ГОРДАЯ ВОЛЯ.
ГОРДАЯ ВОЛЯ.
(Повсть.)
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
‘Твоя А. Рахманина.
Гордая воля, Гарднер Екатерина Ивановна, Год: 1870
Время на прочтение: 125 минут(ы)
Теплый, майскій вечеръ. Послдніе отблески заката золотятъ ландшафтъ, чистый, легкій воздухъ пропитанъ пріятною влажностью. поднимающеюся изъ ближняго озера. За озеромъ полоса луговъ, а дале песчаный берегъ рки, опять зеленая полоса и лсъ, гд раздаются чудные, шевелящіе душу звуки соловьиной весенней псни: все дышетъ свжестью, прохладой. Что-то мучительно сладкое охватываетъ душу, пробуждается жажда жизни. Жизни полной, въ которой дрожалъ бы каждый нервъ, напрягались вс фибры.
Въ саду надъ озеромъ царствовало затишье, въ одной сторон его густая аллея липъ смутно зеленла, на другой — темнла аллея акацій: воздухъ, весь теплый, влажный, пахучій отъ близости луговъ,— дрожалъ. Закутанный въ зелень, на скат передъ озеромъ, стоитъ двухъ-этажный деревянный сренькій домъ съ крытою террасой. Сбжавъ съ террасы, приходится сдлать не боле десяти шаговъ по прямому направленію, чтобы спуститься къ озеру. На берегу его вбитъ колъ, привязана лодка, весла лежатъ вблизи, какъ бы ожидая скорой работы.
Въ воротахъ, ведущихъ въ липовую аллею, показались дв двушки. Одна изъ нихъ — довольно высокая, стройная блондинка съ продолговато-круглымъ лицомъ, на которомъ особенно привлекали большіе темно-срые глаза, и если бы не эти блестящіе выразительные глаза — ее можно было бы назвать скоре некрасивой. Другая маленькая, хорошенькая смуглянка съ живыми китайскими карими глазами, прямымъ посомъ и приподнятой верхней губкой, надъ которой пробивался легкій пушокъ. Об были въ черныхъ платьяхъ: на пепельно-русые локоны накинута черная кружевная косынка, на смуглянк оранжевый кашемировый башлыкъ.
Он видимо были заняты какимъ-то живымъ разговоромъ, а можетъ быть и споромъ, такъ что войдя въ садъ, первое время, будто не замтили всей прелести, всей новизны окружающаго ихъ. Былъ первый майскій вечеръ. Но вотъ рчи ихъ прервались, он присмирли, увидавъ что-то новое, чарующее, и затихнувшій садъ огласился живыми голосами.
— Лиза, голубчикъ, посмотри, какъ хорошо — умирать не надо.
Такъ и рвется душа
Изъ груди молодой!
Хочетъ воли она,
Проситъ жизни другой…
проплъ ей въ отвтъ голосъ блондинки. Ея необработанный, грудной контральтовый голосъ могуче раздался надъ озеромъ: въ немъ слышался непритворный отзывъ проснувшейся весны, жажда, жизни и какіе-то новые свтлые звуки. Голосъ двушки оборвался на послдней фраз и она, ласково гладя волосы подруги, сказала:
— Что это я расплась сегодня? Подемъ кататься по озеру, Надя!
— Нтъ, пой, моя радость, пой дальше, я помогу теб,— и сильнымъ чистымъ сопрано она продолжала псню:
То ли дло вдвоемъ
Надъ ркою сидть,
На зеленую степь,
На цвточки глядть?
То ли дло вдвоемъ
Зимню ночь коротать,
Друга нжной рукой
Ко груди прижимать?
Поутру на зар
Обнимать, цловать —
Вечеркомъ у воротъ
Его вновь поджидать?
соловьемъ заливалась Надя, по контральтовый голосъ не подтягивалъ ей: онъ оборвался, какъ бы все сказавъ, — и замеръ. Большіе срые глаза двушки смотрли не то вопрошающе, не то вызывающе вдаль, и что-то неуловимое промелькнуло по ея лицу.
— А ты и не пла? только сейчасъ опомнилась увлекшаяся псней Надя.— И опять задумалась! Да кто же задумывается въ такіе вечера. Мн пть, танцовать, обнимать, жить хочется — закружиться, не думая ни о чемъ:
Теперь гонись за жизнью дивной
И каждый мигъ въ ней воскрешай,
На каждый звукъ ея призывный
Отзывной пснью отвчай…
— И мн жить хочется! Я, право, также какъ и ты, подъ обаяніемъ вечера.
И то была правда. Стоило только взглянуть на задумчивый взглядъ ея блестящихъ глазъ, на легкое судорожное подергиваніе лвой ноздри и на всю какую-то затихшую фигуру двушки, чтобы убдиться въ томъ, что внутри ея кипитъ энергическая работа, что это видимое затишье передъ бурей. Но подруг ея было не до наблюденій: она была въ экспансивномъ настроеніи и снова звонко затрещала:
— И что ты иногда такая заколдованная, точно философскій камень отыскиваешь? А, между, прочимъ, умешь быть и иной, такъ увлекаешься подъ часъ разговоромъ, сыплешь тонкія остроты, такъ врно схватываешь типическія черты встртившагося лица, что увлекаешь за собою и другихъ, но вглядись въ тебя внимательне, можно замтить, что не отъ всей души, участвуешь ты въ этихъ разговорахъ, что твое видимое оживленіе скрываетъ отвлеченную работу мысли.
Лиза въ недоумніи взглянула на подругу. Та продолжала:
— Ты удивляешься? вс признавали у меня отсутствіе шишки наблюдательныхъ способностей, но я признаюсь теб, что не сама сдлала эти наблюденія, меня натолкнулъ на нихъ братъ, и вглядываясь иногда въ тебя, я только подтвердила врность его заключенія. Онъ удивительный психологъ! Не правда ли, вдь не легко подмтить раздвоеніе мысли? Однако, онъ еще не разгадалъ тебя и часто говоритъ, что отдалъ бы многое за возможность этой разгадки. Не будь же такъ неуловима! Раскрой мн хоть часть того, что такъ сильно волнуетъ тебя — отчего ты то нервно весела, то сумрачне ночи? Къ чему на показъ наружное спокойствіе, обыденность, когда внутри что-то подтачиваетъ тебя? Зачмъ быть вчно особнякомъ? Переломи свою гордую волю.
— Да полно, Надя, что за изліянія, на что вамъ всмъ моя откровенность? Наружно я живу тою же жизнью, какъ ты и вс другіе, а что до внутренней — ‘чужая душа потемки.’ Кто далъ вамъ право врываться въ эти потемки?
— Что за право? я люблю тебя и мн больно и грустно видть, какъ ты ломаешь себя: это вчное раздвоеніе мысли, эта сдержанность ненормальны, ты не вынесешь всего этого и заболешь.
— Здоровье у меня крпкое, а ты съ нкотораго времени все твердишь о болзни. Не признаешь ли и ты меня, какъ Ожигинъ, за психо-патологическій феноменъ? Мн смшно, что вс вы, смотря на меня съ предвзятой мыслью отыскать что-то оригинальное, подмчаете то, чего и нтъ.
— Можетъ быть, я многое и преувеличиваю, но согласись, Лиза, что ты сама даешь мотивы предполагать нчто выходящее изъ ряда вонъ. Отчего ты никого не любишь, хотя со многими ласкова и добра? Отчего ты и со мной даже не откровенна? Мы росли и воспитывались вмст, а я не могу сказать, что знаю тебя. Ты самая трудная психологическая загадка, какъ говоритъ братъ. Онъ увряетъ, что упрекнуть тебя ли въ чемъ нельзя: ты ласкова, добра, не эгоистична, ты отдаешь съ охотою все, не отдаваясь сама. Ты даже бываешь сообщительна, ведешь задушевный разговоръ — но, коснись только вопроса о твоемъ внутреннемъ раздвоеніи, и, какъ улитка, ты съеживаешься и уходишь въ свою раковину.
— Какъ ты оживлена сегодня, Надя! Произносишь безъ отдыха такіе монологи, что я не имю возможности отвчать теб на вс вопросы, да, повидимому, ты и не нуждаешься въ этомъ, съ улыбкой промолвила блондинка.
— Послушай, Лиза, къ чему холодный тонъ, неужели ты не поддашься и въ этотъ дивный вечеръ? Вчно будешь держать себя на цпи, даже со мною, съ твоимъ другомъ? Вдь мы друзья, не правда ли?
— Нтъ, не друзья.
— Спасибо, промолвила смуглянка обиженнымъ голосомъ, въ которомъ звучали слезы, и высвободила свое плечо изъ-подъ обнимавшей его руки подруги.— А я думала…
Лиза снова обняла ее и ласково заглянула ей въ глаза.
— Полно дуться, моя хорошая. Если помнишь, я никогда не называла тебя другомъ, я слишкомъ достаточно люблю тебя, чтобы выказывать боле, чмъ чувствую. Я плохо врю въ дружбу женщинъ: мн приходилось слышать и наблюдать, что она — до первой попавшейся кости. Я думаю, что дружба мыслиме между мужчиной и женщиной, и сама имла друга въ Любимов.
— А по моему, въ дружб женщины съ мужчиной — одинъ шагъ до любви, возразила Надя.— Ты меня будешь уврять, что Любимовъ тебя любилъ, какъ друга, котораго онъ зналъ съ дтства, за развитіемъ котораго слдилъ съ любовью,— а я головой ручаюсь, что онъ былъ влюбленъ въ тебя.
— Я столько разъ говорила теб о моей привязанности къ Любимову, такъ старалась познакомить съ его личностью, такъ неутомимо вела эти разговоры, что…
— Да, и при этомъ такъ блистали твои глаза, что… А впрочемъ, вы ледышокъ, сударыня!
— За это еще спасибо, милостиво. Другіе такъ говорятъ, что мн незнакомо безкорыстное расходованіе души, что все мое поведеніе — цлая стройная система и выражается она словами: ‘я держу себя на сторож’. Конечно, при этомъ прибавляютъ, что вина, можетъ быть, на ихъ сторон, и другія фразы къ случаю… Что отвчать на это? Пусть думаютъ такъ, хоть иногда и тяжело длается отъ подобныхъ предположеній, — голосъ двушки нервно дрогнулъ.
— Вотъ и испортили впечатлніе вечера! по дтски опечалилась смуглянка,— Полно, Лиза, бросимъ этотъ разговоръ: онъ такъ плохо гармонируетъ съ окружающей насъ обстановкой. Запоемъ-ка лучше псню и къ лодк, предложила Надя.
— Нтъ, погоди, ты начала его, а потому дай мн отвтить на твои полувопросы, полуобвиненія: ‘отчего ты никого не любишь?’ Это поклепъ: я всей душою люблю отца и мать и тхъ изъ знакомыхъ, съ которыми приходилось проводить столько свтлыхъ, разумныхъ часовъ. У меня-немного привязанностей, но за то он сильны, и все, что касается ихъ, глубоко западаетъ мн въ душу.
— Все такъ — правда, но это вдь не любовь, а уваженіе.
— Но неужели ты никогда не полюбишь всей душой, всмъ сердцемъ, какъ многіе любятъ тебя…..
— Не увлекайся, Надя!
— Не разсуждая, безъ оглядки, продолжала съ увлеченіемъ смуглянка.— Ну вотъ какъ я сегодня говорила теб о моей настоящей любви. Вдь скучно такъ!
— Холодно, хочешь ты сказать. Жить безъ любви не эгоистично, любить — это одна изъ самыхъ глубокихъ потребностей человческой природы.
— Если ты такъ хорошо сознаешь это, то отчего не влюбилась еще ни разу, между тмъ, какъ я была влюблена уже разъ пять. Если бы ты знала, какъ весело быть влюбленной, сколько поэзіи!
— Полно, Надя, разв это любовь! Ты просто клеплешь на себя.
— Конечно, я немного преувеличиваю счетъ…. Но отчего же ты не полюбишь по своему?
— Разв я закаивалась? Можетъ быть и полюблю, и если полюблю, то не иначе какъ всмъ существомъ, — я высоко и серьезно смотрю на любовь. Моя натура изъ тхъ, которыя не легко поддаются впечатлнію, за то и не скоро освобождаются отъ его вліянія, играть въ любовь скуки ради я и не могу и считаю подлостью. Пока не полюбила я еще никого, можетъ быть, потому, что вполовину отдаваться не умю, а отдаться вся не могу теперь. Какъ ни мало я откровенна, ты догадываешься, что у меня есть что-то, что поглощаетъ вс мои мысли, ради чего я живу, назови это ‘что-то’ какъ хочешь — ну хоть идеей. Не думай, что я хочу рисоваться громкимъ словомъ — идея, я просто не могу въ данную минуту подобрать боле подходящаго выраженія, промолвила Лиза и глаза ея заискрились и все лицо оживилось.
— Жить для идеи! какъ это холодно звучитъ и вмст съ тмъ высоко! Но отчего же ты не пропагандируешь ее?
— Что сказать теб на это? Вдь, по природ, всякій человкъ иметъ неодолимую склонность проводить свои взгляды — даже едва зародившіеся — и нужно имть достаточно силы воли и твердаго убжденія, чтобы воздержаться отъ этого. Какъ пропаганда ни заманчива — я хочу прежде проврить и ясно сознать. что можетъ выйти изъ моей идеи и есть ли у меня способности къ пропаганд?
— Способности — да, мы недавно еще говорили объ этомъ съ Петей. Я всегда считала тебя выше окружающей среды и этимъ объясняла то, что ты жила особнячкомъ.
— Въ институт вы прозвали меня ‘особнячкомъ’, вотъ и теперь, при совершенно иной обстановк, меня упрекаютъ въ томъ-же, съ прибавленіемъ, гордой, холодной и другихъ желчныхъ эпитетовъ, сквозь которые подчасъ прорывается, впрочемъ, столько участія ко мн, такъ много теплоты, чего я ужь и не стою вовсе.
— Доброта, участіе! ну къ чему это ты говоришь? Скажи попросту: они вс такъ любятъ меня, что я не знаю, куда дться отъ ихъ любви. Кстати, я передала брату твою карточку и онъ хотлъ благодарить за нее лично, если не задержитъ кто нибудь изъ паціентовъ. Неправда ли, что слово ‘кстати’ — вышло очень не кстати: извини: сангвиничность мысли, перескакиванье de coq l’ne, сказала Надя, глядя съ лукавою улыбкой на подругу.
Лиза слегка покраснла, угадавъ смыслъ Надиной болтовни, и сказала:
— Я давно невидала Петра Гавриловича: какъ подвигается его диссертація? Скоро ли онъ детъ въ Петербургъ? Какъ вы ршили: дешь ли и ты въ Петербургъ или останешься у насъ до отъзда на югъ? Впрочемъ, я задала теб такъ много вопросовъ, что отвты на нихъ удобне будетъ получить въ лодк. Смотри, ужь небо запестрло звздами. Вотъ и моя запоздавшая звздочка выглянула. демъ.
И двушки, взявшись за руки, быстро побжали къ озеру. Надя первою вскочила въ лодку и завладла веслами, рулемъ управляла Лиза. Об он мастерски исполняли свое дло и лодка, мрно покачиваясь, заскользила по гладкому озеру. Прошло нсколько минутъ молчанья, потомъ снова завязался прерванный разговоръ, опять молчаніе, вслдъ за которымъ раздалась веселая, огневая псня:
‘Какъ по вольной волюшк,
‘По зелену морю
‘Ходятъ все кораблики…
‘Да блопарусники….. ‘
Запвала Надя и ея звучный сопрано покрывалъ грудныя ноты контральто.
Въ тотъ же вечеръ, въ небольшой уютной комнат, развалившись въ вольтеровскомъ кресл, съ сигарою во рту и съ стаканомъ чаю, у открытаго окна сидлъ молодой человкъ лтъ двадцати восьми, звали его Петромъ Гавриловичемъ Былинскимъ, Это былъ высокаго роста брюнетъ съ узкими свтлокарими выразительными глазами, съ живой южной физіономіей, безъ строгой правильности очертаній. Лицо гармонировало и съ нравственной особой, въ немъ было много здраваго смысла, остроумія, наблюдательности, его взглядъ, его рчи, движенія дышали правдой. Увлекался онъ часто и въ это время во всемъ существ его проглядывала порывистая, огневая дятельность, но у него не было ни той силы воли, ни сосредоточенности, безъ которыхъ всякое увлеченіе изчезаетъ быстро, Это былъ сангвиникъ, въ полномъ значеніи слова, со всми хорошими и дурпыми качествами темперамента. Въ прошедшемъ его — трудовая жизнь ради возможности получить университетское образованіе, впереди — много свтлыхъ надеждъ.
Уже минуло пять лтъ со времени окончанія имъ курса медицины въ одномъ изъ южныхъ университетовъ, гд онъ, въ настоящее время, надялся получить открывающееся мсто секретаря факультета. Диссертація на степень доктора медицины подвигалась къ концу и скоро онъ долженъ былъ оставить губернскій городъ, въ которомъ прослужилъ четыре года въ качеств врача при одномъ изъ учебныхъ заведеній. Кром казенной должности, онъ имлъ въ город большую практику и часто не находилъ ни часа свободнаго времени.
Если Былинскій не искалъ случая помогать бднымъ, за то онъ никогда не отказывался посщать ихъ, и иногда съ самоотверженіемъ халъ въ слякоть и непогоду, положительно не разсчитывая на возмездіе. Городская практика дала ему возможность вести боле чмъ безбдную жизнь и взять къ себ сестру, которая до того времени жила у какой-то тетушки: отца и матери они не помнили. Сестра его окончила курсъ въ одномъ изъ институтовъ, гд познакомилась и сошлась съ Лизой Русовой.
Сегодня Былинскій только-что окончилъ свою послднюю визитацію и, возвратясь домой, слъ за чай. Въ открытое окно вливался одуряющій ароматъ черемухи, втеръ отъ времени до времени шевелилъ волосами молодого человка. Онъ сдлалъ два или три глотка чаю, потомъ подошелъ къ письменному столу и остановился передъ фотографическимъ портретомъ: его глаза съ любовью смотрли на задумчивое лицо сроглазой двушки. Онъ замечтался…
Припомнилось ему прожитое и изъ всей этой жизни, подъ обаяніемъ вечера, вырывались только свтлыя стороны ея порывы и ощущенія свжихъ, нерастраченныхъ силъ, испытанныя тревоги, — на всемъ съ отрадою останавливался онъ и свтла казалась ему жизнь. Передъ нимъ мелькали сцены, глубоко волновавшія его сердце, и все окрашивалось яркою краскою любви. Онъ вспомнилъ тотъ день, когда встртилъ двушку съ своеобразнымъ, чистымъ взглядомъ на міръ, съ горячею врою въ будущее. Какъ поразила она его! Какъ онъ привязывался къ ней постепенно и съ каждымъ днемъ ясне и ясне сталъ сознавалъ въ себ зарожденіе новаго чувства, охватившаго весь его организмъ. О чемъ бы ни начиналъ думать Былинскій — исходной точкой всхъ мыслей его была Лиза. Съ тхъ поръ, какъ онъ узналъ ее, прежніе идеалы показались ему туманной картиной фантасмагоріи и приняли новыя формы и краски. Ея вліяніе на него было неизмримо и онъ охотно, съ покорностью, рождаемою страстью, поддавался ему. Какъ часто мечталъ Петръ Гавриловичъ, что если Лиза полюбитъ его — его жизнь наполнится чмъ-то новымъ и высокимъ, какимъ-то трудно ожидаемымъ блаженствомъ. Онъ любилъ ее бурно, всми силами своей страстной натуры и тшилъ себя мечтами о взаимности. При каждомъ свиданіи порывался онъ высказаться, но, замчая въ ея яркихъ глазахъ какую-то тревожную мысль — отпечатокъ затаеннаго безпокойства,— уходилъ, не сдлавъ признанія.
Сегодня онъ окончательно ршился идти къ Русовымъ: благодарить Лизу за присланный переводъ изъ Черчейля, за карточку и высказать ей все, добиться ршительнаго отвта и ухать въ Петербургъ или полнымъ радостныхъ ожиданій или съ разбитыми надеждами.
Былинскій въ волненіи ходилъ по комнат, отъ времени до времени подходилъ къ портрету и вглядывался:
— Нтъ, ея физіономія положительно неуловима — портретъ похожъ, но въ немъ не достаетъ чего-то такого, только ей одной присущаго, именно взгляда полнаго вниманія, за которымъ скрывается отвлеченная мысль. Онъ взялъ портретъ въ руки и сталъ разсматривать еще внимательне.
Почему-то ему припомнился послдній разговоръ съ Лизой и онъ подумалъ: въ ней есть еще что-то непонятное.
— Удивительное существо!— надобно быть замчательнымъ психическимъ діагностомъ, чтобы разгадать ее, произнесъ онъ вслухъ.
— А вотъ таковой и является къ твоимъ услугамъ, какъ фатумъ, раздался веселый голосъ, и въ комнату вошелъ довольно высокаго роста мужчина въ легкомъ сромъ костюм съ сумкою черезъ плечо. За нимъ извощикъ вносилъ чемоданъ и подушки.
— Кто это? Михаилъ Васильевичъ! Пріятель, здорово! Какими судьбами? Я начиналъ уже подумывать, что не отправился ли ты ad patres. Просто не могу очнуться отъ удивленія, видя тебя снова. Не гршно ли было не подать ни малйшей всточки, торопливо сыпалъ Былинскій, какъ бы пойманный въ расплохъ. Пріятели обнялись.
— Объ этомъ посл, возразилъ прізжій.— А пока, братъ, угости-ка меня чаемъ, смерть хочется съ дороги. Да вотъ объясни еще, что ты тутъ за спичи произносилъ и давно ли пріобрлъ привычку философствовать со стнами? Кстати, что за удивительныя созданья у васъ тутъ? я давно не встрчалъ ничего оригинальнаго,— и онъ заглянулъ на карточку Лизы.
— Ба! да я встрчалъ гд-то это лицо. Гд бы это?… и онъ сталъ напряженно припоминать.
Пока онъ припоминаетъ, разскажемъ вкратц его исторію и нарисуемъ его портретъ.
Михаилъ Васильевичъ Зданскій былъ высокій, плечистый господинъ лтъ 35-36. Густые золотисто-русые, нсколько вьющіеся волосы его откинуты назадъ, длинная золотая борода, блдный цвтъ кожи, выразительныя черты лица, энергично очерченный орлиный носъ, маленькіе свтло-голубые глаза съ перваго раза производили впечатлніе. Одинъ глазъ былъ всегда прищуренъ, что придавало физіономіи не то насмшливый, не то презрительный видъ. Въ каждой черт его красиваго лица проглядывала какая-то сила и рзко выдавалась одна особенность: когда онъ улыбался, смялись одни глаза, ротъ оставался серьезнымъ.
Зданскій принадлежалъ къ числу тхъ людей, которые глубоко убждены, что къ нимъ нельзя относиться равнодушно: если вы не были влюблены въ него, то должны или ненавидть его, или бояться. Это былъ эгоистъ на рдкость. Отбить невсту у пріятеля или недруга — все равно, смутить покой замужней женщины — ему было ни почемъ. Весь эгоизмъ, вся сухость и черствость прикрывались веселой или насмшливой улыбкой, сопровождаемой утонченною вжливостью.
Въ обществ мужчинъ Зданскій былъ неоцненнымъ товарищемъ, всегда успвавшимъ возбудить оживленіе и смхъ тамъ, гд показывалась его львиная голова и раздавались тонкія остроты рзкаго язычка. Способности его были далеко не дюжинныя и изъ него вышелъ бы, можетъ быть, замчательно тонкій юристъ, но родители рано приготовили ему иную карьеру.
Михаилъ Васильевичъ росъ въ богатой помщичьей семь, въ одномъ изъ уголковъ Блоруссіи, росъ, исподтишка балованный матерью и крпко стянутый уздечкой деспота-отца. Онъ рано сталъ понимать, что для того, чтобы понравиться отцу, надо высказывать холодность матери, и политично велъ свои дла между двухъ огней.
До шестнадцатилтняго возраста онъ воспитывался дома подъ надзоромъ отца, а затмъ отданъ былъ юнкеромъ въ школу гвардейскихъ подпрапорщиковъ. Ко времени его производства въ офицеры умеръ его отецъ и Зданскій очутился владльцемъ большого, но заложеннаго имнія. Широко и дурно жилъ онъ, вырвавшись изъ подъ опеки, не щадилъ своихъ молодыхъ силъ и изъ всей этой жизни не вынесъ ничего теплаго, могущаго освтить его дальнйшій путь.
Наскучивъ службою и обстановкой полковой жизни, онъ, ради новыхъ ощущеній, перевелся на Кавказъ, гд и женился. Семейная жизнь, съ ея обыденностью и тихими привязанностями, не пришлась ему по сердцу. Зданскій началъ чувствовать припадки нестерпимой тоски и развлекался только на время, пока имъ овладвало какое нибудь увлеченіе, которое не надолго удовлетворяло его избалованную успхами и испорченную натуру. Мелкому самолюбію его не было границъ: онъ зачастую бросался въ споры единственно ради того, чтобы блеснуть своими способностями краснорчія, не обращая вниманія на мннія другихъ и готовый презирать ихъ, если они думали не такъ, какъ онъ, онъ любилъ побды, искалъ господства и нердко устраивалъ такъ, что это господство нравилось.
Жену свою онъ бросилъ въ первый же годъ и та вскор умерла отъ несчастныхъ родовъ, ребенокъ тоже не выжилъ. Зданскій вышелъ въ отставку и похалъ въ Малороссію, но тамъ, неизвстно вслдствіе какихъ побужденій, поступилъ студентомъ на медицинскій факультетъ въ одинъ изъ нашихъ университетовъ. И здсь обнаружились его способности: заявивъ себя дльнымъ студентомъ, онъ на 31-мъ году, окончивъ курсъ прямо докторантомъ, не замедлилъ диссертаціей и получилъ мсто ассистента въ клиник по терапевтическому отдленію. Дльный и свдущій докторъ, онъ скоро завладлъ значительною практикой въ город, успху его много способствовала красивая наружность (въ которую безъ ума влюблялись барыни) и слухи объ оригинально позднемъ поступленіи въ университетъ, посл нсколькихъ лтъ военной службы.
Зданскій, и при новой обстановк, повелъ свой прежній образъ жизни: игралъ, влюблялся ради развлеченія и не мало жертвъ принесъ въ угоду своему мелкому тщеславію, иногда единственно ради желанія выиграть пари. Одинъ случай тріумфа, кажется, не прошелъ совсмъ безслдно и для его черствой эгоистической натуры, по крайней мр, онъ замтно хандрилъ первое время и затмъ ухалъ изъ города, гд розыгралась эта тяжелая исторія.
Въ одномъ семейств Зданскій познакомился съ двушкой — кроткимъ, простенькимъ, нсколько мечтательнымъ созданіемъ. Она понравилась ему за длинныя, шелковистыя каштановыя косы, за мечтательный взглядъ голубыхъ глазъ и за свою какую-то поэтическую фигуру. Онъ началъ свои ухаживанія и былъ непріятно удивленъ тмъ явнымъ презрительнымъ, предубжденнымъ взглядомъ, которымъ она его надляла, несмотря на очевидные знаки его вниманія и расположенія. Самолюбіе страдало и онъ мысленно ршилъ: — ты влюбишься въ меня!
Какъ! Онъ ощутилъ въ себ что-то похожее на любовь и ему отвчаютъ презрніемъ!— Онъ возненавидлъ Зину.
Встрчаясь съ двушкой довольно часто у тетки ея Вольской, гд былъ домашнимъ врачемъ, Зданскій пускался съ нею въ длинные споры и, замтивъ ея предпочтеніе къ одному изъ посщавшихъ домъ тетки, сталъ изощрять надъ нимъ заочно свое остроуміе въ ея присутствіи. Зина не вытерпла этого и съ глазами, пылающими негодованіемъ, проговорила ему:
— И мелочно, и подло смяться надъ отсутствующими, которые не могутъ ничего сказать въ свою защиту! Я васъ ненавижу.
Зданскій не потерялъ самообладанія и не упустилъ случая граціозно порисоваться въ такомъ положеніи, которое большинство людей нашло бы чрезвычайно для себя неловкимъ. Онъ сдлалъ почтительный поклонъ и, насмшливо глядя на Зину, промолвилъ:
— Отъ ненависти — одинъ шагъ до любви, Зинаида Николаевна, я смю надяться, что вы не замедлите въ меня влюбиться.
— Да я скоре позволю отрубить себ голову, чмъ полюбить такого низкаго человка, какъ вы.
Зданскій едва замтно поблднлъ.
— Къ чему голову — ужь это слишкомъ. Лучше назначимъ срокъ пари на четыре мсяца, и если втеченіе этого времени вы влюбитесь въ меня, то обязуетесь обстричь ваши чудныя косы и прислать ихъ мн. Если нтъ — я долженъ буду сбрить свою золотую бороду. Надюсь, впрочемъ, что это пари останется между нами.
— Я согласна, отвтила Зина,— но вдь, влюбившись въ васъ, я могу скрыть это и сказать противное. Вы рискуете.
И дерзкія, и сладкія рчи были у него всегда на готов.
— Я глубоко врю въ ваше благородство, сказалъ онъ, низко кланяясь, и протянулъ ей руку,— она не дала ему своей.
Зданскій ухалъ и съ этого времени сталъ все рже и рже бывать у Сольской, а, бывая,— обращалъ мало вниманія на Зину. Та, первое время, забыла о пари и не замчала, даже отсутствія Зданскаго, но затмъ, посл каждаго его короткаго визита, начинала скучать и, незамтно для самой себя, думать о немъ съ чувствомъ неудовлетворенной непріязни, смшанной съ сильнымъ желаніемъ получше узнать этого гадкаго, самоувреннаго человка. Зданскій, какъ нарочно, не показывался.
Однажды желаніе видть его достигло въ ней степени нервнаго раздраженія, подъ вліяніемъ котораго она стала строить планы достиженія этой цли, какимъ бы то ни было образомъ. Въ конц концовъ Зина ршилась хать къ одной знакомой дам, антипатичной ей до глубины души, лишь бы увидть Зданскаго, который проводилъ у нея вс свободные вечера.
Встртивъ его тамъ, она ласково протянула, ему руку, а онъ, небрежно, едва замчая, пожалъ кончики ея пальцевъ и продолжалъ разговоръ съ какимъ-то солиднымъ господиномъ: о дйствіи срнокислаго винкеля въ нервныхъ болзняхъ.
Зина, неумвшая хорошо владть собой, затуманилась отъ такой встрчи, сумрачная просидла весь вечеръ, а воротясь домой, залилась горькими слезами. Она полюбила этого человка. Не раздумывая, на другой же день, она, обрзавъ свои каштановыя роскошныя косы, послала ихъ Зданскому, а домашнимъ объяснила, что обрзала, волосы отъ головной боли.
Развернувъ посылку, Зданскій самодовольно улыбнулся, спряталъ косы и похалъ къ Сольской. Зина не вышла къ нему.
Отъ Сольской онъ захалъ къ двумъ-тремъ знакомымъ дамамъ и каждой, по секрету, сообщилъ о своей новой побд, при чемъ много смялся надъ неопытной двушкой.
Слухи объ этомъ дошли до Зины. До глубины души возмущена была ея прямая натура, для нея наступила реакція, закипла мучительная борьба между любовью и оскорбленнымъ самолюбіемъ. Зина начала задумываться, почти перестала сознавать различіе во времени и въ лицахъ. Испуганная тетка послала за Здаискинъ,— онъ былъ въ отъзд. Пріхалъ другой докторъ и объявилъ, что у Зины сильно потрясена вся нервная система, что можно опасаться нервной горячки,— нужно принять ршительныя мры и, по возможности, удалить то, что. такъ тревожитъ больную. Но что такъ тревожило ее — тетка не знала.
Между тмъ Зина не поправлялась, и днемъ и ночью ей грезились какія-то смутныя, тревожныя сновиднія, и ясне всего выступала мысль о невозможности жить (она продолжала любить Зданскаго, несмотря ни на какіе доводы разсудка.), и она ршилась покончить съ собою. Ее нашли въ постели, отравившуюся мышьякомъ.
Возвратясь въ городъ, непредупрежденный о случившемся, Зданскій похалъ съ утреннимъ визитомъ къ Сольской, заране представляя себ смущенное личико двушки, и, задумавшись о предстоящемъ свиданіи, разсянно позвонилъ и вошелъ въ залу: тамъ на стол онъ увидалъ замершее, кротко-спокойное лицо Зины, инстинктивно положилъ земной поклонъ и съ блднымъ, нервно-искривленнымъ лицомъ воротился домой.
Вскор онъ ухалъ за границу, чтобы слушать лекціи германскихъ профессоровъ. Кто знаетъ, можетъ быть, ему хотлось въ занятіяхъ и при новой обстановк заглушить въ себ голосъ совсти.
Пробывъ два года за границей, Зданскій воротился въ другой уже городъ, гд получилъ мсто инспектора врачебной управы. Два года мало измнили его физически, только на лвомъ виск пробивалось нсколько сдыхъ волосъ, нравственно онъ остался тмъ же и, втеченіе своего короткаго пребыванія въ N, усплъ пріобрсти славу непобдимаго льва.
Наступилъ 64 годъ, въ западномъ кра шли преобразованія,— Зданскій бросилъ практику, отказался отъ мста и ухалъ въ Блоруссію мировымъ посредникомъ по назначенію отъ правительства. Онъ разсчитывалъ принести много пользы краю, думая возвысить умственный уровень населенія забитой Литвы, завести школы и больницы. Не осталось ли только все это мечтами?
Съ тхъ поръ о немъ не было ни слуха, ни духа до сегодняшняго прізда его къ Былинскому, съ которымъ они были товарищами по университету и находились въ дружественныхъ отношеніяхъ, хотя давно уже разстались и рдко переписывались.
— А! наконецъ вспомнилъ: это та двушка, которую я встрчалъ разъ шесть въ Х-скомъ собраніи, она еще поразила, меня своимъ непритворнымъ оживленіемъ и блескомъ срыхъ глазъ. Дай-ка, я взгляну еще разъ. Да, это Русова, если только она не замужемъ. Мн помнится, что я длалъ визитъ ея семейству, но ихъ въ тотъ день не было дома, а потомъ я ухалъ въ Блоруссію и потерялъ ее изъ вида. Какая странная случайность! Такъ она здсь постоянная жительница? И ты, конечно, у нихъ часто бываешь?
При этомъ неожиданномъ или, врне, слишкомъ ожидаемомъ вопрос, на лиц Былинскаго появилась краска какого-то замшательства, и онъ торопливо отвчалъ:
— Да, довольно часто, сестра моя воспитывалась вмст съ Лизаветой Игнатьевной и он очень дружны и видятся ежедневно, къ тому же я у нихъ домашнимъ врачомъ.
— Ты живешь съ сестрою!— ну, такъ извини, пріятель, что прямо съ вещами перебрался къ теб. Я сегодня же переду въ гостиницу.
— Нтъ, Зданскій, ты не стснишь меня, мы помстимся вмст въ кабинет. Надя будетъ рада такому ршенію.
— Нтъ, не останусь. Если бы я зналъ, что ты живешь на семейной ног, не захалъ бы прямо съ дороги, не люблю ни стснять, ни стсняться.
— Переночуй хоть сегодня, а завтра я пошлю занять теб померъ. Согласенъ?
— На это согласенъ. А вотъ какъ я пріоднусь немного ты познакомь меня съ сестрой.
— Ея нтъ дома, она съ утра еще у Русовыхъ, и вернется, вроятно, не рано. Если хочешь, мы попоздне отправимся ей на встрчу, кстати ты ознакомишься съ городомъ. Русовы живутъ на противоположномъ конц его, у самаго вызда, и дорога къ нимъ идетъ по лучшимъ улицамъ.
— Хорошо! я не чувствую ни малйшей усталости съ дороги. А завтра подемъ съ визитами къ городскимъ, и къ Русовымъ также. Скажи-ка, Петръ Гавриловичъ, по совсти, ты немножко этакъ пріударяешь за. сренькими глазками?
— Нтъ, да и неловко какъ-то за ней пріударять, отвтилъ Былинскій недовольнымъ тономъ.— Впрочемъ, ты самъ убдиться, познакомясь съ Лизаветой Игнатьевной, она, рдкая, энергическая, самостоятельная двушка.
— Увидимъ, увидимъ. Эхъ, братъ, молодъ ты еще, жизни не знаешь, а потому волнуешься, увлекаешься и видишь въ каждой двушк что-то высокое, энергичное.
— Нтъ, Русову нельзя ставить подъ общій уровень нашихъ барышень, ея натура не изъ дюжинныхъ, не можетъ она. удовлетвориться тми мелкими радостями и разнообразіемъ, которыми живетъ окружающая ее среда, и если это недовольство не высказывается ею открыто, то, я думаю, это боле всего изъ обязни огорчать отца, и мать, не принося себ жалобами ника кого облегченія. Хотя здсь мало ей простора и нужна бы была, широкая арена, жизни, но она и здсь находитъ себ дло и не станетъ ныть, сложа руки, что вотъ-де даромъ гибнутъ силы. Сколько разъ я пытался узнать тайну того внутренняго оживленія, которое въ ней такъ сильно, что она не скучаетъ, повидимому, при добровольно замкнутомъ образ жизни.
— Ты ее ставишь на какой-то пьедесталъ, какъ вс влюбленные, — не оправдывайся, не оправдывайся, — это ясно, какъ Божій день, а я вотъ что скажу теб: перебродятъ мечтанія, сживется съ своей долей, выйдетъ замужъ и обабится, какъ большинство женщинъ.
— Нтъ, Русова не изъ податливыхъ: изъ ея головы не такъ-то легко выбить вс стремленія и убжденія, если ей придется смириться, зажить общей пошлой жизнью, то это только наружно, а внутри не перестанетъ кипть борьба, которая или окончится торжествомъ, или сломитъ ее. Да и теперь, только посл долгаго знакомства, тщательно наблюдая, можно замтить, что не вся отдается’она окружающей жизни, что для нея миле всего свой особый, внутренній міръ. Вредно только, что, подчасъ, она слишкомъ сдержанна и слишкомъ ломаетъ себя.
— Да, да, нехорошо. Чмъ сильне мы сдавливаемъ какія бы то ни было силы, тмъ энергичне рвутся он на просторъ, при первой представившейся возможности, говорилъ Зданскій въ раздумь.— Не влюблена ли она въ кого нибудь?
— Не знаю, по крайней мр, этого не замтно. Одно скажу теб, что я не разгадалъ еще ее, хотя, повидимому, она такъ проста и ясна, что нечего и задумываться.
— Завтра създимъ къ нимъ непремнно, ты заинтересовалъ меня. Я встрчалъ Русову только при бальной обстановк, ловко вальсирующею, съ раскраснвшимися щеками и блестящими глазками. Но, мой милый, что это за глаза у нея были!— свтлые, искрящіеся, — они то блестли энергіей, то задумчиво глядли вдаль, то будто проникали теб въ душу, а теперь?
— Все т же, — въ глазахъ вся она!
Подали чай, молодые люди услись къ окну и Зданскій началъ разсказъ о своей блорусской жизни и всхъ перемнахъ, совершившихся со времени ихъ послдняго свиданія. А пересказать было что.
— Итакъ, ты боле не мировой посредникъ? Чмъ же думаешь теперь заниматься? Опять медициной, начнешь практиковать или, можетъ быть, займешься улучшеніемъ въ имніи, станешь вводить сельское хозяйство на раціональныхъ началахъ и сдлаешься истымъ помщикомъ? спрашивалъ Былинскій, посл молчанія, водворившагося на нсколько минутъ по окончаніи разсказа Зданскаго.
— Нтъ, не по мн осдлая жизнь. Имніе въ Блоруссіи я продалъ, какъ только подвернулся хорошій покупатель,— надола возня съ управляющими да арендаторами. За уплатою долга въ опекунскій совтъ, я получилъ довольно круглую сумму и думаю теперь, какъ птица вольная, облетть свтъ. Совсмъ было собрался за границу — въ Англію, а тутъ подвернулось наслдство отъ тетки по матери, верстахъ въ 40 отъ вашего города, какой-то клочекъ земли съ усадьбой, я и похалъ осмотрть и продать его, кстати заглянулъ къ теб — для друга и 40 верстъ не крюкъ, а прямая дорога!
— Спасибо, Михаилъ Васильевичъ. Ну, а долго ли разсчитываешь прожить здсь?
— И самъ еще не знаю, можетъ быть, недлю, другую, а то и цлый мсяцъ, смотря по ходу продажи. Во всякомъ случа, чмъ скоре она кончится, тмъ лучше.
Наступила ночь, двушки еще все не возвращались съ катанья И что за ночь!— тихая, великолпная, прозрачно-голубая, смотрящая внизъ сверкающими звздами. Какъ спокойно и свтло озеро, отражающее ихъ! Какъ сильно, раздражающе-сладко пахнетъ черемуха и вызываетъ радостное кипніе жизни юной, свжей, такой же юной, какъ наступившая весна.
Отъ времени до времени долетаютъ изъ-за рки звуки музыки и псни — то нсколько городскихъ семействъ празднуютъ 1-е мая. Въ город понемногу зажигаются огни и еще красиве выглядываетъ онъ съ озера.
Но вотъ послышались всплески воды, и изъ за темныхъ стволовъ деревьевъ, растущихъ пядъ озеромъ, показалась причаливающая лодка. Двушки, выйдя на берегъ, привязали ее и направились къ дому.
— Я думаю поздно, Лиза, вели проводить меня домой — братъ станетъ безпокоиться. И что бы могло его задержать, положительно не знаю.
— Я скажу, чтобъ тебя отвезли, а пока посидимъ на террас.— Лиза позвала горничную и распорядилась, чтобъ запрягли лошадь.
— Тотчасъ скажите, Таня, какъ будетъ готова. Который теперь часъ?
— Ужь скоро двнадцать, Лизавета Игнатьевна! Закатались вы, — маменька изволили безпокоиться.
— Я схожу домой, успокою своихъ, да и прощусь кстати, они, я думаю, уже собираются спать.
Она медленно поднялась по лстниц, вошла въ домъ и, пройдя нсколько комнатъ, остановилась передъ спальней и отворила дверь. Тамъ, передъ образами теплилась лампада и мать Лизы уже молилась, а отецъ, сидя въ кресл, дочитывалъ газету. Лиза подошла къ нему проститься, поцловала у него руку, онъ благословилъ ее и замтилъ:
— Можно ли такъ поздно кататься? Ужь вы съ Надей непремнно схватите простуду.
— Нтъ, намъ было тепло, ночь такая тихая и хорошая, оправдывалась она и наклонилась поцловать мать, которая нжно обняла и благословила ее, продолжая читать молитву.
Лиза вернулась на террасу.
— Лошадь готова, барышни! послышался голосъ Тани.
Двушки распростились.
Проводивъ подругу до калитки, Лиза долго еще гуляла но саду, а когда возвратилась домой, тамъ все было погружено въ сонъ. Она осторожно прошла наверхъ, въ свою комнату, торопливо раздлась, разчесала русые локоны и, подойдя къ зеркалу, стала пристально вглядываться, видимо безсознательно, погруженная въ постороннія мысли, подъ сильнымъ впечатлніемъ минувшаго вечера. Долго стояла она у зеркала, наконецъ, какъ бы опомнясь, отошла и отворила окно въ садъ, на нее повяло свжимъ, росистымъ ночнымъ воздухомъ. Ни звука, ни рчи въ саду, одинъ за другимъ замираютъ голоса въ город, только по временамъ съ противоположнаго берега озера доносятся какіе-то неопредленные звуки. Все засыпаетъ, только въ молодой двушк не успла улечься жажда жизни и кипла энергичная работа Мысли. Глаза ея смотрли вызывающе вдаль, въ нихъ однихъ сосредоточивалась какъ бы вся жизнь Лизы, и сколько силы, сколько твердости было въ этой жизни!
Какъ ни сосредоточивайся въ себ человкъ — все-таки есть у него потребность подлиться съ кмъ нибудь своими думами и чувствами. И теперь Лиза длилась съ нмою, безучастною природой всмъ, что накипло у нея на душ, она, по крайней мр, не приметъ за, корыстное расходованіе души вс пламенные монологи молодой двушки.
Со смерти Любимова не было у нея друга, которому доврила бы она свои мысли, сомннія и надежды, къ которому была бы такъ привязана, какъ къ нему, и нечего говорить, что потеря такого человка была для нее ничмъ не возяаградимой потерей.
Отъ Любимова она впервые узнала о многихъ вещахъ, о которыхъ прежде едва догадывалась, онъ научилъ ее строже анализировать свои поступки и побужденія, его честныя, горячія рчи объ истинныхъ нравственныхъ человческихъ качествахъ глубоко западали ей въ душу. Какъ загорались ея глаза, когда онъ говорилъ, что назначеніе человка, внца созданія, — идти смло по пути саморазвитія, вырабатывать духъ спокойнаго и безпристрастнаго анализа., духъ неустрашимой любви къ правд, въ какомъ бы суровомъ вид она ни представлялась, стремиться къ ней всми силами ума и ставить ее выше мелкихъ внушеній себялюбія.
Въ натур Лизы было много пылкости, страстности и нервной раздражительности, она сдерживала себя, старалась быть терпливой до крайности, много работала надъ собою и хотя, благодаря сил своего характера и твердости ршенія, успвала, но въ ней всегда оставалось чувство неудовлетворенности своими поступками, служащее зародышемъ къ дальнйшимъ стремленіямъ и труду.
Подъ вліяніемъ Любимова она энергично рвалась въ жизнь, исполненная надеждъ и опасеній, восторга и отчаянія, ища врнаго пути и стараясь глубже проникнуть въ смыслъ жизни и энергичне развить свои нравственныя силы. Ея пытливый, анализирующій умъ не могъ, однако, принимать на вру вс мннія, хотя бы и такого друга и учителя, какъ Любимовъ. Она подкапывалась подъ его положенія и отбрасывала т изъ нихъ, которыя находила невыдерживающими строгой критики. И какъ дорожила она свободой мысли.
‘Умственное развитіе ведетъ къ нравственной свобод’, нердко говаривалъ Любимовъ, и эта мысль стала ея девизомъ. Но, чмъ боле развивалась Лиза, тмъ чаще начинала она чувствовать разладъ между своими убжденіями и своей личной жизнью, этотъ разладъ возбуждалъ въ ней мучительно-жгучіе вопросы, ршеніе которыхъ не всегда обходилось ей легко. Она вела жизнь не разсянную и не совсмъ уединенную, хотя имла способность сосредоточиваться въ себ. У себя въ комнат, за ршеніемъ различныхъ нравственныхъ вопросовъ, Лиза пережила не мало свтлыхъ часовъ, вдумываясь внутрь своего я. За то какъ тяжело бывало ей, когда, анализируя свои отношенія къ окружающимъ, она находила, что он ненормальны, что, можетъ быть, вслдствіе ея недомолвокъ, ее считаютъ вчно спокойной, холодной резонеркой,— когда, напротивъ, она была весьма впечатлительна, что въ поступкахъ ея подозрваютъ совсмъ не т чувства, которыя руководили ею. Въ этомъ, впрочемъ, была своя доля утшенія: пусть думаютъ такъ, говорила она себ, ничто не можетъ быть выше внутренняго сознанія, что я права, что вполн согласна сама съ собою.
Какъ часто терзалась она своей неумлостью ни на чемъ остановиться, какъ корила себя за безхарактерность. На дл же у ней не было недостатка въ характер — она переживала только тотъ разладъ, которымъ можетъ характеризоваться начало шестидесятыхъ годовъ. Но она не страдала умственной праздностью, а такъ какъ недовольство собою ведетъ къ умственному напряженію, сила котораго подчинена энергіи мысли, то для Лизы посл періода броженія наступила заря новой жизни. Она еще энергичне отдалась саморазвитію и не хотла остановиться на какихъ-то неясныхъ порываніяхъ, когда жизнь уже заявляла свои права на дло, а не на сочувственныя слова. Она сознавала, что недостаточно поршить: что такія-то условія жизни неудобны и успокоиться или потратить всю энергію и способности на безплодное изнываніе. Нтъ, она отыскивала лучшія цли, чтобы потомъ смло идти къ ихъ достиженію: училась, работала надъ собой, одна идея смнялась другой, понятія выяснялись, развитіе шло прогрессивно и выработалась цль жизни.
Теперь ее нельзя было совратить съ пути, который она сознательно избрала, на основаніи логическихъ доводовъ разума, трудясь много и терпливо надъ промелькнувшей идеей, критикуя ее, разсматривая ее со всхъ сторонъ, при разныхъ освщеніяхъ.
Цль жизни, или, какъ она. называла ее — идея, охватившая весь ея организмъ,— не давала Лиз покоя. Она вся отдалась ей: сіяла, видя ее ясне и ближе, и съ трепетомъ томительнаго ожиданія стремилась къ ея достиженію. Она переходила отъ надежды къ опасеніямъ за свое безсиліе, можно выразиться, что она то умирала, то оживала, смотря по ходу дла. И были люди, думавшіе, что есть возможность такъ легко отказаться отъ того, что срослось съ ея душой. Нтъ! она ршилась свободно идти своей дорогой, не длая никакой уступки, не принимая помощи, и въ этомъ ршеніи почерпала новыя силы. Вра въ свои силы — это Архимедовъ рычагъ!
Сегодня, подъ обаяніемъ пробуждающейся весенней природы, въ ней сильне обыкновеннаго кипла жажда жизни. Голова Лизы горла, вс нервы были напряжены. Она высунулась въ окно и съ жадностью втягивала въ себя ночную влагу.
— Я жить хочу! шептали ея губы.— Я хочу такъ жить, чтобы дрожалъ каждый нервъ!.. Я буду жить!.. Я сама проложу себ дорогу, сама отстою себя единственно силою своей нравственной энергіи — я разобью стну или… или перейду Рубиконъ.
— Но что могутъ силы одного человка? подстрекалъ внутренній голосъ.
— О, много могутъ, если только он разумно направлены. Вдь слпой силы нтъ въ природ. Иногда я чувствую себя крпко закаленною для борьбы! Врить въ себя, въ свою нравственную силу — какое это великое счастіе.
Лицо ея постепенно свтлло и свтлло и она говорила:
— Не надо мн вашей помощи, учителя и вожди слпые титаны на словахъ,— на дл — дти! Лучше, чмъ довряться руководству такихъ слпцовъ, какъ они — я постараюсь излечиться отъ слпоты. Не преклоню я передъ вами свою гордую волю! Я хочу быть об занной только себ въ достиженіи цли, хотя мн это трудне, нежели вамъ, мужчинамъ, пользуюш, имся привиллегіями физической силы. Вамъ доступъ всюду: и къ общественной и къ ученой карьер: В’-я умственная и матеріальная сила въ вашихъ рукахъ, а женщины изолированы отъ сферы общественной жизни, въ которой идетъ работа мысли, и имъ приходится бороться за кое-какія права.
— Все воспитаніе женщины направлено къ тому, чтобы обезличить ее, сдлать врной хранительницей консервативныхъ элементовъ, безсильной въ дл осмысленной самостоятельной жизни. Скрывать свои убжденія въ груди, быть рабой, покоряющейся рутин и обычаямъ, всей отдаться вол мужчины, приноравливаться къ чужой жизни, не давать хода своимъ стремленіямъ, ломать свою природу и, въ конц концовъ, горько оплакивать жизнь — в’т, въ большинств случаевъ, доля женщины!..
— Сколько изъ нихъ находятся въ невозможности измнить свое положеніе?.. Что тогда остается: или безплодная порча крови съ пагубнымъ слдствіемъ нервныхъ болзней (а вдь въ наше время рдкая женщина не страдаетъ ими), или вчное недовольство,— или опошленіе.
— Нтъ, я не хочу послдняго, лучше буду биться, пока хватитъ силъ. А на долго ли ихъ хватитъ?
На нее напало какое-то тяжелое сомнніе и промелькнула мысль:
— Да полно, стоитъ ли это такой борьбы, такой трудной ломки жизни? Вдь все ничто въ сравненіи съ вчностію.
Ее стала пробирать нервная дрожь, пульсъ забился слишкомъ скоро.
На ряду съ тяжелыми мыслями поднималась какая-то непонятная жажда жизни и не покидала Низы. Мысль работала сангвинично, если можно такъ выразиться.
— Да и кто можетъ мн помочь? думала она.— Только тотъ, кто въ состояніи безраздльно отдаться моей иде, а разв это возможно, не перестрадавши настолько, чтобы она сдлалась его собственной идеей, вошла бы въ плоть и кровь.
Образы знакомыхъ лицъ мелькали передъ ней, какъ въ панорам, и ни въ въ одномъ изъ нихъ не видла она той умственной и нравственной силы, которой поклонялась. Чмъ сознательне воскресали въ ней воспоминанія прошлаго, тмъ рельефне возникала въ представленіи только одна энергическая фигура — Болеславича, и невольно говорила она себ:
— Такого человка теб не приходилось ужь боле встрчать. И если ты оттолкнула и не приняла его руку помощи, то отъ другихъ не примешь и подавно!
Передъ ней какъ-то назойливо, какъ бы живой, стоялъ его образъ съ спокойной, увренной осанкой, съ глубокой серьезной выразительностью лица. Лиза старалась не думать боле о немъ и, ради разсянія мысли, начала читать какую-то популярную брошюру: ‘О туманныхъ пятнахъ’. Нтъ, не читается. Тяжелыя, головоломныя мысли толпятся въ голов. Между тмъ забрезжило утро, сонъ мало-по-малу овладвалъ ею и она, совершенно измученная, не закрывъ окна и не загасивъ свчи, опустилась она на кровать и уснула тревожнымъ, лихорадочнымъ сномъ.
И снится ей высокая, высокая лстница, на ступеняхъ которой сверху до низу стоятъ тропическія растенія, она взбирается по ней и доходитъ до какой-то чудной страны съ зелеными берегами, двственнымъ лсомъ, громадными рками, блестящими волнами. Солнце свтитъ ярко, воздухъ ароматиченъ. Лиз какъ-то вольно, хорошо дышется здсь, грудь ширится и хочется пть. ‘Такъ и рвется душа’, вырвалось у ней, но звука не послдовало. ‘Громче’ — слышится ей откуда-то, и, собравъ силы, она почти закричала: ‘Такъ и рвется душа’, въ тотъ же мигъ гд-то вдали стали вторить птицы и на ихъ голоса она пошла дале.
Она стремится впередъ — дорога съуживается и часто за ноги цпляются ползучія растенія и замедляютъ путь. Она съ трудомъ прокладываетъ себ дорогу, вотъ не видится уже и просвта — деревья не раздаются. Лиза, цпляясь за сучья, взбирается на дерева, и чмъ выше — тмъ сильне охватываетъ ее влага, она почти изнемогаетъ отъ усталости и отъ невозможности дышать разрженнымъ воздухомъ, но внутренній голосъ шепчетъ: ‘не робй, дальше, дальше!’
Вотъ она уже на вершин, и что за чудный видъ передъ ея глазами! У подножія дерева разлилась громадная рка, лучи солнца золотятъ ея поверхность и по средин образуютъ какъ бы огненную лстницу на луну.
‘Бросься внизъ и плыви къ лстниц, по ней дойдешь до луны — конечной цли твоего путешествія! Впередъ — иного пути. нтъ, или, можетъ быть, ты вернешься назадъ, струсишь?’ Лиз страшно, жутко, она колеблется, но изъ-за рки слышатся счастливые, свободные голоса, они прославляютъ свою жизнь. Подъ чарующимъ обаяніемъ этихъ псень, она стремительно бросается въ воду и плыветъ. ‘Достигнешь желанной цли, только не теряй увренности! Посмотри, какая свтлая и разумная жизнь ждетъ тебя впереди,’ ободряетъ внутренній голосъ.
Лиза плыветъ, она уже въ трехъ взмахахъ отъ лстницы, но вдругъ сильный страхъ и сомнніе оковываютъ ея душу и она начинаетъ тонуть. Спасите! что было мочи крикнула она.
— Что съ тобой, Лизочка? врно снится что нибудь нехорошее — ты лежишь, закинувъ голову назадъ, рука касается пола, заботливо говорила Анна Александровна, прибжавшая на крикъ.
— Какъ хорошо! бредила Лиза,— я опять поплыву.
— Плыви, плыви, замтила съ улыбкой мать, ласково крестя снова засыпающую двушку.
Закрывъ окно и погасивъ свчу, Анна Александровна ушла въ свою спальню, недоумвая, что сдлалось съ Лизой, обыкновенно осторожной насчетъ огня.
Возвратясь домой, Надя ршила подождать брата и Зданскаго, о которомъ слышала много интереснаго, но утомленная прогулкой, заснула, сидя въ своей комнат на диван, и только на слдующее утро познакомилась съ прізжимъ.
Заговорившись наканун, Былинскій и Зданскій поздно вышли на встрчу Над и, такъ какъ ее везли кратчайшимъ путемъ, разошлись съ нею.
На другой день, Лиза проснулась поздно, съ лихорадочной ломотой въ тл и отуманеннымъ лицомъ. Подъ вліяніемъ вчерашнихъ надеждъ, мечтаній и опасеній — она производила неотступный анализъ своимъ ощущеніямъ, какъ бы зондировала себя и порывисто ходила взадъ и впередъ по комнат. Казалось, на лиц ея, какъ бы изъ души, просвчивало какое-то тяжелое для нея, но твердое намреніе побороть неотступный паплывъ мыслей.
Наконецъ она сла къ письменному столу и достала англійскій журналъ ‘British and forcing medico-chirurgical review,’ изъ котораго переводила матеріалы для диссертаціи Вылняскаго. Сперва дло шло вяло — въ голов Лизы толпились постороннія мысли, по пересиливая себя съ большею противъ прежняго энергіей, она успла сосредоточить свое вниманіе и мало-по-малу работа закипла, ужь нсколько страницъ было исписано ея твердымъ почеркомъ.
— Лизавета. Игнатьевна, вамъ письмо, проговорила вошедшая въ комнату Таня, — почталіопъ ждетъ денегъ.
Взявъ письмо и торопливо распечатавъ его, Лиза начала читать съ какимъ-то тревожнымъ чувствомъ. Письмо было изъ X. отъ одной изъ ея подругъ, Рахманиной.
‘Между прочимъ, писала она, предупреждаю тебя, что въ скоромъ времени въ вашъ городъ детъ, на все лтнее вакаціонное время, Болеславичъ. Онъ командированъ совтомъ университета въ N губернію для какихъ-то геологическихъ изслдованій, не могу теб сказать именно для какихъ. Онъ просилъ меня дать къ теб письмо и, при свиданіи, ты сама распросишь о цли его поздки. Весна у насъ въ разгар, блыя акаціи въ полномъ цвту и напоминаютъ мн весну прошлыхъ лтъ, когда мы были вмст, и становится горько, что судьба унесла тебя такъ далеко, что почти полторы тысячи верстъ лежитъ между нами. Поневол забираешься въ мечты объ усовершенствованіи воздухоплаванія, когда бы, и проч. и проч. Но мечты и остаются мечтами, и приходится сказать спасибо, что есть хоть одинъ способъ сношеній — письменный.
‘Отъ всего сердца желаю теб и твоимъ всего хорошаго, мысленно, по крпко жму твою руку.
‘P.S. Мой поклонъ Над Былинской и ея брату.’
Точно крылья выростали у Лизы за плечами, когда она читала письмо Рахманиной. Лицо выражало смсь радости и тревоги, а на душ закипало чувство недовольства собою за то, что сердце забилось съ необыкновенной быстротою при прочтеніи извстія о прізд Болеславича. Разв не старалась она заглушить въ себ развивавшуюся привязанность и, хотя съ трудомъ, разв не достигла этого? Разв не вспоминала о немъ, какъ о промелькнувшемъ видніи? И вотъ снова при одной мысли о возможности увидть его — ея сердце бьется сильне, наплываетъ что-то радостное и рвется на лицо въ вид улыбки.
Вслдъ за этими мыслями возникали новые смягчающіе доводы.
— Еслибъ разумъ могъ всегда управлять нашими ощущеніями, не поддаваясь вліянію вншнихъ впечатлній! А то вдь все это рефлексы.
Однако, посреди сомнній, въ ней съ неудержимой силой возникало какое-то чувство радостнаго ожиданія. Она прошлась по комнат съ какой-то особенной легкостью, ей хотлось бы съ кмъ нибудь подлиться полученнымъ извстіемъ.
Съ письмомъ въ рукахъ она сбжала по лстниц внизъ, направляясь къ матери, но, спускаясь съ послдней ступеньки въ прихожую, увидла въ окно отъзжавшій экипажъ и высокую шляпу какого-то незнакомаго человка — и страшно поблднла при промелькнувшей мысли: не Болеславичъ ли это?
Торопливо спрятавъ письмо въ карманъ, Лиза пошла на встрчу входящимъ: Былинскому и гостю.
— Мы васъ ждали вчера вечеромъ, кататься на лодк, Петръ Гавриловичъ, промолвила она въ замшательств.
— Меня задержалъ пріздъ пріятеля, вашего стараго Xскаго знакомаго, Михаила Васильевича. Зданскаго, котораго честь имю представить.
Лиза привтливо протянула руку прізжему, кацъ бы въ благодарность, что при вид его точно гора свалилась съ ея плечъ и возвратилось веселое настроеніе духа.
— А, monsieur Зданскій, я васъ узнала, а вдь ты давно не видались.
Зданскій, крпко пожимая ей руку, по привычк заглянулъ въ глаза.
— Да, давно, Лизавета Игнатьевна, не думалъ я ужь боле встртиться съ вами.
— Однако, что же мы тутъ остановились, замтила Лиза.— Проходите, Петръ Гавриловичъ, въ гостиную, а я схожу къ мам — она будетъ рада видть стараго знакомаго.
Вскор вышла и мать Лизы, это была женщина лтъ подъ сорокъ, когда-то очень красивая. И теперь ея продолговатое, блдное, похудвшее лицо было чрезвычайно привлекательно. Каштановые волосы, отчасти посдвшіе, прямымъ рядомъ раздлялись надъ высокимъ лбомъ, внизу котораго сіяли блестящіе синіе глаза. Все лицо ея дышало любовью и было олицетвореніемъ разумной доброты. Мужъ и дти составляли для нея весь міръ, въ котородъ она управляла лаской, а не приказаніями.
Былинскій представилъ ей Зданскаго, и скоро между ними завязался оживленный разговоръ, столь понятный между людьми, имющими общихъ знакомыхъ.
Зданскій говорилъ много и увлекательно. Онъ втеченіе своей жизни пріобрлъ искуство ловить людей и длать ихъ ручными, легко освоиваясь со всякими новыми взглядами и умя быстро согласовать ихъ съ своими непосредственными цлями.
Онъ завелъ разговоръ о X, вспоминалъ то время, когда они познакомились въ собраніи, во время первыхъ выздовъ Лцзы, ея оживленіе, успхи — словомъ, тшилъ материнское самолюбіе и расположилъ въ свою пользу Анну Александровну.
Разговаривая съ Былинскимъ, Лиза мелькомъ слышала разсказъ Зданскаго и, при его воспоминаніи о X., лицо ея просвтлло — она отдалась мысли о своемъ знакомств съ Болеславичемъ, о свтлыхъ разумныхъ дняхъ, проведенныхъ въ его обществ. Глаза ея блестли и смотрли вдаль — ей рисовался его туманный образъ и на душ стало и смутно, и радостно.
Былинскій недоумвалъ, что значитъ оживленная игра ея физіономіи. Потомъ какое-то нехорошее чувство подозрнія промелькнуло въ его ум.
— Ужь не была ли она влюблена въ Зданскаго, еще въ X. Она съуметъ молчать… Нтъ, быть не можетъ… А, впрочемъ, чему же приписать блдность и смущеніе при его вход и радостную улыбку, освтившую лицо ея, когда она протягивала ему руку? Вообще она въ какомъ-то странномъ настроеніи духа: сидитъ, повидимому, спокойно, а на душ ея цлое море счастія, которое рефлективно отражается на лиц… Отчего же она почти никогда и не упоминала о Зданскомъ? Надо постараться узнать правду… Ну, а если Лиза точно любитъ его, что тогда? Тяжело, гадко будетъ: по, во всякомъ случа, знаніе лучше томительной неизвстности и подозрнія, гд нтъ ничего врнаго, гд полумракъ, полусвтъ.
По лицу Былинскаго пробжали мрачныя тни, имъ овладло какое-то тревожное недоумніе, однако, онъ не переставалъ наблюдать за всмъ его окружавшимъ.
Зданскій, разговаривая съ матерью, взглядывалъ отъ времени до времени на Лизу и любовался ея блестящими глазами. Въ немъ пробудилось желаніе понравиться ей, заслужить ея доброе мнніе — къ чему? онъ и самъ, вроятно, мало сознавалъ.
— Я все присматриваюсь къ вамъ и удивляюсь, какъ вы мало измлились, Лизавета Игнатьевна, или, врне, измнились совершенно логично, согласно съ условіями вашей внутренней жизни — богатой, плодотворной, заговорилъ онъ вкрадчиво, стараясь польстить ея самолюбію.
На лиц Лизы промелькнуло насмшливое выраженіе, и она отвчала ему холоднымъ, равнодушнымъ тономъ:
— Вы такъ мало знаете меня, monsieur Зданскій, что мн боле чмъ странными кажутся ваши послднія слова.
— Я мало знакомъ съ вами, но я жилъ, переиспыталъ и видлъ многое, и развилъ въ себ способность физіономиста. Въ моей многоопытной жизни мн доводилось встрчать немногихъ женщинъ, стремящихся возвыситься надъ уровнемъ толпы. Къ этимъ немногимъ, я не ошибусь, если причислю и васъ.
Теперь, какъ и прежде, его смутила суровая серьезность ея прекрасныхъ срыхъ глазъ и холодный размренный тонъ, какимъ она произнесла:
— Не привыкла я слушать комплименты и не люблю ихъ, monsieur Зданскій.
— Я и не хотлъ сказать комплиментъ, — я слишкомъ уважаю васъ, чтобы позволить себ это.
На лиц Лизы промелькнула неуловимая искра насмшки. Былинскій усердно курилъ, шатая по комнат.