Город без имени, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1839
Время на прочтение: 16 минут(ы)
В пространных равнинах Верхней Канады, на
пустынных берегах Ореяоко, находятся остатки зданий,
бронзовых оружий, произведения скульптуры, которые
свидетельствуют, что некогда просвещенные народы
обитали в сих странах, где ныне кочуют лишь толпы
диких звероловов.
Гумбольд.
Vues des Cordilleses (Виды Кордильерой - франц.). Т. 1
Дорога тянулась между скал, поросших мохом. Лошади скользили,
поднимаясь на крутизну, и наконец совсем остановились. Мы принуждены были
выйти из коляски...
Тогда только мы заметили на вершине почти неприступного утеса нечто,
имевшее вид человека. Это привидение, в черной епанче, сидело недвижно
между грудами камней в глубоком безмолвии. Подойдя ближе к утесу, мы
удивились, каким образом это существо могло взобраться на вышину почти по
голым отвесным стенам. Почтальон на наши вопросы отвечал, что этот утес с
некоторого времени служит обиталищем черному человеку, а в околодко
говорили, что этот черный человек сходит редко с утеса, и только за пищею,
потом снова возвращается на утес и по целым дням или бродит печально между
камнями, или сидит недвижим, как статуя.
Сей рассказ возбудил наше любопытство. Почтальон указал нам узкую
лестницу, которая вела на вершину. Мы дали ему несколько денег, чтобы
заставить его ожидать нас спокойнее, и через несколько минут были уже на
утесе.
Странная картина нам представилась. Утес был усеян обломками камней,
имевшими вид развалин. Иногда причудливая рука природы или древнее
незапамятное искусство растягивали их длинною чертою, в виде стены, иногда
сбрасывали в груду обвалившегося свода. В некоторых местах обманутое
воображение видело подобие перистилей, юные деревья, в разных направлениях,
выказывались из-за обломков, повилика пробивалась между расселин и
довершала очарование.
Шорох листьев заставил черного человека обернуться. Он встал, оперся
на камень, имевший вид пьедестала, и смотрел на нас с некоторым удивлением,
но без досады. Вид не знакомца был строг и величествен: в глубоких впадинах
горели черные большие глаза, брови были наклонены, как у человека,
привыкшего к беспрестанному размышлению, стан незнакомца казался еще
величавее от черной епанчи, которая живописно струилась по левому плечу его
и ниспадала на землю.
Мы старались извиниться, что нарушили его уединение...
- Правда...- сказал незнакомец после некоторого молчания, - я здесь
редко вижу посетителей, люди живут, люди проходят... разительные зрелища
остаются в стороне, люди идут дальше, дальше - пока сами не обратятся в
печальное зрелище...
- Не мудрено, что вас мало посещают, - возразил один из нас, чтоб
завести разговор, - это место так уныло, - он' похоже на кладбище.
- На кладбище...- прервал незнакомец, - да, это правда!
- прибавил он горько, - это правда - здесь могилы многих мыслей,
многих чувств, многих воспоминаний...
- Вы, верно, потеряли кого-нибудь, очень дорогого вашему сердцу? -
продолжал мой товарищ.
Незнакомой, взглянул на него быстро, в глазах сто выражалось
удивление.
- Да, сударь, - отвечал он, - я потерял самое драгоценное в жизни - я
потерял отчизну...
- Отчизну?..
- Да, отчизну! вы видите ее развалины. Здесь, на самом этом месте,
некогда волновались страсти, горела мысль, блестящие чертоги возносились к
небу, сила искусства приводила природу в недоумение... Теперь остались одни
камни, заросшие травою, - бедная отчизна! я предвидел твое падение, я
стенал на твоих распутиях: ты не услышала моего стона... и мне суждено было
пережить тебя. - Незнакомец бросился на камень, скрывая лицо свое... Вдруг
он вспрянул и старался оттолкнуть от себя камень, служивший ему подпорою.
- Опять ты предо мною, - вскричал он, - ты, вина всех бедствий моей
отчизны, - прочь, прочь - мои слезы не согреют тебя, столб безжизненный...
слезы бесполезны... бесполезны?.. не правда ли?.. - Незнакомец захохотал.
Желая дать другой оборот его мыслям, которые с каждою минутою
становились для нас непонятнее, мой товарищ спросил незнакомца, как
называлась страна, посреди развалин которой мы находились?
- У этой страны нет имени - она недостойна его, некогда она носила
имя, - имя громкое, славное, но она втоптала его в землю, годы засыпали его
прахом, мне не позволено снимать завесу с этого таинства...
- Позвольте вас спросить, - продолжал мой товарищ, - неужели ни на
одной карте не означена страна, о которой вы говорите?..
Этот вопрос, казалось, поразил незнакомца...
- Даже на карте...- повторил он после некоторого молчания, - да, это
может быть... это должно так быть, так... посреди бесчисленных переворотов,
потрясавших Европу в последние веки, легко может статься, что никто и не
обратил внимания на небольшую колонию, поселившуюся на этом неприступном
утесе, она успела образоваться, процвесть и... погибнуть, не замеченная
историками... но, впрочем... позвольте... это не то... она и не должна была
быть замеченною, скорбь смешивает мои мысли, и ваши вопросы меня смущают...
Если хотите... я вам расскажу историю этой страны по порядку... это мне
будет легче... одно будет напоминать другое... только не прерывайте меня...
Незнакомец облокотился на пьедестал, как будто на кафедру, и с важным
видом оратора начал так:
'Давно, давно - в XVIII столетии - все умы были взволнованы теориями
общественного устройства, везде спорили о причинах упадка и благоденствия
государств: и па площади, и па университетских диспутах, и в спальне
красавиц, и в комментариях к древним писателям, и на поле битвы.
Тогда одни молодой человек в Европе был озарен новою, оригинальною
мыслию. Нас окружают, говорил он, тысячи мнений, тысячи теорий, все они
имеют одну цель - благоденствие общества, и все противоречат друг другу.
Посмотрим, нет ли чего-нибудь общего всем этим мнениям? Говорят о правах
человека, о должностях: но что может заставить человека не переступать
границ своего права? что может заставить человека свято хранить свою
должность? одно - собственная его польза! Тщетно вы будете ослаблять права
человека, когда к сохранению их влечет его собственная польза, тщетно вы
будете доказывать ему святость его долга, когда он в противоречии с его
пользою. Да, польза есть существенный двигатель всех действий человека! Что
бесполезно - то вредно, что полезно - то позволено. Вот единственное
твердое основание общества! Польза и одна польза - да будет вашим и первым
и последним законом! Пусть из нее происходить будут все ваши постановления,
ваши занятия, ваши нравы, пусть польза заменит шаткие основания так
называемой совести, так называемого врожденного чувства, все поэтические
бредни, все вымыслы филантропов - и общество достигнет прочного
благоденствия.
Так говорил молодой человек в кругу своих товарищей, - и это был - мне
не нужно называть его - это был Бентам.
Блистательные выводы, построенные на столь твердом, положительном
основании, воспламенили многих. Посреди старого общества нельзя было
привести в исполнение обширную систему Бентама: тому противились и старые
люди, и старые книги, и старые поверья. Эмиграции были в моде. Богачи,
художники, купцы, ремесленники обратили свое имение в деньги, запаслись
земледельческими орудиями, машинами, математическими инструментами, сели на
корабль и пустились отыскивать какой-нибудь незанятый уголок мира, где
спокойно, вдали от мечтателей, можно было бы осуществить блистательную
систему.
В это время гора, на которой мы теперь находимся, была окружена со
всех сторон морем. Я еще помню, когда паруса наших кораблей развевались в
гавани. Неприступное положение этого острова понравилось нашим
путешественникам. Они бросили якорь, вышли на берег, не нашли на нем ни
одного жителя и заняли землю по праву первого приобретателя.
Все, составлявшие эту колонию, были люди более пли менее образованные,
одаренные любовию к наукам и искусствам, отличавшиеся изысканности' вкуса,
привычкою к изящным наслаждениям. Скоро земля была возделана, огромные
здания, как бы сами собою, поднялись из нее, в них соединились все прихоти,
все удобства жизни, машины, фабрики, библиотеки, все явилось с невыразимою
быстротою. Избранный в правители лучший друг Бентама все двигал своею
сильною волею и своим светлым умом. Замечал ли он где-нибудь малейшее
ослабление, малейшую нерадивость, он произносил заветное слово: польза
- и все по-прежнему приходило в порядок, поднимались ленивые руки,
воспламенялась погасавшая воля, словом, колония процветала. Проникнутые
признательностию к виновнику своего благоденствия, обитатели счастливого
острова на главной площади своей воздвигнули колоссальную статую Бентама и
на пьедестале золотыми буквами начертали: польза,
Так протекли долгие годы. Ничто не нарушало спокойствия и наслаждений
счастливого острова. В самом начале возродился было спор по предмету
довольно важному. Некоторые из первых колонистов, привыкшие к вере отцов
своих, находили необходимым устроить храм для жителей. Разумеется, что
тотчас же возродился вопрос: полезно ли это? и многие утверждали, что храм
не есть какое-либо мануфактурное заведение и что, следственно, не может
приносить никакой ощутительной пользы. Но первые возражали, что храм
необходим для того, дабы проповедники могли беспрестанно напоминать
обитателям, что польза есть единственное основание нравственности и
единственный закон для всех действий человека. С этим все согласились - и
храм был устроен.
Колония процветала. Общая деятельность превосходила всякое вероятие. С
раннего утра жители всех сословий поднимались с постели, боясь потерять
понапрасну и малейшую частицу времени, - и всякий принимался за свое дело:
один трудился над машиной, другой взрывал новую землю, третий пускал в рост
деньги - едва успевали обедать. В обществах был один разговор - о том, из
чего можно извлечь себе пользу? Появилось множество книг по сему предмету -
что я говорю? одни такого рода книги и выходили. Девушка вместо романа
читала трактат о прядильной фабрике, мальчик лет двенадцати уже начинал
откладывать деньги на составление капитала для торговых оборотов. В
семействах не было ни бесполезных шуток, ни бесполезных рассеянии, - каждая
минута для была разочтена, каждый поступок взвешен, и ничто даром не
терялось. У нас не было минуты спокойствия, не было минуты того, что другие
называли само-наслаждением, - жизнь беспрестанно двигалась, вертелась,
трещала.
Некоторые из художников предложили устроить театр. Другие находили
такое заведение совершенно бесполезным. Спор долго длился - но наконец
решили, что театр может быть полезным заведением, если все представления на
нем будут иметь целию доказать, что польза есть источник всех добродетелей
и что бесполезное есть главная вина всех бедствий человека. На этом условии
театр был устроен.
Возникали многие подобные споры, по как государством управляли люди,
обладавшие бентамовою неотразимою диалектикою, то скоро прекращались ко
всеобщему удовольствию. Согласие не нарушалось - колония процветала!
Восхищенные своим успехом, колонисты положили па вечные времена но
переменять своих узаконении, как признанных па опыте последним
совершенством, до которого человек может достигнуть. Колония процветала.
Так снова протекли долгие годы. Невдалеке от нас, также на необитаемом
острове, поселилась другая колония. Она состояла из людей простых, из
земледельцев, которые поселились тут не для осуществления какой-либо
системы, но просто чтоб снискивать себе пропитание. То, что у нас
производили энтузиазм и правила, которые мы сосали с молоком матерним, то у
наших соседей производилось необходимостью жить и трудом безотчетным, но
постоянным. Их нивы, луга были разработаны, и возвышенная искусством земля
сторицею вознаграждала труд человека.
Эта соседняя колония показалась нам весьма удобным местом для так
называемой эксплуатации, (К счастию, это слово в сем смысле еще не
существует в Русском языке, его можно перевести: наживка на счет ближнего.
(Примеч. В. Ф. Одоевского.)) мы завели с нею торговые сношения, но,
руководствуясь словом польза, мы не считали за нужное щадить наших соседей,
мы задерживали разными хитростями провоз к ним необходимых вещей п потом
продавали им свои втридорога, многие из пас, оградясь всеми законными
формами, предприняли против соседей весьма удачные банкротства, от которых
у них упали фабрики, что послужило в пользу нашим, мы ссорили наших соседей
с другими колониями, помогали им в этих случаях деньгами, которые,
разумеется, возвращались нам сторицею, мы завлекали их в биржевую игру и
посредством искусных оборотов были постоянно в выигрыше, наши агенты жили у
соседей безвыходно и всеми средствами: лестию, коварством, деньгами,
угрозами - постоянно распространяли нашу монополию. Все наши богатели -
колония процветала.
Когда соседи вполне разорились благодаря нашей мудрой, основательной
политике, правители наши, собравши выборных людей, предложили им на
разрешение вопрос: не будет ли полезно для нашей колонии уже совсем
приобрести землю наших ослабевших соседей? Все отвечали утвердительно. За
сим следовали другие вопросы: как приобрести эту землю, деньгами или силою?
На этот вопрос отвечали, что сначала надобно испытать деньгами, а если это
средство не удастся, то употребить силу. Некоторые из членов совета хотя и
соглашались, что народонаселение нашей колонии требовало новой земли, но
что, может быть, было бы согласно более с справедливостию занять какой-либо
другой необитаемый остров, нежели посягать на чужую собственность. Но эти
люди были признаны за вредных мечтателей, за идеологов: им доказано было
посредством математической выкладки, во сколько раз более выгод может
принести земля уже обработанная в сравнении с землею, до которой еще не
прикасалась рука человека. Решено было отправить к нашим соседям
предложение об уступке нам земли их за известную сумму. Соседи не
согласились... Тогда, приведя в торговый баланс издержки на войну с
выгодами, которые можно было извлечь из земли наших соседей, мы напали на
них вооруженною рукою, уничтожили все, что противопоставляло нам какое-либо
сопротивление, остальных принудили откочевать в дальние страны, а сами
вступили в обладание островом.
Так, по мере надобности, поступали мы и в других случаях. Несчастные
обитатели окружных земель, казалось, разрабатывали их для того только, чтоб
сделаться нашими жертвами. Имея беспрестанно в виду одну собственную
пользу, мы почитали против наших соседей все средства дозволенными: и
политические хитрости, и обман, и подкупы. Мы по-прежнему ссорили соседей
между собою, чтоб уменьшить их силы, поддерживали слабых, чтоб
противопоставить их сильным, нападали па сильных, чтоб восстановить против
них слабых. Мало-помалу все окружные колонии, одна за другою, подпали под
нашу власть - и Бентамия сделалась государством грозным и сильным. Мы
величали себя похвалами за наши великие подвиги и нашим детям поставляли в
пример тех достославных мужей, которые оружием, а тем паче обманом
обогатили нашу колонию. Колония процветала.
Снова протекли долгие годы. Вскоре за покоренными соседями мы
встретили других, которых покорение было но столь удобно. Тогда возникли у
нас споры. Пограничные города нашего государства, получавшие важные выгоды
от торговли с иноземцами, находили полезным быть с ними в мире. Напротив,
жители внутренних городов, стесненные в малом пространстве, жаждали
расширения пределов государства и находили весьма полезным затеять ссору с
соседями, хоть для того, чтоб избавиться от излишка своего народонаселения.
Голоса разделились. Обе стороны говорили об одном и том же: об общей
пользе, не замечая того, что каждая сторона под этим словом понимала лишь
свою собственную. Были еще другие, которые, желая предупредить эту распрю,
заводили речь о самоотвержении, о взаимных уступках, о необходимости
пожертвовать что-либо в настоящем для блага будущих поколений. Этих людей
обе стороны засыпали неопровержимыми математическими выкладками, этих людей
обе стороны назвали вредными мечтателями, идеологами, и государство
распалось на две части: одна из них объявила войну иноземцам, другая
заключила с ними торговый трактат (Американский республиканский журнал
'Tribune' (из коего отрывок напеч<атан> в 'Сев<ерной> пчеле', 1861, сент.
21, ? 209, стр. 859, кол. 4), исчисляя следствие торжества
ультрадемократической партии, говорит: 'Один штат немедленно объявит
недействительным тариф союза, другой воспротивится военным налогам, третий