Грачевский крокодил, Салов Илья Александрович, Год: 1879

Время на прочтение: 83 минут(ы)

Грачевскій крокодилъ

Повсть

I.

Въ No 154 мстнаго Справочнаго Листка была напечатана слдующая корреспонденція:
‘М. г., господинъ редакторъ! Спшу увдомить васъ что на-дняхъ, неподалеку отъ усадьбы помщицы Анфисы Ивановны Столбиковой, при деревн Грачевк, въ камышахъ рки носящей то же названіе, появился крокодилъ. Первое извстіе объ этомъ было подано матерью грачевскаго кузнеца Матреной Ивановной Молотовой, которая объявила мстному сельскому старост что часовъ въ шесть утра она стирала на рк блье, не подалеку отъ того мста гд рка Грачевка образуетъ песчаную отмель и гд обыкновенно купается племянница Столбиковой Мелитина Петровна. Все было кругомъ тихо. Мелитина Петровна искупавшись ушла домой, какъ вдругъ плававшіе возл берега гуси съ крикомъ бросились въ сторону чмъ-то перепуганные, подняли оглушительный крикъ, захлопали крыльями и вылетли вонъ изъ рки. Удивленная Молотова бросилась къ тому мсту, желая убдиться, не скрывалось ли что-либо въ камышахъ, но ничего не нашла, въ нкоторомъ же разстояніи, по направленію къ лсу примыкающему къ камышамъ слышался торопливый трескъ, какъ-будто по камышамъ что-то поспшно ползло, желая скрыться, и видно было какъ по направленію этого треска камыши колыхались и распадались направо и налво. Получивъ объ этомъ извщеніе, сельскій староста пригласилъ съ собой сотника и нсколькихъ понятыхъ, отправился на мсто происшествія и нашелъ что на полшага не доходя воды камыши сильно помяты, какъ-будто на мст этомъ кто-нибудь или валялся, или лежалъ. Отъ мста этого по тмъ же камышамъ по направленію къ лсу шла чутъ замтная тропа. Староста отправился по этой троп, но вскор принужденъ былъ воротиться, такъ какъ тропа исчезла и сверхъ того онъ дошелъ до такой трясины что втискался по-поясъ и дальнйшія изслдованія принужденъ былъ прекратить. Составивъ объ этомъ актъ и скрпивъ его по безграмотству приложеніемъ должностной печати, староста представилъ таковой Рычевскому волостному правленію, но правленіе, не обративъ должнаго на документъ этотъ вниманія, вмст съ другими бумагами бросило его въ печку. Въ тотъ же день часовъ въ восемь вечера возвращавшіяся съ покоса крестьянскія двицы деревни Грачевка (числомъ шесть), проходя мимо песчаной отмели, затяли купаться. Двушки раздлись и бросились въ воду. Утомленныя дневнымъ зноемъ, он плавали на спин, брызгались водой, какъ вдругъ изъ камышей, возл которыхъ он были, раздался пронзительный крикъ и вслдъ затмъ щелканье зубами!… Двушки перепугались, выскочили изъ воды и, боясь подойти къ своему платью которое лежало какъ разъ возл того мста откуда раздался крикъ, бросились какъ были въ деревню и прямо явились къ старост. Староста далъ имъ приличное наставленіе и въ видахъ предупрежденія на будущее время несчастій, строго запретилъ жителямъ деревни Грачевка купаться въ рк. На другой день утромъ, на зар, пономарь села Рычей удилъ на томъ же мст рыбу, а когда взошло солнце и клевъ прекратился, пономарь задумалъ искупаться. Ничего не слыхавши о происшедшемъ наканун, онъ преспокойно раздлся и опустился въ воду. Не умя плавать, онъ прислъ на корточкахъ возл самаго берега и сталъ умывать лицо, какъ вдругъ что-то уцпило его сзади за косичку и вытащило на берегъ… Что было дале, пономарь не помнитъ, такъ какъ жъ то же мгновеніе потерялъ сознаніе, въ каковомъ положеніи и былъ найденъ лежащимъ въ камышахъ. Считаю излишнимъ описывать ужасъ которымъ былъ объятъ весь вашъ околодокъ! Разговорамъ не было конца. Начали появляться добавленія… Такъ напримръ земскій фельдшеръ Нирьютъ ходившій на охоту видлъ въ рк Грачевк что-то плывшее въ вод, темнокоричневаго цвта, сажени въ дв длиною, стрлялъ въ это чудовище, но повидимому не нанесъ ему никакого вреда. Рыбакъ Данила Сдовъ разставлявшій ночью сть и плывшій по этому случаю на маленькомъ челнок былъ кмъ-то опрокинутъ совсмъ съ челнокомъ такъ что насилу выбрался на берегъ. Все это вмст взятое увеличивало еще боле ужасъ. Къ тому мсту гд чаще всего появлялось чудовище былъ приставленъ караулъ, караулили день и ночь, но чудовище какъ нарочно не появлялось. Такъ прошло недли дв, умы стали успокоиваться, поршили что чудовище куда-нибудь перемстилось и караулъ былъ снятъ, какъ вдругъ новое происшествіе опять переполошило все!… Пропалъ безъ всти мальчикъ лтъ семи, сынъ грачевскаго крестьянина Ивана Мотина, Василій, платье котораго было найдено на берегу, на той самой песчаной отмели и возл тхъ самыхъ камышей гд столько разъ появлялось чудовище. Сначала думали что мальчикъ купаясь утонулъ, но еслибъ онъ утонулъ, то найденъ былъ бы трупъ его… Между тмъ вс средства были употреблены къ отысканію трупа и остались напрасны: бродили стями, пускали горшки съ ладономъ, но дымящіеся горшки плыли себ по теченію рки и нигд не останавливались… {Въ народ существуетъ поврье что горшокъ съ ладономъ лущенный на воду остановится надъ трупомъ утопленника.} Наконецъ бросили и поршили, что несчастный былъ жертвою невдомаго чудовища! Однако надо же было узнать наконецъ что это за чудовище и пріискать средства для избавленія себя отъ него!.. Разршеніе всего этого предпринялъ на себя нашъ добрый и просвщенный учитель сельской школы г. Знаменскій, въ короткое время успвшій пріобрсти своими неутомимыми педагогическими трудами общую любовь и уваженіе, которые, то-есть труды, къ несчастію остаются незамченными лишь только однимъ членомъ училищнаго совта, не представившемъ даже г. Знаменскаго къ наград. Въ тотъ же день, когда исчезъ ребенокъ и когда вс средства къ отысканію его оказались тщетными г. Знаменскій, пригласивъ съ собою сотника и нсколькихъ стариковъ, отправился на театръ описанныхъ ужасовъ. Часовъ въ восемь вечера они была уже на песчаной отмели, но, такъ какъ увидали что тамъ купалась Мелитина Петровна, тщательно вытираясь замыленною губкой и погружая въ воду грудь свою, то понятное чувство скромности заставило ихъ обождать, когда она окончитъ купанье и однется. Дйствительно, Мелитина Петровна вышла изъ воды и скрылась въ камышахъ, а немного погодя, уже одтая и съ зонтикомъ въ рукахъ она шла по дорог ведущей въ усадьбу тетки Анфисы Ивановны Столбиковой. Тогда г. Знаменскій подошелъ къ тому мсту гд купалась Мелитина Петровна, но только-что усплъ онъ войти въ камыши какъ вдругъ раздался оглушительный трескъ и что-то поспшно бултыхнуло въ воду, обдавъ его брызгами и скрывшись подъ водой. Въ это время подбжали къ г. Знаменскому сотникъ и старики, но въ камышахъ уже ничего не было! Тмъ не мене г. Знаменскій началъ изслдовать мстность съ цлью отыскать хоть какіе-нибудь слды ребенка, но вмсто того поднялъ только окурокъ папироски, а сотникомъ найдены чьи-то пестрые панталоны, парусинный пиджакъ, фуражка, ситцевая рубашка и сапоги. Всё это немедленно было предъявлено сотникомъ г. Знаменскому, который и призналъ принадлежность этой одежи сыну священника села Рычей Асклипіодоту Психологову. Ужасъ овладлъ всми!.. Неужели же и Асклипіодотъ подобно ребенку сдлался жертвою чудовища?.. Вс немедленно отправились въ село Рычи къ священнику отцу Ивану и ужасъ ихъ увеличился еще боле когда они узнала что Асклипіодота не было дома!.. И только вечеромъ когда уже достаточно стемнло, г. Знаменскій встртилъ Асклипіодота въ лавк Александра Васильевича Соколова, и хотя Асклипіодотъ и былъ пьянъ, но увидавъ свое платье очень обрадовался и разказалъ подробно что купаясь въ рк Грачевк онъ чуть было не сдлался жертвою огромнаго крокодила, отъ котораго спасся единственно благодаря своему превосходному умнію плавать и нырять. Крокодилъ, котораго Асклипіодотъ видлъ собственными своими глазами, имлъ въ длину сажени три, тло его на спин покрыто роговыми щитками, по средин представляющими возвышеніе. Языкъ короткій, челюсти вооружены многочисленными зубами имющими видъ клыковъ. Сверху крокодилъ коричневобурый, снизу грязножелтый. Въ вод движенія его весьма быстры, такъ что Асклипіодоту стоило большаго труда увертываться отъ его нападеній, на земл же движенія эти немного вялы. Увидалъ онъ крокодила въ камышахъ когда самъ былъ въ вод, поэтому то принужденъ былъ покинуть свою одежду. Крокодилъ долго смотрлъ на него разинувъ пасть и какъ бы прицливаясь въ него, а немного погодя даже ринулся въ воду, но Асклипіодотъ нырнулъ и тмъ только избавился отъ пасти крокодила! Итакъ, тайна разъяснилась и чудовище надлавшее столько ужаса оказалось крокодиломъ! Этимъ заканчиваю и свое письмо, но увренъ, г. редакторъ, что въ скоромъ времена вы получите отъ меня боле подробное описаніе крокодила, такъ какъ намъ извстно что г. Знаменскій принялъ энергичныя мры къ поимк хищнаго земноводнаго. Помоги ему Богъ!’

II.

Статья эта, писанная, какъ говорятъ, самимъ г. Знаменскимъ, какъ и слдовало ожидать, переполошила весь околодокъ. Дали знать становому, который немедленно прискакалъ, опросилъ крестьянку Молотову, шесть грачевскихъ двицъ, рычевскаго пономаря, фельдшера Нирьюта, Асклипіодота Психологова и многихъ другихъ и произведенное дознаніе препроводилъ по принадлежности. Крестьяне принялись ставить вентеря, взадъ и впередъ бродили по рк, длали въ камышахъ облаву, но крокодила не было. Редакція Справочнаго Листка командировала въ Грачевку спеціальнаго корреспондента, который вмст съ г. Знаменскимъ опускалъ въ рку какіе-то стальные крючки съ насаженными на нихъ кусками мяса, но вс старанія поймать крокодила осталась тщетными и корреспондентъ съ чмъ пріхалъ съ тмъ и ухалъ. Статья между тмъ была перепечатана въ столичныхъ газетахъ и всть о крокодил распространилась. Люди самые неврующіе была озадачены такимъ явленіемъ. Начались пріисканіе всевозможныхъ объясненій. Одна газета высказалась что это по всей вроятности не крокодилъ, такъ какъ крокодилы обитаютъ въ жаркомъ климат, а гигантскій змй подобный тому который не такъ давно появлялся у береговъ Норвегіи и который надлалъ столько тревоги между естествоиспытателями. Принялись за старыя книги и поршили что змй. этотъ заслуживаетъ полной вры, такъ какъ таковой былъ уже извстенъ Грекамъ и Римлянамъ. Плиній и Виргилій Максимъ — оба описали подобное земноводное змеобразное, плававшее первоначально въ ркахъ, разростаясь же въ громадныхъ размрахъ, оно уходило въ открытое море, такъ какъ только тамъ находило достаточный просторъ для движенія.
Прочитавъ все это, г. Знаменскій вышелъ изъ себя и немедленно напечаталъ статью въ которой доказывалъ что газета, заговоривъ о Плиніи и Виргиліи, потеряла почву и очутилась въ мір фантазій, что чудовище появившееся въ Грачевк не змй, а воистину крокодилъ, что хотя крокодилы и обитаютъ преимущественно въ жаркомъ климат, но изъ этого не слдуетъ еще отрицать возможности появленія таковыхъ и въ климат умренномъ. Если въ Грачевку, говорилъ онъ, въ прошломъ году забжало два лося, а съ годъ тому назадъ была убита альпійская серна, если, наконецъ, у насъ въ Россіи проживаетъ столько иноземцевъ всевозможныхъ климатовъ, въ образ ученыхъ инженеровъ, пвицъ, танцовщицъ, гувернантокъ, поносящихъ холодъ сей страны снговъ, но тмъ не мене обртающихъ въ ней обильныя пажити, то почему же не жить у насъ и крокодиламъ! Принимая все это въ соображеніе, онъ протестуетъ противу искаженія факта и возстановляетъ истину. Дйствительность присутствія крокодила въ Грачевк подтвердитъ подъ присягой проживающій въ сел Рычахъ почетный гражданинъ Асклипіодотъ Психологовъ, который собственными глазами крокодила этого видлъ, описалъ его и, подобно мальчику Василію Мотину, едва не сдлался жертвою этого хищнаго земноводнаго. Это не змй, а крокодилъ!…
Но какъ г. Знаменскій ни хорохорился, а газета продолжала настаивать на своемъ, и обругавъ г. Знаменскаго и Психологова невждами и упомянувъ даже извстную побасенку о свинь и апельсинахъ, статью свою о морскихъ чудовищахъ начала съ Гомера, описавъ чудовищнаго змя убитаго героемъ греческой миологіи Геркулесомъ. Затмъ, упомянувъ о борьб змя съ китомъ виднной капитаномъ Древаромъ, о миссіонер Ганс Егед, о епископ Понтолидаг, о зм выброшенной на одинъ изъ Оркнейскихъ острововъ, имвшей щетинистую гриву, кончала статью тмъ что докторъ Пикардъ въ Столовомъ залив видлъ въ феврал 1857 года съ маяка морское чудовище. Оно спокойно расположилось въ мор въ 150 шагахъ отъ берега, Пакардъ стрлялъ въ него, но далъ промахъ, 14-го же апрля чудовище приблизилось къ мели, гд вроятно хотло поиграть на солнц, но было замчено шотландскими стрлками находившимися въ катерахъ подъ командой лейтенанта Мессиса и сдлавшими по животному залпъ, на который оно не обратило и вниманія, но залпы безъ остановки повторявшіеся одинъ за другамъ произвели наконецъ свое дйствіе и змй началъ ослабвать. Тогда, зацпивъ его ластъ якоремъ, семьдесятъ человкъ съ величайшемъ трудомъ притащили его къ берегу. Здсь, какъ бы очнувшись и желая уйти въ море, чудовище начало метаться и рваться и сила ударовъ его хвоста была такъ велика что оно выкидывало вверхъ и разбрасывало большіе прибрежные камни, одинъ такой камень сильно ушибъ человка, а другой выбилъ окно третьяго этажа въ гостиниц Каледоніи.
Другая газета объявила что все это вздоръ, что вся эта утка пущена первою газетой съ цлью заманить къ себ этимъ чудомъ большее число подпищиковъ, и въ доказательство того что подобнаго чуда не существуетъ привела описаніе моряка Фредерика Смита, плававшаго на корабл Пекинъ и на основаніи собственныхъ наблюденій объявившаго исторію о морскомъ зм сказкою. При этомъ Смитъ расказалъ подробно что подобное чудовище было изловлено вблизи Мульмейна его моряками, втащено за бортъ и мнимое страшное животное оказалось эта больше ни меньше какъ чудовищная морская поросль, корень которой, покрытый паразитами, за нкоторомъ разстояніи представлялся головою, между тмъ какъ вызванныя волнами движенія придавали ему видъ животнаго тла. Что же касается, прибавляла газета, змя найденнаго на берегу одного изъ Оркнейскихъ острововъ, то змй тотъ оказался исполинскою акулой!
Полемика эта дала мысль Будильнику олицетворить ее въ каррикатур, которая въ слдующемъ же нумер появилась въ такомъ вид. На балкон балагана, вмсто рогожъ обитаго сказанною газетой, съ перомъ за ухомъ стоитъ ея редакторъ съ огромною головой и кричитъ: Господа! вс сюда! Здсь чудо не простое, животное морское, отъ головы до хвоста будетъ полная верста!…. Сюда! сюда!…. Москвичи много хохотали надъ этою каррикатурой и нумеръ этотъ Будильника (другіе нумера котораго никто не хотлъ брать и даромъ) покупался по 75 коп., а къ вечеру дошелъ до рубля!..
Тмъ не мене къ г. Знаменскому по поводу грачевскаго крокодила посыпались со всхъ сторонъ разные запросы и предложенія. Общество усмиренія строптивыхъ животныхъ даже предложило г. Знаменскому значительную сумму денегъ если онъ живьемъ доставитъ въ Общество крокодила.
Все это, понятно, еще боле возбуждало въ г. Знаменскомъ энергію и онъ съ лихорадочнымъ усиліемъ принялся за поимку животнаго. Онъ поилъ мужиковъ водкой, продалъ свою волчью шубу и на вырученныя деньги заказалъ особаго устройства сть которая могла бы выдержать не только крокодила, но даже слона, и когда была готова эта сть, то онъ опять купилъ три ведра водки и собралъ цлый полкъ крестьянъ, которые явились охотно. Въ числ явившихся былъ и Асклипіодотъ Психологовъ. Онъ хлопоталъ не мене другихъ, указывалъ то мсто гд видлъ крокодила, гд послдній на него бросился и гд именно его преслдовалъ. Сть запустили, но дло кончилось лишь тмъ что вс перепились, а крокодила все-таки не было, за что Асклипіодотъ, подвыпившій боле другихъ, обругалъ всхъ дураками.
Вдругъ пронесся слухъ что крокодилъ пойманъ и находится въ усадьб Анфисы Ивановны Столбиковой въ особо устроенномъ виваріум и что крокодила этого кормятъ живыми ягнятами, которыхъ онъ глотаетъ какъ пилюли по нскольку десятковъ въ день. Бросились вс къ Анфис Ивановн, конечно въ томъ числ и г. Знаменскій, но оказалось что никакого крокодила тамъ не было. Мужики начали толковать что вовсе это не крокодилъ, а просто оборотень. Молва эта пошла въ ходъ, встртила много приверженцевъ и немного погодя сдлалась убжденіемъ большинства. Начали подсматривать за нкоторыми старухами и дйствительно двухъ изъ нихъ изловили ночью гд-то въ конопляхъ, а такъ какъ старухи не могли объяснить зачмъ именно не въ урочный часъ нелегкая занесла ихъ въ конопли, и такъ какъ он давно уже замчены въ колдовств и порч людей, то сначала поршили было волостнымъ сходомъ закопать старухъ живыми въ землю, но потомъ сочли возможнымъ наказаніе смягчить и ограничиться только розгами, каковое ршеніе было немедленно приведено въ исполненіе и старухъ перепороли.
Поскорбвъ о таковомъ невжеств низшей братіи, г. Знаменскій распродалъ значительную часть своего скуднаго имущества и желая поближе познакомиться съ привычками и образомъ жизни крокодиловъ, а равно вычитать гд-нибудь способъ ловли таковыхъ и вспомнивъ при этомъ что крокодилами въ особенности изобилуетъ Египетъ, г. Знаменскій немедленно отправился на почту и выписалъ путешествіе по Нижнему Египту и внутреннимъ областямъ Дельты Рафаловича, но какъ на смхъ въ книг этой о крокодилахъ не упоминается ни полслова и деньги употребленныя на покупку путешествія пропали безслдно. Г. Знаменскій схватился за попавшійся ему случайно первый томъ Дарвина въ перевод Бекетова, но и въ этой книг про крокодиловъ ничего не упоминается. Тогда г. Знаменскій принялся за каталогъ Вольфа и съ слдующею же почтой на цлыхъ 15 рублей выписалъ себ книгъ, заглавія которыхъ по его соображеніямъ непремнно должны были послужить ему руководствомъ для разршенія предпринятой имъ на себя задачи, а вмст съ тмъ ршился впредь до полученія этихъ книгъ относительно поимки крокодила ничего не предпринимать.

III.

Если всть о грачевскомъ крокодил переполошила даже ученыя общества, то само собою разумется всть эта боле всхъ должна была поразить Анфису Ивановну Столбикову, во владніяхъ которой онъ появился и усплъ уже столько накуралесить. Хотя Анфиса Ивановна не имла никакого понятія ни o морскихъ змяхъ, на объ ужасахъ производимыхъ крокодилами, но тмъ не мене она сознавала инстинктивно что тутъ дло что-то не ладно и немедленно собралась въ село Рыча къ священнику отцу Ивану, съ цлію посовтоваться съ нимъ что ей длать и что такое именно крокодилъ. Отца Ивана на грхъ не было дома, а былъ дома только сынъ его Асклипіодотъ. Хотя старушка его и не долюбливала за что-то, но имя въ воду что втрогонъ этотъ (такъ называла Столбикова Асклипіодота) чуть было не сдлался жертвою крокодила, она ршилась поразспросить его о случившемся и выпытать отъ него насколько крокодилъ этотъ страшенъ и насколько нужно его опасаться. Асклипіодотъ предложилъ старух чаю, усадилъ ее въ мягкое кресло, а усвшись противъ вся на стул, наговорилъ ей такихъ ужасовъ что даже волосъ становился дыбомъ, и по словамъ его крокодилъ вышедъ ни дать ни взять похожимъ на то чудовище которое обыкновенно рисуется на картинахъ изображающихъ Страшный Судъ и которое своею огненною пастью цлыми десятками пожираетъ гршниковъ.
Увидавъ нечаянно въ окошко проходившаго мимо пономаря, того самаго котораго крокодилъ вытащилъ за косичку на берегъ, Анфиса Ивановна подозвала его, но и пономарь ничего утшительнаго ей не сообщилъ, а объявилъ что отъ страха у него до сихъ лоръ трясутся и руки, и ноги, а что во всемъ тл онъ чувствуетъ такую ломоту какъ будто у него вс кости поломаны и помяты, а въ конц-концовъ показавъ косичку объяснилъ что отъ прежней у него и половины не осталось. Анфиса Ивановна растерялась пуще прежняго и ршалась прохать къ г. Знаменскому. Асклипіодотъ проводилъ старушку до экипажи подсадилъ ее, застегнулъ фартукъ тарантаса и Анфиса Ивановна отправилась.
Г. Знаменскій, какъ только узналъ цль посщенія Анфиса Ивановны, тотчасъ прочелъ ей письмо Общества усмиренія строптивыхъ животныхъ и статьи газетъ о морскихъ чудовищахъ и сверхъ того далъ ей честное слово что какъ только получитъ отъ Вольфа книги о крокодилахъ, то тотчасъ же явится къ ней почитать объ нихъ, и кончалъ тмъ что появленіе крокодила въ Грачевк есть великое бдствіе грозящее превратить данную мстность въ пустыню.
Анфиса Ивановна все это выслушала и вдругъ почувствовала что ей какъ будто что-то подкатило подъ сердце, почему въ ту же минуту оставила г. Знаменскаго и прямо отправилась къ земскому фельдшеру Нарьюту. Осмотрвъ старуху, фельдшеръ объявилъ ей что относительно ея здоровья положительно нтъ никакой опасности, что у нея просто легонькое спазматическое состояніе аорты и что онъ дастъ ей амигдалину, отъ котораго все это пройдетъ, относительно же крокодила Нарьютъ высказалъ свое удивленіе что Мелитина Петровна продолжаетъ купаться и именно на томъ самомъ мст гд онъ постоянно появляется. При этомъ онъ совершенно основательно замтилъ что если крокодилъ намревался поглотить Асклипіодота, мущину довольно рослаго и плотнаго, то по всей вроятности поглотитъ даму для него будетъ несравненно легче, не говоря уже о томъ что тло Мелитины Петровны, какъ вообще дамское, безъ сомннія нжне и слаще грубаго тла Асклипіодота. Анфиса Ивановна приняла капли, но услыхавъ что крокодилы глотаютъ людей, поспшила ухать отъ фельдшера и снова завернула къ священнику отцу Ивану.
Къ счастію на этотъ разъ она застала его дома. Но Анфиса Ивановна была уже такъ настращена что даже не обращала ни малйшаго вниманія на успокоительныя рчи отца Ивана и только твердила что въ появленіи крокодила она усматриваетъ гнвъ Божій и что этого всего еще мало по грхамъ вашимъ, такъ какъ куда вы посмотришь повсюду пьянство, развратъ, жены бросаютъ мужей своихъ, мужья женъ, дти колотятъ родителей, повсюду поджоги, воровство….
— Все это такъ, перебилъ ее отецъ Иванъ,— но все-таки исторія о крокодил преувеличена, а я увренъ что это просто былъ сомъ. Въ вашей рк, продолжалъ онъ,— сомовъ очень много. Мн случалось ловить сомовъ пуда въ четыре и боле и я самъ не разъ видлъ какъ сомы ловили и глотали не только утокъ, но и гусей.
— Да вдь вашъ же сынъ, твердила Анфиса Ивановна,— разказывалъ что видлъ крокодила а что насилу даже уплылъ отъ него….
— У страха глаза велики, утшалъ отецъ Иванъ.— Сынъ мой малый трусоватый и очень не мудрено что со страху принялъ сома за крокодила….
— А дьячка-то за косичку тоже сомъ вытащилъ?
Тутъ ужъ отецъ Иванъ ничего не могъ сказать и невольно замолчалъ.
На возвратномъ пути изъ села Рычей въ свою усадьбу Анфиса Ивановна встртила Ивана Максимыча. Онъ шелъ по дорог и подгонялъ прутикомъ корову еле-еле тащившую ноги.
Иванъ Максимычъ былъ старикъ лтъ пятидесяти, съ краснымъ носомъ и прищуренными глазами. Когда-то при откупахъ служилъ онъ цловальникомъ, въ настоящее же время занимается портняжествомъ и торговлею мясомъ, поставляя таковое окрестнымъ помщикамъ. Прежде ходилъ въ длиннополыхъ сюртукахъ, въ настоящее же время вслдствіе проникнувшей въ село Рыча цивилизаціи, и нкоторымъ образомъ повинуясь и правиламъ экономіи, носитъ коротенькіе пиджаки и въ тхъ же видахъ заправляетъ панталоны за сапоги. Водки однако, какъ бы слдовало человку цивилизованному, Иванъ Максимычъ не пьетъ, и почему суждено ему таскать при себ красный носъ — остается тайной. Нтъ ни одного человка въ околодк, нтъ ни одного ребенка который не зналъ бы Ивана Максимыча. Онъ всегда говорилъ прибаутками, часто употреблялъ въ разговорахъ: съ волкомъ двадцать, сорокъ пятнадцать, вс кургузые, одинъ безъ хвоста т. п. И поэтому какъ только бывало завидятъ его идущимъ въ фуражк надтой на затылокъ, такъ сейчасъ же говорили: ‘Вонъ съ волкомъ двадцать идетъ!’ Иванъ Максимычъ былъ мстною ходячею газетой. Рыская по всмъ окрестнымъ деревнямъ и разыскивая коровъ доживающихъ послдніе дни свои съ гуманною цлію поскоре покончить ихъ страданія, онъ все видлъ и все зналъ, разказывалъ все виднное и слышанное довольно оригинально и потому болтовня его слушалась довольно охотно, хотя и была однообразна.
Увидавъ Ивана Максимыча, Анфиса Ивановна приказала кучеру остановиться.
— Слышалъ? проговорила Анфиса Ивановна, подозвавъ къ себ Ивана Максимыча.
— Насчетъ чего это? спросилъ онъ, снимая фуражку и подходя къ тарантасу.
— О крокодил-то?
— О, насчетъ крокодильныхъ дловъ-то! проговорилъ онъ, заливаясь смхомъ, причемъ глаза его сузились еще боле, а ротъ растянулся до ушей, обнаживъ искрошенные зубы. — Вотъ гд грха-то куча! Большущій вить, желтопузый, съ волкомъ двадцать!…
— Какъ? подхватила Анфиса Ивановна.— Разв ихъ двадцать?
— Сорокъ, пятнадцать, вс кургузые, одинъ безъ хвоста…
— Кургузые?… разв ты видлъ? добивалась Анфиса Ивановна.
— Вотъ грха-то куча! продолжалъ между тмъ Иванъ Максимычъ, даже та не подозрвая ужаса Анфисы Ивановны. — Должно ухарскій какой-нибудь!… Вдь этакъ чего добраго, крокодилъ-то пожалуй насчетъ проглачиванія займется… и всхъ насъ-то!..
Анфиса Ивановна махнула рукой и приказала хать. Домой Анфиса Ивановна воротилась чуть живая, и несмотря за то что по прізд приняла тройную порцію капель, она чувствовала что сердце ея совершенно замираетъ. Она бросилась въ комнату Мелитины Петровны чтобы хоть отъ вся почерпнуть что-либо успокоивающее, но Мелитина Петровна, увидавъ тетку съ чепчикомъ съхавшимъ съ затылка и съ шалью тащившеюся по полу, только расхохоталась и ничего успокоительнаго не сказала.
Анфиса Ивановна легла спать, положила возл себя горничную Домну, а у дверей спальни лакея Потапыча, чего прежде никогда не длала, и несмотря на это долго не могла заснуть, а едва заснула какъ тутъ же изъ-подъ кровати показался крокодилъ и, обвивъ хвостомъ спавшую на полу Домну, приподнялъ свое туловище по направленію къ кровати и разинувъ огненную пасть проглотилъ Анфису Ивановну!

IV.

Участокъ Анфисы Ивановны былъ не особенно большой, но за то на немъ было все что вамъ угодно: и заливные дуга, и лсъ, и прекрасная рка изобиловавшая рыбой и превосходная глина изъ которой выдлывались горшка почитавшіеся лучшими въ околодк, а земля была до того плодородна что никто не запомнитъ чтобы на участк Анфисы Ивановны былъ когда-нибудь неурожай. Домикъ Анфисы Ивановны былъ тоже небольшой, но онъ смотрлъ такъ уютно, окруженный зеленью сада, что невольно привлекалъ взоръ каждаго прозжавшаго и проходившаго. Въ саду этомъ не было на одного чахлаго дерева, напротивъ все задорилось и росло самымъ здоровымъ ростомъ, обильно снабжая Анфису Ивановну и яблоками и грушами, и вишней… Люди склонные къ зависти ругали Анфису Ивановну на чемъ свтъ стоитъ.
— Вдь это чортъ знаетъ что такое, прости Господи! горячились они.— Ну посмотри сколько яблоковъ, сколько вишни! У меня въ саду хотъ бы одна вишенка, а у этой старой карги вишня осыпная!… А какова пшеница-то!.. И на кой чортъ, спрашивается, ей все это нужно!…
Но Анфиса Ивановна даже и не подозрвала что яблоки ея пораждали всеобщую зависть и жила себ преспокойно въ своей Грачевк, окруженная такими же стариками и старухами какъ и она сама.
Анфиса Ивановна была старушка лтъ семидесяти, маленькаго роста, сутуловатая, сухая, съ горбатымъ носомъ старавшимся какъ-будто изо всей мочи понюхать чмъ пахнетъ подбородокъ Анфисы Ивановны. Зубовъ у Анфисы Ивановны не было, но несмотря за это она все-таки любила покушать и пожевать. Жеваньемъ она ограничивалась только въ тхъ случаяхъ когда не могла проглотить недостаточно разжеваннаго. Такъ расправлялась она съ яблоками, грушами, мясомъ и высосавъ сокъ украдкой вынимала остальное изо рта и украдкой же бросала подъ столъ. Вслдствіе этого у того мста гд кушала Анфиса Ивановна прислуга всегда находила комки непроглоченной пищи, таковые же комки попадались за диванами, комодами и другою мебелью. Тмъ не мене однако Анфиса Ивановна была старушка чистоплотная, любившая даже при случа щегольнуть своими старыми нарядами и турецкими шалями. Память Анфиса Ивановна утратила совершенно, ничего не помнила что было вчера, за то все что было лтъ тридцать, сорокъ тому назадъ она помнила превосходно. Когда-то Анфиса Ивановна была замужемъ, но давно уже овдовла и, овдоввъ, въ другой разъ замужъ не выходила. Поговаривали что въ этомъ ей не было никакой надобности, такъ какъ по сосдству проживалъ какой-то капитанъ тоже давно умершій, но все это было такъ давно и Анфиса Ивановна была такъ стара что даже трудно врилось чтобъ Анфиса Ивановна могла когда-нибудь быть молодою и увлекательною. Дтей у Анфисы Ивановны ни при замужеств, ни посл таковаго не было. Она была совершенно одна, такъ какъ племянница Мелитина Петровна пріхала къ старух очень недавно и не боле какъ за мсяцъ до начала настоящаго разказа.
Прислуга Анфисы Ивановны отличалась тмъ что у каждаго служащаго была непремнно какая-то старческая слабость къ своему длу. Такъ напримръ экономка Дарья едоровна была помшана на вареньяхъ и соленьяхъ. Буфетчикъ, онъ же и лакей, Потапычъ только и зналъ что обметалъ пыль и перетиралъ посуду и каждая вещь имла у него собственное свое имя. Такъ напримръ одинъ стаканъ зазывался у него Ваняткой, другой Николкой, кружка же изъ которой обыкновенно пила Анфиса Ивановна называлась Анфиской. Горничная Домна не на шутку тосковала, когда ей нечего было штопать, прикащикъ же Захаръ Зотычъ былъ ршительно помшанъ на веденіи конторскихъ книгъ и разныхъ отчетовъ и вдомостей. Вс эти старики и старухи жили при Анфис Ивановн съ молодыхъ лтъ и ничего нтъ удивительнаго что вс они сжились такъ что трудно было бы существовать одному безъ другаго. Всмъ имъ было ассигновано жалованье, но никогда и никто его не спрашивалъ, потому что никому деньги не были нужны. Жалованья этого такимъ образомъ накопилось столько что еслибы вс служащіе вздумали одновременно потребовать его, то Анфис Ивановн нечмъ было бы расплатиться. Жалованья никто не требовалъ и Анфиса Ивановна даже и не помышляла о выдач таковаго. Да и зачмъ? Каждый имлъ все что ему было нужно и каждый смотрлъ на погреба и кладовыя Анфисы Ивановны какъ на свою собственность, какъ на нчто общее, принадлежащее всмъ имъ, а не одной Анфис Ивановн, зачмъ же тутъ жалованье?…

V.

До прізда въ Грачевку племянницы Мелитины Петровны жизнь въ Грачевк текла самымъ мирнымъ образомъ. Анфиса Ивановна вставала рано, умывалась и зачинала утреннюю молитву. Молилась она долго, стоя почти все время на колняхъ. Затмъ вмст съ экономкой Дарьей едоровной садилась пить чай, во время котораго являлся иногда управляющій Зотычъ, при появленіи котораго Анфиса Ивановна всегда чувствовала нкоторый трепетъ, такъ какъ появленіе управляющаго почти всегда сопровождалось какою-нибудь непріятностью.
— Ты что? спроситъ бывало Анфиса Ивановна.
— Да что? Дьяволъ-то эвтотъ вдь опять прислалъ.
— Какой дьяволъ?
— Да мировой-то!
— Опятъ?
— Опять.
— Зачмъ?
— Самихъ васъ въ камеру требуетъ и требуетъ чтобы вы росписались на повстк.
И Зотычъ подаетъ повстку.
— Что же мн длать теперь?
— Говорю, пожалуйтесь на него предводителю. Надо же его унять, вдь этакъ онъ, дьяволъ, васъ до смерти затаскаетъ!
— Да зачмъ я ему спонадобилась?
— Да по Тришкинскому дду…
— Какое такое Тришкинское дло?
— О самоуправств. Тришка былъ долженъ вамъ за корову сорокъ рублей и два года не платилъ. Я по вашему приказанію свезъ у него съ загона горохъ, обмолотилъ его и продалъ. Сорокъ рублей получилъ, а остальные ему отдалъ.
— Значитъ квитъ! возражаетъ Анфиса Ивановна.
— Когда вотъ отсидите въ острог тогда и будетъ квитъ!
— Да вдь Тришка былъ долженъ?
— Долженъ.
— Два года не платилъ?
— Два года.
— Ты ничего лишняго не взялъ?
— Ничего.
— Такъ за что же въ острогъ?
— Не имли вить права приказывать управляющему…
— Я кажется никогда теб и не приказывала…
— Нтъ ужъ кто дудки, приказывали.
— Что-то я не помню, финтитъ старуха.
— Нтъ, у меня свидтели есть. Коли такое дло, такъ я свидтелевъ представлю… Что же мн изъ-за вашей глупости въ острогъ идти что ли!.. Нтъ, покорно благодарю.
— Да за что же въ острогъ-то?
— А за то что вы не имли никакого права приказывать мн продать чуткой горохъ… Это самоуправство…
— Да вдь ты продавалъ!
— А приказъ былъ вашъ.
— Стало-бытъ меня въ острогъ?
— Похоже на то!
— Такъ это выходитъ процессъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна.
И поблднвъ какъ полотно она запрокидывается на спинку кресла. Слово процессъ пугаетъ ее даже боле острога. Она лишалась аппетита и ложилась въ постель. Но сцены подобныя описанной случались весьма рдко, а потому настолько же рдко возмущался и вседневный порядокъ жизни.
Напившись чаю Анфиса Ивановна отправлялась въ садъ и бесдовала съ садовникомъ, отставнымъ драгуномъ Брагинымъ, у котораго тоже была слабость цлый день копаться въ саду, мотыжитъ, подчищать и подпушивать. Съ нимъ заводила она разговоръ про разныя баталіи, старый драгунъ оживлялся и, опираясь на лопату, начиналъ разказывать про битвы въ которыхъ онъ участвовалъ. Анфиса Ивановна слушала со вниманіемъ не сводя глазъ съ Брагина, качала головой, хмурила брови, а когда дло становилось чрезчуръ уже жаркимъ, она блднла и начинала поспшно креститься.
Наговорившись вдоволь съ Брагинымъ, Анфиса Ивановна возвращалась домой, садилась въ угольной комнат къ окошечку и прозвавъ Домну начинала съ ней бесдовать. Въ бесдахъ этихъ большею частію вспоминалось прежнее житье-бытье и иногда рчь заходила о капитан, но тяжелыя воспоминанія дней этихъ (капитанъ, говорятъ, ее очень билъ) какъ-то невольно обрывали нить разговора и Анфиса Ивановна говорила обыкновенно:
— Ну, не будемъ вспоминать про него. Дай Богъ ему царство небесное и пусть Господь проститъ ему все то что онъ мн натворилъ!
Во время разговоровъ этихъ Анфиса Ивановна вязала обыкновенно носки. Вязаніе носокъ было ея любимымъ занятіемъ и такъ какъ у нея не было родныхъ которыхъ она могла бы снабжать ими, то она дарила носки предводителю, исправнику, становому и другимъ. Но при этомъ соблюдались ранги. Такъ, напримръ, предводителю вязала она тонкіе носки, исправнику потолоще, становому вовсе толстые. Анфиса Ивановна даже подарила однажды дюжину носокъ архіерею, но связала ихъ не изъ нитокъ, а изъ шелку, за что архіерей по просьб Анфисы Ивановны посвятилъ въ стихарь рычевскаго причетника.
Къ двнадцати часамъ Потапычъ накрывалъ уже на столъ, раза два или три обойдя вс комнаты и обтервъ пыль. Столь для обда онъ всегда ставилъ круглый и прежде чмъ поставить его всегда смотрлъ на ввинченный въ потолокъ крючокъ для люстры, чтобы столъ былъ по средин комнаты. Въ половин перваго миска была уже на стол и Потапычъ отправлялся къ Анфис Ивановн и приговаривалъ: кушать пожалуйте. Во время обда Потапычъ всегда стоялъ позади Анфисы Ивановны, приложивъ тарелку къ правой сторон груди. Потапычъ въ это время принималъ всегда торжественный видъ, подписалъ голову и смотрлъ прямо въ макушку Анфисы Ивановны. Но несмотря однако на этотъ торжественный видъ онъ все-таки не бросалъ своей привычки ходить безъ галстука, въ суконныхъ мягкихъ туфляхъ и вступать съ Анфисой Ивановной въ разговоры.
— Ну чего смотрите! чего трете! приговаривалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ, замтокъ что Анфиса Ивановна разглядываетъ и вытираетъ тарелку. — Небось ужъ не подамъ грязной, двадцать разъ перетиралъ…
— У меня ужъ такая привычка! оправдывалась Анфиса Ивановна.
— Пора ужъ бросить ее!…. Что вы Англичанка что ли какая что тарелки-то чистыя вытираете.
Если же Анфис Ивановн случалось какомъ бы то ни было образомъ разбить стаканъ или рюмку, то Потапычъ положительно выходилъ изъ себя.
— Что у васъ рукъ что ли нтъ! Ну что вы посуду-то колотите! Маленькія что ли! И глядя на собранные осколки онъ начиналъ причитывать:— Эхъ, ты моя Сонька, Сонька! Сколько лтъ я тебя берегъ и холилъ, всегда тебя въ уголочикъ буфета рядомъ съ Анфиской ставилъ, а теперь кончилось твое житье!
— Ну, будетъ теб, Потапычъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна.— Полно теб плакатъ-то! вс тамъ будетъ рано или поздно!
И бывало вздохнетъ.
Посл обда Анфиса Ивановна отправлялась въ свою уютную чистенькую комнатку и, опустившись въ кресло, предавалась дремот, посл чего приказывала обыкновенно заложить лошадей и отправлялась или кататься, или въ седо Рычи къ отцу Ивану. Но поздки эти удавались ей не всегда и очень часто Домна, ходившая къ кучеру съ приказаніемъ заложить лошадей, возвращалась и объявляла что кучеръ закладывать лошадей не хочетъ:
— Это отчего?
— Некогда, говоритъ.
— Что же онъ длаетъ?
— Табакъ съ золой перетираетъ. Нюхать, говоритъ, мн нечего, а я, говоритъ, безъ табаку минуты быть не могу.
— Да что онъ съ ума сошелъ что ли? сердится Анфиса Ивановна.— Ступай и скажи ему чтобы сію минуту закладывалъ, что до его табаку мн дла нтъ, что дескать барыня гнвается и требуетъ чтобы лошади были заложены.
— Ну что? спрашиваетъ Анфиса Ивановна возвратившуюся Домну.
— Не детъ.
— Что же онъ говоритъ?
— Не поду, говоритъ, безъ табаку, хоть сейчасъ разчетъ давай!
— Такъ я же его сейчасъ и разочту! вскрикиваетъ Анфиса Ивановна и обратясь къ Домн говоритъ ласково:— Домашенька, сходи, душенька, къ Зотычу и скажи ему чтобъ онъ принесъ конторскую книгу. Домна уходитъ, а Анфиса Ивановна принимается ходить по комнат и посматривать на каретникъ въ надежд что кучеръ опомнится и поспшитъ исполнитъ ея приказаніе, но каретникъ попрежнему не растворялся. Являлся Зотычъ съ книгою и прислонялся къ притолк: ‘Ну вотъ молъ я, чего теб еще книга спонадобилась!’
— Захаръ Зотычъ! начинаетъ Анфиса Ивановна.— Кучеръ выходитъ у меня изъ повиновенія и потому сейчасъ же разочти и чтобъ его сегодня же здсь не было. Слышишь?
— Слышу.
— Такъ вотъ разочти.
— Денегъ пожалуйте.
— Разв въ контор нтъ?
— Откуда же он будутъ въ контор-то?
— Сосчитай сколько ему приходится.
Зотычъ развертываетъ книгу и находитъ ту страницу на которой записанъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ. Онъ указываетъ пальцемъ: на, молъ, смотри.
— Онъ сколько получаетъ въ мсяцъ? Зотычъ молча указываетъ пальцемъ. — А давно онъ живетъ?
Зотычъ передвигаетъ палецъ и указываетъ сколько лтъ живетъ кучеръ. Оказывается что живетъ онъ 38 лтъ.
— Сколько же ему приходится? спрашиваетъ Анфиса Ивановна уже немного потише и Зотычъ снова передвигаетъ палецъ и указываетъ на итогъ.
— Да ты что мн все пальцемъ-то тычешь! говоритъ Анфиса Ивановна.— Что у тебя языкъ что ли отвалился что ты не можешь мн отвтить. Ну сколько же приходится?
— За вычетомъ полученныхъ въ разное время кучеру приходится получить 236 руб. 40 коп., отвчаетъ Зотычъ и смотритъ на Анфису Ивановну какъ будто желая сказать: что, ловко?
— Такъ въ контор денегъ нтъ?
— Нтъ.
— Ну хорошо, ступай! Я денегъ найду и тогда пришлю за тобой.
Ладно, думаетъ Зотычъ и уходитъ и водитъ какъ въ сняхъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ, сидя на какомъ-то отрубк и ущемивъ колнками какую-то ступу, преспокойно растираетъ себ табакъ и даже не взглянулъ на проходившаго мимо съ книгою подъ мышкой управляющаго.
Но въ большинств случаевъ кучеръ безпрекословно закладывалъ лошадей и отправлялся съ барыней по указаннымъ направленіямъ. Абакумъ всегда усаживался на козлахъ какъ можно покойне, кладъ свои локти на колна и почти вовсе не правилъ лошадьми, отъ чего очень часто случалось что прозжая околицы, тарантасъ задними колесами зацплялъ за вереи и выворачивалъ ихъ вонъ.
— Ты вовсе не смотришь куда дешь! вскрикаетъ бывало Анфиса Ивановна.
— Какъ же я назадъ-то смотрть могу! возразить Абакумъ.— Чудное дло! Точно у меня глаза-то въ затылк.
И начнетъ бывало свой носъ словно трубку набивать табакомъ. Очень часто табакъ этотъ втромъ относило прямо въ глаза Анфис Ивановн и она говорила:
— Послушай, ты какъ-нибудь поосторожнй нюхай, это твой табакъ мн прямо въ глаза летитъ!
— Это ничего! отвчаетъ кучеръ.— Табакъ даже нарочно въ глаза пускаютъ. Отъ этого зрніе прочищается.
Посл ужина Анфиса Ивановна поспшно отправлялась въ спальную, гд Домна успла уже приготовитъ для барыни постель. Помолившись и перекрестивъ постель, дверь и окна, чтобы никто не влзъ, Анфиса Ивановна укладывалась и свернувшись въ клубочекъ засыпала, а съ нею вмст засылала и вся усадьба. И тогда-то среда этой воцарившейся безмолвной тишины охватившей всю усадьбу, среди этой темной молчаливой ночи успвшей бережно окутать своимъ густымъ покрываломъ все окружающее, выходилъ изъ своей конуры страдавшій безсонницей ночной сторожъ Карпъ, шагалъ переваливаясь по разнымъ направленіямъ усадьбы и неустанно колотилъ своею колотушкой вплоть до самаго разсвта!..

VI.

Такъ поживала Анфиса Ивановна нсколько десятковъ лтъ, какъ вдругъ за мсяцъ до начала настоящей повсти, часовъ въ шесть вечера, подъхала къ дому Анфисы Ивановны телжка запряженная парою лошадей. Изъ телжки вышла въ какомъ-то рыженькомъ бурнус съ небольшимъ сакъ-вояжемъ на рук молодая свженькая дамочка. Вбжавъ на крыльцо, она весело спросила Потапыча: дома ли Анфиса Ивановна? и узнавъ что дома, вошла безъ церемоній въ залу и увидавъ въ зал старушку съ любопытствомъ смотрвшую въ окно на подъхавшую пару, сейчасъ догадалась что старушка эта Анфиса Ивановна. Пріхавшая поспшно подбжала къ ней и обнявъ старушку отрекомендовалась что она ея племянница Мелитина Петровна Скрябина и принялась напоминать ей o себ. Мелитина Петровна передала что она дочь ея покойнаго брата Петра Ивановича, которую она, Анфиса Ивановна, разъ только видла и то тогда когда Мелитина Петровна была еще груднымъ ребенкомъ. Что годъ тому назадъ она вышла замужъ за штабсъ-капитана Скрябина, который служилъ при взятіи Ташкента подъ начальствомъ генерала Черняева, нын отправился въ Сербію добровольцемъ, посовтовавъ ей на время войны хать къ тетушк Анфис Ивановн, что она и исполнила. Затмъ Мелитина Петровна разказала что въ вагон встртилась она съ Асклипіодотомъ Психологовымъ, дохала съ нимъ отъ желзной дороги до села Рычей, а затмъ попросила уплатить ямщику два рубля, такъ какъ выходя изъ вагона она потеряла свой портъ-моне. Анфиса Ивановна уплатила деньги и приказала подать чаю. Мелитина Петровна вышла на балконъ, пришла въ восхищеніе отъ клумбы розановъ, воткнула въ косу одинъ цвтокъ, жадно вдыхала ароматичный воздухъ и объявила что лтомъ только и можно жить въ деревн, причемъ кстати обругала петербургскій климатъ. За чаемъ, который пили тоже за балкон, Мелитина Петровна разказала что всю дорогу, начиная отъ Москвы и до послдней станціи желзной дороги, она только и говорила съ Асклипіодотомъ Психологовымъ что объ ней и потому она теперь какъ будто знакома съ ней уже нсколько лтъ, знаетъ ея привычки, образъ жизни и употребитъ все стараніе чтобы быть ей пріятною и заслужить ея расположеніе. Говоря все эти Мелитина Петровна намазывала на хлбъ масло, подкладывала въ чашку сахаръ, попросила Дарью едоровау наливать ей чай покрпче и держала себя такъ какъ будто и въ самомъ дл нсколько лтъ знакома уже съ Анфисой Ивановной. Посл чая, узнавъ что за рк есть удобное мсто для купанья, завязала въ узелокъ полотенце, мыло, мочалку и, попросивъ указать ей мсто, отправилась купаться. Ужинала Мелитина Петровна съ аппетитомъ, хвалила кушанья, а отъ варенца подававшагося вмсто пирожнаго пришла въ восторгъ и объявила что за такой варенецъ надо заплатить въ Петербург никакъ не мене трехъ рублей.
Уложивъ Мелитину Петровну спать, Анфиса Ивановна собрала въ свою спальную и Дарью едоровну, и Домну и вмст съ ними начала припоминать подробности посщенія брата Петра Ивановича.
— Вотъ я не припомню хорошенько, говорила Анфиса Ивановна,— былъ-ли въ то время братъ Петръ Иванычъ женатымъ или вдовцомъ.
— Кажись вдовцомъ! прошептала Дарья едоровна.
— Ой женатымъ! подхватила Домна.— Я помню что съ нимъ прізжала какая-то дама, красивая, высокая, румяная…
— Это была не жена, а кормилица!
— Нтъ, жена. Я какъ теперь помню, была имъ отведена угольная комната и они въ одной комнат спали… а кровать была одна, закрытая кисейнымъ пологомъ отъ комаровъ.
— Ты все перепутала, Домна! говоритъ Анфиса Ивановна.— Кровать съ пологомъ мы устраивали для архіерея, когда онъ ночевалъ у насъ.
— А гд же дама-то спала?
— Съ архіереемъ не было никакой дамы.
— Съ кмъ же дама прізжала?
И старухи умолкали и углублялись въ воспоминанія. Но какъ он ни хлопотали, ничего припомнить не могли и, напротивъ, спутались еще боле и въ воспоминаніяхъ этихъ Петръ Иванычъ то оказывался холостымъ, то женатымъ и прізжавшимъ вмст съ женой, но безъ ребенка, то вдовцомъ съ кормилицей и ребенкомъ. То представлялся онъ имъ хромымъ, то гусаромъ съ длинными усами, стройнымъ, ловкимъ и лихимъ. Наконецъ дошло до того ужъ что Петръ Ивановичъ никогда даже и не прізжалъ и что Мелитина Петровна все наврала и никогда въ Грачевк груднымъ ребенкомъ не была… Позвали Потапыча, стали спрашивать его: не припомнитъ ли онъ, прізжалъ ли лтъ двадцать тому назадъ Петръ Ивановичъ съ кормилицей и съ груднымъ ребенкомъ? Потапычъ тутъ же припомнилъ.
— Да какъ же! почти вскрикнулъ онъ.— Извстно прізжалъ съ ребенкомъ и съ кормилицей. Еще помните разъ, опосля обда, ребенокъ потянулъ за скатерть и всю посуду переколотилъ!
— Такъ, такъ, такъ, затараторили старухи и въ ту же минуту въ ихъ памяти воскресла вся картина прізда Петра Ивановича со всми ея мельчайшими подробностями. Вспомнили что дйствительно лтъ двадцать тому назадъ Петръ Ивановичъ прізжалъ въ Грачевку вдовцомъ съ ребенкомъ и кормилицей и прогостилъ недли три. Что кормилица была очень красивая, блая, стройная, чернобровая и спала вмст съ ребенкомъ въ угольной комнат, а Петръ Ивановичъ въ гостиной, на диван. Но какого пола былъ ребенокъ — они ршительно припомнить не могли, а такъ какъ на часахъ пробило уже двнадцать часовъ ночи и вс она уже дремали, то поршили что вроятно ребенокъ былъ двочка, такъ какъ отецъ ужь никоимъ образомъ при крещеніи ребенка не назвалъ бы мальчика Мелитиной, ибо Мелитина имя женское.
На слдующій день Анфиса Ивановна по случаю прізда племянницы встала ране обыкновеннаго и произвела даже нкоторое измненіе въ своемъ туалет, накрывъ голову какомъ-то чепцомъ, который называла она уборомъ. Но несмотря на то что старуха была за ногахъ ране обыкновеннаго, Мелитина Петровна все-таки предупредила ее и успла уже сходить за рку и искупаться, обойти весь садъ, потолковать съ Брагинымъ и побывать на гончарномъ завод. Мелитина Петровна была въ восторг и отъ Грачевки, и отъ сада, гончарнымъ же заводомъ осталась недовольна и объявила что горшки на немъ выдлываются допотопнымъ образомъ и что въ настоящее время имются очень простыя и удобныя приспособленія, посредствомъ которыхъ горшки выдлываются несравненно скоре и лучше. За чаемъ Meлитина Петровна разспрашивала старуху о средствахъ окрестныхъ крестьянъ, за какомъ она надл, на большомъ или маломъ, и есть ли въ этой мстности заводы или фабрики. Она высказала при этомъ свою любовь къ заводскому длу, объясняла что на заводахъ и фабрикахъ народъ гораздо развите, что хлбопашество развиваетъ въ человк мечтательность и идилію, тогда какъ машины, перерабатывая пеньку, шерсть, бумагу, шелкъ и т. п., вмст съ тмъ незамтно перерабатываютъ и человческій мозгъ. Она разказала, что какъ то случалось ей быть въ Шу и что она пришла въ восторгъ отъ завода. Затмъ она спросила есть ли въ Грачевк школа и, узнавъ что школы никакой не имется она высказала свое сожалніе и слегка коснулась что вообще въ Россіи необходимо ввести обязательное обученіе, что по имющимся свдніямъ у васъ на восемьдесятъ четыре человка приходится только одинъ учащійся, что начальныхъ школъ у васъ всего 22.400 и что поэтому увлекаться оптимизмомъ намъ не къ лицу, а надо думать объ умноженіи начальныхъ школъ, причемъ не забывать и женскаго образованія, о которомъ даже и думать не начинала.
Посл чая Мелитина Петровна принялась за устройство своей комнаты и Анфиса Ивановна присутствовавшая при этомъ не мало удивилась что Мелитина Петровна ставитъ кровать какъ-то наискось комнаты, но племянница объяснила ей что непремнно слдуетъ ложиться годовой къ сверу, такъ какъ по увренію германскихъ врачей этимъ устраняются многія болзни, и что теорію эту объясняютъ она вліяніемъ земнаго магнетизма на человческій организмъ.
Анфиса Ивановна все это слушала и чувствовала что въ голов у нея творится что-то недоброе, но боле всего поразила ее кровать, такъ что съ кровати этой она не спускала глазъ и все думала: какъ же это такъ выходитъ что спать надо наискось комнаты, а не вдоль стнки. Затмъ Анфиса Ивановна, какъ и всякая женщина вообще любившая подсмотрть что у кого есть, начала разглядывать костюмъ Мелитины Петровны и нашла что платьишко на ней не мудреное и хотя и украшалось разными бантиками и оборочками, но тмъ не мене все-таки мизерное и то же самое въ которомъ была вчера, что ботинки хотя и варшавскія, но все-таки рыженькія, съ довольно значительными изъянцами и со стоптанными коблуками. Все это наводило Анфису Ивановну на мысль что мужъ Мелитины Петровны должно-быть одного поля ягода съ капитаномъ и вроятно сорви-голова коли ухалъ на сраженіе.
Уставивъ кровать, Мелитина Петровна открыла свой чемоданчикъ и вынувъ изъ него нсколько книгъ поставила ихъ на столъ и объявила Анфис Ивановн что если ей угодно нкоторыя изъ этихъ книгъ она ей прочтетъ, что книги очень интересныя и въ особенности расхвалила Тайны Мадридскаго двора, Евгенію и Донъ-Карлоса. Но Анфиса Ивановна была занята не книгами, а искоса посматривала на чемоданчикъ, гд кром какихъ-то тоненькихъ книжечекъ перевязанныхъ бичевкой какъ будто ничего не виднлось. Анфиса Ивановна спросила племянницу отчего не ставитъ она на столъ и тхъ книжекъ которыя перевязаны бичевкой, но Мелитина Петровна объяснила что тоненькія книжечки учебныя, изданныя комитетомъ грамотности, и тутъ же поспшила закрыть и запереть чемоданъ ключомъ, который и сунула въ карманъ своего платья.
Устроивъ комнату, Мелитина Петровна спросила, далеко ли отъ нихъ почтовая станція на которой принимаются письма, и узнавъ что таковая заходится въ сел Рычахъ и что почта отходитъ сегодня часовъ въ шесть вечера, очень обрадовалась и объявила что сегодня же отправитъ въ Петербургъ письмо, а когда Анфиса Ивановна спросила племянницу зачмъ пишетъ онa въ Петербургъ если мужъ ея находится на сраженіяхъ. Мелитина Петровна отвтила что мужу съ этою почтой она писать не будетъ, а будетъ писать одному петербургскому знакомому. Посл обда Мелитина Петровна попросила у тетки бумаги и все нужное для письма, кстати выпросила и три рубля денегъ на покупку почтовыхъ марокъ, и разцловавъ за все это тетку ушла въ свою комнату писать письма, а Анфиса Ивановна по обыкновенію удалилась въ свою спальную. Но на этотъ разъ старушка не услась въ кресло подремать, а призвавъ къ себ Домну, начала передавать ей по секрету все виднное и слышанное. Анфиса Ивановна сообщила что Мелитина Петровна уметъ длать горшки, очень любитъ фабрики и заводы на которыхъ выдлываютъ человческіе мозги и что спитъ не вдоль стнки, а наискось комнаты. Домна же въ свою очередь передала что вчера она хотла было приготовить Мелитин Петровн ночную сорочку и просила ключъ отъ чемодана, но Мелитина Петровна ей ключей не дала, что у племянницы ничего-то ровнехонько нтъ и что платье только одно и есть. Что же касается до блья, то таковаго всего-навсе дв сорочки, два полотенца и штуки четыре носовыхъ платковъ. Разказъ этотъ еще боле убдилъ Анфису Ивановну что мужъ Мелитины Петровны одного поля ягода съ капитаномъ и по всей вроятности спустилъ все приданое жены, такъ какъ Анфиса Ивановна очень хорошо помнитъ что у покойнаго брата Петра Ивановича было 500 душъ, которыя и должны была перейти къ Мелитин Петровн. Затмъ Домна передала что и ее тоже Мелитина Петровна разспрашивала о мужикахъ, хорошо ли они живутъ, много ли грамотныхъ, довольны ли они своимъ положеніемъ, на что она, Домна, отвтила ей что дло ея двичье и что она объ этихъ длахъ ничего не знаетъ.
Когда Анфиса Ивановна вышла изъ спальни, то она была очень удивлена узнавъ отъ Потапыча что Мелитина Петровнa ушла пшкомъ въ Рычи. Анфиса Ивановна сдлала Потапычу выговоръ что онъ не распорядился заложить лошадей, но старый слуга объявилъ что Мелитина Петровна отъ лошадей отказалась и объявила что она любитъ ходить пшкомъ и никогда на лошадяхъ здить не будетъ. Часовъ въ восемь вечера Мелитина Петровна воротилась и передала тетк что письмо она отправила, что была въ лавк Александра Васильевича Соколова, купила тамъ табаку и гильзъ и папиросъ и что встртила въ лавк учителя Знаменскаго и своего попутчика Асклипіодота Психологова. Село Рычи ей очень понравилось, причемъ Мелитина Петровна не безъ ироніи замтила что село это иметъ видъ цивилизованнаго мстечка, такъ какъ на базарной площади есть нсколько давокъ, трактировъ, кабаковъ и даже блестятъ дв-три золотыя вывски съ надписями: Складъ вина такого-то князя, складъ вина такого-то графа, и кончила разказъ тмъ въ въ сел напали на нее собаки и какъ она ни отмахивалась зонтикомъ, а все-таки они оборвали ей хвостъ. Тмъ не мене однако Мелитина Петровна была очень довольна что побывала въ сел Рычахъ и объявила что платье свое она сегодня же приведетъ въ надлежащій порядокъ. Анфиса Ивановна попняла племянниц что она не приказала себ заложитъ лошадей, но Мелитина Петровна объявила и ей то же что и Потапычу, что она любитъ ходить пшкомъ и на лошадяхъ здить не будетъ. И Мелитина Петровна, выпросивъ у Домны иголку съ ниткой, принялась чинить свое платье.

VII.

На слдующій день явился Асклипіодотъ Психологовъ. Онъ былъ въ пестрыхъ клтчатыхъ панталонахъ водевильнаго пошиба, гороховомъ коротенькомъ пиджак и въ пуховой шляп надтой набекрень. Встртивъ Анфису Ивановну, онъ расшаркался по театральному, выкинулъ ногами какой-то курбетъ и объявилъ что такъ какъ ему отлично извстно что Анфиса Ивановна его не долюбливаетъ (хотя бы напротивъ ей слдовало любить его, такъ какъ онъ ея крестный сынъ), то онъ и является съ визитомъ не къ ней, а къ своей бывшей попутчиц Мелитин Петровн. Давъ Асклипіодоту приложиться къ ручк, Анфиса Ивановна спросила его о здоровь отца Ивана, на что Асклипіодотъ, сдлавъ въ воздух рукою жестъ, объявилъ что отца онъ сегодня не имлъ еще чести видть, такъ какъ онъ въ церкви, но что по всей вроятности онъ здоровъ, потому что попы никогда не хвораютъ и постоянно здоровы. Затмъ Асклипіодотъ сообщилъ Анфис Ивановн что онъ опятъ возвратился подъ отчій кровъ, что въ учительской семинаріи въ которой онъ учился произведенъ коренной переворотъ, и онъ, убдившись что при таковыхъ переворотахъ въ семинаріи той учиться не стоитъ, счелъ за благо покинуть сказанный храмъ наукъ и возвратиться сюда. Затмъ вошла Мелитина Петровна. Асклипіодотъ быстро вскочилъ со стула и очень развязно и крпко пожалъ ей руку. Анфиса Ивановна оставила онъ однихъ и удалилась въ свою комнату. Мелитина Петровна, замтивъ это, тотчасъ же догадалась что посщеніе Асклипіодота вроятно старух не понутру, Асклипіодотъ пробылъ однако у Мелитины Петровны довольно долго, надымилъ табакомъ полну комнату и набросалъ на подъ столько окурковъ, что Потапычъ насилу даже собралъ ихъ. О чемъ бесдовала она — неизвстно, такъ какъ говорили они почти шепотомъ, а какъ только въ комнату входилъ Потапычъ съ крыломъ и полотенцемъ, такъ немедленно или умолкали совершенно, или же начинали говорить о погод. Предъ прощаньемъ Мелитина Петровна увела Асклипіодота въ свою комнату и довольно долго и тамъ говорила съ нимъ о чемъ-то. Наконецъ Асклипіодотъ ушелъ, но встртившись въ зал съ Анфисой Ивановной снова выкинулъ ногами курбетъ и, грозя пальцемъ, проговорилъ:
— Грхъ вамъ, мамашенька, что вы не любите своего крестничка! Богъ васъ за это строго накажетъ!..
‘Хорошо, толкуй!’ подумала про себя Анфиса Ивановна и когда Асклипіодотъ ушелъ, прибавила обращаясь къ племянниц:
— И въ кого только зародился такой втрогонъ, не понимаю!…
Чрезъ нсколько дней Домна, ходившая въ Рыча къ обдн, сообщила Анфис Ивановн что Мелитина Петровна, тоже бывши въ церкви, стояла рядомъ съ Асклипіодотомъ и долго съ нимъ болтала и смялась, наконецъ отецъ Иванъ, замтивъ это, выслалъ изъ алтаря дьякона и приказалъ объявить имъ что если они хотятъ смяться и болтать, то чтобы вышли изъ церкви и не мшали бы другимъ молиться. Дьяконъ все это объявилъ имъ басомъ, и Асклипіодотъ тотчасъ же вышелъ, а Мелитина Петровна осталась въ церкви и начала усердно молиться и что посл обдни отецъ Иванъ сказалъ коротенькую проповдь о томъ что такое храмъ Божій, что такое литургія и какъ врующіе и почитающіе Бота должны держать себя въ храм Его. Обо всемъ этомъ разказала Анфис Ивановн и сама Мелитина Петровна, похвалила отца Ивана и высказала при этомъ что она никакъ не ожидала чтобы въ деревн сельскій священникъ былъ въ состояніи сдлать такое замчаніе, да еще барын, и сверхъ этого наскоро сообразитъ на эту тему такую прекрасную проповдь какую онъ сказалъ.
Все это вмст взятое не совсмъ-то приходилось по вкусу Анфис Ивановн и пріздъ племянницы сдлался ей въ тягость, но Мелитина Петровна была не изъ тхъ которыя не замтили бы этого и не сумли бы поправить дла. Мелитина Петровна вскор оказалась женщиной не только укладистою, но даже весьма предупредительною и любезною. Не прошло и двухъ дней какъ Мелитина Петровна сумла уже угодитъ Анфис Ивановн а приготовила ей къ обду такіе сырники что Анфиса Ивановна чуть не обълась ими. Узнавъ затмъ что Анфиса Ивановна очень любитъ квасъ и что хорошаго квасу никто здсь варить не уметъ, она потребовала себ ржаныхъ сухарей, caxapy и сдлала сухарный квасъ, разлила его по бутылкамъ, въ каждую бутылку положила по три изюминки, и когда квасъ собрался, угостила имъ Анфису Ивановну. Асклипіодотъ больше не показывался. А когда Мелитина Петровна, прочитавъ присланный мировымъ судьей заочный приговоръ, которымъ Анфиса Ивановна по извстному намъ Тришкинскому процессу приговорена къ четырехдневному аресту, създила къ мировому судь, объяснила ему что Анфису Ивановну сажать подъ арестъ невозможно и привезла старух мировую съ Тришкой, то Мелитина Петровна окончательно уже овладла сердцемъ своей тетки, которая въ ту же минуту поршила что Мелитина Петровна славная бабенка. Анфиса Ивановна разцловала племянницу, помирилась съ судьей и немедленно принялась ему вязать носки изъ самой тонкой бумаги, причемъ Мелитина Петровна научила ее такъ сводить нитка какъ никогда Анфиса Ивановна не сводила.
Мелитин Петровн было лтъ двадцать съ небольшимъ: это была женщина небольшаго роста, тоненькая, съ пріятнымъ веселымъ личикомъ, съ плутовскими глазками, весьма бойкая, говорливая и съ прелестными каштановыми волосами. Шиньйоновъ она не носила, но роскошные волосы свои зачесывала назадъ и завязывала ихъ такимъ изящнымъ бантомъ что всякій шиньйонъ только испортилъ бы натуральную красоту волосъ. Весь недостатокъ Мелитины Петровны заключался въ ея костюм, но Анфиса Ивановна какъ только убдилась что племянница ея славная бабенка, такъ тотчасъ же подарила ей все нужное и даже прекраснаго барежу. Преподнося послдній, Анфиса Ивановна съ улыбкою объявила племянниц что барежъ этотъ она даритъ ей за Тришкинскій процессъ. Мелитина Петровы разцловала тетку, выпросила у вся еще пятьдесятъ рублей на отдлку, отправилась въ Рычи и, закупивъ въ модномъ магазин Семена Осиповича Голубева всевозможныхъ лентъ, прошивочекъ и нсколько дюжинъ пуговицъ и выпросивъ вмст съ тмъ у знакомаго намъ Ивана Максимовича швейную машину, которая по увренію его шьетъ съ волкомъ двадцать, принялась все подаренное кроить и шить. Анфиса Ивановна хотла было пригласить извстную въ околодк модистку Авдотью Игнатьевну, но Мелитина Петровна объявила что она сдлаетъ все сама, а дйствительно немного погодя у вся былъ уже новый гардеробъ изъ нсколькихъ простенькихъ платьевъ сшитыхъ со вкусомъ и весьма пикантно выказывавшихъ вс ея физическія достоинства. Анфиса Ивановна не мало дивилась новому покрою платьевъ, что рукава и юпка длаются изъ одной матеріи, а лифъ совершенно изъ другой, что пуговицъ пропасть, а петель нтъ и застегивать нечего, что бантъ, который въ доброе старое время прикалывался къ волнующейся груди и взорамъ передавалъ трепетъ ея, нын пришивается къ сиднью. Но тмъ не мене платья нашла она миленькими, а главное идущими къ хорошенькому личику Мелитины Петровны. Мелитина Петровна подошла къ зеркалу, полюбовалась собою и снова разцловала тетку. Мелитина Петровна не кокетка, но она женщина, а какая женщина не испытываетъ тайнаго удовольствія въ увренности что она можетъ нравиться!..
Окончивъ работу, Мелитина Петровна прочла Анфис Ивановн Донъ-Карлоса и Тайны Мадридскаго Двора, и старуха осталась въ восторг, въ особенности отъ послднихъ, и внутренно сравнивала себя съ Изабеллой, а покойнаго капитана съ маршаломъ Примомъ.
Не мене Анфисы Ивановны полюбили Мелитину Петровну не только вся дворня, но даже и окрестные крестьяне. Мелитина Петровна умла со всми поладить и всякому угодить. Александръ Васильевичъ Соколовъ безпрекословно отпускалъ ей въ долгъ табакъ и гильзы и разныя конфеты, которыя она раздавала крестьянскимъ дтямъ. Извстный капиталистъ Кузьма Васильевичъ Чурносовъ, ругавшій всхъ обращавшихся къ нему съ просьбой дать взаймы денегъ, ссудилъ ее однажды серіей въ 50 рублей, портной Фаларетъ Семеновичъ, постоянно пьяный и избитый, при встрч съ Мелитиной Петровной бросалъ фуражку кверху и кричалъ ура, даже самъ церковный староста, узнавъ что Мелитина Петровна очень любитъ свжую осетрину съ ботвиньемъ, слеталъ въ губернскій городъ и привезъ ей живаго осетра аршина въ два длиной. Въ нсколько дней успла она познакомиться почти со всми бабами и нужными и почти у всхъ побывала въ избахъ. Съ бабами толковала она о коровахъ, о телятахъ, о томъ какую вообще жалкую участь терпитъ баба въ крестьянской семь, съ мужиками, о подушныхъ окладахъ, о нуждахъ ихъ, о господств капитала надъ трудомъ, о волостныхъ судахъ и сходкахъ, о безграмотности старшинъ и грамотности волостныхъ писарей. Съ крестьянскими двушками она купалась, не умвшихъ учила плавать и нырять и говорила что купанье очень полезно и что поэтому необходимо пользоваться вашимъ короткимъ лтомъ чтобы на зиму запастись здоровьемъ. Иногда же она просила собравшихся на купанье двушекъ уйти и оставить ее одну.
Итакъ, Анфиса Ивановна успокоилась совершенно, а убдившись что племянница ее не изъ таковскихъ которыя нарушаютъ чье-бы то вы было спокойствіе, зажила по-прежнему, не только не стсняясь ея присутствіемъ, но даже изрдка стуя что племянница такъ мало сидитъ съ ней и большую часть дня проводитъ вн дома. Еще тревожило старуху то обстоятельство что Мелитина Петровна уходя всегда запирала свою комнату ключомъ, какъ будто боялась что ее обокрадутъ, а равно и то что несмотря на большую переписку которую ведетъ Мелитина Петровна она ни разу не писала мужу и не получала ни одного письма изъ Сербіи. Она даже разъ ршилась спроситъ ее объ этомъ.
— Ужь ты не въ ссор ли съ мужемъ-то? замтила она.
— Нисколько.
— Что-же онъ теб ничего не пишетъ! Я этого не понимаю. Ну какъ не увдомитъ жену что вотъ, дескать, я живъ и здоровъ, желаю и о теб узнать что-нибудь! А то на поди! Ухалъ себ на сраженье и ни слова!— Ужь онъ у тебя, малая моя, тюкнутъ не любитъ ли?
— Что кто значить тюкнуть?
— Выпить то-есть?
— Онъ пьетъ, но очень мало.
— То-то, проговорила Анфиса Ивановна.— А то у меня былъ одинъ знакомый капитанъ, продолжила она вздохнувъ,— такъ тотъ бывало такъ натюкается что ничего не помнитъ. Вытаращитъ бывало глаза, да такъ цлый день и ходитъ и то того кулакомъ треснетъ, то другаго…. Это, говоритъ, чтобы рука не отекала!
На этомъ и кончился разговоръ, и хотя Анфиса Ивановна въ сущности ничего не узнала относительно обоюднаго молчанія супруговъ, но все-таки имя въ виду что штабсъ-капитанъ Скрябинъ не тюкаетъ, она успокоилась. Итакъ, въ Грачевк все пришло было въ надлежащій порядокъ, какъ вдругъ появился крокодилъ и появленіемъ своимъ надлалъ извстную уже намъ суматоху.

VIII.

Несчастная Анфиса Ивановна посл того ужаснаго сна который былъ уже описанъ нами не спала всю ночь и разбудивъ Домну напрасно старалась въ разговорахъ съ нею хоть сколько-нибудь забыть ужасную дйствительность. О чемъ бы старушка ни говорила, какъ бы далеко ни удалялась отъ тяготившей ее мысли, а все-таки разговоръ незамтно сводился къ одному и тому же знаменателю. Среди разговоровъ этихъ иногда склонила ее дремота, она забывалась, но тревожное забытье это походило на тотъ мучительный сонъ которымъ доктора успокаиваютъ измученнаго больнаго давая ему морфій. Только что сомкнетъ Анфиса Ивановна свои отяжелвшія вки какъ ей представляется что она приказываетъ Зотычу обнести свою усадьбу высокою кирпичною стной съ желзными воротами, но Зотычъ требуетъ на покупку матеріаловъ денегъ, а денегъ нтъ и послднія отданы Мелитин Петровн на отдлку платьевъ… То представляется ей что стна уже готова и что около запертыхъ желзныхъ воротъ ходитъ Брагинъ съ ружьемъ и Анфиса Ивановна довольна и напваетъ: и на штык у часоваго горитъ полночная луна. Но вдругъ наверху стны показывается крокодилъ, какъ-то разкорячившись оглядываетъ онъ внутренность двора и затмъ, упираясь четырьмя лапами, начинаетъ спускаться внизъ, а Асклипіодотъ почтительно приподнявъ шляпу говоритъ ей: ‘Вотъ водите, мамашенька, я говорилъ вамъ что Богъ накажетъ васъ за то что вы не любите своего крестничка!’..
За то какъ только начало свтать и какъ только утренняя зоря взглянула въ окно возвщая о появленіи солнца и какъ только защебетали подъ окномъ неугомонные воробьи, такъ Анфиса Ивановна вздохнула свободне и по мр того какъ мракъ ночи блднлъ предъ свтомъ дня, уменьшалось и тревожное настроеніе старушки. Она уснула и на этотъ разъ проспала спокойно часовъ до восьми утра.
Тмъ не мене однако Анфиса Ивановна чувствовала себя не хорошо, хотя и принимала усердно капли фельдшера Нирьюта. Съ Мелитиной Петровной о крокодил она не говорила ничего, потому что вчера еще обидлась на нее за то что Мелитина Петровна вмсто успокоительнаго слова только расхохоталась глядя за ея свалившійся чепецъ и тащившуюся по поду шаль. Она только посовтовала племянниц не ходить купаться, на что Мелитина Петровна сначала спросила о причин, а затмъ узнавъ что причиною является крокодилъ, который можетъ ее проглотить, разцловала тетку, зазвала ее трусихой и объявила что она крокодила не боится и еслибы захотла, то давнымъ бы давно поймала его за хвостъ. Затмъ снова разцловавъ старуху, она сообщила что сейчасъ идетъ въ Рычи за почту, а вечеромъ прочтетъ ей романъ Всадникъ безъ головы, который вроятно ей понравится. Немного погодя она проходила уже по двору въ своемъ коротенькомъ холстинковомъ плать, красиво подобравъ юпку, такъ чтобы дать возможность желающимъ вдоволь насмотрться на щегольски обутую ножку и на тонкій тлеснаго цвта чулокъ. Затмъ она распустила зонтикъ и скрылась за воротами.
Услыхавъ отъ племянницы что еслибы та захотла, то давно бы поймала крокодила, Анфис Ивановн пришло въ голову послать за г. Знаменскимъ и посовтовать ему обратиться за помощью къ Мелитин Петровн, тмъ боле что не дале какъ вчера г. Знаменскій прочелъ ей письмо, въ которомъ за доставку крокодила ему общаютъ громадныя деньги. Но только-что хотла она посылать за г. Знаменскимъ, какъ онъ появился въ комнат съ цлою кипой газетъ подъ мышкой.
Это былъ мущина лтъ тридцати, высокій, длинный, со впалою грудью, зеленый, худой, съ чрезвычайно болзненнымъ видомъ и съ глазами какъ у сухаго соленаго леща. Платье сидло на немъ какъ на вшалк, а такъ какъ онъ ходилъ какъ обыкновенно ходятъ семинаристы, съ какою-то перевалкой, то фалды сюртука его раскачивались свободно направо и налво. Онъ былъ въ крайне раздраженномъ состояніи, отчего и безъ того уже болзненное лицо его со впалыми щеками и шишковатыми скулами имлъ видъ совершенно мертваго человка.
Извинившись предъ Анфисой Ивановной что онъ безпокоитъ ее своимъ посщеніемъ, объяснилъ что, шатаясь съ утра по берегамъ рки Грачевки, ршился зайти къ ней немного отдохнуть. Проговоривъ это, онъ сильно закашлялся и добавилъ что онъ очень усталъ, а главное раздраженъ всми тми нелпостями которыми наполняются въ настоящую минуту газеты по поводу крокодила. И проговоривъ это, онъ съ досадой швырнулъ газеты и совершенно изнеможенный опустился въ кресло. Анфиса Ивановна очень обрадовалась приходу г. Знаменскаго, приказала подать закуску и передала ему немедленно слова Мелитины Петровны. Но г. Знаменскій не обратилъ даже вниманія на разказанное Анфисой Ивановной и объявилъ что у Мелитины Петровны завидный характеръ, такъ какъ она надо всмъ шутитъ и смется, а что о поимк крокодила онъ не заботится, что крокодилъ его рукъ не минуетъ, и что какъ только получитъ онъ отъ Вольфа книги, то крокодилъ будетъ пойманъ, объ этомъ нечего и толковать! Но будто бситъ его боле всего то обстоятельство что газеты точно сговорились и доказываютъ что въ Грачевк не крокодилъ, а какая-то гигантская змя, что такое нахальство подмываетъ его хать и въ Москву, и въ Петербургъ для крупныхъ объясненій съ авторами этихъ недобросовстныхъ статей. Затмъ онъ опять закашлялся, а немного погодя, отдохнувъ отъ кашля, высказалъ свое глубокое презрніе къ тмъ людямъ которые такъ легко относятся къ печатному слову и ради какого-то глупаго гаерства затемняютъ истину искаженіемъ фактовъ.
За закуской, отъ которой впрочемъ г. Знаменскій отказался объявивъ что ему теперь не до ды, Анфиса Ивановна сообщила ему что по словамъ Ивана Максимовича, крокодиловъ не одинъ, а двадцать, что они прибыли изъ Петербурга вс кургузые, а одинъ безъ хвоста. Услыхавъ это, г. Знаменскій расхохотался и объяснилъ старух что крокодилъ только одинъ, за это онъ ручается, а что Иванъ Максимовичъ всегда говоритъ съ волкомъ двадцать. Вспомнивъ дйствительно поговорки Ивана Максимовича, разсмялась въ свою очередь и Анфиса Ивановна и не мало удивилась что вчера, встртившись съ Иваномъ Максимовичемъ, она и забыла совершенно про его манеру говорить. Затмъ г. Знаменскій успокоилъ Анфису Ивановну еще и тмъ что если она не будетъ ходить на рку и въ камыши и ограничится прогулками по саду и по дому, то ей нечего опасаться быть проглоченною крокодиломъ, такъ какъ животное это ни въ садъ обнесенный заборомъ, ни въ домъ никоимъ образомъ не пойдетъ. Посл этого, собравъ вс свои газеты, г. Знаменскій распросщался съ Анфисой Ивановной и, повторивъ еще разъ что крокодилъ его рукъ не минуетъ, зашагалъ по дорог ведущей въ село Рычи.
Посщеніе это подйствовало на Анфису Ивановну несравненно благотворне капель прописанныхъ фельдшеромъ Нирьютомъ, такъ что старушка совершенно успокоилась, выкинула за окно пузырекъ съ каплями и отправилась въ садъ потолковать съ Брагинымъ о войн 12 года.
Предъ обдомъ возвратилась Мелитина Петровна и разказала тетк что на обратномъ пути ей встртился Знаменскій, остановилъ ее среди поля и, ухвативъ ее крпко за руку, принялся, читать ей газетныя статьи о морскихъ чудовищахъ и, окончивъ чтеніе, принялся ругать авторовъ этихъ статей, не понимающихъ что Грачевка не Норвегія, не Оркнейскіе острова, что онъ не капитанъ Древаръ и не епископъ Понтопидагъ, а учитель Знаменскій, а кончилъ тмъ что объявилъ ей: если дло этимъ не кончится, то онъ перестрляетъ всхъ этихъ писателей искажающихъ истину.
— Ну что же ты? спросила Анфиса Ивановна.
— Я прозвала его Донъ-Кихотомъ и посовтовала ему зайти къ фельдшеру Нирьюту.
И Мелитина Петровна, весело расхохотавшись, привилась обнимать и цловать тетку и общала ей прочесть когда-нибудь Донъ-Кихота, такъ какъ Анфиса Ивановна думала что это какой-нибудь генералъ тоже сражающійся въ Сербіи.
Вечеромъ Мелитина Петровна начала чтеніе Всадника безъ головы, а чтеніе это такъ заинтересовало Анфису Ивановну что она прослушала до двнадцати часовъ ночи и только въ первомъ часу улеглась въ постель совершенно спокойная что крокодиловъ только одинъ, да и тотъ въ домъ залзть не можетъ.

IX.

Однажды вечеромъ пришелъ къ Анфис Ивановн отецъ Иванъ. Анфиса Ивановна очень обрадовалась увидавъ своего любимаго священника, поспшила усадить его на самое мягкое кресло и распорядилась на счетъ чая. Отецъ Иванъ объявилъ старух что онъ пришелъ къ ней провести вечеръ, что его гложетъ какая-то тоска и что онъ не знаетъ куда дваться ему съ этою тоской. При этомъ онъ разказалъ старух что ему сильно нездоровится, но что онъ боится лечь въ постель и именно потому что не увренъ встанетъ ли онъ съ этой постели, или нтъ. Анфиса Ивановна посовтовала обратиться къ фельдшеру Нирьюту, но услыхавъ отъ отца Ивана что такихъ болзней фельдшера лчить не умютъ и что единственный врачъ подобныхъ болзней есть милосердый Богъ, Анфиса Ивановна замолчала и смекнула что дйствительно отецъ Иванъ что-то выглядитъ плохо.
— Что же съ вами? спросила старуха съ участіемъ.
Отецъ Иванъ вздохнулъ и передалъ что вчера получилъ онъ изъ Москвы отъ одного тамошняго священника, съ которымъ полвка тому назадъ вмст учился въ семинаріи, весьма непріятное письмо.
Анфиса Ивановна спросила было что пишутъ ему, но отецъ Ивамъ содержанія письмa не передалъ и опять повторилъ что ему тяжело, что ему скучно, а что на него нападаетъ тоска. Анфиса Ивановна почувствовала что бесда не ладится и потому очень обрадовалась когда въ комнату вошла Мелитина Петровна вся раскраснвшаяся и усталая, со Справочнымъ Листкомъ въ рукахъ. Снявъ поспшно шляпу и поздоровавшись съ теткой и съ отцомъ Иваномъ, Мелитина Петровна объявила что принесла очень утшительную новость.
— Про крокодила что ли? почти вскрикнула старуха.
— Нтъ, не про крокодила, а про Сербію! заговорила Мелитина Петровна.— Сербы одержали побду и разбили Турокъ на голову.
Анфиса Ивановна пригорюнилась, потому что ей гораздо было бы пріятне послушать что-нибудь про крокодила нежели про Сербію. Мелитина Петровна принялась читать извстіе сообщающее какъ генералъ Черняевъ взялъ штурмомъ турецкій лагерь при Бабиной Глав. Отецъ Иванъ слушалъ со вниманіемъ, и когда чтеніе было окончено, перекрестился.
— Помоги имъ Господи! проговорилъ онъ. — Пора наконецъ избавиться имъ и вообще балканскимъ христіанамъ отъ невыносимо тяжелаго турецкаго ига. Благодареніе и нашимъ русскимъ добровольцамъ, взявшимся за оружіе и отправившимся въ ряды Сербовъ. Сербское дло есть общее дло всхъ турецкихъ христіанъ. Оно настолько же сербское, насколько болгарское, герцеговинское, боснійское, оно настолько даже и русское, такъ какъ и предки наши вышла оттуда и оттуда же озарилъ васъ божественный свтъ христіанскаго ученія.
— А про мужа твоего ничего не напечатано? спросила Анфиса Ивановна.
— Мужъ мой мелкій офицеръ, возразила Мелитина Петровна,— послдняя спица въ колесниц…
— Все-таки онъ можетъ отличиться…
— Конечно можетъ, перебила ее Мелитина Петровна.— Когда отличится, тогда и прочтемъ, а пока еще нтъ ничего.
Услись за чай, но только-что Дарья едоровна принялась было разливать какъ на двор послышался колокольчикъ. Колокольчиковъ Анфиса Ивановна тоже побаивалась не на шутку, такъ какъ звукъ этихъ колокольчиковъ всегда сопровождался прибытіемъ или становаго, или исправника, которыхъ Анфиса Ивановна хотя и задабривала носками, но все-таки не долюбливала. Къ колокольчику сталъ прислушиваться и отецъ Иванъ, а когда въ передней хлопнула дверь и послышалась чьи-то грубые шаги, то отецъ Иванъ даже и пошелъ было справиться о пріхавшемъ, но встртился въ дверяхъ съ Потапычемъ.
— Кто это? спросила Анфиса Ивановна.
— Сотникъ изъ Рычей, за батюшкой пріхалъ, проговорилъ Потапычъ, показавъ глазами на отца Ивана.
Отецъ Иванъ вышелъ и немного погодя возвратясь объявилъ что къ нему пріхалъ становой и просить его къ себ.
— Вроятно мертвое тло! замтила Мелитина Петровна.
— Нтъ, должно-быть не мертвое…
И отецъ Иванъ распростившись слъ вмст съ сотникомъ на телжку и ухалъ. Немного погодя онъ былъ уже дома. Становой пилъ чай и бесдовалъ съ Асклипіодотомъ.
— Извините что заставилъ дожидаться! проговорилъ отецъ Иванъ, поздоровавшись со становымъ.
— Ничего, отвчалъ становой.— Мы здсь съ Асклипіодотомъ Иванычемъ бесдовали. Онъ угостилъ меня чаемъ.
— Закусить чего-нибудь не угодно ли?… Водочки можетъ-быть..
— Я ужь предлагалъ, перебилъ Асклипіодотъ отца.— Они отказалась.
— Это потому что хозяина не было дома, проговорилъ становой.— Безъ хозяина какъ-то неловко, а теперь другое дло, можно и водочки.
— Вотъ еще какія китайскія церемоніи! замтилъ Асклипіодотъ.
— Подай-ка водка да чего-нибудь закусить! проговорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ сыну.— Тамъ въ шкапу есть колбаса, сухари, сыръ,— неси все сюда. Еще груздочковъ принеси… Грузди хоть и не завидные, говорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ становому,— но за то свженкіе, недавно посоленые, самъ собиралъ.
Асклипіодотъ вышедъ изъ комнаты.
— А вы ко мн по служб? робко спросилъ отецъ Иванъ,
— Да, по дду.
— Что такое случилось?
— Особеннаго ничего, но все-таки дло несовсмъ пріятное.
— Ужь не насчетъ ли сына что-нибудь? проговорилъ отецъ Иванъ, понизивъ голосъ.
— Да, насчетъ его.
— Опятъ новая шалость?
— Да, опять.
— Сердце мое чувствовало… На дняхъ получилъ я письмо изъ Москвы отъ одного священника…
И вынувъ изъ кармана письмо отецъ Иванъ подалъ его становому.
— Не по этому ли дду? спросилъ старикъ, стараясь скрыть навернувшіяся на глаза слезы.
Становой пробжалъ письмо.
— Да, но этому! проговорилъ становой возвращая письмо.
— Что же мн длать?
— Я совтовалъ бы вамъ какъ-нибудь замять это дло.
— Конечно, конечно.
— Съ сыномъ-то вы говорили что-нибудь? спросилъ становой.
— Нтъ, ничего. Тяжело какъ-то говорить мн съ нимъ объ этомъ… А вы?
— Съ какой стати! Я хотлъ съ вами переговорить…
— Благодарю васъ.
Въ комнату вошелъ Асклипіодотъ съ подносомъ на которомъ стояли водка и закуска.
— Ну-съ, вотъ вамъ и закуска и водка! началъ Асклипіодотъ поставивъ подносъ на столъ.— Не привести да еще вина какого-нибудь… У насъ кажется есть хересъ и коньякъ… За стаканомъ вина, продолжалъ Асклипіодотъ,— бесда идетъ оживленне, человкъ получаетъ краснорчіе…
— Что же, принеси… перебилъ его отецъ Иванъ.
— Я такъ и зналъ! подхватилъ Асклипіодотъ,— я такъ и зналъ что батюшка прикажеть и вина подать… Онъ только со мной скупится, а когда прізжаютъ гости, то завтнаго ничего нтъ… Сколько разъ говорилъ я отцу: Батюшка, обдъ безъ вина, все одно что мущина безъ женщины… такъ нтъ!
И проговоривъ это Асклипіодотъ налилъ три рюмка водки.
— Прошу! проговорилъ онъ обращаясь къ становому и къ отцу, показывая на рюмки.
Становой взглянулъ за отца Ивана.
— Покорнйше прошу! проговорилъ стартикъ.
Вс выпили.
— Прекрасно! превосходно! замтилъ Асклипіодотъ.— Это будетъ поэфектне чаю. Ну-съ, вы теперь побесдуйте, а я сію минуту принесу хересъ и коньякъ.
И Асклипіодотъ вышедъ въ сни и встртивъ тамъ кухарку принялся обнимать ее и приглашать идти въ чуланъ за хересомъ.
— Какой тамъ еще хересъ! отбивалась кухарка.
— Ну, или что ли!
— Не пойду…
— Угощу и тебя…
— Не надо, ну т!…
Немного погодя и хересъ и коньякъ стояли уже на стол, но Асклипіодотъ видимо скучалъ и по всему было замтно что ему хотлось уйти. Наконецъ онъ всталъ и выпивъ рюмку водки сказалъ:
— Теперь я кажется свободенъ. Хозяинъ дома налицо и я вроятно могу оставить васъ.
— Онъ вамъ не нуженъ? спросилъ отецъ Иванъ становаго.
— Нисколько.
— Такъ ступай!..
Асклипіодотъ расшаркался, надлъ фуражку и вышедъ изъ комнаты.
Давно уже стемнло, а отецъ Иванъ все еще бесдовалъ со становымъ. Но о чемъ говорили они, никто не слыхалъ, только стряпуха, войдя какъ-то неожиданно въ комнату, видла что отецъ Иванъ сидлъ облокотясь на столъ, и что по сдымъ усамъ его текли слезы. На стол были разложены бумаги, одну изъ которыхъ читалъ становой, но что было написано въ этой бумаг неизвстно, потому что какъ только вошла стряпуха, такъ становой читать пересталъ. Часомъ въ двнадцать ночи становому были поданы лошади и онъ сталъ прощаться съ отцомъ Иваномъ.
— Вы бы переночевали! останавливалъ его старикъ.— Ночь, темная, какъ разъ въ оврагъ попадете.
— Нельзя. Къ разсвту я долженъ быть въ город, говорилъ становой, укладывая въ портфель бумаги.
— Такъ вы совтуете мн хать?
— Да это было бы врне. Сами вы лучше устроите… Только вы пожалуста наблюдайте чтобъ сынъ вашъ никуда не скрылся. — Помните что я отдалъ вамъ его на поруки.
И распростившись еще разъ съ отцомъ Иваномъ становой слъ въ тарантасъ и ухалъ.
Въ сел Рычахъ въ это время давно уже вс спали и только на краю села, возл покосившейся избушки, на крыш которой торчалъ длинный шестъ съ привязанною къ нему тряпицей, сидло нсколько мужиковъ и съ ними Асклипіодотъ. Онъ былъ уже пьянъ и, заломивъ на бекрень фуражку, о чемъ-то горячо разсуждалъ, размахивая руками и хлопая мужиковъ по плечамъ. Мужики были тоже замтно выпили и грустили.
— Вотъ и еще горе! говорилъ одинъ изъ нихъ.— Въ третьемъ году Господь градомъ постилъ, въ прошломъ году неурожай, а теперь вашъ крокодилъ какой-то завелся, народъ глотать началъ!..
— На васъ не одного, а сотню крокодиловъ напуститъ надо! подхватилъ Асклипіодотъ.
— За что же это? загалдили мужики.
— А за то что вс вы ослы!.. продолжилъ Асклипіодотъ.— Васъ всхъ надо сначала въ баню, выстирать хорошенько, а посл бани всхъ перепороть чтобы вы поумне были, а потомъ ужъ и напуститъ на васъ крокодиловъ чтобъ они изъ васъ остальную дурь высосали.
— Что-то ты больно чудно говоришь, Склипіонъ Иванычъ! замтилъ одинъ изъ мужиковъ.
— Не Склипіонъ, а Асклипіодотъ, подхватилъ послдній.— Такой святой былъ, празднуется онъ 3-го іюля и въ этотъ же знаменательный день умеръ Іоаннъ Скоропадскій, гетманъ малороссійскій… Вотъ что, голова съ мозгомъ!
— Тяжелыя времена подошли, нечего сказать!.. проговорилъ одинъ изъ мужиковъ.— Благодареніе Господу что еще въ ныншнемъ году урожай хорошій, а то хотъ душиться такъ въ ту же пору.
— А все-таки не поправимся! началъ другой.— Все мало будетъ, даромъ что урожай… Въ прошломъ году за землю не заплачено, за ныншній тоже… скотинушку распродали.— Станутъ взыскивать за землю — ничего и не останется…
— А ты не плати! замтилъ Асклипіодотъ.
— Какъ такъ?
— Ты что, росписку что ли давалъ?
— Росписокъ скажемъ что нтъ…
— Ну и говори что вс заплатилъ!
— А мировой-то?
— И мировому говори: чисто, молъ, заплачено.
— Значитъ солгать по-твоему. Да вдь это пожалуй и опасно будетъ.
— Нтъ,такъ-то что-то будетъ неладно! подхватили мужики.
— А не ладно такъ плати! У господъ да у купцовъ карманы что у поповъ долгогривыхъ,— много влзетъ, толкай знай!
— Такъ-то пожалуй доживемъ до того что и земли давать не будутъ…
— Еще бы! подхватилъ Асклипіодотъ.— И не дадутъ, съ кашей будутъ сть ее.
— Что?
— Ничего, такъ, про себя!
И Асклипіодотъ хотлъ сказать еще что-то, но послышался колокольчикъ, а немного погодя мимо бесдовавшихъ промчался становой въ тарантас, съ сотникомъ на козлахъ.
— Зачмъ становой прізжалъ? спросили мужики.
— Къ отцу! отвчалъ Асклипіодотъ.
— Аль что случилось?..
— Случилось.
— Что такое?
— Пожаръ. Изъ колодца выкинуло и соломой тушить стали!
— Чудакъ голова! заговорили мужики.
— Голова на плечахъ, такъ и ноги въ сапогахъ! замтилъ Асклипіодотъ.
— Сапоги-то на теб,только отцовскіе! проговорили мужики.
— Доброму вору все впору! проговорилъ Асклипіодотъ вставая съ завалинку.— Ну что же? добавилъ онъ ероша волосы.— Угощеніе будетъ или нтъ? Коли будетъ, такъ прочту вамъ пожалуй побаску, а нтъ, такъ чортъ съ вами домой пойду!..
— Поздно, пожалуй цловальникъ отпереть побоится!..
— Становой ухалъ, кого бояться-то!
— А коли отопретъ такъ пойдемъ! проговорили мужики тоже поднимаясь.— Только побаски-то твои что-то чудны больно. Кабы отецъ Иванъ послушалъ ихъ, онъ бы теб матри вохры-то натеребилъ!
Асклипіодотъ захохоталъ и снова надвъ на бекрень фуражку сталъ вмст съ мужиками кричатъ сидльцу чтобъ отпиралъ кабакъ. Послышался изнутри стукъ, показалась въ дверяхъ сонная фигура сидльца и вс вошли въ кабакъ.
Только на разсвт возвратился Асклипіодотъ домой и не мало удивился, увидавъ своего отца укладывающимъ небольшой чемоданъ въ телжку запряженную парой лошадей, на козлахъ которой сидлъ работникъ.
— Далеко? спросилъ Асклипіодотъ отца.
Старикъ взглянулъ на сына. Онъ стоялъ предъ отцомъ въ фуражк на бекрень съ растопыренными ногами и съ руками засунутыми въ карманы полосатыхъ панталонъ, сюртукъ былъ весь выпачканъ, галстукъ развязавъ.
— Асклипіодотъ! Асклипіодотъ! проговорилъ отецъ Иванъ,— Что съ тобой!
— Нтъ, сеіозно. Вы далеко? доспрашивалъ Асклипіодотъ.
— Далеко, мой другъ. Тороплюсь къ позду чтобъ хать въ Москву.
— Разгонять тоску! подхватилъ Асклипіодотъ. — Счастливый вы человкъ.
— Нтъ, мой другъ, напротивъ, я очень несчастный.
— Счастливый! Возьмите меня съ собой!…
Но отецъ Иванъ сдъ уже на телжку, простился съ сыномъ, помолился на церковь и съ глазами полными слезъ выхалъ со двора.
Работница разказала Асклипіодоту что отецъ Иванъ долго поджидалъ его, часто выходилъ на крыльцо, что проводивъ становаго онъ долго ходилъ по комнат, тяжело вздыхалъ и плакалъ, спать не ложился совершенно, а когда стало свтать призвалъ къ себ работника и приказалъ заложитъ себ лошадей. Асклипіодотъ все это выслушалъ, а когда работница кончила, спросилъ:
— А xepecy хочешь?
Работница вдругъ закрыла лицо фартукомъ.
— Хочешь?
— Ну васъ, отставьте!
— Хочешь? приставалъ Асклипіодотъ.
— Отставьте, говорятъ.— Лучше ступайте да выспитесь.
— Можно и это. Иди приготовь постель.
Работница зашагала по ступенькамъ крыльца и ушла въ домъ, за ней пошатываясь послдовалъ и Асклипіодотъ.

X.

Въ то же самое утро, только-что Анфиса Ивановна проснулась въ спальню къ ней вошла Домна и объявила что ночью что-то приходило въ садъ и что садовникъ Брагинъ не хочетъ боле жить въ такомъ страшномъ мст и проситъ сегодня же разчесть его. Анфиса Ивановна даже обмерла со страху и не замтила какъ книга вывалилась изъ ея рукъ. Домну била лихорадка. Позвала Брагина. Онъ вошелъ въ комнату мрачный и нахмуренный, а боле всего перепуганный.
— Что такое еще случилось? чутъ не со слезами спросила, Анфиса Ивановна.
— Я и самъ не знаю что! проговорилъ Брагинъ.— Но только оставаться у васъ я боле не могу. Я такихъ страховъ никогда не видывалъ.
— Да что такое? говори ради Бога.
— А вотъ что. Должно-бытъ этакъ часу во второмъ ночи вышедъ я изъ своей сторожки и послышалось какъ будто кто-то идетъ по кустамъ сырени. Я стою и слушаю.— Шумъ раздавался и вмст съ тмъ слышался какъ будто какой-то шепотъ, словно какъ кто шиплъ, и трескъ сухихъ сучьевъ. Я подумалъ себ: безпремнно крестьянскіе ребятишки пришли малину воровать либо смородину, дай думаю изловлю хошь одного. Воротился въ сторожку, обулъ валенки, взялъ дубинку и пошелъ. Около сирени остановился, слушаю: все тихо, ничего не слыхать. А ночь была темная, хоть глазъ выколи. Я пошелъ по дорожк къ малин, какъ вдругъ направо отъ меня что-то блеснуло. Я остановился, смотрю, а напротивъ-то меня, въ кустахъ-то, два огненныхъ глаза, да прямо такъ на меня та смотрятъ…. Я такъ и прислъ, да какъ крикну караулъ…. а въ ту же секунду глаза потухли, а по кустамъ пошелъ такой трескъ и шумъ что я отродясь такого не слыхивалъ.
— Крокодилъ! въ одинъ голосъ вскрикнула старуха.
— Такъ ты его видлъ? спросила Анфиса Ивановна.
— Я только видлъ два огненныхъ глаза.
— А когда ты закричалъ карауль, ты видлъ какъ онъ бросился?
— Я вамъ говорю что ночь была темная, а трескъ я слышалъ, а потомъ немного погодя я слышалъ какъ затрещалъ плетень, какъ будто кто-нибудь черезъ него перепрыгнулъ.— На крикъ мой прибжалъ Карпъ съ колотушкой. Я разказалъ ему все какъ было дло, но только что отошли мы съ нимъ отъ этого мста какъ въ акаціяхъ опять послышался трескъ…. Тутъ ужь мы давай Богъ ноги и прямо въ людскую.
— Это непремнно крокодилы и непремнно самка съ самцомъ! проговорила Анфиса Ивановна.— Кажется Знаменскій говорилъ мн что объ эту пору они кладутъ яйца…. Ты не смотрлъ, яицъ тамъ не было?
— Утромъ мы вс туда ходили и ничего окромя двухъ окурковъ тамъ не было.
— И никакихъ слдовъ незамтно?
— Какіе же тамъ могутъ быть слды…. Трава точно была помята, а слдовъ никакихъ…. А вотъ плетень точно погнутъ и какъ разъ на томъ самомъ мст откуда раздался трескъ. Воля ваша, Анфиса Ивановна, а вы меня разочтите, я у васъ не останусь.
Анфиса Ивановна чуть не со слезами на глазахъ принялась упрашивать Брагина не покидать ее, объяснила ему что только на него одного и надежда, такъ какъ онъ человкъ военный, доказавшій на служб свою храбрость, а дло кончилось тмъ что Брагинъ разчувствовался и ршился остаться, съ тмъ однако непремннымъ условіемъ что спать онъ будетъ не въ садовой сторожк, а въ людской, вмст съ другими.
Какъ только Анфиса Ивановна одлась, такъ въ ту же минуту, даже не помолившись Богу, отправилась разказать о случившемся племянниц, но комната ея была еще заперта и Мелитина Петровна спала еще самымъ безмятежнымъ сномъ.
Въ кто самое время къ экономк Дарь едоровн, сидвшей въ своей комнат, вошелъ Иванъ Максимовичъ и помолившись на образа, предъ которыми теплилась лампадка, прислъ на сундукъ.
— А я насчетъ говяжьихъ дловъ пришелъ справиться, проговорилъ онъ. — Корову зарзалъ ухарскую — оторви хвостъ. Сорокъ пятнадцать далъ!
— Ужъ не знаю, нужна ли говядина-то! сказала экономка.
— Кухарка сказывала что вся похарчилась.
— Коли похарчилась, такъ значитъ надо.
— Насчетъ задку, а то можетъ и передокъ ничего?
— Нтъ, заднюю часть, самую лучшую.
— Говядина и толковать нечего — первый сортъ, изъ Петербурга, съ овцу… Постомъ и то не грхъ стъ… съ волкомъ двадцать…. Ну и насчетъ крокодильнаго-то, какъ дла идутъ?
Дарья едоровна махнула рукой и разказала все случившееся ночью.
— Вотъ гд грха-то куча! проговорилъ Иванъ Максимовичъ, заливаясь смхомъ.— Съ волкомъ двадцать!…
Иванъ Максимовичъ покачалъ годовой.
— А у батюшки-то, отца Ивана, началъ онъ немного погодя,— вчера насчетъ полицейскаго занималась, становой былъ.
— Что еще случилось?
— Насчетъ, вить, петербургскаго что-то! Скорпіонъ что ли онъ прозывается, сынъ-то его….
— Ну?
— Сотникъ мн разказывалъ… Вишь, онъ въ Москв съ пріятелемъ какимъ на одной квартир…. ну и занялся по слесарному мастерству, насчетъ значитъ замочныхъ дловъ, да и того…. на чугунку и маршъ!.. Пріятель-то спохватился, а денегъ-то нема.
— Неужто укралъ? спросила Дарья едоровна.
— Украсть значитъ не укралъ, а такъ выходитъ по-пріятельски, по карманной части занялся, а чтобы тамъ въ Москв не получить насчетъ шейнаго или затылочнаго, такъ онъ сюда тягу…. Ань изъ Москвы-то по почтовому отдленію бумагу съ овцу прислали, читали вишь всю ночь и то до конца не дочитали…. а какъ только разсвтало такъ отецъ Иванъ въ Москву, да денегъ вишь съ волкомъ двадцать взялъ. Вотъ гд грха-то куча!… Насчетъ значитъ тушенія похалъ хлопотать, чтобъ ухарскій-то по острожному департаменту не угодилъ….
Возвратясь въ Рычи, Иванъ Максимовичъ зашелъ въ лавку Александра Васильевича Соколова и передалъ слышанное имъ отъ Дарьи едоровны, и не прошло часа времени какъ въ Рычахъ всмъ ужъ было извстно что въ саду Анфисы Ивановны прошлою ночью садовникъ Брагинъ видлъ двухъ крокодиловъ, самца и самку, собиравшихся класть яйца. Всть эта дошла и до г. Знаменскаго, успвшаго уже кое-что прочесть изъ полученныхъ отъ Вольфа книгъ, и хотя относительно ловли крокодиловъ онъ ничего подходящаго къ длу не почерпнулъ, но тмъ не мене, обдумавъ серіозно предпринятое имъ, онъ составилъ довольно подробный планъ дйствій, каковымъ и поршилъ руководствоваться. Онъ убдился что способы до сего времени употреблявшіеся имъ для поимки крокодила не достигали дла и потому оказались непримнимыми. Мужики которыхъ онъ обыкновенно приглашалъ подъ конецъ напивались всегда до того что теряли всякое сознаніе и забывали не только про крокодила, но даже не помнили что именно творилось съ ними самими!… Слдовательно чтобы достигнуть цли необходимо было придумать что-нибудь другое: подыскать людей которые относились бы къ длу съ подобающею строгостью и которые не напивались бы до положенія ризъ. Только тогда, при такой обстановк, можно будетъ ожидать благопріятныхъ результатовъ.
Какъ только г. Знаменскій додумался до этого, такъ въ ту же минуту вспомнилъ онъ недавно прочтенную имъ въ Сын Отечества статью объ ученыхъ обществахъ Германіи, Англіи и Франціи. Онъ вспомнилъ что нчто подобное происходило на създахъ нмецкихъ естествоиспытателей, что ежегодные създы эти стали все боле и боле принимать характеръ увеселительныхъ собраній, такъ что спеціальная цль въ сравненіи съ празднествами играла лишь незначительную роль. Поэтому сдлалось необходимымъ устроить отдльные частные създы посвященные какой-нибудь отдльной отрасли естествознанія. Какихъ результатовъ достигло этомъ общество естествоиспытателей, ясно показываетъ происходившій въ университетскомъ город Іен, подъ предсдательствомъ профессора Цителли изъ Мюнхена, създъ нмецкихъ антропологовъ и геологовъ. Ни Фирховъ изъ Берлина, на Декенъ и Шафгаузенъ изъ Бонна, ни Фрасъ и Хельдеръ изъ Штутгардта, ни Кольманъ и Іоганесъ Ранке изъ Мюнхена, никто изъ нихъ на създ этомъ не помышлялъ объ увеселеніяхъ, а напротивъ со всею энергіей преслдовала предпринятую ими на себя задачу. Итакъ, ясно что слдуетъ воспользоваться примромъ нмецкихъ ученыхъ и образовать общество съ извстною спеціальною цлью.
Разработавъ и обдумавъ эту мысль, г. Знаменскій отправился осуществлять ее въ лавку Александра Васильевича Соколова. На счастье г. Знаменскаго, вся интеллигенція села Рычей какъ разъ была въ то время въ лавк и бесдовала о появившихся въ саду Столбиковой крокодилахъ. Тутъ былъ и фельдшеръ Нирьютъ, и извстный капиталистъ Кузьма Васильевичъ Чурносовъ, Иванъ Максимовичъ, ветеринаръ Капитонь Аанасьевичъ, дьяконъ Космолинскій, словомъ вс которые съ нкоторымъ успхомъ могли бы въ предполагаемомъ обществ если не олицетворять, то по крайней мр принятъ на себя видъ Фирхововъ, Шафгаузеновъ, Кольмановъ и другихъ.
Поздоровавшись со всми, г. Знаменскій объяснилъ цль своего прихода. Ясно и толково изложилъ онъ что дло о крокодилахъ оставлять въ такомъ положеніи въ какомъ находится оно въ данную минуту невозможно, что если оставлять его безъ преслдованія, то результатомъ этой бездятельности очень вроятно будетъ то что крокодилы положатъ яйца и въ скоромъ будущемъ заполонятъ не только данную мстность, но, чего добраго, всю Россію и обратятъ страну эту въ нчто похожее на Египетъ. Онъ удачно разказалъ при этомъ т ужасы которыми наполняютъ крокодилы вообще всю Африку, вспомнилъ разказъ Стенли какъ, при переправ черезъ рку Мадагарази, крокодилъ схватилъ за горло осла и какъ ни билось несчастное животное, а какъ ни старались вытащить его за веревку привязанную къ ше, оселъ былъ увлеченъ и скрылся подъ водой. Передалъ какъ на озер Мугагева тотъ же Стенли видлъ какъ верховье озера отъ западнаго до восточнаго берега кишило крокодилами и что и озеро Рузизи тоже наполнено ими, прибавилъ что многое о крокодилахъ онъ могъ бы разказать имъ изъ разныхъ путешествій, но что исполнитъ это когда-нибудь посл. Вс слушали съ жадностію разказы г. Знаменскаго, но составить изъ среды своей общество видимо робли, предполагая что общество это можетъ не понравиться начальству, Иванъ же Максимовичъ прямо высказалъ свое опасеніе какъ бы за все это не досталось насчетъ шейнаго и затылочнаго. Въ томъ же смысл высказался и Александръ Васильевичъ Соколовь, но боялся онъ не насчетъ шейнаго, а насчетъ цлости лавки. Капиталистъ Кузьма Васильевичъ Чурносовъ услыхавъ про общество надулся какъ мышь на крупу и въ ту же минуту ухватился за карманъ. Г. Знаменскій выходилъ изъ себя доказывая что общество ихъ не общество червонныхъ валетовъ, что правительство не только не преслдуетъ обществъ съ благонамренными цлями, но напротивъ поощряетъ ихъ, привелъ имъ нсколько примровъ того и въ конц концовъ указалъ имъ на Пензенскую губернію, гд губернаторъ поощрялъ общества трезвости. Но ни губернаторъ, ни другіе промры не дйствовало. Пришлось послать за водкой!… Изъ лавки перебрались въ теплушку. Принесли водку, Александръ Васильевичъ накрошилъ колбасы почему-то завалявшейся года три и бесда пошла. Водка подйствовала, и къ вечеру, хотя и съ нкоторыми отступленіями отъ правилъ общества антропологовъ, тмъ не мене общество къ великому удовольствію г. Знаменскаго сформировалось. Вс нашли мру эту необходимою, вс сознали что крокодиловъ такъ оставлять невозможно и что начальство пожалуй спасиба не скажетъ, узнавъ что не было принято своевременно никакихъ мръ къ искорененію бдствія въ самомъ его зародыш. Одинъ только Иванъ Максимовичъ не пившій водки все толковалъ насчетъ затылочнаго и на отрзъ отказался отъ участія въ обществ. Г. Знаменскій скромно отказываясь отъ званія предсдателя предложилъ выбрать въ эту должность фельдшера Нирьюта, какъ человка все-таки знакомаго съ естественными науками. Нирьютъ былъ единогласно выбранъ. Затмъ приняты членами: Чурносовъ, Соколовъ, Карпитонъ Аанасьевичъ и другіе, въ секретари г. Знаменскій предложилъ дьякона, пишущаго почти безъ грамматическихъ ошибокъ.
Прослышавъ что въ лавк Соколова устраивается какое-то общество и что поятъ водкой, народъ началъ подваливать и предлагать себя въ члены. Явился портной Филаретъ Семеновичъ пьяный, безъ шапки и весь въ крови, прокричалъ ура! и предложилъ себя въ члены, во его тутъ же выгнала вонъ. Подъхалъ торговецъ красными товарами Гусевъ съ пономаремъ села Рычей, которые въ ту же минуту и были выбраны въ члены. Словомъ, къ вечеру общество засчитывало у себя боле тридцати членовъ. Г. Знаменскій торжествовалъ. Общество составилось, оставалось только датъ этому обществу названіе. Учредитель и почетный предсдатель г. Знаменскій предложилъ назвать его ‘Обществомъ ревнителей пополненія естественной исторіи вообще и поимки грачевскихъ крокодиловъ въ особенности’. Названіе это было принято единогласно при восторженныхъ крикахъ и вс принялись за качаніе учредителя, предсдателя и членовъ. Предсдатель Нирьютъ предложилъ выпить за процвтаніе и успхъ общества. Предложеніе было принято съ восторгомъ. Торжество началось и вроятно продолжилось бы до слдующаго дня еслибы членъ Соколовъ не оттаскалъ за волосы пріхавшаго съ Гусевымъ пономаря. Драка эта немного освжила общество, принялись разнимать дравшихся, и когда благопріятные результаты были достигнуты, вс поршили что на первый разъ довольно и разошлась по домамъ.

XI.

Отецъ Иванъ былъ старикъ лтъ шестидесяти, блый какъ дунь, благообразный, серіозный, худой, высокаго роста, съ пріятнымъ лицомъ и человкъ весьма почтенный и уважаемый въ околотк. Онъ имлъ камилавку, набедренникъ, наперсный крестъ и Анну, былъ нсколько лтъ благочиннымъ, но въ настоящее время по старости лтъ отъ должности этой отказался и занимался только своимъ приходомъ. Служилъ отецъ Иванъ каждый праздникъ, служилъ благообразно, торжественно. Проповди говорилъ рдко, но если когда говорилъ, то проповди его была всегда продуманы, прочувствованы и такъ какъ каждое просто сказанное слово его дышало правдой, то оно и западало глубоко въ душу каждаго слушавшаго. Говорилъ онъ просто, но тмъ не мене простота эта какъ бы подавляла торжественностію истины и имла какую-то особенно убждающую силу, дйствовавшую та на массу и на каждаго отдльно…
Насколько отецъ Иванъ былъ примрнымъ пастыремъ настолько былъ онъ и примрнымъ хозяиномъ. Онъ самъ за всмъ присматривалъ и потому домъ его былъ полная чаша и между священниками онъ слылъ за богатаго человка. И дйствительно, у отца Ивана деньги были и онъ этого не скрывалъ, не таился съ ними какъ таятся другіе, не клалъ ихъ украдкой въ банкъ, но старался деньгами своими приносить дйствительную пользу. Но уваженіе прихожанъ отецъ Иванъ заслужилъ не однми деньгами. Его любили боле всего за то что онъ былъ человкъ сердца.
Отецъ Иванъ былъ вдовецъ. Когда умерла его жена, у него остались дочь и сынъ. Дочери было шестнадцать лтъ, а сыну восемь. Оставшись одинъ съ двумя дтьми, старикъ сначала ороблъ, но робость эта мало-по-малу уступила разсудку. Дочь Серафима принялась за домашнее хозяйство, а сына своего Асклипіодота отецъ Иванъ отвезъ въ духовное училище. Мальчикъ имлъ хорошія способности и сначала пошелъ хорошо, такъ что прізжая домой привозилъ отцу всегда хорошія отмтки. Серафима тоже попривыкла къ хозяйству, а отецъ Иванъ мало-по-малу успокоился.
Прошелъ годъ. Встртилась надобность возобновить въ церкви стнную живопись. Отецъ Иванъ отправился въ городъ разыскивать живописца. Въ губернскомъ город отрекомендовали ему художника Жданова, молодаго человка только что кончавшаго курсъ въ Московской шкод живописи. Отецъ Иванъ отправился къ нему, разказалъ что нужно сдлать для церкви и поладившись съ нимъ возвратился домой довольный и счастливый. Недли чрезъ дв пріхалъ и живописецъ съ тремя подмастерьями. Отецъ Иванъ предложилъ ему остановиться въ его дом и вскор пустая церковь заполнилась громомъ отъ уставляемыхъ подмостей и стукомъ молотковъ. Когда все было готово и по зыблившамся подмосткамъ можно было взобраться подъ самый куполъ, Ждановъ нарядился въ блузу и ползъ наверхъ съ кистями и красками. Работа шла успшно, а отецъ Иванъ, любуясь искусствомъ нанятаго имъ художника, почти не выходилъ изъ церкви и все смотрлъ черезъ кулакъ на плафонъ и засматривался до того что воротясь домой не могъ поворотитъ шеи. Ждановъ, сверхъ того что былъ отличный художникъ, оказался и превосходнымъ человкомъ. Ему было лтъ 25 не боле, онъ имлъ старуху мать, которую содержалъ своими трудами и которая жила въ город, въ собственномъ небольшомъ домик оставленномъ ей мужемъ. По вечерамъ отецъ Иванъ любилъ бесдовать со Ждановымъ, и изъ этихъ бесдъ старикъ убдился что Ждановъ человкъ дльный, честный и съ добрымъ сердцемъ. Ждановъ тоже полюбилъ отца Ивана и всю семью. Такъ прошло нсколько недль.
Однажды Ждановъ, желая попытать свои силы въ портретной живописи, попросилъ какъ-то Серафиму позволить ему сдлать ея портретъ. Она согласилась, а вотъ Ждановъ принялся за портретъ и нердко работая заглядывался на пріятное и симпатичное лицо двушки. Отецъ Иванъ куда-то въ это время узжалъ, а когда онъ возвратился и когда увидалъ совершенно уже оконченный портретъ дочери, онъ даже руками всплеснулъ.
— Боже мой! да это живая! Превосходно, превосходно!..
— Вамъ нравится? скромно спросилъ Ждановъ.
— Еще бы!
— Такъ давайте мняться. Я вамъ отдамъ копію, а вы мн оригиналъ.
Старикъ былъ пойманъ. Но такъ какъ Ждановъ ему нравился и онъ усплъ полюбить его какъ сына и такъ какъ по наведеннымъ справкамъ оказалось что и сердечко Серафамы Ивановны было не совсмъ равнодушно къ молодому живописцу, то въ конц концовъ дло покончилось полнымъ согласіемъ. Дали звать старух Ждановой. Послдняя, какъ только прочла письмо сына, такъ тутъ же отъ радости расплакалась, въ одну минуту наняла себ подводу, плакала всю дорогу и къ крыльцу дома отца Ивана пріхала вся въ слезахъ. У Серафимы въ это время была ея подруга, рябая и кривая двушка, увидавъ ее въ сняхъ старуха Жданова залилась слезами и крпко обнявъ двушку завопила:
— Ангелъ, красавица, херувимъ писанный!…
Но когда объяснили старух что это не невста и когда подвели къ ней Серафиму, застыдившуюся и раскраснвшуюся, то старуха залилась еще пуще, упала лицомъ на плечо Серафимы и положительно вымочила ее слезами.
— Эхъ, мать-то твоя какая слезливая! проговорилъ отецъ Иванъ, похлопывая Жданова по плечу.
Кривую и рябую двушку такъ и прозвали съ того времена ‘херувимъ писанный’.
Когда живопись въ церкви была окончена, лса разобраны и церковь была вымыта и убрана какъ слдуетъ, вошелъ отецъ отецъ Иванъ въ сопровожденіи дочери и Жданова. Онъ остановился посреди церкви и сказалъ: ‘Домъ Отца Моего домомъ молитвы наречется. Да, это правда. Достоинъ сокрушенія тотъ кто войдя въ храмъ молитвы не почувствуетъ потребности въ молитв. Я молю да благословитъ Всевышній и вс святые Его, паки коихъ изображены здсь, васъ дти мои, нын и присно и во вки вковъ.’ И подозвавъ къ себ причетника онъ приказалъ ему подать епитрахилъ, надвъ которую проговорилъ:
— А теперь поблагодаримъ Господа помогшаго намъ окончить труды ваши.
И онъ началъ благодарственный молебенъ.
Въ тотъ день когда въ Рычахъ праздновалось поновленіе храма, было совершено и бракосочетаніе Серафимы со Ждановымъ. Посаженною матерью была Анфиса Ивановна, и недли чрезъ дв посл свадьбы молодые вмст со старухой Ждановой, которая очень много плакала разставаясь съ отцомъ Иваномъ, ухали въ губернскій городъ.
Такъ шелъ годъ за годомъ. У Серафимы родился ребенокъ, который конечно привелъ въ восторгъ и родителей, и отца Ивана. Между тмъ и Асклипіодотъ кончилъ курсъ въ училищ съ грхомъ пополамъ, и съ грхомъ же пополамъ былъ принятъ въ семинарію. Отецъ Иванъ помстилъ сына къ зятю, просилъ посматривать за мальчикомъ, а сыну совтовалъ учиться хорошенько.
Затмъ отецъ Иванъ возвратился въ свои Рычи и принялся за свои обычныя занятія. Но онъ чувствовалъ что старетъ, что спина его какъ-то сгибается, что ноги плохо ходятъ, что сонъ становится безпокойнымъ, энергія слабетъ, а что всего обидне, что голова его какъ будто не та что была прежде!… И его тянуло на покой! Сидя на своемъ пчельник онъ часто думалъ: ‘Богъ дастъ кончитъ Асклипіодотъ курсъ, и если будетъ у него призваніе ко священству передамъ ему свое мсто. Я все для него приготовилъ, а имя все, легче быть хорошимъ пастыремъ и учителемъ прихода своего. Обезпеченному матеріально легче говорить правду и длать добро, а я утшаясь дятельностію сына уйду сюда. Я не буду мшать молодому хозяйству, я знаю что молодежь жаждетъ самостоятельности, знаю и понимаю это. Такъ ребенокъ едва ступившій на ноги силится уже ходить, а если падаетъ, то ползетъ. Подъ тнью этихъ деревьевъ, вблизи этого храма я выстрою себ келью и удалюсь. Я все отдамъ дтямъ и оставлю себ малое. Пустъ дти наслаждаются плодами трудовъ моихъ. Я трудился для нихъ, а не для себя!…’
Несмотря однако ка то что ноги у отца Ивана ходили плохо, что голова была какъ будто другая, онъ все-таки не переставалъ трудиться. Ему было только скучно, его тяготило одиночество, и онъ сталъ часто здить въ городъ къ дтямъ, но каждый разъ возвращался домой еще боле скучнымъ. Дочь Серафима утшала его, но сынъ учился плохо и объяснялъ это отцу тмъ что профессора будто его притсняютъ, а Ждановъ говорилъ между тмъ что Асклипіодотъ отбивается отъ рукъ, никого не слушаетъ и даже длаетъ дерзости тмъ кто даетъ ему совты и просилъ отца Ивана взять отъ него Асклипіодота и передать въ другія руки. Отецъ Иванъ помстилъ сына къ одному изъ профессоровъ семинаріи и Асклипіодотъ какъ будто остепенился, но все-таки экзамена не выдержалъ и въ другой классъ не перешелъ. Прошло еще мсяца три и профессоръ прислалъ отцу Ивану письмо, въ которомъ просилъ взять отъ него Асклипіодота, такъ какъ послдній ничего не слушаетъ и нсколько разъ напивался пьянымъ. Отецъ Иванъ похалъ въ городъ, думалъ было подйствовать на сына строгостью, но Асклипіодотъ надлалъ отцу дерзостей. Асклипіодота снова помстили ко Жданову, но не прошло и мсяца какъ Асклипіодотъ былъ исключенъ изъ семинаріи. Извстіе это поразило старика, онъ слегъ въ постель, и пролежалъ недли три, а когда оправившись отъ болзни онъ пріхалъ въ городъ, то увидалъ сына въ форменной фуражк желзнодорожнаго служащаго, Асклипіодотъ весело встртилъ отца и объявилъ что онъ служитъ конторщикомъ на одной изъ сосднихъ станцій, получаетъ въ мсяцъ 25 рублей, иметъ перми на безплатный проздъ по линіи (такъ что гуляй себ сколько хочешь), надется въ скоромъ времена получить должность помощника начальника станціи и что онъ совершенно доволенъ своимъ мстомъ. Отцу Ивану хотя и не понравилось что сынъ его остался неучемъ, но длать было нечего и приходилось покориться печальнымъ обстоятельствамъ. Онъ сшилъ ему хорошее платье, теплое пальто, далъ денегъ и со слезами на глазахъ просилъ Асклипіодота не убивать отца, подумать о собственной своей будущности и служить хорошенько на вновь избранномъ имъ поприщ. Мечты отца Ивана видть своего сына священникомъ села Рычей не осуществились, но старикъ утшалъ себя тмъ (старики всегда ухитряются разыскать что-нибудь утшительное въ поступкахъ дтей своихъ) что Асклипіодотъ, не имя призванія къ священству, пожалуй хорошо даже сдлалъ что избралъ себ иную дорогу. Мсяца чрезъ два Асклипіодотъ увдомилъ отца что мсто помощника онъ получилъ, что жалованье хотя и то же, но все-таки назначеніе это есть шагъ впередъ, прислалъ ему свою фотографическую карточку въ форменной фуражк на бекрень и смотрящимъ куда-то вверхъ, и звалъ къ себ старика погостить. Старикъ отправился, пробылъ у сына нсколько дней и возвратился домой совершенно довольный и счастливый. Но счастье это было непродолжительно. Не получая отъ сына мсяца два писемъ, отецъ Иванъ отправился на станцію, но на станціи уже не было Асклипіодота, и начальникъ станціи сообщилъ отцу Ивану что въ касс былъ недочетъ, что въ недочет этомъ подозрвается Асклипіодотъ тайно скрывшійся и что во избжаніе форменнаго дла онъ растрату внесъ изъ собственныхъ своихъ денегъ, которыя и просилъ ему возвратить. Старикъ уплатилъ начальнику сто рублей, поблагодарилъ его и, возвратясь домой, опять слегъ въ постель. Мсяца четыре не получалъ онъ отъ сына никакихъ извстій и даже не зналъ гд онъ находится, какъ вдругъ нежданно, негаданно Асклипіодотъ явился къ отцу. Старикъ глазамъ не врилъ, но все-таки обрадовался и, крпко обнявъ сына, зарыдалъ какъ ребенокъ. Асклипіодотъ передалъ что это время онъ жилъ у какого-то помщика, приготовлялъ сына его въ гимназію, но такъ какъ сынъ помщика оказался совершенною тупицей, то онъ, Асклипіодотъ, не желая брать денегъ даромъ, мсто это бросилъ. Затмъ Асклипіодоть высказалъ намреніе пожить нкоторое время съ отцомъ, а осенью просилъ его опредлитъ въ учительскую семинарію, такъ какъ онъ желаетъ быть народнымъ учителемъ. Отецъ Иванъ опять утшился. Сынъ нашелся, онъ проведетъ съ нимъ все лто, а осенью онъ отвезетъ его въ какую-нибудь учительскую семинарію и сынъ его будетъ учителемъ. Отецъ Иванъ устроилъ сыну комнату въ которой когда-то жила Серафима, выписалъ ему книгъ, обновилъ его жалкій костюмъ и о прошломъ не было помину. Между тмъ прихожане стали приходить къ отцу Ивану съ жалобами на Асклипіодота что онъ очень уже озорничаетъ, не даетъ прохода ни бабамъ, ни двкамъ, напивается пьянъ, всхъ ругаетъ, богохульничаетъ и обижаетъ стариковъ. Отецъ Иванъ позвалъ сына и началъ говорить ему что человкъ готовящійся быть народнымъ учителемъ не долженъ вести себя такъ какъ ведетъ онъ себя. Асклипіодотъ отвчалъ насмшкой и даже не далъ отцу докончитъ нравоученія. Осенью отецъ Иванъ повезъ сына въ учительскую семинарію гд Асклипіодоть и пробылъ года два и не окончивъ курса снова явился въ Рычи.
На этотъ разъ Асклипіодотъ прибылъ уже въ Рычи совершенно возмужалымъ. Онъ отпустилъ себ бороду, носилъ выпуклыя синія очки, волосы закидывалъ назадъ и хотя курса и не кончилъ, но все-таки чувствовалъ себя вполн готовымъ быть народнымъ учителемъ. Онъ разказалъ отцу о звуковомъ метод, о дтскихъ садахъ, о географическихъ играхъ, о метод Фрёбеля, много говорилъ о наглядномъ обученіи и кончилъ тмъ что попросилъ отца създить въ земскую управу и похлопотать объ опредленіи его въ какую-нибудъ народную шкоду. Отецъ Иванъ създилъ къ предсдателю управы, и благодушный предсдатель далъ отцу Ивану слово при первой же открывшейся вакансіи помстить его сына. Асклипіодотъ поблагодарилъ отца и въ ожиданіи вакансіи поселился въ его дом.
Въ это самое время, какъ намъ уже извстно, отцу Ивану опять пришлось выручатъ сына, для чего онъ по совту становаго и отправился въ Москву.

XII.

Отецъ Иванъ проздилъ боле недли, воротился домой вечеромъ и засталъ Асклипіодота сидящимъ на крылечк.
— А, батюшка!… вскрикнулъ онъ увидавъ подъхавшаго отца. Вотъ и вы наконецъ. А ужь мы заждались васъ…. Ну что, благополучно ли създили?
Отецъ Иванъ слзъ съ телжки и перекрестился на церковь.
— Благополучно, отвчалъ отецъ,— усталъ только, спина болитъ!
— Сходите въ баньку, натритесь перцовкой и все пройдетъ!…
— Меня ужъ въ Москв натерли хорошо. Долго помнить буду… такую дали баню…
— Что такъ? спросилъ Асклипіодотъ.
Но отецъ не отвчалъ и вошелъ въ домъ. Войдя въ залу онъ снова перекрестился и изнеможенный отъ дороги опустился на кресло, приказавъ подать себ чаю…
— Вы бы лучше водки выпили! посовтовалъ Асклипіодотъ. Но видя что отецъ не въ дух, поспшилъ спросить:— ну что въ Москв новенькаго?
— Да вотъ новенькое: былъ я въ Москв у твоего пріятеля Скворцова, у котораго ты сломалъ замокъ и укралъ 200 рублей съ чмъ-то, отдалъ ему пятьсотъ и привезъ отъ него заявленіе что деньги о пропаж которыхъ онъ объявилъ онъ нашелъ.
— Подлецъ! проговорилъ Асклипіодотъ.
— Это ужъ второй разъ плачу. Первый разъ заплатилъ на станціи и теперь вотъ въ Москв, но мн не денегъ жалко, а позоръ убиваетъ меня…
— Какой же тутъ позоръ! замтилъ Асклипіодотъ:— это просто ребяческая шалость, тмъ боле что я обоимъ писалъ имъ что деньги отдамъ.
— Да, я читалъ твое письмо къ Скворцову, въ которомъ ты пишешь что какъ только умретъ твой отецъ… Ну? да будетъ толковать объ этомъ. Завтра поду къ становому и отвезу ему заявленіе Скворцова.
— Что же вамъ безпокоиться, къ становому могу създить и я.
— Нтъ, ужь я самъ.
— Я думаю, началъ Асклипіодотъ,— слдуетъ на Скворцова подать просьбу за клевету…
— За какую клевету? спросилъ отецъ Иванъ.
— Очень просто. Въ краж денегъ онъ уличалъ меня, а теперь пишетъ что деньги нашелъ. Значитъ клевета….
— Нтъ ужъ, клеветой этою мы обижаться не будемъ….
Асклипіодотъ замолчалъ. Подали чай.
— А у насъ здсь новость! проговорилъ Асклипіодотъ.
— Что такое?
— Общество составилось.
— Не трезвости ли? спросилъ старикъ.— Ужь не ты ли учредителемъ?
— Нтъ-съ. Общество ревнителей къ пополненію естественной исторіи вообще и къ поимк грачевскихъ крокодиловъ въ особенности.
— Какую же роль играешь ты въ этомъ обществ?
— Я, никакой…
— Кто же устроилъ это общество?
— Знаменскій. Все бреднями по рк бродятъ. Сегодня я посылалъ къ нимъ за рыбой: цлое ведро карасей прислали. Не прикажете да уху сварить?
Отецъ Иванъ невольно разсмялся.
— А крокодила-то поймали? спросилъ онъ повеселвъ.
— Теперь ужь два оказывается.
— Какъ два?
— Двухъ видла: самца и самку въ саду Анфисы Ивановны. Теперь ищутъ тамъ ихъ яица. Говорятъ, всю малину поломали!
Отецъ Иванъ разсмялся снова.
Посл ужина отецъ Иванъ ушелъ въ свою комнату и, утомленный отъ дороги, скоро уснулъ, а Асклипіодотъ вышелъ со двора, приказавъ работнику не запирать калитки.
Ночь была превосходная, одна изъ тхъ волшебныхъ ночей которыя даже обыкновенные ландшафты превращаютъ во что-то восхитительное и которыя, вдохновляя художниковъ подобныхъ Куинаджи заставляютъ ихъ переносить эти ночи на полотно. Все что днемъ подъ лучами палящаго солнца, среди пыльной душной атмосферы кажется намъ не заслуживающимъ вниманія, ничтожнымъ, даже пошлымъ, вдругъ при свт луны, окутанное мягкими тнями, останавливаетъ на себ вашъ взоръ и восхищаетъ васъ. Вы засматриваетесь невольно и на полуразвалившуюся избушку, а на болото заросшее камышомъ, а на втреную мельницу съ растопыренными крыльями, и на группу ветелъ растущихъ гд-нибудь вдоль ручья, и на развалившійся плетень огорода… и невольно останавливаетесь предъ картиной… Вы одни, потому что въ деревняхъ ложатся рано, вамъ никто не мшаетъ, вы мечтаете и только изрдка мечты ваши прерываются или крикомъ цапли слетвшей съ болота, или фырканьемъ спутанной на выгон лошади. Вы останавливаетесь, прислушиваетесь и слышите какъ гд-то далеко звенитъ колокольчикъ то чуть слышно, то громче, смотря по втру, а тамъ въ сторон стонутъ мельничныя колеса и шумитъ падающая на нихъ вода!…
Въ такую-то ночь на одномъ изъ коноплянниковъ села Рычей чернлось что-то прижавшись къ повалившемуся плетню заросшему лопухами. Чернвшееся можно было cнaчала принять за кучу мусора, но такъ какъ куча эта иногда шевелилась и издавала по временамъ сдержанный шепотъ, то и можно было догадаться что это не куча, а люди, и что люди эти были между собою очень нжны, такъ какъ шепотъ по временамъ прерывался продолжительными поцлуями и вздохами…. Сверхъ этого, такъ какъ одинъ голосъ былъ погрубе, а другой понжне, можно было заключить что группа эта состояла изъ мущины и женщины.
— Озорникъ вы, больше ничего! шепталъ женскій голосъ.
— Говорятъ теб что люблю! шепталъ мужской голосъ.
— Люблю какъ чорта въ углу! перебилъ женскій шепотъ.
— А ты лучше выпей! говорилъ мущина…
— Нтъ, я больше пить не стану, я и такъ пьяна.
— Пей! Бутылка еще не вся, а ты знаешь что на дв бутылки и богатство, а счастье, и любовь!..
— Ужъ вы наговорите, васъ только послушай. Ужъ я разъ послушала васъ, а теперь всю жизнь свою плакаться буду… Погубили меня двку…
Послышалось бульканье.
— Пей!
— Ну васъ, отставьте!
— Пей подъ ножомъ Прокопа Ляпунова!
— А вы тише кричите-то! Вишь Ляпунова какого-то придумали!
— Пей, а остальное выпью я.
— Приставать больше не будете?
— Не буду.
— И кто только выдумалъ эту водку!
Послышался глотокъ.
— Теперь я выпью! проговорилъ мущина и послышалось бульканіе и на этотъ разъ весьма продолжительное и слышно было какъ бутылка стукнула объ зубы.
— Вишь, шепталъ женскій голосъ,— прямо изъ бутылки сосетъ! Тоже мальчишекъ учить собирается…. учителъ, нечего сказать…. Ну ужь еслибъ у меня дти были…
— Погоди, будутъ! перебилъ ее мущина.
— Я бъ ужь къ вамъ въ ученье ихъ не отдала….
Скоро шепотъ снова замолкъ и снова ночная тишина воцарилась въ окрестности…. Луна закатилась за облако и серебристый блескъ ея замнился тнью.
— Ну, прощайте! послышался женскій голосъ.
— Прощай, ангелъ души моей, божественная царица!
— Ну ужъ какая есть!… Живетъ!.. А вы лучше скажите мн зачмъ вы въ Грачевку ходите?
— Нужно.
— Это съ вашей стороны очень даже гадко, общали жениться на мн, а теперь…
— Сказано женюсь.
— Нтъ ужь я вижу что не туда вы смотрите…. Вы меня погубила и…. Кто теперь захочетъ взять меня… Кому теперь нужна я…
— Надйся на меня!
— Обманываете вы все…. Я кром васъ никого не любила….
— Украшаютъ тебя добродтели, до которыхъ другимъ далеко…. Ну прощай, кажется свтаетъ!…
— Прощайте, прошепталъ женскій голосъ.
— Прощай.
— Только видно и жди отъ васъ!
— Будь въ надежд и жди, а мн надо идти домой, отецъ изъ Москвы сердитый аки левъ пріхалъ.
И простившись мущина ушелъ, а возл плетня поросшаго лопухами послышался женскій плачъ, сначала тихій, болзненный, а затмъ перешедшій въ вопль надрывающій душу..
Утромъ отецъ Иванъ опять заложилъ телжку и отправился къ становому, квартира котораго была верстахъ въ тридцати отъ Рычей. Воротился онъ уже вечеромъ усталый и измученный, а главное огорченный. Онъ позвалъ къ себ Асклипіодота.
— Дло плохо, проговорилъ старикъ.
— Какое дло?
— Какъ какое? твое, по которому я здилъ къ становому. Говорятъ, дло это такъ кончиться не можетъ, такъ какъ это кража со взломомъ.
— Да вдь Скворцовъ сообщилъ что никакой кражи нтъ! проговорилъ Асклипіодотъ.
— Все-таки должно быть слдствіе.
— Какъ же теперь бытъ?
— Становой говоритъ что теперь все зависитъ отъ прокурора, а такъ какъ прокуроръ очень друженъ съ предводителемъ, то я и хочу просить Анфису Ивановну създить къ предводителю, который кстати теперь у себя въ деревн, и попросить его поговорить съ прокуроромъ.
— Видно безъ старыхъ барынь ни одно дло не обходится, замтилъ Асклипіодотъ.
На другой день отецъ Иванъ опять похалъ, но на этотъ разъ поздка его была не дальная, такъ какъ онъ отправился въ Грачевку къ Анфис Ивановн.
Анфиса Ивановна была очень рада видть отца Ивана и въ ту же минуту начала его разспрашивать хорошо ли онъ създилъ въ Москву. Отецъ Иванъ разказалъ ей про свою поздку, а когда передалъ дло по которому онъ здилъ, Анфиса Ивановна даже перепугалась.
— Неужели это правда? проговорила она.
Но отецъ Иванъ поспшилъ оправдать своего сына, объяснивъ что все это тяжелая ошибка, что деньги въ послдствіи нашлись, что Асклипіодотъ сдлался невинною жертвой этой ошибки и подъ конецъ перешелъ къ тому что онъ, зная хорошія отношенія Анфисы Ивановны съ предводителемъ, ршился попросить ее създить къ предводителю и похлопотать о сын. Онъ подробно передалъ ей въ чемъ именно дло и о чемъ именно она должна просить предводителя. Такъ какъ Анфиса Ивановна давно уже кром Рычей никуда не здила, то предстоявшая поздка ее сначала перепугала, но когда отецъ Иванъ сообщилъ ей что предводитель въ настоящее время находится не въ город, а у себя въ имніи, которое отъ Грачевки всего верстахъ въ десяти, Анфиса Ивановна успокоилась и даже нкоторымъ образомъ была польщена тмъ что къ ней обратилась съ просьбой по столь важному дду. Она даже забыла про крокодиловъ и дала отцу Ивану слово что завтра же подетъ къ предводителю и почти уврена что послдній исполнитъ ея просьбу.
— Только я объ одномъ прошу васъ, проговорила она.— Память у меня плохая, да и не умю я называть всхъ этихъ новыхъ крючкотворовъ, такъ прошу васъ написать мн на бумажк о чемъ я должна говорить и просить, а то я все перепутаю и перемшаю. Только напишите пожалуста покрупне, а то глаза что-то плохо видятъ.
Отецъ Иванъ исполнилъ просьбу.
Какъ только священникъ ушелъ, такъ Анфиса Ивановна въ ту же минуту позаботилась предупредить кучера Абакума что завтра утромъ она детъ къ предводителю, и чтобы поэтому онъ заране натеръ себ табаку и чтобы приготовилъ карету. Но Абакумъ, успвшій уже пронюхать что тутъ дло пахнетъ не табакомъ, а поздкой къ предводителю, у котораго производится всегда отличное угощеніе всмъ прізжающимъ съ гостями кучерамъ, принялся немедленно за приготовленія. Затмъ Анфиса Ивановна сдлала распоряженія о своемъ туалет и вынула изъ комода дюжину тонкихъ носковъ, которые она связала было для судьи за Тришкинскій процессъ, и завернувъ ихъ аккуратно въ розовую бумажку положила на видное мсто чтобы не забыть.
— Говорятъ, вы къ предводителю завтра? спросила Мелитина Петровна входя въ комнату тетки.
— Да, мой другъ, отвчала Анфиса Ивановна.— Ты меня пожалуста извини что я не беру тебя съ собою, но это потому…
— Что вы, что вы! перебила ее племянница.— Къ чему эти извиненія, мн даже и некогда, потому что сегодня мн придется многое сдлать.
— Ну и прекрасно. А то мн придется говорить съ предводителемъ о важныхъ длахъ.
— Что такое случилось?
— Ничего особеннаго… тамъ въ Москв… Отецъ Иванъ просилъ…
— Ахъ, это вроятно по длу о деньгахъ… Я думала что-нибудь другое. Да, кстати, прибавила Мелитина Петровна.— Смотрите, хорошенько расфрантитесь… вы встртите у предводителя большое общество… Я слышала что сегодня должны быть туда исправникъ, прокуроръ и другія служащія лица.
— Ты почему знаешь кто?
— Иногда самыя высокія тайны познаются чрезъ ничтожныхъ людей, такъ случалось и теперь.
Мелитина Петровна всю ночь писала письма, и всю ночь Карпъ видлъ огонь въ ея комнат.

XIII.

На слдующій день, часовъ въ девять утра, предъ крыльцомъ Грачевскаго дома происходило нчто весьма необыкновенное. У крыльца толпилась не только вся дворня Анфисы Ивановны, но даже замчалось нсколько бабъ и мужиковъ, а въ особенности ребятишекъ прибжавшихъ изъ деревни. Дло въ томъ что у крыльца запряженная въ шесть лошадей стояла желтая карета, на стоячихъ рессорахъ и на огромнйшихъ колесахъ. Карета эта, помнившая царя Гороха, походила скоре на огромную тыкву, болтавшуюся на какихъ-то крюкахъ прикрпленныхъ къ колесамъ. На козлахъ этой тыквы въ зеленомъ армяк и въ рыжей шляп съ павлиньимъ перомъ возсдалъ Абакумъ и держалъ въ рукахъ цлую кучу вожжей, а впереди форейторомъ на плюгавой пгой лошаденк садовникъ Брагинъ. Для Брагина Абакумъ тоже розыскалъ было какой-то кафтанъ, но старый драгунъ напрямикъ отказался нарядиться въ этотъ балахонъ, и надлъ свой мундиръ съ нсколькими медалями на груди. Костюмъ этотъ хотя и не походилъ на форейторскій, но въ виду торжественности позда не только не портилъ общей картины, но даже нкоторымъ образомъ дорисовывалъ ее. На крыльц стоялъ Потапычъ. На немъ была гороховая ливрея съ нсколькими коротенькими капюшонами, красный воротникъ которой доходилъ до ушей, а на голов огромная треугольная шляпа. Онъ свысока посматривалъ на окружающую толпу, какъ будто сожаля что люди эти такъ мало видли что даже простая карета удивляетъ ихъ, тогда какъ для него все это штука очень обыкновенная. Наконецъ показалась и Анфиса Ивановна. На ней была турецкая шаль одного цвта съ каретой, роскошный чепецъ и барежевое платье такихъ огромныхъ размровъ что старуха едва помщалась на крыльц. Въ рукахъ она держала розовый свертокъ съ носками. Какъ только Анфиса Ивановна показалась, такъ Потапычъ въ ту же секунду ловко подскочилъ къ карет, отворилъ дверку, откинулъ десятка два подножекъ и подсадивъ барыню, снова защелкалъ подножками, махнулъ дверкой и хотлъ было крикнуть пошелъ! но не крикнулъ, потому что сшибъ съ себя дверкой шляпу, которая къ общему удовольствію публики и очутилась подъ каретой. ‘Скверная примта!’ подумала про себя Анфиса Ивановна вспомнивъ разказъ Брагина про Наполеона съ котораго подъ Москвой тоже слетла шляпа. Шляпа однако вскор была надта, Потапычъ взобрался за запятки и уцпившись обими руками за болтавшіеся ремни крикнулъ пошелъ, и поздъ тронулся. Въ воротахъ однако онъ долженъ былъ остановиться, потому что Абакумъ, неимвшій глазъ на затылк, по обыкновенію зацпилъ заднимъ колесомъ за столбъ, и такъ какъ столбъ былъ врытъ прочно, то а не подался, а пришлось относить задъ кареты. Сбжался народъ и экипажъ былъ поставленъ на трактъ.
Выхавъ изъ воротъ, лошади затрусили рысцой и карета покатилась по гладкой дорог въ село Хованщину, имніе предводителя. День былъ жаркій, красное солнце пекло немилосердо, пыль поднималась облаками и слдовала за каретой. Брагинъ, отвыкшій здить верхомъ, отчаянно махалъ и локтями, и ногами, и какъ будто раскаивался что слъ на коня. Однако хать было необходимо и карета дребезжала и колыхалась катилась себ по дорог. Вдругъ сзади кареты раздался голосъ Потапыча, кричавшаго что есть моча: стой! стой!… Карета остановилась. Оказалось что отъ сильной тряски у Потапыча опять свалилась шляпа, а покуда онъ бгалъ поднимать ее, перепутались лошади и пришлось ихъ распутывать. Распутавъ лошадей, поздъ тронулся, но начали отвинчиваться разныя гайки и пришлось опять нсколько разъ останавливаться и завинчивать таковыя. Абакумъ слзалъ съ козелъ, и такъ какъ въ карманахъ кареты ключа не было, то пришлось завинчивать гайки руками, чуть не зубами, что и заняло довольно много времени. Анфиса Ивановна, сидя въ карет а выглядывая изъ нед словно воробей изъ скворечни, сердилась и ворчала. Но на ворчанье это ршительно никто не обращалъ вниманія.
— Скоро что ли? спрашивала она.
— Чего?
— Да Хованщина-то?
— Вотъ это отдачно! проговорилъ Абакумъ.— Только благослови Господи отъхала отъ дому, а ужь вы про Хованщину заговорили!
Гайки однако была подвинчены, и карета похалв. Анфиса Ивановна успокоилась и прислонившись къ спинк кареты даже задремала, но дремота эта вскор была нарушена раздавшимся опять-таки сзади неистовымъ крикомъ Потапыча. Оказалось что запятки отвалились прочь и Потапычъ, запутавшій было ремни за руки, тащился за каретой, едва не лишившись совершенно рукъ. Кое-какъ распутали отекшія рука Потапыча, но такъ какъ запятокъ уже не существовало, а козлы отличались лишь вышиной, а не шириной, то и пришлось посадить Потапыча въ карету рядомъ съ Анфисой Ивановной, что въ сущности вышло весьма эффектно, принимая въ соображеніе треугольную шляпу надтую поперекъ и ливрею съ краснымъ воротникомъ. Карета заколыхалась, попадавшіеся мужики принялись кланяться и Анфиса Ивановна, думая что поклоны эта адресуются ей, тогда какъ въ сущности они посылались Потапычу, видимо была довольна и углубившись въ карету принялась мечтать о предстоявшемъ свиданіи съ предводителемъ и важности возложеннаго за нее порученія, но мечты эти поминутно прерывались шляпой Потапыча, которою онъ долбилъ Анфису Ивановну прямо въ високъ.
— Скинь ты свою дурацкую шляпу! разсердилась наконецъ Анфиса Ивановна.— Ты мн вс виски продолбилъ!
— Куда же мн теперь двать ее! вскрикнулъ Потапычъ, справедливо обиженный тмъ что шляпу назвали дурацкою.
— Сними и держи на колняхъ.
Потапычъ снялъ шляпу и положилъ на колни.
Дорога пошла подъ горку и карета покатилась шибче. Мимо оконъ мелькали поля засянныя хлбомъ, среди которыхъ кое-гд правильными квадратами блла покрытая цвтами греча. Анфиса Ивановна всмъ этимъ любовалась и забыла даже про дурную примту которую видла она въ свалившейся съ Потапыча шляп.

XIV.

Мелитина Петровна не ошиблась: дйствительно, у предводителя были уже прокуроръ, исправникъ, жандармскій офицеръ, мировой судья и непремнный членъ по крестьянскимъ ддамъ присутствія. Все это общество вмст съ предводителемъ и женой его сидло за большой крытой террас уставленной разными оранжерейными растеніями. На одномъ конц террасы былъ роскошно сервированъ столъ съ гастрономическою закуской и винами, къ которому иногда подходило общество подкрпиться и закусить. На небольшомъ столик нсколько поодаль стояли сигары и папиросы. Общество расположилось группами и бесдовало.
Товарищъ прокурора былъ мущина средняго роста, съ продолговатымъ сухимъ лицомъ, оловянными презрительными глазами и тонкими поджатыми губами — типъ петербургскаго чиновника изъ правовдовъ. Онъ носилъ бакенбарды какими обыкновенно украшаютъ себя прокуроры, а слдовательно и товарища ихъ, усы брилъ и одвался какъ вообще одваются прокуроры. Онъ сидлъ развалясь на кресл и покачивая ногой. Въ узд звали его ‘Я полагалъ бы’, потому что оканчивая на суд свои заключенія, онъ говорилъ всегда: въ силу всего вышеприведеннаго и полагалъ бы, причемъ всегда какъ-то особенно напиралъ на слогъ галъ. Когда Я полагалъ бы говорилъ на суд, то онъ говорилъ такъ какъ будто противъ всего сказаннаго имъ никакихъ возраженій быть не можетъ, причемъ хлопалъ себя по колнк ладонью, вертлъ въ рукахъ каранадашъ, а когда пріостанавливался, то ставилъ карандашомъ на лежавшемъ лист бумаги точку и точку эту довольно долго развертывалъ. Походку Я полагалъ бы имлъ увренную, твердую и когда говорилъ не на суд, а въ обществ, то говорилъ не разговорнымъ языкомъ, а отборными фразами, очень громко и съ нкоторою прокурорскою интонаціей, но не имя въ рукахъ карандаша, видимо смущался и въ такихъ случаяхъ прибгалъ къ ногтямъ, на которые постоянно и смотрлъ очень близко, поднося ихъ къ глазамъ. Товарищъ прокурора пилъ изъ маленькой рюмочки англійскую горькую и закусывалъ лимбургскимъ сыромъ.
Исправникъ, тоненькій, рыженькій мущина, сидвшій постоянно какъ-то перевивъ одну ногу за другую, былъ въ синихъ панталонахъ, бломъ жилет съ форменными пуговицами, со Станиславомъ за ше, носилъ усы и бакенбарды по военному. Говорилъ онъ скоро, причемъ часто махалъ и длалъ руками такіе жесты которыми хотлъ какъ будто еще боле убдить васъ что онъ говоритъ вамъ правду и желаетъ вамъ всего лучшаго. Онъ имлъ привычку шмыгать цпочку и закручивать усы, хотя въ сущности въ его наружности ничего военнаго не было. Исправникъ всегда имлъ при себ кабинетный портретъ губернатора, который всмъ показывалъ, говоря: ‘вчера губернаторъ прислалъ мн свой портретъ, посмотрите какая прекрасная фотографія… Красивый мущина!’ Исправникъ пилъ рябиновую и закусывалъ икрой.
Жандармскій офицеръ былъ человкъ среднихъ лтъ, но молодившійся и довольно красивой наружности, вслдствіе чего дамы зазывали его Опаснымъ Василькомъ. Онъ былъ большой руки франтъ. Воротникъ его вицъ-мундира былъ вышиною не боле какъ въ палецъ, что давало возможность значительно выставлять на видъ какъ снгъ блые воротнички рубашки, всегда торчавшіе безукоризненно, почему мировой судья уврялъ что жандармскій офицеръ носитъ воротничка бумажные и мняетъ ихъ разъ пять въ день. Какъ и большая часть его сослуживцевъ, онъ старался казаться въ высшей степени деликатнымъ, предупредительнымъ и съ самыми изящными манерами. На красивыхъ рукахъ онъ носилъ множество дорогахъ перстней, когда вынималъ изъ своего щегольскаго серебрянаго портсигара папиросу онъ спрашивалъ даже курящихъ не обезпокоитъ ли онъ дымомъ и когда закуривалъ папиросу всегда какъ-то особенно живописно оттопыривалъ мизинецъ кончавшійся длиннымъ-предлиннымъ и заостреннымъ ногтемъ. Сапогъ онъ не носилъ, а носилъ лишь лаковые штиблеты съ пуговичками, вицъ-мундиръ его былъ изъ самаго тонкаго сукна и вообще весь костюмъ самаго безукоризненнаго качества. Жандармскій офицеръ пилъ по-дамски, по полу-рюмк алашу и закусывалъ редисой.
Мировой судья былъ человкъ тоже среднихъ лтъ, брюнетъ съ весьма симпатичнымъ лицомъ, носитъ бороду, въ которой кое-гд пробивается сдина и ходитъ съ палкой. Петръ Ивановичъ говоритъ тихо, баритономъ, серіозно, безъ улыбки и всегда что-нибудь сочинитъ. На немъ шелковый лтній пиджакъ цвта бёръ-фре, такія же панталоны, башмаки и соломенная шляпа отъ Лемерсье съ большими полями. Вообще смотритъ бариномъ, и хотя товарищъ прокурора Я полагалъ бы заглаза и хорохорится про него, но при немъ умолкаетъ и смиряется. Такъ какъ мировой судья слегка пораженъ параличомъ, то ходитъ онъ тихо, прихрамывая на лвую ногу и выдлывая какія-то судорожныя движенія пальцами лвой руки. Онъ постоянно придумываетъ разные анекдоты, а такъ какъ передаетъ онъ ихъ весьма серіозно, то многіе врятъ въ справедливость слышаннаго и въ свою очередь передаютъ другимъ за истину. Мировой судья не пьетъ ничего, а только стъ блый хлбъ съ масломъ и сыромъ и при этомъ третъ рукой лобъ.
Непремнный членъ, или какъ онъ самъ себя называетъ — article indispensable — сухой, высокій, съ длинною сдою бородой, остриженный подъ гребешокъ, видный, съ выразительнымъ умнымъ лицомъ, живой, разговорчивый и весьма любезный. На немъ простенькій срый пиджакъ, одинаковый съ панталонами, а блая драгунская фуражка. Онъ смотритъ кавалеристомъ, манеры у него пріятныя. Вс съ нимъ дружны, шутятъ, но чувствуютъ его авторитетъ. Ему ни почемъ проскакать цлую недлю на телжк, сряду нсколько ночей переночевать по избамъ. Носовой платокъ онъ кладетъ не въ карманъ, а за пазуху, отъ чего лвая сторона у него всегда немного оттопырена. Когда горячится, поспшно скребетъ пальцами голову, кашляетъ и плюетъ какъ изъ пистолета. Непремнный членъ пьетъ все и всмъ закусываетъ.
Вся компанія помщалась на крытой террас предводительскаго дома и раздлившись на группы вела бесду. Исправникъ шмурыгалъ цпочкою и завинтивъ одну ногу за другую говорилъ съ прокуроромъ, длалъ руками жесты, между тмъ какъ товарищъ прокурора смотрлъ на свои ногти и отрывисто кивая головою размахивалъ ногой. Жандармскій офицеръ принявъ граціозную позу говорилъ съ хозяйкою дома. Предводитель ходилъ по балкону и подходя то къ той, то къ другой групп жаловался что онъ не иметъ ни одной свободной минуты, что въ земской управ члены приходятъ въ присутствіе часа въ три, что работаетъ онъ одинъ, что не дальше какъ сегодня подписалъ пятьсотъ бумагъ и что на слдующіе выборы его никакими калачами не заманятъ на эту должность, а мировой судья, сидвшій рядомъ съ непремннымъ членомъ и опираясь подбородкомъ на трость, сообщалъ по секрету что онъ знаетъ изъ врнаго источника что жандармскій офицеръ воротнички носитъ бумажныя, и какъ только почувствуетъ что воротничокъ немного помялся, спшитъ въ одно мсто и тамъ надваетъ новый, а старый бросаетъ, и что воротнички эта выписываетъ онъ изъ Москвы сотнями.
Какъ однако ни былъ обыкновененъ происходившій на террас разговоръ, но тмъ не менe во всемъ обществ проглядывало что-то не совсмъ обычное. Въ разговорахъ часто упоминалось о какихъ-то подметныхъ письмахъ и какихъ-то брошюркахъ При этомъ исправникъ разказалъ въ довольно забавной форм что не дальше какъ сегодня онъ, надвая на Рычевской станціи пальто, лежавшее все время въ тарантас, нашелъ въ карман брошюрку политическаго содержанія съ надписью: книга сія принадлежитъ исправнику.
Пріздъ Анфисы Ивановны породилъ въ обществ цлый рядъ догадокъ и предположеній. Всхъ занималъ вопросъ: зачмъ пріхала Анфиса Ивановна, такъ какъ всмъ было извстно что Анфиса Ивановна даннымъ-давно никуда не вызжала кром церкви и отца Ивана. Попытала было узнать что-нибудь отъ Потапыча, но Потапычъ, успвшій уже выпить и закусить, на вс вопросы отвчалъ только: не могу знать! и больше ничего не говорилъ. Кучеръ Абакумъ тоже ничего не зналъ.
Пріздъ Анфисы Ивановны боле всхъ потревожилъ жандармскаго офицера и исправника, которые не шутя ломали головы стараясь отгадать причину прізда, но какъ они ни ломали головъ, а пришлось ограничиваться лишь однми догадками, да и догадка эта была крайне сбивчивы, такъ какъ одинъ говорилъ что вроятно Анфиса Ивановна пріхала похлопотать насчетъ поимки крокодиловъ, другой же объ отсрочк земскихъ платежей, такъ какъ предводитель былъ въ то же время и предсдателемъ управы. Только одинъ мировой судья уврялъ что Анфиса Ивановна пріхала съ единственною цлью познакомиться съ Опаснымъ Василькомъ, прослышавъ про его красоту и изящныя манеры и даже посовтовалъ жандармскому офицеру пріударить за вдовушкой и принять въ соображеніе что у нея превосходное имніе и что жить ей по всей вроятности остается очень не долго.
Немного погодя Жена предводителя положила конецъ всмъ догадкамъ и объявила цль прізда Анфисы Ивановны.
Вс успокоились, и прокуроръ, знавшій уже это дло заране, объявилъ что въ виду заявленія потерпвшаго, содержаніе котораго ему уже извстно чрезъ становаго, а также во вниманіе къ просьб Анфисы Ивановны, онъ полагалъ бы возможнымъ дло это прекратить. Анфиса Ивановна очень обрадовалась и принялась благодарить прокурора.
Посл обда все общество опять перешло на террасу, и Анфиса Ивановна со всми подробностями стала передавать исторію крокодиловъ. Разказъ этотъ боле всхъ заинтересовалъ исправника. Онъ подслъ къ Анфис Ивановн, а когда старушка кончила, принялся успокоивать ее.
— А что, скажите пожалуста, ваша племянница Мелитина Петровна? спросилъ исправникъ.
— Она ничего! отвчала старуха.
— Нтъ, куда-то ушла.
— Да, но все-таки она въ Грачевк? не ухала?
— Куда же ей ухать! Вдь мужъ ея за сраженіяхъ.
— Получаетъ она отъ него письма?
— Вообразите, ни одного!
— А она мн очень понравилась! проговорилъ мировой судья, подходя потихоньку къ Анфис Ивановн.— Я имлъ удовольствіе видть ее у себя въ камер.
— Ахъ, Боже мой, почти вскрикнула Анфиса Ивановна всплеснувъ руками.— Вотъ память-то!… Я и забыла поблагодарить васъ за Тришкинскій процессъ…
Петръ Ивановичъ сконфузился.
— Помилуйте, за что же!… бормоталъ онъ.— Если ужь вы непремнно хотите благодарить, то благодарите Мелитину Петровну, а не меня.
— Такъ это васъ Мелитина Петровна защищала за суд? спросилъ непремнный членъ.
— Она.
— Молодецъ, право молодецъ-барыня. Очень сожалю что я не имю удовольствія быть съ нею знакомымъ, а то бы я вс ея пальчики разцловалъ, ножки бы разцловалъ и изъ ея башмачка выпилъ бы за ея здоровье шампанскаго… Вы пожалуста, сударыня, передайте это Мелитин Петровн.
— Непремнно, непремнно! шутила Анфиса Ивановна.
— А она кстати очень хорошенькая! замтилъ мировой судья.
— Да, она славная бабенка, подтвердила Анфиса Ивановна.
Посл чаю Анфиса Ивановна собралась было домой, но и хозяинъ и хозяйка стали упрашивать чтобъ она осталась переночевать и хорошенько отдохнула. Приглашеніе было такъ радушно что старуха согласилась переночевать, только съ условіемъ чтобы за все не очень сердились если она пораньше другихъ уйдетъ спать.
— Слава Богу! проговорилъ исправникъ на ухо прокурору.— Я очень радъ, что она остается ночевать.
— Да, это вышло очень кстати.
Немного погодя къ крыльцу предводительскаго дома было подано два тарантаса, въ которыхъ, со всми распростившись, ухали исправникъ, прокуроръ и жандармскій офицеръ.

XV.

Въ тотъ же самый день общество ревнителей имло свое засданіе и было поршено съ наступленіемъ сумерекъ открыть дйствія. Осмотрли вс снасти которыя предназвачались для ловли, а именно: дв сти изъ толстой бичевы, три проволочки, пять бредней, восемь крючковъ, пять большихъ черпаковъ, которыми предполагалось вытаскивать крокодиловъ, и нсколько багровъ. Вс эти снасти оказалась наилучшаго достоинства. По вопросу о томъ какой именно тактики держаться при употребленіи этихъ снастей и вообще о способ ловли крокодиловъ было говорено очень много. Ршили одною стью перегородить рку повыше того мста гд чаще всего показывался крокодилъ, другую же сть опустить въ воду и тянуть по направленію къ сти преграждающей рку. Такимъ образомъ пространство это и съ той и съ другой стороны будетъ перегорожено стями. Но такъ какъ крокодилы могутъ выскакивать изъ воды въ камыши и обратно изъ камышей въ воду, то въ камышахъ разставить верховыхъ вооруживъ ихъ желзными вилами и топорами.
Затмъ приступили къ распредленію каждому члену его обязанностей съ цлію избжать толкотни и суеты: чтобы каждый членъ не совался туда куда его не спрашиваютъ, чтобы верховые, напримръ, не лзли въ воду тянуть сть, а пшіе не удалялись на мста предназначенныя верховымъ. Распредленіе это возбудило много шума и споровъ. Никому не хотлось лзть въ воду, подвергая себя явной опасности быть проглоченнымъ крокодиломъ, а другіе, напротивъ, не хотли быть въ цли, гд стоя на довольно далекомъ разстояніи они рисковали ничего не видть и даже быть забытыми при раздач водочной порціи. Много спорили, много шумли, но наконецъ и это дло уладилось и каждому члену было назначено что именно онъ долженъ былъ длать. Г. Знаменскій, говорившій и хлопотавшій боле всхъ, былъ въ совершенномъ изнеможеніи, а такъ какъ и остальные члены тоже поизмучались, то общество и поршило послать за водкой и подкрпить свои силы. Съ появленіемъ водки общество оживилось еще боле.
Къ этому времени въ собраніе прибылъ какой-то неизвстный, объявившій что онъ членъ общества усмиренія строптивыхъ животныхъ и иметъ порученіе по сил возможности оказать обществу ревнителей свои услуги къ достиженію предпринятой цли. Собраніе, чувствуя себя справедливо польщеннымъ, предложило прибывшему выпить водки и изложило выработанную программу. Программу эту неизвстный одобрилъ и только выразилъ сожалніе что забыли садъ Анфисы Ивановны, на который однако слдовало бы обратить вниманіе, такъ какъ въ саду томъ и именно въ кустахъ акаціи крокодилы однажды появлялись и были усмотрны садовникомъ Брагинымъ и ночнымъ сторожемъ Карпомъ. Собраніе спохватилось что дйствительно столь важный пунктъ имъ былъ совершенно забытъ, и когда поспшило пополнитъ этотъ проблъ, то пріхавшій членъ предложилъ свои услуги, объявивъ что пункть этотъ займетъ онъ. Собраніе поблагодарило и предложило ему двуствольное ружье, но ученый отказался и, вынувъ изъ жилетнаго кармана свистокъ и свистнувъ въ него оглушительнымъ свистомъ, объявилъ что для него совершенно достаточно этого, такъ какъ извстно что крокодилы боятся свистковъ. Г. Знаменскій былъ этимъ очень удивленъ, но когда ученый объяснилъ что открытіе это принадлежитъ новйшему времени, то г. Знаменскій почувствовалъ къ пріхавшему еще боле уваженія. Затмъ неизвстный предложилъ разставить по камышамъ нсколько волчьихъ капкановъ, такъ какъ въ Африк по берегамъ озера Гамбо съ успхомъ де употребляется этотъ способъ ловли крокодиловъ. Затмъ ршено было что ловля должна начаться съ наступленіемъ сумерекъ. Членъ общества Александръ Васильевичъ Соколовъ, какъ человкъ практическій, сверхъ возложенной за него собраніемъ обязанности въ числ прочихъ быть у сти преграждающей рку, ршился въ то же время воспользоваться случаемъ и сдлать коммерческую операцію. Убдившись изъ прежнихъ попытокъ общества что во время ловли крокодиловъ попадалось въ сти огромное количество лещей и судаковъ и сверхъ того имя въ виду что подъ вліяніемъ страха никому изъ владльцевъ рки не только не приходило въ голову запретить пользованіе рыбой, за право ловли которой до этого обыкновенно взималась плата, а напротивъ вс даже поощряли къ тому общество, Александръ Васильевичъ немедленно распорядился заготовленіемъ кадушекъ и соли. Все это онъ приказалъ перевезти на берегъ къ тому мсту гд будетъ производиться ловля крокодиловъ, чтобы буде крокодиловъ не окажется, то имть подъ руками все необходимое для солки леща и судака, которыхъ онъ не безъ основанія разчитывалъ сбыть выгодно въ виду имющаго наступить Успенскаго поста. Александръ Васильевичъ отлично зналъ когда на ходу гвоздь, стручокъ, пряникъ, фотонафтилъ, карамель, подкова, осетръ, и потому ничего нтъ удивительнаго что онъ и въ данную минуту сейчасъ смекнулъ что тутъ убытка не будетъ и потому строго приказалъ своей супруг и сыну быть на мст, нанять двухъ-трехъ бабъ и не дремать при солк. Онъ разчитывалъ заготовитъ одного малосолу, во-первыхъ, потому что до Успенскаго поста времени остается не сколько и лещу некогда будетъ пустить духъ, а во-вторыхъ, и по той причин что объ эту пору публика боле какъ-то уважаетъ малосолъ, чмъ крпкую соль. Александръ Васильевичъ съ такимъ усердіемъ занялся этимъ дломъ что часамъ къ пяти вечера четыре большія кадушки и мшокъ соли была уже уложены въ телгу и телга въ сопровожденіи супруги Соколова, сына его и трехъ бабъ, которымъ за труды было общано дать мелкой рыбешка на уху отправились по направленію къ деревн Грачевк.
Немного погодя къ лавк Соколова стала подваливать и члены общества, а часамъ къ шести вс были въ сбор, и пшіе, и верховые, и телга для перевозки снастей. Такъ какъ вс снасти и орудія сохранялись въ лавк Соколова, то каждому и было роздано то что выпало ему на долю, и затмъ перекрестившись, толпа эта человкъ въ тридцать, къ которой присоединилось еще человкъ сорокъ мужиковъ, двинулась къ Грачевк.

XVI.

Почта одновременно съ этимъ отецъ Иванъ усвшись у раствореннаго окна своего дома началъ вмст съ Асклипіодотомъ пить чай. Старикъ былъ не въ дух. Онъ думалъ о результат поздки Анфисы Ивановны къ предводителю, и такъ какъ онъ получилъ уже свдніе что Анфиса Ивановна сегодня же похала въ Хованщину, то и поджидалъ съ минуты на минуту посланнаго съ отвтомъ. Въ это самое время у крыльца раздался стукъ подъхавшаго экипажа. Асклипіодотъ выглянулъ въ окно.
— Кто это? спросилъ отецъ Иванъ.
— Кажется исправникъ! проговорилъ Асклипіодотъ.
Отецъ Иванъ послшилъ на встрчу пріхавшему и попросавъ его въ гостиную усадилъ на диванъ и предложилъ чаю. Исправникъ поблагодарилъ и объявилъ что отъ чаю онъ не прочь и выльетъ стаканъ. Исправникъ былъ видимо смущенъ, но все-таки бойко разказалъ что онъ пріхалъ сюда прямо отъ предводителя, передалъ о прибытіи Анфисы Ивановны и о томъ что старуха осталась ночевать въ Хованщин. Отецъ Иванъ былъ тоже смущенъ не мене исправника, а потому разговоръ не клеился. Наконецъ исправникъ обратился къ отцу Ивану, какъ-то особенно быстро зашмурыгавъ цпочкой, проговорилъ что онъ пріхалъ къ нему по очень непріятному длу, но которое по всей вроятности кончатся или ничмъ, или какими-нибудь пустяками. Старикъ поблднлъ какъ полотно.
— Что такое? спросилъ онъ дрожащимъ голосомъ.
— Вашъ сынъ дома?
— Дома.
— Мн бы хотлось поговорить съ нимъ.
— Ужъ не по длу да о краж двухсотъ рублей?
— Нтъ, нтъ, перебилъ исправникъ.— То дло можно считать оконченнымъ, такъ какъ товарищъ прокурора, бывшій одновременно со мной у предводителя, далъ Анфис Ивановн слово дло то замять.
— Стало-быть есть еще другое дло? едва проговорилъ отецъ Иванъ.
Исправникъ завинтилъ одну ногу за другую, зашмурыгалъ цпочкой и принялся успокоивать отца Ивана, но все-таки попросилъ позвать къ нему Асклипіодота. Отецъ Иванъ кликнулъ сына, но такъ какъ Асклипіодотъ не являлся, то старикъ пошелъ самъ за нимъ, но Асклипіодота въ дом не оказалось. Пославъ батрака разыскиватъ его, отецъ Иванъ возвратился къ исправнику и попросилъ сообщить ему дло по которому онъ пріхалъ. Вмсто отвта исправникъ подалъ отцу Ивану бумагу. Дрожащими руками старикъ надлъ очка и развернувъ бумагу подошелъ къ окну, но едва прочелъ онъ первую страницу, какъ пошатнулся и почти упалъ за кресло. Исправникъ подбжалъ къ нему и снова началъ его утшать и уврять что все кто пустяки, что во всемъ этомъ Асклипіодотъ по всей вроятности окажется лишь орудіемъ другахъ и что такъ убиваться не изъ чего!..
— Боже мой! шепталъ между тмъ старикъ.— Какъ же не убиваться-то когда въ бумаг этой говорится объ обществ распространенія преступныхъ сочиненій, о пропаганд, о томъ чтобы въ квартир сына произвести обыскъ, арестовать его… говорится и o племянниц Анфисы Ивановны Мелитин Петровн.
— Да, и о ней! проговорилъ исправникъ.
— И бдная старуха знаетъ это?
— Нтъ, она ничего не знаетъ и я очень радъ что она осталась ночевать у предводителя, такъ какъ и въ ея дом тоже будетъ обыскъ и туда похалъ уже жандармскій офицеръ.
— Что же вамъ длать теперь! глухимъ голосомъ проговорилъ отецъ Иванъ.
Исправникъ объявилъ ни это что какъ ему на тяжело, какъ ни грустно, но что онъ обязанъ обыскать квартиру Асклипіодота. Отецъ Иванъ всталъ, указалъ комнату сына, и когда исправникъ съ понятыми удалилась въ все, отправился въ гостиную, слъ на кресло и взглянувъ на портретъ Серафимы зарыдалъ какъ ребенокъ.
Комната Асклипіодота была обыскана. Въ стол была найдены какія-то брошюрки, какіе-то черновые аппелляціонныя жалобы и все это было описано, опечатано и обо всемъ оказавшемся составленъ актъ. Забравъ все это съ собой исправникъ заглянулъ было въ гостиную, но увидавъ рыдавшаго отца Ивана махнулъ рукой и вышелъ. На крыльц встртился ему батракъ и объявилъ что онъ обгалъ все село, но нигд не нашелъ Асклипіодота. Исправникъ отпустилъ понятыхъ, слъ въ тарантасъ и приказалъ хать въ Грачевку, въ усадьбу Анфисы Ивановны. Тарантасъ загремлъ и вскор скрылся изъ виду.
Почти то же самое происходило и въ усадьб Анфисы Ивановны, съ тою только разницей что Зотычъ, Домна и Дарья едоровна, съ наступленіемъ сумерекъ и изъ боязни крокодила забившись въ залу, долго не впускали въ домъ пріхавшаго жандармскаго офицера, объясняя что самой барыни нтъ дома и потому ему здсь длать нечего, и только тогда уже, когда онъ догадался объявить что пріхалъ ловить крокодиловъ, старики ршились отпереть дверь. Мелитины Петровны тоже дома не оказалось, и никто изъ прислуги не видалъ куда и когда она ушла. Въ комнат Мелитины Петровны ничего подозрительнаго не было, въ комод и шкафу кром стараго платья, въ которомъ она пріхала, да худыхъ ботинокъ ничего не оказалось, а только въ одномъ углу комнаты была усмотрна большая куча пепла отъ сожженныхъ бумагъ.
— Ловко обработано! проговорилъ жандармскій офицеръ, собирая пепелъ.— Какъ видно волкъ травленый.
Въ это самое время въ комнату вошелъ исправникъ.
— Ну что? спросилъ онъ.
— Смотрите! проговорилъ жандармскій офицеръ торжественно и высоко поднимая горсть съ пепломъ.— Стоитъ дунуть, и все исчезнетъ.
Онъ дунулъ, пепелъ разлетлся и дйствительно въ рукахъ не осталось ничего.
Эйнъ, цвей, дрей и чипрь пасъ! проговорилъ исправникъ и вс засмялись.
— А я такъ нашелъ, проговорилъ немного погодя исправникъ показывая привезенный узелъ.
— Да, вы счастливы! Вамъ даже въ карманъ суютъ брошюрки. Наврно она же.
Исправникъ расхохотался.
— Куда-же сама-то двалась? спросилъ онъ.
— Неизвстно, а вашъ гд?
— Тоже покрыто мракомъ неизвстности!
Затмъ и здсь составленъ былъ актъ, скрпленъ подписомъ, а прибывшіе отправились въ Рычи на ночевку. Старики снова заперлись, и въ дом все вскор уснуло…

XVII.

Между тмъ ночь давно наступила, одна изъ тхъ ночей когда и небо и земля сливаются въ одно нераздльное и когда всякій идущій ступаетъ осторожно изъ боязни слетть куда нибудь въ оврагъ и протягиваетъ впередъ руки изъ той-же боязни на что-нибудь наткнуться, словомъ, одна изъ тхъ ночей когда легче слышать нежели видть землю. Тучи заволокли все небо и даже на запад не оставили той свтлой полоски, глядя на которую можно было бы опредлить гд кончается земля и гд начинается небо. Тишина была мертвая, такъ что малйшій звукъ замиралъ и долго долго держался въ воздух.
Но за то среди этой темной ночи берега рки Грачевки и именно въ томъ мст, гд общество ревнителей производило ловлю крокодиловъ представляла великолпную картину достойную кисти художника. По случаю темноты обществу пришлось зажечь нсколько костровъ, такъ какъ дйствительно безъ этихъ костровъ нельзя было ни снастей разобрать, ни разсмотрть мстности. Костры эти, состоявшіе изъ сухаго валежника и сухаго камыша, багровымъ заревомъ освщали окрестность и толпившійся вокругъ нихъ народъ и въ какой-то кровавый лотокъ обращали досел скромную и тихую рку Грачевку. Успли уже оцпить мстность на далекое пространство кольцомъ верховыхъ, на обязанности которыхъ лежало стеречь окрестности и въ случа побга крокодиловъ дать сигналъ и преслдовать ихъ. Вс эти верховые были снабжены желзными вилами походившими на трезубецъ Нептуна. Разставили капканы, а г. Знаменскій несмотря на то что насилу передвигалъ отъ усталости ноги, все-таки поспвалъ туда и сюда поощряя и ободряя участвовавшихъ. Сть долженствовавшая перегородить рку пониже того мста гд купалась Мелитина Петровна была уже въ вод и къ каждому крылу этой сти было приставлено по пяти человкъ. На обязанности ихъ лежало тащитъ сть на берегъ какъ только почувствуютъ она возню запутавшихся въ сти крокодиловъ, а для боле быстраго и врнаго исполненія этого у каждаго берега было приставлено по одному изъ участниковъ въ лодкахъ. Эти обязаны были съ быстротою молніи въ случа успха завезти сть и при этомъ сильно ботать чтобы помшать крокодиламъ выпутаться изъ сти и броситься назадъ. Пунктъ этотъ считался самымъ важнымъ стратегическимъ пунктомъ, такъ какъ именно здсь, по общему убжденію, должна была разыграться настоящая драма.
На этомъ-то самомъ мст расположился членъ Соколовъ со своими кадушками и солью. Онъ былъ въ самомъ возбужденномъ состояніи. Онъ то подбгалъ къ берегу, то къ кадушкамъ, то разставлялъ столы на которыхъ должна была производиться чистка рыбы, то заставлялъ сына своего, который по молодости лтъ собирался было задать лезгача къ толпившимся неподалеку бабамъ и двкамъ, натачиватъ хорошенько ножи, словомъ, членъ Соколовъ на минуты не былъ спокоенъ и все упрашивалъ г. Знаменскаго приказать поскоре зачинать. Между нами членъ этотъ побаивался и того какъ бы владльцы рка не вздумали прибыть на мсто и не отобрали бы рыбу.
Фельдшеръ Нирьютъ тмъ временемъ распоряжался погруженіемъ въ воду той сти которую должны была тянуть по рк къ тому мсту гд преграждалась рка уже погруженною стью. Чтобы захватить большее пространство воды, Нирьютъ опустилъ сть гораздо выше того мста гд купалась Мелитина Петровна, и надо отдать справедливость порученіе это исполнилъ блистательно. Во все время пока опускалась сть, тишина соблюдалась страшная! Вс распоряженія отдавались шепотомъ, а только плескъ воды изрдка нарушалъ эту тишину. Сть была опущена, та къ каждому ея крылу было приставлено по семи человкъ, на которыхъ была возложена обязанность тянутъ сть.
Итакъ, то мсто рки гд чаще всего появлялся крокодилъ было охвачено стями. Но крокодилъ появлялся тоже и въ камышахъ густо покрывавшихъ на далекое пространство берегъ и затмъ примыкавшихъ къ лсу отдляющему деревню Грачевку отъ села Рычей. Надо было заставить крокодиловъ, буде они скрываются въ камышахъ, нырнуть въ воду. Для этого весь противоположный край камышей, начиная отъ самаго лса, былъ обставленъ цлью загонщиковъ. Загонщики эта держа другъ друга за руки по данному сигналу должны были идти камышами по направленію къ рк. Такъ какъ людямъ этимъ боле всего грозила опасность и такъ какъ при малйшемъ нападеніи крокодиловъ цль могла дрогнуть и обратиться въ бгство, то для предупрежденія этого необходимо было выбрать командирами цпи людей наиболе храбрыхъ и обладающихъ желзною волей. Люди эти не замедлили явиться въ силу того непреложнаго закона что война родитъ героевъ. Начальство приняли на себя членъ г. Знаменскій и неизвстный членъ общества укрощенія.
Затмъ оставалось укрпитъ лвый берегъ рки, на которомъ хотя и была расположена деревня Грачевка, но все-таки крокодилы могла пробраться и бжать, преслдованіе же ихъ, по случаю расположенныхъ по берегу огородовъ обнесенныхъ плетнями, обсаженныхъ ветлами, длалось почти невозможнымъ. Для предупрежденія этого весь лвый берегъ былъ тоже уставленъ цпью, но такъ какъ членовъ не хватало, то для составленія этой цпи была приглашены мужики и бабы, которые за два ведра водки охотно согласились принятъ на себя эту обязанность. Командованіе цлью этой г. Знаменскій поручилъ Кузьм Васильевичу Чурносову, именно по тому тайному соображенію что Чурносовъ будучи довольно значительныхъ размровъ какъ по толщин, такъ и по росту, а сверхъ всего этого имвшій животъ напоминающій почтовый чемоданъ, представлялъ собою предметъ неудобопроглотомый. Итакъ вс пути для бгства крокодиловъ была отрзаны. Оставалось подать сигналъ чтобы вся эта машина пришла въ дйствіе. Нирьютъ обойдя вс посты и убдившись что все готово и отличается примрнымъ порядкомъ и что духъ людей превосходный, возвратился къ той сти которую должны была тянуть по рк, взялъ ружье и сдлавъ выстрлъ на воздухъ, подалъ тмъ сигналъ къ открытію дйствій. Толпа какъ-будто дрогнула, но не прошло и минуты какъ все снова стихло, но стихло тою зловщею тишиной которая охватываетъ невольнымъ трепетомъ, пророча о наступающей гроз…. Все замерло!… на одного возгласа!… ни одного громко сказаннаго слова… Слышался только отдаленный трескъ камышей — это двигалась цль загонщиковъ!… Слышался тихій плескъ воды — это подвигалась громадная сть!… Все покорилось этой воцарившейся тишин, даже затихъ членъ Соколовъ, забывъ про свои кадушки!… Тихо и торжественно впереди двигавшейся сти плылъ на челнок дьяконъ Космолинскій — Онъ плылъ стоя, заправивъ подъ шляпу свои длинные волосы и неслышно огребаясь весломъ… Слышно было даже какъ капли съ весла падали въ воду… Вдругъ въ темнот и именно въ цли загонщиковъ раздался страшный крикъ.
— Крокодилъ! крокодилъ! кричалъ кто-то.— Спасите! онъ схватилъ меня за ногу, онъ грызетъ ее!…
— Сомкнись! кричалъ неизвстный.
Цпь загонщиковъ дрогнула, намреваясь бжать, но неизвстный не допустилъ. Онъ былъ впереди, и выбросивъ вонъ схваченнаго крокодиломъ, заставилъ цль снова сомкнуться… Стоявшіе на берегу насторожились…
— Крокодилъ! раздался вдругъ голосъ.— Крокодилъ и меня схватилъ за ногу…
— Сомкнись! командовалъ неизвстный громовымъ голосомъ. — Сомкнись!…
Но тутъ вдругъ произошло нчто совершенно неожиданное. Цль загонщиковъ застонала и изъ камышей раздалась десятки голосовъ молившихъ о помощи и кричавшихъ что ноги ихъ грызутъ крокодилы…
— Здсь цлое стадо крокодиловъ! кричали изъ камышей.
— Стадо крокодиловъ!… загремло отовсюду.
— Сомкнись! командовалъ неизвстный.
Но никто его уже не слушалъ. Цль дрогнула и т что оставались еще не схваченными крокодилами обратились въ бгство… Неизвстный разразился бранью, со сжатыми кулаками бросился было останавливать загонщиковъ, но никто его не слушалъ. Разсерженный, разъяренный онъ вмст съ г. Знаменскимъ, бросившимъ тоже свой постъ подъ вліяніемъ ужаса, выбжалъ на рку за подкрпленіемъ, но едва достигъ берега какъ вдругъ изъ-подъ ногъ его что-то бросилось въ воду и обдало неизвстнаго брызгами.
— Крокодилъ! завопилъ онъ во все горло отирая лицо платкомъ.
— Гд, гд? допрашивалъ подбжавшій г. Знаменскій.
— Да вотъ, здсь, выскочилъ изъ-подъ ногъ! указывалъ неизвстный. Но что всего странне что крокодилъ этотъ какъ будто имдъ два хвоста!..
— Это ничего не значитъ! задыхаяся проговорилъ г. Знаменскій.— Ничего не значитъ. Я недавно прочелъ что въ нью-йоркскій акваріумъ привезено недавно изъ Японіи нсколько экземпляровъ рыбы даже съ тремя хвостами, на чешу которыхъ переливаются въ самыхъ яркихъ оттнкахъ вс семь цвтовъ радуги.
— Тутъ! тутъ! завопили въ ту же минуту державшіе сть.— Тутъ, тащи! тащи!
И дйствительно сть заколыхалась, завозилась, лодочники бросились за веревки, завели сть за тотъ берегъ гд стояли кадушки члена Соколова, принялась тащить сть на берегъ… Народъ хлынулъ къ сти и вмсто крокодила весь окутанный водяными растеніями и разными раковинами былъ вытащенъ за берегъ Асклипіодотъ Психологовъ!.. Вс ахнули и только одинъ неизвстный сохранялъ полное хладнокровіе, и подойдя къ Асклипіодоту поклонившись проговорилъ:
— Сыщикъ тайной полиціи.
Вс изумились.
Между тмъ въ камышахъ продолжали раздаваться стоны и крики о помощи. ‘Спасите!’ раздавалось съ разныхъ сторонъ. ‘Крокодилы грызутъ насъ!’ Вс бросились въ камыши, но каково же было изумленіе толпы, когда на ногахъ раненыхъ, принесенныхъ изъ камышей, оказались не крокодилы, а разставленные волчьи капканы…

XVIII.

Только ни третій день посл описаннаго Анфиса Ивановна возвратилась домой. Все случившееся ей уже было извстно, такъ какъ исправникъ, прокуроръ и Опасный Василекъ посл ловли крокодиловъ прізжали къ предводителю и все подробно ей передали. Старушка все-таки ничего не могла понять изъ разказаннаго и все удивлялась зачмъ имъ понадобилась Мелитина Петровна и Асклипіодотъ Психологовъ, и какъ это такъ случалось, что вмсто крокодиловъ попался въ сть Асклипіодотъ — стало-быть крокодилы все-таки остались! Не понимала также Анфиса Ивановна куда ухала Мелитина Петровна и отчего она не подождала ее и не простилась съ нею. Но боле всего удивляло ее зачмъ арестовали Асклипіодота, тогда какъ она уладила его дло и прокуроръ его простилъ. Онъ даже самъ говорилъ ей объ этомъ. Пріхавъ домой она все слышанное передала Домн, Дарь едоровн и Зотычу, но и т тоже не поняли ничего. Но когда Анфиса Ивановна отворила комодъ чтобы спрятать серьга и брошку, которыя надвала къ предводителю, и когда съ ужасомъ замтила она что шкатулка въ которой сохранялись ея брилліанты сломана и что брилліантовъ нтъ, Анфиса Ивановна вдругъ прозрла.
— Вдь брилліантовъ нтъ! воскликнула она.
— Гд жь они? подхватили Зотычъ, Домна и Дарья едоровна.
— И шкатулка сломана. Вдь это племянница украла!
Старики переглянулись.
— Она и есть! вскрикнулъ Зотычъ.
И онъ разсказалъ что дйствительно во время отсутствія Анфисы Ивановны, Мелитина Петровна входила въ ея спальню, выгнала оттуда Домну, заперлась въ спальн на ключъ и долго тамъ пробыла, а когда оттуда вышла то заперлась опять въ своей комнат и имъ послышался изъ комнаты запахъ дыма, они было перепугались, но Мелитина Петровн вышла къ нимъ въ залу и объявила что дымъ этотъ отъ того что она жгла бумаги, а посл этого она уже Мелитину Петровну боле не видала. Въ тотъ же самый день Анфиса Ивановна получала съ почты письмо слдующаго содержанія: ‘Милостивая государыня Анфиса Ивановна. — По встртившимся обстоятельствамъ я нашлась вынужденною тайно покинуть вашъ домъ и прошу васъ извинить меня, что по нкоторымъ соображеніямъ мн пришлось васъ обманутъ. Но цль оправдываетъ средства, теперь, когда я далеко уже отъ вашего гостепріимнаго крова, мн становится возможнымъ открыть вамъ что я вовсе не ваша племянница, вовсе не Мелитина Петровна и о вашемъ существованіи случайно узнала отъ Асклипіодота въ вагон Рязанской дороги. Изъ его же разговоровъ я узнала что у васъ есть племянница Мелитина Петровна, которую вы видли еще груднымъ ребенкомъ и мужъ которой воюетъ въ Сербіи, а мн пришло въ голову пріхать къ вамъ подъ именемъ племянницы. Я хала совершенно не къ вамъ, совершенно не въ вашу губернію, но ршилась измнить маршрутъ и пріхать къ вамъ для достиженія извстныхъ мн цлей. Но разчеты мои оказались неврными и я принуждена была перевести свою дятельность на почву боле благодарную. Такъ какъ мн нужны были деньги и таковыхъ по тщательному моему розыску у васъ не оказалось, то мн и пришлось распорядиться вашими брилліантами, продавъ которые я выручила лишь пятьдесятъ семь рублей сорокъ дв коп., каковыя деньги и употреблены мною на издержки по прозду. Не трудитесь меня разыскивать, я не изъ тхъ что вмст съ лягушками попадаются въ сти. Утшаю себя мыслію что прочитавъ это письмо вы не будете сожалть о своихъ брилліантахъ, такъ какъ взамнъ нихъ вы получаете спокойствіе вытекающее изъ убжденія что крокодиловъ въ имніи вашемъ боле нтъ.’
— Слава теб Господи! проговорила Анфиса Ивановна, набожно крестясь и складывая письмо.
— Что такое? спросила Зотычь, Домна и Дарья едоровна.
— Крокодиловъ у насъ нтъ.
— Ну и слава теб Господи! проговорили старики тоже крестясь.— Да кто же это пишетъ-то вамъ?
— Я и сама не знаю кто, отвтила Анфиса Ивановна и тутъ же забыла про все происшедшее въ эти дни.
Недли черезъ дв посл этого, въ камер мироваго судьи разбиралось дло по обвиненію приставомъ 4-го стана личнаго почетнаго гражданина Знаменскаго въ распространеніи ложныхъ слуховъ о появленіи будто бы въ рк Грачевк крокодиловъ, то-есть слуховъ хотя и не имющихъ политической цли, но возбуждающихъ безпокойство въ умахъ. Камера была биткомъ набита публикой, тутъ были, непремнный членъ, Соколовъ, Чурносовъ, Гусевъ, Голубелъ, Иванъ Максимовичъ, Нирьютъ и вс члены общества ревнителей. Несчастный Знаменскій, распростудившійся и расхворавшійся, стоялъ весь окутанный шарфами, въ тепломъ ваточномъ пальто, щелкая зубами отъ бившей его лихорадки. Лицо его позеленло еще боле, глаза выкатились и точно хотли выскочить изъ предназначеннаго имъ помщенія. Судья писалъ приговоръ, все было тихо и только скрипъ судейскаго пера да побрякиваніе судейскаго знака нарушали эту мертвую тишину. Наконецъ судья пригласилъ всхъ встать и объявилъ что, признавая г. Знаменскаго виновнымъ въ распространеніи ложныхъ слуховъ о появившихся крокодилахъ, чмъ и возбудилъ безпокойство въ умахъ многихъ окрестныхъ жителей, онъ приговорилъ: на основаніи ст. 119 Устава Угол. Суд. и ст. 37 Устава о Нак. над. мировыми судьями дачнаго почетнаго гражданина Знаменскаго подвергнуть аресту на пятнадцать дней.
Вс выслушавъ приговоръ вышли изъ камеры.
— Что? разсуждалъ Иванъ Максимовичъ.— Я говорилъ что будетъ насчетъ затылочнаго и шейнаго…
Вс захохотали.
— Вотъ гд грха-то куча! проговорилъ онъ.— Вотъ такъ съ волкомъ двадцать, сорокъ пятнадцать, есть кургузые, одинъ безъ хвоста… Ну, а вы какъ, Кузьма Васильичъ? прибавилъ онъ, обращаясъ къ Чурносову,— насчетъ денежнаго-то, съ ухорской-то получили, аль нтъ?… Вдь вы, кажись, петербургской-то серію насчетъ заемной коммиссіи дали…. хе, хе, хе! Вотъ грха-то куча!…
Чурносовъ надулся, запыхтлъ и ничего не отвтилъ.
— Да чего тамъ толковать-то! проговорилъ Соколовъ.— Она и у меня по лавк забора рублей на тридцать сдлала…
Между тмъ по окончаніи разбора непремнный членъ завернулъ къ мировому судь,
— А ты, любезный другъ, горячился непремнный,— кажется помшался на арестахъ.
— А что? хладнокровно спросилъ судья.
— Да какъ же! И Анфису Ивановну хотлъ подъ арестъ, и Знаменскаго туда же…
— Вдь нельзя же…
— Да не видишь разв, человкъ больной, нервный… Ну жалко что я не зналъ о разбор этого дла… Я бы явился въ твою камеру защитникомъ Знаменскаго.
— И все то же было бы.
— Нтъ, постой, любезный другъ… Я вдь читалъ статьи про морскихъ чудовищъ! Такъ ты мн вотъ и скажи теперь. Отчего же всхъ этихъ миссіонеровъ Гансовъ Егедовъ, епископовъ Понтопидаговъ, всхъ этихъ ученыхъ и этихъ разныхъ капитановъ Древаровъ, которые чортъ ихъ знаетъ чего только не писали въ газетахъ про морскихъ чудовищъ…. этихъ подъ арестъ не сажаютъ, а Знаменскаго потому что онъ семинаристъ, его сажаютъ!
— Т писали правду, замтилъ судья.
— Нтъ врешь! Смитъ доказалъ, понимаешь ли, доказалъ, что все это вздоръ и что вс эти морскія чудовища не что иное какъ водяныя поросли громадныхъ размровъ… Вотъ ты бы имъ и послалъ повстку, да ихъ-то бы въ арестантскую и засадилъ.
— Они не въ моемъ участк, проговорилъ серіозно мировой судья, а этимъ невозмутимымъ хладнокровіемъ еще боле разсердилъ непремннаго члена.
— А еслибъ она были въ твоемъ участк?
— Тогда и ихъ бы засадилъ.
Непремнный членъ разсердился окончательно.
Въ тотъ же вечеръ Иванъ Максимовичъ былъ въ лавк Соколова, предъ которымъ стоялъ съ прищуренными своими глазками и говорилъ:
— Однако учителя-то у насъ съ овцу! Одинъ насчетъ крокодильныхъ дловъ, другой насчетъ ухорскаго… Этакъ чего добраго и внуки-то наши грамотной коммиссіи не познаютъ. Вотъ гд грха-то куча!
Иванъ Максимовичъ покачалъ головой…

И. САЛОВЪ.

‘Русскій встникъ’, 1879, No 5

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека