Грачевскій крокодилъ
Повсть
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
IX.
Грачевский крокодил, Салов Илья Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 83 минут(ы)
Въ No 154 мстнаго Справочнаго Листка была напечатана слдующая корреспонденція:
‘М. г., господинъ редакторъ! Спшу увдомить васъ что на-дняхъ, неподалеку отъ усадьбы помщицы Анфисы Ивановны Столбиковой, при деревн Грачевк, въ камышахъ рки носящей то же названіе, появился крокодилъ. Первое извстіе объ этомъ было подано матерью грачевскаго кузнеца Матреной Ивановной Молотовой, которая объявила мстному сельскому старост что часовъ въ шесть утра она стирала на рк блье, не подалеку отъ того мста гд рка Грачевка образуетъ песчаную отмель и гд обыкновенно купается племянница Столбиковой Мелитина Петровна. Все было кругомъ тихо. Мелитина Петровна искупавшись ушла домой, какъ вдругъ плававшіе возл берега гуси съ крикомъ бросились въ сторону чмъ-то перепуганные, подняли оглушительный крикъ, захлопали крыльями и вылетли вонъ изъ рки. Удивленная Молотова бросилась къ тому мсту, желая убдиться, не скрывалось ли что-либо въ камышахъ, но ничего не нашла, въ нкоторомъ же разстояніи, по направленію къ лсу примыкающему къ камышамъ слышался торопливый трескъ, какъ-будто по камышамъ что-то поспшно ползло, желая скрыться, и видно было какъ по направленію этого треска камыши колыхались и распадались направо и налво. Получивъ объ этомъ извщеніе, сельскій староста пригласилъ съ собой сотника и нсколькихъ понятыхъ, отправился на мсто происшествія и нашелъ что на полшага не доходя воды камыши сильно помяты, какъ-будто на мст этомъ кто-нибудь или валялся, или лежалъ. Отъ мста этого по тмъ же камышамъ по направленію къ лсу шла чутъ замтная тропа. Староста отправился по этой троп, но вскор принужденъ былъ воротиться, такъ какъ тропа исчезла и сверхъ того онъ дошелъ до такой трясины что втискался по-поясъ и дальнйшія изслдованія принужденъ былъ прекратить. Составивъ объ этомъ актъ и скрпивъ его по безграмотству приложеніемъ должностной печати, староста представилъ таковой Рычевскому волостному правленію, но правленіе, не обративъ должнаго на документъ этотъ вниманія, вмст съ другими бумагами бросило его въ печку. Въ тотъ же день часовъ въ восемь вечера возвращавшіяся съ покоса крестьянскія двицы деревни Грачевка (числомъ шесть), проходя мимо песчаной отмели, затяли купаться. Двушки раздлись и бросились въ воду. Утомленныя дневнымъ зноемъ, он плавали на спин, брызгались водой, какъ вдругъ изъ камышей, возл которыхъ он были, раздался пронзительный крикъ и вслдъ затмъ щелканье зубами!… Двушки перепугались, выскочили изъ воды и, боясь подойти къ своему платью которое лежало какъ разъ возл того мста откуда раздался крикъ, бросились какъ были въ деревню и прямо явились къ старост. Староста далъ имъ приличное наставленіе и въ видахъ предупрежденія на будущее время несчастій, строго запретилъ жителямъ деревни Грачевка купаться въ рк. На другой день утромъ, на зар, пономарь села Рычей удилъ на томъ же мст рыбу, а когда взошло солнце и клевъ прекратился, пономарь задумалъ искупаться. Ничего не слыхавши о происшедшемъ наканун, онъ преспокойно раздлся и опустился въ воду. Не умя плавать, онъ прислъ на корточкахъ возл самаго берега и сталъ умывать лицо, какъ вдругъ что-то уцпило его сзади за косичку и вытащило на берегъ… Что было дале, пономарь не помнитъ, такъ какъ жъ то же мгновеніе потерялъ сознаніе, въ каковомъ положеніи и былъ найденъ лежащимъ въ камышахъ. Считаю излишнимъ описывать ужасъ которымъ былъ объятъ весь вашъ околодокъ! Разговорамъ не было конца. Начали появляться добавленія… Такъ напримръ земскій фельдшеръ Нирьютъ ходившій на охоту видлъ въ рк Грачевк что-то плывшее въ вод, темнокоричневаго цвта, сажени въ дв длиною, стрлялъ въ это чудовище, но повидимому не нанесъ ему никакого вреда. Рыбакъ Данила Сдовъ разставлявшій ночью сть и плывшій по этому случаю на маленькомъ челнок былъ кмъ-то опрокинутъ совсмъ съ челнокомъ такъ что насилу выбрался на берегъ. Все это вмст взятое увеличивало еще боле ужасъ. Къ тому мсту гд чаще всего появлялось чудовище былъ приставленъ караулъ, караулили день и ночь, но чудовище какъ нарочно не появлялось. Такъ прошло недли дв, умы стали успокоиваться, поршили что чудовище куда-нибудь перемстилось и караулъ былъ снятъ, какъ вдругъ новое происшествіе опять переполошило все!… Пропалъ безъ всти мальчикъ лтъ семи, сынъ грачевскаго крестьянина Ивана Мотина, Василій, платье котораго было найдено на берегу, на той самой песчаной отмели и возл тхъ самыхъ камышей гд столько разъ появлялось чудовище. Сначала думали что мальчикъ купаясь утонулъ, но еслибъ онъ утонулъ, то найденъ былъ бы трупъ его… Между тмъ вс средства были употреблены къ отысканію трупа и остались напрасны: бродили стями, пускали горшки съ ладономъ, но дымящіеся горшки плыли себ по теченію рки и нигд не останавливались… {Въ народ существуетъ поврье что горшокъ съ ладономъ лущенный на воду остановится надъ трупомъ утопленника.} Наконецъ бросили и поршили, что несчастный былъ жертвою невдомаго чудовища! Однако надо же было узнать наконецъ что это за чудовище и пріискать средства для избавленія себя отъ него!.. Разршеніе всего этого предпринялъ на себя нашъ добрый и просвщенный учитель сельской школы г. Знаменскій, въ короткое время успвшій пріобрсти своими неутомимыми педагогическими трудами общую любовь и уваженіе, которые, то-есть труды, къ несчастію остаются незамченными лишь только однимъ членомъ училищнаго совта, не представившемъ даже г. Знаменскаго къ наград. Въ тотъ же день, когда исчезъ ребенокъ и когда вс средства къ отысканію его оказались тщетными г. Знаменскій, пригласивъ съ собою сотника и нсколькихъ стариковъ, отправился на театръ описанныхъ ужасовъ. Часовъ въ восемь вечера они была уже на песчаной отмели, но, такъ какъ увидали что тамъ купалась Мелитина Петровна, тщательно вытираясь замыленною губкой и погружая въ воду грудь свою, то понятное чувство скромности заставило ихъ обождать, когда она окончитъ купанье и однется. Дйствительно, Мелитина Петровна вышла изъ воды и скрылась въ камышахъ, а немного погодя, уже одтая и съ зонтикомъ въ рукахъ она шла по дорог ведущей въ усадьбу тетки Анфисы Ивановны Столбиковой. Тогда г. Знаменскій подошелъ къ тому мсту гд купалась Мелитина Петровна, но только-что усплъ онъ войти въ камыши какъ вдругъ раздался оглушительный трескъ и что-то поспшно бултыхнуло въ воду, обдавъ его брызгами и скрывшись подъ водой. Въ это время подбжали къ г. Знаменскому сотникъ и старики, но въ камышахъ уже ничего не было! Тмъ не мене г. Знаменскій началъ изслдовать мстность съ цлью отыскать хоть какіе-нибудь слды ребенка, но вмсто того поднялъ только окурокъ папироски, а сотникомъ найдены чьи-то пестрые панталоны, парусинный пиджакъ, фуражка, ситцевая рубашка и сапоги. Всё это немедленно было предъявлено сотникомъ г. Знаменскому, который и призналъ принадлежность этой одежи сыну священника села Рычей Асклипіодоту Психологову. Ужасъ овладлъ всми!.. Неужели же и Асклипіодотъ подобно ребенку сдлался жертвою чудовища?.. Вс немедленно отправились въ село Рычи къ священнику отцу Ивану и ужасъ ихъ увеличился еще боле когда они узнала что Асклипіодота не было дома!.. И только вечеромъ когда уже достаточно стемнло, г. Знаменскій встртилъ Асклипіодота въ лавк Александра Васильевича Соколова, и хотя Асклипіодотъ и былъ пьянъ, но увидавъ свое платье очень обрадовался и разказалъ подробно что купаясь въ рк Грачевк онъ чуть было не сдлался жертвою огромнаго крокодила, отъ котораго спасся единственно благодаря своему превосходному умнію плавать и нырять. Крокодилъ, котораго Асклипіодотъ видлъ собственными своими глазами, имлъ въ длину сажени три, тло его на спин покрыто роговыми щитками, по средин представляющими возвышеніе. Языкъ короткій, челюсти вооружены многочисленными зубами имющими видъ клыковъ. Сверху крокодилъ коричневобурый, снизу грязножелтый. Въ вод движенія его весьма быстры, такъ что Асклипіодоту стоило большаго труда увертываться отъ его нападеній, на земл же движенія эти немного вялы. Увидалъ онъ крокодила въ камышахъ когда самъ былъ въ вод, поэтому то принужденъ былъ покинуть свою одежду. Крокодилъ долго смотрлъ на него разинувъ пасть и какъ бы прицливаясь въ него, а немного погодя даже ринулся въ воду, но Асклипіодотъ нырнулъ и тмъ только избавился отъ пасти крокодила! Итакъ, тайна разъяснилась и чудовище надлавшее столько ужаса оказалось крокодиломъ! Этимъ заканчиваю и свое письмо, но увренъ, г. редакторъ, что въ скоромъ времена вы получите отъ меня боле подробное описаніе крокодила, такъ какъ намъ извстно что г. Знаменскій принялъ энергичныя мры къ поимк хищнаго земноводнаго. Помоги ему Богъ!’
Статья эта, писанная, какъ говорятъ, самимъ г. Знаменскимъ, какъ и слдовало ожидать, переполошила весь околодокъ. Дали знать становому, который немедленно прискакалъ, опросилъ крестьянку Молотову, шесть грачевскихъ двицъ, рычевскаго пономаря, фельдшера Нирьюта, Асклипіодота Психологова и многихъ другихъ и произведенное дознаніе препроводилъ по принадлежности. Крестьяне принялись ставить вентеря, взадъ и впередъ бродили по рк, длали въ камышахъ облаву, но крокодила не было. Редакція Справочнаго Листка командировала въ Грачевку спеціальнаго корреспондента, который вмст съ г. Знаменскимъ опускалъ въ рку какіе-то стальные крючки съ насаженными на нихъ кусками мяса, но вс старанія поймать крокодила осталась тщетными и корреспондентъ съ чмъ пріхалъ съ тмъ и ухалъ. Статья между тмъ была перепечатана въ столичныхъ газетахъ и всть о крокодил распространилась. Люди самые неврующіе была озадачены такимъ явленіемъ. Начались пріисканіе всевозможныхъ объясненій. Одна газета высказалась что это по всей вроятности не крокодилъ, такъ какъ крокодилы обитаютъ въ жаркомъ климат, а гигантскій змй подобный тому который не такъ давно появлялся у береговъ Норвегіи и который надлалъ столько тревоги между естествоиспытателями. Принялись за старыя книги и поршили что змй. этотъ заслуживаетъ полной вры, такъ какъ таковой былъ уже извстенъ Грекамъ и Римлянамъ. Плиній и Виргилій Максимъ — оба описали подобное земноводное змеобразное, плававшее первоначально въ ркахъ, разростаясь же въ громадныхъ размрахъ, оно уходило въ открытое море, такъ какъ только тамъ находило достаточный просторъ для движенія.
Прочитавъ все это, г. Знаменскій вышелъ изъ себя и немедленно напечаталъ статью въ которой доказывалъ что газета, заговоривъ о Плиніи и Виргиліи, потеряла почву и очутилась въ мір фантазій, что чудовище появившееся въ Грачевк не змй, а воистину крокодилъ, что хотя крокодилы и обитаютъ преимущественно въ жаркомъ климат, но изъ этого не слдуетъ еще отрицать возможности появленія таковыхъ и въ климат умренномъ. Если въ Грачевку, говорилъ онъ, въ прошломъ году забжало два лося, а съ годъ тому назадъ была убита альпійская серна, если, наконецъ, у насъ въ Россіи проживаетъ столько иноземцевъ всевозможныхъ климатовъ, въ образ ученыхъ инженеровъ, пвицъ, танцовщицъ, гувернантокъ, поносящихъ холодъ сей страны снговъ, но тмъ не мене обртающихъ въ ней обильныя пажити, то почему же не жить у насъ и крокодиламъ! Принимая все это въ соображеніе, онъ протестуетъ противу искаженія факта и возстановляетъ истину. Дйствительность присутствія крокодила въ Грачевк подтвердитъ подъ присягой проживающій въ сел Рычахъ почетный гражданинъ Асклипіодотъ Психологовъ, который собственными глазами крокодила этого видлъ, описалъ его и, подобно мальчику Василію Мотину, едва не сдлался жертвою этого хищнаго земноводнаго. Это не змй, а крокодилъ!…
Но какъ г. Знаменскій ни хорохорился, а газета продолжала настаивать на своемъ, и обругавъ г. Знаменскаго и Психологова невждами и упомянувъ даже извстную побасенку о свинь и апельсинахъ, статью свою о морскихъ чудовищахъ начала съ Гомера, описавъ чудовищнаго змя убитаго героемъ греческой миологіи Геркулесомъ. Затмъ, упомянувъ о борьб змя съ китомъ виднной капитаномъ Древаромъ, о миссіонер Ганс Егед, о епископ Понтолидаг, о зм выброшенной на одинъ изъ Оркнейскихъ острововъ, имвшей щетинистую гриву, кончала статью тмъ что докторъ Пикардъ въ Столовомъ залив видлъ въ феврал 1857 года съ маяка морское чудовище. Оно спокойно расположилось въ мор въ 150 шагахъ отъ берега, Пакардъ стрлялъ въ него, но далъ промахъ, 14-го же апрля чудовище приблизилось къ мели, гд вроятно хотло поиграть на солнц, но было замчено шотландскими стрлками находившимися въ катерахъ подъ командой лейтенанта Мессиса и сдлавшими по животному залпъ, на который оно не обратило и вниманія, но залпы безъ остановки повторявшіеся одинъ за другамъ произвели наконецъ свое дйствіе и змй началъ ослабвать. Тогда, зацпивъ его ластъ якоремъ, семьдесятъ человкъ съ величайшемъ трудомъ притащили его къ берегу. Здсь, какъ бы очнувшись и желая уйти въ море, чудовище начало метаться и рваться и сила ударовъ его хвоста была такъ велика что оно выкидывало вверхъ и разбрасывало большіе прибрежные камни, одинъ такой камень сильно ушибъ человка, а другой выбилъ окно третьяго этажа въ гостиниц Каледоніи.
Другая газета объявила что все это вздоръ, что вся эта утка пущена первою газетой съ цлью заманить къ себ этимъ чудомъ большее число подпищиковъ, и въ доказательство того что подобнаго чуда не существуетъ привела описаніе моряка Фредерика Смита, плававшаго на корабл Пекинъ и на основаніи собственныхъ наблюденій объявившаго исторію о морскомъ зм сказкою. При этомъ Смитъ расказалъ подробно что подобное чудовище было изловлено вблизи Мульмейна его моряками, втащено за бортъ и мнимое страшное животное оказалось эта больше ни меньше какъ чудовищная морская поросль, корень которой, покрытый паразитами, за нкоторомъ разстояніи представлялся головою, между тмъ какъ вызванныя волнами движенія придавали ему видъ животнаго тла. Что же касается, прибавляла газета, змя найденнаго на берегу одного изъ Оркнейскихъ острововъ, то змй тотъ оказался исполинскою акулой!
Полемика эта дала мысль Будильнику олицетворить ее въ каррикатур, которая въ слдующемъ же нумер появилась въ такомъ вид. На балкон балагана, вмсто рогожъ обитаго сказанною газетой, съ перомъ за ухомъ стоитъ ея редакторъ съ огромною головой и кричитъ: Господа! вс сюда! Здсь чудо не простое, животное морское, отъ головы до хвоста будетъ полная верста!…. Сюда! сюда!…. Москвичи много хохотали надъ этою каррикатурой и нумеръ этотъ Будильника (другіе нумера котораго никто не хотлъ брать и даромъ) покупался по 75 коп., а къ вечеру дошелъ до рубля!..
Тмъ не мене къ г. Знаменскому по поводу грачевскаго крокодила посыпались со всхъ сторонъ разные запросы и предложенія. Общество усмиренія строптивыхъ животныхъ даже предложило г. Знаменскому значительную сумму денегъ если онъ живьемъ доставитъ въ Общество крокодила.
Все это, понятно, еще боле возбуждало въ г. Знаменскомъ энергію и онъ съ лихорадочнымъ усиліемъ принялся за поимку животнаго. Онъ поилъ мужиковъ водкой, продалъ свою волчью шубу и на вырученныя деньги заказалъ особаго устройства сть которая могла бы выдержать не только крокодила, но даже слона, и когда была готова эта сть, то онъ опять купилъ три ведра водки и собралъ цлый полкъ крестьянъ, которые явились охотно. Въ числ явившихся былъ и Асклипіодотъ Психологовъ. Онъ хлопоталъ не мене другихъ, указывалъ то мсто гд видлъ крокодила, гд послдній на него бросился и гд именно его преслдовалъ. Сть запустили, но дло кончилось лишь тмъ что вс перепились, а крокодила все-таки не было, за что Асклипіодотъ, подвыпившій боле другихъ, обругалъ всхъ дураками.
Вдругъ пронесся слухъ что крокодилъ пойманъ и находится въ усадьб Анфисы Ивановны Столбиковой въ особо устроенномъ виваріум и что крокодила этого кормятъ живыми ягнятами, которыхъ онъ глотаетъ какъ пилюли по нскольку десятковъ въ день. Бросились вс къ Анфис Ивановн, конечно въ томъ числ и г. Знаменскій, но оказалось что никакого крокодила тамъ не было. Мужики начали толковать что вовсе это не крокодилъ, а просто оборотень. Молва эта пошла въ ходъ, встртила много приверженцевъ и немного погодя сдлалась убжденіемъ большинства. Начали подсматривать за нкоторыми старухами и дйствительно двухъ изъ нихъ изловили ночью гд-то въ конопляхъ, а такъ какъ старухи не могли объяснить зачмъ именно не въ урочный часъ нелегкая занесла ихъ въ конопли, и такъ какъ он давно уже замчены въ колдовств и порч людей, то сначала поршили было волостнымъ сходомъ закопать старухъ живыми въ землю, но потомъ сочли возможнымъ наказаніе смягчить и ограничиться только розгами, каковое ршеніе было немедленно приведено въ исполненіе и старухъ перепороли.
Поскорбвъ о таковомъ невжеств низшей братіи, г. Знаменскій распродалъ значительную часть своего скуднаго имущества и желая поближе познакомиться съ привычками и образомъ жизни крокодиловъ, а равно вычитать гд-нибудь способъ ловли таковыхъ и вспомнивъ при этомъ что крокодилами въ особенности изобилуетъ Египетъ, г. Знаменскій немедленно отправился на почту и выписалъ путешествіе по Нижнему Египту и внутреннимъ областямъ Дельты Рафаловича, но какъ на смхъ въ книг этой о крокодилахъ не упоминается ни полслова и деньги употребленныя на покупку путешествія пропали безслдно. Г. Знаменскій схватился за попавшійся ему случайно первый томъ Дарвина въ перевод Бекетова, но и въ этой книг про крокодиловъ ничего не упоминается. Тогда г. Знаменскій принялся за каталогъ Вольфа и съ слдующею же почтой на цлыхъ 15 рублей выписалъ себ книгъ, заглавія которыхъ по его соображеніямъ непремнно должны были послужить ему руководствомъ для разршенія предпринятой имъ на себя задачи, а вмст съ тмъ ршился впредь до полученія этихъ книгъ относительно поимки крокодила ничего не предпринимать.
Если всть о грачевскомъ крокодил переполошила даже ученыя общества, то само собою разумется всть эта боле всхъ должна была поразить Анфису Ивановну Столбикову, во владніяхъ которой онъ появился и усплъ уже столько накуралесить. Хотя Анфиса Ивановна не имла никакого понятія ни o морскихъ змяхъ, на объ ужасахъ производимыхъ крокодилами, но тмъ не мене она сознавала инстинктивно что тутъ дло что-то не ладно и немедленно собралась въ село Рыча къ священнику отцу Ивану, съ цлію посовтоваться съ нимъ что ей длать и что такое именно крокодилъ. Отца Ивана на грхъ не было дома, а былъ дома только сынъ его Асклипіодотъ. Хотя старушка его и не долюбливала за что-то, но имя въ воду что втрогонъ этотъ (такъ называла Столбикова Асклипіодота) чуть было не сдлался жертвою крокодила, она ршилась поразспросить его о случившемся и выпытать отъ него насколько крокодилъ этотъ страшенъ и насколько нужно его опасаться. Асклипіодотъ предложилъ старух чаю, усадилъ ее въ мягкое кресло, а усвшись противъ вся на стул, наговорилъ ей такихъ ужасовъ что даже волосъ становился дыбомъ, и по словамъ его крокодилъ вышедъ ни дать ни взять похожимъ на то чудовище которое обыкновенно рисуется на картинахъ изображающихъ Страшный Судъ и которое своею огненною пастью цлыми десятками пожираетъ гршниковъ.
Увидавъ нечаянно въ окошко проходившаго мимо пономаря, того самаго котораго крокодилъ вытащилъ за косичку на берегъ, Анфиса Ивановна подозвала его, но и пономарь ничего утшительнаго ей не сообщилъ, а объявилъ что отъ страха у него до сихъ лоръ трясутся и руки, и ноги, а что во всемъ тл онъ чувствуетъ такую ломоту какъ будто у него вс кости поломаны и помяты, а въ конц-концовъ показавъ косичку объяснилъ что отъ прежней у него и половины не осталось. Анфиса Ивановна растерялась пуще прежняго и ршалась прохать къ г. Знаменскому. Асклипіодотъ проводилъ старушку до экипажи подсадилъ ее, застегнулъ фартукъ тарантаса и Анфиса Ивановна отправилась.
Г. Знаменскій, какъ только узналъ цль посщенія Анфиса Ивановны, тотчасъ прочелъ ей письмо Общества усмиренія строптивыхъ животныхъ и статьи газетъ о морскихъ чудовищахъ и сверхъ того далъ ей честное слово что какъ только получитъ отъ Вольфа книги о крокодилахъ, то тотчасъ же явится къ ней почитать объ нихъ, и кончалъ тмъ что появленіе крокодила въ Грачевк есть великое бдствіе грозящее превратить данную мстность въ пустыню.
Анфиса Ивановна все это выслушала и вдругъ почувствовала что ей какъ будто что-то подкатило подъ сердце, почему въ ту же минуту оставила г. Знаменскаго и прямо отправилась къ земскому фельдшеру Нарьюту. Осмотрвъ старуху, фельдшеръ объявилъ ей что относительно ея здоровья положительно нтъ никакой опасности, что у нея просто легонькое спазматическое состояніе аорты и что онъ дастъ ей амигдалину, отъ котораго все это пройдетъ, относительно же крокодила Нарьютъ высказалъ свое удивленіе что Мелитина Петровна продолжаетъ купаться и именно на томъ самомъ мст гд онъ постоянно появляется. При этомъ онъ совершенно основательно замтилъ что если крокодилъ намревался поглотить Асклипіодота, мущину довольно рослаго и плотнаго, то по всей вроятности поглотитъ даму для него будетъ несравненно легче, не говоря уже о томъ что тло Мелитины Петровны, какъ вообще дамское, безъ сомннія нжне и слаще грубаго тла Асклипіодота. Анфиса Ивановна приняла капли, но услыхавъ что крокодилы глотаютъ людей, поспшила ухать отъ фельдшера и снова завернула къ священнику отцу Ивану.
Къ счастію на этотъ разъ она застала его дома. Но Анфиса Ивановна была уже такъ настращена что даже не обращала ни малйшаго вниманія на успокоительныя рчи отца Ивана и только твердила что въ появленіи крокодила она усматриваетъ гнвъ Божій и что этого всего еще мало по грхамъ вашимъ, такъ какъ куда вы посмотришь повсюду пьянство, развратъ, жены бросаютъ мужей своихъ, мужья женъ, дти колотятъ родителей, повсюду поджоги, воровство….
— Все это такъ, перебилъ ее отецъ Иванъ,— но все-таки исторія о крокодил преувеличена, а я увренъ что это просто былъ сомъ. Въ вашей рк, продолжалъ онъ,— сомовъ очень много. Мн случалось ловить сомовъ пуда въ четыре и боле и я самъ не разъ видлъ какъ сомы ловили и глотали не только утокъ, но и гусей.
— Да вдь вашъ же сынъ, твердила Анфиса Ивановна,— разказывалъ что видлъ крокодила а что насилу даже уплылъ отъ него….
— У страха глаза велики, утшалъ отецъ Иванъ.— Сынъ мой малый трусоватый и очень не мудрено что со страху принялъ сома за крокодила….
— А дьячка-то за косичку тоже сомъ вытащилъ?
Тутъ ужъ отецъ Иванъ ничего не могъ сказать и невольно замолчалъ.
На возвратномъ пути изъ села Рычей въ свою усадьбу Анфиса Ивановна встртила Ивана Максимыча. Онъ шелъ по дорог и подгонялъ прутикомъ корову еле-еле тащившую ноги.
Иванъ Максимычъ былъ старикъ лтъ пятидесяти, съ краснымъ носомъ и прищуренными глазами. Когда-то при откупахъ служилъ онъ цловальникомъ, въ настоящее же время занимается портняжествомъ и торговлею мясомъ, поставляя таковое окрестнымъ помщикамъ. Прежде ходилъ въ длиннополыхъ сюртукахъ, въ настоящее же время вслдствіе проникнувшей въ село Рыча цивилизаціи, и нкоторымъ образомъ повинуясь и правиламъ экономіи, носитъ коротенькіе пиджаки и въ тхъ же видахъ заправляетъ панталоны за сапоги. Водки однако, какъ бы слдовало человку цивилизованному, Иванъ Максимычъ не пьетъ, и почему суждено ему таскать при себ красный носъ — остается тайной. Нтъ ни одного человка въ околодк, нтъ ни одного ребенка который не зналъ бы Ивана Максимыча. Онъ всегда говорилъ прибаутками, часто употреблялъ въ разговорахъ: съ волкомъ двадцать, сорокъ пятнадцать, вс кургузые, одинъ безъ хвоста т. п. И поэтому какъ только бывало завидятъ его идущимъ въ фуражк надтой на затылокъ, такъ сейчасъ же говорили: ‘Вонъ съ волкомъ двадцать идетъ!’ Иванъ Максимычъ былъ мстною ходячею газетой. Рыская по всмъ окрестнымъ деревнямъ и разыскивая коровъ доживающихъ послдніе дни свои съ гуманною цлію поскоре покончить ихъ страданія, онъ все видлъ и все зналъ, разказывалъ все виднное и слышанное довольно оригинально и потому болтовня его слушалась довольно охотно, хотя и была однообразна.
Увидавъ Ивана Максимыча, Анфиса Ивановна приказала кучеру остановиться.
— Слышалъ? проговорила Анфиса Ивановна, подозвавъ къ себ Ивана Максимыча.
— Насчетъ чего это? спросилъ онъ, снимая фуражку и подходя къ тарантасу.
— О крокодил-то?
— О, насчетъ крокодильныхъ дловъ-то! проговорилъ онъ, заливаясь смхомъ, причемъ глаза его сузились еще боле, а ротъ растянулся до ушей, обнаживъ искрошенные зубы. — Вотъ гд грха-то куча! Большущій вить, желтопузый, съ волкомъ двадцать!…
— Какъ? подхватила Анфиса Ивановна.— Разв ихъ двадцать?
— Сорокъ, пятнадцать, вс кургузые, одинъ безъ хвоста…
— Кургузые?… разв ты видлъ? добивалась Анфиса Ивановна.
— Вотъ грха-то куча! продолжалъ между тмъ Иванъ Максимычъ, даже та не подозрвая ужаса Анфисы Ивановны. — Должно ухарскій какой-нибудь!… Вдь этакъ чего добраго, крокодилъ-то пожалуй насчетъ проглачиванія займется… и всхъ насъ-то!..
Анфиса Ивановна махнула рукой и приказала хать. Домой Анфиса Ивановна воротилась чуть живая, и несмотря за то что по прізд приняла тройную порцію капель, она чувствовала что сердце ея совершенно замираетъ. Она бросилась въ комнату Мелитины Петровны чтобы хоть отъ вся почерпнуть что-либо успокоивающее, но Мелитина Петровна, увидавъ тетку съ чепчикомъ съхавшимъ съ затылка и съ шалью тащившеюся по полу, только расхохоталась и ничего успокоительнаго не сказала.
Анфиса Ивановна легла спать, положила возл себя горничную Домну, а у дверей спальни лакея Потапыча, чего прежде никогда не длала, и несмотря на это долго не могла заснуть, а едва заснула какъ тутъ же изъ-подъ кровати показался крокодилъ и, обвивъ хвостомъ спавшую на полу Домну, приподнялъ свое туловище по направленію къ кровати и разинувъ огненную пасть проглотилъ Анфису Ивановну!
Участокъ Анфисы Ивановны былъ не особенно большой, но за то на немъ было все что вамъ угодно: и заливные дуга, и лсъ, и прекрасная рка изобиловавшая рыбой и превосходная глина изъ которой выдлывались горшка почитавшіеся лучшими въ околодк, а земля была до того плодородна что никто не запомнитъ чтобы на участк Анфисы Ивановны былъ когда-нибудь неурожай. Домикъ Анфисы Ивановны былъ тоже небольшой, но онъ смотрлъ такъ уютно, окруженный зеленью сада, что невольно привлекалъ взоръ каждаго прозжавшаго и проходившаго. Въ саду этомъ не было на одного чахлаго дерева, напротивъ все задорилось и росло самымъ здоровымъ ростомъ, обильно снабжая Анфису Ивановну и яблоками и грушами, и вишней… Люди склонные къ зависти ругали Анфису Ивановну на чемъ свтъ стоитъ.
— Вдь это чортъ знаетъ что такое, прости Господи! горячились они.— Ну посмотри сколько яблоковъ, сколько вишни! У меня въ саду хотъ бы одна вишенка, а у этой старой карги вишня осыпная!… А какова пшеница-то!.. И на кой чортъ, спрашивается, ей все это нужно!…
Но Анфиса Ивановна даже и не подозрвала что яблоки ея пораждали всеобщую зависть и жила себ преспокойно въ своей Грачевк, окруженная такими же стариками и старухами какъ и она сама.
Анфиса Ивановна была старушка лтъ семидесяти, маленькаго роста, сутуловатая, сухая, съ горбатымъ носомъ старавшимся какъ-будто изо всей мочи понюхать чмъ пахнетъ подбородокъ Анфисы Ивановны. Зубовъ у Анфисы Ивановны не было, но несмотря за это она все-таки любила покушать и пожевать. Жеваньемъ она ограничивалась только въ тхъ случаяхъ когда не могла проглотить недостаточно разжеваннаго. Такъ расправлялась она съ яблоками, грушами, мясомъ и высосавъ сокъ украдкой вынимала остальное изо рта и украдкой же бросала подъ столъ. Вслдствіе этого у того мста гд кушала Анфиса Ивановна прислуга всегда находила комки непроглоченной пищи, таковые же комки попадались за диванами, комодами и другою мебелью. Тмъ не мене однако Анфиса Ивановна была старушка чистоплотная, любившая даже при случа щегольнуть своими старыми нарядами и турецкими шалями. Память Анфиса Ивановна утратила совершенно, ничего не помнила что было вчера, за то все что было лтъ тридцать, сорокъ тому назадъ она помнила превосходно. Когда-то Анфиса Ивановна была замужемъ, но давно уже овдовла и, овдоввъ, въ другой разъ замужъ не выходила. Поговаривали что въ этомъ ей не было никакой надобности, такъ какъ по сосдству проживалъ какой-то капитанъ тоже давно умершій, но все это было такъ давно и Анфиса Ивановна была такъ стара что даже трудно врилось чтобъ Анфиса Ивановна могла когда-нибудь быть молодою и увлекательною. Дтей у Анфисы Ивановны ни при замужеств, ни посл таковаго не было. Она была совершенно одна, такъ какъ племянница Мелитина Петровна пріхала къ старух очень недавно и не боле какъ за мсяцъ до начала настоящаго разказа.
Прислуга Анфисы Ивановны отличалась тмъ что у каждаго служащаго была непремнно какая-то старческая слабость къ своему длу. Такъ напримръ экономка Дарья едоровна была помшана на вареньяхъ и соленьяхъ. Буфетчикъ, онъ же и лакей, Потапычъ только и зналъ что обметалъ пыль и перетиралъ посуду и каждая вещь имла у него собственное свое имя. Такъ напримръ одинъ стаканъ зазывался у него Ваняткой, другой Николкой, кружка же изъ которой обыкновенно пила Анфиса Ивановна называлась Анфиской. Горничная Домна не на шутку тосковала, когда ей нечего было штопать, прикащикъ же Захаръ Зотычъ былъ ршительно помшанъ на веденіи конторскихъ книгъ и разныхъ отчетовъ и вдомостей. Вс эти старики и старухи жили при Анфис Ивановн съ молодыхъ лтъ и ничего нтъ удивительнаго что вс они сжились такъ что трудно было бы существовать одному безъ другаго. Всмъ имъ было ассигновано жалованье, но никогда и никто его не спрашивалъ, потому что никому деньги не были нужны. Жалованья этого такимъ образомъ накопилось столько что еслибы вс служащіе вздумали одновременно потребовать его, то Анфис Ивановн нечмъ было бы расплатиться. Жалованья никто не требовалъ и Анфиса Ивановна даже и не помышляла о выдач таковаго. Да и зачмъ? Каждый имлъ все что ему было нужно и каждый смотрлъ на погреба и кладовыя Анфисы Ивановны какъ на свою собственность, какъ на нчто общее, принадлежащее всмъ имъ, а не одной Анфис Ивановн, зачмъ же тутъ жалованье?…
До прізда въ Грачевку племянницы Мелитины Петровны жизнь въ Грачевк текла самымъ мирнымъ образомъ. Анфиса Ивановна вставала рано, умывалась и зачинала утреннюю молитву. Молилась она долго, стоя почти все время на колняхъ. Затмъ вмст съ экономкой Дарьей едоровной садилась пить чай, во время котораго являлся иногда управляющій Зотычъ, при появленіи котораго Анфиса Ивановна всегда чувствовала нкоторый трепетъ, такъ какъ появленіе управляющаго почти всегда сопровождалось какою-нибудь непріятностью.
— Ты что? спроситъ бывало Анфиса Ивановна.
— Да что? Дьяволъ-то эвтотъ вдь опять прислалъ.
— Какой дьяволъ?
— Да мировой-то!
— Опятъ?
— Опять.
— Зачмъ?
— Самихъ васъ въ камеру требуетъ и требуетъ чтобы вы росписались на повстк.
И Зотычъ подаетъ повстку.
— Что же мн длать теперь?
— Говорю, пожалуйтесь на него предводителю. Надо же его унять, вдь этакъ онъ, дьяволъ, васъ до смерти затаскаетъ!
— Да зачмъ я ему спонадобилась?
— Да по Тришкинскому дду…
— Какое такое Тришкинское дло?
— О самоуправств. Тришка былъ долженъ вамъ за корову сорокъ рублей и два года не платилъ. Я по вашему приказанію свезъ у него съ загона горохъ, обмолотилъ его и продалъ. Сорокъ рублей получилъ, а остальные ему отдалъ.
— Значитъ квитъ! возражаетъ Анфиса Ивановна.
— Когда вотъ отсидите въ острог тогда и будетъ квитъ!
— Да вдь Тришка былъ долженъ?
— Долженъ.
— Два года не платилъ?
— Два года.
— Ты ничего лишняго не взялъ?
— Ничего.
— Такъ за что же въ острогъ?
— Не имли вить права приказывать управляющему…
— Я кажется никогда теб и не приказывала…
— Нтъ ужъ кто дудки, приказывали.
— Что-то я не помню, финтитъ старуха.
— Нтъ, у меня свидтели есть. Коли такое дло, такъ я свидтелевъ представлю… Что же мн изъ-за вашей глупости въ острогъ идти что ли!.. Нтъ, покорно благодарю.
— Да за что же въ острогъ-то?
— А за то что вы не имли никакого права приказывать мн продать чуткой горохъ… Это самоуправство…
— Да вдь ты продавалъ!
— А приказъ былъ вашъ.
— Стало-бытъ меня въ острогъ?
— Похоже на то!
— Такъ это выходитъ процессъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна.
И поблднвъ какъ полотно она запрокидывается на спинку кресла. Слово процессъ пугаетъ ее даже боле острога. Она лишалась аппетита и ложилась въ постель. Но сцены подобныя описанной случались весьма рдко, а потому настолько же рдко возмущался и вседневный порядокъ жизни.
Напившись чаю Анфиса Ивановна отправлялась въ садъ и бесдовала съ садовникомъ, отставнымъ драгуномъ Брагинымъ, у котораго тоже была слабость цлый день копаться въ саду, мотыжитъ, подчищать и подпушивать. Съ нимъ заводила она разговоръ про разныя баталіи, старый драгунъ оживлялся и, опираясь на лопату, начиналъ разказывать про битвы въ которыхъ онъ участвовалъ. Анфиса Ивановна слушала со вниманіемъ не сводя глазъ съ Брагина, качала головой, хмурила брови, а когда дло становилось чрезчуръ уже жаркимъ, она блднла и начинала поспшно креститься.
Наговорившись вдоволь съ Брагинымъ, Анфиса Ивановна возвращалась домой, садилась въ угольной комнат къ окошечку и прозвавъ Домну начинала съ ней бесдовать. Въ бесдахъ этихъ большею частію вспоминалось прежнее житье-бытье и иногда рчь заходила о капитан, но тяжелыя воспоминанія дней этихъ (капитанъ, говорятъ, ее очень билъ) какъ-то невольно обрывали нить разговора и Анфиса Ивановна говорила обыкновенно:
— Ну, не будемъ вспоминать про него. Дай Богъ ему царство небесное и пусть Господь проститъ ему все то что онъ мн натворилъ!
Во время разговоровъ этихъ Анфиса Ивановна вязала обыкновенно носки. Вязаніе носокъ было ея любимымъ занятіемъ и такъ какъ у нея не было родныхъ которыхъ она могла бы снабжать ими, то она дарила носки предводителю, исправнику, становому и другимъ. Но при этомъ соблюдались ранги. Такъ, напримръ, предводителю вязала она тонкіе носки, исправнику потолоще, становому вовсе толстые. Анфиса Ивановна даже подарила однажды дюжину носокъ архіерею, но связала ихъ не изъ нитокъ, а изъ шелку, за что архіерей по просьб Анфисы Ивановны посвятилъ въ стихарь рычевскаго причетника.
Къ двнадцати часамъ Потапычъ накрывалъ уже на столъ, раза два или три обойдя вс комнаты и обтервъ пыль. Столь для обда онъ всегда ставилъ круглый и прежде чмъ поставить его всегда смотрлъ на ввинченный въ потолокъ крючокъ для люстры, чтобы столъ былъ по средин комнаты. Въ половин перваго миска была уже на стол и Потапычъ отправлялся къ Анфис Ивановн и приговаривалъ: кушать пожалуйте. Во время обда Потапычъ всегда стоялъ позади Анфисы Ивановны, приложивъ тарелку къ правой сторон груди. Потапычъ въ это время принималъ всегда торжественный видъ, подписалъ голову и смотрлъ прямо въ макушку Анфисы Ивановны. Но несмотря однако на этотъ торжественный видъ онъ все-таки не бросалъ своей привычки ходить безъ галстука, въ суконныхъ мягкихъ туфляхъ и вступать съ Анфисой Ивановной въ разговоры.
— Ну чего смотрите! чего трете! приговаривалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ, замтокъ что Анфиса Ивановна разглядываетъ и вытираетъ тарелку. — Небось ужъ не подамъ грязной, двадцать разъ перетиралъ…
— У меня ужъ такая привычка! оправдывалась Анфиса Ивановна.
— Пора ужъ бросить ее!…. Что вы Англичанка что ли какая что тарелки-то чистыя вытираете.
Если же Анфис Ивановн случалось какомъ бы то ни было образомъ разбить стаканъ или рюмку, то Потапычъ положительно выходилъ изъ себя.
— Что у васъ рукъ что ли нтъ! Ну что вы посуду-то колотите! Маленькія что ли! И глядя на собранные осколки онъ начиналъ причитывать:— Эхъ, ты моя Сонька, Сонька! Сколько лтъ я тебя берегъ и холилъ, всегда тебя въ уголочикъ буфета рядомъ съ Анфиской ставилъ, а теперь кончилось твое житье!
— Ну, будетъ теб, Потапычъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна.— Полно теб плакатъ-то! вс тамъ будетъ рано или поздно!
И бывало вздохнетъ.
Посл обда Анфиса Ивановна отправлялась въ свою уютную чистенькую комнатку и, опустившись въ кресло, предавалась дремот, посл чего приказывала обыкновенно заложить лошадей и отправлялась или кататься, или въ седо Рычи къ отцу Ивану. Но поздки эти удавались ей не всегда и очень часто Домна, ходившая къ кучеру съ приказаніемъ заложить лошадей, возвращалась и объявляла что кучеръ закладывать лошадей не хочетъ:
— Это отчего?
— Некогда, говоритъ.
— Что же онъ длаетъ?
— Табакъ съ золой перетираетъ. Нюхать, говоритъ, мн нечего, а я, говоритъ, безъ табаку минуты быть не могу.
— Да что онъ съ ума сошелъ что ли? сердится Анфиса Ивановна.— Ступай и скажи ему чтобы сію минуту закладывалъ, что до его табаку мн дла нтъ, что дескать барыня гнвается и требуетъ чтобы лошади были заложены.
— Ну что? спрашиваетъ Анфиса Ивановна возвратившуюся Домну.
— Не детъ.
— Что же онъ говоритъ?
— Не поду, говоритъ, безъ табаку, хоть сейчасъ разчетъ давай!
— Такъ я же его сейчасъ и разочту! вскрикиваетъ Анфиса Ивановна и обратясь къ Домн говоритъ ласково:— Домашенька, сходи, душенька, къ Зотычу и скажи ему чтобъ онъ принесъ конторскую книгу. Домна уходитъ, а Анфиса Ивановна принимается ходить по комнат и посматривать на каретникъ въ надежд что кучеръ опомнится и поспшитъ исполнитъ ея приказаніе, но каретникъ попрежнему не растворялся. Являлся Зотычъ съ книгою и прислонялся къ притолк: ‘Ну вотъ молъ я, чего теб еще книга спонадобилась!’
— Захаръ Зотычъ! начинаетъ Анфиса Ивановна.— Кучеръ выходитъ у меня изъ повиновенія и потому сейчасъ же разочти и чтобъ его сегодня же здсь не было. Слышишь?
— Слышу.
— Такъ вотъ разочти.
— Денегъ пожалуйте.
— Разв въ контор нтъ?
— Откуда же он будутъ въ контор-то?
— Сосчитай сколько ему приходится.
Зотычъ развертываетъ книгу и находитъ ту страницу на которой записанъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ. Онъ указываетъ пальцемъ: на, молъ, смотри.
— Онъ сколько получаетъ въ мсяцъ? Зотычъ молча указываетъ пальцемъ. — А давно онъ живетъ?
Зотычъ передвигаетъ палецъ и указываетъ сколько лтъ живетъ кучеръ. Оказывается что живетъ онъ 38 лтъ.
— Сколько же ему приходится? спрашиваетъ Анфиса Ивановна уже немного потише и Зотычъ снова передвигаетъ палецъ и указываетъ на итогъ.
— Да ты что мн все пальцемъ-то тычешь! говоритъ Анфиса Ивановна.— Что у тебя языкъ что ли отвалился что ты не можешь мн отвтить. Ну сколько же приходится?
— За вычетомъ полученныхъ въ разное время кучеру приходится получить 236 руб. 40 коп., отвчаетъ Зотычъ и смотритъ на Анфису Ивановну какъ будто желая сказать: что, ловко?
— Такъ въ контор денегъ нтъ?
— Нтъ.
— Ну хорошо, ступай! Я денегъ найду и тогда пришлю за тобой.
Ладно, думаетъ Зотычъ и уходитъ и водитъ какъ въ сняхъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ, сидя на какомъ-то отрубк и ущемивъ колнками какую-то ступу, преспокойно растираетъ себ табакъ и даже не взглянулъ на проходившаго мимо съ книгою подъ мышкой управляющаго.
Но въ большинств случаевъ кучеръ безпрекословно закладывалъ лошадей и отправлялся съ барыней по указаннымъ направленіямъ. Абакумъ всегда усаживался на козлахъ какъ можно покойне, кладъ свои локти на колна и почти вовсе не правилъ лошадьми, отъ чего очень часто случалось что прозжая околицы, тарантасъ задними колесами зацплялъ за вереи и выворачивалъ ихъ вонъ.
— Ты вовсе не смотришь куда дешь! вскрикаетъ бывало Анфиса Ивановна.
— Какъ же я назадъ-то смотрть могу! возразить Абакумъ.— Чудное дло! Точно у меня глаза-то въ затылк.
И начнетъ бывало свой носъ словно трубку набивать табакомъ. Очень часто табакъ этотъ втромъ относило прямо въ глаза Анфис Ивановн и она говорила:
— Послушай, ты какъ-нибудь поосторожнй нюхай, это твой табакъ мн прямо въ глаза летитъ!
— Это ничего! отвчаетъ кучеръ.— Табакъ даже нарочно въ глаза пускаютъ. Отъ этого зрніе прочищается.
Посл ужина Анфиса Ивановна поспшно отправлялась въ спальную, гд Домна успла уже приготовитъ для барыни постель. Помолившись и перекрестивъ постель, дверь и окна, чтобы никто не влзъ, Анфиса Ивановна укладывалась и свернувшись въ клубочекъ засыпала, а съ нею вмст засылала и вся усадьба. И тогда-то среда этой воцарившейся безмолвной тишины охватившей всю усадьбу, среди этой темной молчаливой ночи успвшей бережно окутать своимъ густымъ покрываломъ все окружающее, выходилъ изъ своей конуры страдавшій безсонницей ночной сторожъ Карпъ, шагалъ переваливаясь по разнымъ направленіямъ усадьбы и неустанно колотилъ своею колотушкой вплоть до самаго разсвта!..
Такъ поживала Анфиса Ивановна нсколько десятковъ лтъ, какъ вдругъ за мсяцъ до начала настоящей повсти, часовъ въ шесть вечера, подъхала къ дому Анфисы Ивановны телжка запряженная парою лошадей. Изъ телжки вышла въ какомъ-то рыженькомъ бурнус съ небольшимъ сакъ-вояжемъ на рук молодая свженькая дамочка. Вбжавъ на крыльцо, она весело спросила Потапыча: дома ли Анфиса Ивановна? и узнавъ что дома, вошла безъ церемоній въ залу и увидавъ въ зал старушку съ любопытствомъ смотрвшую въ окно на подъхавшую пару, сейчасъ догадалась что старушка эта Анфиса Ивановна. Пріхавшая поспшно подбжала къ ней и обнявъ старушку отрекомендовалась что она ея племянница Мелитина Петровна Скрябина и принялась напоминать ей o себ. Мелитина Петровна передала что она дочь ея покойнаго брата Петра Ивановича, которую она, Анфиса Ивановна, разъ только видла и то тогда когда Мелитина Петровна была еще груднымъ ребенкомъ. Что годъ тому назадъ она вышла замужъ за штабсъ-капитана Скрябина, который служилъ при взятіи Ташкента подъ начальствомъ генерала Черняева, нын отправился въ Сербію добровольцемъ, посовтовавъ ей на время войны хать къ тетушк Анфис Ивановн, что она и исполнила. Затмъ Мелитина Петровна разказала что въ вагон встртилась она съ Асклипіодотомъ Психологовымъ, дохала съ нимъ отъ желзной дороги до села Рычей, а затмъ попросила уплатить ямщику два рубля, такъ какъ выходя изъ вагона она потеряла свой портъ-моне. Анфиса Ивановна уплатила деньги и приказала подать чаю. Мелитина Петровна вышла на балконъ, пришла въ восхищеніе отъ клумбы розановъ, воткнула въ косу одинъ цвтокъ, жадно вдыхала ароматичный воздухъ и объявила что лтомъ только и можно жить въ деревн, причемъ кстати обругала петербургскій климатъ. За чаемъ, который пили тоже за балкон, Мелитина Петровна разказала что всю дорогу, начиная отъ Москвы и до послдней станціи желзной дороги, она только и говорила съ Асклипіодотомъ Психологовымъ что объ ней и потому она теперь какъ будто знакома съ ней уже нсколько лтъ, знаетъ ея привычки, образъ жизни и употребитъ все стараніе чтобы быть ей пріятною и заслужить ея расположеніе. Говоря все эти Мелитина Петровна намазывала на хлбъ масло, подкладывала въ чашку сахаръ, попросила Дарью едоровау наливать ей чай покрпче и держала себя такъ какъ будто и въ самомъ дл нсколько лтъ знакома уже съ Анфисой Ивановной. Посл чая, узнавъ что за рк есть удобное мсто для купанья, завязала въ узелокъ полотенце, мыло, мочалку и, попросивъ указать ей мсто, отправилась купаться. Ужинала Мелитина Петровна съ аппетитомъ, хвалила кушанья, а отъ варенца подававшагося вмсто пирожнаго пришла въ восторгъ и объявила что за такой варенецъ надо заплатить въ Петербург никакъ не мене трехъ рублей.
Уложивъ Мелитину Петровну спать, Анфиса Ивановна собрала въ свою спальную и Дарью едоровну, и Домну и вмст съ ними начала припоминать подробности посщенія брата Петра Ивановича.
— Вотъ я не припомню хорошенько, говорила Анфиса Ивановна,— былъ-ли въ то время братъ Петръ Иванычъ женатымъ или вдовцомъ.
— Кажись вдовцомъ! прошептала Дарья едоровна.
— Ой женатымъ! подхватила Домна.— Я помню что съ нимъ прізжала какая-то дама, красивая, высокая, румяная…
— Это была не жена, а кормилица!
— Нтъ, жена. Я какъ теперь помню, была имъ отведена угольная комната и они въ одной комнат спали… а кровать была одна, закрытая кисейнымъ пологомъ отъ комаровъ.
— Ты все перепутала, Домна! говоритъ Анфиса Ивановна.— Кровать съ пологомъ мы устраивали для архіерея, когда онъ ночевалъ у насъ.
— А гд же дама-то спала?
— Съ архіереемъ не было никакой дамы.
— Съ кмъ же дама прізжала?
И старухи умолкали и углублялись въ воспоминанія. Но какъ он ни хлопотали, ничего припомнить не могли и, напротивъ, спутались еще боле и въ воспоминаніяхъ этихъ Петръ Иванычъ то оказывался холостымъ, то женатымъ и прізжавшимъ вмст съ женой, но безъ ребенка, то вдовцомъ съ кормилицей и ребенкомъ. То представлялся онъ имъ хромымъ, то гусаромъ съ длинными усами, стройнымъ, ловкимъ и лихимъ. Наконецъ дошло до того ужъ что Петръ Ивановичъ никогда даже и не прізжалъ и что Мелитина Петровна все наврала и никогда въ Грачевк груднымъ ребенкомъ не была… Позвали Потапыча, стали спрашивать его: не припомнитъ ли онъ, прізжалъ ли лтъ двадцать тому назадъ Петръ Ивановичъ съ кормилицей и съ груднымъ ребенкомъ? Потапычъ тутъ же припомнилъ.
— Да какъ же! почти вскрикнулъ онъ.— Извстно прізжалъ съ ребенкомъ и съ кормилицей. Еще помните разъ, опосля обда, ребенокъ потянулъ за скатерть и всю посуду переколотилъ!
— Такъ, такъ, такъ, затараторили старухи и въ ту же минуту въ ихъ памяти воскресла вся картина прізда Петра Ивановича со всми ея мельчайшими подробностями. Вспомнили что дйствительно лтъ двадцать тому назадъ Петръ Ивановичъ прізжалъ въ Грачевку вдовцомъ съ ребенкомъ и кормилицей и прогостилъ недли три. Что кормилица была очень красивая, блая, стройная, чернобровая и спала вмст съ ребенкомъ въ угольной комнат, а Петръ Ивановичъ въ гостиной, на диван. Но какого пола былъ ребенокъ — они ршительно припомнить не могли, а такъ какъ на часахъ пробило уже двнадцать часовъ ночи и вс она уже дремали, то поршили что вроятно ребенокъ былъ двочка, такъ какъ отецъ ужь никоимъ образомъ при крещеніи ребенка не назвалъ бы мальчика Мелитиной, ибо Мелитина имя женское.
На слдующій день Анфиса Ивановна по случаю прізда племянницы встала ране обыкновеннаго и произвела даже нкоторое измненіе въ своемъ туалет, накрывъ голову какомъ-то чепцомъ, который называла она уборомъ. Но несмотря на то что старуха была за ногахъ ране обыкновеннаго, Мелитина Петровна все-таки предупредила ее и успла уже сходить за рку и искупаться, обойти весь садъ, потолковать съ Брагинымъ и побывать на гончарномъ завод. Мелитина Петровна была въ восторг и отъ Грачевки, и отъ сада, гончарнымъ же заводомъ осталась недовольна и объявила что горшки на немъ выдлываются допотопнымъ образомъ и что въ настоящее время имются очень простыя и удобныя приспособленія, посредствомъ которыхъ горшки выдлываются несравненно скоре и лучше. За чаемъ Meлитина Петровна разспрашивала старуху о средствахъ окрестныхъ крестьянъ, за какомъ она надл, на большомъ или маломъ, и есть ли въ этой мстности заводы или фабрики. Она высказала при этомъ свою любовь къ заводскому длу, объясняла что на заводахъ и фабрикахъ народъ гораздо развите, что хлбопашество развиваетъ въ человк мечтательность и идилію, тогда какъ машины, перерабатывая пеньку, шерсть, бумагу, шелкъ и т. п., вмст съ тмъ незамтно перерабатываютъ и человческій мозгъ. Она разказала, что какъ то случалось ей быть въ Шу и что она пришла въ восторгъ отъ завода. Затмъ она спросила есть ли въ Грачевк школа и, узнавъ что школы никакой не имется она высказала свое сожалніе и слегка коснулась что вообще въ Россіи необходимо ввести обязательное обученіе, что по имющимся свдніямъ у васъ на восемьдесятъ четыре человка приходится только одинъ учащійся, что начальныхъ школъ у васъ всего 22.400 и что поэтому увлекаться оптимизмомъ намъ не къ лицу, а надо думать объ умноженіи начальныхъ школъ, причемъ не забывать и женскаго образованія, о которомъ даже и думать не начинала.
Посл чая Мелитина Петровна принялась за устройство своей комнаты и Анфиса Ивановна присутствовавшая при этомъ не мало удивилась что Мелитина Петровна ставитъ кровать какъ-то наискось комнаты, но племянница объяснила ей что непремнно слдуетъ ложиться годовой къ сверу, такъ какъ по увренію германскихъ врачей этимъ устраняются многія болзни, и что теорію эту объясняютъ она вліяніемъ земнаго магнетизма на человческій организмъ.
Анфиса Ивановна все это слушала и чувствовала что въ голов у нея творится что-то недоброе, но боле всего поразила ее кровать, такъ что съ кровати этой она не спускала глазъ и все думала: какъ же это такъ выходитъ что спать надо наискось комнаты, а не вдоль стнки. Затмъ Анфиса Ивановна, какъ и всякая женщина вообще любившая подсмотрть что у кого есть, начала разглядывать костюмъ Мелитины Петровны и нашла что платьишко на ней не мудреное и хотя и украшалось разными бантиками и оборочками, но тмъ не мене все-таки мизерное и то же самое въ которомъ была вчера, что ботинки хотя и варшавскія, но все-таки рыженькія, съ довольно значительными изъянцами и со стоптанными коблуками. Все это наводило Анфису Ивановну на мысль что мужъ Мелитины Петровны должно-быть одного поля ягода съ капитаномъ и вроятно сорви-голова коли ухалъ на сраженіе.
Уставивъ кровать, Мелитина Петровна открыла свой чемоданчикъ и вынувъ изъ него нсколько книгъ поставила ихъ на столъ и объявила Анфис Ивановн что если ей угодно нкоторыя изъ этихъ книгъ она ей прочтетъ, что книги очень интересныя и въ особенности расхвалила Тайны Мадридскаго двора, Евгенію и Донъ-Карлоса. Но Анфиса Ивановна была занята не книгами, а искоса посматривала на чемоданчикъ, гд кром какихъ-то тоненькихъ книжечекъ перевязанныхъ бичевкой какъ будто ничего не виднлось. Анфиса Ивановна спросила племянницу отчего не ставитъ она на столъ и тхъ книжекъ которыя перевязаны бичевкой, но Мелитина Петровна объяснила что тоненькія книжечки учебныя, изданныя комитетомъ грамотности, и тутъ же поспшила закрыть и запереть чемоданъ ключомъ, который и сунула въ карманъ своего платья.
Устроивъ комнату, Мелитина Петровна спросила, далеко ли отъ нихъ почтовая станція на которой принимаются письма, и узнавъ что таковая заходится въ сел Рычахъ и что почта отходитъ сегодня часовъ въ шесть вечера, очень обрадовалась и объявила что сегодня же отправитъ въ Петербургъ письмо, а когда Анфиса Ивановна спросила племянницу зачмъ пишетъ онa въ Петербургъ если мужъ ея находится на сраженіяхъ. Мелитина Петровна отвтила что мужу съ этою почтой она писать не будетъ, а будетъ писать одному петербургскому знакомому. Посл обда Мелитина Петровна попросила у тетки бумаги и все нужное для письма, кстати выпросила и три рубля денегъ на покупку почтовыхъ марокъ, и разцловавъ за все это тетку ушла въ свою комнату писать письма, а Анфиса Ивановна по обыкновенію удалилась въ свою спальную. Но на этотъ разъ старушка не услась въ кресло подремать, а призвавъ къ себ Домну, начала передавать ей по секрету все виднное и слышанное. Анфиса Ивановна сообщила что Мелитина Петровна уметъ длать горшки, очень любитъ фабрики и заводы на которыхъ выдлываютъ человческіе мозги и что спитъ не вдоль стнки, а наискось комнаты. Домна же въ свою очередь передала что вчера она хотла было приготовить Мелитин Петровн ночную сорочку и просила ключъ отъ чемодана, но Мелитина Петровна ей ключей не дала, что у племянницы ничего-то ровнехонько нтъ и что платье только одно и есть. Что же касается до блья, то таковаго всего-навсе дв сорочки, два полотенца и штуки четыре носовыхъ платковъ. Разказъ этотъ еще боле убдилъ Анфису Ивановну что мужъ Мелитины Петровны одного поля ягода съ капитаномъ и по всей вроятности спустилъ все приданое жены, такъ какъ Анфиса Ивановна очень хорошо помнитъ что у покойнаго брата Петра Ивановича было 500 душъ, которыя и должны была перейти къ Мелитин Петровн. Затмъ Домна передала что и ее тоже Мелитина Петровна разспрашивала о мужикахъ, хорошо ли они живутъ, много ли грамотныхъ, довольны ли они своимъ положеніемъ, на что она, Домна, отвтила ей что дло ея двичье и что она объ этихъ длахъ ничего не знаетъ.
Когда Анфиса Ивановна вышла изъ спальни, то она была очень удивлена узнавъ отъ Потапыча что Мелитина Петровнa ушла пшкомъ въ Рычи. Анфиса Ивановна сдлала Потапычу выговоръ что онъ не распорядился заложить лошадей, но старый слуга объявилъ что Мелитина Петровна отъ лошадей отказалась и объявила что она любитъ ходить пшкомъ и никогда на лошадяхъ здить не будетъ. Часовъ въ восемь вечера Мелитина Петровна воротилась и передала тетк что письмо она отправила, что была въ лавк Александра Васильевича Соколова, купила тамъ табаку и гильзъ и папиросъ и что встртила въ лавк учителя Знаменскаго и своего попутчика Асклипіодота Психологова. Село Рычи ей очень понравилось, причемъ Мелитина Петровна не безъ ироніи замтила что село это иметъ видъ цивилизованнаго мстечка, такъ какъ на базарной площади есть нсколько давокъ, трактировъ, кабаковъ и даже блестятъ дв-три золотыя вывски съ надписями: Складъ вина такого-то князя, складъ вина такого-то графа, и кончила разказъ тмъ въ въ сел напали на нее собаки и какъ она ни отмахивалась зонтикомъ, а все-таки они оборвали ей хвостъ. Тмъ не мене однако Мелитина Петровна была очень довольна что побывала въ сел Рычахъ и объявила что платье свое она сегодня же приведетъ въ надлежащій порядокъ. Анфиса Ивановна попняла племянниц что она не приказала себ заложитъ лошадей, но Мелитина Петровна объявила и ей то же что и Потапычу, что она любитъ ходить пшкомъ и на лошадяхъ здить не будетъ. И Мелитина Петровна, выпросивъ у Домны иголку съ ниткой, принялась чинить свое платье.
На слдующій день явился Асклипіодотъ Психологовъ. Онъ былъ въ пестрыхъ клтчатыхъ панталонахъ водевильнаго пошиба, гороховомъ коротенькомъ пиджак и въ пуховой шляп надтой набекрень. Встртивъ Анфису Ивановну, онъ расшаркался по театральному, выкинулъ ногами какой-то курбетъ и объявилъ что такъ какъ ему отлично извстно что Анфиса Ивановна его не долюбливаетъ (хотя бы напротивъ ей слдовало любить его, такъ какъ онъ ея крестный сынъ), то онъ и является съ визитомъ не къ ней, а къ своей бывшей попутчиц Мелитин Петровн. Давъ Асклипіодоту приложиться къ ручк, Анфиса Ивановна спросила его о здоровь отца Ивана, на что Асклипіодотъ, сдлавъ въ воздух рукою жестъ, объявилъ что отца онъ сегодня не имлъ еще чести видть, такъ какъ онъ въ церкви, но что по всей вроятности онъ здоровъ, потому что попы никогда не хвораютъ и постоянно здоровы. Затмъ Асклипіодотъ сообщилъ Анфис Ивановн что онъ опятъ возвратился подъ отчій кровъ, что въ учительской семинаріи въ которой онъ учился произведенъ коренной переворотъ, и онъ, убдившись что при таковыхъ переворотахъ въ семинаріи той учиться не стоитъ, счелъ за благо покинуть сказанный храмъ наукъ и возвратиться сюда. Затмъ вошла Мелитина Петровна. Асклипіодотъ быстро вскочилъ со стула и очень развязно и крпко пожалъ ей руку. Анфиса Ивановна оставила онъ однихъ и удалилась въ свою комнату. Мелитина Петровна, замтивъ это, тотчасъ же догадалась что посщеніе Асклипіодота вроятно старух не понутру, Асклипіодотъ пробылъ однако у Мелитины Петровны довольно долго, надымилъ табакомъ полну комнату и набросалъ на подъ столько окурковъ, что Потапычъ насилу даже собралъ ихъ. О чемъ бесдовала она — неизвстно, такъ какъ говорили они почти шепотомъ, а какъ только въ комнату входилъ Потапычъ съ крыломъ и полотенцемъ, такъ немедленно или умолкали совершенно, или же начинали говорить о погод. Предъ прощаньемъ Мелитина Петровна увела Асклипіодота въ свою комнату и довольно долго и тамъ говорила съ нимъ о чемъ-то. Наконецъ Асклипіодотъ ушелъ, но встртившись въ зал съ Анфисой Ивановной снова выкинулъ ногами курбетъ и, грозя пальцемъ, проговорилъ:
— Грхъ вамъ, мамашенька, что вы не любите своего крестничка! Богъ васъ за это строго накажетъ!..
‘Хорошо, толкуй!’ подумала про себя Анфиса Ивановна и когда Асклипіодотъ ушелъ, прибавила обращаясь къ племянниц:
— И въ кого только зародился такой втрогонъ, не понимаю!…
Чрезъ нсколько дней Домна, ходившая въ Рыча къ обдн, сообщила Анфис Ивановн что Мелитина Петровна, тоже бывши въ церкви, стояла рядомъ съ Асклипіодотомъ и долго съ нимъ болтала и смялась, наконецъ отецъ Иванъ, замтивъ это, выслалъ изъ алтаря дьякона и приказалъ объявить имъ что если они хотятъ смяться и болтать, то чтобы вышли изъ церкви и не мшали бы другимъ молиться. Дьяконъ все это объявилъ имъ басомъ, и Асклипіодотъ тотчасъ же вышелъ, а Мелитина Петровна осталась въ церкви и начала усердно молиться и что посл обдни отецъ Иванъ сказалъ коротенькую проповдь о томъ что такое храмъ Божій, что такое литургія и какъ врующіе и почитающіе Бота должны держать себя въ храм Его. Обо всемъ этомъ разказала Анфис Ивановн и сама Мелитина Петровна, похвалила отца Ивана и высказала при этомъ что она никакъ не ожидала чтобы въ деревн сельскій священникъ былъ въ состояніи сдлать такое замчаніе, да еще барын, и сверхъ этого наскоро сообразитъ на эту тему такую прекрасную проповдь какую онъ сказалъ.
Все это вмст взятое не совсмъ-то приходилось по вкусу Анфис Ивановн и пріздъ племянницы сдлался ей въ тягость, но Мелитина Петровна была не изъ тхъ которыя не замтили бы этого и не сумли бы поправить дла. Мелитина Петровна вскор оказалась женщиной не только укладистою, но даже весьма предупредительною и любезною. Не прошло и двухъ дней какъ Мелитина Петровна сумла уже угодитъ Анфис Ивановн а приготовила ей къ обду такіе сырники что Анфиса Ивановна чуть не обълась ими. Узнавъ затмъ что Анфиса Ивановна очень любитъ квасъ и что хорошаго квасу никто здсь варить не уметъ, она потребовала себ ржаныхъ сухарей, caxapy и сдлала сухарный квасъ, разлила его по бутылкамъ, въ каждую бутылку положила по три изюминки, и когда квасъ собрался, угостила имъ Анфису Ивановну. Асклипіодотъ больше не показывался. А когда Мелитина Петровна, прочитавъ присланный мировымъ судьей заочный приговоръ, которымъ Анфиса Ивановна по извстному намъ Тришкинскому процессу приговорена къ четырехдневному аресту, създила къ мировому судь, объяснила ему что Анфису Ивановну сажать подъ арестъ невозможно и привезла старух мировую съ Тришкой, то Мелитина Петровна окончательно уже овладла сердцемъ своей тетки, которая въ ту же минуту поршила что Мелитина Петровна славная бабенка. Анфиса Ивановна разцловала племянницу, помирилась съ судьей и немедленно принялась ему вязать носки изъ самой тонкой бумаги, причемъ Мелитина Петровна научила ее такъ сводить нитка какъ никогда Анфиса Ивановна не сводила.
Мелитин Петровн было лтъ двадцать съ небольшимъ: это была женщина небольшаго роста, тоненькая, съ пріятнымъ веселымъ личикомъ, съ плутовскими глазками, весьма бойкая, говорливая и съ прелестными каштановыми волосами. Шиньйоновъ она не носила, но роскошные волосы свои зачесывала назадъ и завязывала ихъ такимъ изящнымъ бантомъ что всякій шиньйонъ только испортилъ бы натуральную красоту волосъ. Весь недостатокъ Мелитины Петровны заключался въ ея костюм, но Анфиса Ивановна какъ только убдилась что племянница ея славная бабенка, такъ тотчасъ же подарила ей все нужное и даже прекраснаго барежу. Преподнося послдній, Анфиса Ивановна съ улыбкою объявила племянниц что барежъ этотъ она даритъ ей за Тришкинскій процессъ. Мелитина Петровы разцловала тетку, выпросила у вся еще пятьдесятъ рублей на отдлку, отправилась въ Рычи и, закупивъ въ модномъ магазин Семена Осиповича Голубева всевозможныхъ лентъ, прошивочекъ и нсколько дюжинъ пуговицъ и выпросивъ вмст съ тмъ у знакомаго намъ Ивана Максимовича швейную машину, которая по увренію его шьетъ съ волкомъ двадцать, принялась все подаренное кроить и шить. Анфиса Ивановна хотла было пригласить извстную въ околодк модистку Авдотью Игнатьевну, но Мелитина Петровна объявила что она сдлаетъ все сама, а дйствительно немного погодя у вся былъ уже новый гардеробъ изъ нсколькихъ простенькихъ платьевъ сшитыхъ со вкусомъ и весьма пикантно выказывавшихъ вс ея физическія достоинства. Анфиса Ивановна не мало дивилась новому покрою платьевъ, что рукава и юпка длаются изъ одной матеріи, а лифъ совершенно изъ другой, что пуговицъ пропасть, а петель нтъ и застегивать нечего, что бантъ, который въ доброе старое время прикалывался къ волнующейся груди и взорамъ передавалъ трепетъ ея, нын пришивается къ сиднью. Но тмъ не мене платья нашла она миленькими, а главное идущими къ хорошенькому личику Мелитины Петровны. Мелитина Петровна подошла къ зеркалу, полюбовалась собою и снова разцловала тетку. Мелитина Петровна не кокетка, но она женщина, а какая женщина не испытываетъ тайнаго удовольствія въ увренности что она можетъ нравиться!..
Окончивъ работу, Мелитина Петровна прочла Анфис Ивановн Донъ-Карлоса и Тайны Мадридскаго Двора, и старуха осталась въ восторг, въ особенности отъ послднихъ, и внутренно сравнивала себя съ Изабеллой, а покойнаго капитана съ маршаломъ Примомъ.
Не мене Анфисы Ивановны полюбили Мелитину Петровну не только вся дворня, но даже и окрестные крестьяне. Мелитина Петровна умла со всми поладить и всякому угодить. Александръ Васильевичъ Соколовъ безпрекословно отпускалъ ей въ долгъ табакъ и гильзы и разныя конфеты, которыя она раздавала крестьянскимъ дтямъ. Извстный капиталистъ Кузьма Васильевичъ Чурносовъ, ругавшій всхъ обращавшихся къ нему съ просьбой дать взаймы денегъ, ссудилъ ее однажды серіей въ 50 рублей, портной Фаларетъ Семеновичъ, постоянно пьяный и избитый, при встрч съ Мелитиной Петровной бросалъ фуражку кверху и кричалъ ура, даже самъ церковный староста, узнавъ что Мелитина Петровна очень любитъ свжую осетрину съ ботвиньемъ, слеталъ въ губернскій городъ и привезъ ей живаго осетра аршина въ два длиной. Въ нсколько дней успла она познакомиться почти со всми бабами и нужными и почти у всхъ побывала въ избахъ. Съ бабами толковала она о коровахъ, о телятахъ, о томъ какую вообще жалкую участь терпитъ баба въ крестьянской семь, съ мужиками, о подушныхъ окладахъ, о нуждахъ ихъ, о господств капитала надъ трудомъ, о волостныхъ судахъ и сходкахъ, о безграмотности старшинъ и грамотности волостныхъ писарей. Съ крестьянскими двушками она купалась, не умвшихъ учила плавать и нырять и говорила что купанье очень полезно и что поэтому необходимо пользоваться вашимъ короткимъ лтомъ чтобы на зиму запастись здоровьемъ. Иногда же она просила собравшихся на купанье двушекъ уйти и оставить ее одну.
Итакъ, Анфиса Ивановна успокоилась совершенно, а убдившись что племянница ее не изъ таковскихъ которыя нарушаютъ чье-бы то вы было спокойствіе, зажила по-прежнему, не только не стсняясь ея присутствіемъ, но даже изрдка стуя что племянница такъ мало сидитъ съ ней и большую часть дня проводитъ вн дома. Еще тревожило старуху то обстоятельство что Мелитина Петровна уходя всегда запирала свою комнату ключомъ, какъ будто боялась что ее обокрадутъ, а равно и то что несмотря на большую переписку которую ведетъ Мелитина Петровна она ни разу не писала мужу и не получала ни одного письма изъ Сербіи. Она даже разъ ршилась спроситъ ее объ этомъ.
— Ужь ты не въ ссор ли съ мужемъ-то? замтила она.
— Нисколько.
— Что-же онъ теб ничего не пишетъ! Я этого не понимаю. Ну какъ не увдомитъ жену что вотъ, дескать, я живъ и здоровъ, желаю и о теб узнать что-нибудь! А то на поди! Ухалъ себ на сраженье и ни слова!— Ужь онъ у тебя, малая моя, тюкнутъ не любитъ ли?
— Что кто значить тюкнуть?
— Выпить то-есть?
— Онъ пьетъ, но очень мало.
— То-то, проговорила Анфиса Ивановна.— А то у меня былъ одинъ знакомый капитанъ, продолжила она вздохнувъ,— такъ тотъ бывало такъ натюкается что ничего не помнитъ. Вытаращитъ бывало глаза, да такъ цлый день и ходитъ и то того кулакомъ треснетъ, то другаго…. Это, говоритъ, чтобы рука не отекала!
На этомъ и кончился разговоръ, и хотя Анфиса Ивановна въ сущности ничего не узнала относительно обоюднаго молчанія супруговъ, но все-таки имя въ виду что штабсъ-капитанъ Скрябинъ не тюкаетъ, она успокоилась. Итакъ, въ Грачевк все пришло было въ надлежащій порядокъ, какъ вдругъ появился крокодилъ и появленіемъ своимъ надлалъ извстную уже намъ суматоху.
Несчастная Анфиса Ивановна посл того ужаснаго сна который былъ уже описанъ нами не спала всю ночь и разбудивъ Домну напрасно старалась въ разговорахъ съ нею хоть сколько-нибудь забыть ужасную дйствительность. О чемъ бы старушка ни говорила, какъ бы далеко ни удалялась отъ тяготившей ее мысли, а все-таки разговоръ незамтно сводился къ одному и тому же знаменателю. Среди разговоровъ этихъ иногда склонила ее дремота, она забывалась, но тревожное забытье это походило на тотъ мучительный сонъ которымъ доктора успокаиваютъ измученнаго больнаго давая ему морфій. Только что сомкнетъ Анфиса Ивановна свои отяжелвшія вки какъ ей представляется что она приказываетъ Зотычу обнести свою усадьбу высокою кирпичною стной съ желзными воротами, но Зотычъ требуетъ на покупку матеріаловъ денегъ, а денегъ нтъ и послднія отданы Мелитин Петровн на отдлку платьевъ… То представляется ей что стна уже готова и что около запертыхъ желзныхъ воротъ ходитъ Брагинъ съ ружьемъ и Анфиса Ивановна довольна и напваетъ: и на штык у часоваго горитъ полночная луна. Но вдругъ наверху стны показывается крокодилъ, какъ-то разкорячившись оглядываетъ онъ внутренность двора и затмъ, упираясь четырьмя лапами, начинаетъ спускаться внизъ, а Асклипіодотъ почтительно приподнявъ шляпу говоритъ ей: ‘Вотъ водите, мамашенька, я говорилъ вамъ что Богъ накажетъ васъ за то что вы не любите своего крестничка!’..
За то какъ только начало свтать и какъ только утренняя зоря взглянула въ окно возвщая о появленіи солнца и какъ только защебетали подъ окномъ неугомонные воробьи, такъ Анфиса Ивановна вздохнула свободне и по мр того какъ мракъ ночи блднлъ предъ свтомъ дня, уменьшалось и тревожное настроеніе старушки. Она уснула и на этотъ разъ проспала спокойно часовъ до восьми утра.
Тмъ не мене однако Анфиса Ивановна чувствовала себя не хорошо, хотя и принимала усердно капли фельдшера Нирьюта. Съ Мелитиной Петровной о крокодил она не говорила ничего, потому что вчера еще обидлась на нее за то что Мелитина Петровна вмсто успокоительнаго слова только расхохоталась глядя за ея свалившійся чепецъ и тащившуюся по поду шаль. Она только посовтовала племянниц не ходить купаться, на что Мелитина Петровна сначала спросила о причин, а затмъ узнавъ что причиною является крокодилъ, который можетъ ее проглотить, разцловала тетку, зазвала ее трусихой и объявила что она крокодила не боится и еслибы захотла, то давнымъ бы давно поймала его за хвостъ. Затмъ снова разцловавъ старуху, она сообщила что сейчасъ идетъ въ Рычи за почту, а вечеромъ прочтетъ ей романъ Всадникъ безъ головы, который вроятно ей понравится. Немного погодя она проходила уже по двору въ своемъ коротенькомъ холстинковомъ плать, красиво подобравъ юпку, такъ чтобы дать возможность желающимъ вдоволь насмотрться на щегольски обутую ножку и на тонкій тлеснаго цвта чулокъ. Затмъ она распустила зонтикъ и скрылась за воротами.
Услыхавъ отъ племянницы что еслибы та захотла, то давно бы поймала крокодила, Анфис Ивановн пришло въ голову послать за г. Знаменскимъ и посовтовать ему обратиться за помощью къ Мелитин Петровн, тмъ боле что не дале какъ вчера г. Знаменскій прочелъ ей письмо, въ которомъ за доставку крокодила ему общаютъ громадныя деньги. Но только-что хотла она посылать за г. Знаменскимъ, какъ онъ появился въ комнат съ цлою кипой газетъ подъ мышкой.
Это былъ мущина лтъ тридцати, высокій, длинный, со впалою грудью, зеленый, худой, съ чрезвычайно болзненнымъ видомъ и съ глазами какъ у сухаго соленаго леща. Платье сидло на немъ какъ на вшалк, а такъ какъ онъ ходилъ какъ обыкновенно ходятъ семинаристы, съ какою-то перевалкой, то фалды сюртука его раскачивались свободно направо и налво. Онъ былъ въ крайне раздраженномъ состояніи, отчего и безъ того уже болзненное лицо его со впалыми щеками и шишковатыми скулами имлъ видъ совершенно мертваго человка.
Извинившись предъ Анфисой Ивановной что онъ безпокоитъ ее своимъ посщеніемъ, объяснилъ что, шатаясь съ утра по берегамъ рки Грачевки, ршился зайти къ ней немного отдохнуть. Проговоривъ это, онъ сильно закашлялся и добавилъ что онъ очень усталъ, а главное раздраженъ всми тми нелпостями которыми наполняются въ настоящую минуту газеты по поводу крокодила. И проговоривъ это, онъ съ досадой швырнулъ газеты и совершенно изнеможенный опустился въ кресло. Анфиса Ивановна очень обрадовалась приходу г. Знаменскаго, приказала подать закуску и передала ему немедленно слова Мелитины Петровны. Но г. Знаменскій не обратилъ даже вниманія на разказанное Анфисой Ивановной и объявилъ что у Мелитины Петровны завидный характеръ, такъ какъ она надо всмъ шутитъ и смется, а что о поимк крокодила онъ не заботится, что крокодилъ его рукъ не минуетъ, и что какъ только получитъ онъ отъ Вольфа книги, то крокодилъ будетъ пойманъ, объ этомъ нечего и толковать! Но будто бситъ его боле всего то обстоятельство что газеты точно сговорились и доказываютъ что въ Грачевк не крокодилъ, а какая-то гигантская змя, что такое нахальство подмываетъ его хать и въ Москву, и въ Петербургъ для крупныхъ объясненій съ авторами этихъ недобросовстныхъ статей. Затмъ онъ опять закашлялся, а немного погодя, отдохнувъ отъ кашля, высказалъ свое глубокое презрніе къ тмъ людямъ которые такъ легко относятся къ печатному слову и ради какого-то глупаго гаерства затемняютъ истину искаженіемъ фактовъ.
За закуской, отъ которой впрочемъ г. Знаменскій отказался объявивъ что ему теперь не до ды, Анфиса Ивановна сообщила ему что по словамъ Ивана Максимовича, крокодиловъ не одинъ, а двадцать, что они прибыли изъ Петербурга вс кургузые, а одинъ безъ хвоста. Услыхавъ это, г. Знаменскій расхохотался и объяснилъ старух что крокодилъ только одинъ, за это онъ ручается, а что Иванъ Максимовичъ всегда говоритъ съ волкомъ двадцать. Вспомнивъ дйствительно поговорки Ивана Максимовича, разсмялась въ свою очередь и Анфиса Ивановна и не мало удивилась что вчера, встртившись съ Иваномъ Максимовичемъ, она и забыла совершенно про его манеру говорить. Затмъ г. Знаменскій успокоилъ Анфису Ивановну еще и тмъ что если она не будетъ ходить на рку и въ камыши и ограничится прогулками по саду и по дому, то ей нечего опасаться быть проглоченною крокодиломъ, такъ какъ животное это ни въ садъ обнесенный заборомъ, ни въ домъ никоимъ образомъ не пойдетъ. Посл этого, собравъ вс свои газеты, г. Знаменскій распросщался съ Анфисой Ивановной и, повторивъ еще разъ что крокодилъ его рукъ не минуетъ, зашагалъ по дорог ведущей въ село Рычи.
Посщеніе это подйствовало на Анфису Ивановну несравненно благотворне капель прописанныхъ фельдшеромъ Нирьютомъ, такъ что старушка совершенно успокоилась, выкинула за окно пузырекъ съ каплями и отправилась въ садъ потолковать съ Брагинымъ о войн 12 года.
Предъ обдомъ возвратилась Мелитина Петровна и разказала тетк что на обратномъ пути ей встртился Знаменскій, остановилъ ее среди поля и, ухвативъ ее крпко за руку, принялся, читать ей газетныя статьи о морскихъ чудовищахъ и, окончивъ чтеніе, принялся ругать авторовъ этихъ статей, не понимающихъ что Грачевка не Норвегія, не Оркнейскіе острова, что онъ не капитанъ Древаръ и не епископъ Понтопидагъ, а учитель Знаменскій, а кончилъ тмъ что объявилъ ей: если дло этимъ не кончится, то онъ перестрляетъ всхъ этихъ писателей искажающихъ истину.
— Ну что же ты? спросила Анфиса Ивановна.
— Я прозвала его Донъ-Кихотомъ и посовтовала ему зайти къ фельдшеру Нирьюту.
И Мелитина Петровна, весело расхохотавшись, привилась обнимать и цловать тетку и общала ей прочесть когда-нибудь Донъ-Кихота, такъ какъ Анфиса Ивановна думала что это какой-нибудь генералъ тоже сражающійся въ Сербіи.
Вечеромъ Мелитина Петровна начала чтеніе Всадника безъ головы, а чтеніе это такъ заинтересовало Анфису Ивановну что она прослушала до двнадцати часовъ ночи и только въ первомъ часу улеглась въ постель совершенно спокойная что крокодиловъ только одинъ, да и тотъ въ домъ залзть не можетъ.
Однажды вечеромъ пришелъ къ Анфис Ивановн отецъ Иванъ. Анфиса Ивановна очень обрадовалась увидавъ своего любимаго священника, поспшила усадить его на самое мягкое кресло и распорядилась на счетъ чая. Отецъ Иванъ объявилъ старух что онъ пришелъ къ ней провести вечеръ, что его гложетъ какая-то тоска и что онъ не знаетъ куда дваться ему съ этою тоской. При этомъ онъ разказалъ старух что ему сильно нездоровится, но что онъ боится лечь въ постель и именно потому что не увренъ встанетъ ли онъ съ этой постели, или нтъ. Анфиса Ивановна посовтовала обратиться къ фельдшеру Нирьюту, но услыхавъ отъ отца Ивана что такихъ болзней фельдшера лчить не умютъ и что единственный врачъ подобныхъ болзней есть милосердый Богъ, Анфиса Ивановна замолчала и смекнула что дйствительно отецъ Иванъ что-то выглядитъ плохо.
— Что же съ вами? спросила старуха съ участіемъ.
Отецъ Иванъ вздохнулъ и передалъ что вчера получилъ онъ изъ Москвы отъ одного тамошняго священника, съ которымъ полвка тому назадъ вмст учился въ семинаріи, весьма непріятное письмо.
Анфиса Ивановна спросила было что пишутъ ему, но отецъ Ивамъ содержанія письмa не передалъ и опять повторилъ что ему тяжело, что ему скучно, а что на него нападаетъ тоска. Анфиса Ивановна почувствовала что бесда не ладится и потому очень обрадовалась когда въ комнату вошла Мелитина Петровна вся раскраснвшаяся и усталая, со Справочнымъ Листкомъ въ рукахъ. Снявъ поспшно шляпу и поздоровавшись съ теткой и съ отцомъ Иваномъ, Мелитина Петровна объявила что принесла очень утшительную новость.
— Про крокодила что ли? почти вскрикнула старуха.
— Нтъ, не про крокодила, а про Сербію! заговорила Мелитина Петровна.— Сербы одержали побду и разбили Турокъ на голову.
Анфиса Ивановна пригорюнилась, потому что ей гораздо было бы пріятне послушать что-нибудь про крокодила нежели про Сербію. Мелитина Петровна принялась читать извстіе сообщающее какъ генералъ Черняевъ взялъ штурмомъ турецкій лагерь при Бабиной Глав. Отецъ Иванъ слушалъ со вниманіемъ, и когда чтеніе было окончено, перекрестился.
— Помоги имъ Господи! проговорилъ онъ. — Пора наконецъ избавиться имъ и вообще балканскимъ христіанамъ отъ невыносимо тяжелаго турецкаго ига. Благодареніе и нашимъ русскимъ добровольцамъ, взявшимся за оружіе и отправившимся въ ряды Сербовъ. Сербское дло есть общее дло всхъ турецкихъ христіанъ. Оно настолько же сербское, насколько болгарское, герцеговинское, боснійское, оно настолько даже и русское, такъ какъ и предки наши вышла оттуда и оттуда же озарилъ васъ божественный свтъ христіанскаго ученія.
— А про мужа твоего ничего не напечатано? спросила Анфиса Ивановна.
— Мужъ мой мелкій офицеръ, возразила Мелитина Петровна,— послдняя спица въ колесниц…
— Все-таки онъ можетъ отличиться…
— Конечно можетъ, перебила ее Мелитина Петровна.— Когда отличится, тогда и прочтемъ, а пока еще нтъ ничего.
Услись за чай, но только-что Дарья едоровна принялась было разливать какъ на двор послышался колокольчикъ. Колокольчиковъ Анфиса Ивановна тоже побаивалась не на шутку, такъ какъ звукъ этихъ колокольчиковъ всегда сопровождался прибытіемъ или становаго, или исправника, которыхъ Анфиса Ивановна хотя и задабривала носками, но все-таки не долюбливала. Къ колокольчику сталъ прислушиваться и отецъ Иванъ, а когда въ передней хлопнула дверь и послышалась чьи-то грубые шаги, то отецъ Иванъ даже и пошелъ было справиться о пріхавшемъ, но встртился въ дверяхъ съ Потапычемъ.
— Кто это? спросила Анфиса Ивановна.
— Сотникъ изъ Рычей, за батюшкой пріхалъ, проговорилъ Потапычъ, показавъ глазами на отца Ивана.
Отецъ Иванъ вышелъ и немного погодя возвратясь объявилъ что къ нему пріхалъ становой и просить его къ себ.
— Вроятно мертвое тло! замтила Мелитина Петровна.
— Нтъ, должно-быть не мертвое…
И отецъ Иванъ распростившись слъ вмст съ сотникомъ на телжку и ухалъ. Немного погодя онъ былъ уже дома. Становой пилъ чай и бесдовалъ съ Асклипіодотомъ.
— Извините что заставилъ дожидаться! проговорилъ отецъ Иванъ, поздоровавшись со становымъ.
— Ничего, отвчалъ становой.— Мы здсь съ Асклипіодотомъ Иванычемъ бесдовали. Онъ угостилъ меня чаемъ.
— Закусить чего-нибудь не угодно ли?… Водочки можетъ-быть..
— Я ужь предлагалъ, перебилъ Асклипіодотъ отца.— Они отказалась.
— Это потому что хозяина не было дома, проговорилъ становой.— Безъ хозяина какъ-то неловко, а теперь другое дло, можно и водочки.
— Вотъ еще какія китайскія церемоніи! замтилъ Асклипіодотъ.
— Подай-ка водка да чего-нибудь закусить! проговорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ сыну.— Тамъ въ шкапу есть колбаса, сухари, сыръ,— неси все сюда. Еще груздочковъ принеси… Грузди хоть и не завидные, говорилъ отецъ Иванъ обращаясь къ становому,— но за то свженкіе, недавно посоленые, самъ собиралъ.
Асклипіодотъ вышедъ изъ комнаты.
— А вы ко мн по служб? робко спросилъ отецъ Иванъ,
— Да, по дду.
— Что такое случилось?
— Особеннаго ничего, но все-таки дло несовсмъ пріятное.
— Ужь не насчетъ ли сына что-нибудь? проговорилъ отецъ Иванъ, понизивъ голосъ.
— Да, насчетъ его.
— Опятъ новая шалость?
— Да, опять.
— Сердце мое чувствовало… На дняхъ получилъ я письмо изъ Москвы отъ одного священника…
И вынувъ изъ кармана письмо отецъ Иванъ подалъ его становому.
— Не по этому ли дду? спросилъ старикъ, стараясь скрыть навернувшіяся на глаза слезы.
Становой пробжалъ письмо.
— Да, но этому! проговорилъ становой возвращая письмо.
— Что же мн длать?
— Я совтовалъ бы вамъ какъ-нибудь замять это дло.
— Конечно, конечно.
— Съ сыномъ-то вы говорили что-нибудь? спросилъ становой.
— Нтъ, ничего. Тяжело какъ-то говорить мн съ нимъ объ этомъ… А вы?
— Съ какой стати! Я хотлъ съ вами переговорить…
— Благодарю васъ.
Въ комнату вошелъ Асклипіодотъ съ подносомъ на которомъ стояли водка и закуска.
— Ну-съ, вотъ вамъ и закуска и водка! началъ Асклипіодотъ поставивъ подносъ на столъ.— Не привести да еще вина какого-нибудь… У насъ кажется есть хересъ и коньякъ… За стаканомъ вина, продолжалъ Асклипіодотъ,— бесда идетъ оживленне, человкъ получаетъ краснорчіе…
— Что же, принеси… перебилъ его отецъ Иванъ.
— Я такъ и зналъ! подхватилъ Асклипіодотъ,— я такъ и зналъ что батюшка прикажеть и вина подать… Онъ только со мной скупится, а когда прізжаютъ гости, то завтнаго ничего нтъ… Сколько разъ говорилъ я отцу: Батюшка, обдъ безъ вина, все одно что мущина безъ женщины… такъ нтъ!
И проговоривъ это Асклипіодотъ налилъ три рюмка водки.
— Прошу! проговорилъ онъ обращаясь къ становому и къ отцу, показывая на рюмки.
Становой взглянулъ за отца Ивана.