, теперь онъ началъ говорить такимъ языкомъ, какого со временъ корнета Джойса и президента Брадшо, не приходилось слышать ни одному англійскому королю.
Въ одномъ отношеніи Гренвилль, въ ущербъ справедливости и свобод, удовлетворилъ страстямъ двора, удовлетворяя вмст съ тмъ и своимъ собственнымъ. Началось горячее преслдованіе Вилькза. Онъ написалъ пародію на поэму Попа: ‘Опытъ о человк‘. Пародія эта, носившая заглавіе: ‘Опытъ о женщин‘, сопровождалась комментаріями, имвшими цлью осмять знаменитые комментаріи Варбортона.
Это произведеніе было крайне неприлично, но въ этомъ отношеніе не уступали ему нкоторыя изъ произведеній самого Попа, напримръ, ‘Подражаніе второй сатир первой книги Горація.’ Надобно отдать справедливость Вилькзт: онъ не выдалъ своей грязной поэмы въ свтъ, какъ это длалъ Попъ, а только напечаталъ ее, частнымъ образомъ, въ небольшомъ количеств экземпляровъ для нкоторыхъ изъ своихъ добрыхъ товарищей, которые такъ же мало подвергались опасности испортить свою нравственность чтеніемъ грязной книги, какъ кожа негра подвергается опасности почернть подъ лучами палящаго солнца. Правительственный агентъ, подкупивъ типографа, досталъ бракованный экземпляръ книжки и передалъ его министрамъ. Министры ршились наказать Вилькза, по всей строгости законовъ, за оскорбленіе приличій. Какъ мало участія въ этомъ ршеніи принимали благочестіе и уваженіе къ нравственности, читатели могутъ судить по тому, что за это дло, за преданіе уголовному суду распутнаго поэта, никто не взялся энергичне лорда Морча, впослдствіи герцога Квинсбри. Въ первое же засданіе парламента, книжка, пріобртенная такимъ неблаговиднымъ образомъ, была представлена палат лордовъ графомъ Сандвичемъ, получившимъ, по ходатайству герцога Бедфорда, мсто статсъ-секретаря. Несчастный авторъ до того времени, пока его соблазнительная поэма не была представлена въ полномъ засданіи парламента, ни мало не подозрвалъ, чтобы кто-нибудь, кром типографа и нсколькихъ развратныхъ товарищей, зналъ объ ея существованіи. Хотя это былъ человкъ спокойнаго характера, не охотникъ до борьбы съ опасностями и не слишкомъ щекотливый, но неожиданность, позоръ и возможность конечнаго раззоренія привели его въ отчаяніе. Онъ затялъ ссору съ однимъ изъ приближенныхъ лорда Бьюта, дрался на дуэли, былъ серьзно раненъ и, полуоправившись, бжалъ во Францію. Его врагамъ былъ теперь полный просторъ и въ парламент и въ суд королевской скамьи. Онъ былъ осужденъ, исключенъ изъ палаты общинъ, поставленъ вн покровительства законовъ. Его сочиненіе предписано было сжечь рукою палача. Толпа, впрочемъ, оставалась преданною ему. Въ глазахъ даже многихъ людей нравственныхъ и религіозныхъ преступленіе его казалось легкимъ сравнительно съ преступленіемъ его обвинителей. Въ особенности общее негодованіе возбудилъ образъ дйствій Сандвича. Его собственные пороки были извстны всмъ, и еще за дв недли предъ тмъ, какъ онъ представилъ палат лордовъ ‘Опыта о женщин‘, онъ пьянствовалъ съ Вилькзомъ и распвалъ непристойныя псни въ одномъ изъ самыхъ грязныхъ лондонскихъ клубовъ. Вскор посл открытія засданій парламента на ковентгарденскомъ театр давали оперу ‘Нищій’. Лишь только Maкетъ произнесъ слова: ‘признаюсь, самого меня удивляетъ, что Джемми Твичеръ свидтельствуетъ противъ меня’, — въ партер, ложахъ и галлереяхъ раздались такія рукоплесканія, что, казалось, крыша театра готова была провалиться. Съ этого дня Сандвичъ былъ извстенъ всмъ подъ прозвищемъ Джемми Твичера. Церемонія сожженія ‘North Brilon’а’ была прервана народнымъ волненіемъ. Констабли были избиты, листки вырваны изъ пламени, и вмсто нихъ брошены туда ботфорты и куртки. Вилькзъ началъ процессъ противъ помощника статсъ-секретаря за конфискацію своей газеты. Присяжные приговорили послдняго къ уплат тысячи фунтовъ въ вознагражденіе за ущербъ. Но ни эти факты и ни какік другія выраженія общественнаго мннія не могли поколебать Гренвилля. За него былъ парламентъ, а, по его политическимъ убжденіямъ, только парламентъ могъ выражать мнніе всего народа.
Вскор, однако, онъ нашелъ достаточныя причины опасаться, что парламентъ отпадетъ отъ него. Оо вопросу о законности предписаній объ арест оппозиція, имвшая на своей сторон вс здравыя начала, вс конституціонные авторитеты и голосъ всего народа, явилась въ значительныхъ силахъ: къ ней примкнули многіе, въ обыкновенномъ порядк не подававшіе голосовъ противъ правительства. При одномъ случа у министерства, въ полномъ собраніи палаты, оказалось большинство только въ четырнадцать голосовъ. Буря, однакожъ, пронеслась мимо. Пылъ оппозиціи, Богъ знаетъ отъ какой причины, началъ ослабвать въ ту самую минуту когда успхъ казался почти врнымъ. Сессія закончилась безъ всякихъ перемнъ. Питтъ, котораго краснорчіе во всхъ главныхъ преніяхъ являлось въ обыкновенномъ своемъ блеск и котораго популярность была теперь сильне, нежели когда-нибудь, оставался все еще частнымъ человкомъ. Гренвилль, равно ненавидимый при дворъ и въ народ, все еще былъ министромъ.
Лишь только палаты разошлись, Гринвилль принялъ мру, которая еще ясне, нежели вс предшествовавшія его дйствія, показала, въ какой степени деспотична, злобна и безстрашна была его натура. Въ числ людей, въ обыкновенное время не принадлежавшихъ къ оппозиціи и подававшихъ голосъ вмст съ меньшинствомъ по великому конституціонному вопросу объ арестахъ, находился Генри Конвей, братъ лорда Гертфорда, храбрый солдатъ, сносный ораторъ и благонамренный, хотя и не мудрый и не энергичный политикъ. У него отняли теперь полкъ — заслуженную награду за врную и храбрую службу въ двухъ войнахъ. Конфиденціально увряли, что этой насильственной мр усердно содйствовалъ король.
Но какое бы удовольствіе ни доставили королю преслдованіе Вклькза или отставка Конвея, несомннно, что отвращеніе его величества къ министрамъ возрастало съ каждымъ днемъ. Гренвиллъ былъ столько же скупъ на деньги государственныя, какъ и на свои собственныя, и угрюмо отказалъ на просьбу короля израсходовать нсколько тысячъ фунтовъ на покупку полей, лежавшихъ къ западу отъ садовъ Боккингамскаго дворца. Вслдствіе этого отказа поля вскор покрылись зданіями, и изъ верхнихъ оконъ сотни домовъ можно было наблюдать за королемъ и королевою во время ихъ самыхъ интимныхъ прогулокъ. Но это было еще не самое худшее. Гринвилль былъ столько же щедръ на слова, сколько скупъ на гинеи. Вмсто того, чтобъ выражаться ясно, живо, точно, чмъ только и можно привлечь вниманіе молодаго, неопытнаго въ длахъ ума, онъ говорилъ въ кабинет короля точно тмъ же языкомъ, какъ и въ палат общинъ. Проговоривъ часа два, онъ смотрлъ на часы, подобно тому, какъ въ парламент онъ привыкъ смотрть на часы, висвшіе за кресломъ спикера, извинялся за длинноту своей рчи, и затмъ продолжалъ говорить еще часъ. Члены палаты общинъ могутъ или слушать оратора, или уйти обдать, и они, ни мало не стсняясь, пользовались этой привилегіей, когда Гренвиллъ стоялъ на йогахъ. Но бдный молодой король принужденъ былъ, хотя съ досадою, но вжливо выслушивать весь этотъ потокъ краснорчія. До конца жизни своей онъ говорилъ съ ужасомъ о рчахъ Гренвилля.
Къ этому времени относится одно изъ страннйшихъ событій въ жизни Питта. Былъ нкто сэръ Вилліамъ Пинсентъ, сомерсетширскій баронетъ изъ партіи виговъ, онъ былъ членомъ палаты общинъ во дни королевы Анны, и удалился къ частной, деревенской жизни, когда партія торіевъ, къ концу этого царствованія, получила перевсъ въ совт королевы. Въ поступкахъ своихъ онъ былъ эксцентрикъ. Его нравственность подергалась страшнымъ нареканіямъ. Но врность его своимъ политическимъ мнніямъ была непоколебима. Въ теченіе пятидесяти лтъ своей уединенной жизни онъ продолжалъ раздумывать о тхъ обстоятельствахъ, которыя заставили его удалиться съ общественнаго поприща: объ увольненіи вигскаго министерства, объ Утрехтскомъ мир, о томъ, какъ союзники насъ оставили. Ему казалось теперь, что существуетъ близкая аналогія между хорошо-памятными ему событіями его юности и событіями, которыхъ онъ былъ свидтелемъ въ послдніе годы своей жизни: между отставкою Марльборо и отставкою Питта, между возвышеніемъ Гарли и возвышеніемъ Бьюта, между трактатомъ, заключеннымъ Сентъ-Джономъ, и трактатомъ, заключеннымъ Бедфордомъ, между неправдами австрійскаго дома въ 1712 и неправдами бранденбургскаго дома въ 1762 году. Эта мысль такъ крпко засла въ ум старика, что онъ ршился оставить въ наслдство все свое имущество Питту. Такимъ образомъ, Питтъ неожиданно получилъ почти три-тысячи фунтовъ ежегоднаго дохода. И вся злоба враговъ не могла найдти никакого повода къ осужденію его въ этомъ дл. Никто не могъ назвать его искателемъ наслдствъ, никто не могъ обвинить его въ присвоеніи того, на что другіе имли бы боле права: онъ въ жизнь свою ни разу не видалъ сэра Вилліама, и сэръ Вилліамъ не оставилъ посл себя родственниковъ столь-близкихъ, чтобы они были въ прав объявить какія-нибудь притязанія на оставшееся имущество.
Благосостояніе Питта, казалось, процвтало, но его здоровье было хуже, нежели когда-либо. Мы не знаемъ, являлся ли онъ хотя одинъ разъ въ парламент въ продолженіи сессіи, начавшейся въ январ 1765 года. Нсколько мсяцевъ онъ провелъ въ самомъ глубокомъ уединеніи, въ Гейз, своей любимой вилл, едва передвигаясь отъ кресла къ постели, отъ постели къ креслу, и часто въ своей наиболе-конфиденціальной переписк пользуясь, вмсто секретаря, услугами своей жены. Нкоторые изъ его враговъ распускали слухъ, что это уединеніе его въ такой же степени должно быть приписано аффектаціи, какъ и подагр. Въ самомъ дл, какъ ни былъ высокъ и блестящъ его характеръ, ему недоставало простоты. Съ талантомъ, который не нуждался въ помощи сценическихъ прикрасъ, и съ умомъ, который, казалось бы, долженъ былъ поставить его выше охъ, онъ, однакоже, въ продолженіи всей своей жизни прибгалъ къ немъ. Вотъ отчего теперь явились догадки, что, достигши всего того значенія, которое можетъ быть пріобртено краснорчіемъ и великими заслугами, оказанными государству, онъ ршился не сбавлять себ цны частнымъ появленіемъ въ обществ, но, подъ предлогомъ болзни, окружить себя таинственностью, появляться только въ длинные промежутки и при особенныхъ случаяхъ, а въ остальное время передавать свои верховные приговоры только нсколькимъ близкимъ приверженцамъ, которымъ дозволено ходить на поклоненіе къ его рак. Если такова была его цль, то нкоторое время она была вполн достигнута. Никогда магическое вліяніе его имени не было такъ сильно, никогда страна не смотрла на него съ такою суеврною почтительностью, какъ въ продолженіи этого года молчанія и уединенія.
Между-тмъ, какъ Питтъ находился такимъ-образомъ вдали отъ парламента, Гренвилль предложилъ мру, долженствовавшую произвести великую революцію, которой послдствія долго будетъ ощущать весь родъ человческій. Мы говоримъ о закон, налагавшемъ штемпельныя пошлины на свероамериканскія колоніи. Проектъ отлично характеризуетъ своего творца. Въ дтищ можно найти каждую черту его отца. Робкій государственный человкъ отступилъ бы со страхомъ передъ мрой, о которой въ то время, когда колоніи далеко еще не были такъ могущественны, Вальноль сказалъ: ‘Кто ршится предложить это, тотъ будетъ много смле меня.’ Но натура Гренвилля была недоступна страху. Дальновидный государственный человкъ почувствовалъ бы, что въ Вестминстер налагать подати на Новую Англію и Ньюйоркъ было дломъ, хотя, правда, и непротивнымъ букв узаконеній, или какому-нибудь ршенію, содержащемуся въ судебныхъ протоколахъ, но противнымъ принципамъ хорошаго правительства и духу конституціи. Дальновидный государственный человкъ почувствовалъ бы также, что даже вдесятеро большій доходъ отъ предложенной имъ американской штемпельной пошлины былъ бы все-таки дорого купленъ, еслибъ, вслдствіе его, возникла даже временная распря между метрополіей и колоніями. Но Гренвилль не понималъ различія духа учрежденій отъ буквы законовъ, не имлъ понятія о національныхъ интересахъ, исключая тхъ, которые выражаются фунтами, шиллингами и пенсами. Что его политика можетъ возбудить глубокое неудовольствіе во всхъ провинціяхъ, начиная отъ береговъ Великихъ Озеръ и до Мексиканскаго Залива, что Франція и Испанія могутъ воспользоваться удобнымъ случаемъ къ мести, что Британская имперія можетъ быть раздроблена’ что государственный долгъ, тотъ долгъ, котораго итогомъ онъ постоянно упрекалъ Питта, вслдствіе его собственной политики можетъ быть удвоенъ — надъ возможностью всего этого никогда не задумывался этотъ узкій, хотя и острый умъ.
О штемпельномъ акт не забудетъ до тхъ поръ, пока продлится существованіе земнаго шара. Но въ то время онъ не возбуждалъ въ стран такого сильнаго вниманія, какъ другой актъ, теперь почти совершенно позабытый. Король сдлался болнъ и распространился слухъ, что его положеніе очень опасно. Его болзнь, мы думаемъ, была та же самая, отъ которой, въ послдующій періодъ своей жизни, онъ безпрестанно становился неспособнымъ къ отправленію королевскихъ обязанностей. Его наслднику было только два года отъ роду. Было какъ-нельзя-боле кстати позаботиться объ управленіи государствомъ на случай вступленія на престолъ несовершеннолтнаго короля. Разсужденія объ этомъ вопрос довели распрю между дворомъ и министерствомъ до кризиса. Король желалъ, чтобы ему предоставлено было право назначить регента въ духовномъ завщанія. Министры боялись, или показывали видъ, будто боятся, что въ случа, если это право будетъ предоставлено королю, онъ назначитъ принцессу-мать, или даже, можетъ-быть, графа Бьюта. Они, поэтому, настаивали на томъ, чтобы въ билль были внесены слова, ограничивавшія королевскій выборъ членами королевскаго семейства. Исключивъ такимъ-образомъ Бьюта, они самымъ замтнымъ образомъ побуждали короля исключить также и вдовствующую принцессу. Они увряли его, что палата общинъ, безъ сомннія, вычеркнетъ ея имя, и этою угрозою вырвали у него принужденное согласіе. Чрезъ нсколько дней оказалось, что представленія ихъ, которыми они довели короля до нанесенія такой грубой и публичной обиды своей матери, были не основательны. Друзья принцессы въ палат общинъ предложили вставить ея имя. Министры, соблюдая приличіе, не смли нападать на мать своего государя. Они надялись, что на помощь къ нимъ явится оппозиція и силою принудитъ ихъ къ тому, на что они охотно были бы готовы согласиться. Но большинство оппозиціи, которое хотя ненавидло принцессу, но еще боле ненавидло Гринвилла, смотрло съ удовольствіемъ на его затруднительное положеніе я вовсе не хотло вывести его изъ этого затрудненіи. Вслдствіе этого, имя принцессы было внесено въ списокъ лицъ, получившихъ право принять на себя регенство.
Неудовольствіе короля достигло теперь своей высшей степени. Настоящій ударъ казался ему боле невыносимымъ, нежели вс другіе. Даже союзъ знатныхъ виговъ не могъ обращаться съ нимъ хуже, чмъ обращались его настоящіе министры. Въ этомъ горестномъ состояніи онъ раскрылъ всю свою душу предъ своимъ дядею, герцогомъ Комверландомъ. Герцогъ былъ не такой человкъ, котораго можно было любить, но принадлежалъ къ числу тхъ, которымъ можно довряться. Онъ отличался мужественнымъ характеромъ, сильнымъ умомъ и высокимъ чувствомъ чести и долга. Какъ генералъ, онъ принадлежалъ къ замчательному разряду полководцевъ, которымъ, мы думаемъ, уже какъ бы суждено проигрывать вс битвы и, несмотря на то, все-таки сохранить репутацію храбраго и искуснаго солдата. Такими полководцами были Колиньи и Вильгельмъ III. Намъ можно бы, конечно, прибавить къ этому списку и маршала Сульта. Храбрость герцога Комберланда была такого рода, что отличала его даже въ ряду принцевъ дома, знаменитаго своею храбростью. Хладнокровіе, съ которымъ онъ разъзжалъ подъ градомъ пуль и ядеръ, не служило еще высшимъ доказательствомъ его храбрости. Безнадежныя болзни, страшныя хирургическія операціи не только не наводили на него ужаса, но даже не разстраивали его. Съ мужествомъ онъ соединялъ добродтели, родственныя мужеству. Онъ говорилъ правду, былъ искренъ во вражд и дружб и честенъ во всхъ своихъ поступкахъ. Но его натура была сурова, и то, что казалось ему справедливымъ, рдко смягчалось милостью. Онъ, поэтому, впродолженіе многихъ лтъ былъ однимъ изъ самыхъ непопулярныхъ. людей въ Англія. Строгость, съ которою онъ обошелся съ бунтовщиками посл битвы при Куллоден, доставила ему прозвище мясника. Его попытка ввести въ англійскую армію. находившуюся тогда въ самомъ безпорядочномъ состояніи, строгую потсдамскую дисциплину, навлекла на него еще боле-сильное неудовольствіе. Не было такой дурной мры, которой бы ему не приписывали. Многіе достойные люди были такъ нелпы, что думали, будто, если онъ будетъ регентомъ во время малолтства своихъ племянниковъ, въ Тоуэр снова настанутъ сцены удушенія {Какъ это было съ дтьми Эдуарда IV, которыхъ задушили по приказанію ихъ дяди, Ричарда III.}. Подобное настроеніе умовъ, однако, прошло. Герцогъ нсколько лтъ прожилъ въ уединеніи. Англичане, злобно-расположенные къ шотландцамъ, упрекали теперь его королевское высочество только за то, что онъ оставилъ въ живыхъ значительное количество Камероновъ и Макферсоновъ, которые занимаютъ должности таможенныхъ смотрителей и сборщиковъ податей. Онъ, поэтому, былъ любимъ теперь своими земляками и въ особенности жителями Лондона.
У него было мало причинъ любить короля, и онъ ясно, хотя и ненастойчиво, показывалъ свое нерасположеніе къ той систем, которой слдовали въ послднее время, но у него были высокія и почти романтическія понятія о долг, которымъ, какъ принцъ крови, онъ былъ обязанъ глав своего дома. Онъ ршился освободить своего племянника отъ ига и, на условіяхъ, равно почетныхъ для обихъ сторонъ, содйствовать примиренію партіи виговъ съ престоломъ.
Съ такимъ намреніемъ онъ отправился въ Гейзъ и былъ допущенъ въ комнату больнаго Питта, потому что Питтъ не хотлъ выйти изъ своей комнаты и не хотлъ вести переговоровъ чрезъ посредника, чрезъ какое-нибудь лицо низшаго достоинства. Теперь начался длинный рядъ заблужденій для знаменитаго государственнаго человка, заблужденій, вовлекшихъ страну въ затрудненія и бдствія, даже боле серьзныя, нежели т, отъ которыхъ его геній нкогда избавилъ ее. Его языкъ былъ гордъ, неразуменъ, почти непонятенъ. Въ туман неопредленныхъ и несовсмъ любезныхъ фразъ можно было распознать только то, что онъ въ это время не хотлъ вступать въ должность. Истина же, по нашему мннію, заключалась въ слдующемъ. Лордъ Темпль, бывшій злымъ духомъ Питта, только-что придумалъ новый планъ политики. Ненависть къ Бьюту и къ принцесс-матери, какъ кажется, вполн овладла душею Темпля. Онъ разсорился съ своимъ братомъ Джорджемъ за то, что тотъ вступалъ въ сношенія съ Бьютомъ съ принцессой. Теперь же, когда этотъ самый Джорджъ явился врагомъ Бьюта и принцессы, Темпль старался довести дло до общаго семейнаго примиренія. Три брата, какъ называли обыкновенно Темпля, Гренвилля и Питта, могли бы составить министерство, не обращаясь за помощью ни къ Бьюту, ни къ партіи виговъ. При такихъ намреніяхъ Тимиль употребилъ все свое вліяніе, чтобы отклонить Питта отъ принятія предложеній герцога Комверланда. Питтъ не былъ убжденъ, но Темпль имлъ на него такое вліяніе, какимъ никто никогда не пользовался. Это были старинные друзья, очень близкіе родственники. Если таланты и слава Питта были полезны для Темпля, то въ былыя времена, во времена крайней бдности, кошелекъ Темпля былъ полезенъ для Питта. Въ политическихъ принципахъ они никогда не разъединялись. Дважды они вмст вступили въ кабинетъ, дважды они вмст оставили его. Питтъ не могъ вынести мысли вступить въ должность безъ своего главнаго союзника, вмст съ тмъ онъ чувствовалъ, что длалъ дурно, отказываясь служить стран въ самую удобную для того минуту. Темный и неудовлетворительный складъ отвтовъ, данныхъ имъ на предложенія герцога Комберланда, можетъ быть приписанъ затруднительности я душевному безпокойству человка, который не былъ въ мир съ самимъ собою. Говорятъ, что онъ съ грустью сказалъ Темплю:
‘Extinxi te meque, soror, populumque, patresque
Sidonios, urbemque taam.’ (*)
(*) ‘Я сгубилъ, сестра, тебя себя, народъ, сидонкихъ отцовъ и твой городъ.’
Предсказаніе было слишкомъ врно.
Найдя Питта несговорчивымъ, герцогъ Комберландъ посовтовалъ королю подчиниться необходимости — удержать Гринвилла и Бедфордовъ. Конечно, не такое было время, чтобы безопасно можно было оставить государственныя должности незанятыми. Неустановившееся положеніе правительства производило общее разслабленіе во всхъ отрасляхъ государственной администраціи. Митинги, которые въ другое время были бы безвредны, теперь превратились въ мятежныя скопища и быстро возрастали почти до степени возмущеній. Парламентъ былъ блокируемъ спитальфильдскими ткачами. На Бедфордъ-Гаусъ напали со всхъ сторонъ разъяренныя толпы черни, его надобно было занять сильнымъ гарнизономъ изъ конницы и пхоты. Нкоторые приписывали эти безпорядки друзьямъ Бьюта, а другіе приписывали ихъ друзьямъ Вилькза. Но какова бы ни была причина, слдствіемъ ихъ было то, что общая безопасность исчезла. При такихъ обстоятельствахъ король не могъ длать выбора. Съ горькимъ чувствомъ оскорбленія онъ извстилъ министровъ, что намренъ ихъ удержать.
Они отвчали на это требованіемъ, чтобы онъ своимъ королевскимъ словомъ общался никогда не призывать въ совтъ лорда Бьюта. Общаніе было дано. Тогда они потребовали еще большаго. Братъ лорда Бьюта, мистеръ Маккензи занималъ доходную должность въ Шотландіи. Мистера Маккензи слдовало отставить. Король возразилъ, что эта должность была поручена ему при особенныхъ обстоятельствахъ и что онъ общалъ никогда не отнимать ея, пока живъ. Гренвиллъ былъ непреклоненъ, и король съ горечью уступилъ.
Парламентская сессія кончилась. Торжество министровъ было полное? Король былъ почти плнникомъ, находился почти въ такомъ же положеніи, какъ Карлъ I на остров Вайт. Таковы были плоды политики, о которой, только за нсколько мсяцевъ предъ тмъ, были того убжденія, что она навсегда обезопаситъ тронъ отъ необходимости повиноваться наглымъ подданнымъ.
Весьма естественное раздраженіе короля высказывалось въ каждомъ взгляд, въ каждомъ слов. Въ этомъ затруднительномъ положеніи онъ съ томительной надеждой обратился къ коалиціи виговъ, бывшей нкогда предметомъ его страха и ненависти. Герцогъ Девонширъ, съ которымъ поступили съ такою неизвинительною строгостью, умеръ незадолго предъ этимъ, оставивъ наслдникомъ посл себя несовершеннолтняго сына. Король снизошелъ до того, что выразилъ свое прискорбіе о случившемся и пригласилъ молодаго герцога ко двору. Благородный юноша явился въ сопровожденіи своихъ дядей и былъ принятъ съ замтною благосклонностью.
Это обстоятельство и многіе другіе подобнаго же рода симптомы раздражали министровъ. У нихъ въ запас было еще одно оскорбленіе для ихъ государя, оскорбленіе, которое заставило бы его дда вытолкать ихъ изъ комнаты. Гренвилль и Бедфордъ потребовали у него аудіенціи и прочли ему длинное представленіе, составленное ими весьма старательно. Это было обвиненіе его величества въ нарушеніи слова и въ грубомъ обращеніи съ своими совтниками. О принцесс упоминалось въ выраженіяхъ далеко нелестныхъ. Вставлены были намеки на то, что голова Бьюта находится въ опасности. Королю было прямо сказано, что онъ не долженъ вести себя такъ, какъ онъ велъ себя до сихъ поръ, что онъ не долженъ показывать своего неудовольствія на то положеніе, въ которое поставленъ, что онъ долженъ хмуриться на оппозицію и публично оказывать благосклонность своимъ министрамъ. Онъ нсколько разъ прерывалъ чтеніе, говорилъ, что прекратилъ вс сношенія съ Бьютомъ, но министры, не обращая никакого вниманія на его слова, продолжали чтеніе, и король слушалъ его молча, почти задыхаясь отъ бшенства. Когда они окончили чтеніе, онъ сдлалъ только движеніе, выражавшее желаніе остаться наедин. Впослдствіи онъ сознавался, что въ эти минуты былъ почти близокъ къ обмороку.
Доведенный до отчаянія, онъ снова обратился къ герцогу Комберланду, а герцогъ Комберландъ снова обратился къ Питту. Питтъ въ душ желалъ принять на себя управленіе государственными длами и въ почтительныхъ выраженіяхъ сознавался, что условія, предлагаемыя королемъ, заключали въ себ все, чего только можетъ желать кто-либо изъ подданныхъ. Но Темпль былъ несговорчивъ, и Питтъ, къ крайнему своему прискорбію, объявилъ, что безъ содйствія своего зятя онъ не можетъ принять на себя управленіе.
Герцогъ видлъ теперь только одно средство освободить своего племянника. Надобно было составить правительство изъ оппозиціонныхъ виговъ, безъ помощи Питта. Трудности казались почти непреодолимыми. Смерть и отступничество сильно разстроили ряды партіи, незадолго предъ тмъ господствовавшей въ государств. Тхъ, между которыми предстояло длать выборъ герцогу, можно было раздлить на два разряда: одни были люди слишкомъ старые для занятія важныхъ должностей, другіе никогда до сихъ поръ не занимали никакой значительной должности. Кабинетъ предстояло составить изъ разбитыхъ инвалидовъ или изъ незрлыхъ рекрутъ.
Это было зло — однакожъ не такое зло, къ которому бы не примшивалось ничего хорошаго. Если новые государственные люди изъ партіи виговъ имли мало опытности въ длахъ и преніяхъ, то, съ другой стороны, они свободны были отъ заразы той политической безнравственности, которою сильно страдали ихъ предшественники. Продолжительный успхъ испортилъ великую партію, изгнавшую Стюартовъ, ограничившую прерогативы короны и обуздавшую нетерпимость іерархіи. Неудача произвела уже спасительное дйствіе. Въ день вступленія на престолъ Георга III перевсъ вигской партіи кончился, и съ этого дня начинается ея очищеніе. Выдающіеся теперь вожди этой партіи были люди совершенно другаго рода, чмъ Сандисъ, Виннингтонъ, чмъ сэръ Вилліамъ онджъ и Генри Фоксъ. То были люди, достойные стать бокъ-о-бокъ съ Гампденомъ при Чальгров или въ послдній разъ обняться съ Росселемъ на эшафот Линкольнзъ-Иннъ-Фильдза. Въ политическую жизнь они внесли т же высокія начала добродтели, которыя опредлили ихъ частный образъ жизни, они не хотли унижаться до того, чтобъ достигать самыхъ благородныхъ и спасительныхъ цлей средствами, противными чести и справедливости. Такими людьми были лордъ Джонъ Кавендишъ, сэръ Джорджъ Савиль и другіе, которыхъ мы считаемъ достойными чести называться вторыми основателями вигской партіи, возстановителями ея первоначальной силы и энергіи посл полувковаго упадка.
Вождемъ этого достойнаго союза былъ маркизъ Роккингамъ, человкъ съ блестящимъ состояніемъ, отличнаго ума и незапятнанной репутаціи. Онъ, правда, былъ до такой степени нервенъ, что до конца своей жизни никогда не поднимался, чтобы говорить въ палат лордовъ безъ затрудненія и сильнаго отвращенія. Но, не будучи великимъ ораторомъ, онъ въ значительной степени обладалъ нкоторыми изъ качествъ государственнаго человка. Онъ умлъ выбирать себ друзей и владлъ въ необыкновенной степени искусствомъ привязывать ихъ къ себ самыми чистыми и достойными узами. Непоколебимая врность, съ которою они были преданы ему впродолженіе многихъ лтъ почти безнадежной оппозиціи, еще не такъ удивительна, какъ то безкорыстіе и та деликатность, который они показали, когда онъ достигъ власти.
Мы склоняемся въ пользу той мысли, что нтъ лучшаго средства разъяснить искусство пользоваться силами партіи и злоупотреблять ею, какъ проведя параллель между двумя сильными коалиціями этого времени, между Роккингамами и Бедфордами. Партія Роккингама была въ нашихъ глазахъ именно тмъ, чмъ должна быть партія. Она состояла изъ людей, связанныхъ между собою общими мнніями, общими государственными цлями, взаимнымъ уваженіемъ. Что они желали честными и конституціонными средствами достигнуть власти, въ этомъ они признавались открыто. Но хотя часто и являлись къ нимъ предложенія воспользоваться почестями и доходами, соединенными съ должностью, они упорно отказывались отъ этого, если условія не были согласны съ ихъ принципами. Партія Бедфорда, насколько мы можемъ судить,— не имла, какъ партія, никакого принципа. Ригби и Сандвичъ нуждались въ общественныхъ деньгахъ и думали, что вдвоемъ могутъ больше получить, нежели поодиночк. Они дйствовали поэтому сообща и привлекали къ содйствію себ людей, боле значительныхъ и лучшихъ, нежели сами.
Къ Роккингаму-то теперь и обратился герцогъ Комбирландъ. Маркизъ согласился принять на себя казначейство. Ньюкастль, столь долгое время признаваемый главою виговъ, не могъ быть исключенъ изъ министерства, онъ былъ назначенъ хранителемъ малой печати. Весьма почтенный, умный джентльменъ, по имени Доудззвелль, сдлался канцлеромъ казначейства. Генералъ Конвей, служившій подъ начальствомъ герцога Комберланда и сильно преданный его королевскому высочеству, сдлался статсъ-секретаремъ и вмст вождемъ палаты общинъ. Сильный аристократъ изъ виговъ, человкъ въ самой цвтущей пор мужества, отъ котораго въ это время ожидали очень многаго, герцогъ Августъ Графтонъ, былъ назначенъ другимъ статсъ-секретаремъ.
Изъ жившихъ въ то время людей, самые дряхлые старики не могли припомнить правительства, столь слабаго ораторскими талантами и опытностью въ длахъ государственныхъ. Господствовало мнніе, что министры останутся у длъ только до тхъ поръ, пока соберется парламентъ, но что первый день парламентскихъ преній будетъ вмст съ тмъ и послднимъ днемъ ихъ власти. У Чарльза Тоунзгенда спросили: ‘что думаетъ онъ о новомъ министерств?’ — ‘Это просто люстринъ: красивая лтняя матерія’, отвчалъ онъ: ‘для зимы она никакимъ образомъ не годится.’
При такомъ положеніи длъ лордъ Роккингамъ имлъ достаточно благоразумія оцнить и обезпечить себ помощь союзника, который съ краснорчіемъ, превосходившимъ краснорчіе Питта, и съ трудолюбіемъ, приводившимъ въ стыдъ трудолюбіе Гренвилля, соединялъ широту пониманія, до которой ни Питтъ, ни Гренвилль не могли подняться. Молодой ирландецъ прибылъ незадолго предъ этимъ въ Лондонъ искать тамъ счастья. Онъ много писалъ для книгопродавцевъ, но боле всего сдлался извстенъ небольшимъ трактатомъ, въ которомъ съ удивительнымъ искусствомъ подражалъ языку и способу мышленія Болингброка, и боле остроумною, нежели основательною теоріей наслажденій, доставляемыхъ изящнымъ. Онъ достигъ также большой извстности, какъ собесдникъ, и литераторы, сходившіеся ужинать въ ‘Голов Турка’, смотрли на него какъ на единственнаго человка, способнаго въ этомъ отношеніи помриться силами съ докторомъ Джонсономъ. Онъ сдлался теперь частнымъ секретаремъ лорда Роккингама, и вліяніемъ своего патрона получилъ мсто въ парламент. Эти сдлки совершились, однакоже, не безъ затрудненій. Герцогъ Ньюкастль, во все вмшивавшійся и обо всемъ болтавшій, заклиналъ перваго лорда казначейства быть насторож противъ авантюриста, котораго настоящее имя было О’Буркъ, и который, какъ его милости извстно, ни что иное, какъ дикій ирландецъ, якобитъ, папистъ, тайный іезуитъ. Лордъ Роккингамъ отнесся къ этой клевет надлежащимъ образомъ, и партія виговъ была усилена и украшена вступленіемъ въ нее Эдмонда Борка.
Партія, безъ сомннія, нуждалась въ усиленіи, ибо въ это время она понесла невознаградимую потерю. ГерцогъКомберландъ образовалъ министерство и былъ, его главною опорою. Его высокое положеніе и великое имя уравновшивали въ нкоторой мр славу Питта. Какъ посредникъ между вигами и дворомъ, онъ занималъ мсто, которое никто другой не могъ занять. Сила характера его восполняла то, что составляло главный недостатокъ въ новомъ министерств. Конвей, въ особенности, при всхъ своихъ прекрасныхъ намреніяхъ и почтенныхъ дарованіяхъ самый несамостоятельный и нершительный изъ людей, почерпалъ въ совтахъ этого твердаго и мужественнаго человка ту ршимость, которой ему недоставало. Предъ началомъ засданій парламента герцогъ скоропостижно умеръ. Вс смотрли на эту смерть, какъ на знаменіе большихъ тревогъ, и вслдствіе этого, равно какъ изъ уваженія къ его личнымъ качествамъ, сильно оплакивали его. Замчено, что въ Лондон былъ такой всеобщій и глубокій трауръ, какого никогда небывало, и что онъ продолжался доле, нежели было предписано ‘Газетой’.
Между тмъ каждая почта изъ Америки приносила тревожныя извстія. Жатву, посянную Гренвиллемъ, должны были теперь пожать его преемники. Колоніи находились въ состояніи, близкомъ къ возмущенію. Штемпеля были сожжены, сборщики податей облиты дегтемъ и облплены перьями. Вс сношенія между недовольными провинціями и метрополіею были прерваны. Страхъ овладлъ лондонскою биржей. Половин торговыхъ домовъ въ Бристол и Ливерпул угрожало банкротство. Въ Лидс, Манчестер, Ноттингам изъ десяти работниковъ тремъ, какъ говорили, угрожала голодная смерть. Гражданская война, казалось, была близка, и не могло быть сомннія, что, если когда-нибудь произойдетъ разъединеніе въ британскомъ народ, Франція и Испанія не замедлятъ принять участіе въ распр.
Открыто было три пути для министровъ. Первый — подкрпить оружіемъ штемпельный актъ. Въ пользу этого пути равно склонялись и король и Гренвиллъ, хотя король и ненавидлъ его боле, чмъ всякое другое живое существо. Натуры обоихъ были деспотичны и упрямы. Они дотого были похожи другъ на друга, что никогда не могли сдлаться друзьями, но вмст съ тмъ они дотого были похожи другъ на друга, что почти на вс важные практическіе вопросы смотрли съ одной и той же точки зрнія. Ни одинъ изъ нихъ не могъ позволить другому управлять собой, но оба они вполн были согласны относительно вопроса, какимъ способомъ лучше всего управлять народомъ.
Второй путь былъ предложенъ Питтомъ. Онъ стоилъ на томъ, что англійскій парламентъ, не уполномоченъ конституціей налагать подати на колоніи. Онъ смотрлъ, поэтому, на штемпельный актъ какъ на недйствительный, какъ на актъ, имвшій не боле значенія, чмъ предписаніе Карла о корабельной подати, или прокламація акова, отмнявшая дйствіе уголовныхъ законовъ. Это воззрніе, мы должны сознаться, кажется намъ во всхъ отношеніяхъ несостоятельнымъ.
Между этими двумя крайними путями лежалъ третій. Наиболе благоразумные и умренные государственные люди той эпохи были того мннія, что британская конституція не положила никакихъ предловъ законодательной власти британскаго короля, лордовъ и общинъ надъ всмъ британскимъ государствомъ. Парламентъ, думали они, имлъ законное право наложить подати на Америку, такъ-какъ парламентъ иметъ законное право совершать другаго рода глупости и насилія, конфисковать имущество у всхъ купцовъ Ломбардъ-Стрита, или объявить кого угодно виновнымъ въ государственномъ преступленіи, не выслушавъ свидтелей и не давая ему средствъ защитить себя. Самый возмутительный актъ конфискаціи, или обвиненія, въ такой же точно мр иметъ дйствительную силу, какъ актъ о терпимости, или Habeas Corpus-Act. Но что касается актовъ о конфискаціи или актовъ обвинительныхъ, то законодатели нкотораго рода нравственнымъ долгомъ обязаны систематически обуздывать себя. Подобнымъ же образомъ британское законодательство обязано было удержаться отъ наложенія податей на американскія колоніи. Штемпельнаго акта нельзя защищать не потому, чтобы онъ былъ вн предловъ конституціонныхъ правъ парламента, но потому, что онъ несправедливъ и не политиченъ, давалъ мало доходовъ и порождалъ иного неудовольствій. Это здравое воззрніе было принято лордомъ Роккингамомъ и его товарищами и въ продолженіе многихъ лтъ было повторяемо Боркомъ въ его рчахъ, изъ которыхъ нкоторыя будутъ жить до тхъ поръ, пока живъ будетъ англійскій языкъ.
Пришла зима, собрался парламентъ, и положеніе колоній сдлалось тотчасъ же предметомъ жаркихъ споровъ. Питтъ, котораго здоровье отъ Батскихъ водъ нсколько поправилось, снова явился въ палат общинъ и съ пылкимъ и страстнымъ краснорчіемъ не только порицалъ штемпельный актъ, но даже одобрялъ сопротивленіе Macсачузется и Виргиніи и, должно сознаться, вопреки разуму и всякому авторитету, упорно утверждалъ, что, на основаніи британской конституціи, высшая законодательная власть не иметъ права налагать подати. Языкъ Гренвилля, съ другой стороны, былъ похожъ на тотъ, которымъ Страффордъ говорилъ въ совт Карла I, когда пришло извстіе объ эдинбургскомъ возстаніи противъ литургіи. Колонисты, по его словамъ, измнники, кто оправдываетъ ихъ, тотъ не лучше. Фрегаты, мортиры, штыки и сабли — приличнйшія средства отъ подобныхъ болзней.
Министры завяли посредствующее положеніе: они предложили объявить, что законодательный авторитетъ британскаго парламента надъ всмъ государствомъ есть высшій авторитетъ во всхъ случаяхъ, и вмст съ тмъ предложили отмнить штемпельный актъ. Противъ первой мры возражалъ Питтъ, но она была принята почти единогласно. Отмну штемпельнаго акта Питтъ сильно поддерживалъ, но противъ правительства поднялась страшная оппозиція. Гренвилль и Бедфордъ пылали яростью. Темпль, тсно соединившійся теперь съ братомъ и отдлившійся отъ Питта, былъ не изъ такихъ противниковъ, которыхъ можно было презирать. Но не въ этомъ однако заключалось главное зло. Министерство было лишено своей естественной силы, оно принуждено было бороться не только противъ своихъ открытыхъ враговъ, но и противъ тайнаго недоброжелательства короля и нкоторыхъ лицъ, которыхъ въ это время начали называть друзьями короля.
Характеръ этой Факціи обрисованъ Боркомъ съ силою и живостью, даже у него необыкновенными. Т, кто знаетъ, какъ сильно втеченіе всей жизни сужденіе его зависло отъ страсти, могутъ впасть въ весьма естественное подозрніе, что онъ оставилъ намъ скоре каррикатуру, нежели изображеніе, однако, во всемъ изображеніи нтъ ни одной черты, врность которой не была бы доказана несомннно достоврными фактами.
Публика смотрла вообще на друзей короля какъ на факцію, въ которой руководящею силою былъ Бьютъ. Напрасно графъ объявлялъ, что онъ пересталъ заниматься длами политическими, что онъ годъ-отъ-году боле I боле удаляется отъ двора, что онъ здилъ на сверъ, здилъ въ Римъ. Представленіе о томъ, что какимъ-то непонятнымъ образомъ онъ внушаетъ вс мры двору, было крпко не только въ умахъ толпы, но даже и тхъ, которые имлъ полную возможность получать достоврныя свднія о положеніи длъ и которые, поэтому, могли быть выше обыкновенныхъ предразсудковъ. Мы думаемъ, что эти предположенія неосновательны и что, незадолго до отставки Джорджа Гренвилля, онъ прекратилъ вс сношенія съ королемъ по дламъ политическимъ. Нтъ, конечно, никакой надобности предполагать вліяніе Бьюта для объясненія тогдашнихъ событій. Въ 1763 году король не былъ уже тмъ несвдущимъ и неопытнымъ юношей, которымъ въ 1760 году руководили его мать и камергеръ. Въ продолженіе нсколькихъ лтъ онъ наблюдалъ борьбу партій и ежедневно разсуждалъ о важныхъ государственныхъ вопросахъ съ способными и опытными государственными людьми. Теперь онъ не былъ боле куклою въ рукахъ другихъ, но у него сложились довольно ршительныя мннія и о людяхъ, и о предметахъ. Весьма естественно, что у него явились высокія понятія о своихъ собственныхъ правахъ, что онъ не могъ выносить оппозиціи и питалъ желаніе, чтобы вс общественные дятели были разъединены между собою и находились въ зависимости только отъ него одного, весьма естественно было дале, что при состояніи, въ которомъ тогда находился политическій міръ, онъ нашелъ достаточно орудій для выполненія своихъ намреній.
Такимъ образомъ возникъ и обозначился особый разрядъ пресмыкающихся политиковъ, никогда ни прежде ни посл того невиданный въ нашей стран. Эти люди отреклись отъ всхъ политическихъ связей, исключая тхъ, которыя соединяли ихъ съ трономъ, они готовы были при первомъ удобномъ случа сойтись съ какою-угодно партіей, оставить какую-угодно партію, подкопать каждую партію, напасть на каждую партію. Для нихъ вс министерства и вс оппозиціи были равнозначущи. Они смотрли на Бьюта, Гренвилля, Роккингама, Питта безъ особеннаго чувства расположенія и безъ отвращенія. Они были друзьями короля. Должно замтить, что эта дружба не вела къ личной интимности. Эти люди никогда не жили съ своимъ повелителемъ, какъ Доддингтонъ жилъ нкогда съ его отцемъ, или какъ Пири данъ впослдствіи жилъ съ его сыномъ. Они никогда не охотились съ нимъ по утрамъ, никогда не играли съ нимъ въ карты по вечерамъ, никогда не ли вмст съ нимъ жареной баранины, не ухаживали вмст съ нимъ за его рпою. Только одному или двумъ изъ нихъ случаюсь видть его не въ торжественные дни. Но тмъ немене вся фикція получала прежде всхъ, и самыя точныя, свднія о его личныхъ желаніяхъ. Никто изъ этихъ людей не занималъ высокаго мста въ администраціи. Они обыкновенно занимали мста съ хорошимъ доходомъ, съ ничтожнымъ количествомъ работы и безъ всякой отвтственности, и эти мста они продолжали удерживать за собою въ то время, пока шесть или семь разъ смнялся кабинетъ. Ихъ спеціальнымъ назначеніемъ было не поддерживать министерство противъ оппозиціи, но поддерживать короля противъ министерства. Если его величество бывалъ вынужденъ давать противъ воли согласіе на внесеніе въ парламентъ какого-нибудь билля, который его конституціонные совтники считали необходимымъ, то можно было сказать наврное, что его друзья въ палат общинъ будутъ говорить противъ билля, будутъ противъ него подавать голосъ, будутъ ставить на пути ему всякаго рода препятствія, совмстныя съ парламентскими формами. Если его величество находилъ необходимымъ допустить въ свой кабинетъ статсъ-секретаря, или перваго лорда казначейства, котораго онъ не могъ выносить, то можно было сказать наврное, что его друзья не упустятъ ни одного случая повредить такому нелюбимому министру или унизить его. Въ награду за эти услуги король бралъ ихъ подъ свое покровительство. Напрасно отвтственные слуги короля жаловались ему, что ежедневно предаютъ ихъ и мшаютъ имъ люди, живущіе на хлбахъ у правительства. Онъ то оправдывалъ оскорбителей, то извинялъ ихъ, то сознавался, что они заслуживаютъ порицанія, но говорилъ, что потребно время для разсмотрнія, можно ли ему отъ нихъ отдлаться. Онъ никогда не хотлъ ихъ выгнать, я между-тмъ, какъ все въ государств безпрестанно мнялось, этимъ сикофантамъ, казалось, суждено было оставаться вчно при своихъ должностяхъ.
Друзьямъ короля было хорошо извстно, что хотя его величество и согласился на отмну штемпельнаго акта, но онъ далъ это согласіе съ весьма недовольнымъ видомъ, и что хотя онъ ревностно благопріятствовалъ вигамъ, когда они, въ крайнемъ его положеніи и по его усердной просьб, взяли на себя освободить его отъ невыносимаго ига, но онъ нисколько не перемнилъ прежнихъ своихъ предубжденій противъ своихъ освободителей. Предъ министрами вскор открылось, что, между-тмъ какъ съ фронта имъ предстоитъ бороться со всми силами могущественной оппозиціи, съ тыла на нихъ нападаетъ многочисленная толпа тхъ самыхъ людей, которыхъ они считали своими союзниками.
Тмъ немене лордъ Роккингамъ и его приверженцы ршительно шли впередъ съ своимъ биллемъ объ отмн штемпельнаго акта. На ихъ сторон были вс промышленные и торговые интересы въ государств. Въ преніяхъ правительство нашло могущественную поддержку. Двое великихъ ораторовъ и государственныхъ людей, принадлежавшихъ къ двумъ различнымъ поколніямъ, поочередно пускали въ ходъ вс свои силы, защищая билль. Палата общинъ слушала Питта въ послдній разъ, а Борка въ первый, и находилась въ сомнніи, которому изъ нихъ слдуетъ вручить пальму первенства въ краснорчіи. Везъ сомннія, это былъ блестящій закатъ и блестящій восходъ.
Нкоторое время исходъ дла казался сомнительнымъ. По нкоторымъ отдльнымъ пунктамъ министры были сильно стснены. При одномъ случа не мене двнадцати друзей короля, все люди должностные, подали голоса противъ правительства. Напрасно лордъ Роккингамъ длалъ представленія королю: его величество сознавался, что было достаточно причинъ жаловаться, но изъявлялъ надежду, что кроткими средствами можно привести этихъ противниковъ въ лучшее настроеніе духа. Если же они будутъ упорствовать въ своемъ дурномъ поведеніи, то онъ ихъ отставитъ.
Наконецъ насталъ ршительный день. Галлерея, сни, совстный судъ, ступеньки лстницы были наполнены купцами изъ всхъ большихъ портовыхъ городовъ острова. Пренія продолжались далеко за полночь. При подач голосовъ министры получили значительное большинство. Страхъ гражданской войны и вопли всхъ торговыхъ городовъ королевства превозмогли соединенныя силы двора и оппозиція.
При полусвт занимавшагося февральскаго утра отворились двери палаты общинъ, и вожди враждебныхъ партій показались предъ толпой. Конвей былъ принятъ съ громкими рукоплесканіями. Но когда явился Питтъ, глаза всхъ устремились на него. Вс шляпы полетли вверхъ. Громкіе и продолжительные крики восторга сопровождали его до экипажа и толпа поклонниковъ слдовала за нимъ до самаго дома. Затмъ вышелъ Гренвиллъ. Какъ-скоро его узнали, поднялась цлая буря свистковъ и проклятій. Онъ съ яростью бросился на толпу и схватилъ одного человка за горло. Окружавшіе были въ большомъ безпокойств. Еслибъ началась схватка, то никто не могъ сказать, чмъ бы она кончилась. Къ-счастью, человкъ, котораго онъ схватилъ такимъ образомъ, сказалъ только: ‘Если я не смю свистать, сэръ, то, надюсь, мн позволительно смяться’, и засмялся Гркивиллю въ лицо.
Большинство было столь ршительное, что вс члены парламента, стоявшіе въ оппозиція министерству, за исключеніемъ одного, были готовы пропустить билль безъ всякихъ дальнйшихъ споровъ. Но вс увщанія и представленія были отвергнуты Гркивиллимъ. Его неукротимый духъ подъ тяжестью общественной ненависти только разгорячался сильне и сильне, онъ упорно велъ борьбу до конца. При заключительномъ чтеніи билля онъ велъ рзкій споръ съ своимъ зятемъ — послдній изъ многочисленныхъ рзкихъ споровъ между ними. Питтъ энергически громилъ человка, который желалъ окунуть Горностаеву мантію британскаго короля въ крови британскаго народа. Гренвиллъ возражалъ съ своимъ обыкновеннымъ безстрашіемъ и рзкостью. ‘Еслибъ теперь, сказалъ онъ, можно было еще наложить подать, то я наложилъ бы ее. За т бдствія, къ которымъ она повела бы, отвчаетъ мой обвинитель. Его расточительность сдлала ее необходимою, высказанныя имъ мннія противъ конституціонныхъ правъ короля, лордовъ и общинъ сдлали ее вдвойн необходимою. Я не завидую тмъ восторженнымъ крикамъ, съ которыми его встрчаютъ. Я горжусь свистками. Еслибъ надобно было сдлать снова то же самое, я сдлалъ бы.’
Отмна штемпельнаго акта была главною мрою правительства лорда Роккингама. Но это правительство заслуживаетъ похвалы за то, что положило конецъ двумъ стснительнымъ обычаямъ, которые, въ дл Вилькза, привлекли общее вниманіе и вызвали неудовольствіе публики. Подъ вліяніемъ министровъ палата общинъ приняла два закона: одинъ, которымъ отмнялось постановленіе объ арестахъ, другой, которымъ запрещалась конфискація газетъ по дламъ о пасквиляхъ.
Для прочной славы лорда Роккингами должно прибавить, что въ длинномъ ряду годовъ, его администрація была первая, имвшая достаточно честности и мужества, чтобы удерживаться отъ подкупа парламентскихъ членовъ. Враги обвиняли его и его друзей въ слабости, въ высокомріи, въ служеніи духу партіи, но даже клевета никогда не осмливалась связать его имя съ подкупомъ.
Къ сожалнію, это правительство, одно изъ лучшихъ, бывшихъ когда-либо въ нашей стран, было вмст съ тмъ и одно изъ самыхъ слабыхъ. Друзья короля, при каждомъ удобномъ случа, нападали на министровъ и мшали имъ. Если они въ такихъ случаяхъ обращались къ королю, то это вело только къ новымъ общаніямъ и новымъ отговоркамъ. Его величество былъ убжденъ, что тутъ существуютъ какія-нибудь недоразумнія. Лордъ Роккингамъ пусть лучше самъ переговоритъ съ джентльменами. При слдующемъ проступк они будутъ уволены. Слдующій проступокъ скоро совершался, и его величество продолжалъ лукавить. ‘Это слишкомъ дурно, это вполн отвратительно, говорилъ онъ, но что за дло до этого? скоро парламентъ будетъ отсроченъ.’ Онъ желаетъ дать виновнымъ еще возможность исправиться. Если въ ближайшую сессію они не измнятъ своего поведенія, то въ защиту ихъ онъ не скажетъ ни слова. Онъ ужъ ршилъ, что задолго до начала покой сессіи лордъ Роккингамъ не будетъ министромъ.
Мы пришли теперь къ той эпох въ нашей исторіи, которую, при всемъ вашемъ удивленіи къ генію и многимъ благороднымъ качествамъ Питта, не можемъ излагать безъ особенной скорби. Мы вримъ, что въ это время въ его власти было даровать побду партіи виговъ или друзьямъ короля. Что-бы оставалось длать двору, еслибъ Питтъ тсно соединился съ лордомъ Роккингамомъ? Тогда возможно было бы одно изъ двухъ: или виги, или Гренвилль, и не могло быть сомннія въ томъ, каковъ будетъ выборъ короля. Онъ помнилъ еще съ крайнею горечью — и имлъ еще основаніе помнить — о томъ рабств, отъ котораго освободилъ его дядя, и около этого времеои сказалъ съ сильною раздражительностью, что скоре согласится видть въ своемъ кабинет дьявола, нежели Гренвилла.
И что могло бы помшать Питту соединиться съ лордомъ Роккингамонъ? Относительно всхъ наиболе важныхъ вопросовъ мннія ихъ были одинаковы, они равно порицали миръ, штемпельный актъ, постановленія объ арестахъ, конфискацію газетъ. Пункты, въ которыхъ они расходились, были немногочисленны и неважны. Въ честности, въ безкорыстіи, въ ненависти къ подкупамъ они были похожи одинъ на другаго. Личные ихъ интересы не могли сталкиваться. Они засдали въ различныхъ палатахъ, и Питтъ всегда говорилъ, что ничто не можетъ заставить его вступить въ должность перваго лорда казначейства.
Если былъ упущенъ удобный случай образовать коалицію, благодтельную для государства и честную для всхъ участниковъ, то въ этомъ не слдуетъ обвинять вигское министерство. Министры держали себя относительно Питта съ такою почтительностью, которая, еслибъ не была слдствіемъ искренняго уваженія и заботливости объ общественныхъ интересахъ, съ достаточнымъ основаніемъ могла бы назваться рабскою. Они безпрестанно давали понять ему, что если онъ ршится примкнуть къ ихъ рядамъ, то они готовы принять его не какъ союзника, но какъ вождя. Они доказали свое уваженіе къ нему, возведя въ званіе пера человка, пользовавшагося въ то время значительною долею его доврія, главнаго судью Пратта. Что же такое отдляло тогда Питта отъ виговъ? Что, съ другой стороны, было общаго между нимъ и друзьями короля? отчего онъ отдался ихъ цлямъ, онъ, никогда не обязанный ничмъ лести или интриг, онъ, краснорчіе и независимый духъ котораго держали въ страх два поколнія рабовъ и наемниковъ, и который дважды энтузіазмомъ удивлявшагося ему народа былъ, противъ воли короля, поставленъ во глав управленія?
Къ сожалнію, дворъ привлекъ къ себ Питта, правда, не тми недостойными средствами, которыя употреблялись въ дло, когда надобно были соблазнить такихъ людей, какъ Ригби и Веддерборнъ, но тми приманками, на которыя поддается натура, благородная въ самыхъ заблужденіяхъ своихъ. Король поставилъ себ задачею обольстить единственнаго человка, который могъ столкнуть виговъ и, однакожъ, не отдать управленіи въ руки Гренвилля. Похвалы, любезности, общанія расточаемы были предъ идоломъ народа. Онъ, и только онъ одинъ, можетъ положить конецъ раздорамъ партій, можетъ съ презрніемъ отнестись ко всмъ могущественнымъ партіямъ въ стран, къ вигамъ и торіямъ, къ Роккингамамъ, Бедфордамъ и Гренвиллямъ, ко всмъ имъ вмст. Подобнаго рода льстивыя рчи произвели сильный эффектъ, ибо хотя умъ Питта былъ возвышенный и мужественный, хотя его краснорчіе часто съ поразительнымъ эффектомъ боролось противъ двора, хотя его правительственная теорія была почерпнута изъ школы Локка и Сидни, но онъ постоянно смотрлъ на лицо государя съ глубокимъ уваженіемъ. Какъ скоро онъ становился лицомъ къ лицу съ королевскою властью, его воображеніе и его чувствительность брали перевсъ надъ его принципами. Его вигизмъ таялъ и испарялся, и, на это время, онъ длался торіемъ стараго ормондовскаго закала. Съ другой стороны, онъ нисколько не противился иде помочь длу разложенія всхъ политическихъ партій. Собственное его значеніе въ государств находилось въ полной независимости отъ всхъ партій. Онъ, поэтому, расположенъ былъ смотрть на нихъ съ неудовольствіемъ и находилъ слишкомъ мало различія между скопищами мошенниковъ, собравшихся единственно съ цлью грабежа, и собраніями почтенныхъ людей для содйствія великимъ общественнымъ цлямъ. У него не было настолько проницательности, чтобы замтить, что энергическія усилія, поднятыя имъ для уничтоженія всхъ партій, поведутъ только къ утвержденію перевса одной, и именно самой дурной изъ нихъ и самой ненавистной.
Можно сомнваться въ томъ, увлекся ли бы онъ въ такое заблужденіе, еслибъ его духъ находился въ полнот своихъ здоровыхъ и свжихъ силъ. Но дло въ томъ, что съ нкоторыхъ поръ онъ былъ въ ненормальномъ состояніи раздраженія. До сихъ поръ еще не возникало подозрній, что онъ находится въ такомъ болзненномъ состояніи. Его краснорчіе никогда не выказывалось въ 661маемъ блеск, какъ въ продолженіе послднихъ преній. Только впослдствіи силы припоминать множество обстоятельствъ, которыя были способны возбудить подозрнія. Его привычки постепенно становились боле и боле эксцентричными, онъ, подобно Валленштейну, началъ бояться всякаго слишкомъ сильнаго шума. Будучи всегда самымъ нжнымъ отцомъ, онъ въ это время не могъ выносить голоса своихъ собственныхъ дтей и въ Гейз расходовалъ значительныя суммы на покупку домовъ только для того, чтобъ сосди не мшали ему своимъ шумомъ. Затмъ онъ продалъ Гейзъ и купилъ виллу въ Гампстид, гд снова началъ скупать дома направо и налво. Издержками онъ, безъ сомннія, въ эту эпоху своей жизни соперничалъ съ богатйшими изъ завоевателей Бенгала и Танджора. Въ Бортонъ-Пипсент онъ приказалъ засадить кедрами значительное пространство земли. Для этой цли достаточнаго количества кедровъ нельзя было найти въ Сомерсетшир, ихъ, поэтому, набрали, сколько могли, въ Лондон и отвезли въ повозкахъ. Наняты были работники, смнявшіе другъ друга поочердно, и работа шла даже ночью при свт факеловъ. Не было человка воздержне Питта, однакожъ, для кухни своей онъ расходовалъ такъ много, что это могло возбудить удивленіе даже въ эпикурейцахъ: постоянно было заготовлено по нскольку обдовъ, потому что вкусъ его былъ капризенъ и прихотливъ, и, когда бы ни захотлось ему сть, надобно было, чтобы обдъ тотчасъ же являлся на стол. Мы могли бы привести и другія обстоятельства, которыя, будучи разсматриваемы въ отдльности, имютъ ничтожное значеніе, но взятыя вмст и приведенныя въ соотношеніе съ послдующими его странными поступками оправдываютъ наше убжденіе, что его разсудокъ уже находился въ болзненномъ состояніи.
Вскор посл закрытія засданій парламента, лордъ Роккипгамъ получилъ увольненіе. Онъ удалился, сопровождаемый врною толпою друзей, которыхъ постоянству и честности даже сами враги принуждены были отдать должное. Ни одинъ изъ нихъ не пожелалъ и не получилъ пенсіона или синекуры, ни даже права выжидать ихъ. Подобное безкорыстіе было тогда явленіемъ рдкимъ между людьми государственными. Ихъ глава, при всемъ томъ, что былъ человкъ не съ блестящими талантами, пріобрлъ себ почетное имя, до послднихъ поръ остававшееся чистымъ. Несмотря на трудности, казавшіяся почти непреодолимыми, онъ устранилъ большія злоупотребленія и отклонилъ гражданскую войну. Впослдствіи, спустя шестьнадцать лтъ, въ тяжелое и страшное время, онъ снова былъ призвавъ спасти государство, стоявшее почта на краю гибели вслдствіе такого же коварства и такого же упорства, которыя затрудняли я наконецъ сокрушили его первое министерство.
Питтъ сажалъ въ то время свои кедры въ Сомерсетшир, какъ собственноручное письмо короля призвало его ко двору. Онъ тотчасъ поспшилъ въ Лондонъ. Болзненное состояніе его духа и тла усилилось вслдствіе той быстроты, съ которою онъ халъ, достигнувъ цли своей поздки, онъ занемогъ лихорадкою. Больной, онъ имлъ свиданіе съ королемъ въ Ричмонд и взялся составить министерство.
Питтъ находился въ положеніи человка, принужденнаго вести щекотливые и трудные переговоры. Въ письмахъ къ жен онъ жалуется, что конференціи, въ которыхъ онъ долженъ былъ принимать участіе, разгорячаютъ его кровь и ускоряютъ біеніе пульса. Изъ другихъ источниковъ мы знаемъ, что его тонъ даже съ тми, которыхъ содйствіе онъ желалъ пріобрсти, былъ настойчивъ и деспотиченъ. Нкоторыя изъ записокъ, написанныхъ имъ въ это время, сохранились до сихъ поръ, он написаны въ такомъ топ, что самъ Людовикъ XIV постыдился бы употребить его въ письм къ какому-нибудь Французскому дворянину.
Въ своей попытк разстроить вс партіи Питтъ встртилъ нкоторыя затрудненія. Нкоторые виги, которыхъ дворъ охотно желалъ бы отвлечь отъ лорда Роккингама, отвергли вс предложенія. Бедфорды были совершенно готовы разорвать свою связь съГренвпллимъ, но Питтъ не желалъ согласиться на предлагаемыя ими условія. Ткмиль, котораго Питтъ сначала хотлъ поставить во глав казначейства, явился непреклоннымъ. Въ самомъ дл, въ послднее время охлажденіе между зятьями, такъ долго и такъ тсно связанными между собою по вопросамъ политическимъ, усиливалось все боле и боле. Питтъ сердился на Темпля за его оппозицію при отмн штемпельнаго акта. Темпль сердился на Питта за то, что онъ отказался пристать къ семейной лиг, которая теперь была самымъ любимымъ планомъ въ Стоу. Наконецъ графъ предложилъ раздлить поровну власть и вліяніе въ парламент и хотлъ на этомъ условіи пожертвовать своимъ братомъ Джорджемъ. Питтъ нашелъ требованіе чрезмрнымъ и положительно отказался принять его. Затмъ послдовалъ сильный споръ. Каждые изъ родственниковъ оставался врнымъ своему характеру. Въ дул Темпля поднялась злоба, душа Питта наполнилась презрніемъ. Темпль видлъ въ Питт самаго ненавистнаго изъ лицемровъ и вредителей. Питтъ говорилъ въ другомъ тон, можетъ быть, еще боле оскорбительномъ. Темпль, но его словамъ, былъ изъ числа тхъ людей, которыхъ единственное право на извстность заключается въ томъ, что они владютъ обширнымъ садомъ съ большими прудами, съ значительнымъ количествомъ павильоновъ и увеселительныхъ домиковъ. Счастливой своей связи съ великимъ ораторомъ и государственнымъ человкомъ онъ обязанъ значеніемъ въ государств, котораго никогда не пріобрлъ бы одними собственными талантами. Это значеніе вскружило ему голову: онъ вообразилъ себ, что можетъ составлять министерства и управлять государствами. Очень прискорбно видть разсудительнаго человка въ подобномъ заблужденіи.
Не смотря на вс эти затрудненія, министерство составилось въ томъ вид, въ какомъ желалъ король, министерство, въ которомъ расположились весьма комфортабельно вс друзья его величества и въ которомъ, за исключеніемъ друзей его величества, не было и четырехъ человкъ, привыкшихъ дйствовать вмст. Люди, ни разу не подававшіе вмст голосовъ, теперь засдали въ совт за однимъ столомъ. Должность казначея была раздлена между двумя лицами, которыя никогда не обмнялись между собою словомъ. Большая часть важнйшихъ должностей была занята или личными приверженцами Потта, или членами послдняго министерства, которыхъ убдили остаться на своихъ мстахъ посл отставк лорда Роккингама. Къ первому разряду принадлежали Праттъ, теперь лордъ Камденъ, получившій большую печать, и лордъ Піельворнъ, назначенный однимъ изъ государственныхъ секретарей. Къ послднему разряду принадлежали герцогъ Графтонъ, сдлавшійся первымъ лордомъ казначейства, и Конвей, удержавшій свое прежнее положеніе въ правительств и въ палат общинъ. Чарльзъ Таунзгендъ, принадлежавшій къ каждой партія и ни объ одной не заботившійся, сдлался канцлеромъ казначейства. Питтъ самъ былъ объявленъ первымъ министромъ, но отказался взять на себя какую-нибудь должность съ портфелемъ. Ему пожалованъ былъ титулъ лорда Читана и вврена была тайная печать.
Почти нтъ надобности говорить, что паденіе, полное и позорное паденіе этой сдлки не должно быть приписываемо недостатку способностей въ тхъ людяхъ, которыхъ мы назвали. Ни у одного изъ нихъ не было недостатка въ способностяхъ, и четверо изъ нихъ, самъ Питтъ, Шельборнъ, Камденъ и Таунзгендъ, были люди высокихъ умственныхъ дарованій. Слабость заключалась не въ матеріалахъ, но въ принцип, по которому эти матеріалы были вмст сложены. Питтъ смшалъ эти несоединимые элементы въ томъ полномъ убжденіи, что онъ будетъ въ силахъ сдерживать ихъ въ совершенномъ повиновеніи себ и въ совершенной гармоніи между собою. Мы скоро увидимъ, какъ удался опытъ.
Въ тотъ самый день, когда новый первый министръ совершилъ обрядъ цалованія руки, его покинули три четверти той популярности, которою онъ такъ долго пользовался безъ всякаго соперничества и которой онъ былъ одолженъ значительною частью своего авторитета, поднялись сильные крики не противъ той части его поведенія, которая дйствительно заслуживала строгаго порицанія, но противъ поступка, въ которомъ мы не можемъ видть ничего достойнаго осужденія. Принятіе имъ перства произвело общій взрывъ негодованія. Конечно, никогда званіе пера не было пріобртено боле достойнымъ образомъ, и никогда не было государственнаго человка, боле нуждавшагося въ томъ отдых, который доставляетъ верхняя палата. Питтъ становился старъ, его состарили скоре болзни, чмъ годы. Съ величайшей опасностью для своей жизни онъ исполнялъ при нкоторыхъ важныхъ случаяхъ свои обязанности въ парламент. Въ продолженіе сессіи 1764 года онъ не былъ въ силахъ принять участіе ни въ одномъ преніи. Ночная работа, правительственныя занятія въ палат общинъ становились для него дломъ невозможнымъ. Его желаніе перейти, при подобныхъ обстоятельствахъ, въ мене занятое и мене шумное собраніе было весьма естественно и благоразумно. Народъ, однакоже, не обращалъ вниманія на вс эти соображенія. Т самые люди, которые отличались наибольшею любовью и наибольшимъ почтеніемъ къ ‘великому коммонеру’. разразилась теперь самою громкою бранью противъ вновь пожалованнаго лорда. До сихъ поръ Лондонъ, при всхъ перемнахъ судьбы былъ ему врно преданъ. Когда граждане Лондона узнали, что его вызвали изъ Сомерсетшира, что онъ имлъ въ Ричмонд тайное совщаніе съ королемъ и что онъ будетъ первымъ министромъ, они были вн себя отъ радости. Начались приготовленіи къ великому празднеству и къ всеобщей иллюминаціи. Фонари были дйствительно разставлены вокругъ Монумента, когда Лондонская Газета’ объявила, что предметъ всего этого энтузіазма сдлался графомъ. Внезапно былъ отмненъ праздникъ, фонары были сняты. Газеты подняли вопль упрека. Памфлеты, пропитанные клеветой и грубыми остротами, наполнили лавки всхъ книгопродавцевъ, и изъ этихъ памфлетовъ самые желчные были написаны подъ руководствомъ злобнаго Темпля. Вошло въ моду теперь сравнивать двухъ Вилліамовъ, Вилліама Польтви и Вилліама Питта. Оба — говорили тогда — своимъ краснорчіемъ и притворнымъ патріотизмомъ пріобрли огромное вліяніе въ палат общинъ и въ цлой стран, обоимъ поручено было преобразовать правительство, оба, находясь на высшей ступени власти и популярности, были соблазнены блескомъ графской короны, оба сдлались лордами и оба, вмст съ тмъ, сдлались предметомъ отвращенія и насмшекъ народа, который, за нсколько часовъ предъ тмъ, смотрлъ на нихъ съ чувствомъ любви и уваженіи.
Крики противъ Питта имли, казалось, серьзное вліяніе на вншнія отношенія нашей страны. Его имя до сихъ поръ дйствовало магически на Версаль и Сентъ-Ильдефонсо. Англичане, путешествовавшіе на континент, замчало, что ничмъ лучше нельзя было заставить замолчать хвастливыхъ французовъ, какъ намекнувъ на возможность возвращенія къ власти мистера Питта: въ одно мгновеніе въ комнат, наполненной людьми, воцарялось глубокое молчаніе, у всхъ поднимались плечи и вытягивались лица. Теперь каждый иностранный дворъ, узнавъ, что онъ снова призванъ къ власти, къ сожалнію, узналъ вмст съ тмъ, что онъ не владетъ боле сердцами своихъ согражданъ. Переставъ возбуждать любовь на своей родин, онъ, вмст съ тмъ, пересталъ возбуждать страхъ вн ея предловъ. Имя Питта было нкогда чарующимъ именемъ. Наши посланники напрасно старались теперь заколдовать кого-нибудь именемъ Чатама.
Трудности, представившіяся Питту, возрастали съ каждымъ днемъ вслдствіе того деспотическаго обращенія, съ которымъ онъ относился ко всмъ окружавшимъ. Лордъ Роккингамъ, вовремя министерской смны, дйствовалъ съ большою умренностью, выразилъ надежду’ что новое правительство будетъ дйствовать въ смысл принциповъ прежняго правительства, и даже самъ старался отклонить многихъ изъ своихъ друзей отъ выхода въ отставку. Такъ Сондерзу и Кеппелю, двумъ отличнымъ флотскимъ капитанамъ, онъ присовтовалъ остаться въ адмиралтейств, гд сильно нуждались въ ихъ услугахъ. Герцогъ Портландъ остался лордомъ — камергеромъ, а лордъ Бесборо почтмейстеромъ. Но въ три мсяца лордъ Чатамъ нанесъ этимъ людямъ столько оскорбленій, что они, раздраженные, вышли въ отставку. Въ самомъ дл, его тонъ, покорный въ тайномъ совт предъ королемъ, былъ въ то же время невыносимъ своею тиранніей въ засданіяхъ совта министровъ. Его товарищи были простыми его клерками по дламъ флота, финансовъ и дипломатіи. Какъ ни былъ кротокъ Конвей, но при одномъ случа и его поставили въ необходимость замтить, что такого языка, какимъ выражается лордъ Чатамъ, до тхъ поръ не слыхали къ западу отъ Константинополя, и только съ трудомъ могъ отговорить его Горацій Вальполь отъ выхода въ отставку и отъ присоединенія къ знамени лорда Роккингама.
Брешь, образовавшуюся въ правительств съ отпаденіемъ отъ него столькихъ людей изъ партіи Роккингама, Чатамъ думалъ завалить приверженцами Бедфорда, но съ ними онъ не могъ поступать такъ, какъ поступалъ съ другими партіями. Напрасно онъ предлагалъ значительныя выгоды одному или двумъ членамъ партіи, въ надежд отдлить ихъ отъ остальныхъ: ихъ можно было привлечь къ себ, но не иначе, какъ привлечь всхъ вмст. Конечно, одно время было нкоторое колебаніе и нкоторое разъединеніе между ними, но подъ конецъ превозмогли совты хитраго и ршительнаго Ригби. Они положили стоять крпко за одно, и прямо объявили Чатаму, что онъ долженъ взять ихъ всхъ, или же онъ не получитъ ни одного изъ нихъ. Исходъ дла доказалъ, что въ это время они были умне всякой другой партіи въ государств. Спустя нсколько мсяцевъ они была въ состоянія предписывать своя собственныя условія.
Самою важною государственною мрою въ миннстерство горда Чатама было его знаменитое вмшательство въ дла хлбной торговли. Жатва была очень дурна, цны на състные припасы возвысились, и онъ счелъ необходимымъ принять на себя отвтственность за наложеніе запрещенія на вывозъ хлба. Когда парламентъ собрался, оппозиція напала на эту мру, какъ на противную конституціи, министры защищали ее, какъ вызванную крайнею необходимостью. Наконецъ, постановлено было вознаградить всхъ тхъ, кто потерплъ отъ этого запрещенія.
Первыя слова, произнесенныя лордомъ Чатамомъ въ палат лордовъ, были направлены въ защиту его образа дйствій при этомъ случа. Онъ говорилъ съ спокойствіемъ, умренностью и достоинствомъ, вполн соотвтствовавшими характеру того собранія, къ которому слова его были обращены. Вторая рчь, произнесенная имъ о томъ же предмет, была мене удачна. Къ аристократическимъ связямъ онъ отнесся презрительно, съ такимъ высокомріемъ, къ которому перы не привыкли, говорилъ онъ въ такомъ тон и съ такими жестами, которые скоре были у мста въ многочисленномъ и шумномъ собраніи, чмъ въ той спокойной корпораціи, которой онъ теперь сдлался членомъ. Затмъ послдовали краткія пренія, и прямо было сказано, что ему не позволятъ отзываться съ презрніемъ о старой англійской аристократіи.
Мало-по-малу становилось ясно, что онъ страдалъ разстройствомъ ума. Его вниманіе было обращено на территоріальныя пріобртенія Остъ-Индской Компаніи, и онъ ршился все это великое дло представить на разсмотрніе парламента. Однакожъ онъ не хотлъ переговорить объ этомъ дл ни съ однимъ изъ своихъ товарищей. Напрасно Конвей, которому поручено было веденіе длъ въ палат общинъ, и Чарльзъ Таунзгендъ, лицо отвтственное по управленію финансами, просили его бросить какой-нибудь лучъ свта на то, что онъ иметъ въ виду: отвты Чатама были загадочны и темны. Онъ долженъ уклоняться отъ всякихъ разсужденій съ ними, онъ не нуждается въ ихъ помощи, онъ назначилъ лицо, которое должно проводить его мры въ палат общинъ. Это былъ ольдерменъ Бекфордъ, членъ парламента, вовсе не принадлежавшій къ правительству, не имвшій значенія въ палат и не заслуживавшій его, шумливый, гордый своимъ богатствомъ и необразованный демагогъ, котораго уличное лондонское произношеніе и дурно-выговариваемые обрывки изъ латинскихъ авторовъ служили предметомъ насмшекъ для газетъ. Легко можно представить себ, что этотъ странный поступокъ возбудилъ волненіе во всемъ политическомъ мір. Сити было взволновано. Остъ-Индская Компанія взывала къ непоколебимости и врному исполненію хартій. Боркъ гремлъ противъ министровъ. Министры смотрли другъ на друга и не знали, что имъ говорить. Посреди этой тревоги лордъ Чатамъ объявилъ, что у него припадокъ подагры и удалился въ Батъ. Спустя нсколько времени было объявлено, что ему лучше, что онъ скоро все приведетъ въ порядокъ. Былъ назначенъ день прибытія его въ Лондонъ. Но, пріхавъ въ гостинницу ‘Замка’ въ Марльборо, онъ тамъ остановился, заперся въ комнат и остался въ теченіе нсколькихъ недль. Кто прозжалъ по этой дорог, не могъ не изумляться многочисленности его свиты. Лакеи и конюха, одтые въ его фамильную ливрею, наполнили всю гостинницу, одну изъ огромнйшихъ въ Англіи, и толпились по улицамъ маленькаго города. Дло объяснялось просто: больной настоялъ на томъ, чтобы во время его пребыванія вс слуга и конюха въ гостинниц носили его ливрею.
Его товарищи были въ отчаяніи. Герцогъ Графтонъ предложилъ-было отправиться въ Марльборо, чтобы посовтоваться съ оракуломъ. Но ему дали знать, что лордъ Чатамъ долженъ уклоняться отъ всхъ дловыхъ разговоровъ. Между тмъ, вс партіи, не стоявшія у государственнаго кормила, партіи Бедфорда, Гренвилля, Роккингама, соединились въ оппозиціи разстроенному правительству при подач голосовъ относительно поземельной подати. Он были поддержаны почти всми представителями графствъ и имли на своей сторон значительное большинство. Со времени паденія сэра Роберта Вальполя министерство въ первый разъ потерпло такое важное пораженіе въ палат общинъ. Министерство, подверженное извн такимъ яростнымъ нападеніямъ, было разъединено внутри разногласіемъ мнній. Его составъ не основывался ни на какомъ принцип. Съ самаго начала только авторитетъ Чатама могъ удерживать отъ схватокъ враждебные элементы, изъ которыхъ состояли ряды. Этотъ авторитетъ былъ теперь далеко, и все пришло въ движеніе. Конвей, храбрый солдатъ, но въ длахъ гражданскихъ самый робкій и нершительнйшій изъ людей, боялся досадить королю, боялся подвергнуться насмшкамъ и оскорбленіямъ въ газетахъ, боялся, что его сочтутъ мятежникомъ, если онъ выйдетъ въ отставку, боялся, что его сочтутъ корыстолюбивымъ, если останется, боялся всего, боялся наконецъ, что узнаютъ, что онъ всего боится, Конвей, какъ воланъ, перелеталъ то въ ту, то въ другую сторону, отъ Горація Вальполя, который хотлъ сдлать его первымъ министромъ, къ лорду Джону Кавендишу, который хотлъ привлечь его на сторону оппозиціи. Чарльзъ Таунзгендъ, человкъ съ блестящими талантами, съ шаткими правилами, съ безграничнымъ тщеславіемъ и высокомріемъ, не хотлъ подчиняться ничьему контролю. Еще не раскрылась вся полнота его дарованій, его честолюбія и надменности, ибо онъ постоянно преклонялся предъ геніемъ и гордымъ характеромъ Питта, но теперь Питгъ оставилъ палату общинъ и, казалось, отказывался отъ должности перваго министра, теперь вс преграды разступались предъ Таунзгендомъ.
Въ такомъ положеніи были дла, когда Чатамъ, наконецъ, возвратился въ Лондонъ. Впрочемъ, оставайся онъ въ Марльборо, дла все-таки шли бы не хуже: онъ никого не хотлъ видть, онъ не хотлъ говорить, не хотлъ высказывать своихъ мнній объ общественныхъ длахъ. Герцогъ Графтонъ усердно просилъ впустить его для переговоровъ къ Питту на одинъ часъ времени, на полчаса, на пять минутъ: ему отвчали, что это невозможно. Самъ король нсколько разъ снисходилъ до представленій, до просьбъ. ‘Вашъ долгъ,— писалъ онъ,— ваша собственная честь требуютъ, чтобъ вы сдлали усиліе.’ Отвты на вс эти представленія было обыкновенно написаны рукою леди Чатамъ подъ диктовку лорда, ибо онъ былъ не въ силахъ держать перо въ рук. Онъ повергается къ ногамъ короля, онъ проникнутъ сознаніемъ королевской доброты, которая такъ ясно доказана несчастнйшему изъ людей, онъ умоляетъ продлить еще на нкоторое время снисхожденіе, онъ теперь еще не можетъ заниматься длами, онъ не можетъ видть своихъ товарищей. Мене всего онъ можетъ вынесть напряженіе при свиданіи съ его величествомъ.
Многіе были недалеки отъ подозрній, что онъ напускалъ на себя болзнь. Онъ сдлалъ, говорили они, большую ошибку и созналъ это. Его огромная популярность, высокая слава его, какъ государственнаго человка, погибли навсегда. Упоенный гордостью, онъ взялъ на себя задачу, превышавшую его силы. Теперь онъ не видитъ впереди себя ничего, кром бдствій и униженій, и оттого онъ притворился больнымъ съ цлью избжать огорченій, которымъ противостоять недостаетъ у него мужества. Это подозрніе, хотя и получало нкоторое вроятіе отъ той слабости, которая была самымъ рзкимъ недостаткомъ его характера, но, безъ сомннія, было неосновательно. Еще прежде, нежели онъ сдлался первымъ министромъ, его разсудокъ, какъ мы сказали, находился въ болзненномъ состояніи, а теперь присоединились физическія и нравственныя причины, вполн разстроившія его умственныя способности. Подагра, служившая мученіемъ всей его жизни, была подавлена сильными врачебными средствами. Въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ, будучи еще мальчикомъ, въ Оксфорд, онъ почувствовалъ признаки этой болзни, провелъ онъ теперь нсколько мсяцевъ безъ мученій, но его рука и ноги поправились въ ущербъ его нервамъ. Онъ впалъ въ меланхолію, сдлался капризенъ, раздражителенъ. Затруднительное положеніе государственныхъ длъ, тяжкая отвтственность, на немъ лежавшая, сознаніе собственныхъ ошибокъ, ссоры его товарищей, дикіе крики, поднятые его порицателями, совершенно разстроили его ослабвшій духъ. Одно только, говорилъ онъ, можетъ спасти его: ему слдуетъ снова купить Гейзъ. Согласіе на это было кое-какъ исторгнуто у новаго владльца просьбами и слезами леди Чатамъ, и ея супругъ сдлался нсколько покойне. Но когда напоминали ему о длахъ, онъ, нкогда самый гордый и самый смлый изъ людей, велъ себя какъ истерическая двушка, дрожалъ съ головы до пятокъ и разражался потокомъ слезъ.
Его товарищи нкоторое время поддерживали въ себ убжденіе, что здоровье его скоро поправится и что онъ выйдетъ изъ своего заключенія, но цлые мсяцы уходили одинъ за другимъ, а онъ все оставался въ своемъ таинственномъ уединеніи, и, насколько можно было узнать, впадалъ въ самое глубокое умственное разстройство. Наконецъ перестали и надяться на него и бояться его, и хотя онъ все еще былъ номинально первымъ министромъ, товарищи его. нисколько не стсняясь, принимали мры, которыя — имъ было достоврно извстно — діаметрально-противоположны его мнніямъ и чувствамъ, соединялись съ тми, кого онъ преслдовалъ, увольняли тхъ, кого онъ въ особенности уважалъ, и, несмотря на сильныя выраженія, въ которыхъ онъ недавно говорилъ о штемпельномъ акт, наложили подати на колоніи.
Посл того, какъ онъ провелъ въ мрачномъ уединеніи почти годъ и девять мсяцевъ, король получилъ нсколько строчекъ, написанныхъ рукою леди Чатамъ. Въ нихъ заключалась написанная со словъ лорда просьба о томъ, чтобъ король дозволилъ ему отказаться отъ званія хранителя малой печати. Посл нкотораго учтиваго, для вида сдланнаго сопротивленія, отказъ былъ ринятъ. На самомъ же дл Чатамъ въ это время уже былъ забытъ всми, онъ какъ-будто лежалъ уже въ Вестминстерскомъ аббатств.
Наконецъ тучи, собравшіяся надъ его умомъ, разразились и прошли. Подагра возвратилась и освободила его отъ боле жестокой болзни, нервы снова укрпились, расположеніе духа сдлалось покойно. Онъ какъ-будто проснулся отъ тяжкаго сна. Это было очень странное выздоровленіе. Вс привыкли говорить о немъ, какъ о покойник, и когда онъ въ первый разъ явился при двор, вс пришли въ изумленіе, какъ-будто предъ ними предстало привидніе. Съ тхъ поръ, какъ въ послдній разъ видли его въ обществ, прошло боле двухъ лтъ съ половиною.
И у него, съ своей стороны, были причины придти въ изумленіе. Міръ, въ который онъ теперь вступалъ, не былъ похожъ на тотъ міръ, который онъ оставилъ. Министерство, имъ образованное, не подверглось измненіямъ въ цломъ своемъ состав, но столько членовъ его оставило и столько новыхъ членовъ въ него вступило, что онъ едва могъ узнать свое собственное созданіе. Чарльзъ Таунзгендъ умеръ. Лордъ Шельборнъ былъ уволенъ. Конвей впалъ въ полное ничтожество. Герцогъ Графтонъ попалъ въ руки къ Бедфордамъ. Бедфорды оставили Гренвилля, заключили миръ съ королемъ и съ друзьями короля и были допущены къ должностямъ. Лордъ Нортъ былъ канцлеромъ казначейства и быстро возрасталъ въ своемъ значеніи. Корсика была безъ борьбы отдана Франціи. Споры съ американскими колоніями снова оживились. Произведены были новые общіе выборы. Вилькзъ возвратился изъ изгнанія и, несмотря на то, что былъ лишенъ покровительства законовъ, былъ избранъ представителемъ Миддльсексшира, толпа была на его сторон, дворъ унарно желалъ погубить его и собирался ради жалкой мести поколебать самыя основы конституціи. Палата общинъ, присвоивъ себ авторитетъ, который по праву принадлежалъ только всей законодательной власти, объявила Вилькза неспособнымъ засдать въ парламент, но что не впустили его въ парламентъ, этого одного еще не считали достаточнымъ: другой долженъ былъ войти въ него. Такъ-какъ миддльсекскіе землевладльцы упорно отказывались выбрать представителя, угоднаго двору, то за нихъ выбрала себ члена сама палата. Это было не единственное, можетъ-быть, не самое позорное доказательство закоренлой испорченности двора. Раздраженные упорною оппозиціею роккингамовской партіи, друзья короля ршились у одного знатнаго дворянина изъ партіи виговъ отнять его частную собственность и, въ своей низкой злоб, настаивали на этомъ до тхъ поръ, пока, изъ отвращенія и стыда, не возстало противъ этого ихъ же собственное рабское большинство. Неудовольствіе распространилось во всемъ народ и было поддерживаемо возбудительными средствами, которыя рдко волнуютъ общественное мнніе. Юніусъ выступилъ въ поле, забилъ въ прахъ сэра Вилліама Драпера, почти надорвалъ сердце Блакстона и дотого разбилъ репутацію герцога Графтона, что его милость почувствовалъ утомленіе отъ своей должности и началъ тосковать по тнистымъ рощамъ Юстона. Не было ни одного принципа вншней, внутренней и колоніальной политики, дорогаго сердцу Чатама, котораго бы въ теченіе того времени, когда его духъ находился въ затмніи, не нарушило министерство, имъ же образованное.
Остальные годы его жизни прошли въ безплодной борьб противъ роковой политики, которую его заставили принять подъ свою защиту, когда онъ могъ нанести ей смертельный ударъ. Его усилія возстановили его славу, но мало принесли пользы его родин.
Онъ нашелъ дв партіи, дйствовавшія противъ правительства, партію своего зятя, Гренвиллей, и партію лорда Роккингама. По вопросу о миддльсекскихъ выборахъ эти партіи дйствовали вмст, но во множеств другихъ важныхъ вопросовъ он далеко расходились и въ дйствительности между ними было не мене взаимной вражды, нежели вражды ко двору. Гренвилля, въ продолженіе многихъ лтъ, преслдовали Роккингамовъ цлымъ рядомъ желчныхъ памфлетовъ. Такъ шло дло долго, прежде нежели Роккингамы ршились отплатить тмъ же. Но одна гнусная брошюра, написанная подъ вліяніемъ Гренвилля и носившая заглавіе ‘Положеніе Народа’, истощила ихъ терпніе Боркъ взялъ на себя защиту и месть за своихъ друзей и выполнилъ свою задачу съ удивительнымъ искусствомъ и силою. На всхъ пунктахъ онъ былъ побдителемъ и никогда не наносилъ онъ боле полнаго пораженія, какъ въ томъ случа, когда подвелъ итоги къ тмъ сухимъ и мелочнымъ вопросамъ о статистическихъ и финансовыхъ подробностяхъ, въ которыхъ заключалась главная сила Гренвилля. Дловой труженикъ, даже на собственномъ своемъ пол, имъ самимъ избранномъ, оказался совершенно не въ силахъ поддерживать борьбу противъ великаго оратора и философа. Когда Чатамъ снова явился, Гренвилля все-еще корчило отъ недавняго позора и жгучей боли, нанесенныхъ этою заслуженною карою. Сердечное согласіе между двумя втвями оппозиціи было невозможно, и нелегко могъ Чатамъ соединиться съ которой-либо изъ нихъ. Его чувства, несмотря на множество нанесенныхъ и полученныхъ оскорбленій, притягивали его къ партіи Гринвилля, ибо онъ отличался сильными семейными привязанностями, и его натура, какъ ни была надменна, никогда не была способна ожесточиться, а теперь, вслдствіе страданій, была расположена къ мягкимъ чувствамъ. Но отъ родственниковъ его отдляло рзкое различіе въ мнніяхъ по вопросу о колоніальныхъ податяхъ. Несмотря на то, настало примиреніе. Онъ постилъ Стоу, онъ пожалъ руку Джорджу Гренвиллю, и виги-землевладльцы боккингамширскіе, за своими публичными обдами, выпили много стакановъ вина въ честь союза трехъ братьевъ.
По мнніямъ своимъ Чатамъ стоялъ несравненно ближе къ партіи Роккингама, нежели къ своимъ родственникамъ, но между нимъ и Роккингамами лежала пропасть, которую нелегко было перейти. Онъ нанесъ этой партіи глубокое оскорбленіе, и, оскорбляя ее, въ то же время глубоко оскорбилъ свою страну. Когда всы колебались между ними дворомъ, онъ всю силу своего генія, своей славы, своей популярности бросилъ на чашку дурной правительственной системы. Къ этому должно прибавить, что многіе изъ значительныхъ членовъ этой партіи все-еще сохранили горькое воспоминаніе о жесткости и презрніи, съ которыми онъ обходился съ ними въ то время, когда вступилъ въ управленіе длами. Ясно изъ памфлетовъ и рчей Борка и еще боле ясно изъ его частныхъ писемъ и изъ бесдъ, что онъ смотрлъ на Чатама съ чувствомъ, весьма недалекимъ отъ ненависти. Чатамъ, безспорно, сознавалъ свои ошибки и желалъ ихъ загладить, но его дружественныя предложенія, сдланныя, хотя и съ искренностью и даже съ непривычнымъ смиреніемъ, было вначал приняты лордомъ Роккингамомъ съ холодною и строгою сдержанностью. Только мало-по-малу сношенія между двумя государственными людьми сдлались вжливы и даже дружественны. Но прошлое никогда не было вполн забыто.
Чатамъ, однакожъ, не стоялъ одинокъ: вокругъ него собралась партія, слабая по числу, но сильная великими и разнообразными талантами. Лордъ Камдепъ, лордъ Шельборцъ, полковникъ Барре и Доннигъ, впослдствіи лордъ Ашбортонъ, были главными членами этой партіи.
Нтъ основаній думать, чтобы въ слдовавшее за этомъ время и до своей предсмертной болзни Чатамъ страдалъ разстройствомъ умственныхъ способностей. Почти до конца жизни онъ говорилъ все съ тмъ же краснорчіемъ. Его слушали все съ тмъ же восторгомъ. По это не было краснорчіе, къ которому привыкла палата лордовъ. Эта отрывочная и страстная, по несовсмъ послдовательная, декламація, въ которой онъ превосходилъ всхъ и которую онъ украшалъ взглядами, выраженіями голоса и жестами, достойными Гаррика и Тальмы, была не на мст въ маленькой зал, гд слушателями часто были три или четыре сонливые прелата, три или четыре старые судьи, въ теченіе многихъ лтъ пріобрвшіе привычку не обращать вниманія на ораторское искусство и смотрть только на факты и доказательства, и три или четыре беззаботные и надменные фешьнебельные джентльмена, которыхъ все, что имло видъ энтузіазма, возбуждало къ презрительной насмшк. Въ палат общинъ брошенный имъ взглядъ, движеніе его рука по временамъ стращали Моррея, во въ палат перовъ самый горячій его пылъ и паосъ производили меньшее дйствіе, нежели умренность, разсудительность, ясный порядокъ и спокойное достоинство, отличавшій рчи лорда Мансфильда.
По вопросу о миддльсекскихъ выборахъ вс три втви оппозиціи дйствовали сообща. Ни въ одной палат, ни одинъ ораторъ не защищалъ этого конституціоннаго дла — въ чемъ теперь не можетъ быть никакихъ сомнній — съ такимъ жаромъ и краснорчіемъ, какъ Чатамъ. Прежде чмъ этотъ вопросъ пересталъ занимать общественное мнніе, умеръ Джорджъ Гренвилль. Его партія быстро разложилась и въ скоромъ времени большая часть его приверженцевъ явилась на министерскихъ скамьяхъ.
Еслибъ Джорджъ Гренвилль прожилъ нсколько мсяцевъ доле, то дружественныя связи между нимъ и его зятемъ, которыя, посл нсколькихъ годовъ охлажденія и непріязни, были возобновлены недавно, по всей вроятности снова расторглись бы насильственно: распря между Англіей и сверо-американскими колоніями приняла теперь мрачный и угрожающій видъ. Угнетеніемъ было вызвано сопротивленіе, сопротивленіе сдлалось предлогомъ новыхъ угнетеній. Предостереженія всхъ величайшихъ, современныхъ той эпох, государственныхъ людей прошли безъ всякой пользы для властолюбиваго двора и для ослпленнаго народа. Скоро колоніальный сенатъ выступилъ противъ британскаго парламента, затмъ колоніальная милиція скрестила свои штыки съ британскими полками. Наконецъ, весь государственный порядокъ разстроился. Два милліона англичанъ, которые, за пятнадцать лтъ предъ тмъ, были такъ же врны своему государю и такъ же гордились честью своей страны, какъ жители Кента или оркшира, торжественнымъ актомъ провозгласили свое отдленіе отъ англійскаго государства. Нкоторое время казалось, что инсургенты будутъ бороться съ ничтожнымъ успхомъ противъ огромныхъ финансовыхъ и военныхъ средствъ метрополіи, но бдствія, быстро слдовавшія одно за другимъ, скоро разогнали иллюзіи національнаго тщеславія: большое британское войско, истощенное, проголодавшееся, со всхъ сторонъ тревожимое враждебнымъ населеніемъ, было принуждено сложить оружіе. Вс правительства, доведенныя Англіею въ предшествовавшую войну до новаго униженія и въ продолженіе многихъ лтъ злобившіяся при воспоминаніяхъ о Квебек, Минден, Моро, теперь съ восторгомъ увидли, что насталъ для нихъ день мщенія. Франція признала независимость Соединенныхъ Штатовъ, и не могло быть ни малйшаго сомннія, что ея примру вскор послдуетъ Испанія.
Чатамъ и Роккингамъ дйствовали единодушно, противясь во всхъ пунктахъ роковой политик, приведшей государство въ такое опасное положеніе. Но ихъ нути разошлись теперь. Лордъ Роккингамъ думалъ и, какъ доказали послдствія, думалъ весьма справедливо, что взбунтовавшіяся колоніи должны будутъ навсегда отдлиться отъ государства и что единственнымъ слдствіемъ продленія войны на американскомъ континент будетъ разъединеніе силъ, которыя желательно по-возможности сосредоточить. Еслибъ были оставлены, безнадежныя попытки подчинить англійской власти Пенсильванію и Виргинію, то легко можно было бы избгнуть войны противъ дома Бурбоновъ, или же, если эта война была неизбжна, ее можно бы вести съ большимъ успхомъ и большей славой. Мы даже отчасти могли бы вознаградить себя за потерянное насчетъ нашихъ вншнихъ враговъ, начавшихъ войну въ надежд поживиться отъ насъ, вслдствіе нашихъ домашнихъ раздоровъ. Поэтому лордъ Роккингамъ и его приверженцы думали, что для Англіи въ то время не было ничего лучшаго, какъ поступить слдующимъ образомъ: признать независимость Соединенныхъ Штатовъ и обратить вс свои силы противъ европейскихъ враговъ.
Чатамъ, повидимому, долженъ былъ бы принять ту же самую точку зрнія. Пока Франція не принимала никакого участія въ нашей распр съ колоніями, онъ говорилъ безпрестанно и съ величайшей энергіей, что невозможно покорить Америку, и, не впадая въ нелпость, онъ не могъ бы доказывать теперь, что легче побдить Францію и Америку вмст, нежели одну Америку. Но у него страсти преобладали надъ сужденіемъ и закрыла ему глаза предъ собственною его непослдовательностью. Именно т самыя обстоятельства, по которымъ отдленіе колоній являлось неизбжнымъ, длали для него это отдленіе вполн невыносимымъ. Распаденіе государства казалось ему мене пагубнымъ и унизительнымъ, если оно произойдетъ вслдствіе домашнихъ раздоровъ, нежели въ томъ случа, когда къ этому принудитъ иноземное вмшательство. Его кровь кипла отъ чувства униженія его отечества. Все, что унижало его страну въ сред другихъ народовъ, онъ принималъ за оскорбленіе, нанесенное лично ему самому. И это чувство было весьма естественно: онъ сдлалъ ее столь великою, онъ такъ гордился ею и она такъ гордилась имъ. Онъ припоминалъ, какъ, боле двадцати лтъ назадъ, въ день скорби и страха, когда ея владнія были отъ нея оторваны, когда флагъ ея былъ обезчещенъ, она призвала его на спасеніе свое. Онъ вспоминалъ о внезапной и славной перемн, произведенной его энергіей, о длинномъ ряд тріумфовъ, о тхъ дняхъ, когда народъ приносилъ ему благодарность, о тхъ ночахъ, когда въ честь его горли огни. Волнуемый подобными воспоминаніями. онъ ршился отстать отъ тхъ, кто совтовалъ призвать независимость колоній. Что онъ заблуждался — это, по нашему мннію, съ трудомъ можетъ быть оспориваемо самыми жаркими его поклонниками. Въ самомъ дл, трактатъ, которымъ, нсколько лтъ спустя, была признана республика Соединенныхъ Штатовъ, былъ дломъ самыхъ преданныхъ его приверженцевъ и его любимаго сына.
Герцогъ Ричмондъ предложилъ подать адресъ королю противъ дальнйшаго продолженія непріязненныхъ дйствій съ Америкою. Чатамъ нкоторое время, вслдствіе усилившагося болзненнаго разстройства, не присутствовалъ въ парламент. Онъ ршился при этомъ случа явиться на своемъ мст и объявить, что его мннія совершенно расходятся съ мнніями партіи Роккнигама. Онъ находился въ состояніи сильнаго раздраженія, понадобилась даже помощь врача. Его сильно уговаривали успокоиться и остаться дома, но удержать его не было возможности. Его сынъ, Вилліамъ, и зять, лордъ Магопъ, сопровождали его въ Вестминстеръ. Онъ отдохнулъ въ комнат канцлера до тхъ поръ, пока начались пренія, и тогда, опираясь на двухъ своихъ молодыхъ родственниковъ, дотащился до своего мста. Малйшія подробности этого дня запомнились и заботливо переданы памяти потомства. Онъ кланялся, какъ было замчено, съ величайшею учтивостью тмъ перамъ, которые привстали, чтобъ дать дорогу ему и его опорамъ. Костыль свой онъ держалъ въ рукахъ. Одтъ онъ былъ, по обыкновенію, въ богатый бархатный кафтанъ. Ноги были обернуты въ фланель. Парикъ его былъ такъ великъ и лицо его такъ исхудало, что нельзя было распознать ни одной его черты, исключай высокаго изгиба его носа и глазъ, въ которыхъ все-еще сохранялся блескъ прежняго огня.
Когда герцогъ Ричмондъ кончилъ говорить, Чатамъ всталъ. Нкоторое время голоса его нельзя было разслышать, наконецъ звуки сдлались явственны и дикція оживилась. По временамъ его слушатели ловили мысль или выраженіе, напоминавшія имъ Вилліама Питта, но ясно было, что то уже не былъ Вилліамъ Питтъ: онъ терялъ нить своей рчи, останавливался, повторялъ одни и т же слова по нскольку разъ и былъ дотого разсянъ, что, говоря объ акт о престолонаслдія, не могъ припомнить имени курфирстины Софьи. Палата слушала въ торжественномъ молчаніи и съ видомъ глубокаго уваженія и сожалнія. Въ зал царствовала такая глубокая тишина, что слышно было бы паденіе носоваго платка. Герцогъ Ричмондъ возражалъ съ большою мягкостью и приличіемъ, но въ то время, какъ онъ говорилъ, замтили, что старикъ сдлался безпокоенъ и раздражителенъ. Герцогъ слъ. Чатамъ всталъ снова, приложилъ руку къ груди и упалъ, въ припадк апоплексіи. Три или четыре лорда, сидвшіе возл, поддержали его въ паденіи. Палата разошлась въ смущеніи. Умирающій былъ перенесенъ въ жилище одного изъ парламентскихъ чиновниковъ и такъ поправился, что былъ въ силахъ вынести поздку въ Гейзъ. Въ Гейз, посл томленій, продолжавшихся нсколько недль, онъ скончался на семидесятомъ году. На смертномъ одр до послдней минуты за нимъ ухаживали съ самой заботливой нжностью его жена и дти, и онъ вполн заслуживалъ ихъ попеченій: слишкомъ часто надменный и деспотичный съ другими, къ нимъ онъ былъ добръ до нжности. Въ продолженіе своей жизни онъ внушалъ страхъ своимъ противникамъ на политическомъ поприщ, даже и самые союзники смотрли на него скоре со страхомъ, нежели съ любовью. Но никакой страхъ, казалось, не примшивался къ тому расположенію, которое внушала маленькому кружку въ Гейз его нжность, постоянно выражавшаяся въ тысяч привлекательныхъ формъ.
У Чатама, во время его смерти, въ обихъ палатахъ парламента не было и десяти личныхъ приверженцевъ. Половина государственныхъ людей той эпохи покинула его вслдствіе его заблужденій, а другая половина — вслдствіе его стараній загладить свои ошибки. Послдняя его рчь была въ одно и то же время нападеніемъ на политику, которой слдовало правительство, и на политику, которую предлагала оппозиція. Но смерть возвратила ему прежнее мсто въ сердцахъ его согражданъ. Кто можетъ слышать безъ волненія о паденіи того, что было такъ велико и стояло такъ долго? Самыя обстоятельства его смерти принадлежатъ, кажется, скоре трагической сцен, нежели дйствительной жизни. О великомъ государственномъ человк, обремененномъ годами и почестями, приведенномъ въ зданіе сената сыномъ, подававшимъ рдкія надежды, и сраженномъ въ полномъ собраніи въ то время, когда онъ напрягалъ свой слабый голосъ, чтобы возбудить падавшій духъ своей страны,— нельзя не вспоминать безъ особеннаго уваженія и сочувствія. Вс враги его замолкли отъ страха, замолкъ даже голосъ справедливаго и умреннаго осужденія. Ни о чемъ другомъ не вспоминали, какъ о высокомъ геніи, незапятнанной честности, безспорныхъ заслугахъ того, кого уже не было боле. Въ этомъ одномъ пункт вс партія были Между собою согласны. Торжественныя похороны и памятникъ были присуждены ему съ общимъ энтузіазмомъ. Долги покойника были заплачены. Особенныя попеченія были приняты о его семейств. Лондонское Сити просило, чтобы останки великаго человка, котораго оно такъ долго любило и уважало, покоились подъ сводомъ его великолпнаго собора, но просьба явилась слишкомъ поздно: уже все было приготовлено для погребенія его въ Вестминстерскомъ аббатств.
Хотя люди всхъ партій соединились въ ршеніи назначить посмертныя почести Чатаму, но прахъ его провожали въ могилу почти исключительно противники правительства. Знамя лордства Чатама несъ полковникъ Барре, въ сопровожденіи герцога Ричмонда и лорда Роккингама. Боркъ, Савиль и Доннингъ держали покровъ. Въ похоронной процессіи участвовалъ лордъ Камденъ. Погребальное шествіе велъ молодой Вилліамъ Питтъ. Спустя боле двадцати-семи лтъ, въ столь же мрачное и опасное время, его собственное изнуренное тло и растерзанное сердце были съ такою же великолпною обстановкою положены въ ту же самую освященную землю.
Чатамъ покоится недалеко отъ сверныхъ дверей храма, на мст, которое съ тхъ поръ было присвоено государственнымъ людямъ, подобно тому, какъ другой конецъ того же предла назначенъ для поэтовъ. Тамъ лежатъ Ma нсфи ль дъ, второй Вилліамъ Питтъ, Фоксъ, Граттанъ, Каннингъ и Вильберфорсъ. Нтъ другаго кладбища, на которомъ бы такъ много великихъ гражданъ лежало на такомъ тсномъ пространств. Высоко надъ этими почтенными могилами поднимается величественный памятникъ Чатама, и его изображеніе, художественно исполненное, своимъ орлинымъ взглядомъ и поднятою рукою, все-еще какъ будто взываетъ Англію къ мужеству и презрнію своихъ враговъ. Поколніе, воздвигшее этотъ памятникъ, уже исчезло. Пришло время, когда поспшныя и безъ надлежащей оцнки составленныя сужденія, господствовавшія у современниковъ о его характер, могутъ быть спокойно проврены исторіей. И хотя исторія, въ предостереженіе пылкимъ, надмннымъ и смлымъ натурамъ, замтитъ его многочисленныя заблужденія, но по здравомъ соображеніи, она же признаетъ, что среди знаменитыхъ людей, которыхъ останки лежатъ рядомъ съ его прахомъ, едва ли кто-нибудь оставилъ по себ имя боле незанятнанное, и ни одинъ не оставилъ имени боле блестящаго.
Маколей Томас Бабингтон
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мильтон, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1825
  2. Комические драматурги времен реставрации, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1840
  3. Гораций Уолпол, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1833
  4. Жизнь и сочинения Аддисона, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1843
  5. Беседы Соути, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1830
  6. Данте, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1834
  7. Лорд Клайв (Январь, 1840), Маколей Томас Бабингтон, Год: 1840
  8. Джон Драйден, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1828
Электронная библиотека